40

Вторник, 21 апреля

Самарканд

1.40

Винченти осторожно спустился по трапу частного реактивного самолета. Полет от Венеции до столицы Центрально-Азиатской Федерации занял шесть часов, но он совершал это путешествие много раз и уже научился коротать время в долгом полете, наслаждаясь роскошью эксклюзивного салона и возможностью в кои-то веки отдохнуть. Следом за Винченти в благоуханную ночь вышел Питер О'Коннер.

— Я люблю Венецию, — проговорил Винченти, — но мечтаю о том времени, когда наконец перееду сюда. Я вовсе не буду скучать по венецианским дождям.

На бетоне взлетно-посадочной полосы их ждала машина, и он направился прямо к ней — разминая затекшие ноги и уставшие мышцы. Из автомобиля вышел водитель и открыл заднюю дверь. Винченти забрался внутрь, а О'Коннер сел на переднее сиденье. Прозрачная плексигласовая перегородка не позволяла водителю и переднему пассажиру слышать то, о чем говорят сзади.

Сзади уже сидел темноволосый мужчина с оливковой кожей и глазами, по которым было видно: даже в самые сложные моменты они находят в жизни что-нибудь забавное. Острые скулы и тонкая шея были покрыты густой щетиной, моложавое лицо даже в этот поздний час светилось энергией, глаза — быстрые и внимательные.

Камиль Каримович Ревин занимал пост министра иностранных дел Федерации. Не наделенный практически никакими полномочиями, он был чем-то вроде комнатной собачки верховного министра и беспрекословно выполнял ее поручения. И тем не менее семь лет назад Винченти заметил в этом человеке кое-что еще.

— С возвращением! — приветствовал его Камиль. — Вы не навещали нас уже несколько месяцев.

— Задыхаюсь от дел, мой друг. Лига требует много времени.

— Я общался с членами Лиги. Многие начинают подбирать участки для строительства домов.

Одна из договоренностей с Зовастиной заключалась в том, что члены Лиги будут иметь возможность перебраться в Федерацию. Это было выгодно для обеих сторон. Бизнес-утопия, создаваемая Зовастиной, освободит членов Лиги от тяжкого бремени налогов, однако приток их капиталов в экономику в форме товаров, услуг и прямых инвестиций сторицей возместит Федерации то, что она недополучит. Более того, в стране мгновенно появится высший класс, причем без использования технологии его создания «сверху вниз», столь милой сердцу западных демократий, где — Винченти был в этом уверен — немногие платят за всех остальных.

Членам Лиги было разрешено приобретать земельные участки, и многие, включая его самого, уже сделали это. Платить за землю следовало государству, поскольку земля здесь, как и в советские времена, находилась в государственной собственности. Винченти входил в комитет Лиги, который вел с Зовастиной переговоры по этому вопросу, и одним из первых купил у Федерации двести акров земли — в долине и прилегающих к ней горах, на территории, являвшейся в прошлом Восточным Таджикистаном.

— Сколько наших уже заключили сделки? — спросил он.

— Сто десять человек. У каждого свои вкусы в том, что касается расположения участков, но наибольшей популярностью, конечно, пользуется земля в Самарканде и его пригородах.

Машина выехала с территории аэровокзального комплекса и поехала по направлению к городу, до которого было всего четыре километра. Следующим усовершенствованием, безусловно, станет новый аэропорт. Трое членов Лиги уже вынашивали планы строительства более современного воздушного терминала.

— Какова цель вашего приезда? — спросил Камиль. — Господин О'Коннер не предупредил меня, что вы собираетесь приехать, когда чуть раньше мы говорили с ним по телефону.

— Мы оценили полученную от вас информацию относительно поездки Зовастиной. Известно ли вам, что ей понадобилось в Европе?

— Об этом она не обмолвилась ни словом, сказав лишь, что скоро вернется.

— Итак, она сейчас в Венеции и делает там неизвестно что.

— И если ей станет известно, что вы находитесь здесь и плетете против нее заговор, — проговорил Камиль, — нам обоим конец. Помните, от ее маленьких микробов спасения нет.

Министр иностранных дел принадлежал к новому поколению политиков, взращенному вместе с Федерацией. Эти люди знали: Зовастина является первым, но отнюдь не последним верховным министром.

— У меня имеется оружие против ее, как вы выражаетесь, микробов.

На губах азиата заиграла улыбка.

— Почему бы вам просто не убить ее — да и дело с концом?

Винченти оценил искреннее честолюбие собеседника.

— Это было бы глупо.

— А что задумали вы?

— Кое-что получше.

— Лига будет на вашей стороне?

— Все, что я делаю, получило коллективное одобрение Совета десяти.

Камиль усмехнулся.

— Не все, мой друг, уж я-то знаю. То покушение на ее жизнь… Ведь это вы его организовали. Мне это доподлинно известно. А потом сдали киллера. В противном случае откуда она могла узнать о готовящемся покушении? — Он помолчал. — Интересно, а меня вы тоже со временем сдадите?

— Вы хотите сменить Зовастину на ее посту?

— Я предпочитаю остаться в живых.

Он посмотрел в окно на плоские крыши, голубые купола мечетей и шпили минаретов. Самарканд лежал в естественном углублении, окруженный горами. Ночь скрыла мутный смог, круглые сутки висящий над древним городом. В отдалении размытыми светлыми пятнами виднелись освещенные фонарями фабрики. Раньше они снабжали продукцией Советский Союз, теперь же работали на увеличение валового национального продукта Федерации. Лига уже вложила миллиарды в их модернизацию и собиралась вложить еще больше. Поэтому Винченти должен был знать расстановку сил до мельчайших деталей.

— Насколько сильно вам хочется стать верховным министром? — спросил он Камиля.

— Ваша Лига может мне это обещать?

— О, мой отважный друг, мне часто приходилось видеть, как враг умирает неожиданно для всех, в том числе и для себя самого. Забавно, что этого обычно никто не замечает. Но болезни делают свое дело на славу. Смертельной может оказаться даже обычная простуда или грипп.

Хотя чиновники Федерации, включая Зовастину, испытывали отвращение ко всему, что имело отношение к советскому прошлому, они многому научились у своих продажных предшественников. Именно поэтому Винченти, общаясь с ними, был сдержан в словах, но щедр на обещания.

— Кто не рискует, тот не выигрывает, — философски заметил он.

Ревин передернул плечами.

— Это верно, но иногда риск оказывается слишком большим.

Винченти смотрел на Самарканд. Этот древний город был основан в пятом веке до Рождества Христова. Город знаменитых теней, Сад души, Жемчужина Востока, Центр Вселенной, Столица мира — как только его не называли. Сменив многих хозяев, он в конечном итоге был завоеван русскими. Во времена Советского Союза Ташкент, располагавшийся в двухстах километрах севернее, рос значительно быстрее и был более процветающим городом, но Самарканд все равно оставался душой региона.

Винченти перевел взгляд на Камиля Ревина.

— Я сам собираюсь предпринять крайне опасный шаг. Мои полномочия главы Совета десяти вскоре заканчиваются, поэтому, если мы собираемся сделать то, что запланировали, делать это необходимо сейчас. Как говорят там, откуда я родом, — либо делай, либо слезай с горшка. Вы со мной или нет?

— Если я отвечу «нет», то, боюсь, мне не дожить до завтрашнего утра. Так что я с вами.

— Рад, что мы поняли друг друга.

— Но что вы собираетесь делать? — осведомился министр иностранных дел.

Винченти снова устремил взгляд на город, улицы которого убегали назад за окном лимузина. На одной из сотен мечетей, которыми изобиловал город, метровыми буквами, выдержанными в стиле арабской каллиграфии, была сделана надпись: «ГОСПОДЬ ВЕЧЕН». Несмотря на свою богатую и сложную историю, Самарканд до сих пор излучал безвкусную официальную торжественность, унаследованную им от культуры, которая давным-давно утратила воображение. Зовастина, судя по всему, намеревалась излечить город от этой болезни. Она смотрела широко и далеко. Винченти солгал Стефани Нелле, когда сказал, что не силен в истории. На самом деле именно с ней были связаны его замыслы. Но при этом он надеялся не совершить ошибки, вдохнув в прошлое новую жизнь.

Впрочем, сейчас это не имеет значения. Пути назад нет.

Поэтому он вновь взглянул на своего сообщника по заговору и честно ответил на его вопрос:

— Изменить мир.

 

41

Торчелло

Мысли Виктора лихорадочно метались. «Черепашка» продолжала выполнять запрограммированную подготовку к уничтожению нижнего этажа музея, разбрызгивая на стены зловонный «греческий огонь». Виктор подумал о том, чтобы попытаться выбить двери совместно с Рафаэлем, но затем понял, что из-за их толщины и засова снаружи подобная попытка заранее обречена на неудачу. Похоже, если из здания и можно как-то выбраться, то только через окна.

— Тащи бутыль, — приказал он Рафаэлю. Осмотрев окна, он остановил свой выбор на том, что располагалось слева от него.

Рафаэль поднял с пола одну из бутылей.

«Греческий огонь» должен размягчить старый металл решетки, а заодно и болты, которыми она прикручена к стене, после чего ее можно будет сорвать с окна. Виктор вытащил один из пистолетов, которые они забрали на складе, и приготовился выстрелить в стекло, но еще до того, как он успел нажать на спуск, окно разлетелось вдребезги. Кто-то выстрелил в стекло снаружи.

Виктор юркнул вбок и укрылся за стеной, Рафаэль последовал его примеру. Они ждали, что будет дальше. «Черепашка» продолжала ползать по полу, останавливаясь и меняя направление каждый раз, когда натыкалась на то или иное препятствие.

Виктор понятия не имел, сколько врагов находится снаружи и могут ли они подстрелить их через три других окна. Он почувствовал дыхание смертельной опасности, на грани которой они балансировали. Ясно было одно: «черепашку» необходимо выключить. Это позволит им выиграть хоть немного времени.

Больше он ничего не знал.

Кассиопея сунула пистолет за пояс на спине и вытащила из матерчатой сумки фибергласовый лук. Торвальдсен не спросил, зачем ей понадобился сверхлегкий лук со стрелами, да она и сама не знала наверняка, понадобится ли ей это оружие.

Теперь она знала точно: понадобится.

Она находилась в тридцати метрах от музея, укрывшись от дождя под навесом над крыльцом церкви. Возвращаясь с противоположной стороны острова, она задержалась в поселке и прихватила одну из масляных ламп, которыми освещался причал у ресторана. Кассиопея заприметила эти лампы еще тогда, когда они с Малоуном обследовали остров, и именно по этой причине попросила Торвальдсена прислать ей лук. Затем в мусорном баке, стоящем возле одной из лавок, Кассиопея нашла несколько выброшенных тряпок. Пока воры орудовали в музее, она разорвала тряпки на куски, обмотала ими металлические наконечники стрел и пропитала маслом из лампы.

Спичками она разжилась в ресторане, где они с Малоуном ужинали. В пепельнице, стоявшей в дамской комнате, лежали две тонкие «книжечки» с мягкими фосфорными спичками.

Кассиопея подожгла промасленную тряпку на наконечнике одной из стрел и приладила ее к луку. Ее мишенью было окно нижнего этажа, стекло в котором она только что разбила выстрелом из пистолета. Виктору нужен пожар — он его получит.

Кассиопея научилась стрелять из лука еще ребенком. Она никогда не охотилась, ей была отвратительна сама мысль об этом, но часто практиковалась в стрельбе по мишени в своем поместье во Франции. В этом ей удалось достичь высот подлинного мастерства, так что тридцать метров, отделяющие ее от музея, не представляли проблемы. И уж тем более не должна была стать препятствием решетка на окне, прутья которой находились на изрядном расстоянии друг от друга.

Женщина натянула тетиву.

— Это вам за Эли, — прошептала она.

Виктор увидел, как в разбитое окно влетел пучок пламени, ударился в высокое стекло одного из выставочных стендов и, разбив его, упал на деревянный пол, который тут же занялся огнем. «Черепашка» уже прошлась здесь, и это подтвердило гудение, с которым ожил «греческий огонь». Оранжево-желтый огонь, влетевший через окно, моментально растворился в море голубого пламени — и пол стал пожирать сам себя.

Бутыли с горючей смесью!

Бросив взгляд на Рафаэля, Виктор понял, что тот подумал о том же. Здесь, на нижнем этаже, их было четыре. Две стояли на выставочных стендах, две лежали на полу, причем одна из них уже вспыхнула, выбросив к потолку огненный гриб голубого цвета.

Пытаясь укрыться от жара, Виктор нырнул под один из стендов.

— Иди сюда! — крикнул он Рафаэлю.

Его напарник ретировался по направлению к нему. Полыхала уже добрая половина помещения. Полыхало все: пол, стены, мебель. Не горел пока только тот стенд, под которым укрылся Виктор, но он понимал, что через несколько секунд огонь доберется и сюда. Справа находилась лестница на второй этаж, и путь к ней был пока свободен. Однако на втором этаже тоже нельзя было укрыться. Очень скоро пламя сожрет лестницу и поднимется наверх.

Пятясь, к нему приблизился Рафаэль.

— «Черепашка», — проговорил он. — Ты ее видишь?

Виктор понял, что напугало его друга. Устройство настроено таким образом, что должно взорваться, когда температура дойдет до определенного значения.

— На какой уровень она установлена?

— На низкий. Я хотел побыстрее покончить с этим сараем.

Виктор перевел взгляд на горящий пол, по которому все еще ползла «черепашка». Каждый новый выброс горючей жидкости из ее сопла тут же воспламенялся, отчего она напоминала огнедышащего дракона.

Снова зазвенело разбитое стекло, на сей раз — в противоположном конце комнаты. Было невозможно определить, отчего оно лопнуло — от жара или от новой пули.

«Черепашка» выползла из огня и покатилась прямо на них, обрызгивая горючей смесью участок пола, еще не охваченный огнем. Рафаэль вскочил и бросился к устройству. Деактивировать «черепашку» было единственным способом прервать выполнение заложенной в нее программы.

Горящая стрела вонзилась в грудь Рафаэля. Его одежда вспыхнула.

Виктор поднялся на ноги, намереваясь прийти на помощь товарищу, когда вдруг заметил, что «черепашка» втянула хоботок с соплом в свой корпус и замерла на месте.

Он знал, что должно последовать за этим.

Виктор кинулся к лестнице, споткнулся о нижнюю ступеньку и, не успев ухватиться за металлические перила, упал.

В отчаянии он полз наверх на четвереньках, надеясь найти там спасение. «Черепашка» взорвалась.

В планы Кассиопеи не входило поразить стрелой одного из воров, но он появился перед разбитым окном в следующую секунду после того, как она спустила тетиву. Она видела, как горящая стрела вонзилась в грудь мужчины и на нем вспыхнула одежда. А потом огромный огненный шар поглотил внутренности музея, вырвавшись из разбитого окна и выбив стекла в остальных.

Она опустилась на мокрую землю.

Из оконных проемов вырывались языки пламени, облизывая черноту ночи.

Еще раньше Кассиопея спустилась с церковного крыльца и заняла другую позицию — напротив колокольни. По крайней мере один из мужчин мертв. Непонятно, правда, какой именно, но это не имеет значения. Она поднялась на ноги и приблизилась к дверям здания, которое она сначала превратила в тюрьму, а затем подожгла. На тетиве лука лежала еще одна горящая стрела, готовая к выстрелу.

 

42

Венеция

Зовастина стояла рядом с папским нунцием. Самолет совершил посадку час назад, и на взлетно-посадочном поле ее уже ждал монсеньор Микнер. От аэропорта до центральной части города Зовастина, Микнер и двое ее телохранителей добрались на частном водном такси. Войти в собор через северный вход, с пьяцетта деи Леончини, как планировалось изначально, у них не получилось. Значительная часть Сан-Марко была огорожена из-за какой-то случившейся здесь перестрелки. Об этом ей сообщил нунций. Поэтому им пришлось обойти собор по боковой улице и войти через служебный вход.

Папский нунций выглядел не так, как вчера. Черная сутана и белый воротничок священника уступили место обычной одежде. Видимо, Папа с пониманием отнесся к желанию Зовастиной не привлекать внимания к ее неофициальному визиту.

И вот теперь она находилась внутри гигантского собора, стены и потолок которого были покрыты золотой мозаикой. Это был типично византийский стиль, как если бы собор был построен не в Италии, а в Константинополе. На огромной высоте виднелись огромные полусферы пяти куполов. Каждый из них имел свое имя: купол Пятидесятницы, купол Святого Иоанна, купол Святого Леонарда. Тот, под которым стояла Зовастина, назывался куполом Пророков. Благодаря яркой подсветке, которую обеспечивали расставленные определенным образом лампы накаливания, собор буквально светился, и только теперь Зовастина поняла, почему его издревле называют «золотой базиликой».

— Удивительное место, — восторженно выдохнул Микнер, — не правда ли?

— Вот на что способны религия и коммерция, если объединят свои усилия. Венецианские купцы были стервятниками, тащившими по всему миру все, что плохо лежит. Вот лучшее свидетельство того, что можно достичь с помощью воровства.

— Вы всегда столь циничны?

— Жизнь при советской власти научила меня тому, что мир жесток.

— А вашим богам вы хоть когда-нибудь приносили благодарность?

Она усмехнулась. Этот американец изучил ее. Еще ни разу во время их предшествующих встреч не затрагивали они тему ее убеждений.

— Я столь же предана своим богам, сколь вы — вашему.

— Мы надеемся на то, что рано или поздно вы отречетесь от своего язычества.

Она ненавидела ярлыки и сразу ощетинилась. Само слово «язычество» предполагало, что вера в нескольких богов является ущербной по сравнению с религией, боготворящей одного. Зовастина никогда не разделяла эту точку зрения, и ее правоту подтверждала история многих мировых культур. Чтобы расставить точки над «i», она сказала:

— Моя вера всегда служила мне верой и правдой.

— Я вовсе не хотел сказать, что ваша вера ошибочна. Смысл моих слов заключается в том, что, возможно, нам удастся открыть перед вами некие новые возможности.

Не успеет закончиться сегодняшняя ночь, как католическая церковь станет ей не нужна. Она, конечно, допустит католических попов на территорию Федерации, но в ограниченном количестве и только для того, чтобы поколебать позиции радикальных мусульман. Но она никогда не позволит прочно закрепиться на своей земле организации, которая способна сохранить то, что ее сейчас окружает.

Зовастина смотрела на главный алтарь, который был загорожен мраморной плитой, украшенной разноцветным орнаментом с изображением распятия. Плита подозрительно напоминала иконостас. Из-за нее доносились звуки какой-то суетливой активности.

— Рабочие готовятся вскрыть гробницу. Мы решили отдать кисть святого или его руку или какую-то другую ценную реликвию, которую легко отделить от тела.

Она не смогла удержаться от вопроса:

— Вам все это не кажется смехотворным?

Микнер пожал плечами.

— Если это успокоит египтян, то почему бы и нет? Кому от этого хуже?

— А как быть со святостью смерти? Ваша религия твердит о ней на каждом шагу. И тем не менее вы не видите ничего особенного в том, чтобы потревожить гробницу, забрать у мертвеца какую-нибудь часть его тела и передать ее кому-то другому.

— Да, процедура неприятная, но необходимая.

Она презирала это лицемерное простодушие.

— Вот что мне больше всего нравится в вашей церкви. Она способна на невероятную гибкость, когда это необходимо.

Зовастина оглядела пустынный неф. Часовни, алтари и альковы были погружены в непроницаемую тень. Двое ее телохранителей стояли в нескольких футах поодаль. Она стала рассматривать мраморный пол, каждый дюйм которого представлял собой столь же бесценное произведение искусства, как и мозаичные стены. Его покрывали узоры в виде геометрических фигур, животных, цветов. В некоторых местах пол был волнистым. Кое-кто утверждал, что это сознательный прием, использованный строителями, чтобы сделать более рельефным изображение моря, другие грешили на слабый фундамент, давший усадку за долгую историю существования собора.

Она вспомнила слова Птолемея. «О искатель приключений! Пусть мой бессмертный голос, хоть и звучащий издалека, наполнит твои уши. Услышь мои слова. Плыви в столицу, основанную отцом Александра, где мудрецы стоят на страже».

Хотя Птолемей, вне всякого сомнения, считал себя великим хитрецом, время уже дало ответ на эту часть его загадки. Во времена Александра Великого Египтом правил фараон Нектанеб. Когда Александр был еще подростком, в Египет вторглись персы, и фараон бежал. Египтяне твердо верили в то, что Нектанеб однажды вернется, чтобы изгнать персов. Примерно через десять лет после его поражения правильность этой надежды нашла свое подтверждение. В Египет вошли войска Александра, после чего персы быстренько капитулировали и убрались восвояси. Чтобы возвеличить своего освободителя и представить его присутствие в Египте оправданным, египтяне стали передавать из уст в уста историю о том, как в начале своего правления Нектанеб, которого считали искусным магом, совершил путешествие в Македонию и соблазнил Олимпиаду, мать Александра. Из всего этого следовало, что отцом Александра являлся не Филипп II, а Нектанеб. Эта байка, разумеется, была полной чушью, но тем не менее просуществовала пять столетий и в конце концов вошла в «Историю войн Александра Великого» — сборник фантастических легенд, которые многие историки ошибочно использовали как авторитетный источник. Будучи последним фараоном Египта, Нектанеб основал Мемфис и сделал его своей столицей, что вполне объясняло слова про столицу, основанную отцом Александра.

Следующий пассаж — где мудрецы стоят на страже — делал эту версию еще более правдоподобной. У храма Нектанеба в Мемфисе стояли полукругом одиннадцать статуй из песчаника, изображающие греческих мудрецов и поэтов. Центральной фигурой среди них был Гомер, которого боготворил Александр. Там были Платон, учитель Аристотеля, и сам Аристотель, который учил Александра, а также многие другие знаменитые греки, с которыми Александр был тесно связан. От тех статуй теперь остались только фрагменты, но и их было достаточно, чтобы быть уверенным: они существовали.

Птолемей поместил тело, принадлежавшее, как он считал, Александру, в храм Нектанеба, и оно оставалось там вплоть до смерти самого Птолемея, после чего его сын перевез останки на север, в Александрию.

«Плыви в столицу, основанную отцом Александра, где мудрецы стоят на страже».

Это означало: отправляйся на юг, в Мемфис, в храм Нектанеба.

Она подумала о следующей строчке загадки.

«Прикоснись к сокровенной сути золотой иллюзии».

И улыбнулась.

 

43

Торчелло

Виктор распластался на лестнице, прикрывая рукой лицо от жара, который волнами накатывал снизу. «Черепашка», отреагировав на заданную температуру, взорвалась, выполнив заложенную в ее программу задачу. Рафаэль просто не мог выжить. Первоначальная температура горения «греческого огня» поистине чудовищна — ее достаточно, чтобы размягчить металл и поджечь камень, но затем она становилась еще выше. Человеческую плоть «греческий огонь» пожирает с такой же легкостью, как хворост. Как и тот мужчина в Копенгагене, Рафаэль вскоре превратится в горстку пепла.

Виктор отвернулся. Огонь бушевал в десяти футах от него. Жар становился невыносимым. Он пополз вверх.

Старое здание было построено во времена, когда, согласно архитектурной традиции, потолок первого этажа служил полом для второго. Сейчас этот потолок был полностью охвачен огнем. Скрип и стоны досок пола второго этажа служили подтверждением того, что тот доживает последние минуты. Неминуемое обрушение приближал вес трех выставочных стендов и других тяжелых экспонатов. Хотя пол второго этажа еще не занялся огнем, Виктор понимал, что ступать на него было бы глупостью. К счастью, лестница, на которой он сейчас стоял, была сложена из камня. В нескольких футах от него располагалось двойное окно, выходящее на площадь. Он решил рискнуть и осторожно двинулся по направлению к нему, испуганно поглядывая на бушующее внизу море огня.

Кассиопея увидела возникшее в окне лицо. Она моментально бросила на землю лук, выхватила пистолет и дважды выстрелила.

Оконное стекло разлетелось от ударившей в него пули, и Виктор отпрыгнул обратно к лестнице. Он вытащил пистолет и приготовился отстреливаться. Он успел заметить силуэт противника и теперь знал, что это женщина. Она держала в руке лук, который буквально в мгновение ока сменился пистолетом.

Прежде чем он успел воспользоваться преимуществом, как говорят военные, господствующей высоты, между прутьями решетки в окно влетела горящая стрела и вонзилась в штукатурку противоположной стены. К счастью, «черепашка» здесь не поработала, и единственную опасность представляли две бутыли с горючей смесью. Одна лежала на полу, вторая — в разбитом стенде, где раньше находился медальон.

Нужно было что-то делать.

Последовав примеру своего врага, Виктор выстрелил в окно, выходящее на задний двор музея. Стекло со звоном осыпалось осколками на пол.

Слева от себя — там, где находились ресторан и гостиница, — Кассиопея услышала голоса. Наверное, звук выстрелов привлек внимание кого-то из постояльцев. Увидев два темных силуэта, приближающихся по дорожке, ведущей от поселка, она торопливо покинула свою позицию и вернулась под укрытие козырька над церковным крыльцом. Последнюю горящую стрелу она выпустила в надежде поджечь второй этаж. За секунду до этого она отчетливо разглядела в окне лицо Виктора.

Люди подошли ближе. Один из мужчин прижимал к уху сотовый телефон. Полиции на острове не было. Благодаря этому она располагала запасом времени. Что же касается Виктора, то вряд ли он станет звать на помощь случайных зевак.

Слишком много возникнет вопросов относительно обгоревшего трупа на первом этаже.

Поэтому она приняла решение покинуть остров.

Виктор смотрел на бутыль с «греческим огнем», лежащую на деревянном полу. Решив, что двигаться нужно как можно быстрее, он схватил бутыль и прыгнул к тому окну, в котором только что выбил стекло.

Доски пола пока держали его.

Затем он просунул бутыль сквозь кованые прутья решетки и положил ее на подоконник с внешней стороны окна.

Пол в центре комнаты застонал. Виктор вспомнил балки, поддерживающие потолок нижнего этажа. Сейчас они уже наверняка наполовину съедены огнем.

Сделав еще несколько шагов, Виктор оказался возле стрелы и выдернул ее из стены. Тряпка, которой был обмотан наконечник, все еще горела. Снова подбежав к окну, он кинул горящую стрелу в окно, и она упала на подоконник, в нескольких дюймах от бутыли. Языки пламени принялись лизать ее бок. Он знал: нужно лишь несколько секунд, чтобы пластик расплавился, — и поэтому, не теряя времени, укрылся на лестнице. Послышалось громкое «вуф-ф-ф», и за окном взметнулся еще один огненный смерч. Кинув взгляд на окно, Виктор увидел, что металлическая решетка горит. К счастью, поскольку бутыль с горючей смесью находилась за окном, жар в комнату почти не проникал. Его порадовало и то, что огонь не охватил оконную раму.

В следующий момент центральная часть пола второго этажа провалилась вниз, увлекая за собой выставочный стенд, в котором находилась последняя из бутылей. Еще через пару секунд она взорвалась, выбросив вверх огненный шар. Мусео ди Торчелло прекратил свое существование.

Виктор прыгнул к окну и ухватился за карниз, тянущийся поверх оконной рамы. Он выбросил ноги вперед и ударил ими в горевшую решетку.

Никакого эффекта.

В его крови бушевала адреналиновая буря, от жара стало трудно дышать. Он снова подтянулся на карнизе и принялся бить ногами по решетке. Она стала поддаваться. Несколько новых ударов — и ее угол отделился от стены.

Еще два удара — и решетка вылетела наружу.

Рухнуло то, что оставалось от пола. Вместе с пылающими досками вниз полетели два оставшихся стенда и кусок мраморной колонны, выбив из бушующего на нижнем этаже пожарища огромный сноп искр, взметнувшийся к потолку.

Виктор посмотрел в окно. До земли три или четыре метра. Из нижних окон вырывались огненные протуберанцы.

Он спрыгнул.

Малоун мчался на северо-восток, по направлению к Торчелло, выжимая из лодки все, на что она была способна. На горизонте мерцало зарево.

Пожар.

К небу поднимались клубы черного дыма, который, смешиваясь с висящей в воздухе влагой, становился серым. До острова оставалось плыть десять — пятнадцать минут.

— Похоже, мы опоздали, — сказал он Стефани.

Виктор стоял позади музея. Он слышал голоса и крики, раздающиеся из-за живой изгороди, которая отделяла музейный двор от сада и оранжереи. За ними тянулся канал, в котором его ожидала лодка.

Продравшись сквозь кусты, он оказался в саду. К счастью, в это время года, ранней весной, зелени здесь было еще не так много, потому Виктор без труда нашел путь к бетонному причалу. Добравшись до него, он спрыгнул в лодку.

Отвязав концы, Виктор оттолкнулся от причала. Его никто не видел и не пытался преследовать. Течение влекло лодку мимо церкви и музея, к северному выходу в лагуну. Только когда моторка оказалась достаточно далеко от причала, Виктор рискнул запустить мотор, но огни включать не стал.

Берега канала шириной в пятьдесят метров были покрыты жидкой грязью и заросли камышом. Виктор посмотрел на часы. 23.20.

Достигнув устья канала, он запустил двигатель на полную мощность и вывел лодку в неспокойные воды лагуны. Только после этого он включил бортовые огни и взял курс на главный канал, который должен был привести его в Венецию, к площади Сан-Марко.

Неожиданно он услышал какой-то звук за своей спиной — и обернулся.

Из кормовой каюты появилась женщина. В руке она сжимала пистолет.

 

44

Самарканд

2.30

После того как официант поставил перед ним еду, Винченти пододвинул свой стул ближе к столу. Большинство гостиниц в городе были сущим кошмаром, и лишь «Интерконтиненталь» предлагал своим клиентам сервис на уровне европейских пятизвездочных отелей, преподнося это как традиционное азиатское гостеприимство.

После долгого перелета из Италии Винченти был голоден как волк, поэтому заказал ужин в номер — для себя и своего гостя.

— Передайте Орманду, — сказал он официанту, — что мне не нравится, когда на приготовление нескольких блюд у вас уходит полчаса, тем более что я звонил и сделал заказ заранее. Впрочем, нет. Пусть он поднимется ко мне после того, как мы закончим ужинать, и я сам ему все выскажу.

Официант почтительно кивнул и удалился.

Артур Бенуа, сидящий напротив Винченти, расправил тонкую полотняную салфетку и положил ее себе на колени.

— Что это вы на них так напустились? — спросил он.

— Это ваш отель. Почему вы сами не дали примерную взбучку своим нерадивым сотрудникам?

— Потому что я не вижу за ними никакой вины. Они выполнили заказ как смогли быстро.

На самом деле Винченти было наплевать и на официанта, и на шеф-повара. Просто он устал, был раздражен, и ему было нужно сорвать на ком-нибудь свою злость. О'Коннер уже занимался делами, проверяя, все ли готово, а сам Винченти решил поесть, немного отдохнуть и обсудить кое-какие связанные с бизнесом вопросы за полночной трапезой.

Бенуа взял вилку.

— Я полагаю, ваше приглашение объясняется не тем, что вам захотелось насладиться моей компанией. Давайте не будем тратить слова понапрасну, Энрико. Что вам нужно?

Винченти принялся за еду.

— Мне нужны деньги, Артур. Точнее говоря, деньги нужны «Филоген фармасьютик».

Бенуа положил вилку на скатерть и сделал глоток вина.

— Пока у меня не случился заворот кишок, скажите, сколько вам нужно?

— Миллиард евро. Может, даже полтора миллиарда.

— Всего-то?

Винченти улыбнулся сарказму собеседника.

Бенуа сколотил состояние в банковском секторе и до сих пор контролировал многие банки в Европе и Азии. Вот уже много лет он являлся мультимиллиардером и членом Венецианской лиги. Гостиничный бизнес был его хобби, а «Интерконтиненталь», построенный им совсем недавно, предназначался для того, чтобы принимать и обслуживать на высшем уровне членов Лиги, которые все в большем количестве посещали Федерацию, и других VIP-гостей. За последние несколько лет Бенуа уже неоднократно ссуживал деньги, которые были столь необходимы для стремительного взлета «Филогена».

— Вы, очевидно, хотите получить ссуду под проценты значительно ниже тех, которыми оперирует международный финансовый рынок?

— Совершенно верно, чем ниже, тем лучше. — Винченти положил в рот кусок фаршированного фазана и принялся энергично пережевывать яство.

— Какая же цифра вас устроит?

— Два процента.

Банкир хмыкнул и покрутил головой.

— В таком случае почему бы мне просто не подарить вам эти деньги?

— Артур, я одалживал у вас миллионы и каждый раз аккуратно возвращал долги с процентами. Поэтому — да, я рассчитываю на определенные преференции с вашей стороны.

— Насколько мне известно, в настоящее время за вами уже числятся два займа, причем довольно значительных.

— И все эти деньги активно работают.

Судя по лицу банкира, ему было известно и это.

— Что от этой сделки выиграю я?

Вот это уже разговор, подумалось Винченти.

— Сколько акций «Филоген фармасьютик» принадлежит вам в настоящее время?

— Сто тысяч. Я купил их в соответствии с вашей рекомендацией.

Винченти нацепил на вилку еще один кусок дичи.

— Вы просматривали вчерашнюю котировку?

— Нет, не удосужился.

— Курс наших акций поднялся на шестьдесят один с четвертью процента, то есть вырос в полтора раза. Это очень выгодное вложение. Я сам на прошлой неделе купил еще почти пятьсот тысяч акций. — Он обмакнул кусок фазана в густой сырный соус. — Анонимно, разумеется.

Банкир заинтересованно вскинул брови.

— Намечается что-то крупное?

Пусть Бенуа и увлекался строительством отелей в свободное время, но основным его делом все же по-прежнему было зарабатывать деньги. Поэтому Винченти лицемерно потупился и сказал, изображая смущение:

— Видите ли, Артур, закон об операциях с ценными бумагами на основе конфиденциальной информации не позволяет обнародовать подобные сведения. Поэтому вам должно быть стыдно задавать подобные вопросы.

Этот упрек вызвал у Бенуа улыбку.

— Здесь закон об операциях с ценными бумагами не действует. Не забывайте, тут мы сами пишем законы. Поэтому хватит ломаться. Расскажите лучше, что вы замышляете!

— Я не могу этого сделать, — уперся Винченти. Ему хотелось выяснить, одержит ли, как всегда, жадность верх над здравым смыслом.

— Когда вам понадобится этот миллиард? — спросил Бенуа. — Или, как вы говорите, полтора миллиарда?

Винченти запил еду глотком вина.

— Самое позднее через два месяца.

Бенуа подумал и задал новый вопрос:

— Срок займа?

— Двадцать четыре месяца.

— Вы намерены полностью выплатить основную сумму кредита и проценты по нему в течение двух лет?

Винченти ничего не ответил. Он продолжал молча жевать, предоставив банкиру время для того, чтобы дозреть.

— Ваша корпорация уже имеет крупные долги. Миллиардный кредит под столь низкий процент едва ли найдет понимание у нашего совета директоров.

Наконец Винченти произнес то, что Бенуа так жаждал от него услышать:

— Вы смените меня на посту председателя Совета десяти.

Лицо Бенуа выразило удивление.

— Как это возможно? Глава Совета десяти выбирается случайным образом из членов Лиги. Это чистой воды лотерея.

— Со временем вы узнаете, Артур: ничто не происходит случайно. Мое время подходит к концу. Скоро начнутся ваши два года.

Винченти знал: Бенуа отчаянно хочет попасть в Совет десяти или — тем более! — возглавить его, а ему самому были нужны друзья в Совете. Друзья, которые были бы ему обязаны. Пока таковых насчитывалось пять. Только что он купил еще одного.

— Договорились, — сказал Бенуа. — Но мне понадобится несколько дней, чтобы уладить этот вопрос с несколькими моими банками.

Винченти ухмыльнулся и продолжал поглощать фаршированного фазана.

— Сделайте одолжение, — проговорил он с набитым ртом. — Но доверьтесь мне, Артур, и не забудьте позвонить своему брокеру на предмет покупки акций «Филогена».

 

45

Зовастина посмотрела на свои часы от Луи Вуитона, полученные в дар от министра иностранных дел Швеции во время ее визита в эту страну несколько лет назад. Это был обаятельный мужчина, и он даже отважился флиртовать с нею. Она всячески поощряла пожилого дипломата, хотя и находила его малопривлекательным. Таким же был и папский нунций Колин Микнер, которому, похоже, доставляло удовольствие постоянно злить ее. Они все так же стояли в нефе собора, дожидаясь, как полагала Зовастина, пока будет вскрыта гробница.

— Что заставило вас согласиться на вашу нынешнюю должность в Ватикане? — поинтересовалась она. — Раньше вы были секретарем Папы, а теперь — простой нунций.

— Его святейшество обычно поручает мне особые проекты.

— Вроде меня?

Мужчина кивнул.

— Вы и впрямь особая.

— В чем же это выражается?

— Вы — глава государства. Разве этого недостаточно?

Этот человек был так же хорош, как тот шведский дипломат и подаренные им эксклюзивные часы. Он быстро соображал, был скор на язык, но ответы его были дипломатически расплывчатыми и содержали минимум информации.

Она указала на одну из массивных мраморных колонн с круглой каменной скамьей вокруг нее. Скамья была огорожена бархатным канатом, чтобы на нее никто не садился.

— Что это за черные пятна? — спросила она, указывая на колонну.

— Как-то раз я задал тот же вопрос, — заговорил Микнер. — Все века, что существует собор, верующие, садясь на эти лавки, прислонялись головами к мрамору. Жир от их волос впитывался в камень, и в итоге появились эти самые пятна. Представляете, сколько миллионов голов понадобилось для возникновения такого эффекта?

Зовастина завидовала тому, что у Запада есть такие чудесные исторические вехи. К сожалению, ее собственная родина на протяжении всей своей истории постоянно подвергалась набегам завоевателей, которые начинали с того, что каленым железом выжигали все, связанное с прошлым. Сначала персы, потом греки, монголы, турки. И наконец русские. Эти были хуже всех. Кое-какие исторические сооружения, конечно, остались, но ничего, подобного этой «золотой базилике», не было и в помине.

Они стояли рядом с главным алтарем, неподалеку от иконостаса. Ее телохранители переминались с ноги на ногу на расстоянии в несколько метров, готовые в любой момент броситься на защиту своей хозяйки.

— Видите этот камень в форме сердца? — спросил Микнер.

Она видела. Маленький, неприметный, он словно пытался затеряться в окружающих его причудливых узорах.

— Никто не знал, что это такое, — стал рассказывать папский нунций. — Но пятьдесят лет назад в ходе реставрации пола камень был поднят — и под ним обнаружили высохшее человеческое сердце. Оно принадлежало дожу Франческо Эриццо, умершему в тысяча шестьсот сорок шестом году. Тело дожа покоится в церкви Сан-Мартино, но он пожелал, чтобы его самое сокровенное было погребено рядом с покровителем Венеции, святым Марком.

— А знаете ли вы, что означает «сокровенная суть»?

— Человеческое сердце. Кто же этого не знает! Древние считали сердце вместилищем мудрости, ума — сутью человеческой личности.

Точно так же думала и Зовастина. Именно это определение использовал Птолемей. «Прикоснись к сокровенной сути золотой иллюзии».

— Позвольте мне показать вам кое-что еще, — проговорил Микнер.

Они обошли плиту с распятием и узорами — ромбами и прямоугольниками — из разноцветного мрамора. Позади плиты несколько мужчин, стоя на коленях, склонились над алтарным столом, на котором, купаясь в свете софитов, стоял каменный саркофаг. Железная загородка, преграждавшая доступ к нему, уже была снята.

Микнер заметил, что женщина заинтересовалась открывшимся зрелищем, и остановился.

— В тысяча восемьсот сороковом году мощи святого были положены под престол главного алтаря, где они хранятся поныне. Сегодня саркофаг будет открыт впервые с того времени. — Нунций посмотрел на часы. — Почти час ночи. Скоро все будет готово.

Зовастина проследовала за папским занудой в другой конец собора, в темный южный трансепт. У одной из мраморных колонн Микнер остановился.

— В девятьсот семьдесят шестом году базилика сильно пострадала от пожара, — принялся рассказывать он, — а затем отстроена заново. В тысяча девяносто четвертом году ее освятили. Во время перестройки храма сведения о местонахождении мощей апостола были утрачены, и, как вы сами упомянули во время нашей беседы в Самарканде, на протяжении ста восьмидесяти лет никто не знал, где они находятся. Однако двадцать шестого июня тысяча девяносто четвертого года во время мессы в честь освящения храма произошло чудо. Послышался шум падающего камня, церковь содрогнулась. От этой пилястры отпала часть мраморной плиты — и показалась сначала рука, а затем и все тело святого апостола. Вокруг колонны столпились верующие, священники и даже сам дож. Все уверовали в то, что с возвращением мощей покровителя Венеции в мире настанет благодать.

Рассказ нунция скорее удивил Зовастину, нежели произвел на нее впечатление.

— Я слышала эту сказку, — сказала она. — Просто поразительно, что тело внезапно появилось именно тогда, когда новый дож и церковники нуждались в финансовой и политической поддержке со стороны венецианцев. Происходит чудо — и, откуда ни возьмись, вдруг объявляется их святой покровитель. Представляю, какое грандиозное было шоу! Наверняка все это было организовано дожем или каким-нибудь его умным министром. Блестящий политический ход! Настолько блестящий, что о нем рассказывают даже спустя девятьсот лет.

Микнер изумленно покачал головой.

— Вы ни во что не верите.

— Я верю в то, что реально.

— Например, в то, что здесь лежит тело Александра Великого? — спросил нунций, указав на алтарь.

Скептицизм нунция в отношении ее теории беспокоил Зовастину.

— Откуда вам знать, что это не так? — вопросом на вопрос ответила она. — Церковь ведь даже не знает наверняка, чье тело те двое венецианских купцов выкрали из Александрии больше тысячи лет назад.

— Лучше вы, госпожа министр, скажите мне, на чем основана ваша уверенность.

Зовастина посмотрела на мраморную колонну, подпирающую высоченный потолок, и, не удержавшись, погладила ее бок. В голове ее вертелась мысль: а вдруг история о том, как тело святого внезапно появилось из этой колонны, не сказка?

Ей нравились такие истории, и она рассказала нунцию одну из тех, что имелись у нее в запасе.

«Перед Евменом стояла непростая задача. Безгранично доверяя своему личному секретарю, Александр поручил ему сделать все, чтобы его останки были погребены рядом с Гефестионом. Три месяца прошло с того дня, как Александра не стало, а его забальзамированное тело все еще находилось во дворце. Сподвижники и полководцы давно разъехались из Вавилона, чтобы вступить во владение доставшимися им кусками бывшей империи. Найти подходящее тело оказалось непросто, но в конце концов в деревне, расположенной неподалеку от Вавилона, был найден подходящий мужчина — такого же роста, сложения и возраста, как Александр. Евмен отравил этого человека, а один из египетских бальзамировщиков, который задержался в городе, польстившись на обещание щедрого вознаграждения, забальзамировал его тело. Затем он ушел, но подручные Евмена настигли его на дороге и убили. Подмена тела была совершена во время осенней грозы, когда на город обрушился ливень. Наряженное в золотые одежды и корону, тело крестьянина было неотличимо от останков великого царя. Евмен прятал царя несколько месяцев — до тех пор, пока погребальный кортеж с телом лже-Александра не покинул Вавилон, направившись в Грецию. После этого город впал в летаргический сон, от которого так никогда и не пробудился. Благодаря этому Евмену с двумя помощниками удалось незаметно покинуть город, увозя с собой Александра — на север, чтобы выполнить последнюю волю царя…»

— Получается, что тело, которое здесь покоится, может принадлежать и не Александру, а вовсе даже безвестному крестьянину? — спросил нунций.

— Я, по-моему, не обещала давать дополнительные разъяснения.

— Нет, министр, не обещали, — улыбнулся мужчина. — Позвольте сказать, что мне очень понравилась ваша история.

— Она не менее увлекательна, чем ваша — про колонну.

Он кивнул.

— И столь же достоверна.

Зовастина, однако, не была готова разделить сарказм нунция. Ее история не была сказкой. Ее поведал древний манускрипт, текст которого был в течение веков скрыт от человеческого глаза и открылся лишь благодаря самой современной технологии — рентгенографическому анализу на молекулярном уровне. Александр Великий не был погребен в Египте. Его тело перевезли в какое-то другое место, о котором в конце концов стало известно Птолемею, первому греческому фараону. Место, к которому ее может привести мумия, находящаяся в гробнице всего в десяти метрах от нее.

Возле иконостаса появился не знакомый ей мужчина и сказал, обращаясь к Микнеру:

— У нас все готово.

Нунций кивнул, а затем жестом предложил Зовастиной пройти к алтарю.

— Что ж, министр, настало время проверить, чья история является правдой, а чья — вымыслом.

 

46

Виктор смотрел на женщину, которая, направив на него пистолет, поднялась по ступенькам и вышла на середину палубы.

— Ну, как тебе понравился пожар? — спросила она.

Виктор включил нейтральную передачу и сделал шаг по направлению к ней.

— Ты, глупая сука, я тебе покажу…

Она подняла пистолет чуть выше.

— Валяй. Показывай.

Устремленный на него взгляд ее горящих глаз был полон ненависти.

— Ты, я вижу, убиваешь, не задумываясь.

— Как и ты.

— Кого же я убил?

— Может, не ты. Может, кто-то другой из вашей Священной банды. Три месяца назад. В Самарканде. Вы убили Эли Ланда. Благодаря вам его дом сгорел дотла. Его сжег «греческий огонь».

Виктор вспомнил то задание. Он лично выполнил его по приказу Зовастиной.

— Ты — та женщина из Копенгагена. Я видел тебя в музее, а потом в доме.

— Где вы с напарником попытались нас убить.

— Вижу, вам удалось уцелеть.

— Что тебе известно о смерти Эли? Ты должен знать, ты — начальник охраны Зовастиной.

— Откуда тебе это известно? — И тут до него дошло. — Монета, которую я рассматривал в той комнате! Отпечатки пальцев!

— Умный мальчик.

Виктор видел, что женщину терзают какие-то сильные душевные переживания, и решил еще сильнее выбить ее из колеи.

— Эли действительно был убит.

— Ты постарался?

Он заметил лук и застегнутый на молнию колчан со стрелами у нее на плече. Эта баба уже продемонстрировала, что умеет быть хладнокровной, когда заперла снаружи двери музея, а потом с помощью вот этих самых стрел подожгла здание. Поэтому он решил не провоцировать ее.

— Я там был.

— Почему Зовастина приказала его убить?

Поскольку двигатель работал на холостых оборотах и лодка плыла, подгоняемая ветром, единственным источником освещения была приборная панель.

— Ты, твои друзья, человек по имени Эли — все вы влезли в то, что вас не должно волновать.

— Волноваться нужно тебе. Я пришла, чтобы убить вас обоих. Один — готов, один — остался.

— И что ты выиграешь, убив меня?

— Я получу удовольствие, глядя, как ты умираешь.

Ее пистолет поднялся еще немного. И выстрелил.

Малоун переставил ручку переключения передач на нейтралку.

— Ты это слышала?

Стефани тоже насторожилась.

Малоун повернул голову. Пожар на Торчелло, до которого оставалось не больше мили, бушевал пуще прежнего. Туман рассеялся, погода явно шла на поправку. По лагуне во всех направлениях сновали огоньки лодок и водных такси. Он пытался уловить хоть какие-то звуки, но над поверхностью воды повисла тишина.

Малоун переключил передачу, и лодка двинулась вперед.

Кассиопея целилась в борт лодки, и поэтому пуля просвистела в нескольких дюймах от ноги Виктора.

— Эли за всю свою жизнь и мухи не обидел. Зачем ей понадобилось его убивать? — Пистолет был по-прежнему направлен на Виктора. — Скажи! Зачем?

Она цедила слова сквозь сжатые зубы, и в ее голосе слышалась скорее не злость, а мольба.

— Зовастина выполняет важную миссию, а твой Эли стал мешать ей.

— Он был историком. Какую угрозу он мог представлять для нее?

Ей было невыносимо говорить о любимом человеке в прошедшем времени.

В низкие борта лодки били волны, а саму ее продолжал гнать по воде ветер.

— Ты удивилась бы, узнав, с какой легкостью она убивает людей.

То, что Виктор ушел от ответа на вопрос, подлило масла в костер ее злости.

— Встань за штурвал, черт тебя дери, и веди лодку — медленно и аккуратно.

— Куда?

— К Сан-Марко.

— Он повернулся, включил передачу — и внезапно круто вывернул штурвал влево. Палуба ушла из-под ног Кассиопеи. Вместо того чтобы выстрелить, она попыталась сохранить равновесие. И тогда он кинулся на нее.

Виктор знал, что должен убить эту женщину. Она стала причиной нескольких их провалов, и, если Зовастиной станет известно об этом, он окончательно лишится ее доверия.

Не говоря уж о том, что она сделала с Рафаэлем.

Он вцепился рукой в дверь кормовой каюты, подтянувшись, оторвал тело от вставшей дыбом палубы — и попытался ударить ботинками по запястьям женщины. Она отразила удар и перекатилась вбок.

Рубка была метров двух в ширину, и по обеим ее сторонам находились отверстия для выхода на палубу. Двигатель выл, лодка, которой никто не правил, подпрыгивала на волнах, на стекла рубки обрушивались водопады соленых брызг. Женщина по-прежнему держала в руке пистолет, но ей никак не удавалось встать.

Он ударил ее в лицо открытой ладонью и попал по скуле. Голова женщины откинулась назад и врезалась в борт лодки. Воспользовавшись тем, что женщина ошеломлена двумя ударами, Виктор вывернул штурвал в обратную сторону и сбавил скорость. Он опасался, что лодка налетит на мель или выйдет на мелководье, где на винт намотается трава. Торчелло виднелся по левому борту, пожар освещал ночное небо. Лодка подпрыгивала на волнах, женщина держалась за голову.

Пусть дело доведет до конца сама природа, решил он.

И столкнул ее в море.

 

47

Обойдя низкую перегородку из темно-красного веронского мрамора, Зовастина оказалась в алтарной части храма, перед знаменитым Pala d'Оrо — «Золотым алтарем» — композицией из множества некрупных икон в роскошно орнаментированном золотом обрамлении с драгоценными камнями и эмалями, своего рода гигантским ювелирным изделием. Равного ему нет в мире.

Под алтарем был отчетливо виден каменный саркофаг. Его крышка представляла собой сужающуюся книзу невзрачную плиту, на которой были вырезаны слова: CORPUS DIVI MARCI EVANGELISTAE. Ее рудиментарных познаний в латыни было достаточно, чтобы понять их смысл: Тело святого Марка-евангелиста. Через верхнюю часть саркофага были продеты два массивных железных кольца, и это объясняло, как тяжеленное сооружение в свое время перетаскивали с места на место. Сейчас сквозь кольца были пропущены толстые металлические штанги, концы которых лежали на четырех гидравлических домкратах.

— Это будет непросто, — заметил Микнер. — Под алтарем очень мало места. Наличие тяжелой техники облегчило бы задачу, но у нас нет ни его, ни лишнего времени.

Зовастина смотрела на мужчин, склонившихся над домкратами.

— Священнослужители? — спросила она, кивнув в их сторону.

— Да, — кивнул нунций. — Мы решили не привлекать к этому посторонних людей.

— Вы знаете, что находится внутри? — спросила она.

— Вас интересует, мумифицированы ли останки? — Микнер пожал плечами. — В последний раз гробницу открывали сто семьдесят лет назад, поэтому сейчас никто не знает, что в ней находится.

Самодовольство этого попа вызывало у нее отторжение.

Птолемей воспользовался подменой тел, произведенной Евменом, и извлек для себя максимальную политическую пользу из того, что весь мир поверил в обман. Она не знала, даст ли ей какие-нибудь ответы содержимое саркофага, но выяснить хотя бы это было жизненно необходимо.

Микнер подал знак, и священники принялись работать ручками домкратов. Железные кольца в крышке саркофага стали медленно приподниматься, пока не приняли вертикальное положение, а затем так же медленно, буквально по миллиметру, начала подниматься крышка каменного гроба…

— Мощные механизмы, — с гордостью сообщил нунций. — Маленькие, а могут поднять целый дом.

Крышка поднялась на два сантиметра, но разглядеть сквозь узкую щель содержимое саркофага было невозможно. Подняв голову, она посмотрела на полукруглый купол апсиды и золотое мозаичное изображение Христа.

Четверо мужчин прекратили работу с домкратами. Крышка саркофага, приподнявшись еще на несколько сантиметров, уперлась в нижнюю часть алтаря, и двигаться дальше ей было некуда.

Микнер жестом позвал ее за собой. Когда они отошли подальше от алтаря и остановились у иконостаса, он прошептал:

— Его святейшество согласился пойти вам навстречу в надежде на то, что вы пойдете навстречу церкви. Но давайте будем реалистами, вы ведь не собираетесь выполнять свои обещания?

— Я не привыкла к оскорблениям.

— А его святейшество не привык к тому, чтобы его обманывали.

Вся дипломатичность слетела с нунция, как шелуха.

— Я уже сказала: вам будет предоставлен свободный доступ на территорию Федерации.

— Мы хотим большего.

Только теперь Зовастина поняла: он ждал, пока снимут крышку, чтобы выдвинуть новые требования. Ей было отвратительно все это, но из-за Карин, Александра Великого и того, что она могла найти, у нее не оставалось выбора.

— Чего же вы хотите?

Из внутреннего кармана пиджака Микнер достал сложенный лист бумаги.

— Мы подготовили соглашение между Федерацией и церковью. Это что-то вроде письменной гарантии того, что нам действительно будет предоставлен доступ на вашу территорию. В соответствии с пожеланием, высказанным вами вчера, мы указали здесь, что строительство церковных сооружений возможно лишь по согласованию с властями Федерации.

Зовастина развернула бумагу и с удивлением увидела, что документ написан на казахском языке.

— Мы решили, что вам будет легче понять текст, если он на вашем родном языке, — пояснил Микнер.

— Вы решили, что вам будет удобнее распространять свою веру на моем родном языке. Моя подпись должна стать вашей страховкой. После этого я уже ни от чего не смогу отказаться.

Она внимательно прочитала документ. В нем были расписаны все детали будущего сотрудничества между Римско-католической церковью и Центрально-Азиатской Федерацией с целью «совместно поощрять свободное отправление религиозного культа посредством неограниченной миссионерской деятельности». В других параграфах соглашения говорилось о недопустимости любых насильственных актов, направленных против служителей церкви, и о том, что лица, повинные в подобных действиях, подлежат суровому наказанию. Содержался в документе и пункт, гласящий, что служителям церкви будут беспрепятственно выдаваться въездные визы, а против новообращенных не будут применяться никакие репрессивные меры.

Зовастина перевела взгляд на алтарь. Нижняя часть саркофага по-прежнему была окутана тьмой. Даже находясь на расстоянии всего в десять метров, разглядеть то, что находилось внутри, было невозможно.

— Вы могли бы стать неоценимым приобретением для моей команды, — проговорила она.

— Я предпочитаю служить церкви.

Она взглянула на часы. Двадцать минут первого. Виктор уже должен быть здесь. Это надежный человек, он никогда не опаздывает. Она окинула взглядом неф и верхнюю часть западного атриума, где были освещены лишь залитые золотом потолки. Там было достаточно темных мест, чтобы спрятаться.

Зовастиной не терпелось дождаться часа ночи, когда ей позволят побыть тридцать минут один на один с саркофагом. Если, конечно, ее действительно оставят одну.

— Если вы считаете невозможным для себя подписать данный документ, мы можем просто забыть обо всем, — с вызовом в голосе сказал Микнер, повторив фразу, которую вчера, склоняя его к уступкам, произнесла в разговоре с ним сама Зовастина.

— У вас есть при себе ручка? — спросила она, словно бросилась с обрыва в холодную воду.

 

48

В четверти мили от них Малоун заметил красные бортовые огни, которые беспорядочно мотались по темной воде, словно лодкой никто не управлял.

— Видишь, вон там? — спросил он Стефани.

Та молча кивнула.

Они продолжали двигаться вперед. От странной лодки их отделяло уже не более пары сотен ярдов. Без сомнения, это суденышко было близнецом того, на котором плыли Малоун со Стефани. В тусклом свете, исходившем из рубки, они увидели, как что-то плюхнулось в воду.

А затем на палубе появилась чья-то фигура и прогремели три выстрела.

— Коттон! — воскликнула Стефани.

— Я уже понял, — откликнулся он, переложил штурвал влево и взял курс прямо на вторую моторку. Та словно ожила — и рванула с места. Малоун продолжал преследовать ее, срезая угол. Наконец лодки поравнялись. Хотя их разделяло ярдов пятьдесят, Малоун увидел в рубке силуэт рулевого и его вытянутую руку с пистолетом.

— Ложись! — крикнул он Стефани.

Она тоже заметила опасность и уже успела упасть ничком на мокрую от брызг палубу. Малоун тоже пригнулся и в тот же миг над их головами просвистели две пули, одна их которых разбила стекло в рубке.

Малоун вскочил на ноги и снова ухватился за брошенный было штурвал. Вторая лодка улепетывала в сторону Венеции. Малоун подумал, что надо бы догнать ее, но ему не давала покоя мысль о человеке, которого выбросили за борт.

— Найди фонарь, — бросил он Стефани, а затем сбавил ход, развернулся и направил моторку к тому месту, где они увидели подозрительную лодку в первый раз.

Стефани нырнула в носовую каюту, и было слышно, как она роется в выдвижных ящиках. Наконец она снова появилась на палубе, держа в руке фонарик.

Малоун сбавил обороты двигателя до минимума.

Стефани водила лучом фонаря по воде. В отдалении послышалось завывание сирен, а затем показались три катера с включенными мигалками. Они выскочили из-за соседнего острова и понеслись по направлению к Торчелло.

Напряженная ночь выдалась у итальянской полиции.

— Видишь что-нибудь? — спросил Малоун. — Кто-то явно упал в воду.

Он вел лодку очень аккуратно, чтобы не наехать на человека за бортом, но в кромешной темноте это было нелегкой задачей.

— Вижу! — крикнула Стефани.

Малоун подбежал к ней и увидал барахтающуюся в воде человеческую фигуру. Всего секунда понадобилась ему, чтобы узнать в ней Кассиопею. Раньше, чем он успел хоть что-то предпринять, Стефани бросила фонарь на палубу и прыгнула в воду.

Малоун кинулся к штурвалу и, заставив лодку описать круг, подбежал к противоположному борту. Когда Стефани, буксируя утопающую, подплыла к лодке, он наклонился, втащил Кассиопею на борт и уложил ее безвольное тело на палубу.

Она была в сознании. На плече у нее все еще висел лук с натянутой тетивой и колчан со стрелами. «Ну и историю она, должно быть, расскажет, когда придет в себя!» — подумал он и, перевернув женщину на бок, велел:

— Кашляй, чтобы из тебя вышла вода, которой ты наглоталась.

Она, казалось, не слышала его.

Малоун стукнул ее ладонью по спине.

— Кашляй!

Тело Кассиопеи стали сотрясать судороги. Ее рвало морской водой. Но теперь, по крайней мере, она могла нормально дышать.

На палубу взобралась Стефани.

— Она слаба, но пули ее не задели.

— Мудрено попасть, стреляя в темноте, да еще на танцующей под ногами палубе.

Малоун продолжал легонько похлопывать ладонью по спине Кассиопеи, пока из ее легких не вышли остатки воды. Она постепенно приходила в себя.

— Тебе получше? — спросил он.

Взгляд Кассиопеи становился все более осмысленным. Подобное было хорошо знакомо Малоуну: женщина получила сильный удар по голове.

— Коттон? — удивленно спросила она, словно только что его увидела.

— Думаю, было бы наивностью спрашивать, для чего тебе понадобился лук со стрелами.

Кассиопея потерла затылок.

— Этот кусок дерьма…

— Кто это был? — перебила ее Стефани.

— Стефани? А ты что здесь делаешь? — Кассиопея протянула руку и прикоснулась к мокрой одежде Стефани. — Это ты вытащила меня из воды?

— Я же была перед тобой в долгу. Год назад ты спасла мне жизнь.

Малоун лишь отчасти знал о событиях, происходивших в Вашингтоне прошлой осенью, когда сам он сражался с наемным убийцей в древнем монастыре на Синайском полуострове. Видимо, этих двух женщин связывали прочные узы. Однако сейчас его больше интересовало другое.

— Сколько людей погибло в музее на Торчелло? — спросил он.

Кассиопея будто не слышала его вопроса. Она что-то искала в своей одежде. Через несколько секунд в ее руке появился «глок». С удовлетворенным выражением на лице она вылила воду из ствола пистолета. Главным преимуществом «глока» — Малоун знал это по собственному опыту — в том, что это оружие совершенно не боится воды.

Кассиопея поднялась на ноги.

— Нам надо отправляться.

— Там, в лодке, вместе с тобой был Виктор? — спросил Малоун. В его голосе уже слышались нотки раздражения.

Кассиопея, похоже, полностью оправилась. В ее глазах вспыхнула прежняя злость.

— Я уже говорила: тебя это не касается. Это не твоя война.

— Вот здорово! Тут творится хрен знает что, а я не должен ничего знать?

— Лично я узнала, что Эли убили в Азии по приказу Ирины Зовастиной.

— Кто такой Эли? — осведомилась Стефани.

— Это долгая история, — ответила Кассиопея, — и все проблемы, с которыми мы столкнулись сейчас, являются ее продолжением.

Кассиопея продолжала вытряхивать туман из своего мозга и воду из ствола пистолета.

— Поехали, — коротко бросила она.

— Ты кого-нибудь убила? — спросил Малоун.

— Поджарила одного из них, как ростбиф.

— Потом ты будешь об этом жалеть.

— Благодарю за сочувствие. Поехали же!

Однако Малоун не торопился возвращаться к штурвалу.

— Куда направился Виктор? — спросил он.

Кассиопея сняла с плеча лук.

— Эту штуку тоже прислал Торвальдсен? — спросил он.

— Повторяю в третий раз, Коттон: это не твое дело.

Стефани сделала шаг вперед.

— Кассиопея, я не знаю и половины того, что здесь происходит, но мне известно достаточно, чтобы видеть: ты не думаешь. Хочу напомнить тебе слова, которые ты сама сказала мне прошлой осенью: включи голову. Позволь нам помочь тебе. Расскажи, что случилось.

— И ты, Стефани, тоже оставь меня в покое. Я выслеживала этих подонков на протяжении многих месяцев и вот наконец сегодня наткнулась на них. Одного я прикончила, теперь хочу достать второго. Да, это был Виктор. Он присутствовал при убийстве Эли, а возможно, и сам убил его. Но за что? — Она уже почти кричала. — Я хочу знать, почему его убили!

— Так давай выясним это вместе, — предложил Малоун.

Кассиопея сделала несколько неуверенных шагов по мокрой палубе. Она была достаточно умна, чтобы понимать: в данный момент одна она ничего сделать не сможет, а эти двое нипочем не отстанут. Она положила руки на перила палубы.

— Ну хорошо, вы правы.

Малоун подумал: не пытается ли она просто успокоить их, усыпить их бдительность.

Кассиопея стояла неподвижно.

— Для меня это глубоко личное дело, в большей степени, чем вы можете осознать. — Она помолчала, а затем добавила: — И дело это не ограничивается моим желанием отомстить за убийство Эли.

Она уже во второй раз намекала на какие-то туманные обстоятельства, говорить о которых открыто категорически отказывалась.

— Почему бы тебе не рассказать о том, что поставлено на кон?

— А почему бы тебе не пойти в задницу со своими расспросами, Коттон?

Ему отчаянно хотелось помочь ей, но он понимал, что спорить бессмысленно. Малоун посмотрел на Стефани, и та, поняв вопрос, заключавшийся в его взгляде, кивнула в знак согласия. После этого он направился в рубку и включил максимальные обороты.

Мимо продолжали проноситься полицейские катера, направляясь к Торчелло. Малоун гнал моторку по направлению к Венеции — вслед за удаляющимися огнями лодки, которой управлял Виктор.

— Относительно трупа можете не беспокоиться, — проговорила Кассиопея. — Ни от тела, ни от музея ничего не останется.

— Стефани, — спросил Малоун, — есть какие-нибудь новости про Наоми?

— Кто такая Наоми? — осведомилась Кассиопея.

— А вот это уже мое дело! — огрызнулся он.

Кассиопея не стала приставать к нему, задав только один вопрос:

— Куда мы направляемся?

Малоун взглянул на циферблат часов. Светящиеся цифры сообщили ему, что уже без четверти час.

— Я уже говорил тебе, тут творится черт знает что, но куда направился Виктор, мы знаем точно.

 

49

Самарканд

4.50

Винченти ощущал неприятное покалывание в позвоночнике. Да, ему приходилось отдавать приказы об убийстве людей, и в последний раз — не далее как вчера, но тут было совсем другое дело. Он был готов ступить на опасный путь, который может не только сделать его самым богатым человеком на планете, но и вписать его имя в историю.

Чуть больше часа назад занялся рассвет. Он сидел на заднем сиденье машины, а О'Коннер и двое других мужчин направились к дому, огороженному высоким проволочным забором и обсаженному цветущими ореховыми деревьями. Все здесь принадлежало Ирине Зовастиной.

Наконец О'Коннер вернулся. Когда он подошел к машине, Винченти опустил стекло.

— В доме было всего двое охранников. Мы убрали их моментально.

— Ты уверен, что других охранников нет?

— Абсолютно. Зовастина, видимо, не особенно беспокоилась относительно безопасности этого места.

Естественно, она ведь полагала, что до него никому нет дела.

— У нас все готово?

— В доме осталась только сиделка, которая ухаживает за больной.

— Что ж, пойдем выясним, насколько они гостеприимны.

Винченти вошел в дом. Двое мужчин, нанятых специально для выполнения этой миссии, держали сиделку Карин Вальде — пожилую женщину с суровым лицом, одетую в халат и шлепанцы. Азиатские черты ее лица были искажены страхом.

— Насколько я понимаю, — заговорил Винченти, — вы ухаживаете за мисс Вальде?

Женщина кивнула.

— И вам ненавистно то, как обращается с ней верховный министр?

— Это просто чудовищно!

Винченти был рад, что информация, предоставленная его собственной разведкой, оказалась безукоризненно точной.

— Насколько мне известно, Карин невыносимо страдает. Ее болезнь прогрессирует.

— А министр не хочет оставить ее в покое.

Винченти подал знак, и двое наемников отпустили женщину. Он подошел ближе и сказал:

— Я приехал, чтобы облегчить ее страдания, но мне понадобится ваша помощь.

Во взгляде женщины читалось подозрение.

— Где охранники? — спросила она.

— Мертвы. Оставайтесь здесь, пока я проведаю больную. Где ее комната? Дальше по коридору?

Последовал еще один кивок.

Винченти включил лампу на прикроватной тумбочке, и его взгляду открылось душераздирающее зрелище. На кровати, укрытое розовым стеганым одеялом, лежало тело, похожее на живой труп. Карин Вальде дышала с помощью баллона с кислородом и маски, к сгибу локтя тянулась трубка капельницы. Он снял с металлической стойки пластиковую емкость с лекарством и заменил ее другой, которую принес с собой.

Глаза женщины открылись.

— Просыпайтесь, — сказал Винченти.

Пытаясь понять, что происходит, она несколько раз моргнула, а затем с видимым усилием приподнялась на подушках.

— Кто вы?

— Мне известно, что в последнее время друзья у вас были в большом дефиците, но я ваш друг.

— Я вас знаю?

Он отрицательно мотнул головой.

— Вы меня знать не можете, а вот я знаю про вас довольно много. Расскажите, каково это — быть любовницей Ирины Зовастиной?

Странно было слышать подобный вопрос от незнакомца, появившегося в ее комнате посередине ночи, но она лишь пожала плечами:

— А вам-то что за дело?

— Я знаком с ней на протяжении многих лет, но ни разу не испытывал симпатии — ни по отношению к ней, ни с ее стороны. Как это удавалось вам?

— Этот вопрос я задавала сама себе сотни раз.

Он обвел взглядом комнату. Каждый предмет здесь отличался элегантностью и дороговизной, как и все остальное в этом доме.

— Недурно тут у вас.

— Почему-то меня это мало радует.

— И все-таки, когда вы заболели, когда у вас обнаружилась положительная реакция на ВИЧ, вы вернулись к ней. Вернулись после того, как несколько лет пропадали неизвестно где.

— Вам многое обо мне известно.

— Чтобы вернуться, вы должны были испытывать по отношению к ней определенные чувства.

Больная вновь откинулась на подушки.

— Иногда она бывает дурой.

Винченти слушал внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Она считает себя Ахиллесом, а меня — своим Патроклом. Или, хуже того, она — Александр Великий, а я — ее Гефестион. Я миллион раз слышала от нее истории про них. Вы знаете «Илиаду»?

Винченти кивнул.

— Ахиллес чувствовал вину за смерть Патрокла. Он позволил своему любовнику повести войска в битву, прикинувшись им, Ахиллесом. Александр Великий считал себя виновником смерти Гефестиона.

— Вы неплохо знаете историю и литературу.

— Да ни черта я не знаю. Просто наслушалась ее болтовни.

— В чем же заключается ее дурость?

— Она хочет спасти меня, но не осмеливается признаться в этом. Она приезжает сюда, смотрит на меня, даже грубит, но неизменно пытается меня спасти. Я знала ее слабость по отношению ко мне, вот и решила вернуться сюда, будучи уверенной в том, что за мной будет наилучший уход.

— И это несмотря на то, что вы ее ненавидите.

— Поверьте, у человека в моем положении выбор небогатый.

— Вы на удивление откровенны с человеком, которого видите впервые.

— Мне нечего бояться или скрывать. Моя жизнь почти окончена.

— Вы сдались на милость судьбы?

— А что еще мне остается?

Винченти решил выудить из Карин максимум информации.

— Сейчас Зовастина находится в Венеции. Она что-то ищет. Вам об этом известно?

— Ничего удивительного. Она ведь великий герой, выполняющий великую миссию. А я всего-навсего бывшая и к тому же смертельно больная любовница. Таким, как я, не дано задавать герою вопросы или тем более бросать ему вызов. Мы лишь покорно принимаем объедки с хозяйского стола.

— Сколько же чепухи вы наслушались!

Женщина вновь пожала плечами.

— Она считает себя моим спасителем, а я не пытаюсь ее переубедить. Зачем? Кроме того, поругаться с ней время от времени — единственное развлечение, которое у меня осталось.

— Какие резкие повороты делает жизнь, не правда ли?

— Где охранники? — спросила женщина.

— Они мертвы.

— А моя сиделка?

— С ней все в порядке. У меня сложилось впечатление, что она относится к вам с большой теплотой.

— Это верно, — проговорила Карин, едва заметно кивнув головой.

Когда-то эта женщина, вероятно, была неотразима. Перед ее чарами не смог бы устоять никто — ни мужчина, ни женщина. Неудивительно, что не устояла и Зовастина. Несложно было понять и то, почему между двумя этими женщинами сложились столь напряженные отношения. Они обе были альфа-самки, доминирующие в стае и не привыкшие идти на уступки.

— Я наблюдал за вами в течение некоторого времени, — сказал он.

— Нашли на что смотреть, — слабо фыркнула она.

— Ответьте мне на один вопрос. Если бы вы могли загадать одно желание — все, что угодно, — и оно было бы исполнено, чего бы вы попросили?

Подобие человека, лежащее на кровати, казалось, всерьез задумалось над ответом. Винченти почти физически ощущал, как в ее мозгу формируется одно-единственное слово. Ему уже приходилось наблюдать такое, когда смертельно больные люди судорожно цеплялись за то, что не могли подарить им ни наука, ни религия. Они могли надеяться только на чудо. Поэтому, когда женщина набрала в легкие воздух, чтобы ответить, он уже знал, каким будет этот ответ.

— Жизнь.

 

50

Венеция

Виктор пробежал мимо ярко освещенного западного входа в собор Сан-Марко. Высоко наверху, на фоне ночного неба, словно часовой, стоял сам святой Марк, а у его ног — позолоченный лев, расправивший крылья. Центр площади, слева от него, был огорожен полицейской лентой и наводнен карабинерами. Как обычно бывает в подобных случаях, собралась толпа любопытных. Из обрывков комментариев, которыми обменивались зеваки, Виктор узнал, что недавно здесь произошла перестрелка. Не задерживаясь, он направился к северному входу в собор, которым ему велела воспользоваться Зовастина.

Появление женщины с луком вывело его из себя. Она должна была погибнуть в Дании. Но если этого не случилось, значит, уцелели и двое других, что были с ней. Ситуация все больше выходила из-под контроля. Он должен был остаться и убедиться в том, что она утонула там, в лагуне, но его ждала Зовастина, и опоздать он не имел права.

Перед его мысленным взором все еще стоял умирающий Рафаэль с горящей стрелой в груди.

Зовастину не будет тревожить мысль о том, что на пепелище музея обнаружат труп. От несчастного Рафаэля не останется ничего, кроме горстки пепла.

Такой же, которая осталась от Эли Ланда.

— Вы пришли, чтобы убить меня? — спросил Эли. — Но чем я провинился?

Человек, вторгшийся в его дом посередине ночи, поднял пистолет.

— Для кого я могу представлять угрозу?

Виктор находился в соседней комнате, вне поле зрения обреченного на смерть историка, и слушал.

— Почему вы мне не отвечаете? — возвысив голос, спросил Эли.

— Я пришел сюда не для того, чтобы разговаривать, — ответил мужчина.

— А для того, чтобы застрелить меня?

— Я выполняю приказ.

— Вы знаете, почему вам отдали этот приказ?

— Меня это не интересует.

В комнате повисла тишина.

— Я жалею о том, что не успел сделать нескольких вещей, — проговорил Эли грустным и на удивление спокойным тоном. — Я всегда был уверен в том, что моим убийцей станет моя болезнь.

Виктор слушал с обострившимся интересом.

— Вы заражены? — с подозрением спросил незнакомец. — Но вы не выглядите больным.

— Я и не должен выглядеть больным. Но болезнь все равно во мне.

Виктор услышал характерный звук, который раздается, когда передергивают затвор.

Он стоял снаружи и наблюдал за тем, как полыхает дом. Худосочная пожарная служба Самарканда мало чего добилась. Через пару часов стены дома обрушились внутрь, а «греческий огонь» довершил дело.

Теперь Виктор знал кое-что новое.

Эли Ланд был небезразличен женщине из Копенгагена до такой степени, что она желала отомстить за его смерть.

Он обошел храм и увидел северный вход. В открытом проеме бронзовых дверей его поджидал мужчина.

Виктор внутренне собрался. Он должен быть в форме, чтобы появиться перед верховным министром.

Зовастина сунула договор папскому нунцию и злобно проговорила:

— А теперь позвольте мне мои законных тридцать минут наедине с саркофагом.

Папский нунций взмахнул рукой, и все священнослужители в робах рабочих вышли из пресвитерия.

— Вы еще пожалеете о том, что решились давить на меня, — угрожающе проговорила Зовастина.

— А вы, полагаю, узнаете, что опасно бросать вызов святому отцу Римско-католической церкви.

— Сколько армий под ружьем у вашего Папы?

— Их будет столько, сколько понадобится. Но никаких армий не понадобилось для того, чтобы поставить на колени коммунизм. Это сделал один человек — Иоанн Павел Второй.

— А ваш нынешний Папа — такой же крутой?

— Встаньте у него на пути — и узнаете.

С этими словами Микнер пошел прочь, пересек темный неф и направился к главным дверям собора. Уже из темноты до Зовастиной долетели его слова:

— Я вернусь ровно через тридцать минут.

Из той же темноты вынырнула фигура Виктора. Мужчина прошел мимо Микнера, и нунций приветствовал его кивком головы. Двое телохранителей Зовастиной по-прежнему стояли в нескольких метрах от хозяйки.

Виктор вошел в пресвитерий. Его одежда была мокрой и грязной, лицо перепачкано сажей. Однако Зовастину не волновало, через какие перипетии пришлось пройти командиру Священного отряда на пути сюда. Ее интересовало другое.

— Он у тебя?

Мужчина протянул ей слоновий медальон.

— Не подделка?

— Выглядит как настоящий, но у меня не было возможности проверить это.

Она сунула монету в карман. Проверка может подождать.

В десяти метрах от нее находился открытый саркофаг, и ничто другое в данный момент не имело значения.

Малоун последним перепрыгнул с борта лодки на бетонную пристань. Они снова находились в самом центре города, на знаменитой площади Сан-Марко, расположенной на берегу Венецианской лагуны. Легкая рябь покачивала пришвартованные к причалу гондолы. Площадь была заполнена полицией и зеваками.

Стефани указала на Кассиопею, которая все так же, с луком и колчаном, прокладывала себе путь сквозь толпу любопытных, направляясь к собору.

— Нам нужно приглядывать за этой Покахонтас.

— Мистер Малоун?

Обернувшись, он увидел человека лет под пятьдесят, одетого в брюки из легкого твила, рубашку с длинными рукавами и хлопчатобумажный пиджак. Он шел им навстречу. Кассиопея, видимо, тоже услышала вопрос незнакомца, поскольку остановилась, а затем, развернувшись, направилась к тому месту, где стояли Стефани и Малоун.

— Я — монсеньор Колин Микнер, — представился мужчина, подойдя к ним.

— Вы не похожи на священника.

— В этой одежде — нет. Мне сказали, что вы должны здесь появиться, и описание, которое я получил, полностью соответствует оригиналу: высокий светловолосый мужчина с пожилой женщиной.

— Вы не очень-то тактичны! — возмутилась Стефани.

Микнер усмехнулся.

— Меня предупреждали, что вы весьма щепетильны в том, что касается вашего возраста.

— От кого же, позвольте узнать, вы почерпнули столь исчерпывающую информацию о нас? — осведомился Малоун.

— От Эдвина Дэвиса, — ответила вместо священнослужителя Стефани. — Президент упоминал о том, что в Ватикане у него имеется превосходный источник информации. Насколько я понимаю, это вы.

— Мы с Эдвином давно знаем друг друга.

— Скажите, — заговорила Кассиопея, мотнув головой в сторону собора, — сюда только что не входил мужчина — низкорослый, коренастый, одетый в джинсы?

— Он там, — кивнул нунций, — вместе с министром Зовастиной. Его зовут Виктор Томас, и он является начальником личной гвардии Зовастиной.

— Вы неплохо информированы, — сказал Малоун.

— Этот комплимент уместнее адресовать Эдвину. Но я хотел бы задать вам один вопрос: почему у вас такое странное имя — Коттон?

— Долгая история. Сейчас нам необходимо попасть в собор, и, не сомневаюсь, вам известно, с какой целью.

Микнер жестом руки предложил им следовать за ним, и, обойдя уличного лоточника, они сошли с запруженного туристами — даже в этот поздний час — тротуара.

— Вчера мы получили кое-какую информацию относительно верховного министра Центрально-Азиатской Федерации Ирины Зовастиной и сразу же поделились ею с Вашингтоном. Она страстно желает заглянуть в могилу святого Марка, вот его святейшество и подумал: может, американцы тоже — одновременно с ней — захотят посмотреть на то, что там находится?

— Мы наконец можем идти? — нетерпеливо спросила Кассиопея.

— Вы, как я погляжу, нервничаете?

— Я просто хочу попасть внутрь собора.

— У вас лук со стрелами.

— Вы наблюдательны.

Микнер пропустил ее укол мимо ушей и обратился к Малоуну:

— Ситуация обещает быть жаркой?

— Не жарче, чем она уже есть.

— Здесь, — Микнер кивнул в сторону площади, — совсем недавно уже убили одного человека.

— А там, на Торчелло, горит музей, — ответил Малоун и тут же почувствовал вибрацию сотового телефона. Вынув его из кармана, он посмотрел на дисплей. Звонил Торвальдсен. Нажав на клавишу приема, он, не потрудившись поздороваться, произнес: — Прислать ей лук со стрелами было не самым умным поступком.

— У меня не было выбора, — ответил датчанин. — А сейчас мне необходимо поговорить с ней. Она рядом с тобой?

— Еще бы!

Он передал трубку Кассиопее, и она отошла в сторону.

Дрожащей рукой Кассиопея прижала трубку к уху.

— Слушай меня очень внимательно, — послышался голос Торвальдсена на другом конце линии. — Есть кое-что, о чем ты должна знать.

— Это просто кошмар какой-то! — воскликнул Микнер.

— И с каждой секундой этот кошмар становится все более кошмарным, — откликнулась Стефани.

Папский нунций с тревогой посмотрел на стоящую к ним спиной Кассиопею с трубкой сотового телефона, крепко прижатой к уху.

— По-моему, она пошла вразнос, — совсем не по-пасторски проговорил он.

— Это состояние хотя бы один раз в жизни наверняка испытывал каждый из нас.

Микнер улыбнулся.

— С этим не поспоришь.

Кассиопея закончила разговор, вернулась к ним и отдала Малоуну трубку.

— Что, получила приказ на марш-бросок? — спросил он.

— Что-то в этом роде.

Малоун повернулся к Микнеру.

— Сами видите, с кем мне приходится работать. Так, может, хоть вы сообщите мне что-нибудь полезное?

— Виктор и Зовастина находятся в пресвитерии собора.

— Очень полезно, ничего не скажешь!

Проигнорировав сарказм американца, нунций повернулся к Стефани и сказал:

— Мне необходимо поговорить с вами наедине. Я должен сообщить то, что просил передать вам Эдвин.

— У меня нет секретов от моих товарищей.

— Эдвин сказал, что эта информация — чрезвычайно важна и секретна.

— Мы сумеем сохранить ее в секрете.

Зовастина подошла к алтарному столу и опустилась на колени. Один из священников оставил рядом с ним светящуюся химическую палочку. Резким жестом она подозвала Виктора и велела ему опуститься на колени подле нее.

— Отошли тех двоих, — кивнула она на стоящих поодаль телохранителей. — Вели им обыскать собор, особенно второй этаж. Я хочу быть уверена в том, что за нами никто не подсматривает.

Виктор передал приказ охранникам и вернулся.

Зовастина переломила фосфоресцирующую палочку и с замиранием сердца осветила внутренность каменного саркофага. Она мечтала об этом моменте с того самого дня, когда Эли Ланд поселил в ее душе надежду на то, что ее сокровенные мечты, возможно, осуществимы. А вдруг он ошибался? Вдруг загадка Птолемея — это путь в никуда? Или она действительно указывает дорогу к реальному месту захоронения Александра Великого? К месту высоко в горах, где скифы открыли Александру тайну жизни.

Вот в чем заключался секрет! Тайна жизни — в загадочном снадобье! Она вспомнила, что писал придворный историк Александра: «У несчастного опухла шея, все горло покрыли нарывы — так, что он не мог глотать. Ему в глотку словно насыпали гальки, и с каждым выдохом он извергал из себя отвратительную слизь. Его тело покрылось чирьями, мышцы утратили силу. Каждый вдох давался ему с трудом».

И, несмотря на все эти ужасные симптомы, снадобье излечило больного всего за один день. Врачи из ее биолаборатории считали, что все это является симптомами инфекционного заражения. Возможно ли, что природа, наплодившая столь много вирусов-убийц, сумела создать и противоядия от них?

В каменном саркофаге не было никакой мумии.

Вместо того что она ожидала увидеть, взгляду Зовастиной открылась прямоугольная деревянная коробка около полуметра в длину, с двумя бронзовыми ручками по бокам. От разочарования у нее скрутило кишки, но, не выдавая своих чувств, она приказала Виктору:

— Вынь ее.

Виктор протянул руки, ухватился за бронзовые рукоятки древнего ящика и, вытащив его из саркофага, поставил на мраморный пол.

Что она ожидала увидеть? Двухтысячелетнюю мумию? Именно так! Египетские бальзамировщики знали свое дело и делали его на славу: тело, которое нужно было сохранить, будет сохранено навечно. Мумии в своих саркофагах покоились столетия. В неприкосновенности. На протяжении сотен лет. Эли Ланд не сомневался в подлинности загадки Птолемея. Но он также был уверен в том, что в 828 году двое византийцев вывезли из Александрии не останки святого Марка, а те, что покоились в Соме на протяжении шестисот лет. Тело столь почитаемого ими Александра Великого.

— Открой его!

Виктор отщелкнул застежки, запирающие ящик, и открыл крышку. Коробка была выстлана выцветшим от времени бархатом. В ней лежала еще какая-то тряпка. Зовастина сняла ее и обнаружила под ней человеческую челюсть, лопатку, тазобедренную кость, часть черепной коробки и пригоршню пепла.

Она закрыла глаза.

— А что вы ожидали увидеть? — прозвучал за ее спиной незнакомый голос.

 

51

Самарканд

Мысленно просмаковав ответ умирающей на заданный им вопрос, Винченти задал новый:

— А что вы будете делать с этой жизнью, достанься она вам?

— Много ли я могу? Взгляните на меня! Кстати, я даже не знаю вашего имени.

Эта женщина умела управлять людьми, совершенствовалась в этом искусстве долгие годы и даже сейчас, глядя в глаза смерти, не утратила этого умения.

— Энрико Винченти.

— На итальянца вы не похожи.

— Мне просто понравилось это имя.

Женщина усмехнулась.

— Вам не откажешь в наличии вкуса. Энрико Винченти… Мне кажется, между нами много общего.

Винченти не стал спорить. Он действительно был человеком двух имен и множества интересов, но только одна честолюбивая цель владела им.

— Что вам известно про ВИЧ?

— Только то, что он убивает меня.

— А знаете ли вы о том, что он существует уже миллионы лет? Это просто невероятно, поскольку это даже не живой организм, а всего лишь рибонуклеиновая кислота — РНК, заключенная в защитную протеиновую оболочку.

— Вы что, ученый?

— В определенном смысле — да. Вы знаете, что ВИЧ не обладает клеточной структурой? Он не способен произвести ни капли энергии, и единственным признаком живого организма, который он демонстрирует, является способность воспроизводиться. Но даже для этого он нуждается в генетической энергии организма, в котором поселяется.

— Вроде меня?

— Боюсь, что именно так. Сегодня нам известны около тысячи вирусов, но при этом каждый день открывают все новые их виды. Более половины их живут в растениях, остальные — в животных. ВИЧ обитает в организмах животных, но он поистине уникален.

Винченти заметил озадаченное выражение на иссохшем лице женщины и спросил:

— Вы не хотите узнать, что вас убивает?

— А разве это что-то изменит?

— Вообще-то это может изменить чертовски многое.

— Что ж, давайте, мой новый друг, появившийся неизвестно откуда и непонятно зачем. Продолжайте свой рассказ.

Винченти порадовала ее готовность слушать.

— Необычность вируса иммунодефицита заключается в том, что он способен заменять генетический код другой клетки своим собственным. Именно поэтому он называется ретровирусом. Он проникает в клетку и превращает ее в копию себя самого. Он — взломщик, который похищает у другой клетки ее, так сказать, личность. — Винченти сделал паузу, чтобы больная смогла по достоинству оценить использованную им метафору. — Двести тысяч вирусов ВИЧ, собранных вместе, будут едва видны невооруженному глазу. Вирус отличается огромной живучестью, он почти неуязвим, но для существования ему необходимы определенные количества протеинов, солей, сахаров и, главное, строго определенный уровень кислотности окружающей среды. Чуть больше одного, чуть меньше другого, и, — Винченти щелкнул пальцами, — он погибает.

— Но, судя по всему, внутри меня он чувствует себя вполне комфортно.

— О да! Теплокровные млекопитающие — их организм создает для ВИЧ идеальные условия. Ткани мозга, спинномозговая жидкость, костный мозг, грудное молоко, вагинальный секрет — он прекрасно ощущает себя в них. Однако излюбленной средой его обитания являются кровь и лимфа. В точности как вы, мисс Вальде, вирус просто стремится выжить.

Он взглянул на часы, стоящие на прикроватной тумбочке. О'Коннер и двое других мужчин оставались на страже за дверью. Винченти сознательно оставил их снаружи, поскольку хотел, чтобы никто не присутствовал при этом разговоре. Камиль Ревин сообщил ему, что охранники в доме меняются в конце каждой недели. Поскольку гвардейцам Священного отряда эта обязанность была не по душе, никто из них не должен появиться здесь до того, как наступит время заступать на дежурство. Они относились к приказу охранять какую-то умирающую бабу как к очередной блажи Зовастиной.

— И вот что интересно, — продолжал говорить Винченти. — Вирус ВИЧ теоретически даже не должен выживать в вашем теле, слишком много в крови клеток, борющихся с любыми инфекциями. Но вирус научился вести против них действия, которые можно было бы назвать партизанской войной на микроскопическом уровне, играя с вашими белыми кровяными тельцами в прятки. Вирус владеет секретом, как прятаться там, где защитникам организма его нипочем не найти.

Помолчав несколько секунд для пущего эффекта, Винченти сообщил:

— В лимфатических узлах. Это узелки диаметром с горошину. У человека их насчитывается свыше четырехсот, они разбросаны по всему телу человека и играют роль фильтров — улавливают чужеродные клетки, чтобы белые кровяные тела могли их уничтожить. Лимфоузлы — это клетка для хищных зверей вашей иммунной системы, место, где ретровирус, казалось бы, должен искать убежище в последнюю очередь. И вот на тебе, ВИЧ обосновался именно там. Он научился делать дубликат, копировать защитную протеиновую оболочку, которую иммунная система производит в лимфатических узлах. И вот, никем не замеченный, под самым носом у иммунной системы, он терпеливо живет, превращая клетки лимфоузлов из борцов с инфекцией в свою копию и подобие. Он занимается этим годами — до тех пор, пока лимфатические узлы не начинают вздуваться, потом разрушаются, и все клетки ВИЧ устремляются в кровяную систему. Этим-то и объясняется тот факт, что от момента заражения до обнаружения инфекции проходит так много времени.

Мозгу Винченти еще было доступно аналитическое мышление ученого, которым он являлся на протяжении многих лет. Теперь, однако, он с головы до пят был предпринимателем, действующим в глобальном масштабе, и искусным манипулятором — столь же искусным, как и Карин Вальде. Теперь же он собирался провернуть самую грандиозную махинацию из всех, которые ему доводилось осуществлять.

— А знаете, что еще более удивительно? Каждая репликация клетки, появляющаяся в результате действия ВИЧ, индивидуальна. Поэтому, когда лимфатические узлы разрушаются, вместо одного агрессора в них оказываются миллиарды разных агрессоров, и целая армия мутировавших ретровирусов устремляется в ваш кровоток. Ваша иммунная система реагирует так, как ей и положено, но она вынуждена создавать новые и разные белые кровяные тельца, чтобы бороться с каждым новым видом агрессора. А это невозможно.

— Наверняка вы пришли сюда не для того, чтобы прочитать мне научную лекцию?

— Я пришел, чтобы узнать, хотите ли вы остаться в живых.

— Если только вы не ангел или тем более не Бог, это невозможно.

— Видите ли, ВИЧ способен убить любого, но он оставляет вас беззащитной лишь тогда, когда в вашу кровь в поисках места для жизни попадает какой-то другой вирус, бактерия, грибок или паразит. Чтобы вычистить их из организма, не хватает белых кровяных телец. Так что остается единственный вопрос: какая именно инфекция станет причиной вашей смерти?

— А как насчет того, чтобы вы убрались к чертовой матери и оставили меня умирать?

Карин Вальде и впрямь была ожесточенной женщиной, но разговор с ней взбудоражил мечты Винченти. В них он уже видел, как выступает перед прессой, как репортеры ловят каждое его слово, а на следующее утро он просыпается знаменитостью и научным светилом всемирного масштаба. Он представлял, как заключает договоры на написание книг, продает права на создание о нем кино- и телефильмов, становится желанным гостем в лучших домах, получает премии и награды. Премия Альберта Ласкера и Национальная медаль науки ему обеспечены, это уж точно. А там — чем черт не шутит! — возможно, и Нобелевская премия.

Но все это будет зависеть от того решения, которое он сейчас примет.

Винченти посмотрел на распростертую на кровати оболочку человеческого тела. Живыми на ней казались только глаза.

Он протянул руку к трубке, тянущейся от капельницы.

— Что это такое? — настороженно спросила Карин, заметив в его руке шприц с прозрачной жидкостью.

Он не ответил на ее вопрос.

— Что вы хотите делать?

Винченти воткнул иглу в трубку капельницы и нажал на поршень шприца.

Карин попыталась приподняться, но из этого ничего не вышло. Она рухнула обратно на простыни, дико вращая глазами. Винченти наблюдал за тем, как тяжелеют и опускаются ее веки. Затем дыхание женщины замедлилось, она затихла. Ее глаза закрылись и больше не открывались.

 

52

Венеция

Зовастина встала и повернулась к незнакомцу. Он был низкого роста, с искривленным позвоночником, с взлохмаченной шевелюрой и кустистыми бровями. Говорил он дребезжащим стариковским голосом. Все в нем — морщинистое лицо, впалые щеки, седые волосы и руки со вздутыми венами — буквально кричало о преклонном возрасте.

— Кто вы такой? — спросила она.

— Хенрик Торвальдсен.

Это имя было ей знакомо. Датчанин, один из богатейших людей Европы. Но каким образом и зачем он здесь оказался?

Виктор моментально отреагировал на появление незваного гостя и направил на него пистолет. Зовастина отстранила его руку с оружием, наградив многозначительным взглядом, в котором читалось: «Погоди. Давай посмотрим, что из этого выйдет».

— Мне известно о вас.

— А мне о вас. Вы бывшая советская чиновница, которая вершит теперь судьбы народов. Неплохая карьера.

Зовастина была не в настроении обмениваться комплиментами.

— Что вам здесь надо?

Шаркая ногами, старик подошел к деревянной коробке.

— Неужели вы действительно считали, что здесь лежит Александр Великий?

Этот дед знал круг ее интересов.

— О, искатель приключений! Пусть мой бессмертный голос, хоть и звучащий издалека, наполнит твои уши. Услышь мои слова. Плыви в столицу, основанную отцом Александра, где мудрецы стоят на страже. Прикоснись к сокровенной сути золотой иллюзии. Разъедини феникса. Жизнь является мерилом могилы. Но будь настороже: есть лишь один шанс на успех.

Ей с трудом удалось скрыть шок, вызванный цитатой, произнесенной стариком. Да, он действительно в курсе ее дел!

— Думали, вы одна это знаете? — спросил он. — До чего же вы самоуверенны!

Малоун нервничал. Они с Кассиопеей находились на высоте пятидесяти футов и на расстоянии в три четверти футбольного поля, с которым можно было сравнить внутреннее помещение собора, от того места, где Торвальдсен бросил вызов Зовастиной под суровым взглядом Виктора. Микнер провел их в собор через западный атриум и проводил наверх. Когда они поднялись по крутой лестнице, то увидели, что второй этаж базилики, где располагались музей и сувенирная лавка, сильно отличается от первого. Если внизу все было облицовано изумительным мрамором, блистало золотом и переливалось отблесками мозаики, то здесь их встретили невзрачные кирпичные стены.

— Какого черта он здесь делает? — пробормотал Малоун. — Ведь он звонил нам только что, когда мы находились на улице!

Они прятались на каменной балюстраде, с которой открывался панорамный вид на величавые купола, поддерживаемые массивными мраморными колоннами. Золотая мозаика потолков переливалась в ярком свете ламп, мраморный пол и неосвещенные в этот ночной час боковые часовни укутались в черно-серые тени. Пресвитерий в дальнем конце зала, где сейчас стоял Торвальдсен, напоминал ярко освещенную сцену в темном зале театра.

— Ты не собираешься ответить на мой вопрос?

Кассиопея хранила молчание.

— Вы оба меня сейчас разозлите.

— Я предложила тебе отправляться домой.

— Хенрик, возможно, откусил больше, чем может прожевать.

— Она не застрелит его. По крайней мере, до тех пор, пока не выяснит, зачем он сюда заявился.

— А зачем он сюда заявился?

Ответом Малоуну снова было молчание.

— Нам нужно сменить позицию. Давай переместимся вон туда. — Он указал влево, в сторону северного трансепта, куда тянулась галерея, выходившая на пресвитерий. — Музей тянется по всей галерее. Мы окажемся ближе к ним и сумеем слышать разговор.

— Нет, — мотнула головой Кассиопея. — Я пойду вправо. Оттуда хороший обзор на верхний южный трансепт. И тогда мы с тобой будем находиться по обе стороны пресвитерия.

Сердце Виктора стучало, как паровой молот. Сначала — та женщина, теперь — старик, заявляющий, что сгоревший музей в Копенгагене принадлежал ему. Значит, второй мужчина тоже наверняка жив. И возможно, находится где-то поблизости.

Он заметил, что Торвальдсен не обращает на него никакого внимания. Старый датчанин ничем не показал, что знает Виктора.

Зовастина смотрела на Торвальдсена, направив на него пистолет.

— Мне известно, что вы язычница, — спокойно проговорил датчанин, — но неужели вы осмелитесь застрелить меня здесь, на алтаре христианской церкви?

— Откуда вам известна загадка Птолемея?

— Эли рассказал мне о ней.

Она опустила оружие и окинула старика оценивающим взглядом.

— А откуда вы знаете его?

— Он дружил с моим сыном. С самого детства они были неразлейвода.

— Что вам здесь нужно?

Торвальдсен ответил вопросом на вопрос:

— Почему так важно найти могилу Александра Македонского?

— Существует ли хоть одна причина, по которой я должна обсуждать этот вопрос с вами?

— Готов предоставить вам сразу несколько. В настоящее время в вашем распоряжении имеется около тридцати зоонозов, полученных вами из различных экзотических животных, которые по вашему приказу были похищены из государственных и частных зоопарков. У вас как минимум две лаборатории по разработке и производству биологического оружия. Одна принадлежит вашему правительству, другая — «Филоген фармасьютик», корпорации, владельцем которой является человек по имени Энрико Винченти. Вы оба являетесь членами Венецианской лиги. Ну, получается у меня?

— Но ведь вы все еще дышите, не так ли?

Торвальдсен улыбнулся с явно довольным видом.

— И за это я вам весьма признателен. Помимо всего перечисленного в вашем распоряжении также имеются мощные вооруженные силы. Армия численностью в миллион солдат, сто тридцать истребителей, множество транспортных и многоцелевых самолетов, современные базы, великолепная система военных коммуникаций. Иначе говоря, у вас есть все, что может понадобиться честолюбивому деспоту.

Зовастиной было необходимо выяснить все, что известно датчанину, но ей не нравилось, что Виктор тоже все это слушает, поэтому, повернувшись к своему главному телохранителю, она приказала:

— Отправляйся и выясни, что делают двое других охранников. Прикажи им убедиться в том, что в соборе больше никого нет.

Двое других?

Малоун услышал эти слова сразу после того, как занял позицию в другой части каменной галереи, высоко над пресвитерием. В ста пятидесяти футах под ним стояли Торвальдсен и Зовастина. Кассиопея расположилась в пятидесяти футах от него, на другой стороне нефа, в южном трансепте, расположенном столь же высоко над полом церкви.

Малоун не видел ее, но надеялся, что она тоже услышала эти слова.

Зовастина дождалась, пока Виктор уйдет, затем снова перевела взгляд на Торвальдсена.

— Что плохого в том, что я хочу защитить свою страну?

— Помню. Это из «Илиады». Слова Сарпедона, обращенные к Гектору. Но мне на ум приходит иная цитата. «В храбрости нашей, льщусь, не найдешь недостатка, покуда нам силы достанет». Вы не собираетесь никого и ничего защищать. Вы готовите нападение. Зоонозы — оружие нападения. Иран, Афганистан, Пакистан, Индия. За всю историю их удалось покорить лишь одному человеку — Александру Великому, да и то он удерживал эти территории всего несколько лет. С тех пор в эти страны приходили многие завоеватели, но каждый из них неизменно терпел неудачу. Даже американцы, пытавшиеся покорить Ирак. Но вы, министр, намерены перещеголять их всех.

Где-то в ее окружении утечка информации, причем массивная. Ей нужно срочно возвращаться домой, чтобы разобраться с этой проблемой.

— Вы хотите сделать то, к чему стремился Александр, только наоборот. Его завоевания представляли собой покорение Западом Востока. Теперь будет доминировать Восток. Вы планируете прибрать к рукам всех ваших соседей — и верите, что Запад позволит вам сделать это, считая вас своим другом. Но и на этом вы не намерены останавливаться, не так ли? Вы желаете прибрать к рукам и Ближний Восток с Аравией. Нефть у вас имеется, в прежнем Казахстане ее предостаточно. Но большую ее часть вы продаете задешево России и Европе. Поэтому вам нужны новые запасы нефти, которые дадут вам еще большую власть в мировом масштабе. Это может стать возможным благодаря вашим зоонозам. С их помощью вы за считанные дни можете опустошить любую страну, поставить ее на колени. Ни одна страна из ваших потенциальных жертв не искушена в ведении войн, а когда ваши вирусы завершат свою страшную работу, они и вовсе окажутся беззащитными.

Зовастина все так же сжимала в руке направленный на старика пистолет.

— Запад будет только приветствовать подобный сценарий.

— Мы предпочитаем иметь дело с чертями, которых знаем. Кроме того, вопреки мнению, широко распространенному в арабских странах, Запад не является их врагом.

Он устремил на женщину палец.

— Вы — их враг.

Малоун слушал с большим вниманием. Торвальдсен далеко не дурак, значит, у него есть причина бросать Зовастиной открытый вызов. Само его присутствие здесь уже чудо из чудес. Старик терпеть не мог путешествия и последний раз покинул дом прошлой осенью, когда предпринял поездку в Австрию. Тем не менее сейчас он находился здесь — в итальянской церкви, посреди ночи, вставляя палки в колеса вооруженному деспоту.

Он видел, как Виктор вышел из пресвитерия и повернул в южный трансепт, оказавшись как раз под тем местом, где на галерее второго этажа находилась Кассиопея. Обратив внимание на открытую лестницу, спускающуюся с той части галереи к нефу, Малоун подумал, что такая же лестница наверняка есть и в северном трансепте, поскольку средневековые строители больше всего на свете любили симметрию.

Его окружали голые каменные стены, произведения искусства, ковры, старинные гобелены и картины. Большая часть этих экспонатов была выставлена в стеклянных музейных стендах или на столах.

В освещенном лестничном проеме возникла тень и, танцуя на стенах, стала увеличиваться в размерах. Один из охранников Зовастиной поднимался на второй этаж.

Прямо к нему.

 

53

Монсеньор Микнер провел Стефани длинными коридорами, где располагались служебные помещения собора, и ввел в ничем не примечательный кабинет, где под обрамленным рамой портретом Папы Римского восседал Эдвин Дэвис.

— Все еще хочешь дать мне пинка под зад? — осведомился он.

Она слишком устала, чтобы вступать в перепалку.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Пытаюсь предотвратить войну.

Ей не хотелось слушать все это.

— Ты знаешь, что внутри собора могут возникнуть большие проблемы?

— Да, и именно поэтому ты сейчас не там, а здесь.

— То есть вы готовы пожертвовать Малоуном и Кассиопеей? — осенило ее.

— Что-то в этом роде. Мы не знаем, что может предпринять Зовастина, но, как бы то ни было, я не хотел, чтобы в это была вовлечена руководитель группы «Магеллан».

Стефани повернулась, чтобы уйти.

— На твоем месте я бы остался, — окликнул ее Дэвис.

— Да пошел ты, Эдвин!

Микнер, встав на пороге, преградил ей путь.

— Вы тоже являетесь частью всего этого безумия? — устало спросила она.

— Как я уже говорил, когда мы находились снаружи, к нам попала кое-какая важная информация — и мы передали ее тем, кого, по нашему мнению, она могла заинтересовать. Ирина Зовастина представляет собой угрозу всему миру.

— Она замыслила войну, — добавил Дэвис. — Погибнут миллионы людей, но ее это не останавливает.

Стефани повернулась.

— И поэтому она пошла на риск, предприняв поездку в Венецию, чтобы взглянуть на двухтысячелетнюю мумию? Что она здесь делает?

— Вероятно, очень злится, — с усмешкой ответил Микнер, и, взглянув на нунция, Стефани увидела хитрый огонек в его взгляде.

— Вы одурачили ее?

Монсеньор отрицательно мотнул головой.

— Она сама себя одурачила.

— Там сейчас кого-нибудь застрелят. Кассиопея уже находится на грани срыва. Вы не опасаетесь, что звук выстрелов привлечет внимание полицейских, которых на площади и так пруд пруди?

— Стены базилики — в несколько футов толщиной, — ответил Микнер. — Они абсолютно звуконепроницаемы. Им никто не помешает.

— Стефани, — заговорил Дэвис, — мы не знаем, что привело Зовастину в Венецию, но это, безусловно, что-то очень важное. Вот мы и решили: если она столь упрямо рвется сюда, устроим-ка мы ей достойный прием.

— Я все поняла. Вы решили выманить Зовастину из ее песочницы в свою. Но вы не имели права подвергать опасности Малоуна и Кассиопею.

— Да брось ты! Кассиопея уже была вовлечена в это на пару с Хенриком Торвальдсеном, а он, в свою очередь, вовлек тебя. А Малоун? Он взрослый мальчик и имеет право делать все, что захочет. Захотел оказаться здесь — и оказался.

— Ты выуживаешь информацию. Пытаешь узнать хоть что-то новое.

— И использую для этого единственную возможность, которая у нас есть. Она сама захотела заглянуть в эту гробницу.

Стефани была озадачена.

— Вам, очевидно, известны все ее планы. Чего же вы ждете? Действуйте первыми: организуйте на нее политическое давление или нападите первыми, разбомбите ее укрепления, пристрелите ее, в конце концов!

— Это не так просто. Информация, которой мы обладаем, носит разрозненный характер, а неопровержимых доказательств у нас нет. По крайней мере, ничего такого, от чего она не смогла бы отпереться. Кроме того, запасы биологического оружия бомбить нельзя. И к сожалению, мы знаем далеко не все. Вот для чего нам нужен Малоун и остальные — чтобы добыть для нас недостающие фрагменты головоломки.

— Эдвин, ты не знаешь Коттона. Ему не нравится, когда им пытаются играть.

— Нам известно, что Наоми Джонс мертва…

Дэвис приберегал этот аргумент до последнего, не сомневаясь в том, что он сработает.

— … ее сунули в гроб вместе с другим телом — трупом какого-то мелкого афериста из Флоренции. У нее была сломана шея, а у него — пуля в башке.

— Дело рук Винченти? — спросила Стефани.

Дэвис кивнул.

— Он сейчас тоже не сидит на месте. Только что он улетел в Центрально-Азиатскую Федерацию. Незапланированный визит.

Стефани видела, что Дэвис знает больше, чем говорит.

— Он только что похитил женщину, которую Зовастина выхаживала на протяжении последнего года. Женщина, которая являлась ее единственной любовью.

— Зовастина — лесбиянка?

— То-то был бы сюрприз для ее Народного собрания, как думаешь? Роман Зовастиной с этой женщиной длился очень долго, но теперь ее бывшая любовница умирает от СПИДа, и Винченти, судя по всему, решил использовать ее в своей игре.

— Существует ли какая-то причина, по которой вы позволяете Винченти делать все, что ему вздумается?

— У него тоже есть какая-то тайная цель. Он не просто снабжает Зовастину смертоносными вирусами, он не просто обеспечивает членам Венецианской лиги режим наибольшего благоприятствования для их коммерческой деятельности. У него на уме что-то иное, гораздо более важное. Мы хотим знать, что именно.

Стефани было необходимо уйти.

В кабинет вошел еще один священнослужитель и произнес:

— Мы только что слышали выстрел в соборе.

За мгновение до того, как охранник выстрелил, Малоун нырнул под один из музейных стендов. Он пытался спрятаться еще до того, как противник поднялся на галерею, но, по-видимому, мужчина успел увидеть движение и сразу же приступил к действиям.

Пуля попала в стол, на котором были разложены образцы средневековой одежды. Слоистое дерево устояло под ударом, подарив Малоуну дополнительные секунды, чтобы забраться еще глубже в тень. Звук выстрела раскатился по собору и, без сомнения, привлек к себе внимание всех, кто в нем находился. Малоун прополз на четвереньках по скользкому полу и укрылся за длинной экспозицией, в которой были представлены живописные панно и подсвеченные листы манускриптов.

Его пистолет был уже наготове.

Нужно было завлечь мужчину глубже, и это, похоже, не представляло особой проблемы. Звук шагов приближался.

Зовастина услышала звук выстрела, раздавшийся с верхнего северного трансепта, а затем заметила движение и голову, перемещавшуюся над каменным ограждением галереи. Это был один из ее охранников.

— Я пришел не один, — сообщил Торвальдсен.

Она, как и раньше, держала датчанина на мушке пистолета.

— Площадь Сан-Марко кишит полицией. Вам будет непросто уйти. Вам, главе иностранного государства, находящейся в чужой стране. Так что, вы действительно собираетесь застрелить меня? — Торвальдсен сделал паузу и спросил: — Как поступил бы в подобной ситуации Александр Великий?

Зовастина не понимала, говорит ли старик серьезно или издевается над ней, но ответ на его вопрос был у нее готов:

— Он бы убил вас.

Торвальдсен переместился чуть влево.

— Не согласен. Он был великим тактиком и чрезвычайно умным человеком. Вспомнить, к примеру, гордиев узел.

Подняв голову кверху, Зовастина крикнула:

— Эй, что там у вас происходит?

Ее охранник не ответил.

— Легендарный основатель Фригийского царства Гордий основал город Гордион. Он установил в храме Зевса телегу, привязав ярмо к дышлу таким сложным узлом, что его никто не мог развязать. Александр просто-напросто разрубил веревку мечом. Простое решение сложной проблемы.

— Вы слишком много разговариваете.

— Александр не позволял сложным ситуациям затуманивать свой рассудок.

— Виктор! — позвала Зовастина.

— Разумеется, — продолжал Торвальдсен, — существует много вариантов этой легенды. Одна из них утверждает, что Александру легко удалось разрешить задачу и освободить ярмо, вынув из переднего конца дышла крюк — так называемый «гестор», которым закрепляется яремный ремень, после чего нашел концы веревки и распутал узел. Так что — кто знает…

Зовастина начала уставать от этой старческой болтовни. Плевать на то, является она главой государства или нет.

Она нажала на спуск.

 

54

Самарканд

Винченти помнил, как развивалась болезнь на первых стадиях. Сначала все симптомы напоминали простуду, потом он решил, что это грипп, но скоро стали налицо все признаки вирусной инфекции.

Заражен!

— Я умру? — выкрикнул лежащий на койке Чарли Истон. — Я хочу знать, черт возьми! Скажи мне!

Он вытер потную бровь Чарли влажным лоскутом — в который уже раз за последний час — и спокойно сказал:

— Тебе нужно успокоиться.

— Не неси чушь! Все кончено, да?

Три года они работали плечом к плечу, поэтому уклоняться от ответа или лицемерить не имело смысла.

— Я ничего не могу поделать.

— Черт, я так и знал! Ты должен обратиться за помощью к кому-то еще!

— Ты знаешь, что я не могу этого сделать.

Изолированное местоположение для этой станции выбиралось иракцами и советскими, причем с превеликим тщанием. Главным для них была полная секретность, и цена этой секретности стала фатальной, когда произошла ошибка. Именно ошибка была причиной случившегося.

Привязанный к койке за руки и за ноги, Истон неистово дернулся.

— Развяжи эти проклятые веревки! Выпусти меня отсюда!

Ему пришлось привязать этого идиота, поскольку он знал, что иного выхода нет.

— Мы не можем уйти отсюда.

— Плевать на политику! Плевать на тебя! Развяжи чертовы веревки!

Истон застыл, его дыхание стало натужным, а затем он впал в беспамятство.

Наконец-то.

Винченти отвернулся от койки и взял дневник, который он принялся вести три недели назад. На обложке было выведено имя его напарника. Он заносил туда наблюдения за тем, как день ото дня менялся цвет кожи больного. Поначалу нормальная, она затем приобрела желтушный оттенок и наконец стала пепельной, так что сейчас мужчина, лежащий на койке, казался мертвецом. Среди других наблюдений в дневнике имелись записи о чудовищной потере веса — на десять фунтов каждые два дня и на сорок фунтов в целом — и об острой кишечной непроходимости, выразившейся в том, что больной лишь время от времени мог сделать пару глотков теплой воды или водки.

И, конечно же, о неимоверно высокой температуре. Она не опускалась ниже 39,4°, иногда подпрыгивала выше. Тело теряло жидкость быстрее, чем могло компенсировать эти потери, и усыхало буквально на глазах. Годами они использовали в своих исследованиях подопытных животных. С этой целью Багдад в неограниченных количествах снабжал их гиббонами, бабуинами, зелеными макаками, грызунами и рептилиями. Но теперь появилась возможность аккуратно отследить и задокументировать воздействие болезни на организм человека.

Он перевел взгляд на своего партнера. Каждый новый вдох давался Истону все с большим трудом, глубоко в горле булькала слизь, пот градом катился по коже. Только после того, как Винченти занес все эти наблюдения в дневник, он сунул ручку в нагрудный карман.

Винченти встал с койки и, желая размять затекшие ноги, вышел в прозрачную ночь. Он размышлял о том, как долго еще будет теплиться жизнь в том, что осталось от несчастного Истона. И главное — что делать потом с его телом?

На случай подобной чрезвычайной ситуации не существовало никаких инструкций, поэтому придется импровизировать. К счастью, строители станции предусмотрительно снабдили ее печью для кремации трупов подопытных животных, но, для того чтобы сжечь в ней столь крупный предмет, как человеческое тело, придется включить фантазию.

— Я вижу ангелов! Они здесь! Они повсюду! — закричал с койки Истон.

Винченти отправился обратно.

Теперь Истон был слеп. Винченти не мог бы с уверенностью сказать, что разрушило его сетчатку — высокая температура или вторичная инфекция.

— Здесь и сам Господь! Я вижу его!

— Конечно, Чарли. Конечно, ты их видишь.

Он проверил больному пульс. Кровь толчками пробивала себе дорогу через сонную артерию, сердце стучало как барабан. Следующий шаг — измерить кровяное давление. Оно почти угасало. Температура тела оставалась все на том же уровне — 39,4°.

— Что мне сказать Богу? — спросил Истон.

Винченти опустил взгляд на партнера.

— Поздоровайся с ним.

Затем он пододвинул стул ближе к койке и стал наблюдать за тем, как смерть берет свое. Конец наступил через двадцать минут и не выглядел ни страшным, ни болезненным. Просто последний вдох. Долгий и глубокий. А выдоха уже не было.

Винченти пометил в дневнике дату и время смерти, взял образцы крови и тканей. Потом он завернул бездыханное тело в тонкий матрас с пропитавшимися потом простынями, вынес эту зловонную ношу из здания и перетащил ее в соседнее строение. Там его уже ждали острый как бритва скальпель и хирургическая пила. Винченти натянул толстые резиновые перчатки и отделил ноги мертвого от туловища. Резать истощенную плоть было не труднее, чем вареную курицу. Затем Винченти ампутировал руки, сунул все четыре конечности в печь и, не испытывая никаких чувств, смотрел, как их пожирает огонь. Лишенное рук и ног, тело вместе с головой легко прошло сквозь железную дверцу. Закончив с этим, он разрезал на четыре части матрас, после чего кинул в огонь и их, а заодно — простыни и перчатки.

Закрыв дверцу печи, он, пошатываясь от усталости, вышел наружу.

Все. Кончено.

Винченти опустился на каменистую землю и стал смотреть в ночь. На фоне горных склонов цвета индиго к небу вытянулся еще более темный силуэт трубы импровизированного крематория. Из нее поднимался дым, пахнущий горелой человеческой плотью.

Он откинулся на спину и погрузился в благословенный сон.

Винченти помнил тот сон вот уже двадцать пять лет. Ирак. Что за ад! Жаркий и убогий. Одинокий, изолированный от всего мира край. К каким выводам пришла комиссия ООН после первой войны в Заливе? «С точки зрения выполнения отведенных им функций все сооружения и их оборудование полностью устарели, хотя в царившей в тот период лихорадочной атмосфере многие полагали, что они находятся на высочайшем уровне технического развития». Все правильно. Эти эксперты не были там. А он был. Молодой, стройный, с головой, полной волос и мозгов. Подающий надежды вирусолог. Со временем его и Истона перевели в лабораторию, расположенную в дебрях Таджикистана, а точнее, в предгорьях Памира, где они и работали под присмотром иракцев и советских, которые тогда контролировали этот регион. Сколько они вывели новых вирусов и бактерий, этих крошечных природных убийц, которые могут использоваться в качестве биологического оружия? Имея их в достаточном количестве, нет необходимости бомбить население, тратить патроны, ставить собственные войска под угрозу радиоактивного заражения. Всю тяжелую военную работу способны выполнить эти микроскопические организмы — и победа над врагом обеспечена.

Критерии работы были четкими и простыми. Патогены должны быть быстродействующими, биологически распознаваемыми, подконтрольными хозяину и, главное, излечимыми. Сотни их видов были отвергнуты лишь потому, что их было невозможно обуздать. Какой смысл подвергать заражению врага, если вы при этом не в состоянии защитить собственное население? Чтобы тот или иной вид мог быть каталогизирован, он должен был отвечать всем четырем критериям отбора. Они нашли двадцать таких видов.

Винченти никогда не верил в утверждения прессы, которая сообщала, что после подписания в 1972 году Конвенции о запрещении биологического оружия Соединенные Штаты прекратили разработку этого вида вооружений и уничтожили все его запасы. Военные ни за что не выбросят коту под хвост десятилетия, потраченные на разработку биовооружений, только потому, что так решила кучка политиков. Он был уверен, что по крайней мере несколько видов этих микроорганизмов припрятаны в холодильниках каких-нибудь неприметных военных сооружений.

Винченти лично нашел шесть патогенов, отвечавших всем критериям.

Но образец 65-G провалился по всем пунктам.

Он обнаружил его в 1976 году в крови зеленых мартышек, которых доставили для проведения опытов. Обычные ученые нипочем не обнаружили бы его, но Винченти это удалось — благодаря его уникальной вирусологической подготовке и специальному оборудованию, предоставленному иракцами. Этот вирус имел оболочку весьма необычной формы, заполненную РНК и энзимами. На воздухе он испарялся, в воде защитная оболочка разрушалась, зато в теплой плазме вирус чувствовал себя замечательно. Он присутствовал в крови всех зеленых мартышек, которых обследовал Винченти.

И не оказывал на этих животных никакого пагубного эффекта.

С Чарли Истоном все получилось иначе. Чертов дурак! Два года назад его укусила одна из мартышек, но он не рассказывал об этом до тех пор, пока, совсем недавно, за три недели до смерти, у него не появились первые симптомы болезни. Анализ крови подтвердил, что в его организме бесчинствует 65-G. Винченти использовал болезнь Истона для наблюдений за тем, как вирус воздействует на человеческий организм, и в итоге пришел к выводу, что этот микроорганизм не пригоден для использования в качестве биологического оружия. Он ведет себя слишком непредсказуемо, спорадично, а действует чересчур медленно для того, чтобы считаться эффективным боевым средством.

Каким же слепцом он был, не заметив чуда прямо у себя под носом!

Винченти снова находился в отеле «Интерконтиненталь». На Самарканд медленно опускались сумерки. Было необходимо отдохнуть, но он все еще был слишком возбужден после поединка характеров с Карин Вальде.

Он снова стал думать о старом целителе.

Когда же это было — в восьмидесятом? Или в восемьдесят первом?

На Памире, за две недели до смерти Истона. Он уже несколько раз бывал в этой деревне, пытаясь собрать все полезные сведения, какие только возможно. Теперь старик уже наверняка помер. Он уже тогда был божий одуванчик.

И все же…

Старик перебирал босыми ногами по темно-каштановому склону. Подошвы его ступней огрубели, как кожа носорога, но двигался он с ловкостью кошки. А вот у Винченти, который шел за ним следом, ноги уже болели, даже несмотря на тяжелые ботинки с толстыми подметками. Казалось, здесь нет ни дюйма ровной поверхности. Все пространство, насколько хватало глаз, было усеяно мелкими булыжниками и крупными валунами, вырастающими на пути с внезапностью «лежачего полицейского» на автомобильной дороге. Все камни были острыми и мстили путнику за каждый неверный шаг. Деревушка осталась в миле позади, на высоте в тысячу метров над уровнем моря, а они поднимались все выше.

Старик принадлежал к тем, кого в цивилизованном обществе обычно называют народными целителями. В своей деревне одновременно выполнял функции лекаря, жреца, предсказателя и колдуна. Английского он почти не знал, но вполне сносно говорил на китайском и турецком языках. С европейскими чертами лица и раздвоенной на монгольский манер бороденкой, он очень напоминал гнома. Одет этот гном был в стеганый халат, прошитый золотой ниткой, и яркую тюбетейку. Еще в деревне Винченти наблюдал за тем, как старик лечит своих односельчан снадобьями из толченых корней и растений, подобранных и перемешанных со знанием, которое возможно приобрести, лишь пройдя долгим путем проб и ошибок.

— Куда мы идем? — спросил он наконец.

— Туда, где ты найдешь ответ на свой вопрос и найдешь то, что сможет излечить лихорадку твоего товарища.

Они словно оказались на огромном стадионе, окруженном строем горных вершин, на которые никогда не ступала нога человека. Над самыми высокими в мире пиками клубились стаи грозовых облаков. Пейзаж, который в противном случае выглядел бы совершенно безжизненным, раскрашивали густые заросли орешника и серебристая трава. Где-то вдалеке был слышен звук текущей воды.

Они подошли к темно-красной скале, и Винченти следом за стариком втиснулся в узкий проход. Как ученому, ему было известно, что горы, окружавшие их, до сих пор живые: они медленно подрастают — примерно на два с половиной дюйма в год.

Расщелина привела их к овальному пространству, окруженному природными каменными стенами. Здесь было темно, поэтому Винченти достал фонарь, захватить который старик велел еще в деревне.

На этой каменной арене располагались два пруда примерно по десять футов в диаметре, один из которых бурлил горячей термальной водой. Приглядевшись к обоим водоемам, он заметил, насколько сильно различается в них цвет воды. В бурлящем вода была красновато-коричневой, в его спокойном соседе — зеленоватой, как морская пена.

— Лихорадка, которую ты описал, известна давно, — заговорил старик. — Многие поколения наших людей знали, что ее переносят животные.

Винченти слушал, затаив дыхание. Одной из причин, по которым его направили сюда, были поиски зоонозов обитающих здесь диких животных: яков, горных баранов и огромных медведей.

— Откуда вам это известно? — спросил он.

— Мы наблюдаем. Но они не всегда передают лихорадку. Если твой друг заразился именно этой болезнью, вот что поможет.

Старик указал на зеленый бассейн, на неподвижной глади которого находились какие-то растения. По виду они напоминали водяные лилии, но были более кустистыми, а из середины каждого рос цветок на стебле — таком длинном, что казалось, будто он изо всех сил тянется из тени к солнцу.

— Эти листья спасут его. Ему нужно просто пожевать их.

Винченти сунул пальцы в воду, а затем облизнул их. Никакого вкуса. А ведь он ожидал ощутить вкус карбоната, которым богаты здешние источники.

Старик зачерпнул пригоршню воды и выпил ее.

— Хорошая вода! — сказал он, улыбаясь.

Винченти тоже попил из пруда. Вода оказалась теплой, как остывший чай, и свежей. Он попил еще.

— Листья вылечат его.

— Это растение распространено в ваших краях.

— Да, — кивнул его спутник, — но лечебной силой обладают только растения из этого пруда.

— Почему?

— Я не знаю. Возможно, такова воля богов.

Винченти сомневался в этом.

— О нем известно в других деревнях, другим целителям?

Старик покачал головой.

— Только я использую его.

Винченти подтащил одно из плавающих растений, чтобы поближе рассмотреть его строение. Это было сосудистое растение, tracheophyta, с щитовидными листьями, стеблем и сильно развитой сосудистой системой. Восемь толстых трилистников окружали основание цветка, создавая своего рода плавучую платформу. Ткань листа было темно-зеленого цвета и содержала много глюкозы. Из центра торчал отросток, выполнявший, по-видимому, функции фотосинтеза из-за ограниченной площади листьев. Нежно-белые лепестки цветка напоминали завитки и не издавали никакого запаха.

Винченти заглянул под основание растения. Оттуда свисал напоминающий хвост енота пучок жилистых коричневых корней, через которые растение получало из воды питательные вещества. Со всех точек зрения этот ботанический вид, видимо, сумел прекрасно адаптироваться к здешним условиям.

— Как вы узнали о его свойствах?

— Мне рассказал отец.

Он вытащил растение из воды и положил его на открытую ладонь. Сквозь его пальцы струилась теплая вода.

— Листья нужно изжевать полностью, сок — проглотить.

Винченти отломил один лист, поднес его ко рту и взглянул на старика. Тот смотрел на него спокойными уверенными глазами. Винченти сунул лист в рот и принялся жевать. Вкус был горький, острый, как у квасцов, и отвратительный, как у табака.

Когда рот Винченти наполнился соком, он проглотил его, с трудом подавив рвотный позыв.

 

55

Венеция

Сначала взгляд Кассиопеи метнулся на противоположную сторону нефа, к северному трансепту, где кто-то стрелял в Малоуна. Над перилами высотой по пояс она увидела голову и грудь мужчины. Это был не Малоун, а значит, один из охранников Зовастиной. Затем она увидела, как выстрелила Зовастина и пуля выбила фонтанчик мраморных брызг из пола в дюйме от Торвальдсена. Датчанин даже не пошевелился.

Внимание Кассиопеи привлекло какое-то движение справа от нее. Она посмотрела в ту сторону и увидела, как в проеме лестницы появился мужчина с пистолетом в руках. Он тоже заметил ее и тут же поднял оружие, но выстрелить не успел. Пуля Кассиопеи попала ему в грудь, и он отлетел назад, широко раскинув руки. Еще одним точным выстрелом женщина довела дело до конца.

На противоположной стороне нефа, в сорока метрах от себя, Кассиопея увидела, как второй охранник идет между музейных экспонатов, в глубь галереи северного трансепта. Она сняла с плеча лук, вытащила стрелу, но старалась не приближаться к перилам, чтобы не дать шанс Зовастиной снять ее метким выстрелом.

Ее мучила тревога. Как раз перед появлением того охранника, которого она прикончила, Виктор ушел, скрывшись под нижним трансептом. Куда он направился?

Кассиопея наложила стрелу и натянула тетиву, но стрелять не торопилась. Охранник то появлялся, то скрывался в тенях противоположного трансепта.

Малоун ждал. Он вытянул вперед руку с зажатым в ней пистолетом, и теперь ему нужно было только одно: чтобы противник приблизился хотя бы еще на несколько футов. Осторожно ступая по деревянному полу и укрываясь в тени, он сумел перебраться дальше по галерее и укрыться за дальним концом экспозиции. Ему помогло и то, что три выстрела, прозвучавших в соборе, заглушили звук его движения. Из-за гулкого эха, разнесшегося под сводами собора, было невозможно определить, кто и где стрелял. Самому Малоуну вовсе не хотелось стрелять в охранника.

Торговцы книгами обычно не убивают людей.

Однако он сомневался в том, что у него будет выбор.

Задержав дыхание, Малоун сделал свой следующий ход.

Зовастина смотрела на Торвальдсена, когда сверху зазвучали выстрелы. Ее «тридцать минут наедине с гробницей» превратились в вечеринку с множеством гостей. Торвальдсен показал на деревянный ящик, стоящий на полу.

— Совсем не то, что вы ожидали найти, не так ли?

Она решила ответить честно:

— Но попытаться-то стоило.

— Загадка Птолемея вполне могла быть мистификацией, розыгрышем, обманом. Люди разыскивали останки Александра Македонского полторы тысячи лет, и все впустую.

— А что, кто-то и впрямь верит в то, что в этой коробке — мощи святого Марка?

Датчанин пожал плечами.

— В это наверняка верит тьма-тьмущая венецианцев.

Ей нужно было уходить, поэтому она позвала:

— Виктор!

— Какие-то проблемы, министр? — послышался новый голос.

Микнер.

Священнослужитель вступил в ярко освещенный пресвитерий. Зовастина направила на него пистолет.

— Вы мне солгали!

Охранник двигался вправо, а Малоун стал перемещаться влево. Он обошел деревянного льва, составляющего единое целое с вырезанным из единого куска дерева герцогским троном, и, согнувшись в три погибели, зашел за вывешенные на обозрение посетителям старинные гобелены. Теперь только они отделяли американца от его преследователя.

Он двинулся вперед, надеясь зайти в тыл своему противнику и обезвредить его раньше, чем тот сумеет что-то предпринять. Дойдя до конца экспозиции, он напружинил ноги и приготовился прыгнуть.

Стрела пронзила грудь охранника, выпустив из него воздух, как из воздушного шарика. Малоун увидел, как на лице мужчины появилось удивленное выражение и он обеими руками ухватился за торчащее из груди древко. В следующий момент жизнь покинула его и он повалился на пол.

Малоун повернул голову влево и на противоположной стороне нефа увидел Кассиопею. Женщина стояла с луком в руках и каменным, не выражающим никаких чувств лицом. Позади нее располагалось окно-роза — сейчас, ночью, темное. Рядом с окном из теней возникла фигура Виктора и двинулась по направлению к Кассиопее. В руке мужчина держал пистолет.

Зовастина кипела от злости.

— Вы знали, что в этой гробнице ничего нет! — бросила она Микнеру.

— Откуда мне было это знать? В последний раз ее открывали сто семьдесят лет назад.

— Можете передать своему Папе, что ваша церковь не будет допущена на территорию Федерации, и плевать на то соглашение, которое вы вынудили меня подписать!

— Я непременно передам ваше сообщение.

Она повернулась к Торвальдсену.

— А вы так и не ответили мне: каков ваш интерес во всем этом деле?

— Остановить вас.

— Вы можете обнаружить, что это не так просто.

— Сомневаюсь. Вам пора уходить из этого собора, а вас еще ожидает долгий путь до аэропорта на лодке.

Только теперь она сообразила, насколько тщательно продумана расставленная для нее ловушка. Или, точнее говоря, насколько умно они позволили ей самой угодить в нее. Вокруг — только вода. Ни машин, ни автобусов, ни поездов, зато множество медлительных суденышек. Уехать отсюда действительно будет проблемой.

Уверенные взгляды двух мужчин, стоящих в пяти метрах от нее, подтверждали это.

Виктор приблизился к женщине с луком. Убийце Рафаэля. К женщине, которая только что проткнула стрелой еще одного из его подчиненных, находившегося в противоположном трансепте. Ему хотелось пристрелить ее прямо сейчас, но он понимал, что это было бы глупо. Виктор слышал разговор Зовастиной со стариком датчанином и понял, что дела пошли наперекосяк. Чтобы уйти отсюда, им нужна страховка. Поэтому мужчина прижал ствол пистолета к затылку женщины.

— Грохнуть бы тебя! — прошипел он.

— Это было бы неспортивно.

— Зато я сравнял бы счет.

— Мы уже сравняли счет. Твой напарник — за Эли.

Виктор подавил поднимающуюся ярость и заставил себя думать. А потом его осенило. Он нашел способ, как снова взять ситуацию под контроль.

— Иди к перилам, — приказал он. — Медленно.

Женщина сделала три шага вперед.

— Госпожа министр! — позвал Виктор.

Бросив взгляд через перила, он увидел, что Зовастина смотрит вверх, но ее пистолет по-прежнему направлен на двух мужчин.

— Вот она станет нашим пропуском отсюда, — сказал он. — Заложница.

— Прекрасная мысль, Виктор!

— Она ведь не знает, как облажались ты и твой напарник, — прошептала женщина.

— Ты умрешь раньше, чем успеешь произнести хоть слово.

— Не бойся, я ей не расскажу.

Малоун видел, как Виктор пленил Кассиопею. Выпрямившись во весь рост, он подскочил к балюстраде и направил пистолет туда, где они стояли. Заметив это, Виктор крикнул:

— Бросай оружие вниз!

Малоун не послушался.

— Я бы на вашем месте сделала то, что он велит, — проговорила снизу Зовастина, державшая на прицеле Торвальдсена и Микнера, — в противном случае я пристрелю этих двоих.

— Верховный министр Центрально-Азиатской Федерации совершит двойное убийство в Италии? Я сомневаюсь.

— Верно. Но Виктор может с легкостью прикончить вашу приятельницу, и это не будет грозить мне никакими неприятностями.

— Брось пистолет, — попросила его Кассиопея.

Малоун понимал, что уступить было бы глупостью. Нужно отодвинуться назад, укрыться в тени и дожидаться подходящего момента, оставаясь незримой угрозой для этой дьяволицы и ее подручного.

— Коттон, — обратился в нему стоящий внизу Торвальдсен, — сделай так, как просит Кассиопея.

Ему оставалось лишь поверить в то, что двое его друзей знают, что делают. Ошибаются ли они? Возможно. Но ему приходилось делать глупости и раньше.

Он разжал руку, и пистолет полетел вниз.

— Веди ее вниз, — велела Зовастина Виктору. — И вы тоже спускайтесь сюда, — обратилась она к мужчине, который только что бросил вниз свой пистолет.

Малоун не пошевельнулся.

— Прошу тебя, Коттон, — взмолился Торвальдсен, — делай, как она велит!

Поколебавшись еще несколько секунд, Малоун скрылся из вида тех, кто находился внизу.

— Вы отдаете ему приказы? — спросила Зовастина.

— Ему никто не может приказывать.

В пресвитерий вошли Виктор и его пленница. Через несколько секунд появился и мужчина, которого попросил спуститься датчанин.

— Кто вы такой? — спросила она. — Торвальдсен назвал вас Коттоном.

— Моя фамилия Малоун.

— А вы? — обратилась она к заложнице.

— Я — подруга Эли Ланда.

Да что же здесь происходит? Это нужно было выяснить непременно, поэтому, немного подумав, она указала на женщину, которую держал Виктор:

— Эта поедет со мной. Как гарантия безопасности.

— Госпожа министр, — проговорил Виктор, — мне кажется, будет лучше, если она останется здесь, со мной. Я буду держать ее на мушке до тех пор, пока вы не окажетесь в безопасности.

Она мотнула головой и указала на Торвальдсена.

— Держи на прицеле этого. Забери его в какое-нибудь надежное место. Когда я буду в воздухе, я позвоню тебе — и ты его отпустишь. Если же возникнут какие-то проблемы, пристрели его и сделай так, чтобы тела никогда не нашли.

— Министр, — заговорил Микнер, — поскольку я нахожусь в центре всего этого хаоса, почему бы вам не взять в качестве заложника меня и не отпустить этого джентльмена?

— А меня возьмите вместо нее, — предложил Малоун, кивком указав на Кассиопею. — Никогда еще не доводилось бывать в Центрально-Азиатской Федерации.

Зовастина окинула американца взглядом. Высокий, уверенный в себе. Возможно, агент какой-нибудь из спецслужб. Однако для нее было важнее узнать о связях этой женщины с Эли Ландом. Любой, кто был близок с Эли настолько, чтобы рисковать собственной жизнью, пытаясь отомстить за него, заслуживал самого пристального внимания. Что же касается Микнера… Может, Виктор сумеет найти возможность, чтобы прикончить эту лживую тварь?

— Ладно, поп, вы пойдете с Виктором. Что до вас, мистер Малоун, то вам придется посетить нашу гостеприимную страну как-нибудь в другой раз.

 

56

Самарканд

Винченти проснулся. Он раскинулся в удобном кожаном кресле вертолета, летящего на восток, прочь от города. Сотовый телефон у него на коленях вибрировал. Он взглянул на дисплей. Звонил Грант Линдси, ведущий исследователь его лаборатории, расположенной на территории Китая.

Винченти сунул в ухо наушник и нажал на кнопку приема вызова.

— У нас все сделано, — доложил его подчиненный. — Зовастина получила все образцы, лаборатория преобразилась. Все чисто, никаких следов.

Учитывая то, что задумала Зовастина, Винченти вовсе не хотелось, чтобы в результате какого-нибудь неожиданного налета западных агентов или китайской полиции на лабораторию его имя связали с деятельностью госпожи верховного министра. Над проектом трудились всего восемь ученых, которыми руководил Линдси. Теперь все следы их работы уничтожены.

— Заплати всем и отправь их восвояси. Затем каждого из них посетит О'Коннер, чтобы отправить их в отставку. — На другом конце линии царило напряженное молчание. — Лично вам не о чем волноваться, Грант. Берите с собой все компьютерные данные и отправляйтесь через границу, в мой дом. Прежде чем предпринимать дальнейшие действия, нам придется выждать и посмотреть, что станет делать верховный министр Зовастина со всем этим арсеналом.

— Я выезжаю немедленно.

Именно это Винченти и хотел услышать.

— Увидимся еще до заката. У нас с вами много дел, так что не теряйте времени.

Винченти отключил телефон и снова откинулся в кресле. Он снова вспомнил старого гнома в предгорьях Памира. В те годы Таджикистан был примитивным враждебным краем. Там почти не производились медицинские исследования, туда редко заглядывали иностранцы. Вот почему для работ по поиску новых зоонозов иракцы выбрали именно это место.

Два пруда высоко в горах.

Один — зеленый, другой — коричневый.

И растение, листья которого он жевал.

Ему вспомнился вкус воды — теплой и чистой. Но, направив луч фонаря в глубь воды, он увидел нечто еще более странное. На дне каждого пруда, вырезанные в камне, рельефно выступали две буквы. По одной в каждом пруду.

Z и H.

Он подумал о монете, которую показала ему Стефани Нелле, одной из тех, которыми так страстно стремилась завладеть Ирина Зовастина. И о микробуквах, которые — предположительно — выгравированы на ее поверхности.

ZH.

Совпадение? Вряд ли. Он знал значение этих букв с тех самых пор, когда разыскал ученых, рассказавших ему о том, что в древнегреческом языке они отождествлялись с жизнью. Поначалу идея превратить этот древний символ в торговую марку программы лечения ВИЧ показалась ему крайне удачной, но теперь он уже не был в этом уверен. Казалось, его мир содрогается, готовый рухнуть, а оболочка анонимности, которая так помогала ему, быстро улетучивается. По его следу идут американцы, Зовастина, а вскоре к ним, возможно, добавится еще и вся Венецианская лига.

Но он выбрал свой путь, и обратной дороги нет.

Малоун переводил взгляд с Торвальдсена на Кассиопею и обратно, но ни тот ни другой не выказывали ни малейшей озабоченности в связи с тем, что оказались пленниками. Вдвоем Малоун и Кассиопея могли бы с легкостью обезоружить Зовастину и Виктора. Взглядом он пытался объяснить им это, но они будто нарочно не хотели понимать его.

— Вашему Папе меня не запугать, — заявила Зовастина, обращаясь к Микнеру.

— В наши планы не входит пугать кого бы то ни было.

— Вы — ханжа и лжец.

Микнер промолчал.

— Нечего сказать?

— Я буду молиться за вас, министр.

Она плюнула к его ногам.

— Я не нуждаюсь в ваших молитвах, лицемерный поп. — Затем Зовастина повернулась к Кассиопее. — Пора отправляться. Оставьте свой лук и стрелы. Они вам больше не понадобятся.

Кассиопея бросила на пол и то и другое.

— Вот ее пистолет, — сказал Виктор, протягивая хозяйке оружие.

— Когда мы будем в безопасности, я позвоню. Если от меня не будет известий в течение трех часов, убей попа. И вот еще что, Виктор. — Она помолчала. — Сделай так, чтобы он помучился.

Виктор с Микнером вышли из пресвитерия и двинулись по полутемному нефу.

— Ну что, идем? — обратилась Зовастина к Кассиопее. — Надеюсь, вы будете вести себя благоразумно?

— Как будто у меня есть выбор!

— Поп будет вам за это крайне благодарен.

После этого пресвитерий покинули и они.

Малоун повернулся к Торвальдсену.

— Что, они вот так просто уйдут, и мы ничего не сделаем?

— Это необходимо, — произнесла Стефани, вышедшая в пресвитерий из тени в сопровождении какого-то мужчины, не знакомого Малоуну.

Она представила худощавого мужчину как Эдвина Дэвиса, заместителя советника президента по национальной безопасности. Тот самый голос из телефонной трубки. Все в нем было подтянутым и аккуратным — от выутюженных брюк и тугой хлопчатобумажной рубашки до начищенных ботинок телячьей кожи с узкими носами.

Не обращая внимания на Дэвиса, Малоун спросил Стефани:

— Почему это необходимо?

Вместо нее ответил Торвальдсен:

— Мы не знали, что именно произойдет. Мы просто пытались сделать так, чтобы произошло хоть что-то.

— Вы хотели, чтобы Кассиопею взяли в заложники?

Торвальдсен покачал головой.

— Лично я — нет, но сама Кассиопея определенно этого хотела. Я видел это по ее глазам. Именно поэтому попросил тебя бросить оружие.

— Ты что, спятил?

Торвальдсен подошел ближе.

— Коттон, три года назад я лично познакомил Кассиопею и Эли.

— А это тут при чем?

— В молодости Эли по глупости баловался наркотиками. Он не проявлял надлежащей осторожности с иглами и, увы, заразился ВИЧ. Мальчик усердно лечился, принимал все необходимые лекарственные коктейли, но шансы были не в его пользу. У большинства инфицированных со временем развивается СПИД, и они умирают. Но в одном ему улыбнулась удача.

Старик умолк, а Малоун терпеливо ждал продолжения.

— У Кассиопеи — та же болезнь.

Он не ослышался?

— Она заразилась в результате переливания крови десять лет назад. Она принимает симптоматические лекарства и тоже пока неплохо справляется с болезнью.

Малоун был ошарашен, но теперь ему стали понятны многие ее высказывания.

— Но как такое возможно? Она ведь такая энергичная, сильная.

— Это вполне возможно, если принимаешь необходимые препараты каждый день и вирус реагирует на них должным образом.

Малоун перевел взгляд на Стефани.

— Ты знала?

— Эдвин рассказал мне об этом перед тем, как мы пришли сюда. Они с Хенриком ожидали нашего приезда. Именно поэтому Микнер увел меня.

— Так какая же роль была отведена нам с Кассиопеей? Расходного материала? Возобновляемого ресурса? — обратился Малоун к Дэвису.

— Что-то в этом роде. Мы понятия не имели, что предпримет Зовастина.

— Ах ты сволочь…

Он медленно двинулся к Дэвису.

— Коттон, — вмешался Торвальдсен, — все было сделано с моего одобрения. Злись на меня.

Малоун остановился и посмотрел на своего друга.

— Кто дал тебе право?

— Когда вы с Кассиопеей уехали из Копенгагена, позвонил президент Дэниелс. Он рассказал мне о том, что случилось в Амстердаме, и спросил, что нам известно обо всем этом. Я рассказал. Он выразил мнение, что я могу оказаться полезным здесь.

— Вместе со мной? Так ты поэтому наврал мне, что Стефани якобы грозит опасность?

Торвальдсен кинул быстрый косой взгляд на Дэвиса.

— Вообще-то мне и самому это не по душе. Я просто передал тебе то, что они сказали мне. Похоже, президент хотел втянуть в это всех нас. — Он перевел взгляд на Дэвиса. — Мне не нравятся ваши методы.

— Благодарю за честность. Но я должен делать то, что я должен делать.

— Коттон, — снова заговорил Торвальдсен, — у меня не было времени на то, чтобы обдумать все в деталях. Пришлось импровизировать, и вот… Но я не верил, что Зовастина решится на какие-то глупости здесь, в соборе. Она просто не могла пойти на это. Кроме того, ее застали врасплох. Именно поэтому я согласился в открытую бросить ей вызов. С Кассиопеей, конечно, дело другое. Она убила двух человек.

— И еще одного в Торчелло. — Малоун старался сдерживать себя и не отвлекаться на эмоции. — А теперь объясните, для чего все это?

— В первую очередь — чтобы остановить Зовастину, — ответила Стефани. — Она намеревается развязать грязную войну, которая унесет миллионы жизней.

— Она вошла в контакт с иерархами Римско-католической церкви, а они намекнули нам, — сказал Дэвис. — Вот почему мы здесь.

— Вы могли бы ввести нас в курс дела заранее, — сказал Малоун Дэвису.

— Нет, не могли. Мистер Малоун, я читал ваш послужной список. Вы были блестящим агентом. Множество успешных операций, целая куча благодарностей и поощрений. Вы не производите впечатление простачка и, безусловно, лучше кого бы то ни было знаете правила, по которым играют в эти игры.

— С этим покончено, — буркнул Малоун. — Я в эти игры больше не играю.

Он походил по пресвитерию, желая успокоить нервы, а затем подошел к открытой деревянной коробке, стоящей на полу.

— Зовастина поставила на кон все, только чтобы взглянуть на эти кости?

— А вот это — вторая часть нынешней эпопеи, — промолвил Торвальдсен, — причем гораздо более сложная. Ты читал несколько страниц обнаруженного Эли манускрипта относительно Александра Великого и его снадобья. Он решил, возможно, сдуру, что снадобье могло каким-то образом воздействовать на вирусные патогены — согласно описанным симптомам.

— Вроде ВИЧ? — уточнил Малоун.

Торвальдсен кивнул.

— Известно, что в природе — в коре деревьев, лиственных растениях, корнях — существуют вещества, способные бороться с бактериями, вирусами и даже излечивать некоторые формы рака. Эли надеялся, что снадобье могло быть как раз одним из таких веществ.

Малоун припомнил строчки манускрипта. «Мучимый угрызениями совести и чувствуя искренность Птолемея, Евмен раскрыл ему местонахождение подлинной могилы Александра. Она находилась высоко в горах, где скифы открыли Александру тайну жизни».

— Снадобье Александру подарили скифы. По словам Евмена, Александр похоронен именно там, где они открыли ему тайну жизни.

Вдруг его осенило. Он повернулся к Стефани.

— У тебя ведь есть один из этих медальонов?

Женщина протянула ему монету.

— Эта — из Амстердама. Сначала ее похитили люди Зовастиной, но мы тут же отобрали ее у них. Эксперты утверждают, что эта монета подлинная.

Он поднял декадрахму к свету.

— Где-то на фигуре воина выбит микрошрифт, — пояснила Стефани. — Крохотные буквы ZH. Древнегреческий символ жизни.

В памяти Малоуна всплыли еще несколько строк, начертанных рукой Иеронима Кардийского. «Затем Птолемей вручил мне серебряный медальон, на котором был изображен Александр, сражающийся со слонами. Он сообщил, что приказал отчеканить эти монеты в память о тех битвах. Птолемей сказал также, чтобы я возвращался после того, как разгадаю его загадку. Но месяц спустя Птолемей был мертв».

Теперь он все понял.

— Монеты и загадка — части единого целого. Они дополняют друг друга.

— Безусловно, — согласился Торвальдсен, — но каким образом?

Малоун еще не был готов поделиться своей версией.

— Ни один из вас так и не ответил на мой вопрос: почему вы дали уйти Зовастиной и ее подручному?

— Кассиопея хотела отправиться с ней. Согласно нашей с ней предварительной договоренности мы «проболтались» о том, что она была связана с Эли, и Зовастина, проглотив эту наживку, заинтересовалась.

— Ты для этого звонил ей на сотовый?

Торвальдсен снова кивнул.

— Ей была необходима информация. Я понятия не имел, что она собиралась предпринять. Коттон, пойми, Кассиопея хочет выяснить, что произошло с Эли, а ответ на этот вопрос находится в Азии.

Эта одержимость Кассиопеи тревожила Малоуна. Он и сам не знал почему, но это было именно так. И ее боль. И болезнь. Достаточно для того, чтобы сойти с катушек. Слишком много переживаний даже для мужчины.

— Что она собирается делать, когда окажется в Федерации?

Торвальдсен пожал плечами.

— Не представляю. Зовастина знает, что ее план известен мне от начала до конца. Она знает, кто Кассиопея связана со мной. Она использует эту возможность, чтобы извлечь из Кассиопеи максимум информации…

— А потом убьет ее.

— Коттон, — заговорила Стефани, — Кассиопея знала, на что идет, и не исключала такой возможности. Никто ее за руку не тащил.

На душе у Малоуна стало еще более тошно.

— Да, мы ее за руку не тащили, — вздохнул он. — Мы просто позволили ей уйти. Этот священник тоже вовлечен в игру?

— У него свои задачи, поэтому он и вызвался помочь нам, — пояснил Дэвис.

— Но есть кое-что еще, — сказал Торвальдсен. — Загадка Птолемея, найденная Эли, является подлинной. И теперь у нас есть все кусочки, необходимые для того, чтобы найти ее решение.

Малоун указал на раскрытую коробку.

— Это тупик.

Торвальдсен помотал головой.

— А вот и нет. Эти кости лежали здесь, под нами, на протяжении веков. — Торвальдсен подошел к открытому саркофагу. — Когда их впервые извлекли на свет, в тысяча восемьсот тридцать пятом году, вместе с ними нашли кое-что еще. Но об этом знают не многие. — Датчанин указал на темный южный трансепт. — Оно находится там, в сокровищнице, причем уже очень давно.

— И вы хотели, чтобы Зовастина ушла, прежде чем взглянуть на это «кое-что»?

— Можно сказать и так. — В руке датчанина появился ключ. — Вот наш входной билет.

— Ты понимаешь, что задача, которую поставила перед собой Кассиопея, может оказаться ей не по зубам?

Торвальдсен тяжело опустил голову.

— Еще как понимаю.

Малоуну нужно было время, чтобы подумать, поэтому он посмотрел в сторону южного трансепта и спросил:

— Ты знаешь, что делать с тем, что там находится?

Торвальдсен помотал головой.

— Я — нет, но у нас есть кое-кто, кому это, возможно, известно.

Малоун озадаченно смотрел на датчанина.

— Хенрик считает, — вступила в разговор Стефани, — и Дэвис, похоже, согласен с ним в том, что…

— Это Эли, — сказал Торвальдсен. — Мы думаем, он все еще жив.