Захария старался держаться поближе к Элли, когда они покинули еврейский квартал и зашли в ресторан, который назывался «Колковна». Австриец решил, что следует сделать стратегическое отступление, пока он не выяснит, что происходит. Роча присматривал за Саганом и доложил, что они с Берлингером вошли в синагогу Майзеля. У Рочи не оставалось выбора, и он последовал за ними, держась позади, чтобы репортер, знающий его в лицо, не заметил слежки. Раввин отвел Сагана к серебряной шкатулке, после чего ее достали из витрины и отнесли в одну из соседних комнат. Берлингер ушел, но журналист остался со шкатулкой внутри. И теперь Роча все еще находился в синагоге, а Саган – за закрытой дверью боковой комнаты.

– Что происходит? – спросила Элли.

– Я и сам хотел бы знать, – отозвался Захария. – Твой отец что-то делает. Для человека, желавшего умереть, он ведет себя очень активно.

– Он долгое время был превосходным репортером.

– Мне странно слышать это от тебя. Его поймали за руку – он сфабриковал статью.

– Я знаю. И совсем недавно сказала ему в лицо, что я об этом думаю. Но из этого еще не следует, что все остальное, сделанное им, являлось ложью. Я помню, как читала его статьи, когда училась в школе. Его постоянно показывали по телевизору. Я ненавидела отца за то, что он творил с моей матерью и со мной, но складывалось впечатление, что он был хорошим журналистом. Работа значила для него все. Даже больше, чем семья.

– Когда я наводил о нем справки, выяснилось, что на Ближнем Востоке твоего отца уважали и побаивались. Он произвел сильное впечатление на людей, облеченных властью. Полагаю, многие обрадовались, узнав о его падении.

– Из чего следует, что он прекрасно знал свое дело. Во всяком случае, до истории с последней статьей.

– Я впервые слышу, что ты говоришь о нем как дочь, – заметил Саймон.

– Так получилось. Наши отношения закончились, – пожала плечами девушка. – Сейчас я глубоко сожалею, что мы его вовлекли в это дело. Было бы много лучше, если бы я с ним больше не встречалась и не разговаривала.

– Часть твоего сознания с тобой не согласна.

– К счастью, все мои сомнения где-то очень далеко. И разум подсказывает, что лучше держаться от него подальше.

Захария видел, что Беккет нуждается в поддержке, и сжал ее руку в своей ладони.

– Я очень ценю то, что ты сделала. Твоя помощь очень важна.

Между тем его разум продолжал работать, обдумывая следующий ход. К сожалению, ценность этой молодой женщины стремительно сходила на нет. Вскоре он с ней покончит. А Сагана Роча держит под наблюдением. Так что остается только один путь. Саймон никогда не слышал о рабби Берлингере, но из того, что он узнал за последние несколько часов, следовало, что старик является важной частью происходящего.

Значит, им необходимо поговорить.

Но как к нему подобраться?

Пожалуй, нужно устроить еще один спектакль.

Вскоре австриец уже стучал в дверь раввина, тихо и уважительно.

Никакой спешки.

Он нашел этот дом неподалеку от еврейского квартала, на чудесной боковой улочке с многоквартирными домами. Кирпичный фасад украшали цветочные горшки на балконах верхних этажей. Здесь было тихо, и лишь со стороны жилого квартала у реки доносился слабый шум изредка проезжавших по бульвару машин. У Саймона ушло всего несколько минут, чтобы позвонить в свое поместье и через интернет найти адрес рабби Берлингера.

Старик сам открыл дверь. Он действительно был очень стар: сухие потрескавшиеся губы, серебристая щетина на подбородке, кустики совершенно белых волос… Захария представился и спросил, могут ли они поговорить. Его пригласили войти. Комнаты оказались аккуратными, чистыми, а мебель очень простой. В квартире витали ароматы кофе и мяты. Тусклые окна впускали немного света и полностью изолировали квартиру от шума. Хозяин предложил ему присесть, но австриец отказался.

– Я бы предпочел сразу перейти к делу, – сказал он. – Вы манипулировали Томом Саганом с того самого момента, как он здесь появился. Я хочу знать, что вы ему сказали.

– Возможно, в своем мире вы привыкли получать все, что пожелаете. Но здесь, у меня, вы никто, – покачал головой Берлингер.

Он говорил спокойным четким голосом.

– Я знаю, что вы пользуетесь всеобщим уважением, и возможно, многие считают вас мудрецом, но сегодня у меня нет времени и терпения на любезности, – нетерпеливо заявил незваный гость. – Пожалуйста, расскажите мне то, что я хочу знать.

– Где дочь Сагана? – спросил раввин.

– Не ваше дело.

– Теперь, когда вы пришли ко мне, это стало моим делом.

– Она ждет моего возвращения. Я сказал ей, что мы с вами должны поговорить наедине. Мне необходимо узнать, что вы сказали Сагану. Мне известно, что вы передали ему серебряную шкатулку. Что находится внутри?

– Похоже, у вас возникла проблема. Вы знаете так много – и одновременно совсем мало.

Захария вытащил пистолет и направил его на рабби.

– Вы полагаете, что таким способом сможете меня убедить, – все так же спокойно произнес Берлингер. – На меня не раз направляли оружие. Но никто не сумел заставить делать то, чего я не хотел.

– Вы и в самом деле хотите, чтобы я стал вашим врагом?

Раввин пожал плечами.

– У меня бывали враги много опаснее.

– Я могу причинить вред вам и вашей семье.

– У меня нет семьи. Я всех пережил. Община – вот моя семья. И я черпаю в ней силу и поддержку.

– Как другой рабби из далекого прошлого?

– Я и думать не могу о том, чтобы сравнивать себя с рабби Лёвом. Он был великим человеком, оказавшим огромное влияние на всех нас.

– Я могу причинить вред вашей общине. Или помочь ей.

– Ну, вот, теперь мы перешли к делу. Пистолет – это всего лишь спектакль, и вы считаете, что деньги купят нужные вам ответы. – Берлингер покачал головой. – Для человека вашего возраста и опыта вы еще очень многого не знаете. Ваши деньги ничего для меня не значат. Но если вы ответите на несколько вопросов, я могу обменяться с вами кое-какой информацией. Что вы намерены делать с сокровищами Храма?

Теперь Захария знал наверняка: Саган и этот старик слышали его разговор на кладбище.

Казалось, рабби читает его мысли.

– Камеры, – объяснил Берлингер, – которые мы купили на ваши пожертвования. Их можно использовать по-разному. Так что же вы сделаете со священными предметами?

– Больше, чем вы способны себе представить.

– Начнете войну?

Да, рабби определенно слышал его разговор с послом!

– Если потребуется, – ответил Саймон.

– Поразительно, как меняется мир. Раньше нам угрожали немцы. Потом коммунисты. А теперь самая серьезная угроза исходит от одного из нас.

– Все так, старик. Мы – наш самый главный враг. Мы позволили миру загнать нас в угол, и если евреев снова начнут убивать, на защиту поднимутся лишь немногие. Они никогда нас не защищали – за всю нашу историю. Конечно, сейчас они говорят о прежних ужасах и обещают поддержку, но что сделал мир в прошлый раз? Ничего, совсем ничего. Они позволили нам умирать. Израиль – вот наш единственный защитник. Это государство должно существовать и оставаться сильным.

Вежливым взмахом руки Берлингер отбросил все эти доводы.

– Вы не понимаете, что делает Израиль сильным. Однако мне очевидно, что у вас собственные мерзкие намерения, которые, как вы полагаете, позволят вам добиться нужного результата.

– А как вы хотите нас защищать? – спросил Захария у раввина.

– Так, как мы это делали всегда, – сотрудничая, помогая друг другу и обращая к Богу наши молитвы.

– Это привело к тому, что нас начали уничтожать.

– Вы глупец.

На несколько мгновений воцарилась тишина.

– Дочери Сагана грозит серьезная опасность? – спросил затем хозяин дома.

– Как вы уже поняли, она для меня ничего не значит.

– Однако она думает иначе. – Берлингер покачал головой. – Какая наивность! Величайший грех юности. И в большинстве случаев наивность сопровождается высокомерием.

– Ее проблемы вас не касаются.

– Я потерял сына из-за этих двух болезней. К несчастью, я слишком поздно понял, насколько он был прав, что лишь усугубило мои сожаления.

– Значит, вы особенно должны хотеть, чтобы мы стали сильными.

– Так и есть. Только мы расходимся в методах достижения цели.

– Куда Саган отправится отсюда?

Берлингер пожал плечами и приподнял палец.

– Этого я вам никогда не скажу.

Тогда Захария решил попробовать другой подход.

– Представьте, какое огромное значение имеет возврат наших сокровищ, – начал он убеждать своего неуступчивого собеседника. – Будет построен Третий Храм. Разве это не заставит вас гордиться своим народом? И разве не порадует, что вы участвовали в столь великом деле?

– Какой еврей не будет этому рад?

– Представьте, что Храм воздвигнут и построен в полном соответствии с Паралипоменоном. Неужели вы не можете увидеть вышитый занавес, свисающий с восточной стены, скрывающий вход в Святая Святых? Наконец, после стольких столетий, мы восстановим наш храм. Стол хлебов предложения, Менора и Серебряные трубы займут свое законное место. Если бы только мы сумели вернуть еще и Ковчег…

– И сколько еще людей должны умереть, чтобы это случилось? – спросил Берлингер. – Сейчас Храмовую гору контролируют мусульмане. Они не уйдут оттуда без кровавой битвы. Они никогда не позволят возвести Третий Храм, а построить его можно только там.

– Тогда они умрут.

– На войне, в которой мы не можем одержать победу.

Опять разговоры с позиции слабости! Саймона уже до смерти тошнило от слабости. Ни у кого не хватало мужества сделать то, что необходимо. Ни у политиков, ни у генералов, ни у простых людей.

Только у него.

– Том Саган – левит, – сказал Берлингер. – Он избран предписанным методом. Только он может найти наши сокровища.

– Избран Колумбом? Неужели вы и в самом деле настолько наивны? Как Колумб мог обладать таким могуществом?

– С того самого момента, как сокровища были доверены ему и он перевез их в Новый Свет.

– Вы очень много знаете.

– Ему дали важное поручение, и он его выполнил. Он был одним из нас.

– А откуда вам это известно?

– В его дни евреи были экспертами картографии, и Колумб преуспел в этом искусстве. Именно евреи усовершенствовали инструменты мореплавателя и астрономические таблицы. Еврейские лоцманы пользовались большой популярностью. Дошедшие до нас заметки Колумба показывают, что он глубоко почитал Старый Завет. Некоторые из них я видел своими глазами в Испании. На полях он поставил дату – тысяча четыреста восемьдесят первый год, а потом добавил эквивалент еврейского календаря – пять тысяч двести сорок первый. Уже одно это меня во многом убеждает.

Захария понимал, что имеет в виду старый раввин.

Никто, кроме еврея, не стал бы добавлять 3760 лет к христианскому календарю.

– Я видел его портрет в галерее Уффици во Флоренции, – продолжал Берлингер. – Единственный портрет, написанный человеком, который видел Колумба живым. И у меня нет сомнений, что у него семитские черты лица.

Все это Саймон знал и раньше. Он видел тот портрет.

– Мы финансировали его первое путешествие, – сказал раввин. – Это исторический факт. Для евреев-сефардов мечты Колумба явились спасением. Они свято верили, что смогут мирно жить в Азии и там сумеют избежать преследований Инквизиции. Колумб отправился в Новый Свет для того, чтобы найти для них надежное убежище. Но, к несчастью, он прожил недостаточно долго, чтобы осуществить свою цель. Однако его семья обеспечила для нас дом на Ямайке. Вот почему мы с таким уважением относимся к его деятельности и ко всему, что потом совершили его последователи. Теперь все зависит от Тома Сагана: только он может завершить дело Колумба. Вы и я не в силах ничего изменить.

Говоря обо всем этом, старик с прямой спиной сидел в кресле, положив руки на подлокотники. Этот образ сохранился в веках.

Но Захария услышал уже достаточно.

Он встал и снова посмотрел на хозяина дома.

– Я вижу, что понапрасну теряю время. Вы ничего мне не говорите.

Берлингер продолжал сидеть.

Австриец навел на него пистолет.

Старик поднял руку.

– Могу я произнести молитву перед смертью?

Не ответив, Саймон выстрелил ему в грудь.

Раздался лишь легкий хлопок – пистолет был с глушителем.

Раввин вздохнул, а потом его глаза закатились, и голова упала на плечо. Из открывшегося рта на подбородок вытекла струйка крови.

Захария проверил его пульс. Берлингер был мертв.

– Время молитв закончено, старик, – объявил убийца.