— Джинджер, может, мы просто поменяемся дежурствами?

— Ничего, я абсолютно здорова, что бы там ни говорил Мартин.

— Мартин?

— Ну, Мэри, не помнишь? Мой друг.

В эту минуту Мартин заглянул на кухню.

— Я заменил шину на вашем автомобиле. Обычный прокол, Мэри. Джинджер, не стоит никого вызывать, у нас оказалась запаска.

— Мэри, это Мартин… Познакомься, дорогой, с моей Мэри, мы вместе помогаем старикам, она — лучшая в нашем Обществе. — Заметив любопытство подруги, Джинджер поспешила представить ей Мартина.

Женщины выпили чаю, и Мэри уехала. Собственно, она очень спешила, и ее заставило навестить Джинджер только дорожное приключение — неожиданный прокол колеса, как раз рядом с усадьбой. Мартина, гулявшего в саду, она поначалу приняла за нового садовника, приехавшего недавно в Эксетер из Плимута.

Даже через полчаса после отъезда Мэри Мартин продолжал хмуриться. А если бы Мэри не торопилась? Если бы вся не очень приглядная правда о его с Джинджер отношениях бесцеремонно, неожиданно всплыла на поверхность?

Три дня он живет в доме Джинджер, три дня он спит с нею в одной кровати. Накануне вечером он опять пытался постелить себе в другой спальне, ссылаясь на медицинские запреты. Но теми же врачебными соображениями Джинджер перекрыла ему пути к бегству.

— А как же ты узнаешь, что у меня обморок? Или что я без сознания, если мы не будем спать вместе? — спросила она, и Мартину не оставалось ничего другого, как согласиться.

И сегодня утром он, как всегда, проснулся с Джинджер под боком, и затем…

Когда Джинджер получит от Господа Бога назад свою память, сколько тогда обрушится на него обвинений, и вряд ли он найдет, что сказать в свое оправдание!

Посмотрев на руки, перепачканные машинным маслом, Мартин подумал об одной возможности… И эта мысль, такая простая и очевидная, несказанно развеселила его. Ведь он мог бы в любой момент уехать! Он же — деловой человек, а совершенно запустил дела!

— Джинджер, — начал Мартин, решив не откладывать объяснений в долгий ящик, — послушай, мне пора возвращаться домой. Я даже не знаю, кто и когда мне звонил…

Джинджер не минуты не сомневалась, что ее чувства тут же отразились на лице, но не попыталась их скрыть. Ей невыносима была сама мысль остаться без него хотя бы на час, не говоря уж о том, чтобы ему уехать на день или два.

Взглянув на печальную рожицу Джинджер, Мартин не совладал с собой.

— И я хочу, чтобы ты поехала со мной, — добавил он быстро, тут же мысленно обругав себя последним болваном.

— С тобой? — Глаза Джинджер расширились. — А как же Пупси и Наполеон?

Мартин склонился в галантном поклоне.

— Миссис Пупси, мистер Наполеон, я приглашаю вас в гости. С мисками и постелями.

Поехать к нему, узнать, как он живет! Возможно, встретить его друзей… Сердце Джинджер так и подскочило от радости.

— Как хорошо, Марти! — просияла она. Он не удержался от широкой улыбки. По крайней мере, ни Тед, ни Мэри не заглянут ко мне в дом ни на кофе, ни на чай!

— Так что слышно про Джинджер и этого человека? Она все еще с ним? — спросила у Мэгги Венди.

— Я не понимаю, о чем ты. — Мэгги сделала паузу и посмотрела на Венди. — На нее это вообще не похоже.

Венди точно знала, что думает Мэгги. Подруга не раз восхищалась ароматом скромности, окружавшим Джинджер, ее чистотой и благородством. Она никогда не поверит, что Джинджер может жить под одной крышей с мужчиной, за которым она не замужем. Да что там! Джинджер не позволила бы себе даже тени флирта, так, по мнению Мэгги, она была непорочна!

— Это какая-то ошибка! — тревожно прошептала Мэгги. — Я не верю Мэри. Очевидно, она видела его в доме, но как мы можем говорить о том, что этот человек близок с Джинджер, если Джинджер и представила его как друга и никак не намекнула на их отношения?

Женщины растерянно посмотрели друг на друга.

— Хилда могла бы знать, — наконец предположила Мэгги, — они с Джинджер весьма близки с недавних пор…

— Хилда, наверное, знает, — согласилась Венди, — но она в Нортумберленде у тети.

— Да, конечно; я забыла…

— Частная жизнь Джинджер нас не касается. Однако… я поговорю с Крэгом; может, он что-нибудь слышал или скажет, что делать, — предложила Венди.

— Поговори, Крэг всегда знает, что делать, -облегченно вздохнула Мэгги. С недавних пор она во всех представителях мужского пола, за редким исключением, склонна была видеть только мошенников и мерзавцев. А вдруг Джинджер встретился проходимец вроде Стивена Бакстера?

В тот же день Венди поделилась своими опасениями и предположениями Мэгги с Крэгом.

— Крэг, я волнуюсь за Джинджер, — закончила она торопливый рассказ о том, что видела Мэри.

Молодой человек отложил газету, которую собирался читать, и довольно мрачно сказал:

— А почему вы не доверяете ей? И к чему весь этот шум?

— Но, Крэг! Я была у нее дома. Она исчезла. А также Наполеон и Пупси! Жаль, что Хилды нет, она бы знала, что делать! Почему она никого не предупредила, почему уехала вот так?!

— Она распоряжается собственной жизнью с тех пор, как овдовела, дорогая моя, — напомнил Крэг мягко.

— Знаю. И знаю, что вы считаете меня слишком неразумной и… излишне эмоциональной. Хорошо, возможно это так, но, Крэг, я не могу не волноваться! — Она сделала паузу. — Стивен Бакстер исчез так же…

Крэг всегда взрывался при одном упоминании имени этого человека. Однако сегодня, похоже, он был настроен благодушно.

— Я слышала, что его нет в городе, и Гарри это подтвердил. Кажется, он сбежал, пока мы были в отъезде, без предупреждения, оставив шлейф долгов позади себя. Никто не имеет ни малейшего понятия, где он. — У Венди от всех этих неприятностей побелел кончик носа.

— Правильно, молодец. Лучше бы ему не попадаться мне на глаза, — заметил Крэг.

Гарри — жених его сестры Евы и кузен Хилды. Собственно, он и познакомил Крэга с Венди.

— Крэг, а тебе не кажется, что исчезновение Джинджер имеет отношение к Стивену?

Брови Крэга поднялись.

— Подожди, ты и впрямь думаешь, что Джинджер сговорилась с этим мерзавцем?!

— Конечно нет, — нетерпеливо прервала его Венди. — Я совсем не то хотела сказать. Я подумала…

Но тут она остановилась не в силах продолжить, до нее дошел истинный смысл страшных предположений, которыми она собирается поделиться с Крэгом.

— Крэг, — прошептала она, — что, если он заставил ее… поехать с ним? Он способен на все ради денег. А этот, как его… Мартин вовсе не Мартин, а Стивен Бакстер. Ведь Мэри его никогда не видела!

— Подожди, Венди, не говори чепухи! Джинджер не так богата, чтобы Бакстер рисковал из-за ее денег.

— Крэг, я не о ее деньгах, а о деньгах Хилды! Хилда и Джинджер пробовали заманить Бакстера в ловушку. Хилда дала денег, а Джинджер намекнула, что это только малая часть суммы, которая…

— Понятно. Бедная Джинджер… Хилда, кажется, хотела наказать Стивена гораздо сильнее, чем показывала это вам.

— Мне иногда тоже так казалось. Но я держала свои подозрения при себе…

— Вы сообщали в полицию об исчезновении?

— Пока нет.

— А у Гарри спрашивали? В конце концов, он ведь кузен Хилды.

— Нет…

— Что мы знаем про того человека?

— Ну, когда Джинджер представила его Мэри, она назвала его своим другом и сказала, что его зовут Мартин…

— А фамилия?

— Понятия не имею. Мэри не помнит.

— Знаешь, я думаю, все обойдется. Не такой Джинджер человек, чтобы подруге представлять преступника и называть его другом. И к тому же Джинджер застенчива и осторожна. Она бы нервничала, и Мэри бы заметила это.

— Но вдруг это все-таки был Бакстер? Когда Мэри приехала, они с Джинджер разыгрывали приятелей, по плану Хидды, а потом что-то пошло не так, как надо, и он понял, что Хилда и Джинджер заманивают его в ловушку…

— Хорошо, первое, что мы можем сделать, это связаться с Хилдой и выяснить, знает ли она что-нибудь о планах Джинджер и этого ее таинственного друга. И не паниковать раньше времени…

— Ты не говорил, что живешь в замке. Я представляла себе обычный сельский дом.

На Джинджер произвела впечатление внушительная каменная ограда и тяжелые витые ворота, через которые они проехали во внутренний двор дома Мартина. Все сооружения подавляли бы своим величием и массивностью, если бы не веселая зеленая лужайка внутреннего двора и не яркие цветы, высаженные перед входом в дом.

— Дом… Крепость… Разве это не одно и то же? — сказал Мартин, обходя автомобиль и распахивая перед Джинджер дверцу.

Воздух здесь оказался заметно холоднее, чем в городе.

Джинджер потянула носом воздух. Как рыжий сеттер, подумал Мартин и, догадавшись, что удивило Джинджер, объяснил:

— Дело в том, что мы сейчас на несколько сотен метров выше, чем были днем. Дом ведь на холме. Его построило как крепость семейство богатых торговцев шерсти из Йорка. Он почти полвека простоял пустым, прежде чем я купил почти что развалины. Дом пострадал от бомбежек в войну, а хозяева поскупились на реставрацию. Теперь вот посмотри, какая красота. И уединение.

— Ты любишь одиночество? — задала Джинджер давно мучивший ее вопрос. Она обратила внимание, что они проехали через мили почти необжитой сельской местности, поднимались безлюдной дорогой, а теперь стояли посреди пустынного двора. Дом тоже казался не вполне жилым. Однако стоило признать: что-то бодрящее и волнующее таилось и в огромной пустоте неба, и в девственности невозделанных долин вокруг.

— Я не поощряю случайных посетителей, — согласился Мартин, и Джинджер заметила, что не без гордости.

Если бы это был мой дом, подумала Джинджер, я бы украсила фасад вьющимися растениями…

Мартин тем временем выгрузил ее багаж из машины и широко распахнул перед ней тяжелую, очень старую дубовую дверь.

Коридор оказался узким и темным, камень источал ледяной влажный холод. Джинджер пробил озноб, пока она дожидалась, когда Мартин включит свет/ Лампы вспыхнули, и Джинджер увидела безукоризненно чистые строгие стены и дубовые двери огромного холла, почти лишенного мебели, зато с гигантским камином. Только одна дверь оказалась открытой — в коридор, ведущий к большой, хорошо оборудованной кухне. Посредине стоял дубовый стол внушительных размеров, каменный пол застилали мягкие пестрые ковры, кажущиеся пришельцами в этом помещении.

— Как хорошо… — покривила душой Джинджер.

— Благодаря моей матери, — гордо признался Мартин. — Она сказала, что не переступит порога кухни, пока я не приведу ее в порядок. Раньше здесь все было закопченным и сальным. Но мы поставили новое оборудование, и очаг теперь только для красоты. Я приготовлю тебе ужин, но сначала, если не возражаешь, покажу дом.

Джинджер не возражала. Она сама себе казалась бессовестно любопытной. А есть ей совсем не хотелось, они остановились закусить на пути к Йоркширу.

Полчаса спустя, когда Джинджер в основном познакомилась с домом, она не знала, очарована она или разочарована. Дом, несомненно, прекрасно обставили — удобно, дорого, со вкусом. Но ни один уголок в нем — даже такое интимное место, как спальня Мартина, — не выдавал характера хозяина, умалчивая о его привычках и пристрастиях. Над домом потрудился опытный декоратор. Это Джинджер как профессионал почувствовала сразу. Пространство в комнатах распределено разумно, мебель, редкая и хорошего качества, расставлена с соблюдением всех законов перспективы. Но дом… Он бесплоден. В нем не чувствуется никакой жизни, нет теплоты… В нем нет обаяния родового гнезда или просто любимого дома. И Мартина, как внезапно показалось Джинджер, ничто не удерживает в нем.

Если бы это был ее дом… Джинджер разрешила себе помечтать несколько минут.

И обивки, и обшивки, и даже этот имперский алый бархат в спальне — она бы заменила все! Разом! Дому на холме больше подходят бирюзовые и голубые тона отделок, а не золотая тяжесть украшений на малиновых и пурпурных тканях.

Маленькие, теплые светильники она бы повесила и расставила вместо помпезных люстр. Большая простая белая ванная нуждается в толстых, пушистых полотенцах. Унылый коричневый ковер необходимо заменить на что-то полегче, насыщенное цветом. Большая просторная кровать тоже нуждается в богато декорированном покрытии; диваны в гостиных она бы засыпала грудами подушек: треугольных, круглых и квадратных. Голые стены уныло смотрятся без картин, пустые поверхности мебели существуют для семейных фотографий, и цветов, и разных безделушек.

Семейные фотографии! Нет, она слишком далеко зашла в своих мечтах…

Да, кстати, чего этому дому явно не хватает, так это жизни семьи, обитающей под его крышей.

Мартин наблюдал за лицом Джинджер. И в какой-то момент ему показалось, что взгляд, полный любви и сострадания, которым Джинджер отозвалась на его взгляд, ему давно знаком, с детства. Так на него смотрела мать.

— Можешь не поверить, но я люблю свой дом. Он удобный и надежный, как сейф. Твоя комната — та, что с окном во двор. У нее своя ванная. Скажи, если что-то нужно поставить для Пупси и Наполеона.

Он поселяет ее в гостевую комнату. До Джинджер не сразу дошел смысл сказанного. Она даже не думала о том, где будет спать в доме Мартина. Само собой разумелось, что в его постели.

— В деревне и уклад немного старомоден, -объяснил Мартин, — не хочу, чтоб Кэтти неправильно истолковала наши отношения.

В конце концов, он сказал правду. Кэтти уже не первый год наушничает матери. Разумеется, из самых лучших побуждений. Мать хочет, чтобы сын вновь женился и обрел наконец заслуженное счастье. Но аскетическая жизнь сына, о которой регулярно докладывала прислуга, не оставляла надеждам ни одного шанса.

— Мы давно выросли, Мартин, мы взрослые люди, — мягко напомнила она Мартину, — и оба свободны в выборе.

Она серьезно посмотрела на любимого мужчину, ожидая, что он одумается и переменит решение. Она прекрасно знала, как без труда заставить его сделать это: достаточно просто обнять его, поцеловать… Но она хотела, чтобы Мартин, вместо того чтоб прятаться от прислуги и прятать ее от деревенских жителей с их замшелым общественным мнением, объявил во всеуслышание о тех отношениях, в которых они состоят.

Возможно, они знают друг друга недавно, но, если бы Мартин попросил ее руки, она сказала бы «да». Джинджер не сомневалась, что так оно уже и произошло в один из тех дней, что она забыла.

— Куда бы нам направиться завтра? — сменил Мартин щекотливую тему.

— Разве ты не хочешь остаться дома? Джинджер помнила, что у Мартина накопились дела, и не хотела мешать ему. К тому же они уже потеряли три дня на Йоркшир, а потом еще день провели в Йорке. Мартин устроил прекрасное путешествие через долины Харрогата, восхитившее Джинджер, и с его знанием этого по-домашнему уютного графства каждый день превратился в праздник. Великолепные ранние ужины с чаем в Йоркшире и самом Иорке, восхитительные завтраки в традиционных деревенских пабах, маленькие селения, роскошные обеды в ресторанах, прославленных своей кухней на всю Англию и гордившихся престижными наградами. Но самым восхитительным для Джинджер было то, что Мартин всегда оказывался рядом.

Еще вчера, после великолепного завтрака в гостинице, они шли, поднимаясь по вересковой пустоши, пока не нашли спрятанного от нескромных глаз и нагретого солнцем местечка, со всех сторон окруженного довольно высоким кустарником. Джинджер очень хотела быстрее добраться до озера, но теперь она не спешила.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Мартин, увидев, что Джинджер присела на камень.

Она кивнула, заметив взгляд, которым Мартин остановился на ее губах. Сердце Джинджер бешено забилось. Последние полчаса она только и думала о поцелуе Мартина. Мартин улыбаясь подошел к ней, и Джинджер приподняла подбородок, подставляя лицо. С каждым днем Джинджер становилась все смелее, открыто давая Мартину понять, когда хотела его, она научилась выражать свою тоску по ласкам, но так, чтобы он подумал, что сам начал любовную игру. Однако потеря памяти все более и более беспокоила ее, она сама себе казалась слепым котенком, который играет во взрослые игры, не до конца понимая, с кем и по каким правилам.

Всю поездку Джинджер и Мартин словно заново знакомились друг с другом. Они болтали о мелочах и о тайнах мироздания, о королях и капусте, о колесе Сансары и белках в колесе. Они гуляли, держась, словно дети, за руки, и упоительно целовались на руинах старинных замков. Мартин касался ее руки, как прикасаются к величайшему сокровищу, и спустя час или два уже весело шутил с ней в каком-нибудь деревенском пабе, тоже по-деревенски грубовато. Джинджер рассказала ему всю свою жизнь с того момента, как помнила себя. Она бы рассказала и больше, но… Порой она ненавидела себя за это злополучное падение. Иногда благословляла свою травму — ведь благодаря ей она смогла второй раз влюбиться и флиртовать, как флиртуют только на заре знакомства, с человеком, который, видимо, давно и хорошо знает ее.

Единственным облаком на ясном небе их отношений была постель. В маленьких деревенских гостиницах Мартин всегда устраивал так, чтобы их селили в разные комнаты, а ночами, сколько бы Джинджер ни прислушивалась, он не стучал в ее двери.

Но Джинджер списывала такое поведение любимого на строгость деревенских взглядов на жизнь. И не особо беспокоилась. Другое дело — теперь.

Почему Мартин не желает разделить с нею постель? Почему избегает ее, словно она прокаженная?

Страшные подозрения роились в очаровательной головке Джинджер. Неужели она теряет привлекательность. Неужели Мартин относится к ней, как к больной? А если такое отношение войдет у него в привычку?

Джинджер начала сомневаться, правильно ли она решила ехать с Мартином на север.

Она не знала, что ее присутствие, звук ее голоса, даже лай Пупси или прыжок Наполеона для Мартина сродни удару ножом или ожогу. Пару раз во время их маленького путешествия он готов был привязать себя к деревенской кровати — так сильно его тянуло в спальню Джинджер.

Теперь же, когда Джинджер оказалась с ним один на один в пустом доме, Мартин испытывал еще большие муки. Он утомился необходимостью напоминать себе, зачем Джинджер оказалась в его доме, здесь, так близко от него.

Но, в конце концов, что значат эти несчастные пять тысяч фунтов его растяпы-братца? Мартин мог легко себе позволить потерять в десять раз больше. Его упрямая гордость завела его в тупик. С такой легкостью выбросить из головы планы отмщения и наслаждаться прекраснейшей из женщин и ее преданной любовью! Но все же… Даже если и так, что он скажет ей, когда к ней вернется память и она все вспомнит?

Иногда ему хотелось заправить полный бак, дать ей ключи от машины, запихнуть туда Пупси и Наполеона и отправить их всех вместе с Джинджер назад в Эксетер. Там найдется, кому позаботиться о больной. Родственники, друзья…

Однако он может спустить обиду ей, но простить сбежавшего Стивена Бакстера нельзя. А единственным ключом к мерзавцу является Джинджер.

— Марти?

Он напрягся, как всегда, когда слышал ее голос. Она глубоко вздохнула, он обернулся.

Джинджер знала, что не должна этого говорить, что гордость требовала молчать, но она больше так не могла.

— Марти, я думаю, что мне пора… мне пора вернуться домой, — объявила она насколько могла спокойно.

Мартин едва не вскрикнул, он сам только что думал об ее отъезде, но, когда Джинджер высказала его же собственные мысли, он понял, как на самом деле далек от того, чтобы позволить ей покинуть этот дом.

— Как хочешь, — отозвался он и отвернулся к окну. Пусть едет. Так будет лучше для них обоих. Но она никогда не увидит, что ему больно.

Окно кухни выходило на внутренний двор. Шел дождь, унылый, устойчивый отвесный дождь, небо затянуло, и облака, наползали с вершины холмов, скрывая пейзаж в тумане.

— Я соберу вещи. Это не займет много времени.

— Можешь взять мою машину.

Джинджер ждала, что он начнет уговаривать ее остаться, а Мартин надеялся, что она откажется от идеи уехать в Эксетер. Оба молчали секунду, затем Джинджер вышла из комнаты, и Мартин услышал, как сердито застучали ее каблучки по лестнице наверх.

Джинджер в раздражении покидала вещи в едва разобранные чемоданы. Оставалось только найти кота и Пупси и закрыть их в машине. С Мартином она не хотела прощаться. Опомнится — приедет. И будет просить прощения. И она еще очень подумает, прежде чем простить. А может, и не простит. Никогда. Он оскорбил ее. А ведь она так его любит!

В коридоре мелькнул кошачий хвост. Наполеон пробежал по каким-то своим кошачьим делам.

— Наполеон! Кис-кис! — позвала Джинджер, но котяра был слишком занят, чтобы тотчас броситься к хозяйке. Он охотился за довольно крупной мошкой. И врага необходимо было догнать и уничтожить, как всякому порядочному сторожевому коту.

Джинджер вышла в коридор и осмотрелась. Кошачий хвост мелькнул в дверях кабинета Мартина. Джинджер еще не заходила в него. Как только они приехали, Мартин закрылся в этой комнате и просидел там, перебирая бумаги, около трех часов. Он вышел оттуда хмурый и неразговорчивый, и Джинджер не захотелось спрашивать почему. Наверное, его расстроили запущенные дела. Кто его знает?

Джинджер вошла. Наполеон сидел на столе и нервно щелкал хвостом. Муха улетела. Это его весьма огорчило. Теперь он выбирал нового врага. За врага вполне могли бы сойти бумажки на столе или шнурок папки, свесившийся с этажерки рядом. Хитрый глаз кота уже примерялся, достаточно ли одного прыжка, чтобы настичь цель. Или придется прыгать дважды? Джинджер не оставила коту выбора: она сгребла пушистого хищника в охапку и строго сказала ему:

— Все, Наполеон, конец охоте. Мы едем домой. И…

Но тут ее взгляд упал на бумагу, лежавшую поверх остальных. Крупным готическим шрифтом в самом верху документа стояло ее имя. А рядом — имя Стивена Бакстера. Так и было написано: «Д. Грэхем и С. Бакстер».

Но откуда она знает, что «С» означает «Стивен»?

Стивен Бакстер!

Джинджер уронила кота на пол, и он, не сумев за нее зацепиться, поцарапал хозяйку, но Джинджер не почувствовала боли.

Стивен Бакстер.

Она знала его. Джинджер была настолько возбуждена, что ее трясло от волнения. Она вспомнила! Она потеряла деньги Хилды, ее пятьдесят тысяч фунтов. Бакстер уехал с ними. Он сбежал с деньгами милой Хилды… Черный туман начал рассеиваться. Джинджер поняла, что только что испытала всплеск утерянной памяти, она вспомнила то, что выпало из ее рассудка в момент удара о черенок лопаты. Ее кожа тут же стала липкой, покрылась ледяным потом; к горлу подступила тошнота, а комната поплыла перед глазами.

Стивен Бакстер.

Теперь она ясно увидела, что привело ее сюда в эту комнату, в этот дом, к этому человеку. К Мартину. Ощущение от открытия было таким же, как если бы с уже подсохшей раны сорвали кожу или с ясного солнечного двора ее столкнули в холодный черный подвал, полный страшных шуршащих термитов, скользких лягушек и сразу всех детских страхов вместе взятых.

Джинджер вынудила себя внимательно прочесть листок на столе Мартина.

Когда она закончила, лицо ее покрылось смертельной бледностью. В документе черным по белому написано, что она и Стивен Бакстер — партнеры, их имена образовывали вместе название фирмы, которая занималась инвестициями: на восточный рынок и обещала некому Гилберту Стюарту дивиденды в пятьсот процентов. Невероятно!

Смяв в кулаке проклятую бумагу, Джинджер метнулась на кухню. Но там она застала лишь Пупси, которая при появлении своей повелительницы преданно завиляла хвостом. Мартина не было. Джинджер выскочила на улицу. Во дворе его тоже не оказалось.

Лил дождь, но Джинджер, не замечая отвесных струй, побежала по холму, спасаясь от настигающей ее памяти, от ужасных, непереносимых мыслей. От страшного пробуждения.

Не может быть! Мартин не был ее возлюбленным. Она помнила, как он приехал к ней домой, угрожая и потрясая этой самой бумажкой. Он использовал ее. Как дешевую девку. Он использовал ее в своих целях!

Она бежала вверх по холму. Дождь кончился, по траве заструился туман. Он все более и более сгущался, становясь почти непроглядным, молочно-густым.

Мартин не любит ее; эти слова мучительно застревали в горле, и только потому она не кричала.

Пупси бежала за Джинджер с отчаянным лаем. Внезапно дорогу пересек всполошенный заяц, и Пупси с тем же звонким лаем бросилась догонять его.

Джинджер позвала собаку, но тут же поняла, что туман съедает голос. Она услышала свой вскрик, а за ним не последовало эха, звук был недолог. Джинджер замерзла, ее одежда вымокла под дождем. Зубы стучали, голова гудела.

Если я пойду вниз, подумала Джинджер, то вернусь к дому, но если подниматься вверх, может быть, Пупси еще откликнется. Джинджер было холодно, но мысль, что ее любимая собачка пропадет в тумане, ужасала.

— Пупси! — отчаянно позвала она, и ей показалось, что откуда-то слева доносится слабое поскуливание.

Не разбирая дороги, постоянно натыкаясь на корни и ветки кустов, Джинджер побежала туда, откуда, как ей казалось, зовет свою хозяйку Пупси.

Джинджер потеряла тропинку и теперь бежала по склону, состоящему из одних только кочек, мокрой травы и валунов. Она чуть не разбилась, споткнувшись об один из них, а падая, сильно ушибла руку.

— Пупси, Пупси…

Голос растворялся в тумане, ответа она больше не слышала. Это было сумасшествие, она плутала где-то совсем рядом с домом, но теперь никогда бы не нашла туда дороги. Ее бил озноб, собака потерялась. Она чувствовала себя покинутой и не знала, что дом находится лишь в нескольких метрах от нее. Джинджер все время поскальзывалась на размокшей грязи, ее руки перепачкались и одежда забрызгалась после многих падений.

Вдруг ей показалось, что туман прямо перед ней сгустился и уплотнился. Она присмотрелась и увидела, как из белого марева возникает белая овца. И тут же раздался звонкий лай собаки. Из миллиона собачьих гавканий Джинджер без труда выделила бы голос своей любимицы. Пупси, а это, конечно, была она, прыгала вокруг привязанной к шесту овцы и надрывалась от лая. Один белый комок тумана скакал вокруг другого белого сгустка.

— О, Пупси, — выдохнула Джинджер с облегчением и уже готова была отругать собачку, но почему-то заплакала. — Где ты была так долго, непослушная собака?

Джинджер взяла ее на руки и уткнула лицо в мокрую собачью шерстку. На всей земле у нее осталось только это маленькое дрожащее существо. Да еще кот Наполеон. Больше никто ее не любит!

Как Мартин мог сделать с ней такое?

Почему он предал ее, почему обманул?

Но тут со всей ясностью вернулись воспоминания о первых часах после больницы. Ведь она практически не оставила ему выбора. Она сама продиктовала ему манеру поведения. И все вокруг помогли ей убедиться, что Мартин чуть ли не ее муж!

Но почему он не исправил положения? Почему не объяснился с нею? В конце концов, как он мог воспользоваться ее слабостью, ее болезнью и… совратить ее?!

Сухими глазами Джинджер смотрела в туман. Она потерялась. Но в эту минуту ее не заботило, найдут ее когда-либо или нет. И лучше бы ее не нашли. Как она посмотрит в глаза людям, Мартину? Она опозорила себя навсегда, и он позволил ей…

Пупси заскулила, забилась и, спрыгнув на землю, убежала в белое марево.

Джинджер засмеялась; дикий, высокий звук тут же поглотил туман.