1

Хорошо еще, что она умеет держать молоток в руках и знает, каким концом вбивают гвоздь в стену. В противном случае ей пришлось бы туго, ведь за все нужно платить. Взять, к примеру, стекольщиков. Сколько времени они возились со стеклом, уверяя, что никогда еще не сталкивались с такими нестандартными рамами, как в ее старом доме. Да и влетело ей все это в приличную сумму.

К тому же разве возможно объяснить постороннему человеку свою задумку, то, что еще только зреет в голове, и воплотить это в жизнь можно только своими собственными руками. Зато насколько замечательно видеть, как пустое межрамное пространство превращается в нечто яркое и изысканное, невольно привлекающее взгляд на тихой окраинной улочке города.

Ну вот наконец-то оформление витрины было закончено. Выбравшись из окна наружу, Трейси остановилась на тротуаре полюбоваться на результаты своей работы.

Через две недели кончались летние школьные каникулы, поэтому было желательно открыть магазин детской обуви вовремя и извлечь максимальную выгоду из этого события. Проявив настойчивость, удивившую ее саму, Трейси удалось справиться. Хотя нашлось немало людей, оказавшихся совсем не прочь воспользоваться ее неопытностью и наивностью зачастую под предлогом заботы и желания помочь.

Трейси уже потеряла счет «доброжелателям», предупреждавшим о том, что ее затея – не что иное, как напрасная потеря времени, что открытие магазина, специализирующегося исключительно на торговле детской обувью, чистейшей воды безумие, тем более что располагался он на окраине города. Ведь каждый знает, что люди в наши дни хотят делать покупки быстро и без хлопот, а поэтому выбирают гигантские торговые центры.

Терпеливо выслушивая их мнения, Трейси все-таки упрямо стояла на своем. Покупая обувь для дочери Люси, она предпочитала делать это со всеми удобствами, с помощью человека, знающего свое дело и обладающего достаточным опытом, чтобы снять мерку с детской ножки и порекомендовать нужный товар.

Что же касается намерения обосноваться именно в этом небольшом городке, то на это было несколько причин. Главным же было то, что в доме, полученном ею в наследство от никогда ранее не виденной двоюродной бабушки, оказался старомодный магазин тканей.

Один из самых важных уроков, преподанных ей жизнью, заключался в следующем – из возможностей, предоставляемых судьбой, следует извлекать максимум возможного. Вероятно, намного легче было бы поддаться мягкому нажиму банкиров покойной бабушки и продать магазин со всем его содержимым. Но в этом неожиданном подарке Трейси увидела способ для Люси и себя наконец-то вырваться из их маленькой городской квартиры со всеми ее сомнительными удовольствиями – угнетающими душу теснотой и безликостью.

Эплфорт же с его тихой прелестью маленького провинциального городка, окруженного зеленеющими полями, с необъятным небом над головой понравился Трейси с первого взгляда. Она всегда мечтала о таком месте для Люси и без колебаний приняла решение. А поскольку единственный опыт, который она имела, был приобретен во время работы в обувном отделе универмага, казалось вполне естественным вновь открыть бабушкин магазин, сменив его специализацию.

Однако, что бы об этом ни думали окружающие, осуществление задуманного далось ей нелегко. Все шесть месяцев, прошедшие с того момента, как Трейси с удивлением узнала, что неизвестная ей ранее двоюродная бабушка умерла, сделав ее единственной наследницей, она вложила всю свою душу в то, чтобы проект увенчался успехом.

С целью постигнуть искусство управления делами Трейси окончила государственные курсы и освоила науку общения с представителями самых разных специальностей, чьи услуги понадобились ей для того, чтобы превратить захламленную, пришедшую почти в полную негодность лавочку в радующий глаз, красочно оформленный магазин. Она уговорила управляющего банком, в котором хранились унаследованные ею деньги, предоставить ей кредит под залог здания. На втором этаже бабушкиного дома находились жилые помещения, и теперь оставалось лишь горячо молиться о том, чтобы ей сопутствовал успех. От этого зависело очень многое.

За время пребывания в Эплфорте из дерганой бледной девочки, выросшей в большом городе, Люси превратилась в вполне нормального ребенка.

Может быть, из-за того, что сама Трейси росла в сельской местности, она всегда испытывала острое желание возвратиться к мирной и спокойной провинциальной жизни, более естественной для человека и гораздо менее напряженной.

Теперь было уже слишком поздно сожалеть, что она так и не узнала свою двоюродною бабушку, у которой, без сомнения, были причины скрыть факт своего существования и заставить Трейси поверить в то, что она одна на всем белом свете. В двенадцать лет – самый ранимый возраст для любого ребенка – автомобильная катастрофа сделала ее сиротой, внеся разительную перемену в жизнь. Из единственной дочери любящих, заботливых родителей она превратилась в одну из многочисленных приютских питомиц, растущих под обременительным наблюдением надоедливых воспитательниц. Это заставило ее уйти в себя и ощутить свое полное одиночество.

Вспоминать отроческие годы ей не хотелось, даже несмотря на то что этот период жизни завершился рождением Люси, ставшей для нее самым дорогим существом в мире.

В возрасте восемнадцати лет она неожиданно обнаружила, что беременна от парня, которого практически не знала и который, как теперь понимала повзрослевшая и умудренная жизненным опытом Трейси, практически изнасиловал ее. Но в то время она была слишком напугана и наивно полагала, что вина лежит в основном на ней самой, чтобы рассказать кому-нибудь о случившемся.

Они встретились на вечеринке, на которую Трейси весьма неохотно пошла со своей подругой по работе. К тому времени она уже покинула приют и жила в тесной муниципальной квартирке вместе с тремя другими девушками, очутившимися в схожей жизненной ситуации.

В результате перенесенных ударов судьбы все они, включая саму Трейси, не были натурами общительными, нелегко сходились с людьми и не доверяли им, поэтому, когда она поняла, что беременна, обсудить свою трагедию оказалось не с кем.

Отца ребенка, которого Трейси знала только по имени, она не хотела даже видеть. Ей и так понадобилось немало времени, чтобы залечить нанесенную им душевную травму. Так что к тому времени, когда Трейси набралась храбрости признаться во всем врачу, прерывать беременность, даже при всем желании, было уже поздно.

Ее раздирали чувство одиночества, боль обиды, безумный страх перед будущим, – но лишь до того момента, как акушерка показала ей новорожденную Люси. В это мгновение Трейси поняла, что, какие бы трудности ни маячили впереди, сколько бы ни пришлось вытерпеть, дочь следует оставить у себя.

Лишения и горести не замедлили себя ждать. Мысль о необходимости получения помощи от государства была ненавистна, но выбора не было.

После того как Люси пошла в школу, Трейси нашла себе работу на неполный рабочий день, позволяющую кое-как сводить концы с концами. Однако груз финансовых затруднений постоянно довлел над нею, не давая покоя. Впереди не было видно никакого просвета, нельзя было позволить себе ни малейшего послабления.

Сколько раз смотрела она на дочь, одетую в платья с чужого плеча, как бы тщательно те ни были выстираны и выглажены, и с трудом сдерживала слезы. Мечтала о том, чтобы у нее была возможность покупать Люси новую одежду и доставлять ей радости, доступные другим детям. Было мучительно тяжело видеть время от времени в глазах дочери жаждущее ожидание и понимать, что только из любви к матери, понимая то, что недоступно разумению ребенка ее возраста, Люси ни разу ничего не попросила для себя.

Естественно, Трейси была далеко не единственной матерью-одиночкой, живущей в массивном, отдельно расположенном муниципальном здании. Она подружилась с некоторыми из таких женщин. И теперь, когда они с Люси наконец обосновались в Эплфорте, ей будет немного не хватать их. Перед отъездом Трейси, обеспокоенная возможностью потерять контакт с теми немногими людьми, с которыми ей удалось наладить отношения, настоятельно приглашала их приезжать к ней в гости.

Жизнь каждой из этих женщин сложилась несчастливо, иногда даже трагично. Некоторых бросили мужья, оставив их с маленькими детьми. Другие покинули дом, потому что там они и их дети подвергались физическому или моральному насилию. Кое-кто, подобно ей самой, стали матерями прежде, чем окончательно повзрослеть. И все они разделяли одно страстное желание, чтобы их дети не страдали подобно им самим. Они мечтали, чтобы их сыновья и дочери жили в лучшем, более мудро устроенном и дружелюбном мире.

Конечно, без их поддержки Трейси придется нелегко, заменить ее чем-либо другим будет не так то просто. Она трудно сходилась с людьми, предпочитая оставаться наедине с самой собой. И еще одно наследие прошлого мешало ей жить полноценной жизнью – глубоко запрятанный страх привязаться к кому-нибудь слишком сильно, чтобы не испытать потом боль потери.

Нет, она решилась сделать рискованный шаг в новый мир только ради Люси. Трейси хотела для дочери большего, чем имела сама, и не обязательно в материальном смысле. Пройдет немало времени, прежде чем дела позволят им жить комфортнее, чем раньше. Но, по крайней мере, здесь, на свежем воздухе и открытых взгляду пространствах, Люси будет в гораздо лучшем окружении, чем в городе.

Дочь с удивлением рассказала Трейси, что в новом классе будет всего двадцать человек, тогда как в предыдущем году она занималась в одной комнате с шестьюдесятью другими учениками. Здесь к услугам детей были площадки для игр, теннисные корты и местный спортивный клуб. До этого клуба не надо было ехать на автобусе через центр города, в котором после наступления темноты не рискнула бы появиться в одиночестве ни одна более или менее разумная женщина и куда, конечно, никакая мать не отпустила бы беззащитного ребенка.

Да, она приняла верное решение, и неважно, сколько людей качали при этом головами и предрекали крах ее начинанию. Если уж не удалось обеспечить Люси жизнь в нормальной семье, с любящими родителями, привязанными друг к другу и к своим детям, то, по крайней мере, Трейси делала для дочери все, что было в ее силах.

Кроме того, жизнь в браке далеко не всегда является чем-то благословенным и самодостаточным, как это часто кажется со стороны.

Взять, к примеру, Николаса Форбса, поверенного ее покойной родственницы, а теперь и ее тоже. Он имел красавицу жену, приходящуюся сводной сестрой баснословно богатому местному бизнесмену, двух прекрасных детей, успешную практику и дом в одном из самых престижных районов города – свадебный подарок брата Клариссы Форбс, и все же… И все же, судя по ходящим в городе сплетням, семейная жизнь Форбсов была далека от совершенства.

Да и сам Николас намекнул ей об этом. Трейси пришлось даже прервать его, чтобы дать понять: она меньше всего желает вмешиваться в чью-либо личную жизнь и не уважает тех, кто предает гласности интимные взаимоотношения в семье, должные, по ее мнению, связывать преданных друг другу людей. Она полагала крайне непорядочным обсуждать сугубо личные проблемы с посторонним человеком, если этот человек не является профессиональным адвокатом или врачом. Кроме того, Трейси почти не знала Николаса Форбса. Однако его профессиональные услуги и желание помочь разобраться во множестве мелких проблем, связанных с организацией своего, пусть даже и мелкого бизнеса, согревали душу и приободряли ее, заставляли думать, что, может быть, настала пора преодолеть сформировавшееся за последние годы неприятие мужского пола.

Николас ей нравился, но совсем не в качестве поклонника, а скорее как личность, по-дружески настроенное человеческое существо. Что же касается секса… На лице Трейси безотчетно появилась презрительная гримаса.

С сексуальной точки зрения она была совершенно безразлична к мужчинам, как в общем, так и в частности. И это ее вполне устраивало.

Будучи женщиной умной, Трейси прекрасно понимала, что далеко не все мужчины должны походить на отца Люси и что даже тот со временем мог повзрослеть и поумнеть. Но, даже зная, что глупо избегать всех представителей противоположного пола подряд, эмоционально и даже физически она чувствовала себя в безопасности лишь тогда, когда держалась от них на достаточном расстоянии.

Однако, несмотря на это, Трейси делала все возможное, чтобы не передать свои страхи и нелюбовь к мужчинам Люси. Как матери ей хотелось, чтобы дочь имела все, чего была лишена она сама: веру в себя и в людей, которая позволит ей, когда настанет время, легко идти на контакты с другими людьми, – качество, которого Трейси так и не приобрела.

Для Люси она желала счастья, успеха, безопасности. Она старалась не допустить, чтобы дочь ощущала себя неполноценной из-за принадлежности к женскому полу, давала ей почувствовать свои достоинства. Но больше всего Трейси хотела для Люси уверенности в себе, проистекающей из понимания того, что она никогда не окажется в зависимости от другого человека, ни в эмоциональной, ни в материальной.

Люси росла ребенком развитым и сообразительным, и ей наверняка будет намного лучше в атмосфере небольшой школы, где девочке смогут уделять гораздо больше внимания. К тому же в отличие от Трейси она легко заводила друзей. Поэтому мать не боялась, что дочь будет чувствовать себя на новом месте одинокой или заброшенной.

И правда, Люси очень скоро успела подружиться с девочкой, семья которой жила неподалеку от них. Ее родители владели магазином, торгующим обоями. Глава семьи сам занимался обойными работами, и именно он оклеил потолки в их квартире на втором этаже, подшучивая при этом над их наклоном, дом был старинный, построенный еще в восемнадцатом веке.

Энн и Том Филдинг оказались приятной парой, обоим было лет под сорок. Сузан, их младший ребенок, имела двух старших братьев. Хотя Трейси относилась к Тому, как к любому мужчине, с привычной сдержанностью, даже несмотря на всю его неподдельную заботливость, теплая доброжелательность его жёны невольно привлекала ее.

Филдинги приложили все усилия, чтобы ввести Трейси в местное общество, охотно давали деловые советы и с удовольствием принимали Люси с матерью у себя дома.

Их собственный магазин, не в пример магазину Трейси, имел две витрины. На втором этаже дома располагались просторные апартаменты, в оформлении которых Энн проявила несомненный художественный вкус. Трейси привела в полный восторг отделанная мрамором ванная комната, расписанная в весьма оригинальной технике, хотя Энн со свойственной ей скромностью заверила, что перенять ее не составляет никакого труда.

Кроме того, к их дому, как и к ее собственному, примыкал участок, однако не запущенный, а аккуратно разбитый на красивый внутренний двор, предназначенный для отдыха, и прекрасно ухоженный огород, при виде которого у Трейси зачесались руки от желания поскорее заняться своим.

В настоящий момент Люси как раз гостила у Филдингов. И Трейси, с трудом оторвавшись от созерцания витрины, искусно задрапированной тканью, служившей прекрасным фоном для экспозиции зимней обуви, взглянула на часы.

Господи, неужели так поздно? Всполошилась она. Люси может подумать, что мама про нее забыла. Оформление витрины заняло гораздо больше времени, чем Трейси предполагала, не говоря уже о долгом телефонном звонке от одного из поставщиков обуви. Пора было переодеваться и идти к Филдингам.

Энн пригласила их обеих на семейное чаепитие, и Трейси, не желая злоупотреблять любезностью хозяйки, неохотно согласилась. Она чувствовала себя неловко оттого, что ничем не могла пока ответить на их гостеприимство.

Собственно говоря, Трейси, вероятнее всего, отклонила бы предложение, если бы вчера поздно вечером, когда они с Люси уже собирались ложиться спать, к ним как снег на голову не свалился ее поверенный Николас Форбс, объяснив, что проезжал мимо и решил навестить их.

Она, как и дочь, не привыкла видеть у себя дома мужчин, но постаралась скрыть охватившее ее возмущение и раздражение. В конце концов, это была просто любезность, дружеский визит. И все же… Все же…

Скорее всего, Трейси ошибалась, но ей по казался подозрительным взгляд, которым Николас окинул ее обтянутую джинсами и майкой с короткими рукавами фигуру. Взгляд этот был не то чтобы похотливым, но, без сомнения, не лишенным сексуального интереса.

Конечно, от той восемнадцатилетней девушки, безропотно перенесшей болезненное и неумелое обращение гораздо более сильного, чем она, парня, ставшего ее первым и единственным сексуальным партнером, не осталось почти ничего. Теперь, в свои двадцать девять лет, Трейси разбиралась в людях гораздо лучше, чем тогда. Да, она избегала секса, выкинула его из своей жизни, не испытывая при этом ни желания, ни любопытства, и не нуждалась в этом смысле в мужчине без всяких для себя неудобств.

Разумеется, находились типы, пытавшиеся убедить ее пересмотреть свою позицию. Но каждый раз Трейси твердо и решительно отказывала им, ясно давая понять, что они только зря теряют время. И вот теперь она никак не могла взять в толк, что заставило такого человека, как Николас Форбс, имеющего к тому же на редкость привлекательную жену, проявить интерес к женщине вроде нее. К женщине, которая не в состоянии одеться во что-нибудь иное, кроме самого дешевого готового платья, у которой нет ни денег, ни времени на визиты к парикмахеру и в салоны красоты и чьи руки огрубели от работы, руки, гораздо более пригодные к труду, чем к чувственным ласкам.

Может быть, его привлекало то, что она одинока? Слишком часто приходилось ей сталкиваться с подобным отношением к себе, чтобы питать какие-либо иллюзии. Мужчины, от которых этого вроде бы никак нельзя ожидать, вдруг начинали вести себя самым неподобающим образом.

Например, учитель Люси, пришедший к ним домой под предлогом того, что ему надо обсудить с ней школьную работу дочери. Или заведующий отделом из обувного магазина, в котором Трейси работала. Их было множество, и все они, без сомнения, считались людьми респектабельными и уважаемыми и некогда клялись в верности до гробовой доски своим женам.

Тем не менее, Трейси никак не могла понять причины, по которой Николас Форбс хотел бы провести время с ней. Она не отличалась красотой, во всяком случае, была не так красива, как его жена. Трейси как-то видела ее в офисе Николаса. Не обращая никакого внимания на присутствие незнакомой ей женщины, Кларисса бесцеремонно ворвалась в кабинет. Красивая блондинка чуть старше тридцати, избалованная и несколько раздражительная, с ужимками маленькой капризной девочки.

Трейси она не понравилась, стоило лишь ей услышать, как по-детски надув губы, Кларисса требовала от мужа, чтобы тот согласился с ее планами переделки гостиной. Сразу стало ясно, какая между ней и разряженной красоткой непреодолимая пропасть.

Вряд ли Клариссе Форбс приходилось в жизни о чем-нибудь мечтать. На ней была дорогая, пошитая на заказ одежда, а красивые ухоженные волосы и руки ясно свидетельствовали о том, что это женщина, которую обожают и лелеют и главной заботой которой являются она сама и ее желания.

Кларисса была небольшого роста, с круглыми голубыми глазами и правильными чертами лица. Трейси, высокая, с густой гривой каштановых волос, одетая к тому же в дешевые хлопчатобумажные юбку и блузку, сразу почувствовала себя неуютно.

Вероятно, потому, что ей никогда этого не говорили, Трейси понятия не имела о классической красоте своего овального лица с высокими скулами и четкими линиями. Она даже не догадывалась о том, что тонкая шея, полные, чувственные губы, слегка испуганный взгляд придавали ей беззащитный вид, поражающий воображение мужчин. Не подозревала, что ее безыскусность и непритязательность могут показаться глотком чистой, холодной воды человеку, которому опостылела притворная приветливость жены, способной в любой момент, стоит лишь поперечить ей хоть в чем-нибудь, превратиться в сварливую бабу.

Не испытывая ни малейшего желания привлекать к себе внимание представителей противоположного пола, Трейси считала, что и не привлекает его. Она действительно никогда не поощряла ухаживания мужчин, не давала повода подумать, что нуждается в них, не догадываясь, что подобное безразличие само по себе еще больше влекло их к ней, будило в них любопытство и желание разрушить стены, за которыми она пряталась…

Она избавилась от Николаса Форбса так быстро, как только могла, решительно заявив, что это время суток целиком посвящено Люси. Нимало не смутившись, он предложил пойти куда-нибудь выпить и поболтать без помех завтра или когда-либо еще, но немедленно получил твердый отказ.

Трейси более чем ясно дала понять Николасу, как бы она ни уважала его добросовестность в качестве адвоката, о каких-либо более доверительных отношениях между ними не может быть и речи, особенно если это касается обсуждения его семейных дел. Она догадывалась, что это может кончиться только неприятностями.

Даже если бы предлагаемое им дружеское общение включало в себя Клариссу, даже если бы Кларисса сама пожелала принять ее в круг своих друзей, Трейси все равно чувствовала бы себя с ними не в своей тарелке. Форбсы, хотя и не принадлежали к элите местного общества, жили весьма респектабельно и обеспеченно.

Энн Филдинг как-то упомянула в разговоре о том, что сводный брат Клариссы, человек необыкновенно богатый, благодаря своим многочисленным компаниям и деловым связям обеспечивал большую часть практики Николаса.

– Я училась вместе с Николасом в школе, – добавила она с многозначительной гримасой. – Может быть, мне не стоит говорить об этом, но, как мне кажется, он начинает понимать, что женитьба на богатой девушке совсем не сахар. Кларисса очень капризна. Джеймс избаловал ее до невозможности, хотя между ними всего три или четыре года разницы. Поразительно, насколько глупо могут вести себя даже самые умные мужчины, не правда ли? Отец Джеймса был вторым мужем матери Клариссы; оба они погибли в авиакатастрофе как раз перед тем, как ей исполнился двадцать один год. Кларисса тогда чуть с ума не сошла от горя. И хотя официально она считалась уже взрослой, Джеймс фактически заменил ей родителей и с тех пор оберегает и защищает ее, по-моему, даже чересчур. Потворствуя ей до такой степени, он наказывает самого себя. Кларисса относится к нему очень ревниво, сомневаюсь, чтобы она позволила какой-либо женщине занять место возле него.

– Но может быть, ему это по душе, – возразила Трейси. – Некоторым мужчинам нравится, когда в их жизни есть женщины, которые от них зависят – эмоционально или финансово.

Внимательно и задумчиво посмотрев на нее, Энн Филдинг заметила:

– Некоторым нравится, но я не рискнула бы отнести Джеймса Уоррена к этой категории. Он слишком умен и слишком… слишком цельная личность, чтобы наслаждаться своим превосходством над другим человеком. Нет, как мне кажется, Джеймс просто привык к мысли, что Кларисса нуждается в нем и не хочет видеть реального положения вещей.

К слову сказать, Кларисса не слишком популярна среди местных жителей. Большинство жалеют Николаса, хотя чувствуют, что он сам виноват в своих несчастьях. Похоже, его жена не в силах удовлетвориться тем, что может дать ей Ник, и не способна забыть разницу между прежней жизнью с братом и теперешней с мужем.

– Но, как мне кажется, они живут очень благополучно, – не могла смолчать Трейси, вспомнив окруженный деревьями новый дом в псевдовикторианском стиле, который показал ей Николас, когда они проезжали мимо.

Лично она предпочитала здания более старой постройки, и вряд ли ей понравились бы разукрашенные фестонами ставни и чересчур роскошно, судя по разговору Клариссы с Николасом, отделанные комнаты.

– Да, это так, – согласилась Энн, наморщив нос. – Но я подозреваю, что Кларисса до сих пор получает денежную помощь от Джеймса. Иначе они никак не могла бы позволить себе «Мерседес», столь дорогую одежду и обучение обоих мальчиков в престижной частной школе. Сомневаюсь, что она вообще понимает значение слова «экономия». Они держат горничную, экономку, а пока дети не пошли в школу, у них была няня. Как ни велика практика Ника, сомневаюсь, что его заработка хватает на все это. Но даже самому добродушному человеку вряд ли понравится такая финансовая зависимость от брата своей жены.

Разумеется, он связан по рукам и ногам. Не секрет, что большую часть клиентов Ник получает благодаря Джеймсу. И я ему ни капельки не завидую… Хотя иногда пытаюсь представить себе, что значит иметь возможность пойти и сразу купить себе три новых дорогих платья.

При этих словах она непринужденно рассмеялась, что заставило Трейси проникнуться к новой знакомой еще более теплым чувством. Знай она Энн получше, у нее могло бы возникнуть искушение рассказать о визите Николаса и попросить совета. Но появившаяся вскоре после рождения Люси твердая решимость быть независимой и показать всему миру свою способность жить самостоятельно, превратила ее в довольно скрытную особу. Трейси было очень трудно обратиться за поддержкой или помощью к другим людям, какими бы симпатичными они ей ни казались.

С тем, что Николас, возможно, питает к ней более дружеские чувства, чем следовало бы, ей придется разбираться лично.

Впрочем, если действовать тактично, это будет не слишком трудно. К тому же, вполне вероятно, она приняла происшедшее слишком близко к сердцу, слишком резко отреагировала на обыкновенное проявление дружелюбия. Ведь Николас не сказал и не сделал ничего, что позволило бы предположить обратное, а у нее и без этого есть чем заняться. К примеру, своим магазином.

Еще несколько дней, и его можно будет открыть. Трейси почувствовала, что ее переполняет возбуждение и нетерпеливое ожидание. Она широко разрекламировала это событие в местной прессе и прекрасно рассчитала время – в общем, сделала все, чтобы обеспечить успех. Остальное было в руках Божьих, и оставалось только надеяться на то, что он будет к ней благосклонен…

Бросив последний одобрительный взгляд на витрину, Трейси повернулась и открыла дверь магазина. Уже закрывая ее за собой, она вдруг увидела мужчину, входящего вслед за ней, и на какое-то мгновение, взглянув в его хмурое лицо, ощутила в душе холодок нехорошего предчувствия.

Совершенно незнакомый ей человек был одет весьма непритязательно, в потертые синие джинсы и клетчатую рубашку с короткими рукавами – явное свидетельство теплого летнего дня. Его темные волосы были растрепаны, на щеках и подбородке проступала темная щетина, но, несмотря на это, мужчину словно окружал ореол властности и мужественной силы. Трейси не сразу нашлась, что ему сказать. Прошла, наверное, пара минут, прежде чем она сумела выговорить:

– Извините, но магазин еще не работает. Открытие состоится в воскресенье.

– Я это знаю. – Голос звучал холодно, немного скрипуче и напряженно, как будто незнакомец был очень зол, но сдерживался.

Взглянув на него повнимательней, Трейси увидела, что так оно и есть, это было заметно по холодку в серых глазах и плотно сжатым губам. От предчувствия беды сердце замерло.

– Кроме того, я вовсе не собираюсь покупать у вас обувь, мисс Картер.

Не собирается? В таком случае что ему надо? Может быть, это местный чиновник? Не нарушила ли она ненароком какое-нибудь правило организации торговли?

Обеспокоено нахмурившись, Трейси неуверенно спросила:

– Но тогда… тогда… зачем вы сюда пришли?

– А вот это, – резко ответил он, – я хотел бы обсудить с вами наедине!

Наедине. Сердце ее дрогнуло. Когда-то, давным-давно, другой мужчина тоже захотел обсудить с ней кое-что наедине. В результате этого «обсуждения» на свет появилась Люси, и хотя смешно было предполагать, что у неожиданного посетителя на уме то же самое, Трейси не смогла сдержать испуганной дрожи.

– Боюсь… боюсь, что это невозможно, – торопливо проговорила она. – Видите ли, я как раз собиралась забрать свою дочь… Может быть, если мы договоримся о следующей встрече…

Он хрипло рассмеялся.

– О, вам только этого и надо, не правда ли? Интересно, что творится сейчас в вашей хитроумной головке, мисс Картер? Что ж, извините, но у меня нет времени на заигрывания с женщинами. Я хочу от вас только одного – заверения в том, что с этого дня вы прекратите всякие отношения с моим зятем.

Трейси от удивления даже открыла рот. Этот человек явно пришел не по адресу… А может, он просто сумасшедший. Гнев пересилил страх.

– Извините, но ничем не могу вам помочь! – резко ответила она.

Действительно, о чем он говорит? Должно быть, просто перепутал ее с кем-нибудь. Столь необычное поведение можно было объяснить только этим.

Но тут ничего не понимающая Трейси увидела, как мужчина вытащил из заднего кармана джинсов чековую книжку и, презрительно скривившись, открыл ее.

– Понятно, – протянул он. – Что ж, надеюсь, это поможет убедить вас. Как видите, я готов ко всему, мисс Картер. Разумеется, я не предполагал, что вы прекратите эту постыдную любовную связь из одной сердечной доброты, которой, уверен, у вас нет. Десяти тысяч фунтов хватит?

– Десяти тысяч фунтов… – Она почувствовала головокружение.

– Вам этого мало? Что ж, назовите свою цену.

Трейси заметила промелькнувшее в его глазах гадливое выражение, и крайнее изумление уступило место ярости.

– Вон отсюда! – потребовала она. – Вон, пока… пока я не вызвала полицию!

Слишком много эмоций, досадливо подумала Трейси, это может быть опасным. Мужчина явно не в себе. Кто знает, что способно прийти такому в голову, если она будет угрожать ему?

– Весьма эффектно, но едва ли убедительно. Да и что вы им можете сказать? Что я предложил вам десять тысяч фунтов с целью предотвратить крушение семьи моей сестры? Они решат, что с вами поступили вполне честно. В нашем городе людям небезразлична судьба соседа. Даю вам двадцать четыре часа на то, чтобы обдумать мое предложение. А после этого… Что ж, так или иначе, но я собираюсь остановить вас.

Не в состоянии вымолвить ни слова, Трейси молча наблюдала за тем, как он открывает дверь и выходит из магазина. Она так и стояла на том же месте вся в холодном поту от пережитого, когда несколько минут спустя в магазине появилась Энн Филдинг, ведущая за руку Люси.

– Что тут мог делать Джеймс Уоррен? – поинтересовалась она. – Он всегда проявляет нечто вроде патриархального интереса ко всему, что делается в округе, – наверное, потому, что принадлежит к семье основателей города. Но никогда бы не подумала, что его сможет заинтересовать магазин детской обуви. Если только… – Она внимательно посмотрела на Трейси и озабочено воскликнула: – Трейси… что с вами? Люси, сбегай наверх и принеси маме стакан воды. Кажется, она плохо себя чувствует.

– Вы не можете повторить это еще раз, Энн? – с трудом выговорила Трейси.

– Повторить что? – с удивлением спросила ее приятельница.

– Скажите еще раз, кто сейчас вышел из магазина.

Энн нахмурилась.

– Пожалуйста… Джеймс Уоррен, разумеется.

– Джеймс Уоррен. – Губы Трейси скривились в горькой усмешке.

Все ясно. Теперь не надо гадать, чьи права так страстно защищал неожиданный посетитель. Оставалось только выяснить, с чего он взял, будто она проявляет интерес к Николасу Форбсу или к его семье. Если уж на то пошло, если его действительно волнует судьба сестры, то надо было обращаться к ней самой, потому что именно ее поступки, ее поведение, ее стремление всюду выставлять себя напоказ и подчеркивать разницу между братом и мужем – именно это больше всего угрожало ее браку.

– В чем дело, – продолжала беспокоиться Энн. – Когда я вошла, вы выглядели такой бледной, как будто вот-вот упадете в обморок.

Быстро ухватившись за неосознанно предложенное Энн объяснение своего состояния, Трейси с готовностью согласилась:

– Да, мне стало дурно. Думаю, это все из-за жары.

– Конечно, вам пришлось нелегко. Я знаю это по собственному опыту. Когда-то мы с Томом тоже начинали свое дело. Но уверена, у вас будет все хорошо, раз уж сам Джеймс Уоррен решил взять вас под свое крыло…

Трейси невесело рассмеялась.

– Я совершенно не нуждаюсь в покровительстве человека, воображающего себя местным лордом… Спасибо, что привели Люси, – быстро сменила она тему, ясно давая понять, что хочет побыть одна, и Энн, попрощавшись, тактично удалилась.

Оставшись одна, Трейси задумчиво уставилась в пустое пространство перед собой.

Джеймс Уоррен. Так, значит, это был могущественный сводный брат Клариссы Форбс. Весьма внушительного вида джентльмен, но ее он не запугает. И стоит ему вновь появиться здесь со своими смехотворными обвинениями, она ясно даст ему понять всю их абсурдность.

Как только он осмелился предположить такое?.. Как только осмелился?.. Трейси нахмурилась. Но откуда ему пришла в голову мысль о том, что у нее могут быть какие-то иные отношения с Николасом, помимо чисто деловых?

Выяснить это можно было только одним способом. Когда всемогущий Уоррен заявится сюда со своими угрозами в следующий раз, она должна быть во всеоружии. Надо позвонить Николасу Форбсу и разузнать, с чего это его шурин решил, будто бы они состоят в любовной связи. Более того, это следовало сделать прямо сейчас, прежде чем ее гнев остынет и верх возьмет разумное начало.

 

2

Устроив Люси в их маленькой гостиной и выслушав ее оживленный рассказ о событиях дня, Трейси прошла в комнату, которую отвела под свой кабинет, и сняла трубку телефона.

Когда она попросила соединить ее с мистером Форбсом, секретарша несколько замялась, и Трейси нахмурилась – ей не понравилась перемена в поведении девушки. Обычно тон ее был приветлив, время от времени они даже обменивались несколькими вежливыми фразами.

Однако сам Николас, судя по голосу, был рад слышать ее. Не желая из осторожности обсуждать визит Джеймса Уоррена по телефону, Трейси спросила, не сможет ли он приехать к ней для разговора.

– Боюсь, дело не терпит отлагательства, – сказала Трейси.

– Нет проблем. Буду у вас минут через десять. Кларисса собирается устроить вечером небольшую вечеринку, и я обещал не опаздывать. Джеймс только что вернулся из Штатов и тоже присоединится к нам.

Повесив трубку, Трейси подумала, что, если бы она прислуживала за столом, то непременно положила бы в тарелку Уоррена полную ложку чего-нибудь горького. Как только он посмел явиться сюда, угрожать ей, обвинять в чем-то… да еще основываясь на самых нелепых предположениях?

В ожидании Николаса Трейси сердито мерила шагами свой маленькой кабинет.

А ведь она столь многого ждала от новой жизни, была так счастлива. И вот внезапно ее счастье померкло, как солнце, прикрытое темным облаком, хотя ее вины в том, что ее угораздило ввязаться в конфликт с самым богатым и влиятельным жителем Эплфорта, нет.

Что ж, неважно, сказала Трейси сама себе, гордо подняв голову. Пусть только попробует. Когда все узнают, что Джеймс Уоррен пытался подкупить ее, ни в чем не виновную женщину, приписав ей несуществующую любовную связь с мужчиной, являющимся лишь ее поверенным в делах, пострадает в первую очередь он сам. Его репутация человека, достойного всяческого уважения…

Николас действительно приехал через десять минут. Проведя его через магазин, Трейси направилась наверх, в свой кабинет. Для этого им пришлось пройти через гостиную, и Люси, обернувшись, просияла.

Николас был добр с детьми, и они отвечали ему тем же. Увидев, что девочка принялась возбужденно рассказывать ему о том, как провела день, Трейси ощутила болезненный укол в сердце. Люси должна была иметь это по праву – отца, которому могла бы поверять свои маленькие радости и проблемы.

Хотя у самой Трейси никогда не возникало ощущения, что в жизни им не хватает мужчины, она понимала: чувства ребенка могут быть совсем иными. Вопрос отсутствия отца редко вставал между ними. В большой городской школе, где раньше училась Люси, дети без отцов составляли чуть ли не большинство учащихся.

Трейси сочла нужным как можно более спокойно и обстоятельно рассказать дочери об обстоятельствах ее появления на свет, естественно, отредактировав свое повествование таким образом, чтобы оно было понятно маленькому ребенку. Чуткая Люси, по всей видимости, уловила, что мать предпочитает не касаться этой темы, и больше ни о чем не спрашивала.

Внезапно с болью в сердце Трейси поняла: полагая, что они с дочерью живут содержательной и цельной жизнью, она смотрела на ситуацию только со своей точки зрения. Никогда раньше ей не приходило в голову, что Люси может не хватать отца, хотя едва ли девочка сама осознавала это.

И теперь, глядя на дочь, весело болтающую с подшучивающим над ней Николасом, Трейси чувствовала, как ее охватывают неуверенность и опасения. Неужели Люси действительно втайне лелеет мысль о мужчине в доме? Об отце?

– Что случилось? – спросил Николас, когда они очутились наедине в кабинете. – По телефону вы показались мне озабоченной.

– Озабоченная – это слишком мягко сказано, – раздраженно возразила Трейси. – Сегодня меня навестил ваш шурин. Он почему-то решил, что у нас с вами роман, и явился сюда с требованием, чтобы мы перестали встречаться. За это он предложил мне десять тысяч фунтов.

– Десять тысяч! – Николас присвистнул. – Вы их взяли?

Трейси взглянула на него с недоумением. Он улыбался, но за улыбкой таилась неуверенность, может быть, даже вина.

– Нет, не взяла. Но я просила вас приехать совсем не поэтому. Мне хочется понять, с чего это ему взбрело в голову, что мы с вами любовники, не говоря уже о попытке запугать и подкупить меня.

Повернувшись к ней спиной, Николас взял с ее стола пресс-папье и нервным движением взвесил его на ладони.

– Николас, что творится? – настойчиво продолжила Трейси, заметив его желание уйти от ответа. – И, пожалуйста, не говорите, что не знаете, – добавила она, отнимая у него пресс-папье. – Ведь совершенно очевидно, что это не так.

Немного помедлив, он пожал плечами и, испытывая явную неловкость, признался:

– По всей видимости, вина тут моя… Хотя у меня не было намерения… то есть я никак не предполагал, что Кларисса способна на такое…

– Подождите минуточку, – нахмурившись, прервала его Трейси. – Вы хотите сказать, что о нашем воображаемом романе Уоррену рассказала Кларисса? Но как подобная чушь могла прийти ей в голову? Все знают, насколько вы привязаны к ней и…

– В этом-то все и дело, – с горечью вставил Николас. – Слишком долго я позволял ей вытирать об меня ноги. Меня тошнит от ее придирок, постоянных упреков и насмешек… попыток выставить меня идиотом. Я уже говорил Клариссе, что, если она больше не любит меня, то нам надо разойтись. Хотя ради детей… Как бы то ни было, Кларисса этого не хочет… во всяком случае, так она мне заявила.

Тогда я подумал, не попробовать ли возбудить в ней ревность, заставив поверить в то, будто мною заинтересовалась другая женщина… Женщина, которая не презирает меня и не сравнивает постоянно с другим мужчиной. Кларисса всегда была очень ревнива… и, видимо, затея сработала лучше, чем я мог предположить.

Трейси не верила своим ушам.

– Вы хотите сказать, будто намеренно дали ей понять, что у нас с вами любовная связь, несмотря на то, что в этом нет ни крупицы правды? – в ужасе спросила она.

К чести Николаса, он выглядел искренне смущенным.

– Мне и в голову не могло прийти, что дело зайдет настолько далеко. К тому же я вовсе не говорил Клариссе, что у нас с вами роман, а просто рассказывал ей о вас, восхищался вами… Ну, вы сами знаете… Разве мог я предположить, что она обратится к Джеймсу… хотя следовало бы. Кларисса всегда бежит к брату со всеми своими проблемами. Он для нее важнее, чем я…

Покраснев, он замолчал, и Трейси поняла, что от ревности страдала ни одна Кларисса. Вся эта история казалась ей все более и более неприятной.

– Вам придется сказать ей всю правду, – решительно объявила она. – И вашему шурину тоже!

Николас побледнел и отвел взгляд.

– Я это сделаю, – пообещал он. – Но не сейчас. Если мне удастся заставить ее понять…

– Нет! – запротестовала Трейси; она была вне себя от гнева. Как только он посмел использовать ее подобным образом, не дав ей знать, не спросив согласия? – Я могу понять ваше желание сохранить семью, – твердо продолжила она. – Но не думаю, что выбранный вами путь верен. Почему бы вам просто не поговорить с Клариссой откровенно? Скажите, что любите ее и вас обижает постоянное сравнение с шурином. Что вы хотите сделать ваш брак счастливым. Ведь для этого есть все основания. Наверняка вы вступили в брак по любви… У вас двое прекрасных детей…

– Один из которых был зачат еще до свадьбы, – сказал Николас, несказанно удивив ее подобной откровенностью… – О, разумеется, я хотел жениться на ней, был безумно влюблен, но Кларисса… Понимаете, я так до сих пор и не знаю, почему она вышла за меня. Потому ли, что любила, или из-за беременности? Иногда у меня даже возникает сомнение, мой ли сын Алек. Видите ли, когда мы впервые познакомились, Кларисса встречалась с другим мужчиной, женатым мужчиной. Она воспользовалась мной, чтобы отвлечь внимание Джеймса. Он весьма строг в подобных вещах, настоящий моралист.

Слушать все это было крайне неприятно. Трейси испытывала к Николасу чувство жалости с примесью презрения. Что же касается Клариссы…

– Вы должны рассказать жене правду, Николас, – стояла она на своем. – Ваш шурин дал мне двадцать четыре часа на то, чтобы обдумать его предложение. И заверил меня, что, если я откажусь, он найдет способ заставить меня сделать это. Мистер Уоррен пользуется в этом городе большим влиянием, и я не могу позволить себе стать его врагом, каково бы ни было мое мнение о человеке, который верит обвинениям, выдвигаемым против других, даже не пытаясь проверить их. Боюсь, что ничем не могу помочь вам с вашими проблемами. Более того, если вы не скажете ему правду, то скажу я.

– Сделаю что смогу, – согласно кивнул Николас. – Но разубедить Клариссу будет нелегко.

– Неужели? – холодно возразила Трейси. – Вы меня удивляете. По-моему, уверить ее в том, что у нас с вами роман, вам удалось с легкостью. Разве труднее будет сказать ей правду?

– Сделаю что смогу, – повторил Николас.

Однако, провожая его, Трейси чувствовала, что хотела бы иметь больше уверенности в его решимости раскрыть Клариссе истинное положение вещей и помочь разобраться в сложившейся ситуации. Когда он уселся за руль, она спросила еще раз:

– Так я могу не сомневаться в том, что ваша жена все узнает, Николас?

Его улыбка была болезненной и вымученной, но Трейси не имела возможности позволить себе такую роскошь, как жалость. Он ведь не думал о ней, когда легкомысленно, не предупредив, втянул ее в эту авантюру. Кроме того, он и Кларисса, по всей видимости, стоят друг друга. Она не уважала взрослых людей, с детской бездумной жестокостью играющих чувствами друг друга.

Без сомнения, любой счастливый брак и вообще любые достойные уважения человеческие отношения подразумевают полное доверие, преданность, взаимную искренность и честность… Если, конечно, чувство, которое люди называют любовью, существует.

Если же то, что связывает Николаса и Клариссу, принято считать любовью, стоит только радоваться, что ей не пришлось это пережить.

Но тут она вспомнила о Люси. Люси, которую Трейси, пусть даже не по своей вине, лишила очень важной составляющей жизни. Не будет ли ее дочь, повзрослев, испытывать сложности в отношениях с мужчинами? Не приведут ли в будущем отсутствие отца, недостаток мужского воспитания к эмоциональным проблемам и нервным срывам?

Эта мысль ей не понравилась, и Трейси постаралась поскорее забыть о ней. Но позднее, слушая рассказ Люси о дне, проведенном у Филдингов, о том, как Том спрашивал совета Сузан при перекраске стен ее спальни, она уловила в голосе дочери нотку тоскливой зависти. Хотя новая комната Люси не шла ни в какое сравнение с тесной и сырой спальней в их прежней городской квартире, стены ее тоже требовали обновления. Из-за необходимости открыть магазин до начала учебного года у Трейси не было времени заняться квартирой. Когда дело наладится, она обязательно приведет их жилище в божеский вид.

У нее была масса идей, множество планов, и, выкинув из головы Джеймса Уоррена и его угрозы, Трейси начала обсуждать с Люси детали будущей отделки ее новой комнаты.

После того как девочка приняла ванну и отправилась спать, Трейси оглядела гостиную, мысленно представляя себе стены, окрашенными в солнечно-желтый цвет. Красивый бордюр поверху прибавит комнате индивидуальности.

За последние годы Трейси научилась массе вещей. Вот и сейчас, взглянув на удобную кушетку, которую когда-то купила на распродаже, она решила, что пришла пора обтянуть ее заново, на этот раз, может быть, настоящей камкой. Люси подросла, и требования к тому, чтобы на материи не были видны пятна, отпали. Покойная бабушка наотрез отказывалась от каких-либо усовершенствований, и в комнатах до сих пор сохранились камины со старинными экранами.

– Они стоят кучу денег, – с легкой завистью сказала ей Энн Филдинг, впервые перешагнув порог ее дома. – Не мешало бы их оставить.

Кроме двух приличного размера спален, гостиной, маленькой комнаты, которую она превратила в свой кабинет, и ванной, была еще кухня, она же столовая. В будущем Трейси надеялась сделать пристройку к первому этажу с большими, до самого пола, открывающимися окнами, чтобы летом они с дочерью могли за едой любоваться маленьким садиком.

Но это в будущем. Что же касается настоящего… Трейси угрюмо смотрела в окно, не замечая расстилающегося перед ней чудесного сельского пейзажа.

Она страшно злилась на то, что Николас впутал ее в свои личные дела, и совершенно не понимала, как Кларисса могла быть настолько глупа, чтобы поверить в его откровенную ложь. Должна же эта женщина понимать, что муж любит ее до безумия… Правда, если она патологически ревнива, как это описал Николас, то… Трейси нахмурилась. Сложившаяся ситуация вызывала у нее отвращение, особенно отношения Клариссы со своим сводным братом. Ее зависимость от него казалась болезненной.

Неужели Джеймс Уоррен, как более старший и опытный человек, не видит всей опасности сложившейся ситуации? Неужели не понимает, что должен мягко и ненавязчиво добиваться того, чтобы сестра обращалась со своими эмоциональными проблемами к мужу, а не к нему? Не пора ли ему осторожно и безболезненно установить между ними надлежащую дистанцию?..

А может быть, Трейси просто столкнулась с очередным проявлением мужского тщеславия и слабости? Не доставляет ли Джеймсу Уоррену удовольствие столь явное обожание Клариссы?

По-прежнему ощущая беспокойство, Трейси отошла от окна. Через двадцать четыре часа… Через двадцать четыре часа он вернется, чтобы узнать ее решение. Интересно, подумала она, извинится ли Джеймс за свои несправедливые обвинения, когда узнает правду. Лично Трейси в этом сильно сомневалась. Не тот он человек, чтобы признаться в совершенной ошибке.

Утомленная событиями дня и напряженным ожиданием предстоящей презентации магазина, она легла в постель рано. О неудаче не хотелось и думать, все должно было окончиться успешно. Хотя бы ради Люси. Трейси уже заметила, как поздоровела и повеселела дочь в новом окружении. И как все больше и больше отдаляется от нее…

При виде того как охотно Люси проводит время у Филдингов, сердце ее невольно сжималось. Но Трейси напоминала себе, какую изолированную жизнь они вели прежде и как беспокоилась она по этому поводу, как хотела для дочери счастья, уверенности в себе и обеспеченной жизни.

Уснуть удалось не сразу и, проснувшись, Трейси обнаружила, что не только проспала, но чувствует все признаки приближающейся мигрени.

Мысленно проклиная Джеймса Уоррена и всю его семейку, она торопливо прошла в ванную. И тут оказалось, что единственные таблетки, которые помогали ей хоть как-то справиться с болью, закончились, а из собственного горького опыта Трейси знала – стоит только головной боли начаться, ее уже нельзя будет снять ничем.

К счастью, на соседней улице жил аптекарь, сочувственно выслушавший столь ранний звонок и согласившийся снабдить Трейси нужным лекарством. Ее отсутствие дома продлилось дольше, чем она предполагала, аптекарь оказался человеком общительным и любителем поболтать с покупателями. Услышав, кто она такая, он дружелюбно заявил:

– Ах да, конечно. Моя жена только вчера говорила, как это удачно, что у нас открывается приличный магазин детской обуви. Она всегда с ужасом ждет того дня, когда придется ехать с детьми в торговый центр, чтобы купить все нужное к школе. Настоящий кошмар, по ее выражению, так что полагаю, вы увидите ее у себя после открытия.

Трейси, разумеется, понимала, что не может прервать разглагольствования потенциального клиента без риска обидеть его, поэтому прошло добрых полчаса, прежде чем она наконец-то освободилась.

Поднимаясь по лестнице в квартиру, она вдруг поняла, что в доме стоит необычная тишина. Трейси все время твердила Люси, чтобы та без нее никогда никуда не ходила, не разговаривала с незнакомыми людьми, а тем более ничего не брала у них и вообще на все спрашивала позволения.

Выкрикивая имя дочери, она ворвалась в гостиную и замерла как вкопанная при виде стоящей в дверях кухни плачущей Люси.

– В чем дело, дорогая? – с беспокойством спросила Трейси, опускаясь на колени и обнимая дочь.

В серых детских глазах застыло виноватое и испуганное выражение. Взглянув через плечо Люси, Трейси увидела на полу кухни осколки фарфора.

– Прости меня. Я только хотела тебе помочь…

Один из осколков показался знакомым. Недавно, поддавшись соблазну, она купила очень красивый чайный сервиз, выглядевший просто роскошно среди ее дешевой, приобретенной на распродажах посуды.

– Я хотела приготовить тебе чашку чаю, – со слезами в голосе сказала Люси, – а чайник почему-то выскользнул из рук.

Заварочный чайник. Ну конечно, по-другому и не могло быть, самая дорогая вещь в сервизе. Хорошо еще, что он был без кипятка.

– Ничего страшного, – сказала Трейси как можно более утешающим тоном. – Такое может со всяким случиться.

Но все же, хотя она и постаралась успокоить дочь, а заодно и саму себя, твердя, что это был всего лишь кусок фарфора, сожаление по поводу потерянных денег не исчезало. И не то чтобы она была скупа и тряслась над каждым пенсом, просто не могла себе позволить… Трейси негромко вздохнула. Хотя, может быть, она сама виновата в случившемся… Люси сейчас находится как раз в таком возрасте, когда хочется чувствовать себя взрослой, помощницей матери. Надо было предвидеть это и немного подождать, а не делать столь дорогостоящие покупки.

День, как назло, оказался тяжелым, сплошные хлопоты и беспокойства. Плюс ко всему нервное напряжение из-за предстоящего столкновения с Джеймсом Уорреном.

А чего, собственно говоря, она опасается? Опасается… Трейси горько рассмеялась про себя. «Боится до смерти» – такое определение ее состояния было бы более точным. Но она не собирается показывать это ему. Ненавистный человек. Нет, пострадать должна не она, а он.

Трейси даже подумывала, а не исчезнуть ли ей куда-нибудь на время, но решила, что это будет проявлением трусости, к тому же бессмысленной. Она не собирается играть с этим человеком в прятки. Все, что ей надо, – это прояснить ситуацию, добиться, чтобы восторжествовала правда, и вернуться к своей жизни и своему делу, не опасаясь ничем не оправданных обвинений Уоррена.

После обеда пришла Сузан Филдинг и спросила, не разрешит ли Трейси Люси пойти к ним посмотреть, как ее отец красит спальню. Та отпустила дочь почти с радостью. Не то чтобы ей наскучила компания Люси, просто она не хотела, чтобы дочь оказалась свидетельницей ее выяснения отношений с Джеймсом Уорреном.

Когда наступило, а затем прошло назначенное им время, Трейси с облегчением вздохнула. Николас, должно быть, все-таки признался во всем, и Джеймс слишком смущен досадной ошибкой, чтобы явиться и признать свою неправоту.

Что ж, это ее вполне устраивало. Трейси совсем не хотелось его видеть, она еще не оправилась от вчерашней встречи.

Пробило четыре часа дня. Трейси собралась было приготовить себе чашку чаю, чтобы запить таблетки, которых требовала все еще болевшая голова, как раздался звонок в дверь. Она тут же догадалась, кто это был, но все равно, подойдя к двери и увидев в глазок стоящего на пороге Джеймса Уоррена, почувствовала, как сжалось ее сердце.

Какое-то мгновение Трейси боролась с искушением оставить дверь закрытой, но, заметив на другой стороне улицы с любопытством наблюдающего за этой сценой соседа, неохотно открыла ее и пропустила гостя внутрь.

– Весьма разумно с вашей стороны, – оскалясь, заметил Джеймс, входя в прихожую. – Ну что? – спросил он. – Надеюсь, вы приняли верное решение. В противном случае, повторяю, я не собираюсь стоять в стороне и наблюдать, как вы рушите семью моей сестры.

Трейси смотрела на него с упавшим сердцем. Николас не сказал шурину правду. Или сказал, но Джеймс предпочел не поверить ему.

Сурово поджав губы, она ответила:

– Мне нечего решать, потому что у меня нет любовной связи ни с вашим зятем, ни с кем-либо другим. Я их не завожу, мистер Уоррен, тем более с женатыми мужчинами.

– Неужели? – возразил он, насмешливо подняв брови. – Я был бы более расположен поверить вам, если бы не тот факт, что у вас есть незаконнорожденный ребенок, отец которого неизвестен. По вашему утверждению, по крайней мере.

От жестокости этих слов, от их безжалостной грубости у нее перехватило дыхание. А выражение ее лица ясно сказало Джеймсу, каким ударом стало для несчастной женщины подобное заявление.

Когда горло немного отпустило, Трейси дрожащим голосом, но как можно спокойнее произнесла:

– Люси была зачата, когда мне исполнилось всего восемнадцать, а в этом возрасте люди бывают порой глупыми и наивными. К несчастью, если они женщины, то эта глупость может привести к последствиям, влияющим на всю их дальнейшую жизнь.

Ей очень хотелось бросить ему в лицо слова Николаса о том, что его драгоценная сестрица тоже забеременела до свадьбы. Но она решила не опускаться до его уровня и, гордо вскинув голову, взглянула в глаза обидчику. С горьким удовлетворением Трейси увидела, как он нахмурился и помедлил, прежде чем продолжить.

– Ясно, – смягчив голос, сказал наконец Джеймс. – Николас значительно облегчил вашу ношу, не так ли? Вас ведь интересуют только его деньги? Но без моей поддержки, без работы, которой я его обеспечиваю, он не сможет заработать даже себе на жизнь. Что же касается стиля его жизни, то опять-таки без моей помощи он не в состоянии его поддерживать.

Столь откровенный цинизм ошеломил Трейси, и ее ответ был чисто инстинктивным:

– А почему мне не может быть нужен сам Николас? Если ваша обожаемая сестра презирает его, это не значит, что я должна питать к нему те же чувства. К тому же я вообще не понимаю, зачем она втянула в это дело вас. Ее вряд ли можно назвать преданной женой, не так ли? Весь город знает, что она предпочитает общаться с вами, а не с мужем, к вам она приходит за советом и конечно же за деньгами.

При этих словах лицо Джеймса исказила гримаса гнева и недовольства. Ему явно не понравилось то, что она сказала, совсем не понравилось. Но почему он полагает, что может оскорблять ее, не получая никакого отпора?

– На что именно вы намекаете? – грозным тоном спросил Джеймс, таким грозным, что Трейси внезапно охватила паника.

К ее ужасу, он сделал шаг вперед, глаза его горели огнем.

– Я ни на что не намекаю, – ответила она дрожащим голосом, – и не основываюсь на идиотских предположениях и ошибочных убеждениях взбалмошной особы, к тому же совершенно неверных. Весь город знает, что ваша сестра смотрит не в сторону мужа, а в вашу, что она постоянно унижает Николаса, сравнивая его с вами. И если он попытается найти внимание, теплоту и любовь вне пределов семьи, вряд ли кто-нибудь этому удивится.

– Так вот каково ваше оправдание. Значит, во всем виновата Кларисса? А вы не забыли, что у них двое детей, которым нужны как мать, так и отец?

– Так же, как и моей дочери! – бросила она в ответ.

– Что ж, за десять тысяч вы, вероятно, сможете купить себе мужчину, – грубо сказал Джеймс. – Вы ведь собираетесь принять мое предложение, не так ли?

Трейси пристально посмотрела на него.

– Нет, – процедила она сквозь зубы. – Нет, не собираюсь. Более того, я не приняла бы его, даже если бы это было сто тысяч.

– Сто тысяч. Так вот какова ваша цена. Хорошо, позвольте вам сказать…

– Нет, это вы позвольте мне вам сказать! – яростно перебила его Трейси. – Я не состою в связи с Николасом! Если не верите мне, спросите его самого.

– Да, я вам не верю, – решительно подтвердил он. – А что до того, чтобы спросить Ника… К вашему сведению, это было первое, что я сделал после того, как успокоил Клариссу. Представляете ли вы себе, что сделали с моей сестрой? Знаете ли, какая у нее тонкая нервная организация? Она постоянно находится на грани срыва и очень эмоционально ранима.

– Ну еще бы, – пробормотала она.

– Что вы хотите этим сказать?

Трейси уже перешла границу здравого смысла и осторожности.

– Я хочу сказать, – язвительным тоном начала она, – что ваша сестра – самая хитроумная и коварная женщина из всех, кого я когда-либо знала. А что до ее нервов, то бьюсь об заклад, они у нее из самой прочной стали. Если уж она так беспокоится за свою семью, то, может, ей постараться стать Николасу настоящей женой? Или вас обоих просто устраивает существующее положение вещей, когда Кларисса замужем за Николасом, а в действительности главным мужчиной в ее жизни являетесь вы?

Губы Джеймса побелели от гнева, глаза же, напротив, так потемнели, что стали почти черными.

– Боже мой! Как вы только посмели высказать столь мерзкое предположение? Обливая Клариссу грязью, вы даете понять, что намеренно пытаетесь разрушить семью моей сестры! Но, учтите, в любом случае я сделать так, чтобы вы сполна заплатили за свое коварство.

Когда он ушел, Трейси с облегчением прислонилась к стене. Тело болело так, будто ее избили, голова гудела, сердце билось как сумасшедшее. Успокойся, твердила она самой себе, успокойся. Он ушел… Все позади… Он ушел…

Правда, он угрожал ей, обвинял ее, напугал… Но что он сможет сделать? У нее не было любовной связи с Николасом, да и вообще ни с кем. При воспоминании о брошенных ей в лицо оскорблениях на нее нахлынула волна слабости.

Она давно перестала вспоминать неприятные обстоятельства, сопутствующие рождению Люси. Большинство людей, с которыми ей пришлось иметь дело, были слишком великодушны, слишком добры, слишком понятливы для того, чтобы затрагивать столь деликатный вопрос или хотя бы строить по этому поводу предположения.

А Трейси была не тем человеком, чтобы что-то объяснять или оправдываться. Да она ошиблась: искала любовь, а нашла лишь похоть. Это был глупый, безответственный поступок, но, учитывая крайнюю свою молодость и наивность, теперь, через двенадцать лет, Трейси испытывала к девушке, которой была когда-то, только жалость и сочувствие.

Если Джеймс Уоррен решил упрекнуть ее в ошибке, в неверном восприятии действительности, приведшем к зачатию Люси, – пускай. Это лишь подтверждает, что он просто не тот человек, с которым ей стоит иметь дело. И настанет день, пообещала себе Трейси, когда она с большим удовольствием скажет ему об этом.

Она имеет такое же право жить в этом городе, как и он. Ее корни, во всяком случае со стороны покойной бабушки, крепко сидят в здешней земле. Нежданное наследство, новое дело давали ей шанс выстроить для себя и Люси новую жизнь, и Трейси твердо решила идти выбранным путем. Ничто и никто, не говоря уже о человеке, подобном Джеймсу Уоррену, не помешает ей сделать это.

 

3

– Нервничаете?

Трейси улыбнулась Энн натянутой улыбкой.

– Да. А что, очень заметно?

– Совсем немного, – успокоила ее приятельница.

Через полчаса Трейси должна была открыть дверь магазина перед небольшой группой местных чиновников и журналистов, приглашенных на коктейль, который, по словам Энн, был просто необходим для рекламы.

Она возражала, что полученные от презентации выгоды не оправдают потраченных на него денег, но Энн убедила Трейси, что это крайне важно. Оставалось только надеяться, что подруга права.

Трейси собиралась приготовить напитки сама, чем несказанно удивила Николаса.

– Почему бы просто не заказать их?

Оказалось, что Кларисса в подобных случаях пользуется услугами одной местной фирмы. Эту фирму, занимающуюся организацией деловых обедов, коктейлей и тому подобным, основали две девушки, с которыми она училась в школе. Однако Трейси отказалась от их услуг, решив, что подобная расточительность ей не по карману. Энн Филдинг полностью одобрила ее намерения.

– Хотите, я помогу вам? – предложила она. – Сразу после замужества я начала посещать кулинарные курсы, но очень скоро Том убедил меня, что мои художественные наклонности больше пригодятся в магазине. Однако кое-какой опыт в приготовлении изысканных блюд я приобрела.

Энн сказала это как бы в шутку. Но Трейси, осматривая в первый раз дом Филдингов, была просто поражена несомненными способностями новой приятельницы в оформлении интерьеров. Неудивительно, что Том, когда дело касалось нюансов цветовой гаммы, находил помощь жены просто бесценной.

Именно Энн деликатно предложила ей идею оформления витрины. Она же посоветовала найти подходящие березовые ветви, которые позднее можно будет украсить искусственным снегом на Рождество и масками в канун Дня всех святых…

Трейси оглядела накрытый стол – пару козел с проложенными на них досками, накрытыми двумя старыми простынями. Торцы стола украшали гирлянды искусственных цветов, по цветовой гамме гармонирующие с оформлением витрины.

– Вы не представляете, насколько дешевле делать многие вещи самой, чем нанимать дорогостоящего оформителя. Главное – привлечь внимание людей. Трудно поверить, сколько заказов мы получили, когда одной весной я решила оформить нашу главную витрину под детскую комнату, от руки расписав ее сценками из детских сказок. Это было одно из наших самых рискованных предприятий, но и принесло оно самую большую выгоду.

Всегда надо помнить, что родители готовы тратить на детей большие деньги, особенно когда это касается их физического или умственного развития. Не говоря уже о том, что перед Рождеством у вас тут будет толпа тетушек и бабушек, желающих купить своим любимцам пару башмаков или нарядные туфельки.

Во всем, что касалось торговли, Энн была очень опытна и практична, да и как человек привлекала к себе. Но, испытывая к ней огромную признательность за помощь, Трейси никак не могла заставить себя признаться новой подруге в том, что произошло между ней и Джеймсом Уорреном.

Было ли это привычное и ставшее инстинктивным желание оставаться независимой? Желание, основанное на страхе, что поддавшись соблазну опереться на кого-либо, она никогда уже не найдет в себе силы жить самостоятельно? Или просто боязнь, что Энн не поверит ей?

Мысли были не слишком приятные, и Трейси попыталась сосредоточить свое внимание на столе с закусками.

Бокал вина, еда, более привлекательная на взгляд, чем на вкус, а главное – ощущение того, что на презентацию пригласили именно тебя, – все это гарантирует дополнительную рекламу, говорила ей Энн. И теперь, оглядев торговый зал, залитый мягким приглушенным светом и задрапированный кусками ткани, превратившими его в уютную гостиную, Трейси не видела, почему бы вечеру не закончиться успешно.

Более того, оставив детей и Люси на попечение Тома и затащив Трейси в район, где располагались самые дорогие магазинчики города, Энн начала убеждать ее:

– Когда ты беден, надо выглядеть богатым. Только богачи могут позволить себе одеваться невзрачно и выглядеть запущенными. Вот, – добавила она, снимая с вешалки одно из платьев, – примерьте это.

Платье скорее напоминало длинный мешок из золотисто-бронзового джерси, но Энн только рассмеялась.

– На вас это будет замечательно выглядеть, поверьте мне. А цвет как раз подходит к вашей внешности и времени года.

К ее удивлению, подруга оказалась права. На Трейси платье выглядело простым и элегантным, вполне оправдывая свою непомерную цену.

– Оно более чем окупит себя, – уверенно пообещала Энн. – Вот увидите, как только наступит сезон, вы будете надевать его все чаще и чаще.

– Сезон? – озадаченно переспросила Трейси.

– Сезон официальных обедов, – с улыбкой объяснила Энн. – Мы тут люди общительные. Другого выхода у нас просто нет, нам приходится развлекать себя самим. Кроме дел в местной Торговой палате, к которым вас непременно привлекут, вы получите приглашения на множество обедов и вечеров. Мы не пропускаем ни одного.

– Но я не могу. Люси…

– Люси может иногда спать в комнате Сузан, – не принимая никаких возражений, сказала Энн. – Одна из племянниц Тома оканчивает школу и рада подработать. Она очень благоразумная девочка, и ей можно доверить даже самых маленьких детей.

Званые обеды, официальные коктейли… Слова звучали как из другой жизни. Трейси недоверчиво хмыкнула.

– Я рада, что вы решили надеть серьги, – заметила Энн, придирчиво осматривая Трейси. – Блеск золота прекрасно оттеняет вашу внешность, не говоря уже о том, что серьги добавляют вам очарования и немного таинственности. Полагаю, что многие отцы решат посетить ваш магазин со своими отпрысками.

Заметив появившееся на лице Трейси выражение досады, она перестала смеяться и легко коснулась ее руки.

– Что-нибудь не так?

– Я не интересуюсь женатыми мужчинами. Никогда не интересовалась и впредь не собираюсь этого делать, – резко ответила Трейси. – Собственно говоря, мужчины меня вообще не привлекают, вот и все!

– Извините. Я не хотела вас обидеть и просто не предполагала…

– Ничего страшного, – смягчилась Трейси. – Просто я сейчас немного взвинчена.

Может быть, стоит все-таки признаться Энн и спросить ее совета? – подумала она, но в это время в комнату ворвались Сузан с Люси и жадными взглядами уставились на стол.

– Послушайте, дети, вы же знаете, что вам приготовили особый ужин. Вы же обещали хорошо себя вести и сидеть наверху.

– Ладно, ладно. А я буду спать сегодня в комнате Люси, правда? Только, чур, не на верхней кровати, ведь я старшая, – с важным видом заявила Сузан. – И мне еще надо помочь Люси решить, как папа будет отделывать ее спальню.

Трейси бросила на Энн смущенный взгляд.

– Извините, – сказала она. – Я объясню Люси, что ей не стоит на это рассчитывать.

– Как не стоит! Том обязательно это сделает, – безапелляционным тоном заявила Энн. – А мы с вами распишем стены.

– Вы и так столько помогали мне, – запротестовала Трейси. – Я чувствую себя…

– Перестаньте, – прервала ее подруга. – Разве не в этом состоит смысл жизни? Помогать окружающим, творить добро… Кроме того, компания Люси полезна для Сузан. Она единственная девочка в семье, к тому же самая младшая, и может стать слишком зависимой от старших братьев. Я очень довольна, что она вылезла из своей раковины и старается опекать Люси, – рассмеялась Энн. – А теперь, когда до прихода гостей осталось еще минут десять, я предлагаю выпить по стаканчику вина…

Не то от выпитого вина, не то от тепла и доброжелательности, которые исходили от собравшихся вокруг нее людей, но час спустя Трейси чувствовала себя на верху блаженства.

Все отпускали ей комплименты, предлагали помощь и поддержку. Оформление витрины одобрили, закуски съели, вино выпили. Корреспондентка местной газеты обещала написать о ней статью, добавив, что непременно приведет к ней двух своих дочерей.

– Они сейчас в таком возрасте, что испытывают настоящее отвращение к вещам, которые нравятся мне, – призналась она. – Поэтому придется пойти на сделку – уговорить их согласиться на практичную, подходящую для школы обувь, а в придачу купить что-то более приемлемое для них.

– Мне кажется, у меня есть как раз то, что нужно, – заверила ее Трейси, мысленно переворошив свой товар.

Ей казалось, что гости пробудут не более часа, но пока желания уйти никто не выказывал, и она порадовалась, что по совету Энн купила несколько лишних бутылок вина.

Полностью поглощенная обязанностями хозяйки и волнениями по поводу перспектив своего бизнеса, Трейси совершенно не замечала, насколько сама привлекает взгляды мужчин.

Многие, однако, обратили на это внимание, но все женщины с одобрением отметили, что, хотя хозяйка чрезвычайно привлекательна, да еще имеет великолепную фигуру, она явно не собирается спекулировать своей внешностью и, по всей видимости, вообще предпочитает женское общество. Каждая про себя решила, что готова принять ее в своем доме, хотя поначалу у них были некоторые опасения: все-таки Трейси была незамужней двадцатидевятилетней женщиной с десятилетней дочерью на руках.

В жизни каждый может ошибиться, таково было общее мнение. А многие из присутствующих на презентации магазина мужчин, решившие было, что она относится к разряду женщин, склонных к веселому времяпрепровождению, вскоре поняли всю тщетность своих надежд.

Единственно, кто не показался на презентации, так это Николас, что в сложившихся обстоятельствах едва ли было удивительно. Он, естественно, не желал подливать масла в огонь своим присутствием, и Трейси испытывала от этого явное облегчение. Вдруг какое-то шестое чувство заставило ее поднять голову.

Дверь магазина открылась, и в нее вошли трое.

При виде миниатюрной фигуры Клариссы, стоящей между мужем и сводным братом, у Трейси словно кровь застыла в жилах. Женщина крепко держала под руки своих спутников и, капризно нахмурясь, громко произнесла:

– Честное слово, Ник, совершенно не понимаю, зачем ты настоял, чтобы мы пришли сюда. Бедный Джеймс умрет со скуки. Что может быть интересного в каком-то убогом обувном магазинчике.

Воцарилось молчание, но вместо того чтобы смутиться, Трейси почувствовала прилив холодной ярости.

– Николас, – спокойно сказала она, выступая вперед, чтобы поприветствовать его. – Неужели вы решились привести свою жену…

Ее тон явно указывал на то, что присутствие Клариссы не слишком приветствуется здесь, и лицо блондинки покраснело от гнева.

– Трейси, позволь тебе представить. Это Джеймс…

– Знаю, я уже встречалась с вашим шурином, – прервала его Трейси, намеренно поворачиваясь к Джеймсу спиной. – Боюсь, что еды уже не осталось, но мы можем выпить по бокалу вина.

И опять ее тон говорил о том, что ей безразлично, насколько обиженными или оскорбленными почувствовали себя новоприбывшие гости.

– Пойдем, Ник! – тонким визгливым голосом воскликнула взбешенная Кларисса. – Не желаю здесь оставаться! Что за ужасное сборище, – добавила она, зло глядя на Трейси.

Николас покраснел, но не отступил.

– Можешь идти, если хочешь, дорогая, – спокойно предложил он. – А мне, я думаю, надо остаться. В конце концов, Трейси моя клиентка.

У Трейси перехватило дыхание, она тут же поняла, чего добивается Николас, и очень пожалела, что он не выбрал кого-нибудь другого для возбуждения ревности Клариссы.

Вспыхнув от негодования, Трейси бросила на него возмущенный взгляд, но вставший между ними Джеймс холодно проговорил:

– Если уж мы здесь, с нашей стороны будет просто неприличным не ознакомиться с товарами мисс Картер.

Трейси понимала, что он намеренно издевается над ней. Она чувствовала, как вспыхнули румянцем ее щеки под пристальным взглядом, которым Джеймс окинул ее. Кларисса немедленно отозвалась:

– Сомневаюсь, чтобы она могла предложить нечто, способное заинтересовать тебя, дорогой. Джеймс привык иметь только самое лучшее… – желчно добавила она.

Трейси смотрела на блондинку, чуть не трясясь от гнева. Она чувствовала интерес стоящих за ее спиной людей и была рада хотя бы тому, что те не слышали этого разговора.

– Неужели? Вы меня просто поражаете. – К ее крайнему удовольствию, Кларисса от удивления даже рот открыла.

Избалованная сестра Джеймса Уоррена явно не рассчитывала получить отпор. Она так привыкла использовать своего брата в качестве щита – или тарана, – что не сомневалась в своей полной безнаказанности.

– Николас, не нальете ли вы себе вина сами, – сдержанно предложила Трейси. – Я должна присоединиться к другим гостям.

Она уже повернулась, но Николас, взяв за руку, остановил ее.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, – сказал он тихо, но не настолько, чтобы жена и шурин не смогли услышать.

Разозленная до предела Трейси стряхнула его руку и прошипела:

– Прекратите, Николас. Оставьте комплименты для своей жены!

Но было уже поздно. Направленный на нее взгляд Клариссы был полон злобы и ярости, а при виде выражения лица Джеймса сердце Трейси ухнуло вниз, как сорвавшийся с троса лифт.

Хотя непрошеная троица пробыла в зале не более чем полчаса, Трейси старалась держаться от нее как можно дальше, но все время ощущала на себе пристальный взгляд Джеймса Уоррена, от которого по спине ее пробегали мурашки. Ей мучительно хотелось повернуться и проверить, действительно ли он наблюдает за ней. Но поддаться желанию было нельзя, как и показать, насколько его присутствие беспокоит ее.

Джеймс угрожал ей, и она понимала, что, несмотря на свою невиновность, боится его.

Исходящее от него ощущение силы и властности странным образом напоминало Трейси о том физическом превосходстве, которым воспользовался отец Люси, принудив ее к совокуплению.

Не то чтобы она боялась его сексуальных домогательств. Кларисса была права, мрачно подумала Трейси, безуспешно пытаясь сконцентрироваться на ведущихся вокруг нее разговорах. Джеймс Уоррен, несомненно, презрительно скривил бы рот при одной мысли об интимной близости с женщиной, подобной ей. Нет, это был страх другого рода, страх матери за ребенка, когда тому угрожает опасность, совершенно естественный страх человеческого существа, которое знает, что слабее агрессора.

Трейси боялась, что Джеймс каким-то образом сумеет осуществить свою угрозу и разрушит все, что она пытается построить здесь. Тщетно старалась она убедить себя, что он не всемогущ. Лишь только когда все трое покинули магазин, Трейси облегченно вздохнула.

– Представить себе не могла, что вас посетит сам Джеймс Уоррен! – изумленно сказала Энн. – Разумеется, он интересуется всем, что творится в городе, но все равно…

Они остались одни, все уже ушли, но Энн настояла на том, чтобы помочь Трейси убраться.

– Кларисса и Николас выглядят не слишком счастливыми, не так ли? – продолжила она, собирая грязные бокалы. – Хотя я не очень-то удивлена. Не надо было ему жениться на ней. Она слишком избалована и, по-моему, совсем не любит его. Хотя у Клариссы есть все для счастья – замечательный муж, прекрасные дети, красивый дом…

– И преданный брат, при любой необходимости готовый взмахнуть своей волшебной палочкой, – съязвила Трейси, заставив Энн нахмуриться, а потом улыбнуться.

– Мне кажется, вы что-то напутали. Волшебная палочка должна быть у феи-крестной. Хотя и вправду Джеймс слишком добр к ней, что, разумеется, отнюдь не помогает бедному Нику. Иметь дело с Джеймсом Уорреном далеко не просто.

– Действительно? Лично я из них двоих предпочитаю Николаса, – выпалила Трейси и, заметив удивление Энн, прикусила губу.

Что, черт возьми, она делает? Подобные замечания могут лишь подлить масла в огонь.

– Правда? – Энн была явно поражена. – Кажется, я собрала все стаканы. Может, я начну их мыть? – предложила она, милосердно, меняя тему разговора.

 

4

В конце недели, накануне дня, предшествующего открытию, в местной газете появилась хвалебная статья о ее магазине, и Трейси окончательно убедилась в мудрости Энн, настоявшей на том, чтобы устроить презентацию. В чем она откровенно призналась подруге во время обсуждения публикации за чашкой кофе.

– Да, хорошо написано, не правда ли? Остается только надеяться, что вашим потенциальным покупателям статья понравится не меньше. Кстати, я хотела поговорить с вами о девочках. Скоро им идти в школу. Как насчет того, чтобы первое время я отводила их туда утром и забирала днем? Просто чтобы дать вам время встать на ноги. Мне кажется, Люси чувствует себя с нами достаточно комфортно, и вряд ли девочке покажется, что вы ею пренебрегаете. А когда дело пойдет на лад, мы придумаем что-нибудь другое.

– Было бы замечательно, если только это не доставит вам слишком много хлопот. Я уже думала над тем, как буду провожать Люси в школу и забирать ее обратно. Утром никаких проблем нет, но вряд ли я смогу закрывать магазин на час днем, а в наше время позволять ей возвращаться одной…

– Вы абсолютно правы, – согласилась Энн и добавила: – Я не разрешаю этого даже мальчикам. Возможно, ближе к лету, когда дни станут длиннее, я позволю им ездить в школу на велосипедах… Тут никогда не знаешь, как лучше. Слишком много опеки, и чувствуешь, что сковываешь их, мешаешь самостоятельно расти и развиваться. Слишком мало – тоже плохо. Стоит раскрыть утром газету, как сталкиваешься с примерами детской незащищенности. Что ж, это кошмар каждого родителя.

– Кстати, не знаю, думали ли вы об этом, но если вам понадобится помощница в субботние дни, то хочу предложить одну свою родственницу. Она девушка ответственная, умная и приятная в общении. Или я уже говорила вам об этом?

– Да, мы это уже обсуждали. Спасибо, Энн, – ответила Трейси. – Но хочется сначала посмотреть, как пойдут дела.

Они расстались через десять минут, когда Энн объявила, что ей пора в супермаркет за еженедельными покупками. Взяв свой жакет, она простонала:

– Я это просто ненавижу.

– Я тоже, – посочувствовала Трейси. – Кроме того, мне всегда достается тележка, у которой все четыре колеса едут в разные стороны.

После ухода Энн она еще раз перечитала статью, но вскоре вызываемые ею положительные эмоции уступили место воспоминаниям о неприятной сцене с участием Николаса и его родственников.

Трейси могла понять его чувства, но предпочитала, чтобы в качестве наживки он выбрал кого-нибудь вместо нее. У Клариссы наверняка имелись подруги, которые сыграли бы нужную роль гораздо лучше ее. Ей же подобное вторжение в чужую жизнь было совершенно ни к чему, не говоря уже о конфронтации с Джеймсом.

На презентации, когда он смотрел на нее холодно и презрительно, Трейси поразилась, насколько неприятным может быть подобный мрачный пристальный взгляд. Теперь она тщетно старалась выбросить это воспоминание из головы.

Хотя такая сильная реакция на мнение фактически незнакомого человека была для нее совсем не характерна. Еще в юном возрасте, во время беременности, ей пришлось научиться не обращать внимания на косые взгляды и мерзкие высказывания посторонних людей. Тогда она вызывала у них массу неприязни, гнева и неодобрения.

Власти, без сомнения по альтруистическим мотивам и в предвидении предстоящих ей трудностей, пытались уговорить молодую мать отдать Люси на воспитание. Трейси отлично помнила раздражение и недоумение, пришедшие на смену слегка снисходительному добродушию врача, когда она отказалась последовать его совету. Если она решится растить Люси одна, строго предупредил он, то столкнется с множеством сложностей, с которыми тоже придется иметь дело в одиночку. Трейси, уже привыкшая решать все свои проблемы самостоятельно, упорно отмалчивалась. К тому же врач был не прав: она будет не одна, с ней будет ее ребенок.

Именно эти обстоятельства заставили ее твердо усвоить, что необходимо научиться стойко переносить людское неодобрение. И уж, конечно, не реагировать на него так, как Трейси отреагировала на неодобрение Джеймса Уоррена.

Может быть, дело просто в том, что обвинение оказалось несправедливым? Но почему это должно ее волновать? Трейси не знала Джеймса, да и не хотела знать. Вряд ли ему придется сыграть в их с Люси жизни, хоть мало-мальски значительную роль, поэтому его мнение, плохое или хорошее, не стоит никакого внимания.

Вполне вероятно, она просто боится человека, имеющего в городе большое влияние и способного при желании помешать успеху ее бизнеса. Да, это именно так, с облегчением подумала Трейси. Однако было бы глупо позволить Джеймсу поколебать ее уверенность в своих силах…

Трейси давно уже уяснила для себя, что, хотя ее первый и единственный сексуальный опыт оказался неудачным, нельзя переносить свое негативное отношение на весь мужской пол. Собственно говоря, когда на ее жизненном пути встречались семейные пары вроде Энн и Тома, она немного сожалела о том, что судьба не позволила ей встретить мужчину, относящегося к своей сексуальной партнерше с уважением и нежностью. Рождение Люси и борьба за их выживание не оставили Трейси ни возможности, ни желания впустить кого-нибудь в их маленький замкнутый мирок.

Правда, поначалу она относилась ко всем мужчинам с крайней подозрительностью, но со временем преодолела это и иногда даже позволяла себе принимать приглашения пойти куда-нибудь. Однако, зная по опыту других матерей-одиночек, чем обычно кончаются подобные отношения, боялась развивать их дальше.

Душевных травм для Люси она не хотела, не хотела, чтобы ее дочь, подарив свои любовь и доверие какому-либо мужчине, признав в нем отца, испытала эмоциональное потрясение от потери близкого человека, когда его отношения с Трейси подойдут к концу.

Давным-давно Трейси пришла к заключению: либо она обладает крайне низким половым влечением, либо была настолько травмирована обстоятельствами зачатия Люси, что ее естественные женские инстинкты в значительной степени атрофировались.

Время от времени, однако, во время просмотра фильмов или чтения книг, некоторые нюансы в отношениях любовников действовали на Трейси так сильно, что оставляли после себя чувства тоски и одиночества, стремление познать нечто ею еще не изведанное. Это было вполне естественно и понятно, хотя и причиняло некоторые неудобства.

Но сейчас ее больше всего раздражало то, что, впервые увидев Джеймса Уоррена, она непроизвольно обратила внимание на форму и изгиб его губ и к своему крайнему удивлению ощутила опасное и извращенное любопытство, каково было бы ощутить прикосновение этих чувственных губ к своим. Впечатление было такое, будто противник применил против нее черную магию и вложил греховные мысли в ее голову против воли.

И все же, когда сейчас они вновь пришли Трейси на ум, она ощутила то же самое тревожно-сладкое чувство. Как только могла она испытать желание к такому человеку, как Джеймс Уоррен? Неужели ее тело обезумело?

Уверив себя, что, несомненно, переживает момент нарушения гормональной деятельности, некую реакцию на напряжение и беспокойство последних нескольких недель, Трейси напомнила себе, что пора заняться делами. Прибывший сегодня утром товар стоял не распакованным. Кроме того, она обещала провести этот день с Люси. Свежий воздух не помешает им обоим.

Трейси так и не поняла, ощутила ли она разочарование или обиду, когда, сообщив дочери о своих планах, не встретила с ее стороны никакого энтузиазма.

– А я собиралась сегодня поиграть с Сузан, – жалобно протянула Люси.

– Ты сможешь поиграть с ней и завтра, – возразила Трейси, которая и так уже боялась, что за всеми хлопотами последнего времени дочь может почувствовать себя забытой и заброшенной.

– Каждую пятницу Сузан с братьями ходит купаться, – с видимым сожалением сообщила Люси. – Их водит мистер Филдинг. Наверное, он взял бы и меня тоже.

– Только не в этот раз, – решительно сказала Трейси. – Если хочешь искупаться, мы можем сделать это с тобой вдвоем.

– Это не одно и то же, – ответила Люси. – Тогда мне не с кем будет играть.

Убеждая себя в том, что у дочери сейчас просто нечто вроде медового месяца новой дружбы и что спустя некоторое время она перестанет сравнивать образ жизни семьи Сузан с их собственным, Трейси предложила примирительным тоном:

– Давай лучше прогуляемся. Мы ведь еще не успели осмотреть окрестности.

Она уже купила карту местности с нанесенными на нее пешеходными маршрутами.

День был теплый и, вылезая с Люси из машины возле облюбованной тропинки, Трейси заметила, что листья уже начинали желтеть – результат жаркого, сухого лета. Энн говорила ей о том, что местное общество охраны природы следило за ухоженностью пешеходных троп. А в нескольких местах на окраине города были устроены небольшие благоустроенные автомобильные стоянки. На одной их таких стоянок Трейси и припарковала машину.

Стоило им отойти от автомобиля, как поначалу не слишком обрадованная перспективой прогулки Люси начала оживленно щебетать, задавая десятки вопросов. Трейси пришлось остановиться и свериться с картой.

Именно Люси первой заметила выдру, нырнувшую с речного берега в воду, и радость при виде лоснящегося, игривого создания окончательно сняла ее первоначальное недовольство.

Поодаль, в полумиле от реки, почти скрытый за деревьями стоял дом с высокими трубами. Сквозь желтеющую листву можно было видеть красные кирпичные стены. Очарованная обаянием старого здания Трейси завистливо вздохнула.

Так и должно было выглядеть настоящее уютное родовое гнездо. Старинное, выстроенное без всякого плана и не слишком большое. Первоначально, по-видимому, это был маленький сельский особняк или дом состоятельного фермера. Трейси лениво размышляла над возможной историей дома, когда неожиданно Люси дернула ее за руку и возбужденно воскликнула:

– Мама, посмотри!

Навстречу им по тропинке сломя голову мчался жизнерадостный темно-каштановый с подпалинами спаниель.

Люси, как все дети, обожавшая собак, кинулась навстречу ему. Но когда спаниель и девочка к обоюдной радости встретились, раздался решительный и строгий мужской оклик:

– Руперт, ко мне!

Трейси буквально окаменела, даже прежде чем из-за поворота показался Джеймс Уоррен.

– Извините, – отрывисто сказал он, очевидно узнав ее. – Руперт иногда плохо себя ведет. Надеюсь, он вас не испугал…

Неожиданно замолчав, Джеймс с удивлением посмотрел на Люси, обнявшую пса за шею и с завистью шептавшую:

– Смотри, какой он хороший, мама. Как я хочу, чтобы у меня был такой же милый песик!

Трейси вздохнула. Она слышала это не в первый раз. Раньше они просто не имели возможности завести себе собаку, но теперь… Может быть, весной, если дела пойдут хорошо и жизнь наладится, мечта дочери осуществится. Но это наверняка будет более спокойная собака, чем симпатичный, но явно легкомысленный Руперт.

– Ты любишь собак? – спросил Джеймс Люси, присаживаясь рядом с ней на корточки с такой доброжелательной улыбкой, что Трейси почувствовала себя за пределами их особого, теплого круга общения.

Ей он никогда так не улыбался, неожиданно подумала она и прикусила губу, обеспокоенная опасным направлением своих мыслей.

– Пойдем, Люси, не будем мешать мистеру Уоррену, – сказала она более резким тоном, чем ей хотелось бы.

Люси взглянула на мать, озадаченная и немного обиженная тем, что ее во второй раз за сегодня отрывают от новых друзей.

Спаниель, очевидно, тоже не желая расставаться, поднял на Люси большие умоляющие глаза и издал негромкий жалобный вой.

– Явный пример любви с первого взгляда, – пробормотал Джеймс Уоррен.

– В таком случае этот роман обречен, не так ли? – ядовито спросила Трейси.

Он озадаченно поднял брови. Потом окинул смутившим ее взглядом.

– Рад, хотя и несколько удивлен, что вы пришли к такому мнению… Эта собака принадлежит Форбсам. Я просто дрессирую его, пытаясь научить вести себя более-менее прилично, так как у Николаса, по-видимому, нет на это времени. Но, может быть, теперь, когда вы, кажется, вняли моему совету, он будет проводить немного больше времени с женой и детьми.

Трейси слушала его, не веря своим ушам. Неужели он действительно полагает, что она из тех женщин, которые могут испугаться его угроз?.. Неужели действительно верит в то, что, если бы Николас по-настоящему что-то для нее значил, она отказалась бы от него в угоду всемогущему Уоррену?..

Слишком взбешенная, чтобы ответить Джеймсу, Трейси строгим голосом позвала Люси, подождала, пока дочь оторвется от собаки, и, кипя от негодования, торопливо зашагала по тропинке.

– Кто это был, мама? – спросила Люси, как только они потеряли из вида Джеймса и собаку.

– Его зовут Джеймс Уоррен, – ответила Трейси. – Он приходится шурином Николасу Форбсу.

– Он мне понравился, – заявила Люси и добавила умоляющим тоном: – Руперт мне тоже понравился. Мама, как ты думаешь, теперь, когда мы живем здесь…

– Посмотрим, – решительно оборвала ее Трейси, прекрасно понимая, что за этим последует. – Держать собаку – большая ответственность. Когда ты освоишься в школе и дела в магазине наладятся, тогда мы подумаем о том, чтобы взять щенка.

Она всегда старалась объяснять Люси свои решения, а не приказывать безапелляционным тоном. Теперь она была вознаграждена лишь тихим вздохом, но это был вздох согласия и понимания.

– Как идут дела? Девочки сейчас с Томом, а мальчики играют в футбол. Мне надо было бы быть в магазине, но я убежала на несколько минут взглянуть, что у вас тут делается… О, лучше не буду вам мешать. – Энн рассмеялась, увидев покупательницу, тащившую за руку одетого в комбинезон маленького ребенка.

Магазин был открыт уже три часа, и пока Трейси была занята больше, чем рассчитывала. Людской поток не иссякал, большинство из посетителей были не праздными зеваками, а серьезными покупателями. И все они были довольны и признательны ей за то, что она могла предложить им нужную обувь.

В результате многие матери покупали для своих детей не только практичные и прочные башмаки для школы, но и привлекательно выглядевшую и хорошо сидящую на ноге обувь европейского пошива, которую Трейси закупила на свой страх и риск. Хотя и дорогая, эта обувь не могла не привлечь внимания юных клиентов.

В этой непрекращающейся суете ее беспокоили две проблемы: пополнить запас товара и найти кого-нибудь, кто смог бы помочь ей обслуживать покупателей. Энн, пообещавшая вырваться на часок в середине дня, чтобы дать Трейси передохнуть, не могла поступать так вечно.

В двенадцать часов появилась Энн. Магазин был по-прежнему полон, и она жестом показала занятой с покупательницей Трейси, чтобы та не торопилась.

Женщина уже расплатилась и собиралась уходить, когда дверь магазина в очередной раз открылась. Подняв голову, Трейси увидела входящую Клариссу Форбс, сопровождаемую двумя мальчиками, очевидно, ее сыновьями.

Украдкой наблюдая за тем, как раздраженно шарящая по полкам Кларисса приводит в полный беспорядок выставленный товар, уничижительно при этом отзываясь о нем, Трейси чувствовала, как все внутри у нее сжимается от дурного предчувствия.

Наконец Кларисса села. Но к тому времени Трейси уже обслуживала покупательницу, несколько смущенно поинтересовавшуюся, не может ли она порекомендовать хорошую обувь для дочери, стоимостью менее тридцати фунтов. Женщина явно находилась в затруднительном материальном положении и чувствовала себя не в своей тарелке. Поэтому, вспомнив о днях, когда ей самой приходилось экономить каждый пенс, Трейси постаралась быть особенно приветливой и любезной.

Уголком глаза она видела, что Кларисса начинает проявлять все признаки нетерпения, но решила не обращать внимания на ее вызывающее поведение.

Энн, уразумев сложившуюся ситуацию, выступила вперед, чтобы обслужить Клариссу, но та в грубой форме отказалась:

– Что вы понимаете в примерке обуви? Я хочу иметь дело только с хозяйкой. – Тон ее был предельно презрительным.

Наконец освободившись, Трейси подошла к раздраженной покупательнице, чтобы спросить, чем может помочь. Она была почти готова к тому, что, пересмотрев почти всю предложенную ей обувь, к явному смущению своих сыновей, Кларисса громко заявила, что не нашла ничего достойного по качеству.

В этот момент за спиной Трейси открылась дверь, и Кларисса, поспешно нагнувшись, подняла с пола пару ботинок, оставленных предыдущей покупательницей и явно не годившихся по размеру ни одному из ее сыновей, начала натягивать их на ногу старшему, визгливо крича при этом:

– Какая вы глупая, каждому ясно, что они не годятся. Это просто смехотворно. А я-то полагала, что у вас есть хоть какой-то опыт. – Она вскочила, отшвырнув при этом несколько коробок с обувью, и гневно вскричала: – Джеймс, это бесполезно! Нам придется ехать в Честер. Я знаю, что ты предпочитаешь поощрять местный бизнес, но эта женщина, как хозяйка магазина, ни на что не годится.

Магазин был полон потенциальных покупателей. Трейси почувствовала, что ее лицо горит от гнева и растерянности. Обернувшись и обнаружив за своей спиной молча наблюдающего за недостойным поведением сестры Джеймса Уоррена, она расстроилась еще больше.

Поначалу Трейси хотела высказать ему все, что думает о Клариссе, но мгновенно поняла – это будет напрасной тратой времени. Все равно он вынужден будет принять сторону сестры, а может быть, даже активно поддержать ее. Демонстративно не обращая внимания на Трейси, нахмурившийся Джеймс спросил Клариссу:

– А где Николас? Я думал, что сегодня тебя и мальчиков будет сопровождать он.

– О, ты же знаешь Ника, – зло бросила Кларисса. – Он для меня слишком занят. А что до его местонахождения, то почему бы тебе ни спросить об этом мисс Картер. Уверена, она знает гораздо больше меня.

Понимая, что сцена привлекает к себе внимание всех присутствующих, Трейси быстро и как можно более нейтральным тоном сказала:

– Сожалею, но ничем не могу помочь вам, миссис Форбс.

Очевидно, этого делать не следовало. Джеймс протянул к Клариссе руку в предупреждающем жесте, но та уже повернулась к Трейси и ядовито прошипела:

– Уверена, что можете. Так же, как и в том, что вы еще пожалеет, что завели роман с моим мужем!

Не удержавшись, Трейси ахнула, благодарная лишь тому, что никто из окружающих, по-видимому, не слышал этого шепота. Никто, за исключением Джеймса Уоррена, глядящего на нее с холодной неприязнью.

– Все бесполезно, Джеймс. Она не собирается оставить его в покое.

В глазах Клариссы стояли слезы, на лице была написана боль и мука, и, не знай она правду, Трейси было бы искренне жаль женщину.

Собравшись было возразить, что вовсе не говорила ничего подобного, Трейси быстро отказалась от своего намерения. Нельзя было опускаться до их уровня, пачкаться в этой лжи и обмане. Гордо подняв голову, она вызывающе взглянула на Джеймса.

На мгновение ей показалось, что он собирается что-то сказать, может быть, вновь пригрозить, но, к ее удивлению и облегчению, видимо, передумал, крепко ухватил Клариссу за руку и потащил к двери.

Желая, чтобы они поскорее ушли, Трейси инстинктивно последовала за ними, но тотчас же пожалела об этом. Открыв дверь перед сестрой и племянниками, Джеймс повернулся и сказал ничего не выражающим тоном:

– Кажется, вы решили проигнорировать мое предупреждение. Что ж, не пеняйте на последствия. Подумайте еще раз, может быть, вспомните и о них, – кивнул он с мрачным видом в направлении двух мальчиков.

Трейси поджала губы, удерживая готовые сорваться с них слова. Какой смысл в попытках оправдать себя? Он ей не поверит, потому что не захочет поверить.

Вернувшись в магазин, она занялась покупателями, пытаясь не поддаваться ощущению надвигающихся неприятностей.

Когда магазин наконец-то опустел, к ней подошла Энн и с беспокойством спросила:

– Что тут такое произошло?

Трейси слишком вымоталась для того, чтобы уклониться от прямого ответа.

– Кларисса Форбс уверена в том, что у меня связь с Николасом, – объяснила она устало.

– Что-что?!

Энн была настолько поражена, так явно выразила свое недоумение, что Трейси почувствовала некоторое облегчение.

– Смешно, не правда ли? – согласилась она. – Он мой поверенный, только и всего.

– В таком случае, если бы я была на месте Джеймса, то занялась бы своей сестрой, – заметила Энн. – Она всегда была ревнива, особенно когда дело касалось Джеймса, но строить подобные предположения без всяких на то оснований… Хотя Кларисса довольно истерична и склонна к мелодраматизму.

– Тут не совсем ее вина, – вынуждена была признаться Трейси. – Частично она лежит на Николасе.

Нехотя она объяснила в чем дело.

– Он намеренно сказал ей, что вы?.. Не предупредив вас?.. – Энн поджала губы. – Так глупо и недостойно себя повести!

– Я потребовала, чтобы Николас рассказал жене правду, но Кларисса, очевидно, ему не поверила, – сказала Трейси.

– Судя по всему, да. Но тогда Джеймс должен был убедить ее.

Трейси надолго замолчала, и Энн, нахмурившись, негромко спросила:

– В чем дело?

– В общем-то, ни в чем. Просто Джеймс тоже не поверил шурину. На днях он явился сюда и грозил мне всяческими неприятностями, если я не откажусь от Николаса.

– Невероятно! Не могу этому поверить!

– Но это правда, – вздохнула Трейси.

Некоторое время Энн молча смотрела на нее, потом медленно проговорила:

– Что ж, надо признать, Джеймс всегда покровительствовал Клариссе. После смерти их родителей ходило много слухов, что Кларисса чуть не помешалась. Это на нее похоже, и, наверное, именно поэтому Джеймс хочет защитить сестру от любых беспокойств. Но на самом деле исцеление находится в ее собственных руках. И как бы я ни порицала методы Николаса, без сомнения, она обращается с беднягой не слишком хорошо.

– Это верно, – согласилась Трейси. – Но я предпочла бы, чтобы в качестве предполагаемой любовницы он выбрал какую-нибудь другую женщину. Эта история очень тревожит меня, Энн, – призналась она, удивляясь собственной откровенности.

Желание открыться подруге, спросить у нее совета показывало, насколько испугали ее угрозы Джеймса.

– Мой магазин – рискованная затея, и, если она окончится неудачей…

– Неудачей? Она просто не может окончиться неудачей, – уверенно сказала Энн. – А если вас беспокоит сцена, разыгранная Клариссой, то не волнуйтесь. Никто не обратил на нее ни малейшего внимания. Миссис Форбс не пользуется здесь особой любовью. В отличие от Джеймса.

– Может быть, – согласилась Трейси. – Но меня беспокоит вовсе не Кларисса.

Энн нахмурилась.

– Неужели вы восприняли угрозы Джеймса всерьез? Послушайте, Трейси, я уверена, что дело яйца выеденного не стоит. Джеймс не такой человек. Мне кажется, что он просто беспокоится за Клариссу. Наверняка именно она уговорила его прийти сюда и пригрозить вам. Поверьте, он добрейший и великодушнейший человек. Когда мы попали в затруднительное положение, Джеймс нанял Тома, чтобы тот отделал заново его дом. Это спасло нас.

– Я ему не нравлюсь, – прошептала Трейси, испытывая неловкость и стараясь избегать взгляда Энн. – Наверное, он считает меня незваной пришелицей… нарушительницей спокойствия.

Подруга с недоумением взглянула на нее.

– Уверена, что вы не правы. Если Николас говорил с ним…

– Это не имеет никакого значения. Джеймс по-прежнему верит в то, что Николас – мой любовник. – Тяжело вздохнув, Трейси добавила безжизненным тоном: – Он даже позволил себе подлое замечание насчет Люси, насчет ее рождения и того, что я не замужем. Но когда она родилась, мне было восемнадцать лет. Всего лишь восемнадцать.

Трейси почувствовала, что на глаза ее наворачиваются слезы.

– Не позволяйте Клариссе расстраивать вас, – успокаивала ее Энн. – Уверена, Джеймс имел в виду совсем не то… А что касается угроз… Наверняка он высказал их в запальчивости…

В магазин вошла покупательница, за которой следовали еще две, и, взглянув на часы, Энн заторопилась уйти. Благодарная подруге за поддержку, Трейси начала обслуживать вновь пришедших.

Энн, конечно, вправе считать Джеймса Уоррена ангелом в человеческом обличье, но у нее сложилось другое мнение. Она подозревала, что Кларисса поверила бы словам Николаса о том, что они с Трейси не любовники, если бы не превратное мнение о ней Джеймса.

Перестань думать об этом, решительно сказала она сама себе. У тебя есть твоя работа.

 

5

Дел оказалось множество, и было уже шесть часов вечера, когда закрылась дверь за последним покупателем.

Подобрав разбросанный товар и разложив его по коробкам, Трейси решила, пока еще в состоянии стоять на ногах, зайти к Филдингам и забрать Люси.

Никогда еще в жизни она так не уставала, но это была хорошая усталость. А полученная ею за день прибыль далеко превосходила всякие ожидания.

Конечно, нельзя было рассчитывать на то, что так будет всегда. Когда дети начнут учиться, должно будет наступить затишье, хотя, может быть, и не столь длительное. Не за горами и Рождество.

Она вспомнила о заказанных ею ярких резиновых сапожках, о теплой зимней обуви, красивых туфлях для танцев и прочных башмаках для прогулок. А закрывая дверь магазина, Трейси поймала себя на мысли о том, что думает уже об оформлении витрины специально к Рождеству.

Однако на обратном пути, пытаясь сконцентрироваться на жизнерадостной болтовне Люси, Трейси поняла, что ее мысли вновь и вновь возвращаются к инциденту в магазине и к холодному, колючему взгляду Джеймса.

Даже смешно, чего она так боится? В конце концов, что он может ей сделать? Публично объявит ее разрушительницей семейного очага? Но кто в наше время обращает на это внимание? Единственно, чего он достигнет, так это поднимет волну сплетен и слухов, которые для Клариссы будут столь же неприятны и болезненны, как и для нее самой.

А если он и вправду способен навредить ее бизнесу? Поежившись, Трейси плотней запахнула жакет. Николас обязан убедить в том, что их роман – выдумка, не только Клариссу, но и Джеймса. Но сделает ли он это? Один раз Николас уже уверил ее в том, что все уладит, однако…

Понимая, что ей придется провести почти весь вечер за счетами, Трейси обрадовалась, узнав, что по телевизору будут показывать один из любимых мультфильмов Люси. После ужина Энн привела Сузан, но наотрез отказалась остаться, ссылаясь на то, что у подруги много работы.

– Если вы все еще беспокоитесь по поводу Джеймса, то не стоит, – посоветовала она перед уходом. – Он скоро поймет, что вы не из тех, кто путается с чужими мужьями. Собственно говоря, я вообще не встречала женщин, менее интересующихся мужчинами, чем вы, – добавила Энн с задумчивым видом. – Не люблю совать нос в чужие дела, Трейси, но если бы вы смогли сами встретиться с Джеймсом и объяснить ему…

– Нет, – торопливо ответила Трейси. – Из этого ничего не выйдет. Он мне не поверит… И кроме того, я даже не знаю, где он живет…

– Ничего нет проще. Джеймс занимает чудесный дом прямо за городом. Это одно из самых милых строений, которые я когда-либо видела. Вы, должно быть, проходили мимо него, когда исследовали окрестности.

Трейси сразу поняла, что именно этот дом она видела во время прогулки с Люси. Тогда она позавидовала его обитателям, еще не зная, кто они такие. Казалось несправедливым, что Джеймс и Кларисса, имея столь многое, не довольствуются этим… С сестрицей она еще смогла бы справиться, но Джеймс… Ее пугали не только угрозы Уоррена. Хотя тот с легкостью способен был разрушить ее дело и ту новую жизнь, которую она так хотела для Люси. Трейси до сих пор не могла отделаться от ощущения, что, когда она смотрела на него, то, пусть даже на секунду, видела в нем мужчину. Это казалось таким несправедливым и… таким нелепым. Ведь Джеймс, очевидно, был человеком умным. Как же он не понимал, что Николас обожает Клариссу?

– Подумайте над моим предложением, – ласково сказала Энн. – Я зайду за Сузан около девяти, вы не против?

К девяти часам тело Трейси одеревенело от долгого сидения, но зато она точно знала, что финансовый успех прошедшего дня был просто выдающимся. Придется заказать кое-какие новые модели обуви, и пройдет, наверное, несколько недель, пока окончательно выяснится, какие именно ей будут нужны постоянно, а от каких придется отказаться. Главное же заключалось в том, что инстинкт не подвел ее и в основном покупателям нравился товар, который она заказала.

Часом позднее, распрощавшись с Энн и уложив Люси в постель, Трейси поняла, что уснуть будет не так просто. Физически она была измотана, но вот психически…

Психически она ощущала возбуждение, но это не было возбуждением от радости. Лежа в постели, Трейси вновь и вновь мысленно возвращалась к Клариссе и Николасу Форбс… и не только к ним, но и к Джеймсу тоже.

Николас не имел никакого права вовлекать ее в свою жизнь. К прежнему раздражению на него добавилось ощущение совершенной по отношению к ней несправедливости, мысль о том, что ее использовали, даже не подумав о возможных последствиях этого.

Прежнее товарищеское отношение к Николасу сменилось разочарованием, пониманием того, что он натура слабая и обременен проблемами в семейной жизни не меньше, чем его жена.

Николас утверждал, что Кларисса превозносит своего брата, что он, ее муж, всегда оказывается для нее на втором месте, но было очевидно, что она любила Николаса. Иначе зачем ей нужно было бы так цепляться за него. Они оба стучатся в открытую дверь, устало подумала Трейси, пытаясь уснуть. Слава Богу, завтра воскресенье и можно будет отдохнуть.

Она уже задремала, когда раздался звук бьющегося стекла, за которым последовал пронзительный вой сирены установленной ею охранной сигнализации. Немедленно вскочив с постели, Трейси подбежала к окну, как раз вовремя для того, чтобы увидеть фигуру убегающего прочь человека.

Слишком рассерженная, чтобы думать об осторожности, она накинула халат, сбежала вниз по лестнице и, открыв дверь, ведущую в магазин, включила свет. Пол был усыпан битым стеклом, сирена по-прежнему отчаянно выла, а в витринном стекле зияла огромная дыра, причем повреждено было не только стекло, но и оконная рама.

Трейси недоуменно уставилась на разбитое окно и, запустив пальцы в волосы, пыталась заставить себя успокоиться и сосредоточиться. Но звук сирены ножом резал по напряженным нервам, мешая разумно мыслить.

Сигнализация была соединена с полицейским участком. Означает ли это, что они приедут сами или она должна позвонить? Что, если шум разбудил Люси и напугал ее? Надо было подняться наверх и проверить. Но, если она оставит магазин, не вернется ли тот, кто разбил стекло?

Трейси не знала, пропало ли что-нибудь из витрины. Выручка же за сегодняшний день лежала наверху в гостиной, запертая в надежном ящике. И все же… В будущем надо будет каждый день относить деньги в местный банк. Страшно было подумать, что могло бы случиться, если бы она не установила сигнализацию, если бы воры поднялись наверх…

Трейси чувствовала, что вся дрожит. Раздался звук подъезжающего автомобиля. Она инстинктивно насторожилась, но, узнав цвет и опознавательные знаки полицейской патрульной машины, немного успокоилась.

Когда человек в форме вылез и, нахмурившись, начал осматривать повреждения снаружи, она машинально двинулась ему навстречу, но он остановил ее.

– Вы босиком, а пол усыпан битым стеклом. Есть здесь другой вход?

Трейси показала на заднюю дверь и пошла открывать.

– Что тут произошло, – спросил он, войдя внутрь.

Она объяснила, что проснулась от звука разбитой витрины и увидела, как кто-то убегает прочь.

– Возможно, это были просто хулиганы, – предположила она.

Ей тут же вспомнились железные решетки – обычное украшение окон магазинчиков, расположенных возле ее старой квартиры. А ведь она поселилась здесь, чтобы забыть о подобных вещах, чтобы жить более свободной, безопасной, здоровой жизнью.

– Что ж, может быть… Хотя подобные инциденты у нас обычно не случаются. Ссоры в пивной, потасовки молодежи, прочие мелкие неприятности – такое время от времени бывает… Но бить магазинные витрины… К счастью, вы установили сигнализацию.

– Да. На этом настояла моя страховая компания. К счастью, как вы сказали.

– У вас, конечно, еще не было времени посмотреть, не пропало ли что-нибудь… Вы ведь только что открылись, не так ли?

– Да, – ответила Трейси; ощущая какую-то необыкновенную легкость в голове.

– Ну конечно. Жена собиралась прийти посмотреть, не сможет ли она подыскать для наших двоих парней что-нибудь, что продержится хотя бы пару месяцев. – Он негромко вздохнул. – Она все время твердит им, что в футбол надо играть в бутсах, но разве они слушают родителей? Дети! Им кажется, что деньги растут на деревьях… Вы себя нормально чувствуете? – внезапно спросил он, заметив все усиливающуюся бледность Трейси. – Легкий шок, наверное. Ваш муж…

– Я… я не замужем, – вставила она. – Ничего, если я поднимусь наверх и проверю, как там моя дочь? Если она проснулась, то, должно быть, перепугалась.

– Разумеется, идите. Тут сейчас особенно нечего делать, разве только чем-нибудь занавесить окно. Представители страховой компании должны увидеть, что произошло. Есть ли неподалеку кто-нибудь, кто мог бы провести эту ночь с вами?

Видя, что Трейси встревожилась, он поспешил успокоить ее:

– Сомневаюсь, чтобы тот, кто это сделал, вернулся назад, но вы наверняка чувствуете себя довольно неуютно. Я могу попросить одну из наших сотрудниц прийти сюда на некоторое время, но у нас маленький штат, а в ночь с субботы на воскресенье…

– Очень любезно с вашей стороны, – быстро ответила она, – Но со мной все будет в порядке.

В присутствии этого солидного, полного уверенности в себе человека, Трейси начала немного успокаиваться.

Поднявшись наверх, она обнаружила, что Люси крепко спит, и, спустившись обратно, предложила полицейскому чашку чаю. Потом они проверили витрину и обнаружили, что ничего не пропало.

– Зато перевернули все вверх дном, – размышлял он вслух. – Жаль, потому что красивая витрина всегда привлекает покупателей, а я сомневаюсь, чтобы вы сумеете восстановить ее раньше, чем через две недели.

До сих пор это просто не приходило Трейси в голову, но она поняла, что полицейский прав. Кому захочется покупать детские ботиночки в магазине, витрина которого забита досками? Вспомнив, как долго возились с ее заказом стекольщики, Трейси похолодела. Этот разгром, несмотря на то, что весь товар остался цел, может серьезно повлиять на ее доходы.

Внезапно она вспомнила угрозу Джеймса Уоррена. Тот, кого она видела в окно, разумеется, им не был. Но разве не мог он стоять за этим нападением на ее магазин? Трейси вздрогнула, и полицейский взглянул на нее с беспокойством.

– Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Все отлично, – солгала она.

О Боже, что, если это начало кампании по ее устрашению? Что, если?.. Перестань! – строго осадила она себя. Даже если Уоррен и ответственен за это, не стоит сдаваться… Она не сделала ничего плохого.

Просидев у нее больше часа, полицейский ушел, сказав напоследок, что вряд ли им удастся найти злоумышленника.

После этого Трейси, хоть и вернулась обратно в постель, уснуть уже не могла. Со страховым агентом она сможет встретиться лишь в понедельник, раньше этого срока сделать что-нибудь было просто невозможно.

Трейси ощущала себя так, будто ее окутало гигантское черное облако. В самые тяжелые моменты прошлого, даже когда она была беременна Люси, когда перед ней стояла перспектива до конца жизни в одиночку противостоять враждебному окружающему миру, Трейси не чувствовала себя такой беззащитной, как сейчас.

Имел ли Джеймс Уоррен отношение к этому нападению? И что он тогда за человек? Должен же он был понимать, до какой степени это может напугать ее. Конечно, должен. Но разве раньше Джеймс выказывал ей хоть малейшее сочувствие, хоть каплю жалости? Нет, он хотел запугать ее… Хотел причинить ей боль.

На следующее утро Трейси чувствовала себя отнюдь не лучше. Энн, зашедшая к ней после того, как по дороге на почту увидела разбитую витрину, напротив, излучала энергию и оптимизм. Том, как оказалось, был хорошо знаком со страховым агентом Трейси, и Энн не сомневалась, что муж позвонит и попросит того зайти прямо сегодня.

– А что касается витрины, я уверена, мы что-нибудь придумаем. Но вы, должно быть, до смерти испугались, когда услышали шум. Господи, кто же мог это сделать? Раньше у нас такого никогда не случалось.

Трейси чуть было не поделилась с ней своими подозрениями, но, вспомнив, как восторженно подруга отзывалась о Джеймсе Уоррене, прикусила язык. Энн примет ее за сумасшедшую, да она и сама сомневалась в себе. В конце концов, у нее нет никаких доказательств.

Но ведь он действительно угрожал ей. Трейси даже поежилась, и Энн с теплотой в голосе предложила:

– Послушайте, почему бы вам обеим не пойти вместе со мной? Я попрошу Тома позвонить Барнсу прямо сейчас.

– О, Энн, я, кажется, все время взваливаю на вас свои проблемы. Мы с Люси уже до смерти надоели вашей семье.

– Не говорите ерунды. Для чего тогда существуют друзья!

Если ее страховой агент и был недоволен тем, что его побеспокоили в воскресный день, он не подал виду. Ларри Барнс оказался человеком лет пятидесяти пяти, со спокойными, внушающими доверие манерами.

Нет, у нее не будет никаких проблем со страховкой, заверил он Трейси, так что она может начинать ремонт, как только ей это будет угодно. Собственно говоря, он даже знает человека, который примется за работу почти немедленно. Кроме того, напомнил Ларри, в ее страховом полисе есть пункт, согласно которому, если разбитая витрина повлияет на доходы Трейси, она может потребовать компенсацию.

Несмотря на это, Трейси чувствовала, что нервы ее находятся на пределе. Поздним воскресным вечером, когда ей давно уже надо было быть в постели, она все еще мерила шагами гостиную, не в силах найти себе места и боясь ложиться из-за страха перед возможным повторением вчерашнего нападения.

Только к часу ночи ей удалось убедить себя в том, что, если не поспать хоть немного, завтра невозможно будет работать. Но даже после этого сон ее был беспокойным и неглубоким, полным пугающих образов и воображаемых страхов. Несколько раз за ночь она просыпалась в холодном поту.

В понедельник утром, когда рабочие уже вставляли стекло в витрину, а она, уединившись в гостиной, занималась какой-то писаниной, раздался стук в дверь. Открыв ее, Трейси увидела Николаса.

– Я только что услышал о попытке ограбления, – сказал он. – Что случилось? С вами все в порядке?

– Все хорошо, – заверила его Трейси, заметив, каким встревоженным и расстроенным выглядит Николас.

Уж не подозревает ли он, подобно ей самой, в причастности к погрому самого Джеймса Уоррена?

Услышав голос Николаса, играющая в своей комнате Люси появилась в гостиной и, застенчиво улыбнувшись, устроилась на диване.

Трейси объяснила, что через два дня дочь начнет учиться в новой школе.

– Я пришел сюда не только из-за нападения, – понизив голос, признался Николас, принимая от Трейси чашку с кофе. – Алек рассказал мне о сцене, устроенной Клариссой в субботу. Я хотел извиниться перед вами.

Присутствие Люси в комнате, хотя она казалась целиком поглощенной чтением какой-то книги, удержало Трейси от того, чтобы быть с гостем откровенной. Вместо этого она ограничилась многозначительной фразой:

– Я уверена, что, когда ваша жена поймет, насколько она заблуждается, этого больше не повторится.

Пожав плечами, Николас сказал, словно признавая свое поражение:

– Кларисса меня больше не желает слушать, угрожает уйти и забрать с собой мальчиков, закатывает ужасные сцены. Она всегда была очень нервной. Я пытался убедить ее обратиться к врачу, ведь у нее уже был нервный срыв после гибели матери и отчима… Я очень боюсь…

Трейси нахмурилась. Может быть, причина поведения Клариссы кроется в чем-то ином, нежели обычная эгоистичность избалованной женщины, привыкшей к тому, что ей все прощается?

– Вы говорили об этом с Джеймсом? – спросила Трейси с некоторым беспокойством.

Лично она полагала, что, если Кларисса страдает эмоциональной неустойчивостью, тогда попытку Николаса справиться с ситуацией, делая вид, что у него роман с другой женщиной, вряд ли можно было назвать разумной. Правда, Трейси всегда полагала, что мужчины вообще редко понимают женщин.

– О, он всегда на стороне Клариссы, что бы я ему ни говорил, – угрюмо ответил Николас. – Джеймс, скорее всего, полагает, что я пытаюсь унизить ее, а она, конечно, в его присутствии ведет себя как ангел.

Трейси поморщилась. Вряд ли субботнее поведение Клариссы можно было назвать ангельским.

– Однако, – продолжала настаивать она, – должны же вы понимать, что Кларисса, может быть, серьезно больна. И поскольку у нее однажды уже был нервный срыв…

– Я неоднократно пытался говорить с ней об этом, но каждый раз она выходила из себя и обвиняла меня в попытке избавиться от нее, в желании засадить ее в сумасшедший дом. Ситуация начинает выходить из-под контроля. Просто не знаю, что делать. Я даже начинаю думать… не во мне ли причина всех ее проблем? Не лучше ли ей будет без меня?

Трейси нахмурилась еще сильнее. Она начинала понимать, что Николас, в сущности человек довольно неплохой, был, вероятно, не менее избалован, чем его жена. Подобно маленькому ребенку, он постоянно винил ее за то, что она не выказывает ему любви и внимания, по его мнению, вполне им заслуженных. Каждому из них нужно было связать свою жизнь с партнером, более сильным по характеру, способным справляться с их неуверенностью в себе и внутренней уязвимостью.

Трейси, например, не могла себе представить, чтобы человек вроде Джеймса Уоррена реагировал бы на явно неблагополучное психическое состояние Клариссы подобно Николасу. Поэтому и не удивительно, что Кларисса столь часто ищет поддержки у брата, а не у мужа.

– Но у вас двое детей, – мягко напомнила она. – И вы им нужны оба. Если вам самому не удается убедить Клариссу обратиться к врачу, то, как мне кажется, необходимо откровенно поговорить с Джеймсом. А если разговор состоится, то не будете ли вы так добры сказать ему, что между нами ничего нет? – добавила Трейси еще тише.

Люси, сидящая со своей книгой возле окна, вдруг подняла голову и объявила:

– Мама, там остановился большой автомобиль и какой-то человек вошел в магазин.

Трейси подошла к окну, чтобы посмотреть. Николас присоединился к ней.

– Черт возьми, – выругался он себе под нос. – Это машина Джеймса. Какого дьявола ему тут нужно?

Глядя на сверкающий темно-синий «ягуар», Трейси почувствовала, как у нее болезненно сжалось сердце. Неужели он приехал для того, чтобы посмотреть, как она отнеслась к его угрозам? Или признать, что ответственность за вред, нанесенный магазину, лежит на нем?

– Лучше мне спуститься и спросить, чего ему… – начала Трейси, но в этот момент в дверь гостиной раздался властный стук.

Возникший на пороге Джеймс окинул ее взглядом, от которого застыла кровь в ее жилах. Он был враждебным и колючим, и, как ни ненавистно было это Трейси, ей пришлось первой отвести глаза. Щеки ее загорелись, а Джеймс, пройдя мимо нее, сказал ровным и холодным тоном:

– Николас, я видел снаружи твою машину. Собрались покинуть нас, мисс Картер? – обратился он к Трейси, которая от такой наглости лишилась дара речи. – Разумное решение. Николас, полагаю, находится здесь в качестве вашего поверенного?

Николас нахмурился.

– Я здесь совсем не по делам, Джеймс. Просто услышал о попытке ограбления и зашел удостовериться, что с Трейси все в порядке.

– Неужели? – Темные брови Уоррена поднялись, губы презрительно скривились, взгляд переместился с упрямого лица Николаса на лицо Трейси, разгоряченное и сердитое. – Очень мило с твоей стороны, но, может быть, теперь, убедившись в том, что никаких неприятных последствий для мисс Картер не последовало, ты вспомнишь, что обещал взять Клариссу и мальчиков в Честер и угостить обедом?

– О Боже, забыл! Боюсь, мне надо идти, Трейси. – Он потянулся к ее руке, но вместо того чтобы пожать, взял ее в обе ладони жестом, гораздо более интимном, чем этого ожидала Трейси.

Невозможно было удержаться от того, чтобы не глянуть в этот момент краем глаза на Джеймса. То, что Трейси увидела, заставило ее вздрогнуть. Поборов слабость, она собралась было сказать ему, что все совсем не так, как кажется, но упрямство и гордость заставили ее промолчать и одарить Николаса более теплой улыбкой, чем он заслуживал.

Не желая оставаться наедине с врагом, чтобы не выслушивать новые угрозы и оскорбления, Трейси спустилась по лестнице вместе с Николасом, так что Джеймсу не оставалось ничего другого, как последовать за ними.

Перекрывая шум, создаваемый мастерами, ремонтирующими витрину, она обратилась к Николасу:

– Спасибо, что зашли. Надеюсь, обед пройдет замечательно. – Тут же повернувшись к Джеймсу, она холодно бросила: – А теперь, когда вы получили то, что хотели, мистер Уоррен, надеюсь, у вас не осталось больше причин оставаться здесь?

Видно было, что Джеймс разозлился. Когда же Николас направился к выходу, он встал прямо перед Трейси так, чтобы зять не мог видеть выражения его лица или услышать голос, и сказал ледяным шелестящим шепотом:

– Вероятно, вы считаете себя очень умной. Но подумайте, вы ведь вредите не только моей сестре. У нее с Николасом двое детей, которым нужны оба родителя.

Трейси была настолько зла, что забыла о всякой осторожности, ее темперамент прорвался наружу.

– Неужели? Если судить по местным слухам, вряд ли они будут скучать по отцу, раз у них есть такой заботливый и преданный дядя!.. Никто не смеет указывать мне, как надо жить. Никто!

Она, наверное, высказала бы ему все, что думает о его жестоком намерении помешать ее бизнесу и запугиваниями вынудить покинуть город, но в это время Николас, терпеливо ожидающий на крыльце, когда Джеймс присоединится к нему, вновь повернулся к ним.

Джеймс Уоррен сухо кивнул на прощание и вышел.

Трейси прислонилась спиной к стене – так дрожали у нее ноги. Эту рискованную игру необходимо было прекратить. Но она понимала, бесполезно пытаться объяснять что-либо самой или понуждать к этому Николаса в присутствии Джеймса. Совершенно очевидно, что ей он не поверит. Однако терпеть тоже больше было нельзя. Ее нервы могли просто не выдержать.

 

6

Несмотря на все ее опасения, разбитое стекло отнюдь не отпугнуло покупателей. Напротив, Трейси обнаружила, что новость о попытке ограбления только увеличила их число. Некоторых влекло любопытство, некоторых искреннее сочувствие. И к тому времени, когда витрина была готова, она радостно сообщила Энн по телефону, что уже после первых нескольких дней торговли, ей пришлось позвонить поставщику и срочно заказать новую партию товара.

– Это еще только начало, – пообещала ей Энн. – Подождите и сами увидите. Людям надоело таскаться, да еще с детьми, по всем этим огромным и бездушным торговым центрам. Это одно из проявлений ностальгии по естественному образу жизни. Все больше и больше покупателей говорят о том, что уже не в состоянии выносить утомительные походы в супермаркеты, в которых почти невозможно найти то, что нужно, и приходится выстаивать утомительные очереди на контроле. Да, кстати, хочу попросить вас отложить для моих мальчиков две пары футбольных бутсов в подарок на Рождество. А Сузан решила, что хочет научиться танцевать, так что, если вам не трудно, подыщите что-нибудь для нее… Да, к вам не приходили из полиции? Они не поймали того, кто разбил стекло?

– Нет, – ответила Трейси. – И я не думаю, что они найдут злоумышленника.

– Будем надеяться, что это вряд ли повторится. Теперь преступник знает, что у вас хорошая охранная сигнализация, – успокоила ее Энн.

Трейси ничего не ответила. Она вовсе не была уверена в том, что охранная система, какой бы надежной та ни была, сможет остановить человека, который, как она полагала, стоял за всем этим. Кроме того, дело было вовсе не в краже. Во всяком случае, в материальном смысле. Желание украсть ее покой, чувство безопасности, а возможно, даже уважение к себе самой – вот в чем Трейси подозревала Джеймса Уоррена.

Поежившись при этой мысли, она положила телефонную трубку.

Надо было идти забирать Люси из школы. Трейси казалось таким несправедливым, что не по своей вине она должна нести тяжелую ношу страха, особенно теперь, когда дочь так хорошо вписалась в новую жизнь. Люси была просто переполнена впечатлениями от новой школы. Трейси вовсе не хотела насильно заставлять ее учиться, но не было никакого сомнения в том, что хорошее образование, особенно в наши дни, имело огромное значение для успешной карьеры.

По своему опыту она знала, как важно для женщины быть в состоянии финансово обеспечить себя, и ей не хотелось, чтобы дочь когда-нибудь попала в опасную ловушку вынужденной зависимости от мужчины или родственников в ущерб своей независимости.

Если дела в магазине и дальше будут идти хорошо, ей придется серьезно подумать о том, чтобы взять помощницу на неполный рабочий день. И, может быть, не просто девушку-старшеклассницу, которая помогала бы по субботам, а кого-нибудь с профессиональной подготовкой, чтобы можно было время от времени оставлять магазин и ездить по оптовым базам и ярмаркам, самостоятельно закупая товар…

Трейси только что окончила обслуживать очень милую молодую женщину с маленьким ребенком, которому вот-вот должны были понадобиться первые настоящие ботиночки, как дверной колокольчик зазвонил вновь.

Подняв голову с улыбкой, которая тут же увяла, она увидела входящую в магазин Клариссу Форбс. На этот раз она была одна, и быстрый взгляд через витрину на улицу подтвердил это.

– Здравствуйте, Кларисса… – поприветствовала ее Трейси, твердо решив не давать ей никакого повода еще больше утвердиться в идиотской уверенности в том, что они с Николасом состоят в любовной связи.

Однако не успела Трейси договорить, как Кларисса, побелев от ярости, зло набросилась на нее:

– Можете улыбаться, но вам не долго осталось это делать. Если вы думаете, что я отступлюсь и позволю вам увести моего мужа, то скоро поймете, насколько вы заблуждаетесь. Николас – мой! И я не собираюсь отдавать его ни вам, ни какой-либо другой расчетливой проходимке!

Взглянув на нее повнимательнее, Трейси сразу обратила внимание на расширенные зрачки и агрессивную позу. Чересчур худое тело было напряжено, лицо искажено гримасой ярости.

– Кларисса, успокойтесь, пожалуйста. Вы ошибаетесь. Между мной и Николасом ничего нет.

– Не лгите мне. Ник тоже пытался разуверить меня, но я знаю правду. Вы хотите показать, что между вами все кончено, но это не так. Когда это началось? После того как вы приехали сюда или еще раньше? Естественно, раньше! Тогда-то все и было задумано, да?

Распознав верные признаки начинающейся истерики, Трейси, боясь теперь не столько за себя, сколько за Клариссу, попыталась успокоить ее. Женщина явно находилась в невменяемом состоянии. И Трейси испытала сильнейшее раздражение по отношению как к Николасу, так и к Джеймсу. Если бы хоть у одного из них были мозги, они увидели бы, что с Клариссой не все в порядке.

– Кларисса, послушайте, пожалуйста, вы совершенно не правы. Поговорите с мужем. Дайте ему объяснить вам в чем дело. А я клянусь, что между мной и им нет никакого романа. Знаете что, давайте позвоним Николасу прямо сейчас, и тогда…

– Нет! Я не хочу видеть его здесь, но вы хотите, не так ли? Вы хотите, чтобы он прогнал меня, и вы могли бы остаться с ним наедине. Нет, я не позволю вам разрушить мою семью! И если вы не оставите моего мужа в покое, то пожалеете о том, что вообще родились на свет! – с этой мелодраматической угрозой она повернулась и бросилась вон из магазина прежде, чем Трейси смогла ее остановить.

После ухода Клариссы она долго в нерешительности смотрела на телефон, не зная, стоит ли позвонить Николасу и предупредить о случившемся. Но разве Кларисса, узнай она об этом звонке, не сочтет его очередным доказательством их связи?

Будучи человеком доброжелательным, Трейси понимала, что надо как-то помочь несчастной женщине, несомненно в этом нуждающейся. Ее гнев и раздражение сменились на участливый интерес.

– Что-нибудь не так? – спросила ее Энн позднее, когда они вели девочек из школы домой.

Трейси вкратце объяснила, что произошло.

– Понятно… И вы полагаете, что у нее нечто вроде нервного срыва?

– Может быть, и так, а может, и что-то более серьезное, связанное со смертью матери и отчима. С ней явно не все в порядке. Похоже, ей очень хочется верить в любовную связь между мной и Николасом.

– А вдруг она понимает, что ведет себя глупо, и уверила себя в неверности мужа, чтобы оправдать свои истерические выходки? Удивляюсь, как это Джеймс не видит, что с ней происходит. Правда, в этом году он долго отсутствовал. Компания, которой владеет Джеймс, имеет многочисленные филиалы за рубежом, поэтому его не было здесь несколько месяцев. По слухам, когда очередной контракт будет подписан, он станет бывать здесь значительно чаще. Может быть, тогда Джеймс поймет что к чему…

– Сомневаюсь, – раздраженно возразила Трейси. – Он верит в то, что говорит ему сестра.

– Такая реакция совершенно не в его стиле. А что, если вы ему втайне понравились, – поддразнила подругу Энн, – и он ревнует вас к Николасу?

Трейси делано рассмеялась, с беспокойством заметив, однако, какую вспышку эмоций вызвало у нее легкомысленное замечание приятельницы.

Боже, взмолилась она после того, как они с Энн расстались, пожалуйста, не дай этому случиться… Почему после всех этих лет совершеннейшего безразличия к мужскому полу в ней проснулся столь опасный интерес к человеку, менее всего жаждущему ответить взаимностью на охватившие ее чувства? А может быть, именно то, что он не способен разделить с ней внезапно возникшее желание и способствовало его возникновению? Может быть, она просто чувствовала, что это извращенное желание было безопасно, походило на обожание девочкой-подростком популярной кинозвезды?.. Мысли были не из тех, которые хотелось продолжать.

Завтра, в субботу, начиналась вторая неделя работы магазина. Трейси, конечно, не ожидала, что торговля будет такой же оживленной, как в первый день, но все равно проснулась со смешанным чувством тревоги и радостного возбуждения.

Она договорилась с Пэгги, племянницей Тома, и та должна была прийти на пару часов в обеденное время, чтобы дать Трейси передохнуть. Сама Энн весьма любезно предложила, чтобы Люси провела весь день с ними. И когда Трейси заколебалась, возразила:

– Чепуха, настанет время, когда вы будете иметь возможность сделать для меня нечто подобное.

– Надеюсь, что так. Но пусть она пробудет у вас только первую половину дня. Вы и так достаточно кормили ее…

– Хорошо, – обещала подруга. – Ровно в двенадцать я отправлю ее домой.

– Если мне удастся, я сама зайду за ней. Хотя Люси надо пройти всего несколько домов, все же…

Без пяти двенадцать, как раз в тот момент, когда Трейси, надев жакет, собралась уже оставить магазин на Пэгги и идти за дочерью, в дверь вошла покупательница в сопровождении мальчиков-близнецов лет восьми и двух сыновей постарше.

Когда она заявила, что ей нужна обувь для всех четверых, Трейси поняла: нечестно оставлять их на Пэгги – и, снова сняв жакет, с улыбкой спросила, чем может помочь. О том, чтобы забрать Люси от Филдингов, не могло быть и речи. Было уже почти четверть первого, когда мать с довольным вздохом сказала:

– Прекрасно, что есть такой магазин, как ваш. Обычно купить что-нибудь для моих парней – сущий кошмар. Муж категорически отказывается ходить с нами, и в результате все кончается ссорой между детьми.

Приветливо улыбнувшись, Трейси проводила их до двери. Когда они ушли, она вернулась к Пэгги.

– Сейчас стало немного потише, все отправились по домам обедать. Я поднимусь наверх и посмотрю, что там делает Люси. Она, должно быть, проголодалась, бедняжка.

Но гостиная оказалась пуста, в квартире стояла необычная тишина. Окликнув Люси, Трейси открыла дверь ее спальни, но и там никого не оказалось.

Неужели Энн забыла о том, что обещала отослать Люси домой в двенадцать? Может быть, девочки просто заигрались… Но Филдинги всегда садились за стол ровно в половине первого, а сейчас был уже почти час дня.

Ее охватило мрачное предчувствие. Сбежав по лестнице, Трейси выскочила в узкий проход, отделяющий их дом от соседского, а потом на улицу, беспокойно оглядываясь в поисках знакомой светловолосой головки дочери. Ее нигде не было видно.

Начиная впадать в панику, она заторопилась по улице к магазину Филдингов.

Хозяин дома пил чай, но, увидев выражение лица Трейси, поспешно отставил чашку и с тревогой спросил:

– Трейси, в чем дело? Неужели опять нападение?

– Нет, нет, совсем не это… Я насчет Люси… Она еще не вернулась домой, и я думала…

Том встал, на его лице появилось озабоченное выражение.

– Но она ушла отсюда без пяти двенадцать. Это было…

– …Больше часа тому назад, – с дрожью в голосе закончила за него Трейси. – А не знаете ли вы… Не могла она вернуться назад?

– Вполне может быть. Послушайте, поднимитесь наверх и спросите у Энн.

Все больше волнуясь, она поспешила на второй этаж и постучала в дверь гостиной.

Энн открыла дверь, и, когда Трейси спросила, не возвращалась ли Люси обратно, лицо подруги омрачилось.

– Нет, не возвращалась. Я отослала ее домой без пяти двенадцать, как мы и договаривались.

– О Боже. Я хотела встретить ее, но в магазин пришла женщина с четырьмя детьми, и я не могла оставить их на бедняжку Пэгги. А когда поднялась наверх, думая, что Люси уже дома, то никого не нашла.

Трейси начало трясти от страха. Беря на себя инициативу, Энн решительно заявила:

– Только не паникуйте. Вы уверены, что ее нет дома? Не могла она, например, быть в спальне?

– Нет, я проверяла.

– Что ж, может быть, она просто кого-нибудь встретила…

– Нет. – Трейси решительно покачала головой. – Люси никогда бы ни с кем никуда не пошла. Она выросла в большом городе и отлично знает, как опасно разговаривать с незнакомыми людьми, как…

Голос ее прервался, и Энн крепко обняла ее.

– Мы найдем ее, не волнуйтесь. Пойдемте позвоним в полицию.

– В полицию? – Трейси недоуменно взглянула на подругу.

– Это самое разумное из того, что мы можем сделать, – ласково сказала Энн. – Не волнуйтесь, возможно, она в полной безопасности.

Трейси содрогнулась, представив себе все, что не досказала Энн. Ей стало плохо.

– Нет… только не Люси, – прошептала она. – Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы с ней ничего не случилось!

– Крепитесь… Слезами горю не поможешь, – решительно сказала Энн. – Посидите здесь, пока я позвоню в полицию.

Через полчаса Трейси пыталась ответить на вопросы полицейских, прибывших домой к Филдингам. Мысли ее путались от страха, тоски и чувства вины, голос дрожал и прерывался.

Ей пришлось описать, как Люси была одета. И она с такой ясностью представила себе свою маленькую дочь, прощающуюся с ней этим утром, что чуть было не разрыдалась в голос.

– Успокойтесь, – сказал ей один из полицейских. – Может быть, она просто пошла куда-нибудь с подругой и потеряла счет времени.

Но Трейси знала, Люси никогда бы так не поступила. Кроме того, ее ближайшей подругой была Сузан, которая, запинаясь от волнения, подтвердила полицейским, что Люси собиралась идти прямо домой.

– Есть ли кто-нибудь, кто мог бы ее забрать? Кто-нибудь, кого вы знаете? – осторожно допытывались полицейские. – Отец Люси… бабушка или дедушка… какой-нибудь ваш бывший приятель?

Трейси молча покачала головой.

– Что ж, постарайтесь на слишком волноваться. Наши люди уже ищут ее. Вы в городе недавно, так что неудивительно, если она просто заблудилась. Есть у нее здесь какие-нибудь знакомые сверстники, какое-нибудь место, куда ей могло захотеться пойти?

– Однажды мы гуляли с ней вдоль реки. Видели выдру, потом собаку… Люси ужасно любит собак, – невразумительно начала Трейси. – Я даже пообещала купить ей собаку этой весной…

Она вздрогнула, против своей воли представив себе, что весной может уже быть одна… что Люси, ее драгоценное, беззащитное дитя…

– Я хочу спросить вас об одной вещи, Трейси. Не поймите меня превратно, но все мы иногда срываемся. Не было ли у вас с Люси какой-нибудь размолвки? Может быть, ей просто не хочется возвращаться домой?

Трейси опять покачала головой.

– Нет. У нас были совсем другие взаимоотношения. Она была добрым и на редкость послушным ребенком.

– Я могу подтвердить это, – вставила Энн. – Кроме того, уходя отсюда, она казалась совершенно счастливой. Говорила нам, что вы обещали ей на обед приготовить семгу.

– Да, обещала, – подтвердила Трейси. – Она ее очень любит. Это кажется роскошью, но семга гораздо полезнее, чем рыбные палочки из трески… А я очень хочу, чтобы она росла здоровой…

Голос ее сорвался, она закрыла лицо руками и заплакала. О Боже, она так боялась… Не за себя, а за Люси, за свою маленькую Люси.

– Все будет в порядке, – пообещал ей полицейский, и Трейси позавидовала его уверенности.

Потом ей предложили вернуться домой на случай, если Люси сама отыщет обратную дорогу, и она с трудом поднялась на ноги.

– Не беспокойтесь насчет магазина, – проговорила Энн. – Я сменю Пэгги.

Остаток дня прошел для несчастной матери во все возрастающей тревоге и страхе. С ней постоянно кто-нибудь был, но постепенно ее надежды на то, что Люси просто-напросто заблудилась или отвлеклась на что-нибудь, таяли, сменяясь уверенностью в том, что с дочерью случилось что-то непоправимое, ужасное.

И вдруг в пять часов вечера, находившаяся с ней в этот момент сотрудница полиции, нахмурилась и произнесла напряженным голосом, глядя в окно:

– Трейси, подойдите, пожалуйста, сюда.

С трудом переставляя ноги, она приблизилась и при виде Люси, вылезающей из темно-синего «ягуара» Джеймса Уоррена, чуть не потеряла сознание от радости.

– Это ваша дочь? – спросила женщина.

Трейси не в силах ничего сказать, молча кивнула, слезы облегчения текли по ее щекам.

Словно сквозь туман она увидела, как Люси доверчиво вложила свою ладонь в его руку и они направились к двери. Неожиданно остановившись, Джеймс поднял голову и взглянул на окно.

Выражение его лица заставило ее сердце сжаться. Никогда еще она не видела на лице взрослого человека такой смеси сожаления, муки и вины. Это выражение так точно отражало ее собственное состояние, что у нее перехватило дыхание. Не в силах шевельнуться, Трейси ожидала, пока Люси сама взбежит по лестнице. Та ворвалась в комнату, возбужденно крича:

– Мама, ты не поверишь, дядя Джеймс обещал подарить мне на день рождения собаку, если ты согласишься, конечно… И он научит меня, как правильно воспитать ее, чтобы она не вела себя, как Руперт. Только не спаниеля, они слишком суматошные и, кроме того, требуют специальной дрессировки. Спаниели – охотничьи собаки. Вот!

Когда она остановились, чтобы перевести дыхание, женщина-полицейский выступила вперед и ласково поинтересовалась:

– Здравствуй, Люси. Хорошо провела день?

Увидев просиявшее лицо девочки, она негромко обратилась к Трейси:

– Мне надо сообщить, что ваша дочь благополучно вернулась. – Затем повернулась к Джеймсу: – Боюсь, мне придется попросить вас задержаться на несколько минут, сэр. Люси не было весь день, и ее мать ничего не знала о ее местонахождении.

– Я могу все объяснить, – спокойно ответил он.

Джеймс выглядел таким усталым и расстроенным, что Трейси, помимо своей воли, поняла, что сочувствует ему.

Когда Трейси увидела Люси, выходящую из знакомой машины, ее вдруг озарило. Говоря полиции, что не знает никого, кто мог бы забрать ее ребенка, она ошибалась. Но хотя Джеймс и угрожал ей, Трейси представить себе не могла, что он способен причинить ей такую боль.

Теперь же, увидев выражение его лица, она инстинктивно почувствовала, что в исчезновении Люси может быть виновен кто угодно, но только не он.

– Думаю, мне лучше будет пройти с вами в участок, – сказал Джеймс женщине-полицейскому и, повернувшись к Трейси, тихо добавил: – Ничего, если я оставлю свою машину внизу? Мне нужно с вами поговорить. Если вы не возражаете, я попозже зайду к вам.

Трейси молча кивнула.

– Благодарю вас.

Голос его звучал, как всегда, ровно, но она чувствовала, что за этим спокойствием скрывается мучительная боль.

– Прошу вас следовать за мной, сэр.

Если сотрудница полиции и знала, кто он такой, то это ее нисколько не смутило.

Оставшись наедине с Люси и убедившись в том, что дочь не пострадала физически и психическое состояние ее тоже в полном порядке, Трейси спросила как можно непринужденнее:

– А как ты встретилась с мистером Уорреном, крошка? Ты ведь знала, что я буду за тебя волноваться…

– Я так и сказала той леди, – с серьезным видом заверила ее Люси. – Сказала, что ты станешь беспокоиться. Но она ответила, что все будет замечательно и я должна поехать к ней. Еще она сказала, будто ты занята с дядей Николасом, – невинным тоном добавила она.

Трейси словно обухом по голове ударили.

– Эта… эта леди. Не была ли она… женой дяди Николаса?

– Да, да, – закивала Люси. – У них такой большой дом, мама, и Руперт тоже был там. Она позволила мне поиграть с ним и угостила шоколадным печеньем. И все время спрашивала меня о тебе и дяде Николасе, а потом начала плакать. Я немного испугалась… Знаешь, мне не понравилось, Когда она заплакала.

– А она… говорила тебе что-нибудь еще? – спросила Трейси.

Ей не хотелось пугать Люси, давая девочке понять, в насколько опасной ситуации та оказалась. Теперь было совершенно ясно, что с Клариссой дела обстоят гораздо хуже, чем это казалось раньше.

– Да нет, не особенно. Вообще-то мне не хотелось ехать с ней, но она схватила меня за руку, потом втолкнула в машину, а я слишком испугалась и не сообразила выскочить. Но было приятно поиграть с Рупертом, – добавила Люси. – А потом пришел дядя Джеймс, и она заплакала еще сильнее. Он сказал, что отвезет меня домой. Они долго спорили, потом она схватили его за руки и стала просить не бросать ее. Я так расстроилась, и дядя Джеймс, по-моему, тоже.

– Да. Наверняка расстроился, – медленно сказала Трейси, поежившись.

Зазвонил телефон, и она подняла трубку. Это была Энн.

– Есть какие-нибудь новости?

– Да, Люси дома, с ней все в порядке. Джеймс Уоррен привез ее.

– Джеймс Уоррен?..

– Я сейчас не могу долго говорить об этом, – прервала ее Трейси. – В двух словах дело обстояло так: Кларисса заставила Люси поехать к ней домой.

Энн возмущенно охнула.

– Эта женщина, должно быть, совсем сошла с ума. Понимает она, что творит?

– Я в этом не уверена, – устало произнесла Трейси. – Джеймс пошел в полицейский участок. Сказал, что зайдет позднее и все мне объяснит, но самое главное – Люси в безопасности.

– Конечно, – рассудительно согласилась Энн. – Послушайте, если вы хотите, чтобы я пришла и осталась с вами на ночь…

– Нет, нет. С нами все будет в порядке.

По правде говоря, она была бы рада компании Энн и подозревала, что вряд ли сегодня ей удастся уснуть, но до такой степени рассчитывать на других не годится. К тому же с обуревающими ее страхами ей все равно придется бороться самостоятельно. Самое главное, что с Люси все в порядке, снова подумала Трейси. Что дочь избежала тех ужасных напастей, которые она себе навоображала. По всей видимости, Кларисса вовсе не желала причинить ей вред. Из всего рассказанного Люси можно было сделать вывод, что больше всего Клариссе хотелось узнать, сколько времени Николас проводил с Трейси и ее дочерью.

И вину за случившееся нельзя было возлагать на одну только Клариссу. Они все были частично виноваты, все до единого. Сама Трейси, хотя и не состояла в любовной связи с Николасом, оказалась слишком горда, слишком упряма, чтобы убедить в этом его жену. Поняв, что с несчастной женщиной не все в «порядке, она не сделала ничего, чтобы предупредить кое-кого, что может случиться непоправимое. И почему же? Да потому что этим кое-кем был Джеймс. Благодаря этому Люси очутилась в потенциально опасном положении. И все из-за той же пресловутой гордости, упрямства и опасения, что она не так уж безразлична к нему, как хотела бы.

К счастью, Люси вышла из этого сурового испытания невредимой, но все могло окончиться совсем иначе. Если бы вдруг Кларисса решила наказать дочь за несуществующую вину ее матери… Если бы она решила… Трейси содрогнулась.

Прекрати! – приказала она себе. Нельзя давать волю своим эмоциям, хотя бы ради Люси. Надо оставаться спокойной и держать себя в руках, по крайней мере, внешне. А внутренне… Что ж, это совсем другое. Внутренне…

Оставалось лишь благодарить Бога… и Джеймса за то, что дочь возвращена ей в целости и сохранности.

 

7

Он вернулся только в десять часов. Люси уже давно спала в своей постели.

Трейси сошла вниз, чтобы впустить его. При свете уличных фонарей лицо Джеймса казалось еще более осунувшимся и измученным.

– Извините, что так задержался. Необходимо было выполнить кое-какие официальные процедуры. Мне пришлось подождать, пока Николас заберет мальчиков из школы и приедет подтвердить свое согласие на то, чтобы Клариссу положили в частную клинику, где, я надеюсь…

Он замолчал, и Трейси, испытывая некоторую неловкость, предложила:

– Вы выглядите усталым. Я собиралась ужинать. Не хотите ли?..

– Нет, спасибо. Если только чашечку кофе…

– Да, конечно. Пойдемте наверх. Мы можем поговорить в гостиной. Люси спит и, без сомнения, видит во сне щенка, которого вы ей обещали подарить, – с кривой усмешкой добавила она.

– Извините. Мне надо было сначала спросить у вас… но после того как она стала свидетелем истерики Клариссы, это было единственное, что я мог придумать, чтобы отвлечь ее. Бедное дитя, она, должно быть, пришла в ужас.

– Не думаю, чтобы Люси по-настоящему понимала, насколько… насколько неестественным было поведение Клариссы, – осторожно ответила Трейси, поднимаясь по лестнице. – Все дети такие. Они обычно считают, что поведение взрослых должно отличаться от их собственного. Она только сказала, что после вашего появления Кларисса сильно плакала.

– Действительно? Что ж, это можно описать и такими словами.

Сумрачное выражение его глаз сменилось таким отчаянием, что Трейси, инстинктивно шагнув к нему, коснулась руки Джеймса жестом симпатии и понимания.

На мгновение ощутив, как напряглось его тело под этим прикосновением, Трейси покраснела от смущения и попыталась убрать руку. Джеймс придержал ее своей ладонью, как бы пытаясь продлить этот физический контакт.

– Я снова и снова мысленно возвращаюсь ко всей этой истории… Вижу, как вхожу в дом и нахожу там вашу дочь, играющую с Рупертом… – Он потряс головой. – Да простит меня Бог, но в этот момент мне показалось, что вы уже… Тут появилась Кларисса и принялась причитать, что заставит вас пожалеть… заставит отказаться от Николаса. Даже тогда до меня еще не все дошло. Однако когда она сказала, что я должен помочь ей спрятать Люси так, чтобы ее никто не смог найти, я испугался за ее рассудок… Вина во всем лежит на мне. Я должен был понять раньше, что сестра больна. У Клариссы всегда было неладно с нервами. После гибели наших родителей у нее произошел нервный срыв…

Видя, как ему тяжело, Трейси попыталась остановить его своеобразную исповедь, но Джеймс устало покачал головой и продолжил:

– С тех пор прошло пятнадцать лет, и я никогда не думал… Да нет, наверное, просто не хотел думать… К счастью, в тот момент, когда я пытался объяснить ей, что должен отвезти Люси домой, приехал Николас. Тут он признался, что специально представил все так, будто у вас с ним любовная связь. Не думаю, что это был правильный ход с его стороны, но ему не с кем было посоветоваться. Николас действовал на свой страх и риск. Хотя поведение Клариссы все больше и больше выходило за рамки нормы, я приписывал это неудовлетворенности семейной жизнью. И справедливому чувству обиды, если хотите. Именно поэтом я и поддерживал Клариссу.

Сегодня стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Еще до того как я увез Люси, мы вызвали врача. Он порекомендовал одну частную клинику, которая специализируется на подобных случаях. Есть все основания считать, что при тщательном лечении и хорошем уходе психическое состояние Клариссы стабилизируется.

– Для вас, наверное, это стало страшным потрясением, – пробормотала Трейси, не зная, что еще сказать.

Было очевидно, что случившееся подействовало на Джеймса очень сильно, иначе – Трейси была в этом совершенно уверена – он никогда бы не стал высказываться перед ней с такой откровенностью. Как ни странно, но создавалось впечатление, что сегодняшний инцидент, сопутствующие ему муки и боль каким-то образом объединили их, проложили мостик через разделяющую их бездну.

– Да, это так, но стоит мне подумать, через что прошли вы…

– Странно, но мне и в голову не пришло, что исчезновение Люси могло быть делом рук Клариссы. Хотя в сложившихся обстоятельствах…

– Очевидно, это было импульсивное решение. Она проезжала по улице, увидела Люси одну и…

– Это моя вина. Я хотела зайти за ней, но как раз в это время вошла покупательница. Сколько ни слушай о разных ужасных происшествиях с детьми, всегда есть моменты, когда по той или иной причине мы не можем быть с ними. И если случается нечто подобное, начинаешь казнить себя, тем более что остается надеяться только на милосердие Божье…

К горлу Трейси подступили слезы, она закрыла глаза, но тотчас открыла их, почувствовав, как пальцы Джеймса, успокаивающе скользнув по щеке, легли ей на затылок.

– Если бы с Люси что-нибудь случилось, я никогда не простил бы себе этого. А хуже всего то, что именно я поддерживал Клариссу в ее заблуждении насчет вашей мнимой любовной связи, – внезапно охрипшим голосом сказал он.

– Не казните себя. Николас должен был рассказать вам правду. Я очень разозлилась на него за то, что он ввязал меня в эту историю. Идея была просто дурацкая.

– Полностью с вами согласен. Прежде чем мы продолжим разговор, я хочу принести вам свои извинения. Вместо того чтобы действовать под влиянием эмоций, мне нужно было прислушаться к голосу разума.

– В этом вас нельзя винить. В конце концов, Кларисса – ваша сестра. Желание защитить ее, ваша эмоциональная реакция на ее беспокойство вполне естественны и…

– Моя реакция была вызвана совсем не эмоциями по поводу Клариссы, – прервал он ее почти грубо.

В недоумении Трейси пристально посмотрела на Джеймса.

– Когда мы впервые встретились, я пришел сюда, чтобы урезонить вас, убедить спокойно, без истерик подумать над тем, что вы творите… Если хотите, попросить вас, пока еще не поздно, положить конец вашим взаимоотношениям с Николасом.

– Короче говоря, чтобы покончить с неугодным вам романом «цивилизованным способом», вы собирались заплатить мне? – сухо поинтересовалась Трейси.

– Нет, поначалу не собирался. У меня этого и в мыслях не было, но стоило мне увидеть вас, как все, что я хотел сказать… вылетело у меня из головы.

– Лично у меня создалось впечатление, что я вам сразу же не понравилась, – возразила Трейси как можно более непринужденным тоном.

Его рука по-прежнему лежала у нее на затылке, уже не успокаивая, а, скорее, тревожа.

– Не понравились? Неужели вам так показалось? Нет, агрессивным меня сделала отнюдь не неприязнь, а страсть… страсть и обыкновенная мужская ревность. Стоило мне взглянуть на вас, и я захотел вас так сильно, что одна мысль о вашей связи с другим мужчиной – тем более моим зятем – чуть не свела меня с ума. К моему стыду, намерение разлучить вас с Николасом было вызвано не столько стремлением сохранить семью Клариссы, сколько желанием видеть вас свободной… – Он помолчал, устало качая головой. – Я не должен обременять вас этими объяснениями. Особенно сейчас. Но мужчины моего возраста, когда влюбляются, становятся утомительно сентиментальными. Видите ли, мы к этому просто не привыкли. Мы считаем, будто знаем о роде человеческом все, что только можно о нем знать, особенно касательно нас самих. Мы слишком опытны и мудры, чтобы быть затянутыми в водоворот эмоций, с которыми, как мы полагаем, расстались еще в ранней юности. Поэтому-то это и бьет по нам так сильно. И именно из-за этого мы и ведем себя… так глупо.

Джеймс… влюблен в нее? Не может быть… Но прежде чем Трейси успела сказать ему это, он тихо продолжил:

– Вы не должны после всего случившегося позволять мне оставаться с вами наедине. Прогоните меня прочь, пока я еще могу держать себя в руках и не сделал чего-нибудь такого, о чем мы впоследствии оба пожалеем.

Может быть, Джеймс был прав, но сейчас Трейси была не в состоянии мыслить рационально, анализировать, вести себя логично. Ее мозг никак не мог до конца воспринять то, что сказал Джеймс. Она только подсознательно отметила, что расстояние между ними сократилось, да почувствовала исходящий от него жар, вызвавший ответную реакцию ее тела.

– Прикажите, чтобы я ушел, Трейси, – не совсем уверено произнес он. – Иначе…

Приказать, чтобы он уходил? Но ей совсем не хотелось этого. Более того, она должна быть с ним, внезапно поняла Трейси и, повинуясь внезапному импульсу, сократила дистанцию между ними и подняла лицо для поцелуя.

Это был ее первый настоящий поцелуй, догадалась она несколькими мгновениями позже, слыша, как отдается в ушах биение сердца. Трагические события дня как будто заставили ее освободиться от всех условностей, забыть о привычной осторожности. Внутренний голос соблазнял взять то, что ей предлагают. Снять с плеч Джеймса груз вины и боли. Принять единственную непреложную истину, имеющую сейчас значение, – рядом с ней мужчина, которого она хочет, которого могла бы даже полюбить.

И хотя общество, вероятно, осудило бы поспешность, с которой они бросились друг другу в объятия, для нее это ровным счетом ничего не значило. Важно было одно – жизнь внезапно предоставила Трейси шанс пережить нечто чудесное, на что она уже не надеялась после долгих лет одиночества. Перед ней открылась возможность почувствовать себя желанной женщиной. И если она не воспользуется неожиданным подарком судьбы, то, возможно, будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Неохотно оторвав от нее губы, Джеймс прошептал:

– Если ты хочешь, чтобы я ушел…

В ответ женские руки еще крепче сомкнулись вокруг него.

– Нет… не хочу.

Каким-то непонятным образом, ей удавалось оставаться спокойной. Тогда Джеймс взял ее лицо в ладони и пристально взглянул в глаза.

– Но ты не слишком возбуждена, – мягко заметил он.

– Наверное, да, – призналась она. – Я не очень привыкла к таким вещам. У меня не было…

– Даже с отцом Люси?

Трейси похолодела. Стараясь, чтобы голос ее звучал как можно ровнее, она сдержанно ответила:

– Отец Люси фактически изнасиловал меня. Хотя нельзя винить в этом только его. Я была такой наивной… Вряд ли он догадывался, насколько я неопытна.

Джеймс нахмурился и немного отодвинулся от нее. Если ее признание оттолкнут от нее Джеймса, пусть будет так, обреченно подумала Трейси. Между ними было достаточно недопонимания, полуправды и откровенной лжи. Было очевидно, что в сексуальном отношении Джеймс – человек опытный, и если он ожидает этого же от нее, пусть лучше узнает правду…

– И насколько же неопытна ты была? – осторожно спросил он, наблюдая за выражением ее лица.

– Абсолютно.

– А потом?

– Потом… – Трейси помедлила с ответом, а затем, отважно глядя ему в глаза, призналась: – Потом у меня не было ни времени, ни желания завязывать с кем-либо отношения. И меньше всего с женатым человеком, имеющим двоих детей.

Минуту он хранил молчание, и Трейси охватила паника – не слишком ли она разоткровенничалась. Однако Джеймс был человеком умным, ему не понадобится долгих раздумий, чтобы понять: после столь долгого воздержания ее податливость, охота, с которой она шла на сближение с ним, выдает нечто большее, чем обыкновенное желание утолить физиологический голод тела.

– Значит, я был вдвойне не прав по отношению к тебе?

– Если тебя отталкивает отсутствие у меня… опыта… – запинаясь, прошептала Трейси.

– Отталкивает… – простонал Джеймс и, опустив руки ей на талию, прижал к себе так, что она смогла почувствовать, насколько он возбужден. – Существует ли на свете что-нибудь, что могло бы оттолкнуть меня от тебя? Я давным-давно понял, что секс ради секса не имеет никакого смысла, не доставляет истинного удовольствия. Я занимался любовью только с теми женщинами, которые не только мне нравились и вызывали желание, но и внушали уважение. Однако я давно уже перестал верить в то, что когда-нибудь найду женщину, которую смогу полюбить. И вот встретил тебя.

Джеймс поднял руку и нежно провел пальцем по ее полуоткрытым губам. Трейси слушала его, затаив дыхание.

– Ты не можешь представить, какой удар по самолюбию я получил, когда понял, что влюбился в женщину, которая, по моему мнению, представляла собой полную противоположность моему идеалу. И оказался не прав, нужно было больше доверять инстинктам. Ты любишь меня?

– Не знаю, – призналась Трейси, губы ее дрожали, язык слегка заплетался. – Знаю только, что ты нужен мне, что я хочу тебя… Мне трудно свыкнуться с этой мыслью. Я никогда не ожидала…

– Мне не надо тебя торопить… Я должен подождать…

– Нет! – пылко воспротивилась Трейси. – Нет!

Она подняла на него умоляющий взгляд, и в ее глазах Джеймс прочел то, что Трейси не могла заставить себя сказать.

– Что ж, – сказал он наконец, как будто отвечая на невысказанный вопрос, – возможно, сегодняшний день предназначен стать для нас самым замечательным в жизни. Хотя… – Джеймс внезапно нахмурился, и она доверчиво и вопросительно взглянула на него.

– Что такое?

– Ничего, – мягко сказал он, улыбнувшись. – Абсолютно ничего.

Внезапно Трейси почувствовала странную неловкость и неуверенность в себе. Она совершенно не знала, что делать дальше. Может быть, он ждет от нее предложения пойти в ее спальню?

Она проклинала себя за отсутствие опыта, казавшегося ранее абсолютно ненужным. Как следует вести себя в подобной ситуации? Ведь это ее дом. Ведь она взрослая женщина в расцвете лет, которая только что, не испытывая ни малейших угрызений совести, признаваясь в том, что хочет заняться с ним любовью. Так откуда же эта нерешительность, эта робость?

– Трейси!

Услышав свое имя, она подняла на него взгляд. Взяв Трейси за руку, Джеймс улыбнулся и переплел ее пальцы со своими. Его рука была сильной и надежной.

– Знаешь, ты ведь не должна этого делать, – тихо сказал он, – не должна, если не хочешь.

– Я хочу, – заверила она его дрожащим от волнения голосом. – Хочу, но никак не могу избавиться от страха.

– Если тебе это поможет, знай, что я тоже боюсь.

Трейси недоверчиво посмотрела на него.

– Ты? Чего?

– Мне так хочется доставить тебе удовольствие, дать то, чего ты никогда не знала, что я просто в ужасе – вдруг мне это не удастся… Если я не смогу… и это оттолкнет тебя.

Губы Джеймса были совсем рядом с ее губами. Трейси ощущала на них его дыхание. Ее охватили непреодолимое желание коснуться их. Как будто прочитав ее мысли, он наклонил голову и прильнул к ее рту.

Тотчас по телу Трейси прокатилась сладостная волна томления, губы раскрылись. Джеймс привлек ее к себя, и, издав негромкий горловой стон, она в нетерпении прижалась к нему еще крепче. Хотелось, чтобы поцелуй никогда не кончался. Ее изголодавшееся тело впитывало незнакомые ощущения, как вы сохшая земля впитывает долгожданную дождевую влагу. Когда его руки скользнули вверх, Трейси инстинктивно отстранилась, предоставляя им доступ к своей груди. Однако Джеймс неожиданно остановился, и у Трейси вырвался стон, в котором слышалось разочарование и мучительное желание.

– Тише… все в порядке, – сказал он и, осторожно отбросив упавшие на ее лицо пряди волос, покрыл его легкими ласковыми поцелуями.

Почувствовав его пальцы на пуговицах своей блузки, Трейси затрепетала от возбуждения. И прежде чем Джеймс обнажил шелковистую белоснежную кожу грудей, соски ее отвердели, а лицо и нежную шею залила краска пульсирующего в крови желания.

Ласки его становились все более страстными. И Трейси чуть не задохнулась от блаженства. Ни один мужчина еще не ласкал ее, да она и не думала, что когда-нибудь захочет этого. Но вот Джеймс рухнул в ближайшее кресло, усадив Трейси к себе на колени. Теплое дыхание коснулось нежной обнаженной кожи, и трепещущую от восторга женщину наполнил водоворот таких чувственных ощущений, что не оставалось ничего другого, как только сжать его голову в ладонях и притянуть к своей жаждущей ласки груди.

Сам Джеймс совершенно не пытался скрыть переполняющего его возбуждения. Казалось, он лучше нее знал, чего именно хочет Трейси. Проведя губами линию по напрягшейся шейке, он помедлил у ее основания, пока сердце Трейси не затрепетало, а тело не задрожало от вожделения.

Потом, взяв одну из грудей в ладонь, он нежно потер большим пальцем отвердевший сосок, заставив Трейси застонать. Но сладострастный стон быстро замер, – склонив голову, Джеймс обхватил губами темно-розовый торчащий сосок.

Трейси и не подозревала о существовании подобных ощущений, таких насыщенных, таких острых… настолько неподдающихся контролю разума, что она непроизвольно вцепилась ставшими вдруг непослушными пальцами в его волосы, чувствуя бешеное биение своего сердца, как будто стремящегося прочь из грудной клетки.

Наслаждение, испытываемое ею, пока Джеймс ласкал губами сначала одну грудь, а потом другую, сломало последние внутренние барьеры. Мужчина, который не любит, не был бы способен на такую ласку. И он никогда не возбудил бы ее до такой степени, если бы Трейси, в свою очередь, не любила его.

Наконец Джеймс поднял голову и, щекоча ее шею своим дыханием, хрипло произнес:

– Боже мой, женщины, подобной тебе, у меня никогда еще не было. Это что-то невообразимое.

Почувствовав, как он содрогнулся, Трейси обняла его извечным жестом, символизирующим женскую нежность и умудренность, говорящим о понимании того, что в ее руках он слаб и беззащитен как маленький ребенок. Но в то же самое время, ощущая, насколько он возбужден, она испытали жгучее нетерпение. Ее тело жаждало удовлетворения, внутри него словно нарастала требующая разрешения боль.

Слегка отстранившись, Джеймс торопливо снял с себя пиджак и рубашку. Его грудь была широкой и загорелой, на плечах рельефно проступали мышцы, по которым так и хотелось пройтись пальцами. Трейси увидела дорожку темных волос, вертикально пересекающую торс и, постепенно утончаясь, уходившую под пояс брюк.

– Перестань смотреть на меня так, – нервно прошептал он и, вновь заключив ее в объятия, яростно поцеловал. Вздымающаяся от прерывистого дыхания мощная грудь возбуждающе сдавливала мягкие округлости ее собственной.

Окутанная невидимым покрывалом томительного блаженства и немного смущенная, Трейси замерла, пока он медленно раздевал ее. Оценивающим и восхищенным взглядом следила за тем, как он разделся сам. Потом она почувствовала, как Джеймс поднял ее с кресла, осторожно положил на ковер и лег рядом.

Инстинктивно Трейси потянулась, желая коснуться его, но, взяв ее руки в свои, он покрыл их поцелуями.

– Нет, подожди еще. – Голос звучал глухо и напряженно. – Если ты сейчас…

Его била дрожь, которая передалась ей. Не отпуская рук Трейси, Джеймс нагнулся и поцеловал ее мягкий округлый живот.

Пораженная всплеском чувственных ощущений, вызванным этим поцелуем, она даже вскрикнула. А тело ее уже предлагало себя для более интимных ласк.

Джеймс, отпустив ее руки, положил ладонь на мягкий холмик, сосредоточение женственности; другая его рука скользнула под нее, в то время как губы, не спрашивая никакого позволения, жадно искали все новые и новые интимные уголки.

Блаженство казалось почти непереносимым, жаждущее ласки тело трепетало под его прикосновениями. Она шептала его имя, ей хотелось касаться его, полностью раствориться в нем. И Джеймс, поняв ее нетерпение и покрывая Трейси поцелуями, осторожно, но решительно вошел в нее.

Догадывался ли он, как ей было страшно, как боялась она этого мгновения? Ведь ее память хранила малоприятные воспоминания о том первом и единственном мужчине, грубо и безжалостно овладевшем ею. Открыв глаза, Трейси испуганно посмотрела на Джеймса, но он прошептал:

– Не волнуйся. Я не собираюсь причинять тебе боль. Если хочешь, чтобы я прекратил, только скажи…

Хотела ли она этого? Нет, не хотела. Хотя никогда раньше не испытывала подобных ощущений и даже не подозревала об их существовании. Но ее тело, казалось, инстинктивно знало, что следует делать. И постепенно страх отступил.

Трейси ощущала тяжелое, неровное биение сердца Джеймса, слышала его хриплое, прерывистое дыхание, чувствовала растущее возбуждение, эхом отдающееся в ее собственной плоти. Охваченная все нарастающим желанием долгожданного высвобождения, она впилась ногтями в спину Джеймса и выгнулась ему навстречу, заставляя ускорить и без того быстрый ритм его движений, помимо которого для нее сейчас во всем мире не существовало больше ничего.

Понимая, что подобное состояние не может длиться долго, Трейси что-то умоляюще выкрикивала. Хотя в этих неразборчивых звуках нельзя было уловить никакого смысла, они говорили обо всем. И вдруг она очутилась на вершине блаженства, испытав при этом такой восторг и потрясение, что на глазах ее выступили слезы. Трейси слышала об этом, читала, но не мечтала когда-нибудь пережить. Когда Джеймс обессилено рухнул рядом с ней, у нее хватило сил только на то, чтобы уткнуться лицом ему в грудь и замереть в его объятиях.

Некоторое время спустя, Джеймс осторожно повернул Трейси лицом к себе, запечатлев на ее устах долгий и благодарный поцелуй. Истомленное тело ее было полно какой-то сладкой истомы и насыщенности, достичь которых, как она полагала прежде, не дано было никому, не говоря уже о ней самой.

– Я хотел бы провести эту ночь с тобой, – нежно сказал Джеймс. – Хотел бы проснуться, держа тебя в своих объятиях, чтобы знать, что все это не было сном, мечтой о невозможном… Но может быть, как-нибудь в другой раз. Надо помнить о Люси.

Трейси сонно кивнула. Да, надо было помнить о Люси. Как бы ни была заманчива перспектива встретить новый день, лежа рядом с ним, здравый смысл и осторожность не дали ей поддаться искушению. А кроме того, в данный момент… в данный момент она чувствовала себя слишком ошеломленной, слишком утомленной, слишком… Сладко зевнув, Трейси закрыла глаза и уснула глубоким сном.

Почувствовав, как обмякло в его объятиях женское тело, Джеймс посмотрел на Трейси. Все произошло так неожиданно, стремительно, как будто помимо его воли, – внезапное желание, страсть, переполнивший его наплыв эмоций.

Он понимал, что действовал слишком поспешно, вероятно даже воспользовавшись ее смятением, моментом наибольшей уязвимости. И именно это преимущество позволило ему вовлечь Трейси в отношения, гораздо более интимные, чем она, возможно, сама хотела. А ведь ему даже не пришло в голову принять меры предосторожности, обезопасить Трейси от нежелательной беременности!

Теперь Джеймс мог рассуждать более здраво. Что она почувствует, когда проснется? Ему очень хотелось остаться, но он обещал Николасу, что будет ждать его возвращения из клиники.

Джеймс вздохнул, ощутив острый укол возмущения, направленного на зятя и саму Клариссу за их столь эгоистичную зависимость от него. Не просто сестре будет смириться с присутствием в его жизни другой женщины, особенно, если эта женщина будет стоять для него на первом месте. Тем более именно эта женщина.

 

8

Трейси проснулась с чудесным ощущением полноты жизни, какого не испытывала никогда ранее, лениво потянулась и только тогда вспомнила причину своего настроения. Подскочив на кровати, она лихорадочным взглядом окинула спальню, как будто ожидая, что Джеймс вот-вот материализуется из воздуха.

Джеймс… Джеймс Уоррен приходил сюда вчера вечером, и она… Трейси села, обняв руками колени, и тяжело вздохнула. Какой смысл притворяться перед самой собой. Прошедшей ночью она и Джеймс Уоррен стали любовниками.

Любовниками… Трейси содрогнулась от того, с какой легкостью это слово пришло ей на ум… И все же… все же назвать то, что произошло между ними, обыкновенным сексом было бы нечестно и неправильно. А что касается нее… Она вновь содрогнулась, не в состоянии точно вспомнить, о чем умолчала и что рассказала ему в разгар страсти.

Трейси помнила только, что Джеймс ясно дал ей понять – он хочет продолжения их отношений. Более того, сказал, что любит ее. Трейси охватила дрожь, глаза внезапно наполнились слезами. О Боже, неужели это случилось с ней? С момента их первой встречи Трейси поняла, насколько сильно и опасно ее влечение к Джеймсу, но у нее и в мыслях не было, что он тоже обратил на нее внимание.

Однако прошлой ночью Джеймс сам сказал ей об этом и доказал на деле. Но прошлой ночи не должно было быть, ругала себя Трейси, испытывая чувство вины. Куда, скажите на милость, подевались ее осторожность и самообладание. Она практически сама предложила ему себя… упрашивала, умоляла…

– Мама! Еще не пора вставать? Можно мне пойти к Сузан? Я хочу рассказать ей о щенке, которого обещал мне подарить дядя Джеймс.

Быстро вытерев слезы, Трейси как можно приветливее ответила на утреннее объятие Люси. К счастью, дочь, судя по всему, пережила вчерашний инцидент, могущий окончиться психической травмой, без видимых последствий. Если бы Джеймс не появился у обезумевшей от ревности сестры так вовремя… Если бы она сама вместо того, чтобы обслуживать ту женщину, пошла, как и обещала, встретить Люси… Если бы Кларисса случайно не увидела ее дочь на улице… Если бы… Этих «если бы» было слишком много, но стоило ли мучить себя постоянным напоминанием о них? Не стоило. Однако Трейси прекрасно понимала, что всю оставшуюся жизнь ей придется ходить под грузом воспоминаний о том, что угрожало ее Люси.

Что ж, с этого момента она позаботится о том, чтобы ее дочь никогда более не подвергалась подобному риску. С этого момента…

Люси выскользнула из ее объятий и возбужденно сообщила:

– Я так еще и не выбрала имя для щенка, мама. Надо будет спросить дядю Джеймса. Он мне понравился. А тебе?

– Что?

Трейси взглянула на оживленное, озаренное счастьем лицо дочери.

– Я про дядю Джеймса, мама, – терпеливо повторила Люси. – Он мне нравится.

– Да… конечно, он очень приятный человек, – машинально согласилась Трейси.

Джеймс помог ее дочери в весьма рискованной ситуации. Защитил ее тогда, когда она сама не смогла этого сделать. Непонятная боль, необычный всплеск эмоций, признательность пополам с обидой… и ревность переполнили ее сердце. Когда Джеймс привез Люси домой, Трейси сразу заметила очевидную привязанность и доверие, испытываемое дочерью к своему спасителю. Заметила и почувствовала себя как будто лишней.

Не это ли заставило ее очертя голову броситься в его объятия? Не потому ли?..

Повернувшись, она устремила невидящий взгляд в окно спальни. Может, стоит признать правду? Она безнадежно, бесповоротно, безоглядно, до безумия влюблена в этого человека, и он это знает.

– Мама. – Люси нетерпеливо трясла ее за руку. – Когда ты встанешь? Я хочу есть, а потом мне надо сходить к Сузан и рассказать ей о щенке.

– Сейчас встану, – заверила ее Трейси и не могла удержаться от замечания, продиктованного вчерашним происшествием: – Мне кажется, что тебе лучше не ходить сегодня к Сузан, малышка.

Люси надулась и протестующе воскликнула:

– Но, мама!

Прежде чем Трейси успела что-нибудь сказать, зазвонил телефон. С внезапно встрепенувшимся сердцем она подняла трубку. Ладони сразу стали липкими и холодными, а голос прозвучал высоко и напряженно:

– Да, вас слушают.

– Трейси, это Энн. Я просто решила узнать, как у вас дела.

Энн. Сердце Трейси упало стремительно, как парашютист, чей парашют не раскрылся; она даже ощутила приступ тошноты. Глупо было с ее стороны надеяться, что это звонит Джеймс.

– Все в порядке. Мы прекрасно себя чувствуем, – ответила Трейси, как можно оживленнее и беспечнее, чтобы подруга не почувствовала испытываемого ею разочарования. – Я все расскажу вам подробно, только не сейчас. По всей видимости, Кларисса Форбс случайно увидела Люси на улице и забрала ее с собой. Ее нашел Джеймс, когда заехал навестить сестру. Он сказал, что у нее было нечто вроде нервного припадка.

– Нервного припадка? Да эта женщина, должно быть, просто сошла с ума, если позволяет себе подобные вещи! – заявила Энн. – А как Люси?

– Весела как жаворонок, кажется, никаких последствий, – ответила Трейси. – Джеймс обещал подарить ей щенка, и это, по-моему, волнует ее больше, чем что-либо иное.

– Сузи все время спрашивает, когда сможет увидеться с Люси.

– Только не сегодня, – быстро ответила Трейси и торопливо добавила: – Я никак не могу заставить себя отпустить ее из дома. – Она говорила тихо, чтобы Люси, находившаяся в данный момент на другом конце комнаты, не могла ее слышать.

– Что ж, это вполне понятно, – вежливо согласилась Энн. – Но ради самой Люси было бы, наверное, лучше не поднимать вокруг случившегося слишком много шума. Если не заметно никаких последствий…

Разумный совет, но не тот, в котором Трейси сейчас нуждалась. Она испытывала атавистическую, глубинную необходимость держать дочь как можно ближе к себе. Пройдет немало времени, прежде чем она сможет без ужаса вспоминать обстоятельства вчерашнего дня. Если вообще когда-нибудь сможет.

Заверив Энн в том, что завтра, как обычно, пошлет Люси в школу, она попрощалась и повесила трубку.

Позвонит ли ей Джеймс? А может быть, придет повидаться? А если придет, то, что скажет… А что она ответит? Все казавшееся таким прекрасным, таким естественным прошлой ночью, сегодня утром виделось чуждым, несвойственным ей. Недавно она и представить не могла, что может вести себя подобным образом.

И все же… И все же тело ее, словно протестуя против этих мыслей, слегка задрожало, напомнив Трейси о наслаждении, которое подарил ей Джеймс. И она ощутила расслабляющую волну нежности и желания.

Часом позже, после завтрака, Люси примирилась с перспективой того, что проведет весь день с матерью. Трейси как раз пыталась привести дочь в более радужное настроение, рассказывая ей разные смешные случаи из своей жизни, когда сидящая возле окна гостиной Люси возбужденно воскликнула:

– Это дядя Джеймс, мама! Дядя Джеймс приехал!

Мгновенно вскочив на ноги, Трейси кинулась к окну, но на полпути, вспыхнув как маков цвет, резко остановилась, раздираемая радостью и сомнением.

Джеймс здесь. Но что она ему скажет? И что он скажет ей? Она так и стояла в нерешительности. Вот был бы ужас, если бы он увидел ее спешащей к окну подобно влюбленной школьнице. И все же при звуке дверного звонка ее сердце забилось так сильно, как будто так оно и было.

– Я открою, – радостно объявила Люси и выбежала из комнаты прежде, чем Трейси смогла остановить ее.

Трейси слышала, как дочь оживленно разговаривает с Джеймсом, поднимаясь по лестнице. И вдруг ей отчаянно захотелось быть сейчас одетой во что-нибудь более изысканное, чем старые потертые джинсы и мешковатый свитер с Микки Маусом на груди, который выбрала для нее Люси.

Когда распахнулась дверь гостиной, Трейси стояла к ней спиной, старательно делая вид, что читает газету.

– Мама, дядя Джеймс хочет, чтобы мы поехали к нему домой и пообедали там! – воскликнула Люси, врываясь в комнату.

Она уронила газету и, устыдившись тайного смысла предложения, открыла было рот, чтобы отказаться, но при виде утомленного и обеспокоенного лица Джеймса, все сомнения и опасения Трейси смыло теплой волной сочувствия и нежности.

– Мне следовало бы прийти раньше, – начал оправдываться он, – но необходимо было многое сделать. Масса формальностей. Полиция согласилась не выдвигать обвинения против Клариссы до освидетельствования специалистом ее психического состояния.

В отличие от нее он был одет официально: темный костюм, свежая сорочка, спокойных тонов галстук, – почти как человек, носящий траур, неожиданно для себя подумала Трейси, разглядывая его измученное лицо.

– Врачи полагают, что она поправится, это просто вопрос времени. Выяснилось, что у нее был уже небольшой срыв после рождения Клайва. Этому срыву тогда не уделили нужного внимания. Меня самого в то время не было в городе. Однако сейчас, ввиду новых обстоятельств, специалист полагает, что именно тогда и начала развиваться болезнь.

– Но Клайву уже семь лет.

– Знаю, однако таково мнение специалиста… – Он беспомощно пожал плечами.

– А Кларисса, как она сама? – спросила Трейси.

Она понимала, что только ее любовь и сочувствие к Джеймсу, острое понимание невысказанной, но ясно читаемой в его глазах муки, заставили ее задать этот вопрос. В настоящий момент Трейси не испытывала никакой симпатии к Клариссе, все ее мысли были только о том, как легко сестра Джеймса могла нанести вред ее ребенку.

– Находится под действием успокоительных лекарств и придет в себя еще не скоро. Поэтому я подумал, может быть, вы с Люси захотите поехать в «Голубятню» и пообедать со мной. Руперт тоже там будет, – добавил он, явно соблазняя Люси, и счел нужным объяснить Трейси: – Я предложил Николасу взять пока собаку к себе. У него и так хватает забот. Помимо работы, ему надо будет навещать Клариссу и заниматься мальчиками. Разумеется, я тоже буду приходить к ней. К счастью, у меня сейчас не запланировано поездок в Штаты и я могу так сдвинуть свой распорядок дня, чтобы бывать у Клариссы днем, когда Николас работает.

Трейси не понравилось чувство ревности, охватившее ее при этих словах. Разумеется, он захочет навещать свою сводную сестру, следить за тем, чтобы уход за ней был как можно лучше. Не надо забывать, Джеймс любит Клариссу так же, как она сама любит Люси. Но с другой стороны, не отец же он ей, в конце концов, с некоторой горечью подумала она. Между ними даже нет кровного родства.

Тем более это достойно похвалы, возразила Трейси самой себе. Она не имеет никакого права ревновать и злиться. Можно подумать, что, проявляя заботу о сестре, Джеймс выказывает пренебрежение к ней, Трейси.

Однако одно дело урезонивать себя, другое – сделать так, чтобы разумные рассуждения развеяли тучи овладевших ею темных эмоций.

– Очень мило с твоей стороны пригласить нас, – холодно сказала она, не обращая внимания на то, как изменилось при этом его лицо: на место усталости пришло беспокойство, даже боль. – Но, боюсь, мы не сможем пообедать с тобой. Я уже отказалась от приглашения Энн Филдинг. Говоря откровенно, я хочу сегодня провести как можно больше времени с Люси. Только с ней!

Пробежавшая при этом по ее телу легкая дрожь не была игрой, так же как и внезапно потемневшие глаза и трясущиеся руки. По его взгляду Трейси поняла, что Джеймс догадался, чем все это вызвано.

– Не могу выразить, как я жалею о том, что случилось с Люси, – негромко, чтобы не услышала девочка, сказал он. – Мне понятно твое желание быть с ней, защищать ее. Но слишком бдительная опека только повредит Люси. Ты подавишь ее, и это приведет к тому, что…

А вот этого говорить ему не следовало. Трейси немедленно набросилась на него с упреками:

– Как ты смеешь обвинять меня в том, что я слишком опекаю малолетнюю дочь, если сам был не в состоянии уберечь свою сестру, взрослую женщину, хотя всегда являлся для нее центром мироздания!

Она пожалела о сказанном в тот же самый момент, как недостойные слова слетели с ее губ. Только ревность и страх могли заставить ее выпустить в него отравленные стрелы несправедливых обвинений с откровенным желанием ранить и причинить боль.

Джеймс побледнел то ли от гнева, то ли от боли.

– Ты совершенно права, – с сумрачным видом ответил он. – Действительно, не мне критиковать тебя, хотя в случае с Клариссой… Видишь ли, ей никогда не хватало эмоциональной и умственной гибкости. Может, когда ты будешь в более… подходящем настроении, я смогу рассказать тебе кое-что о ее прошлом… Похоже, я и в правду ищу для нее оправданий или хочу докопаться до веских причин ее более чем странного поведения. – Джеймс отвернулся, голос его звучал ровно, бесцветно и, казалось, был лишен каких-либо эмоций. – Наверное, это единственный способ для меня снять с моих плеч груз ответственности за случившееся. – Он снова повернулся к ней и спросил с чувством: – Неужели ты думаешь, что я не задавался вопросом: какова доля моей вины во всей этой истории? Ведь слабость Клариссы, ее зависимость, ревнивость поощрялись мной…

Джеймс выглядел таким измученным, таким униженным в своей гордости и самоуверенности, что Трейси захотелось утешить его. Мгновенно забыв свои собственные страхи, она коснулась его руки успокаивающим жестом.

– Ты не должен винить себя.

– Не должен? – В его голосе звучала самоирония. – А кого же мне еще винить?

– Мама, мы поедем к дяде Джеймсу, – требовательно спросила Люси, вмешиваясь в разговор.

Джеймс решил ответить сам.

– Возможно, в другой раз… – начал он удрученно.

– Поедем, как только ты наденешь пальто, – торопливо вставила Трейси. – И можешь заодно принести мне жакет! – крикнула она вслед заторопившейся из комнаты Люси.

Когда они остались одни, она взглянула на Джеймса и добавила внезапно охрипшим голосом:

– Если, конечно, предложение остается в силе…

– Оно остается в силе, – не скрывая радости, заверил ее Джеймс.

Он притянул Трейси к себе за плечи, склонился и, щекоча теплым дыханием ухо, прошептал:

– Я еще не сказал тебе, как много значила для меня прошедшая ночь.

Ее охватила внезапная дрожь. Не в силах справиться с собой, Трейси обняла Джеймса, прижалась к нему с бьющимся от зарождающегося желания сердцем, ощущая жар его возбужденного тела.

– Я так хочу тебя! – простонал он. – А ведь я шел сюда с твердым намерением заверить тебя в том, что, хотя прошедшая ночь была самой чудесной ночью в моей жизни, я могу сдерживать свою страсть и не торопить события. Могу дать тебе время привыкнуть ко мне, серьезно все обдумать. Но теперь, когда ты находишься в моих объятиях, я способен думать только об одном – как сильно мне хочется целовать тебя… ласкать тебя так, как ласкал этой ночью, и любить тебя до тех пор, пока ты не закричишь от восторга…

Губы Джеймса коснулись ее шеи. Закрыв глаза, склонив голову на сторону, Трейси негромко застонала. Еще немного, и он доберется до ее губ, поцелует сначала нежно, деликатно, как будто она самая хрупкая и драгоценная вещь на земле, затем все крепче, все чувственней, пока…

– Мама, я принесла твой жакет.

Глаза Трейси широко открылись. Она инстинктивно постаралась высвободиться из объятий Джеймса. Но он не отпустил ее, так что, когда Люси ворвалась в комнату, он все еще обнимал Трейси.

Люси, которую, казалось, совершенно не смутила эта интимная сцена, подошла и протянула матери жакет.

– Руперт на самом деле сейчас живет у вас? – спросила она, когда они спускались по лестнице.

– Да, разумеется, – заверил ее Джеймс. – Думаю, мы с тобой сможем подрессировать его и хоть чему-нибудь научить. Что ты на это скажешь?

– Да, конечно, – торопливо согласилась девочка.

Когда Трейси, закрыв дверь, обернулась, она увидела, что Люси уже держит Джеймса за руку и смотрит на него с выражением, близким к обожанию.

Трейси охватило беспокойство. События развивались так быстро и так непредсказуемо. У нее не было опыта в подобных вещах, знаний, с помощью которых можно было бы правильно оценить ситуацию. Инстинкт подсказывал, что нужно вести себя осторожно. Однако стоило Джеймсу улыбнуться ей, как все мысли об осторожности мгновенно улетучились…

– Нет, мама. Садись впереди, рядом с дядей Джеймсом, – решительно распорядилась Люси, когда он тщательно застегнул на ней ремень безопасности.

Трейси в смущении стояла возле задней дверцы, пока он не сказал:

– Действительно, Трейси, садись возле меня. Пожалуйста.

Она с готовностью подчинилась, но возилась с ремнем безопасности до тех пор, пока он не взял его у нее и не вставил защелку на место. С губ Джеймса не сходила улыбка. Хотя он ни разу не коснулся ее, Трейси прекрасно понимала, как ему хочется это сделать.

Дыхание Трейси стало неровным, она почувствовала, как отвердели под свитером ее соски, и покраснела от смущения. В чем дело, почему она, не имея почти никакого сексуального опыта, реагирует подобным образом на одно только присутствие рядом этого мужчины?.. Оставалось только надеяться, что ее мысли и чувства известны только ей самой. Однако Джеймс, тронув машину с места, тихо заметил:

– Знаешь, со мной творится то же самое. Ведь это миф, что большинство мужчин не могут удовлетвориться одной единственной женщиной, любить ее до такой степени, чтобы одной мысли о ней было достаточно для возбуждения желания… особенно, когда они достигают моего возраста… Не смотри на меня так! – неожиданно грубо приказал Джеймс, когда она, собираясь возразить, повернулась к нему с широко раскрытыми глазами. – Не надо, – повторил он мягче. – Иначе я буду не в состоянии держать себя в руках.

Почему ее тело реагирует так, будто это было обещанием неземного блаженства, а не угрозой?

Пытаясь скрыть обуревающие ее чувства, она обернулась назад, чтобы посмотреть, как там Люси, прекрасно осознавая, как алеют от возбуждения ее щеки, как хрипло звучит голос.

Может быть, дело в том, что она не изведала страсти раньше и даже не догадывалась, что та существует. Трейси никогда не верила в то, что можно желать мужчину так сильно, быть настолько переполненной чувствами, пугаться и одновременно радоваться этому, разрываться между радостью и страхом, понимая, насколько круто, бесповоротно может измениться ее жизнь. Но обратного пути не было, стереть из памяти все случившееся и вернуться в прежнее дремотное состояние не представлялось возможным. Даже если Трейси никогда больше не увидит Джеймса, ей не избавиться от воспоминаний о нем, о пережитых чувствах, об исполненных желаниях. Нет, никогда ей не забыть об этих ощущениях, и тело ее и душа всегда будут хранить память о нем…

Трейси почувствовала, что машина замедляет скорость, и, повернув голову к окну, осмотрелась. Они проезжали через небольшие ворота с двумя привратницкими по бокам, построенными в виде голубятен.

– Отсюда и название дома, – пояснил он с кривой улыбкой, заметив ее интерес. – Хотя первоначально их тут не было. Здание построено в семнадцатом веке, а ворота – в середине девятнадцатого, когда первый Уоррен купил имение и обосновался здесь. Говорят, он построил их, потому что так захотелось его невесте. Теперь я этому не очень удивляюсь. Очевидно, я не первый из нашего рода, глубоко и безнадежно влюбившийся.

Люси, бурно выражающая восторг по поводу всего, что видела вокруг, не обращала на взрослых никакого внимания. Лужайки по обе стороны длинной, посыпанной гравием дороги, были усыпаны опавшими листьями с деревьев, обрамляющих пешеходные дорожки. Многие из деревьев редких пород, отметила Трейси, стараясь не поддаваться очарованию этого места.

У нее чуть было не вырвался вздох облегчения, когда, сделав последний поворот, «ягуар» затормозил у входа. Оказавшись прямо перед домом, Трейси поняла, что это вовсе не помпезный особняк, который она так боялась увидеть, а живописное, увитое диким виноградом трехэтажное здание из красно-коричневого кирпича.

Джеймс сидел молча, давая своим пассажирам возможность осмотреться, но Люси нетерпеливо воскликнула:

– А где Руперт? Могу я поиграть с ним на улице, дядя Джеймс?

– После того как выпьем по чашке чаю, мы пойдем осматривать окрестности, – пообещал ей Джеймс, а потом, повернувшись к Трейси, сказал спокойно и просто: – Добро пожаловать. Надеюсь, очень скоро этот дом станет твоим, Трейси, любовь моя.

 

9

Глаза Трейси застлали слезы. Наклонив голову, чтобы упавшие на лицо волосы скрыли выражение ее лица, она потянулась к замку ремня безопасности.

Ее домом?! Большего контраста с прежней городской квартирой не могло и быть. Однако, войдя вместе с Джеймсом в великолепный, с паркетным полом холл, Трейси не почувствовала ни подавленности, ни страха. Ощущение было такое, будто дом приветствует ее.

Негромкое потрескивание деревянных паркетин, запах воска от полированных панелей стен и горящих в камине яблоневых поленьев – все казалось каким-то знакомым и греющим душу. Создавалось впечатление, что сам дом бормочет в ее адрес что-то одобрительное, признает в ней свою хозяйку.

На столике из светлого дуба рядом с огромной вазой осенних цветов стояла фотография в серебряной рамке. Машинально взглянув на нее, Трейси затаила дыхание, узнав в стоящем между пожилыми мужчиной и женщиной совсем молодого Джеймса. Девушка рядом с ним, несомненно, была Клариссой.

Как будто угадав, о чем она думает, Джеймс подошел к столику и взял фотографию в руки.

– Мой отец и мать Клариссы вскоре после их свадьбы. Ему было очень одиноко после смерти моей матери, но Харриет удалось сделать его счастливым…

Он хотел сказать что-то еще, но замолчал – за какой-то из дверей послышался сопровождаемый повизгиваниями лай. Кто-то открыл ее с той стороны, и появившийся Руперт приветствовал их возбужденным лаем и прыжками. Вошедшая вслед за собакой полная, слегка задыхающаяся женщина пожаловалась:

– Извините, мистер Уоррен, но с ним невозможно справиться.

– Не волнуйтесь насчет этого, Джейн. Раз уж вы здесь, позвольте представить вам мисс Картер и ее дочь Люси.

Выдвинув Трейси вперед и встав позади, он, пока она здоровалась с домоправительницей, жестом собственника положил ей руки на плечи. Представляя ее, Джеймс Уоррен более чем ясно продемонстрировал их отношения, но, если Джейн и была удивлена или недовольна, то ничем этого не показала. Тепло улыбнувшись Трейси, она повернулась к Люси и шутливо воскликнула:

– Так, значит, это и сеть та самая юная леди, которая хоть на минуточку уведет негодного Руперта из моей кухни!

– Боюсь, что Джейн считает Руперта чистым наказанием, – сказал Джеймс Трейси, после того как домоправительница, извинившись, отправилась готовить обед. – Это не значит, что она ненавидит животных, совсем нет. Фактически в кухне всем заправляет большой и ленивый кот, которого она балует до невозможности, но манеры пса оставляют желать лучшего. Я говорил Клариссе, когда она его покупала, что лучше завести более спокойную собаку – пуделя или Лабрадора, однако ей захотелось именно спаниеля, к тому же, что уже совсем никуда не годится, она наотрез отказалась дрессировать его. Поэтому собака ни в чем не виновата. У Руперта, в сущности, неплохой характер, но он уже вызвал здесь переполох, когда убежал и чуть не до смерти перепугал птиц, которых наш сосед полковник Уолтере выращивает для традиционной ежегодной охоты. А до этого Руперт едва не утонул в пруду, охотясь за утками.

– А вы можете перевоспитать его или уже поздно? – спросила Трейси, не найдя лучшей темы для разговора.

Теперь, когда они остались одни – Люси отправилась вслед за Джейн на кухню, смотреть вышеупомянутого кота, – она вдруг почувствовала себя крайне неловко.

– Нет, еще не поздно, – ответил Джеймс и, подойдя ближе, остановился перед ней. – В чем дело? – ласково спросил он. – Неужели ты и впрямь боишься меня?

Она покачала головой, как бы смеясь над своей уязвимостью, и призналась:

– Нет, тебя я не боюсь. Я боюсь… всего остального.

Сначала Джеймс явно не понял ее. Нахмурившись, он осмотрел уютную гостиную, в которой они находились, и недоуменно спросил:

– Дом? Тебя пугает дом?

– Нет, вовсе не дом. А то… то, что между нами произошло. – Трейси никак не могла выразить свои эмоции словами, сказать, как это сделал Джеймс, что любит его. – Все случилось так быстро, так неожиданно!

Подойдя еще ближе, он крепко взял ее руки в свои.

– Ты собираешься сообщить мне, что передумала? Что не хочешь меня? Но ведь этой ночью…

– Нет, – прервала она его в порыве откровенности. – Не в этом дело. Может быть, у меня нет твоего опыта, да и вообще никакого, но я знаю одно… – Она замолчала, набрала воздуха и решилась: – Я знаю, то, что было пережито нами прошлой ночью, явилось чем-то особенным, необыкновенным, чем-то редким и драгоценным, и я не могу сожалеть об этом. Но помимо этого существует столько проблем, столько…

– Ты думаешь о Клариссе? – спросил он.

Трейси медленно кивнула. Ей не хотелось высказывать вслух свои опасения, не хотелось обнаруживать перед ним то, что считала проявлением своей ограниченности. Однако она чувствовала: ее инстинктивное неприятие Клариссы походит на микроскопическую дозу яда, такую крохотную, что невозможно было даже представить, какой вред она способна принести. Но в то же самое время интуиция подсказывала ей, что эта мелочь угрожает счастью, которое они могли бы разделить с Джеймсом. И, пряча от себя самой свои страхи, пытаясь не обращать на них внимания, она только позволяет этой угрозе расти и крепнуть.

Кларисса была сводной сестрой Джеймса. Он всегда любил и защищал ее. Поэтому вполне естественно, что его беспокоит ее судьба, что Джеймс ищет для нее оправданий. Но Трейси сомневалась, что сможет когда-нибудь примириться с его любовью к Клариссе или с желанием опекать ее. Так же, как сомневалась и в том, что его сестра сможет стерпеть другую женщину, любую другую женщину в жизни брата.

Лично сама Трейси не знала, хватит ли у нее сил, терпения и выдержки справляться с непредсказуемым поведением Клариссы. К тому же никакой речи о том, чтобы позволить еще раз подвергнуть опасности Люси и быть не могло.

Как бы ни желала она Джеймса, как бы ни любила его, разве может быть у них совместное будущее, если между ними всегда будет стоять Кларисса? А будь Трейси способна попросить его вычеркнуть Клариссу из своей жизни и он оказался бы готовым пойти на это, смогла ли бы их любовь оставаться столь же крепкой и глубокой? Смогла ли бы она сама сохранить мир в своей душе и ожидать, что Джеймс будет продолжать любить ее?

А с другой стороны, смогли ли бы они построить счастливую жизнь для себя, Люси и детей, которые у них, возможно, появятся, если Кларисса всегда будет рядом, постоянно напоминая Трейси о происшествии с ее дочерью?

Это был вопрос, на который не было ответа и, видя муку и боль на лице Джеймса, она прошептала непослушными губами:

– Неужели ты не видишь, что я должна думать о Люси…

– Да, да, я все понимаю, – поспешно перебил ее Джеймс. – Но Трейси… пожалуйста, позволь мне рассказать тебе кое-что о Клариссе. Присядь на минутку.

Настороженно посмотрев на него, Трейси неохотно согласилась. Джеймс подвел ее к удобной мягкой кушетке, застеленной пушистым покрывалом, приятным и теплым на ощупь. Сев рядом, он привычно взял ее руку в свою.

– Отец Клариссы бросил жену, когда дочери было семь лет. До этого он обращался с женой просто ужасно и даже пытался восстановить обожавшую его Клариссу против матери. Когда отец наконец ушел от них к женщине, которая уже несколько лет была его любовницей, девочка отреагировала на это так бурно, что Харриет даже опасалась за ее жизнь. Поначалу Кларисса во всем обвиняла мать, а потом, по всей видимости, начала винить себя, вообразив, что отец оставил их из-за того, что она сделала что-то не так. Не думаю, чтобы взрослые могли по-настоящему понять, какие травмы они в своем эгоизме способны нанести детям, не обращая внимания на их переживания и ставя во главу угла свои собственные чувства и нужды. По всей видимости, Кларисса тогда целиком ушла в себя. Если поначалу она отказывалась верить в то, что отец ушел окончательно, то впоследствии даже не разрешала упоминать его имени. Она ни разу не виделась с ним со времени его развода с матерью. Он женился вторично и сейчас живет за границей. Появившись в нашем доме, Кларисса привязалась ко мне. Я жалел ее от всего сердца, потому что тоже потерял одного из родителей. Но я был старше, лучше знал мир… и лишился матери совсем по-другому, поэтому, не в пример Клариссе, не считал, что меня предали. Если оглянуться назад, то, может быть, я действительно позволил ей стать слишком от меня зависимой. Однако к тому моменту, когда я заметил опасность, ущерб ее психике уже был нанесен и оказалось слишком поздно отступать назад. Иначе в ее глазах это выглядело так, будто я предал ее наподобие отца. Именно потому меня так обеспокоило то, что ты можешь разрушить ее семью. Я знал, насколько она уязвима, насколько…

– Да, – не слишком уверенно согласилась Трейси. – Я все понимаю. Но мое понимание ничего не меняет, Джеймс, – с грустью продолжила она. – Оно не меняет того факта, что Кларисса примет в штыки любую женщину, которой ты позволишь разделить свою судьбу, а в моем случае…

– Ты хочешь, чтобы она исчезла из моей жизни, чтобы…

– Совсем нет! – с чувством воскликнула она, сердясь на то, что Джеймс считает ее настолько эгоистичной. – Разумеется нет. Как ты мог так подумать? Я не прошу от тебя ничего. Или, по крайней мере, ничего в таком роде. Просто дай мне уйти прямо сейчас, пока у меня еще есть силы. Я так же способна на ревность, как и Кларисса, – откровенно призналась Трейси. – И мне не хочется, что бы то, что мы испытываем друг к другу, все уже пережитое нами вместе, оказалось перечеркнутым моим отношением к Клариссе и нежеланием подвергать Люси опасности со стороны твоей неуравновешенной сестры. Я не желаю беспомощно смотреть на то, как мы с тобой губим друг друга, а именно так и случится. С этим ничего не поделаешь. Я не могу доверять Клариссе. Она мне не нравится, и я никогда не буду чувствовать себе рядом с ней спокойно. Вина в этом моя, а не ее.

Трейси замолчала, глядя на Джеймса блестящими от слез глазами и словно умоляя понять, что хочет совсем другого, что ей нужен лишь один он. Однако если она поддастся своим сиюминутным желаниям, то каково ей будет в один прекрасный день обнаружить, что Джеймс смотрит на нее не с любовью, а с обидой и горечью?

– Да, – с вздохом согласился он. – Вероятно, ты права и одной любви недостаточно. Я не могу винить тебя за твои чувства к Клариссе.

– А я могу понять твое желание защитить ее. Может быть, если бы у меня была более щедрая натура…

Джеймс покачал головой.

– Нет, у тебя очень щедрая натура. Самая щедрая на свете. – Заключив в объятия, Джеймс крепко прижал Трейси к себе и с мукой в голосе произнес: – Боже мой, Трейси, я этого не вынесу! Ждать так долго, наконец найти тебя, а потом…

– Ты прав, – бесцветным голосом согласилась она. – Было бы лучше, если бы мы вообще не встретились…

– Нет! – яростно воскликнул он. – Нет! Я никогда не пожалею о том, что узнал тебя, что полюбил… Этой ночью… О Боже, Трейси. Этой ночью я не принял никаких мер предосторожности и даже в глубине души понадеялся на то, что ты забеременеешь от меня. Думал, что это крепче свяжет нас.

Острая боль пронзила ей сердце. Ребенок Джеймса… Если она забеременеет… Но какой смысл искать лазейки? Если даже у нее и будет ребенок от Джеймса, что хорошего это ей принесет? Что хорошего принесет это им обоим? Только лишние неприятности, непредсказуемые последствия ревности Клариссы. Придется беспокоиться еще за одну жизнь, взвалить на себя еще один груз страха. Но ведь это будет ребенок Джеймса…

За дверью послышался голосок Люси, и Трейси отодвинулась от Джеймса, даже не взглянув на него. Она знала, что глаза ее предательски увлажнились, а черты лица искажены болью и тоской. С трудом встав, Трейси подошла к окну, почти не обращая внимания на расстилающийся перед ней прекрасный пейзаж.

Почему, почему это должно было случиться именно с ней! Это казалось таким несправедливым, да и было несправедливым.

Остаток дня она провела вся во власти плохого настроения. Джеймс вел себя безукоризненно, понимая ее состояние и щадя ее чувства. Он отчаянно пытался как можно более сдержанно отвечать на выражения очевидного удовольствия, которое Люси находила в его компании. Но и совсем не реагировать на знаки открытого обожания с ее стороны он не мог – это расстроило бы девочку. Прекрасно понимая ситуацию, Трейси все же предпочла бы, чтобы Джеймс Люси не понравился, чтобы она обиделась и отдалилась от него. Тогда… тогда, по крайней мере, пострадал бы только один из них. А так будут несчастны они обе.

Но стоило ей только намекнуть, что лучше уехать пораньше, как Люси настолько огорчилась, что у Трейси не хватило духу настаивать. И в результате к тоске по невозможному счастью прибавилась боль от понимания того, что из Джеймса получился бы прекрасный отец.

Если бы только… Если бы только – что? – мысленно усмехнулась она, сидя за приготовленным Джейн обедом. Вкусная еда не лезла в горло. Если бы только Кларисса могла растаять в воздухе как облачко дыма. Однако это едва ли осуществимо, и, кроме того, не следовало забывать, что Джеймс искренне любит свою сводную сестру, и все, что задевает Клариссу, задевало и его.

В половине седьмого Трейси твердо заявила, что пора возвращаться. На этот раз ее слова были приняты без возражений. Но если Люси всю дорогу оживленно болтала, то сама она не проронила ни слова. Трейси решительно села на заднее сиденье рядом с Люси, не доверяя своей выдержке и боясь, что, если придется сидеть рядом с Джеймсом, она расплачется как малое дитя от горя, муки и любви.

Она не собиралась приглашать его в дом. В конце концов, они высказали друг другу все, что можно и нужно было сказать. Джеймс любил ее, Трейси знала это. И она любила его, но этого было недостаточно. Совсем недостаточно.

У Люси, однако, были совсем другие планы: Джеймс обещал ей прочитать на ночь сказку. Трейси многозначительно промолчала и, поймав его виноватый и одновременно умоляющий взгляд, поняла, что выбора у нее нет.

Пока Люси мылась в ванной, они в полном молчании выпили по чашке кофе, стараясь держаться друг от друга как можно дальше. Потом, пока Джеймс читал Люси обещанную сказку, Трейси нашла себе занятие на кухне, заставляя себя не думать о том, что с этого вечера должна будет смотреть на него как на незнакомца. Как на сводного брата Клариссы, с горечью подумала она.

Трейси так и не заметила, когда начала плакать. Она помнила только, как снова и снова мыла одну и ту же чашку и как пыталась собраться с духом, когда вошедший в кухню Джеймс остановился за ее спиной.

– Она уснула. Думаю, что мне лучше уйти.

– Да, – промолвила Трейси срывающимся голосом.

Ей показалось, что Джеймс ушел, как вдруг она почувствовала его руку на своих плечах.

– И это все, что ты можешь мне сказать? Это все?..

Тут Джеймс заметил ее слезы, и сквозь бешеный стук пульса в ушах она услышала приглушенное проклятие и оказалась в его руках, под их надежной защитой. Он жадно целовал мокрое от слез лицо, снова и снова твердя, что любит ее, что должен же быть какой-то выход…

Оба они знали, что выхода нет, и провели остаток вечера, отчаянно пытаясь уместить целую жизнь, полную любви, в эти несколько, показавшихся им слишком короткими часов. Да так, собственно говоря, и есть, тоскливо подумала Трейси, скользнув взглядом по своему обнаженному тела туда, где рядом с ней лежал Джеймс. Рука его покоилась на ее бедре, а губы блуждали по мягкой, бархатистой коже.

– Я люблю тебя, – сказал он почти сердито. – Я так люблю тебя!

– Не надо, – попросила Трейси, хриплым от слез голосом. – Пожалуйста, не надо.

Ее била дрожь, удовольствие от только что пережитого акта любви сменилось острым сожалением о предстоящем расставании. Она вновь начала умолять Джеймса любить ее неистово, самозабвенно, чтобы память об этом вечере осталась на всю жизнь.

Затем Трейси ласкала его так, как он только что ласкал ее, и думала, что они, без сомнения, имеют на это право, что их интимные отношения не приносят никому вреда. Она намеренно гнала прочь мысли о том, что, может быть, уже зачала ребенка, которому суждено будет вырасти без отца и который больше всех пострадает от этого эгоистичного, безответственного, но необходимого им как воздух любовного порыва…

Сразу после полуночи зазвонил стоящий возле кровати телефон. Машинально сняв трубку, она вздрогнула, услышав на другом конце линии знакомый голос.

– Трейси, это Николас. Простите, если разбудил. Но я только что звонил в «Голубятню». Там никого нет. Может быть, Джеймс у вас? Мне сейчас сообщили из клиники, что Кларисса не узнает никого из врачей, все время зовет брата, и я подумал…

Она молча протянула трубку Джеймсу, глаза ее потемнели от разочарования. Ну вот, что и следовало ожидать. Кларисса вклинилась между ними, нарушила их драгоценное единение, отняла последние часы счастья…

Трейси поднялась с постели и, стараясь не слушать тревожный голос Джеймса, отыскала свой халат. Спустя несколько минут он повесил трубку и начал извиняться:

– Прости, но я должен идти.

Она и так все понимала, знала, что ему придется уйти, но болезненной неожиданностью стала внезапность расставания. Ведь ее тело до сих пор помнило ощущения его внутри себя, хранило тепло объятий… А теперь, когда ей нужно было только одно – уснуть в объятиях Джеймса, он…

Но он, кажется, ждет от нее каких-то слов… Каких? Разрешения уйти?.. Но зачем Джеймсу ее разрешение? Чтобы ему было легче? Сдержав злые, горькие слова, которые так и рвались с языка, Трейси сказала как можно спокойнее:

– Да, да. Разумеется.

Одевшись, Джеймс снова подошел к ней, но она инстинктивно, словно отгораживаясь от него, обняла себя руками за плечи и отстранилась. Он остановился в нерешительности, с потемневшими от боли и тоски глазами. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Трейси повернулась к нему спиной и произнесла хриплым голосом:

– Пойду посмотрю, как там Люси. Ты знаешь дорогу.

Это не было трусостью, просто так было лучше для них обоих. Она была не в состоянии видеть, как Джеймс уходит, ведь между ними все было кончено.

Кончено… Едва начавшись…

 

10

Как она пережила следующие несколько недель, Трейси просто не представляла. За это время она ни разу не видела Джеймса, но по слухам, Клариссу увезли в Штаты и поместила в клинику к специалисту, известному своими успехами в лечении подобных заболеваний.

Однако вылечат ее или нет, не имело никакого значения. Все равно Кларисса никогда не подпустит к Джеймсу другую женщину, не говоря уже о ней, Трейси. С тех пор как он вошел в ее жизнь, над Люси нависла опасность. И что бы ни говорил Джеймс о своей сводной сестре, этого он не отрицал.

Настроение Трейси колебалось от глубокого и горького отчаяния, до лихорадочных вспышек деятельности, во время которых она даже не позволяла себе вспоминать о том, что когда-то знала человека по имени Джеймс Уоррен.

В результате здоровье ее начало сдавать, что вскоре заметили многие. В частности Энн, пришедшая к ней одним пасмурным октябрьским вечером под предлогом посоветоваться насчет приближающегося дня рождения Сузан.

Люси крепко спала в своей постели, и на прямой вопрос, что с ней происходит, Трейси ничего не оставалось, как признаться подруге во всем.

– И вы отказали ему… из-за Клариссы! – Энн смотрела на нее так, будто не поверила своим ушам. – Но это же безумие! Ведь она взрослая женщина, мало того, женщина, имеющая мужа и двоих детей.

– Психологически Кларисса почти полностью зависит от Джеймса, – ответила Трейси безжизненным голосом, откидывая прядь волос с бледного, исхудавшего лица. – Но дело не только в этом. Я поступила так не только из женской ревности. Нельзя забывать о Люси. Неужели вы не понимаете, Энн? Если бы все дело было во мне одной, я смогла бы примириться с присутствием Клариссы в жизни Джеймса. Но как быть с Люси?

– Вы думаете, что она способна опять покуситься на безопасность вашей дочери? – сочувственно спросила Энн.

– Не знаю. Но я постоянно изводила бы себя подобными подозрениями.

– Да, конечно. Но, может быть, если бы Джеймс согласился…

– На что? На то, чтобы прекратить с ней всякие отношения? Как я могу просить его об этом, Энн? Мы же взрослые люди. Не могу же я сказать ему: ты говоришь, что любишь меня, тогда откажись от сестры. Это было бы просто непорядочно, и, кроме того, я никогда не простила бы себе, если бы вынудила Джеймса принять подобное решение. Он любит Клариссу. Скажите честно, хотели бы вы любить мужчину, который бы так поступил с близким человеком, смогли бы доверять ему? Лично я нет!

– Я понимаю, что вы имеете в виду, но должен же быть какой-то выход.

Трейси грустно покачала головой.

– Неужели вы полагаете, что я не искала его снова и снова? Если бы Кларисса не была настолько психически неуравновешенна, если бы с ней можно было разговаривать… Но все равно, даже если она поправится, всегда остается риск повторения срыва.

– О, Трейси!

– Знаю, – согласилась подруга, – но боюсь, это еще не все.

– Не все? – удивленно взглянула на нее Энн. – А что же еще?

– Думаю, я беременна.

– Что, что?!

Оправившись от изумления, Энн с беспокойством спросила:

– Но вы ведь сказали об этом Джеймсу? Он имеет право знать!

– Нет, я не говорила ему, – ответила Трейси. – Я сама еще не знаю наверняка.

– Но вы ему сообщите? – настаивала Энн. Трейси устало закрыла глаза.

– Может быть. Я так измучилась, Энн. Мне так хочется убежать куда-нибудь и спрятаться от всего мира.

Трейси уже жалела о том, что столь много поведала подруге. Интересно, как отреагировала бы Энн, узнав еще и о том, что каждую ночь она просыпается в слезах и с именем Джеймса на губах.

Было совершенно очевидно: расскажи Трейси Джеймсу о беременности, он перевернул бы небо и землю, чтобы заставить ее изменить свое решение. И иногда в моменты слабости ей приходилось бороться с искушением сделать это. В конце концов, она тоже имеет право на счастье, почему бы и нет? У ее ребенка – их ребенка – есть право на любовь обоих родителей. А Люси имеет право на нежную заботу со стороны отчима, который будет обожать и баловать ее.

Но все эти права сопровождались риском. Она не хотела подвергать детей опасности испытать последствия параноидальной ревности Клариссы. В то же время она не желала строить свое счастье на несчастье другой женщины, что неминуемо случилось бы, попроси она Джеймса прервать с сестрой всякие отношения.

Через две недели по настоянию Энн Трейси посетила своего врача, и тот подтвердил ее беременность.

Здравый смысл подсказывал, что, когда курс лечения Клариссы будет закончен и брат с сестрой вернутся обратно в Англию, Джеймс рано или поздно узнает о будущем ребенке. И если она хочет спокойной жизни, пора подумывать о том, чтобы продать магазин и обосноваться где-нибудь в другом месте подальше от Эплфорта.

Несколько раз Джеймс звонил ей из Америки, но она старалась сделать эти разговоры как можно более короткими и ничего не значащими. Лечение Клариссы проходит успешно, сообщал он, и ему удается использовать этот вынужденный визит в Штаты для улаживания своих многочисленных дел.

Пару раз она случайно встречалась с Николасом и знала, что все свободное время он проводит либо с сыновьями, либо летает через океан навещать жену в клинике.

Иногда, вопреки своему желанию, Трейси с горечью размышляла о том, насколько счастлива была эта женщина – преданный муж и не менее преданный брат. Все это казалось ей таким несправедливым.

А потом она узнала, что Джеймс с Клариссой возвращаются домой. Рассказала ей об этом Джейн. Трейси наткнулась на нее в супермаркете, когда делала повседневные покупки. При виде ее лицо домоправительницы просветлело, хотя, как и все, кто знал Трейси раньше, она выразила беспокойство по поводу ее худобы и бледности. Но если пожилая женщина и заподозрила, что это связано с отсутствием Джеймса, то милосердно не подала виду.

Да, с радостью сообщила ей Джейн, Кларисса действительно хорошо поддается новомодному методу лечения, и она недавно получила от Джеймса длинное письмо, в котором говорится о том, что они будут дома к Рождеству.

Только позднее, уже возвращаясь домой с покупками и остановившись из-за туманной дымки, застилающей ей глаза, Трейси поняла, что это слезы. Она все еще плакала, когда несколькими часами позже Энн привела из школы Люси и, взглянув на подругу, строго сказала:

– Трейси, похоже, нервные припадки не являются привилегией одной Клариссы.

– Знаю, – согласилась Трейси, вытирая нос. – Мне действительно надо взять себя в руки.

– Я совсем не то хотела сказать, и вы знаете это. Вам надо увидеться с Джеймсом. Вы ведь должны думать не только о себе. Вспомните о Люси и о будущем ребенке.

– Знаю, знаю. – Досадливо повторила она. – Мне следует продать магазин и уехать отсюда, но я не в силах ничего предпринять. Все буквально валится из рук, а до Рождества остается всего месяц…

– Уехать? – ужаснулась Энн. – Вы не должны делать это. Да и зачем? Мне казалось, что вам здесь понравилось. Дела идут прекрасно.

– Я не могу оставаться. Когда приедет Джеймс…

– Вы сказали ему о ребенке? – спросила Энн с подозрением.

Трейси отвернулась.

Джеймс уже спрашивал, беременна ли она, и Трейси солгала ему, зная, что, если скажет правду, он заставит ее выйти за него замуж.

– Трейси, вы должны сказать ему.

– Да, наверное…

Внезапно она покачнулась, почувствовав тошноту, на лбу проступила испарина. Энн испуганно ахнула.

– Взгляните на себя, – сказала она, усаживая Трейси в кресло. – Так больше продолжаться не может. Вы теряете в весе. Скоро, несмотря на беременность, вы будете просвечивать насквозь. Это просто самоубийство, Трейси. Если вам не дорога своя жизнь, подумайте о ребенке. Или вы намерены от него избавиться?

От этого жестокого подозрения на глазах Трейси вновь проступили слезы, но она понимала, что Энн права. Внезапно она покрылась холодным потом. Меньше всего Трейси хотела потерять ребенка Джеймса, меньше всего. Ведь малыш – неважно мальчик или девочка – будет единственным, что останется у нее от любимого человека.

Энн, увидев, какой эффект произвели ее слова, невесело усмехнулась.

– Сейчас вы наденете пальто и вместе с Люси пойдете ко мне и останетесь там до тех пор, пока я не удостоверюсь, что вы в состоянии позаботиться о себе. Иначе…

– Что иначе… – попыталась оказать сопротивление Трейси.

– Иначе я сама должна буду сказать Джеймсу о ребенке, – спокойно сказала Энн.

Жалобно взглянув на нее, Трейси инстинктивным защитным жестом скрестила руки на животе и взмолилась:

– Не надо, Энн, пожалуйста. Вы не должны этого делать!

– Не должна хотеть делать это, – поправила ее Энн, – но так дальше продолжаться не может.

В итоге она была вынуждена отдать себя в заботливые руки подруги. Они с Люси провели неделю под крышей дома Филдингов, заняв заново отделанную комнату для гостей и пользуясь новой ванной комнатой, оборудованной совсем недавно по последнему слову техники. Помимо удобств, ванная комната позволяла любоваться художественными талантами Энн, которая с большим успехом опробовала свою хитроумную технику живописи во влажном помещении. Особенно Трейси понравились изображенные на потолке облака.

– Лежа в ванной, я смотрю на них и представляю себя на каком-то идиллическом пляже, – шутливо сказала она Энн.

Ей удалось немного поправиться, но лицо ее по-прежнему выглядело исхудалым, а глаза загнанными и грустными.

Люси, у которой несколько недель после проведенного с Джеймсом воскресенья его имя не сходило с уст, теперь упоминала о нем лишь изредка, но с таким сожалением, что у Трейси при этом неизбежно на глаза наворачивались слезы.

Наступил ноябрь, и они с Энн совершили несколько походов в Честер за подарками. Теперь, когда Трейси более или менее окрепла, ей захотелось устроить для Люси особенно счастливое Рождество.

Из-за худобы было маловероятно, что кто-нибудь догадается о ее беременности, и Трейси собралась продать магазин после Нового года. Ей нравился этот город и его обитатели, совсем не хотелось уезжать отсюда. Она чувствовала, что уже прижилась здесь… Но разве можно было растить сына или дочь Джеймса так близко от него? Нет, это было бы нечестно по отношению к ним обоим.

Для себя Трейси давно уже решила, что Джеймс не должен узнать о ее беременности. Ведь если он узнает… Если он узнает, то ни за что не отпустит ее. И только одному Богу известно, как сильно будет искушение сдаться, когда он будет настаивать, чтобы она вышла за него замуж.

С каждой проходящей неделей она скучала по нему все больше и больше, хотела его как мужчину, ее мужчину, ее возлюбленного… Страстно желала разделить с ним обязанности по воспитанию будущего ребенка… Мечтала, чтобы он был рядом, чтобы заключил ее в свои объятия и поцелуями заставил забыть одиночество и боль разлуки, чтобы сказал ей, что все будет хорошо и они навсегда останутся вместе.

Иногда Трейси даже снилось, что это произошло в действительности. А потом она просыпалась в своей одинокой постели, вновь по щекам ее текли слезы, и остаток ночи проходил в беспокойных метаниях и робких надеждах на то, что каким-то чудесным образом все может перемениться.

В середине декабря Трейси настояла на том, чтобы вернуться в свой дом.

Люси ожидала наступающее Рождество с огромным нетерпением. В последнее воскресенье перед праздником Филдинги и Трейси с Люси собирались поехать в питомник, чтобы купить к празднику елки. Хотя Трейси отказалась от великодушного приглашения Энн разделить с ними праздничный обед, она согласилась прийти к ним на следующий день.

Люси мечтала о снеге, белой периной, покроющем все вокруг. Но, хотя температура воздуха все время падала, долгосрочный прогноз не обещал снега на Рождество.

В воскресенье днем, когда Трейси пекла пирожки с изюмом, а Люси усердно рисовала и подписывала поздравительные рождественские открытки, раздался дверной звонок. Едва услышав переливчатую трель, Трейси сразу же догадалась, что это Джеймс, но смалодушничала и вместо того, чтобы открыть самой, послала вниз Люси. Когда Джеймс вошел в кухню, она опасливо встала по другую сторону маленького кухонного стола, глядя на него усталыми, полными боли глазами.

Она так часто видела Джеймса в своих снах, так часто думала о нем, вспоминала его, что увидев его и поняв, что он переживал не меньше нее, потеряла все свое выстраданное за долгую разлуку спокойствие. У нее перехватило горло, тело стало ватным.

Джеймс тоже похудел, значит, тоже страдал и изведал боль разлуки. На какой-то момент ей захотелось броситься к нему и заключить его в объятия.

Как будто прочитав ее мысли, он сделал шаг ей навстречу, и Трейси тотчас же взяла себя в руки, вспомнив, что не должна поддаваться слабости.

– Не подходи слишком близко, – предупредила она. – Я вся в муке и испачкаю твой костюм. Мне говорили, что вы приедете к Рождеству. Давно ты вернулся? А Кларисса… с ней все в порядке?

Трейси говорила не умолкая, стараясь словами заполнить болезненную пустоту внутри себя, удержаться от малодушных слез, от того, чтобы сказать ему: несмотря ни на что, она не могла жить без него.

– Мы прилетели утром, трансатлантическим рейсом, – тихо сказал Джеймс. – С Клариссой все в порядке. Трейси, пожалуйста…

В кухню вошла Люси, и он замолчал.

– Вот твоя поздравительная открытка, – с важным видом заявила она. – Мама сказала, что я могу послать ее тебе, но, я думаю, лучше отдать прямо сейчас.

Наклонившись, он взял открытку и к удивлению Трейси сказал:

– Может быть, ты сохранишь ее для меня до Рождества? – А потом, глядя ей прямо в глаза, спокойно пояснил: – Я хочу, чтобы вы с мамой провели Рождество в моем доме, Люси. Как тебе это понравится?

– А Руперт тоже будет там? – спросила девочка.

Джеймс рассмеялся.

– Да, Руперт тоже будет.

Как только Джеймс мог? Как посмел использовать против нее Люси? Должен же он понимать, что она не может, не должна принимать подобное приглашение…

– Извини, – официальным тоном начала Трейси, – но я боюсь, что это невозможно…

Она замолчала и сделала ошибку, посмотрев на него. Боль, тоска, любовь, читающиеся в его глазах, перевернули ее сердце. Трейси захотелось крикнуть, что ей не нужен никто, кроме него.

Люси, обхватив ее руками, умоляла согласиться. И Трейси, вдруг почувствовав внутри себя ребенка Джеймса, пока еще незаметного постороннему взгляду, услышала свой дрожащий голос, принимающий приглашение. Да, они проведут Рождество в «Голубятне».

После этого Трейси почувствовала себя как на американских горках: Джеймс решил ковать железо, пока оно горячо. Он приедет за ними в канун Рождества и отвезет обратно после Нового года.

– Но это слишком долго, – запротестовала она. – Рождество… Новый год…

– Слишком долго?

Улыбка, появившаяся на его губах, была мимолетной и горькой. Но внутренний голос и так настойчиво твердил Трейси, что, позволив себе напоследок провести с ним время, она поступила опрометчиво…

Энн, услышав, что они не смогут прийти к ним, нисколько не обиделась.

– Я рада тому, что вы наконец-то взялись за ум, – напрямик сказала она Трейси, совершенно неверно оценив ситуацию. – Он уже знает о ребенке?

– Еще нет…

– Отложили до Рождества? – спросила подруга с пониманием. – Несколько необычный подарок.

Трейси промолчала. У нее не было намерения говорить Джеймсу о ребенке. Достаточно того, что она проявила слабость, согласившись на предложение провести с ним Рождество.

Поскольку канун Рождества пришелся на воскресенье, ей не нужно было открывать магазин. Джеймс приехал, когда Трейси и Люси еще завтракали.

К счастью, они собрались заранее, даже уложили красиво упакованные подарки, которые, по настоянию Люси, она выбрала сама. Лично Трейси сомневалась в том, что Джеймс будет в восторге от глиняного изображения Руперта, но у нее не хватило духу сказать об этом дочери.

Сама она купила ему галстук, шелковый, совершенно безликий, не идущий ни в какое сравнение с подарком, который одновременно преподнесла ему и получила от него. Ее ребенок… их ребенок…

Она машинально коснулась живота и насторожилась, когда Джеймс, проследив за этим движением взглядом, спросил:

– С тобой все в порядке?

– Конечно! – резко ответила она. – А в чем дело?

Джеймс не ответил, но Трейси понимала, что он заметил, как она исхудала.

– Ты приехал раньше, чем я ожидала, – сказала она.

– Потому что я хочу, чтобы Люси помогла мне нарядить елку, – пояснил Джеймс, ласково посмотрев на восторженно улыбающуюся девочку.

– А елка очень большая? – спросила она позднее, когда они уже вышли из дома.

Трейси не могла не обратить внимания на то, как естественно и доверительно Люси взяла его за руку, когда они шли по улице.

– Довольно большая, – ответил Джеймс.

– Но тогда я не смогу достать до самого верха, – с беспокойством заметила Люси.

– Не волнуйся, верх я беру на себя, – заверил ее Джеймс.

Ночью подморозило, лужайки вдоль дороги, ведущей к дому Джеймса, были белыми от изморози, и у Люси даже вырвался крик радости от увиденного. Ее мечта сбылась! Трейси же почувствовала, как сердце ее защемило от горького сожаления.

Надо сделать так, чтобы эти несколько дней получились счастливыми, думала она, сидя в машине. Чтобы от них остались лишь хорошие воспоминания. И не только ради Люси, но и ради ребенка, которого она носит в своем чреве. Может быть, несколько фантастично с ее стороны полагать, что еще не родившейся человечек сможет почувствовать ее настроение, но она очень надеялась на это. Вдруг, если только забыть про свою боль и тоску, дать себе поверить в то, что этот короткий сказочный промежуток времени будет длиться вечно, малыш когда-нибудь поймет всю силу чувств, вспыхнувших между его матерью и отцом.

Трейси все еще пыталась убедить себя в этом, когда Джеймс остановил машину и вышел, чтобы помочь ей.

Одного лишь прикосновения его руки было достаточно, чтобы она вновь ясно почувствовала, насколько сильна ее любовь. Трейси уже заметила, что до этого мгновения он сам старался не касаться ее, не желая мучить их обоих напоминанием о том, чего их лишила судьба.

Открыв входную дверь, Джеймс пропустил гостей внутрь… и Трейси замерла как вкопанная, встретившись глазами с Клариссой. Затем она перевела взгляд на Джеймса. Такое ей даже в голову не могло прийти! Рискнуть свести их вместе под одной крышей после всего того, что произошло! Она не спросила, где Кларисса собирается провести Рождество, и это было ошибкой.

Джеймс, понимая, какое недоумение и отчаяние испытывает сейчас Трейси, сделал шаг ей навстречу, но она отшатнулась. Острая режущая боль в груди помешала ей тут же окликнуть Люси и настоять на том, чтобы Джеймс немедленно отвез их домой. Но, увидев, что Кларисса приближается к ее дочери, она нашла в себе силы рвануться вперед, однако Джеймс остановил ее, схватив за руку.

Бросив на него сверкающий ненавистью взгляд, она собралась вырваться, как вдруг услышала доброжелательный голос Клариссы:

– Здравствуй, Люси. Не знаю, помнишь ли ты меня?

– Да. Ведь это у вас живет Руперт, – застенчиво ответила Люси.

– Да, у нас, – подтвердила Кларисса и обернулась к Трейси. – Трейси, как приятно видеть вас здесь, – тепло сказала она. – Я так ждала сегодняшней встречи, и мальчикам просто не терпится познакомиться с Люси.

Трейси смотрела на нее, не веря своим глазам, – перед ней стояла совершенно незнакомая, излучающая спокойствие женщина с голосом и лицом Клариссы. Прежде чем она успела что-нибудь ответить, дверь гостиной открылась и вошли сыновья Клариссы, сопровождаемые Николасом и Рупертом. Люси нагнулась, чтобы погладить явно вспомнившую ее собаку, а Кларисса обратилась к мужу:

– Николас, дорогой, почему бы тебе не взять Люси и мальчиков на прогулку? Нам понадобится падуб, а я, кажется, видела возле озера дерево с ягодами. – Подойдя к Трейси, она взяла ее под руку. – Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Трейси, как лунатик, последовала за ней, затем, остановившись посреди лестницы, бросила на Джеймса растерянный взгляд.

Кларисса тем временем не переставала говорить мягким, умиротворяющим тоном, имеющим целью, как понимала находящаяся почти в панике Трейси, успокоить ее. Что тут происходит? Почему Джеймс не предупредил ее?

– Брат отвел вам эту комнату, – сказала Кларисса, открывая дверь и входя внутрь, так что Трейси не оставалось ничего другого, как войти следом. – Когда-то здесь располагалась спальня хозяина имения. – Полагаю, что вы захотите отделать ее по-своему. Выйдя замуж за отца Джеймса, моя мать сделала то же самое. Дом просто замечательный, не правда ли, но в нем не хватает женской руки. Когда мы жили здесь, мама всегда украшала комнаты цветами. Нам так нравилось здесь жить. Мне и маме. Думаю, что, когда я после одиночества и заброшенности всех этих лет жизни без отца начала жить здесь…

Она замолчала, потому что Трейси, недоуменно посмотрев на нее, спросила внезапно охрипшим голосом:

– Что вы имели в виду, говоря об отделке комнаты заново?

Кларисса взглянула ей прямо в глаза.

– Я знаю о вас и Джеймсе, Трейси. Не отрицаю, сначала я почувствовала себя покинутой, лишенной чего-то существенного, важного… Очень разозлилась, почти впала в истерику от ревности, но доктор Мартин – мой терапевт из калифорнийской клиники… Он помог мне понять, что моя зависимость от Джеймса связана с детскими воспоминаниями об отце, с ощущением огромной потери и вины, возникшим у меня после того, как он ушел от матери. Доктор Мартин помог мне понять, что внутри меня затаились эти оставшиеся еще с тех времен и неосознанно подавленные эмоции, отравлявшие мне жизнь… И не только мне. Не хочу утомлять вас подробностями лечения или, если хотите, моего психического взросления. Этот процесс проходил не всегда легко, безболезненно, но я многое поняла. Не скажу, что вообще не способна более испытывать чувство ревности. Возможно, я всегда буду относиться собственнически по отношению к близким мне людям, но, по крайней мере, теперь я знаю эту свою особенность и научилась сдерживать себя. Доктор Мартин помог мне увидеть, что моя ревность разрушающе действует не только на меня саму, но и на тех, кто находится рядом, что я наношу вред не только себе, но и им. Меня очень радовало то, что лечение проходит успешно, но я никак не могла понять, почему Джеймс выглядит каким-то отстраненным, несчастным. И тогда он рассказал мне о вас… Стыдно вспомнить, какие сцены я устраивала, какие жестокие, несправедливые словах говорила не только в ваш адрес, но и в адрес самого Джеймса. Дошло даже до предложения выбирать между нами. – Голос ее дрогнул, но она решительно продолжила: – Это было глупо. И поделом мне, когда Джеймс сказал, что в любом случае выберет вас. Как он мне объяснил, вы отказались потребовать от него сделать подобный выбор и оказались достаточно умны и великодушны, чтобы понять: я всегда буду занимать особое место в его сердце. А потом Джеймс признался, что не может без вас жить, что вы необходимы ему как воздух. Не скрою, мне было нелегко принять это. Принять тот факт, что какая-то другая женщина значит для Джеймса больше, чем я. Мне пришлось очень, очень трудно. И помог мне Николас, именно он сказал, что я разбиваю жизнь Джеймса, причиняю боль тому, кого, по моим словам, люблю. А что будет, когда вырастут мальчики, спросил он? Неужели я помешаю им найти свое счастье, как мешаю сейчас Джеймсу? Неужели оттолкну их этим от себя, заставлю ненавидеть или презирать? Я обвинила его в том, что он меня не любит. И тогда я узнала все. Он всегда любил меня и женился на мне вопреки подозрениям, что мне дорог другой человек. Он даже сказал… – она набрала полную грудь воздуха, – сказал, что иногда его одолевали сомнения, его ли сын Алек, но все равно он любит его как своего собственного ребенка. Для меня его слова явились совершеннейшей неожиданностью. Конечно, Алек родился от него, и я тоже люблю Николаса… всегда любила… А мой роман с другим человеком для меня ничего не значил. Так, мимолетное увлечение… Две недели назад я зашла в комнату Джеймса. Он сидел, уронив голову на руки, по лицу его текли слезы. Моему изумлению не было предела. Он всегда был человеком сильным, почти несокрушимым. Никогда еще я не видела его таким и спросила в чем дело. Джеймс сказал, что вы отказываетесь говорить с ним, отказываетесь выходить за него замуж. Что вы не можете продолжать с ним отношения из-за меня. Это правда, Трейси?

Трейси взглянула на нее и нервно облизнула губы. Она понятия не имела, как вести себя с этой новой Клариссой и что ей говорить.

Увидев, что Трейси молчит, Кларисса понимающе кивнула:

– Хорошо, я задам вам другой вопрос. Вы любите моего брата?

Выражение ее лица сказало Клариссе все без слов.

– Но это ведь самое главное, не так ли? – мягко спросила она. – Вы любите его, а он любит вас. Ваше место рядом с Джеймсом, так же как мое – рядом с моим мужем. Я знаю, что в сердце Джеймса всегда найдется для меня место и что, женившись на вас, он не выбросит меня из своей жизни… Мне хочется, чтобы вы знали, Трейси, счастье Джеймса для меня важнее, чем мои собственные страх и ревность. Вы нужны ему гораздо больше, чем я. Теперь у меня хватит сил не цепляться за него, жить своей жизнью с моим мужем и детьми и дать Джеймсу жить своей с вами… А чтобы доказать это… – Она отвернулась и, подойдя к окну, немного помолчала прежде, чем продолжить: – А чтобы доказать это, Ник и я решили начать новую жизнь в Калифорнии. Нам обоим там понравилось. Доктор Мартин тоже полагает, что это верное решение. По его мнению, большое расстояние между мной и Джеймсом будет способствовать моему окончательному выздоровлению. Не скажу, что не стану тосковать по нему и что не буду звонить ему, но обещаю: ни вам, ни вашей дочери, ни детям, которые у вас, может быть, появятся с моей стороны ничего не будет грозить. Когда я пришла в чувство и узнала, что наделала… – Она вздрогнула. – Думаю, я сама убила бы любого, кто попробовал бы причинить вред моим сыновьям. Когда это дошло до меня, я чуть было не покончила с собой. Заплатить кое-кому, чтобы разбить вашу витрину, это одно, но такое… Не прошу вас простить меня. Как можно это сделать? Жертвуя своим счастьем, вы не стали настаивать, чтобы Джеймс отрекся от меня…

– Как я могла просить его об этом, – прошептала наконец-то обретшая голос Трейси.

– А вот я легко и бездумно попросила… Нет, потребовала, чтобы Джеймс убрал вас отсюда, – грустно призналась Кларисса. – Стоит мне только подумать о вреде, который я нанесла, несчастьях, которые вызвала… Пострадали ведь не только вы с Джеймсом, но и Николас и мальчики. Теперь надо все исправлять, доказывать, что я люблю их, что я не законченная эгоистка. Мне еще повезло… я ведь легко могла потерять Ника.

– Только не по моей вине, – твердо сказала Трейси.

– Теперь я это знаю. Но могла найтись менее щепетильная женщина. Временами я вела себя с ним просто ужасно.

– Вы были больны, – заметила Трейси.

– Мне некого винить в моей болезни, кроме себя самой. И у меня нет жалости к себе, – возразила Кларисса. – Да и какое я имею на это право? Жалеть надо мои жертвы, тех, кто пострадал от моего эгоизма… Так вы выйдете замуж за Джеймса?

Трейси медлила. Все это произошло так неожиданно, что казалось почти нереальным… как в ее фантастических, мучительных снах.

– Я…

– Обещаю, вам нечего бояться с моей стороны, – вновь повторила Кларисса. – Ни вам, ни Люси, ни ребенку, которого вы носите.

Трейси побледнела и скрестила руки на животе, как будто защищая его.

– Откуда вы… Ведь никто…

– Только мужчина может обманываться, считая, что такую потерю веса и бледность можно объяснить разбитым сердцем. Женщина видит больше, особенно если обе беременности этой женщины начинались с утренней тошноты, – ответила Кларисса.

Внезапно Трейси поняла, что плачет. Отчаянные рыдания разрывали ее грудь и горло, потом каким-то образом она оказалась в объятиях Клариссы, успокаивающей и подбадривающей ее. И она поверила в то, что все это правда и что ей больше нечего бояться сводной сестры Джеймса.

– Надеюсь, Джеймс не услышит, как вы плачете, – мягко укорила ее Кларисса. – Он сейчас, наверное, уже совсем потерял голову и не понимает, что происходит. Он хотел сказать вам все сам, но я подумала, что вы сможете мне поверить.

– Я поверила, – дрожащим голосом сказала Трейси, вытирая слезы. – И не подумайте, что я не понимаю, как трудно вам это далось. Джеймс рассказывал мне о… о вашем детстве и вашем отце.

– Да. Это еще одна причина, почему я так выходила из себя, когда думала, что теряю из-за вас Ника. Некогда я поклялась, что не позволю, чтобы мой ребенок страдал по вине одного из родителей. И сама же привела наш брак на грань краха. А Люси… Как она…

– Абсолютно никаких последствий, – заверила ее Трейси.

– Слава Богу. – Сжав руку Трейси, она тихо сказала: – Почему бы вам не пойти к Джеймсу и не снять с него томительный груз неизвестности? А я выйду на воздух и позову остальных. Не будет ли лучше, если Люси уедет сегодня с нами, или вы по-прежнему…

Это была настоящая проверка. Трейси смотрела на нее и не знала, найдет ли в себе силы доверить своего драгоценного ребенка женщине, когда-то желавшей причинить ей зло.

– Ну конечно… конечно, если вы не можете… – начала Кларисса, отворачиваясь.

Трейси поспешно прервала ее:

– Как вы думаете, простит ли когда-нибудь мне Люси, если я лишу ее возможности провести целый вечер с ее обожаемым Рупертом?

Они засмеялись и заплакали одновременно, обнимая друг друга. И Трейси уже точно знала, что когда-нибудь они будут очень близки с этой женщиной и что взаимное общение обогатит жизнь их обоих.

Трейси и Джеймс провели канун Рождества вдвоем, строя планы возле камина в гостиной.

Джеймс хотел сыграть свадьбу как можно скорее, до отъезда Клариссы и Николаса в Калифорнию.

– Мы будем очень счастливы вместе, – обещал он. – И сполна вознаградим себя за все пережитые нами горестные дни.

– А когда начнем? – шутливо поинтересовалась Трейси, ласкающим жестом проводя пальцем по его подбородку и провокационно капризно надувая губки всего в нескольких дюймах от его лица.

Она никогда не знала, что значит вести себя подобным образом, чувствовать себя обворожительной, желанной и быть наказанной за это, если, конечно, можно считать наказанием крепкие объятия и яростный поцелуй Джеймса, пробормотавшего при этом:

– Прямо сейчас!

Была уже полночь, когда Трейси вспомнила, что до сих пор не сказала ему о ребенке. Они только что занимались любовью прямо возле камина и теперь, уютно устроившись в его руках, она прошептала:

– У меня есть для тебя несколько необычный рождественский подарок.

Открыв глаза, Джеймс лениво пробормотал:

– Что, опять? Ну, знаешь, ты просто ненасытна.

Рассмеявшись, Трейси возразила:

– Я совсем не об этом. У нас будет ребенок.

Теперь ей удалось привлечь его внимание. Перекатившись на бок, он внимательно посмотрел на нее и спросил со свойственной в таких случаях мужчинам неуверенностью:

– Точно? Как ты можешь знать об этом, когда мы только что…

Только что? Трейси счастливо рассмеялась.

– Джеймс! При чем тут сегодняшний день? Я уже давно беременна. Ребенок должен родиться через пять с половиной месяцев.

Несколько мгновений Джеймс молчал, потом неуверенно спросил:

– Ты хочешь сказать, что все это время знала… и не обмолвилась ни словом?

– Я хотела, – уверила она его. – Я очень хотела сказать тебе… но как я могла? Ты непременно настоял бы на женитьбе, и мне пришлось бы всю жизнь винить себя в том, что я разлучила вас с Клариссой.

– Значит, ты не сомневалась, что я бы сделал это для тебя?

– Да, – ответила Трейси, – но я не смогла бы жить с этой мыслью.

– Я должен был бы страшно разозлиться, но почему-то… чувствую себя необыкновенно счастливым.

– Я тоже. – Она прильнула к его губам, а потом прошептала. – А теперь твоя очередь сделать мне подарок.

Джеймс медленно окинул взглядом освещенные огнем плавные контуры ее обнаженного тела и негромко спросил:

– И что же ты имеешь в виду на этот раз, милая моя?

После того как Трейси, лукаво улыбаясь, что-то прошептала ему на ухо, он поцеловал ее и с любовью в голосе произнес:

– Я был абсолютно прав. Ты ненасытна.

Рождественским утром, после того как все налюбовались своими подарками и уселись за стол, накрытый Трейси и Клариссой, Джеймс открыл бутылку охлажденного шампанского, торжественно наполнил бокалы и с улыбкой объявил:

– У нас с Трейси есть для вас новость…

– Собственно говоря, даже две, – перебила его Трейси и с улыбкой добавила: – И одна просьба.

После того как они объявили о намерении сочетаться узами законного брака в самом скором времени и об ожидаемом ребенке, Николас спросил:

– А как насчет просьбы?

– Ах да. – Трейси через стол улыбнулась Клариссе. – Ничего особенного. Просто мы хотим, чтобы вы с Клариссой крестили нашего будущего ребенка.

Что и говорить, подобное предложение было встречено с восторгом и благодарностью.

За окном разгорался новый день, морозный и солнечный. Сияла рождественскими украшениями елка. Под празднично накрытым столом, нетерпеливо потявкивая, суетился Руперт, ожидая, когда же на него обратят внимание.

Трейси ощутила себя на вершине блаженства. С беспросветным одиночеством было покончено раз и навсегда. Мыслила ли она, что когда-нибудь все ее самые фантастические мечты сбудутся? Поворот в ее судьбе был подобен чуду. А все началось с того, что старушка родственница, которую Трейси не видела никогда в жизни и о существовании которой даже не подозревала, оставила ей в наследство старый дом с полузаброшенным магазинчиком на первом этаже в городе под названием Эплфорт.

Чем не подарок сказочной феи?