Трейси проснулась с чудесным ощущением полноты жизни, какого не испытывала никогда ранее, лениво потянулась и только тогда вспомнила причину своего настроения. Подскочив на кровати, она лихорадочным взглядом окинула спальню, как будто ожидая, что Джеймс вот-вот материализуется из воздуха.

Джеймс… Джеймс Уоррен приходил сюда вчера вечером, и она… Трейси села, обняв руками колени, и тяжело вздохнула. Какой смысл притворяться перед самой собой. Прошедшей ночью она и Джеймс Уоррен стали любовниками.

Любовниками… Трейси содрогнулась от того, с какой легкостью это слово пришло ей на ум… И все же… все же назвать то, что произошло между ними, обыкновенным сексом было бы нечестно и неправильно. А что касается нее… Она вновь содрогнулась, не в состоянии точно вспомнить, о чем умолчала и что рассказала ему в разгар страсти.

Трейси помнила только, что Джеймс ясно дал ей понять – он хочет продолжения их отношений. Более того, сказал, что любит ее. Трейси охватила дрожь, глаза внезапно наполнились слезами. О Боже, неужели это случилось с ней? С момента их первой встречи Трейси поняла, насколько сильно и опасно ее влечение к Джеймсу, но у нее и в мыслях не было, что он тоже обратил на нее внимание.

Однако прошлой ночью Джеймс сам сказал ей об этом и доказал на деле. Но прошлой ночи не должно было быть, ругала себя Трейси, испытывая чувство вины. Куда, скажите на милость, подевались ее осторожность и самообладание. Она практически сама предложила ему себя… упрашивала, умоляла…

– Мама! Еще не пора вставать? Можно мне пойти к Сузан? Я хочу рассказать ей о щенке, которого обещал мне подарить дядя Джеймс.

Быстро вытерев слезы, Трейси как можно приветливее ответила на утреннее объятие Люси. К счастью, дочь, судя по всему, пережила вчерашний инцидент, могущий окончиться психической травмой, без видимых последствий. Если бы Джеймс не появился у обезумевшей от ревности сестры так вовремя… Если бы она сама вместо того, чтобы обслуживать ту женщину, пошла, как и обещала, встретить Люси… Если бы Кларисса случайно не увидела ее дочь на улице… Если бы… Этих «если бы» было слишком много, но стоило ли мучить себя постоянным напоминанием о них? Не стоило. Однако Трейси прекрасно понимала, что всю оставшуюся жизнь ей придется ходить под грузом воспоминаний о том, что угрожало ее Люси.

Что ж, с этого момента она позаботится о том, чтобы ее дочь никогда более не подвергалась подобному риску. С этого момента…

Люси выскользнула из ее объятий и возбужденно сообщила:

– Я так еще и не выбрала имя для щенка, мама. Надо будет спросить дядю Джеймса. Он мне понравился. А тебе?

– Что?

Трейси взглянула на оживленное, озаренное счастьем лицо дочери.

– Я про дядю Джеймса, мама, – терпеливо повторила Люси. – Он мне нравится.

– Да… конечно, он очень приятный человек, – машинально согласилась Трейси.

Джеймс помог ее дочери в весьма рискованной ситуации. Защитил ее тогда, когда она сама не смогла этого сделать. Непонятная боль, необычный всплеск эмоций, признательность пополам с обидой… и ревность переполнили ее сердце. Когда Джеймс привез Люси домой, Трейси сразу заметила очевидную привязанность и доверие, испытываемое дочерью к своему спасителю. Заметила и почувствовала себя как будто лишней.

Не это ли заставило ее очертя голову броситься в его объятия? Не потому ли?..

Повернувшись, она устремила невидящий взгляд в окно спальни. Может, стоит признать правду? Она безнадежно, бесповоротно, безоглядно, до безумия влюблена в этого человека, и он это знает.

– Мама. – Люси нетерпеливо трясла ее за руку. – Когда ты встанешь? Я хочу есть, а потом мне надо сходить к Сузан и рассказать ей о щенке.

– Сейчас встану, – заверила ее Трейси и не могла удержаться от замечания, продиктованного вчерашним происшествием: – Мне кажется, что тебе лучше не ходить сегодня к Сузан, малышка.

Люси надулась и протестующе воскликнула:

– Но, мама!

Прежде чем Трейси успела что-нибудь сказать, зазвонил телефон. С внезапно встрепенувшимся сердцем она подняла трубку. Ладони сразу стали липкими и холодными, а голос прозвучал высоко и напряженно:

– Да, вас слушают.

– Трейси, это Энн. Я просто решила узнать, как у вас дела.

Энн. Сердце Трейси упало стремительно, как парашютист, чей парашют не раскрылся; она даже ощутила приступ тошноты. Глупо было с ее стороны надеяться, что это звонит Джеймс.

– Все в порядке. Мы прекрасно себя чувствуем, – ответила Трейси, как можно оживленнее и беспечнее, чтобы подруга не почувствовала испытываемого ею разочарования. – Я все расскажу вам подробно, только не сейчас. По всей видимости, Кларисса Форбс случайно увидела Люси на улице и забрала ее с собой. Ее нашел Джеймс, когда заехал навестить сестру. Он сказал, что у нее было нечто вроде нервного припадка.

– Нервного припадка? Да эта женщина, должно быть, просто сошла с ума, если позволяет себе подобные вещи! – заявила Энн. – А как Люси?

– Весела как жаворонок, кажется, никаких последствий, – ответила Трейси. – Джеймс обещал подарить ей щенка, и это, по-моему, волнует ее больше, чем что-либо иное.

– Сузи все время спрашивает, когда сможет увидеться с Люси.

– Только не сегодня, – быстро ответила Трейси и торопливо добавила: – Я никак не могу заставить себя отпустить ее из дома. – Она говорила тихо, чтобы Люси, находившаяся в данный момент на другом конце комнаты, не могла ее слышать.

– Что ж, это вполне понятно, – вежливо согласилась Энн. – Но ради самой Люси было бы, наверное, лучше не поднимать вокруг случившегося слишком много шума. Если не заметно никаких последствий…

Разумный совет, но не тот, в котором Трейси сейчас нуждалась. Она испытывала атавистическую, глубинную необходимость держать дочь как можно ближе к себе. Пройдет немало времени, прежде чем она сможет без ужаса вспоминать обстоятельства вчерашнего дня. Если вообще когда-нибудь сможет.

Заверив Энн в том, что завтра, как обычно, пошлет Люси в школу, она попрощалась и повесила трубку.

Позвонит ли ей Джеймс? А может быть, придет повидаться? А если придет, то, что скажет… А что она ответит? Все казавшееся таким прекрасным, таким естественным прошлой ночью, сегодня утром виделось чуждым, несвойственным ей. Недавно она и представить не могла, что может вести себя подобным образом.

И все же… И все же тело ее, словно протестуя против этих мыслей, слегка задрожало, напомнив Трейси о наслаждении, которое подарил ей Джеймс. И она ощутила расслабляющую волну нежности и желания.

Часом позже, после завтрака, Люси примирилась с перспективой того, что проведет весь день с матерью. Трейси как раз пыталась привести дочь в более радужное настроение, рассказывая ей разные смешные случаи из своей жизни, когда сидящая возле окна гостиной Люси возбужденно воскликнула:

– Это дядя Джеймс, мама! Дядя Джеймс приехал!

Мгновенно вскочив на ноги, Трейси кинулась к окну, но на полпути, вспыхнув как маков цвет, резко остановилась, раздираемая радостью и сомнением.

Джеймс здесь. Но что она ему скажет? И что он скажет ей? Она так и стояла в нерешительности. Вот был бы ужас, если бы он увидел ее спешащей к окну подобно влюбленной школьнице. И все же при звуке дверного звонка ее сердце забилось так сильно, как будто так оно и было.

– Я открою, – радостно объявила Люси и выбежала из комнаты прежде, чем Трейси смогла остановить ее.

Трейси слышала, как дочь оживленно разговаривает с Джеймсом, поднимаясь по лестнице. И вдруг ей отчаянно захотелось быть сейчас одетой во что-нибудь более изысканное, чем старые потертые джинсы и мешковатый свитер с Микки Маусом на груди, который выбрала для нее Люси.

Когда распахнулась дверь гостиной, Трейси стояла к ней спиной, старательно делая вид, что читает газету.

– Мама, дядя Джеймс хочет, чтобы мы поехали к нему домой и пообедали там! – воскликнула Люси, врываясь в комнату.

Она уронила газету и, устыдившись тайного смысла предложения, открыла было рот, чтобы отказаться, но при виде утомленного и обеспокоенного лица Джеймса, все сомнения и опасения Трейси смыло теплой волной сочувствия и нежности.

– Мне следовало бы прийти раньше, – начал оправдываться он, – но необходимо было многое сделать. Масса формальностей. Полиция согласилась не выдвигать обвинения против Клариссы до освидетельствования специалистом ее психического состояния.

В отличие от нее он был одет официально: темный костюм, свежая сорочка, спокойных тонов галстук, – почти как человек, носящий траур, неожиданно для себя подумала Трейси, разглядывая его измученное лицо.

– Врачи полагают, что она поправится, это просто вопрос времени. Выяснилось, что у нее был уже небольшой срыв после рождения Клайва. Этому срыву тогда не уделили нужного внимания. Меня самого в то время не было в городе. Однако сейчас, ввиду новых обстоятельств, специалист полагает, что именно тогда и начала развиваться болезнь.

– Но Клайву уже семь лет.

– Знаю, однако таково мнение специалиста… – Он беспомощно пожал плечами.

– А Кларисса, как она сама? – спросила Трейси.

Она понимала, что только ее любовь и сочувствие к Джеймсу, острое понимание невысказанной, но ясно читаемой в его глазах муки, заставили ее задать этот вопрос. В настоящий момент Трейси не испытывала никакой симпатии к Клариссе, все ее мысли были только о том, как легко сестра Джеймса могла нанести вред ее ребенку.

– Находится под действием успокоительных лекарств и придет в себя еще не скоро. Поэтому я подумал, может быть, вы с Люси захотите поехать в «Голубятню» и пообедать со мной. Руперт тоже там будет, – добавил он, явно соблазняя Люси, и счел нужным объяснить Трейси: – Я предложил Николасу взять пока собаку к себе. У него и так хватает забот. Помимо работы, ему надо будет навещать Клариссу и заниматься мальчиками. Разумеется, я тоже буду приходить к ней. К счастью, у меня сейчас не запланировано поездок в Штаты и я могу так сдвинуть свой распорядок дня, чтобы бывать у Клариссы днем, когда Николас работает.

Трейси не понравилось чувство ревности, охватившее ее при этих словах. Разумеется, он захочет навещать свою сводную сестру, следить за тем, чтобы уход за ней был как можно лучше. Не надо забывать, Джеймс любит Клариссу так же, как она сама любит Люси. Но с другой стороны, не отец же он ей, в конце концов, с некоторой горечью подумала она. Между ними даже нет кровного родства.

Тем более это достойно похвалы, возразила Трейси самой себе. Она не имеет никакого права ревновать и злиться. Можно подумать, что, проявляя заботу о сестре, Джеймс выказывает пренебрежение к ней, Трейси.

Однако одно дело урезонивать себя, другое – сделать так, чтобы разумные рассуждения развеяли тучи овладевших ею темных эмоций.

– Очень мило с твоей стороны пригласить нас, – холодно сказала она, не обращая внимания на то, как изменилось при этом его лицо: на место усталости пришло беспокойство, даже боль. – Но, боюсь, мы не сможем пообедать с тобой. Я уже отказалась от приглашения Энн Филдинг. Говоря откровенно, я хочу сегодня провести как можно больше времени с Люси. Только с ней!

Пробежавшая при этом по ее телу легкая дрожь не была игрой, так же как и внезапно потемневшие глаза и трясущиеся руки. По его взгляду Трейси поняла, что Джеймс догадался, чем все это вызвано.

– Не могу выразить, как я жалею о том, что случилось с Люси, – негромко, чтобы не услышала девочка, сказал он. – Мне понятно твое желание быть с ней, защищать ее. Но слишком бдительная опека только повредит Люси. Ты подавишь ее, и это приведет к тому, что…

А вот этого говорить ему не следовало. Трейси немедленно набросилась на него с упреками:

– Как ты смеешь обвинять меня в том, что я слишком опекаю малолетнюю дочь, если сам был не в состоянии уберечь свою сестру, взрослую женщину, хотя всегда являлся для нее центром мироздания!

Она пожалела о сказанном в тот же самый момент, как недостойные слова слетели с ее губ. Только ревность и страх могли заставить ее выпустить в него отравленные стрелы несправедливых обвинений с откровенным желанием ранить и причинить боль.

Джеймс побледнел то ли от гнева, то ли от боли.

– Ты совершенно права, – с сумрачным видом ответил он. – Действительно, не мне критиковать тебя, хотя в случае с Клариссой… Видишь ли, ей никогда не хватало эмоциональной и умственной гибкости. Может, когда ты будешь в более… подходящем настроении, я смогу рассказать тебе кое-что о ее прошлом… Похоже, я и в правду ищу для нее оправданий или хочу докопаться до веских причин ее более чем странного поведения. – Джеймс отвернулся, голос его звучал ровно, бесцветно и, казалось, был лишен каких-либо эмоций. – Наверное, это единственный способ для меня снять с моих плеч груз ответственности за случившееся. – Он снова повернулся к ней и спросил с чувством: – Неужели ты думаешь, что я не задавался вопросом: какова доля моей вины во всей этой истории? Ведь слабость Клариссы, ее зависимость, ревнивость поощрялись мной…

Джеймс выглядел таким измученным, таким униженным в своей гордости и самоуверенности, что Трейси захотелось утешить его. Мгновенно забыв свои собственные страхи, она коснулась его руки успокаивающим жестом.

– Ты не должен винить себя.

– Не должен? – В его голосе звучала самоирония. – А кого же мне еще винить?

– Мама, мы поедем к дяде Джеймсу, – требовательно спросила Люси, вмешиваясь в разговор.

Джеймс решил ответить сам.

– Возможно, в другой раз… – начал он удрученно.

– Поедем, как только ты наденешь пальто, – торопливо вставила Трейси. – И можешь заодно принести мне жакет! – крикнула она вслед заторопившейся из комнаты Люси.

Когда они остались одни, она взглянула на Джеймса и добавила внезапно охрипшим голосом:

– Если, конечно, предложение остается в силе…

– Оно остается в силе, – не скрывая радости, заверил ее Джеймс.

Он притянул Трейси к себе за плечи, склонился и, щекоча теплым дыханием ухо, прошептал:

– Я еще не сказал тебе, как много значила для меня прошедшая ночь.

Ее охватила внезапная дрожь. Не в силах справиться с собой, Трейси обняла Джеймса, прижалась к нему с бьющимся от зарождающегося желания сердцем, ощущая жар его возбужденного тела.

– Я так хочу тебя! – простонал он. – А ведь я шел сюда с твердым намерением заверить тебя в том, что, хотя прошедшая ночь была самой чудесной ночью в моей жизни, я могу сдерживать свою страсть и не торопить события. Могу дать тебе время привыкнуть ко мне, серьезно все обдумать. Но теперь, когда ты находишься в моих объятиях, я способен думать только об одном – как сильно мне хочется целовать тебя… ласкать тебя так, как ласкал этой ночью, и любить тебя до тех пор, пока ты не закричишь от восторга…

Губы Джеймса коснулись ее шеи. Закрыв глаза, склонив голову на сторону, Трейси негромко застонала. Еще немного, и он доберется до ее губ, поцелует сначала нежно, деликатно, как будто она самая хрупкая и драгоценная вещь на земле, затем все крепче, все чувственней, пока…

– Мама, я принесла твой жакет.

Глаза Трейси широко открылись. Она инстинктивно постаралась высвободиться из объятий Джеймса. Но он не отпустил ее, так что, когда Люси ворвалась в комнату, он все еще обнимал Трейси.

Люси, которую, казалось, совершенно не смутила эта интимная сцена, подошла и протянула матери жакет.

– Руперт на самом деле сейчас живет у вас? – спросила она, когда они спускались по лестнице.

– Да, разумеется, – заверил ее Джеймс. – Думаю, мы с тобой сможем подрессировать его и хоть чему-нибудь научить. Что ты на это скажешь?

– Да, конечно, – торопливо согласилась девочка.

Когда Трейси, закрыв дверь, обернулась, она увидела, что Люси уже держит Джеймса за руку и смотрит на него с выражением, близким к обожанию.

Трейси охватило беспокойство. События развивались так быстро и так непредсказуемо. У нее не было опыта в подобных вещах, знаний, с помощью которых можно было бы правильно оценить ситуацию. Инстинкт подсказывал, что нужно вести себя осторожно. Однако стоило Джеймсу улыбнуться ей, как все мысли об осторожности мгновенно улетучились…

– Нет, мама. Садись впереди, рядом с дядей Джеймсом, – решительно распорядилась Люси, когда он тщательно застегнул на ней ремень безопасности.

Трейси в смущении стояла возле задней дверцы, пока он не сказал:

– Действительно, Трейси, садись возле меня. Пожалуйста.

Она с готовностью подчинилась, но возилась с ремнем безопасности до тех пор, пока он не взял его у нее и не вставил защелку на место. С губ Джеймса не сходила улыбка. Хотя он ни разу не коснулся ее, Трейси прекрасно понимала, как ему хочется это сделать.

Дыхание Трейси стало неровным, она почувствовала, как отвердели под свитером ее соски, и покраснела от смущения. В чем дело, почему она, не имея почти никакого сексуального опыта, реагирует подобным образом на одно только присутствие рядом этого мужчины?.. Оставалось только надеяться, что ее мысли и чувства известны только ей самой. Однако Джеймс, тронув машину с места, тихо заметил:

– Знаешь, со мной творится то же самое. Ведь это миф, что большинство мужчин не могут удовлетвориться одной единственной женщиной, любить ее до такой степени, чтобы одной мысли о ней было достаточно для возбуждения желания… особенно, когда они достигают моего возраста… Не смотри на меня так! – неожиданно грубо приказал Джеймс, когда она, собираясь возразить, повернулась к нему с широко раскрытыми глазами. – Не надо, – повторил он мягче. – Иначе я буду не в состоянии держать себя в руках.

Почему ее тело реагирует так, будто это было обещанием неземного блаженства, а не угрозой?

Пытаясь скрыть обуревающие ее чувства, она обернулась назад, чтобы посмотреть, как там Люси, прекрасно осознавая, как алеют от возбуждения ее щеки, как хрипло звучит голос.

Может быть, дело в том, что она не изведала страсти раньше и даже не догадывалась, что та существует. Трейси никогда не верила в то, что можно желать мужчину так сильно, быть настолько переполненной чувствами, пугаться и одновременно радоваться этому, разрываться между радостью и страхом, понимая, насколько круто, бесповоротно может измениться ее жизнь. Но обратного пути не было, стереть из памяти все случившееся и вернуться в прежнее дремотное состояние не представлялось возможным. Даже если Трейси никогда больше не увидит Джеймса, ей не избавиться от воспоминаний о нем, о пережитых чувствах, об исполненных желаниях. Нет, никогда ей не забыть об этих ощущениях, и тело ее и душа всегда будут хранить память о нем…

Трейси почувствовала, что машина замедляет скорость, и, повернув голову к окну, осмотрелась. Они проезжали через небольшие ворота с двумя привратницкими по бокам, построенными в виде голубятен.

– Отсюда и название дома, – пояснил он с кривой улыбкой, заметив ее интерес. – Хотя первоначально их тут не было. Здание построено в семнадцатом веке, а ворота – в середине девятнадцатого, когда первый Уоррен купил имение и обосновался здесь. Говорят, он построил их, потому что так захотелось его невесте. Теперь я этому не очень удивляюсь. Очевидно, я не первый из нашего рода, глубоко и безнадежно влюбившийся.

Люси, бурно выражающая восторг по поводу всего, что видела вокруг, не обращала на взрослых никакого внимания. Лужайки по обе стороны длинной, посыпанной гравием дороги, были усыпаны опавшими листьями с деревьев, обрамляющих пешеходные дорожки. Многие из деревьев редких пород, отметила Трейси, стараясь не поддаваться очарованию этого места.

У нее чуть было не вырвался вздох облегчения, когда, сделав последний поворот, «ягуар» затормозил у входа. Оказавшись прямо перед домом, Трейси поняла, что это вовсе не помпезный особняк, который она так боялась увидеть, а живописное, увитое диким виноградом трехэтажное здание из красно-коричневого кирпича.

Джеймс сидел молча, давая своим пассажирам возможность осмотреться, но Люси нетерпеливо воскликнула:

– А где Руперт? Могу я поиграть с ним на улице, дядя Джеймс?

– После того как выпьем по чашке чаю, мы пойдем осматривать окрестности, – пообещал ей Джеймс, а потом, повернувшись к Трейси, сказал спокойно и просто: – Добро пожаловать. Надеюсь, очень скоро этот дом станет твоим, Трейси, любовь моя.