1

Энрике откинул рукав пиджака и с нетерпением посмотрел на часы.

И зачем только старик Авельянос вызвал его сюда? Вот уже добрых десять минут он меряет вдоль и поперек мозаичный пол террасы. Десять минут потерянного времени — это уже слишком для такого занятого человека, как Энрике Сантос. Терпеливое ожидание не его стиль, Он привык действовать, и действовать решительно.

Массивные резные двери, ведущие в роскошно обставленный зал, распахнулись, и на пороге появился вышколенный слуга с серебряным подносом.

— Не желаете ли чего-нибудь выпить? — вежливо спросил он.

Энрике отрицательно покачал головой и осведомился, когда, наконец, мистер Авельянос сможет принять его.

Слуга ответил, что его пригласят, и степенно удалился.

Энрике с раздражением отвернулся от двери и принялся смотреть в сад, разбитый вокруг террасы. Размеры сада и его тщательная планировка поражали воображение каждого, кто первый раз попадал сюда. Резиденция Диего Авельяноса находилась в предместье Валенсии в тихом укромном месте, удаленном от глаз посторонних, и вполне соответствовала солидному положению своего хозяина в обществе.

Внезапно внимание Энрике привлек звук легких шагов за спиной. Он обернулся и застыл на месте, пристально уставившись на приближающуюся к нему незнакомую молодую женщину.

Облако темно-бронзовых волнистых волос, развеваясь от каждого шага, не скрывало, а только подчеркивало стройную длинную шею. Весь ее облик магически, необъяснимо, приковывал к себе взгляд. Белоснежная, покрытая легким загаром кожа, небольшой точеный нос, скульптурно вылепленные скулы и большой чувственный рот.

Боже, как она прекрасна! — подумал он.

Больше всего его поразили глаза девушки — чудного кофейного цвета, осененные длинными густыми ресницами.

Энрике напрягся и почувствовал волну удовольствия, прокатившуюся по телу от одного облика незнакомки.

Помимо воли взгляд скользнул вниз по крутым выпуклостям груди под облегающей блузкой, выгодно подчеркивающей тонкую талию, по стройным округлым бедрам и опустился ниже по удивительно длинным ногам.

Кто она такая, черт побери? Что делает здесь, в саду Авельяноса, молодая девушка?

Ответ поразил его как удар молнии. Она может оказаться в резиденции Авельяноса только в одном случае — если она одна из его содержанок.

Вся Валенсия знает, что Диего Авельянос всегда был большим любителем женщин и содержал целый гарем задолго до того, как его жена стала инвалидом. И, как правило, это были молодые женщины. Чем больше он старел, тем все более молоденькие девушки привлекали его внимание.

Глубокое отвращение охватило Энрике. Похоже, семидесятисемилетний развратник опустился до связи с девицей, годящейся ему во внучки. На вид ей можно дать не больше двадцати пяти.

Филиппа на мгновение зажмурилась, ослепленная ярким светом после тенистого полумрака дома, куда ее привезли на лимузине прямо из аэропорта буквально пять минут назад.

Когда зрение прояснилось, она увидела перед собой высокого мужчину с почти черными волосами, в дорогом деловом костюме с безукоризненно повязанным галстуком.

Выражение его лица заставило Филиппу вздрогнуть: взгляд серо-стальных глаз словно пригвоздил ее к полу.

Преодолевая себя, она направилась к нему навстречу, не в силах оторваться от этого лица.

Облик этого человека поразил ее, и Филиппа едва заметно покачала головой, желая убедиться, что стоящий перед нею мужчина не видение и существует на самом деле.

Надо быть слепой, чтобы не заметить, с каким восхищением он смотрит на нее. Впрочем, она уже привыкла к такой реакции мужчин. И в большинстве случаев это вызывало раздражение. Со временем она даже научилась прятать свою привлекательность под невыразительной одеждой, редко пользовалась макияжем и затягивала буйные роскошные волосы в тугой пучок на затылке.

Внезапно выражение его лица изменилось, и оно словно потяжелело от какого-то неудовольствия. Нет, скорее даже презрения.

Внутри у нее все перевернулось, но она взяла себя в руки.

Вспомни, зачем ты здесь, скомандовала она себе, Ты стоишь на этой террасе за тысячу миль от дома только ради спасения мамы. Надо сделать все, чтобы она могла жить достойно, так, как заслуживает. А значит, нужно вытерпеть все, в том числе и этот презрительный взгляд…

Филиппа слегка улыбнулась и храбро посмотрела прямо в лицо стоявшему перед ней мужчине.

Дорогой костюм, черные, коротко постриженные волосы, золотой «Роллекс» на руке. Ну просто супермен. Должно быть, это партнер деда по бизнесу. Какой-нибудь один из тех богачей, которые только и думают, что о ценах на нефть…

Итак, он наверняка знает, что она нищая, незаконнорожденная дочка единственного сына Диего Авельяноса. Море презрения в его глазах ясно свидетельствует об этом.

Филиппа гордо вздернула подбородок. У нее собственное мнение о Диего Авельяносе. Если этот гордец, стоящий перед ней на огромной террасе деда, приличествующей скорее какому-нибудь дворцу, считает, что она не заслуживают такой чести, что ей до него? Пусть думает, что хочет!

И до самого Диего Авельяноса ей нет никакого дела. Никакого, кроме желания получить небольшую компенсацию в пользу женщины, с которой когда-то он обошелся так жестоко. Филиппа прикусила губу и насмешливо улыбнулась, что не укрылось от внимательного взора Энрике Сантоса.

Какая наглость! — подумал он. Похоже, эта девица не испытывает ни малейшего смущения по поводу своей профессии.

Отвращение, которое он испытывал к старику Авельяносу, невольно перешло на молодую женщину. Поэтому, когда она приблизилась к нему с вежливой улыбкой на лице (впрочем, не смягчающей холодного выражения глаз), На нее словно пахнуло ледяным ветром Арктики. Еще мгновение назад он казался ей весьма привлекательным, если не сказать красивым мужчиной, выглядящим на миллион долларов. А теперь перед ней стоял надменный господин, взирающий на людей свысока, как на вассалов, недостойных его драгоценного внимания.

Ах, так? Филиппа гордо тряхнула головой, и бронзовые кудри облаком всколыхнулись за плечами. Необоримое желание разозлить гордеца охватило ее.

— Привет, — хрипловато выдохнула она. — Мы раньше никогда не встречались, не так ли? Иначе я бы этого не забыла.

Инстинктивно она чувствовала, что такой тон разозлит его, и кокетливо протянула руку для пожатия. Филиппа знала, что после того, как подруга усердно потрудилась над ее руками, узкие кисти с длинными пальцами и миндалевидными, тщательно отполированными ногтями выглядят безукоризненно.

Энрике отступил на шаг назад. Ему была невыносима мысль прикоснуться к плоти, продающей себя богатому старику. Но где-то в подсознании он поймал себя на том, что его ноздри жадно ловят едва ощутимый аромат, исходящий от незнакомки, и этот странный, чуть хрипловатый голос чем-то неодолимо влечет его.

Он безжалостно отбросил прочь непонятные ощущения и мимоходом подумал, что девушка, судя по цвету волос, наверняка англичанка или ирландка. Что ж, с ее профессией такой цвет волос даст неоспоримые преимущества в Испании, где большинство женщин темноволосы.

Филиппа на мгновение остолбенела от неприкрытой невежливости и опустила руку. Но не в ее правилах было отступать. В конце концов, никакое презрение не помешает ей достичь поставленной цели.

Конечно, ей вдвойне неприятно перенести такое пренебрежение из-за воспоминания о том, как обошлись с ее матерью здесь, в Испании двадцать четыре года назад.

Теперь она не позволит старику запугать себя, как это случилось когда-то с бедной мамой, и будет противостоять ему изо всех сил. Если дед вызвал ее сюда, значит, она ему зачем-то понадобилась и это делает ее позицию очень сильной.

Надо только помнить, что она на вражеской территории, и быть предельно внимательной.

Вместо того чтобы оскорбиться, Филиппа, дерзко улыбнувшись, бросила на незнакомца дразнящий взгляд и, пройдя мимо него к краю террасы, оперлась на каменную балюстраду и принялась смотреть в сад.

Она задумалась о своих далеко идущих планах и совсем забыла о мужчине, оставшемся за спиной. Как бы ни был он красив, какое до него дело внучке Диего Авельяноса.

На случай, если вдруг дед будет удерживать ее, паспорт, обратный билет с открытой датой до Нью-Йорка и семьсот долларов Филиппа предусмотрительно оставила в сейфе камеры хранения в аэропорту Валенсии, а ключ спрятала в косметичку.

Энрике Сантос подошел сзади и застыл за ее спиной. Его взбесило, что эта девица посмела пройти мимо него как сквозь пустое место.

А эта наглая усмешка и раздражающе манящий запах! Ни одна из женщин не вызывала у него такую бурю эмоций!

В этот момент кто-то вежливо кашлянул у его плеча. Это был слуга, появление которого он не заметил.

— Если вы не возражаете, сеньор Сантос, дон Диего ждет вас у себя в кабинете, — вежливо произнес он.

Энрике чертыхнулся про себя и прошел в дом.

Они обедали за столом, сервированным на двоих. Диего Авельянос и его молодой, подающий большие надежды в бизнесе партнер Энрике Сантос.

Энрике пристально смотрел на струйку вина из отборного сорта винограда, наполняющую его бокал.

Старик выглядит неважно, отметил про себя Энрике. Судя по кирпичному цвету лица и одутловатости щек, у него, наверное, повышенное давление.

— Итак, когда же состоится моя свадьба, Диего? — мрачно спросил он у хозяина дома.

— Ты так торопишься? — ухмыльнулся старик. — Ты ведь даже не знаешь, как выглядит твоя невеста.

Губы Энрике цинично скривились.

— Ее внешний вид не имеет никакого значения для дела.

Авельянос хрипло рассмеялся.

— Имей ее в темноте, если на то пошло. Именно так я когда-то поступал с ее бабкой!

Острое чувство отвращения пронзило Энрике. Все знали, что Авельянос заполучил свою богатую жену самым подлым путем, хотя Никто не смел сказать ему об этом прямо в лицо.

Он задурил голову девушке настолько, что она согласилась встретиться с ним в гостиничном номере средь бела дня. Тем временем амбициозный и безжалостный Диего позаботился, чтобы информация об этом дошла до ее отца. Тот успел приехать вовремя и не дал совершиться падению дочери. Но вот ее репутацию спасти не удалось.

— Кто поверит, что она вышла от меня девственницей? — цинично спросил Диего у разъяренного и обескураженного отца и выиграл бой за невесту.

Энрике вернулся мыслями к действительности. А сам он может ли считать себя порядочным человеком, пройдя через такое — жениться на девушке, ни разу не видя ее до свадьбы только потому, что она приходится внучкой Диего Авельяносу?

Интересно, что думает сама невеста о таком замужестве? Впрочем, в мире богатых династические браки в порядке вещей. Внучка Авельяноса с самого рождения должна была знать, что ее судьба в руках деда. Наверняка это избалованное взбалмошное создание, только и думающее о тряпках и дорогих украшениях. С такими деньгами она не могла получить другого воспитания.

Впрочем, став его женой, она получит еще больше возможностей для реализации своих прихотей. После слияния с империей Авельяноса его доходы возрастут более чем в десять раз. На мгновение ход мыслей Энрике приостановился.

А что будет с моей личной жизнью? Придется вести себя осторожно. Он не принадлежит к современным молодым мужчинам, которые, будучи женатыми, не стесняются публично демонстрировать своих любовниц.

И, тем не менее, он не собирается урезать себя в своих привычных развлечениях после женитьбы.

Даже если бы он был совсем дряхлым стариком или безобразным, как Квазимодо, самые прекрасные женщины все равно стелились бы перед ним, радостно виляя хвостом.

Богатство — мощная сила, гораздо более притягательная для определенного сорта женщин, чем сексуальная привлекательность. Хотя и это последнее немаловажное качество он с избытком получил в наследство от своего отца, по слухам имевшего большой успех у женщин.

Энрике самодовольно ухмыльнулся и поменял позу. Думать о сексе именно сейчас не самая лучшая идея.

Надо позвонить Кармен Гонсалес. Она — чрезвычайно искушенная любовница, всегда готовая к встрече с ним и охотно исполняющая его малейшие желания.

Несмотря на то, что последние три месяца он не посещал ее, встречаясь с преуспевающей топ-моделью по имени Аурелия Герра, Энрике не сомневался, что Кармен охотно примет его в своем дорогом, красиво обставленном доме.

Еще бы, ведь после его посещения она получает возможность отправиться в самые престижные ювелирные магазины города, где заказывает памятные вещицы в честь каждой встречи с ним.

Энрике прекрасно знал, что кроме него у нее есть и другие клиенты. Но это его нисколько не беспокоило.

А вот сможет ли он сохранить их отношения после женитьбы на этой никому не известной внучке Авельяноса, вопрос актуальный.

Он суетливо поерзал в кресле. Да, ему определенно необходима разрядка, чтобы набраться сил перед первой брачной ночью. Наверняка невеста окажется девственницей, и ему придется забыть об удовольствии и быть предельно осторожным.

Энрике вспомнил слова старика о том, что ему предстоит проводить с ней ночи в полной темноте. Значит, она крокодил! Проклятый Диего, видимо, находит забавным, что мужчина, привыкший держать в объятиях самых красивых женщин, будет обречен на сожительство с уродиной ради владения его империей.

Что делать! Слишком велико искушение завладеть таким богатством, зная, что у старика нет наследников, способных составить ему реальную конкуренцию!

Сын Авельяноса погиб в автокатастрофе много лет назад. Свою несчастную жену Диего, по слухам, держал под домашним арестом. Она была практически инвалидом, прикованным к креслу до самой смерти, и тихо скончалась в позапрошлом году.

Следовательно, оставалась только дочь сына, которую вдова покойного должна была воспитать как послушную, воспитанную девицу и образец испанской жены.

Ее воспитание во многом должно облегчить задачу ему, Энрике Сантосу.

Конечно, он не собирается действовать откровенно и демонстрировать ей свои любовные приключения. А в благодарность она должна хорошо знать свою роль примерной гостеприимной хозяйки, добродетельной матери и супруги.

Энрике поднес бокал с вином к губам.

Понятно, чем всерьез озабочен Диего Авельянос, жизнь которого неумолимо подходит к концу, — он хочет иметь внука, наследника своего огромного состояния.

А что же он, Энрике? Чего хочет он?

Странное чувство охватило молодого человека.

Его собственный отец даже не знал о существовании сына. Он оставил мать беременной и отправился в дальнее плавание, из которого так и не вернулся. Никто больше не видел его, и неизвестно, жив ли он вообще. Да и имеет ли это теперь какое-нибудь значение?

Мать редко упоминала о нем. Это была женщина с плохо развитым материнским инстинктом. Она работала в баре и почти не занималась воспитанием сына. Когда, став подростком, он покинул дом, она едва заметила это.

Со временем он начал зарабатывать деньги. Поначалу с большими трудностями, но постепенно стал на ноги.

Энрике не удивляло, что мать принимала от него помощь без каких-либо вопросов и не интересовалась его жизнью. Десять лет назад она неожиданно заболела и скоропостижно скончалась в больнице. Сын устроил торжественные помпезные похороны.

Так в двадцать два года он остался совсем один.

Энрике отпил вино из бокала. Это было весьма редкое дорогое вино из отборного сорта винограда. Уж в чем-чем, а в винах и дорогом табаке он разбирается превосходно, как, впрочем, во многих других вещах, являющихся атрибутами красивой жизни. Да, он прошел длинный путь от подростка в рваных ботинках до преуспевающего бизнесмена.

А теперь империя Диего Авельяноса сама плывет к нему в руки. Он станет не просто богатым человеком, а одним из самых богатых.

Если Диего Авельянос собственными руками отдает ему свою внучку и хочет получить от него внука, пожалуйста, он готов. И не имеет значения, что думает по этому поводу сама девица.

Диего Авельянос пристально разглядывал своего компаньона проницательным, буравящим взглядом. Он легко читал в душе молодого человека. Старый лис хорошо знал цену всему, на что бы ни упал его взор. Особенно это касалось человеческих душ.

Он остро чувствовал, что его жизнь подходит к концу.

Кто знает, сколько ему осталось? Но он не может уйти из жизни побежденным, как старый волк, сбитый на обочину проезжающим автомобилем. Его дело должно быть продолжено. Лучшего наследника, чем Энрике Сантос, трудно пожелать. Осталось заставить его заплатить свою цену за сделку.

— Ну что, ты готов к свадьбе? — ровным невыразительным голосом спросил он.

— Да, но я не вполне доверяю тебе, — медленно, обдумывая слова, ответил Энрике.

Улыбка заиграла на губах Авельяноса.

— Тебе стоило бы изменить свою точку зрения. Мы с тобой играем в открытую. Надо будет подписать бумаги — и дело в шляпе. Разве моя империя не стоит такого пустяка, как женитьба?

Энрике не выдержал проницательного взгляда темных глаз и посмотрел в окно. Он прекрасно знал, что старик не блефует. Блеф не входит в его привычки. За время ведения совместного бизнеса молодой человек прекрасно их изучил.

— В день свадьбы ты получишь свою долю.

— Подпиши бумаги сейчас. Сейчас или никогда, — жестко отчеканил Сантос. — Взгляд серо-стальных глаз, доставшихся в наследство от неизвестного гуляки моряка, скрестился с почти непроницаемо черными глазами старого прожженного волка.

Не говоря ни слова, Диего Авельянос взял со стола ручку с золотым пером, подписал лежавшие перед ним бумаги и отшвырнул ручку в сторону.

— Не забудь, ужин в шесть, — коротко бросил старик и тяжелой шаркающей походкой вышел из комнаты.

Энрике включил зажигание, и его красный «феррари» рванул с места.

Настроение его резко упало.

Хорошенькая перспектива — провести вечер со стариком Авельяносом! Ему так хотелось сегодня побывать в объятиях очаровательной Кармен. Та всегда тонко чувствовала его настроение и понимала, что для него лучше в тот или иной момент.

Ладно, придется подождать. Этот чертов Авельянос, похоже, находит удовольствие, дергая людей за веревочки, как кукольник, заставляя их плясать под свою дудку.

Поводом к сегодняшнему ужину, наверное, будет обсуждение технических деталей слияния двух компаний. Конечно, это только предлог, потому что этим вопросом должны серьезно заняться финансовые директора. А на самом деле старому черту просто хочется заставить его лишний раз проделать путь от Валенсии до виллы, где он распоряжается легким щелканьем пальцев.

Размышляя о впечатлениях дня, Энрике живо вспомнил о пышноволосой любовнице старика и плотно сжал губы.

Такая девица должна быть совершенно бесстыдной, если она откровенно разгуливает среди бела дня по вилле Авельяноса.

Эта нахалка даже не посмотрела в его сторону и отвернулась от него!

Впрочем, если быть честным с самим собой, эта девушка необыкновенно привлекательна. Если бы не ее отвратительная связь со стариком… он, несомненно, ею бы заинтересовался.

Воображение легко воскресило в памяти ореол пылающих темной бронзой волос, обрамляющих прелестное лицо, тонкую фигуру с высокой грудью под облегающей кофточкой.

И такая красота принадлежит семидесятисемилетнему старику, подумать только!

Эта мысль обожгла Энрике, и он резко прервал поток своих мыслей. Сегодня за скучным нудным ужином придется держать себя под особенным контролем. Теперь не до секса.

Подумай о своей невесте, Энрике!

Он мгновенно протрезвел.

Наверное, старик уже поставил внучку в известность о своем решении. И где только он прятал ее столько времени?

Теперь, вероятно, она со своей мамашей строит далеко идущие планы о пышной свадьбе и предстоящей семейной жизни.

Скорее всего, девчонка захочет устроить богатое торжество с множеством приглашенных.

Впрочем, какая ему разница! Если цель свадьбы укрепление капитала и влияния в обществе, значит, чем помпезнее торжество — тем лучше. Пусть невеста делает так, как захочет, он не против. В конце концов, он не намерен быть плохим мужем, хотя и не собирается менять свои привычки даже ради наследницы самого Авельяноса.

Какая жалость, что она, судя по всему, уродина… Интересно, насколько она некрасива? Он так мечтал иметь привлекательную, желанную женщину в качестве спутницы жизни. Что ж, об этом придется пока забыть. Скорее, скорее бы закончился сегодняшний день.

 

2

Филиппе пришлось прождать почти два часа, пока ее, наконец, пригласили войти в мрачный прохладный кабинет, обставленный массивной мебелью красного дерева. Вдоль стен плотно стояли шкафы с книгами за стеклом. На первый взгляд комната показалась ей пустой.

Девушка выпрямила спину, вскинула голову, готовясь к настоящей битве.

Неожиданно откуда-то из-за спины она услышала голос, говорящий по-английски, но с заметным акцентом:

— Входи, не бойся.

Голос звучал хрипло и принадлежал человеку, привыкшему приказывать.

Она прошла вперед, и звук ее каблучков вызывающе звонко прозвучал в тишине. Теперь глаза привыкли к полумраку, и она разглядела старика, сидящего за письменным столом в дальнем углу комнаты.

Приближаясь к нему, она стала независимо, осматриваться по сторонам, словно, кроме нее, здесь никого нет. И только подойдя к столу, наконец, посмотрела на него, чувствуя каждой клеточкой тела, как внимательно он изучает ее прищуренными цепкими глазами.

Лицо старика было сморщенным и морщинистым, но темные, казавшимися черными в полумраке глаза, выдавали быстрый живой ум и откровенно буравили ее насквозь.

— Итак, — прохрипел Диего Авельянос, обращаясь к своей внучке, которую видел впервые в жизни, — ты и есть дочь той уличной девки. Ну что ж, теперь это не имеет значения.

Филиппа вспыхнула от возмущения. Последняя призрачная надежда, что дед примет ее по-человечески, растаяла без следа. Разве мог такой жестокий человек, как Диего Авельянос, измениться! Прошло столько лет, а он по-прежнему остался все таким же бессердечным, грубым и безжалостным, если позволяет себе так отзываться о ее матери.

Усилием воли она взяла себя в руки. Стоит проявить истинные чувства — и ей придется вернуться в Нью-Йорк с пустыми руками. Надо удержаться во что бы то ни стало!

— Повернись, — хрипло проговорил старик. Не говоря ни слова, она подчинилась.

— Ты выглядишь чудесно, — констатировал дед с такой интонацией, словно она в этом виновата.

Она промолчала.

— Ты что, язык проглотила? — раздраженно спросил Авельянос.

Филиппа продолжала смотреть на него. Если душа отражается в глазах человека, то у этого старика, буравящего ее немигающим взглядом, дела с душой явно очень плохи. Такого страшного взгляда ей никогда не доводилось видеть.

Ни проблеска тепла, участия или оттенка юмора. Ничего не отражалось в холодных темных глазах.

Глубокая печаль охватила Филиппу. Несмотря ни на что, она все еще отказывалась верить в ужасную реальность. Ей так хотелось надеяться, что дед, которого она привыкла ненавидеть с детства, на самом деле окажется другим, более человечным.

Но чуда не произошло. Он именно такой монстр, каким рисовало его ее детское воображение.

— Зачем ты вызвал меня сюда? — Вопрос сорвался с ее губ помимо воли.

Инстинктивно она почувствовала, что ей надо принять битву. А что любые отношения с дедом — подлинная битва, сомнений не осталось.

Он понял ход ее мыслей, и его взгляд потемнел еще больше.

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне, — хрипло выдохнул Диего, откидывая голову назад.

Филиппа вздернула подбородок и попыталась говорить с ним как можно более твердым голосом, хотя ее сердце трепетало от страха.

— Я проделала тысячу миль по твоему вызову и теперь имею право знать зачем.

Диего хрипло и презрительно рассмеялся.

— Ты не имеешь никаких прав! Абсолютно никаких! О, я знаю, зачем ты приехала. Ты получила мой чек, почувствовала запах денег и решила сыграть свою игру. Я знал, что именно так и будет!

Страшный старик наклонился вперед, навалившись грудью на стол.

— Но запомни, детка, хорошо запомни. Если посмеешь ослушаться меня хоть на йоту, немедленно окажешься на борту первого же самолета в Нью-Йорк. Ты поняла меня? Твоя задача — в точности выполнять все, что я скажу.

Филиппа усилием воли выдержала его взгляд, хотя ей показалось, что на нее обрушилась многотонная плита.

Итак, как она и предполагала, ему что-то понадобилось от нее. Но что? Надо понять это как можно скорее. Иначе она не сможет выставить свои условия и получить от него деньги на лечение мамы. Как жестоко обошлась с ней судьба, дав в качестве родного деда такого страшного человека. Спокойно, Филиппа, спокойно…

Возьми себя в руки! — скомандовала она про себя.

— И что же именно ты хочешь от меня? — холодным тоном спросила она старика, выразительно подняв тонкие брови.

Старик нахмурился, уловив в ее голосе нотки сарказма.

— Ты обо всем узнаешь в свое время. — Он устало вскинул руку и добавил: — А теперь отправляйся в свою комнату и приготовься к ужину. С меня довольно общения с тобою. Как и следовало ожидать, ты не получила хорошего воспитания и не умеешь себя вести. У меня будут гости. Хочешь не хочешь, а тебе придется изменить свои манеры! В этой стране женщина знает свое место. Смотри, не осрами меня в моем собственном доме! Ну давай, иди!

Филиппа повернулась и вышла.

Так вот он какой, ее собственный дед!

Когда-то он выдворил ее мать — беременную, без гроша в кармане — за пределы страны, не позволив своему безвольному сыну жениться на ней. Никогда не признавал родной внучки, не помогал ей, зная, какую нищенскую жизнь пришлось вести одинокой женщине.

Всем своим существом она бунтовала против этого человека, отказываясь иметь с ним хоть что-нибудь общее. Ничего не связывает ее с ним. Ровным счетом ничего!

Что же ему от нее надо? Этот вопрос буравил мозг, не давая покоя.

Старый вышколенный слуга проводил ее в комнату на втором этаже и почтительно подождал, пока дверь за нею закрылась.

Филиппа с любопытством огляделась.

Богатое убранство комнаты производило ошеломляющее впечатление. Огромная кровать, декорированная белым покрывалом с золотыми лилиями, словно манила к себе, ведь она так устала с дороги. Но она преодолела себя и отправилась в ванную, отделанную нежно-розовым мрамором.

К изумлению гостьи, ванна оказалась наполненной теплой водой и источала успокаивающий запах лаванды. Невольно все тяжелые мысли улетучились, и Филиппа погрузилась в благоухающую воду, подставляя расслабляющим струям, мягко бьющим со дна, напряженные мышцы тела.

События последних дней невольно всплыли в памяти.

Она вспомнила, как вновь услышала свистящий кашель матери на кухне. Этот ужасный кашель становился день ото дня все сильнее. Джейн страдала астмой всю жизнь. Но последние полтора года ее преследовал еще и тяжелый бронхит.

Домашний доктор был симпатичным человеком. Однако его советы ограничивались выписанными таблетками и рекомендацией проводить зимнее время в теплом сухом климате.

Филиппа в ответ вежливо улыбалась, не произнося вслух, что с таким же успехом он мог бы посоветовать увезти мать на луну. Они и так с трудом сводили концы с концами. Денег едва хватало, чтобы оплатить текущие счета.

В один прекрасный день Филиппа услышала, как в их муниципальную квартиру, где она прожила всю жизнь, принесли почту, и заторопилась к почтовому ящику, чтобы опередить мать.

Обычно в ящике находились бесчисленные счета, и каждый из них нес в себе очередную финансовую проблему. Джейн всегда слишком близко к сердцу принимала каждую из них. Сейчас, например, она обдумывала, где бы взять деньги для оплаты отопления на предстоящую зиму.

Но на сей раз вместе со счетами и рекламными проспектами в почтовом ящике оказался толстый конверт кремового цвета. На нем стояло ее имя. Она нахмурилась.

Что это может означать? Ордер о выселении или какая-то информация из банка?

Она аккуратно вскрыла конверт, скользнула взглядом по витиеватому вензелю и обращению:

Дорогая мисс Гленвилл…».

По мере того как она читала, ее тело начало покрываться холодной испариной.

Дважды перечитав короткое послание, она спрятала его в свою сумочку. И весь день содержание письма, лежавшего на дне сумочки, без перерыва крутилось в ее голове.

«Сеньор Диего Авельянос приглашает вас посетить его в конце следующей недели.

Ваш авиабилет до Валенсии на вечерний рейс в следующий четверг забронирован. Ознакомьтесь с маршрутом дальнейшего следования до Валенсии заблаговременно.

Вас будут встречать утром в аэропорту Валенсии. Свяжитесь с нами по указанному телефону.

Офис Д. Авельяноса».

Ах драгоценный сеньор Авельянос собственной персоной! Ее родной дедушка. Человек, который может проглотить какую-то Филиппу Гленвилл с потрохами! — сверлило у нее в голове.

Воспоминание о другом письме всплыло в ее памяти.

Оно было адресовано ее матери и отличалось такой же лаконичностью и определенностью. В нем Джейн Гленвилл информировалась о том, что любая ее попытка связаться с сеньором Диего Авельяносом будет пресекаться и что упомянутый сеньор не берет на себя ответственность за последствия, к которым могут привести нарушения его запрета.

Это было десять лет назад.

Диего Авельянос предельно ясно дал понять, что родная внучка для него не существует.

Теперь, видимо, он изменил точку зрения.

Филиппа плотно сжала губы.

Неужели он всерьез полагает, что она соберет чемодан и в следующий четверг сядет на самолет до Валенсии?

Через день она снова получила письмо из мадридского офиса.

«Дорогая мисс Гленвилл!

Вы не связались с нами по телефону, указанному в предыдущем письме, датированном двумя днями ранее.

Пожалуйста, сделайте это незамедлительно».

Филиппа скрыла это письмо от матери, как и первое. Она должна защитить ее от отца человека, которого она когда-то так преданно и безнадежно любила.

Она написала ответ, стараясь выдержать ту же официальную форму, что и полученные письма, хотя в душе считала, что вовсе не обязана быть вежливой по отношению к этому гнусному типу.

«Прошу принять к сведению, что ваш труд бесполезен. Все последующие письма не будут мною прочитаны.

Филиппа Гленвилл».

Тем не менее, она не удержалась и распечатала следующие два послания.

Одно из них было адресовано ей престижнейшим нью-йоркским бутиком и сообщало, что ей посылают именную кредитную карточку с лимитом в пять тысяч долларов.

В письме разъяснялось, что информация о сделанных ею расходах в пределах обозначенного лимита будет передана в мадридский офис сеньора Диего Авельяноса для оплаты.

Второе письмо из мадридского офиса подтверждало, что она должна купить необходимую одежду для встречи с сеньором Диего Авельяносом в следующую пятницу. Ей напоминали, что ждут звонка с сообщением о получении инструкций.

Что затевает этот ужасный старик? Что еще он задумал? Он никогда раньше не признавал ее существования. И что теперь ему могло понадобиться от нее? Голова Филиппы шла кругом от вопросов, на которые не было ответа.

Что будет, если она просто-напросто сделает то, что ей хочется сделать больше всего, — порвет кредитную карточку и отправит ее обратно деду?

Он очень богатый и могущественный человек. Не повредит ли им с матерью такой поступок?

У Джейн множество долгов, гирей висящих на их шее. Филиппа прекрасно понимала их происхождение и не могла без боли думать об этом.

И мать, и дочь работали не покладая рук, чтобы постепенно шаг за шагом расплатиться, Но предстоит еще долгий путь к освобождению от долгов, длиною как минимум лет в пять.

К тому же здоровье Джейн резко ухудшилось. Приступ отчаяния тисками сжал горло Филиппы.

Мать для нее все. Она так старалась сделать дочь счастливой, постоянно жертвовала собою. Наверное, никогда на свете не было более заботливой, преданной, любящей и нежной матери, чем Джейн Гленвилл.

Их жизнь протекала в более чем скромных условиях. Лифт в доме, где Филиппа прожила всю жизнь, как правило, не работал. Их квартира давно нуждалась в капитальном ремонте, но местные власти пока не торопились с выделением положенных средств.

Самая большая проблема заключалась в сырости, особенно сильно чувствующейся на кухне и в ванной. Джейн уже с трудом переносила влажный воздух убогого жилища.

И все-таки стоит ли ей вступать в какие-либо отношения с таким человеком, как Диего Авельянос? Будь он во сто раз богаче самого Крёза.

Кто знает, как бы обернулось дело, если бы не вмешалась ее самая близкая подруга Джеки.

— А вдруг он хочет просто познакомиться с тобой? — предположила она в ответ на мучительные сомнения Филиппы. — Может быть, он состарился, стал больным и теперь сожалеет о том, как обошелся с вами.

— Тогда почему он сам не написал мне? Почему в этих посланиях он буквально приказывает, как мне поступать, да еще делает это через третьих лиц? О нет! Если бы в нем действительно заговорило что-то человеческое, он должен был написать маме, а не мне. И, конечно, в более вежливой форме.

— Я считаю, что тебе все равно надо поехать и на месте во всем разобраться, — настойчиво сказала Джеки. — Если я ошибаюсь и он планирует как-то использовать тебя в своих целях, ты всегда можешь отказаться. Подумай хорошенько, ну что ты теряешь?

Филиппа нахмурилась.

— Кроме того, если ему от тебя что-нибудь нужно, он наверняка предложит тебе что-то взамен в благодарность за услуги.

— Например, что? — вскинула брови Филиппа. — В нем нет того, в чем я нуждаюсь.

— У него есть деньги, дорогая. Столько денег, сколько тебе и не снилось, — тихо ответила Джеки.

— Пусть подавится своими деньгами. Мне от него не нужно ни гроша! — запальчиво закричала Филиппа, сердито раздувая ноздри от гнева.

— А как насчет мамы, Фили? — еще тише спросила Джеки и подалась вперед. — Вдруг он согласится погасить ее долги и поможет вам перебраться куда-нибудь поближе к морю, например во Флориду?

Сердце Филиппы быстро забилось в груди. Казалось, его удары гулким эхом разносятся вокруг.

Она представила хрупкую фигурку матери, согнувшуюся пополам в приступе кашля, и с трудом удержалась от слез.

И все-таки у нее вырвалось:

— Не могу я принять деньги от него. Ну не могу.

— Подумай хорошенько, Фили. Ты возьмешь их не для себя, а для мамы, — продолжала настаивать подруга. — Ты сама говорила, что он в долгу перед ней. И это чистая правда! Ей пришлось одной растить тебя, получив от него вместо помощи оскорбления и проклятья. Сделай это ради матери, дорогая.

Филиппа мучительно боролась с раздиравшими ее противоречивыми чувствами. Все в ней протестовало против сделки с дедом.

Но, в конце концов, решающую роль сыграло заветное слово «Флорида», произнесенное Джеки.

Она на мгновение представила, как перевезет маму туда, где она сможет поправить свое здоровье. И в этот момент поняла, что не сможет отказаться даже от такой призрачной возможности реализовать мечту.

Ну что стоит деду поселить маму в каком-нибудь скромном домике, там, где всегда сухо и тепло!

На другой день они с Джеки отправились в дорогой бутик по адресу, указанному в письме.

После долгих сомнений, перебирая роскошные вещи, Филиппа выбрала легкий брючный костюм, обманчивая простота которого, тем не менее, красноречиво свидетельствовала о сказочной цене. В таком костюме любая девушка могла бы почувствовать себя дочерью весьма состоятельных родителей.

За свой внешний вид ей, похоже, можно будет не беспокоиться.

Весь четверг Филиппа с помощью верной подруги занималась своим внешним видом, чтобы предстать перед противником во всеоружии.

Умелая Джеки привела в безукоризненный порядок и без того красивые ступни ног, сделала маникюр и уложила буйные непокорные волосы в строгую прическу.

Вечером такси доставило в аэропорт очаровательную молодую девушку из весьма респектабельной семьи, которую, впрочем, никто не провожал. Она оставила встревоженную Джейн на попечение Джеки, с трудом успокоив мать легендой о срочной командировке.

И вот она здесь, на вражеской территории, где нельзя терять бдительность ни на минуту.

После ванны Филиппа с удовольствием накинула на плечи белый махровый халат, расшитый такими же золотыми лилиями, как и покрывало, наконец-то добралась до кровати и, утомленная длинной дорогой, моментально погрузилась в глубокий сон.

Она не знала, сколько времени прошло, когда сквозь дрему услышала легкий стук в дверь.

— Войдите.

Она напряглась, вспомнив, где находится.

Дверь медленно открылась, и в комнату, Вежливо улыбаясь, вошла девушка в белом кружевном фартуке и сделала короткий реверанс.

— Меня прислали помочь вам одеться.

— Я не нуждаюсь в помощи, — резко ответила Филиппа.

Лицо девушки огорченно вытянулось, и Филиппа сразу же пожалела о своем грубом тоне. Она привезла с собой для вечера простую, но элегантную светлую блузку и длинную юбку того же тона и не видела никаких проблем с одеждой.

— В этом правда нет необходимости, — сказала она более мягко и подошла к гардеробу величиной с небольшую комнату.

Какого же было ее удивление при виде открывшегося перед ней ряда пластиковых пакетов с новыми платьями!

— Что это? — удивленно вырвалось у нее.

— Дон Диего распорядился доставить все это для вас, сеньорита. А также соответствующее белье и украшения. Какой наряд вы хотели бы выбрать для сегодняшнего вечера?

— Никакой, — коротко бросила Филиппа и потянулась к сумке со своими скромными, но вполне достойными торжественного вечера вещами.

Служанка растерялась.

— Но это… это очень официальный вечер, сеньорита, — заикаясь произнесла она. — Дон Диего рассердится, если вы будете одеты… несоответствующим образом…

Филиппа внимательно посмотрела на служанку. Выражение лица девушки заставило ее остановиться. Описать это выражение можно было только одним словом — страх.

Она могла вступить в единоборство со своим дедом, проигнорировать его гнев, но мысль, что ее упрямство и своеволие навлечет ярость жестокого старика на ни в чем не повинную девушку, заставила ее вздрогнуть.

— Ну хорошо. Выбери сама что-нибудь подходящее, — вздохнула Филиппа и, сев в кресло, стала наблюдать, как служанка перебирает бесконечные ряды прозрачных пакетов с нарядами.

Наконец та выбрала два из них, вскрыла упаковку и аккуратно расстелила платья на кровати. Вне всякого сомнения, эти наряды стоили безумных денег.

Немного подумав, Филиппа взяла в руки платье до пола с открытыми плечами.

— Вот это, — указала она девушке на изумрудно-зеленое чудо и невольно пробежала пальцами по его шелковистым складкам.

— Оно такое красивое, — восхищенно сказала служанка с едва заметным оттенком грусти.

Филиппа внимательно посмотрела на нее.

— Скажи, как тебя зовут?

— Росита, сеньорита, — ответила девушка.

— А меня — Филиппа. Знаешь, я на самом деле справлюсь сама. Спасибо, ты мне очень помогла. Можешь быть свободна. Не беспокойся, все будет в полном порядке.

— Как вам будет угодно, сеньорита.

Росита склонила голову набок, слегка присела и легкими шагами вышла из комнаты.

Через двадцать минут Филиппа подошла к огромному зеркалу, обрамленному резной позолоченной рамой, и с изумлением застыла.

Она смотрелась просто фантастически! Иначе не скажешь. Платье выглядело настоящим произведением искусства. Наверняка изделие от какого-нибудь известного кутюрье.

Оно мягко облегало ее стройные бедра, играя и переливаясь удивительно живыми оттенками изумрудного цвета. Полные груди красиво драпировались низко вырезанным лифом, поддерживаемым тоненькими бретельками, обсыпанными мелкими стразами.

Нельзя не признать — платье в своей изысканной простоте было просто великолепно!

Филиппа собрала пышные волосы в узел и уложила их на затылке. Несколько непокорных прядок выбились наружу и игриво упали на лоб и щеки, обрамляя строгий овал белоснежного лица.

Осталось только нанести легкий макияж, соответствующий цвету платья, и она готова.

В дверь постучали, и на пороге появился слуга, явившийся пригласить ее к ужину. Несмотря на бесстрастное выражение его лица, Филиппа без труда прочитала восхищение, отразившееся в его взгляде.

На мгновение ей показалось, что на нее смотрит не пожилой слуга, а тот молодой человек, которого она встретила сегодня днем на террасе. Его холодные серые глаза всплыли в памяти, перевернув все в ее душе вверх дном…

Она вежливо улыбнулась слуге и направилась к мраморной лестнице. Пора вновь приготовиться к битве…

 

3

Энрике с нетерпением ожидал начала ужина, стоя посреди витиевато обставленного зала. Впрочем, похоже, хозяин никуда не торопился. Он с удовольствием рассказывал молодому гостю о своей новой дорогостоящей игрушке — стопятидесятилятифутовой яхте, которую только что доставили к его личному причалу.

Радуясь, как ребенок, он описывал великолепие внутреннего убранства, с удовольствием останавливаясь на цене каждой детали. Глаза его удовлетворенно поблескивали, он явно пребывал в хорошем настроении.

— Ты, мой друг, — заявил он Энрике, хлопая его по широкой спине все еще крепкой рукой, — будешь первым, кто поведет ее! Ты проведешь на этой яхте свой медовый месяц! Ну как? Что ты об этом думаешь?

Энрике криво улыбнулся. Ясно, что медовый месяц, проведенный на новой яхте дона Диего, будет очередной сенсационной новостью для всего делового мира, что и требуется старику.

— Ну ладно-ладно.

Диего снова похлопал его по спине и внезапно повернул голову.

Автоматически Энрике проследил за его взглядом. В этот момент в зал вошла та самая огненноволосая красавица!

Энрике показалось, что его ударили в живот, тем более что эта встреча оказалась для него абсолютно неожиданной.

Какого черта она тут делает? — мелькнул в его голове недоуменный вопрос.

Девушка секунду помедлила у дверей — видимо, чтобы насладиться произведенным эффектом, решил Энрике, — и пошла прямо к, ним с высоко поднятой головой.

Завитки ее потрясающих бронзовых волос, выбившиеся из тугого узла на затылке, пружинисто колыхались вокруг точеного овала белоснежного лица, едва тронутого легким загаром.

Дыхание у Энрике перехватило.

Роскошное платье подчеркивало все достоинства ее стройной фигуры даже в еще большей степени, чем облегающая кофточка, которую он видел на ней днем.

Теперь перед ним предстали во всем великолепии длинная лебединая шея, скульптурно вылепленные плечи, прекрасные грациозные руки и то, что невольно притягивало его взгляд больше всего, — округлые выпуклости пышной груди под опасно низким вырезом платья…

Ему до боли захотелось прикоснуться к ней, но его отрезвил взгляд Авельяноса, который пристально наблюдал за ним.

Да, старик, несомненно, понял, что он смотрит на его любовницу с вожделением.

Ему стало противно.

Что за игру затеял старый черт? Зачем он пригласил на ужин свою любовницу? Ему что, доставляет удовольствие наблюдать, как мне хочется обладать тем, что принадлежит ему?

Лицо Энрике окаменело.

Филиппа в свою очередь переступила порог и на мгновение замерла, увидев мужчину, о котором вообще предпочла бы не вспоминать, особенно в такой ответственный для нее вечер.

Он стоял рядом с дедом, и она легко прочитала огонь желания, вспыхнувший в его глазах, потом опять, как и при утренней встрече, сменившийся отвращением. Все необъяснимо повторилось.

И так же, как при первой встрече, Филиппа отреагировала инстинктивно — вскинула подбородок, презрительно скривила губы. Она даже обрадовалась своему гневу, который помог ей отвести взгляд от его лица, подошла к стене и спокойно встала у дивана античной формы.

— Ну? — спросил дон Диего у Энрике. — Как она тебе?

Какого черта я должен отвечать ему? — злобно подумал Энрике и сказал первое, что пришло ему в голову.

— Как всегда, Диего, у тебя безукоризненный вкус. Она… неподражаема.

Они говорят по-испански, отметила про себя Филиппа, переводя взгляд с одного на другого. Иначе и быть не могло.

— Тебе можно только позавидовать, — продолжал Энрике со всей возможной вежливостью, удивляясь сам себе.

На самом деле его переполняло отвращение, и он с трудом удерживался от желания убраться отсюда прямо сейчас.

Дон Диего широко улыбнулся.

— Я дарю ее тебе, — сказал он и сделал жест рукой в сторону девушки. Полнейшее удовлетворение отразилось на его красном сморщенном лице.

Энрике словно примерз к полу.

Что за чертовщина! Похоже, старый хрыч предполагает, что я нуждаюсь в компенсации за предстоящие брачные ночи с его уродливой внучкой? Зря старается. Я как-нибудь сам разберусь со своими проблемами. Надо избавить его от иллюзий.

— Твоя щедрость, Диего, воистину не знает границ, — ответил он. — Но я не могу принять такой подарок.

На лице дона Диего появилось выражение неприкрытого удивления.

— Как это? Объясни! — потребовал он. — Я думал…

Старик замолчал, с удовольствием смакуя мельчайшие детали ситуации и доводя ее до предельного абсурда.

— Разве не ты хотел жениться на моей внучке? Не ты с таким нетерпением ждал ее приезда?

— Он хрипло рассмеялся, удовлетворенно разглядывая растерянное лицо Энрике, выражавшее крайнюю степень изумления.

— Это моя внучка, Энрике, А ты что подумал? — с хитрой улыбкой спросил старик.

Только многолетняя привычка к самодисциплине помогла Энрике взять себя в руки. Несмотря на то, что пол, казалось, закачался у него под ногами, он спокойным голосом спросил:

— Так это и есть твоя внучка? — услышал он звук своего голоса со стороны, не в силах поверить в реальность происходящего.

Дон Диего снова рассмеялся, бесконечно довольный шуткой, которую ему удалось так ловко сыграть с молодым человеком. Он прекрасно понимал, к каким выводам мог прийти Энрике, в первый раз увидев Филиппу сегодня днем на террасе. К тому же заранее настроив себя на встречу с абсолютно непривлекательной невестой. Повернувшись к внучке, он сделал повелительный жест рукой и скомандовал по-английски: — Подойди сюда.

Филиппа пошла к ним навстречу. Ее сердце учащенно билось от волнения — мужчина со стальными серыми глазами в упор смотрел на нее. Этот взгляд парализовал ее волю. Словно тысяча электрических разрядов пробивала ее тело с головы до ног.

Если днем он произвел на нее неотразимое впечатление, то в вечернем смокинге он выглядел еще более потрясающе. У нее просто захватывало дух от одного его присутствия.

Она с усилием сглотнула. Это становится просто смешным. Ни один мужчина на свете никогда не производил на нее такого впечатления! Она пользовалась успехом у представителей противоположного пола. С одним из парней даже однажды поцеловалась. Но никогда, никогда она не испытывала таких чувств. Учащенное сердцебиение, прерывистое дыхание, страх, волнение, перехлестывающее через край. Рядом с этим человеком даже дед перестал существовать для нее. Ей хотелось только бесконечно смотреть в эти стальные серые глаза и не видеть больше ничего на свете.

— Моя внучка, — торжественно произнес дон Диего.

Энрике едва услышал его. Все его внимание было поглощено женщиной, стоявшей перед ним.

Боже! Как она прекрасна!

Неужели она, в самом деле, принадлежит к семейству Авельянос? Это просто невозможно! Частичкой мозга, еще продолжающего работать, он вдруг понял, что старик заранее ввел его в заблуждение, дав понять, что ему придется жениться на плоской, некрасивой девушке. А на самом деле…

Он улыбнулся. Значит, чертов Диего провел его как мальчишку. Оказывается, этот старик еще способен шутить!

Чувство облегчения волной пробежало по его телу. Более того, он испытал настоящее торжество и ликование.

Да! Теперь эта роскошная рыжеволосая красавица будет принадлежать ему…

Филиппа увидела его довольную, хищную улыбку обладателя, и внутри у нее все перевернулось.

Кажется, он чем-то очень доволен!

Энрике нагнулся, взял ее руку и поднес к губам.

Филиппа, словно в замедленной съемке, видела, как его черноволосая голова медленно склоняется к ней. Она по-прежнему не могла вдохнуть полной грудью, чувствуя легкое прикосновение его сильных пальцев.

А потом ее пронзило еще более острое ощущение, когда его теплые губы на мгновение прижались к ее руке. На одно только короткое мгновение внутри нее вспыхнули мириады звездных бликов и погасли, как только он отпустил ее запястье.

Он выпрямился и с улыбкой посмотрел ей прямо в лицо.

— Энрике Сантос.

Голос прозвучал глухо и доверительно.

Какое-то долгое мгновение она не могла вымолвить ни слова, а потом с усилием разжала губы и тихо произнесла своим чуть хрипловатым контральто:

— Филиппа…

— Филиппа, — эхом повторил он ее имя. — Рад познакомиться с вами.

Его глаза, казалось, бесконечно долго не отрывались от ее глаз. Затем он властно взял ее под руку и обернулся к хозяину дома.

— Ты настоящий дьявол, Диего, — сказал с усмешкой молодой человек. — Однако стоит признать, что твоя шутка оказалась на редкость удачной.

Филиппа переводила взгляд с одного мужчины на другого, ничего не понимая, так как они говорили по-испански.

Что происходит? — подумала она. Энрике обратился к ней на английском языке:

— Позвольте мне проводить вас к столу.

Его голос звучал так мягко и заботливо, что она снова едва не потеряла контроль над собою.

Как во сне она позволила провести себя через огромный холл в обеденный зал.

Энрике почтительно подвел ее к столу, богато сервированному на троих, жестом отстранил слугу и сам помог ей сесть на мягкий резной стул, обитый золотистым бархатом.

Энрике Сантос… Кто же он такой? — сверлило у нее в голове.

Она понимала, что нужно вежливо поблагодарить его, но не смогла поднять глаз. Внезапная робость и стыдливость охватила ее.

Все выглядело как в сказке: она в одежде принцессы, он — воплощенный прекрасный рыцарь!

Энрике сел напротив, место во главе стола занял Диего Авельянос.

Энрике чувствовал себя весьма довольным. Еще бы! О лучшей невесте он не мог бы и мечтать! Старик Авельянос сделал ему сказочный подарок. Имея такую спутницу жизни, такую роскошную красавицу в постели, можно прожить очень и очень счастливо. Но он умеет быть благодарным.

Энрике посмотрел на невесту через стол. Она по-прежнему не поднимала глаз, как будто что-то необычайно интересное лежало у неё на коленях. Мужской инстинкт безошибочно подсказал ему, что он произвел на нее впечатление.

Значит, она ведет себя так, как и должна себя вести юная невинная девица из хорошей семьи, демонстрируя стыдливость перед лицом жениха.

Однако он вспомнил, как смело она вела себя днем при встрече на террасе, и нахмурился. В этом было бросающееся в глаза противоречие. Скорее всего, она заметила, как он посмотрел на нее, и догадалась, что он подумал о ней. Какой женщине это могло понравиться! Впрочем, теперь все недоразумения разрешились и проблем больше не будет.

Но тут новая мысль омрачила его, Судя по цвету волос и произношению, девушка явно не испанка.

Пока слуга подавал еду, он обратился к хозяину дома по-испански:

— Ты никогда не говорил, Диего, что твоя внучка не чистокровная испанка.

Он заметил, как при звуках его голоса девушка подняла голову и внимательно посмотрела на него.

Диего откинулся на спинку стула.

— Небольшой сюрприз для тебя, — ответил он с усмешкой.

— Надо отметить, очередной. — Губы Энрике скривились, и он вежливо обратился к Филиппе по-испански: — Вы живете в Америке? Ваша мать англичанка?

Теперь он понял, почему она заговорила с ним днем по-английски.

Филиппа посмотрела на него и открыла было рот для ответа, как дед опередил ее.

— Она не говорит по-испански, — невыразительно произнес старик. — Только по-английски.

Энрике чуть не подавился от удивления.

— Как такое может быть? — спросил он уже по-английски.

— Видишь ли, ее мать имела собственные представления об ее воспитании, — ответил Диего.

Филиппа только пристально взглянула на деда, но ничего не сказала. Понимая значение ее взгляда, старик предупреждающе посмотрел на нее.

До нее как эхо донеслись слова, сказанные им днем: «Первым же рейсом отправлю тебя в Нью-Йорк, если ты не будешь в точности исполнять то, чего я от тебя хочу!». Кровь застыла в ее жилах. Что я делаю? — в смятении подумала она. Он хочет подать гостю их неприглядную семейную историю в ином свете. Открой рот и скажи правду. Немедленно! И чего я добьюсь этим?

Ответ она знала слишком хорошо. Ее выгонят отсюда без гроша в кармане. Но она не может вернуться в Нью-Йорк без денег для мамы. Она должна добыть деньги во что бы то ни стало! Даже если для этого потребуется сделать вид, что ее дед сущий ангел во плоти.

Поэтому она сжала губы и промолчала. Энрике внимательно наблюдал за эмоциями, отражавшимися на прекрасном лице невесты.

Итак, девушку увезла в Америку мать, имевшая обо всем собственное представление. В том числе и мнение, что дочь должна получить воспитание вдали от семейных традиций рода Авельяносов и родного языка ее отца.

Интересно, что же это за женщина? Перед ним предстал образ эмансипированной особы из высшего общества — острой на язык, надменной, одетой по последней моде, проводящей свободное время за игрой в гольф или поло и постоянно кочующей от одного модного салона к другому.

Энрике нахмурился. Любопытно, почему она вышла замуж за Фелипе Авельяноса? Вероятно, если бы он не погиб молодым, их брак вряд ли просуществовал бы долго. И все-таки непонятно, почему Диего позволил вдове увезти девочку и воспитывать вдали от своего дома.

Теперь его душевная щедрость наказана. Девушка даже не знает родного испанского языка! Я могу научить ее…

Соблазнительная картинка всплыла в его воображении: прекрасная пышноволосая женщина лежит в его объятиях и он учит ее, как сказать ему, своему мужу, о своих тайных, сокровенных желаниях… Подали первое блюдо. Энрике с удивлением наблюдал, с каким естественным аппетитом ест девушка, отдавая должное изысканным блюдам. Кармен Парейро давно уже раздражает его разборчивостью и привередливостью в еде, а Аурелия Герра постоянными диетами. Однако ему придется следить за аппетитами будущей женушки. Сейчас у нее идеальная фигура, в ней нет ни грамма лишнего веса. Но что произойдет, если она не будет себя контролировать? Еще не хватало, чтобы к сорока она превратилась в сдобную пампушку!

Интересно, а сколько ей лет?

Когда он в первый раз увидел ее, то решил, что ей около двадцати пяти. Но неужели Диего допустил, чтобы его внучка до такого возраста не вышла замуж? Наверное, она все-таки моложе.

Вероятно, ее избалованная мамаша и соответствующее окружение повлияли на ее развитие так, что она выглядит несколько старше.

И еще одна мысль кольнула его. Если она живет в Америке, вряд ли он получит невесту непорочной девственницей. Современные американские девушки имеют весьма свободные взгляды на сексуальную жизнь. Они так рано теряют невинность, что страшно об этом подумать. Сначала он решил обсудить этот щекотливый момент с Авельяносом, но потом понял, что знает его ответ заранее: «Дружище, ты что, хочешь выпустить из рук империю Авельяноса?».

Черт с ним, девственница она или нет, решил Энрике. Он женится на Филиппе Авельянос и получит империю как ее приданое.

Слуга подавал все новые и новые блюда. Филиппа так увлеклась, пытаясь попробовать хотя бы понемногу каждого из них, что ненадолго перестала замечать мужчину, сидящего напротив, и успокоилась.

В этот момент он начал задавать вопросы:

— В каком городе вы живете, Филиппа? — спросил Энрике, пытаясь поддержать цивилизованный разговор.

— В Нью-Йорке, — ответила она, бросая на него короткий взгляд.

— О, это мой любимый город. Наверное, у вас там очень интересная и суматошная жизнь. Я не ошибся?

— Да, — быстро согласилась Филиппа, думая про себя о двух работах и дополнительных рабочих днях по выходным, которые она вынуждена была взять на себя, помогая матери выплачивать долги.

Джейн тоже работала в местном супермаркете, и у них почти не было свободного времени.

— А какой клуб вам нравится больше всего? — продолжил Энрике и перечислил названия нескольких модных центров.

О некоторых из них она знала, но только понаслышке.

— Я не поклонница клубной жизни, — ответила она вполне искренне.

— Так-так, — удовлетворенно пробормотал Энрике, чувствуя, что весьма доволен ее ответом, так как в глубине души считал клубы рассадником сексуальной распущенности. — А где вы предпочитаете бывать, Филиппа?

Она посмотрела на него, удивляясь его любопытству. Впрочем, вероятно, он хочет всего лишь поддержать вежливую беседу с внучкой хозяина дома.

— Я люблю театр.

И это была чистая правда. Самым большим подарком для себя и Джейн она считала билеты в театр. Но это удовольствие было слишком дорого для них, поэтому они бывали там очень редко.

Энрике с ходу назвал несколько новых нашумевших мюзиклов. Филиппа вынуждена была признать его осведомленность и лишь покачала головой. Билеты на такие экстравагантные зрелища стоили еще дороже, чем в обычный театр.

— Я предпочитаю классические пьесы, — сказала она.

Едва ответив, она почувствовала, что вызвала какое-то непонятное напряжение. Осторожно взглянув на деда, Филиппа увидела, что он смотрит на нее прищуренными глазами.

Что я такого сказала? — недоуменно подумала она. Мне что, нельзя любить классику, например Шекспира?

Тут же прозвучал ответ на ее немой вопрос.

— Ни одному мужчине не может понравиться женщина, претендующая на интеллектуальность, — брюзгливо проворчал Диего Авельянос.

Филиппа недоуменно захлопала ресницами. Любить Шекспира означает претендовать на интеллектуальность?

— Шекспир писал свои пьесы для обыкновенных людей, — тихо, но твердо ответила она. — Несомненно, его произведениям свойственна подлинная глубина, которую можно познавать бесконечно. Но его пьесами может наслаждаться любой человек из любой среды. Тем более что сейчас существует много современных форм, помогающих людям, для которых пока Шекспир остается недоступным, интерпретировать его по-новому.

Дон Диего отшвырнул нож и вилку и гневно сверкнул глазами.

— Перестань болтать, как последняя дурочка! Лучше помолчи, если не можешь сказать ничего дельного! Мужчинам не может нравиться женщина, старающаяся показаться заумной!

Изумлению Филиппы не было предела, она была просто потрясена. Трудно поверить, что ее осудили за любовь к Шекспиру! Автоматически она посмотрела на Энрике. Неужели и он разделяет такие допотопные взгляды на женщин?

К своему облегчению, она прочитала в его глазах с трудом скрываемые искорки смеха.

Энрике не понравилось, как грубо старик разговаривает с внучкой, но в глубине души он все-таки пожалел, что девушка воспитана не в испанских традициях. Чистокровная испанка никогда не позволила бы себе отвечать в пику мужу или отцу.

Тем не менее, он решил прийти девушке на помощь и завел с Диего разговор на тему о мировой экономике. Он получил достаточно информации об его внучке.

Ничего не понимая в экономических терминах, Филиппа занялась едой, снова превратившись в очаровательно кроткую, стеснительную особу.

Когда подали последнее блюдо, она поняла, что не может больше даже смотреть на еду, какой бы изысканной она ни была.

Дон Диего неожиданно встал, резко отодвинул стул и хриплым голосом объявил:

— Кофе будем пить в салоне. Но сначала мне надо сделать несколько важных звонков. — Он многозначительно посмотрел на Энрике. — Я присоединюсь к вам минут через двадцать.

 

4

Энрике посмотрел вслед покидавшему комнату дону Диего и обратился к Филиппе:

— Несмотря на возраст, он ни на минуту не забывает о делах.

Похоже, эта оценка звучит одобрительно, подумала она и ответила с легким оттенком скепсиса:

— Именно поэтому у него так много денег.

Энрике, который встал из-за стола вместе со стариком, посмотрел на нее сверху вниз:

— Легко говорить, когда с детства привык к роскоши.

Она с изумлением уставилась на него.

Это что, дед успел сочинить красивую сказочку за ее спиной? Но промолчала. Этот мужчина всего лишь гость, и ему ни к чему знать их семейные передряги.

Он подошел к ее стулу и подал руку, улыбаясь уголками губ.

— Пойдемте. Нам подарили целых двадцать минут. Давайте не будем терять время.

Филиппа подумала, что компания Энрике Сантоса, несмотря на то, что он не разделяет ее пристрастия к Шекспиру, гораздо приятнее общества грубого деда, и с удовольствием пошла с ним на ту же террасу, где они впервые увидели друг друга сегодня утром.

Он предложил ей взять себя под руку, и она почувствовала волну возбуждения, пробежавшую по всему телу.

После ярко освещенного зала ночная темнота ослепила ее на мгновение. Когда глаза привыкли, она подняла голову вверх и увидела бархатное небо, усеянное крупными звездами. Стояла середина лета, и теплый воздух благоухал ароматами роз из сада.

Филиппа восторженно вздохнула, освободила руку и оперлась на балюстраду, с упоением вдыхая свежий воздух.

Из сада неслись какие-то странные цокающие звуки.

— Что это? — озадаченно спросила она.

— У нас в Испании эти насекомые называются цикадами.

Энрике подошел к ней сзади почти вплотную.

От его близости ее сердце застучало в бешеном ритме. Она насторожилась.

— Цикады живут в траве и кустарнике и очень распространены у нас в Средиземноморье. — Энрике нахмурился и недоуменно спросил. — Неужели вы никогда не слышали цикад?

Ему было трудно представить, что с таким состоянием она мало путешествовала и не бывала раньше в Испании.

Филиппа покачала головой, поглощенная новыми для нее звуками. Ей вспомнилось, как когда-то, когда она была маленькой девочкой, мама садилась рядом с ней на постели и рассказывала мягким печальным голосом о том счастливом времени, когда они гуляли по берегу теплого моря рука об руку с ее отцом, человеком, которого она преданно любила. Как они слушали шорох набегающих волн, треск цикад, вдыхали упоительные тропические ароматы.

Сердце Филиппы сжалось при мысли о матери.

— О чем вы думаете? — спросил Энрике низким голосом и коснулся ее обнаженного плеча.

«Прикосновение твоих пальцев действует на меня, как заряд бархатного электричества», — пронеслось в ее голове.

— Ни о чем серьезном, — ответила Филиппа, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Все ее внимание было поглощено ощущениями, нараставшими от прикосновений его пальцев.

Почему он притрагивается ко мне? Ведь мы едва знакомы! Ей хотелось убежать, но она не могла.

— Вы вспоминаете какого-то мужчину? — услышала она краешком сознания, поглощенная движением его пальцев вдоль плеча.

— Да, — мечтательно произнесла Филиппа и почувствовала, как он мгновенно отдернул руку.

— Как его зовут? — прозвучал требовательный вопрос.

Она сконфуженно обернулась.

Почему он так рассердился? И какое он имеет право злиться на меня? Неужели даже незамужняя испанская девушка не может думать о мужчине?

— Фелипе, — сухо ответила она и с удивлением увидела, как его гнев исчезает, сменяясь выражением облегчения.

Даже в этот момент она не могла не любоваться правильными чертами его мужественного лица.

До чего же он красив!

— Фелипе? Кто такой Фелипе?

Филиппа вскинула вверх подбородок. С какой стати этот посторонний человек требует у нее ответа таким инквизиторским тоном!

— Фелипе Авельянос — мой отец!

Энрике отшатнулся:

— Ваш отец? — эхом повторил он и низко склонил голову. — Мои извинения. — После недолгого молчания снова спросил: — Вы знали его?

Она отрицательно покачала головой.

Внезапно ей пришло в голову, что, возможно, отец ходил по этой самой террасе, жил в этом доме… И горячие слезы подступили к глазам.

— Нет… Но мама рассказывала мне о нем.

Энрике различил предательскую дрожь в ее голосе, и острая жалость неожиданно пронзила его. Он тоже не знал своего отца. Даже не знал, кто он… Мать никогда не рассказывала о нем, кроме того, что он был моряком откуда-то с севера. Может быть, из какой-то скандинавской страны. Она не знала ничего, да и не очень-то хотела знать.

А вот мать Филиппы другая: она рассказывала дочери об отце, говорила ей об их любви.

— И что же она рассказывала? — спросил он с неподдельным интересом.

Что это? Может, действие средиземноморской ночи? — подумала Филиппа. Она почувствовала, что готова поведать сейчас этому человеку о самом сокровенном в ее жизни.

— Она рассказывала, как любила его, как они любили друг друга… О том, как он называл ее «моя голубка», как обещал принести весь мир к ее ногам… — Голос Филиппы прервался, — А потом он умер. И настал конец всем мечтам.

Слезы брызнули из ее глаз. Она даже не заметила, как Энрике обнял ее за плечи, притянул к себе и прижал голову к своей груди.

— Ну-ну, поплачь, — тихо пробормотал он. — Поплачь.

Неизвестно, как долго она оставалась в объятиях постороннего мужчины, проявившего к ней сочувствие.

— Простите, — наконец прошептала она. — Я представила, что он жил здесь…

Она попыталась освободиться, но он перехватил ее за локоть и не позволил полностью отстраниться от него.

— Не стесняйся своих чувств, — тихо сказал он ей на ухо. — Твои слезы — это память о нем.

Филиппа подняла к нему лицо. Слезинки как крошечные бриллианты поблескивали на ее длинных ресницах. Пухлые губы слегка дрожали.

Это было выше его сил. Словно земля ушла у него из-под ног. Он не смог совладать с собою. Его губы жадно прижались к ее губам, впитывая их сочную свежесть. Руки скользнули за спину, обвили ее тонкую талию и крепко прижали их тела друг к другу.

Она издала короткий стон, и этого оказалось достаточно, чтобы его язык проник между ее губами. Он чувствовал, как ее тело трепещет в его руках. Мощная волна желания охватила Энрике. Она оказалась именно такой, какой ему хотелось больше всего. Мягкая, сочная и нежная.

Филиппе показалось, что ее тела больше не существует, что она полностью расплавилась в пламени его горячих губ и ладоней. Она не могла думать ни о чем в эти мгновения. Ей хотелось одного — испытывать эти ощущения бесконечно. Но внезапно каким-то резким толчком реальность всплыла в ее сознании и она оттолкнула его, шокированная и трепещущая.

— Нет… — вырвалось из ее груди.

От чего я убегаю? — подумала Филиппа. От того, чтобы простое человеческое участие переросло в нечто большее? Или от рока, преследующего меня, — неверия в свое счастье, в то, что когда-нибудь несбыточная мечта станет явью?..

Но он не дал ей освободиться, все еще удерживая за спину. Она непроизвольно выгнулась назад, невольно выставив вперед полные груди, поднявшиеся от возбуждения.

Повинуясь инстинкту, он мгновенно нагнулся и приник к нежным округлостям в страстном поцелуе.

— Нет!

Она попыталась освободиться более решительно.

Энрике медленно отпустил ее, хотя все его чувства требовали прижать ее к себе еще крепче. Безумно хотелось ласкать ее бесконечно…

Боже! Как же он хочет ее! Так, как не хотел ни одну женщину раньше. Его чувства не имеют ничего общего с контролируемыми желаниями по отношению к Кармен, Аурелии или каким-либо другим женщинам. Это явилось настоящим шоком для него. Какое-то откровение.

Может быть, эти чувства захлестнули его потому, что она его невеста, будущая жена? Что это за первобытная животная страсть, неведомая ему раньше?

Энрике не было свойственно чувство обладания во взаимоотношениях с любовницами. Он прекрасно знал, что он для них всего лишь один из многих мужчин. Разве что, может быть, более богатый или красивый. «Единственный» или «избранный» — слова не из его лексикона.

Женщины, с которыми он имел дело, всегда были окружены целой свитой для выбора партнера, соответствующего какой-то конкретной цели данного момента. Например, Кармен так обожала роскошь, что ей одного богатого любовника было мало.

Впрочем, ей надо отдать должное: ее приятели никогда не сталкивались нос к носу. Энрике все это не волновало. Не то, что теперь, когда ему просто показалось, что Филиппа Авельянос думает о каком-то другом мужчине…

Натиск желания все усиливался. Словно чья-то чужая воля направляла его. И все-таки он сумел понять, что слишком торопится. Слишком — для него, тем более — для нее.

Она все еще находилась в опасной близости к нему. Энрике пристально посмотрел в ее глаза. Их выражение мгновенно отрезвило его.

Без сомнения, она чувствовала то же, что и он, и испытала ту же бурю эмоций. Но он не мог не отметить, что ее реакция на только что происшедшее между ними значительно сложнее.

Он почувствовал в ней то, что можно было обозначить словом «страх».

— Филиппа, — мягко произнес он. — Не бойся. Я виноват. Я поторопился. Ну не смотри ты на меня так. Тебе следовало бы приглушить свою красоту. Разве можно устоять перед тобой? Обещаю, я больше не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты сама меня об этом не попросишь. Только чур не подзадоривай меня. — К нему вернулось его обычное чувство юмора. — А я со своей стороны постараюсь, чтобы ты меня поскорей попросила… — Он сделал шаг назад, освобождая ее. — Пойдем, — сказал он еще не совсем устоявшимся голосом. — Нам надо многое обсудить.

Взяв ее за руку, он медленно повел ее прочь от балюстрады на другой конец террасы.

Ночной ветерок охладил пылающее лицо Филиппы. Однако в голове продолжали мелькать мысли с такой же скоростью, как билось ее сердце.

Что она тут делает на этой мраморной террасе с человеком, который заставляет ее терять голову, позволяя себя целовать так, как никто ее еще не целовал? С человеком, которого она видит впервые, но который пообещал постараться сделать так, чтобы она попросила его снова к себе прикоснуться… А что такое он сказал сейчас? «Нам еще многое надо обсудить».

Сплошные загадки. Или это такая особенная манера поведения испанского мужчины?

— О чем нам надо поговорить? — спросила Филиппа, глядя на него снизу вверх все еще слегка хрипловатым голосом.

Ответ Энрике заставил ее остолбенеть на месте.

Повтори еще раз, — слабо попросила она, сдерживая дыхание. Энрике тепло улыбнулся ей.

— Я сказал, моя дорогая невеста, что пора поговорить о нашей свадьбе.

Дыхание Филиппы остановилось.

 

5

Каково же было изумление молодого человека, когда его спутница прямо на глазах прекратилась из робкого беззащитного создания в разъяренную фурию.

Она вырвала свою руку и медленно отчеканила:

— О нашей — что?

— О нашей свадьбе, — повторил он уже жестким голосом, невольно заражаясь ее реакцией.

Филиппа смотрела на него так, будто у него выросла вторая голова.

— О нашей свадьбе? О Господи! Ты, наверное, лунатик и просто бредишь!

Казалось, это было единственное объяснение, которое могло прийти ей на ум в это мгновение. Она подхватила подол платья, повернулась к нему спиной и бросилась в сторону двери, ведущей к безопасному залу, освещенному яркими огнями.

Но она не успела отбежать ни на шаг — он сразу же поймал ее за руку:

— Как ты меня назвала?

Крепкие пальцы больно сжали ее запястье.

Она попыталась освободиться, но безуспешно.

— Отпусти меня!

Ее голос дрожал от страха, а глаза панически расширились.

Лицо Энрике потемнело.

— Что здесь, черт возьми, происходит?! — гневно потребовал он. — Я просто сообщил, что нам надо обсудить нашу свадьбу. И должен сказать, — продолжил он все еще в замешательстве от ее странной реакции, — что предпочитаю сыграть ее здесь, в Испании.

— Свадьба? — эхом отозвалась Филиппа, не веря своим ушам.

— Да, свадьба, Филиппа. И с какой стати ты так странно себя ведешь?

В его голосе сквозили нетерпение и замешательство.

— Я должна выйти замуж?!

Губы Энрике превратились в тонкую полоску. Она говорит об их свадьбе так, словно это самая отвратительная идея в мире.

Он разжал руку и молча наблюдал, как она потерла кисть и попыталась снова броситься к двери. Тогда он прижал ее к каменной балюстраде.

— Нам надо поговорить, — резко произнес он.

Филиппа отрицательно покачала головой. Единственное, чего ей хотелось в это мгновение, оказаться внутри дома подальше от этого сумасшедшего, который несет непонятную чепуху о какой-то свадьбе…

— Ответь мне, — скомандовал Энрике. — Почему только что ты позволила поцеловать себя, если не считаешь меня своим женихом?

Земля ушла у нее из-под ног. Паника охватила ее.

— Боже мой, ты действительно безумен!

Она попыталась оттолкнуть его, но он остался неподвижен как скала.

Почему она впадает в истерику? Может ли быть такое, что она на самом деле ничего не знает об их предстоящей свадьбе? Неужели это возможно? Конечно, она знает! Должна знать! Тогда почему истерика? Или она не хочет выходить за него? Он просто взбесился от этих мыслей. Если она не хочет за него замуж, как же она позволила вкусить ему сладость своих губ, разжечь его желание до такой степени, что он едва мог контролировать себя?! И почему, собственно, она не согласна быть его женой? Чем он плох для нее? Может, потому, что Энрике Сантос сын буфетчицы и неизвестного матроса?

И все же странно. Если она именно так смотрит на вещи, у нее было достаточно времени, чтобы высказать свои возражения деду. А впрочем, стал бы такой человек, как Диего Авельянос, слушать возражения внучки в связи с социальным статусом ее будущего мужа? Энрике резко отбросил все мысли. Сейчас важно только одно — прекратить ее истерику.

— Успокойся. Ты никуда не пойдешь, пока не возьмешь себя в руки.

В этот момент он почувствовал острую боль в голени и пошатнулся. Не давая ему опомниться, Филиппа с силой оттолкнула его и со всей скоростью, возможной при ее длинном платье, бросилась к спасительной двери в конце террасы.

Забыв о, боли, Энрике бросился за ней и перехватил ее на пороге зала.

— Достаточно! — Почувствовав себя по-настоящему разъяренным, он схватил ее за плечи и с силой тряхнул. — Держи себя в руках! Нет ни малейшего повода вести себя так нелепо всего лишь из-за того, что я сказал!

Он осознал, что злило его больше всего — ее отчаянное сопротивление одной мысли о замужестве с ним. Это было невыносимо!

Все последнее время он морально готовился к весьма неординарному событию — женитьбе, причем на незнакомке, и вот теперь воочию столкнулся с фруктом под названием «наследница Авельяноса», с ее абсолютно неожиданной реакцией на их предстоящую свадьбу. Для нее даже мысль о браке с Энрике Сантосом кажется самой страшной перспективой в мире!

Сердце Филиппы отчаянно колотилось. Но медленно закипавший гнев взял верх и, наконец, прорвался наружу.

— Не правда ли, ты просто неудачно пошутил! Когда говорил о нашей свадьбе, да? Дурацкая, нелепая шутка, и больше ничего, да?

Энрике ощетинился. Шутка? Брак с ним это всего лишь шутка? Ну да, конечно, брак с ублюдком из портового квартала не может быть не чем иным, как шуткой!

Его лицо потемнело, и он холодно произнес:

— Ты — наследница империи Авельяноса. Я человек, который возьмет компанию в свои руки, когда твой дед отойдет от дел. Что еще нужно для того, чтобы мы могли пожениться?

Наследница империи Авельяноса? — эхом повторила Филиппа и залилась неестественным смехом. Потом остановилась и судорожно вздохнула. — Ну и дела! Дайте мне сосредоточиться, сеньор. Итак, вы собираетесь жениться на мне потому, что я внучка Диего Авельяноса, а вы хотите унаследовать его компанию, верно я вас поняла?

Энрике кивнул.

— Совершенно верно. Я рад, что, наконец, истина дошла до тебя.

Игнорируя иронию в его голосе, она сделала еще один глубокий вдох.

— В таком случае должна тебя огорчить, дружище. Ничего не выйдет. Поищи себе другую наследницу для женитьбы!

Она повернулась к нему спиной, чтобы удалиться, но Энрике вновь не позволил ей этого.

— Ты меня оскорбляешь, — очень тихо произнес он, но так, что мурашки побежали по ее телу.

Она медленно обернулась.

— Вы забываетесь, сеньор Сантос. Вы всего лишь гость в этом доме. Помните о своем месте. — Она старалась говорить так сдержанно, как только могла, но это давалось ей с большим трудом. — Возможно, в Испании совсем другие традиции, но если вы воображаете, что поцелуй на террасе может трансформировать наши отношения в брачные, то позвольте вам заметить: вы живете в каменном веке. Уверяю, вы не можете заставить меня выйти за вас замуж. И не вздумайте шантажировать деда только потому, что я упала в ваши объятия, как… как последняя… идиотка.

Сила ее гнева не уступала ярости Энрике. Вот что значит потерять контроль и поддаться чарам незнакомого мужчины. Он сразу же загорелся идеей заполучить богатую женушку.

Острая боль пронзила ее при мысли, что для него значил их поцелуй. Он не имел никакого отношения к ней лично. Этот мужчина всего лишь решил через нее завладеть огромными деньгами Авельяноса, ошибочно полагая, что она его законная наследница! Он так и называл ее — наследница Авельяноса!

Истерический смешок вырвался из груди Филиппы, когда она представила, как бы отреагировал Диего Авельянос на «искреннее» намерение молодого человека спасти поруганную им честь невинной девушки, мать которой старик называл уличной девкой.

— Шантаж? — Энрике задохнулся от гнева, невольно вспомнив подлую историю женитьбы самого Диего. — Как ты смеешь обвинять меня в такой мерзости?!

Филиппа без страха посмотрела на него.

— А как прикажешь понимать все это? Дорогой Энрике Сантос, мой дед рассмеется тебе в лицо, когда услышит о твоих бреднях.

Насмешка в ее голосе возмутила его еще больше.

— Ошибаешься, — ледяным голосом ответил он. — Это была именно его идея.

Филиппа замерла на месте.

— Ты хочешь сказать, — ее голос задрожал, — что мой дед принимает участие в этой истории?

Внутри у нее оборвалась какая-то струна.

— Мой дед хочет, чтобы я вышла за тебя замуж?!

Час от часу не легче! Она что, не знала ни о чем? Неужели старик не сказал ей о своих планах? Еще одна его «милая» шутка, угрюмо подумал Энрике.

— Я правильно понимаю, — продолжила Филиппа, — дед хочет, чтобы я вышла за тебя замуж?

— Взамен я приму на себя его империю, а он уйдет на покой. Это произойдет сразу после нашей свадьбы. Между нами уже все согласовано, — подтвердил Энрике.

Ему больше не хотелось щадить ее чувства, уж больно оскорбительна была ее реакция на их обручение.

— Как удобно, — безжизненным голосом откликнулась Филиппа.

— А почему бы и нет? — согласился Энрике с легкой иронией в голосе.

Филиппе показалось, что все, что происходит вокруг, не имеет к ней никакого отношения, потому что этого просто не может быть! Разве можно поверить в то, что она сейчас услышала! Словно тяжелые шаги рока раздались за ее спиной.

— Прости…

Она прошла мимо Энрике, сообщившего ей ужасную весть: родной дед, игнорировавший ее всю жизнь, теперь строит относительно нее планы. Да еще какие — планы о замужестве! А она-то подумала, что Энрике Сантос сумасшедший.

Пока она шла, гнев красной пеленой застилал ей глаза. Филиппа прошла через зал в мраморный холл и резким толчком распахнула дверь, ведущую в библиотеку, не видя ничего вокруг.

Дед поднял голову от бумаг, лежавших перед ним.

— Убирайся отсюда, — последовал его грубый приказ.

Проигнорировав его, она приблизилась к столу.

— Этот человек, — она кивнула на следовавшего за ней Энрике, — заявляет, что собирается жениться на мне! Я хочу, чтобы ты сейчас же сказал ему, что этому не бывать!

Лицо старика побагровело.

— Ты правильно поняла его слова. Иначе зачем бы я послал за тобой? А теперь уходи, ты мне мешаешь.

Земля ушла из-под ног Филиппы.

— Ты что, полностью выжил из ума? — трепещущим, но в то же время разъяренным голосом спросила она. — Неужели ты полагаешь, что я буду делать то, что ты захочешь? По какому праву ты распоряжаешься моей жизнью?

Диего Авельянос вскочил на ноги. Он был ненамного выше внучки, но значительно тяжелее ее, и внезапно показался ей очень грозным и страшным. Она почти была готова отступить под натиском угрожающего выражения его глаз, но гнев понес ее вперед.

— Надо быть сумасшедшим, чтобы так думать. Ты не можешь заставить меня! Ты ненормальный…

Ярость исказила отвратительное лицо Диего Авельяноса.

— Замолчи! — выпалил он. — Не смей разговаривать со мной в таком тоне! Отправляйся в свою комнату. Я поговорю с тобой завтра!

— Что? — Она не верила своим ушам. — Ты думаешь, что можешь приказывать мне? Я не принадлежу к числу твоих лакеев!

— Да, но ты моя внучка и должна мне повиноваться!

Филиппа осталась стоять с открытым от изумления ртом.

— Чихать я хотела на твои приказы!

Энрике Сантос стоял за ее спиной, сощурив глаза. Он оказался невольным свидетелем того, что вряд ли кто-то когда-нибудь видел: нашлась гордячка, осмелившаяся противостоять воле несокрушимого жестокого главы империи Авельяноса.

По тяжелому выражению глаз взбешенного деда Филиппа поняла, что никто никогда не осмеливался разговаривать с ним таким образом.

— Или ты покинешь кабинет, или я заставлю тебя сделать это! Ты поняла?!

Он нажал на кнопку на своем столе, сказал что-то в переговорное устройство по-испански и обернулся к Филиппе.

Она по-прежнему стояла перед ним, полыхая от возмущения. Слишком сильно он оскорбил ее, чтобы она сдалась, хотя здравый смысл подсказывал, что сила на его стороне. Он возьмет над ней верх, и она тоже в страхе подчинится ему, как и все остальные. Нет, она не позволит ему одолеть себя! Уже то, что сейчас она противостоит ему, дорогого стоит! У нее есть все основания ненавидеть его!

Как он смел обсуждать вопрос о замужестве за ее спиной! Это так дико и отвратительно, что ей до сих пор было трудно осознать, что все происходящее чистая правда.

— Я уйду тогда, когда сочту нужным, — бросила Филиппа в лицо деду. — Когда ты подтвердишь, что лунатик, которого ты пригласил, действительно выжил из ума.

— Заткнись! Ты позоришь меня в моем собственном доме, невоспитанная девка! И не смей говорить о своем женихе в таком тоне!

Диего в ярости хлопнул ладонью по столу.

Глаза Филиппы расширились от ужаса.

— Ты не можешь всерьез говорить такие слова. Не можешь. Ну скажи, что это всего лишь ваша дурацкая шутка!

Лицо Диего Авельяноса превратилось в камень.

— Как ты смеешь разговаривать со мной на повышенных тонах?! И знаешь, почему ты здесь? Да потому, что ты обручена вот с этим самым сеньором Энрике Сантосом и выйдешь за него замуж на следующей неделе. Остальное не твое дело. Все, конец разговорам! Отправляйся в свою комнату!

Гнев, двадцать пять лет копившийся против деда, безнаказанно третировавшего ее беззащитную мать, прорвался наружу. Она не должна ему ничего! Абсолютно ничего!

Старик вышел из-за стола с перекошенным багровым лицом и отвесил ей тяжелую пощечину.

Она инстинктивно отшатнулась, закрывая щеку ладонью, не в силах поверить в происшедшее.

— Иди к себе в комнату, — снова повторил Диего Авельянос. — Немедленно!

Его глаза впивались в нее как ножи.

Филиппа глубоко, судорожно вздохнула, дрожа от обиды и возмущения.

— Не беспокойся, я уйду. Но сначала тебе надо кое-что понять, мерзавец! Я тебе не пешка для твоих махинаций! Твоя идея выдать меня замуж в своих целях такая нелепость, что я начинаю даже потешаться. Иди прогуляйся, Диего Авельянос. Может быть, придумаешь что-нибудь получше.

Филиппа увидела, как рука Авельяноса снова взлетела вверх, и непроизвольно заслонила лицо ладонью, но в этот момент Энрике перехватил удар.

— Хватит! — хриплым, не терпящим возражений голосом сказал он, обращаясь к обоим.

Тяжелые двери бесшумно распахнулись, и два охранника замерли на пороге, ожидая приказаний.

— Уведите ее отсюда, — коротко скомандовал Авельянос, тяжело дыша.

Двое мужчин направились к Филиппе.

— Стоять! — воскликнул Энрике с нотками приказа в голосе, и охранники замерли на месте.

— Диего, в этом нет необходимости, — твердо сказал Энрике.

— Тогда сам уведи ее отсюда, — прорычал хозяин дома. — Тебе надо получше присматривать за ней. Хорошо бы ей как следует всыпать!

Он сделал выразительный жест рукой.

— Негодяй! — гневно вырвалось у Филиппы.

Энрике схватил ее под руку и потащил прочь из кабинета. Охранники посторонились, пропуская их.

Филиппа молча повиновалась.

— Маленькая дикарка! — Энрике отпустил ее, когда они вышли в холл. — Что ты себе позволяешь?! Неужели ты не способна поддерживать цивилизованный разговор, не теряя головы?

Филиппа сверкнула глазами.

— Он ударил меня! Он меня ударил, а ты его одобряешь!

Энрике раздраженно вздохнул.

— Конечно нет, но…

В этот момент охранники прошли мимо них, и он подождал, пока они отошли подальше. Энрике прекрасно знал, кто они такие — профессионалы, готовые выполнить любое приказание хозяина. Оттащить девчонку наверх для них пустяковая задача. Внезапно ему пришло в голову, что Диего выглядел так ужасно, будто его вот-вот хватит апоплексический удар. Еще не хватает, чтобы он умер прямо сейчас.

— Эй, отправьте к хозяину прислугу. Ему может понадобиться помощь.

Один из мужчин обернулся и молча кивнул.

Энрике посмотрел на девушку, на которой согласился жениться, чтобы стать главой империи Авельяноса, и плотно сжал губы.

Филиппа держалась рукой за покрасневшую щеку, вся пылая от возбуждения.

Господи, она явно унаследовала темперамент деда, подумал он. Просто какой-то ураган! Им овладело беспокойство.

Что я тут делаю? Почему старик не разобрался с девчонкой сам и заставил меня участвовать в безобразной сцене?

Ему захотелось срочно выпить, причем чего-нибудь покрепче. Впрочем, и ее какой-нибудь подходящий напиток может быстро успокоить.

Она все еще продолжала дрожать от возмущения, растирая красную от удара щеку.

Энрике осторожно взял в руки ее лицо и повернул к свету.

— Дай я посмотрю.

Она отшвырнула его руки прочь и сердито фыркнула:

— Не прикасайся ко мне!

— Тебе надо что-нибудь выпить. Это тебя успокоит, — сдержанно ответил он.

На этот раз Филиппа не стала сопротивляться и позволила ему отвести себя в гостиную, где без сил опустилась на диван.

Энрике открыл бар, достал бутылку бренди, два хрустальных фужера и вернулся к ней.

— Выпей.

Он протянул ей фужер с золотистым напитком.

Она отпила глоток. Мягкое тепло волной разлилось по телу.

Энрике молча смотрел на нее, откинув полу пиджака и держась пальцами правой руки за брючный ремень.

Отсутствующим взглядом Филиппа скользнула по его фигуре и невольно отметила, как красиво воротник белоснежной рубашки оттеняет темные волосы на его груди. Она быстро отвела взгляд и снова сосредоточилась на своей щеке.

Надо срочно выбираться отсюда, лихорадочно подумала она. Домой, скорее домой! Как такое могло с ней приключиться?!

— Скажи, неужели все, что я сегодня услышала, правда? — вырвался из нее вопрос помимо воли.

Энрике нахмурился.

— То, что я… я должна выйти за тебя замуж?

Она с трудом подбирала слова.

— Да, — ответил Энрике. — О Боже, какое несчастье! Я полагаю, — продолжил он саркастическим тоном, — ты уже получила неопровержимые доказательства от своего деда.

— Он просто негодяй!

Лицо Энрике приобрело ледяное выражение. Он не любил Диего Авельяноса и сомневался, что кто-либо на свете мог любить его. И, конечно же, он не должен был бить свою внучку. Но и Филиппа тоже хороша. Она что, надеялась, что он спокойно перенесет все ее выпады и обвинения? Особенно в присутствии другого мужчины, выбранного ей в мужья. Диего Авельянос никогда не позволил бы себе потерять лицо перед человеком, который должен принять на себя всю его огромную финансовую империю. Кроме того, как бы он ни был виноват перед ней, Филиппа должна быть благодарна деду за роскошные условия жизни, предоставленные ей его трудом. Она обязана быть хотя бы вежливой с ним.

— Никогда не употребляй такие выражения!

— Иначе что? — выпалила она. — Ты выпорешь меня, как он тебе приказал?

Энрике выругался про себя. Ему захотелось как можно скорее уйти отсюда прямо сейчас.

Подальше от этого сумасшедшего дома. Спасительная мысль о Кармен Парейро всплыла в мозгу. Она сумеет успокоить и расслабить его, своей нежностью и лаской восстановит мир в его душе. Никогда не произнесет ни одного слова, которое могло бы его расстроить, не сделает ничего такого, чего бы он не хотел…

Но Кармен Парейро нет рядом. Она всего лишь облачком фантазии мелькнула в его разгоряченной голове.

— Перестань вести себя как испорченная девчонка, — бросил он ей.

Филиппа вскочила на ноги.

— Думаю, вам следует немедленно убраться отсюда, сеньор Сантос, — выпалила она. — И, надеюсь, когда в следующий раз вы соберетесь жениться, у вас найдется хотя бы немного такта, чтобы сначала спросить согласия у вашей избранницы. Однако вас больше заботит желание загрести под себя деньги Авельяноса. А я не хочу иметь никакого отношения к этой истории, и особенно к такому смазливому охотнику за удачей, как вы!

Она швырнула бокал на стол, нисколько не заботясь о том, что он опрокинулся и золотистая жидкость залила инкрустированную поверхность, повернулась на каблуках и пулей вылетела из гостиной.

Энрике в течение нескольких секунд слышал стук ее каблучков по мраморной лестнице, ведущей наверх. Через минуту он уже гнал свой «феррари» так, словно его преследовали все демоны ада.

Пальцы Филиппы, с трудом попадая на нужные клавиши, набирали номер телефона Джеки.

— Джеки, — быстро проговорила она, чтобы сэкономить деньги, — наш план не сработал. Я собираюсь вернуться домой. Завтра. Не волнуйся. — Она сглотнула, стараясь удержаться от подробностей. — Все нормально. Но я возвращаюсь. Ты поняла? Имей в виду, что если завтра я не позвоню тебе из Валенсии, значит, что-то не так, а если от меня не будет вестей и вечером, включай сигнал тревоги. Я уже пообщалась со своим драгоценным дедушкой. Впечатления словами не описать. Расскажу при встрече.

Филиппа повесила трубку с облегчением. Не то чтобы она обрадовалась, услышав родной голос, скорее ощутила, что где-то, пусть далеко, за стенами этого дворца, скорее напоминающего сумасшедший дом, есть нормальный мир, с нормальными людьми.

Филиппа мгновенно провалилась в сон и проснулась лишь утром от легкого прикосновения к плечу. Рядом стояла Росита.

— Дон Диего хочет видеть вас, прямо сейчас, — робко сказала она.

Ну что ж! Она не возражает! У нее есть, что ему сказать! Она потребует, чтобы ее немедленно отвезли в аэропорт!

Росита проводила Филиппу, наскоро натянувшую на себя свои собственные брюки и блузку, в спальню Диего Авельяноса.

Дед сидел на постели, опираясь на подушки. Выглядел он неважно. Впервые она осознала, что он уже старик со слабым здоровьем.

Я буду говорить с ним вежливо, подумала она. У меня получится, если я очень постараюсь.

Филиппа подошла к изножью кровати. Черные мрачные глаза сверлили ее насквозь. Несмотря на то, что дед лежал неподвижно, от него исходила угроза.

— Итак, — тяжело произнес он, — ты оказалась хуже, чем я ожидал. Мне следовало забрать тебя от твоей уличной матери и самому воспитать! Тогда бы ты понимала, что такое хорошие манеры и уважение к старшим.

Мгновенно все благие намерения испарились из головы Филиппы. Кровь ударила ей в голову. Но на этот раз она не потеряла контроля над собой.

Она стояла молча перед человеком, который приходится ей дедом. Просто невероятно, что они связаны между собою кровными узами.

— Наконец-то ты молчишь! Как жаль, что ты не сдержала свой ядовитый язычок вчера вечером и продемонстрировала свой отвратительный нрав будущему мужу!

— Энрике Сантос никогда не будет моим мужем.

Гнев застыл в ней как ледяная глыба.

Дон Диего прокашлялся.

— Тебе можно только мечтать о таком муже, как Энрике Сантос! Ни один мужчина не захотел бы даже прикоснуться к тебе после вчерашней сцены. Без моего наследства ты могла бы очутиться в постели с мужчиной только за деньги, как и твоя мать-проститутка.

Филиппа стиснула зубы, но усилием воли сдержалась.

— Наш разговор бесполезен. Я сегодня же улетаю домой. Будь добр, прикажи доставить меня в Валенсию, прямо в аэропорт.

Темное лицо Авельяноса покрылось пятнами.

— Ты никуда не уедешь отсюда! И не покинешь порог своей комнаты до дня свадьбы. В этом доме хозяин — я! Не смей играть со мной в игры! — Его кулак тяжело опустился на постель. — Запомни, если ты не образумишься, мне придется приказать как следует проучить тебя ремнем. Этот предмет приводил в чувство и не таких, как ты.

Филиппа побледнела. Ее охватил настоящий страх. Старик заметил это и улыбнулся.

— Ты думаешь, я не посмею? Я учил ремнем твоего отца не раз. Он быстро понял, что к чему! — Старик нахмурился. — Если бы он не встретил ту шлюху, твою мать… Он не послушался, променял меня на пару длинных продажных ног!

Филиппа почувствовала весь ужас, преследовавший ее отца, так ясно, словно она присутствовала при всех унижениях и оскорблениях, которым подвергал его жестокий, деспотичный отец.

— Ты гнусный, подлый тип, — прошептала она. — Как тебя только земля носит!

Безжалостные бездушные глаза смотрели на нее.

— Убирайся, пока я не взялся за ремень! Никто не может запугать меня: ни ты, ни кто-либо другой!

— О да, я уйду, — сказала Филиппа. — Я готова идти в Валенсию хоть босиком.

Его лицо исказилось.

— Ты не сделаешь из этого дома ни шагу, пока я собственными руками не передам тебя Энрике Сантосу!

— Ты ошибаешься, Я уеду сегодня же.

— Вряд ли тебе удастся удрать из закрытой на ключ комнаты.

Филиппа решила пойти в бой и открыла карты.

— Думаю, запирать меня весьма неразумно. — Ее лицо оставалось неподвижным. — Видишь ли, если я не позвоню сегодня вечером в Нью-Йорк, американское посольство в Мадриде будет извещено, что меня удерживают здесь против воли. Неужели тебе захочется получить обвинение в похищении человека? Пресса немедленно и с удовольствием разовьет этот захватывающий сюжет.

Ее слова возымели действие. Старик выругался по-испански, и Филиппа презрительно улыбнулась.

— А если я заставлю тебя позвонить?

Лицо Диего налилось кровью. Угроза прозвучала абсолютно неприкрыто.

— О, это будет тоже неразумно. Видишь ли, я все предусмотрела… — Она улыбнулась, пряча дрожь, пробежавшую по телу при его страшных словах. — Если это случится, я произнесу определенные слова, которые ясно дадут понять, как на самом деле обстоят дела.

Внезапно лицо деда стало непроницаемым. С него как будто мгновенно стерли гаев, раздражение и ярость, полыхавшие еще секунду назад.

— Скажи мне, — обратился он к ней ровным голосом, — ну почему тебя так пугает перспектива стать женой Энрике Сантоса?

Перемена в его поведении заставила Филиппу насторожиться.

— Разве это серьезно? Сама постановка вопроса абсурдна. Тут и говорить не о чем! — ответила она.

— Но почему? Разве он не хорош собой? По-моему, иметь такого мужа престижно для любой женщины. Конечно, у него репутация весьма сексуального мужчины. Что же ему делать, если женщины сами липнут к нему как мухи на мед. И не только из-за его денег, — хитрым голосом добавил дед.

— Деньги? — Филиппа ухватилась за это слово. — Да он настоящий охотник за удачей. Он сам, нимало не стесняясь, признавался в своих планах получить твои деньги.

Диего Авельянос хрипло расхохотался.

— Конечно, он очень умный и хваткий человек. Неужели ты думаешь, что я доверил бы детище всей моей жизни кому попало? Энрике Сантос сделал свой капитал самостоятельно. Он очень удачлив во всем, за что берется, и сумеет приумножить то, что я создавал всю жизнь.

Филиппа задумалась, переваривая полученную информацию.

— Его собственный капитал на сегодня превышает пятьсот миллионов долларов, — продолжал старик. — И я решил предоставить ему возможность реализовать свои амбиции на более высоком уровне. Но я выставил свою цену — он должен жениться на тебе.

— Но зачем? — слабым голосом спросила Филиппа, лихорадочно обдумывая слова деда. — Ты отрицал сам факт моего существования на протяжении двадцати пяти лет. С тех пор как чуть ли не силой отправил мать, беременную мною, обратно в Америку без гроша в кармане!

Лицо старика осталось непроницаемым.

— Почему? — эхом откликнулся он. — Потому, что в твоих жилах течет моя кровь. В твоих, и ни в чьих больше. Когда ты выйдешь замуж за Энрике Сантоса, твой сын унаследует и мою кровь, и удачу своего отца. Мне придется ждать смену двух поколений, но это будет мой наследник!

В глазах Диего Авельяноса загорелся такой неистовый властный огонь, что его взгляд стало невозможно переносить.

Так вот что стоит за фантастической историей, приключившейся со мной! — подумала Филиппа. Значит, я всего лишь сосуд, оболочка для воплощения его замыслов. Старик чувствует, что его никчемная жизнь подходит к концу, и пытается всеми доступными средствами заполучить бессмертие.

Она с сожалением посмотрела на деда. Он владеет огромным количеством денег, на которые может купить все, кроме простого человеческого счастья. В нем нет и никогда не было ни капли сочувствия к людям, ни сострадания, никто нигде не ждет его. Он третировал единственного сына, пытаясь заставить жить по своим бесчеловечным законам, и потерял его. Он относился к ее матери, как к ничтожеству, стремящемуся заполучить его бесценные деньги.

И вот теперь, через двадцать пять лет, она стоит перед ним, зная, что она единственный человек на земле, который может дать ему то, чего он так страстно хочет. Хочет в последний раз.

В памяти всплыли слова Джеки: «Если ему что-то потребовалось от тебя, значит, он должен сделать для тебя все, что ты попросишь».

А у нее есть о чем просить. То, ради чего она проделала тысячу миль через океан. Ей нужны деньги для матери, чтобы создать ей более или менее сносную жизнь, которую она с лихвой заслужила за трудные одинокие годы. Это будет вполне справедливо.

Глаза старика смотрели на нее пристально, неотрывно, но она чувствовала, что он видит в ней только инструмент для выполнения своей цели.

Сердце Филиппы ожесточилось.

Ну что ж, инструмент так инструмент. Но тебе придется за него заплатить! — подумала она.

Еще пять минут назад ее единственным желанием было отряхнуть пыль дома Авельяноса со своих ног, и только. Теперь она преисполнилась решимости получить то, ради чего приехала сюда.

Дед как будто прочитал ее мысли и невольно расслабился, откинувшись на подушки.

— Итак, какую цену ты назначишь, чтобы отдаться Энрике Сантосу и получить кольцо на палец, как вполне респектабельная женщина?

Все вокруг вдруг потеряло свой смысл и значение. И насмешливая ухмылка деда, его безнадежная грубость и жестокость. Важным оставалась цель — деньги для мамы. Сердце Филиппы превратилось в камень. Где-то в уголках сознания всплыла волнующая память об объятиях мужественных рук, возбудивших в ее теле пламя желания…

Но она отбросила эти чувства прочь. Что для нее значит тот поцелуй? Энрике Сантос поцеловал ее просто потому, что она для него ключ к империи Авельяноса. Только и всего. Тогда она еще могла заблуждаться на его счет. Теперь правда очевидна.

— Пятьсот тысяч долларов, — отчеканила Филиппа. — Положи их на мой счет в нью-йоркском банке. Не забудь, что меня зовут Филиппа Гленвилл.

Она никогда не была Филиппой Авельянос. И никогда не будет.

Диего Авельянос насмешливо улыбнулся.

— Для дочери нищей проститутки ты заломила высокую цену.

Филиппа не отреагировала на его замечание и лишь холодно заметила:

— Я нужна тебе. Поэтому ты заплатишь.

— Неужели ты думаешь, что, будучи женой Энрике Сантоса, тебе придется влачить такую же нищенскую жизнь, как и раньше? Ты будешь жить в роскоши, которая тебе и не снилась! Ты должна на коленях благодарить меня за то, что я даю тебе возможность узнать другую жизнь.

— Пятьсот тысяч долларов, — неумолимо отчеканила Филиппа.

Этого должно хватить на покрытие долгов Джейн, переезд во Флориду и на ее дальнейший скромный пенсион.

— Иначе я сегодня же уезжаю.

Их взгляды скрестились. Она прочитала ненависть в глазах старика, который не собирался сдаваться без боя.

— Ты не получишь ни гроша до свадьбы.

Филиппа презрительно рассмеялась.

— Тогда не будет никакой свадьбы. До тех пор пока я не получу деньги.

В какой-то момент сознание ее стало раздваиваться. Что я здесь делаю? О чем думаю, фактически торгуя собою? Наверное, я сошла с ума. Здесь в ее рассуждения включилась вторая половина сознания. Сейчас или никогда! Это единственный шанс получить компенсацию за страдания Джейн. Надо сделать все, чего бы это ни стоило! Значит, и брака избежать не удастся. Брака с незнакомцем, который заставляет плавиться все мое тело одним прикосновением руки? О Боже, что я делаю?!

Ей стало стыдно и больно. Она торгует собою, как дешевая портовая шлюха. Разница только в цене. Как низко она пала!

А не стоял ли точно так же Энрике Сантос перед этим ужасным стариком, принимая свою цену за приобретение империи Авельяноса согласие на брак с женщиной, которую никогда в жизни не видел? Что же он за человек?

Нет, ей нечего стыдиться. Человек, поцеловавший ее вчера вечером, одного поля ягода с дедом.

Они снова скрестили взгляды. Филиппа потратила последние силы, чтобы поставить точку в этой борьбе. Казалось, прошла целая вечность, когда он, наконец, прохрипел:

— В день свадьбы. Утром. Ни днем раньше. А теперь убирайся!

 

6

Энрике сидел в своем кабинете во главе стола в кожаном кресле. Директора его компании докладывали о делах, связанных с предстоящим слиянием с компанией Авельяноса. Он никого не слушал. В его сердце продолжал бушевать шторм. Что это за женщина, с которой он согласился связать свою жизнь?! Просто какая-то бешеная кошка! Избалованная, взбалмошная принцесса! Невоспитанная, с неукротимым темпераментом, вдобавок еще и истеричка! Настоящая Авельянос!

Он плотно сжал губы. Меньше всего на свете ему бы хотелось связывать себя с женщиной такого типа.

Но надо отдать ей должное — она не побоялась вступить в спор с самим стариком Диего и отчаянно противоречила ему. Он улыбнулся, вспоминая подробности вчерашней сцены.

Да, это надо было видеть. Большинство людей безумно боятся старого Авельяноса, зная его репутацию. Перед ним все привыкли ходить на цыпочках, начиная от прислуги и заканчивая директорами крупных ассоциаций. Даже он сам очень осторожен в общении со старой акулой. А девчонка не побоялась вступить с ним в настоящую схватку!

Он нахмурился. И все-таки нет оправдания такому поведению. Особенно для женщины, собирающейся стать сеньорой Сантос.

Впрочем, вдруг девушка на самом деле не знала о брачных планах ее деда? Это похоже на Авельяноса, обычно он не заботится о мнении окружающих. Энрике вынужден был признать, что, если тот не сообщил внучке заранее о том, кого выбрал ей в мужья, она имела все основания возмущаться. Речь ведь идет не о пустяке, а о серьезном шаге в жизни — замужестве. Хотя, говоря по правде, она все-таки переборщила.

Энрике вспомнил, как тяжелая рука Авельяноса опустилась на ее нежную щеку, и невольно заерзал в кресле. Его охватил гнев. Господи, до чего же груб этот старик! Но что делать, ведь Диего относится к тому поколению, когда считалось нормальным бить детей! К тому же Филиппа сама провоцировала его, не подчиняясь и грубя в присутствии человека, выбранного ей в мужья.

И все-таки бить женщину отвратительно! Ему стало не по себе.

Я должен забрать ее оттуда! Решение спонтанно возникло в голове. И не только возмущение поступком старика двигало им, а какое-то другое, незнакомое чувство. Ему захотелось защитить девушку.

Он резко поднял руку, перебивая говорящего:

— Мои извинения, но мне надо срочно уйти. Пожалуйста, продолжайте совещание без меня.

Через десять минут он уже ехал по переполненным улицам Валенсии прочь из города.

Филиппа сидела на террасе и разглядывала роскошный сад, окружающий виллу Авельяноса. На сердце лежала тяжесть, зато все точки над «i» были расставлены. Она в сотый раз прокручивала в голове последний разговор с дедом. Правильно ли она поступила, пойдя у него на поводу? Речь шла не об обычном контракте, а о замужестве!

Чувство нереальности происходящего охватило ее. Сколько всего произошло за такой короткий отрезок времени! Еще два дня назад она была дома, в своем привычном мире. А сейчас сидит на залитой солнцем террасе на берегу Средиземного моря и собирается выходить замуж за незнакомца.

Это будет ненастоящая свадьба! Только свадебная церемония. Вот и все. На следующий день я уже буду лететь домой на самолете. Новоиспеченный муж наверняка обрадуется, увидев мою спину. А самое главное — пятьсот тысяч долларов будут ждать меня в банке!

Через пару месяцев они с Джейн смогут обосноваться на Западном побережье, где-нибудь во Флориде.

Если они переберутся во Флориду, теплый климат, несомненно, поможет здоровью матери. Конечно; она найдет работу и быстро приспособится к новым условиям жизни.

Я обязательно приглашу Джеки на каникулы! Филиппа счастливо улыбнулась. Она так поддерживает меня. Надо будет позвонить ей и сообщить, что я задерживаюсь. Правда, потребуются усилия, чтобы убедить подругу, что она говорит с ней не под дулом пистолета.

Боже, каким ужасным человеком оказался ее дед, гораздо хуже, чем она ожидала. Он на самом деле способен посадить ее под арест и силой выдать замуж.

А ее жених?..

Вот на этой самой террасе она впервые увидела его. Именно здесь он заключил ее в объятия и поцеловал…

И вот теперь я собираюсь за него замуж…

Волна удовольствия прокатилась по ее телу. Этот великолепный красавец Энрике Сантос, от одного взгляда которого замирает сердце, станет ее мужем.

Но реальность окатила Филиппу холодным душем. Конечно же, он не может и не будет ее мужем. Единственная цель — получить испанский паспорт для себя и для мамы. И ничего больше!

Я для него тоже своего рода пропуск к деньгам деда. Она плотно сжала губы. Что он за человек, если согласился жениться на женщине, которую никогда не видел, только ради увеличения своего состояния?!

То, что он не охотник за легкой добычей, только усложняет дело. Будучи, мягко говоря, небогатой, она хорошо представляла психологию людей, готовых на все, чтобы вырваться из нищеты. Интересно, если Энрике Сантос и так богатый человек, зачем ему понадобилось еще больше денег?

Впрочем, какое ей дело до Энрике Сантоса? Он использует ее в своих целях, а она всего лишь возвращает брошенный мяч обратно. С ее стороны даже нет никакого обмана. После того как она уедет, он получит свою желанную империю, а нежеланная жена не будет обременять его своим существованием.

Филиппа хмуро усмехнулась. Единственный, кто в результате останется с носом, это Диего Авельянос, ее драгоценный дед! Он отдаст компанию Энрике Сантосу вместе с презренной внучкой, но желанного наследника так и не дождется.

Шум мотора прервал ее невеселые размышления. В центральные ворота въезжала какая-то машина. Она прислушалась — звук не напоминал мягкое шуршание огромного лимузина, на котором дед полтора часа назад уехал в городской офис. Не надо быть провидицей, чтобы догадаться, кто это.

Через несколько минут ее предположение подтвердилось: Энрике Сантос появился на террасе и подошел прямо к ней.

Внутри у нее все перевернулось. Он снова выглядел потрясающе эффектно: в деловом светло-сером костюме, белоснежной рубашке с галстуком в тон костюма, он показался ей еще более высоким и красивым, чем когда она его видела в прошлый раз. Бесстрастное выражение его лица подчеркивали темные очки.

До чего же хорош! — подумала Филиппа и смутилась.

Энрике сел в кресло напротив и, вытянув ноги, почти коснулся ее туфель. Автоматически она подтянула ноги под себя, борясь с охватившей тело дрожью.

Он уловил выражение страха на ее лице и спросил:

— С тобой все в порядке?

Глубокий бархатный тембр голоса заставил ее затрепетать. Она кивнула, не в силах произнести ни слова.

— Как твоя щека?

И, прежде чем она успела как-то отреагировать, Энрике потянулся к ней и коснулся пальцами щеки.

Легкий синяк можно было даже не заметить, если не знать о его существовании. Под волосами, падавшими на лицо, его почти не было видно. Зато ухо, принявшее на себя основную тяжесть руки деда, до сих пор оставалось красным.

— Прекрасно, — заявила Филиппа, отбрасывая его руку.

К чему ей его сочувствие? Оно только выбивает из колеи. Чего стоит одно его нежное прикосновение к коже…

В этот момент на террасе появился слуга с подносом, сервированным для кофе, что прервало их диалог и дало Филиппе временную передышку.

Энрике снял очки и сунул их в карман брюк. Лучше бы он этого не делал. Смотреть в эти проницательные серые глаза, которые внимательно исследуют каждую черточку ее лица, просто невыносимо.

— Ты, кажется, все еще расстроена, — тихо сказал он. — Вчерашний день принес слишком много стрессов. Я прошу извинить меня. Конечно, все должно было быть совсем по-другому. — Он замолчал, тщательно подбирая слова. — Ты хорошо знаешь, Филиппа, твой дед… далеко… не легкий человек. Он привык командовать людьми, отдавать распоряжения и добиваться поставленной цели во что бы то ни стало. Даже если для этого требуется жесткость. — Энрике нахмурился. — То, что он ударил тебя, непростительно, но, — он поднял руку, предупреждая ее возражения, — вполне понятно. У него не оставалось другого выхода. Он хотел сохранить лицо в моем присутствии. Хотя, я повторяю, Филиппа, это нисколько его не оправдывает. И еще одно: не забывай, к какому поколению он принадлежит.

Филиппа сидела неподвижна и думала о своем бедном отце, подвергавшемся преследованиям со стороны самого близкого человека со дня рождения и до последнего дня жизни. Его единственной радостью была Джейн, девушка, которую он встретил на пляже и влюбился с первого взгляда. Их любовь продолжалась так недолго и так трагически оборвалась…

Я делаю это не только ради мамы, но и во имя тебя тоже, отец! — подумала Филиппа.

Энрике Сантос заговорил снова. Она заставила себя вслушаться в его слова.

— Поверь, вчера вечером я не сомневался, что Диего рассказал о своих видах на твое замужество и убедил тебя согласиться.

Филиппа нагнулась к подносу, взяла кофейник и разлила кофе по чашкам.

— Да, это так, — заявила она. — Мы с дедом обсудили все детали сегодня утром и пришли к согласию, сеньор Сантос. Вы можете продолжать ваши мероприятия по слиянию двух компаний.

Какой у меня замечательно спокойный, уверенный голос, подумала она. Впрочем, это не трудно, ведь мы обсуждаем не настоящую свадьбу, а всего лишь взаимовыгодный контракт. Можно ни о чем больше не думать. Особенно не стоит думать о том, как меня волнуют шелковистые волосы на его груди, виднеющиеся из-за края белоснежной рубашки. Так и хочется к ним прикоснуться.

Она подвинула к нему чашку с кофе и вежливо спросила:

— Сливки и сахар?

Он коротко кивнул и прищурился.

— Он снова угрожал тебе?

Филиппа удивленно распахнула глаза.

— Скорее нет. — Она налила себе сливки и сделала глоток. — Мы полюбовно договорились.

— Договорились? — В голосе Энрике прозвучали нотки, которые она предпочла бы не слышать. — О чем?

Филиппа улыбнулась, не в силах скрыть удовлетворение. Наконец-то теперь, через четверть века, ее мать получит компенсацию от Диего Авельяноса за все свои страдания. Джейн ничего не требовала от отца Фелипе. Она только хотела, чтобы он знал, что у него осталась внучка, продолжение его сына. Но Диего Авельянос относился к ней, как к хищнице, претендующей на его состояние.

— Сеньор Сантос, я получила свои деньги.

— Деньги?

В его голосе прозвучал такой холод, что мурашки пробежали по ее коже. Но она растянула губы в искусственной улыбке.

— Обыкновенные деньги, сеньор Сантос, которые, шурша крылышками, попадают в банк и вообще заставляют мир вращаться.

— Объясни, — жестко потребовал он, неотрывно глядя на нее.

Это был приказ, как будто сеньор Сантос разговаривает с кем-то из своих клерков, а раз он владеет пятьюстами миллионами долларов, у него этих самых клерков чертова уйма.

— Объяснить? Все чрезвычайно просто, сеньор Сантос. Соглашение между мной и дедом никак не относится к вашему с ним контракту, можете поверить. Дон Диего переводит определенную сумму на мой банковский счет взамен на мое согласие выйти за вас замуж. — Она снова улыбнулась. — Как видите, в отличие от вас я предпочитаю наличные.

Лицо Энрике неподвижно застыло.

— Он заплатит тебе, чтобы ты вышла за меня замуж?

Ах, как он рассердился! Подумать только, какое лицемерие! Филиппа была готова рассмеяться ему прямо в лицо, но не смогла. Ее горло будто перехватило плотным кольцом, и единственное, что она смогла сделать, это утвердительно кивнуть и отпить глоток кофе.

— Так же, как он заплатит тебе, — уточнила она, со стуком поставив чашку на стол, — чтобы ты женился на мне.

— Ну это совсем другое дело! Совсем другое!

Филиппа теперь чувствовала себя спокойной и уверенной.

— Не вижу почему. Ты согласился связать себя с женщиной, которую не видел ни разу в жизни и которая ничего для тебя не значит. Не так ли? Я всего лишь приложение к империи Авельяноса, так необходимой тебе для приумножения состояния.

Она взяла кофейник, долила кофе и посмотрела на мужчину, за которого ей предстояло выйти замуж. За полмиллиона долларов.

— Давай будем полностью откровенны друг с другом. Ты вежливо объяснил мне вчера, — она не пыталась скрыть сарказм в голосе, — что наша свадьба необходима для того, чтобы ты получил контроль над компанией Авельяноса.

Энрике посмотрел на нее ледяным взглядом.

— Ты ничего не понимаешь в технической стороне дела. То, что произойдет, взаимовыгодная сделка.

Филиппа сердито взмахнула рукой.

— Меня не интересуют технические детали. Я знаю одно. Диего поставил перед тобой условие — брак со мною взамен на свои акции. Ты согласился. Значит, тебе заплатили, чтобы ты на мне женился. Вот и вся правда.

Как бы Джеки гордилась моею выдержкой и логикой, если бы увидела сейчас, удовлетворенно подумала она.

Все благие намерения, с которыми Энрике приехал, улетучились в одно мгновение. Он пришел, чтобы наладить отношения, начать все сначала, ухаживать за ней, как это должен делать нормальный мужчина по отношению к невесте…

Сейчас перед ним сидит совершенно другой человек. Той нежной, мягкой, чувствительной и уступчивой девушки, которую он держал вчера в объятиях, нет и в помине. Похоже, истерик и слез он тоже больше не увидит — теперь в них отпала необходимость. Она говорит и о деньгах, и о замужестве в одной и той же тональности. Не женщина — калькулятор.

Совесть слегка уколола его, но он отогнал ее прочь. Конечно, никогда в жизни ему бы не пришла в голову идея жениться не незнакомке, если бы не перспектива получить империю Авельяноса. Что тут такого? Династические браки обычны в среде большого бизнеса, в этом нет ничего зазорного. Но, увидев Филиппу, он понял, что кроме деловой выгоды их брак принесет взаимную радость и удовольствие…

Филиппа бесстрастно наблюдала за ним с другого конца стола. Она больше не улыбалась, хотя спазм перестал душить горло. Она впала в тяжелое, бесчувственно-вялое состояние.

Ему стало не по себе от ее холодности. Боже, да это просто кусок льда! — подумал Энрике. Нет сомнения, что в ее жилах течет кровь Авельяноса!

Трепетная женщина, которую он вчера обнимал, находится сейчас за тысячу миль от него. А может, вчерашний вечер ему вообще приснился? Теперь перед ним истинная Филиппа Авельянос, знающая цену всему на свете, как и ее дед.

И конечно, она хорошо знает цену самой себе. Энрике хмуро усмехнулся. Он тоже все понимает и будет обращаться с нею соответственно.

Он встал из-за стола и спокойно произнес:

— Что ж, после того как мы прояснили наши позиции, можно начинать.

Филиппа растерянно посмотрела на него снизу вверх.

— Что начинать?

В его ответе не было и тени юмора.

— Нашу официальную помолвку. — Он решительно наклонился, взял ее за руку и заставил подняться. — Хотя тебя больше устроило бы отметить это событие чековой книжкой, я предпочитаю традиционные способы…

Она не успела среагировать, чтобы предупредить его намерение и оттолкнуть от себя. Его властный глубокий поцелуй настолько обескуражил ее, что она потеряла способность сопротивляться.

Страстно и неторопливо его губы захватили ее губы, исследуя все уголки приоткрывшегося рта. Медленные и ленивые прикосновения языка пробуждали в ней взрывы незнакомых эмоций. Она чувствовала, что принадлежит ему в это мгновение целиком, до кончиков ногтей. Все вокруг перестало существовать, кроме него.

Ее руки против воли обвились вокруг шеи Энрике, а пальцы погрузились в шелк темных густых волос.

Он продолжал по-хозяйски исследовать ее рот, и Филиппа глухо застонала, отдаваясь новым ощущениям.

Внезапно он отстранился, и ее руки безжизненно упали вдоль туловища. Потом взял ее подбородок кончиками пальцев, приподнял вверх и долго смотрел в широко распахнутые глаза с густыми, беспомощно хлопающими ресницами.

— Филиппа Авельянос, ты мое бесценное приобретение. Я буду бесконечно наслаждаться тобою, — мягко произнес Энрике. В его глазах горел огонь обладания. — Жду с нетерпением момента нашего соития… — Высказавшись столь откровенно, он потрепал ее по щеке, сделал шаг в сторону и взглянул на часы. — Пойдем пообедаем. Я поделюсь с тобою планами по поводу будущего новой компании.

Он взял ее за руку и повел за собою.

Филиппа беспомощно подчинилась ему. В ней не осталось сил на сопротивление.

Даже не глядя на цены в меню, она поняла, что Энрике привез ее в жутко дорогой ресторан. Ей никогда не доводилось бывать в таких заведениях, и она инстинктивно напряглась. Почему-то, как только они вошли, внимание всех присутствующих обратилось на нее.

В основном за столиками сидели мужчины.

Филиппа догадалась, что этот ресторан — то место, где деловые люди Валенсии собираются, чтобы обсудить свои многотысячные сделки, а заодно и вкусно поесть.

Метрдотель уважительно приветствовал их у входа. Очевидно, ему было прекрасно известно, кто к ним пожаловал.

Энрике видел, что тот заинтригован незнакомкой, стоящей рядом с ним, и не знает, как себя повести. Валенсия — город, где любят сплетни. Его репутация ценителя красивых женщин сложилась уже давно, и о нем ходило особенно много слухов. Мужчины завидовали его успеху, завидовали тому, что он может обладать самыми утонченными красавицами.

— Дон Энрике, — улыбнулся метрдотель, — как приятно видеть вас сегодня среди наших гостей. И конечно, вашу очаровательную спутницу…

Его голос прозвучал вопросительно.

С понимающей улыбкой Энрике удовлетворил его любопытство.

— Филиппа Авельянос, — победоносно провозгласил он.

Лицо метрдотеля засияло. Энрике с трудом удержался от хохота, когда тот почтительно склонился и пробормотал, что для него огромная честь видеть ее в своем скромном заведении.

— Пожалуйста, не надо суеты, — осадил его Энрике и повел Филиппу к барной стойке. — Мы что-нибудь выпьем, пока вы приготовите столик для нас. — Он выразительно посмотрел на метрдотеля. — Самый уединенный, какой только возможно.

— Конечно.

Метрдотель снова согнулся в поклоне и почтительно проводил их к стойке бара.

— Пожалуйста, сюда, сеньорита Авельянос, — произнес Энрике громче, чем обычно.

Глаза всех присутствующих сразу обратились на них. Один из посетителей встал и, подойдя к другому столу, что-то прошептал на ухо сидящему там мужчине. Тот немедленно обернулся и окинул Филиппу изучающим взглядом.

Когда они, наконец, уселись за отведенный им столик, Филиппа сквозь стиснутые зубы недоуменно проговорила:

— Это еще что за цирк? У меня что, выросли рога или что-то вроде этого?

Энрике хищно сверкнул глазами.

— Филиппа, дорогая, держись, шоу только начинается!

Это была самая роскошная еда, которую она ела в своей жизни. Даже вчерашний ужин показался ей тривиальным по сравнению с сегодняшним обедом. Она с ужасом смотрела на подаваемые вышколенным официантом блюда, чувствуя, что кусок застревает в горле.

Поначалу они выпили по бокалу такого дорогого шампанского, о цене которого ей не хотелось и думать. Потом принесли трюфели, икру, экзотические морепродукты, политые необыкновенно нежным соусом. Энрике заказал еще и вино. Сначала сомелье попробовал его сам, налив в маленький серебряный стаканчик, потом передал Энрике, чтобы тот мог лично убедиться в неповторимости букета, и лишь после этого принес бутылку. Такого вина ей точно пробовать еще не доводилось.

Филиппа чувствовала себя не в своей тарелке не столько из-за пристального внимания всех присутствующих, сколько потому, что впервые находилась в обществе Энрике Сантоса на людях. Она понимала, что его появление на публике с наследницей Авельяноса несет для окружающих важную информацию.

Энрике низко наклонился к ней и почти прошептал, чтобы никто не мог его услышать:

— Они заинтригованы, дорогая Филиппа. Твое имя прозвучало для них как удар гонга. Теперь они лопаются от нетерпения, чтобы узнать, кто ты. Никто, как ни странно, в Валенсии не знает о наличии у дона Диего внучки. Он держал этот козырь за пазухой. Теперь, — с удовлетворением насытившегося охотника проговорил Энрике, выросший практически беспризорником в портовом пригороде, — они догадаются, как старик решил распорядиться своим наследством. Здесь нет ни одного человека, кто бы не понял значения твоего присутствия здесь сейчас со мной!

— Наше посещение ресторана означает публичное признание, что ты получаешь империю в свое распоряжение? — спросила Филиппа, с трудом придавая голосу холодный тон.

С того момента, как он властно и чувственно поцеловал ее, ей было трудно думать, о чем-либо другом, кроме как о своих тогдашних ощущениях. Память все время возвращала ее к мельчайшим подробностям, вызывая желание пережить этот опыт еще раз.

Энрике пил вино, смакуя каждый глоток.

— Теперь начнут распространяться слухи. Впрочем, здесь их всегда достаточно. Да что там говорить, Диего стареет. В любой момент он может умереть. Кто-то должен позаботиться о его компании. Никто не подозревал до сих пор, что у него есть наследники. Но теперь, я думаю, все сделают соответствующие выводы. Не правда ли, дорогая?

— Не называй меня так! — резко произнесла Филиппа.

Она не могла слышать интимные нотки в его выразительном низком голосе.

Он насмешливо приподнял брови.

— Но, дорогая, мы же собираемся пожениться! И нам надо соответственно держаться на публике. Кстати, какие у тебя соображения относительно нашей свадьбы? По правде, я предпочел бы устроить все как можно скорее. Надеюсь, твоя мама прилетит безотлагательно?

Филиппа замерла на месте.

— Нет, — прозвучал ее короткий ответ.

Джейн не должна ни о чем догадаться. Она лишь знает, что дочь находится в командировке. Меньше всего на свете Филиппа хотела, чтобы мать узнала о ее планах!

— Она так не любит своего свекра?

Едва уловимые нотки недоверия прозвучали в голосе Энрике, когда он вспомнил слова Диего о том, что ее мать имеет обо всем свое особенное мнение и поэтому увезла ребенка подальше от родного деда.

— Я не хочу говорить на эту тему, — решительно произнесла Филиппа.

Энрике прищурился, внимательно изучая ее замкнувшееся лицо. Здесь что-то не так, внезапно понял он, вспоминая, с какой нежностью и трепетом она говорила о родителях вчера на террасе, как дрожали ее нежные губы, а в глазах появились слезы. Он почувствовал себя неловко.

— Прости. Конечно, ей будет тяжело снова оказаться там, где она была счастлива с твоим отцом.

— Да, это так.

Филиппа тяжело вздохнула.

— Тогда свадьба в узком кругу будет именно то, что нам надо, не так ли?

— Да, — согласилась она. — И действительно как можно скорее.

Она потянулась к своему бокалу с вином. Что-то она много пьет. Но ее натянутые нервы нуждаются в разрядке.

Рука Энрике перехватила ее запястье.

— Ты так торопишься стать моей женой, Филиппа?

Его голос снова приобрел волнующий интимный тембр, заставив ее затрепетать.

Их взгляды встретились.

— Я имела в виду, — она изо всех сил пыталась ровно дышать и говорить спокойно, — что ты должен заняться слиянием компаний как можно быстрее.

Филиппа с силой высвободила руку, схватила бокал и отпила вино.

Энрике хотел было возмутиться, но благодушное настроение взяло в нем верх. Уже дважды он убедился, что она чутко отзывается на его ласки и что ему остается только преодолеть последнее сопротивление. Узнав теперь, что она проявляет интерес к их свадьбе в связи с деньгами, у него появилось желание победоносно продемонстрировать, какой сексуально беззащитной он может сделать ее, когда захочет. Он нисколько не сомневался: она покинет их брачное ложе только после того, как он превратит ее в великолепного сексуального партнера, готового выполнить его любое желание в постели.

Внезапно Филиппа заявила:

— И еще надо торопиться со слиянием ваших компаний для того, чтобы дедушка поскорее выделил мой капитал.

Энрике нахмурился. Еще минуту назад он сочувствовал ей и ее матери, так рано лишившимся мужа и отца, и расчетливая девушка с умом-калькулятором полностью выпала из его поля зрения. Теперь она снова возникла.

По мнению Филиппы, она высказалась вполне разумно, так, как и должна рассуждать наследница огромных капиталов. Ведь на нее по-прежнему смотрят и ловят каждое слово. Слияние компаний или свадьба — для людей этого сорта одно и то же.

Теперь по городу разнесется слух, что появилась наследница Диего Авельяноса, которая обедала с Энрике Сантосом.

Во рту Филиппы помимо вкуса вина появился неуловимый кислый привкус.

 

7

Обед казался бесконечным. Филиппе страшно хотелось улизнуть отсюда и поскорее избавиться от общества так называемого жениха. Но он позвонил в офис и отменил все встречи, назначенные на сегодня, что, конечно, не могло остаться незамеченным окружающими.

Энрике Сантос никогда не отменял своих решений. Обладая фантастической работоспособностью, он всегда шел до конца во всем, за что бы ни брался. Но сегодня у него другие задачи. Он хорошо понимал, что делает.

Наконец ее испытание подошло к концу. Энрике встал и улыбнулся многозначительной интимной улыбкой.

— Я думаю, тебе хотелось бы пройтись по магазинам, дорогая. У нас иногда встречаются весьма занятные вещицы.

— Я ни в чем не нуждаюсь, У меня есть все необходимое, — резко ответила Филиппа.

Ее гардеробная в доме деда была забита одеждой до отказа. Сегодня, приняв решение выйти замуж за Энрике Сантоса, она поддалась на уговоры Роситы и переоделась в очаровательные льняные брючки, прошитые тончайшей нитью люрекса, и топ, украшенный ручной вышивкой. Потребовалась бы уйма времени, чтобы хотя бы просмотреть все платья, костюмы и блузки, висящие в шкафу плотными рядами. Энрике недоверчиво рассмеялся.

— Мне казалось, что не родилась на свет такая женщина, у которой достаточно одежды.

— Я не интересуюсь одеждой, — беспечно ответила она.

Он снова рассмеялся.

— Тогда ты настоящий раритет! Впрочем, — его голос приобрел заговорщицкие нотки, — если ты и не интересуешься одеждой, Филиппа, зато все окружающие очень интересуются тобой…

Его глаза пристально скользнули по ее фигуре, отмечая полные груди, подчеркивающие стройность талии.

Она непроизвольно одернула кофточку, словно это могло помочь спрятаться от его глаз.

— Ты всего лишь дашь мне возможность лучше понять тебя, — мягко сказал Энрике и провел тыльной стороной ладони по ее щеке. — Я хотел бы сам выбрать тебе кое-что в подарок. Позволь мне воспользоваться привилегией жениха.

— Я же говорю тебе, у меня всего достаточно!

Она отвернулась от него, пытаясь восстановить дыхание.

— Кое-что специальное, — вкрадчиво продолжал он, не обращая внимания на ее слова, — для нашей свадебной ночи.

Филиппа замерла, потом, закусив губу, послушно кивнула.

— Что делать, если ты настаиваешь…

Энрике удовлетворенно рассмеялся.

— Да-да, я настаиваю, моя малышка.

Он привел ее в самый фешенебельный бутик Валенсии. Судя по подобострастному поведению менеджера, совершенно очевидно, что Энрике Сантос здесь весьма известный и уважаемый клиент.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, для какого сорта женщин он покупал здесь подарки!

Конечно, ассистентка менеджера вела себя чрезвычайно предупредительно по отношению к ней, но не было никакого сомнения, кто для нее главный клиент.

Филиппа молча позволила ей себя обмерить и равнодушно смотрела на мелькавшие перед ней воздушные комплекты из кружев, даже и не думая делать выбор.

Она все равно никогда не наденет ни одного из них. Ее свадебная ночь будет короткой и вряд ли приятной.

Зато Энрике казался весьма довольным покупкой.

— А теперь давай пойдем в бутик к моему знакомому дизайнеру, — настойчиво сказал он.

— Спасибо, нет, — с нотками безразличия ответила Филиппа. — Я же говорила тебе, у меня все есть.

— Ну сделай мне приятное. Давай купим тебе одну-единственную юбку, в которую ты сразу переоденешься. Уже второй день ты надеваешь брюки. А я предпочитаю видеть женщин в юбках.

— Какой сюрприз! К несчастью для тебя, я вообще не ношу юбок, — ответила она с сухой усмешкой на губах.

Энрике нахмурился.

— Что это значит?

— Только то, что я сказала.

— Но вчера вечером ты была в платье!

— Оно было длинным, — коротко ответила Филиппа и переменила тему.

— Я уверен, у тебя должны быть очень красивые ноги — длинные, стройные, прекрасной формы. Я вижу это.

Филиппа молча посмотрела на него с любопытством:

— Неужели? Ты что, умеешь просвечивать людей рентгеновскими лучами?

Энрике снисходительно улыбнулся.

— Ну ладно, если ты считаешь ноги своим не самым сильным местом, это еще ничего не значит.

Филиппа ничего не ответила, но с силой прикусила нижнюю губу.

— Итак, давай купим юбку, и я вмиг развею все твои страхи.

— На сегодня с меня довольно магазинов, они мне надоели.

Брови Энрике взлетели вверх. Он не знал ни одной женщины, которой бы наскучили магазины, особенно когда за нее платит кто-то другой. Кармен, например, обожала водить его по ювелирным лавкам. Не было ни одной модной коллекции украшений, мимо которой она прошла бы мимо. Энрике, впрочем, понимал, что для нее эти драгоценности своего рода гарантия безбедной старости, когда она уже не сможет привлекать к себе богатых любовников.

Возможно, Филиппа, с детства воспитанная в роскоши, смотрит на вещи несколько по-другому.

— Будь я проклят, если тебе скучно со мною. Как же тебя развлечь?

Филиппе не понравились интимные нотки в его голосе, и, сделав вид, что не понимает его намеков, она молча пошла по тротуару.

— Я хочу осмотреть город, — внезапно сказала она.

Приедет ли она снова в Валенсию? Пока есть возможность, надо все посмотреть. Острая боль пронзила ее. Это город ее отца. Здесь он вырос и провел юность. В ее жилах текла его испанская кровь. И вот впервые она идет по испанской земле. Грусть и горечь наполнили ее.

— Осмотреть город? — удивился Энрике. — Да ты, наверное, сто раз уже все видела!

Она уставилась на него.

— Я никогда раньше не бывала в Испании и вижу Валенсию в первый раз.

Энрике с неодобрением посмотрел на нее. Его беспокоили слова Диего о том, что мать Филиппы не захотела воспитывать ребенка в стране покойного мужа. Неужели дело дошло до того, что она запретила дочери даже бывать здесь? И вот в результате девушка не говорит по-испански, не знает своих корней. А он-то полагал, что, хотя Диего и скрывал внучку от всех, она все-таки периодически приезжала сюда на каникулы.

— Прекрасно, — решительно заявил Энрике. — Сейчас лучшее время, чтобы увидеть наш древний город.

В результате они провели день, как туристы, впервые приехавшие в незнакомое место. Посетили красивейший собор, действующий аж с тринадцатого века, дворец Агуас, построенный в стиле барокко, побывали в местном музее искусств, известном картинами Мурильо, Сурбарана и Эль-Греко.

Филиппа чувствовала себя легко и просто рядом с таким эрудированным и веселым гидом, как Энрике, с удовольствием выполнявшим роль гостеприимного хозяина. Но вся ее радость улетучивалась при мысли, что очень скоро она уедет и никогда больше его не увидит.

И сколько ни смотри на него украдкой, а то и прямо в глаза, все равно на всю жизнь не насмотришься. Надо мужественно смотреть правде в глаза. Опьяняющее удовольствие от общества Энрике всего лишь краткий эпизод в ее жизни. И вообще, Энрике Сантос, от одного взгляда или прикосновения к руке которого ее бросает то в жар, то в холод, всего лишь случайный встречный.

В следующие две недели Филиппа входила в свою роль — она невеста Энрике Сантоса, во всеуслышание провозгласившего, что он женится на наследнице Диего Авельяноса и берет в свои руки его империю.

Она намеревалась честно выполнять то, что от нее требуется, — обедать в фешенебельных ресторанах, ужинать в ночных клубах, быть уступчивой, внимательной, создавать видимость близости между ними, когда кто-то смотрит на них, — но не могла.

Каждый раз, когда он заезжал за ней на своем роскошном красном «феррари», она ощущала, будто все тело пронизывает разряд электрического тока. Филиппа старалась изо всех сил не выказывать своих чувств, делая каменное лицо, хотя и видела, что это злит его.

Впрочем, почти в такой же степени, как и веселит.

— Моя ледяная королева, — мягко сказал он однажды вечером, когда она в очередной раз увернулась от его приветственного поцелуя и его губы лишь слегка коснулись ее щеки, — скоро придет мой час. С каким же наслаждением я заставлю тебя плавиться в моих объятиях!

Она хотела бы думать, что женитьба на ней имеет единственную цель — получить капитал Авельяноса, но он постоянно доказывал обратное. И находил в этом удовольствие!

— Ты растрепал мою прическу, Энрике, — огрызнулась Филиппа.

— То ли еще будет, — ответил он, поддразнивая ее. — А сегодня вечером предлагаю тебе потанцевать. Не дождусь, когда я смогу снова держать тебя в своих объятиях, дорогая.

Она обернулась, почти споткнувшись, и резко бросила:

— Я не танцую.

Энрике рассмеялся.

Каждую ночь после сумбурно промелькнувшего дня она просыпалась в холодном поту с острой мыслью: на что она решилась пойти, что делает со своей жизнью? Тяжелые сомнения постоянно одолевали ее. И только цель получить деньги поддерживала волю. Она должна вытерпеть все, пока деньги не окажутся в банке.

А потом она оборвет все нити и убежит…

Убежит далеко-далеко от демонов, жалящих и преследующих ее неотступно.

— Я и не собирался тащить тебя на дискотеку, — уверил ее Энрике. — Я понимаю, что такие места не в твоем вкусе. Мы пойдем в другое место. Тебе понравится, я уверен…

Филиппа поджала губы.

— Я уже сказала, что не танцую.

Энрике окинул ее ленивой, дразнящей улыбкой, в которой блеснули озорные чертики.

— В таком случае убедить тебя в обратном мой долг.

Кончиками пальцев он легко коснулся ее ладони и усмехнулся, когда она резко отдернула руку.

Теперь он знал, чего она боится больше всего его прикосновений. Она борется со своим желанием ответить ему взаимностью, и им предстоит нешуточная битва. Он хорошо это понимал, впрочем ни на минуту не сомневаясь в победе.

В весьма сладостной победе. Ведь ему пришлось унизиться до немыслимой ситуации он собирается жениться на женщине, согласившейся лечь с ним в постель, как она сама откровенно, бесстыдно призналась, только ради капитала, который дед переведет на ее банковский счет. Подумать только! Зато, когда одержит верх, он будет смаковать свою победу бесконечно долго.

Филиппе ничего не оставалось, как надеть обычную маску на лицо и, стиснув зубы, продолжать плыть по течению…

На сей раз Энрике привез ее в небольшой, интимный, но вполне фешенебельный ресторан, расположенный на крыше высотного здания. Весь город множеством разноцветных огней сиял перед ними как на ладони.

— Я не танцую, — повторила она свою пластинку.

— Попробуй, — мягко предложил он.

В его глазах блеснул задорный и настойчивый огонек.

Филиппа молча подчинилась.

Энрике вывел ее в центр небольшого танцевального зала. Музыканты исполняли песню о любви, и она почувствовала, как ее тело деревенеет от страха уже совсем по другой причине, не имеющей ничего общего с перспективой танцевать.

Руки Энрике обхватили ее спину, скользнули вниз и крепко обняли за талию, Кожа под тонким длинным сапфирово-синим платьем словно загорелась от его прикосновений, пульс застучал в висках. Она продолжала стоять неподвижно, и ноги заныли от напряжения.

— Положи мне руки на плечи, дорогая.

Его теплое дыхание, коснувшееся уха, заставило ее задрожать. Он находился слишком близко. Долгое сильное тело почти прижалось к ней вплотную, плечо к плечу, бедро к бедру.

Не думай! Не чувствуй! — с отчаянием утопающего приказала себе Филиппа.

Она осторожно подняла руку и медленно положила ему на плечо. Под шелковистой тканью вечернего костюма она почувствовала твердые сильные мускулы и еще больше напряглась.

— Расслабься, — шепнул он ей, и легкими движениями бедер заставил повторять за ним движения танца.

Какое-то время она следовала за ним негнущимися деревянными ногами.

— Расслабься, — снова скомандовал он.

Филиппа неловко попыталась повторить его движение. Ее спина покрылась испариной, она вскрикнула и вырвалась от него.

— Я не могу! Не могу танцевать!

Она бросилась к их столику и с облегчением расслабилась, лишь откинувшись на спинку стула.

Энрике сразу же оказался рядом.

— Что, черт побери, все это означает?!

В его голосе слышалось неприкрытое раздражение.

— Я же говорила тебе, что не танцую, — бросила она в ответ.

— Не можешь или не хочешь?! — Он сел на свое место, достал из ведерка со льдом бутылку шампанского и разлил его по бокалам. — Когда мы поженимся, я буду давать тебе уроки.

Энрике осушил свой бокал и поставил его на стол.

— Ты уже начал…

Филиппа сделала глоток. Никогда Энрике Сантос не будет учить ее танцевать, никогда. И ничему другому.

Незаметно под столом она потерла ноющие мышцы бедра, чтобы уменьшить нарастающую боль.

Наступило утро дня свадьбы. Филиппа прижала телефон к уху.

— Вы уверены? Вы абсолютно уверены?

— Да, мисс Гленвилл. Абсолютно. Сумма в пятьсот тысяч долларов переведена на ваш счет.

— А может кто-либо распорядиться деньгами, например, снять их со счета или перевести, без моего ведома? — недоверчиво спросила она.

— Конечно нет, — ответил явно шокированный голос работника нью-йоркского банка.

Это самый счастливый день в моей жизни! Теперь мы с мамой можем начать новую жизнь!

Филиппа ликовала. Она сделала это! Она получила то, к чему стремилась! Конец нищете, долгам и вечным лишениям, испытываемым Джейн все последние двадцать пять лет.

Осталось как-то пережить следующие двадцать четыре часа. А потом она снова вернется домой, к своей обычной нормальной жизни.

Если я сделала самое главное, то смогу пройти и через оставшееся испытание!

— Сеньорита, могу я начать одевать вас к свадьбе? — Голос Роситы, постучавшейся в дверь, вернул ее к реальности. — Дон Диего хочет, чтобы вы спустились вниз как можно скорее.

Филиппа согласно кивнула. Начался длинный процесс одевания в свадебные одежды. Победоносная легкость исчезла, уступив место удушающему напряжению. Она села напротив зеркала, и Росита умело уложила ее пышные, блестящие, отливающие бронзой волосы вокруг головы. Из зеркала на нее смотрела бледная девушка с широко распахнутыми глазами.

Интересно, как долго будет продолжаться эта пытка? — думала она, стоя возле жениха.

Несмотря на то, что торжество решили обставить просто и скромно, в узком кругу, Филиппе казалось, что церемонии не будет конца. Она едва смогла выдавить из себя полагающиеся слова согласия.

Теперь она на самом деле стала его женой! Здесь и сейчас. Кольцо на пальце сверкало. Ее охватила предательская слабость.

Это ничего не значит! Завтра он отправит меня в Нью-Йорк, пожелав счастливого полета. Он ведь получил то, что хотел, — компанию деда, и будет рад увидеть мою спину. Лично я никогда не входила в его планы.

Ее тубы плотно сжались. Три дня назад Диего Авельянос снова вызвал ее к себе. Они с Энрике только что вернулись с очередного мероприятия. На этот раз это был концерт. Филиппа чувствовала себя счастливой, слушая любимые произведения Бетховена в исполнении прекрасного оркестра. Выходя из зала, она импульсивно обернулась к Энрике.

— Спасибо. Я получила огромное удовольствие.

Ее лицо сияло, глаза лучились от счастья.

Он остановился и посмотрел на нее сверху вниз.

— Я рад, что доставил тебе удовольствие. На этот раз в его словах не звучало никакой иронии.

На мгновение их взгляды скрестились. В ушах Филиппы продолжали звучать громкие, мятущиеся аккорды Девятой симфонии Бетховена. Ее сердце испытывало то же смятение, что несла в себе великая музыка.

В этот момент что-то, не передаваемое словами, произошло между ними. Ей захотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, и она даже пожалела, что никогда не станет ему настоящей женой.

Но ее сожаление быстро улетучилось после двухминутного разговора с дедом.

— Есть кое-какие вещи, о которых ты должна знать, — начал он своим противным скрипучим голосом. — После того как ты станешь женой Сантоса, тебе необходимо научиться вести себя так, как это делают настоящие испанские жены. Прежде всего — послушание, которое полностью у тебя отсутствует. — Он смотрел на нее своими бездушными глазами василиска. — Не надейся на привилегии, связанные со мною. И не думай, что раз муж находит тебя красивой и сексуально привлекательной сегодня, то это будет всегда.

Филиппа стояла перед ним, упрямо опустив голову и стиснув зубы. Он усмехнулся.

— Запомни, девочка, в Испании мужчина, становящийся мужем, остается, прежде всего, мужчиной. Его жена должна знать свое место. То есть быть спокойной и тихой. У Энрике Сантоса сейчас две любовницы. Одна из них — известная модель, которая отдается каждому, кто платит хорошие деньги, а другая — профессиональная проститутка. Вряд ли он расстанется с ними ради тебя, — Старик сделал многозначительную паузу. — И если я услышу от тебя какие-то жалобы или причитания по этому поводу, ты сильно пожалеешь об этом! Поняла?

Она поняла. Холодная дрожь пронзила тело.

Какое счастье, что она выходит за него замуж не на самом деле! Но если она хочет получить деньги для матери, то должна пройти через фарс свадебной церемонии.

Не одна любовница, а целых две! Ее губы скривились. Ай-ай-ай! Как тяжело бедному Энрике Сантосу! Что ж, если для испанских мужчин это — стиль жизни, то ей все это никак не подходит!

Звук вылетевшей пробки из бутылки шампанского заставил ее подпрыгнуть, ударив по натянутым нервам. Слуга разлил шипящую жидкость по высоким бокалам. Филиппа отпила из своего бокала и осмотрелась.

Мир денег, процветания, кричащей роскоши, подумала она. Уже почти три недели я нахожусь здесь. Как же хочется домой! Скорее домой, к маме, в их жалкую квартирку. Если бы Энрике Сантос увидел место, где она выросла, его хватил бы удар! Он-то думает, что женится на наследнице Авельяноса. Вот потеха! Какая смешная и нелепая шутка!

Но самая главная шутка ожидает его сегодня ночью. Хотя ей вовсе не до смеха!

Филиппа сидела в кресле стиля Людовика XV с закрытыми глазами. Шампанское было выпито.

Только что она закончила принимать поздравления прислуги, которые болезненно подействовали на нее своей сдержанно-вежливой искренностью. Энрике, ее новоиспеченный муж, вместе с какими-то незнакомыми мужчинами с важными лицами час назад удалился в кабинет деда, где должно было произойти главное событие дня — подписание заключительных документов о слиянии двух компаний.

Росита помогла Филиппе снять длинную фату, свадебное платье цвета слоновой кости и переодеться. Она вновь надела свою собственную одежду, в которой приехала сюда. Как ни старалась служанка уговорить ее примерить что-нибудь из огромного гардероба, где для медового месяца было приготовлено множество нарядов, все было бесполезно.

Еще вчера вечером Филиппа уложила свою небольшую дорожную сумку, прежде всего, позаботившись о косметичке, где лежал ключ от ячейки камеры хранения в аэропорту Валенсии. Потом позвонила Джеки, предупредила, что приедет в течение двух ближайших суток, и попросила передать маме привет и слова любви. С самого дня отъезда она не говорила с Джейн, потому что боялась голосом выдать себя, но не сомневалась — верная подруга позаботится о матери в ее отсутствие.

Бронзовые часы на камине, тихонько тикая, отсчитывали секунды. В полной тишине Филиппа могла отчетливо слышать гулкие удары своего сердца.

Господи, дай мне силы пережить сегодняшнюю ночь! — молилась она про себя.

До нее донеслись звуки открываемой двери и шум голосов. Филиппа открыла глаза.

Посетители, закончив дела, покидали виллу. Значит, пришла пора Энрике перейти к следующему пункту повестки дня — медовому месяцу в обществе молодой жены.

Она различила голос Энрике, отрывистое покашливание старика Авельяноса и его тяжело шаркающие удаляющиеся шаги.

Сегодня он провернул удачную сделку, подумала она. Пристроил свою компанию, а заодно и постылую внучку.

И снова сердце болезненно защемило от тоски. Она невольно вспомнила свои так и не сбывшиеся детские мечты. Как часто, еще ребенком, она воображала своего сильного доброго отца, называющего ее обожаемой принцессой, а маму — любимой королевой. Представляла их вместе, молодых и счастливых.

Но эти мечты не сбудутся никогда. Он ведь умер еще до ее рождения.

Из горла вырвалось судорожное рыдание. Ну почему все так грустно?!

— Ты готова? — напряженный решительный голос Энрике прервал ее мрачные мысли.

Филиппа вскочила на ноги.

— Да, — ответила она и пошла ему навстречу.

Они разместились на заднем сиденье огромного дедовского лимузина. Филиппа постаралась забиться в дальний угол, чтобы ее почти не было видно, а Энрике занял противоположное место у окна.

Машина плавно тронулась с места. Всю дорогу они молчали, что вполне устраивало Филиппу. Ей не о чем говорить с этим человеком. Завтра она уедет и никогда больше его не увидит. Он всего лишь случайный прохожий в ее жизни.

— Хочешь выпить?

Филиппа закрыла глаза и отрицательно покачала головой. Энрике открыл бар, достал одну из бутылок и налил себе содержимое в небольшой хрустальный стакан. В воздухе запахло виски. Он залпом осушил стакан, поставил его на место и захлопнул крышку бара.

— Как ты себя чувствуешь?

Она пожала плечами.

— Все хорошо.

Энрике откашлялся, одним быстрым движением ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Душа Филиппы ушла в пятки. Сама того не желая, она искоса наблюдала за ним.

Он поднял руку, растрепал свои темные шелковистые волосы, вызвав в ней целую бурю опасных эмоций, и, к счастью, совсем не обращая на нее внимания, уставился в затемненное стекло окна.

Неожиданно в тишине прозвучал его уставший голос:

— Господи, как я рад, что все, наконец, закончилось!

После этих слов ее эмоции вмиг улетучились. Значит, он рад, что все позади. Прекрасно! Она тоже очень рада. Рада еще больше, чем он. Просто дальше некуда, как рада! Ее губы плотно сжались, и она отвернулась к окну.

— Ну не дуйся, Филиппа! — услышала она его дразнящий голос. — Тяжелое испытание позади, слава Богу. — Затем тем же дразнящим тоном спросил: — А ты получила свои деньги?

Филиппа различила нотки осуждения в его интонации. А как же многомиллионный контракт, подписанный час назад и сделавший его одним из самых богатых людей в Европе? — с недоумением подумала она, но вслух произнесла:

— Конечно.

— Тебе они не нужны. Я дам тебе все, что только пожелаешь.

Она промолчала.

Энрике снова тяжело вздохнул.

— Филиппа, теперь самое время обо всем поговорить. Мы поженились. И не нужно, чтобы между нами что-то стояло. Твой дед теперь ни при чем. Он нас не касается. Наше дело, чтобы наш брак вступил в силу и стал успешным. Нам обоим предстоит сделать ряд усилий для этого. Я полностью готов со своей стороны и жду от тебя взаимности. Как только наш медовый месяц закончится, мы полетим в Нью-Йорк к твоей матери и наладим наши отношения. Как бы она ни относилась к своему свекру, надеюсь, меня она воспримет иначе.

Она тебя никогда не увидит, подумала Филиппа. Она даже не узнает о твоем существовании!

— А сейчас давай обсудим, где мы будем жить, — продолжил Энрике. — Для начала я предлагаю тебе мой особняк в Валенсии. Конечно, мы можем приобрести дом и в Нью-Йорке, чтобы было, где жить, когда тебе захочется съездить повидаться с родными. Но со временем надо будет подумать о постоянном месте. Я бы хотел купить виллу на каком-нибудь острове. Там мы будем чувствовать себя свободными.

— Прекрасно, — ответила Филиппа, лишь бы что-то сказать.

Сегодня вечером, после ужина, я открою ему всю правду о себе и положу конец этому фарсу.

Энрике сдался. Он изо всех сил старался вести себя в рамках приличия. Но с него довольно. Он работал как каторжный с того самого дня, как Диего Авельянос сообщил ему о своих планах. Слияние двух крупных компаний нельзя провести за один присест. Многое надо было продумать и предусмотреть. Тем не менее, он находил время для Филиппы, возил ее повсюду, учитывая, что их совместное появление на публике входит в часть плана. Деловое сообщество должно было сделать правильные выводы о реальности происходящих перемен.

И что он видит в результате?! Холодное, замкнутое лицо, расчетливое, контролируемое поведение.

Наверное, все дело в английской крови, текущей в ней, раздраженно подумал Энрике.

Единственный раз, когда он увидел в ней проблеск искренней радости и энтузиазма, был вечер после концерта. В тот день ее бархатные глаза сияли, и, как ему показалось, она посмотрела на него по-другому… Но это продолжалось лишь мгновение. Или, может быть, он только придумал то, что хотел видеть.

Зато как она чувствительна к его прикосновениям! Он знал, что может вызвать у нее дрожь простым касанием пальцев. Вот ключ, который поможет ему завоевать ее душу, заставит ее довериться и раскрыться перед ним, как бы она ни сопротивлялась.

Энрике взглянул на нее. Она все еще смотрела в окно, игнорируя его присутствие. Ну и пусть. Зато так он может беспрепятственно любоваться ею. Его искушенный взгляд ценителя женской красоты подмечал все особенные прелести, начиная от милых припухлых губ, высокой полной груди и кончая длинными стройными ногами. Каждая черточка в ней дышит особенным неповторимым шармом.

Впервые за день Энрике расслабился и почувствовал истому во всем теле. Сегодня он поставил печать качества на своем долгом пути восхождения от уличного безродного мальчишки до немыслимой вершины. И он знал, как отпразднует свою победу.

Он закрыл глаза, воображая, с каким наслаждением будет обнимать сидящую рядом женщину сегодня ночью.

— Что все это значит, где мы? — резко спросила Филиппа.

— В порту, — ответил Энрике.

— Где?

— В порту, здесь мы сядем на яхту.

— На яхту?

Энрике косо посмотрел на нее. И что она так беспокоится? — подумал он.

Филиппа смотрела в окно широко распахнутыми глазами. По пути она не обращала внимания на дорогу, отвлекаясь от происходящего мечтами о том, как они с Джейн заживут в самом скором будущем. И теперь вместо центра Валенсии, где она завтра утром легко могла бы взять такси до аэропорта, машина остановилась на набережной рядом с огромной светящейся яхтой.

Шофер распахнул перед ней дверцу и отступил назад, давая дорогу. Филиппа вышла, с трудом управляя затекшими ногами, и огляделась.

Размеры белоснежного судна поразили ее. Казалось, это не яхта, а настоящий океанский Лайнер. Широкие сходни гостеприимно ждали гостей.

— Пойдем.

Энрике взял ее под руку.

— Я не хочу никуда подниматься. Почему мы сюда приехали?

Губы Энрике сжались. Неужели старик не удосужился сказать внучке о своем последнем приобретении?

— Это новая игрушка твоего деда. Он дал ее нам напрокат на весь медовый месяц.

— Я думала, мы проведем ночь в Валенсии, — сказала она упавшим голосом.

— Зачем? — возразил Энрике. — Мы можем прямо сейчас выйти в море.

Лицо Филиппы окаменело. Видя, что она не проявляет даже поверхностного интереса к яхте, Энрике решительно подтолкнул ее к трапу. Он не желал слушать никаких возражений со стороны молодой жены.

Она слегка покачнулась, и Энрике мгновенно подхватил ее на руки, победно улыбнувшись.

— Я перенесу тебя через порог, — усмехнулся он, глядя в ее лицо, и быстро поднялся по ступенькам.

Филиппе ничего не оставалось, кроме как подчиниться обстоятельствам. Энрике поставил ее на палубу и что-то сказал по-испански человеку, стоявшему рядом.

Филиппа сразу же одернула кофточку и попыталась привести чувства в порядок.

— Дорогая Филиппа, позволь представить тебе капитана Педроса, — спокойно сказал Энрике.

Филиппа с любопытством посмотрела на высокого мужчину средних лет в белоснежной форме с золотыми нашивками и шкиперской бородкой.

— Добро пожаловать на борт, сеньора Сантос. Надеюсь, путешествие вам понравится.

— Спасибо, — промурлыкала она незнакомым самой себе голосом и подумала: вряд ли прогулка будет приятной.

Скорее бы она закончилась.

— Если вы готовы, я отдам приказ к отбытию.

— Спасибо, — ответил Энрике и протянул руку Филиппе. — Давай осмотримся.

Его пальцы крепко сжали ее руку, и она покорно последовала за ним.

Ей надо было поскорее привести мысли в порядок. Как опрометчиво она предположила, что проведет эту ночь в Валенсии! Вместо этого они оказались на роскошной яхте! Ну что ж? Какая разница, где закончится ее нелепое замужество, здесь или где-нибудь еще! Она поставит точку еще до завтрашнего утра.

Несмотря на намерение оставаться равнодушной, глаза Филиппы непроизвольно расширились от изумления, когда они осматривали яхту. Внутреннее убранство не поддавалось описанию. Кругом, куда бы ни упал взгляд, она видела бархат, шелк, панели из ценнейших пород дерева, кожаную обивку, золотые канделябры, роскошные восточные ковры на полу, необычные украшения на стенах.

Сколько же может стоить все это великолепие — ошеломленно подумала она, — не говоря уже о стоимости самой яхты?!

По мере того как любезный капитан продолжал демонстрировать им все новые достоинства, настроение Филиппы опускалось все ниже.

Как Энрике назвал яхту? Последняя игрушка Диего Авельяноса?..

Они стояли на верхней палубе, и она с тоской смотрела на удаляющийся берег, на мощные волны, рассекаемые носом судна. Судно полным курсом шло в открытое море.

Тем временем Энрике внимательно изучал ее лицо в ореоле развевающихся от ветра волос. Оно было бесстрастно и не выражало никаких эмоций.

Какой же испорченной надо быть! — с досадой подумал он. Стоит на роскошной яхте, построенной по последнему слову техники, и не испытывает ни малейшей радости!

Он мысленно вернулся к босоногим дням своего детства, когда никто не заботился о нем. Своим трудом ему удалось достичь немыслимых высот — стать президентом крупнейшей компании в Европе. А теперь вот он женился на внучке самого Диего Авельяноса.

Что ж… надо продолжать начатое…

 

8

Шампанское пенилось в бокале Филиппы, издавая слабое шипение. Она отпила глоток. Энрике сделал то же самое, сидя напротив нее за длинным столом из черного дерева, инкрустированного золотом. От букетов из лилий, украшавших обеденный зал, исходил круживший голову тончайший аромат. Четыре стюарда в униформе стояли навытяжку вдоль стола, готовые в любое мгновение выполнить малейшее желание молодоженов.

И только ровный приглушенный звук мотора где-то глубоко под ними указывал на то, что они действительно находятся на борту судна. Окна комнаты были занавешены черным бархатом с вытканными золотом вензелями, как и на толстом шерстяном ковре под ногами Филиппы.

Она сосредоточилась на еде, такой же дорогой, как и все вокруг.

— У тебя есть еще какие-нибудь пожелания? — прервал гнетущее молчание Энрике.

— Нет, спасибо. Я уже сыта, — ответила Филиппа более скованным голосом, чем хотелось бы.

Ей очень трудно было держаться непосредственно и оживленно, так как все тело, казалось, стянуто в тугой морской узел от внутреннего напряжения.

Надо сказать ему обо всем. Прямо сейчас. И положить конец ужасному фарсу. А потом пойти спать. Одной. И пусть яхта поворачивает к берегу.

Она жалела, что до сих пор не решилась на разговор. Зря она не остановила его раньше, перед тем как он, извинившись и сославшись на то, что ему надо отдать какие-то распоряжения, удалился, оставив ее одну. Долгое время она гуляла по палубе, пока не появился стюард, вежливо спросивший, когда начинать сервировать стол к ужину. Филиппе ничего не оставалось, как отдать необходимые распоряжения.

Боже, я, кажется, уже вхожу в роль послушной испанской жены! — подумала она. Начинаю почтительно относиться к мужу.

К мужу… Слова эхом прокатились в ее сознании. Наверное, я просто пребываю в шоке, продолжала размышлять Филиппа, механически поднося вилку ко рту. Неужели можно в здравом уме представить такую ситуацию? Я сосредоточилась на деньгах, а все остальное выбросила из головы. Но вот нелепая история стала реальностью. Я вышла замуж за Энрике Сантоса, который сейчас сидит напротив меня, и до сих пор не решаюсь сказать ему правду.

Тогда скажи ее прямо сейчас!

Надо отослать команду, а потом просто открыть рот и произнести: «Я уезжаю завтра утром».

Вместо этого ее ум переключился на другие наблюдения.

Интересно, что думают эти матросы про новоиспеченных молодоженов, ужинающих в полном молчании как ледяные истуканы? Думают ли они о чем-нибудь вообще? И какое мне до них дело? А вообще-то, люди ли они? У них такое каменное выражение лиц, что можно подумать, что это роботы. Она с трудом удержалась от нервного смешка и постаралась быстро переключить внимание. В ее поле зрения попал интерьер комнаты.

Что за умник декорировал этот зал? Найти бы его и расстрелять, зло подумала она. Ухлопать столько денег, чтобы получить такой отвратительный результат! Это просто преступление! Решительно все вокруг ей не нравилось.

Энрике наблюдал через стол, как пренебрежительно скользит ее взгляд по комнате.

Она что, выискивает вокруг недостатки, считает, что здесь недостаточно роскошная обстановка для ее персоны? — с неприязнью подумал он. Даже есть перестала.

Решительным жестом он отодвинул от себя тарелку. У него пропало желание сидеть за одним столом со статуей, всячески демонстрирующей недовольство браком, заключенным против ее воли. Встав, он протянул ей руку, плотно сжав губы.

— Пойдем.

Филиппа недоуменно подняла глаза. Мгновение она колебалась. Но только мгновение, потому что ей безумно хотелось поскорее уйти из этого отвратительного зала. Кроме того, ей необходимо поговорить с ним.

Когда они подошли к выходу, один из стюардов предупредительно распахнул перед ними дверь, и Филиппа поспешила вслед за Энрике по толстому ковру, устилавшему широкий длинный коридор. Наконец в конце коридора он открыл какую-то дверь и придержал перед нею. Она сделала шаг и оказалась в спальне.

Стены комнаты покрывали панели из красного дерева, а в центре возвышалась гигантская кровать, задрапированная золотистым шелком. Хрустальные светильники на стенах создавали интимный полумрак.

Она испуганно осмотрелась. Скажи ему прямо сейчас! Сделай это!

— Я должна кое о чем сообщить тебе, — решительным голосом начала она.

— Как замечательно! Моя невеста заговорила.

Его сарказм заставил ее гордо вскинуть подбородок.

— Тебе следует знать, что завтра утром я улетаю в Нью-Йорк. И собираюсь сразу же подать на развод.

Энрике безмолвно смотрел на нее. Ни одна жилка не дрогнула на его лице. От ледяного взгляда стальных глаз у нее затряслись руки.

— Ты ошибаешься.

Ответ прозвучал коротко и спокойно, но по телу Филиппы пробежали мурашки.

— Я не собираюсь оставаться здесь с тобой, — почти закричала она срывающимся голосом.

— Дозволено ли мне узнать, что заставило тебя сделать такое… неожиданное заявление?

Она взяла себя в руки и ответила почти спокойно:

— Мне кажется, ответ и так очевиден! Истинная цель твоей женитьбы — компания моего деда. Ты ее достиг, так что теперь нет никакой необходимости в продолжение нашего брака.

— Весьма интересный, но фатально ошибочный анализ.

— Почему?

— Потому, — произнес Энрике тем мягким голосом, который непонятно как заставлял ее трепетать. — Тебе посчастливилось обладать очарованием, не имеющим отношения к унаследованной от Диего Авельяноса ДНК. Очарованием, которым я собираюсь насладиться сполна.

Он сделал шаг по направлению к ней с выражением в глазах, не оставляющим никакого сомнения в том, какое очарование он имел в виду.

Филиппа отшатнулась.

— Не двигайся! — с отчаянием воскликнула она.

Он остановился.

— Никогда не приказывай мне, дорогая. Я не слишком хорошо реагирую на это.

Она мгновенно нашлась:

— Если тебе понадобился секс, позвони одной из своих любовниц!

Энрике замер на месте.

— Кому?

— Ты прекрасно меня понял — своим любовницам! Все знают, что у тебя их две, и одному Богу известно, сколько их вообще. Вызывай кого хочешь, а ко мне не приближайся!

Его глаза округлились:

— Скажи, пожалуйста, кто снабдил тебя столь ценной информацией?

— О, Диего подробно поведал мне о твоих выдающихся успехах в его предсвадебной лекции. Он отнюдь не хотел сказать о тебе ничего дурного, а просто объяснял, как должна вести себя настоящая испанская жена, когда узнает о любовницах мужа!

Энрике, наконец, понял, в чем причина ее холодности! Ну и удружил ему старик в очередной раз — вбил между ними клин с самого начала!

— Ну хорошо. Давай проясним ситуацию. Я, конечно, не стану отрицать, что у меня были связи с другими женщинами. Я был холост и мог себе это позволить. Но теперь, когда я женился, все будет по-другому. Кроме того, искренне признаюсь: с того момента, как я впервые увидел тебя, мой взгляд не упал ни на одну другую женщину.

Его признания оставили Филиппу равнодушной.

— Как они, бедняжки, должно быть, страдают!

Энрике на мгновение закрыл глаза.

— Мои отношения с этими женщинами не носили никаких обязательств. У Кармен Парейро кроме меня есть еще несколько любовников, которые помогают поддерживать выбранный ею стиль и уровень жизни. А Аурелия Герра…

— Аурелия Герра? Супермодель? — Голос Филиппы прервался. — Это одна из красивейших женщин в мире!

Энрике, в данный момент остро нуждавшийся в чувстве уверенности в себе, был польщен ее удивлением и не заметил ревности и страха в ее интонации.

— Да, — удовлетворенно подтвердил он. — У нее роскошное тело, которое она холит и лелеет как товар, в любой момент готовый к продаже тому, кто больше заплатит. Не сомневаюсь, она легко найдет мне замену, — сухо закончил он.

Филиппа подавила неожиданный приступ ревности при мысли о знаменитой топ-модели и, как ее там зовут, Кармен Парейро. Какое они имеют к ней отношение?

Почему я обсуждаю с Энрике его любовниц? — подумала она. Завтра я собираюсь улететь домой. Мне нет до них никакого дела.

— Теперь я понял причину твоего дурного настроения, дорогая, — сказал он.

— Завтра я улетаю, и мне безразличны твои связи. У меня нет ни малейшего намерения становиться твоей женой.

Глаза Энрике опасно блеснули:

— Могу я снова спросить, что ты собираешься делать дальше?

Филиппа беспомощно огляделась. Вся их маленькая квартирка уместилась бы в одной этой комнате! Скажи ему сейчас же правду о себе, и он сразу отправит тебя паковать вещи!

— Святые Небеса, как я могу даже подумать о том, чтобы быть твоей женой? Мы принадлежим к совершенно разным мирам…

Что-то в его взгляде заставило ее остановиться и вздрогнуть.

Разные миры? Ну да, конечно, мы из разных миров. Безродный уличный мальчишка и избалованная наследница огромного состояния…

— Тем не менее… — искусственная мягкость его голоса вызвала в ней новую волну дрожи, — ты моя жена, Филиппа Сантос! И даже если ты ничего не понимаешь в том, что значит быть испанцем, пойми хотя бы одно: ни один мужчина не позволит своей жене насмеяться над ним и уйти сразу после свадьбы! И тем более никогда — слышишь, никогда… — его взгляд скользнул по ее лицу и фигуре, — перед первой брачной ночью…

Он двинулся к ней, и она не смогла даже пошевелиться. Его взгляд, в котором четко отражалась единственная цель, словно обездвижил ее тело.

Внезапно страх растворился, и мощное непреодолимое желание пронзило ее. Но только на одно мгновение. Филиппа с усилием взяла себя в руки. Таким чувствам не может и не должно быть места. Их заменило тупое вялое решение — раз все так складывается, так тому и быть. Она пойдет до горького конца и завтра утром сядет в самолет.

Стоя неподвижно как статуя, она снова натянула маску непроницаемого равнодушия, уже ставшую привычной для тех случаев, когда он был слишком близко.

Энрике вплотную приблизился к ней и нежно провел тыльной стороной ладони сначала по щеке, потом по белоснежной шее и обнаженному плечу, приспустив тонкую бретельку платья.

Большой палец левой руки тем временем медленно очерчивал линию вокруг ее пухлых дрожащих губ.

Филиппа собрала все силы и замерла, надев на себя воображаемый панцирь.

Она делает вид, что равнодушна к моим прикосновениям. Но, видит Бог, это единственный способ достучаться до женщины, ставшей сегодня моей женой. Когда она будет лежать подо мною, заключенная в объятия, тогда, что ж — пускай размышляет о разных мирах, из которых мы явились. Пусть думает о своих деньгах, перечисленных ей дедом, или о том, что она собирается уйти от меня. Пусть думает, о чем хочет, если, конечно, сможет.

Всеми фибрами своего существа он чувствовал, что она сможет думать только о нем, и ни о чем другом.

Энрике опустил руки. Недолго ей осталось сопротивляться ему. Мягкими шагами он подошел к гардеробу у противоположной стены, открыл дверцу, достал элегантно упакованный сверток, протянул ей и указал на дверь ванной:

— Переоденься!

Филиппа сразу поняла, что внутри свертка ажурный шелковый полупрозрачный пеньюар, который он купил для нее.

Она послушно направилась в ванную. Хорошо, придется стать нелюбимой женой богача, но ненадолго. Острая боль пронзила ее. Как же ей больно! Она даже не представляла, что может быть так больно от одной мысли, что она нелюбимая жена Энрике Сантоса.

Отступать некуда. Все было решено, когда на террасе деда он впервые посмотрел на нее с нескрываемым сексуальным интересом и зажег в ней ответный огонь.

Пришла пора погружаться в его пламя.

Как только дверь в ванную закрылась за ней, Энрике принялся действовать — позвонил стюарду, и тот мгновенно принес бутылку шампанского в ведерке со льдом. Затем занялся собою в ванной для гостей. Он уже побрился перед ужином, теперь осталось раздеться и принять душ.

Его снедало нетерпеливое возбуждение. Тело протестовало против воздержания последних недель. Господи, как он хочет ее! Ни одну женщину на свете он не желал еще с такой силой! Энрике попытался оживить в памяти облик Кармен или Аурелии, но у него ничего не получилось. Одно лицо, одно тело возникало перед его внутренним взором.

Филиппа! Моя жена! Нетерпеливое желание обладать ею, слиться в единое целое охватило его с пронзительной силой.

Рывком он распахнул небольшой ящичек, схватил пригоршню серебристых пакетиков и хищно усмехнулся. Сегодня их содержимое пригодится ему неоднократно.

Тело Энрике напряглось в предвкушении наслаждения, и он стремительно вышел из ванной. Она уже ждала его. Он замер на месте.

Филиппа стояла посреди комнаты, как королева в нимбе роскошных бронзовых волос. Струящиеся локоны волнами падали на обнаженные плечи. Прозрачный шелк пеньюара не скрывал аппетитных изгибов молодого тела, вызывающе высоко поднятых округлых грудей под тонкой тканью.

Удушливая волна желания охватила его.

— Как ты прекрасна! — хрипло выдохнул он.

Филиппа отчетливо услышала страстное нетерпение в его голосе, и ответное чувство охватило ее. Но ненадолго. Наплыв эмоций взмыл вверх и испарился, как небольшое облачко под натиском ветра.

— Я на самом деле прекрасна?

Неужели это она разговаривает с ним, с мужчиной, жаждущим овладеть ею как можно скорее? С мужчиной, от одного взгляда которого у нее кружится голова и слабеет рассудок? Теперь она позволяет ему смотреть на себя, смотреть очень пристально. Только это может спасти ее сейчас. Должно спасти. Она продолжила говорить низким голосом:

— Ты хотел заполучить прекрасную женщину в свою постель, не так ли? Достаточно ли я хороша для тебя, Энрике?

Она скользнула рукой к затылку, приподняла вверх волосы и так повернула голову, что бронзовые волосы запылали в отблесках светильников. Потом провела пальцами по дорогой ткани и откинула пеньюар в стороны, слегка касаясь кончиками пальцев грудей. Все это время она неотрывно смотрела ему в глаза. — Ну как, хороша ли твоя невеста, Энрике?

Он не мог произнести ни слова. Он не дышал, но кровь бурлила в жилах.

Филиппа слегка напряженно улыбнулась.

Ее наполнила холодная отчаянная решимость. Она знала, что поступает жестоко, но это был единственно возможный путь.

Подойдя к кровати, она легла на спину, прижимая полу пеньюара к себе так, что он полностью скрыл ее тело.

— Я достаточно хороша для твоей постели, Энрике?

Он подошел к ней, выражая всем своим видом отчаянные голод, смятение, жажду и готовность овладеть ею.

Он не может устоять перед ней! Ни секунды дольше.

Кто эта женщина?

Сначала она разжигала его сексуальные аппетиты ледяным равнодушием, холодно заявляла, что хочет развестись с ним, хотя еще не высохли чернила на их брачном контракте. А теперь лежит перед ним в позе праматери Евы, выставляя перед ним свое прекрасное, необыкновенно притягательное тело, маня и зазывая.

Энрике смотрел сверху на ее тело, завуалированное прозрачной тканью.

— Покажи мне себя, Филиппа…

В хриплом голосе прозвучали и приказ и мольба одновременно.

Он не замечал странного выражения ее глаз и закушенных губ, глядя лишь на линию груди, живота и бедер…

— Покажи мне…

Филиппа опустила руку, отбросила полы пеньюара в стороны, обнажила тело и молча не отрываясь продолжала смотреть на него пустыми глазами.

В комнате воцарилась тишина. Энрике показалось, что он слышит глухие удары собственного сердца.

Господи… Боже правый…

Он безмолвно уставился на ее ноги, испещренные сетью шрамов, опутывающих нежную кожу от бедер до самых лодыжек. Его невольно охватил ужас.

Филиппа увидела это по выражению его глаз и лица и почувствовала комок в горле. Она резко прикрыла ноги, встала и плотно закуталась в пеньюар. Ее панцирь снова водрузился на привычное место.

— Комедия закончена, — объявила она безжизненным голосом. — Я переночую в соседней комнате. Будь так любезен, отдай приказ о возвращении в порт. Я с утра уеду в аэропорт.

Она сделала шаг по направлению к двери.

Но Энрике поймал ее за руку. Она посмотрела на запястье, за которое он удерживал ее.

— Дай мне уйти, Энрике. Нет никакой необходимости в словах. Прости, что так получилось. Я надеялась, что мы обойдемся без подобных сцен и расторгнем наш смешной брак, не заходя так далеко. Но в результате, — ее голос стал еще более глухим, — я поняла, что не смогу тебя убедить по-другому. А теперь, пожалуйста, позволь мне уйти. Я соберу свои вещи и пойду в другую каюту.

Энрике сел на кровать и увлек ее за собою, продолжая удерживать за руку.

— Филиппа, что случилось? — тихо спросил он.

Она уставилась на золотистый узор ковра, который почему-то начал двоиться в глазах. Немного помолчав, Филиппа заговорила.

— Мне исполнилось пятнадцать, когда я попала в автомобильную катастрофу. За рулем сидел старший брат одноклассника. Он вез нас домой из кинотеатра. Я… не очень помню детали. Все произошло внезапно — какое-то стекло на дороге, то ли выброшенная бутылка, то ли еще что-то, — и нас вынесло прямо на стену. Я была на переднем сиденье, и меня придавило. Я оказалась зажатой в ловушке. Потом спасателям пришлось с большими усилиями извлекать меня оттуда. В больнице… врачи хотели… хотели… — ее голос прервался, — ампутировать ноги. Они сказали, что ноги так повреждены, что ничего нельзя сделать.

Продолжая упорно смотреть на ковер, Филиппа не замечала ни затаенного дыхания мужчины, сидящего рядом, ни того, как внезапно он еще сильнее сжал ее руку.

— Мама не позволила им и потребовала, чтобы они сделали невозможное. И они сотворили чудо. Я долго, очень долго находилась в больнице, много месяцев. Потом как-то все срослось, и я начала передвигаться на коляске. Они говорили, что я никогда не смогу ходить. Но мама сказала, что я буду ходить обязательно. Постепенно, шаг за шагом, я начала учиться ходить заново. Меня поместили в специальную клинику, где занимаются реабилитацией после травм. Все это длилось очень долго. Пришлось сделать еще одну операцию. Я опять была отброшена назад, но мама сказала, что не надо унывать, потому что теперь я наверняка начну ходить. И я пошла.

Узор на ковре принял обычные очертания. Филиппа успокоилась. Энрике слушал, затаив дыхание.

— Единственная проблема — я не могу слишком много ходить и танцевать. Ноги начинают болеть. Зато я могу подолгу плавать, особенно по утрам, когда никто… не может меня увидеть. — Она быстро заморгала. — Мне так повезло. Невероятно повезло. Об этом я узнала в больнице. Другим повезло гораздо меньше. Для меня сейчас главное — не перенапрягаться. Тогда все будет в порядке. А то, что я не смогу выйти замуж, ничего страшного… — Ее голос перешел почти в шепот. — Я уже приняла это как данность. Разве какой-нибудь мужчина захочет жениться на мне, если увидит эти шрамы…

Энрике тихо отпустил ее руку и медленно сполз на ковер к ее ногам. Его темные волосы переливались в бликах светильников как черный атлас. Он положил руки на ее бедра и под тонкой прозрачной тканью пеньюара ощутил неровность иссеченной шрамами кожи. Очень медленно он отодвинул ткань в сторону.

Филиппа попыталась отодвинуть ноги и остановить его, но он, с силой сжав бедра руками, положил ей голову на округлые колени.

Потом медленно, очень медленно и нежно начал гладить бедра, колени, икры и лодыжки, покрытые глубокими шрамами. Так же мягко и медленно он осыпал ее многострадальную кожу ласковыми поцелуями.

Филиппа замерла в полной неподвижности. Она не могла ни дышать, ни думать, она не понимала, что происходит. В ней жило и билось одно лишь сердце. Как он может прикасаться к уродливым шрамам? Неужели ему не противно? Она с болью вспомнила, как однажды все было совсем по-другому.

Его звали Дэвид. Этого парня все знали как отчаянного ловеласа. Однажды он положил на нее глаз, и то, что она отказалась ответить на его ухаживания, подогрело его еще больше. Ей тогда исполнилось двадцать два. Хорошо зная, как выглядят ее ноги, она с опаской относилась к мужчинам. Но Дэвид так настойчиво и красиво ухаживал, что она не устояла и согласилась встречаться с ним. Ей так хотелось быть нормальной девчонкой, иметь парня, влюбиться, в конце концов. Они вместе ходили в кино, на вечеринки, и через несколько недель Филиппа решилась рассказать ему о своем несчастье. Казалось, он отреагировал совершенно спокойно. Все было хорошо до той ночи, когда они впервые остались наедине в его квартире. Она до сих пор помнит его взгляд, как будто это случилось вчера. Странный звук вырвался из его горла, после того как он снял с нее джинсы.

Калека! — так он назвал ее. Значит, вот как каждый мужчина будет думать обо мне…

— Энрике… — Она обхватила его голову руками. Пальцы погрузились в шелковистую массу его волос. — Пожалуйста, не надо…

Он поднял голову и посмотрел на нее.

— Тише, моя родная, тише.

Одним легким движением он обхватил ее ноги под коленями, развернул, мягко опрокинул на кровать и сам лег рядом, плотно прижавшись к ней.

— Энрике… — снова слабым голосом произнесла она.

Он обвел пальцем линию ее губ.

— Сейчас не время говорить, — сказал он, — пришла пора любить.

Энрике чувствовал себя идущим по лезвию ножа. Каждый жест, каждое прикосновение были решающими. Он контролировал каждый свой нерв.

Все только для нее, не для тебя…

С непередаваемой нежностью он целовал ее. Легкими поцелуями его губы касались ее губ, язык осторожно заставил ее рот раскрыться и медленно проник глубже.

Филиппа закрыла глаза, и Энрике понял, что она не в силах бороться с собою. То, что он делает сейчас, — единственный способ достучаться до ее сердца, смести все барьеры и заставить поверить в искренность его отношения к ней.

С ним происходило что-то новое. Дело заключалось не только в том, что он осознанно контролировал свои чувственные физические ощущения, а в том, что в глубине его души родилось какое-то неведомое ему прежде чувство, новое состояние духа. Он сам не смог бы дать ему определение.

Его охватывал гнев на несправедливость судьбы, заставившей так страдать невинное существо, на себя самого за душевную черствость и слепоту, на всех мужчин, заставивших ее считать себя отверженной…

Его губы спустились вниз по нежной шее до ямки, где дрожала пульсирующая жилка. Потом он осторожно откинул ткань пеньюара, обнажил полные трепещущие от возбуждения груди и провел кончиком влажного языка вокруг каждого розового соска, разбухающего и твердеющего прямо на глазах.

Филиппа тихо застонала и опрокинула голову назад, не в силах сдерживать эмоции.

Энрике окатила волна безудержного желания, но он усилием воли подавил его. Как же безумно ему хотелось обхватить эти торчащие соски губами и одновременно войти в нее и насытить свою изголодавшуюся плоть.

Все только для нее, не для тебя… Он осадил себя и сосредоточился на ее реакциях.

Его руки сжали ее груди так, чтобы розовые пики сосков находились как можно ближе друг к другу, после чего он принялся языком ласкать их попеременно, до тех пор пока сдавленный стон снова не вырвался из ее груди.

Он почувствовал, как она обвила ему спину руками, просунув их под махровый халат, и попыталась стащить его с плеч. Энрике скинул халат, не отрывая губ от ее груди, потом осыпал поцелуями внезапно напрягшийся живот и опустился еще ниже. Его пальцы нежно перебирали плотные завитки волос внизу живота.

Филиппе показалось, что она больше не в силах выносить переполнявшего ее возбуждения. Но она не могла и отказаться от него. Ее как будто втянуло в какую-то темную воронку, в безмолвный водоворот, где ее существо медленно и безвольно вращалось в сладостном отстранении от реальности. Она знала, что должна открыть глаза, но не могла. Знала, что должна немедленно, прямо сейчас остановить эти жадные нежные руки и губы…

Но не могла. Вселенная исчезла. Осталось только то, что она чувствовала в данное мгновение. Ее тело превратилось в сплошное сладкое жидкое удовольствие, наполнившее каждую клеточку ее существа.

Безмолвно и безжалостно возрастающее удовольствие сладкими волнами омывало ее. Волны проносились одна за другой и удерживали ее в своем безумном водовороте.

Губы Энрике следовали за кончиками пальцев, которые сейчас нежно касались внутренней поверхности бедер под завитками волос. Филиппа напряглась, уже готовая отбросить его руку, но только застонала от удовольствия и, к собственному удивлению, непроизвольно раздвинула перед ним ноги.

Наслаждение все возрастало. Ничто не могло сравниться с этими ощущениями. Ничто в ее жизни. Она даже не предполагала, что такое может быть.

Филиппа громко застонала и выгнулась па постели, откинув голову назад и подставляя его искушенным пальцам свою женскую плоть, которую он разжигал умелыми прикосновениями.

И все-таки какой-то природный инстинкт подсказал ей, что это еще не апогей, а только приближение к нему.

Ее бедра непроизвольно приподнялись в поиске еще большего наслаждения.

Он на мгновение оторвал язык и затем одним коротким прикосновением к разбухшей выпуклости между ног вызвал мощный взрыв всего ее существа.

Дыхание Филиппы остановилось, губы беспомощно раскрылись. Все, что она чувствовала до этого мгновения, показалось ей слабым эхом. Настоящее пламя разлилось по телу только теперь, заставляя плавиться все клеточки при каждом прикосновении Энрике.

Она плавилась в горячих волнах, исходивших от одной точки тела и разносившихся все выше и выше, вращая ее в водовороте сладострастия. Откуда-то издалека до нее донесся собственный стон, вырвавшийся из ее полуоткрытых губ. Она даже не догадывалась о существовании в себе таких страстей, они жили в ней безмолвно и сейчас вырвались наружу.

Время словно остановилось, пока она отдавалась во власть сладостного удовольствия. Но постепенно наплыв чувств стал ослабевать. Ее удовлетворенное обессиленное тело медленно, очень медленно начало возвращаться к реальности…

Крепкие руки держали ее в объятиях. Трепещущие ноздри уловили специфический мужской запах, а нежные груди щекотала густая поросль на мускулистой твердой груди обнимавшего ее мужчины.

Она, наконец, поняла, что произошло, и продолжала неподвижно лежать в его объятиях. Он не удивился. Ее щеки все еще были розовыми, а глаза под длиннющими ресницами не утратили блеска от пережитых эмоций.

Энрике тоже не двигался и с любовью смотрел на нее. Он знал, что находится в мире с самим собой и своим телом. Повинуясь безошибочному инстинкту, он сделал все правильно, выбрал единственно верный путь, по которому она могла пройти безболезненно в борьбе со своими страхами.

Он ощутил ее длинные ноги рядом с собой и покрылся холодной испариной, вспомнив слова: «Доктора хотели ампутировать ноги»… Какая несправедливая судьба!

Филиппа, дорогая моя…

Он даже не понял, произнес ли эти слова вслух или только подумал. Его веки потяжелели. Посмотрев на жену, безмятежно заснувшую в колыбели его рук, он расслабил мышцы и тоже сладко уснул.

 

9

Щедрое солнце заливало комнату ярким светом из широкого окна. Филиппа зажмурилась, медленно просыпаясь. Была какая-то причина, из-за которой ей не хотелось просыпаться, но не хотелось думать какая. Но ведь проснуться придется рано или поздно.

Кто-то потряс ее за плечо, не грубо, но настойчиво.

— Филиппа, дорогая, мы пропускаем божественный день! Завтрак уже ждет нас.

В голосе Энрике слышались ворчание и поощрение одновременно. Он решил вести себя с ней легко, непринужденно, как ни в чем не бывало. И пусть она не двигается и не хочет признавать его существование, но рано или поздно ей придется сделать это. Разве может она теперь отрицать, что ей хорошо с ним? Он не станет торопить ее, будет мягок и терпелив. Но игнорировать очевидное нельзя. Они хотят друг друга, и никакие шрамы на коже не могут помешать им быть вместе.

Энрике чмокнул ее в щеку.

— Наш повар приготовил специально для тебя настоящий английский чай, чтобы ты поскорее проснулась. Если ты не выпьешь его, он будет дуться все путешествие и тогда мы умрем с голоду. Поэтому пей свой чай поскорее. Я жду тебя наверху через пятнадцать минут. — Он встал, легонько потрепал ее по щеке: — Все будет хорошо. Доверься мне, Филиппа.

И вышел из комнаты.

Чтобы уложиться в пятнадцать минут, ей пришлось здорово поторопиться. Пока она лихорадочно принимала душ и одевалась рефреном в голове звучала лишь одна мысль: не думай ни о чем! Только не думай!

Но когда она поднялась на палубу, где за накрытым столом сидел Энрике, память во всех деталях воспроизвела события прошлой ночи.

Он догадался о ее чувствах по смятенному лицу, мгновенно поднялся, подошел и мягко взял за руку.

— Давай завтракать. Что ты предпочитаешь?

Он указал на стол, уставленный всевозможными яствами. Ими можно было бы накормить целый полк.

Благодарная за то, что они завтракают на палубе в абсолютном одиночестве, а не под взглядами всевидящей прислуги, Филиппа позволила ему ухаживать за собой и попросила яичницу, тост и фруктовый салат. Она была на удивление голодна.

Если не думать, то, значит, ничего и не случилось, твердила она про себя, сидя за столом, и, чтобы отвлечься, принялась смотреть по сторонам. Вокруг, насколько хватало глаз, была сплошная мерцающая синева моря. Легкий ветерок ласково трепал ее локоны. День обещал быть светлым и ясным. Невольно настроение Филиппы изменилось. Ее наполнила ликующая радость бытия. Это показалось ей нелогичным, абсурдным. Но все обстояло именно так. Ее дух взмыл вверх. Разве можно устоять перед таким утром, как это?

Она медленно со вкусом уплетала свой завтрак. Было что-то непередаваемо упоительное в простой яичнице с тостом…

Энрике молча просматривал газету и пил кофе. Он практически не обращал на нее внимания и лишь изредка подливал чай или подавал масло. В какой-то момент Филиппа осмелилась оторвать глаза от еды и стала изучать человека, сидящего перед ней.

Не думай ни о чем! — напомнила она себе, и, к ее удивлению, прием сработал.

Энрике сидел напротив и мирно ел свой завтрак. Может быть, дело было в том, что он полностью расслабился. А может, она просто впервые видела его в неформальной одежде. Вместо делового или вечернего костюма на нем была тенниска бежевого цвета с короткими рукавами и рыжевато-коричневые джинсы.

Несмотря на спортивный вид, он все равно выглядел внушительно, но, по крайней мере, командный дух не витал вокруг него.

Когда Энрике допил кофе, отложил газету и посмотрел на нее, она поняла, что уже добрых двадцать минут с удовольствием нежится под теплым солнцем и наблюдает, как легкий ветерок треплет высоко поднятый флаг. Тут до нее дошло, что они стоят на месте.

— Где мы? — озадаченно спросила она. — Почему остановились?

— Неподалеку от острова Мальорка, самого большого из Балеарских островов. Если хочешь, можно сойти на берег и осмотреть столицу островов — древнюю Пальма-де-Мальорка.

Филиппа согласилась. Он помог ей подняться, и они пошли рядом вдоль борта судна на нос яхты. Она чуть не задохнулась от восхищения — перед ними раскинулся прекрасный город с огромным кафедральным собором.

Как же так, я же собиралась попросить его повернуть яхту назад в Валенсию? — опомнилась Филиппа. Будто прочитав ее мысли, он легонько прикоснулся к ее руке. И, хотя это было всего лишь легчайшее прикосновение, ей показалось, что ее руку кольнуло.

— Давай останемся, Филиппа. Почему бы и нет? Сегодня мы можем позволить себе сыграть роль туристов. Последние недели выдались такими напряженными, что не грех нам немного расслабиться, не правда ли? Тем более что древняя Пальма — один из красивейших городов Испании. Здесь есть что посмотреть. Взгляни, какой прекрасный собор. — Он говорил беззаботным голосом, но за этой легкостью она без труда различила просьбу.

Она не стала возражать.

Побывав в соборе, они долго гуляли по узким улочкам старого города, разглядывая старинные, непонятно как уцелевшие арабские постройки, дворцы знати и уютные внутренние дворики, где так и хотелось спрятаться от палящего зноя. Потом взобрались на гору, где стоял прекрасно сохранившийся замок Бельвер XIV века — единственный в Европе замок совершенно круглой формы, — откуда открывался изумительный вид на бухту, порт и весь город.

Мы живем на земле однажды, и какое счастье чувствовать лучи щедрого солнца на своем лице, твердую землю под ногами, разлитые вокруг мир и покой! — подумала она.

Словно прочитав ее мысли, Энрике тихо сказал:

— Мы должны жить, пока Господь дал нам такую возможность, Филиппа. У нас нет другого выбора. Каждый должен делать то, что может, то, для чего он предназначен. И от наших страстей тоже никуда не денешься. Мы должны уметь справиться с ними.

На короткое мгновение их взгляды встретились, и она поняла, что он имеет в виду.

Энрике тут же переменил тему:

— Ты не проголодалась? Давай поедим.

Она выбрала небольшой ресторанчик, без каких-то претензий на изысканность, расположенный на высоком холме. Зато с его террасы открывался удивительный вид на бескрайнее синее море и виднеющийся вдалеке маяк.

Обыкновенный салат из брынзы с помидорами и оливками показался ей на редкость вкусным, уже не говоря о мясе, поджаренном прямо на углях.

Если Энрике и озадачил ее выбор, он не показал этого. Конечно, она привыкла к дорогим ресторанам. Ей, наверное, странно сидеть за столом, покрытым простой холщовой скатертью, и есть все блюда единственной вилкой, подумал он и неожиданно осознал, что она очень естественно выглядит здесь. Наверное, хороший дизайнер потрудился над ее имиджем — волосы, заплетенные в косу, джинсы и белая майка, вроде бы купленные в китайском магазинчике… Как просто и хорошо она смотрится.

Им принесли красное вино, оказавшееся крепким и слегка терпким. Такое вино Энрике пил только во времена ранней юности, когда еще не привык употреблять более утонченные сорта с изысканным букетом. Теперь даже трудно вспомнить, когда это было. Он нахмурился и отогнал мысли о прошлом.

— Какие у нас планы на сегодня? — спросил он, меняя направление мыслей. — Давай пойдем на пляж. — Он тут же осекся, вспомнив, как она с печалью рассказывала, что любит плавать по утрам, когда никто не может увидеть ее ноги… — Впрочем, может, ты предпочитаешь прогуляться по городу? — поспешил он исправить положение. — Или мы можем полазить по ближайшим горам. Там очень красиво.

— Я бы с удовольствием, но боюсь, что не уйду далеко.

— Тогда я вызову машину.

Энрике хотел подняться, чтобы пойти позвонить, но Филиппа жестом остановила его.

— Энрике, — робко начала она, — если можно, давай покатаемся по острову, как они. — Ей почему-то стало неловко, и она указала на десятки открытых машин с туристами, проносящихся по дороге, узкой лентой вьющейся вдоль подножия холма. — Как смешно они выглядят отсюда.

До нее впервые дошло, что быть женой миллионера хоть временами и непросто, однако приятно. Один короткий звонок, и роскошный лимузин с шофером покатил их к горам по пыльной дороге.

Чем выше они поднимались по лесистой тропе, тем воздух становился все прозрачней и прохладней.

— Какая красота! — восторженно выдохнула Филиппа! — Спасибо, что ты привез меня сюда.

Они остановились на смотровой площадке и любовались раскинувшимся под ними островом, за краем которого виднелось бесконечное морс. Чудесное зеленое кружево окаймляло все склоны окружающих холмов.

— Я рад, что тебе здесь нравится, моя дорогая.

Он улыбнулся, увидев, что она искренне счастлива, как тогда, после концерта.

Филиппа тепло улыбнулась в ответ, и ее улыбка мгновенно изменила выражение его лица. Она торопливо отвернулась и залепетала первое, что пришло в голову:

— На острове так много зелени!

— Так было не всегда, — ответил он, принимая ее подачу.

Нельзя спешить, напомнил он себе. Эту трепетную лань легко спугнуть.

— Когда-то все деревья вырубили местные жители для строительства плавательных средств. А потом врагами растительности стали горные козы, поедавшие молодые побеги. За каждую убитую горную козу полагалась премия. Таким образом, предприимчивые крестьяне вскоре уничтожили всех коз. — Она улыбнулась, на что он и рассчитывал. — Лучший показатель деятельности бюрократов. — Он осторожно взял ее за руку. — Пойдем обратно. Самое время найти подходящее кафе, не правда ли?

Они дошли до кофейни, по мнению Филиппы расположенной опасно высоко, на склоне обрыва. Однако открывающийся из окон вид того стоил.

Они сидели в полном молчании, впитывая разлитое вокруг безмятежное спокойствие. Это молчание не имело ничего общего с тем напряженным безмолвием, которое сопровождало их вчерашний ужин. Теперь им было хорошо и спокойно.

Филиппа поймала себя на этих странных мыслях.

Но ей так нравилось сидеть напротив Энрике, невозмутимо потягивающего крепчайший местный кофе, и медленно пить свой эспрессо, что она позволила себе не думать сейчас о чем-то серьезном. Ей хотелось только одного наслаждаться моментом.

Еще не стемнело, когда они вернулись на побережье к местечку под названием Санта-Понса.

— Самое время для пасео, — сказал Энрике.

— Пасео? — удивилась она. — А что это такое?

— Вечером после работы, но перед ужином, мы гуляем по городу. Себя показать, на людей посмотреть, — объяснил Энрике.

Лучи заходящего солнца перекрасили лазурную синеву моря в яркий бирюзовый цвет и позолотили парапет набережной из белого камня.

Какая красота! — подумала Филиппа.

Энрике обнял ее за плечи, защищая от группы оживленных туристов, идущих в противоположном направлении. Она призналась себе, что его теплое прикосновение очень приятно. Они решили что-нибудь выпить и уселись за столик на набережной. Когда он убрал руки, Филиппа мгновенно ощутила странную пустоту.

Энрике заказал пиво и стакан апельсинового сока, и они принялись спокойно и непринужденно беседовать обо всем на свете. Обо всем, что не касалось никаких личных тем.

— Ты хорошо знаешь эти острова? — спросила она.

Он отрицательно покачал головой.

— Боюсь, мои визиты сюда были слишком короткими и в основном касались бизнеса. Сегодня я увидел больше, чем за все предыдущие приезды. — Он замолчал, а потом спросил с наигранной небрежностью: — Может, задержимся здесь на несколько дней?

Филиппа замерла.

— Я… я…

Он закрыл ее руку своей ладонью.

— Дорогая, тебе не нужно ничего решать прямо сейчас. Давай дадим всему идти своим чередом. Хорошо?

В его словах звучал очевидный подтекст, но она не захотела бросить ему вызов. Она отвернулась к дорожке на воде, нарисованной последними лучами заходящего солнца.

— Не пора ли нам вернуться в Пальму? Они не будут искать нас?

Энрике рассмеялся.

— Капитан Педрос ведет яхту вдоль побережья. Сейчас он встал на якорь, и мы сможем вернуться на борт в любой момент. Нам незачем торопиться.

— Хорошо.

Филиппа уже в который раз отметила, как приятно отдыхать, имея под рукой следующую за тобой роскошную яхту.

— Поужинаем на берегу? — спросил Энрике, заказывая еще одну кружку пива.

— А нас не будут ждать?

Энрике снова рассмеялся.

— Филиппа, у нас с тобой медовый месяц, и мы можем делать все, что пожелаем!

Филиппа огляделась. Повсюду виднелись вывески ресторанов и кафе, столики, выставленные прямо на набережную, были заполнены беззаботными людьми, отдыхающими от дневной суеты. Из расположенного неподалеку бара доносились звуки музыки.

— Давай поужинаем здесь! — с энтузиазмом воскликнула она.

Ей не хотелось и думать о возвращении на яхту, тяжелая роскошь которой действовала на нее угнетающе. Кроме того, среди чужих незнакомых людей она чувствовала себя в большей безопасности… Ей так хорошо с Энрике…

Она отпила сок, надкусила оливку из тарелки, стоящей перед ними, и задумалась, осмеливаясь, наконец, вспомнить, что же произошло с ней минувшей ночью.

Энрике довел ее до экстаза. Он открыл перед ней неведомую раньше область чувственного опыта и превратил ее из невинной девушки в женщину, познавшую силу сексуальных чувств. Ту силу, перед которой бессильны разум, логика, объективные причины. Она даже не представляла, что на свете существуют такие эмоции.

Это произошло, и я позволила этому случиться. Я могла остановить его, должна была остановить. Но не остановила. У меня не хватило сил. Хотя понятно, почему он сделал то, что сделал. Нечего себя обманывать. Он занимался со мной любовью из жалости. В этом вся горькая правда.

Ее сознание раздвоилось. Одна его часть наполнилась сожалением, что такой великолепный мужчина был вынужден, преодолевая отвращение перед ее физическим уродством, заниматься с ней любовью. А другая половина восхищалась человеком, женившимся только из-за денег, но в то же время оказавшимся таким добрым и великодушным, что из жалости решил не показывать ей своих истинных чувств…

Опасные мысли закружились в голове.

Энрике Сантос женился не на богатой наследнице Диего Авельяноса, а на обыкновенной Филиппе Гленвилл и ни о чем не подозревает. Главные испытания еще ждут ее впереди.

Они вернулись на яхту поздней ночью, поужинав в одном из шумных ресторанчиков, расположенных на набережной. Оживленно болтавшие посетители отвлекали Филиппу от печальных мыслей. Но теперь, когда на моторной лодке, рассекающей темную воду, они неслись к ярко освещенной яхте, гнетущие мысли вновь вернулись к ней.

Помогая ей подняться на палубу, Энрике почувствовал ее состояние, и она тут же нервно вырвала свою руку.

Будь осторожен, напомнил он себе. Отпустив матроса, он обратился к Филиппе с беззаботной улыбкой:

— Пойдем побродим по палубе. Ночь такая замечательная.

Они поднялись на верхнюю палубу и пошли по направлению к корме. Там они еще не бывали.

Филиппа была счастлива любой отсрочке. Она не могла даже отдаленно представить, какие планы у Энрике на эту ночь, и поэтому с радостью шла за ним следом.

Перед ними действительно открылся потрясающий вид — мириады звезд отражались в дорожках света, лучащихся по воде с ярко освещенного побережья. Они стояли бок о бок, прислонившись к поручням, и пытались найти знакомые созвездия.

— Я не очень сильна в астрономии, — призналась Филиппа, — знаю только Большую Медведицу и Полярную Звезду.

— Нам надо было заночевать на горе в козьем загоне, чтобы ты могла получить настоящий урок астрономии, — пошутил Энрике, и она весело рассмеялась.

— Да, остров просто замечательный. Спасибо, что ты привез меня сюда, и за весь сегодняшний день.

Осторожно и очень медленно он просунул руку под ее волосы и положил ладонь на шею.

— Я уже говорил тебе, малышка, что мы можем остаться здесь и провести столько времени, сколько захотим. Ну как? — Его пальцы легонько погладили ее затылок, заставив затрепетать каждую клеточку тела.

Опасность! Надо немедленно остановить его!

— Энрике…

— Хм…

Его пальцы играли локонами ее волос, вызывая сладкую волну дрожи.

— Энрике…

Она снова остановилась, пытаясь собраться с мыслями и сконцентрироваться на том, что должна сказать ему. Должна сказать. Прямо сейчас.

— Мне надо поговорить с тобой!

Но его пальцы продолжали ласкать теперь уже нежную кожу за ушком, вызывая все новые волны удовольствия в ее теле.

— О чем? — невозмутимо спросил он и обхватил другой рукой ее бедра.

Его ладонь казалась ей огромной, тяжелой, теплой и… опасной.

Она снова попыталась сконцентрироваться.

— О том… что произошло.

— Когда? — спросил Энрике ленивым тоном, проводя пальцем по линии ее подбородка.

— Прошлой… прошлой ночью…

— Ах это?!

— Да, это! — эхом повторила Филиппа.

— Это? — с сомнением в голосе переспросил Энрике, и его пальцы слегка коснулись ее нижней губы.

— Нет!

— Тогда, может быть, это?..

Он очертил женственный контур ее ягодиц с ленивой непринужденностью.

Ее мышцы автоматически напряглись. Разве можно контролировать свое состояние, когда он находится так близко? И как ему удалось незаметно зайти так далеко?

У нее не было времени, чтобы придумать ответ. Энрике легким нажатием пальца приоткрыл ее нижнюю губу и, едва касаясь, скользнул по ее нежной влажной внутренней поверхности.

Ее пронзило острое чувство, зовущее, как сладостный призыв сирены. Она не смогла устоять.

Не смогла помочь себе. И застонала, слегка сжав губами мягкую плоть, проникшую на сокровенную территорию.

Словно со стороны, Филиппа снова услышала свой тихий стон, когда его большой палец слегка коснулся десен. И не в силах совладать с собою, беспомощно и страстно провела по пальцу языком.

Энрике с силой сжал ее в объятиях и жадно приник губами к ее рту.

Она подчинилась без слов, закрыла глаза, отдаваясь счастью быть желанной для Энрике.

Этот поцелуй длился бесконечно и выражал всю силу желания, испытываемого мужчиной, изголодавшимся по женскому телу за время своего воздержания ради любимой. Он плотно прижимал ее к себе, жадно впитывая сладость губ.

Тело Филиппы пронзило незнакомое ей прежде чувство голода. Она поняла, что это не простое соблазнение и что их тела тянутся друг к другу в непреодолимом стремлении познать друг друга, стать одним целым.

Ее руки обвились вокруг его шеи. В ней пробудилось желание. Она хотела его… Хотела так сильно, что стало страшно. Она больше не скрывала от себя, что хочет принадлежать ему, Энрике Сантосу… Только ему, и никому другому.

Прямо сейчас… сейчас…

Внезапно ее окатил холодный душ реальности, и она резко отпрянула от него, охваченная ужасом.

— Энрике! Нет!

Как она могла дойти до такого состояния! Филиппа освободилась и сделала шаг назад.

— Нет?

Его тон был откровенно ироничным. Ему удалось взять себя в руки и не показать ей своих истинных чувств.

— Нет, — снова произнесла она, на этот раз более твердо и решительно, пытаясь выровнять дыхание и замедлить биение сердца, готового выпрыгнуть из груди.

Она лихорадочно искала слова, которые могли бы логически выразить ее мысли.

— Ты не должен делать этого. Я говорила… мы должны обсудить, что произошло… прошлой ночью. Я понимаю, хорошо понимаю, почему ты так поступил. И ценю твое благородство. Ты просто пожалел меня. Но меня не надо жалеть. Со мной все в порядке. — Она всплеснула руками. — Я все прекрасно понимаю. Ты не должен повторять то же самое еще раз.

Пока она говорила, Энрике, облокотившись на перила, спокойно смотрел на нее.

— Я рад, что ты все понимаешь, — тихо произнес он. — Должен признаться, это была худшая ночь в моей жизни.

Он наблюдал, как изменяется ее лицо по мере того, как он говорил. Казалось, ее только что ударили, но он проигнорировал это и повторил:

— Да, самая худшая в моей жизни.

Филиппа вонзила ногти в ладонь. Разве можно быть таким жестоким? Казалось, что ей в горло вонзили кол.

Он продолжал говорить, но она едва понимала значение его слов.

— Я никогда не делал того, что сделал прошлой ночью. Это было так мучительно. — Не обращая внимания на отчаянное выражение лица Филиппы, красноречиво свидетельствующее об ее чувствах, он продолжил: — И я не собираюсь проходить через это еще раз. Никогда. И говорю тебе, — он пристально, не отрываясь, смотрел на нее, — сдерживать себя было невероятно трудно. Я так стремился к тебе, так мучительно и страстно… — Тяжелый вздох вырвался у него помимо воли. — Господи, ты даже не можешь себе этого представить! Филиппа, дорогая, держать твое прекрасное обнаженное тело в объятиях, чувствовать, как ты тоже стремишься ко мне, и не иметь возможности овладеть тобою… Боже мой, это была настоящая пытка! — Он покачал головой. — Никогда опять, обещаю тебе. Никогда! — Внезапно он выпрямился и оттолкнулся от перил. Звездные блики отразились в его глазах. — Прошлая ночь была твоей ночью, Филиппа, а эта ночь, — его голос изменился и стал хриплым, — эта ночь будет моей…

Он резко схватил ее, прижал к себе и приник к ее губам. Потом одним легким движением подхватил на руки и зашагал широкими шагами. Он хотел, наконец, сделать ее своей женой.

Спустя целую вечность она поняла, какая неукротимая сила изголодавшегося мужчины двигала им.

Он положил ее на широкую кровать, прижал раскинутые по сторонам руки к постели и принялся целовать жадными губами.

Филиппа почувствовала, как откуда-то из глубины ее существа поднимается неизъяснимая радость победы, счастья любить и быть любимой.

Энрике легко преодолел ее сопротивление и овладел губами, не давая ей ни малейшего шанса на возражения. Ее руки автоматически скользнули по его рубашке, с предательской торопливостью расстегивая пуговицы. Ей остро захотелось почувствовать его тело под своими ищущими руками.

Энрике помогал ей. Скинув с плеч рубашку, стащил с нее майку и ловким быстрым движением расстегнул застежку на бюстгальтере.

Филиппа услышала звук, отдаленно напоминающий урчание, и он жадно припал к ее полным грудям, осыпая их безумными поцелуями. Она лишь издала стон удовольствия, когда он принялся сосать нежные розовые соски, сжав ее груди ладонями и обхватив бедра коленями. Он утолял свою жажду до тех пор, пока ее соски не стали твердыми, посылая пронзительные волны наслаждения по всему телу.

Она гладила его мускулистую спину, отдаваясь простому счастью лежать под ним.

Энрике опустил голову ниже и провел языком по ее плоскому гладкому животу, одновременно расстегивая молнию и снимая с нее джинсы. Филиппе показалось, что ее пронзили тысячи огненных стрел там, где прикоснулся его язык.

Ее сердце трепетало от радости. В каюте было темно, поэтому она не могла видеть ее безвкусной роскоши, а только чувствовала гладкость шелковой простыни под своим уже обнаженным телом.

Они лежали обнаженные, прижавшись друг к другу, бедро к бедру, губы к губам. Не оставалось никакого сомнения — он безудержно хочет ее! Энрике хочет ее! Она теперь точно знает это. Так нельзя притвориться. Стремление их тел друг к другу, их взаимная страсть очевидны.

Страхи Филиппы растворились как дурной сон, уступив место страстному желанию. Ее рука отпустила его плечо, скользнула вниз в пространство между их телами и крепко ухватила его восставшую плоть.

Она хотела чувствовать его в своей руке. Только он мог насытить ее пробудившееся желание, наполнить ее разгоряченное тело.

Энрике застонал в ответ, посылая ей очередной страстный импульс. Он вызвал в ней такую бурю эмоций, что ей хотелось дать ему наслаждение прямо сейчас. Она хочет его. Хочет, чтобы он пронзил ее, наполнил собою, чтобы он излил в нее свое семя и чтобы так было всегда.

— Энрике!

Она скорее взмолилась, чем произнесла его имя.

Он поднял голову и хрипло выдохнул:

— Господи, как же я хочу тебя!

Его рука, лаская, раздвинула ее бедра, которые приподнялись ему навстречу в мучительном ожидании. Вся мощь природы поднялась в ней, расплавляя остатки сомнений и освещая ярким светом все ее существо.

— Возьми меня. Возьми!..

Он не заставил себя ждать и медленно и осторожно погрузился в нее.

Ее готовое открыться ему тело жадно приняло его плоть. Она обвилась вокруг него, легкая боль пронзила ее на мгновение и испарилась. Ее поглотила волна восторга. Он сделал ее своею, полностью наполнил собою, и они слились в единое целое. Их сердца бились в унисон.

Рот Филиппы приоткрылся, шея выгнулась, бедра приподнялись, чтобы сплавить их тела. Ее внутренние мышцы плотно обвивали его плоть. Больше ей ничего не было нужно. Внезапно ее накрыла новая волна. Она закричала. Удовольствие захлестнуло все ее существо до кончиков ногтей, проникло в каждую клеточку тела, каждый нерв.

А потом еще волна, и тело Энрике содрогнулось. Она услышала его триумфальный крик. Это был и ее триумф. Их общий триумф. Их слившиеся тела плыли по бесконечным волнам наслаждения. Теперь их не разорвать никакими силами.

Медленно, ах как медленно, пульс стал возвращаться к норме. Энрике, усталый, но насытившийся, медленно и осторожно расслабился и положил голову на ее грудь.

Филиппа обняла его за шею. Они медленно приходили в себя. Сколько времени они пролежали так, она не знала. Время потеряло свое значение. Перед ней открылась вечность…

Наконец Энрике пошевелился и оторвал тяжелую голову от ее груди. Почувствовав движение мускулов на его спине, она инстинктивно еще плотнее обняла его.

Он рассмеялся.

— Моя дорогая, я тоже не хочу двигаться, но мы должны. — Он приподнялся на локтях, ослабляя ее объятие. — Пойдем, я позабочусь о тебе.

Он осторожно отстранился и встал.

Филиппе стало не по себе от чувства пустоты. Она услышала его легкие шага, удаляющиеся в ванную, и закрыла глаза. В ее сердце царила полная сумятица, но она не хотела ни о чем думать. Она могла только лежать, обессилено давая сумраку царить в ее сознании.

Шаги Энрике вернули ее к действительности. Прежде чем она успела сообразить в чем дело, он подхватил ее на руки и понес в ванную.

— Я не хочу, чтобы ты о чем-то жалела, малышка, — прошептал он ей на ухо и мягко погрузил в булькающую пузырьками воду, заполняющую огромную ванну.

Теперь она испытала блаженство совсем другого рода и, издав легкий вздох, закрутила волосы в узел на затылке и закрыла глаза.

Сумятица в сердце мгновенно улеглась, и она стала прислушиваться к тому, что говорило ей тело.

— Тебе больно? — озабоченно спросил Энрике и включил бра над зеркалом, излучающее не мешающий глазам мягкий свет.

Она приподняла потяжелевшие веки. Энрике стоял рядом, засунув руки в карманы халата.

Филиппа еще не была готова прямо посмотреть ему в глаза.

— Нет, ничего не болит. Но я чувствую… усталость.

Она все-таки осмелилась встретиться с ним взглядом и прочитала в нем полное понимание.

— О да, — мягко ответил он. — Я чувствую то же самое, уверяю тебя…

Он не дал ей отвести взгляд, и между ними произошел безмолвный диалог, знаменующий полное понимание того, что произошло между ними.

— Энрике, — попыталась она начать говорить то, что должна была сказать.

Но он жестом остановил ее.

— Нет, молчи. Мы вместе медленно будем осознавать то, что случилось между нами. Так медленно, как только это возможно, моя Филиппа, А теперь я дам тебе возможность побыть одной. Лежи, расслабляйся и не двигайся, пока я не приду за тобой.

Она оставил ее в мире с собой и в полной тишине, нарушаемой только звуками пузырьков, поднимающихся на поверхность. Филиппа чувствовала себя наполненной тихим восторгом. Ей показалось, что ее сердце окружил сияющий нимб.

Вскоре вернулся Энрике, помог ей выбраться из воды и закутал в огромное махровое полотенце. Она почти засыпала. Пусть спит, он не будет ей мешать. Он мог бы заниматься любовью всю ночь. Но ей нужно дать прийти в себя. Сегодня для нее открылся новый мир, в котором ей еще многое предстоит понять и многому научиться.

Поэтому он молча взял ее на руки, отнес на кровать, положил на шелковую простыню и, взяв полотенце, вышел. Новая шелковая простыня показалась ей прохладной, и, когда он вернулся через несколько минут из ванной, она была счастлива прижаться к его теплому, ставшему таким родным телу.

— Энрике, — прошептала она сквозь сон.

— Тихо-тихо, малышка. Спи.

Он провел рукой по израненной коже бедра, и она на мгновение напряглась, но потом улыбнулась и снова расслабилась.

 

10

Когда она проснулась, он все еще держал руку на ее бедре. Яркое солнце пробивалось из-за задернутых портьер, освещая безвкусно оформленную спальню. Ей показалось, что кровать слегка качнулась, и она вспомнила, что они находятся не на земле, а в открытом море.

Энрике тоже зашевелился в ответ на ее движение, и у нее невольно вырвался легкий вздох: судя по его восставшей плоти, он снова хотел ее.

Но он сразу взял себя в руки, хотя это далось ему нелегко, и подавил свой аппетит. Позже воздержание, несомненно, принесет свои плоды, а сейчас лучше не рисковать и не травмировать ее. Он отодвинулся, сладко потянулся и решительно встал.

— На сей раз мы позавтракаем в постели, объявил Энрике. — А потом снова отправимся на экскурсию.

Он натянул халат и пошел делать распоряжения по поводу завтрака по телефону.

День выдался такой же прекрасный, как и предыдущий. Энрике сел за руль, и они влились в поток машин, наполненных такими же туристами, как и они.

Они отправились на север острова по горной гряде до монастыря Люч, где хранилось изображение девы Моренеты — покровительницы острова. Филиппа прочитала о ней в путеводителе, который Энрике купил специально для нее.

— Жаль, что я не смогу забраться высоко в горы, но хотя бы смогу увидеть монастырь.

Энрике молча прижал ее к себе, продолжая вести машину. Они выпили кофе в небольшом кафе, откуда начинался пеший маршрут. Деревянные ступени вели в мрачное ущелье, над которым возвышалась вершина высокой каменистой скалы. Филиппа мужественно прошла но всему пути, предлагавшемуся туристам, открыв для себя красоту этого сурового, но по-своему красивого места.

— Завтра мы обойдем на яхте северное побережье острова и сможем увидеть ущелье со стороны моря, — сказал Энрике, когда они посмотрели все, что могли. — А сегодня мы еще успеем съездить в заповедник Торрент де Парейс.

Филиппа была счастлива ехать с ним куда угодно и согласно кивнула.

— Кстати, почему бы тебе не начать учить испанский. Теперь ты будешь жить здесь, и он тебе просто необходим, уж не говоря о том, что это язык твоих предков.

Она притихла.

— Моя дорогая, — растягивая слова, произнес он.

Его серые глаза в упор смотрели на нее.

— Я ведь сделал тебя моею, не правда ли?

Она покраснела и отвернулась.

Энрике, сам того не желая, приоткрыл плотно до времени закрытую ею дверь.

Я не могу думать об этом! Не могу думать ни о чем!

Она с усилием проглотила комок в горле.

— Что-то я проголодалась.

Его пальцы обхватили ее ладонь:

— Я тоже, моя дорогая. Я тоже.

Это был голод, который ему придется сдерживать еще много часов. Хотя быть ее спутником тоже доставляло ему огромное удовольствие. Здесь, на острове, она казалась ему совершенно другим человеком. Холодная, сдержанная, расчетливая американка, контролирующая все на свете, какой он знал ее в Валенсии, уступила место милой, открытой, чувствительной женщине.

Может быть, перемены произошли потому, что ужасное напряжение последних недель закончилось само по себе, или дело в том, что он, наконец, сделал ее своею?

В том, что теперь она принадлежит ему, Энрике не сомневался. Другие мужчины не прикасались к ней. Она стала его женой. И не желание обладать ею, а защищать охватывало его, когда он смотрел на нее. Никто больше не обидит ее. И никакой другой мужчина не будет ей нужен, только он.

Будущее призывно улыбалось ему. О таком он и не мечтал.

Все эти пугающие разговоры в свадебную ночь о том, что она должна уехать, ничто. Всего лишь девичьи страхи. Ему удалось прогнать их, и теперь их будущее светло и прекрасно. Он был уверен, что вскоре все необычные обстоятельства их свадьбы будут забыты и они проживут вместе до самой старости.

Радость бытия охватила его. Будущее звало в прекрасные дали.

Они возвращались по дороге, петляющей крутыми зигзагами. Филиппа почти в упор смотрела на него. Ей хотелось вобрать в себя и запомнить каждую черточку его лица.

Его слова о том, что она должна учить испанский язык, изрядно выбили ее из колеи.

Как она может быть женой Энрике Сантоса? Нет, это невозможно представить.

Я не хочу об этом думать!

Но она знала, что задуматься ей придется. Будущее казалось ей непреодолимой стеной. Но эту стену надо преодолеть. Еще есть несколько дней в запасе. Вчера перед экскурсией ока успела позвонить Джеки и сообщить, что планы изменились. Джеки, конечно, разволновалась. Пришлось ее успокаивать, сказав, что все в порядке и что о дне своего возвращения она даст знать дополнительно.

— Я нахожусь не в доме деда, а кое-где… в общем, в другом месте…

— Где же именно? — потребовала ответа Джеки.

— Я нахожусь на яхте, принадлежащей деду, — призналась Филиппа. — Но его здесь нет. У меня в самом деле все в порядке. Я должна бежать. Сюда идут. Передай маме, что я люблю ее. Обязательно скоро позвоню.

Но будет ли она дома скоро? Филиппа уставилась в окно на мелькавшие мимо зеленые заросли кустарника.

Что я делаю? Что я делаю?

Ответа она не знала.

Энрике почувствовал ее беспокойство и взял за руку.

— Все будет хорошо. Доверься мне, Филиппа. Моя Филиппа.

Ей ничего не оставалось делать. По крайней мере, в данный момент.

Они перекусили в небольшом городке, в придорожной таверне для туристов, откуда хорошо был виден лес, где находился заповедник.

— Жаль, что ты не можешь много ходить, — заметил Энрике. — Здесь есть одно популярное местечко. Очень красивое. Впрочем, мы можем побывать там, когда подплывем поближе на яхте.

— Это далеко? — спросила Филиппа.

— Официант сказал, что пешком туда добираются примерно за час. Но дорога может быть каменистой. Мне кажется неразумным рисковать.

— Как жаль, что я такая обуза для тебя, — тихо сказала Филиппа.

Он взял ее за руку:

— Никакая ты не обуза. Ты с победой прошла через такое, о чем я даже подумать не могу без содрогания.

Его доброта тронула ее до глубины души, и на глаза навернулись слезы.

— Не плачь, Филиппа! — Он ободряюще похлопал ее по плечу. — Ты же сама говорила, что другим повезло намного меньше. — Его улыбка успокоила ее больше, чем слова. — Подумай о том, насколько хуже могло бы быть, не будь у тебя за спиной благосостояния деда. Конечно, деньгами здоровье не купишь, но они могут дать комфорт, свободу в случае каких-то стрессов, какие ты себе, наверное, даже не представляешь. Твоя мама смогла предоставить тебе лучших докторов, лучший уход — уже за одно это надо быть благодарной. Я прав?

Холодная дрожь пробежала по ее телу. Благосостояние деда? Перед ее мысленным взором всплыло письмо, отправленное из его офиса, в ответ на мольбы матери, которая послала Диего Авельяносу полный отчет и заключения докторов о состоянии его внучки. В нем содержалась информация обо всех повреждениях, о стоимости операций, о необходимости многомесячного ухода, чтобы все усилия дали плоды. Отчет вернули с издевательским комментарием, что эти документы всего лишь попытка заставить раскошелиться человека, не имеющего к ним никакого отношения.

Филиппа вспомнила следующее письмо, пришедшее от имени адвоката деда. Тот предупреждал, что любые попытки Джейн связаться с Диего Авельяносом впредь могут привести к большим неприятностям для нее.

Энрике увидел, что темная туча легла на лицо его спутницы. Он не хотел быть резким, но ведь все, что он сказал, чистая правда. Как все, рожденные в роскоши, Филиппа принимает то, что получила от рождения, как само собой разумеющееся. Как ни странно, она получает большее удовольствие от простой пищи в таверне, чем в дорогом ресторане пятизвездочного отеля. Наверное, для нее это просто экзотика. О да, она всегда вежлива с прислугой, но никогда не признает, какое привилегированное воспитание получила. Если бы ей пришлось, как ему, зарабатывать самой, она больше ценила бы те стороны жизни, которые можно приобрести только за большие деньги.

А ты сам умеешь ценить простые вещи? — мелькнула странная мысль, но Энрике отогнал ее подальше. Он работал день и ночь как каторжный, чтобы создать свое благосостояние. Да, он откровенно желал быть богатым и стремился оказаться там, где сейчас находится. Теперь уже можно признать, что он добился поставленной цели. Компания Диего Авельяноса — достойный приз за его труд. Особенно его наследница…

Настроение Энрике поднялось, и он поднес ее руку к губам.

— С нетерпением жду ночи, моя страстная Филиппа.

Краска залила ее щеки, а он, довольный произведенным эффектом, в приподнятом настроении предложил начать экскурсию по заповеднику. Жизнь была просто прекрасна.

Весь остаток дня Филиппа думала только об Энрике: и во время прогулки по заповеднику, и за ужином в китайском ресторанчике на набережной порта Сольер, где их в море уже поджидала яхта.

В эту ночь она не заметила тяжелой, безвкусной роскоши, царившей на яхте, вежливо, но отстраненно отвечала на приветствия членов команды. Она видела лишь взгляд Энрике, обращенный к ней с любовью и нежностью.

Когда они остались в спальне наедине, ее охватил неудержимый огонь желания. Эта ночь была еще более зажигательной. Теперь она знала, знала слишком хорошо, куда могут завести отпущенные на волю страсть и желание. И она отдалась им безраздельно, чувствуя себя дикой и буйной, желанной и дающей.

— Я же говорил тебе, — пробормотал Энрике, сверкнув глазами, когда она взобралась на него верхом в поисках новых ощущений, — раньше мы только зря теряли время.

Он помог ей найти правильное положение, приподняв за округлые бедра, и откинулся назад.

— Возьми меня. Я твоя…

Ее глаза полузакрылись. Рыжеватые волосы огненным пламенем разметались по спине. И медленно, наслаждаясь каждым мгновением, она опустилась на его напряженный ствол. Теперь она обладала им.

Их аппетит не уменьшался, но с каждым разом все возрастал. Они никак не могли насладиться друг другом. И утром решили не спускаться на берег. Капитан Педрос получил приказ направить яхту к острову Менорка.

Несмотря на чудесный день, ни Филиппе, ни Энрике не хотелось выходить из каюты.

— Не пора ли нам встать, — лениво протянула Филиппа, удобно устроившись на широкой труди любимого.

— У нас медовый месяц, дорогая. Мы можем делать все, что пожелаем. Куда нам спешить? Весь мир принадлежит нам.

Он пощекотал ее за ушком.

Как же быстро все изменилось, подумала Филиппа, отзываясь на его ласку.

— С другой стороны, почему бы нам и не встать? — Он слегка прикусил ее, за мочку уха. — Сначала надо будет принять ванну…

Оказалось, что заниматься любовью в джакузи — захватывающее занятие, длящееся очень, очень долго. Поэтому они поднялись на палубу уже после полудня. Неспешно, со вкусом поели, любуясь проплывающими мимо чудесными горными пейзажами. А потом отправились на дальнейшее изучение местных достопримечательностей.

Они высадились на безлюдном берегу, обозначенном на карте как Берег серебряной воды. Филиппа поняла, что означает это название, когда зачерпнула пригоршню воды из источника, пробивающегося сквозь мелкую гальку, и поднесла ее к губам.

— Это же свежая родниковая вода! — восхищенно закричала она и с упоением утолила жажду.

Природа вокруг дышала первозданной нетронутостью, сюда не вела ни одна дорога.

Энрике достал купальный костюм из сумки и протянул ей.

— Дорогая, здесь никто не будет смотреть на твои ноги. Хотя я уверен, что каждый, кто увидел бы тебя обнаженной, не смог бы отвести глаз от совершенства твоих форм. — Он нагнулся и поцеловал ее. — Ты так прекрасна! Шрамы на ногах не имеют никакого значения. По крайней мере, не сомневайся в отношении меня, договорились? Ну сделай это для меня, пожалуйста.

Как ему отказать? — подумала она. Разве я могу хоть в чем-то отказать ему?

Она переоделась и сделала неуверенный шаг ему навстречу. Он уже сбросил одежду и ждал ее.

— Бежим! — крикнул Энрике. — Море зовет нас!

И, схватив ее за руку, повлек к прозрачной голубизне. Вода показалась ей холодной, и она вскрикнула. Энрике весело расхохотался, безжалостно толкнул ее в море и нырнул сам, подняв в воздух мириады брызг.

Когда, вдоволь наплававшись, они вернулись на берег, Филиппа почувствовала себя заново рожденной. Энрике накинул на ее плечи полотенце и усадил на махровую простыню, потом, достав полотенце для себя, присоединился к ней.

Они счастливо улыбались друг другу. Капельки воды дрожали на его ресницах, и Филиппе безумно захотелось прикоснуться к его влажным взлохмаченным волосам. Внезапно выражение его глаз заставило ее почувствовать слабость.

Но мысль о возвращении на яхту показалась ей непереносимой. Ибо все там напоминало об истинной цели ее приезда в Испанию. Думать об этом совсем не хотелось.

— Энрике, — она вопросительно посмотрела на него, — мы обязательно должны оставаться на яхте?

— Ты не хочешь?

Он выглядел обескураженно. Ему еще не доводилось встречать женщину, которая не хотела бы отдыхать на яхте, скорее напоминающей плавучий дворец.

Хотя таких женщин, как Филиппа, он действительно не знал до сих пор… Она покачала головой.

— А мы можем остаться здесь, на острове?

Он покровительственно улыбнулся.

— Конечно, я позвоню на яхту, предупрежу капитана, и мы поселимся в подходящем отеле. Или ты предпочитаешь частную виллу?

— Здесь столько маленьких частных гостиниц. Давай остановимся в одной из них.

— Тебе они нравятся?

— О да! Они выглядят так забавно. Я еще никогда в таких не бывала.

Энрике усмехнулся про себя. Неудивительно, что для нее самые обычные места кажутся экзотическими.

Он лениво улыбнулся ей.

— Твое желание для меня закон, моя самая любимая женщина на свете.

В течение пяти необыкновенных днем они путешествовали по островам. Пять ночей она плавилась от страсти в жарких объятиях Энрике, оставив все заботы за рамками сознания. Эти дни, как думалось ей, она сохранит в памяти на всю жизнь и поэтому торопилась вобрать в себя как можно больше впечатлений, связанных с ним.

С болью в сердце она понимала, что память будет единственным, что останется от него.

Эхом в голове проносились сказанные им слова: «Мы должны жить, пока можем, Филиппа, и должны делать то, что в наших силах. Наши сердца, наши тела, наши страсти тоже даны нам неслучайно».

И она должна жить в полную силу. Ощущать всепоглощающее счастье единения с ним и заставить его длиться внутри себя всю жизнь.

Но я хочу, чтобы это продолжалось вечно. Но она знала, что это невозможно. Встреча с Энрике яркая, волшебная, но короткая вспышка, которая вскоре погаснет.

Реальность вернется, и она должна принять ее, как бы это ни было тяжело. Она знала лучше других, что жизнь не может выдавать слишком большие порции счастья. Ее мать — лучшее тому подтверждение. И еще она знала, что Джейн прожила всю жизнь, согреваясь незабываемыми воспоминаниями о коротко блеснувших блаженных днях, когда был жив человек, которого она продолжает любить до сих пор.

Со мной будет так же…

Они ехали по острову в последний раз, лучи заходящего солнца золотили морскую гладь, и настроение Филиппы, смотревшей вдаль на качавшуюся на волнах яхту, резко катилось вниз. Ее счастье подходит к концу и никогда больше не повторится.

Она посмотрела на профиль Энрике, пытаясь вобрать в свою память каждую черточку его лица.

Я люблю его, так люблю! Эти слова она никогда не произнесет вслух.

Филиппа мерила палубу шагами, тогда как яхта рассекала волны по направлению к Валенсии. Энрике заснул глубоким сном, утомленный страстной ночью.

Это была наша последняя ночь, с невыразимой болью думала Филиппа. Она бесшумно выскользнула из комнаты, чтобы в одиночестве предаться своим тяжелым мыслям.

Почему все так обернулось? Я ведь не собиралась влюбляться в него!

Роскошная яхта неукротимо рассекала волны, приближая ее к концу сказочного приключения.

Как нереально все, что случилось с ней! Все это химера, невыполнимая мечта. Реальность ждет ее дома, в крохотной муниципальной квартирке, где она провела всю жизнь, где ей некуда было деться от бесконечных долгов, удавкой затягивающих шею.

Вот зачем я приезжала сюда! Чтобы освободить себя и маму. Чтобы дать ей хоть немного счастья и покоя.

Теперь, когда деньги, заплаченные ей за брак с Энрике Сантосом, лежат в банке, ее больше ничто не держит. Ей надо вернуться домой.

Все, что связано с Энрике, останется позади.

Ты никогда больше не увидишь его! Никогда не обнимешь, не познаешь его любви.

Прохладный ветерок порывом налетел на нее, и она поежилась в своем тонком шелковом халатике.

Что ж из того, что ты влюбилась в Энрике Сантоса? Он не любит тебя и женился из желания завладеть компанией деда. И если он соблазнил тебя и лег с тобой в постель, то только потому, что так должен поступить любой мужчина по отношению к жене, особенно если она калека. Он всего лишь был добр к тебе. Он избавил тебя от комплексов и страхов, сделал тебя женщиной. Но он не любит тебя.

Она плотнее закуталась в халат, но это не помогло. Холод глубоко заполз в самое сердце.

А что будет, когда он узнает, что я такая же наследница Авельяноса, как королева Виктория? Что я всего лишь незаконнорожденная дочка его сына и что он использовал меня из-за отсутствия других кандидатов в целях продления своего бессмертия. Неужели ты думаешь, что такой человек, как Энрике Сантос, захочет иметь жену из дешевого квартала?

Ей не захотелось даже и думать над ответом.

Отчаяние одело ее плотным саваном с головы до ног. В душе воцарились холод и пустота.

Во время завтрака, поданного в гостиную, Энрике тоже был не в лучшем расположении духа. Яхта приближалась к Валенсии. За последнюю неделю он забыл и думать о делах, ждущих его по возвращении домой. Теперь ему придется вплотную заняться тем, чтобы официальное слияние компаний реально начало работать. Уже за завтраком он позвонил секретарше и некоторым директорам. Но впервые в жизни не почувствовал вкуса к работе.

Ему хотелось думать только о Филиппе…

Его тело мгновенно отреагировало при мысли о ней, но он безжалостно подавил свое желание. Только поздно вечером он сможет снова принадлежать своей страстной женушке. Придется объяснить ей, что теперь возможность быть вместе будет настоящим подарком. По крайней мере, пока он не доведет новую рабочую схему до совершенства.

Понимает ли она это? Что-то сегодня она выглядит не слишком счастливой, подумал Энрике, наблюдая за ней с противоположного конца стола. Что-то в ней изменилось. Похоже, погас огонек легкости и любопытства, горевший в глазах все последние дни. И вообще она держится как-то напряженно и скованно.

— Прости, что мы не можем больше путешествовать. Новая компания требует моего личного участия. Мне придется хорошо потрудиться в ближайшее время.

Филиппа молча посмотрела на него. Деловой костюм придавал ему официальный вид. Она бы, пожалуй, сказала, отстраненный. Человек, с которым она провела самую счастливую неделю в жизни, исчез. Вместо него перед ней сидит мужчина, женившийся на ней ради приумножения своего капитала. И только поэтому. Она должна всегда помнить об этом.

— Конечно, я понимаю, — невыразительно ответила Филиппа.

Губы Энрике плотно сжались. Конечно, она привыкла к роскоши, предоставленной ей семьей, но не желает и думать, как зарабатываются деньги.

— Слияние таких крупных компаний сложное дело, Филиппа.

Он внезапно замолчал, пораженный безрадостным выражением ее глаз, объяснения которому не мог найти.

Разве он виноват, что я влюбилась в него, как последняя дура — подумала Филиппа. Все, что ему было нужно, — это хорошая любовница на неделю, чтобы потом начать делать то, что нравится ему больше всего на свете, — деньги.

Впрочем, я тоже заработала деньги и теперь отправлюсь домой, чтобы начать их тратить. Мое чувство к Энрике скоро пройдет. Со временем я забуду его. Должна.

В комнату постучал стюард и сказал что-то по-испански. Энрике коротко ответил, и тот ушел, плотно закрыв дверь.

Филиппа вспомнила их первую встречу, его взгляд, в первый раз брошенный на нее. Ей показалось, что с того момента прошла целая вечность, а не несколько недель.

Но эти короткие недели перевернули всю ее жизнь.

— Прости, — он вежливо, но отстраненно извинился и встал, — мне надо сделать несколько звонков.

Она кивнула.

— Конечно.

Тяжелый ком встал в горле. И вот настал момент, когда роскошный лимузин повез их по направлению к центру Валенсии. Третьего пассажира он представил как своего помощника. Не успели дверцы машины захлопнуться, как Энрике достал папку с документами, и они погрузились в деловой разговор. Филиппа молча смотрела в окно.

Я покину его… Прямо сейчас, билась мысль в мозгу.

Когда они подъехали к центральному офису, Энрике коротко обернулся к ней.

— Шофер отвезет тебя в наш дом. Чувствуй себя хозяйкой. К сожалению, не могу сопровождать тебя. Сейчас состоится очень важное совещание. Я не могу его пропустить. Как только получится, улизну из офиса, и вечер мы проведем вместе.

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее, но она отклонила голову так, что поцелуй пришелся не в губы, а в холодную щеку.

Сможешь ли ты почувствовать свое сердце разбитым, каким я чувствую свое? — подумала она, когда Энрике вышел из машины и поспешил вслед за помощником.

Филиппа закрыла глаза, откинулись на спинку сиденья. Машина тронулась, и слезы градом покатились из глаз. Через какое-то время она спохватилась и попросила шофера ехать прямо в аэропорт. Он явно удивился, но подчинился без лишних вопросов.

Филиппа написала записку, каждое слово в которой было написано кровью сердца.

«Дорогой Энрике! Я возвращаюсь домой в Нью-Йорк. Мы оба получили то, что хотели от нашего брака. Спасибо за чудесное время, проведенное на островах. Ты самый лучший и единственный мужчина на свете. Я уверена, ты добьешься больших успехов в работе твоей новой компании. Пожалуйста, попроси своего адвоката подать на развод как можно скорее. Спасибо за все.

Филиппа».

Попрощавшись с обескураженным шофером, она попросила передать записку Энрике.

 

11

— Как ты думаешь, мама? Нам лучше устроиться на побережье или где-нибудь повыше к горам? Где бы тебе хотелось жить?

Голос Филиппы звучал весело и оживленно, как и две недели назад, когда она вернулась домой. По приезде она радостно сообщила матери, что дедушка подарил им большую сумму, которой вполне хватит, чтобы оплатить долги и переехать во Флориду.

И все-таки, несмотря на все старания не показывать своего настроения, замечательный загар, веселое щебетание о новых впечатлениях, она чувствовала, что Джейн что-то подозревает и беспокоится за нее.

Ей совсем не хотелось, чтобы мама волновалась, и, занимаясь приготовлением ужина, она вслух беззаботно мечтала о предстоящей жизни во Флориде, о том, как они поселятся там. Филиппа считала, что решиться на переезд надо как можно скорее. Тем более что, возможно, начав новую жизнь, она скорее позабудет Энрике…

Энрике…

Ей стало больно. Нельзя вспоминать, нельзя позволять себе думать о нем. Что было, то прошло. Надо думать о том, чтобы сделать жизнь Джейн счастливой, и для этого лучше держать себя в руках. Мама явно что-то замечает… Нельзя, чтобы она догадалась о том, что сердце ее дочери разбито.

— Все будет хорошо, мам. — Филиппа улыбнулась. — И не просто хорошо, а замечательно! Вот увидишь!

Джейн улыбнулась и взяла дочь за руку.

— Я всегда считала, что у меня лучшая дочь на свете.

— Я так люблю тебя, — ответила Филиппа и подумала: что значит разбитое сердце по сравнению с целью, которую мне удалось достичь?

Внезапный стук в дверь заставил их напряженно посмотреть друг на друга.

— Не обращай внимания, мама. Им надоест и они пойдут куда-нибудь еще.

Беспризорные агрессивные подростки иногда ходили днем по квартирам с целью выклянчить деньги.

Слава Богу, скоро мы уедем отсюда, подумала Филиппа.

Все эти две недели она занималась вопросами, связанными с переездом, и это помогало ей отвлекаться от болезненных воспоминаний. Требовательный стук повторился с новой силой.

— Хорошо, — заявила Филиппа. — С меня достаточно.

Она решительно направилась к входной двери, готовясь дать отпор хулиганам, но в круглом тусклом глазке, к своему удивлению, вместо мальчишек увидела контур высокой мужской фигуры.

Она распахнула дверь, и стальные серые глаза буквально впились в нее. Энрике Сантос переступил через порог, заставив ее попятиться.

— Никогда больше, — сказал он голосом, от которого мурашки побежали по ее спине, — не смей уходить от меня!

Филиппа оторопела, охваченная ужасом.

— Как… как? — выдавила она из себя.

— Как я нашел тебя? Могу тебя заверить, с большим трудом. — Он недоуменно оглядел маленькую прихожую, в которой пахло сыростью. — И неудивительно, в такой дыре только сыщики смогли тебя отыскать. Что это за жилище?

— Эта дыра, как вы изволили выразиться, мой дом, сеньор… — Филиппа вздрогнула.

Джейн стояла за ее спиной с недоуменным выражением на лице.

— Сантос, — коротко представился Энрике. — Энрике Сантос. Я приехал за Филиппой.

— Я не поеду с тобой! — вскрикнула Филиппа.

Она не могла поверить, что Энрике стоит здесь, перед ней. В дорогом костюме, в туфлях ручной работы, он производил впечатление инопланетянина.

— Что происходит? — обеспокоено спросила Джейн, выходя вперед.

— Ничего! Ничего особенно, — быстро ответила Филиппа. — Сеньор Сантос… ошибся! И уйдет прямо сейчас! Без меня!

— Ты ошибаешься. — Голос Энрике прозвучал устало. — Собери свои вещи и не забудь убедиться, что паспорт на месте.

— Я никуда не поеду!

— Поедешь, — почти прорычал он. — Домой в Валенсию. Должен тебе заметить, ты слишком поторопилась с отъездом. Получив деньги, то есть достигнув желаемого, ты поспешила ретироваться. И твой дед почувствовал себя… обманутым. Он хочет, чтобы ты вернулась, иначе соглашение будет считаться расторгнутым, а слияние компаний — недействительным.

Филиппа побледнела.

— Значит, у тебя возникли трудности в делах. Вот почему ты здесь. Впрочем, естественно, ведь слияние компаний было твоей единственной целью.

— Ты прекрасно знаешь, что у меня есть и другие интересы. Когда мы вернемся в Валенсию, я намерен показать тебе их на деле.

Его глаза красноречиво смотрели на нее.

У Филиппы задрожали руки. Память горячей волной захлестнула ее.

Он все понял по ее глазам и улыбнулся.

— Видишь ли, моя Филиппа, я тоже почувствовал себя обманутым, когда ты так неожиданно уехала.

Она услышала сдерживаемый гнев в его голосе. Но за гневными нотками без труда различила интонации растерянности и боли.

Энрике посмотрел за ее спину, где стояла ничего не понимающая Джейн с выражением обеспокоенности на лице.

— Мне нужно поговорить с Филиппой с глазу на глаз. Не будете ли вы так добры…

— Мне не о чем с тобой разговаривать! — выкрикнула Филиппа, сжимаясь в комок от одной мысли остаться с ним наедине.

Серо-стальные глаза уставились на нее.

— Но мне, — начал он таким голосом, что волосы зашевелились у нее на затылке, — надо столько сказать тебе, моя Филиппа.

Услышав, как он произносит ее имя, она вконец ослабела.

В этот момент Джейн шагнула вперед и заслонила ее.

— Сеньор Сантос, если моя дочь не желает с вами говорить…

Окончание ее фразы было прервано громким возгласом, поневоле вырвавшимся из уст Энрике, лицо которого изменилось от нескрываемого удивления. Он посмотрел на Филиппу.

— Эта женщина твоя мать?

В каждом его слове сквозило недоверие.

Джейн с достоинством произнесла:

— Да, я мать Филиппы, сеньор Сантос. И, может быть, вы, наконец, потрудитесь объяснить, что, собственно, происходит?

Глаза Энрике переходили от одного лица к другому, сравнивая двух женщин. Филиппа знала, что не похожа на мать. Джейн была женщиной с более хрупким телосложением, голубыми глазами, слегка потускневшими со временем, и светлыми волосами. От матери Филиппе досталась тонкая кожа и фигура. Бронзовый цвет волос она унаследовала от бабки со стороны Джейн, а темный цвет глаз, напоминающий спелый каштан, получила от отца.

Как бы там ни было, но осмотр убедил его.

— Сеньора Авельянос, — начал он слегка дрожащим голосом.

Джейн покачала головой.

— Меня зовут Джейн Гленвилл. Мы с Фелипе никогда не были женаты, мистер Сантос.

Ее голос звучал спокойно и достойно. В нем не было стыда или смущения. Главное, то, что дочь знала правду о них. Остальное не имеет значения.

На лице Энрике снова отразилось удивление.

— Видишь, я совсем не та женщина, которую ты себе воображал. Оглядись вокруг! Похожа я на богатую наследницу?

Ее слова прозвучали горьким вызовом.

— Это невозможно, — растерянно произнес Энрике.

Слишком неожиданно обрушившейся на него информации.

Он шагнул к двери, ведущей в комнату, приоткрыл ее и вошел — крошечная комната сияла чистотой, но дешевый ковер почти вытерся местами, диван, на котором спала Филиппа, продавился.

— Ты жила здесь? — тихо спросил он с ужасом на лице.

— Да, — ответила она, входя в комнату вслед за ним. — Всю жизнь.

— Почему? — вырвалось у него.

— Почему? — невесело рассмеялась Филиппа. — Потому, что мама сумела создать лишь такой дом для нас, вот почему! Она жила на пособие до тех пор, пока я не пошла в школу. Тогда она начала работать неполный день. Но очень трудно зарабатывать, имея на руках маленького ребенка.

— А как же Диего Авельянос? — удивился Энрике, по-прежнему ничего не понимая.

Она сверкнула глазами и произнесла с нажимом:

— Диего Авельянос сказал маме, что в его глазах она не имеет никаких прав, что она родила ребенка по собственному желанию и он не имеет к нам никакого отношения.

По мере того как она говорила, его взгляд все тяжелел, осматривая детали комнаты, как будто желая их запомнить.

— Ты хочешь сказать, что твой дед не помогал вам?

— Ты меня понял совершенно верно. Я уже говорила тебе, что не считаю себя Авельянос.

Смущенный голос Джейн прервал их диалог:

— А как же деньги, Филиппа? Ты говорила, что Диего дал тебе много денег. Если ты получила их каким-то незаконным путем, их надо немедленно вернуть!

— Нет! Не волнуйся, пожалуйста, эти деньги твои. Теперь мы сможем отдать долги и переехать…

— Долги? — с каменным выражением лица спросил Энрике.

— Да, — ответила Джейн. — Боюсь, сеньор Сантос, у меня оказалось слишком много долгов. Когда Филиппа была подростком, она попала в автокатастрофу и на ее лечение понадобилось очень много денег. Я принуждена была взять их в долг. Мы все еще продолжаем возвращать эти деньги. Филиппа помогает мне, как может, работая в двух местах. Практически все заработанное приходится отдавать.

— А вы не пробовали обратиться к Диего Авельяносу за помощью?

Вопрос буквально сорвался с его языка.

Филиппа хрипло рассмеялась.

— О да, мама обращалась к нему, стоя на коленях. Она отправила ему все счета от докторов и их рекомендации. Она просила помочь ей во имя покойного сына и обещала вернуть деньги, как только сможет.

— И? — ледяным тоном спросил Энрике.

— Он отказал, заявив, что все это лишь уловки, чтобы выманить у него деньги. Его адвокат прислал маме письмо с сообщением, что, если она еще раз обратится к Диего Авельяносу, ее ждут серьезные неприятности в судебном порядке. — Она вздохнула и продолжила: — Вот почему я решила получить эти деньги. Пятисот тысяч долларов достаточно, чтобы погасить долги, переехать отсюда и обеспечить маме приличный пенсион.

— Пятьсот тысяч долларов? — спросил пораженный Энрике. — Ты говоришь, что Диего заплатил тебе пятьсот тысяч долларов?

Филиппа вскинула подбородок.

— Я знаю, это огромная сумма. Но мне нужно ровно столько, чтобы привести дела в порядок.

— Пятьсот тысяч долларов, — эхом повторил он. — Да ты имеешь хоть какое-то представление, как богат твой дед? — Он схватил ее за плечи и оказался близко, слишком близко от нее. — Пятьсот тысяч долларов для него пустяк! Просто мелочь!

Она отпрянула назад.

— Понятия не имею о размерах его богатства! И вообще он меня не интересует! Он всю жизнь обращался с мамой, как с ничтожеством. И я никогда не прощу ему этого. Мне не нужны его чертовы деньги. Достаточно того, что мы получили, чтобы обустроить мамину жизнь. У нее астма, и сырость в квартире заставляет ее страдать, болезнь прогрессирует.

Ее голос пресекся. Но он уже не слушал ее, продолжая осматриваться кругом, словно вбирая в память детали.

Ну и хорошо, подумала Филиппа. Смотри получше! Вот откуда я пришла! Теперь ты будешь презирать меня.

В гнетущей тишине прозвучал голос Джейн:

— Сеньор Сантос, я вижу, что, к сожалению, вы услышали не очень приятные вещи. Но… — Она немного поколебалась, но продолжила; — Я была бы вам признательна, если бы вы объяснили, какова цель вашего визита.

Он сверкнул глазами.

— Какова моя цель? Моя цель, миссис… Гленвилл, сейчас изменилась.

Филиппа напряглась. Держу пари, что я знаю, как изменилась твоя цель: ты приехал забрать меня с собой, но, узнав правду, ждешь не дождешься, как бы поскорее убежать отсюда…

Его внимание переключилось на нее, и она похолодела, таким решительным и холодным было его лицо в этот момент.

И все-таки это было лицо мужчины, которого она любит, любит с такой непереносимо мучительной силой!

Я думала, что никогда не увижу его и проживу жизнь вдали от него. И вот он здесь… Теперь, зная правду, он уйдет, уйдет навсегда. Но надо быть честной. С самого начала я обманывала его. Неудивительно, что он так зол сейчас!

Она глубоко вздохнула.

— Послушай, Энрике, прости меня. Я и представить себе не могла, что мой отъезд помешает твоим планам по слиянию с компанией деда.

Усмешка перекосила его лицо.

— Слияние? Его просто не будет.

Что он имеет в виду? — растерянно подумала Филиппа. Нам надо поговорить. Его глаза остановились на ней.

— Да, Филиппа, тебе действительно следует поговорить со мной.

— Прости, — снова начала она, но больше не смогла произнести ни слова.

— Ты на самом деле сожалеешь? — Что-то в его голосе показалось ей странным, — Я тоже.

Его взгляд скользнул по напряженно замершей фигурке Джейн и устремился в окно. Он думал о том пути, который прошел от грязных портовых улочек до роскошного квартала, ведомый одной целью — делать деньги. Все больше и больше денег. Империя Авельяноса должна была стать венцом его достижений. А он ведь еще очень молод. Кто знает, какие финансовые империи и чьи души еще придется продать или купить за отпущенный ему срок, чтобы увеличить свое состояние? Перед его внутренним взором предстало лицо старика, который очень хорошо знал цену всему, в том числе и чужим душам.

Чего же я стою? — подумал он. И ответ не замедлил прийти.

Диего Авельянос заплатит ему. Он отошел от окна и, медленно возвращаясь к реальности, посмотрел на двух женщин, показавшихся ему в эту минуту очень одинокими и незащищенными.

— Где ваш телефон? Могу я позвонить?

Он набрал номер и произнес холодным тоном.

— Это Энрике Сантос. У меня сообщение для Диего Авельяноса. Передайте ему, что я стою перед Джейн Гленвилл и ее дочерью в их доме и что слияние компаний отменяется.

Он положил трубку, и его глаза встретились с глазами Филиппы.

Пол закачался у нее под ногами.

— Я заставлю его заплатить, — тихо сказал он. — Я заставлю его заплатить за то, что он сделал с тобой.

Филиппа смотрела на него, широко распахнув глаза.

— Всем известно, какими жестокими бывают иногда люди. Но поступить так низко… Господи, он настоящее животное!

Она не могла вымолвить ни слова, лишь молча смотрела на него во все глаза, не веря самой себе.

Энрике снова обвел комнату взглядом.

— Заставить тебя жить в таких условиях, пойти против собственной крови и плоти, оставить один на один бороться с судьбой все эти годы! Не пошевелить и пальцем, — его голос зазвенел от гнева, — когда его внучка передвигалась в инвалидном кресле. — Он закрыл глаза. — Господи, что он за существо? — Энрике открыл глаза и потянулся снова к телефону. — Ну, ничего. Скоро мир обо всем узнает. — Он набрал номер и обратился к кому-то по-английски: — Бенито, подготовь пресс-релиз. Слияние с империей Авельяноса прекращено. Да, ты все правильно понял. Очень скоро я дам разъяснения. Грязи прольется по самые уши. Перезвоню через час.

Он снова положил трубку.

— Сеньор Сантос, — взволнованно заговорила Джейн. — Я ничего не понимаю. Что происходит? Объясните, пожалуйста.

— Что происходит?.. — Энрике смягчил голос, увидев ее беспокойство. — Я всего лишь решил не связывать себя с компанией Диего Авельяноса. Я решительно отказываюсь, — его голос снова стал твердым, — иметь дело с человеком, поступившим так жестоко с вами и вашей дочерью.

— Но… — залепетала Филиппа. — Но ведь ты так много надежд возлагал на этот план.

Он рубанул рукой по воздуху.

— Нет, для меня важна только одна вещь, Филиппа, только одна. — Он сделал шаг по направлению к ней, и, так как она стояла у стены, отступать ей было некуда. — Разве ты не знаешь, что я имею в виду, моя Филиппа? Ты должна хорошо это знать… — Он слегка коснулся ее густых волос, и она затаила дыхание. — Когда ты оставила меня, я почувствовал себя так, будто меня ударили кинжалом в спину. Я истекал кровью, Филиппа. — Его пальцы коснулись ее щеки. — Вернись ко мне, моя малышка. Вернись!

Слова застряли у нее в горле, но она с силой вытолкнула их наружу:

— Для чего? Если ты отказался от компании деда, зачем я тебе теперь?

Он улыбнулся, и ее сердце перевернулось.

— Зачем ты нужна мне, Филиппа? Затем, чтобы дышать. Я не могу без тебя жить. Ты же знаешь об этом! — Он потрепал ее по щеке. — Ты нужна, чтобы освещать мне путь, чтобы пройти рядом со мной всю мою жизнь. Мне очень нужно, чтобы ты была со мной рядом, каждый день и каждую ночь.

Он приподнял к себе ее лицо.

Как странно, подумала Филиппа, когда его лицо внезапно стало расплываться. Наверное, что-то попало в глаза.

— Но, — всхлипнула она, — я не понимаю, почему нужна тебе.

Он улыбнулся, и зияющая дыра в ее сердце исчезла.

— Разве я не показывал тебе, как люблю тебя, каждую ночь, каждый день, каждую минуту, проведенные вместе? Разве ты не отзывалась мне в ответ? Неужели ты до сих пор не поняла, что мы любим друг друга? — Он наклонился и мягко поцеловал ее.

— Любим? — почти шепотом повторила она.

— О да. Мы любим друг друга. В этом нет никакого сомнения. Иначе разве я страдал бы так жестоко, когда ты оставила меня? Без тебя весь мир потерял смысл. Я понял, как много ты значишь для меня. И иначе разве могли бы пролиться эти бриллиантовые слезы?

Он коснулся кончиком пальца ее мокрых ресниц, глядя на нее с любовью, нежностью и сдерживаемой страстью.

— Но ты не можешь любить меня. — Она беспомощно кивнула на бедную комнату. — Мы принадлежим разным мирам.

Энрике проследил за ее взглядом, только теперь понимая, почему она сказала эти слова в ночь их свадьбы.

— Когда мы вернемся в Валенсию, — ответил он, — я покажу тебе, где родился я. Ты узнаешь, что твой муж появился на свет и вырос без отца, а его мать никогда не интересовалась, жив ли ее сын вообще. Именно тогда, в детстве, я решил, что обязательно добьюсь успеха. Теперь я понимаю, что истинное счастье не в золоте, и поэтому завидую тебе, Филиппа. У тебя такая замечательная мама, и вы так любите друг друга, что я даже немного ревную.

Энрике обернулся туда, где стояла Джейн в полном недоумении, беспомощно прижав руки к груди.

Он глубоко вздохнул, и Филиппа поняла, какого титанического труда, каких усилий, воли и ума ему стоило его нынешнее положение в обществе. Увидела его ранимость и одиночество. И ей безумно захотелось обнять его, прижать к груди, закрыть собою от всех невзгод и неприятностей жизни.

— Я прошу тебя, Филиппа, вернись ко мне и будь моей женой. Я люблю тебя сильнее, чем могу это выразить.

Слезы рекою полились по ее щекам.

— Да! — сказала она, и их губы слились в поцелуе.

Энрике с усилием оторвался от нее, подошел к Джейн и низко склонил перед ней голову.

— Я прошу вашего благословения на наш брак, Джейн.

— О да, да! — ответила женщина, утирая слезы счастья.

 

Эпилог

Бывший особняк богача Диего Авельяноса звенел от веселого шума детских голосов. Ухоженные, хорошо одетые ребятишки разных возрастов радостно сбегали с широкой террасы в благоухающий сад и усаживались в автобусы с надписью: «Осторожно, дети!».

— Папа, папа! — закричал пятилетний темноволосый мальчуган, бросаясь к Энрике на шею. — А можно я тоже поеду с ребятами кататься на яхте?

— Как ты думаешь, отпустим Фелипе с бабушкой? — улыбаясь обратился Энрике к беременной жене, которая вместе с Джейн и воспитательницами помогала детям рассаживаться по автобусам.

— Ну конечно, — улыбнулась в ответ Филиппа. — Я думаю, капитан Педрос не будет возражать, если на яхте одним экскурсантом станет больше, к тому же, думаю, — хитро прищурилась она, — ему будет особенно приятно, если и мама будет с ним рядом.

— Ура, ура!

Мальчуган радостно побежал к автобусу, где Джейн обняла его и помогла забраться вверх по ступенькам.

— Вот видишь, дорогая, как все хорошо, — Энрике ласково прижал жену к своему плечу. — Благодаря тебе наследство такого ужасного человека, как Диего Авельянос, принесло пользу стольким людям! Жаль только, что он не раскаялся и так бесславно умер в одиночестве, окруженный всеобщим презрением, после того как мир узнал о его жестоком обращении с тобой и твоей матерью. Он так и не сумел понять простую истину о том, что подлинный смысл жизни заключается в любви. И только в ней!

Филиппа прижалась к груди мужа и подумала: до чего же прекрасна жизнь!