Беленко все еще не догадывался о международной буре, которую он вызвал, и об усиливающихся советских попытках вернуть летчика и самолет.

Когда „Боинг-747” заходил на посадку в Лос-Анджелесе, Джим дал ему парик и темные очки, чтобы его впоследствии не могли узнать по фотоснимкам, которые могли быть сделаны в аэропорту. На летном поле они быстро сели в ожидавшую их машину Центрального разведывательного управления и в сопровождении полицейских на мотоциклах помчались ночными улицами к частному аэропорту, где их ожидал готовый взлететь маленький пассажирский самолет. Беленко влез в самолет и прежде всего стянул с головы парик и снял темные очки. Один из агентов ЦРУ, который впервые увидел Беленко в аэропорту Лос-Анджелеса, взволнованно воскликнул: „Эй, мы его потеряли! Куда он, к дьяволу, делся?!"

Это восклицание, которое Джим поспешил перевести на русский, вызвало всеобщий смех. Когда все расселись по местам, Беленко спросил, есть ли у его спутников какие-либо вопросы к нему. Один из американцев, видимо старший по чину, ответил так же, как Джим при вылете из Японии: „Отдыхайте, ни о чем не беспокойтесь. У нас будет достаточно времени для бесед. Вы сейчас устали”.

И правда, — он был истошен не только физически, его душевные силы были на пределе. Его восприятие окружающего, мысли и представления стали неясны и зыбки, точно он находился в каком-то странном мире, где-то между мечтой и реальностью.

Офицеров ЦРУ он представлял себе иными. В свои тридцать, сорок лет они были, как на подбор, сухощавы и выглядели абсолютно здоровыми. Все на них было новым, красивым и, казалось Беленко, дорогим. Несмотря на беспокойную свою службу, они были на вид доброжелательны и простодушны.

Ну, конечно, это не типичные агенты ЦРУ. Этих специально подобрали, — таких, чтобы с первого взгляда вызывали симпатию…

Самолет шел на Восток. Виктор заснул, а когда проснулся, ему предложили чаю. Один из спутников показал на море огней под крылом: „Это Чикаго”.

Они приземлились в вашингтонском аэропорту имени Далласа глубокой ночью. Лил сильный дождь. Около часа езды на машине — и они на месте. Фонари освещали внушительное здание из красного кирпича с высокими окнами, широкой двустворчатой парадной дверью и высокой верандой. Джим провел Виктора в спальню и посоветовал выспаться как следует. На потолке над кроватью виднелось что-то, что можно было принять за выходные жалюзи кондиционера или за пожарную сигнализацию. Беленко был уверен, что в потолке скрыта телекамера, но слишком устал, чтобы размышлять об этом.

Днем он внезапно проснулся. По комнате бесшумно двигался черный слуга средних лет. Он улыбнулся Виктору, сказал непонятную фразу по-английски. Он и поставил перед ним поднос с кофе и чаем и запиской по-русски: „Завтрак готов и ждет вас, когда бы вы ни пришли”.

Беленко выпил чай и увидел разложенные на стуле носки, спортивные шаровары, спортивную безрукавку, тенниску, трусы. Не будучи уверен, что это приготовлено для него, Беленко облачился в мешковатый японский костюм и пошел в столовую.

Здесь Джим представил его Питеру, одному из трех американцев, заботам которых отныне поручался Беленко. Внешностью Питер напоминал человека из мира искусств, художника или композитора. Темные вьющиеся волосы, черные задумчивые глаза вызывали в памяти известный портрет Бетховена. Питер был верующим католиком, отцом восьмерых детей, прекрасным лингвистом и одним из лучших офицеров американской разведки. Он прекрасно говорил по-русски.

Питер и Беленко шутили и смеялись, как если бы они встретились всего лишь ради того, чтобы сыграть в гольф и обменяться последними русскими анекдотами.

— А вы слышали анекдот об армянских студентах? Как они пришли к профессору и спрашивают: „Скажите, действительно ли возможно построить в Армении коммунизм?” — „Можно, — ответил профессор, — но почему бы сначала не построить его в Грузии?”

Тут же Виктора познакомили еще с одним его опекуном — Ником. Русский по происхождению, Ник был сержантом флота и добровольно отправился во Вьетнам, где, как можно было догадаться, участвовал в секретных разведывательных операциях. Теперь флот одолжил” его ЦРУ. Ему предстояло стать для Беленко и гидом, и другом, и, хотя об этом не говорилось вслух, телохранителем.

Просторы северной Вирджинии, покрытые лесом и гребнями гор, видны в ясный день издалека, прекрасны в любую пору. Но больше всего поразили Беленко фермы: аккуратные белые дома фермеров, образцово возделанные поля, надежные и легкие заборы, откормленным стада, пасущиеся в долинах, огромные амбары, автомобили, грузовики и сельскохозяйственные машины, очевидные признаки благополучия и достатка.

Они решили совершить прогулку на машине и ближайший городок. Остановились у торгового центра на окраине и направились было к магазину одежды, но Беленко настоял, чтобы сначала зайти по дороге в супермаркет. Войдя, он остановился, как вкопанный. Горы фруктов и свежих овощей, длинные стеллажи с сосисками, колбасой, окороками, такие же стеллажи с сырами, множества наименований, молоко, масло, наконец, стеллаж с мясом — не менее двадцати метров длины, буквально со всеми видами мяса, которые только существуют на свете, и все завернуты в прозрачный пластик. А цыплята, куры, индюшки! Красочные коробки и пакеты с разнообразными продуктами, с рисунками, показывающими их содержимое, длинные витрины с мороженными продуктами, также с рисунками на каждом пакете, орехи, конфеты, торты, соки, все виды соков… Масса сортов мыла, бумажных салфеток, скатертей, туалетной бумаги и много других товаров, назначение которых Виктору было неясно. Пиво! Американское, немецкое, голландское, датское, австралийское, мексиканское, канадское… Это магазин самообслуживания, здесь никто ничего вам не выдает. Вы выбираете, что вам нравится, и загружаете продуктами легкую тележку.

Никогда не приходилось Беленко бывать с мясных и овощных магазинах, где не пахло бы несвежим мясом, испортившейся капустой или картофелем. Никогда не приходилось видеть, чтобы магазин, в который завезли какой-нибудь хороший товар, не был забит до предела покупателями. Хорошо еще, если длинный хвост не тянулся к его дверям по улице! А здесь… Он понимал, что за какие-нибудь полчаса, не выходя из магазина, любая хозяйка может приобрести все, что ей необходимо, чтобы две недели кормить всю семью. Впрочем… Наверное, это не обычный магазин. Простые люби не могут себе позволить покупать здесь, по-видимому из-за цен. А то бы здесь было такое же столпотворение, как и у нас…

По дороге в магазин одежды Беленко не удержался и потянул Ника и Питера в магазин радиотоваров. Цветные телевизоры разных размеров и марок были включены и позволяли увидеть разные передачи. Беленко был удивлен сочностью красок, яркостью изображения, да и сами передачи показались удивительно интересными. Очень заинтересовали его и миниатюрные калькуляторы. Тоже, видимо, вещь, доступная только богатым…

Ему понадобилось провести всего несколько минут в магазине одежды, чтобы понять, что и это показуха. Он увидел несколько сот костюмов, массу спортивных пиджаков, пальто, плащей, рядами висящих на плечиках, пачки брюк и рубашек на стойках, галстуков, тут же обувь — и на весь огромный зал всего два-три продавца. Питер привел Беленко к секции, где висели костюмы его размера, стал снимать один за другим с вешалки и протягивать Беленко на выбор.

Продавец поспешил к ним с любезной улыбкой и, между прочим, заметил: „Приятно видеть отца, приобретающего костюмы для сыновей!” Беленко подумал, что если даже реплика и не была придумана и отрепетирована заранее, что, во всяком случае, Питера знают в этом магазине. Костюм-тройка, который Виктор выбрал по совету Питера, требовал небольшой подгонки, и продавец попросил вернуться через полчаса, к этому времени костюм будет готов. Они воспользовались этой задержкой, чтобы купить для Виктора рубашки, галстуки, белье, носки, теплый костюм, яркую спортивную куртку, плащ с утепленной подкладкой на молнии и прекрасные туфли, — таких Беленко не только носить, но и видеть еще не приходилось.

Он все еще видел во всем, что его окружало, нечто вроде спектакля, разыгрываемого специально для него. Взять хотя бы заправочную станцию у въезда в торговый центр. Три машины — в каждой за рулем женщина — заправлялись одновременно, мальчик протирал лобовое стекло в одной машине, и не было никакой очереди к бензоколонкам.

— Ну, поздравляю, — сказал Беленко, когда ехали назад. — Вы отлично справились со своей задачей.

— Что вы имеете в виду?

— Торговый центр и все там кругом… Точь-в-точь, как наши колхозы, куда возят иностранцев.

Ник рассмеялся, но Питер оставался серьезным.

— Виктор, я даю вам честное слово, что это обыкновенный торговый центр. В Америке таких десятки тысяч. Куда бы вы ни поехали, на север, на юг, восток или запад, вы увидите точно такие же. Многие, расположенные в пригородах больших городов, даже намного лучше.

— Но может ли американский рабочий купить то, что мы сегодня видели? Скажем, цветной телевизор?

— Что значит „может”? Почти во всех американских семьях есть по одному, а то и по два цветных телевизора. Но вам нет нужды верить мне на слово. Вот поездите по Америке, тогда сами убедитесь.

Беленко получил несколько книг и журналов на русском языке. Питер посоветовал читать, развлекаться, спать, смотреть телевизор, пока не надоест. Он подвел Беленко к полкам, уставленным бутылками с различными винами и водками, показал, где стоит забитый продуктами холодильник. „А это — комната Ника. Здесь вы всегда сможете его найти”.

В этот вечер Виктор впервые раскрыл „Архипелаг ГУЛаг”. Поздно вечером от оторвался от книги, достал из холодильника банку пива и, привлекаемый ярким светом луны и свежестью деревенского воздуха, решил выпить пиво на веранде. Но едва он открыл дверь, как к нему бросились двое. У одного из них в руке блеснул пистолет. „Простите нас, пожалуйста, — произнес этот человек на ломаном русском. — Мы не знали, что это вы. Выходите и чувствуйте себя как дома”.

Утром Беленко увидел, как маленькая красная машина въехала на большой скорости во двор и, завизжав тормозами, стала как вкопанная.

Из машины вышла кареглазая женщина с растрепанными ветром каштановыми волосами, придававшими ей озорной вид. „Анна”, — представилась она. По-русски Анна говорила, как на родном языке, мелодично и свободно, хотя была американкой со Среднего Запада, русский изучала в школе, а потом — во время неоднократных поездок в Советский Союз.

Анна изучила Советский Союз по источникам, недоступным Беленко на родине. Поэтому ей нетрудно было поразить его фактами, о которых он никогда еще не слышал. Он был удивлен и обрадован, узнав о размахе движения инакомыслящих, о самиздатовских изданиях в СССР, о влиянии, какое успели приобрести на Западе многочисленные советские беженцы.

Анна была первым человеком на американской земле, кому он мог доверить свои давно скрываемые мысли, гнев, ненависть, которые толкнули его на бегство. Начав говорить с ней, Виктор уже не мог остановиться, и Анна, которая собиралась уехать в полдень, провела с ним весь этот день.

Несмотря на настойчивые требования органов военной разведки поскорее дать им возможность узнать у Беленко все, что их интересует, ЦРУ ограничило эти встречи и беседы четырьмя часами ежедневно. Два часа каждое утро, когда мозг свеж и наиболее восприимчив, отводились на занятия английским языком — самое важное, чтобы начать ему строить новую жизнь в этой стране. Дневные часы и вечера предназначались на чтение, учебу и поездки по стране, чтобы увидеть побольше своими глазами. Ему обещали показать все, что он пожелает, как бы затруднительно это ни было для властей. А по субботам и воскресеньям он будет летать, водить самолет, делать фигуры высшего пилотажа, осваивать американское небо.

В его представлении полная свобода неотделима от возможности летать, и эта возможность будет ему предоставлена.

Уверенный в глубине души, что требует невозможного, Беленко признался Питеру и Анне, что ему бы очень хотелось побывать на какой-нибудь военно-воздушной базе и еще на борту авианосца. Они восприняли это так, точно в просьбе не было ничего необычного. Что касается военно-воздушной базы, то здесь вообще нет никаких проблем, сказал Питер. Через пару недель Беленко там побывает. А с авианосцем… Все зависит от того, когда какой-нибудь из них подойдет достаточно близко к берегам США, чтобы туда можно было слетать. Это всего лишь вопрос времени.

Первая беседа с военными разведчиками началась с неожиданного вопроса. Когда Беленко решил перелететь на Запад, он приготовил у себя в Чугуевке записку на английском, в которой, как ему казалось, написал: „Сообщите о случившемся представителю американской разведки. Спрячьте и охраняйте самолет. Не разрешайте никому приближаться к самолету”. На самом же деле он написал на языке, который никогда не изучал, следующее: „Поскорее вызовите представителя американской разведки. Самолет закамуфлируйте. Никому не разрешайте приближаться”. Когда же японцы перевели эту записку на свой язык, получилось как в испорченном телефоне: „Самолет — опасная ловушка. Не прикасайтесь”.

С особой осторожностью японцы заглянули в кабину и окончательно были перепуганы, увидев множество красных кнопок с надписью „Опасно”. И в довершение всего японцы и их американские коллеги обнаружили, что в кабине вовсе нет предохранителей, назначение которых должно было состоять в том, чтобы не допустить непроизвольного нажатия красных кнопок. Вероятно, какие-то из них связаны с взрывным устройством для уничтожения самолета, который ни в коем случае не должен попасть в руки иностранцев? Пока не получен ответ на этот вопрос, изучение самолета не могло начаться, — но только Беленко мог дать такой ответ.

Поэтому на третий день пребывания Виктора в Америке офицеры военно-воздушных сил доставили к нему огромные фотографии кабины МИГ-25, увеличенные до натуральной величины и выполненные с такой четкостью, что можно было видеть каждую цифру на шкалах приборов, как будто вы сидите в пилотском кресле. Руководитель группы ВВС был высокий, отлично сложенный полковник с пытливыми темными глазами и грубым обветренным лицом. Полковник, представившийся как Грэг, удивил Беленко с первых же произнесенных им слов. Питер говорил по-русски как иностранец, прилежно изучивший язык, Анна говорила правильно, свободно, без ошибок, но Грэг… Грэг владел русским так, как будто родился и провел всю жизнь в России.

Грэг приветствовал Беленко тепло, но сдержанно, как если бы Беленко был наилучшим образом аттестованный молодой офицер, прибывший в его часть. Предстоит важная работа, и он намерен приступить к ней, не теряя времени. Они установили снимки стоймя на полу, воссоздав кабину в трех измерениях. Беленко объяснил назначение каждой кнопки с надписью „опасно”, но не смог объяснить почему предохранительные штыри оказались вытащены из гнезд, где им надлежало быть. Ошибка пьяного техника? Намеренные действия кого-то из его части? Приказ? Совершенно неясно. Вместе с Грэгом они пометили на снимках, где зафиксировать штыри, которые теперь придется изготовить японским и американским специалистам.

— Ладно, а сейчас покажите мне, как завести двигатели.

— Отчего вы не хотите подождать, пока самолет будет здесь? Я все вам покажу и научу ваших пилотов летать на нем.

— Боюсь, что нам с вами летать на нем не придется. Судя по всему, нам придется вернуть самолет в месячный срок или около этого.

— Как? Вы что, с ума сошли? — Беленко был вне себя. Вернуть самолет?! Вы думаете если бы ваш Ф-14 или Ф-15 приземлился в Чехословакии или в Польше, вам бы его вернули?! Теперь это наш самолет! Я пригнал его вам! Я рисковал жизнью, я лишился всего, чтобы передать его вам! Заберите мою машину у японцев. Если вы вернете ее обратно, советские будут над вами смеяться. В их глазах вы останетесь дураками!

— Успокойтесь! — произнес Грэг. — Я возмущен не меньше вашего. Я согласен с вами. Но не я делаю политику. Мы рассчитываем с вашей помощью узнать о самолете как можно больше, не летая на нем. Поэтому не будем терять времени.

В процессе совместной работы двух профессионалов Беленко убедился, что он имеет дело с опытнейшими летчиками и человеком, говорящим с ним на одном языке. Грэг был тем, чем Беленко только мечтал стать — летчиком-истребителем, испытателем и смелым искателем приключений. Во Вьетнаме он совершил сто боевых вылетов, летал на Ханой, Хайфон, обстреливал стратегически важные мосты, защищаемые батареями советских ракет САМ, изо дня в день рисковал жизнью. Пилоты его эскадрильи, летавшие на машинах Ф-105, первыми появлялись над целью и уходили последними. Их задачей было спровоцировать команды ракетных батарей САМ включить радары начать ракетный обстрел самолетов. Если команды САМов клюнут на приманку, следующие волны американских самолетов смогут безошибочно ударить по радарным системам и батареям САМ. Американские ракеты „воздух-земля” понесутся вниз по направлению луча радара к его источнику, уничтожив батарею, команду и все вокруг.

Родители Грэга, как и Ника, были эмигрантами из России. Желая передать своим детям хотя бы часть русской культуры, они настаивали на том, чтобы дома говорили по-русски. Затем Грэг еще изучал русский в университете. Поскольку он в совершенстве владел этим языком, также обладал высокой квалификацией летчика-испытателя, его часто, против его желания, снимали с полетов и привлекали к разведывательной работе. Он приобрел уважение и доверие ЦРУ, что нелегко завоевать. Поэтому в случае с Беленко выбор пал на него: его обязанностью будет получение технической информации от советского летчика. Впоследствии подтвердилось, что выбор был сделан как нельзя более правильный.

Выполняя обещание, американцы устроили Виктору полет с военно-воздушной базы Андрес под Вашингтоном на базу истребителей. Он и Грэг находились в комнате ожидания, когда командир базы Андрес, генерал, узнал Грэга и подошел, чтобы пожать ему руку. Беленко был ошарашен, потому что генерал был черным.

Это не настоящий негр! Негр не может быть генералом! Это они кого-то выкрасили в черный user и нарядили в генеральскую форму. Они выкрасили его, специально чтобы показать мне!

Его пригласили осмотреть самолеты-истребители Ф-4, Ф-106, а также один из двух американских истребителей, которых его учили опасаться больше всего: Ф-15. „Продолжайте осмотр, садитесь в кабину, — сказал Грэг. — Но если вы улетите, отвечать придется мне”. Никаких сомнений: самолеты настоящие, точно такие, как их описывали в СССР. Некоторые детали удивили Виктора. Электроника, противопожарные средства, вооружение, навигационные устройства и некоторые другие системы казались более совершенными, чем ему говорили, поверхность обшивки американских самолетов была глаже, чем у МИГа. В основном, это было то, что он ожидал: прекрасная машина, но известная машина, без каких-либо особых неожиданностей.

Клубы для личного рядового состава, младших офицеров и офицеров, с множеством помещений, предназначенных для столовой, танцев, бара, чтения, пинг-понга, карт и шахмат, спортивные залы, бассейны, теннисные корты, театр…

— Как вы можете себе позволить расходовать такие суммы на людей, а не на вооружение?

— Как мы можем себе позволить не делать этого? — вопросом на вопрос ответил командир базы. — Лучшее оружие в мире немногого стоит, если вы не располагаете людьми, желающими и умеющими владеть им.

Верно. В этом он прав. Это как раз то, о чем я постоянно говорил в своей части…

Командир базы сказал Беленко, что военно-воздушные силы просят его принять на память о визите комплект американской летной формы. Никакая одежда ему гак не нравилась, как эта. Сделанная из синтетики, она была шелковистой и мягкой наощупь, легкой, но теплой. „Теперь вы похожи на американского пилота”, сказал Грэг, когда Беленко оглядывал себя в зеркале в новой темнозеленой форме.

— Позвольте мне кое-что продемонстрировать вам, — предложил один из офицеров. Он щелкнул зажигалкой и поднес огонек к новой форме Беленко.

— Не делайте этого! — закричал Беленко отшатнувшись.

— Поверьте, ни вам, ни форме ничего не грозит. Она огнестойкая. В крайнем случае мы дадим вам другую.

Огонек зажигалки коснулся рукава, и Беленко убедился, что ткань, действительно, не горит и не обугливается.

После этого Беленко попросил разрешения встретиться с обычным сержантом, которого он мог бы расспросить о работе и условиях жизни. Не доверяя односложным ответам сержанта, Беленко сказал, что хотел бы посмотреть, как он живет. Ничего нет проще, сказал командир базы. Он живет всего в нескольких кварталах отсюда. Поехали, я вас довезу на своей машине.

Что это за начальник, который развозит подчиненных, в том числе и простого сержанта, как обыкновенный шофер?!

Сержант жил на территории базы в двухэтажном коттедже с небольшим участком и отдельно стоящим гаражом. Беленко поинтересовался, как это сержанту предоставили такой большой дом. Командир объяснил, что величина дома зависит от состава семьи.

Ну, разве не абсурд! А посмотреть хотя бы на машину, стоящую возле дома, — они хотят убедить меня, что это машина сержанта. Да она лучше, чем машина самого начальника базы!

После того, как Виктору был показан дом майора, лучший, но не намного, Виктор решил, что с него хватит.

Довольно с меня показухи. Да и зачем заставлять людей притворяться?

Питер и Анна не раз напоминали Беленко о необходимости научиться водить машину. Собственно, он и сам хотел бы поскорее сесть за руль. Но когда ему сказали, что прежде надо сдать водительский экзамен и получить разрешение от властей штата Вирджиния, он рассердился.

— Почему бы вам просто не выписать мне это разрешение?

— У нас нет на это прав.

— Это просто смешно! В СССР вы можете купить водительские права на черном рынке за сто рублей! Что же, здесь это стоит дороже?

— Верьте нам, Виктор. Вам нужно пройти экзамен, как все остальным. ЦРУ может выдать вам фальшивое удостоверение личности, но не водительские права.

Беленко быстро научился водить машину, но, привыкнув к большим скоростям, не очень-то считался с ограничениями, диктуемыми правилами уличного движения.

Как-то раз он вел машину по четырехрядному шоссе. Сзади раздался рев сирены.

Питер, сидящий рядом, забеспокоился. „Черт побери, Виктор, вы превышаете скорость. Сейчас делайте то, что я вам скажу. Уменьшайте скорость, съезжайте вбок, остановитесь на обочине и опустите стекло. К вам подойдет офицер из дорожной полиции и попросит права. Дайте ему их и ничего не говорите. Он выпишет вам штраф. Когда он даст вам квитанцию, кивните и скажите: „Благодарю вас, офицер’’.

Беленко был ничуть не смущен. Даже больше, он был рад показать Питеру, как сейчас он ловко выйдет из неприятного положения. Он знал, что ему следует делать. Советская милиция тоже ведь часто останавливает машины для проверки. Водитель обычно дает милиционеру несколько рублей. Иначе он будет обвинен в нарушении правил движения и получит прокол в своем водительском удостоверении; после третьего прокола права отбираются.

Высокий, подтянутый полицейский в серой шляпе с широкой лентой наклонился к окну. „Сынок, вы знаете, что вы шли на скорости восемьдесят пять миль в час?”

Беленко усмехнулся и протянул полицейскому две двадцатидолларовые бумажки.

— Нет! Нет! — закричал по-русски Питер. — Сейчас же уберите деньги, Виктор!

Тут же он продолжил по-английски: „Офицер, я работник ЦРУ. Могу я говорить с вами с глазу на глаз?” Питер вышел из машины и отошел в сторонку с полицейским.

Спустя несколько минут полицейский вернулся и обратился к Беленко: „Я хотел бы пожать вам руку…”

Со всей серьезностью Питер предупредил Виктора, что попытка подкупить полицейского и вообще любого официального представителя власти является серьезным преступлением. „Некоторые берут взятки, это правда. Но девяносто девять и девять десятых процента этого не делают, и если вы предложите им взятку, вас арестуют. А я не всегда буду рядом с вами, чтобы выручать вас из беды”.

Анна пригласила Беленко в вашингтонский ресторан, где познакомила его со своим мужем, пожилым человеком, вполне осведомленным о том, что делается в Советском Союзе, говорящим по-русски. Поскольку Беленко был уверен, что президентские выборы в Америке являются фарсом, а все кандидаты — „марионетки крупного капитала”, он с интересом прислушивался к разговору присутствующих о публичных дебатах двух кандидатов в президенты, Форда и Картера. Анна была за Картера, ее муж — за Форда. Они сравнивали программы кандидатов, спорили друг с другом, сердились и не соглашались, сравнивая достоинства обоих наиболее серьезных кандидатов в президенты.

Впечатления от долгожданного посещения авианосца окончательно разрушили диковатое представление об Америке, внушенное Виктору на родине.

Самолет доставил Беленко и Грэга на борт авианосца, стоящего примерно в ста милях от скалистых берегов Вирджинии. Капитан корабля приветствовал Беленко, сказав, что военно-морской флот Соединенных Штатов считает высокой честью принимать на борту такого гостя. Беленко может смотреть на авианосце все, что он пожелает, на любой вопрос он получит ответ. Но сначала капитан предложил посмотреть, как происходит взлет и посадка самолетов на палубу авианосца, — то, ради чего этот корабль создан.

Беленко стоял рядом с офицером, регулирующим заход самолетов на посадку. Истребители снижались, грохоча двигателями. Бам! Очередной самолет рывком обрушивался на стальную палубу и замирал, остановленный тормозным устройством. С еще более оглушительным грохотом, сотрясая корпус самолета, взрывался двигатель в режиме форсажа, самолет точно выстреливался с палубы, несся над водой и исчезал из вида. И так каждые десять секунд!

Техническое совершенство авианосца, самолетов, профессиональное искусство летчиков способны были поразить даже специалиста. Но все же не это было самым важным. Здесь все, независимо от званий и чинов, полностью доверяли свои жизни друг другу. Никто никого не принуждал, не подгонял, не было слышно ни крика, ни брани. Каждый четко и уверенно делал свое дело.

— А где у вас сидят проштрафившиеся? — спросил Беленко. Это был чуть ли не первый его вопрос.

Ему показали пять или шесть тесных камер со стандартными морскими койками — все оказались пустыми. Отвечая на следующий вопрос, капитан перечислил проступки, которые влекли за собой наказание: пьянство, курение марихуаны, хулиганство…

— Почему же эти камеры пустуют?

— Наверное, нам повезло. У нас на корабле редко бывают такие нарушения.

— А сколько людей служит на авианосце?

— Около пяти тысяч офицеров и рядовых.

Заметив на воротнике одного из офицеров эмблему в виде креста, Беленко поинтересовался, обязательна ли молитва для команды.

Капитан ответил, что хотя на корабле есть протестантский, католический и еврейский священнослужители, состав команды волен посещать или не посещать религиозную службу: вера — личное дело каждого, строго соблюдается свобода совести.

Беленко хотел еще знать, несут ли священнослужители также функции политработников, но капитан не мог понять его вопроса.

Через несколько дней после того, как Беленко вернулся в авианосца, Питер познакомил его с тем, что говорилось о нем в Советском Союзе. Было ясно, что попытки вернуть его продолжаются.

— Они поняли, что мы не выдадим вас, и единственная их надежда — в том, чтобы убедить вас вернуться добровольно. Чуть ли не каждый день они требуют, чтобы мы предоставили им еще одну возможность поговорить с вами. Действуют они неумно и грубо. Понимают, что прямым нажимом на нас ничего не добьются. Поэтому они стараются оказать на нас давление косвенно, давят всячески на Японию. Захватывают японские рыболовные суда, угрожают японцам, шантажируют их. Боюсь, ваши бывшие соотечественники не успокоятся, пока мы не позволим им еще раз встретиться с вами.

— Что они говорят насчет меня?

— Всякую чушь. Они говорят, что не уверены, вас ли им показали в Токио. Кроме того, у них не было возможности установить, добровольно ли вы остались на Западе или действуете под влиянием наркотиков.

— Что же теперь от меня требуется?

— Вас никто не обязывает еще раз встречаться с ними. Никто ничего от вас не требует. Но японцы очень благородно вели себя в этом деле, и вы бы им здорово помогли, если бы согласились на встречу с советскими…

— Ладно, согласен. Но я хочу предупредить вас, — а вы можете передать советским представителям, — это в последний раз!

Питер в сопровождении еще нескольких офицеров ЦРУ ввели Беленко в фойе перед конференц-залом госдепартамента.

— Мы останемся здесь и немедленно войдем, если возникнет необходимость. Мы проверим, чтобы они не были вооружены. Вы здесь в полной безопасности. Постарайтесь не нервничать, как бы вас ни провоцировали.

В конференц-зале Беленко ожидали советник посольства СССР Воронцов, руководитель советской делегации на Белградской конференции по правам человека, врач и офицер КГБ, тоже имевший дипломатический ранг и работающий в советском посольстве в Вашингтоне.

Как только Беленко вошел, Воронцов горячо пожал ему руку. — Рад вас видеть!..

И тут же предложил, как если бы он, а не госдепартамент устроил эту встречу: „Садитесь, пожалуйста, и давайте поговорим свободно и откровенно. Теперь мы знаем, что-то случилось с вашим самолетом, и ваше приземление в Японии было вынужденным”.

— Мы знаем также, что в Японии вы старались защитить свой самолет с пистолетом в руке, — продолжал Воронцов. — Нам известно, что японцы применили к вам насилие, нахлобучили вам на голову бумажный мешок. Потом они поместили вас в тюрьму и давали вам наркотики. Вы не могли контролировать свои поступки, свои действия… Ваши жена и сын, все ваши родственники очень переживают, все очень огорчены, все они скучают по вас. Они просили передать вам письма и фотографии.

Воронцов разложил их на столе перед Беленко, но тот смотрел в сторону. Воронцов придвинул их ближе. Беленко взглянул собеседнику прямо в глаза и прочел в них откровенную злобу. Но Воронцов, человек волевой, сдержал себя и спокойным тоном продолжал:

— Мы хотим, чтобы вы знали, что несмотря на все случившееся, даже если вы и сделали какие-то ошибки, вы будете полностью прощены, если вернетесь на родину, к вашей семье, на родную землю. Только там вы можете быть счастливы. Вам нечего бояться. От имени самых высоких инстанций я обещаю вам: вас простят. Вы, может быть, не слышали о таком случае, так я вам расскажу. Один наш майор бежал в Соединенные Штаты, но решил вернуться на родину и встретился с нами, чтобы посоветоваться, как ему быть… Впоследствии, уже живя опять в Москве, он пришел там в американское посольство и подтвердил американцам, что он свободен и не был подвергнут никакому наказанию…

Поодаль молча сидел американец — молодой работник Госдепартамента, которого Беленко сначала не заметил. В этом месте он не выдержал и рассмеялся.

— Это ведь неправда, мистер Воронцов!

— Беда с этими американцами! — воскликнул Воронцов. — Ни в чем вы нам не верите…

— Оттого, что вы не всегда говорите правду.

Повернувшись к Виктору, Воронцов продолжал:

— Товарищ Беленко, если хотите, вы можете уйти из этого помещения вместе с нами, и завтра же вы будете в Москве со своей семьей. Будете продолжать служить в военно-воздушных силах, в том же звании — Воронцов просиял улыбкой. — Более того, я уполномочен передать вам, что вы сможете стать летчиком-испытателем.

Беленко поднялся.

— Я хочу высказаться ясно и окончательно. Все, что я сделал до и после посадки в Японии, я делал добровольно. Японцы отнеслись ко мне очень хорошо и помогли мне во всем, хотя им это было нелегко. Никаких наркотиков мне не давали. И бумажного мешка на голову не напяливали. Они не применяли ко мне силу. Наоборот, они охраняли меня. Все, что я сделал, я сделал совершенно сознательно. Никто силой меня не задерживает в Соединенных Штатах. Я сам принял решение жить здесь. Я не вернусь.

Беленко повернулся к представителю Госдепартамента.

— Я хочу попросить советского врача задать мне любые вопросы, чтобы он мог убедиться, что я абсолютно здоров.

Это было очевидно для врача и без всяких вопросов. Врач казался несколько смущенным.

— Бывает ли у вас головная боль?

— Нет.

— Принимаете ли вы какие-нибудь лекарства?

— Нет.

— На самочувствие не жалуетесь?

— Напротив, я чувствую себя прекрасно.

Врач в растерянности посмотрел на Воронцова, а тот, точно ждал этого, заговорил с неожиданной горячностью:

— Наш министр иностранных дел обсуждает этот вопрос с госсекретарем Киссинджером и другими высшими представителями американских властей. Потому что мы знаем, что американцы удерживают вас здесь насильно, против вашей воли, вопреки вашему желанию!

— Ничего подобного. Я сам не желаю возвращаться в Советский Союз.

— Что, в конце концов, с вами случилось? Почему вы все это сделали?

— Вы могли бы и сами догадаться, почему.

Воронцов снова вернулся к спокойному тону:

— Вы вернетесь. Когда вы решите это сделать, просто позвоните в советское посольство, и вас с распростертыми объятиями примут на родине.

— Я уже принял окончательное решение. Я не вернусь. Я остаюсь в Соединенных Штатах. Нам больше не о чем разговаривать.

Представитель Госдепартамента поднялся: „Что ж, господа, кажется ваша встреча закончена”.

Когда Беленко выходил из зала, Воронцов еще раз окликнул его, и какая-то уверенность, даже пророческие нотки в его словах слегка встревожили Беленко: „Мы уверены, что вы вернетесь! Вы будете снова с нами. Еще придет такой день!”

Сотрудники ЦРУ, ожидавшие в соседней комнате, молча пожали Беленко руку. „Мы знаем, что вам пришлось нелегко. Вы хороший и смелый человек, Виктор”, сказал Питер.

Они возвращались через мост Памяти, въехали на территорию Арлингтонского национального кладбища и медленно проследовали по нему узкими аллеями. „Что мы здесь делаем?” — удивился Беленко.

— Проверяем, не увязались ли за нами кагебисты, — последовал ответ.

— Как! Вы хотите сказать, что они шмыгают и здесь?!

— Да, и никогда не стоит забывать об этом. Вам придется помнить об этой опасности всю жизнь…

С холма, усыпанного осенними листьями, они любовались видом Вашингтона, освещенного заходящим солнцем. Беленко думал о своей новой жизни и гнал от себя мысли о том, что оставил позади. Но одна мысль невольно возвращалась вновь и вновь.

Могут ли они вернуть меня? Вернусь ли я сам? Нет, конечно же нет!