Говорят, что конфликт поколений неизбежен. Молодым всегда не нравится «тормознутость» и боязнь «кабы чего не вышло» в поведении «стариков». А «старики» с высоты своего жизненного опыта только подсмеиваются над глупой самонадеянностью молодых. Правда, разногласия удивительным способом отходят на второй план, когда дело касается денег. Если есть возможность совместно заработать, люди всех возрастов объединяются. Пусть и на время. Любая фирмочка — это группа разновозрастных индивидуумов, и от этого симбиоза предприятие становится только сильней. Возможно, длится это не столь долго, как хотелось бы, но все же длится же…

Никаких совместных денег у Живчикова и Амосова и в помине не было, и посему они лишь оценивали друг дружку.

— «-Старый осел!» — пульсировала мысль в молодой голове.

«— Глупый, зеленый слизняк!» — крутилось в голове седовласого.

Анжела прекратила их затянувшееся рукопожатие, сославшись на необходимость переговорить по неотложному делу с «референтом». Тимур и Валерий Константинович чинно раскланялись и разошлись в разные углы «ринга».

Позднее, на фуршете по случаю закрытия симпозиума, когда Живчиков в одиночестве интенсивно лопал бутерброды и пил коньяк, кто — то слегка дернул его за рукав. С застывшим куском семги юноша обернулся и перед ним снова оказалось лицо Амосова.

«— Опять его морда нарисовалась!» — мигом подумал Тимур, но вслух ляпнул:

— Вначале было Слово!

— Как?! Опять?! — опешил Виктор Константинович.

— Может, махнем по рюмашке коньячку? — ушел от ответа юноша.

Седовласый быстро сглотнул слюну, в результате чего кадык на его шее пробежал вниз, будто проворная мышь драпает из опустошенного чулана при неожиданном включении света. Валерий Константинович колебался. С одной стороны, он — довольно высокое должностное лицо, а тут какой — то недоросль залихватски и не соблюдая субординации ведет себя очень фамильярно.

С другой стороны, этот парень этим своим упертым «вначале было Слово» и неумением скрывать свои истинные чувства вызывал определенную симпатию. «-Он еще слишком юн, чтобы непрерывно носить маску крутого мачо. Еще не выучился фальшивить. Еще не выработал навыков липкой лести и скрытого подхалимажа», — оценил студента мысленно второй человек в телеканале «Оптимум».

— А давайте махнем! Почему не махнуть? — буркнул Амосов.

Они подошли к импровизированной барной стойке, где парень в белоснежной рубашке лихо управлялся с бутылками крепкого спиртного.

— Две рюмки французского коньяка… — заказал Амосов.

Когда маленькие рюмочки оказались наполненными, Живчиков поднял тост.

— Предлагаю выпить за этот великолепный симпозиум, который внес неоценимый вклад в дело развития свободы слова на постсоветском пространстве. Этот симпозиум явился славной вехой…

— Юноша! — перебил его Амосов мягко. — Вы не на трибуне! Оставим высокопарность для официальных речей. Давай просто с тобой выпьем за то, чтобы ничья задница не пострадала!

— Чего? — приподнял брови Тимур с удивлением.

Амосов склонился к голове парня и зашептал:

— Хочешь, Тимур, я найму с пяток отморозков и они тебя подловят на пустыре и целую кучу ипостасей тебе в задницу напихают?! Да так плотно напихают, что задница распухнет как надувной матрас, и даже спать ты будешь только на животе? Хочешь таких вот заднеприводных ипостасей? А?

Молодой человек отшатнулся и побагровел от гнева.

— Тихо! Тихо! — зашептал седовласый. — Успокойся! А ты думал, что я такой старый и уже ни хрена не слышу? Думал, что я не услышу, как ты мне обещал ипостаси в задницу набуровить?

Тимур тоненькой струйкой выпустил воздух из легких, но промолчал.

— Ладно, Тимур, не дрейфь! Я сам был таким как ты лет тридцать назад. Анжела здорово придумала про некоего Стасика — оператора, чтобы тебя выгородить. Но я знаю, чего ты так на меня взбеленился, когда я ее трогал. Она ведь тебе нравится, верно?

Тимур чувствовал себя неловко и решил свалять дурака:

— Кто мне нравится? Стасик — оператор? Вы про него спрашиваете?

Амосов ухмыльнулся, тряхнул седой шевелюрой, как будто стряхивая с себя наваждение, и произнес:

— Мне ясно, что серьезно с тобой разговаривать бесполезно. Ты умный парень, а косишь под дурачка. Зачем тебе это?

— Говорят, дуракам везет.

— Знаешь, — задумчиво произнес Валерий Константинович, — дуракам не всегда везет. В 90‑х я вложил почти все свои капиталы в МММ и остался «с голым задом». Все пропало. Мой приятель три года назад напился на даче и решил погонять на джипе по горам. Убеждал всех, что он — дурак, а с дураками ничего не приключается. Здесь он прав. С ним больше уже ничего не приключиться: его джип вместе с ним упал с горы. Летел двести метров почти. Никакие подушки безопасности не спасли. Еще много лет назад, когда я учился в школе, у нас был шебутной парень по кличке Тень. Любил на крышах лифтов кататься в жилых домах. Все говорил, что ничего с ним не случится, ибо дуракам везет. И до поры до времени везло. А потом он сорвался в шахте лифта, ожидая кабину, и пролетел четыре этажа. Упал как раз на люк лифта. А внутри были люди. В том числе беременная девушка. От неожиданного удара у нее случился выкидыш, а сам Тень выжил, но до сих пор ездит на инвалидной коляске. Так, что думай, Тимур, пока молодой, где можно вести себя безбашенно, а где — нет. Я ведь и вправду мог нанять крутых ребят, и они бы из тебя котлету сделали. «Ипостась» всю бы из тебя выколотили, и в больнице ты бы пролежал целый год. Думай, Тимур, когда и кому чего ты говоришь.

Тимур взял паузу, подумал, и кивком головы согласился с доводами убеленного сединой собеседника. А вслух добавил:

— Я имел в виду, что дуракам везет в любви. Именно в любви.

Амосов перевел взгляд на Анжелу, которая опять с кем — то горячо спорила в десяти шагах от барной стойки, где расположились Тимур и Валерий Константинович. Последний рассмеялся:

— А вот здесь, ты, похоже, прав. Любовь — она не логична, причиняет боль. Она подобна психозу. Это — болезнь. Дураки тоже больны глупостью. Но тут, в любви, все совсем иначе. Заболеть любовью — это огромное удовольствие.

— И большой геморрой! — простодушно просипел студент.

— Точно! — развеселился Амосов и предложил: — Еще коньяку?

— Погнали! — фамильярно согласился Живчиков.

И заместитель генерального директора телеканала «Оптимум» со своим новым другом студентом принялись действительно «разгоняться». Бармен только и успевал подливать им в рюмки багрового напитка. После пятой рюмки языки у обоих собеседников развязались и они уже болтали без перерыва. Причем каждый практически не слушал другого, а только лишь самого себя.

Анжела не раз говорила Тимуру, чтобы тот «попридержал лошадей» в выпивке. Но парня несло. После Валерия Константиновича еще несколько мужчин подходили к Анжеле, говорили ей комплименты, целовали ручку и оказывали иные знаки внимания.

Пьяный Тимур дергал ее больно за руку, пытался утащить с банкета, но девушка реально блистала своим красноречием. А вот Живчикову говорить с другими наравне не получалось. Он не владел вопросом. К нему подошел один подвыпивший гость и поглядывая сквозь стекла очков свинячьими глазками, буквально прохрюкал вопрос:

— А как Вы относитесь к проблеме свободы слова в средствах массовой информации?

Тимур совершенно осоловевшими зрачками покрыл взглядом нового знакомого:

— Вначале было Слово! — ответил он и даже поднял указательный палец правой руки вверх.

Очкарик внимательно изучил направленный в потолок указующий перст. Он решил, что юноша подобным жестом хочет сказать нечто очень важное, глубокое по мысли, нечто символичное. Но что это точно — неизвестно. Чтобы не показаться недогадливым старым дуралеем, мужчина быстро кивнул головой и выдал:

— Совершенно с Вами согласен молодой человек! Как жаль, что журналисты позабыли, что вначале было Слово. Но никак не презренный металл, не банкноты!

После этого мужик поспешно ретировался. Скоро «подвалил» другой. Только опять к Анжеле. А Живчиков методично напивался и ревновал. Но потом приключилось и вовсе нечто неожиданное. Тележурналистка встретила некоего молодого человека, явно сверстника. И она несказанно ему обрадовалась! Тимур видел собственными глазами, как Анжела короткое время разглядывала высокого брюнета с косой челкой и тут же без объяснений причин вдруг завопила «-Пашка!» и буквально ринулась тому навстречу. Пашка стоял, как оловянный солдатик на полке шкафа, и призывно улыбался. Через десяток секунд женские руки обхватили шею брюнета. У Живчикова помутнело в глазах, и без того мутных от невообразимого количества коньяка, от ревности и возмущения.

«— Сучка!» — воткнулась иглой мысль в проспиртованный мозг юноши, — «-сама притащила меня на этот гребанный симпозиум, на меня — ноль внимания, а другому мужику на шею вешается! На моих глазах! Вот шмара! Шмара!»

Живчиков, конечно, не мог знать, что Анжела и Павел Левашов — однокурсники по университету. Что Павел тоже работает в сфере СМИ, и у него была аккредитация на симпозиум. Но в связи с волнениями в Египте с последующим свержением Хосни Мубарака, Пашу срочно отправили в командировку в бунтующую страну фараонов. Левашов и не должен был попасть на симпозиум, но обстановка в Египте накалилась до предела, пошли нападения на журналистов, и главный редактор, начальник Павла, срочно отозвал его домой. Так Павел застал только самое окончание длительного симпозиума, а точнее церемонию закрытия и как раз последующий банкет. Поэтому Анжела и не встретила однокурсника в кулуарах мероприятия, а вот на банкете — да. До этой встречи Левашов и Анжела потеряли друг друга из вида на несколько лет, и когда телеведущая неожиданно столкнулась с ним на банкете, то сильно обрадовалась. Ведь Паша был олицетворением беззаботной студенческой поры! Она ринулась навстречу не к мужчине, а к той счастливой, веселой жизни, что бывает у каждого почти студента. Институтские, университетские пять лет не забываются никогда. Никогда! Школа — забывается, но студенчество… Более того, студенческое блюдо, сваренное в общаге, кажется самым вкусным за всю жизнь. А ведь что туда кидали, в то варево? Да все, что удалось раздобыть! Поломанная вермишель, горстка перловки, банка — другая тушенки, остатки пищи со вчерашней попойки, хрустящие сухари, бульонные кубики, пару свежих помидоров, две сосиски, что случайно завалялись в морозильном отсеке общаговского холодильника. И еще много разных ингредиентов добавлялись в студенческий ужин. Но, когда его готовили всем миром, всей общагой, студенты смеялись. Подкалывали друг друга. Толкались. В животе от голода бурчало. Молодые организмы требовали «топлива», и оно успешно булькало на конфорке плиты, в перекореженной старой кастрюле. Затем человек десять рассаживались за столом, вскрывались бутылки пива, лимонада, и с превеликим аппетитом парни и девушки чавкали на всю Ивановскую, как говорится. Аромат той незабываемой каши, что получался в кастрюле, не забудется уже во веки веков. И когда спустя много лет бывший студент будет трапезничать в фешенебельном ресторане где — нибудь в Нью — Йорке или Москве, он все равно вспомнит тот перекошенный обеденный стол в общаге. Глаза, возможно, немного увлажняться, ибо то благословенное время никак не вернуть назад. Разве что, позвонить однокурсникам, коих рука Судьбы раскидала по разным континентами Земли и попытаться собраться снова?

Анжела встретила своего однокурсника неожиданно, и радости ее не было предела (со стороны это выглядело именно так). Она вспомнила сразу тот самый широкий стол в студенческой общаге, со всеми друзьями — сокурсниками, что расселись по периметру. Она мгновенно окунулась в ту неповторимую атмосферу студенческой жизни, что так восхитительна своею «безбашенностью» и молодостью. Понять это могут только однокашники, однокурсники.

Живчиков не мог по возрасту никак быть однокашником Анжелы и Павла и поэтому романтическую составляющую он не заметил, а увидел лишь, как его девушка «виснет на шее» незнакомого ему — Живчикову — мужика.

И Тимур взорвался.

Амосов Валерий Константинович не успел ухватить хотя бы за рукав стремительное тело, что понеслось к обнимающимся Анжеле и Павлу. Ах, надо было хотя бы сцапать за развевающийся новый синий галстук! Не помешало бы даже слегка подставить подножку, что ли. Пусть уж лучше грохнется, чем испытать затем такой позор, какой принес тот стремительный бросок. Но молодые — на то и молодые, чтобы «заткнуть за пояс» пожилых.

«— Акела промахнулся!». Амосов не смог никоим образом удержать Живчикова…

Павел по — братски, словно родную сестру, прижимал к себе гибкий стан Анжелы, когда почувствовал больнючий удар чем — то большим и плоским себе в бок. Рядом кто — то закричал. После короткой паузы женский голос по старинке прорезал воздух: «-Милиция!» Надо бы уже кричать «Полиция!», но кто вдается в подобные тонкости?

Удар головой, что пришелся в бок Павла, был не столько сильным, сколько неожиданным. Как потом сознается Живчиков, он хотел «боднуть» соперника, как козленок иногда бьет рожками взрослого сильного козла. От неожиданности Левашов рванулся назад, а там, как назло, строители когда — то сделали небольшую ступеньку. Ноги сокурсника телеведущий запнулись, и он стал падать. Так как Анжела в этот самый момент его обнимала, сила инерции увлекла ее следом. В результате на пол сначала рухнуло тело Павла, а уже на него сверху приземлился гибкий стан журналистки. Широкое декольте оказалось прямо перед обезумевшими глазами Павла, и последний успел плотоядно улыбнуться. Чего уж говорить, природа наделила девушку великолепным бюстом.

Надо признать, что Левашов повел себя мужественно. Он не стал истошно вопить о том, что его вероломно сбили с ног (хотя так все и произошло на самом деле). Боль если у него и была, то скорее от падения, чем от удара бестолковой юной головы в бок. Уткнувшись чуть ли не носом в ложбинку между двумя «буферами», Паша тоненько просипел:

— Я тоже по тебе скучал, дорогая.

Левашов всегда отличался завидным спокойствием. И даже в такой пикантной ситуации он не паниковал! Его жена называла его подчас «Железным Феликсом», как знаменитого чекиста Феликса Дзержинского.

Павел не понял, за что и кто его атаковал. Но он ощущал, что ущерба здоровью его особого нет, и на нем теперь лежит прекрасная Анжела! Разве это не удивительный миг в жизни настоящего мужчины?