ГОРЫ ПЕРЕМЕН

Кавказ – первые настоящие горы, которые я увидел. Если бы тогда, в середине шестидесятых, кто-то сказал мне: «Ты взойдешь на большинство этих вершин по самым сложным маршрутам» или «Через пятнадцать лет ты будешь неделями не слезать с Эльбруса, чтобы взойти на Эверест», – я бы воспринял прогноз как должное. Юность не признает (и правильно делает!) слов «нереально», «невозможно», «непреодолимо». К тому времени я уже понял, что хочу ходить в горы, подниматься на самые знаменитые и крутые. А вот если бы услышал, что с конца XX века буду приезжать на Кавказ из другой страны… Что по Главному Кавказскому хребту пройдут границы… Что в несуществующем альплагере «Баксан», где я успею поработать инструктором, расположится пограничная застава… Что на Шхельдинском и Южношхельдинском ледниках придется опасаться быть ограбленным или уведенным за перевалы в рабство… Что в штольнях Тырныаузского вольфрамо-молибденового комбината будут прятаться террористы… Ни за что бы не поверил!

Сегодня Кавказ во многом другой. Впрочем, разве только Кавказ? Мир стал другим. Горы – они ведь не просто природа, складки земной поверхности. Там сходятся, пересекаются, сталкиваются, высекая искры, геополитические, экономические, военные и прочие интересы. Опасности, с которыми встречались вскоре после революции, в двадцатых-тридцатых годах прошлого века первые советские экспедиции, снова подстерегают в горах путешественников. Один из зачинателей советского альпинизма, мой земляк Михаил Погребецкий провел семь украинских экспедиций на Тянь-Шань. Каждую сопровождали отряды вооруженных красноармейцев. За любым поворотом на исследователей могли налететь банды басмачей – перестрелять, ограбить, увести в рабство. Все, увы, повторяется на нашем витке спирали.

Мой товарищ киевлянин Игорь Чаплинский (для друзей – Чапа, знакомый читателю по рассказам о восхождениях на Аннапурну и Дхаулагаири) летом 2000 года в киргизском ущелье Каравший на Западном Памире попал в плен к моджахедам. Хотел с тремя друзьями-ростовчанами пройти несколько интересных маршрутов. Ребята сделали тренировочное восхождение. На следующий день отдыхали. После обеда лежали на травке, загорали, наслаждались принесенным снизу арбузом. Но как же все в этой жизни хрупко и относительно! Только что была благодать. Солнышко, река, вершины. Вдруг – выстрелы! Подбегают какие-то мужики в камуфляже. Бородатые, всклокоченные, с автоматами: «Ложитесь на землю! Руки вперед!». Легли. Что дальше – неизвестно. «Сколько вас? Что вы тут делаете?», – обращаются по-русски, но с сильным акцентом…

Так один из сильнейших восходителей Украины неожиданно для себя в горах оказался лицом к лицу со стихией еще более опасной и непредсказуемой, чем горная. Вместе с Чаплинским и его друзьями-россиянами заложниками боевиков стали четверо американцев, шестеро немцев, два гида из Ташкента… Игорь очень сдержанно говорил о поведении оказавшихся в плену альпинистов. Сказал лишь, что все держались достойно. От мысли о побеге он довольно быстро отказался, хотя в первый день строил разные планы. Убежать можно, а что потом? Он убежит, а кого-то из оставшихся бандиты расстреляют, чтобы остальным было неповадно. Что собой представляли эти люди? Говорили, что по национальности они – узбеки и воюют по идейным соображениям. Но есть и наемники, есть боевики из Афганистана. Их цель – свержение в Узбекистане существующего режима и установление шариатской республики. Такой, какую создают в Афганистане талибы. В горах они – как дома. Рассказывали, что зимой ходят из Афганистана в Таджикистан по ледникам в районе пика Коммунизма. А это не шутка даже для опытных альпинистов. За три дня плена Игорь ни разу не видел, чтобы боевики мылись. Зато намаз справляли пять раз в день. Один караулит пленников, двое читают молитвы. Тщедушные, лохматые, грязные, они с гордостью говорили: «Мы – воины аллаха, живая смерть!». Старший – афганец, по-русски совсем не понимал. Чумазый, вонючий, и вдруг – холеные, явно не знающие физической работы руки. Все боевики были довольно молоды – не старше тридцати. Двое – явные убийцы. Это чувствовалось по тому, как они по-волчьи двигались, как страховали друг друга, ни на секунду не оставляя открытыми «тылы», хоть и знали, что пленники безоружны. Еще один – безусый мальчик. Интеллигентный, начитанный. Родом из Башкирии. Цитировал по-русски Коран, рассказывал о его переводчиках. Старшие обращались к нему «Хамза», но это не настоящее имя.

Бандиты исчезли так же внезапно, как и появились. Вечером еще держали ребят под прицелом, а на рассвете следующего дня оказалось, что их нет. Альпинисты плохо представляли происходящее, но в том, что каждую минуту по ним могут открыть огонь, сомневаться не приходилось.

Собрали все, что не отобрали боевики, и повернули вниз. Нужно было выбираться из этого ущелья, из этой страны, из этой войны…

В Каравшине сегодня спокойно. Но бикфордов шнур терроризма продолжает тлеть. Где прогремит взрыв? Тревожные сообщения приходят из Афганистана и Йемена, Сирии и Египта. Небезоблачно и на Кавказе… Когда пишутся эти строки, контртеррористическая операция в Баксанском ущелье закончена, но скоро ли вернутся на залитые солнцем склоны Чегета и Азау спортивный азарт и курортная безмятежность?

Какие еще изменения произошли в горах? Положительный момент – изменилась связь. На Кавказе повсюду ретрансляторы, работают мобильные телефоны. С вершин Эльбруса, да и с других можно спокойно позвонить в Харьков, Москву, Париж. Внизу, в ущельях, это проблематично, зато наверху – общайся сколько угодно. Что мы и делаем. У нас пока редкость, а в Альпах, Гималаях обычное дело – спутниковые телефоны. У иностранцев они если не у каждого, то через одного. Цена разговоров вполне умеренная, меньше доллара минута. Это и постоянная связь с «большой землей», с родными. И новый уровень безопасности – всегда можно вызвать помощь.

Отрицательный момент – агрессивное наступление цивилизации – канатные дороги, вся курортная инфраструктура, засоряющая горы. Посмотрите, что творится с Эльбрусом! С тридцатых годов прошлого века в районе Приюта одиннадцати сбрасывали мусор. Сейчас вытаяли такие горы отбросов, что становится страшно. Молодежь проводила экологическую акцию, вывезли десять «КамАЗов» мусора. Но для Эльбруса это, как слону дробина. Мы устраивали акцию под эгидой партии зеленых, стащили полтонны отходов. А сколько еще осталось! Если за этим не следить, горы просто исчезнут под горами мусора. Сейчас, правда, ситуация меняется, создан Национальный парк. Идущие наверх группы получают пакеты, в которых уносят мусор с собой. Но это не решает проблему. Народу в горах прибавилось. Эльбрус обрастает вагончиками, частными отельчиками, кабачками и т. д. Частный бизнес – это хорошо, но его интересует прибыль, а не сохранение природы. Вот и пилим сук, на котором сидим.

Горы и внешне очень изменились. Когда я впервые приехал на Кавказ в ущелье Адыл-Су, ледник Кашка-Таш, куда нас водили на ледовые занятия, был метров на двести ниже, чем сейчас. Да все кавказские ледники отступают. На свою первую «пятерку»-Б на Двузубку-Аманауз в Домбае я ходил в двойке с тренером Владимиром Сухаревым. Недавно разговорились об этом, и Володя рассказал, что был там прошлым летом. Оказалось, теперь маршрут на две веревки длиннее. Ледник, по которому восходители подходили под стену, вытаял, путь наверх удлинился. На две веревки – восемьдесят метров – за сорок лет! Получается, лед вытаивал стремительно, приблизительно по два метра в год. Ледник в районе Безенгийской стены, когда я там в первый раз был, поразил огромными сераками – вертикальными ледяными глыбами, высотой с трех-, а то и пятиэтажный дом. Приехал в конце девяностых и не узнал. Циклопических сераков не было и в помине. Сейчас это гладкий, ровный ледник. Ученые спорят, что нас ждет – глобальное потепление или похолодание. Альпинисты на всех континентах замечают приметы потепления. Игорь Свергун водит клиентов на африканские вершины. От воспетых Хемингуэем романтических снегов Килиманджаро осталась скромная полоска наверху. С каждым годом эта белая каемка становится все более узкой. Если оправдаются прогнозы метеорологов и средняя температура на планете повысится на несколько градусов, поднимется уровень мирового океана, который затопит значительную часть равнин. Куда всем отправляться? В Гималаи, в Тибет, на Кавказ, в общем, – повыше. Еще один аргумент в пользу гор и занятий альпинизмом.

 

ЭЛЬБРУС. КОГО СЧИТАТЬ АЛЬПИНИСТОМ?

С первого своего альплагеря «Эльбрус» в 1965 году бываю на Кавказе ежегодно, а часто и по нескольку раз в год. Здесь я стал альпинистом. Здесь начинались все мои восхождения – альпийские и памирские, гималайские и американские. Начинались как у всех – необыкновенно. Романтика, песни у костра. «Вот это для мужчин – рюкзак и ледоруб, и нет таких причин, чтоб не вступать в игру». Эти или другие прекрасные «альпинистские» слова звучат в душе в такт шагам, когда идешь на первые восхождения. Там открываешь для себя: пусть терпеть и преодолевать бывает трудно, ты хочешь это ощутить снова и снова, подняться на самые крутые высокие горы. Ты обязательно должен там побывать! Кто в тебе эту решимость поддержит? Кто направит в нужное русло пока бестолковый энтузиазм? Кто закрепит в сознании, как дважды два, главные принципы надежного, безопасного прохождения маршрутов? Только спустя годы понимаешь, что благодаря тренеру ты научился правильно выбирать не только горные маршруты. Не успел оглянуться – сам выводишь в мастера молодых – уже как тренер. Как гид открываешь красоту гор людям от альпинизма далеким, но жаждущим острых ощущений. То и другое мне интересно. То и другое так или иначе связано с Кавказом.

Не считал, сколько раз я был на Эльбрусе. В некоторые годы – по четыре-пять раз. И каждый раз хожу с удовольствием. Не только потому, что это плацдарм для подготовки к высотным восхождениям. Это фантастические краски, невероятные ощущения. Я уже несколько раз наблюдал на вершине астрономическое чудо. С одной стороны всходит солнце, с другой – в небе уходящей ночи висит полная луна. Полыхает восход, два светящихся диска на небосклоне, а между ними ты и гора.

Впервые наблюдал эту феерию светил (поднявшись туда в одиночку тоже впервые) в начале девяностых. Гена Василенко тогда работал с японской фирмой, организовывал для ее клиентов восхождения на Кавказе, сам в них участвовал как гид. Больше всего японцев интересовал Эльбрус. Ведь он самый высокий. В свободное от своих спортивных мероприятий время наш семейный дуэт подключался к японскому проекту Гены. Меня Василенко привлекал в качестве гида, жену Татьяну – помогать на кухне.

Ведем очередных японцев на гору. На Эльбрусе главные трудности – выше пяти тысяч метров. Где-то в районе седловины (5300 м) стало плохо двум клиентам. Гена как руководитель, отвечающий за группу, повел остальных наверх, а я проводил «выпавших в осадок» в еще не сгоревший Приют одиннадцати. Спустя какое-то время к нам присоединились все, кто поднялся на вершину. Ночевали на Приюте, чтобы с утра отправиться вниз. А мне так захотелось на гору! Предупредил друга, что раненько схожу наверх и догоню группу уже на спуске. Решил, что выйду часа в три ночи, чтобы к выходу группы вернуться. Погода великолепная. Полнолуние, светло. Лег спать – не спится. Луна в окно светит – не нужно фонарика. Полежал, поворочался, встал, надел ботинки, «кошки» и пошел на гору в час ночи. Тихонько, спокойно, без напряга. Куда спешить? Иду наверх в охотку. Поднимаюсь на восточную вершину: с одной стороны – солнце, с другой – луна. Как награда за то, что я здесь. Спускаюсь на седловину, поднимаюсь на Западную вершину. Глянул на часы – путь наверх занял меньше трех часов, хоть я никуда не спешил. Спускаюсь на Приют – тишина, клиенты еще не проснулись. Им о своих похождениях на всякий случай не рассказал. Мало ли как отреагируют. Был прецедент…

В 1991 году я вернулся из неудачной для себя экспедиции на Манаслу в не самом приподнятом настроении. Чтобы не растерять прекрасную высотную форму и как-то компенсировать гималайскую «баранку», решил сходить за сезон на три памирских семитысячника: пики Ленина, Корженевской и Коммунизма. Василенко как раз работал с американскими клиентами, у которых были те же планы, и я попросился присоединиться к ним, за свой, разумеется, счет. Гена предложил компромиссный вариант: дорогу я оплачу сам, а питание будет за счет фирмы, я же, в свою очередь, возьму на себя часть забот гида. Вот так и получилось, что планировал ходить сам, а два восхождения – на пики Ленина и Корженевской – сделал с Геной и его американцами. Дальше оказалось, что на пик Коммунизма клиенты не успевают – пока акклиматизировались, ждали погоды, слегка выбились из графика. Если пойдут на самую высокую вершину бывшего СССР, не успеют на свой рейс в Штаты. Василенко предлагает утешительный вариант: однодневное восхождение на пик Четырех. Американцы соглашаются, и наши пути расходятся. Я сходил на пик Коммунизма (об этом еще расскажу), вернулся в Харьков. Гена проводил клиентов. А спустя время оказалось, что кто-то из них накатал жалобу в американскую турфирму. Мол, один из гидов, вместо того, чтобы работать с группой, ушел на собственное восхождение. И потребовал назад свои денежки. И… получил. С извинениями фирмы.

На Эльбрусе, наученный горьким опытом, не распространялся о своих ночных экскурсиях на вершины. Честно говоря, это было нелегко. Распирали впечатления и эмоции. Несколько раз я наблюдал такое зрелище и потом, поднимаясь с юга, пару раз – с севера. На Эльбрусе, когда хорошие погода и видимость, – это праздник. Ушба, Шхельда, Чатын – прямо перед тобой, кажется, можно рукой дотянуться. Ты все их знаешь, помнишь маршруты, по которым ходил. Узнаешь камины, кулуары, бастионы. Видны горы Пятигорья, Безенгийская стена. Когда нет дымки, виден даже Казбек – в точности такой, как на папиросной коробке времен моего детства. Когда впервые наткнулся на него взглядом, даже не поверил. Чего не видел с вершин Эльбруса никогда, так это моря, хотя рассказывают, что оттуда можно увидеть даже два – Каспийское и Черное. Не знаю, может, просто не повезло. Может, еще увижу.

Мы с Игорем Свергуном вот уже семь лет водим людей на Эльбрус. Они приходят и не верят, что смогут на этот исполин подняться. Стоя на вершине, тоже не верят, что это не сон. Мы подходим к подготовке профессионально. Рассказываем, настраиваем, объясняем, как вести себя в горах. Проводим тренировочный поход, снежно-ледовые занятия, акклиматизацию. И только после этого – на гору. Наши клиенты – обычные люди со своими привычками, характерами, образовательным уровнем, культурой… Стараемся сделать так, чтобы все в нашем временном коллективе чувствовали себя комфортно. Но при этом существуют незыблемые правила безопасности, нарушать которые не позволено никому. Будь ты хоть трижды круче всех крутых, изволь подчиняться общим требованиям. У многих отечественных бизнесменов самого разного калибра заметна такая особенность. Почему-то им кажется, что раз сумели заработать и в плане материального достатка стоят повыше других, то и во всем прочем тоже лучше всех разбираются. Эта дилетантская безапелляционность в украинской действительности лезет изо всех дыр. С нею частенько встречаешься и в горах.

Как-то во время занятия говорю клиентам: наденьте рукавицы. Все надевают, а один товарищ решил характер показать, мол, когда захочу, тогда и надену. Молодой, горячий, небедный. Привыкший руководить, а не подчиняться. Я каприз как бы не заметил. Позже, в более спокойной обстановке предупредил: «Ребята, вы сюда приехали, чтобы подняться на гору. Мы на себя взяли ответственность за ваши жизни, здоровье. Вы в горах новички, мы – профессионалы. Давайте договоримся: все команды выполняются беспрекословно. Потом, когда спустимся, я отвечу на все «зачем?» и «почему?». Парень понял. Когда остальные разошлись, подошел, извинился. Больше подобное не повторялось, расстались мы вполне дружески.

Горы не прощают самонадеянности. Истина не нова, но по-прежнему актуальна. Компания искателей приключений пошла на Эльбрус без гида. Итог: четверо киевлян и семь москвичей разметало по склонам в районе седла… Какой-то проходимец взошел разок на Эльбрус и возомнил себя гидом. Собрал клиентов и повел на лавовый поток со стороны Ирик-Чата. Зачем-то связал в связки на камнеопасном склоне. Если не организована страховка, какой смысл связываться? Не зная элементарных вещей, решил, что все умеет. Один сорвался, сдернул других. Трагедия, причина которой – авантюризм. Кто-то скажет – сами виноваты. Зачем пошли неизвестно с кем? По свидетельству приэльбрусских спасателей, 95 процентов несчастных случаев происходит с так называемыми «дикими» туристами, не имеющими ни достаточной квалификации, ни маршрутных документов. Даже если такие люди не впервые в горах, своей ничем не подкрепленной самоуверенностью они подвергают риску не только себя.

Одно из первых умений начинающего альпиниста – работа с веревкой, вязка узлов. Среди множества используемых восходителями – узел проводника. Он одинаково хорошо затягивается в обе стороны, легко завязывается и плохо развязывается. Когда горное проводничество только зарождалось, этот узел помогал гидам надежно провести клиента, среднего в связке, по опасной тропе, гребню, склону. Потому и получил свое название. Многое изменилось, но, как и на заре альпинизма, гид – это, прежде всего, ответственность. Это техника, мастерство, профессиональное отношение к делу, сводящие к минимуму возможность аварийных ситуаций. Это незыблемый кодекс чести – сам погибай, а клиента спасай. В общем, целый «узел» альпинистских достоинств, без которых нет настоящего горного гида. Мне нравится эта работа. Нравится, что многие из тех, кто поднимался с нами в первый сезон, приезжают снова и снова. С женами, детьми, друзьями. Приходится для остающихся на поляне, где мы разбиваем лагерь, продумывать отдельную программу. Это дополнительные хлопоты и расходы, но мы идем на них. Когда среди зимы получаем весточки от бывших-будущих клиентов с вопросами о предстоящем лете, радуемся. Значит, не зря стараемся. Люди, которые большую часть своего времени отдают напряженной, нервной и, как правило, «сидячей» работе, с нашей подачи посвящают отпуск не пляжно-картежному ничегонеделанию, а активному, здоровому отдыху, насыщенному эмоционально и физически. С удовольствием приезжают в горы снова и снова.

Можно ли считать таких людей альпинистами? Сейчас об этом много споров. Кто-то уверен: альпинист – лишь тот, кто ходит по правилам, утвержденным в России или в Украине, очень близким к постулатам советского альпинизма, ставит перед собой спортивные цели и заносит свои вершины в зачетную книжку. А тот, кто участвует в коммерческих восхождениях, кого водит гид, – он кто? На данный момент вопрос остается открытым. Но если альпинистами считать только первых, рискуем оказаться в кругу настолько узком, что правильно будет назвать его ограниченным. А тех, кто ходит в горы «для себя» (как будто мы – для дяди), немедленно подберут ушлые коммерческие организации, которым что в горы людей водить, что на пароходах по рекам прогуливать – все едино. Они потянут на себя подготовку гидов, упирая на скорость и прибыль, а не на безопасность и качество. Несчастных случаев, различных ЧП, порожденных непрофессиональным подходом, станет еще больше. Кто от этого выиграет? Горы и альпинизм точно проиграют. Считаю, культивировать снобистскую кастовость, разделение на белую и черную кость недальновидно. Любой, кто зашел на гору, – уже альпинист. Так и говорим своим клиентам, поздравляя с первой вершиной. Может, она останется в их жизни единственной, но все равно незабываемой.

 

ПИК МНР. ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ

Кавказ для меня – это друзья и вершины, радость и боль. 1974 год. Во время восхождения на пик Монгольской Народной Республики погибла моя первая жена Тамара. Несчастный случай на восхождении по маршруту четвертой категории трудности унес четыре жизни. Никто не видел, что произошло с восходителями из альплагеря «Баксан». Но двое краснодарских ребят-разрядников и две харьковчанки-инструкторши – Тома и ее подруга Света Старинская с восхождения не вернулись. А я был совсем недалеко, показывал Кавказ итальянским альпинистам, которые в 1973-м принимали нас в Доломитовых Альпах. Мы поднялись с ними на Бжедух, Шхельду… И тут – как лавина, как удар молнии – известие о трагедии. Конечно, я знал, что несчастные случаи в горах не так уж редки. Теоретически допускал, что такое возможно и с нами. Но только теоретически! Смириться с произошедшим было невозможно. Почему? Почему? Почему?

Похоронил жену, отправил к бабушке в село четырехлетнего сынишку Олега и вернулся в Приэльбрусье. С тренером нашего областного «Авангарда» Анатолием Спесивцевым вдвоем пошли на пик МНР. Мне необходимо было понять, что произошло, почему погибли Тома и ее спутники. Прошли, посмотрели. Причиной аварии, скорее всего, стали сброшенные сверху камни. Когда Тамара с товарищами поднимались на гору, наверху навстречу друг другу шли траверсом две группы альпинистов. Видимо, кто-то из них спустил камни.

Надо было жить дальше. «Папа, а когда мама приедет?». Убрать, постирать, почитать, приготовить ужин. Сегодня – яичница, завтра – омлет. «Папа, я не хочу омлет». Недостатки кулинарных умений компенсирую хитростью: «Олег, это же не простой омлет, а космонавтский. Кто его ест, будет космонавтом». Сын послушно жует надоевшую еду…

От тоски и одиночества спасали горы и друзья. Чемпионат Кавказа 1974 года по скалолазанию традиционно проводили на скалах Тырныауза. Там над городом роскошные гранитные скалы. Все альпинистские лагеря Кавказа выставляли свои команды. За альплагерь «Шхельда» выступала голубоглазая красавица-студентка из Ленинграда Таня Бородич. Жили все в палаточном лагере, там мы и познакомились. Осенью встретились снова. Я ждал этой встречи. В крымском Судаке на чемпионата страны среди профсоюзных команд собрались сильнейшие скалолазы. Отдельным зачетом соревновались юниоры. Лучшим юниором страны стал мой будущий партнер по связке Миша Туркевич, лучшей юниоркой – моя будущая жена Таня Бородич. Михаил с Татьяной были ровесниками, обоим по 21. Потом я в Питер ездил, с родителями познакомился. Танина бабушка Марфа, женщина строгих правил, бдительно следила, чтобы мы, упаси Бог, ничего себе не позволили. Через полтора года после смерти Томы мы с Таней поженились в Ленинграде. Потом я ее привез в Харьков, здесь с альпинистами еще раз свадьбу отгуляли. И Татьяна уехала заканчивать учебу в Питер. Закончила, «распределившись» в Харьковский научно-исследовательский институт фармакологии. Вернулась молодым специалистом. Думала, ненадолго, на год-два, а потом переедем в любимый Ленинград, где она родилась и жила до замужества. Трудно ей было после архитектурных шедевров Северной Пальмиры привыкать к индустриальному харьковскому пейзажу, жить вне привычного круга общения, неповторимой питерской ауры. Я все понимал, но жене так и не удалось меня из Харькова перетянуть. Уже много лет она живет на два города. Таня заразила меня любовью к серьезной музыке, хорошему театру, живописи. Наши друзья – не только альпинисты, а и люди искусства, ученые, литераторы.

Коллеги-ленинградцы мне долго пеняли: «Ну, Бершов! Увел лучшую девчонку!». Она там действительно была одной из лучших не только по внешним данным. С Люсей Пахомовой в связке выигрывала чемпионат Ленинграда по скалолазанию. А чемпионат Питера – это очень круто. Это прославленные Виктор Маркелов, Вера Выдрик. Татьяна в этой компании прошла отличную школу, была очень сильной скалолазкой. Когда приехала в Украину, не раз выигрывала чемпионаты Украины, украинского «Авангарда» по скалолазанию, а в 1981-м стала чемпионкой Украины по альпинизму.

К женскому альпинизму я отношусь нормально. То есть так же, как большинство альпинистов-мужчин. Считаю, что нашим красавицам-умницам-спортсменкам-отличницам не стоит самоутверждаться на маршрутах предельной сложности. Это портит цвет лица, фигуру и характер. Ходить в горы – сколько угодно! Но не на серьезные маршруты. Татьяна, понятно, была другого мнения. Запретить ей заниматься альпинизмом я не мог. Это было бы нечестно. Но я не хотел больше никаких трагедий и потерь. Мы договорились с самого начала – на серьезные восхождения вместе не ходим. Это горы, все может быть, дети не должны остаться сиротами. Договор был нарушен дважды. В 1979-м вместе поднялись на пик Энгельса на Памире (маршрут 5-Б категории трудности). И в 1985-м на пик Свободной Кореи по маршруту Беззубкина шестой категории трудности. Причем я поднимался на «Корею» дважды с интервалом в несколько дней. Сначала в составе нашей команды альплагеря «Эльбрус» на первенство Союза в очном классе. Создавая с Туркевичем свою команду, мы решили, что будем возглавлять ее по очереди. Михаил руководил в нечетные годы, я – в четные. 1985-й был «годом Туркевича». Мы поднялись на вершину и спустились вниз за световой день – в отличном темпе, на глазах у судей. И ничего стилем не смогли доказать. Быстро – значит легко, считали арбитры. Параллельно по аналогичному маршруту команда соперников шла с ночевкой. В итоге мы заняли третье место, а они – первое.

Получилось так, что нескольким нашим ребятам – Вите Автомонову, Толе Носкову, ну и Тане для выполнения мастерского норматива не хватало одной «шестерки». Согласился идти вместе с женой «по Беззубкину» с условием, что это ее последняя серьезная гора. Татьяна пообещала и слово сдержала. Но восхождение и в самом деле могло стать последним. Причем для нас обоих. Туркевич идти отказался – принципиально не ходил с женщинами. Выручил друг и кум Гена Василенко. Шли с ним первыми, сменяя друг друга. На одном из участков маршрута Кеша, как мы его называли, выходит вперед, я на страховке. Он метров на семь поднялся, вышел на массивный каменный блок размером с холодильник. Руками за зацепки взялся, ногами от этого блока оттолкнулся и… «холодильник» со свистом рассекает воздух в трех метрах от нас. Стояли бы чуть-чуть ближе – срезало бы всех. Конечно, чуть-чуть не считается, но горы в очередной раз напомнили: вместе супругам не стоит ходить.

Татьяне я очень благодарен за детей, за то, что смогла стать Олеге второй мамой, а не мачехой. Она же, по сути, девчонкой совсем была, когда к нам переехала, но к этой своей роли отнеслась очень серьезно и правильно. По прошествии лет я могу оценить. Другая бы, может, спустя! рукава ребенком занималась. Уступать и потакать легче – ведь не ее. Тем более, вскоре Марина родилась, а потом и младшая, Настя. Олегу Таня была строгой, требовательной, но – мамой. Всегда мамой, которая хочет, чтобы парень вырос человеком порядочным, интеллигентным. А дети же чувствуют, как к ним относятся. Олег стал звать Таню мамой почти с самого начала и сейчас зовет.

 

ПРОДЕЛКИ КЮКЮРТЛЮ

И в советские времена, и сейчас Кавказ в силу географического положения – самый популярный у альпинистов Европейской части СНГ. Высотникам там разгуляться особенно негде, зато для любителей технически сложных маршрутов раздолье. Каждый кавказский уголок интересен и привлекателен по-своему. Самый «высокий» – район Безенгийской стены, выстроившей цепью свои пятитысячники: Коштан-тау, Дыхтау, Джанги-тау, Шхару, Мижирги… Я там был в 1969-м, когда школу инструкторов заканчивал и «двойки»-«тройки» ходил. Только через 30 лет снова туда попал, в 1999-м. Участвовал в чемпионате Украины. Это было восхождение на Мижирги. Еще на Джанги-тау поднимался.

Очень люблю район Узункола. Уютный, живописный, незатоптанный уголок Кавказа. Близкие подходы. Огромные ущелья с ручейками, травкой, цветами. Среди этой красоты на лесной поляне – альплагерь «Узункол». Масса интересных маршрутов. Я попал в Узункол впервые в 1976 году, когда показывали американцам наши горы. Это был их ответный визит после нашей поездки в Америку. Мы побывали в Фанских горах, на Тянь-Шане. Кавказ был завершающим аккордом этого визита. С Алексом Бертулисом мы пошли на Далар по маршруту Степанова. Красивый маршрут, довольно интересная насыщенная «пятерка»-Б. А Майк Ворбуртон с Валентином Граковичем полезли на ту же гору по новому маршруту. Майкл прошел бастион, но сорвался. Тяжелейшее сотрясение мозга. Если бы не скорая помощь великолепного альпиниста и опытного врача Славы Онищенко, все могло закончиться печально. Этот великолепный маршрут я потом проходил дважды на чемпионатах Украины.

Люблю Цей – такой же уютный и живописный, как район Узункола, Я благодарен ему за собственное становление. О том, как мы с товарищами по харьковской команде «прыгнули» за сезон из второразрядников в кандидаты в мастера, еще расскажу.

В любую пору прекрасен Домбай. Интересный район, необыкновенно живописный, но уже не выдерживающий, как мне кажется, напора курортной индустрии. Я там довольно много ходил. Особенно памятен маршрут Губанова на Восточный Домбай. Об этом стоит вспомнить подробнее. В 2002 году мы заявили на первенство Украины маршрут на Кюкюртлю. Этот маршрут – «шестерка»-Б – единственный сейчас на Кавказе. Хотя, конечно, суперсложных маршрутов там куда больше. Необъяснимый подход к установлению сложности считаю абсолютно волюнтаристским. Разве стали легче маршруты на Чатын, Ушбу или Восточный Домбай? Но чести остаться «шестеркой»-Б почему-то удостоилась только Кюкюртлю. Это фактически Западная стена Эльбруса. Очень интересная. Начало, первая часть – метров 450 – бараньи лбы, ничего из себя не представляющие, но довольно опасные. Как только наверху начинает таять, сверху постоянно валятся камни и лед. Мы там нашли старые веревки, навешенные восходителями, ходившими раньше, эти веревки посвязывали, чтобы можно было рукой придержаться, проходя по бараньим лбам. А три свои 50-метровые веревки, с которыми собирались идти на восхождение, навесили. Две – под самой стеной, одну – уже на стене, в начале маршрута. Все подготовили и, предвкушая завтрашнюю интересную работу на стене, пошли отдыхать. Планировали, как обычно, стартовать пораньше. В три часа ночи встать, в четыре выйти, чтобы успеть проскочить под стену до того, как с нее посыплется. Но…

У англичан есть для таких случаев хорошая поговорка: «Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Ночью просыпаемся от страшного грохота. Гремит на нашей горе. Что-то большое упало. Ну дела! Утром быстренько собираемся, завтракаем и мчимся к маршруту. Что там? Подходим, уже начало светать, смотрим – по нашим веревкам прошел камнепад. Старые не то что побило – пошинковало! Методично, очень тщательно порубило на куски в два-три метра длиной. Накануне, после спуска с бараньих лбов мы в верхней части морены спрятали снаряжение. Под камнем лежала каска. После ночной «бомбардировки» она приобрела весьма устрашающий вид. Как будто кто-то очень старательно пытался ее, спрятанную под камень, разрезать, но успел только поцарапать. Чтобы идти на гору, хотя бы две веревки должны быть целыми! Подходим, смотрим, наша ходовая веревка висит, порубленная в нескольких местах. Мы ко второй – порублена. От третьей, которая на стене, неповрежденной осталась только половина. Вот так нас отвергла коварная Кюкюртлю…

Молодой Максим Робук «бьет копытом»: «Полезем, Сергей Игоревич?». Глаза горят. Я его понимаю. Ну вот же стена. Мы уже здесь. Настроенные, подготовленные. Сложенные после успешных тренировочных восхождений. Снаряжение занесли вчера… Выливаю на этот концентрат энтузиазма ушат холодной воды: «Нет, Макс, не пойдем». Опытный Леша Волков тоже не готов к фиаско и вторит Максиму: «Может, пойдем?» Я не выдерживаю. Ладно бы Максим, но Леша – зубр, мастер спорта! Одно дело, если бы нас, не дай Бог, на стене что-то подобном застало. Это была бы другая ситуация. Там бы мы думали, куда двигать – вверх или вниз. А здесь какие варианты? Идти с одной веревкой, вернее, с половиной веревки, на «шестерочный» маршрут – добровольно совать голову в петлю.

Было очень обидно возвращаться. Тем более, там подход такой длинный. По сути, экспедиционные условия. Что делать? Бежать куда-то за веревками? Это через перевал, далеко, нереально. Так что все. Уходим. Вот и поучаствовали в первенстве Украины. Деньги на это и Спорткомитет выделял. Понятно, нашей вины в том, что так все вышло, нет, никто нас не осудил бы. Но… Возвращаемся в Домбай. Сроки нашей командировки заканчиваются. Я принимаю решение: остаемся! В конце концов, продлим командировку. Тут довольно щекотливый юридический нюанс. Если бы что-то случилось, а срок командировки истек, отвечать пришлось бы еще и за это. Но, как говорится, семь бед – один ответ. Не возвращаться же без горы. У нас запасной вариант – Восточный Домбай, маршрут Губанова. Я – к Роме Губанову, сыну первопроходца маршрута. Это профессиональный спасатель, к тому же мой дальний родственник. Сильный спортсмен, в забегах на Эльбрус занимает призовые места.

«Рома, дашь веревки?» – «Конечно, какие вопросы!» Ребята с контрольно-спасательного пункта (КСП) Домбайского района нам во всем помогли, выделили вагончик, в котором мы остановились. И команда прошла Восточный Домбай. Длинный, красивый, технически насыщенный маршрут. По сути, весь скальный. На мой взгляд, один из самых сложных в том районе технических маршрутов. Когда-то – «шестерка»-Б. Почему сегодня это не так – вопрос не ко мне. Мы прошли маршрут с удовольствием. Получили серебро чемпионата страны.

В общем, каждый район по-своему для меня памятен. Но самым притягательным остается Центральный Кавказ. Приэльбрусье – это как первая любовь, ни с чем не сравнимо. Альплагерь «Эльбрус», где я рос как альпинист, где столько всего пережито, где выросли мои дети… Рядом – Ушба, Чатын, Шхельда, пик Щуровского… Здесь моя вторая родина. Миша Туркевич, когда сиживали с тамошними аксакалами за столом и мне предоставляли слово, всегда подтрунивал: «Ну скажи, скажи свой главный тост». И я с удовольствием поднимал чарку за Приэльбрусье. Там я провел, пожалуй, треть жизни. Туда с удовольствием спешу, как только удается выкроить время. В критический момент на Южной стене Лхоцзе, когда перспектива поморозиться выглядела более чем реальной, ободрял себя «дурными» мыслями, что даже если останусь без пальцев, буду приезжать в родное ущелье Адыл-Су. Видел в промозглой гималайской ночи его похожие на старый гобелен травянистые склоны, зубчатый орнамент его вершин. Шевелил, шевелил, шевелил негнущимися пальцами. И помогло!

Пумори

Восхождение на Дхаулагири

Гашербрум IV

Гашербрум І. (Хидден-пик)

Палатка на гребне Пумори

Каракорум. Восхождение на Хидден-пик

Каракорум

Каракорум-2008

Флаги спонсоров

С. Бершов, А. Белявцев. Аляска, 2003 г.

Базовый лагерь под Гашербрумом

Сергей Бершов. Восхождение на Чо-Ойю

Чоголиза

Ледник Балторо с Броуд-пика

Ледник Балторо

Ледник Гашербрум

Аннапурна. Южная стена

Эль-Капитан

Красавица Чо-Ойю

Привал на леднике Балторо

Утро, палатка. Массив Транго

Сергей Бершов. Нанга-Парбат

На склоне Броуд-пика, 7300 м

Броуд-пик, высота 7300 м

Ледяной храм. (К-2) Чогори

Эверест, вершина. 2005 г.

Канченджанга главная, 1989 г. А. Погорелов, Е. Виноградский, А. Букреев, С. Бершов

Машербрум

В. М. Абалаков, С. И. Бершов. США, 1975 г.

 

ЧАТЫН-ТАУ С ПРИГОДОЙ И ПРИКЛЮЧЕНИЯМИ

… Лето 1969 года на Кавказе выдалось дождливым. Я, новоиспеченный выпускник Харьковской школы инструкторов альпинизма, после методического сбора в Безенги приехал на стажировку в альплагерь «Баксан». Там же команда моих земляков-харьковчан под руководством Юрия Григоренко-Пригоды готовилась к восхождению на Чатын по новому маршруту, заявленному на первенство СССР. Первовосхождения, первопрохождения были коньком Пригоды, как для краткости Юрия Ивановича звали и за глаза, и в глаза. Уж очень соответствовала фамилия («пригода» по-украински – приключение) сути его характера. Пригода говорил: самое интересное в альпинизме – первовосхождения и первопрохождения. Они и ценятся выше – никто до тебя там не был. Опять же, не заблудишься, всегда идешь правильно, шутил Юрий Иванович. Я учился у него логике выбора пути – на стенах, контрфорсах. А логичный маршрут – он всегда красивый, оптимальный.

Пригода – лидер одной из сильнейших в стране альпинистским команд, харьковского «Авангарда». Почему именно он был лидером команды восходителей, где каждый – классный альпинист и яркая личность? Чтобы возглавить такой коллектив, одних восходительских достоинств – даже выдающихся – мало. Нужны человеческие качества – те самые надежность и порядочность, без которых не представляю настоящего альпиниста. Плюс ко всему Пригода был наделен талантом располагать к себе людей. К нему тянулись всегда и всюду. И в техникуме, где Юрий Иванович преподавал электротехнику, и в туристско-альпинистской «тусовке» – Пригода пришел в альпинизм из туризма, когда ему там стало тесно. При этом мог тряхнуть стариной и махнуть куда-то на Приполярный Урал, в арктическую тундру или горы с туристами, потому что в команде, собравшейся в поход, нет человека с правом руководить путешествием высшей категории сложности. А Пригода как мастер спорта по альпинизму такое право имел. Почему не выручить ребят? Совершенно безотказный. Надо помочь кому-то – всегда поможет. Если у самого возникали трудности, особо не озадачивался. И нам говорил: да отпустите вы эти проблемы, сами отпадут. Конечно, не все проблемы сами по себе рассасывались. Но он как-то чувствовал, на какие не стоит тратить время.

Его уважали и студенты, и академики. Самодостаточный человек, он никогда не кичился собственными достижениями. А люди всегда замечают и глубину души, и настоящую интеллигентность. Собрать, убедить, заразить своим энтузиазмом, своей нацеленностью на вершину, стену, маршрут, да на любое хорошее дело – у Пригоды получалось замечательно. Чисто лидерские черты, очень важные – быть впереди, первым браться за самое трудное и неприятное, – я старался у него перенимать. И еще одно ценное, тоже лидерское качество – замечать перспективных ребят, помогать им расти. Одним из тех, кого Юрий Иванович взялся ненавязчиво опекать, посчастливилось стать мне. До этого мы уже были довольно близко знакомы по скалолазанию – вместе тренировались и в Харькове на стенах разрушенного в войну крематория, и на сборах в Крыму. Мы же представляли одно спортивное общество «Авангард». Пригода участвовал в первом чемпионате СССР по скалолазанию в 1965 году на скале Крестовой в Крыму. Это было круто! Когда я учился в городской школе инструкторов альпинизма, Юрий Иванович там преподавал. Наметанным тренерским глазом видел, что благодаря скалолазанию техническая подготовка у меня достаточная, но не хватает восходительского опыта. Как и многие земляки, этого опыта я набирался в команде Пригоды. С тех самых пор постоянное внимание к безопасности отложилось в памяти и вошло в кровь на уровне рефлекса. В моем распоряжении был весь громадный опыт Юрия Ивановича. Под крылом Пригоды школу спортивного альпинизма харьковские альпинисты проходили поколение за поколением. В нем, педагоге от Бога, жила неуемная тяга делиться с другими всем, что знал и умел. Не только в техникуме, где Пригода это делал, так сказать, и по службе, и по душе, но и в альпинизме, где он с таким же энтузиазмом учил молодых. Прежде всего – личным примером, не «задалбливая» поучениями. Вил Поберезовский мне теоретически и на практике все преподнес в самом начале. Наука Пригоды была уже на серьезных восхождениях, в команде.

Итак, 1969 год, альплагерь «Баксан». Одну смену инструктор-стажер Бершов прилежно отработал со «значкистами». Вторую, не веря своему счастью и чуть не лопаясь от гордости (сам Пригода меня позвал!), «стажировался» на Чатыне. Избранный Юрием Ивановичем путь проходил левее популярного маршрута Снесарева. В то время сложные маршруты сначала обрабатывали. Под стеной стоял базовый лагерь. Каждый день команда выходила на маршрут, провешивались веревки. Быть полноправным участником восхождения 5-Б категории трудности я, второразрядник, не имел права. Но технически к такой стене был вполне подготовлен скалолазанием. Фактически всю ключевую часть нового маршрута, так называемый Ромб, прошел первым. Пригода – очень сильный, техничный альпинист, как и каждый в его команде, мог и сам идти первым на любом маршруте. Просто я, более молодой, проходил быстрее. Стена вертикальная, в верхней части даже нависает – это и есть Ромб, «ключ» маршрута. Его протяженность – метров 500 – 600. А сверху – наклонная, местами градусов 60 – 70, «крыша». Там уже комбинированный рельеф – лед, снег, скалы. Когда «крышу» освещает солнце, на ней начинают вытаивать камни. И дружно летят вниз. Не дай Бог оказаться под этим артобстрелом! Старались утром встать пораньше, чтобы до «бомбежки» оказаться на стене. Поднимаешься по ней, а за спиной свист. Камни летят в семи – десяти метрах, ты прикрыт Ромбом. Но все равно не по себе. Бывает, лед сверху сорвется, по каске стукнет. Мало того, по стене ледяными потоками льется вода. Затекает в рукава, выливается из ботинок. В общем, не скучно. Острые ощущения в ассортименте.

Можно сказать, на Чатыне состоялось мое альпинистское боевое крещение. «Крестным отцом» стал Юрий Иванович. Под холодным душем Чатына мы с ним впервые работали в связке. Для меня, второразрядника, это был незабываемый мастер-класс. Маршруты тогда проходили долго. Когда ты дней восемь-десять на сложной стене, в замкнутом коллективе, на пределе физических и моральных сил, ждать можно чего угодно. Порой нервы не выдерживали даже у самых невозмутимых. Пригода своим добродушием умел разрядить любую обстановку. Совершенно не конфликтный человек! Даже когда его вызывали на конфликт, провоцировали скандал, ссору, он уходил от этого. Дипломатично, умно, никогда ни в чем не унижаясь. Перефразируя Эльдара Рязанова, мы шутили: «У Пригоды нет плохой погоды». С ним было просто и легко в любых ситуациях. Лидер без тени диктаторства. Скорее, дипломат. Никогда не устанавливал никаких порядков, мол, будет, как я сказал, и точка! Спросит: «Ну кто хочет приготовить ужин? А, так я и знал». Чаще всего сам брался. Особенно любил в экспедициях, на восхождениях утречком рано встать, приготовить кашку, кофеек. Все происходило очень свободно, непринужденно, как бы само собой.

… Базальт, из которого сложена гора Чатын, – как броня необыкновенной твердости. Я с таким еще не встречался. Для соревнований по скалолазанию специально тренировался в забивании шлямбурных крючьев (при лазании в связках надо было забивать шлямбур, причем как можно быстрее). Так наловчился, что в известняковой скале за минуту или меньше мог выбить дыру для шлямбура глубиной 20 мм и диаметром 10 мм, в гранитной – 8 мм. В Домбае, когда к нам приехали американцы, очень их своими умениями удивил. Гости гранитную скалу били маленьким зубильцем. Одну дырку – полчаса. Смотрел я, смотрел на их мучения и говорю, что могу такую за минуту пробить. В ответ смех: «Сергей, ну ты и шутник!». Я встал к скале и, не разминаясь, показал. Правда, за минуту не вышло, только за полторы. Но они все равно не ожидали такой прыти, думали, хвастаю. А на Чатыне два шлямбура с победитовыми наконечниками поочередно посадил. Забил два крюка на 10 мм, а дальше – хотя убей. Я и так, и эдак – безрезультатно. Пригода – на страховке. Как всегда, спокойный до безмятежности. «Сережа, ты правильно бьешь?» – «Юрваныч, я умею. Просто такой прочной скалы еще не видел. У меня ж молоток, а не перфоратор в руках».

Вот этой броневой твердостью запомнилось знакомство с Ромбом Чатына. Я пролез его почти весь, не доходя до «крыши» метров сто или меньше. Ну а дальше команда спустилась вниз, потому что двое участников сошли – то ли заболели, то ли на работу срочно надо было вернуться. А может, другие были причины. Чатын – гора серьезная, не всем по зубам. На новое восхождение по уже обработанному маршруту, только в рамках чемпионата Украины, шли трое: Юрий Григоренко-Пригода, Валерий Болижевский и Владимир Шумихин. Пока из-под горы и снова к горе ходили, формальности утрясали, опять под стену пришли – там лед, нужны «кошки». Ребята на «крышу» вылезли, и «кошки» нам, наблюдателям, сбросили. Мы подобрали, и с продуктами, другим снарягом отнесли им наверх по пути их спуска, «троечному» маршруту. Наверху встречаем команду ростовчан под руководством известного альпиниста Юрия Арцишевского. Они месяц были на горе. После ночевки на вершине вид зловещий. Лица изможденные. Руки опухшие. Пальцы – как сардельки, побитые, подмороженные. Я смотрю во все глаза – так вот как люди выглядят на серьезной горе…

На Чатыне чуть ниже вершины есть коварный такой кулуар, если срываешься – на южную сторону далеко лететь. В этом кулуаре наши украинские альпинисты Юрий Бибик и Виталий Голуб сорвались. Были и еще трагедии. Мы от греха подальше навесили веревочку. Вежливо ростовскую двойку приглашаю: «Ребята, проходите по перилам». Смотрят на меня свысока: это кто нам здесь указывает? Арцишевский, подойдя, моментально оценил обстановку: «Быстро пристегнуться!». Парни прищелкиваются и… улетают. Оба! Благодаря веревке – недалеко. Остальные все поняли, тоже перилами воспользовались. Мы заброску свою наверх отнесли, на спуске догнали ростовчан, пришли с ними на Немецкие ночевки. Там в хижине дожидались своих. Через много лет пересеклись с Арцишевским в Гималаях, и я напомнил ему ту встречу на Чатыне. Он удивился: «Так это ты был?».

Еще одним эпизодом запомнился тогда Чатын. Уходим из-под горы. Рюкзаки неимоверно тяжелые. Мы с Борей Маргулисом, наблюдатели, постарались максимально разгрузить измученных восхождением ребят. Пригода незаметно отбирает у меня груз. Я: «Юрий Иванович, что за дела?» Он (тихонько): «Не выступай, тебе еще участвовать в чемпионате Союза» (меня ждал чемпионат страны по скалолазанию). Вот такой был человек. После изнурительного восхождения взвалил на себя лишнее, чтобы меня поберечь.

А еще Пригода был предприимчивый. Когда появилась возможность выполнять работы в народном хозяйстве (в середине семидесятых, раньше подобную самодеятельность строго запрещали) и перечислять деньги в свою спортивную организацию, оплачивая таким образом восхождения и экспедиции, Юрий Иванович тут же за нее ухватился. Так с его легкой руки зарождался в Харькове промышленный альпинизм. Кроме того, Пригода был инструктором и организовал коллектив инструкторов. Этим коллективом мы работали в альпинистских лагерях и в том же составе – уже готовой командой – совершали восхождения. Заранее договаривались с начальником учебной части лагеря – он отвечал за инструкторский состав, мол, мы, харьковчане, работаем у вас. Притом не только харьковчане-авангардовцы, а и спартаковцы, представители «Буревестника»… Так было в «Баксане», «Алибеке». Восхождения на первенство страны, республики финансировались не для всех команд. Что делал Пригода? Договаривался с руководством альплагеря, что в перерыве между сменами (а работали в течение нескольких смен, а то и весь сезон) или в другой какой-то период команда идет на восхождение в рамках чемпионата СССР или Украины. Так ходили и на Чатын.

Следующий, 1970 год стал годом стремительного рывка. Мы, целая группа «подшефных» Пригоды, вся наша харьковская компания: Юра Чернышев, Боря Маргулис, Саня Мелещенко и я, – приехали в альплагерь «Цей» второразрядниками, а уезжали кандидатами в мастера. Начальник учебной части Эдуард Греков поставил нас подменными инструкторами и давал возможность в свободные дни ходить на восхождения. Этой его щедростью постарались воспользоваться по полной программе. В связке с уже знакомым читателю Мулей мы все свои «четверки» (восхождения четвертой категории трудности) закрыли «пятерками». Удалось так много успеть, потому что маршруты в Цее хоть и комбинированные, с полным набором трудностей, довольно короткие, быстро проходимые. Это была серьезная проверка квалификации, и мы ее выдержали. Греков помог продвижению по разрядной лестнице, потому что был уверен в нас. Знал, что к сложным «пятерочным» восхождениям мы, скалолазы, подготовлены надежно.

В 1971 году я стал мастером спорта по скалолазанию. 1972-й был ознаменован важным событием в моей альпинистской судьбе. Пригода взял меня в свою команду! Это был схоженный коллектив сильнейших альпинистов. Виталий Бахтигозин, Володя Ткаченко, Володя Шумихин, Юрий Болижевский, Арнольд Вселюбский, Валентин Неборак… Все – необыкновенные люди. Дважды под руководством Пригоды авангардовцы становились чемпионами СССР (в 1972-м и 1973-м), не раз входили в тройку призеров первенств Союза. Я – молодой-начинающий, они – корифеи. У меня не было постоянного напарника. Все участники были сильными и примерно равными. Я как «лазун» много работал первым, так получалось быстрее. А партнерами по связке могли быть сам Пригода или Шумихин, Бахтигозин или Ткаченко. Командная работа была отличной школой в плане не только техническом, спортивном, но и человеческом. Ведь команда – это люди, характеры, взаимоотношения. Определенная субординация, а случается, и трения, и поиск компромисса. Это командный дух, ощущение надежного тыла, так необходимое любому на горе и внизу. Быть своим в компании интеллигентных, прекрасно образованных, разносторонних людей дорогого стоило. Очень подтягивало. Заставляло расти. Я давно понимал, что надо продолжить образование, но все не получалось – начало экзаменов в вузы совпадало с моими восхождениями. Из года в год оказывался перед одним и тем же выбором: горы или институт. Выбирал, естественно, горы. В 1979 году сезон для меня закончился необычно рано – в середине июля. Владимир Дмитриевич Моногаров, давно сватавший в Киевский инфизкульт, сказал: «Иди, другого шанса не будет». Мастера спорта имели при поступлении определенные преимущества, но прийти на экзамены румяным овощем сорта «сила есть – ума не надо» я не мог. За мной стояли отличница Татьяна и команда Пригоды. Готовился, как шел по дистанции лыжной гонки: тяжело, мучительно, невозможно, но надо прийти на финиш. Желательно в числе первых. Гордился успешным поступлением почти как восхождением на Эль-Капитан.

Пригода и на фоне своей яркой команды выделялся. Как восходителю он очень много мне дал. У Юрия Ивановича я учился спортивному подходу к альпинизму. Участию в чемпионатах Союза – от выбора маршрута и оформления заявки на участие до его прохождения. В команде Пригоды в 1973-м я стал мастером спорта. Очень красиво – дебютант чемпионата страны сразу стал и чемпионом Союза и получил звание мастера. За первовосхождение на пик Шпиль на Юго-Западном Памире. Вместе со мной в той же команде стал мастером спорта и чемпионом Володя Сухарев из харьковского «Буревестника», традиционного соперника нашего «Авангарда». Пригода был чужд ведомственных интриг. Какая разница, пусть парень быстрее растет – и взял «буревестника» в команду.

Или вот такой случай. 1972 год, команда Пригоды делает первопрохождение по Северо-Западной стене Южной Ушбы. Этим восхождением выигрывает чемпионат СССР. Мы, команда взаимодействия и поддержки, шли левее, по маршруту Арцишевского 6-й категории сложности. Параллельно. Но спустились мы раньше, у них маршрут был еще сложнее. Хотя и у нас не поход выходного дня, весьма насыщенная шестерка, много разрушенных мест, особенно вначале. Просто маршрут Арцишевского тогда был более хоженый, известный. После восхождения ждем ребят на Южношхельдинском леднике. По связи узнаем, что на спуске Пригода с ребятами догнали группу немецких альпинистов, которые тоже возвращались с восхождения. А у тех несчастный случай. Они спускались спортивным способом, а не дюльфером, потому что склон был некрутой. Накинули петлю на ненадежный выступ, и когда один из альпинистов веревку нагрузил, этот выступ вывалился. Парень полетел вниз вместе с веревкой, но, к счастью, где-то зацепился и не погиб. Правда, получил травмы, не мог идти. Но, видно, очень везучим был тот немец. Потому что как раз в этот момент группу догнал Пригода с командой. Оказав первую помощь, харьковчане начали спуск пострадавшего. После горы, после сложнейшего восхождения. Сами выработанные донельзя. Но… Это подразумевалось само собой: нужна помощь – помогаем. Как нас учили? Тот же Кирилл Александрович Баров в школе инструкторов (по-теперешнему – горных гидов) внушал, и это запомнилось на всю жизнь: вы должны быть подготовлены так, чтобы, спустившись после восхождения любой сложности, могли тут же снова выйти на гору на спасработы. Спасатель обязан быть подготовленным на голову выше других альпинистов, чтобы в нужный момент прийти на помощь. Пригода по связи сообщил о неожиданной задержке. Они заночевали рядом с немцами. А мы сбегали ниже, к лесу, вырубили жерди, сделали носилки. Дальше были три дюльфера спуска. Потом команды встретились, мы положили немца на носилки и попытались нести по леднику. Это оказалось довольно тяжело. По снежным склонам решили тащить волоком. Парень весь в ушибах. Трястись по кочкам было так невыносимо, что он встал и пошел. Ну не так, чтоб совсем пошел. Ноги передвигал, а мы с двух сторон поддерживали, сменяясь. Но все равно это не носилки нести или волочь. Вывели парня к началу ледника. А дальше – слава авиации! – в больницу его доставил уже вертолет. Для нас это было огромным облегчением. Ведь обе группы, что ни говори, после трудных восхождений. Рюкзаки, веревки, «железо», остальное снаряжение – все это тоже нужно было на себе снести с горы. Этим мы и занялись…

Безусловно, Юрий Григоренко-Пригода был одним из лидеров советского альпинизма семидесятых. По большому счету, спортивный альпинизм в Харькове начался именно с него. Кроме неоспоримых лидерских качеств Юрий Иванович был наделен еще и особым восходительским талантом. Вспоминаю 1977 год. Первовосхождение на пик Советской Украины. Пригода – организатор экспедиции, но в руководители «вытолкнул» меня, заботился о росте «подшефного». Хотя, конечно, его слово, подкрепленное огромным опытом и невероятной интуицией, играло решающую роль. Взошли на вершину. Спускаемся. Вечереет. Я Пригоду первым спускаю. Народ сзади потихоньку ропщет: «Ну что там, виден путь или как?». Подхожу с тем же вопросом: «Ну что, Юра, видно?». Он весело, уверенно кричит наверх компании: «Да, все отлично, путь виден, спустимся без проблем». А мне: «Фиг его знает, что там дальше». И уходит вниз, вниз, вниз. Я его спускаю, за нами остальные подтягиваются. Внизу были уже ночью. Последний кусок веревки отрезали, не стали в темноте выдергивать. Переночевали. Утром просыпаемся. Мама дорогая! Слева сбросы, справа сбросы… Единственный логичный безопасный путь – тот, по которому мы спустились! У Пригоды был особый нюх на такие дела. Мог выбирать путь по наитию. Наитие у него было счастливое. И неизменная установка: подниматься первым, чтобы уж точно не заблудиться. По праву уже в 90-е годы он получил знак, установленный Федерацией альпинизма и скалолазания Украины, «Первовосходитель Украины» под номером 2. Каждый соискатель почетного титула должен иметь не менее пяти первовосхождений первой – пятой категорий трудности (из них три – в качестве руководителя) и не менее пятнадцати первопрохождений пятой и шестой категорий сложности (из них два – руководителем) в не менее чем пяти горных системах планеты, причем в классе малых гор допускается не больше двух первопрохождений. Первым обладателем знака стал автор идеи, известный украинский альпинист Григорий Полевой, вторым – Пригода, третьим – с 22 первовосхождениями и первопрохождениями – ваш покорный слуга. Сейчас обладателей почетного знака больше двух десятков.

Погиб Юрий Григоренко-Пригода в 2002 году. Несчастный случай во время высотных работ. Он с бригадой ремонтировал на Змиевской ГРЭС под Харьковом 180-метровую трубу. Подрабатывал, потому что на пенсию трудно прожить. Ребята из его бригады вылезли наверх раньше, а Юрий Иванович как руководитель внизу что-то оформлял. Покончив с бумагами, полез по лестнице на трубу. Ребята были уже на самом верху, а ниже, на площадке (там через каждые сорок метров площадки) работали еще ремонтники. Неосторожно орудуя веревкой, сдернули отломавшийся кусок бетона – труба была старая. Этот кусок рухнул Пригоде на голову. Он еще сам спустился. Внизу потерял сознание. Скорая помощь. Больница. Больше месяца в коме. Все надеялись, что Пригода все-таки выкарабкается. Молились за это, но…

Больно. Человек, который прошел столько сложных восхождений, столько раз бывал в опасных переделках и всегда, вопреки любым обстоятельствам, выходил победителем! Взять хотя бы пик Коммунизма в 1973 году. Новый маршрут по Южной стене. Много дней на горе. На высоте больше 7000 м руководитель восхождения Анатолий Кустовский умирает во сне. А у Пригоды начинается пневмония. Много работал первым – на высоте, в холод, ветер. А ночевали где? В гамаке. Вот и простудился. А что такое на высоте пневмония? По тем временам, когда эффективных лекарств у команд не было, это почти верная скорая смерть. Пригода все-таки смог подняться до вершины (путь вниз возможен был только через нее), а дальше ребята ему помогали спускаться. Те, кто там был, говорили потом – только Юрий Иванович мог выжить в той ситуации. Природой в него была заложена феноменальная, невероятная выживаемость. Был случай, когда на высотных работах (редкий альпинист не подрабатывает с помощью промальпа) он провалился в люк. Тяжелейший перелом руки. Врачи были единодушны: ампутировать! Но наши альпинисты-травматологи Витя Пастух с Лешей Боковым собрали Юрину руку по частям, по осколочкам, как пазлы. Вставили титановую пластину. Пригода поехал в Армению судить соревнования, поскользнулся, упал на руку, согнул пластину… Ребята поправили, рука зажила. Мы после всех этих передряг шутили, что наш Пригода, как петух, которому отрубили голову, а он по двору бегает.

Жизненные силы от Бога в нем были невероятные. На пике Шпиль, помню, уже пролезли стену, вершина рядом, утром передаем по радио наблюдателям: ждите, сейчас сбросим вам рюкзак с лишними веревками, железом… Пригода говорит: пока вы тут собираетесь, готовите кашку, я пройдусь выше. Вот этому тоже, кстати, я у него научился: не теряя времени, размяться заранее, веревочку провесить… Ну Юрий Иванович пошел наверх. Я – на страховке. Склон там уже некрутой, комбинированный – скалы со снежком. И вдруг Пригода вырывает камень, срывается и летит вниз. Мог вместо мешка с веревками 2 км пролететь к подножию стены. Там страховка была на крюке, но ниже. Неизвестно, выдержала бы рывок веревка или нет (нейлоновых у нас тогда еще не было). Но повезло: веревка зацепилась за крошечный, размером с палец, выступ. Пригода повис на этом «пальчике». Отряхнулся, улыбнулся и полез дальше, как ни в чем не бывало.

Что он любил? Любил жизнь. Горы. Своих троих сыновей. Вообще людей любил. И его любили – друзья, ученики, женщины. В Харькове Юрия Ивановича помнят. Каждый год в конце марта – начале апреля у нас на стенде физико-технического института проводятся Всеукраинские соревнования по скалолазанию – Мемориал Пригоды. Приезжают ветераны со всей Украины.

 

ЕЩЕ ЧАТЫН. БЕЗ ПРИГОДЫ, НО С ПРИКЛЮЧЕНИЯМИ

После водных процедур в связке с Пригодой я бывал на Чатыне не раз. На многих маршрутах. Маршрут Болижевского по левой стороне Северной стены Ромба. Маршрут Снесарева – очень популярный. Один из первых маршрутов по центру Северной стены Ромба. Он ходовой – то есть, на нем много лазания. Прекрасный маршрут! Мы с Игорем Свергуном, Мишей Бадыгиным и Максимом Робуком прошли его в 2001 году. Выдалось довольно жаркое лето с сильным таянием снегов. Тогда я впервые видел Ромб сухим. К началу августа, когда шли на гору, наверху все стаяло. Нет, ну не так, чтоб совсем уж. Но не душ, не «вешние воды», а слабые подтеки. По сравнению с обычным состоянием – курорт. Я не уставал удивляться: «Ребята, такого еще не видел. Это не Чатын!». Привык, что там постоянно течет вода.

Самый памятный для меня – маршрут Черносливина по диагонали Северной стены Ромба. В 1984 году мы с Мишей Туркевичем организовали команду альплагеря «Эльбрус» и заявили этот маршрут на первенство СССР. Во время восхождения такая непогода началась – «ховайся!», как в Украине говорят. Но памятен маршрут не разгулом стихии. Журналисты часто спрашивают, что меня больше привлекает в восхождениях – процесс или результат? Процесс, конечно. Но так как цели у нас спортивные, то процесс венчает результат – вершина. А результат невозможен без процесса. Впрочем, знаю случай, когда и процесс был, и результат – мы стали чемпионами Союза. Не было только… вершины! Невероятно, но факт.

А произошло вот что. Вышли, как обычно, ночью, в три часа. Погода прекрасная. За день прошли Ромб… На том восхождении по маршруту Черносливина именно процесс доставил огромное удовольствие. Команда ровная, слаженная. Мы подготовились тактически грамотно. Все звенело буквально! Витя Автомонов первым пробежал по льду. Приготовился, взял эти крючки, фифы, на них – раз! – пробежал. Дальше «солирует» Миша Туркевич, проходит скальный участок. За ним первым выхожу я. Остальные тоже отлично могут, но мы как более опытные первыми идем по стене, задавая темп. Все отработано до мелочей. Отлаженный механизм восхождения работает без единого сбоя. То, что в начале нашей альпинистской карьеры команды преодолевали, минимум, за неделю, проходим за день. Перед выходом за перегиб Ромба навесили еще сто метров веревки, но выбраться наверх не успеваем – начинается непогода. На полке под Ромбом устраиваем бивуак.

Надо сказать, это был не обычный заочный чемпионат – соревнование отчетов о восхождениях. Мерились силами в очном классе. Несколько команд вышли на Чатын по разным маршрутам – Мышляева, Снесарева, Черносливина и другим. Одновременно. Тут, как всегда «кстати», непогода дунула, до полок наши соперники не дошли, пришлось спуститься. А мы, команда альплагеря «Эльбрус», – на узенькой полочке. У нас ночевка. И провешенные веревки. Утром раненько поднимаемся по закрепленной веревке, которую вчера обработали, – надо пройти «крышу», чтобы успеть в тот же день спуститься. Стена вся белая – она вертикальная и даже отрицательная, но льда, снега налепило – ужас! Судьи в обмороке. Как рассказывал один из арбитров, Костя Клецко: «Смотрим, а они по этим белым отвесам лезут наверх!». У нас же план был – одна ночевка. Мы до перегиба не дошли немного. И тут на восьмичасовой связи по радио слышим: «Ребята, спускайтесь вниз! Вы – чемпионы». Как это вниз? У нас фактически пройденный маршрут. Главное – Ромб – пройден. Остальное – дело техники. До вершины всего ничего. Чемпионы, не чемпионы – мы взойдем на нее. Для чего, в конце концов мы ходим в горы? Для чего упирались на Ромбе, на отрицательных, залепленных снегом и льдом отвесах? Мы заряжены взойти на эту гору, мы все для этого сделали. И вдруг – опа! – спускайтесь. Это еще хуже, чем прерванный в самом разгаре секс. Обидно, унизительно и… незабываемо.

Но судей наши аргументы не убеждают. Они спешат вниз, в лагерь – рассчитаться с бухгалтерией, не опоздать на свои рейсы в аэропорту Минеральные Воды. Но главное – непогода никуда не делась. Она многократно увеличивает вероятность трагических ЧП. А отвечать кому? Да и что изменится от нашего финиша на вершине, если и так все ясно, другие команды уже спустились. Потому голос в эфире непреклонен: «Ребята, вниз! Не спуститесь – не будете чемпионами!». Убедили. В нашей команде трое ребят этим чемпионством выполняют нормы мастеров спорта. После недолгих препирательств успокаиваем себя тем, что это были как бы соревнования по прохождению Ромба. Мы единственные его прошли полностью, быстрее всех. Опять же, у кого еще в биографии есть такой парадокс – чемпионство без вершины?

Жаль, не довелось пройти маршрут Мышляева, один из самых красивых на Чатыне. Он проложен справа по каминам: первый – больше ста метров, второй – еще метров 150. Еще правее – маршрут Рощина, тоже неслабый… Столько вариантов – один интереснее другого. Чатын, я уверен, всегда будет мерилом мастерства для альпинистов-«технарей». Он как бы спрятан, его не увидишь снизу, из ущелий. Такой вот «Хидден-пик» Кавказа. Скрытый вызов любителям скальных головоломок.

 

УШБА ИМЕНИ МОНОГАРОВА

Соседка Чатына Ушба – легендарная гора. Самый «легкий» маршрут на Северную вершину Ушбы – 4-А, на Южную – 5-А категории трудности. Не зря ее название переводится со сванского как «вертеп ведьм». Сегодня неприступная царица Кавказа стала еще неприступней. Не из-за сложности своих маршрутов, а из-за политических сложностей. Российско-грузинская граница проходит между Шхельдой и пиком Щуровского так, что Ушба, находящаяся в южном отроге, оказалась отрезанной. Обидно. В Альпах между Францией и Италией альпинисты циркулируют совершенно свободно. Прошли маршрут на Гран-Жорас или Гран-Капуцин из Шамони, переночевали на итальянской стороне и вернулись во Францию. Так было и до образования Евросоюза. Ходили и ходят без проблем. Начальник спасательной службы Эльбрусского района Борис Тилов говорит, что альпинисты все-таки ходят на Ушбу с российской стороны, но – неофициально…

Изображение именно этой двуглавой вершины украшает жетон «Спасотряд» – знак принадлежности к особой альпинистской касте горных спасателей. Так случилось, что мои первые серьезные спасработы происходили именно на Ушбе (до этого участвовал, в основном, в соревнованиях спасателей. Они проводились регулярно: на уровне альплагерей, ущелий, районов и т. д.).

В 1969 году, в августе, я впервые поднимался на Ушбу, но думал совсем не о вершине, а о спасательных, вернее, транспортировочных работах, в которых предстояло участвовать. На спуске с Северной Ушбы погиб один из инструкторов альплагеря «Баксан» Павел Нелипович. Чтобы снять со стены тело погибшего, пришлось подняться почти на самый верх. По тогдашним правилам, если на спасработах пройдено больше двух третей маршрута, разрешалось записать его в «Книжку альпиниста» как пройденный на восхождении. Я не стал этого делать – рука не поднялась. Ну не ради же этой записи упирался на «спасаловке»! Паша был замечательный парень – открытый, веселый. Нелепый срыв… Он сорвался на длину связанной веревки – 80 м. Такой удар о стену, что без вариантов… Сняли мы тело, спустили на так называемую Ушбинскую подушку. Оттуда – на перемычку между Шхельдой и Ушбой. Прилетел вертолет МИ-4, приземлился на перемычку – место позволяло. Если бы не вертолетчики, худо бы нам пришлось. Что такое транспортировать тело по леднику, по нагромождениям глыб льда, камня? Ужас! Но горные пилоты – особенные люди и настоящие асы. Мы занесли в вертолет тело Паши. Летчик приглашает – летите и вы. Все влезли, вертолет начал подниматься – не получается. Перегруз. «Четверка» – маломощная машинка. Шум, грохот, пилот на пальцах показывает – двое должны покинуть борт. Пригода с радостью выпрыгивает, я – за ним. Перегруженный вертолет, ныряя, летит вниз, на Южношхельдинский ледник, в Сванетию. Там набирает высоту и уходит в сторону Нальчика. Пригода крестится: «Ну и слава Богу. Так надежнее. Мне даже смотреть страшно. Доверять жизнь какой-то железяке? Лучше на своих двоих спустимся». И мы налегке – все тяжелое в вертолете оставили, взяли только веревку, со страховочной, как положено, спустились на ледник, и в тот же день были на контрольно-спасательном пункте (КСП).

После тех спасработ я получил жетон «Спасотряд». Кроме участия в соревнованиях, соискатель знака должен был написать реферат – тактический план проведения спасработ – и защитить его перед экзаменационной комиссией КСП района. И только после этого получить соответствующее удостоверение и своего рода знак альпинистского качества – номерной жетон спасателя. Быть его обладателем среди альпинистов считалось невероятно престижным. Этому способствовал и очень красивый дизайн значка: красный крест на фоне Ушбы. Его разработал мой земляк и учитель, замечательный альпинист, архитектор и художник Кирилл Александрович Баров. В 1969 году число обладателей спасотрядовского жетона приближалось к тысяче. Реферат я не писал и не защищал, участие в тех непростых спасработах засчитали и как практику, и как теорию. Начальник КСП Баксанского района Юрий Арутюнов выдал мне жетон №497. Где-то у него был припрятан. Так я сразу стал чуть ли не ветераном.

Под самый занавес сезона, в сентябре 1969-го, когда закончилась последняя лагерная смена, я уже по-настоящему взошел на Ушбу. Двуглавая красавица стала моей первой «пятеркой». Команда: харьковчане Пригода, я, Володя Ткаченко плюс двое москвичей – Эля Шатаева и Гена Иванов. Маршрут – траверс обеих вершин – заявили на первенство Украины в классе траверсов. Но возникла загвоздка: я не имел права идти на «пятерку-А» без того восхождения во время спасработ. Пришлось его записать, но не в книжку альпиниста, а в маршрутный лист, чтобы выпустили на траверс. Думаю, Паша бы меня понял. Под руководством Пригоды мы совершили очень красивое, серьезное восхождение. Для меня – незабываемое. До Северной вершины это был тот маршрут, по которому мы поднимались снимать погибшего Пашу, а дальше, с перемычки взошли на Южную Ушбу. 150 метров вертикальных скал, где я полазал первым. Это было что-то! «Я иду первым! На Ушбу!», – пела душа. На спасработах некогда было оглядываться, на этот раз можно было позволить себе наслаждаться и увлекательным лазанием, и сказкой окружающих гор. От начала северного гребня под Южной вершиной на фоне неба отчетливо просматривался каменный женский профиль, он как бы венчает столб Южной Ушбы, в том месте, где на пего выходит маршрут Мышляева… Длинная шея, гордый поворот головы. Красавицагрузинка в национальном головном уборе – неприступная, непокорная, как гора, которую украшает ее лик.

Обычно альпинисты спускаются с Южной Ушбы на Чалаатский ледник, а дальше – в Сванетию, в Местиа по довольно сложному обходному пути. Начуч «Баксана» Виталий Васильевич Овчаров посоветовал пойти по-другому, а мы сделали вообще новый вариант, свой. Нашли более короткий путь, набили крючья. Я еще не один раз по нему спускался, консультировал других. Наш вариант оказался быстрее – с него сразу попадаешь на Южношхельдинский, ничего не обходя. Три дюльфера по 50 метров, не касаясь стены… Этим траверсом мы заняли первое место. Вместе с нами чемпионами Украины стали москвичи Эля Шатаева и Гена Иванов. Когда слышу старую альпинистскую песню: «Какая здесь осень – волшебница света, уже не звенит над Баксаном гитара…», – в памяти всплывает наше возвращение в опустевший лагерь, моя первая «пятерка» и прекрасная гора, с которой распрощались до будущих восхождений…

С тех пор бывал на Ушбе не раз, выигрывал на ней чемпионаты СССР и Украины. Был на маршруте Пригоды в 1993 году. Дважды проходил маршрут Мышляева. На чемпионате СССР (очном) в 1986 году по рейтингу этот маршрут был самым высоким. Сначала мы выиграли «школу», потому и выбрали самый рейтинговый. Чтобы наверняка. Это же соревнования. Тем более маршрут прекрасный – свободное лазание. Опять же Ушба – великолепная, манящая. Западная стена, так называемый бастион. Справа – маршрут Моногарова «прошлямбуренный», левее – маршрут Пригоды. Наш, «мышляевский», полностью проходится лазанием, без искусственных точек опоры. Стена Юго-Западная, не забита льдом, снегом. Прекрасное лазание – техничное, крутое. Колоссальное удовольствие!

Дважды пытался правее маршрута Моногарова пройти маршрут Кустовского – по правой части бастиона. Но не получилось. Вышли под стену – началась непогода. День ждем, другой – погоды нет. Спустились, ушли. Второй раз вышли с командой Харькова. Опять светлой памяти Толя Кустовский на свой маршрут нас не пустил. В третий раз попытались – снова непогода… С восточной стороны тоже замечательные маршруты – Хергиани, Моногарова, Манаенкова… Но не довелось.

Как и Чатын, Ушба – гора-вызов поклонникам трудных стенных маршрутов. Ценители технически сложных восхождений – англичане, открыв для себя Кавказ, особо прониклись Ушбой. И даже организовали на родине, в Великобритании, элитарный клуб «ушбистов». Не знаю, существует ли он сейчас. Если бы у нас создали такой клуб, его почетным председателем я бы предложил избрать Владимира Дмитриевича Моногарова. Не потому, что он мой старший друг, учитель и вдохновитель побед над гипоксией. Просто Моногаров – самый верный и преданный поклонник этой неприступной красавицы. На Ушбе шесть (!) его именных маршрутов. Однажды в Федерацию альпинизма СССР пришло письмо за несколькими подписями. Текст примерно такой: «Уважаемые товарищи! Убедительно просим вас переименовать вершину Ушба в пик Моногарова. Заслуженный мастер спорта СССР, заслуженный тренер В. Д. Моногаров сделал столько новых маршрутов на эту гору, столько выиграл на ней чемпионатов страны, что будет справедливо, если она будет носить имя выдающегося альпиниста». Письмо прислали девочки-студентки, с которыми Владимир Дмитриевич, большой поклонник танцев, галантно отплясывал по вечерам в альплагере «Эльбрус». Когда Моногарову рассказали о письме, он хохотал страшно, но чувствовалось – польщен.

Владимир Дмитриевич – уникальный человек. Давно разменял девятый десяток (1926 года рождения), а с горами прощаться не собирается! День рождения у него 25 июля, в разгар сезона восхождений. Моногаров традиционно отмечает его на горе. 50-летие справлял на пике Корженевской. 51-летие – на стене пика Советской Украины. Нас там накрыла свирепая непогода, деваться некуда. И вдруг Моногаров вспоминает: «Братцы, у меня же сегодня день рождения!». 60-летие, 70-летие, 80-летие и последующие даты Владимир Дмитриевич традиционно встречает на вершинах Эльбруса. Вот что такое здоровый, активный образ жизни! В 2011-м с Эльбрусом не сложилось – в Баксанском ущелье проходила контртеррористическая операция, район был закрыт. Моногаров решил сходить на Казбек, но некстати поймал какой-то вирус. Еще раньше в один из юбилеев мечтал взойти на Эверест. Думаю, и взошел бы, но не нашлось спонсора. Он не сомневается, что и в девяносто сможет подняться на обе вершины Эльбруса. Это уверенность профессионала: Владимир Дмитриевич – доктор биологических наук, профессор – уникальный специалист в области физиологии высоких нагрузок. У Моногарова громадный опыт работы со сборными командами СССР по велоспорту, плаванию, легкой атлетике. Созданная им в Киевском институте физкультуры (сейчас Национальный университет физической культуры) проблемная лаборатория высоких нагрузок целенаправленно работала со сборными страны. Сейчас лаборатория выросла в научно-исследовательский институт. Накоплены фундаментальные разработки по методикам тренировки, восстановления, питания спортсменов – плод исследований возглавляемой Моногаровым Комплексной научной группы по подготовке к Олимпийским играм. Подшефные Моногарова без медалей возвращались редко. У нас вошло в традицию после очередной Олимпиады не без ехидства интересоваться у профессора, успешно ли на данном этапе работает спортивная наука. Владимир Дмитриевич нам в тон отшучивался: медали есть – значит успешно, остались без наград – гнать подальше ученых умников.

Моногаров, юный душой человек, всегда с молодежью – и в институте, и в командах, и в альплагерях. У него ярко выраженная потребность передавать, делиться опытом. Это проявилось и в том, как щедро он делился всем, что знал, со мной, Мишей Туркевичем. Мы к нему относились как спортсмены к тренеру – существовала определенная дистанция. Но при этом и глубокое уважение, и понимание: иметь такого старшего товарища – редкая удача. Альпинисты старшего поколения, ровесники Владимира Дмитриевича, относились к Моногарову по-разному. Не всегда его поступки, высказывания находили понимание. Неординарная личность, не вписывающаяся в обычные рамки, вызывает чаще зависть, чем симпатию. Но даже недоброжелатели признавали: разработки лаборатории Моногарова внесли серьезный вклад в успехи советских олимпийцев. И, кстати, не только советских. Результатами делились, например, с ГДР. Старшее поколение болельщиков помнит, какие достижения демонстрировали на международной арене восточные немцы. Конечно, у них и свои имелись разработки, но не стеснялись и результатами исследований наших ученых пользоваться, в том числе и Моногарова.

Конечно, он стремился привнести свои идеи в альпинизм. Еще в первой советской гималайской экспедиции Владимир Дмитриевич предлагал создать Комплексную научную группу. Его предложения как бы принимали, но больше полагались на выводы засекреченных космических специалистов, далеких от альпинизма. Тогда как Моногаров – не только серьезный ученый, он и альпинист высокого класса. Создатель одной из сильнейших в Советском Союзе альпинистских команд. В скольких чемпионатах Союза побеждал, сколько сделал блестящих восхождений! Из них – 18 первовосхождений и первопрохождений (напомню, треть из них – на Ушбу). Много лет возглавлял Федерацию альпинизма Украины. Проблемы подготовки к гималайским экспедициям он представлял и понимал значительно лучше, чем спецы из Института медико-биологических проблем, для которых мы были, главным образом, удобным экспериментальным материалом.

Моногаров старался максимально поставить на службу альпинизму олимпийские наработки. И, кстати, его предложения, реализованные в 1982-м, очень помогли успеху первой советской экспедиции на Эверест. Например, его детище – восстановительный лагерь в лесной зоне. Когда между выходами на гору мы спускались вниз, то за два-три дня восстанавливались физически, психологически так, как никогда бы не восстановились в базовом лагере. К тому же это был не просто отдых на значительно более комфортной высоте, а отдых в движении. Ты сбегаешь вниз, в лесную зону (в сказочной красоты горные джунгли), гуляешь среди ароматов цветущих деревьев, пения птиц и бегущих ручьев, активно восстанавливаешься, хорошо спишь. Потом плавно поднимаешься в базовый лагерь… Вторая советская гималайская экспедиция на Канченджангу идеи Моногарова использовала со значительно большим КПД. Были созданы и эффективно работали Комплексная научная группа, восстановительный центр в зеленой зоне. В экспедиции на Лхоцзе уже все было поставлено на серьезную научную основу. Моногаров с его огромным опытом альпиниста и ученого работал на успех экспедиции с отборов и до финиша. В первых двух гималайских экспедициях временной интервал между отборами и восхождениями был огромный. По два года готовились! Перед Лхоцзе на все про все у нас оставалось 10 месяцев. Работа велась на серьезном олимпийском уровне во многом благодаря Моногарову, его колоссальному опыту. В зеленой зоне Владимир Дмитриевич развернул замечательный «санаторий» – палатку, в которой я перед решающим выходом три ночи провел – бесподобно! Прекрасно восстановился…

Вообще, если брать три гималайские экспедиции, к которым Владимир Дмитриевич имел непосредственное отношение… Тот факт, что эти маршруты до сих пор не пройдены, мне кажется, беспрецедентный. А хоть бы и пройдут их какие-то суперкрутые ребята! Это же будет мировая сенсация! Какая реклама восходителям – спустя 30 лет пройти путем, который когда-то полтора месяца готовили! Но маршруты пока не пройдены. Это говорит не только о реальном месте наших восходителей в мировом альпинизме, но и о правильной подготовке, которая благодаря Моногарову была поставлена на четкие научные рельсы.

Это ж не скалолазание, где успех определяют стрелки секундомера. Дальше шли уже нормально, сменяя друг друга. И я понял – все просто. Сухая стена. Через каждые четыре-пять метров забит и оставлен крюк. Слава уже видел эти крючья и побежал от одного к другому. Мол, смотри, вот это и есть Альпы. Через много лет, в 1991 году мы приехали в Италию после Южной стены Лхоцзе как гости нашей фирмы-спонсора «Самас». Офис и предприятие фирмы находились в Лекко – сердце Доломитовых Альп. С этим городком связаны имена многих прославленных восходителей, в частности Рикардо Кассина. Его маршруты, пройденные еще в тридцатые годы, и сегодня остаются для альпинистов показателем уровня мастерства. Конечно, мы не могли не встретиться. Рикардо было тогда уже за восемьдесят (Кассин умер, перешагнув столетний рубеж, а в девяносто еще ходил в горы). Я рассказал, что мой первый маршрут в зарубежных горах был маршрутом Кассина на пик Бадиль. Он в ответ: «А я прошел этот маршрут через 50 лет после первопрохождения – в семьдесят с чем-то». – «Читал об этом в наших газетах. Я вас поздравляю. Великолепный маршрут!». Рикардо каждому из нас вручил по небольшому рюкзачку «Кассин» – у него была фабрика по производству альпинистского снаряжения. Этот рюкзачок до сих пор жив, исправно служит.

Но возвращаюсь в прекрасное далеко, к нашим со Славой восхождениям в Швейцарии 1972 года, в которых многое для меня было внове. Партнер подсказывал, как ходить «окрюкованные» маршруты. Рассказал о неписаном кодексе чести восходителей. Оказалось, забить больше крючьев, чем первовосходители, считается дурным тоном. Если крюк забит, выбивать его нельзя. Иначе проявишь неуважение к тем, кто прошел здесь до тебя. Сейчас в казавшиеся незыблемыми джентльменские правила западные восходители вносят коррективы. Прошел маршрут, не используя крюк, забитый для создания искусственной точки опоры, – выбей его, пусть и остальные без него обходятся. Мне это не кажется правильным. Хочешь диктовать свои условия – диктуй. Но на своем супер-экстра-маршруте, там и распоряжайся крючьями.

Впрочем, я сейчас не о маршрутах – о старшем друге и замечательном партнере на многих восхождениях в составе сборной Советского Союза в Швейцарии, Италии, Франции, США Вячеславе Онищенко. Вот еще штрих к его портрету. Отборы в первую советскую гималайскую команду Слава, хоть и был старше всех участников (45 лет), прошел блестяще. А дальше… Надо знать Славу! Группа, которую Онищенко возглавлял, первой пришла в базовый лагерь, первой вышла на обработку маршрута. Как руководитель команды он считал себя обязанным грузов брать больше всех, работать дольше всех, хотя настоящей акклиматизации еще не было. На высоте второго лагеря (7300 м) его догнала «горняшка». Опять же, это Слава, он работал и терпел до последнего. Как потом выяснилось, давление у Онищенко упало до 50 на 0. Леша Москальцов и Юра Голодов помогали ему спуститься. Мы с Мишей Туркевичем бросились встречать Онищенко на леднике Кхумбу, сменив ребят. Слава Богу, обошлось. Но с мечтой об Эвересте Славе пришлось распрощаться.

Отрывок из интервью журналу «Риск», который, по-моему, в нескольких строках исчерпывающе характеризует моего друга и напарника: «- Есть для вас разница в понятиях «друг» и «напарник но восхождению»? – Друг – это обязательно. На сложном восхождении ты доверяешь жизнь другу. – Но ведь Друг не обязательно может быть хорошим альпинистом? Можно и не испытывать личной симпатии к человеку, но знать, что он надежный напарник. – Сейчас я не знаю, как подбирают напарников по восхождению. А тогда «связка» – это было священно».

Мне нечего добавить к сказанному. Разве только то, что с 1963 года и по сегодняшний день Вячеслав Онищенко работает в Московском научно-практическом центре спортивной медицины. Заслуженный врач России, заслуженный мастер спорта по альпинизму, мастер – по скалолазанию. До сих пор ходит на восхождения, ежегодно участвует в лыжных чемпионатах мира среди врачей на дистанции – внимание! – 25 км вольным стилем и 55 км – классикой. И не просто участвует, а неизменно побеждает. Двадцать раз уже выигрывал!

 

В ОДНОЙ СВЯЗКЕ. МИША

После триумфального завершения первой советской гималайской экспедиции наши имена несколько лет произносились слитно: Бершов- Туркевич (как, например, Григоренко-Пригода) и воспринимались многими как некое единое целое. Мы действительно были таким целым – альпинистской связкой, напарниками, хотя более разных людей трудно представить. И жили в разных городах – Туркевич в Донецке, я в Харькове. Миша – на шесть лет младше, в нашем тандеме он олицетворял, с одной стороны, темперамент, артистизм с элементами фейерверка, с другой – тактический расчет, стремление просчитать все варианты развития событий. Я как старший и более опытный стабилизировал движение в заданном направлении, упирая на подготовку, тренировку и здравый смысл. Миша в юности занимался гимнастикой – растянутый, отлично координированный. Растяжку, другие специальные упражнения, полезные для скалолазания, я у него перенимал. Как и умение настроиться – партнер одно время увлекался йогой. В общем, каждый заимствовал у другого то, чего самому не хватало. Миша, например, не любил кроссы, лыжные гонки – монотонная, однообразная работа давалась ему с трудом. Он по жизни был спринтер, а не стайер. Может, потому жизнь отмерила ему такую несправедливо короткую дистанцию?

Миша считал, что альпинизм – такой особенный спорт, где счет не на секунды, метры или килограммы. Говорил: у нас другое измерение. Мы оба жили в том, другом измерении, принадлежали ему душой и телом. Там наши взгляды, вкусы, цели, симпатии-антипатии совпадали стопроцентно. Оба специализировались на технически сложных восхождениях, любили непростые маршруты, требующие не только отточенной техники, но и работы мысли. Оба пришли в альпинизм из скалолазания. Собственно, мы и партнерами стали сначала в скалолазной связке. С 1977 года успешно выступали на чемпионатах СССР, ВЦСПС. Ну а когда прозвучало магическое для каждого восходителя название Эверест, бросились наверстывать то, чем никогда прежде не увлекались – необходимые для Гималаев высотные восхождения. Об этом во всех подробностях я уже рассказал в предыдущих главах. Уточню, что при отборах на Эверест за нас с Туркевичем было и то, что маршрут на высотный полюс избрали технически сложный, требующий не просто выносливости, а именно надежного техничного лазания. Плюс по всем параметрам отбора мы показали высокие результаты.

Наш звездный (в буквальном смысле – под огромными южными звездами) час пробил на Эвересте вечером 4 мая 1982 года, когда потребовалась помощь застрявшей наверху первой двойке. Чтобы, оказав ее, за пятьдесят минут «сбегать» на вершину, нужны были отличная форма, техническая подготовка, колоссальная мотивация. Плюс абсолютная уверенность, что мы как связка способны на это и сделаем Гору. Знали, что шанс единственный. Пройдя в альпинизме немалый путь, могу сказать: не так уж часто бывает, что сложение сил, технического мастерства, характеров партнеров дает такой результат, как у нас с Мишей. Мы же это взаимное попадание в «десятку» воспринимали как данность. Тандемом поднимались от успеха к успеху и казалось, так будет всегда.

Много и успешно ходили с Туркевичем после Эвереста. В следующем, 1983 году в составе сборной Украины на первенстве СССР заняли третье место, взойдя на вершины Далар и Кирпич 5-Б категории трудности. Сборная была представлена двумя городами. Как дань нашим гималайским заслугам три места выделили Донецку и столько же – Харькову. Позже стали выступать своей командой – как сборная альплагеря «Эльбрус». Дважды становились чемпионами Советского Союза, в 1984-м (Чатын) и в 1986-м (Ушба). На первенстве страны-1985 завоевали бронзу восхождением на пик Свободной Кореи. Мы были ближе, чем братья. Я упоминал уже, что за все годы восхождений срывался трижды. Впервые – на Эль-Капитане, где меня страховал Майкл Ворбуртон. Дважды – на Кавказе, в связке с Мишей.

В 1983 году срыв случился на вершине Кирпич в районе Узункол на Кавказе. Сборная Украины идет на восхождение 5-Б категории трудности (сейчас это «шестерка») в рамках чемпионата Союза. Скальный маршрут. Лезу первым, Миша страхует. Скалы сухие, чистые. Подлезаю под карниз. Чтобы пройти его, забиваю крюк. Там глухая щель, кое-как забил, но что-то мне не по себе. А другие варианты не просматриваются. Лазанием не идется. Шлямбур бить – последнее дело. А вот за петельку придержаться – самое то. Если бы щель была нормальная. Навешиваю петлю и говорю напарнику: «Миша, не нравится мне этот крюк». Нагружаю – и он вылетает. Успеваю крикнуть: «Держи!». Пролетаю метра три до нижнего крюка, еще столько – ниже. Не касаясь стены, повисаю, прыгая, как мячик на резинке. Лететь с нижней страховкой страшно. Очень. Миша сверху: «Ну что, цел?» – «Да, все нормально. Иду дальше» – «А может, отдохни, я пойду?» – «Нет, я». Почему я пошел? Еще от Вила Поберезовского, с первых занятий на скалах знаю: сорвался – вернись и снова пройди маршрут. Это закон. Не только, кстати, альпинистов, но и гимнастов, акробатов, цирковых артистов. Сорвался – повтори свой номер, чтобы в сознании закрепилось: «Ты это можешь! Срыв – временная неудача». Мише не нужно ничего объяснять. Иду наверх. Все же забиваю крюк, делаю петлю и ухитряюсь пройти коварный карниз. Все, проехали. Идем дальше!

В 1984-м мы готовились выступать на чемпионате Союза за альплагерь «Эльбрус». Работали подменными инструкторами и одновременно акклиматизировались перед восхождениями на пик Щуровского и Чатын. Ведем группу разрядников на Чегет-Кара-Баши по маршруту 3-й категории трудности. Миша – инструктор, я ассистирую. Идем в связках, одновременно. «Тройки» (маршруты третьей категории сложности), как ни парадоксально это звучит, считаю самыми опасными. С одной стороны, надо страховаться, потому что есть куда улетать. С другой, если страховаться попеременно – за день маршрут не пройдешь. Поэтому страховка одновременная. Это надо уметь, а опыта пока маловато, его ребята-разрядники на «тройках» только еще набирают. Инструкторам (гидам по-нынешнему) это необходимо обязательно учитывать. Уже под самой вершиной – заснеженные скалы. Говорю Туркевичу: «Что-то мне не нравится. Давай внимательно». Сказал и иду дальше не оглядываясь. Это ни к чему, настолько мы друг друга чувствуем. Миша тут же – хоп! – петельку на выступ набросил. На автопилоте. Схоженность – это когда обходятся без слов. Раз я сказал, он что-то сделал для страховки. Готово? Готово! Идем дальше. Подхожу к не предвещающему беды камню, пробую – нормально. Нагружаю и тут же улетаю. Недалеко – метра три-четыре. Не травмируюсь. Вылезаю, дальше идем без происшествий. Когда спустились, собрались на обязательный разбор восхождения. Процедура отработана за десятилетия до мелочей. Первым Миша выступил, сказал, что группа совершила такое-то восхождение третьей категории сложности. Дальше участники по очереди делятся впечатлениями – мол, все хорошо. Я не выдерживаю: «Ребята, а все ли на восхождении было нормально? Никаких случаев? Почему не говорите, что сорвался один из участников группы?» Глаза опустили, не знают, как себя вести. Сам Бершов сорвался! Как об этом говорить? Пришлось расставлять точки над «і». Мол, это горы. Все может случиться. Для того и разборы, чтобы учиться. Желательно – на чужих ошибках. Да, произошел срыв, но без последствий, потому что страховка была грамотная. Но если бы Миша меня не поймал, улетели бы на километр, до самой Зеленой гостиницы. Первый имеет право на срыв, но дай Бог никогда этим правом не пользоваться…

В связке с Туркевичем мы были и во второй гималайской команде на Канченджанге в 1989-м. Взошли на Южную вершину (8491 м) по непройденному пути вместе с Витей Пастухом и Ринатом Хайбулиным. Прошли первопрохождение – траверс четырех вершин Канченджанги: Западной (8505 м), Главной (8586 м), Средней (8478 м) и Южной. Вершиной нашего партнерства и одновременно финалом отношений стала Лхоцзе.

Стена нашей мечты. После возвращения Миша сообщил, что экспедиционный альпинизм его теперь не интересует. Больше вместе мы не ходили. Миша уехал в Россию, пошел служить в МЧС, стал заместителем начальника Центра подготовки спасателей. Под эгидой министерства организовал новую экспедицию на Лхоцзе Среднюю – единственную на то время вершину больше 8000 метров, куда никто еще не поднимался (то есть, снова был экспедиционный альпинизм, но без меня) – и снова не взошел. В лавине погиб один из участников экспедиции. Пришла команда прекратить восхождение. Следующая экспедиция Туркевича – на Эверест по Юго-Западной стене в 1992-м была частной, украинской. По стечению обстоятельств единственным ее участником, поднявшимся выше всех и не дошедшим до главной вершины всего 80 м по вертикали, стал мой нынешний напарник Игорь Свергун.

В последний раз мы встретились с Мишей в Катманду на торжествах в честь 50-летия первого восхождения на Эверест, о которых читатель уже наслышан. Я спешил на Аляску и уезжал на день раньше. Последняя встреча с Туркевичем – на приеме в английском посольстве. Больше тысячи гостей. Кто бы мог подумать, что эта компания способна так веселиться? Когда наконец мы все же стали благодарить хозяев, прощаться и разъезжаться, Миша решил продолжить праздник в казино. Я отговаривал, звал к нам в гостиницу: «У Эдика Мысловского завтра, то есть уже сегодня (перевалило за полночь) день рождения, давай отметим с ним, я завтра уезжаю…». Нет, в казино. Ну что ж, тогда – до свидания. Пожали руки и разошлись. Ничто не предвещало, что жить Туркевичу чуть больше месяца. Такой же, как всегда – море энергии, планов… Утром я звонил ему в номер из своего, но телефон не отвечал. То ли не слышал звонка, то ли еще не вернулся. Меня ждало такси в аэропорт.

Партнеры – люди, чьи отношения прочнее самой крепкой веревки. Наша дала слабину, когда меньше всего ждали. Во всяком случае, я. Нет Миши – некому подтвердить или опровергнуть мою версию причин «развода». Скажу только, что к тому, кто взошел, а кто остался без вершины на Южной стене Лхоцзе, наш разрыв не имеет отношения. Мой друг и партнер умер от острого панкреатита в Сочи 3 июля 2003 года. Гордый, умный, красивый, разносторонне талантливый человек, далеко не реализовавший себя в жизни. Друг, которого я потерял в горах.

Нет, на такой скорбно-патетической ноте нельзя завершать рассказ о веселом, ироничном Мишке. Летом 2011 года моя младшая дочь Настя с мужем Иваном отправились в гости к его бабушке в Зуевку под Донецком. В ту самую живописную Зуевку, где находится скалодром Донецкого альпклуба. Эта спортивная база была любимым детищем моего друга и многолетнего партнера Миши. Сколько километров скал там пройдено, сколько проектов обговорено, сколько (из песни слова не выкинешь) выпито за дружеским столом! В Зуевке теперь традиционно проводятся соревнования скалолазов памяти Туркевича. И вот представьте, моя дочь, родившаяся в год нашей экспедиции на Канченджангу, видевшая Михаила только на фотографиях, приходит с мужем на скалодром. Она знает, что Миши нет в живых, что у него остались два сына. А вдруг они здесь? У первых встречных Настя спрашивает, не знают ли они Туркевича. Ей отвечают: он вон в том домике (Миша построил на территории базы домик, мы с Витей Пастухом тоже руку к стройке приложили). Дверь домика открывается и Настя видит… Мишу Туркевича. Она понимает, что это сын, тоже Михаил Михайлович Туркевич, но сходство с отцом поразительное. «Привет, ты Туркевич? А я – Бершова». «Не может быть!» – удивляется Мишка-младший. Вот такая встреча. Поколение-next оживленно беседовало, а вокруг них вертелся юлой внук моего напарника, тоже М. М. Туркевич, будущий чемпион.

 

В ОДНОЙ СВЯЗКЕ. ИГОРЬ

С 1992-го и по сегодняшний день мой напарник, товарищ в десятках восхождений, в том числе и на восьмитысячники, – земляк Игорь Свергун. Игорь – выпускник Харьковского политехнического. Один из тех, кто прошел сито отборов на Лхоцзе. Для этого я, конечно, наших харьковских ребят энергично тренировал. Результат – в команду «отобралось» трое харьковчан: Алексей Макаров, Гена Копейка, Игорь Свергун плюс «играющий» доктор Витя Пастух. Не потому, что я тянул своих, просто подготовка была правильная. Уже тогда было понятно, что Свергун – самый молодой в команде, 24-летний надежный и перспективный парень. Очень техничный, сильный и, что особенно ценно, – думающий. Вот после Лхоцзе мы с Игорем и стали ходить вместе. Примечательный момент: восходители моего поколения становились универсалами, пройдя «Крым и Рим» в техническом или высотном классе, ровесники Свергуна и те, кто идет следом, приходят в альпинизм высших достижений уже достаточно универсальными восходителями. Ничего удивительного: другое время, возможности, методы подготовки.

Почему мы стали напарниками именно с Игорем, а не, скажем, с не менее талантливым альпинистом и замечательным человеком, моим близким другом, кумом Виктором Пастухом? Потому что у Вити кроме альпинизма была еще одна пламенная страсть – его профессия хирурга-травматолога. Вернее, альпинизм был «кроме», а на первом месте – медицина. Мы же с Игорем (инженером- электротехником по специальности) выбрали профессией альпинизм. Как говорит мой партнер, горы – единственное место, где альпинист чувствует какую-то свою надобность на этой планете.

Вместе участвовали в украинской экспедиции на Манаслу. На вершину, правда, Игорь взошел без меня. Как без меня участвовал и в организованной Мишей Туркевичем в 1992 году экспедиции на Эверест и поднялся на Южную вершину, от главной, как уже знает читатель, пришлось отказаться – слишком рискованно. Вот она, рядом, но он повернул вниз. Согласитесь, умение не поддаться амбициям в этом возрасте – достаточно редкое качество. В свои двадцать шесть он уже был настоящим профессионалом.

В 1996-м состоялась первая украинская экспедиция на Аннапурну. Туда мы с Игорем уже и отбирались вместе, и на горе работали в связке. Маршрут Бонингтона, который прошли, – великолепный. Совершенно другого плана, чем Южная стена Лхоцзе. Технически сложный, комбинированный. Но Лхоцзе – на порядок сложнее. Аннапурна удивила, завалила снегами. Работа на маршруте была очень тяжелая. «Ишачная». Стенка там была еще та – вертикальные снега. Редко подобное можно встретить даже в Гималаях. Помню, как на высоте за 6000 метров мы с Игорем обработали часть маршрута. Сергей Ковалев с Володей Альпериным говорят: «Ну теперь наша очередь поработать первыми». Оставили их пробиваться выше, а сами спустились за рюкзаками. Прошло часа три, пока принесли снаряжение. Вторая половина дня. А сменщики растерянно топчутся почти на том же месте, где мы их оставили. Там метров двадцать надо было пролезть. Страховку организовать невозможно, соответственно, падать нельзя. Спрашиваем, в чем дело. Они беспомощно: «А как тут лезть?». Пришлось давать урок. Показывать, как проходить залепленные снегом вертикальные стены: берешь лопату, берешь ледоруб. Прокопал, воткнул ледоруб, еще прокопал, за ледоруб придержался. Показываю, а ребята только головами крутят: «Вот это да! Мастер-класс на шести тысячах!». Оценили! Мы на Лхоцзе с подобным сталкивались (намучились с жуткими снежными грибами под самой вершиной), а они – нет. Хоть и подготовлены были отлично, и с высотой дружили, но Гималаи – это такая энциклопедия, которую всю жизнь изучай – не изучишь. Вот мы друг у друга и учимся. На ходу. Еще и поэтому так важны партнерство, команда.

В общем, непростая гора Аннапурна. Только тройка побывала на вершине – мы с Игорем и Сергей Ковалев… Игорь Чаплинский с Володей Горбачем ушли, по сути, от вершины, чтобы не создавать проблем команде. Еще одна группа под руководством Славы Горбенко попала в ужасную непогоду и, слава Богу, что спустилась. Очень вовремя ребята начали спуск, могли там остаться. Мы два дня им навстречу пробивали траншею к лагерю ABC. Там, где ходу от силы четыре часа, топтали тропу по очереди целый день. По грудь, а то и по шею в снегу. Они там палатку «Зима» (огромную) не смогли найти. Шест три метра высотой, очевидно, сломало. В «Зиме» остались продукты, примусы, веревки, спальники. Торкались туда-сюда: «АВС примерно здесь? Или здесь?». Нигде ничего – только сугробы. Если бы мы всей командой по леднику им дорогу не пробили, они бы и за три дня ее не прошли. Но все-таки вернулись благополучно. Там было где съехать с лавинами…

В то же время экс-народный депутат Украины Иван Валеня с Витей Пастухом и Геной Василенко проводили экспедицию на Шишу-Пангму и Чо-Ойю. Свергун и я должны были присоединиться к ней после Аннапурны – уже акклиматизированные, полностью готовые. Все было рассчитано до дня. И тут – страшное известие – в лавине погибли наши друзья, мои кумовья Витя Пастух и Гена Василенко. Если бы это случилось до нашего восхождения на Аннапурну, мы бы на гору со Свергуном не пошли. Обычно сдержанный Игорь переживал страшно – до слез. Конечно, ни о каком продолжении восхождений не могло быть и речи. Витин близкий друг, альпинист, автор и исполнитель песен Олег Бонарь посвятил Пастуху песню, в которой есть такие слова: «… Он навсегда остался там, укрыт снегами, /Мы пронесем через года друзей ушедших имена, /А их последняя гора – как долг за нами». Мы поднялись на Шиша-Пангму весной 1998-го с Игорем и нашим земляком Алексеем Боковым. Установили мемориальную доску в базовом лагере. И в альпийском стиле провели восхождение памяти погибших друзей. Вся экспедиция заняла 19 дней, а само восхождение (шли без кислорода) – 4 дня.

Дважды мне пришлось участвовать в гималайских экспедициях без Игоря. В 1997 году с одесситом Владиславом Терзыулом взошел на Нанга-Парбат и в 2000-м – с краснодарцами на Эверест. В 2004-м мы со Свергуном поднялись на гималайский восьмитысячник Чо-Ойю. Это был наш подарок Харькову в честь 350-летия города. Нашли спонсоров, поддержали и городская администрация, тогдашний мэр города Владимир Андреевич Шумилкин. В Тибете к нам присоединился чешский друг Иозеф Кубичек. Правда, он смог подняться только до 7400 м, потом заболел и вынужден был вернуться. Нашей связке ничто не помешало подарить родному городу свое восхождение, поднять над Чо-Ойю флаг Харькова, оставить на вершине вымпел с гербом первой столицы Украины.

Как партнер по связке я пережил несколько этапов. Со Славой Онищенко в команде Пригоды был младшим, даже если ходил первым – просто в силу возраста, скромного альпинистского да и жизненного опыта. Отношения на равных (других между напарниками в связке не может быть по определению) в глубине души воспринимал как некий аванс. С Мишей, несмотря на шестилетнюю разницу в возрасте, чувствовали себя равноправными партнерами. С Игорем у нас почти двадцать лет разницы. Подумать только: когда он родился, я уже ходил на первые восхождения! Можно сказать, в отцы гожусь. При этом в наших отношениях никогда не было и тени патернализма – я бы себе не позволил, да и Игорь, человек независимый, этого бы не допустил. Наше со Свергуном партнерство довольно быстро миновало стадию «ученик – учитель» и постепенно выкристаллизовалось в прочный тандем. Мы напарники двадцать лет! Думаю, со мной согласятся многие альпинисты старшего поколения: даже когда становишься учителем для более молодых партнеров, ты все равно продолжаешь учиться – у них, вместе с ними. Горы, сколько бы лет в них ни ходил, как бы ни был опытен, остаются непредсказуемыми. Диалог с ними лучше вести, чувствуя поддержку партнера. И не важно, в чем вы с напарником несхожи, важно, в чем едины.

Мой нынешний партнер столько раз представал перед читателем в тех или иных ситуациях, описанных в этой книге, что и без пространных комментариев понятно, насколько мы едины в своем отношении к жизни, к горам, к нашей профессии. Как и многие восходители, Игорь Свергун пришел в альпинизм из туризма, которым увлекся еще в школьные годы.

Как и у меня, у него в юности был учитель, «влюбивший» в мир приключений и путешествий. В Игоре прекрасно сочетаются прагматизм и любовь к людям, высокий интеллект и спортивное начало. Самодостаточный, ироничный, немногословный. Понадобилось – выучил английский. Чтобы быть «стопроцентным» гидом, получил второе высшее образование – окончил магистратуру Харьковской академии физической культуры по специальности «Олимпийский и профессиональный спорт». В качестве горного гида объездил-обходил-облазал полмира: Непал, Пакистан, Аляску, Мексиканский вулканический пояс, Африку… Игорь категорически не согласен с Константином Паустовским, который советовал никогда не возвращаться туда, где ты был счастлив. Он уверен, что надо всегда возвращаться туда, где тебе хорошо. В этом мы тоже едины. Снова и снова возвращаемся в горы, где нам хорошо, где чувствуем свою надобность на этой планете.

 

БАРБАРИСОВЫЙ КУСТ. ВИТЯ

Честно говоря, совершенно не помню, как мы с Витей Пастухом познакомились. Все харьковские альпинисты регулярно пересекались на «брехаловке» – так непочтительно именовались в народе собрания федерации альпинизма. Раз в неделю все приходили пообщаться к Дому физкультуры на Сумской. Витя помладше, он в своем кругу вращался, я – в своем. Ближе узнал его, когда в 1981 году в порядке так называемого безвалютного профсоюзного обмена альпинистами мы съездили в ФРГ. До этого немцы приезжали в Союз, а потом принимали нас у себя. В кои-то веки квоту дали Харькову! Поехали Виталий Бахтигозин, Влад Пилипенко, Виктор Пастух, я, работник спорткомитета, руководитель харьковского «Авангарда» Анатолий Бондаренко. Хорошая компания. Сделали несколько интересных, красивых восхождений. А главное, побывали в новых краях, пообщались с немецкими альпинистами. Витя себя прекрасно показал. Говорят, чтобы узнать человека, пуд соли надо съесть. В советские времена существовал и другой тест: хочешь знать, кто перед тобой, – съезди с ним за границу. В случае с Пастухом сразу стало ясно: наш человек. В 1982-м, перед Эверестом, на лыжной тренировке я пропорол сучком бедро. До кости. Запросто мог остаться дома. В четвертой больнице, где Витя работал, он сразу взял надо мной шефство. Очень серьезно к этому подошел. Обычно с такими травмами люди по месяцу в больнице маются. Я вышел через четыре дня! Конечно, мое горячее желание во что бы то ни стало вернуться в строй сыграло немалую роль. Но, прежде всего, медики во главе с Виктором постарались. Пастух тогда исполнял обязанности заведующего отделением (заведующий был за границей). Кроме того, Виктор был председателем профкома своей больницы. Когда узнал Пастуха поближе, понял, что ко всем этим «нагрузкам» он относился очень ответственно. Был прекрасным организатором. Человеком неравнодушным, с активной жизненной позицией. Но главное – доктором от Бога. Потомственным. Он с детства знал, что будет именно врачом. Поставил перед собой цель стать хорошим врачом.

«Преемственность поколений». 2010 г. Сергей Бершов с внучками на склонах Эльбруса, на высоте 3300 м

Ушба

Владимир Моногаров

Армения. Первенство ВЦСПС по скалолазанию

В. Поберезовский, первый тренер

Эль-Капитан, США, 1975 г.

Приготовления к высокогорной ночёвке на Памире. 1977 г.

На скалолазных трассах

Игорь Свергун, Сергей Бершов, Михаил Бадыгин на Чатыне

Юрий Григоренко-Пригода

Эльбрус. Западная вершина. А. Ярко и С. Бершов

Западная стена Кюкюртлю

Чатын

Эльбрус. Приют одиннадцати. Юрий Пригода, Сергей Бершов, Виктор Автомонов

Ангел Эльбруса

Бершов у подножия Эльбруса

По северному склону Эльбруса

Эльбрус. Восточная вершина. Владимир Ястребов, Сергей Бершов

В. Кухарев, В. Тарбиев, А. Непомнящий, Р. Москвич, Василий Иванович, С. Бершов, В. Ястребов

В. Онищенко, С. Бершов, М. Ворбуртон. Базовый лагерь. Эверест, 1982 г.

С. Чуенко, И. Тилов, В. Моногаров, С. Бершов, А. Ойтов

А. Е. Спесивцев, А. В. Москальцов, СИ. Бершов. Пресс-конференция «Эверест-82»

Сергей Бершов, Юрий Сенкевич, Михаил Туркевич на леднике Кхумбу

В одной связке. Сергей Бершов, Игорь Свергун на «ромбе» Чатына

Геннадий Василенко, Сергей Бершов, Иван Валеня, Виктор Пастух

С. Бершов и Б. Тилов в Приэльбрусье

Команда незрячих на Говерле. 2006 г.

Сергей Бершов с сыном Олегом и женой Тамарой

С дочерью на Эльбрусе, 2001 г.

Награды отца

Сергей Бершов в кругу семьи

Татьяна и Сергей Бершовы

В Бердичеве, под Житомиром, где Витя родился и вырос, он занимался легкой атлетикой, специализировался на прыжках в высоту. Еще в детстве сильно травмировал позвоночник. Мог остаться инвалидом. Выжил, затренировал травму. Может, поэтому решил стать не просто хирургом, а хирургом-травматологом. Учась в Харьковском мединституте, работал «медбратом» в больнице, на «скорой помощи». Не только чтобы заработать, а чтобы изучить профессию во всех тонкостях.

Главное, что определяло человеческую суть Виктора, – доброта. Если у доктора доброты нет, нужно переквалифицироваться в управдомы. Произойди такое чудо, сколько вакансий открылось бы в отечественной медицине! А какое перепроизводство кадров ощутило бы жилищно-коммунальное хозяйство! Кроме шуток, я, например, определяю, можно ли доверять врачу, по его отношению к старикам. Если доктор начинает разговор с вопроса: «А сколько вам лет?», а после ответа звучит сакраментальное: «Так что ж вы хотите?!», – я хочу одного: никогда с этим типом не встречаться. Витя к старикам относился с таким же вниманием, как к молодым. Однажды в больницу скорой помощи (в Харькове говорят: «четверку») привезли старушку с переломом шейки бедра. Традиционный перелом-приговор. Бабушка адреса не помнит. Родственников нет. Никто к ней не ходит. Пациентку подлечили, и встает вопрос: куда ее девать? В приют, богадельню? Понятно, долго «ничья бабушка» там не протянет. Витя велел положить бабулю в коридорчике перед своим кабинетом. Ухаживали всем отделением, хотя, допускаю, не всем это нравилось. Но Витя столько своим сотрудникам делал хорошего – и как профсоюзный лидер («выбивал» квартиры, путевки, места в детских садиках), и как доктор, что никто не роптал. А мы шутили: мол, у Пастуха появилась секретарша – старушка перед его дверью обитала, волей-неволей встречала всех посетителей. Родственников ее в конце концов нашли. Те спокойно жили, не мучаясь по поводу исчезновения бабушки. Пропала, и слава Богу. Чужие, по сути, люди выхаживали, а эти даже искать не стали.

Если помните, Пастух с Володей Каратаевым лежали после Лхоцзе в Московском институте Склифосовского. Витя выписался раньше, вернулся в Харьков, на работу. А время же было, не приведи Господи, сплошных дефицитов. Пастух тут же наладил передачу в Москву нужных Володе препаратов. Наши ребята отправляли поездами, просили проводников довезти. Московские альпинисты встречали, доставляли в клинику, помогали вытягивать Вовку. Столько надо было постоянно всего…

Что такое альпинистское братство? Как только что-то в Харькове случалось, альпинисты знали, к кому бежать. Врачи-альпинисты: Витя Пастух, Леша Боков, Юра Фруман, Анатолий Кожемяка – всегда помогут. Известные в Харькове специалисты, они никогда никому не отказывали. Звонок, и Витя, где бы ни был, мчится выручать: «Ты где? Быстро в «четверку»! Я сейчас позвоню туда, а сам буду через час, не позже». У него семья, сыновья, он отдыхает, ремонт делает, отмечает день рождения жены… Никакие причины не считались уважительными, если требовалась его помощь – даже совершенно незнакомому человеку. Спасать было Витиным образом жизни. Он тут же все бросал, прыгал в машину и мчался. Был прекрасный диагност. Сразу мог установить степень опасности, правильно оказывал первую помощь. Скольким Витиным пациентам это спасло жизнь!

Кавказ. Немецкие ночевки. Мы идем на Чатын на чемпионат Союза. Народу вокруг немало – разгар сезона. Вдруг замечаем суету: какой-то турист упал в трещину. Получил сильнейшие травмы. Витя Пастух оказывает помощь. Спасает человеку жизнь. Вызывают вертолет. Слава Богу, не надо нести пострадавшего вниз. Мы продолжаем восхождение. Другой случай. Средняя Азия. В Варзобе готовимся к очному чемпионату страны. Сверху неосторожно сбрасывают камень, и он попадает парню из литовской команды по спине. На наших глазах за считанные минуты литовец становится пепельного цвета. Понятно, что дело плохо (потом окажется, что отбита почка). Оттаскиваем пострадавшего в тень. Витя склоняется над парнем и просит меня сбегать в лагерь за основной аптечкой. А пока колдует над аптечкой мобильной – она с ним всегда.

До лагеря пять минут. Мчусь что есть духу. Приношу плоское альпинистское десятилитровое ведро с Витиным сокровищем – аптекой на все возможные и невозможные случаи восходительских ЧП. Витя делает парню несколько уколов, необходимых при травме внутренних органов. Через час пострадавшего доставляют в больницу в Душанбе. Когда сделали рентген и анализы, врачи сказали парню – скажи спасибо доктору, который оказался рядом с тобой в Варзобе. Если бы не он, тебя бы до больницы просто не довезли.

Вытащить человека с того света – это тоже спасработы. Витя был прирожденным спасателем. Много раз участвовал в спасработах в горах, в 1988 году спасал людей в разрушенном страшным землетрясением Спитаке в Армении. Иметь в команде такого человека, не только высококлассного альпиниста, умного, душевного товарища, а еще и доктора-травматолога, великолепного диагноста, было огромной удачей. Кандидат наук, блестящий практик, Виктор постоянно в своем деле шел вперед, совершенствовался, изучал литературу, сам писал статьи в медицинские журналы. Кстати, тема его диссертации была связана с проблемами лечения переломов шейки бедра. Сейчас, наверное, был бы уже доктором наук. Может, и диагноз «перелом шейки бедра», будь он жив, перестал бы звучать для стариков приговором.

По идее, такое отношение к делу, как у Вити, должно быть нормой. Но это уже из области фантастики. В нашей жизни сегодня другие нормы. Для Пастуха это, конечно, не было секретом. Не сомневаюсь, находились доброжелатели, пытавшиеся учить «прекраснодушного» доктора уму-разуму. А он по-другому не хотел и не умел. Так работали его родители, Виктор это воспринимал как должное, по-другому не мог. Наверное, потому такие люди, как Витя, и шли в альпинизм, где другая обстановка, другие отношения и ценности.

Тренировался Пастух в секции мединститута у Володи Сухарева, одного из лучших тренеров, друга моего первого наставника Владимира Поберезовского. А еще мы с Сухаревым были соседями, жили в харьковском «спальном» районе Салтовка неподалеку друг от друга, часто встречались на утренних или вечерних пробежках. Когда он довел Пастуха до приличного уровня – первого разряда, KMC, попросил: возьми Виктора в команду. Я его к тому времени знал и по больнице, и по загранице. В нашей команде альплагеря «Эльбрус» Витя стал чемпионом СССР. Но у него и до этого были в активе серьезные горы. Очень скоро выяснилось, что Витя не только прекрасный врач и надежный партнер, ему можно было поручить любую хозяйственную работу. Оказалось, что руки хирурга умеют буквально все. Не было такого дела, какое бы Пастух не смог сделать. Причем великолепно, мастерски.

Когда начался отбор на Канченджангу, каждый претендент в команду должен был иметь в активе не меньше трех семитысячников. У Вити недобор – только два. Я – к старшему тренеру Овчинникову. Говорю: «Вот есть такой хороший парень, я бы посоветовал его взять. Не потому, что это мой земляк и товарищ. А потому, что он прекрасный альпинист». Овчинников ответил: «Сергей, ну кто же нам скажет, если не мы друг другу? Конечно, возьмем парня». Очень правильный подход, не буквоедский, мол, не хватает семитысячника – разговор окончен. А Вите я сказал: «Виктор, тебя взяли, а дальше ты должен себя проявить». Не сомневался, что Пастух как спортсмен, как врач, как открытый, активный, позитивный человек отлично впишется в команду. Так и произошло. Виктор успешно прошел отборы. За него было и то, что он не только прекрасный восходитель, но и врач-травматолог. Кстати, у нас в команду отобрались тогда два классных врача. Кроме Вити еще и Женя Виноградский из Свердловска (теперь Екатеринбурга). Потом мы участвовали в различных чемпионатах, экспедициях, восхождениях – на Кавказе, на Памире, других горах.

Витя за что ни брался – все у него получалось. Если пафосно говорить, он был человеком высокого уровня – и как альпинист, и как врач, и как друг. Очень надежный во всем. Порядочный, обязательный. Началась перестройка, цены взлетели, а зарплата врача – 20 долларов. Семья, дети (двое сыновей) – как выживать? Ира, Витина жена, оформилась на работу в Ливию. Там зарплата была на порядки выше, позволяла достойно жить, кормить семью, путешествовать. Ира по специальности офтальмолог. А травматологи оказались не нужны. Виктор приложил максимум усилий, чтобы поехать вместе с женой. Сказал: если не поеду сейчас в Ливию, то уйду из медицины и займусь бизнесом. Он пробовал параллельно, в свободное от дежурств время предпринимательством заниматься – отлично получалось и там. Был бы великолепный бизнесмен, нисколько не хуже нынешних воротил. А захотел бы на производство пойти, в тот же промышленный альпинизм – и там бы преуспел. Или занялся бы восхождениями профессионально, например, стал гидом – тоже прекрасно бы получилось. Правда, как много потеряла бы медицина!

… Все же взяли Пастуха в Ливию, но не травматологом, а терапевтом. Мы оказались за тысячи километров друг от друга. О скайпе и прочих компьютерных штуках тогда не знали. Но контакт у нас был постоянный. Витя регулярно звонил, интересовался, когда и куда собираемся. Он и не думал расставаться с горами. Приехав из Ливии, на Дхаулагири с нами отправился. Если бы не трагедия с Галей Чекановой, наша группа, в которой и Витя был, взошла бы на вершину. Когда Галя шла на гору, Витя одолжил ей свой комбинезон, очень яркий, красно-синий. Мы потом, когда ее искали, пытались среди снегов по комбинезону высмотреть. Так и не нашли. А на следующий год искали уже Виктора с Геной…

Витя фактически был спортивным руководителем той экспедиции. Иван Валеня общее руководство, финансовые, организационные вопросы взял на себя, а Пастух – восходительскую часть. Вся стратегия, тактические планы – этим Витя с Геной Василенко занимались. Оба альпинисты высокого класса, очень опытные, предусмотрительные. То, что произошло с ними на Шише… Все предусмотреть невозможно. На сколько бы ходов ты ни просчитывал развитие событий, непредсказуемые трагические повороты нельзя исключить полностью. Роковое стечение обстоятельств, а не ошибка в расчетах унесло жизни моих друзей. Но кому от этого легче? Мы дружили семьями, все праздники вместе проводили. Были ближе, чем родственники. Дочка Настя хвасталась подружкам: «У меня два папы – родной Сережа и крестный Витя».

Когда Виктор погиб, его жена Ирочка, моя кума, сказала: «Не верю!». Я понимаю, в это невозможно поверить. Начали ходить к экстрасенсам, ясновидящим… Мама Иры Галина Степановна говорит однажды: «Я ходила к экстрасенсу, сказали, что Витя жив. Он ушел в Тибет, он где-то там»… Зная Витю, ни за что не поверю, что он мог бросить сыновей на произвол судьбы. Как и Гена Василенко. Они бы детей, свои семьи не оставили никогда. Нет ребят, но близким смириться с этим невозможно. Вера поддерживает… Так же было и в 1980-м после трагедии на пике Победы. Тоже жены не верили, теплилась надежда: они где-то в Китае, их не выпускают. Пока мы не нашли погибшего Костю Рыбалко у вершины. Я Вале, жене Леши Трацевича, привез конец веревки: вот, смотри, она не оборвана, обрезана (значит, единственно возможное предположение, что при обрыве карниза кто-то из повисших на «скользящих» карабинах ребят, что само по себе нарушение, не выдержав удушья, «помог себе» и обрезал веревку). Не знаю, успокоили ее мои слова или, наоборот, лишили последней надежды.

Мнене забыть той долины, Холмик из серых камней… И ледоруб в середину Воткнут руками друзей. Ветер тихонько колышет, Гнет барбарисовый куст-Парень уснул и не слышит Песен сердечную грусть…

Эту песню знают все альпинисты. Она написана в годы Великой Отечественной участником боев за Кавказ Николаем Моринцом в память о ком-то из погибших друзей, военных альпинистов. Нет холмика, нет барбарисового куста на том роковом склоне гималайского восьмитысячника Шиша-Пангмы, где лавина унесла жизни Вити Пастуха и Гены Василенко. Осталась память. И песня, которой несколько поколений наших альпинистов поминают своих не вернувшихся с восхождений товарищей. Не важно, в Гималаях та жестокая гора, в Альпах или на Кавказе, «кто-то в долину вернется, холмик он тот посетит».

В какие моменты мне больше всего не хватает Вити? Да в любые. Каждый день. Это была радость – вместе с ним ходить в горы, дружить, общаться. Просто знать, что он есть…

 

ГОВЕРЛА. КТО КОГО ПОДНЯЛ

Ну вот и все. Вершина! Они смогли. Они это сделали! Как передать словами, что сейчас чувствует каждый? Позади изматывающий подъем, крутой склон, скользкие камни. Ветер студит разгоряченные лица. На все четыре стороны, сколько хватает глаз… Стоп! Глаз-то как раз и не хватает, 14 восходителей – инвалиды по зрению. О красотах панорамы Карпатских гор необычным подопечным рассказываем мы – 11 инструкторов альпинизма из Харькова и Ивано-Франковска. В альпинистской книжке каждого из нас – десятки, а то и сотни восхождений, но такого точно не было. Самое смешное, что не только незрячие ребята, а и я, где только ни побывавший за десятилетия занятий альпинизмом, впервые совершаю подобное путешествие в уютных, как домашние тапочки, приглаженных временем Карпатах.

Идея сделать незрячим землякам экстремальный новогодний подарок в виде самой высокой украинской горы Говерлы родилась у Виктора Назаренко, тогдашнего директора Харьковского областного альпклуба. Ему много лет не давало покоя воспоминание об одном эпизоде путешествия в индийских Гималаях в далеком уже 1989 году. Где-то на крутом, поросшем лесом склоне его группа обогнала странную компанию. Человек двадцать одетых в белое людей с поднятыми к небу радостными лицами шли вереницей по горной тропе, положив друг другу на плечи руки. Они что-то весело выкрикивали, оживленно общались. Приветливо пропустили вперед чужестранцев. И продолжили путь – восторженные, счастливые, устремившие вверх невидящие глаза… С ними шли проводники, помогая, придерживая на трудных участках. А гиды, шедшие с группой Виктора, в ответ на недоумение его спутников: мол, зачем тащить в горы незрячих людей, ведь все равно ничего не увидят, отвечали чуть снисходительно, как взрослые – глупым детям: им необходимы подобные путешествия, чтобы они не чувствовали себя обделенными. В развивающейся (то есть, недоразвитой по сравнению с СССР) Индии находили возможности думать о подобных вещах. Представителей самой передовой в мире советской державы это шокировало, заставляло многое переосмыслить. Еще несколько раз наши путешественники встречались с той группой незрячих индусов. Видя их искреннюю радость, слыша песни у вечернего костра, советские гости ощущали себя обделенными чем-то очень важным. Вот тогда Витя Назаренко и решил во что бы то ни стало провести нечто подобное дома. Поделился задумкой с нами. Воплотить идею в жизнь удалось не скоро.

В 2006 году на один из наших клубных вечеров пришел журналист Владимир Носков. Заглянул просто послушать, а ушел участником будущего восхождения. Как объясняли потом Назаренко с Носковым, «встретились два сумасшедших и пошло-поехало». Володя Носков – незаурядный человек. Упрямо доказывает себе и другим, что отсутствие зрения – еще не повод запираться в четырех стенах. Адреналина, с избытком поставляемого журналистской работой, ему мало. Сплавлялся на байдарке по горной реке, бывал и в пеших походах. Пообщавшись с Витей Назаренко, Носков собрал еще 13 таких же «сумасшедших», не намеренных ставить на себе крест из-за несправедливости судьбы. Возраст – от 21 до 36, профессии: юристы, студенты, домохозяйка. Мы с Виктором Назаренко, Леонидом Волковым, другими нашими инструкторами взялись тренировать будущих восходителей. Договорились с коллегами из Ивано-Франковска. Нашли понимание в мэрии – восхождение проходило под патронатом Харьковской городской администрации. Хотя не скрою, сомнения были у многих.

Закройте глаза и попробуйте просто пройти хотя бы квартал по собственной улице. Вряд ли вам удастся преодолеть этот путь без неприятностей. А здесь – гора! Но энтузиазм ребят, продуманная до мелочей подготовка, регулярные двухмесячные тренировки вселяли уверенность: сделаем гору! Покорять вершину 23 декабря решили не потому, что Новый год, Рождество – время чудес. Говерла, хоть и является самой высокой вершиной Украины, «ростом» не вышла – всего 2061 метр. Только зимой восхождение на нее считается альпинистским – 1-Б категории сложности. А нам хотелось подарить «подшефным» именно альпинистское – под эгидой альпклуба – восхождение.

Приятные неожиданности начались еще в поезде, который неспешно пересекал Украину с востока на запад целые сутки. Ломать голову, чем занять коллектив, не пришлось. Такую веселую, сплоченную компанию еще было поискать. А как они пели в несколько голосов – весь вагон заслушался. Кто-то из ребят играл в шахматы – вслепую, и чувствовалось, что дело это им привычно и очень даже по душе. Некоторые особо сложные партии длятся по нескольку дней. Удивительные ребята!

Мы, конечно, были готовы к любым неожиданностям на горе, а подопечных настраивали так, что, если разгуляется непогода, восхождение перенесем на следующий год. Спасибо, «небесная канцелярия» постаралась. Солнце сияло над Карпатами, как по заказу, хотя до этого несколько недель подряд Говерлу скрывал туман. Правда, ветер разгулялся не на шутку, но это особо не беспокоило: со склона не сдувает – нормально. Экипированы все были надежно. Ребята проявили себя отлично: не ныли, не хныкали, по жесткому фирну шли в «кошках» по навешенным веревочным перилам. В общем, значки «Альпинист Украины» по возвращении получили по праву. Вспомнился курьезный эпизод. Девушке-журналистке надеть на горе «кошки» помогал незрячий парень Сергей Шилько. Она-то с нами не тренировалась, а Сережа сто раз эту процедуру проделывал. Смеялись: битый небитого везет. Поднимались на гору со своими необычными спутниками, рассказывая им об опасностях пути и обо всем, что видим. «Ну сколько еще до вершины?», – спрашивали нас. «Рукой подать. Правда, смотря какая рука». Но вот и конец подъема. Стоим у огромного креста. Скажу честно, таких ярких эмоций, пожалуй, не переживал даже на самых победных своих вершинах.

… Вернулись домой, появились публикации в центральной, харьковской прессе, за рубежом. И сопутствующие им устные комментарии типа: «пиарятся» ребята – подняли слепых на Говерлу, в следующий раз безногих поведут. Что поделаешь, у нас хватает людей с ограниченными возможностями сердца, души. Сами обделенные добротой, они почему-то отказывают другим в праве жить полной жизнью. Мы незрячих ребят на Говерлу сопровождали. А вот они нас действительно подняли! Дело ведь не в высоте над уровнем моря. Тут совсем о других высотах речь.

Счастлив, что в моей жизни есть такая вершина. Правда, и немножко грустно. Когда спустились с горы, планы у ребят были наполеоновские. В следующем году – на Эльбрус! Но пять лет минуло, а так и не удалось осуществить эту мечту. Не только потому, что подняться на кавказский великан несравненно сложнее. Эту трудность можно было бы преодолеть, допустив к восхождению наиболее сильных и подготовленных, увеличив количество гидов и т. д. Как всегда, все упирается в финансы. Впрочем, Володя Носков не унывает. Летал на параплане, воздушном шаре, еще какими-то рискованными проектами вселяет оптимизм в тех, кто готов смириться с приговором судьбы. С мечтой подняться на Эльбрус он не расстается!