I

ЗОЛОТОИСКАТЕЛЬ

Известно, что центр Австралии занят пустыней, до сих пор неизведанной, и не менее обширной и не менее негостеприимной, чем пустыня африканская. Путешественники, недавно посещавшие эти безлюдные места, уверяют, правда, что они не так пустынны и бесплодны, как первые исследования заставляли думать. Все-таки Англии, несмотря на смелость ее пионеров, принадлежит только полоса, более или менее узкая, на побережье этого колоссального материка, многолюдные и цветущие города с чудесами современной цивилизации, составляют как бы цепь вокруг центральной части; эту же центральную часть еще ни один европеец не пересекал. Ее обширное пространство, недостаток воды, отсутствие растительности, дикие племена, встречаемые там иногда и сохраняющие свою независимость, не позволяли путешественникам проникнуть в центр этой таинственной области, и многие из тех, кто попытался это сделать, погибли.

На границе английской колонии, в штате Виктория и местечке Дарлинг, будут происходить главные события этой истории.

Местечко Дарлинг обязано своим именем одному переселенцу, который пятнадцать лет назад построил здесь один из самых больших скотных дворов. Дарлинг, разбогатевший на выращивании бычков, вернулся в Европу, а его огромные земли были проданы по частям. На месте бывшего скотного двора не замедлил образоваться поселок, и путешественникам показывали, как местную достопримечательность, маленький деревянный домик, теперь развалившийся и сгнивший, который переселенец построил, когда приехал в эту пустынную местность.

Ко времени, о котором мы говорим, Дарлинг разросся. Правда, большинство деревянных домов, были двухэтажными, но там можно было найти очень хорошие магазины, одну прекрасную гостиницу, школу, протестантскую и католическую церкви – словом, все, как в обычном европейском городишке. Публичные здания имели монументальную наружность, а католическая церковь с готическими окнами и резной каменной колокольней была точь-в-точь такой, как в старой Бретани.

И все же это был обманчивый мираж: всего в десяти милях от Дарлинга начиналась австралийская пустыня, безводная и бесплодная. Здесь уже обработанные поля не радовали глаз, лишь кое-где встречались бедные овчарни. Везде был только песок, с редкими озерами соленой и горькой воды, с островками высоких эвкалиптов и непроходимыми чащами скрэба. Но тут австралийская природа, попираемая цивилизацией, была доступна любопытному взгляду путешественника. Черный лебедь величественно застыл на поверхности озера, между тем как утконос – это странное животное с телом бобра и утиным носом – плескался в болотце. Стада кенгуру при виде человека устремлялись прочь чудовищными скачками, как гигантская саранча, поддерживаемая своими длинными и твердыми хвостами. Здесь можно было увидеть лирохвоста, не уступающего по красоте павлину, и казуара – австралийского страуса, бегающего с завидным проворством по горячему песку. Но в песках, в зарослях кустарников, на берегу озер – повсюду путешественник рисковал встретить черную змею, которая не боялась человека, как другие обитатели пустыни, и укус которой был смертелен.

Казалось бы, Дарлинг, по причине своего отдаленного расположения, был обречен на забвение. Но мимо проходила большая дорога, которая вела из Мельбурна в Сидней, и вдоль нее, как грибы, вырастали маленькие городки и поселки. Поэтому Дарлинг довольно часто посещали переселенцы и туристы, обыкновенно оставлявшие порядочное количество долларов в стране. К тому же одно особенное обстоятельство способствовало тому, что Дарлинг не стал местом, забытым Богом.

Колония была подвержена золотой лихорадке. Драгоценный металл сначала был найден на горе Александр, потом в Баларате, в Индиго и во многих других местностях Виктории. Дарлинг находился поблизости, и огромное количество золотоискателей вынуждено было запасаться в городке провизией. Караваны, отправлявшиеся из Мельбурна на прииски или возвращавшиеся оттуда, обычно проезжали через Дарлинг, предпочитая пользоваться дорогой, хоть и не такой короткой, но менее разбитой, чем другие. Таким образом, город мог собирать дань с тех, кто стремился за богатством, и с тех, кто успел завладеть им.

Однажды теплым весенним вечером многочисленная группа золотоискателей остановилась в гостинице Дарлинга. Повозки и лошади, не нашедшие места в конюшнях, загромождали двор, между тем как постояльцы, завладев комнатами, залом и коридорами, расположились даже на галерее, где многие, из них намеревались провести ночь, закутавшись в шерстяные одеяла. Громко переговариваясь, они пили грог с веселостью людей, уверенных, что разбогатеют через неделю. До самой темноты в доме и во дворе раздавались крики и пение.

В сумерках с мельбурнской дороги к гостинице свернул всадник, намереваясь, по всей видимости, просить ночлега.

Ему было около тридцати лет, он был высок, силен и хорошо сложен. Лицо его, загоревшее на тропическом солнце, сохранило тонкость очертаний и нежность выражения. Он носил черную густую бороду, которая нисколько не портила его красивое, с правильными чертами лицо. Черные глаза обнаруживали пылкость характера, не позволявшую ему откладывать исполнение задуманных планов, как бы отважны они ни были.

Костюм мужчины состоял из охотничьей блузы довольно щегольского фасона, на ногах были мексиканские кожаные сапоги, а на голове очень дорогая шляпа. Шерстяное одеяло ярко-пунцового цвета было наброшено на плечо в виде шотландского пледа, из-под которого выглядывал револьвер и длинный охотничий нож, небрежно заткнутые за пояс. Кроме этого оружия, за спиной незнакомца висело на перевязи великолепное двуствольное ружье. Ехал он на превосходной лошади, которой управлял с искусством совершеннейшего наездника. Его вид заставил бы сомневаться, что он принадлежит к числу золотоискателей, если бы роковая страсть к золоту не была бы так заразительна. Перед ней были равны все: и проходимцы, и аристократы.

Путешественник, увидев необыкновенное стечение приезжих в гостинице, заколебался, не решаясь сойти с лошади, когда старый нищий, бродивший около дома в поисках поживы, подошел к нему и сказал по-английски:

– Если вам нужен только стакан пива и кусок говядины, то, может быть, получите их от ван Руера, голландца, содержащего эту гостиницу. Но если вы надеетесь подучить для себя постель и место в конюшне для вашей лошади, то только потеряете время.

Это предупреждение, по-видимому, несколько смутило путешественника.

– К черту Руера и его гостиницу! – ответил он. – Однако послушай, друг... Вы здешний, без сомнения?

Старик сделал утвердительный жест.

– Не знаете ли вы здесь кого-нибудь, кто мог бы оказать мне гостеприимство до завтрашнего утра? Я могу хорошо заплатить.

– Вы с трудом найдете в Дарлинге пристанище, – ответил нищий. – Большая часть домов пуста, потому что все мужчины отправились на золотые прииски, а в других остались только женщины, которые не захотят пустить к себе незнакомца.

– Ну, не в первый раз мне ночевать на улице, – вздохнул путешественник. – Однако я так поспешно уехал из Мельбурна, что не подумал купить путы для моей лошади; неблагоразумно было бы оставлять на свободе такое прекрасное животное, пока я буду спать. Скажите, есть ли здесь лавка, где я мог бы купить путы?

Вместо ответа старик с любопытством рассматривал путешественника.

– Вы француз? – спросил он наконец.

– Француз или нет, вам что за нужда?

– Не сердитесь, я догадался по произношению... Если бы вы были француз, я сказал бы вам, что вам легко будет достать в двух шагах отсюда, у ваших соотечественников, то, что вам нужно.

– У соотечественников? – повторил с живостью путешественник. – У вас, в Дарлинге, есть французы?

– Да, здесь живет семейство Бриссо, настоящих парижан, как говорят. Они держат магазин вот в том красном доме, у дерева. У них есть товары всякого сорта. Хозяин в отсутствии, он отправился на прииски, туда все отправляются. Золота там в таком количестве, что стоит лишь наклониться и поднять. Я и сам отправился бы туда, если бы не был так слаб и не страдал от подагры... Вы найдете в магазине миссис Бриссо, женщину очень приятную, и мисс Клару, ее дочь, здешнюю жемчужину.

Путешественник выслушал эти подробности с интересом, затем, бросив взгляд на своего собеседника, подал ему шиллинг и сказал:

– Благодарю вас за ваши сведения, друг, и прощайте.

Он слегка коснулся шпорами боков лошади и направился к указанному дому.

Старик остался на том же месте, разделяя свое внимание между монетой, которую он вертел в руке, и удалявшимся всадником.

– Это француз, непременно француз, – бормотал он. – Он дал мне шиллинг и был со мною вежлив. Только француз может быть так глуп, чтобы быть вежливым и щедрым. Черт побери! Я выпью на его счет стакан грога.

И он вошел в таверну.

Путешественник же, доехав до магазина, сошел с лошади и привязал ее к дереву перед домом.

Это был один из тех колониальных магазинов, в которых можно купить товары всякого рода: женские наряды, солонину, седла, домашнюю утварь, стекло, табак, книги, одеяла. Магазин Бриссо был наполнен товарами со всех частей света. Они занимали все здание, а семья жила во дворе, в кирпичной пристройке с наружной галереей. За пристройкой был сад, где фруктовые деревья и вечнозеленые растения, густо разросшись, источали прохладу.

Но путешественник не обратил внимания на эти подробности, свидетельствующие о зажиточности хозяев, и решительно вошел в магазин.

Заметив за кучей разложенных товаров старую негритянку, которой было поручено обслуживать покупателей, он сказал по-французски довольно развязным тоном:

– Ну, добрая женщина, покажи-ка мне путы для моей лошади.

Негритянка, смущенная его неожиданным появлением, испуганно произнесла:

– О, сэр!

Путешественник хотел повторить свою просьбу, когда из-за рулонов ткани раздался серебристый голосок:

– Француз, и, без сомнения, недавно прибывший в колонию? Добро пожаловать!

И в следующий миг к нему поспешно подошла девушка. Это была Клара Бриссо.

Нищий не преувеличил ее прелести: блондинка с выразительными глазами, голубыми, как небесная лазурь, чистыми и кроткими. На Кларе было светлое кисейное платье из недорогой материи, довольно изящное. Волосы украшала своеобразная гирлянда из цветов. Да и сама эта хорошенькая француженка, перенесенная за тысячи миль от своей родины, походила на тропический цветок.

Клара, повинуясь внезапному порыву, засмеялась, но едва взгляд ее встретился с черными глазами незнакомца, она потупила голову и покраснела.

Путешественник, в свою очередь, казался очарованным этой прелестной девушкой.

– Я очень рад, – сказал он непринужденно, – встретить здесь соотечественницу да еще такую красавицу.

Клара, не привыкшая к подобным комплиментам, еще больше смутилась. Чтобы скрыть свое замешательство, она сказала негритянке:

– Семирамида, подай стул мсье, и если бы я осмелилась предложить ему...

Она на минуту замолчала, между тем как старая негритянка поспешила подать стул, и продолжила:

– Вы, без сомнения, недавно приехали в колонию?

– Два дня назад, – ответил путешественник, опускаясь на стул, – из Мельбурна я сразу отправился на прииски и рассчитываю попасть туда завтра к вечеру.

Клара, казалось, была разочарована.

– А, так вы едете на прииск? Но не будет ли нескромностью спросить вас, из какого города Франции приехали вы?

– Я всегда жил в Париже. Я там родился.

– В Париже! – повторила Клара с одушевлением. – Вы приехали из Парижа?

И, не дожидаясь ответа, она бросилась к двери в другом конце магазина, взволнованно крича:

– Мама! Иди скорее! Путешественник, француз, приехал из Парижа!

– Из Парижа? – повторили за дверью.

И из маленькой комнатки поспешно вышла женщина. Ей было, наверное, лет сорок, легкие морщинки уже пролегли около рта, но она была еще свежа, румяна, а в ее темных волосах, на которых был надет маленький кружевной чепчик, путешественник не заметил ни одной серебряной нити – словом, она была еще хороша и могла бы, пожалуй, сойти за старшую сестру своей дочери. Женщина была одета с большей изысканностью: в платье с воланами и лентами, увешана золотыми цепочками, браслетами, бренчавшими на шее, руках и поясе. Если бы не излишнее жеманство, ее можно было бы принять за парижанку из хорошего общества. Но за много миль от родины нельзя быть слишком взыскательным относительно того, что нам напоминает ее.

Путешественник церемонно поклонился хозяйке, но она протянула ему руку, с живостью произнесла:

– Садитесь, садитесь, мсье! Какое счастье встретить француза в этой дикой стране! Мы, впрочем, довольно часто видим соотечественников в Дарлинге, но это не всегда люди хорошо воспитанные, чаще это авантюристы, сброд... А на этот раз, – прибавила она с очаровательной улыбкой, – мы имеем дело с человеком порядочным, с...

– С бедным золотоискателем, сударыня, – перебил ее путешественник. – Я не хочу оставлять вас в заблуждении на свой счет, тем более что имею, может быть, другие права на внимание.

Мадам Бриссо, как и ее дочь, как будто слегка разочаровалась, услышав это, но тем не менее сказала:

– Значит, вы намерены отправиться на прииски? Что ж, в этом ничего нет бесславного. Там мой муж и почти все жители Дарлинга. Конечно, муж не работает на приисках, он держит там такой же магазин, как наш. Торговля идет хорошо, и каждую неделю мы отправляем ему новые товары. Но оставим это и поговорим лучше о Париже, о моем милом Париже, откуда мы не имели известий после... после наших несчастий.

Эти слова сопровождались глубоким вздохом. Так мадам Бриссо всегда говорила о таинственных происшествиях, которые заставили ее уехать из Франции.

– Так как вы недавно приехали в Австралию, то можете сообщить нам свежие новости из нашей прекрасной столицы, – продолжала она. – Что там делается? Какая там мода? Какую новую пьесу играли и в каком театре?

– Извините, мадам, мы, видимо, не поняли друг друга, – счел нужным объяснить путешественник, – я жил в Париже, но покинул его давно. Прежде чем оказаться в Австралии, я несколько лет жил в Калифорнии, отправился в Бразилию. Шесть лет прошло в странствиях, и поэтому я не могу сообщить вам свежих новостей из Парижа.

Мадам Бриссо нахмурилась.

– Что же сказала Клара? – с досадой произнесла она. – Однако вы были в Париже почти в одно время с нами, потому что не прошло еще шести лет, как мы поселились в Дарлинге, и мы можем поговорить о нашем милом Париже...

И мадам Бриссо принялась вслух вспоминать о своей парижской жизни. Путешественник охотно отвечал ей, хотя, по-видимому, он давно уже потерял привычку к такой праздной болтовне. Клара не принимала участия в их разговоре, но слушала с очевидным вниманием и иногда не могла скрыть волнения, вызванного, без сомнения, горестными воспоминаниями.

Между тем, по мере продолжения разговора, становилось очевидным, что хозяйка дома и путешественник принадлежали к разным слоям общества. Мадам Бриссо, муж которой держал магазин на улице Сен-Дени, бывшая купчиха, говорила только о лавочниках, о торговых делах и удовольствиях, свойственных мещанам. Золотоискатель, судя по его скупым фразам, бывал в высшем свете; его вкусы, как и его речь, обнаруживали светского человека, несмотря на внешнюю грубость обращения. Эти подробности не укрылись от мадам Бриссо, которая, будучи не в силах справиться со своим любопытством, вдруг спросила:

– А можно узнать ваше имя?

Путешественник ответил, улыбаясь:

– Меня зовут Жюстен де Мартиньи, я потомок благородной нормандской фамилии. К этому имени присоединяется титул виконта, но из всех моих преимуществ это наименее было мне полезно в Калифорнии и в Бразилии, и я подозреваю, что оно не более будет полезно на австралийских приисках, куда я отправляюсь. Поэтому я рассчитываю на мою физическую силу более, чем на титул, когда-то полученный моими предками в Старом Свете.

Несмотря на показное равнодушие к предрассудкам Старого Света, быть может, виконт де Мартиньи рад был в глубине души дать понять своим хорошеньким соотечественницам, что он не какой-нибудь проходимец-авантюрист.

Мадам Бриссо спросила с удивлением:

– Как, виконт, и вы, человек знатного происхождения, решились оставить Францию и Европу и отправиться в эти отдаленные края?

– Увы, мадам, я был богат, но, по моей вине или нет, а мое состояние исчезло, так что мной движет необходимость. Извините, – прибавил он озабоченно. – Я совсем было забыл, что вынужден ночевать на открытом воздухе, и что для моей лошади нужны путы... Есть они у вас в магазине?

– Конечно, виконт, – торопливо ответила мадам Бриссо, – у нас есть все необходимое для кочевой жизни. Клара, дочь моя, покажи путы виконту де Мартиньи... или нет, пусть лучше Семирамида займется этим.

Негритянка принесла цепи, и Мартиньи, быстро рассмотрев их, хотел выбрать одну, когда мадам Бриссо сказала:

– Скоро начнется дождь, дорогой мой соотечественник, и у меня сердце обливается кровью при мысли, что вы в такую погоду проведете ночь под открытым небом. Неужели вы не нашли ночлега в Дарлинге?

– В гостинице полно народу, а так как я не знаю здесь никого, то не осмелился просить гостеприимства у жителей Дарлинга, рискуя получить отказ. Но не беспокойтесь обо мне, я уже давно отвык от парижских привычек и не одну ночь провел под дождем, на ветру и на снегу.

– И все-таки мне неприятно думать, что вы... Но как быть? Мы не можем предложить вам ночлег у себя. Было бы неприлично...

– Мама, – робко перебила ее Клара, – может быть, наш сосед, судья Ричард Денисон согласится принять нашего соотечественника?

– И правда! Конечно, он не откажет, моя милая, особенно если его попросить от твоего имени. Ну, я пошлю к нему Семирамиду. Подождите немного, виконт. Семирамида вернется через несколько минут. Право, мне очень не хочется, чтобы вы ночевали на улице.

Мартиньи снова устроился на стуле. Хозяйка тихо сказала что-то негритянке, которая поспешно вышла, и разговор о Париже и о Франции продолжился. Виконта, несмотря на все его терпение, начинали уже раздражать все эти беспрестанные повторения и охи, когда вошла Семирамида в сопровождении пожилого человека.

Низко поклонившись женщинам, бросив внимательный взгляд на Мартиньи, он сказал, что господин судья кланяется госпожам Бриссо и будет рад принять у себя французского путешественника.

– Я это знала! – сказала мадам Бриссо, выразительно посмотрев на Клару. – Ну, дорогой мой соотечественник, – обратилась она к виконту, – Уильям проводит вас к своему господину, и вы не слишком будете жалеть о том, что не провели ночь под открытый небом... Притом, – прибавила она, – Уильям скажет мсье Денисону, что я приглашаю его вместе с виконтом де Мартиньи на чай.

Уильям поклонился, а виконт рассыпался в благодарностях за любезное приглашение.

– Надеюсь, мсье Денисон тоже не откажется, – сказала, улыбаясь, мадам Бриссо. – Итак, до свидания.

Когда Мартиньи ушел, она приказала Семирамиде запереть магазин и занялась приготовлениями к вечеру.

 

II

АЛМАЗ

Было уже темно, когда Мартиньи и Уильям, который вел его лошадь, вышли из магазина Бриссо. К счастью, им не надо было идти далеко: не сделав и ста шагов по главной улице Дарлинга, они остановились перед кирпичным домом, с цветником во дворе. Железные ворота, выходившие на улицу, были открыты настежь. Молодая негритянка подошла, чтобы взять лошадь и отвести ее в конюшню. Видимо, все мужское население Дарлинга находилось на приисках, и из прислуги в домах остались только женщины, за исключением нескольких слуг, преданных своим хозяевам, таких, каков был, по-видимому, Уильям.

Он провел Мартиньи в гостиную, обставленную дорогой мебелью. Мягкий ковер покрывал пол, а высокий канделябр с зажженными свечами ярко освещал комнату.

В своей кочевой жизни, продолжавшейся не один год, виконт успел отвыкнуть от комфорта, и теперь удивленно осматривался, не заметив появившегося в дверях хозяина дома, высокого молодого человека лет двадцати восьми или тридцати, розовощекого и светловолосого. Он был в черном фраке и белом галстуке, составлявших резкий контраст с одеждой колонистов. Ричард Денисон был главный судья Дарлинга и окрестных мест, и этот церемонный костюм, без сомнения, предписывала ему его должность.

Он подошел пожать руку путешественнику и дружески приветствовать его.

– Мне бы не хотелось стеснять вас, – сказал Мартиньи. – Я неприхотлив, для меня довольно циновки и куска хлеба на ужин.

– Надеюсь, что смогу предложить вам кое-что получше, – возразил Денисон с вежливой улыбкой.

Позвав Уильяма, он приказал ему проводить Мартиньи в отведенную для него комнату. Виконт, прежде чем выйти, передал Денисону приглашение мадам Бриссо, и это приглашение, по-видимому, очень обрадовало судью, несмотря на его обыкновенную сдержанность.

Уильям, проводив Мартиньи, вернулся в гостиную.

– Какого черта его прислали к нам? – недовольно пробурчал он. – Говорили о джентльмене, французском дворянине, а это такой же дикарь, как и другие! Ах, мистер Ричард, зачем вы согласились оказать гостеприимство незнакомцу?

– Полно, полно, Уильям! Будь снисходительней к моему гостю, – возразил Денисон. – Этот человек, судя по всему, вращался в избранном обществе, и мне не придется раскаиваться в том, что я предоставил ему ночлег.

– Конечно, первый встречный золотоискатель будет обладать в ваших глазах всеми достоинствами только потому, что его рекомендовали эти Бриссо... Кстати, вы намерены отправиться к ним сегодня вечером?

– Почему же нет, старый ворчун? По какой причине должен я отказаться от этого приглашения?

Хотя судья не повысил голоса, но в его тоне послышались строгие нотки, заставившие Уильяма оробеть.

– Конечно, вы имеете право бывать где вам угодно, но моя преданность вам, мистер Ричард, предписывает мне предупредить вас, что здесь много толкуют о ваших посещениях этого дома... Никому неизвестно прошлое семейства Бриссо, и надо опасаться...

– Довольно, Уильям, – сухо оборвал его Денисон. – Дамы, о которых ты говоришь, заслуживают уважения, и помни, что я запрещаю тебе сплетничать о них.

Видя, что Уильям огорчен этим выговором, Денисон улыбнулся.

– Полно, старый дуралей, лучше постарайся-ка поддержать честь нашего дома... Послушай, – прибавил он, понизив голос, – я понимаю твои опасения, но я знаю, что делаю... А теперь займись делами, а не то у нашего гостя сложится дурное мнение о нашем гостеприимстве.

Уильям молча поклонился и поспешил на кухню.

Через полчаса Мартиньи и Ричард Денисов сидели в столовой за великолепно сервированным столом. Судья угощал своего гостя, держась дружелюбно и в то же время со сдержанностью, которая, казалось, составляла основную черту его характера. Мартиньи, со своей стороны, выказал себя веселым и приятным собеседником. Он много повидал в своих путешествиях и обладал даром прекрасного рассказчика. Однако Денисона удивляла некоторая смелость его суждений, но он из вежливости не спорил.

Наконец обед закончился. Разливая портвейн по рюмкам, Денисон с нескрываемым нетерпением сказал:

– Теперь, если вам угодно, мы отправимся к дамам, которые ждут нас пить чай.

– С удовольствием, – ответил Мартиньи, потушив сигару, которую он курил, – тем более, что мадемуазель Клара, моя соотечественница, восхитительная девушка.

Судья, бросив на него проницательный взгляд, медленно произнес:

– Вы находите мисс Клару очень хорошенькой?

– Это одна из самых очаровательных девушек, каких я когда-либо видел, – признался я Мартиньи. – Если бы я увидел ее раньше, то непременно бы влюбился.

– Раньше? – повторил Денисон с недоверием. – А теперь?

– О, теперь я не так скоро воспламеняюсь. Однако... да... Кажется, и теперь нельзя ручаться ни за что.

Денисон, не спуская с него глаз, сказал холодным тоном:

– Пойдемте, нам пора.

Они вышли из дома, и так как ночь была темная, Уильям шел впереди с фонарем. Они прошли мимо запертого и безмолвного магазина и, войдя во двор, направились к пристройке, в которой жили Бриссо. Ее окна ярко светились.

Женщины ждали их в гостиной, меблированной по-европейски. Чайный сервиз японского фарфора стоял на столе. Мадам Бриссо, разряженная, с голыми плечами, сидела на диване возле своей дочери, гораздо проще одетой, но все-таки очаровательной.

Были приглашены еще гости: мистер Оинз, землемер, особа довольно важная в колонии, и его дочь почти одних лет с Кларой. Мисс Рэчел, высокая, стройная блондинка, проводила в магазине большую часть своего времени, если только не занималась изучением биологии, которой страстно увлекалась.

Мадам Бриссо приняла Мартиньи и Денисона с большой предупредительностью, а Клара при виде молодого судьи покраснела, как вишня. Мартиньи представили мистеру Оинзу, толстому англичанину, и при этом мадам Бриссо не упустила случая подчеркнуть титул своего соотечественника. Нигде титулам не придают столько значения, как в Англии.

Оинз пожал руку золотоискателю.

– Очень рад вас видеть, сэр, – сказал он, – это большая для меня честь. Мне очень лестно... Я весь к вашим услугам, сэр.

Между тем как Мартиньи что-то отвечал землемеру, Ричард подошел к Кларе и взял ее за руку.

– Добрый вечер, мисс Клара.

– Добрый вечер, мсье Денисон, – ответила девушка.

В этих коротких словах, которыми они обменялись, было больше симпатии и чувства, чем в длинных речах.

Скоро все расселись вокруг чайного стола, болтая по-французски. В разговоре не принимал участия только Оинз, так как не знал французского. Впрочем, землемер не обижался. Дочь его взяла несколько уроков в Англии, и Оинз был рад, что теперь Рэчел может попрактиковаться в языке, и притом даром. Сам же он компенсировал свою вынужденную немоту сэндвичами и пирожными.

Виконт между тем говорил, прихлебывая из чашки:

– Право, мне придется поразмыслить сегодня о таинственной силе, которая разрушает наши предвидения! Два часа назад я был уверен, что проведу ночь, закутавшись в одеяло, на холоде и дожде, облепленный комарами, опасаясь скорпионов и черных змей, и вдруг – превосходный прием в роскошном доме! Я нахожусь в обществе благородных джентльменов и самых любезных дам, каких только удавалось мне встречать после моего отъезда из Франции! Пусть-ка теперь посмеют клеветать на судьбу!

– Однако, виконт, – возразила мадам Бриссо, – вы храбрый человек, если решились ночевать под открытым небом.

– Ночь, проведенная таким образом, – вставила мисс Рэчел, – не была бы, может быть, лишена очарования, если виконт де Мартиньи любит природу. Он мог бы наблюдать за множеством животных, неизвестных в Европе, которые появляются только ночью. Ты, Клара, конечно, знаешь, морепорку, птицу, похожую на кукушку? – обратилась она к своей подруге.

Клара в эту минуту со вниманием слушала Денисона, что-то шептавшего ей на ухо. Вздрогнув, она смущенно пробормотала:

– Нет, нет, Рэчел, я ее не знаю.

– Не знаешь? – удивленно повторила мисс Оинз. – Уже шесть лет как вы живете в колонии. Боже мой, моя милая, чему же учат во Франции? Нет ни одной хорошо воспитанной девушки в Англии или в Германии, которая не имела бы познаний в зоологии или, по крайней мере, в ботанике!

Смущенная Клара молчала. Ее мать, нахмурившись, возразила:

– Обычаи одинаковы не во всех странах, мадемуазель Оинз. Во Франции, например, девушек учат танцевать, рисовать, играть на фортепьяно...

– Но эти свои таланты, – с живостью перебил Мартиньи, – они забывают после замужества, потому что пользы от них никакой. Прошу меня простить, мадам Бриссо, но я принимаю сторону мадемуазель Оинз. Мне кажется, что биология, естествознание или зоология должны были бы считаться не менее важными науками, чем рисование или игра на фортепьяно. То, что я говорю о француженках, я мог бы сказать и о французах, потому что сам во время путешествий очень часто сожалел о неведении в подобных вещах. Прежде я был неспособен, как истинный парижанин, отличить вереск от дуба, и должен был познакомиться с некоторыми существами, о которых раньше знал только понаслышке. Одно из них – серый медведь. Я спокойно купался в Красной реке, в Америке, когда вдруг заметил, что медведь рвет мою одежду на берегу. До сих пор я видел только медведей, которых водят цыгане по нашим улицам, и потому тот медведь показался мне не очень страшен. Я поспешил выйти из воды на помощь моему бедному костюму и взять охотничье ружье, которое я оставил у дерева. Это ружье было заряжено дробью, потому что до купания я охотился на уток, это оружие было не очень-то пригодно против медведя. Но, рассердившись, что так бесцеремонно обращаются с моей одеждой, я выстрелил в него. Хорошо, что я попал медведю в глаз, потому что иначе я не рассказывал бы вам здесь об этом приключении. Медведя не так-то легко убить, и у меня на спине на всю жизнь остались следы его огромных когтей... Это был мой первый урок знакомства с природой.

Мисс Рэчел с живым вниманием слушала этот рассказ.

– Второй урок был мне дан в Бразилии, где я путешествовал с местным охотником, язык которого не совсем хорошо понимал, – продолжал Мартиньи. – В один прекрасный вечер, с ружьем в руке, я выслеживал дикого быка, как вдруг заметил в высокой траве два сверкающих глаза, устремленные на меня. Охотник, бывший недалеко – бразильские охотники всегда ездят верхом – закричал мне что-то, но я не расслышал. Думая, что я имею дело с дикой кошкой, я прицелился между двух глаз, смотревших на меня, и выстрелил. Пуля отскочила, как от скалы, и тотчас огромный зверь бросился на меня. Это был ягуар. Одним ударом лапы он отшвырнул меня футов на пять. Без сомнения, он не хотел этим ограничить свои ласки, когда мне на помощь прискакал охотник. Я уже чувствовал на своем лице горячее дыхание зверя, но в следующий миг аркан стянул шею ягуара. В ответ на мою благодарную речь охотник признался, что ему гораздо более хотелось заполучить шкуру ягуара, чей спасти мою: шкура ягуара стоила десять долларов, а моя – ничего... По крайней мере, в глазах бразильского охотника. Вот видите, каким образом я получил несколько наглядных уроков. Избавлю вас от множества других в том же роде уроков, которые я получил, шатаясь по свету. Поэтому, как и мадемуазель Оинз, я считаю, естествознание очень хорошая вещь.

– Вы подвергались большим опасностям, виконт, – тихо сказала Клара. – Это должно было бы внушить вам отвращение к кочевой жизни, исполненной приключений.

– Если бы какая-нибудь такая же добрая и прелестная особа, как вы, интересовалась моей участью, то, может быть, я посчитал бы, что жизнью стоит дорожить... Но если бы медведь разорвал меня, если бы ягуар растерзал, никто не пожалел бы обо мне, никто бы обо мне не поплакал!

– Как, виконт, разве у вас нет в Европе родных, друзей, – с нетерпением ожидающих вашего возвращения?

– Родных?.. В самом деле, в одной отдаленной провинции есть родственники по материнской линии, которые были бы не прочь получить после меня наследство, если бы я оставил его, но которые не признали бы меня за родного, если бы я явился к ним бедный и в лохмотьях. Друзья?.. Да, в эту минуту на Итальянском бульваре в Париже, может быть, найдется несколько добрых малых, которые дадут луидор, если я попрошу у них, чтобы не умереть от голода, с условием, однако, что я не подвергну их щедрость повторному испытанию такого же рода... Да, конечно, у меня есть друзья, и я побьюсь об заклад, что им случается иногда говорить, дымя сигарой: «А что сделалось с этим бедным Мартиньи?» – «Право я не знаю. Он, верно умер». – «Умер? Полноте, он очень живуч. Он пережил все свои дуэли. Держу пари на пятьдесят луидоров, что он вернется». Да, если я вернусь когда-нибудь, один дружески меня поцелует, а другой пошлет меня к черту.

Мартиньи потянулся к чашке и с притворным наслаждением принялся прихлебывать чай.

– Однако, – сказала мадам Бриссо, – только очень важные причины, виконт, могли принудить вас оставить Париж, отправиться в Америку сражаться с серыми медведями и с ягуарами. Наверное, вы очень страдали, ваше бедное сердце обливается кровью от тайной раны!

– Вот каковы женщины! – воскликнул Мартиньи, поставив чашку на стол. – Они воображают, что составляют единственный смысл нашей жизни, они не понимают, что кто-то может принять важное решение без того, чтобы они не были тому причиной. Нет, сударыня, не любовное отчаяние заставило меня оставить Францию, как вы, кажется, думаете. Когда я обеднел, действительно была женщина, которая удалилась от меня, как удалились родные и друзья. Может быть, надежда вернуть ее внушила мне желание с таким жаром гоняться за богатством. Ее вероломство доказало мне еще раз, что только богатству стоит завидовать, потому что оно одно приносит независимость и счастье.

Эта теория осталась бы, может быть, без опровержений, если бы Ричард Денисон не сказал:

– Позвольте! По-моему, есть много других преимуществ для человека порядочного. Например, сознание собственного долга, уважение других и свое собственное...

– Без сомнения, без сомнения, – кивнул виконт. – Но согласитесь, что при всем этом необходимо иметь хлеб и бифштекс, одежду, дом, мебель и множество других, не менее необходимых вещей.

– Ну, для того чтобы иметь это, для человека честного есть работа, торговля...

– Видно, господин судья, вы никогда не испытывали лишений, потому что тогда бы знали, какая разница между практикой и теорией. Притом я хочу разбогатеть, пока молод. К чему мне богатство, если я не в состоянии буду наслаждаться им? В Европе нелепые предубеждения стеснили бы меня в исполнении задуманного, и я пустился в путь, рассчитывая только на собственные силы и способности в достижении успеха. Ничто не может остановить меня, эта борьба мне нравится, и не без некоторого удовольствия уничтожаю я препятствия, обхожу затруднения, пренебрегаю опасностями. Я успею – в этом я уверен. Раз двадцать на суше и на море я лицом к лицу сталкивался со смертью, и всегда отчаянное усилие, счастливая случайность спасали меня. Поэтому я убежден в успехе. Если же мои планы не осуществятся, что ж... Я покорюсь своей участи. Быть погребенным под землей, или в волнах океана, или быть съеденным зверем – не одно ли и то же?

Мартиньи, рассуждая таким образом, преобразился. Его легкомысленный тон сменился голосом твердым и решительным, черные глаза сверкали.

– Вы ошиблись эпохой, приехав искать богатство в Новом Свете, – возразил Денисон. – Вам надо было бы приехать сюда во времена флибустьеров, грабивших суда. Но теперь и здесь, и в Европе средства обогатиться одни и те же. При этом не следует ждать быстрого результата, потому что эти средства честны, однако неизвестны никакие другие, кроме тех, о которых я уже говорил: торговля и промышленность.

Может быть, Мартиньи услышал в этих словах что-то оскорбительное для себя, потому что он слегка нахмурил брови, но тотчас, одумавшись, весело возразил:

– Эта тирада сделала бы вам честь, если бы вы говорили ее обвиняемому в заседании суда. Но, увы, я по опыту знаю, что вы не правы. Когда после долгого и трудного путешествия я с другими переселенцами приехал в Калифорнию, прииски уже были заняты более расторопными ребятами. Поэтому каждый из нас постарался найти себе промысел, который позволил бы ему жить, дурно или хорошо...

– А чем занимались в Калифорнии вы, виконт? – с любопытством спросила мадам Бриссо.

– Я занимался многим – уклончиво ответил Мартиньи. – И, уверен, возбудил бы насмешки моих друзей на Итальянском бульваре, если бы когда-нибудь вздумал рассказать им о своих приключениях. Однако, несмотря на мою неудачу в стране золота, мне удалось скопить кое-что, чтобы переехать в Бразилию. Бразилия – страна бриллиантов, и я вообразил, что мне удастся там вознаградить себя за прошлые неудачи. Но мои надежды не осуществились, я был близок к отчаянию, когда известие об открытии месторождений золота в Австралии дошло до меня. Я сел на английский пакетбот и обогнул мыс Горн, чтобы одному из первых добраться до этой благословенной земли. Впрочем, и здесь меня, кажется, опередили, однако смею думать, что я приехал не слишком поздно...

– Нет, нет, виконт, – поспешила успокоить его мадам Бриссо. – Говорят, на приисках есть очень везучие золотоискатели. Если хотите, я вам дам письмо к моему мужу: он может дать вам хороший совет, и без сомнения, будет вам полезен, подыскав хорошее место для разработки.

Мартиньи принял это весьма выгодное для себя предложение и рассыпался в благодарности.

Ричард Денисон сохранял свою холодность и, казалось, не испытывал особой жалости к виконту из-за его неудач.

– Дай Бог вам успеха! – сказал он. – Конечно, если бы вы употребили для более благородной цели настойчивость и мужество, то возможно приобрели бы теперь кое-что получше богатства.

– Что вы хотите этим сказать, господин судья? – спросил Мартиньи. – Я много трудился в Калифорнии, торговал в Бразилии и, может быть, буду заниматься тем же на австралийских приисках. И притом, откуда вы знаете, что эти усилия были совершенно напрасны? Я извлек некоторую пользу, подвергая стольким опасностям свою жизнь...

– Как, виконт, – перебила его мадам Бриссо, – ведь вы сейчас нам говорили...

– Да, говорил, что поиски золота не обогатили меня на берегах Сакраменто, но я был не без средств, когда покидал Калифорнию, и по милости торговли имел еще более, оставляя Бразилию. Конечно, мое теперешнее богатство занимает немного места, однако оно имеет свою цену, и я не могу устоять от желания показать его любезным дамам.

Он достал из потайного кармана какую-то маленькую вещицу, старательно спрятанную в кожаный кошелек. На первый взгляд она походила на ладанку, если бы можно было подозревать в суеверии виконта де Мартиньи. Но нет, в кошельке оказался камень величиной с орех неправильной формы.

– Какой чудесный алмаз! – воскликнул Денисон. – И хотя он не отшлифован, но должен иметь значительную ценность.

– Его оценили в двенадцать тысяч долларов, – сказал виконт, – то есть в шестьдесят тысяч франков. В нем тридцать каратов, и так как он самой чудной воды...

– Алмаз в шестьдесят тысяч франков! – восхищенно произнесла мадам Бриссо. – Пожалуйста, позвольте мне посмотреть!

– И мне! – попросила Клара.

– И мне! – присоединилась к подруге Рэчел. – Хотя алмаз не что иное, как кристаллизованный углерод.

Камень переходил из рук в руки. Женщины восторженно ахали, Оинз, долго его рассматривая, бормотал: «Очень хорошо, прекрасно», а Мартиньи наслаждался произведенным эффектом.

– Неужели вы думаете, мсье Денисон, – сказал он, улыбаясь, – что какой-нибудь мужественный поступок может возбудить такой же горячий восторг? Эти дамы только что видели во мне, несмотря на мой титул, жалкого авантюриста, но я намного вырос в их глазах как обладатель подобного сокровища. Вы сами, хотя, может быть, не захотите в этом признаться, теперь уважаете меня несколько больше.

– Вы ошибаетесь, виконт. Для того чтобы я уважал вас, мне надо знать, как этот алмаз достался вам.

– Очень просто: я купил его за пятьсот долларов у негра, который нашел его на приисках Минас-Жерайс, в Бразилии.

– И вы без всяких колебаний купили за пятьсот долларов вещь, стоящую двенадцать тысяч? Все алмазы в Минас-Жерайс принадлежат императору, и негр, продавший вам этот алмаз, без сомнения, украл его.

– Мне это неизвестно, – невозмутимо ответил Мартиньи. – Негр сказал, что он нашел его, а так как это весьма возможно, то я этим удовольствовался. Но если бы даже я занимался в Бразилии контрабандой алмазами, что в этом дурного, позвольте вас спросить? Ведь ваши соотечественники в Китае торгуют опиумом.

– Закон во всех странах строго наказывает за контрабанду, и вы...

Судья не договорил, понимая, что теперь не время излагать нравственные принципы, которым он следовал сам и исполнения которых требовал от других. Его никто не слушал. Женщины продолжали с восторгом рассматривать алмаз. Они подносили его к свету, любовались игрой его лучей, прикладывали к платью. Денисон заметил, не без огорчения, что Клара увлечена этим не меньше, чем другие, и глубоко вздохнул.

– Если мой алмаз кажется вам таким прекрасным, когда он еще не отделан, – сказал Мартиньи, – представляю, каким он вам покажется, если его отшлифует один из искусных парижских ювелиров! Ведь это для вас, милостивые государыни, делают всякие дорогие безделушки. Природа, внушая вам желание нравиться, весьма естественно внушает вам также желание наряжаться. Если я когда-нибудь осуществлю задуманное, я желал бы, чтобы у женщины, которую я поведу к алтарю, были бы в серьгах два таких больших бриллианта, как этот.

– Ей было бы чем гордиться, – рассеянно сказала Клара.

Ричард Денисон резко встал из-за стола. Несмотря на свою обычную сдержанность, сейчас он не скрывал неудовольствия.

– Может быть, виконт, – сказал он дрогнувшим голосом, – нам пора? Если не ошибаюсь, вы намереваетесь завтра рано утром отправиться в путь?

– Ба! Сорок или пятьдесят миль ничего не значат для моей лошади. Я приду завтра утром проститься с моими очаровательными соотечественницами и взять рекомендательное письмо, обещанное мне к мсье Бриссо.

Мартиньи встал и вежливо поклонился присутствующим. Когда он подошел к Кларе, она все еще рассматривала камень.

– Если эта игрушка вас забавляет, – сказал виконт, – оставьте ее до завтрашнего утра. Вы увидите, как алмаз сияет при дневном освещении. Я заберу его, когда приду за рекомендательным письмом.

– Виконт, – смущенно произнесла Клара, – я, право, не уверена...

– Оставь его, если виконт разрешает, – сказала ей мать. – И правда, любопытно посмотреть на камень при солнечном свете.

– Ах, мама, наверное, он будет похож на каплю росы на зеленом листе красносочника.

Оинз с дочерью тоже засобирались домой. В прихожей Денисон шепотом сказал Кларе:

– Мисс Клара, мне необходимо поговорить с вами как можно скорее. А пока умоляю вас, не доверяйте этому французу: он кажется мне подозрительным. К счастью, через несколько часов мы освободимся от него, и навсегда, я надеюсь... Прощайте, мисс Клара.

И, взяв виконта под руку, он поспешил его увести.

 

III

НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Кто же такие были Бриссо и какая причина заставила их решиться поселиться в этой далекой австралийской колонии?

В продолжение целого столетия, по крайней мере, несколько поколений Бриссо содержали магазин шерстяных тканей под вывеской «Белая роза» на улице Сен-Дени в Париже. Этот магазин, не очень обогащая хозяев, имел, однако, своих постоянных покупателей, поэтому, когда Бриссо, отец Клары, заступил на место своего отца, удалившегося от дел с несколькими тысячами франков годового дохода, можно было предполагать, что он будет вести спокойную и размеренную жизнь своих предков.

Но, к несчастью, Бриссо, о котором идет речь, имел характер беспокойный и ревнивый. Он очень ревновал свою молодую и красивую жену, которая, стоя за прилавком с утра до вечера, была окружена толпой поклонников. Трудно сказать, поощряла ли мадам Бриссо горячие восторги в свой адрес, но бедный муж жестоко страдал, и нескольких злых намеков, долетевших до его ушей, оказалось достаточно, чтобы в семействе Бриссо случилась катастрофа, положившая конец благоденствию этой фамилии.

Однажды днем квартал был встревожен криками, раздававшимися в квартире супругов Бриссо, вслед за которыми последовали два выстрела.

Сбежавшиеся соседи поспешили войти в комнату, откуда слышались жалобные стоны, и увидели молодого человека, который часто бродил около магазина, лежавшего на полу с простреленной грудью. Он был мертв. Мадам Бриссо была ранена в плечо и, то ли от волнения, то ли от боли, лишилась чувств. Муж ее, виновник этого двойного покушения, заряжал свой пистолет, без сомнения, намереваясь застрелиться, когда на него бросились и обезоружили.

По случаю ужасного происшествия началось следствие. Бриссо признался, что, застав свою жену с молодым человеком, он выстрелил в обоих в припадке ревности. Но мадам Бриссо опровергала его показания. По ее словам, она пошла в спальную переодеться, как вдруг молодой человек, неизвестно как проникший в квартиру, внезапно явился перед ней и бросился к ее ногам, произнося бессвязные слова. Удивленная и испуганная, она умоляла его уйти, когда вошел муж, держа в руке пистолет. Прежде чем она успела сказать хоть слово, незнакомец упал, смертельно раненный, вторая пуля попала ей в плечо, и она потеряла сознание.

Который из этих двух рассказов соответствовал истине? Пока пытались ответить на этот вопрос, Бриссо, обвиненного в убийстве, заключили в тюрьму.

Процесс по милости прессы получил громкую огласку. В день судебного заседания супруги помирились, Бриссо по-прежнему обожал свою жену, а она, может быть, сознавая за собой некоторую вину, была расположена к снисхождению. Бриссо осудили к году тюремного заключения, да и то половина срока была убавлена по милосердию императора.

Когда Бриссо оказался на свободе, супруги, не смея встречаться с соседями и друзьями, поспешили продать магазин, дела которого очень расстроились за время процесса, и решили поселиться в такой стране, куда не мог дойти слух об этом ужасном происшествии. После долгих споров и колебаний была выбрана Австралия. Приехав туда, они открыли магазин в Дарлинге.

Вот каковы были происшествия, на которые намекала мадам Бриссо, когда говорила о своих несчастьях. Впрочем, ее никогда не просили объяснить, в чем состояли эти несчастья. В Австралии, где столько людей, занимающих порядочное положение, были когда-то каторжниками или детьми каторжников, считалось неучтивым расспрашивать о прошлой жизни. Поэтому супругам Бриссо редко приходилось быть объектом нескромного любопытства, хотя с некоторых пор одно новое обстоятельство опять заставило их вспомнить об этом горестном событии.

Ричард Денисон не скрывал своих симпатий к Кларе, и частые его посещения позволяли предполагать, что он намерен предложить руку девушке. Ричард был из хорошей английской семьи, его отец прежде занимал важную должность в колонии. Он имел большое состояние, все ценили его за ум и честный характер. Со своей стороны, Клара была кротка, умна, несмотря на некоторое легкомыслие, которое скорее объяснялось ее молодостью, и считалась одной из прелестнейших девушек в Дарлинге. Кроме этого, дела ее родителей шли успешно, они в состоянии были дать ей хорошее приданое. Итак, партия и для одной, и для другой стороны, была приличная и, по-видимому, никакое препятствие не должно было помешать этому союзу.

Однако молодой судья не просил еще официально руки Клары и, без сомнения, такая медлительность была продиктована не осторожностью, а какой-то другой причиной. Причину эту не трудно угадать: это была тайна, тяготевшая над семьей Бриссо, и даже Уильям, верный слуга Денисона, перетолковывал слухи, ходившие в Дарлинге, не в их пользу. Ричард несколько раз делал намеки Кларе, чтобы вызвать ее на откровенность, но что она могла ответить? Ей едва исполнилось двенадцать лет, когда это случилось, и воспоминания о тех событиях были очень смутны. К тому же ничто на свете не могло заставить девушку даже мысленно порицать за что-либо мать или отца. И Клара делала вид, будто не понимает этих намеков Ричарда, и тот склонялся к мысли, что она не знает тайны своих родителей.

...Как только гости ушли, мадам Бриссо спросила свою дочь:

– Ну, Клара, что он сказал тебе?

– Ничего нового, мама. Ричард сказал, что хочет о чем-то поговорить со мной, и как можно скорее.

– А ты не подозреваешь, о чем будет этот разговор?

– Я... я не знаю... разве насчет... обстоятельств, которые привели нас сюда.

– И что же ты намерена ответить ему?

– Ничего, мама. Я ведь была тогда совсем ребенком...

Мадам Бриссо вздохнула.

– Да, дитя мое, мы были несчастны, но наши несчастья не могут заставить нас краснеть. Недоразумение, опрометчивость человека, всегда бывшего раздражительным и вспыльчивым, явились причиной наших несчастий... Если Ричард Денисон когда-нибудь заговорит с тобой об этом, скажи ему, чтобы он обратился ко мне, я расскажу ему всю правду. Он все правильно поймет, я в этом уверена. Но и ты должна быть со мной откровенна. Скажи, если Ричард Денисон наконец решится и будет просить у меня твоей руки, должна ли я отказать ему?

– Ах, мама! – прошептала Клара, покраснев. – Я ни к кому не чувствую столько уважения и привязанности, как к нему. Однако он так холоден, так рассудителен...

– А, вот что! – рассмеялась мадам Бриссо. – Он холоден! Подумай, моя милая, ведь Денисон, во-первых, англичанин, во-вторых, судья – разве это не причина для того, чтобы он был всегда серьезен и осторожен? Конечно, французы не так рассудительны, ослепленные страстью, они могут потерять власть над собой... Кстати, дочь моя, – продолжала она, как будто забыв главный предмет разговора, – что ты думаешь о виконте де Мартиньи, этом смелом молодом человеке, который пренебрег столькими опасностями?

Может быть, мадам Бриссо, говоря таким образом, хотела испытать свою дочь, возможно также, что она сама восторгалась своим новым знакомым. Как бы то ни было, Клара не заставила ждать ответа.

– Мама, как ты можешь сравнивать Ричарда Денисона, столь честного, столь справедливого, столь преданного, с этим авантюристом, который любит только золото и удовольствия? Слава Богу, в нашем отечестве можно найти молодых людей, более достойных сравнения с Ричардом.

Мадам Бриссо с улыбкой слушала дочь, накручивая на тонкие пальцы шелковистые локоны.

– Я думаю, что ты права, моя милая, – ответила она, – добродетели судьи предпочтительней блистательных недостатков авантюриста, которые могли бы ослепить легкомысленных женщин... Но ты мне не ответила: что должна я отвечать, если Денисон будет просить у меня твоей руки?

Клара потупила глаза и бросилась на шею матери, прошептав:

– Я сделаю то, что папа и ты посоветуете мне.

– Я знаю, что это значит, – грустно сказала мадам Бриссо, прижимая к себе дочь. – Прощай, дитя мое... Пора спать, я должна завтра пораньше встать, чтобы написать твоему отцу до открытия магазина... Ты уносишь с собой этот алмаз? Откуда у тебя страсть к алмазам, дочь моя?

Клара смутилась.

– Боже мой, мама, признаюсь, я уступила чувству любопытства, но завтра я верну этот камень его владельцу без всякого сомнения, как будто это не алмаз, а один из тех камешков, из которых Рэчел составляет коллекции.

– Ладно, ладно, не красней так.

– Все-таки приятно хоть на несколько часов почувствовать себя владельцем алмаза стоимостью в двенадцать тысяч долларов. Смотри, не потеряй его, дорогая. Спокойной ночи!

Они поцеловались и разошлись по своим комнатам, которые находились рядом.

Клара, забравшись в постель, думала о словах Ричарда, об их будущем браке, потом ей вспомнились ягуары и медведи, о которых говорил Мартиньи. Она испуганно зажмурилась, укрылась одеялом с головой и заснула.

Рано утром Клара была уже на ногах. Солнечные лучи прокрались в ее комнату, несмотря на китайскую штору, закрывавшую окно. Клара, еще в ночной рубашке, открыла дверь и вышла на галерею, чтобы посмотреть на солнце – как она намеревалась – алмаз Мартиньи.

С галереи открывался прекрасный вид, и Клара не могла не полюбоваться несколько минут пейзажем.

На горизонте вырисовывалась цепь синеватых гор, окружавших равнину. Вдоль дороги тянулись поля пшеницы и виноградные плантации. Далее виднелись огромные загоны для быков. В этот ранний час от животных поднимался пар, белый и легкий, как туман, между тем как их хозяева верхом на лошадях, с длинными хлыстами в руках, скакали вокруг загородок, чтобы удостовериться, что ни одно животное не потерялось ночью.

У самых ног Клары раскинулся сад. Деревья, сильно разросшиеся, защищали дом от жгучих лучей солнца. Под тенью их веток было прохладно даже в самые знойные дни. Клара очень любила этот сад, в котором арбузы, бананы и ананасы росли возле персиковых деревьев, смородины, груш, привезенных из Европы. Вдоль дорожек цвели растения, найденные Рэчел Оинз в ее ботанических прогулках, и восхитительное благоухание исходило от венчиков с причудливыми формами. Попугаи всех цветов, какаду, вместе с сороками, которые мало отличались от европейских сорок, прыгали на деревьях.

Клара, наклонившись, заметила две или три птицы неизвестной породы с ярким оперением. Они поспешно улетели, увидев ее, но, спрятавшись в листве, обнаруживали свое присутствие пронзительными криками.

Рассеянно взглянув на алмаз, Клара снова принялась наблюдать за прелестными птицами. Время от времени они вспархивали на ветви мимозы, и тогда можно было рассмотреть их. Они были величиной с жаворонка, с коричневым оперением, на крылышках виднелись и белые, и желтые пятна, а шейку украшало розовое ожерелье.

Клара, забыв обо всем, наблюдала за птицами, грациозно перелетавшими с дерева на дерево, пока не раздался голос Семирамиды, звавшей ее. Клара тотчас вернулась в комнату и наскоро оделась, чтобы отправиться в магазин. Однако прежде она заглянула в комнату матери.

Мадам Бриссо уже встала.

– Посмотри, чего хочет Семирамида, – сказала она, целуя дочь. – Верно, виконт де Мартиньи пришел за письмом и за своим алмазом. Порядочному человеку не пристало являться к дамам так рано, но виконт сделался немножко дикарем, странствуя по миру... Побудь с ним в магазине, дитя мое, пока я закончу свой туалет и напишу письмо к твоему отцу.

Клара скорчила недовольную гримаску, потому что туалет матери был делом важным, требовавшим много времени. Стало быть, Кларе не меньше часа придется занимать виконта. Однако она безропотно поспешила в магазин.

В самом деле, виконт де Мартиньи уже был там. Привязав лошадь к дереву перед домом, он сидел на груде товаров, скрестив ноги, и подшучивал над старой Семирамидой, которая не совсем понимала его шутки, но тем не менее хохотала, показывая ряд белых и ровных зубов.

При виде девушки Мартиньи весело приветствовал ее. Клара извинилась за мать и попросила виконта немного подождать. Он с увлечением принялся рассказывать о Париже, о своих путешествиях, о своих планах. Надо отдать должное: Мартиньи умел оживлять разговор замечаниями тонкими и деликатными, и Клара слушала его с удовольствием. С тех пор, как они поселились здесь, она не имела случая разговаривать ни с одним из своих соотечественников, принадлежащих к избранному обществу, и теперь находилась под очарованием веселой живости беседы с виконтом.

Незаметно разговор зашел об алмазе.

– Кстати, виконт, – сказала Клара, – пора возвратить вам ваш великолепный алмаз... Подождите пять минут, пока я схожу за ним в свою комнату, где он остался.

– Не к чему торопиться, – беспечно ответил Мартиньи. – Ни за какие алмазы на свете я не хотел бы лишиться вашего общества. Вы видели, как он играет в солнечных лучах?

– У него действительно несравненный блеск. Благодарю вас за то, что вы исполнили мой каприз, но позвольте мне возвратить вам алмаз.

– Постойте, прошу вас! Мне пришло на ум... Вам, кажется, понравился этот алмаз и вы, наверное, очень хотите иметь его?

– Вовсе нет, виконт!

– Не отпирайтесь! Вы не были бы женщиной, вы не были бы француженкой, если бы не думали о том, что, имей вы подобное украшение, какую зависть возбудили бы в других женщинах. Я видел, как блестели ваши глаза, когда вы смотрели на него, я видел, как ваша рука дрожала, когда вы держали алмаз. Мадемуазель Клара, от вас зависит, быть ли его обладательницей.

– Виконт, по какому праву вы предлагаете мне подобный подарок и по какому праву я могу принять его?

– Пусть вас не оскорбляет мое предложение, милая Клара. Мои намерения честны, и я не побоюсь признаться в них в присутствии ваших родителей. Выслушайте же меня. Да, я гоняюсь за богатством, и хотя еще не потерял надежды, но эта странствующая жизнь тяготит меня, а теперь, когда я увидел вас, она сделается мне совершенно нестерпимой, потому что я понял, как печально мое одиночество, и начинаю понимать, что есть вещи гораздо предпочтительнее богатства... Вы знаете мое имя и мой титул, мадемуазель Клара, прибавлю, что не бесславные причины побудили меня оставить родину. Мне легко будет доказать это и, хотя я не всегда был щепетилен в способах добывания денег, но никогда не нарушал чести... Ответьте мне откровенно: хотите, чтобы мои путешествия кончились и чтобы алмаз – предмет вашего тайного желания – принадлежал вам?

Клара с изумлением выслушала это странное и неожиданное предложение.

– Что вы хотите сказать, виконт? – прошептала она. – Я без сомнения, не так вас поняла...

– Извините меня, если я говорю без обиняков и предисловия, которые приняты во Франции, – в продолжительных путешествиях я от этого отвык. Итак, я спрашиваю вас: согласны ли вы сделаться виконтессой де Мартиньи?

Клара вырвала свою руку, которую сжимал виконт.

– Милостивый государь, – произнесла она холодно, – я уже почти невеста другого, кроме того, вы преувеличили цену своего алмаза. В моих глазах он стоит не более, чем любая другая блестящая вещица, которая может позабавить ребенка. И в доказательство этому я поспешу возвратить его вам.

Мартиньи заметил, что она без малейших колебаний отказала ему.

– Ну что же, – сказал он сухо, – может быть, не следовало бы с таким пренебрежением отвергать предложение виконта де Мартиньи. Но воля ваша...

Клара была поражена горечью этих слов и хотела было смягчить жестокость своего отказа, но вовремя одумалась и поспешила в свою комнату.

Она была так взволнована, что не сразу вспомнила, куда положила алмаз. Только выйдя в галерею, Клара спохватилась. Да, конечно, она оставила камень здесь, услышав зов Семирамиды. Каковы же были ее удивление и ужас, когда она не нашла алмаза на том месте, куда его положила! Девушка подумала было, что отнесла его в свою комнату, и перерыла все свои вещи – алмаза там не оказалось. Она старательно обыскала всю галерею, но и там алмаза не было.

Он мог упасть в сад! Может быть, сама Клара нечаянно смахнула его.

Клара побежала в сад и принялась искать под галереей. Земля здесь была гладкая и ничто не могло скрыть вещь, упавшую с галереи. Но напрасно Клара, наклонившись к земле, рассматривала каждую песчинку – алмаз не обнаруживал своего присутствия блеском под лучами солнца, уже высоко поднявшегося.

 

IV

УСЛОВИЯ

Устав от бесполезных поисков, бледная, задыхающаяся, Клара была близка к истерике. И тут ей в голову пришла спасительная мысль: может быть, мать из любопытства или для того, чтобы наказать ее за небрежность, взяла алмаз? Клара поспешила в комнату матери.

В эту минуту мадам Бриссо, закончив одеваться, села за письменный стол и собиралась писать мужу – операция не менее трудная и не менее деликатная, чем ее туалет. Клара, войдя в комнату, постаралась придать твердость своему голосу.

– Мама, ты не видела алмаза виконта де Мартиньи? – спросила она.

Мадам Бриссо вздрогнула.

– Алмаза? – воскликнула она. – Что ты говоришь, дочь моя? Великий Боже! Не затерялся ли он?

Клара побледнела.

– Не беспокойся, – пролепетала она. – Он не может потеряться... Я его найду.

– Ты найдешь? Стало быть, ты не знаешь, где он?

Мадам Бриссо хотела встать, но ноги у нее подгибались.

– Мама, не беспокойся! – повторила Клара. – Я теперь вспомнила, что оставила его в моей комнате... на столе. Успокойся, через несколько минут алмаз будет в руках виконта де Мартиньи.

И она поспешно вышла.

– Дурочка! – пробормотала мадам Бриссо. – Как она меня напугала!

Немного успокоившись, она посмотрела в зеркало и поправила локон.

Между тем бедняжка Клара высказала уверенность, которой у нее не было. Она уже искала повсюду, где только можно, пропавшее сокровище и уже повторные поиски казались ей бесполезными. Когда девушка вернулась в свою комнату, она была близка к тому, чтобы убежать в пустыню и погибнуть там от голода и жажды. Только религиозное чувство и мысль о горе, которое этот отчаянный поступок причинит ее родителям, помешали ей поддаться этому искушению. В отчаянии Клара опустилась на колени и начала молиться.

Постепенно способность здраво рассуждать вернулась к ней... Прошло полчаса, пока она искала алмаз, и Мартиньи, должно быть, очень удивляется ее продолжительному отсутствию. Необходимо спуститься к нему!.. Но что ему сказать особенно после того, как она так его оскорбила? Однако колебаться было невозможно, надо признаться ему в истине, обратиться к его великодушию, умолять о сострадании. И Клара решилась...

Когда она вошла в магазин, вся дрожа и едва держась на ногах, виконт сказал ей с иронией:

– Несмотря на ваши уверения, вы, однако, с трудом решаетесь расстаться с алмазом. Ваша медлительность служит этому доказательством.

– Если уж надо признаться... – ответила несчастная Клара, у которой все плыло перед глазами. – Если уж невозможно от вас скрывать... алмаз... я не помню, где он...

Она замолчала, задыхаясь от душивших ее слез. Мартиньи наблюдал за ней с подозрительным любопытством.

– Объяснитесь, – сказал он. – Где алмаз, который я отдал вам?

– Я... я потеряла его, – прошептала Клара, упав на стул и закрыв лицо руками.

– Вы потеряли его? – недоверчиво переспросил Мартиньи.

Клара, сделав над собой усилие, рассказала в нескольких словах, как она оставила алмаз в галерее, как он вдруг исчез и как, наконец, несмотря на самые тщательные поиски, она не смогла его найти.

Мартиньи долго молчал.

– Ну и что же вы намерены сделать для того, чтобы вознаградить меня за эту странную потерю? – наконец спросил он.

– Ах, откуда я знаю? – Клара уже не могла сдерживать слезы. – О, виконт, сжальтесь надо мной!

– Сжалиться над вами? – повторил Мартиньи. – Какую же жалость я могу иметь – позвольте вас спросить – к... к поступку такого рода? Мой алмаз, мое единственное богатство, цена шестилетних путешествий, трудов, опасностей! И вы воображаете, что довольно сказать мне: «Я его потеряла», чтобы я, ни на чем не настаивая, сел на лошадь и продолжал свой путь, не думая о потерянной безделушке? Конечно, это было бы верхом рыцарства, но мадемуазель Бриссо не может надеяться, что дело кончится таким образом.

– Боже мой, – сказала Клара, молитвенно сложив руки, – чего вы требуете от меня? Что я должна сделать?

– Я требую, чтобы мне возвратили мой алмаз или заплатили его стоимость, – ответил Мартиньи.

– Без всякого сомнения, мой отец и моя мать согласятся заплатить вам, даже если бы им пришлось заложить все, что они имеют... Но дайте мне, по крайней мере, время, чтобы подготовить их к этому несчастью. Хотя отец очень меня любит – я опасаюсь его гнева... С другой стороны, моя мать – женщина нервная, и внезапное волнение может пагубно сказаться на ее здоровье. Дайте мне отсрочку, чтобы я могла рассказать им об этом происшествии с надлежащей осторожностью. Я прошу у вас только несколько дней.

– Я понимаю вас, Клара, но время не ждет. Я должен отправиться на прииски. Каждый час уменьшает для меня благоприятные шансы.

– Мсье Денисон, если я его попрошу, не откажет оказать вам гостеприимство еще на несколько дней, пока я не найду алмаз, или... Или мне придется признаться в моем проступке родителям.

– Вы кажется, очень уверены в Денисоне, не так ли? К несчастью, я не могу вернуться в его дом. Сегодня он опять позволил себе читать мне нравоучения насчет того, как порядочный человек должен зарабатывать деньги, а поскольку я нравоучений не люблю, то мы расстались не лучшим образом.

Клара была бледна, как мел.

– Но чего же вы ждете от меня, виконт? – еле слышно спросила она.

– Я уже отвечал на этот вопрос. Я хочу, чтобы мне возвратили мой алмаз или заплатили его стоимость.

– Но и то, и другое невозможно в эту минуту.

– Тогда я обращусь к судье.

– Судья – Ричард Денисон! Вы забываете, что он друг моих родителей и... мой!

– Я это знаю. Но или я очень ошибаюсь, или он будет справедлив в отношении ваших родителей и вас, мадемуазель Клара. Вчера вечером он видел собственными глазами и другие видели, что я отдал вам вещь очень большой цены. Сегодня утром я прихожу за этой вещью – и вы говорите мне, что потеряли ее... Конечно, вы можете утверждать, будто отдали мне алмаз, когда мы были одни и никто не мог нас видеть...

– Сударь, – перебила его Клара, – вы не имеете права оскорблять меня!

– Если судья оставит без внимания мою жалобу, я, может быть, намекну ему, что много женщин, считающихся честными, чрезвычайно неравнодушны к драгоценным безделушкам, к нарядам и что иногда они не могут устоять перед искушением... Я скажу ему, что эта жадность к драгоценностям особенно развита у парижанок. Мне кажется невозможным, чтобы алмаз бесследно исчез подобным образом. Если мадемуазель Клара не сама злоупотребила доверием своего соотечественника, стало быть, есть другая особа, менее разборчивая относительно средств присвоить себе подобное сокровище. В случае, если судья не поверит мне, придется рассказать ему кое о чем. Я находился в Париже во время одного скандального процесса, и моя память сохранила все подробности. Судья узнает таким образом характер и прошлое некоторых особ, с которыми сблизил его случай, и без труда сообразит, на кого должны падать подозрения.

Клара сначала не совсем поняла намеки Мартиньи, но по мере того, как он говорил, ей наконец стало ясно, что виконт подозревает мать в похищении алмаза.

– Виконт, подобное обвинение без доказательств – низость, недостойная честного человека! – воскликнула она, дрожа от негодования.

Мартиньи снисходительно усмехнулся.

– Ваш гнев не может меня оскорбить, мадемуазель. Но не вам должен я сообщить о своих подозрениях, а Денисону, дарлингскому судье, и я сейчас же пойду к нему.

Испуганная Клара ухватилась за его рукав.

– Погодите, умоляю вас! Если бы дело касалось только меня одной – я покорилась бы, клянусь вам! Но мой добрый отец, моя бедная мать!.. Я ничего не знаю, виконт, об обстоятельствах, на которые вы намекаете, я была ребенком, когда покинула Францию. Но я чувствую, я угадываю, что вы хотите воспользоваться для своей выгоды тайной, которая скрывается в прошлом моих родителей... Пощадите их, умоляю вас! Неужели вам недостаточно, что вы разорите их, потребовав заплатить огромную сумму за ваш алмаз? Будьте великодушны, виконт... Сжальтесь надо мной!

Клара в умоляющей позе была очаровательна, и Мартиньи смотрел на нее с восторгом. По-видимому, он колебался.

Вдруг Клара бросилась вперед, протянув руки и закричав с ужасом:

– Что ты делаешь?!

Виконт обернулся, и вовремя, потому что Семирамида, подкравшись к нему сзади, пока он разговаривал с Кларой, уже занесла над его головой топор.

– Вы огорчать добрую мисс Клару, – сказала негритянка, коверкая английские слова и устремив на Мартиньи свои большие черные глаза. – Вы злой... я вас убить!..

И она исполнила бы задуманное, если бы Клара не успокоила ее ласковыми словами.

Это трагикомическое происшествие развеселило Мартиньи.

– У вас, мадемуазель Клара, телохранитель весьма воинственного нрава, – сказал он. – Но я, кажется, придумал, как все устроить.

– Возможно ли?.. Говорите, виконт, какое это средство?

– Не угодно ли вам сесть за ваше бюро и написать несколько слов под мою диктовку?

Клара молча подошла к конторке, села на стул, и, взяв лист бумаги и перо, приготовилась писать.

Мартиньи облокотился на конторку и после нескольких минут размышления продиктовал:

«Я объявляю, что я не возвратила виконту де Мартиньи алмаз, который он поручил мне и который оценивается в шестьдесят тысяч франков. В случае, если я не возвращу ему этот алмаз или указанной выше суммы через три месяца, начиная с сегодняшнего числа, я обязуюсь честью, перед Богом и перед людьми, отдать ему мою руку...»

Клара бросила перо.

– Я никогда этого не напишу! – сказала она твердо.

– Почему?

– Потому что... Ну, если уж надо сказать... Потому что я вас не люблю.

– Зато я вас люблю, прелестная Клара! И мне позволительно воспользоваться моим положением, чтобы упрочить мое счастье.

– Эта внезапная страсть не может быть глубока. Мы виделись вчера в первый раз и едва обменялись несколькими словами. Притом, виконт, вы должны были угадать, что я отдаю предпочтение Ричарду Денисону...

– С вашего позволения, – перебил девушку Мартиньи, – это предпочтение кажется мне невозможным. Вы, живая, пылкая француженка, не можете любить флегматичного англичанина, этого чопорного судью, набитого нравственными сентенциями и судебными афоризмами! Я скорее поверю соединению огня с водой. Нет, вы не можете любить этого человека. С другой стороны, между вами и им явится более препятствий, чем вы думаете, в тот день, когда он узнает некоторые подробности, относящиеся к вашему семейству...

– Сударь, тот, о ком вы говорите, человек честный, и я верю в его привязанность, поэтому и решилась отвергнуть ваше предложение.

– Ну, как угодно. Стало быть, я все расскажу Денисону, и если он так честен, как вы говорите, то он, конечно, воздаст вам по справедливости.

Эти угрозы опять растревожили Клару. Она знала строгие правила молодого судьи. Ее легкомысленный поступок, конечно, должен был произвести на него самое неблагоприятное впечатление. С другой стороны, обвинения Мартиньи против ее родителей, приведут, без сомнения, к полному разрыву между ними и Денисоном, она это чувствовала. В обоих случаях Денисон будет потерян для нее.

Клара, быстро все взвесив, решила, что должна во что бы то ни стало, даже ценой своего счастья, избегнуть крайностей, которыми угрожал ей Мартиньи.

– Виконт, – сказала она, – вы безжалостны, но дай Бог, чтобы мы с вами не пожалели об обязательстве, к которому вы принуждаете меня.

И она написала требуемую фразу.

– Клара, – произнес виконт с волнением, – неужели это условие так огорчает вас? Когда-то в Париже не одна знатная женщина бросала на меня нежные взгляды, и в этой грубой стране, среди людей, привлекаемых сюда жаждой золота, вы не могли бы найти кредитора более снисходительного... Я хочу дать вам доказательство, что не совсем лишен великодушия, – прибавил он. – Пишите: «Если эта бумага не будет предъявлена мне через три месяца лично самим виконтом де Мартиньи, с меня будут сняты все обязательства относительно него».

Клара написала.

– Теперь подпишитесь и поставьте число, – продолжал виконт.

Она молча повиновалась.

– Вы меня не благодарите? – шутливо спросил Мартиньи. – Разве вы не понимаете важности этого последнего пункта? Через три месяца, без сомнения, найдется алмаз, если он действительно был потерян, и в таком случае вам достаточно будет возвратить его мне. Если же он не найдется, а я или по болезни, или по какой-то другой причине не успею сам предъявить вам эту бумагу в назначенный срок, то буду лишен всех своих прав. В случае моей гибели сделаетесь моей наследницей... Ах, Клара, неужели вы будете желать, чтобы моя смерть освободила вас от моих докучливый требований?

– Я не желаю ничьей смерти, виконт, и, может быть, действительно должна благодарить вас за ваше снисхождение. Но я надеюсь, что ваш алмаз скоро будет возвращен вам, и тогда эта бумага не будет иметь никакой цены. Возьмите ее, – прибавила она, – не недостает ли в ней еще чего-нибудь?

Виконт быстро прочитал расписку.

– Прекрасно, – сказал он. – Я знаю, что подобное условие не может иметь во Франции никакого значения, но мы здесь, в английской колонии, а английские законы допускают подобные сделки... Теперь, – прибавил Мартиньи с довольный видом, – я постараюсь не быть убитым в ссоре с золотоискателями, не умереть от простуды или от укуса черной змеи, чтобы иметь возможность предъявить эту бумагу, когда настанет срок.

Клара хотела ответить, но в этот миг в магазин вошла мадам Бриссо, наряженная старательнее обыкновенного, несмотря на ранний час. Она заметила волнение своей дочери и видела, как Мартиньи спрятал бумагу.

– Что здесь происходит? – спросила она.

Семирамида поспешно подошла к ней.

– Миссис, – сказала она, указывая на Мартиньи, – он злой, он заставлять плакать мисс Клару, велел ей писать, а потом взял у ней бумага.

Клара смутилась и потупила глаза, но виконт не потерял присутствия духа.

– Право, – улыбнулся он, – вашей негритянки надо остерегаться. Она чуть было не убила меня топором, только за то, что я рассказывал мадемуазель Кларе трогательную историю, и теперь она вздумала жаловаться! Мадемуазель Клара отдала мне записку к своему отцу.

– Но Клара, напротив, очень хорошо сделала, что решила написать отцу. Это доставит большое удовольствие моему мужу, у которого столько хлопот с этими неугомонными золотоискателями. Извините Семирамиду, виконт, она не отличается большим умом, хотя очень добра.

Она отослала Семирамиду, которая ушла, ворча.

– А я уже Бог знает что подумала, увидев расстроенное лицо Клары, – продолжала мадам Бриссо. – Дочь моя, ты возвратила алмаз виконту, не правда ли?

У бедной девушки не хватило смелости солгать матери. Мартиньи опять поспешил ей на помощь.

– Мне нечего более требовать, – сказал он. – Позвольте мне проститься с вами. В вашем гостеприимном доме я очень приятно провел время. Однако мне предстоит проехать сорок миль, чтобы добраться до приисков. Ваше письмо готово?

– Вот оно, виконт. Я особенно рекомендую вас моему мужу. Со своей стороны, не откажите оказать ему все услуги, какие могут зависеть от вас, потому что там очень нуждаются в порядочных людях. Прощайте, виконт, желаю вам счастья. Соберите там побольше слитков золота! Верно, мы вас после этого увидим?

– Через три месяца, день в день, – ответил Мартиньи, глядя на Клару.

Он простился с женщинами, сел на лошадь и ускакал.

 

V

ОБЪЯСНЕНИЕ

Клара очень страдала в то утро, и страдала вдвойне, потому что вынуждена была скрывать правду от матери. К счастью, мадам Бриссо, занятая покупателями, не замечала волнения своей дочери. Несколько раз Клара убегала потихоньку искать алмаз в своей комнате, на галерее, в саду, но эти поиски, как и прежде, оставались безрезультатными. Исчезновение камня было непонятно и походило на чудо.

Однако Клара, пытаясь найти объяснение этому странному приключению, в конце концов немного успокоилась. Впереди было три месяца, и эта отсрочка казалась ей вечностью. С другой стороны, она помимо своей воли думала о том, что какая-нибудь случайность могла избавить ее от притязаний. Смертность среди золотоискателей была необыкновенно высока. Ссоры, злоупотребление спиртными напитками, лишения, нездоровый климат косили людей, и виконт действительно мог умереть до назначенного срока. Но Клара гнала от себя эти мысли. Она предпочитала положиться на провидение, которое, быть может, возвратит ей алмаз. Притом Мартиньи, несмотря на цинизм и жестокость, возможно, притворную, оставался, как ей казалось, деликатным человеком, и Клара надеялась, когда наступит срок, воззвать к его благородству.

Размышляя таким образом, она сидела на своем обыкновенном месте за конторкой, когда кто-то вошел в магазин. Звук знакомого голоса заставил Клару вздрогнуть.

Молодой судья был в черном фраке, хотя едва наступил полдень. Поклонившись мадам Бриссо, он подошел к девушке и, взяв ее за руку, сказал:

– Здравствуйте, мисс Клара.

– Здравствуйте, мсье Денисон.

Несмотря на внешнюю холодность этой встречи, молодые люди были взволнованы. Рука Клары лихорадочно горела, рука Ричарда слегка дрожала.

Судья смущенно произнес:

– Позвольте поговорить с вами наедине, миссис Бриссо.

– К вашим услугам, мсье Денисон. Клара, дитя мое, позаботься, чтобы Семирамида во время моего отсутствия не наделала слишком много глупостей. Господин судья, прошу сюда.

И они прошли в смежную комнату.

Кроме неопределенных звуков, Клара, как ни прислушивалась, не могла разобрать ни слова. В тревоге она размышляла о вероятном предмете разговора между Ричардом и матерью.

Неожиданно ее внимание привлек громкий голос Семирамиды. Негритянка бранила кого-то. Ей отвечал хрипло-грубый голос туземца.

– Чего вы хотите? – говорила Семирамида на своем дурном английском. – Я вас не понимать... Вы недостоин говорить с такой женщиной, как я... Вы воротится поскорей к себе, или я приколочу вас, злой дикарь!

Однако австралиец не обратил внимания на этот формальный отказ и произнес не без некоторых усилий:

– Мисс... Клара.

Клара поспешно встала и направилась к двери магазина.

– А, это туземец, которого я называю Волосяной Головой, – сказала она. – Что это ты вздумала, Семирамида, мучить бедного человека? Или ты забыла, что я покровительствую ему с того дня, как он перевез нас в своей лодке через разлившуюся реку? Дай ему рюмку водки, пока я узнаю, чего он хочет.

– Я не стану прислужить дикарю, – пробурчала Семирамида, но тем не менее все-таки пошла за бутылкой водки и рюмкой с видом обиженной принцессы.

Волосяная Голова, как его называла Клара, был одним из австралийских аборигенов, которые жили неподалеку от колонии. Ему было лет пятьдесят. Густые волосы, как и нечесаная борода, поседели, руки и ноги его были чрезвычайно худы. Весь костюм его составлял плащ, из шкуры кенгуру, и то, вероятно, он надел его, только отправляясь в город, потому что обычно его земляки не носят никакой одежды. Татуировка покрывала тело туземца. Вид у него был свирепый, а в руке он держал несколько копий. При виде Клары Волосяная Голова начал делать судорожные скачки – род пляски, вероятно, выражавшей его радость при виде очаровательной европейки.

Австралийцы время от времени приходили в город выпрашивать еду или какую-нибудь безделицу. Колонисты, относившиеся к ним с состраданием, спешили удовлетворять их желания, после чего те возвращались в свои хижины. Волосяная Голова, хотя и был главой немногочисленного племени, чаще всего появлялся на улице Дарлинга. Имев случай оказать Кларе и ее отцу незначительную услугу, он приходил время от времени в магазин, чтобы выпросить у них что-нибудь из пищи, рюмку водки, гвоздь или кусок веревки, чтобы подвязать плащ.

Поэтому Клару нисколько не испугало его появление. Она, улыбаясь, подошла к туземцу и спросила, чего он хочет. Волосяная Голова отвечал невнятными звуками.

Тогда Клара показала ему попеременно разные вещи, находившиеся в магазине: одежду, охотничьи и рыболовные снасти, глиняные и деревянные сосуды, но австралиец качал головой. Наконец он внятно произнес несколько раз: «Г-и-с-с-о».

Клара опять не поняла, но Семирамида, которая, несмотря на свое презрение к австралийским туземцам, несколько лучше знала их привычки и их язык, пояснила:

– Мисс Клара, «гиссо» на языке этих дикарей значит черная змея... Злая черная змея! Укусит человека – умереть через минуту.

– Но не черную же змею пришел просить у нас Волосяная Голова? Мы, как говорит отец, «не держим этой статьи».

Однако ей вдруг пришла в голову одна мысль! Она вспомнила, что из всех вещей, которыми дорожат австралийцы, самая драгоценная в их глазах – железная палочка. Не то, чтобы она нужна была им в качестве оружия. Они довольствовались с этой целью копьями и бумерангами – странным приспособлением, возвращающимся в руку того, кто его бросил. Нет, палочка служила туземцам амулетом. Ее владелец считает, что она предохраняет его от укуса черной змеи, которой панически боялось местное население. Некоторые австралийцы отдали бы все, что имели, чтобы владеть такой палочкой.

Как только Клара догадалась о желании своего приятеля, отправилась на склад, где хранилось старое оружие, и отыскала там мушкет, вероятно, принадлежавший какому-нибудь французу, и, сняв с него сошку, отдала ее. Взяв палочку в руки, он завертел ее над головой, обнаруживая сильнейшую радость. Он хохотал, плясал, испускал неистовые крики, не переставая вертеть драгоценную палочку.

Наконец, желая дать понять Кларе, каким образом он будет пользоваться амулетом, Волосяная Голова с помощью пантомимы изобразил борьбу с черной змеей. Он подражал ее свисту, вставал в оборонительное положение, наклонившись вперед и застыв с палочкой в руке. Когда змея, по-видимому, бросилась, палочка описывала в воздухе полукруг, змея падала, и Волосяная Голова подражал ее судорожным движениям на земле. Наконец голова пресмыкающегося была отрезана – и победитель праздновал пением и пляской свою воображаемую победу.

Клара очень хорошо уловила смысл этой пантомимы. Видя, что туземец запыхался и весь в поту, она сделала знак Семирамиде подать ему рюмку водки. Песок в пустыне не поглотил бы скорее этой капли водки – так быстро выпил ее Волосяная Голова. Он охотно выпил бы и другую рюмку, и Клара не отказала бы ему, но Семирамида возразила, спрятав бутылку:

– Нет, нет, мисс Клара, не надо напоить его. Когда он напился, он сбесится, и что тогда будет делать мы, бедная женщины?

Волосяная Голова, впрочем, не обиделся, тем более что Семирамида сходила в кухню за остатками холодной говядины и хлеба, которые он тотчас же съел с жадностью. Клара начала находить его посещение слишком продолжительным, когда австралиец сам, по-видимому, решил, что ему пора возвращаться. Но прежде чем удалиться, он подошел к Кларе и произнес длинную речь, в которой несколько английских слов были потоплены в нечленораздельных звуках. Правда, по его выразительным жестам можно было понять, что он благодарен Кларе за ее щедрость и предлагает посетить его деревню. Чтобы уговорить ее не отказываться от приглашения, Волосяная Голова описал, какую превосходную охоту на кенгуру устроит он в ее честь, как займет ее ловлей угрей, перечислил кушанья из муравьев, которыми намеревался угостить ее. Он даже обещал поссориться с соседним племенем и продемонстрировать своей молодой гостье зрелище битвы, в которой он отрежет неприятельскому начальнику голову и поднесет ее Кларе.

Семирамида громко хохотала, наблюдая за его ужимками.

– Конечно, конечно, – говорила она сквозь смех, – когда-нибудь мисс Клара наденет лучший кринолин и шляпу с цветами и придет к тебе в гости, а я буду нести за ней зонтик и веер, наряжусь в красное платье и желтый фуляровый платок, чтобы познакомиться с твоей женой и твоими детьми.

Вряд ли Волосяная Голова понял хотя бы слово, но Клара сказала негритянке:

– Полно, Семирамида, не унижай этого несчастного. Он хочет выразить нам свое уважение, и не его вина, если его обращение не походит на наши обычаи. Кто знает, может быть, через несколько дней он будет иметь случай доказать мне свою признательность не такими странными средствами...

Она дала австралийцу три цветных платка для его жены и детей, после чего он наконец покинул магазин.

Появление Волосяной Головы отвлекло Клару от ее горестей, однако она удивилась, что его неистовые крики не привлекли внимания матери и Ричарда Денисона. Видимо, разговор шел о чем-то весьма важном. Впрочем, Клара скоро узнала, что он касался и ее, потому что мадам Бриссо позвала дочь. Оставив в магазине Семирамиду, она поспешила на зов матери.

У мадам Бриссо глаза покраснели от слез, а Ричард Денисон выглядел спокойным и довольным. Клара, дрожа, села напротив матери.

– Что это за крик слышала я сейчас, Клара? – спросила мадам Бриссо. – Не приходил ли кто из этих попрошаек туземцев?

Клара передала ей в нескольких словах, зачем Волосяная Голова явился в магазин.

– Конечно, мы не обогатимся подобной торговлей, но эти бедные люди так жалки! – вздохнула мадам Бриссо.

– Из политических соображений следует приучать этих людей, насколько возможно, к цивилизации, – сказал Денисон. – Конечно, мисс Клара не заботится о политических причинах, она только следует велению своего доброго сердца.

– Да, да, она добра, – кивнула мадам Бриссо, – и у вас будет...

Она, не договорив, улыбнулась и продолжала:

– Я имела объяснение с мистером Денисоном, дитя мое. Я ничего от него не скрыла; он теперь знает о наших несчастьях и выразил мне свое сочувствие. Он желает немедленно привести в исполнение некоторые планы, очень лестные для нас... о которых, быть может, ты догадываешься.

Клара робко взглянула на мать. Неужели она все рассказала судье, столь дорожившему общественным мнением?

Клара была далека от мысли, что ее мать, искусно распространяясь об одних подробностях, о других упомянула лишь вскользь, придав происшествию такой смысл, которого на самом деле они не имели. Женщины – большие мастерицы в этом искусстве. И мадам Бриссо, не прибегая ко лжи, ловко представила себя несчастной жертвой судьбы. Этот рассказ, переданный трогательным тоном женщиной, еще красивой и заливающейся слезами, произвел должное впечатление на Ричарда Денисона. Хотя его профессия должна была бы заставлять его относиться с долей недоверия к подобным признаниям, но он был молод, склонен к состраданию и думал только об обстоятельствах, оправдывавших супругов Бриссо.

Клара еще несколько дней назад была бы очень рада узнать, что никаких препятствий к их браку не существует, но теперь сердце ее в страхе сжималось.

– Милая Клара, ваша мать рассказала мне о горестных происшествиях, заставивших ваше семейство покинуть Францию, – сказал Денисон, взяв ее за руку. – Я знаю, что на вашей родине существует некоторое предубеждение против людей, подвергшихся суду, но мы, англичане, особенно в колонии, не разделяем этих предрассудков. Ваш отец, может быть, поступил слишком опрометчиво, но все-таки он порядочный человек. Что же касается вашей матери, столько выстрадавшей и выдержавшей столько жестоких испытаний, то я гордился бы быть ее сыном.

– А я, мсье Денисон, – со слезали в голосе, произнесла мадам Бриссо, – я была бы для вас любящей и преданной матерью. Вы первый человек, ставший нашим другом здесь, и, наверное, муж чрезвычайно обрадуется, узнав... Но для того, чтобы стать нашим сыном, вам прежде надо получить согласие Клары... Что ты об этом думаешь, дорогая? Хочешь ли ты, чтобы мсье Денисон соединился с нами родственными узами? Излишне говорить, что это зависит от тебя одной.

Мадам Бриссо, говоря таким образом, не сомневалась в ответе дочери. Каково же было ее изумление, когда Клара, закрыв лицо руками, зарыдала.

– Боже мой, Клара! – воскликнула она. – Что с тобой?

Денисон побледнел.

– Мисс Клара, как я должен понимать эти слезы? Не имел ли я некоторых причин надеяться...

– Ричард, и ты, мама, прошу, не расспрашивайте меня, – прошептала несчастная девушка. – Но теперь наш брак невозможен.

Денисон и мадам Бриссо недоуменно переглянулись, стараясь понять причину такого внезапного решения.

– Это непостижимо! – вскричала мадам Бриссо. – Клара, что изменилось со вчерашнего вечера? Если мне не изменяет память, вчера ты была готова принять предложение господина Денисона.

– Повторяю, мама, не расспрашивай меня. Да, до вчерашнего дня я с удовольствием принимала знаки внимания мсье Денисона и не отвергала надежды... но с тех пор... Одно обстоятельство... О, пощадите меня, я страдаю... Я так страдаю!

И Клара почти лишилась чувств. Пока мадам Бриссо хлопотала около нее, Денисон мрачно размышлял.

– Эта перемена, без сомнения, вызвана появлением авантюриста! – воскликнул он, хлопнув себя по лбу. – Не зря мне показался подозрительным этот человек, привыкший играть благородными чувствами и думающий только о богатстве. Сегодня утром, когда он снова попытался развить свою теорию, я возразил ему довольно резко, но он того заслуживал. Мартиньи, без сомнения, затаил злобу... Но благодаря какому адскому искусству удалось ему поразить меня в самое уязвимое место? Какую ложь, какой гнусный способ употребил он, чтобы изменить, таким образом, чувства мисс Клары?

Ричард Денисон, обыкновенно невозмутимый, говорил с жаром, который свидетельствовал о том, что холодность судьи была только качеством, так сказать, принадлежащим к его званию.

– Вы угадали правду, мсье Денисон, – ответила мадам Бриссо. – Без сомнения, наш соотечественник, которого мы так дружески приняли, вскружил голову моей дочери. Утром Семирамида рассказала мне, что он довел Клару до слез. Ради Бога, дочь моя, скажи, что произошло между тобой и виконтом де Мартиньи? Говори откровенно, ты ничего не должна скрывать от своей матери. Да, да, этот виконт виновник всему! Искатель приключений, мошенник! Как я жалею, что дала ему рекомендательное письмо! Держу пари, что он даже не виконт.

– Не судите слишком строго о нем, – сказала Клара. – Надеюсь, он не заслуживает таких слов.

– Она еще его защищает! Слышите ли вы? Она его защищает! – не выдержал Денисон. – Да, я начинаю догадываться об истине: этот француз молод, хорош собой, он умеет красиво говорить – качество, которое так ценят в вашей стране, он имеет титул, прекрасное имя – так, по крайней мере, он говорит, – не будучи богат, он обладает алмазом значительной цены, который так прельстил мисс Клару, что она захотела оставить его до следующего дня, чтобы налюбоваться им вдоволь... Блестящие качества виконта де Мартиньи заставили ее забыть ничтожного английского судью. Да, сравнение, без сомнения, было убийственно для меня, и мисс Клара с неблагодарностью, на которую я считал ее неспособной...

Слезы выступили у него на глазах. Он встал и большими шагами начал ходить по комнате.

– Вы несправедливы ко мне, мсье Денисон, – прошептала Клара. – Бог свидетель, вы несправедливы! Нет, я вас не обманывала, оказывая вам предпочтение, которого вы заслуживаете. И если бы я была свободна следовать велениям своего сердца...

– Свободна? – повторил судья. – Как же это? Разве вы не свободны?

– Я не то хотела сказать, – смутилась Клара, поняв, что проговорилась. – Но важные причины, которых, к несчастью, я не могу открыть...

– Это что значит, Клара? – спросила мадам Бриссо. – Что за тайны у тебя могут быть от матери? Ты должна назвать нам эти причины, столь неожиданно возникшие. Говори, Клара, я приказываю тебе!

– Умоляю, мама, не расспрашивай меня! Я не могу, я не должна объяснять, какому чувству повинуюсь. А вы, мсье Денисон, не настаивайте, чтобы я объяснила вам причины своего молчания.

– Хорошо, мисс Клара, – делая над собой усилие, ответил судья. – Я не хочу мучить вас и буду думать, что причины, о которых вы говорите, действительно для вас очень важны. Я присоединю свои просьбы к вашим, чтобы ваша мать уважала вашу тайну... Только, мисс Клара, умоляю, скажите, неизменно ли ваше решение? Если впоследствии, когда переменятся некоторые обстоятельства, буду ли я иметь право еще надеяться...

– Может быть, – ответила Клара с задумчивым видом.

Лицо Денисона просияло.

– Это правда, мисс Клара? Возможно ли, чтобы вы когда-нибудь переменили это решение, разрывающее мне сердце?

– Не смею утверждать, но, может быть, я недолго стану подвергаться неумолимой необходимости, которой повинуюсь теперь.

– Какой же срок вы назначаете?

– Не знаю. Может быть, завтра, а может быть, сегодня вечером я опять буду вправе располагать собой. Во всяком случае, через три месяца моя участь, так или иначе, будет решена. А до тех пор, умоляю вас обоих еще раз, не мучайте меня расспросами.

– По крайней мере, мисс Клара, можно ли мне будет видеть вас, как прежде? Или вы запретите мне посещения, которыми я так дорожу?

– Приходите, мсье Денисон, если вы этого желаете. Однако было бы благоразумнее, в теперешних обстоятельствах, для пользы нас обоих... Но я не имею уже сил... Сжальтесь надо мной!

И несчастная девушка лишилась чувств.

На следующий день жизнь в доме вошла в свою колею, только Клара была очень бледна. Мать ни о чем больше не спрашивала ее, и только с тревогой наблюдала за дочерью.

По мере того, как проходили дни, недели, Клара становилась все задумчивее. Можно было подумать, что она ожидает какого-то важного известия; когда она работала в магазине, любой шум заставлял ее вздрагивать. Если покупатель неожиданно входил в магазин, она вскакивала, взволнованная и трепещущая. Часто она бродила по дому или в саду с таким видом, будто что-то ищет. Мадам Бриссо, с беспокойством отмечала странности, а Ричард Денисон, приходивший каждый вечер, огорчался этим тем более, что не мог понять причины произошедших с Кларой перемен.

 

VI

НА ПРИИСКАХ

Сорок миль, отделявших Дарлинг от приисков, лошадь Мартиньи проделала без труда. Солнце еще не опустилось, когда путешественник достиг цели своей поездки.

По дороге ему то и дело встречались или стадо быков и овец, которых пастухи гнали на прииски, или огромные повозки с товарами и людьми. Так что в спутниках у Мартиньи не было недостатка, но пребывание в Калифорнии заставило его остерегаться дорожных знакомств. Да и люди в повозках, с мрачными физиономиями, казались ему весьма подозрительными и, проезжая мимо них, он машинально подносил руку к револьверу, как будто думал, что он может ему понадобиться.

На последнем отрезке пути к приискам дорога поднималась в горы. Достигнув вершины перевала, Мартиньи остановил лошадь, чтобы полюбоваться картиной, представшей перед его глазами.

Внизу расстилалась огромная равнина, окруженная песчаными холмами. Ее пересекал ручей, который, по милости недавно прошедших дождей, был наполнен водой. Равнина и холмы были когда-то покрыты растительностью, но песок, наступая, безжалостно поглощал ее. За исключением куста мимоз, на горах, на равнине, по берегам ручья не видно было ни одного дерева, ни одной зеленой травки. Разрытая, усеянная ямами и бугорками земля имела жалкий вид, а заходящее солнце, бросавшее лучи на этот обнаженный пейзаж, пробудило у Мартиньи воспоминание о Долине смерти, испарения которой несут смерть всему живому.

Посреди бесплодной равнины виднелся город – если только можно назвать городом скопище палаток, деревянных хижин, сараев и несколько недостроенных каменных домов. Над этими временными жилищами золотоискателей возвышались высокие трубы, извергавшие дым и пламя. Вокруг жилищ копошились люди. Особенно много их было около ручья – настоящий человеческий муравейник. Одни, полуобнаженные, стояли по колено в воде, с деревянными плошками в руках, другие просеивали песок через решета, третьи с жаром копали землю. Слышались крики, песни. Шум, поднимавшийся от этой огромной толпы, смешивался с шумом машин, со свистом пара, с визгом пил.

Однако виконт де Мартиньи слишком часто наблюдал в Калифорнии подобное, чтобы удивляться увиденному. Другое поразило его: относительный порядок, составлявший контраст с бурными сценами, которым он был свидетелем на берегах Сакраменто. Конечно, несмотря на то, что полиция имела здесь некоторый вес, пренебрегать предосторожностями не следует. Мартиньи понимал, что ему понадобятся мужество и бдительность, чтобы выжить в этой стране золотых слитков и золотого песка.

Удовлетворив свое любопытство, он пустился в путь.

Внизу, у подножия горы, дорога разветвлялась. Виконт, желая узнать, какая из них ведет к жилищу Бриссо, решил спросить золотоискателей, работавших неподалеку от него.

Этот пай, очевидно, был самый бедный и его, по-видимому, трудно было разрабатывать. Так как он находился далеко от ручья, владельцы его вынуждены были ходить с бочкой за водой, необходимой для промывания земли. Их было трое, тела прикрывали лохмотья, лица осунувшиеся, ввалившиеся щеки говорили о лишениях. Орудия золотоискателей были так же жалки, как и их наружность: кроме бочки, которую они должны были таскать беспрестанно к ручью по глинистой почве, у них было два заступа и несколько деревянных плошек. Зато за поясом у каждого, возле кожаного кошелька с золотым песком, были заткнуты длинные ножи. На краю глубокой ямы, которую рыл один из золотоискателей, Мартиньи увидел оловянный стакан и бутылку, вероятно, со спиртным, подкреплявшим время от времени утомленных работников.

Мартиньи остановился и некоторое время наблюдал за этими людьми. По лохмотьям, в которые они были одеты, он узнал мексиканцев. В Калифорнии о них ходила худая слава: золотоискатели-мексиканцы были свирепы, вспыльчивы, скоры на расправу и злопамятны.

– Здравствуйте, сеньоры, – приветствовал Мартиньи мексиканцев на их родном языке, которому обучился за время своих странствий. – Кто-нибудь из вас может ли мне указать, где живет француз Бриссо?

Золотоискатели тотчас перестали работать. Три пары блестящих черных глаз на исхудалых лицах, обрамленных черными бородами, впились в путешественника. Мартиньи спокойно ждал ответа на свой вопрос. Наконец один из мексиканцев, высокий, худощавый, с особенно отвратительной физиономией произнес хриплым голосом:

– Гм, новый приезжий, кажется, черт его побери! Как будто на этих проклятых приисках без него не обойдутся! Кто вы? – презрительно спросил он. – Торговец или работник?

Мартиньи знал, что золотоискатели на приисках ненавидят торговцев, к которым вынуждены обращаться для того, чтобы приобрести необходимое для жизни. Золотоискатели жаловались на ненасытную жадность торговцев, которые, взвинчивая цены, отнимали у них почти все заработанное.

Не имея никакой причины скрывать истину, виконт ответил:

– Я такой же работник, как и вы, сеньоры, я приехал попытать счастья, и дай Бог, чтобы мне повезло!

– Если вам повезет, – мрачно возразил золотоискатель, – вы будете счастливее нас, потому что, провались я в ад...

Он произнес несколько невнятных слов, потом, схватив бутылку, плеснул в стакан бесцветную, с сильным запахом жидкость и одним глотком выпил. Тотчас два его товарища, желая, видимо, доказать свои права на равную долю, с проворством выпили свою порцию. Пока они предавались этим возлияниям, не обращая внимания на Мартиньи, тот достал из-за седла небольшую плоскую бутылку, и поднеся к губам, сказал весело:

– За ваше здоровье, сеньоры! Вы пьете виски, а вам отвечу французской водкой.

Мексиканцы переглянулись, как будто эта шутка была им не по вкусу, однако промолчали и намеревались приняться за работу, когда путешественник, проглотив несколько капель из своей бутылки, продолжал:

– Вы не ответили на мой вопрос, сеньоры.

Мексиканец со свирепой физиономией осклабился.

– Ох уж эти французы! – пробормотал он. – Вы спрашивали, где живет торговец Бриссо, самый скупой, самый жестокий, самый безжалостный из всех злодеев, которые слетелись на прииски для горя бедным золотоискателям...

– Я не знаю, таков ли он, как вы говорите, но я действительно спрашивал, где он живет.

– А зачем, молодой человек, вам понадобился этот плут? Он вас разорит только тем, что продаст инструменты, которые вам будут нужны.

– Разорить меня? – переспросил Мартиньи. – Пусть только попробует! Так где он живет?

– Нельзя помешать человеку отправляться к черту, когда он этого хочет, – золотоискатель протянул руку по направлению к городу. – Когда доедете до лагеря вон за той укрепленной оградой, поверните налево. Там вам все укажут проклятый магазин, где столько несчастных оставили свои последние гроши!

– Благодарю, сеньор.

Виконт поднес руку к своей шляпе и тронул лошадь, но золотоискатель остановил его.

– Да, кстати, позвольте на минуту, – сказал он, – когда увидите этого Бриссо, передайте ему от меня, что если он будет продолжать притеснять бедных людей, которым понадобятся инструмент, одежда или кусок хлеба, то ему достанется порядком... У нас есть ножи, и мы умеем с ними обращаться.

– Непременно передам ему это, – пообещал Мартиньи.

Он снова поклонился и пустил лошадь рысью, между тем как мексиканцы еще долго смотрели ему вслед, как будто спрашивали себя, не следует ли отправиться за ним в погоню и воткнуть ему нож в грудь.

По мере того, как Мартиньи приближался к городу, ему встречались золотоискатели не менее странные, чем мексиканцы. Здесь были китайцы с желтыми лицами, узкими глазками и косой до земли, негры, малайцы с медным цветом лица, новозеландцы, англичане, немцы, французы, американцы – казалось, все народы собрались здесь будто для нового столпотворения. Но все эти люди были поглощены одним общим делом – поиском золота, и путешественник проезжал, не привлекая к себе внимания.

Долго искать магазин ему не пришлось, чуть ли не на каждом шагу Мартиньи встречал объявления, прибитые или к столбу, или к стене постройки. Одно из объявлений гигантского размера, написанное на шести языках, гласило:

«БРИССО ИЗ ПАРИЖА ТОВАРЫ ВСЕХ РОДОВ И, ВСЕХ СТРАН»

Под этими разноязычными надписями то рука с вытянутым указательным пальцем, то стрела указывали направление к центру города. Ошибиться было нельзя, и Мартиньи без всякого затруднения продолжал свой путь, только время от времени посматривая на эти вывески.

Скоро он достиг площади, в центре которой стоял деревянный сарай, обитый клеенкой, а над дверью на белом полотне шестифутовыми буквами повторялась надпись, столько раз уже встречавшаяся Мартиньи.

Он спрыгнул с лошади, привязал ее к деревянной перекладине, без сомнения, предназначенной для подобного употребления, и вошел в магазин.

Сарай был завален разнообразными товарами: мебель, инструменты, съестные припасы, варенье и табак, пальто и шампанское, тачки для золотоискателей и женские розовые атласные шляпы. Все это было разложено на длинном прилавке, довольно плохо освещенном. Три или четыре приказчика суетились, исполняя требования покупателей, которые, со своей стороны, очень походили на разбойников. Возле двери стоял высокий мулат атлетического сложения в костюме, напоминавшем ливрею. Он, по-видимому, строго надзирал за тем, что происходило в магазине, не позволяя покупателям выходить, если они не показывали бумажку, подписанную хозяином, со списком купленных вещей. Впрочем, подобные предосторожности были почти необходимы в магазине, посещаемом людьми, от которых можно было ожидать всего. Им ничего не стоило украсть или прибегнуть к насилию.

Один из приказчиков, заметив Мартиньи, подошел к нему и угрюмо осведомился, чего он желает. Виконт изъявил желание говорить с господином Бриссо. Приказчик указал ему на человека, сидевшего поодаль за конторкой, повернулся к нему спиной и поспешил навстречу новому покупателю.

Мартиньи с интересом рассматривал хозяина магазина. На вид Бриссо было лет пятьдесят. Лысоватый, с поседевшими висками, невысокого роста, сухощавый, он никак не походил на человека, способного совершить убийство в припадке ревности. Наоборот, Бриссо мог бы показаться робким, если бы не хитрые зеленые глазки, которыми он недоверчиво ощупывал виконта.

Одет он был щеголевато. Его костюм из дорогой материи, очевидно, был сшит хорошим портным, парижским или лондонским, на шелковом жилете вилась золотая цепь, а на руках было множество перстней.

Конторка Бриссо находилась на возвышении, откуда хорошо просматривался магазин, и была огорожена прочной железной решеткой на случай внезапного нападения. Бриссо, получив деньги, вручал покупателям маленькие синие бумажки, позволявшие им уносить купленный товар через узкую дверь в ограде и служившие пропуском при выходе из магазина.

Когда Мартиньи приблизился к конторке, Бриссо резко спросил:

– Кто вы? Чего вы хотите? Обратитесь к приказчикам.

Виконт улыбнулся.

– Как, вы не позволите вашему соотечественнику засвидетельствовать вам свое уважение и отдать письмо от мадам Бриссо, которую я имел честь видеть сегодня утром в Дарлинге?

Бриссо бросил на Мартиньи подозрительный взгляд, который виконт выдержал, не поморщившись, протянул руку через решетку, чтобы взять письмо, распечатал его и принялся читать.

Сначала на лице его отразилось неудовольствие, так что виконт не мог не подумать: «Уж не перестаралась ли эта кокетка, мадам Бриссо, описывая своему мужу-ревнивцу мои достоинства?»

Однако его опасения скоро рассеялись, потому что на губах Бриссо заиграла легкая улыбка.

«Побьюсь об заклад, – подумал опять Мартиньи, – что эта легкомысленная женщина написала ему о моем алмазе стоимостью двенадцать тысяч долларов!»

Бриссо сложил письмо, но заговорить с виконтом ему помешали покупатели и приказчики, столпившиеся вокруг укрепленной конторки: надо было получить деньги за проданный товар и подписать синие бумажки. Бесстрастно взвешивая на маленьких весах золотой песок, который на приисках заменял деньги, Бриссо сказал своему приказчику:

– Я получил известие, дон Фернанд, что ожидаемые товары будут присланы нам из Дарлинга завтра вечером. Распорядитесь, чтобы их распаковали и выложили для продажи.

Как видно, мадам Бриссо решила, как говорится, нанести «одним камнем два удара». Дон Фернанд, молодой испанец с оливковым цветом лица, кривой шеей и фальшивым взглядом, раболепно поклонился.

Когда покупатели и приказчики ушли, Бриссо вспомнил о Мартиньи.

– Извините меня, виконт, – вежливо произнес он, – но дело прежде всего... Ну, а теперь я готов сделать для вас, что от меня зависит, как того желает моя возлюбленная жена. Но прежде ответьте: вы знали нас, когда мы жили в Париже? Вопрос может показаться вам странным, но мы там общались с таким количеством людей, что теперь, после стольких неприятных происшествий, мне извинительно, что я забыл имена многих из них.

Виконт почувствовал ловушку и поспешил ответить, что не помнит, чтобы имел какие-нибудь сношения с семьей Бриссо до настоящего времени, и рассказал, при каких обстоятельствах познакомился с мадам Бриссо вчера вечером в Дарлинге. Видя, что это объяснение не рассеяло подозрений ревнивца, Мартиньи добавил:

– Мадам Бриссо и мадемуазель Клара – не такие женщины, чтобы их можно было забыть, видев хоть раз. После моего отъезда из Франции я не встречал такой очаровательной особы, как ваша дочь.

На этот раз лед был сломан. Или восторженный отзыв о дочери был лестен для родительской любви Бриссо, или он посчитал, что виконт, очарованный Кларой, не станет проявлять излишнего внимания к ее матери, но он сказал гораздо более дружелюбней:

– Да, да, виконт, вы правы, Клара самая хорошенькая девушка в Австралии. Для нее я тружусь, для нее стараюсь разбогатеть, несмотря на все опасности. Как только я сумею накопить для нее богатое приданое, я поспешу оставить этот край, где честный человек – почти исключение. Но, извините, – спохватился он, – теперь дело идет о вас. Скажите, чем я могу быть вам полезен?

– Многим, мсье Бриссо, – ответил виконт. – Я здесь новичок, и хотя я не склонен к унынию, однако предвижу много препятствий. Теперь же мне нужен ночлег и ужин, а после я попрошу у вас советов и помощи, как быстрее преуспеть в ремесле золотоискателя.

– Вы решились работать на приисках? – удивленно спросил Бриссо, качая головой. – Слитки находят все реже, да и большая часть паев уже разработана. Однако, если вы хотите, я попрошу главного распорядителя, с которым хорошо знаком, чтобы он уступил вам землю.

– Очень вам благодарен, мсье Бриссо. Кроме того, потрудитесь продать мне по умеренной цене инструменты, которые будут необходимы, и подыскать помещение для меня и для лошади.

– Лошадь здесь бесполезна, виконт, и, поверьте мне, вам лучше отослать ее на базар, где ее продадут с аукциона. Вас я отведу в соседнюю гостиницу, хозяин которой по моей рекомендации, может быть, согласится сдать вам номер со столом за весьма умеренную цену: по шесть долларов в день.

– Шесть долларов! Тридцать франков на французские деньги! – воскликнул Мартиньи, скорчив гримасу.

– Меньше никак нельзя, уверяю вас.

– Мсье Бриссо, – сказал Мартиньи, – я, признаюсь, надеялся, что вы возьмете меня к себе и разделите со мною вашу пищу и квартиру «за мои деньги», как говорят англичане.

– Наша пища, – с иронией в голосе ответил Бриссо, – состоит в той провизии, которую мы не смогли продать и которая начинает портиться, а квартиры, кроме этого магазина, у нас нет. Послушайте, Педро, – обратился он к мулату, – покажите этому джентльмену спальню.

Огромные прилавки, заваленные товарами, тянулись в два ряда вдоль стен. Мулат опустил раму, закрывавшую их, и внутри этих ниш Мартиньи увидел кровати с тюфяками, набитыми паклей, покрытыми грубыми одеялами. Возле каждой кровати лежало оружие: ножи, ружья, пистолеты.

– Теперь вы видите, какую приятную жизнь ведем мы здесь? – усмехнулся Бриссо. – После дневных трудов мы еще не спим по ночам, потому что нас могут поджечь, могут ограбить и убить, – вот какая участь ожидает нас, если мы не будем бдительны. Что ни ночь – то тревога. Поэтому я буду очень рад, когда оставлю эти отвратительные прииски.

Между тем, пока они разговаривали, солнце закатилось и ночь спустилась так быстро, как всегда бывает в этих широтах, где сумерки почти незаметны.

Бриссо обернулся к своим приказчикам.

– Ну, пора запирать магазин. Мартин, Том и Лендольф останутся здесь караулить, – распорядился он. – Педро отведет лошадь этого джентльмена на базар и поручит ее аукционщику Мак-Келлошу, потом наймет квартиру для моего гостя в гостинице старика Эффингэма, а дон Фернанд возьмет оружие и проводит меня в банк, куда мы отнесем вырученные деньги.

– Надеюсь, – обратился он к виконту, – что вы также пойдете со мной. Банк находится за укрепленной оградой, там живут власти приисков. Я могу представить вас некоторым чиновникам, а потом провожу вас к Эффингэму в гостиницу.

Пока Мартиньи благодарил Бриссо за заботу, убрали товар и заперли ставни, а хозяин вынимал из ящика и складывал в мешки американские доллары, английские гинеи, французские луидоры, не говоря о пиастрах и кожаных кошельках, набитых золотым песком. Убрав свою кассу, он сказал:

– Каждый раз, относя деньги в банк, я очень беспокоюсь, что буду по дороге ограблен. А оставлять их у себя тоже небезопасно, потому что, в случае нападения... Позвольте, – прибавил Бриссо, понизив голос, – нет ли у вас самих денег, которые благоразумнее было бы положить в банк?

– Нет, нет, – улыбнулся виконт, – а если и есть, то я способен их защитить.

– Эх, молодость! Вы не знаете, мсье де Мартиньи, сколько здесь хитрых плутов, способных на все! Если эти люди заподозрят, что у вас есть алмаз стоимостью двенадцать тысяч долларов, которым моя жена и моя дочь так восхищались...

– Шш! – виконт приложил палец к губам и опасливо оглянулся.

Но приказчики находились в другом конце магазина, слышать мог только дон Фернанд, который с беспечным видом убирал неподалеку от конторки товар. Мартиньи подумал, что ему нечего тревожиться, потому что дон Фернанд вряд ли понимает по-французски.

– Ну, как хотите, – пожал плечами Бриссо. – Я вас предупредил, остальное – ваше дело.

И он снова занялся своими мешками.

Виконт, видя, какую большую выручку торговец получил за один день, подумал: «Как бы то ни было, мои двенадцать тысяч долларов не потеряны... Если Клара откажется вернуть алмаз, то ее отец легко может заплатить долг». Но при мысли, что Бриссо, а не Клара заплатит ему долг, у Мартиньи сжалось сердце.

Через несколько минут Бриссо в сопровождении Фернанда и Мартиньи – у обоих было на плече ружье, а за поясом револьвер – вышел из магазина.

 

VII

СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

На другой же день после приезда на прииски Мартиньи по рекомендации Бриссо выделили землю, по предположениям, богатую золотым песком. Купив у своего нового друга необходимые инструменты, виконт с энтузиазмом принялся копать, мыть, просеивать. Однако не прошло и недели, как однажды утром он с расстроенным видом вошел в магазин.

Это был час работы на приисках, и в магазине не было покупателей. Приказчики приводили в порядок товар, между тем как хозяин завтракал, сидя у прилавка, черствым хлебом и заплесневелой сосиской.

Приказчики, не обращая внимания на виконта, продолжали свою работу. Бриссо вместо приветствия подмигнул ему и, указав на табурет возле себя, предложил рюмку вина, которую Мартиньи машинально выпил. Они еще не произнесли ни слова, а между тем, по-видимому, как нельзя лучше понимали друг друга.

– Ну, случилось то, что я предвидел? – спросил наконец Бриссо, набив полный рот.

– Да, – мрачно ответил виконт.

– Я же говорил... Нет ни слитков, ни песка?

– Работая прилежно, я могу собрать золотого песка на два доллара в день, а так как трачу шесть долларов на пищу и квартиру, то ежедневно терплю убыток. Часть денег, полученных за лошадь, я уже истратил, но что я буду делать, когда истощатся все мои средства?

– Продолжайте работать. Может быть, вам повезет и вы найдете жилу.

– Вряд ли. Я дошел до пласта кварца, и мои инструменты ломаются об этот твердый камень. Я отдал яму одному бедному соотечественнику и бросил к черту заступ и тачку.

– Почему бы вам тогда не купить у золотоискателей, которые уже составили себе состояние, один из тех паев, где золота еще достаточно и где можно обогатиться за короткое время?

– С меня запросят двадцать или тридцать тысяч долларов. Откуда их взять?

– Полноте! Я знаю, что у вас есть средства.

– Если они у меня действительно есть, – заметил виконт, – я желаю сохранить их неприкосновенными и не собираюсь ими рисковать.

– Что же намерены вы делать?

– Однажды в Калифорнии я потерпел неудачу подобного рода, однако сумел заработать больше, чем некоторые удачливые золотоискатели. С одним добрым товарищем, таким же искусным охотником, как и я, мы рыскали по лесам, убивая оленей и диких птиц, которых потом продавали.

– Очень хорошо! И вы хотите опять заняться ремеслом охотника? – спросил Бриссо.

– Почему бы и нет? Я привык к жизни в лесах и могу подстрелить лань со ста шагов, я мог бы охотиться на кенгуру или казуара, мясо которого, говорят, очень нежно. Если дичь ценится здесь, как она ценилась в Соноре, то я скоро получу хорошую прибыль.

Бриссо подумал несколько секунд, как бы взвешивая план Мариньи, и сказал:

– Я понимаю вас, но... не советую. Во-первых, кенгуру удивительно далеко прыгают, а казуары бегают слишком быстро. Вы могли бы еще их догнать, если бы у вас была хорошая лошадь, но вы ее продали. Притом дичь на двадцать миль вокруг истреблена золотоискателями, обманутыми, как и вы, в своих надеждах, искавшими в охоте средств к существованию, и вам придется идти очень далеко. Но это еще ничего. В Калифорнии, стране девственной и пустынной, дичь – вещь драгоценная, а здесь нет недостатка в баранах и бычках, их вкусное и питательное мясо продается по цене весьма умеренной. Как же вы можете надеяться, что сухое и жесткое мясо казуаров и кенгуру найдет много покупателей?

Эти замечания были весьма резонны, Виконт в унынии опустил голову.

– Что же делать? – спросил он.

Бриссо пожал плечами и принялся за засохший кусок сыра.

– Мсье Бриссо, – продолжал Мартиньи, – я был вам рекомендован дорогими для вас особами, и потому могу спросить вас без обиняков: не нужен ли вам новый приказчик?

Торговец, пораженный этими словами, выронил сыр.

– Что вы говорите! Вы – виконт, дворянин...

– Ради Бога, оставьте мое виконтство! – раздраженно отмахнулся Мартиньи.

Бриссо, удостоверившись, что приказчики не могут его слышать, прошептал:

– Вы думаете, что я много плачу этим беднягам? Ошибаетесь! Я им даю квартиру, стол и несколько долларов в месяц. Я привез с собой двух приказчиков, обучившихся торговле в моем дарлингском магазине. Это были славные ребята, и я думал, что могу на них положиться, но беспрестанно только и слышу, что о слитках и золотом песке, они потеряли голову и, бросив меня, ушли на прииски. Им обоим удалось разбогатеть: один вернулся в Европу с двадцатью тысячами долларов, другой купил ферму с шестью тысячами голов скота. Я оставался почти один в моем магазине около месяца, однако не отчаивался...

– Вы, без сомнения, рассчитывали на золотоискателей, обманувшихся в ожидании?

– Именно так! Скоро действительно ко мне явилось более приказчиков, чем мне было нужно. Они умоляли взять их на работу. Один так ослабел, что харкал кровью, другой страдал от ревматизма, третий, когда пришел ко мне, не ел два дня... Что сказать вам? Я выбрал тех, кто имел познания в торговле и мог говорить на разных языках с нашими покупателями. Я накормил их и одел, потому что они почти были голы. Как ни жестоки были мои условия, они их приняли. Вот каким образом мои приказчики обходятся мне недорого.

– Но можете ли вы, в случае необходимости, рассчитывать на их преданность?

– Не знаю. Вам известна французская пословица: «Наш хозяин – наш враг?» Впрочем, – прибавил Бриссо с гордым видом, – дон Фернанд, мой первый приказчик, имеет титул маркиза.

– Он не внушает мне доверия, – возразил Мартиньи. – Несмотря на его раболепие, я подозреваю, что он лицемер. Но раз уж вы имеете приказчика – маркиза, почему бы вам не иметь виконта?

– Стало быть, вы это серьезно? – спросил Бриссо, безуспешно пытаясь разрезать сыр. – Но еще раз повторяю вам: положение приказчиков в моем магазине незавидно. Я их держу в строгости, не позволяю во время работы отлучаться... К тому же, вы ничего не смыслите в торговле.

– Я приехал из Америки, где все годятся на все, когда речь идет о том, чтобы наживать деньги. Испытайте меня, и я обязуюсь через неделю знать так хорошо вашу торговлю, как ваши бывшие приказчики в магазине под вывеской «Белая роза» на улице Сен-Дени.

– «Белая роза?» – ошеломленно повторил Бриссо. – Так вы знаете... Кто вам сказал?..

– Мадам Бриссо так называла при мне ваш парижский магазин, – ответил виконт с хорошо разыгранным простодушием. – Но, послушайте меня, мсье Бриссо, – прибавил он дружеским тоном, – я желаю отблагодарить вас за помощь, какую нашел в Дарлинге и у вас.

Меня пугает ненависть, которую питают к вам золотоискатели. Я уже рассказывал вам об угрозах мексиканцев, но это не все. Не раз в гостинице, в кабаках, на улице слышал я проклятия в ваш адрес. Вы, конечно, не можете не знать о существующей между торговцами и золотоискателями вражде, которая, рано или поздно, будет причиной страшной катастрофы. Повторяю: вас ненавидят на приисках больше, чем других торговцев и взрыв этой ненависти, может быть, недолго заставит ждать себя!

Бриссо перестал жевать.

– Неужели дело дошло до этого, мсье Мартиньи? – спросил он с беспокойством. – Боже мой! Чем же я заслужил гнев золотоискателей? Если я не даю в долг, то не потому, что не доверяю своим покупателям, а потому, что хочу быть наготове на случай, если придется неожиданно оставить торговлю. По той же причине я продаю товар за наличные, а не под расписку или в кредит. Мне так хочется поскорее оставить этот проклятый край! Однако я уеду только тогда, когда разбогатею. Мне еще надо... да... три или четыре месяца. Потом я продам этот магазин и в Дарлинге и отправлюсь в Мельбурн, чтобы спокойно наслаждаться там плодами своих трудов. Три месяца пролетят быстро, а эти негодяи, что грозят мне, так скоро не пошевелятся. Они только кричат, но на самом же деле они трусливы и очень боятся полиции.

– Я не разделяю вашего мнения, мсье Бриссо. Золотоискатели очень раздражены и озлоблены, взрыва можно ожидать в любой момент. Полиция слаба, в распоряжении у нее только сотня солдат, которые не способны противостоять тридцати тысячам золотоискателей в случае мятежа. Если он начнется – кто вас защитит? Приказчики? Сомневаюсь. Скорее всего, они станут на сторону ваших противников. Я же привык пренебрегать опасностью, умею владеть оружием и слишком мало ценю жизнь, чтобы дорожить ею, когда речь идет о защите друга. Примите мои услуги и – кто знает? – может быть, я буду иметь право, в свою очередь, на признательность ваших очаровательных дам, а может быть, и на вашу.

Бриссо колебался. С одной стороны, он не очень доверял Мартиньи, с другой – не мог не признаться себе, что тот прав, говоря о ненависти, которую он, Бриссо, внушал золотоискателям, о трусости приказчиков и услугах, которые виконт мог бы оказать ему в трудную минуту.

– Благодарю вас, виконт, – наконец сказал он. – Но я надеюсь, что вы никогда не будете иметь случай подвергнуться опасности ради меня. С мятежниками, вероятно, быстро справятся, и когда шериф повесит некоторых, остальные присмиреют. К тому же, так как вы совершенно неопытны в торговле...

– Я скоро приобрету эту опытность, повторяю вам. Послушайте, мсье Бриссо, – продолжал Мартиньи, понизив голос, – вы знаете, что у меня есть кое-какие сбережения. Почему бы мне, когда вы оставите торговлю, не купить все или часть ваших товаров, сделаться вашим преемником или компаньоном? С двенадцатью тысячами долларов в кармане можно предпринять что-нибудь, Может быть, случится нечто такое, что сделает общими наши интересы.

Однако Бриссо не успел ответить, потому что его внимание привлек вошедший в магазин мужчина.

Одетый в лохмотья, худой, он стоял на пороге, покачиваясь, и, видимо, был пьян. Нож, заткнутый у него за поясом, свидетельствовал о том, что встреча с таким человеком где-нибудь в уединенном месте небезопасна для мирного путника.

Однако приказчики Бриссо привыкли к таким посетителям. Один из них подошел к оборванцу и спросил, чего он желает. Незнакомец ответил на ломаном английском с испанским акцентом, что ему нужен порох. Приказчик направился к стоявшему у стены бочонку.

Виконт, узнав в покупателе одного из тех мексиканцев, которых он встретил, подъезжая к приискам, украдкой его рассматривал.

Мексиканец, вместо того чтобы пойти за приказчиком и посмотреть, по обыкновению всех покупателей, не пытаются ли его обвесить, с интересом осматривал балки на потолке, будто прикидывая их толщину. Скоро приказчик вернулся и принес ему порох. Мексиканец, даже не взглянув на него, сказал:

– Этот порох мне не годится. Дайте мне самого крупного.

Приказчик ответил, что такого нет.

– Так дайте самого мелкого, – потребовал странный покупатель.

Когда ему сказали, что есть только один сорт пороха, он, продолжая рассматривать внутренность магазина и что-то мысленно рассчитывая, с минуту топтался на месте и, только заметив подозрительный взгляд приказчика, заявил:

– У меня нет долларов, у меня нет золотого песка, у меня нет ничего. Отпустите мне в долг?

– Мы не отпускаем в долг никому, – сказал приказчик, следуя распоряжению Бриссо, и поспешно забрал сверток из рук покупателя.

Мексиканец, по-видимому, нисколько не оскорбился этим отказом, которого он, должно быть, ожидал. Надменно улыбнувшись, он слегка коснулся рукой своей ветхой шляпы и вышел.

– На этот раз, виконт, – сказал Бриссо, – меня нельзя порицать за то, что я не отпустил товар в долг подобному типу. Бог знает, какое преступление он хотел совершить. Не собирался же он с помощью пороха охотиться на кенгуру!

Мартиньи, не слушая его, с озабоченным видом схватил свою шляпу и поспешно вышел.

Магазин Бриссо находился на маленькой площади, с одной стороны его отделял от соседних зданий узкий переулок. Выйдя на площадь, Мартиньи напрасно искал глазами мексиканца, только проходя мимо переулка, он увидел его стоящим у стены и рассматривающим магазин снаружи.

Мартиньи сделал вид, будто не заметил его присутствия и поспешно удалился, но шагов через пятьдесят остановился и спрятался за палатку. Вскоре мексиканец вышел из переулка. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что около него нет никого, он затерялся в лабиринте палаток и деревянных сараев.

Тогда виконт вернулся в переулок и внимательно осмотрел стену. Сначала он не заметил ничего подозрительного. Доски были ровными и хорошо пригнанными друг к другу. Однако у того места, где стоял мексиканец, Мартиньи разглядел знаки, как будто недавно сделанные углем. Продолжая свой осмотр, он увидел гвоздь, вбитый в стену. Достаточно было повертеть им между пальцев, чтобы он бесшумно вошел в доску. Гвоздь был новый, а след от него в дереве еще свеж.

Мартиньи задумался. Что все это могло значить?

– Знаки углем еще ладно! – пробормотал он. – Но на кой черт ему этот гвоздь? А впрочем... Знаки видны днем, однако ночью легче отыскать этот гвоздь... Гм! Я начинаю понимать...

Мартиньи старательно сосчитал шаги, начиная с того места, где были знаки, до конца магазина со стороны площади. Потом он вошел в магазин и, следуя вдоль внутренней стены, отсчитал столько же шагов. Таким образом он мог удостовериться, что гвоздь был воткнут в доски именно той части стены, где находился бочонок с порохом.

Бриссо и приказчики с недоумением наблюдали за его манипуляциями и готовы были принять его за сумасшедшего. Виконт нисколько не тревожился их мнением; сделав мысленно расчет, он подошел к Бриссо и сказал ему шепотом:

– Хотите вы или нет, а я проведу здесь ночь и, может быть, найду случай отблагодарить вас и ваше семейство.

– Что случилось? – спросил Бриссо с испугом. – Разве нам угрожает какая-нибудь опасность?

– Возможно. Но, пожалуйста, не показывайте своего беспокойства, потому что на нас смотрят, и я подозреваю... – он не договорил. – Сегодня вечером я приду сюда с оружием. До тех пор не говорите ни слова о моих подозрениях вашим приказчикам. Не выпускайте их ни под каким предлогом из магазина, и смотрите, чтобы они не разговаривали ни с кем из посторонних. Вы узнаете причину после.

И Мартиньи хотел уйти, но Бриссо схватил его за рукав.

– Но не можете ли вы по крайней мере хоть намекнуть, что происходит? – спросил он, побледнев.

– Терпение! – сказал виконт, подмигнув.

И он быстрыми шагами вышел из магазина.

 

VIII

ЗАЩИТА

К вечеру, когда приказчики запирали магазин, Мартиньи вернулся, пробираясь к магазину задворками, избегая фонарей и принимая всевозможные предосторожности, чтобы не быть замеченным. Он оттолкнул мулата, запиравшего дверь, и вошел в магазин.

Одна свеча тускло освещала прилавок, на котором виднелись приготовления к скудному ужину. Приказчики заканчивали убирать товар, между тем как хозяин, опустив голову на руки, оставался погруженным в размышления.

Мартиньи был вооружен с головы до ног: револьвер и охотничий нож заткнуты за пояс, в руке он держал двуствольное ружье. Подойдя к Бриссо, который встал, увидев его, виконт прошептал:

– Вы не выходили из магазина целый день, не правда ли?

– Конечно, нет. Вы так меня напугали, что я даже не мог решиться отнести выручку в банк.

– Ничего, отнесете завтра. Никто из ваших приказчиков не общался ни с кем из посторонних после того, как тут был мексиканец?

– Я не терял их из виду ни на минуту, и они не обменялись с покупателями ни одним лишним словом.

– Прекрасно! Ну, дорогой соотечественник, – громко продолжал виконт, перейдя на английский, – кажется, ваш сон будет беспокоен в эту ночь, поэтому я осмелился попросить у вас ужина и ночлега, чтобы подкрепить ваш гарнизон. Мы постараемся встретить неприятеля как подобает.

Говоря это, Мартиньи наблюдал за приказчиками, но лица их выражали только удивление и беспокойство, весьма естественные при подобном известии. Фернанд казался не менее других удивленным и встревоженным.

– Если вы действительно думаете, виконт, – сказал Бриссо.

– Что на нас нападут в эту ночь, почему бы не потребовать от шерифа солдат для охраны?

– Это бесполезно. Нас семь человек, хорошо вооруженных, и мне кажется, что против нас скорее употребят хитрость, чем силу. Только, хозяин, угостите нас ужином получше обыкновенного. В ожидании неприятеля не мешало бы как следует подкрепиться.

Приказчики ожидали, что подобное предложение будет отвергнуто с негодованием, но, к их великому удивлению, Бриссо приказал принести окорок и консервы, а сам достал из ящика, запертого на ключ, две бутылки старого бордосского и две бутылки шампанского.

– Гм, – пробормотал один из приказчиков, – должно быть, наш хозяин очень боится.

В одну минуту накрыли на стол, и Мартиньи сказал:

– Ну, поспешим, потому что за нами, может быть, наблюдают в какую-нибудь щель, и малейшая перемена в привычках может насторожить наших врагов. Итак, за стол! Хозяин нас угощает за храбрость, которую вы, вероятно, будете иметь случай выказать, защищая его.

Приказчики не заставили себя просить. Да и сам Бриссо, несмотря на беспокойство, не отставал от других. Мартиньи ел и пил за четверых, и находил еще время веселить компанию. Он научился во время своих долгих странствований всем языкам понемножку, и теперь обращался к каждому собеседнику с шуточками на его собственном языке, стараясь, впрочем, не смеяться слишком громко.

Когда с едой было покончено и бутылки опустели, по просьбе виконта Бриссо угостил всех по рюмке старого рома.

– А теперь отправляйтесь спать и не вставайте до тех пор, пока вас не позовут, – сказал Мартиньи приказчикам. – Только не забудьте положить оружие возле себя.

Те недоуменно переглянулись.

– Что-то вы задумали, виконт? – рассердился Бриссо. – По вашей просьбе я накормил этих лентяев самой дорогой провизией из моего магазина, и вот в ту самую минуту, когда они могут мне понадобиться, вы хотите отослать их спать?

– Мы их позовем, когда они понадобятся. Доверяйте мне, хозяин, и вы не пожалеете об этом.

– Если бы, по крайней мере, вы объяснили мне...

– Когда мы будем одни, вы все узнаете.

Приказчики, видя, что хозяин не противится желанию виконта, отправились к своим постелям и легли, не раздеваясь. Только Фернанд не спешил воспользоваться позволением. Подойдя к Бриссо, он слащавым голосом произнес:

– Если действительно вы опасаетесь нападения этой ночью, не позволите ли мне остаться с вами и с виконтом? Что касается преданности моему хозяину, то я не уступаю в этом никому!

Бриссо хотел ответить, но Мартиньи опередил его:

– Очень вам благодарен, дон Фернанд, – сказал он с живостью, – но ваша преданность пока бесполезна. Опасность, которая угрожает нам, не такова, как вы думаете. Чему, вы полагаете, мы подвергнемся в эту ночь?

– Верно, какому-нибудь нападению злодеев?

– Вовсе нет! Мы должны опасаться взлететь на воздух.

– Бог мой! – воскликнул Фернанд, побледнев и отступив на шаг.

Видя неподдельность его испуга, виконт подумал: «Наверное, я ошибался, он ничего не знает. Однако физиономия у него плутовская».

Он успокоил приказчика и отослал спать. Фернанд неохотно повиновался, и слышно было, как он еще долго ворочался на своем тюфяке.

Оставшись наедине с Бриссо, Мартиньи сказал:

– Теперь мы остались вдвоем, и нам надо сделать кое-что, не теряя времени.

И он быстро пошел вдоль прилавков.

– Мсье де Мартиньи, – возможно ли то, что вы сейчас сказали Фернанду? – спросил Бриссо, следуя за ним. – Неужели мы действительно подвергаемся опасности взлететь на воздух? А как же мой магазин? Товары в нем стоят огромных денег!

– Опасность действительно существует, – ответил Мартиньи, остановившись перед бочонком с порохом, – если вы не поможете мне перенести вот это на другое место.

Бриссо не заставил себя просить. Вдвоем они перекатили бочонок к центру магазина, где находилось нечто вроде погреба для хранения продуктов. Затем виконт, приметив в углу бочонок такой же величины и такой же формы, спросил:

– Что в нем?

– Кажется, разные семена.

Мартиньи проверил.

– Очень хорошо, – сказал он. – Именно это нам и нужно.

Они подкатили бочонок с семенами к стене и поставили его на то место, где прежде стоял бочонок с порохом.

– Ну вот, – довольно сказал Мартиньи, – теперь я могу ручаться, что мы не взлетим на воздух, если только семена редьки не имеют свойств, совершенно неизвестных ученым. Но это еще не все... Надо помешать злодею, который замыслил сделать яичницу из магазина и его обитателей, повторить свою попытку в другой раз...

Он взял свое ружье, удостоверился, что оба ствола заряжены, потом, схватив двойную лестницу, с помощью которой доставали товары с верхних полок, поставил ее напротив бочонка с семенами, положил ружье на ступени лестницы, прицелился к стене несколько повыше бочонка и укрепил оружие веревкой.

– Как толсты доски в стене? – спросил он.

– Не толще одного дюйма.

– Прекрасно! Пули моего ружья с тридцати шагов пробивают дубовую доску в два дюйма толщины и пробьют эту стену так же легко, как лист бумаги... Ну, наша батарея готова к встрече неприятеля. Теперь погасим свечу и будем ждать.

Два стула были поставлены у лестницы, один для Бриссо, другой для Мартиньи. Виконт удостоверился, что легко найдет в темноте свое ружье и сможет зажечь свечу в случае необходимости. После этих предосторожностей он задул огонь и опустился на стул, скрестив руки.

Бриссо, сгорая от любопытства и нетерпения, наклонился к виконту и шепотом попросил объяснить, чем вызваны все эти странные приготовления. Мартиньи рассказал, как он узнал утром в покупателе пороха одного из мексиканцев, врагов Бриссо, как поведение этого человека показалось ему подозрительным и как, выследив его в переулке, он обнаружил в стене гвоздь и пометки, сделанные углем.

– Как! – воскликнул Бриссо. – И из-за такой ерунды вы вогнали меня в страх?

– В своих путешествиях, – возразил виконт, – я привык к дьявольским хитростям этих мексиканских бестий. Того, что я обнаружил, было достаточно, чтобы догадаться о заговоре. Но я этим не ограничился. Сегодня, расставшись с вами, я отправился со всевозможными предосторожностями на пай мексиканцев, чтобы проверить, там ли хитрый покупатель пороха. И действительно, я увидел его издали, когда он с жаром разговаривал с другими и как будто рассказывал им, что он сделал. Затем они оставили свою работу и направились в соседний кабак, где, без сомнения, готовятся, попивая виски, к замышляемой экспедиции.

– Положим, что вы, вероятно, угадали их планы, но почему вы думаете, что они намерены осуществить задуманное сегодня ночью?

– Да потому, что вы могли бы поставить бочонок с порохом на другое место. Эти негодяи не станут ждать.

Бриссо ничего не ответил. Недоверчивый по природе, он думал, что виконт, объявивший себя его защитником от врагов, может быть, воображаемых, авантюрист, прошлое которого покрыто неизвестностью. Конечно, Мартиньи имел огромное достоинство в глазах Бриссо: он обладал алмазом стоимостью двенадцать тысяч долларов, но этого алмаза торговец не видел, Мартиньи прятал его и даже избегал говорить о нем. Может быть, жена, легковерная и несведущая в подобных вещах, позволила себя обмануть хитрому интригану. Чем дольше Бриссо размышлял об этом, тем более он склонялся к этой мысли, и мало-помалу убедил себя, что единственный враг, которого он должен бояться, – Мартиньи.

Виконт тем временем закурил сигару и вздохнул. Долгое ожидание раздражало его, он вертелся на стуле, подавляя ругательство.

Прошло несколько часов. Время от времени тишину на улице нарушали песни запоздалых посетителей кабаков, лай собак и ружейные выстрелы. Этим звукам вторил мощный храп приказчиков.

Наконец легкий шорох, раздавшийся у стены, привлек внимание Мартиньи. Виконт, прислушавшись, наклонился к Бриссо и прошептал:

– Слышите, там, возле бочонка?..

– Это, наверное, крыса, – ответил тот. – В колонии бездна этих проклятых тварей.

– Нет, это буравом просверливают стену.

Бриссо напряг слух и действительно узнал звук, производимый буравом. Спустя несколько минут послышался легкий шорох за досками и неопределенные звуки, походившие на человеческие голоса. Потом какой-то металлический предмет упал около бочонка.

– Стена просверлена, – прошептал виконт. – Теперь примутся за бочонок.

И действительно, бурав снова зажужжал, но на этот раз просверливали доски бочонка, из которого посыпались семена.

– Бьюсь об заклад, – шепнул Мартиньи, – что эти дураки принимают семена за порох и уже поздравляют друг друга с успехом... Ну, мсье Бриссо, вы убедились, что я был прав? Не пора ли дать урок этим негодяям?

– Я не могу еще поверить... Я надеюсь...

– Вы хотите подождать, пока они положат фитиль? Хорошо, подождем. Меры предосторожности приняты, и опасность нам не грозит. Однако я не прощу себе, если эти типы будут после насмехаться над нами в каком-нибудь кабаке.

Тем временем послышался какой-то новый звук. Он продолжался несколько минут и так же неожиданно прекратился. Мартиньи наклонился к земле, провел пальцем между стеной и бочонком и сказал:

– Фитиль положен, им остается только поджечь его. Скоро настанет наша очередь...

В эту минуту в щели между досками сверкнуло синеватое пламя.

Но Мартиньи был наготове. Секунду спустя он оказался у лестницы.

– Теперь наша очередь! – воскликнул он, хватаясь за ружье.

Оба выстрела раздались почти одновременно, наполнив дымом магазин. Однако звук выстрела не заглушил слабый крик или, скорее, стон за стеной магазина.

– Проворнее, проворнее! – закричал виконт, увидев, что приказчики вскочили. – Отворите дверь, а вы, мсье Бриссо, зажгите свечу.

Но Бриссо трясущимися руками и сам уже чиркал спичкой. Между тем фитиль продолжал гореть. Мартиньи схватил ведро с водой и вылил его на пламя.

– Посудите, что могло случиться, если бы этот бочонок был с порохом! – сказал он. – Ну, посмотрим, с кем мы имели дело.

Когда открыли дверь, Мартиньи вышел первым. За ним следовали два приказчика, один из которых нес свечу. Через площадь в сторону сараев убегали несколько человек, но разглядеть их в темноте было невозможно. Убегавшие выстрелили несколько раз, но пули, к счастью, пролетели мимо. Мартиньи, не целясь, тоже выстрелил им вдогонку из револьвера и направился в переулок.

У стены магазина лежал человек с двумя пулями в груди. Виконт узнал в нем мексиканца, который приходил накануне в магазин под предлогом покупки пороха. Смерть настигла его в ту минуту, когда он зажигал фитиль, его пальцы еще сжимали спичку.

Прибежавшие следом Бриссо с приказчиками с ужасом удостоверились, какой опасности они подвергались. Но никто не казался более взволнованным и не был так исполнен негодования, как Фернанд. Он размахивал руками и громко говорил по-испански:

– А, изменник, лжец! Кто мог побудить его к этой гнусности? Другие, наверное, не знали...

Но, увидев, что Мартиньи его слушает, замолчал.

– О ком вы говорите, сеньор Фернанд? – спросил виконт. – Можно подумать, что вы знаете этого человека.

– Я его знаю не больше, чем вы, – ответил приказчик. – Не он ли приходил в магазин утром?

Мартиньи, не успел ни о чем больше спросить его, так как в эту минуту прибежали полицейские, привлеченные звуками выстрелов. Но происшествия такого рода случались слишком часто на приисках, для полиции это было обычным делом. Констебль, расспросив виконта и Бриссо, приказал унести тело и отложил розыски злоумышленников до утра.

Вернувшись в магазин, Бриссо отослал приказчиков спать и обратился к виконту:

– Ах, мой дорогой Мартиньи, что было бы со мной без вас? Полное разорение и смерть всех нас были бы следствием этого адского заговора... Я всем вам обязан! Я напишу моей жене и дочери, я хочу, чтобы они узнали...

– Для меня было бы самой дорогой наградой, мсье Бриссо, если бы мадемуазель Клара узнала об услуге, которую я имел счастье оказать вам. Итак, вы позволите мне поступить к вам в качестве приказчика?

– Не я ли теперь должен просить вас об этой услуге? Не знаю, чему я должен более удивляться: вашей непостижимой проницательности или вашему мужеству.

– Ну, в подобных случаях достаточно быть внимательным и уметь делать выводы сообразно характеру того, кого боишься.

– Вот этого-то мне и недостает, дорогой Мартиньи! Я умею только зарабатывать деньги. Останьтесь со мной, умоляю вас, вы сами определите себе жалованье... Двадцать, нет тридцать долларов в месяц, пожалуй.

– Я потребую не более того, что вы платите самому лучшему из ваших приказчиков и, конечно, я буду вам полезен. Я полагаю, что смертью этого негодяя мексиканца дело не кончится. По всей вероятности, его приятели захотят отомстить за него, и мы постоянно должны быть настороже. От полиции в этом случае ждать помощи не приходится – что она может сделать? Не станут же вас охранять день и ночь!

– Да, да мы будем остерегаться... Только, Мартиньи, позвольте мне обратиться к вам с одной просьбой.

– Пожалуйста, – великодушно разрешил виконт.

– Избегайте, – смущенно попросил Бриссо, – избегайте, насколько это возможно, кровопролития. Я знаю, что вы побывали в таких странах, где мало ценится жизнь людей, хотя и здесь видел, что бедных туземцев резали, как баранов. Умоляю, употребляйте оружие только в крайней необходимости! Разве сегодня вы не могли нас спасти, не наказав так жестоко несчастного мексиканца? Вид его окровавленного трупа совершенно расстроил меня.

– Право, Бриссо, – заметил Мартиньи небрежным тоном, – я думал, что трупы и кровь не производят на вас такого сильного впечатления.

Бриссо пропустил мимо ушей этот намек на свое прошлое.

– Не убивайте, прошу вас, – продолжал он. – Даже если убийство совершено ради защиты вашей жизни или чести, пролитая кровь будет мстить вам. И спустя много лет, и днем и ночью, где бы вы ни находились, даже на краю света, будете слышать голос, кричащий вам: «Ты убийца!» Ваша жертва будет являться вам с бледным лицом, с растрепанными волосами, с потухшими глазами, она будет рядом, когда вы работаете, отдыхаете, осыпаете поцелуями своего ребенка. Бывают минуты, когда мне представляется...

Не договорив, Бриссо со стоном прикрыл глаза рукой. Виконту стало жаль несчастного торговца, и он поспешил его успокоить.

– Хорошо, мсье Бриссо, я обещаю вам избегать по возможности кровопролития. Не такой уж я кровожадный монстр, как вам кажется. Но мы должны подумать о будущем. И дело не только в приятелях мексиканца. Я вам уже говорил, что ненависть, существующая между золотоискателями и торговцами, в конце концов выльется в мятеж. И если он вспыхнет, – а я думаю, что это произойдет очень скоро, – на нас обрушатся величайшие несчастья.

– Ах, Мартиньи, – возразил Бриссо, – мятеж не вспыхнет так скоро... Мне нужно только три месяца, а потом я навсегда оставлю эти гнусные прииски.

«Три месяца! – подумал Мартиньи. – И я в этот срок должен осуществить свои планы. Случай мне будет благоприятствовать... Прелестная Клара, ты будешь моей!»

 

IX

ПОЕЗДКА НА ФЕРМУ

На другой день Мартиньи приступил к работе в магазине и скоро обнаружил способности к торговле, о которых и сам не предполагал. Бриссо возложил на него надзор за магазином. Виконту было поручено контролировать, чтобы другие приказчики строго выполняли свои обязанности, но, занимаясь этим делом, он находил время изучать качества различных товаров, запоминал их цену и благодаря своей превосходной памяти быстро в этом преуспел.

Полиция между тем начала поиски сообщников убитого мексиканца и намеревалась арестовать его приятелей, подозреваемых в причастности к преступлению, но эти люди оставили свой пай и скрылись. Да и сами поиски производились только для проформы. Полиция с трудом поддерживала порядок на приисках и вынуждена была на многое закрывать глаза, чтобы не накалять обстановку.

А в Дарлинге тем временем все оставалось без изменений. Клара проводила ночи без сна, а днем занимала свое место за конторкой в магазине. Она осунулась, побледнела и уже не встречала покупателей улыбкой. Казалось, их присутствие даже раздражает ее. Иногда она неожиданно убегала и запиралась в своей комнате, а спустя несколько часов появлялась с глазами, красными от слез.

Мадам Бриссо, как ни старалась, не могла вывести дочь из этого состояния. Она окружила ее вниманием и любовью, пыталась развлечь, но эти усилия не имели никакого успеха, наоборот, только раздражали Клару. Частые посещения Ричарда Денисона, по-видимому, причиняли ей боль, а попытки матери вернуть судье былое расположение Клары привели к тому, что девушка замкнулась. Теперь она держалась с мадам Бриссо холодно, с какой-то странной боязливостью. Но время от времени чувства ее выплескивались наружу, и Клара бросалась к матери на шею, ее целовала и заливалась слезали.

Мадам Бриссо отдала бы все на свете, чтобы избавить дочь от страданий, но она не смела расспрашивать ее, потому что заметила, что это приводит Клару в сильное волнение. Однако она принялась наблюдать за ней и скоро с удивлением обнаружила, что и сама была предметом слежки со стороны Клары.

После отъезда Мартиньи Клара не упускала случая осмотреть вещи матери под любым предлогом. Она исследовала содержимое коробок, чемоданов, ящиков, комодов, и только шкаф, запертый на ключ, не подвергся еще ее обыскам. Клара прибегала к множеству хитростей, чтобы заставить мать его открыть, но мадам Бриссо или не понимала намеков дочери, или действительно скрывала что-то в шкафу, так как все попытки Клары оставались безуспешными.

И вот однажды утром мадам Бриссо, занимаясь туалетом, открыла этот шкаф. В следующий миг дверь ее комнаты распахнулась и на пороге появилась Клара.

Она рассеянно поцеловала мать, подошла к шкафу и с жадностью принялась пересматривать все, что там находилось. Мадам Бриссо, удивленная подобным любопытством, попыталась возражать, но Клара сказала ей умоляющим тоном:

– Милая мама, неужели ты не хочешь показать мне, что находится в этой шкатулке? Ты прежде носила украшения, которых я давно на тебе не видела, а между тем с ними у меня связаны счастливые воспоминания детства. Покажите их мне, мама, покажите, прошу тебя!

– Но, милая, пора идти в магазин. Притом украшения, о которых ты говоришь, вышли из моды, и если я надену их, то буду выглядеть смешно.

– Я не прошу, чтобы ты их надевала, мама, – настаивала Клара. – Только покажи их мне, ну пожалуйста!

– Право, Клара, я тебя не понимаю! Что ты думаешь найти в этой шкатулке?

– Ничего, – Клара чуть не плакала. – Но не отказывай мне в этом удовольствии. Если бы ты знала...

– Полно, полно, не мучь себя из-за такой безделицы, – сдалась мадам Бриссо. – Я уступлю твоему капризу, хотя не могу объяснить себе подобного ребячества.

Она поставила шкатулку на стол и, сняв с шеи шелковый шнурок, на котором висел ключик, открыла ее.

Клара поспешно заглянула в шкатулку. Там лежали браслеты, ожерелья, брошки старинного фасона, и несколько связок пожелтевших писем. Но странно, эти вещи, которых Клара требовала так настоятельно, как будто уже не интересовали ее. Она равнодушно перебирала их и все еще искала что-то на дне шкатулки.

Клара действительно приметила между этими блестящими безделушками маленькую коробочку из цветной соломки, она как будто нарочно была спрятана под другими вещами. Клара хотела ее открыть, но мадам Бриссо, с тревожным вниманием наблюдавшая за дочерью, вырвала коробочку у нее из рук.

– Не бери этого, – сказала она. – Там лежит то, чего ты не должна видеть.

Клара, однако, имела время убедиться, что в коробочке катается какой-то довольно тяжелый предмет.

– Мама, покажи мне, что там лежит, прошу тебя!

– Нет, – твердо повторила мадам Бриссо, начиная терять терпение. – До сих пор я исполняла твои глупые капризы, но теперь довольно.

И она заперла шкатулку. Клара, закрыв лицо руками, закричала:

– Так это правда! Праведное небо! Неужели это правда? Она хотела убежать, но мать ее удержала.

– В чем дело, Клара? – строго спросила она. – О какой правде ты говоришь?

Но Клара неспособна была отвечать, захлебываясь в рыданиях.

Несколько минут мадам Бриссо с горестным волнением наблюдала за дочерью.

– Напрасно я делаю это, – наконец сказала она, – но я не могу устоять против твоих слез, как ни безрассудна их причина. Твое желание будет исполнено... Только помни, что ты сама вынуждаешь меня обратиться к печальному прошлому.

Она открыла шкатулку, достала коробочку и вынула оттуда свинцовую пулю, покрытую черноватым налетом.

– Ты ее узнала? – прошептала мадам Бриссо глухим голосом. – Это та самая пуля, которую твой отец... на ней моя кровь.

Клара бросилась матери в ноги, и, покрывая поцелуями и слезами ее руки, взмолилась:

– Прости меня, мама... я сумасшедшая! Неужели Бог покинул меня?

С этого дня Клара изменилась. Холодная, молчаливая, она машинально исполняла свои обязанности в магазине, едва прикасалась к еде. Мадам Бриссо очень переживала, опасаясь, что такое состояние могло пагубным образом сказаться на рассудке дочери.

Она, как могла, старалась развлечь ее. Закрывая раньше обычного магазин, мадам Бриссо возила Клару кататься по городу, водила гулять в окрестностях Дарлинга. Это были единственные минуты, когда девушка, по-видимому, забывала о своих тревогах.

Одна из таких прогулок была запланирована на воскресенье, через несколько недель после отъезда Мартиньи на прииски. Оинзу в качестве землемера поручили отмерить землю миль за пятнадцать от Дарлинга на границе пустыни. Он намеревался ехать туда вместе с дочерью и своим помощником. Мадам Бриссо и ее дочь были приглашены на эту прогулку и приняли приглашение, мать – с поспешностью, Клара – с угрюмым равнодушием. Ричард Денисон, не перестававший окружать Клару робкими знаками внимания, выразил желание сопровождать их верхом.

Предполагали выехать рано, потому что в это время года к полудню жара становилась нестерпимой. Едва рассвело, а шарабан с полотняным пологом уже стоял перед магазином. В нем сидели Рэчел и ее отец. Мисс Оинз, очень хорошенькая в кокетливом шелковом платье взяла с собой сеть для ловли бабочек, ящичек для насекомых, портфель для трав – она хотела извлечь пользу из прогулки, занимаясь своей любимой наукой. Землемер держал под мышкой толстый реестр, в котором он записывал свои кадастровые операции. Денисон, в щегольском летнем костюме, в тростниковой шляпе, в сапогах с отворотами, тоже был здесь, держа под уздцы лошадь. Ждали только мать и дочь Бриссо.

Оинз ворчал:

– Побьюсь об заклад, что это миссис Бриссо еще прикалывает булавкой свою шаль или ленту к шляпе! Женщины так...

Нельзя было узнать, каковы женщины по мнению раздражительного англичанина, потому что мать и дочь наконец-то появились. При виде наряда мадам Бриссо легко можно было понять, почему она так долго заставила ждать своих спутников. На ней был кринолин и великолепное платье из античного моаре, на плечи она набросила индийскую шаль. Шляпа с цветами, полученная из Парижа, дополняла туалет, на котором было в изобилии кружев и лент. Непонятно, для чьих глаз предназначался этот умопомрачительный наряд, так как прогулка предстояла по местности совершенно пустынной.

На Кларе было скромное платье из светлой кисеи и соломенная шляпка. Несмотря на ее бледность и печальные глаза, этот наряд очень шел ей.

Мадам Бриссо извинилась за опоздание и села в шарабан, между тем как Клара приветствовала своих друзей кроткой улыбкой. Кучер сел на козлы, и шарабан быстро покатил.

Подобная прогулка в воскресный день шокировала местных пуритан, наблюдавших за шарабаном из окон своих домов. Участие в ней судьи Денисона в особенности раздражало пастора, недавно прибывшего в Дарлинг. Но Ричард не более своих друзей думал об этом, считая воскресенье днем отдохновения и не чувствуя угрызений совести.

Скоро шарабан с дороги, ведущей на прииски, свернул на тропинку. По мере того, как они удалялись от Дарлинга, обработанные участки земли встречались все реже. Тропинка стала почти невидимой, и кучер с трудом различал ее. Шарабан то въезжал в рощу, где ветви больших деревьев были опущены, как у плакучих ив, то катился по бесплодным местам, где колеса едва не утопали в мелком, как пыль, песке. Здесь не слышалось других звуков, кроме пения хохотунов, криков попугаев, с шумом разлетавшихся при приближении повозки. Солнце изливало на землю потоки света и жара, на горизонте возвышались горы, казавшиеся совсем черными на фоне лазурного неба. Мириады насекомых порхали и жужжали в знойном воздухе, а иногда черная змея, разбуженная стуком колес, приподнималась в нескольких шагах от тропинки, шипя и высовывая свой раздвоенный язык.

Между путешественниками завязался разговор. Оинз вежливо осведомился у мадам Бриссо о ее муже, и она принялась в красках описывать происшествие, о котором получила известие несколько дней назад.

– Да, – говорила она, – мой бедный муж чуть не погиб! Злодеи хотели взорвать магазин и уже просверлили стену, чтобы поджечь порох, но виконт де Мартиньи, наш соотечественник, разгадал их намерение и убил негодяя, которому поручено было привести в исполнение этот план. Ты видишь Клара, как мы были неправы, что так дурно думали о виконте, – обратилась она к дочери.

– Да, мама, – машинально ответила девушка.

– Мы ему обязаны жизнью твоего отца, и если опять увидим его, я надеюсь, ты приветливо его примешь?

– Да, мама.

– Ах, мсье Оинз, – продолжала мадам Бриссо, – если бы вы знали, как мне хочется, чтобы муж поскорее вернулся! Я очень беспокоюсь за него, на приисках вечно что-нибудь случается. Но он намерен пробыть там еще несколько месяцев и рассчитывает, что виконт де Мартиньи поможет ему в делах. Ты будешь рада обнять своего доброго отца, Клара?

– Да, мама.

Так как во время этого разговора шарабан катился по твердой рассохшейся земле, Денисон, скакавший рядом с повозкой, не пропустил ни одного слова. Со своей обычной невозмутимостью он сказал мадам Бриссо:

– Я очень рад узнать, что этот француз, ваш соотечественник, совершил храбрый поступок. Однако, несмотря на это, господину Бриссо следовало бы остерегаться человека, с появлением которого ваше семейство постигли разные огорчения.

– Боже мой, мсье Денисон, в чем вы упрекаете виконта?

– Ни в чем, кроме беспринципности. Не одного ли вы мнения со мной, мисс Клара?

– Да, мсье Денисон, – ответила девушка с тем же равнодушием.

Мадам Бриссо передернула плечами.

– Не знаю, – сказала она, – что виконт де Мартиньи мог сказать Кларе, но она будет снисходительна к нему из уважения к услуге, оказанной ее отцу. Виконт несколько ветрен, я это признаю, однако если он мечтает разбогатеть, не нам осуждать его за это. И он не нищий авантюрист, как, по-видимому, думает мсье Денисон, у него есть прекраснейший из алмазов, а обладая подобный сокровищем, можно достигнуть многого. Не правда ли Клара?

– Да, мама, – рассеянно ответила она, но вдруг как будто очнулась и с живостью спросила: – Мама, ты думаешь, что этот алмаз еще у него?

– А где же ему быть? Правда, де Мартиньи не захотел показать его, и твой отец спрашивает у меня объяснения на этот счет. Но осторожность виконта, находящегося среди авантюристов и злодеев, вполне объяснима. Без сомнения, он не хочет, чтобы узнали о том, что он обладает такой ценной вещью, хотя мог бы сделать исключение для твоего отца.

Клара нахмурилась. Денисон заметил ее озабоченность.

– Я вижу, – сказал он, вздыхая, – что мисс Клара не может еще забыть алмаза виконта де Мартиньи.

И он удержал свою лошадь, чтобы пропустить шарабан вперед.

Разговор перешел на другой предмет. Рэчел Оинз, сидевшая возле Клары, любовалась цветами и красивыми бабочками, ей хотелось каждую минуту остановить шарабан, выйти и поближе рассмотреть эти чудеса мироздания. Но так как это было невозможно, то она восхищалась ими издали и делилась своим восторгом с Кларой, которая оставалась задумчивой, между тем как ее мать продолжала разговаривать с Оинзом.

– Дорогая, – спросила Клару Рэчел, указывая на дерево, под которым они проезжали, – ты не помнишь название этого прекрасного и величественного растения?

– Нет.

– Какая ты забывчивая! Это широколиственная бэнксия. Дерево обязано своим названием доктору Бэнксу, который с доктором Солэндером сопровождал Кука в первом путешествии. Шишки этого дерева туземцы используют как трут и... Но посмотрим, не сможешь ли ты узнать этот кустарник?

– Ах, нет, милая Рэчел! – ответила Клара.

– Что с тобой, Клара? Это же шеломайник, который разводят иногда в европейских оранжереях. Придется нам возобновить уроки ботаники. Смотри, видишь листья, которые напоминают очаровательные, светло-зеленые зонтики? Это древовидный папоротник, а вот это – красносочник...

Клара не слушала объяснений подруги, но Рэчел, не замечая этого, продолжала называть растения так охотно, как будто имела самого внимательного слушателя.

Между тем солнце поднялось уже высоко, и лошади начали выказывать признаки усталости, однако Оинз, который был знаком с местностью, все протягивал руку к горизонту, указывая на конечный пункт их путешествия, когда у него спрашивали, скоро ли приедут. Местность становилась все бесплоднее, деревья сменились кустарником. Женщины уже начали беспокоиться, не заблудились ли они, когда землемер указал наконец на несколько деревянных строений вдали.

За зарослями кустов, скрывавших строения, протекал ручей. Правда, теперь он почти пересох, в его ложе только кое-где остались небольшие лужи, но и их огненное солнце скоро должно было скоро иссушить. За ручьем начиналась настоящая пустыня, где росли кое-где уродливые деревца.

– Вот мы и приехали на ферму Уокера, – сказал Оинз. – В двух милях отсюда, в верхней части ручья, на границе штата Виктория, находится ферма Гудрига. На них разводят овец. Земля на другой стороне ручья принадлежит туземцам. Беднягам, – прибавил он, – досталась плохая земля. На протяжении многих миль там не встретишь и клочка плодоносной почвы и ни капли воды. Поэтому австралийцы почти круглый год живут на берегу ручья и так как они никому не причиняют вреда, их не гонят отсюда. Пусть женщины не пугаются, если увидят некоторых из них – они совершенно безобидны.

Пока Оинз давал эти объяснения, путешественники вышли из шарабана. Лошадь выпрягли, а Денисон разнуздал свою, им надели на ноги путы, чтобы они не могли далеко убежать, и пустили пастись на зеленую траву, которая еще росла вдоль берега ручья.

Тем временем из ближней к ручью постройки выехали на лошадях двое мужчин и направились к шарабану.

– Это Уокер и его пастух Берли, – пояснил Оинз. – Я должен поехать с ними за две мили отсюда. Я взял бы вас с собой, друзья, но шарабан там не пройдет – дорога уж очень плохая.

Уокер, мужчина с грубым лицом, загоревшим до черноты, подъехав, приветствовал путешественников и, обменявшись несколькими словами с землемером, пригласил их в свое жилище отдохнуть.

– Вы можете чувствовать себя там, как дома, – прибавил он хриплым голосом.

Мадам Бриссо, которой не понравился вид фермы, объявила, что они предпочитают остаться на свежем воздухе. Уокер не настаивал.

Оинз со своим помощником поспешили сесть на лошадей, приведенных для них, и землемер, сказав несколько дружеских слов дочери, уехал.

Женщины остались под защитой Ричарда Денисона, посреди дикой страны, по соседству с туземцами. Из полотна, покрывавшего шарабан, судья соорудил маленькую палатку, где они могли бы спрятаться от солнца, и пока женщины распаковывали сумки со снедью, прошелся вдоль ручья, чтобы удостовериться, что им нечего опасаться.

Глубочайшая тишина царствовала повсюду, и если бы не блеяние овец, раздававшееся из овчарни, ничто не нарушало бы величественного спокойствия пустыни. Ни одного австралийца не было видно. Если они и находились где-то поблизости, то, без сомнения, спали в своих лачугах. Успокоенный этой тишиной, Ричард вернулся к палатке, чтобы принять участие в завтраке.

 

X

ХЛАМИДЫ

Прошло несколько часов после отъезда Оинза. Мадам Бриссо, разомлев от жары, дремала, прислонившись головой к стволу дерева. В нескольких шагах от нее Ричард Денисон, лежа под тенью папоротника, с меланхолическим видом курил сигару. Девушки, чтобы не нарушать сна мадам Бриссо, выбрались из палатки, и Рэчел увлекла Клару к соседнему кусту, из-за которого они могли наблюдать за красивыми птицами, прилетавшими к ручью.

– Смотри, Клара, – говорила Рэчел, – вот улетает черный лебедь... Ты видела черных лебедей до приезда в Австралию? Здесь это большая редкость. А вот пара чудных голубей с золотыми крылышками. Какие великолепные перья! Точно летит слиток золота. Золотоискатель, только что приехавший из Европы, непременно обманется. Ах! Целая стая крикливых попугаев наконец решилась спуститься к ручью... Видишь красного какаду с чудным пунцовым хохлом, который он выставляет так горделиво? Смотри, смотри! Что это на том дереве?

И Рэчел в волнении сжала руку своей подруги. Клара, до того не слушавшая ее, вздрогнула.

– Что такое? – спросила она испуганно.

– Шш! – Рэчел, приложив палец к губам, указывала на соседнее дерево.

Клара ожидала увидеть змею или какое-нибудь из тех странных существ, каких так много в Австралии, но вместо этого заметила двух или трех птиц, прятавшихся в густой листве.

– Это хламиды, – объяснила Рэчел, – самые удивительные и самые пугливые птицы. Они живут в пустыне и очень редко подлетают близко к жилищам... Смотри, одна из них сейчас спустится к воде...

Всмотревшись, Клара узнала очаровательных коричневых птичек с розовой шейкой и желтыми пятнышками на крыльях, которых она видела в саду своего дома в Дарлинге. Одна птичка осторожно приблизилась к луже и с наслаждением окунула в нее свой носик и лапки. Ее подружки спорхнули с дерева следом.

– Клара, милая Клара, – с восторгом шептала Рэчел, – как нам повезло! Многие естествоиспытатели, путешествующие по Австралии, никогда не видели этих редких птиц. Я сама вижу их в первый раз.

– Значит, я счастливее тебя, – сказала Клара, – потому что видела этих птиц в нашем саду в Дарлинге.

– Вполне возможно, но ведь они только пролетали мимо, потому что живут в пустыне и не покидают этих мест. Разве что иногда, когда им надо отыскать материал, необходимый для постройки своих беседок.

– Их беседок! – рассеянно повторила Клара.

Рэчел никогда не упускала случая, чтобы похвастаться своей ученостью.

– Эти птицы, которых естествоиспытатели называют несколько варварским именем «хламида», – рассказывала она, – отличаются не только изяществом. Иногда они собираются в большие стаи, чтобы строить так называемые беседки. Эти беседки имеют три или четыре фута в длину, составлены из деревянных щепочек, воткнутых в землю одним концом, между тем как другой изогнут в виде свода. Зеленые ветви, цветы вплетены в эту постройку, и хорошенькие архитекторы беспрестанно прибавляют новые украшения, составляющие великолепную декорацию для их маленького Лувра в пустыне: всевозможные перья и раковины ярких цветов, блестящие камни, кусочки металла. Они со вкусом раскладывают все эти предметы у входа в свои портики. По словам очевидцев, великолепие их миниатюрных декораций поражает.

– Это невероятно, – прошептала Клара, внимательно слушавшая подругу.

– Поэтому нет ничего удивительного в том, – продолжала Рэчел, – что эти птицы могли пролетать мимо твоего сада. Иногда они очень далеко улетают от мест своего обитания. Рассказывают, что в их постройках, отдаленных на сорок миль от моря, находили морские раковины. Несмотря на свой робкий характер, хламиды могут подлетать к жилищам людей, привлекаемые блестящими предметами, и были случаи, когда они уносили их для украшения своих беседок.

– Что ты сказала, Рэчел? – спросила Клара, вдруг побледнев. – Эти птицы способны унести жемчужину, драгоценный камень, если бы они лежали в уединенном месте?

– В этом нет ни малейшего сомнения, Клара. По повадкам австралийские хламиды очень похожи на европейских сорок. Но если сороки крадут яркие предметы, бусины, монетки, чтобы спрятать где-нибудь и забыть о них, то хламиды похищают их для украшения своих восхитительных дворцов... Боже мой, что с тобой, Клара? – закричала Рэчел, увидев, что ее подруга почти без чувств опустилась на траву. – Тебе дурно? Позвать миссис Бриссо?

– Нет, нет, не надо, Рэчел, прошу тебя, – побелевшими губами прошептала Клара. – Ничего страшного... Просто у меня закружилась голова. Лучше расскажи мне еще об этих странных птицах, будто прилетевших из сказки.

– Но ты так бледна, Клара! Все-таки я схожу за миссис Бриссо.

– Не надо, – повторила Клара, – мне уже лучше... Все прошло. Пожалуйста, Рэчел, расскажи, что еще ты знаешь об этих птицах. Ты уверена, что это те самые птицы! Ведь ты сама только что сказала, что никогда не видела их.

– Чтобы узнать птицу и определить ее породу, совсем не обязательно видеть ее раньше, – обиженно возразила Рэчел. – Конечно, я не ошиблась, это те самые хламиды. Посмотри, они отыскивают в песке блестящие песчинки, которые прибавят к своей коллекции. Сейчас мы проделаем опыт, который, без сомнения, тебя убедит...

Рэчел сняла с четок на руке, заменявших ей браслет, несколько бусинок и бросила в воду, где плескались хламиды. Птички, испуганно зачирикав, вспорхнули на дерево.

Рэчел сделала знак своей подруге оставаться неподвижной. Птицы не улетели далеко, а это доказывало, что их страх был не очень велик.

И действительно, скоро послышался легкий шелест в листьях дерева. Птицы с любопытством высовывали свои головки, чтобы узнать причину тревоги и, по-видимому, мало-помалу успокаивались. Девушки заметили, что не они теперь были предметом внимания птиц. На песке у ручья блестели на солнце бусины, брошенные Рэчел, и их блеск привлекал хламид.

Наконец одна из птиц решилась слететь на землю, но ей не хватило смелости приблизиться к воде. Другая подлетела почти к самому берегу, однако предпочла на всякий случай вернуться к дереву. Только третья птица бесстрашно долетела до лужи, схватила бусину, испустила торжествующий крик и со своим сокровищем в клюве взлетела, направляясь уже не к дереву, а в пустыню, где, без сомнения, находилось ее жилище.

– Она унесла ее, Рэчел, унесла! – прошептала Клара.

Мисс Оинз предостерегающе сжала ее руку, напоминая, что надо молчать.

Хламиды, осмелев, слетели на песок. Каждая из них старалась завладеть бусиной. После короткой перепалки две самые удачливые птицы поднялись в воздух и улетели в том же направлении, что и первая. За ними поспешила вся стая, и скоро хламиды исчезли из виду.

Клара не могла сдержать восторга.

– Ты права, Рэчел, – говорила она, хлопая в ладоши. – Ах, если бы я знала об этих птицах раньше! Теперь нет сомнений, я знаю, как он исчез... А я подозревала мать! Рэчел, благодарю тебя! Ты вернула мне надежду.

И она бросилась на шею подруге, которая ничего не понимала, растерянно молчала.

– Мисс Клара! – раздался у них за спиной голос судьи и его торопливые шаги. – Будьте осторожны, сюда идут туземцы!

Занятые хламидами, девушки не заметили небольшой группы австралийцев, приближавшихся к ручью, без сомнения, с намерением утолить жажду. Они шли цепочкой, один за другим, чтобы уменьшить опасность встречи со змеей. Мужчина шагал впереди, за ним шла женщина, вероятно, его жена, неся на плечах маленького ребенка. Дети постарше шли сзади, держа в руках какую-то утварь, оружие и провизию, составлявшую все их имущество.

Клара и Рэчел поспешно вернулись к палатке, а Ричард тем временем вооружился револьвером. Проснувшаяся мадам Бриссо, увидав оружие в его руке, испуганно спросила, в чем дело, и судья сообщил ей о причине тревоги.

– Туземцы! – повторила мадам Бриссо. – Господи, только этого не хватало! Останься со мной, дочь моя, и вы, мисс Оинз, не отходите от палатки.

Ричард Денисон знаками запрещал австралийцам приближаться. Те, по-видимому, не понимали, почему их не подпускают к ручью, и растерянно топтались на месте. Вдруг мужчина пустился прыгать, как бешеный.

– Клара! Клара! – кричал он.

– Клара! Клара! – повторяли другие члены его семьи.

И австралийцы поспешили к палатке, к великому удивлению Денисона.

– Да это же мой приятель Волосяная Голова! – воскликнула Клара. – Не стреляйте, мсье Денисон, он не будет нападать на нас.

– Нам в самом деле нечего его бояться, – подтвердила мадам Бриссо. – Верно, он нам представит всю свою семью... Боже, какая она безобразная!

Надо сказать, что австралийские женщины действительно не отличались красотой, а жена Волосяной Головы была к тому же немолода. Она держала на руках ребенка, походившего на обезьянку, за ней следовали четверо других детей разного пола и возраста, старшему из которых было лет пятнадцать. Шкуры кенгуру не скрывали их до безобразия худых, испещренных татуировками тел. Однако эти люди, казалось, так счастливы, что увидели Клару, благодетельницу их семейства, что невозможно было не растрогаться при виде наивной радости.

Волосяная Голова пригласил все общество к себе в деревню, находившуюся мили за две от ручья. В ответ им предложили остаться на ферме до вечера, на что они охотно согласились.

Клара, предвидя встречу с туземцами, еще дома положила в коробку несколько вещей, предназначенных им в подарки, и теперь доставала из нее платки, зеркальце, гвозди. Все это было принято с восторгом. Со своей стороны, Волосяная Голова и его семейство старались позабавить путешественников тем, что влезали на дерево с изумительной быстротой, делая на стволе легкие насечки, в которые вставляли большой палец ноги. Потом глава семейства и старший сын разыграли сцену сражения и охоты на кенгуру. Дети танцевали, пели, словом, старались изо всех сил, чтобы доставить гостям удовольствие.

Клара и Рэчел с удивлением, смешанным с состраданием, смотрели на кривляния этих жалких существ. Ричард Денисон, редко имевший случай видеть австралийцев, с интересом наблюдал за ними, а мадам Бриссо хохотала до слез над прыжками старухи, которая казалась ей отвратительной карикатурой на женщину. Австралийка, прежде чем принималась за свои неистовые скачки, заботливо усаживала младенца на мягкую траву, подальше от насекомых, а по окончании танцев брала его на руки с поспешностью и нежно целовала.

Увеселения еще не кончились, когда австралийцы вдруг забеспокоились, указывая друг другу на всадников, появившихся вдалеке. Это были Оинз и его помощник, возвращавшиеся с Уокером и пастухом. Волосяная Голова что-то сказал жене на своем непонятном языке, поднял с земли копье и хотел удалиться, но ему постарались растолковать, что это друзья и что ему нечего их бояться. Несмотря на эти уверения, австралийцы, казалось, очень тревожились, и если бы не их доверие к Кларе, то они непременно бы убежали.

Через несколько минут всадники доехали до палатки. Оинз, не удивляясь присутствию туземцев, подошел обнять свою дочь. Уокер и его пастух бросали презрительные взгляды на австралийца и его семью.

– Что делают здесь эти туземцы? – спросил фермер. – Пусть сейчас же убираются отсюда.

Пастух был настроен более решительно.

– Черт побери! – сказал он хрипло. – Я знаю этих негодяев: это они украли у нас барана две недели назад. – И Берли щелкнул бичом по спине австралийца.

На прошлой неделе в самом деле один баран пропал из стада, и кто-нибудь из племени Волосяной Головы мог быть виновником его исчезновения. Австралийские туземцы часто голодают, а голод – дурной советчик. Однако грубость пастуха граничила с жестокостью, и даже Денисон был возмущен. Клара заступилась за своих протеже, но Берли не слушал ничего и продолжал размахивать бичом, который оставлял красные борозды на полуобнаженных телах туземцев. Мало того, он направлял свои удары на австралийку, которая держала на руках ребенка. Она старалась защитить это слабое существо, подставляя под удары бича руки.

Наконец судья, не выдержав, бросился к пастуху и вырвал хлыст из его рук.

– Это гнусно! – крикнул он. – Дикарь вы, а не эти несчастные. Прекратите немедленно, я вам приказываю!

– Не вмешивайтесь не в свое дело! – дерзко ответил Берли. – К тому же я подчиняюсь приказаниям только мистера Уокера, да и то еще...

– Однако вы подчинитесь мне. Я судья Денисон, и имею право арестовать вас и держать в тюрьме до тех пор, пока вы не заплатите десять фунтов стерлингов штрафа за жестокое обращение с подданными королевы.

Берли хотел возразить, но Уокер сказал ему:

– Остынь Берли, мистер Денисон прав. Если он арестует тебя, кто будет пасти мое стадо?

Не найдя в фермере поддержки, пастух сбавил тон.

– Извините, – сказал он судье, не глядя на него. – Но разве не должен был я наказать этих дикарей, которые украли барана и съели его?

– Это подданные королевы, – повторил Денисон, – и они имеют право на ее покровительство. Вам должно быть стыдно, Берли! Я не допущу, чтобы этих несчастных притесняли, и требую, чтобы вы немедленно вознаградили тех, кого обидели таким гнусным образом.

Семейство Волосяной Головы удивленно наблюдало за этой перепалкой. Они имели смутное понятие о власти закона, но чувствовали, что нашли сильного покровителя. Глядя на них, Клара чуть не плакала. Спина отца семейства пострадала не очень сильно, зато дети и особенно женщина были избиты почти в кровь. Но мать сумела защитить свое дитя и, гордая этим, по-видимому, не думала о собственных страданиях.

Берли, может быть, опять ослушался бы, но его хозяин, которому хотелось угодить судье, приказал пастуху:

– Берли, попроси извинения у господина судьи, и я надеюсь, мистер Денисон не поступит с тобой слишком строго. Он останется доволен небольшим вознаграждением, которое мы дадим этим туземцам, и это недоразумение будет кончено.

Пастух нехотя извинился. Денисон предложил Уокеру отдать австралийцам барана в качестве компенсации за несправедливость.

– Нет, нет, – возразил Уокер, – не надо, чтобы эти негодяи пристрастились к бараньему мясу, а то они начнут красть наших овец каждый день. Вот что я предлагаю: вчера Берли подстрелил огромного кенгуру, до которого мы чуть-чуть дотронулись и этого мяса им хватит на два дня, да еще шкура останется.

Волосяной Голове перевели это предложение, и Берли был отправлен на ферму за кенгуру.

Австралийцы все это время испуганно жались поодаль. Только когда пастух вернулся, сгибаясь под тяжестью огромного кенгуру, почти целого, и когда передал свою ношу Волосяной Голове, растолковав ему, что он может свободно располагать мясом и шкурой этой великолепной добычи, отец, мать и дети принялись кричать, плясать, хлопать в ладоши. Надо знать, какое жалкое существование влачат эти несчастные, как ужасно голодают, чтобы понять их радость. В эту минуту, забыв о своих окровавленных спинах, за цену подобного сокровища они согласились бы подвергнуться бичу всех переселенцев в стране.

Скоро они удалились под дерево, намереваясь побыстрее отведать лакомство. Пока жена Волосяной Головы отрезала куски мяса от туши, чтобы изжарить его, дети подбирали сухие сучья для костра. Путешественники тоже проголодались, и провизию опять разложили на траве. Уокера пригласили участвовать в трапезе, и он не заставил себя просить, а Берли, бросив на туземцев злобный взгляд, вернулся на ферму.

Девушки отказались от еды и попросили разрешения у мадам Бриссо прогуляться. Ричард Денисон не посмел предложить им себя в спутники и только следил за ними глазами, рассеянно слушая разговор Оинза с фермером.

Клара и Рэчел вернулись к ручью. По ветками дерева на его берегу прыгали крикливые попугаи.

– Хламиды улетели, – печально сказала Клара. – Я воображала, что, следуя за ними издали, мы найдем их беседки. Ах, Рэчел, как мне хочется увидеть беседку хламид!

– Мне тоже, – кивнула мисс Оинз. – С тех пор, как мы в Австралии, меня преследует эта мысль. Но профессор Гульд, который первый открыл науке этих птиц, только после терпеливых и долгих поисков сумел найти две беседки. Он старательно собрал их со всеми украшениями и привез в Европу. Одна хранится в лондонском музее, другая – в лейденском.

– Рэчел, почему бы и нам не попробовать отыскать их? Почему бы, например, не быть здесь этим любопытным постройкам?

– Очень возможно, Клара. Но может быть, что жилище хламид, прилетавших сюда, находятся милях в тридцати от нас в пустыне. Идти туда опасно, мы рисковали бы заблудиться и умереть от голода и жажды.

– И все же давай попробуем Рэчел, – настаивала Клара. – Мы не станем удаляться от фермы, и если не найдем этих птиц, то увидим, по крайней мере, новые растения, новых насекомых... Рэчел, я не могу сказать тебе, почему мне так хочется найти беседку этих таинственных птиц, но счастье моей жизни зависит от этого.

Мисс Оинз взглянула на подругу испуганными глазами.

– Право, Клара, – сказала она, – ты сегодня такая странная. Можно ли быть такой легкомысленной? Если бы даже речь шла о счастье твоей жизни, как ты говоришь, то все равно мы не можем теперь отправиться на поиски хламид. Уже поздно, и нам надо возвращаться в Дарлинг. Давай попытаем счастья в какой-нибудь другой день.

Клара оглянулась на палатку. Рэчел была права. Кучер уже натягивал полотно на шарабан, очевидно, собираясь ехать.

– Да, – вздохнула Клара, – придется отложить. Но мы вернемся сюда. Мы так будем упрашивать маму, что она позволит нам вернуться. А пока, Рэчел, надо поговорить с Волосяной Головой и с его семейством об этих птицах. Австралийцы, кочующие по пустыне, должны часто встречать их.

– На этот раз твоя мысль справедлива, Клара, – одобрила подругу мисс Оинз. – Они в самом деле должны знать этих птиц. Пойдем, мы еще успеем расспросить их.

Австралийская семья все еще наслаждалась жареным кенгуру, поглощая мясо. Клара постаралась объяснить Волосяной Голове, что она хочет, но тот не понимал ее. К счастью, Рэчел вспомнила, как туземцы называют этих птиц, и сказала:

– Мисс Клара вас спрашивает, встречали ли вы когда-нибудь коури?

– Коури! – повторили, как эхо, австралиец и его дети.

Тотчас они знаками и ужимками подтвердили, что эта птица им знакома. Старший мальчик подражал крику хламид, когда они в испуге улетают, показал, как они захватывают носом маленькие раковины или блестящие камни.

Волосяная Голова объяснил, что он часто встречал беседки любопытных птиц, ловил этих изящных архитекторов и находит, что их мясо имеет восхитительный вкус.

Рэчел чуть было не прибила его, узнав о таких варварских поступках, однако вовремя удержалась и спросила, не видел ли он поблизости беседок этих птиц. Австралийцы посовещались между собой, после чего глава семейства объявил, что давно уже ни он, и ни члены его семьи не встречали беседок, что птицы строят свои жилища в самых отдаленных местах, и что, хотя они очень вкусны, не стоит охотиться за ними.

– Все равно! – упрямо сказала Клара, забыв, что туземцы ее не понимают. – Я знаю, что здесь водятся коури. Мы с Рэчел видели их несколько минут назад. Отправляйтесь-ка вы все отыскивать эти беседки, и если найдете, приходите в Дарлинг, я дам вам хорошую награду. Чем более вы найдете беседок, тем больше будет награда.

После долгих объяснений Волосяная Голова понял наконец, о чем просит Клара, и пообещал, что будет искать беседки коури, уничтожит их, убьет птиц и принесет их Кларе.

– Нет, нет, не то! – воскликнула девушка. – Если вы найдете эти беседки, не трогайте их, а только запомните место, где они находятся, и придите сказать мне об этом в Дарлинг... Ни в коем случае не уничтожайте беседки, иначе ничего не получите от меня, понятно?

Волосяная Голова никак не мог взять в толк, чего от него хотят. Если Клара не собиралась есть этих птиц, какая же в них надобность была? Однако он передал жене и детям желание их покровительницы, и каждый из них поспешил, как мог, дать Кларе обещание и уверить ее в своем усердии. Старший сын, которого девушки прозвали Проткнутым Носом, потому что нос его был кокетливо проткнут кусочком дерева, кричал громче всех, и видя его гибкость, проворство, неустрашимость, можно было предполагать, что он довольно искусный ловец птиц.

Когда Клара и Рэчел удостоверились, что желание их будет исполнено, простились с австралийцами и поспешили к шарабану.

Туземцев, по-видимому, встревожил их отъезд. Пока Клара, власть которой они, может быть, преувеличивали, оставалась с ними, они были совершенно спокойны, но теперь вдруг вспомнили о соседстве фермы Уокера. Волосяная Голова взял свое оружие, а его жена, разделив тушу кенгуру между детьми, оставила себе самую тяжелую часть, и они приготовились вернуться, как только путешественники уедут.

Тем не менее все семейство торжественно проводило девушек, конечно, не потому, что они имели хоть малейшее представление о вежливости, а в надежде получить еще какой-нибудь подарок. И действительно, Клара выпросила остаток провизии у матери, и эта щедрость была принята с восторгом.

Клара поручила своих протеже Уокеру, попросив, чтобы их не обижали, когда они будут приходить к ручью. Фермер, несмотря на свой грубый характер, не устоял против просьб хорошенькой француженки.

– Да, да, мисс Бриссо, – сказал он, – будь я проклят, если забуду о том, что вы принимаете участие в этих гадких дикарях. Я поговорю с Берли, потому что он чертовски злопамятен и захочет отомстить им за сегодняшний случай.

– Если это случится, – счел своим долгом сказать Денисон, – ваша обязанность будет уведомить меня об этом как можно скорее. Я не допущу насилия над подданными королевы, черного или белого они цвета. Но почему вы сами терпите дерзости Берли? Он как будто внушает вам страх.

– Он мой пастух, – уклончиво ответил Уокер, – и мне нечего его бояться.

– Скажите, – спросил судья, понизив голос, – не бывший ли каторжник этот человек?

– Не знаю. В здешних местах не принято спрашивать людей, откуда они и чем раньше занимались. Когда Берли предложил мне свои услуги, я был здесь один, его предшественник бросил меня и отправился на эти проклятые прииски. Между нами говоря, я подозреваю, что и Берли тоже был на приисках, где ему не повезло, но я не приставал к нему с расспросами. Я его нанял за пятьдесят фунтов стерлингов в год и не могу не сказать, что пастух он хороший, у него овцы пропадают редко.

– Ладно, я соберу о нем сведения, а пока, мистер Уокер, посоветуйте вашему пастуху быть осторожнее и не слишком привлекать к себе внимание, – и с этими словами Денисон вскочил на лошадь.

Оинз и женщины простились с Уокером, Клара еще раз напомнила Волосяной Голове о его обещании, и шарабан тронулся. Когда он скрылся из виду, австралийцы были уже на другом берегу ручья.

Эта предосторожность оказалась не лишней, потому что вскоре из ворот фермы верхом на лошади выехал Берли, размахивая своим грозным бичом и как будто отыскивая на ком бы выместить обиду за свое недавнее унижение.

По пути домой Клара была необыкновенно весела. Она шутила то и дело, болтала с Рэчел, улыбалась Денисону, восхищенному этой переменой, а потом наклонилась к матери, нежно поцеловала ее и сказала вполголоса:

– Ах, мама, какой сегодня счастливый день! Я всю жизнь буду о нем помнить, особенно если Господь позволит...

– Чего же ты ждешь от Бога? – с любопытством спросила мадам Бриссо.

– Скоро узнаешь, а пока молись ему, чтобы дело кончилось счастливо.

Мадам Бриссо вздохнула. Она уже давно отчаялась понять странное поведение дочери.

 

XI

ПОТАЙНАЯ ДВЕРЬ

Между тем Мартиньи продолжал постигать торговую науку в магазине Бриссо. Он приобрел неограниченное доверие хозяина, и Бриссо полагался на него во многом, чем прежде занимался сам. Виконт не пренебрегал никакими мелочами, наблюдал за всем с неутомимым усердием, и торговые дела Бриссо шли успешно.

Однако обстановка на приисках с каждым днем все больше накалялась. Ненависть золотоискателей к торговцам, поднимавшим цены на товары, вот-вот готова была выплеснуться через край. Сверх того, золотоискатели, выкупившие бедный золотом пай, – а таких было большинство, – с трудом могли осилить налог, налагаемый на них администрацией, который они должны были заплатить вперед, чтобы получить разрешение работать на приисках. Да и пресса подливала масла в огонь, печатая раздражительные статьи то против одной партии, то против другой. Оскорбительные для всех пасквили появились на столбах. Часто случались драки, где в ход шли уже не кулаки, а ножи и револьверы, – словом, все предвещало близкую бурю.

Однако Бриссо не хотел замечать опасности. Он, конечно, видел взгляды, полные ненависти, устремленные на него, слышал оскорбления, которыми осыпали его вполголоса, но давно привык к этому. Покушение, жертвой которого он чуть было не сделался и от которого его спасла бдительность Мартиньи, уже не внушало ему серьезного беспокойства. Бриссо видел в этом только попытку отомстить ему и льстил себя надеждой, что все кончилось со смертью мексиканца.

Мартиньи не разделял этой уверенности, но считал бесполезным переубеждать Бриссо. Он только удвоил внимание, чтобы предупредить новое покушение, и положился на провидение.

Однажды в воскресенье, когда виконт и Бриссо вышли из магазина, оставив там караульным Педро, ничто не указывало на то, что спокойствие колонии скоро будет нарушено. Однако, против обыкновения, по окончании службы в церкви улицы были многолюдны. Люди толпились на перекрестках, что-то с жаром обсуждая. Лица их были серьезны, иногда разговаривавшие украдкой пожимали друг другу руку или обменивались таинственными знаками.

Мартиньи и Бриссо направились к таверне, где обыкновенно собирались торговцы. Это была обширная палатка, заставленная деревянными скамейками и грубо сколоченными столами. Посетителей собралось много, но разговоры велись не шумно, как обычно, а шепотом. Мартиньи заметил несколько подозрительных типов, вертевшихся в проходе между столами.

Некоторые посетители издали кланялись Бриссо, но никто к ним не подошел, и они казались предметом любопытства и подозрения для большей части посетителей таверны.

Бриссо усадил виконта за отдельный стол и велел подать кусок холодной говядины и пиво. Он, видимо, чувствовал какое-то беспокойство, потому что едва дотрагивался до еды, в то время как Мартиньи уплетал за двоих. Однако виконт украдкой наблюдал, что происходило вокруг них, и не было человека, которого он не рассмотрел бы с особенным вниманием.

На другом конце палатки, сквозь густой дым от трубок и сигар он заметил группу из четырех человек, поношенное платье и злобные физиономии которых сразу бросались в глаза на фоне более или менее приличной публики. Они пили виски и беседовали так тихо, что нельзя было даже угадать, на каком языке они говорят.

Мартиньи показалось, что один из этих людей был в числе мексиканцев, которых он встретил по приезде на прииски. Однако он решил, что ошибся, когда заметил, что сам является предметом внимания незнакомцев.

Пошептавшись еще некоторое время, они встали и направились к выходу. Проходя мимо Мартиньи, один из них посмотрел на него и сказал по-испански своему товарищу:

– Да, да, это он, я его узнал. Это человек с алмазом.

Виконт вздрогнул. Откуда этим людям известно об алмазе? Он встал, намереваясь догнать незнакомцев, но они уже затерялись в толпе, теснившейся у входа в таверну.

Мартиньи снова опустился на скамейку и терпеливо ждал, пока Бриссо закончит свой завтрак. Когда тот, допив пиво, закурил сигару, он сказал вполголоса:

– Может быть, уйдем отсюда? Мне надо с вами поговорить.

Заплатив по счету, они вышли из таверны и некоторое время шли молча.

– Мсье Бриссо, – произнес наконец виконт, – не говорили ли вы кому-нибудь об алмазе, который был у меня?

– Почему вы спрашиваете, Мартиньи?

– Потому, что я сейчас слышал, как эти типы упомянули о нем. А я не поверял своей тайны никому, кроме вас.

Бриссо смутился.

– Я действительно припоминаю, что как-то раз, когда приказчики злословили о вас, я сказал им, что вы имеете алмаз большой цены, и когда-нибудь, возможно, станете моим компаньоном или преемником.

Виконт нахмурился.

– Итак, ваши приказчики, в том числе и Фернанд, знают об алмазе...

Бриссо кивнул.

– Вы совершили большую неосторожность и, без сомнения, она принесет свои плоды, – продолжал Мартиньи. – Я думал, что должен заботиться только о вашей безопасности, а теперь выходит, что пора подумать и о своей.

– Что вы говорите, Мартиньи? Моя неосмотрительность подвергла вас опасности?

Виконт пожал плечами.

– Неужели вы не знаете, Бриссо, что из тридцати тысяч здешних золотоискателей по крайней мере треть из них осталась без гроша, а половина из этих десяти тысяч несчастных способна убить человека за один доллар!

– Вы правы, мне следовало быть осторожнее. – Бриссо помолчал, что-то прикидывая в уме. – Последуйте моему совету, Мартиньи, который я давал вам не раз: положите алмаз в банк.

– Разве это помешает каким-нибудь негодяям убить меня, чтобы захватить сокровище, которое, как они предполагают, находится при мне? Но успокойтесь, дорогой Бриссо, мой алмаз в верных руках, и тот, кто нападет на меня, получит пулю в живот.

– Тот, кому вы поручили подобный залог, достоин ли вашего доверия, Мартиньи?

– Если бы вы знали имя этой особы, – ответил виконт, – вы, без сомнения, разделили бы мою уверенность. Но выслушайте меня, – прибавил он, понизив голос. – Если меня убьют, вы найдете в моих вещах расписку, которая объяснит вам все... Эту расписку вы отдадите той особе, которая ее подписала, и скажете ей...

– О чем вы говорите, Мартиньи? – испуганно прошептал Бриссо.

– Вы скажете ей, что я делаю ее своей наследницей, – продолжал виконт, – что я прошу ее иногда вспоминать о бедном искателе приключений... Но к черту все это! Я не умру так скоро, и тот, кто посягнет на мою жизнь, узнает, что я так легко не сдаюсь... Знаете ли вы, Бриссо, что сегодня или завтра, уж никак не позже, здесь произойдут важные события?

Торговец вздрогнул.

– Это только ваши предположения, виконт! – возразил он, пытаясь скрыть беспокойство. – Сегодня или завтра! А я вам говорю, что это может случиться не раньше чем через месяц или два... Да, месяц... Мне нужен один месяц!

– И тогда пусть грабят, жгут, убивают, – вы не будете видеть в этом большого вреда, не так ли? Вот каковы люди! К несчастью, я вынужден на этот раз разрушить вашу мечту. Катастрофа разразится в ближайшие два дня, может быть, уже сегодня. Посмотрите-ка!

Он остановился и показал рукой на перекресток, где собралась большая толпа золотоискателей.

Многие из них были вооружены. Люди оживленно жестикулировали, из толпы раздавались крики. Здесь были и китайцы, и негры, англичане, немцы, испанцы, французы. Самые бойкие из ораторов поднимались на тумбы или становились на плечи своих товарищей. Но так как для того, чтобы быть понятым, оратору надо было говорить на стольких языках, сколько было здесь различных наций, то большинство в толпе оставались безразличными к этому потоку красноречия. Однако нечто общее объединяло этих людей и читалось на их лицах: гнев, ненависть и жажда мести. Бриссо все еще не хотел верить.

– Может быть, речь идет только о том, чтобы послать к шерифу просьбу о понижении цен, – сказал он.

– Вы так думаете? Ну, что же, время покажет, кто из нас прав. Держитесь около меня.

Он надвинул шляпу на глаза и принялся пробиваться через толпу.

Скоро они достигли того места, где разглагольствовал один из ораторов, и так как на этот раз он изъяснялся по-английски, то можно было понять, что его призывы направлены против торговцев, «этой язвы приисков, этих пиявок, жаждущих крови». Различными доводами доказывая, что терпение золотоискателей иссякло, оратор заключил, что они должны отомстить за себя, и чем скорее, тем лучше.

Мартиньи и Бриссо, не выказывая ни одобрения, ни осуждения, слушали эту речь, в то время как окружавшие бросали на них враждебные взгляды и сердито толкали локтями.

– Да, это Бриссо из большого магазина, самый жестокий, самый жадный из всех торговцев, – услышал Мартиньи чей-то голос. – Он притесняет золотоискателей, он позволит несчастному умереть с голода, но не уступит и шиллинга. У него миллионы лежат в банке! Но зачем он пришел сюда? Шпионить, а потом донести на нас констеблю?

– Линчевать его, – раздался крик. – Этот мошенник заслуживает смерти!

Виконт взял Бриссо под руку.

– Убедились, – резко спросил он. – А теперь пойдем отсюда.

Мартиньи увлек его к соседней улице. Крики, раздававшиеся в толпе, заставляли опасаться погони. К счастью, на перекрестке появился констебль с отрядом солдат, и шум немного утих.

Через несколько минут Бриссо и Мартиньи добрались до магазина. Войдя, торговец поспешил запереть дверь на ключ.

Мулат, которому было поручено караулить магазин, поднялся с тюфяка, протирая глаза.

– Педро, – поспешно сказал ему виконт, – ты, без сомнения, знаешь, где можно найти приказчиков? Том, верно, пьянствует, Мартин играет в карты, Лендольф, скорее всего, у этого старого немца, у которого такая хорошенькая дочь, а Фернанд... Не знаю, где можно его найти!.. Как бы то ни было, предупреди этих джентльменов, чтобы они поскорее возвращались сюда, да и не медли.

Мулат взял шляпу, трость и вышел из магазина.

– Мартиньи, неужели правда, что на нас сегодня нападут? – взволнованно спросил Бриссо.

– Право, я не знаю. Во всяком случае, приготовимся защищаться... Я послал Педро за нашими молодыми людьми, но, сказать по правде, нам следует более полагаться на себя, чем на них.

– Я всех их спас от нищеты, – сказал Бриссо, – и было бы очень неблагодарно с их стороны, если бы они покинули меня в минуту опасности. С ними, я надеюсь, мы будем в состоянии дать отпор взбунтовавшимся золотоискателям.

– Без сомнения, без сомнения, – пробормотал Мартиньи, заряжая свое ружье. – Однако нам надо остерегаться измены.

– Измены? Что вы хотите сказать, мой друг? Разве кто-нибудь из наших приказчиков вздумал нам изменить?

– Излишняя осторожность не повредит... Я буду наблюдать.

– Но разве не разделят они нашу участь, какова бы она ни была? Разве они будут иметь более возможности, чем мы, спастись, если на нас нападут?

Виконт улыбнулся.

– Если на нас нападут этой ночью, – сказал он, – если всякое сопротивление сделается невозможным, то как вы думаете, каким образом мы сможем выбраться, мсье Бриссо?

– Только через дверь, – ответил тот. – Или проломим себе дорогу топорами через стену.

– Не будет никакой необходимости употреблять это средство. Подите-ка сюда...

Мартиньи повел Бриссо в дальний конец магазина. Там, отодвинув несколько ящиков и тюков, оказавшихся на удивление легкими, он указал на маленькую дверь. Она висела на кожаных петлях и была так искусно сделана, что почти сливалась со стеной.

Бриссо остолбенел.

– Что вы скажете об этом? – спросил Мартиньи. – Вы знали об этом выходе?

– Ничего не понимаю... При мне строили этот сарай, но я и не подозревал о существовании тайной двери.

– Немного нужно времени и труда, чтобы сделать подобное отверстие в стене, для этого достаточно пилы и куска кожи. Без сомнения, работы велись изнутри. Следовательно, и враг должен быть здесь, в магазине. Притом дверь, как вы видите, можно открыть только убрав тюки и ящики.

– Вы правы, Мартиньи. Но, стало быть, дверь была сделана с целью обокрасть меня?

– Возможно. А может быть, цель состояла в том, чтобы позволить кому-нибудь из ваших приказчиков выходить ночью, пока вы спите.

– Если бы только это... Как же вы обнаружили эту дверь?

– Очень просто. Около недели назад, в полночь, я услышал, что в нескольких шагах от меня передвигают ящики и тюки. Время от времени эти звуки прекращались, а потом опять кто-то начинал осторожно передвигать тюки. Я не решился поднять тревогу и лишь прислушивался. Вдруг порыв свежего воздуха дунул мне в лицо, я увидел светлый проем в стене. Какая-то фигура проскользнула в это отверстие, и дверь тихо затворилась. Я встал и несмотря на потемки, нашел дверь, открыл ее и очутился позади магазина. Первым моим желанием было узнать, кто из ваших приказчиков покинул магазин. Я приметил вдали тень человека, крадущегося вдоль стены, и хотя не мог различить его лица, был уверен, что это он вышел из магазина за несколько минут перед тем. Поэтому я двинулся за ним следом, совсем забыв, что в спешке забыл обуться. Впрочем, неизвестный был так любезен, что не пошел далеко. Около одного из тех грязных кабаков, которые через один встречаются на Лондонской улице и, несмотря на предписания полиции, остаются открытыми всю ночь, наш таинственный заговорщик свистнул два раза. Из кабака вышел его сообщник, и они начали разговаривать шепотом. Мне очень хотелось услышать, о чем они беседуют, но для этого надо было пересечь площадь, освещенную луной. К тому же, пока я размышлял, придумывая способ приблизиться к заговорщикам, не возбуждая их подозрений, человек из кабака взял приказчика за руку и почти насильно потащил в кабак. После минутного ожидания, видя, что они не возвращаются, и рассудив, что ничего более не узнаю, я вернулся в магазин.

– И вы не могли узнать ни того, ни другого? – спросил Бриссо.

– Человек, вышедший из кабака, похож на одного из тех мексиканцев, с которым я разговаривал в день приезда на прииски. Он, без сомнения, принадлежит к шайке Гуцмана, начальника того пая. Может быть, это был сам Гуцман, которого полиция безуспешно пыталась найти после происшествия с пороховым бочонком, но я не могу этого утверждать. Зато мне удалось узнать, что приказчиком, воспользовавшимся потайной дверью, был Фернанд. Он вернулся незадолго до рассвета, и я сумел его рассмотреть.

– Вы не говорили с Фернандом о его ночной вылазке?

– Поскольку у меня был план проследить за ним следующей ночью и узнать причину его таинственных отлучек, я боялся спугнуть его неосторожным словом. Но Фернанд или догадался о моих подозрениях, или не имеет причин встречаться со своим сообщником, потому что я напрасно стерегу его каждую ночь. Он храпит до самого утра, между тем как я лишен сна вот уже на протяжении недели.

Бриссо долго молчал.

– Итак, Мартиньи, – сказал он наконец с унынием, – вы думаете, что Фернанд изменник?

– Право, у меня есть причины так считать. Этот человек ненавидит вас. Его пожирает гордыня. Фернанд не может смириться с тем, что вы имеете над ним власть. Завидует вашему богатству. Он и меня ненавидит. Разве вы не замечали его свирепых взглядов?

– Но ведь вы и раньше его подозревали, разве не так?

– Да, однако мои подозрения основывались тогда всего лишь на предположениях. Я узнал, что Фернанд трус, и ни за что на свете не согласился бы остаться запертым в магазине, если бы догадывался, какой опасности мы подвергались. Я думаю, что он уже тогда поддерживал тайные сношения с нашими врагами. После истории с бочонком страх за собственную шкуру, ненависть к вам и ко мне, желание мести, может быть, надежда получить свою долю после ограбления магазина или завладеть моим алмазом, который, без сомнения, Фернанд постарался бы у меня украсть, заставили его вступить в сговор со злодеями. Поверьте моему чутью, мсье Бриссо, я не ошибаюсь и хорошо изучил этого испанца.

Бриссо не мог не согласиться с доводами виконта.

– Если это так, Мартиньи, – сказал он после некоторого размышления, – Фернанда надо обезвредить. Когда он вернется, мы его схватим...

– А зачем? К тому же, кроме подозрений, мы не располагаем фактами, свидетельствующими о его предательстве. Нет, я не вижу надобности прибегать к подобным мерам. Я буду продолжать наблюдение за Фернандом и если он действительно окажется предателем, клянусь, одним выстрелом я прострелю его голову!

– Убивать! Опять убивать! – прошептал Бриссо.

– Или убивать, или быть убитым, дорогой мой Бриссо, – возразил виконт. – И этот выбор должен сделать вас философом.

– По крайней мере, Мартиньи, давайте поскорее заколотим эту тайную дверь.

– Не вижу в этом необходимости; наоборот, лучше подкатить две тяжелые бочки, чтобы ее нельзя было легко открыть. А впрочем, можно оставить все как есть. Не исключено, что этот выход нам самим скоро понадобится.

– Ах, я уже ничего не знаю! Ради Бога, Мартиньи, посоветуйте мне что-нибудь, думайте за меня, потому что у меня голова идет кругом. Что же делать? Может быть, попросить полисменов для охраны?

– Вы их не получите. Без сомнения, начальство завалено подобными просьбами, ведь угрожают не вам одним. Притом комиссар, осторожность которого известна всем, предпочтет направить своих людей на охрану банка до прибытия подкрепления из Мельбурна.

– Это подкрепление прибудет слишком поздно!

– Ну-ну, мужайтесь, Бриссо! У нас есть здесь оружие, нас будет семь человек – достаточно, чтобы отразить нападение. Я беру на себя подстегнуть мужество наших трусов и нейтрализовать изменников. Не все еще потеряно, черт побери! Будем помогать друг другу, а небо поможет нам.

И он начал перебирать ружья, которых в магазине было множество, с тем, чтобы вооружить приказчиков, потом приготовил заряды и подкатил огромные бочки к потайной двери.

Бриссо молча помогал ему. Когда все эти приготовления были окончены, они сели на лавку, чтобы передохнуть.

Бриссо печально произнес:

– Когда я думаю о вероятных последствиях катастрофы, мужество оставляет меня. Не то, чтобы я боялся собственной смерти, нет. Но что станется с моей семьей? Вы считаете меня богатым, друг мой, а я не так уж и богат. Если этот магазин будет разграблен, я разорюсь. В магазине, который я купил в Дарлинге, дела шли дурно, и потому я использовал весь мой кредит, все мои средства, чтобы открыть торговлю на приисках. Я и теперь еще должен довольно многим мельбурнским торговцам и банкирам. Поэтому если вследствие грабежа или пожара мои товары пропадут, капитала, положенного мной в банк, будет недостаточно для расплаты с кредиторами.

Услышав об этом, Мартиньи не мог удержаться от восклицания, в котором было столько же обманутого ожидания, сколько и удивления.

– Как и другие, Мартиньи, вы считаете меня жадным, жестоким, – продолжал с волнением Бриссо. – Видя, что я отказываю в кредите покупателям, постоянно поднимаю цену на товары, скряжничаю в жалованье моим приказчикам, вы сочли меня человеком бездушным, заключили, что я думаю только о прибыли. Вы ошиблись, как ошибаются все. Я не зол, не скуп, у меня сердце обливается кровью, когда я следую так строго жесткому правилу, которое я предписал для себя. А причина всему – моя любовь к жене и дочери.

– Кто осмелится порицать такое естественное чувство?

– Я не хочу вспоминать о горестном прошлом. Достаточно вам будет знать, что я должен загладить вину перед этими дорогими мне существами, и самое мое горячее желание – сделать их счастливыми. Они страдают в этой дикой стране, и я хочу поскорее обеспечить им жизнь и положение более достойное. Вот для чего я хотел обогатиться во что бы то ни стало, вот почему обрек себя на жизнь, полную лишений, и в конце концов вызвал ненависть золотоискателей. И теперь мне грозит опасность лишиться всего!

Виконт выслушал эти признания с искренним участием.

– Мне тоже показалось, мсье Бриссо, что вашей супруге не очень нравится жить в Дарлинге, и я понимаю ваше желание увезти ее оттуда, – сказал он. – Но я слышал, что мадемуазель Клара выходит замуж за мсье Денисона, дарлингского судью? В таком случае вам придется расстаться с ней.

– Не скрою, мы с женой были бы рады этому браку. Однако, судя по последним письмам жены, с некоторых пор Клара охладела к Ричарду Денисону. Она не ответила на его предложение, попросив отсрочки, но жена полагает, что она ему откажет.

– С некоторых пор? – с интересом переспросил Мартиньи. – И как давно мадемуазель Клара изменила свое отношение к судье?

– Право не знаю, – рассеянно ответил Бриссо. – Кажется, вскоре после вашего отъезда из Дарлинга.

– Не думаете ли вы, – от волнения у виконта дрожал голос, – что я могу быть...

Он не договорил, оробев от взгляда, брошенного на него Бриссо.

– Какая самонадеянность! – воскликнул торговец. – Вы мне сказали, что всего несколько часов пробыли в Дарлинге...

– А если за эти несколько часов, – возразил Мартиньи, осмелев, – я влюбился в мадемуазель Клару? Если в этот краткий промежуток времени выражением лица, взглядами, может быть, словом, я дал понять ей о глубоком и серьезном чувстве, овладевшем мною? Мсье Бриссо, я люблю вашу дочь, в этом и заключается причина моей преданности вам.

Бриссо резко встал.

– Я вовсе не ожидал... – начал он надменно, и тут же прибавил: – Ну, нет, я буду откровенен с вами, Мартиньи. Ваше признание меня не удивляет. Оно действительно объясняет вашу преданность мне, преданность, которая при других обстоятельствах могла бы показаться подозрительной. Вы спасли жизнь мне и моим приказчикам во время недавнего покушения, и с той минуты вы не переставали оказывать мне услуги всякого рода. Ваша проницательность, ваш необыкновенный ум, ваша энергия составляют мою главную силу, мою единственную надежду. Поэтому я, помимо уважения, испытываю к вам искреннюю привязанность. Почему не признаться вам, Мартиньи... – Бриссо взял виконта за руку. – Если бы мы могли забыть оба о своем прошлом, если бы чужая воля не противилась вашим желаниям, никому на свете не вверил бы я так охотно, как вам, счастье своей дочери.

– Благодарю за доброе слово, мсье Бриссо. Итак, вы не запрещаете мне надеяться?

– Не спешите, виконт. Слишком много происшествий могут воспрепятствовать осуществлению ваших желаний, так что я не смею поощрять их. Продолжайте помогать мне с тем же усердием, как и прежде, а после, в более спокойное время, мы вернемся к этому разговору.

– Мсье Бриссо, – растроганно произнес Мартиньи, крепко пожимая руку торговцу, – я не могу просить вас о большем, по крайней мере теперь. Уверенность в вашем расположении ко мне придает мне силы и, возможно, я заслужу награду, к которой стремлюсь... Впрочем, – продолжал он с таинственным видом – ничто не могло бы поколебать мою преданность вам, потому что уже давно, хотя вы этого не подозреваете, интересы у нас общие.

– Что вы этим хотите сказать? – удивился Бриссо.

Виконт не успел ответить, так как в магазин постучали. Бриссо схватился за ружье, а Мартиньи направился к двери. Взглянув в щель ставня, он увидел Педро и четырех других приказчиков. Удостоверившись, что они были одни, он открыл дверь и сказал вполголоса:

– Проходите скорее.

Не было необходимости повторять им это приглашение, и как только они вошли, Мартиньи поспешил снова запереть дверь.

Приказчики казались очень испуганными, потому что слышали угрозы золотоискателей в адрес торговцев и их хозяина в особенности. По их мнению, нападения на магазин ждать осталось недолго. Золотоискатели были вооружены, а спиртное, которым они накачивались с утра, еще больше распаляло их. Приказчики слышали, как они грозились сжечь лавки и убить торговцев.

Только трусливый Фернанд, казалось, не унывал.

– Придется защищаться, – говорил он, схватив одно из ружей, приготовленных Мартиньи. – Хотя не на нас, простых приказчиков, сердятся золотоискатели. Но если хотят напасть на нашего любезного хозяина – это все равно как если бы хотели напасть на нас. Он такой добрый, такой великодушный! Мы все равно что его дети!

Однако эти слова не произвели особого впечатления на его товарищей.

– Если мы будем сопротивляться, – сказал один из них, – нас всех убьют.

– Да и что мы можем сделать против тысячи человек? – вздохнул обреченно другой.

– Вы трусы, – воскликнул Фернанд. – Неблагодарно было бы не защитить хозяина, хлеб которого мы ели. Даже если мне придется сражаться одному возле мсье Бриссо и мсье де Мартиньи, я их не оставлю.

И он с преувеличенным усердием принялся заряжать свое ружье.

Бриссо взглянул на виконта.

– Ну, что вы думаете?.. – спросил он шепотом.

– Гм?.. Слишком много усердия... Будем наблюдать за ним.

 

XII

КАТАСТРОФА

Мартиньи раздал приказчикам ружья и пистолеты, назначив каждому свой пост на случай нападения. Однако видно было, что они трусят. Не стесняясь, Бриссо, они то и дело повторяли, что это сопротивление кончится только тем, что их всех убьют.

– Что за нужда? – возражал Фернанд. – Мы не можем малодушно оставить хозяина. Да, опасность велика, и, по всей вероятности, мы погибнем. Но мы умрем как люди храбрые, защищая своего хозяина. Да здравствует мсье Бриссо!

Разумеется, эти слова не встретили поддержки у приказчиков. Однако Фернанд продолжал суетиться и предлагал самые нелепые планы для зашиты магазина. Мартиньи нашел лучший способ взбодрить будущих воинов: он накормил их хорошим обедом и угостил коньяком.

Остаток дня прошел без происшествий. Время от времени мимо магазина проходили многочисленные группы золотоискателей и слышались крики, но этим все и ограничивалось.

В магазине тем временем стало совершенно темно, и защитники могли узнавать друг друга только по голосу. Фернанд предложил зажечь свечу, однако Мартиньи решительно этому воспротивился, заявив, что за ними могут наблюдать через щели. Но на самом же деле он опасался, что Фернанд таким образом намеревается подать знак своим сообщникам.

Ближе к полуночи виконт начал было уже сомневаться в своих предположениях, как вдруг на улице раздались неистовые крики, за которыми последовали ружейные выстрелы.

– Начинается! – тихо сказал Мартиньи.

– Не находите ли вы, что эта суматоха происходит на другом конце города? – с волнением спросил Бриссо. – Если золотоискатели вздумали решиться на что-нибудь, то они не отважатся напасть на наш квартал. Ведь поблизости находятся солдаты.

– Не будем полагаться на это, – возразил виконт. – Что тут происходит? – прибавил он, прислушиваясь.

Выстрелы раздались с другой стороны.

– Стреляют сразу в нескольких местах, – продолжал виконт. – Что это может означать?

– Давайте откроем дверь и посмотрим, что происходит, – предложил один из приказчиков, – а при опасности вернемся.

– Да-да, выйдем! – поддержали его другие.

Они бросились открывать дверь, возможно, намереваясь убежать, но Бриссо остановил их.

– Никто не должен трогаться с места! – крикнул он и обратился к Мартиньи: – Я тоже считаю, что было бы полезно узнать, что там происходит.

– Подождите... Я, кажется, придумал, как это сделать, – сказал виконт.

На крыше магазина была надстройка, нечто вроде стеклянного купола, пропускавшего свет внутрь. Мартиньи поставил на прилавок самую большую лестницу, какая только нашлась в магазине, и с удовольствием констатировал, что она как раз достает до надстройки. Прошептав что-то Бриссо, Мартиньи проворно вскарабкался по лестнице и с высоты этой импровизированной обсерватории мог осмотреть часть города.

Зрелище было зловещим. На фоне темного неба постройки выглядели бесформенными черными массами. Во всем городе горело всего три или четыре фонаря. Обширное пространство равнины было погружено во мрак. Лишь кое-где в окнах Мартиньи различил слабый отсвет свечей. В тех местах города, откуда раздавались крики и ружейные выстрелы, красное пламя, увеличивавшееся с каждой минутой, освещало горизонт.

До Мартиньи донесся голос Бриссо, в котором слышалось нетерпение.

– Ну, что вы видите?

Виконт вместо ответа спустился в магазин.

– Смотрите сами, – глухо сказал он.

Бриссо поднялся по лестнице, когда через несколько минут он спустился, голос его дрожал.

– Пожар в немецком квартале и на Мельбурнской улице, – прошептал он. – Однако при отсутствии ветра его легко будет потушить. Опасность еще далека от нас.

– Слышали вы какой-нибудь шум около магазина?

– Нет. В этой части города спокойно.

– Тем хуже.

– Что вы говорите? Почему?

– Я говорю, что это спокойствие мне кажется подозрительным. Я полагал бы... – Мартиньи оборвал фразу на полуслове. – Черт побери, что они там делают? – закричал он.

Пока Мартиньи и Бриссо смотрели, что происходит в городе, приказчики с живостью о чем-то шептались. Потом раздался звук, похожий на звон разбившегося сосуда, и какая-то жидкость полилась на пол.

– Это я, – раздался голос Фернанда. – Боюсь, я что-то разбил. Вы запретили зажигать свет, и я ткнул ружьем... не знаю во что.

– Сейчас посмотрим, – пробурчал Мартиньи, чиркая спичкой.

Он подошел, а за ним Бриссо, к тому месту, где был испанец. В этой части магазина вдоль стены стояли на полках большие глиняные сосуды с маслом и эссенциями. Оказалось, что Фернанд попал ружьем в два таких сосуда и разбил их. Жидкость текла по товарам, лежавшим внизу, и крупными каплями падала на пол.

– Вы заплатите за убыток, – сердито сказал Бриссо. – Что вы искали здесь?

– Боже мой, хозяин, – ответил Фернанд в замешательстве, – я просто поскользнулся и из предосторожности приподнял ружье. Дуло наткнулось на эти проклятые сосуды и...

– Мы поправим завтра эту беду, – перебил его Мартиньи. – Пожалуйста, мсье Бриссо, посмотрите, что происходит в городе.

Бриссо поспешил к лестнице. Виконт, задув свечу, схватил Фернанда за руку и сжал ее, как в тисках.

– Итак, – прошептал он, наклонившись к его уху, – с той стороны начнется пожар? Конечно, товары будут гореть лучше, когда пропитаются маслом, не так ли?

Испанец тщетно старался высвободиться.

– Я вас не понимаю... Выпустите меня... Вы сломаете мне руку!

– Предупреждаю: я убью тебя как собаку, если увижу новое доказательство измены!

Он отпустил руку приказчика и вернулся к Бриссо, который поспешно спускался с лестницы.

– Начался новый пожар, – сказал торговец, – и мне показалось, что около магазина копошатся какие-то люди.

– Черт побери! – прошептал Мартиньи.

И он полез на крышу.

Бриссо сказал правду: начался еще один пожар, сильнее и ближе других. В его отсвете Мартиньи заметил людей, окружавших магазин. Некоторые из них, неся на руках какие-то большие тюки, направлялись в переулок. Из стеклянного купола виконт не мог видеть, что там происходило, и терялся в догадках.

Снизу его окликнул Бриссо, прося спуститься.

– Слышите? – спросил он.

За стеной со стороны переулка слышались какие-то странные звуки, напоминавшие шуршание веток. Мартиньи вздрогнул, поняв, что означают эти звуки: магазин собирались поджечь. Но он не успел поделиться своими опасениями с Бриссо, потому что снаружи раздался свист, и неизвестные поджигатели остановились, как бы ожидая ответа на свой сигнал.

Мартиньи схватил Фернанда за ворот, приставил револьвер к его груди и сказал ему на ухо:

– Только тронься с места, и будешь мертв.

– Я... я не имею ни малейшей охоты, – ответил тот, дрожа.

Сообщник испанца снова свистнул. Виконт почувствовал, как напрягся в его руках Фернанд.

– Они убежали или спят, – послышался голос в переулке. – Надо кончать.

Мартиньи не удивился, услышав испанскую речь.

– Подожди, – возразил другой. – Они там, я в этом уверен. Кроме того, мне хотелось бы сказать им два слова, прежде чем мы их прикончим. Притом они должны нас впустить.

– Дьявол! Мы не можем терять времени: нас могут увидеть полисмены. Не будем ждать никого – это вернее.

Сквозь щели в стене сверкнуло пламя.

Сомнений не было: магазин окружен людьми, замышлявшими грабеж, а может быть, и убийство. Мартиньи больше не колебался. Оттолкнув Фернанда, он схватил ружье и выстрелил в стену, за которой находились злоумышленники.

Но выстрел не достиг цели, о чем свидетельствовал громкий хохот за стеной. Видимо, пули попали в тюк с товарами.

– Я же вам говорил, что они там! – закричал голос, уже знакомый виконту. – За работу же! На этот раз мы им отплатим!

Около магазина слышались шаги, какая-то возня. Судя по дыму, начавшему проникать в магазин, и по треску пламени, огонь разгорался.

Потом кто-то попытался открыть дверь. Попытка не удалась, и тогда злоумышленник принялся работать топором. Нечего было сомневаться, что эта ненадежная преграда скоро разлетится вдребезги.

– Все сюда! – закричал Мартиньи. – Стреляйте в дверь!

Последовал нестройный залп, по-видимому, не причинивший вреда находившимся снаружи, потому что топор продолжал рубить доски, уже начинавшие трескаться, зато пуля одного из стрелявших – или от неловкости, или от страха – пролетела мимо щеки Мартиньи, но в горячке он не заметил этого.

– Проворнее заряжайте ружья! – командовал виконт. – А мы, Бриссо, выстрелим из наших револьверов.

Но если ружья большого калибра не могли поразить нападавших, то что можно было ожидать от револьверных пуль? А между тем от двери летели щепки, и сквозь дырки в досках можно было различить силуэты неприятелей.

– Теперь ваша очередь, молодые люди! – закричал Мартиньи. – Цельтесь в этих негодяев!

К его величайшему удивлению, выстрелов не последовало. Он поспешно обернулся – приказчиков не было.

– Фернанд! Педро! Лендольф! – позвал Мартиньи. – Где вы?

– Неужели подлецы бросили нас? – воскликнул Бриссо.

– Черт побери, вы правы! Я забыл про потайную дверь. Фернанд без сомнения, показал им ее. Надо их удержать. Они наверняка еще не успели выйти.

В самом деле, там, где находилась потайная дверь, слышались торопливые шаги и шорох.

Мартиньи и Бриссо, натыкаясь впотьмах на мебель и тюки, поспешили туда. К счастью, в отсвете пожара, пробиравшегося сквозь тонкую перегородку, они увидели приказчиков, суетившихся около потайной двери, уже открытой. Мартиньи бросился к ним.

– Фернанд! Проклятый предатель! – закричал он. – Ты дорого заплатишь за измену! Клянусь, я...

Он не закончил: несколько человек, которых он принял за приказчиков, бросились на него, между тем как другие схватили Бриссо. Через минуту они лежали связанные с кляпом во рту. Все произошло так неожиданно, что Мартиньи не успел даже подумать о сопротивлении.

Один из негодяев, стоявший рядом с виконтом, спросил по-испански:

– Это человек с алмазом?

– Да, – ответил голос, походивший на голос Фернанда.

– А второй – хозяин магазина, этот торговец с жестоким сердцем, который так нас притеснял и недавно убил нашего бедного Альвареса?

– Это он, сеньор Гуцман, – отвечал тот же голос. – Вы не можете ненавидеть его так, как ненавижу его я... его и другого, француза, у которого есть дорогой алмаз.

– Ну, так сделаем же то, о чем мы договорились, – продолжал тот, кого называли Гуцманом и который был главарем шайки.

Мартиньи почувствовал, что его обыскивают. В один миг его оружие, бумаги, деньги сделались добычей грабителей. Он сопротивлялся и испускал невнятные крики, призывая на помощь Бриссо, но тот и сам находился в опасности, потому что, сумев освободиться от кляпа, прохрипел:

– Помогите!.. Помогите!

Виконт не мог даже повернуться, чтобы посмотреть, в чем дело. Он слышал судорожные хрипы, а потом голос торговца вдруг замолк, как будто ему стиснули горло.

Тем временем огонь добрался до товаров, облитых маслом по милости мнимой неловкости Фернанда. Дым сделался такой едкий и густой, что с трудом можно было дышать.

– Поскорее! – услышал Мартиньи. – Огонь добрался до прилавков, а бочонок с порохом еще находится здесь.

– С хозяином кончено, – сказал Фернанд позади Мартиньи, – мы применили к нему закон Линча. Он так любил свои товары, что сгорит с ними вместе. А вы кончили ваше дело?

– Мы не нашли ничего. Наверное, нас обманули.

– Невозможно! – возразил Фернанд. – Алмаз находится при нем, я в этом уверен!

Мартиньи почувствовал, что его рот освободили от кляпа, но тотчас длинный нож был приставлен к его сердцу и его спросили на дурном английском:

– Где твой алмаз?

Мартиньи, почти задохнувшийся, не мог говорить. Несколько раз глубоко вздохнув, он спросил:

– Чего вы хотите от меня?

– Что ты сделал со своим алмазом? Ну, говори!

Виконт тянул время.

– С моим алмазом?

– Где он? Говори, или я распорю тебе брюхо, чтобы посмотреть, не проглотил ли ты его.

– Это была бы пища нездоровая, – возразил Мартиньи.

– Где он? – с угрозой в голосе повторил злодей.

– У черта! Куда вы, рано или поздно, отправитесь сами.

Спрашивавший зарычал от ярости.

– Скорее! Скорее! – раздались на улице испуганные голоса. – Полисмены, маори*[Коренное население Новой Зеландии. – Прим. ред.] и черная стража идут сюда! Маори на приисках очень боялись из-за их свирепости, так же как и черную стражу, которая состояла из австралийцев.

– Торопитесь, сеньоры! – закричал Фернанд. – Огонь подбирается к бочонку с порохом!

Большинство ворвавшихся в магазин поспешили к потайной двери. Только двое остались возле Мартиньи, главарь шайки и Фернанд.

– Ну, – произнес первый глухим голосом, напирая кинжалом на грудь виконта, – скажешь ли ты, наконец, что ты сделал с алмазом?

– Как, вы не нашли его в моих карманах? Дайте-ка я сам посмотрю...

Фернанд чиркнул ножом, освобождая руки виконта от веревок. Он приподнялся и сделал вид, будто ищет в своей изорванной одежде вещь, которой так жадно от него добивались, но на самом деле ему хотелось видеть лица своих врагов.

– Скорее! Скорее! – торопил его мексиканец.

– Торопитесь, – повторил Фернанд, – или мы взлетим на воздух.

Мартиньи вместо того, чтобы отдать им то, чего у него не было, вдруг оттолкнул руку, державшую кинжал, и закричал что было сил:

– Ко мне, полисмены, меня убивают!

Гуцман в ярости бросился на него.

Мартиньи был силен и проворен, но Гуцману все-таки удалось нанести ему удар. В последний момент Мартиньи дернулся, и острый кинжал, коснувшись его шеи, вонзился в плечо. Удар был так силен, что виконт опрокинулся навзничь, обливаясь кровью.

Гуцман, может быть, добил бы его, но Фернанд закричал ему, стоя у потайной двери:

– Подумайте о себе, сеньор! Француз сгорит через несколько минут. Посмотрите, бочонок с порохом вот-вот взорвется!

Гуцман с первого взгляда убедился в справедливости этого предостережения. Убежденный, что виконт не сможет спастись, он поспешил следом за Фернандом.

Мартиньи, серьезно раненный, все же не лишился чувств. Когда Гуцман покинул магазин, он с трудом приподнялся и осмотрелся. Его особенно тревожил Бриссо, обреченный, как и он, на смерть в огне. Сквозь клубы дыма виконт увидел фигуру человека, судорожно дергающего ногами и услыхал глухой стон.

Стараясь не потерять сознания от резкой боли в плече, Мартиньи пополз туда. Его глазам предстала странная картина: негодяи повесили бедного торговца на столбе, поддерживающем крышу магазина.

К счастью, Бриссо был еще жив: злодеи, уверенные в успехе своего предприятия, использовали слишком толстую веревку с намерением продлить его страдания – Бриссо рвался, болтая ногами в нескольких дюймах от земли, испуская невнятные звуки, которые и привлекли внимание Мартиньи. Он пытался руками держаться за столб, но силы его истощались и несчастный уже хрипел. Еще несколько минут, – и всякая помощь была бы для него бесполезна.

Виконт попытался подняться на ноги и достать до той части столба, где была привязана веревка, но боль в плече, нестерпимый жар, удушливый дым не позволили ему это сделать. В отчаянии он хотел позвать на помощь – голос его прервался. Притом никто не осмелился бы войти в магазин, охваченный огнем. До него доносились крики с улицы:

– Порох, порох! Магазин сейчас взлетит на воздух!

Мартиньи посмотрел на Бриссо. Ему показалось, что глаза торговца умоляют о помощи, руки царапали столб, слабые вздохи вырвались из его горла. Как будто он хотел что-то сказать.

– Черт побери! – прошептал Мартиньи. – Мы не можем умереть так глупо! Еще одно усилие... смелее!

Он сумел наконец подняться на ноги и прислонился к столбу, однако отвязать Бриссо не мог: возле не было ни табурета, ни тюка, на который можно было бы влезть, а принести их Мартиньи не хватило бы сил, и тут его осенило.

Среди других товаров в магазине имелся земледельческий инвентарь, в том числе косы. Накануне вечером одну из этих кос он сам поставил у прилавка, чтобы, в случае необходимости, воспользоваться ею как оружием. Она и теперь еще стояла там.

Виконт схватил косу и после нескольких попыток, почти теряя сознание от боли, все-таки сумел перерезать веревку, на которой висел Бриссо. Тот тяжело упал, увлекая за собой своего освободителя.

Отдышавшись, Мартиньи наклонился к Бриссо и снял веревку с его шеи. Он с удовольствием увидел, что Бриссо еще дышит. Дело оставалось за немногим – привести его в чувство.

Но Мартиньи спас Бриссо в ту минуту, когда им обоим угрожала смерть не менее ужасная: огонь добрался до крыши, и она могла в любой момент рухнуть, раскаленный воздух обжигал легкие. Виконт не понимал, каким образом бочонок с порохом, который охватило пламя, все еще не взорвался.

Он попытался поднять Бриссо на руки, и чуть не закричал от боли, перед глазами поплыли красные круги. Тогда Мартиньи опустился на землю и пополз, таща за собой торговца, все еще не пришедшего в себя. Время от времени он останавливался, задыхаясь от дыма, и опять полз, оставляя за собой кровавый след.

Наконец Мартиньи удалось добраться до потайной двери. Он оставался там некоторое время, с наслаждением вдыхая чистый воздух. Теперь предстояло преодолеть еще одно препятствие: проползти через узкое отверстие. Мартиньи, выбиваясь из сил, сделал несколько бесполезных попыток. Рассчитывать на чью-либо помощь не приходилось, опасаясь взрыва, грабители разбежались, вокруг магазина не было ни души.

– Ну, смелее! – приказал себе виконт, делая последнее усилие.

На этот раз ему удалось выбраться из магазина. Перевернувшись на бок, он вытащил Бриссо, который, видимо, начинал приходить в себя и слабо шевелился. Однако надо было спешить, потому что взрыв, застигни он их здесь, положил бы конец всем усилиям виконта.

Мартиньи огляделся. Они находились позади магазина. Он вспомнил, что видел здесь несколько ям, брошенных золотоискателями. Одна из них была вырыта наподобие пещеры; может быть, ее владелец хотел под землей захватить долю своего соседа. Виконт пополз к ней. К несчастью, яма была довольно далеко, и он сомневался, хватит ли у него сил дотащить Бриссо до этого убежища, когда, к его величайшему удивлению, Бриссо вдруг приподнялся.

Так, опираясь друг на друга, они то шли, шатаясь, то ползли, и скоро спустились в яму, свод которой был достаточен, чтобы укрыть обоих.

Едва они спрятались, как раздался страшный взрыв. В пожиравшем его пламени магазин вдруг раскрылся, как кратер вулкана, огромный столб огня устремился в небо, увлекая с собой горящие бревна, тюки с товарами. Небо осветилось, земля задрожала, можно было подумать, что город погибнет в этой катастрофе.

Взрыв разметал огонь. На месте магазина, составлявшего теперь огненную массу, находилась черная яма с еще горящими столбами, грудами земли, от которых поднимался удушливый дым. Множество обломков, поднятых в воздух взрывом, падали на землю с ужасный грохотом, опрокидывая, громя, давя все, что находилось на их пути. Мартиньи и Бриссо оказались погребенными в своем убежище под бревнами, досками, бочками, отброшенными взрывом и продолжавшими гореть над их головой.

 

XIII

ИЗВЕСТИЕ

После поездки на ферму Клару покинуло мрачное расположение духа. Она была ласкова с матерью, не так холодна с Денисоном, спокойна и внимательна с окружавшими ее и почти не расставалась с Рэчел. Девушки проводили вместе целые дни, работая в магазине. Клара даже как будто пристрастилась к увлечению Рэчел и выказывала чрезвычайное любопытство к утконосам, бабочкам и жукам, не уставая расспрашивать мисс Оинз о нравах хламид.

Клара даже сама занималась различными опытами. С этой целью она отыскала в магазине четки из бус. Разломив бусины на галерее, где исчез алмаз, и в саду, она ежедневно, утром и вечером, приходила их пересчитывать.

Прошло несколько дней, и однажды утром Клара не досчиталась двух бусинок, оставленных в саду. В тот же день исчезла одна бусинка с галереи. Клара была вне себя от радости: стало быть, она не ошибалась, приписывая хламидам пропажу алмаза.

С этой минуты не проходило дня, чтобы не была похищена бусинка, и подруги то и дело наведывались в сад, чтобы пересчитать их. Но они ни разу не застали похитителей на месте преступления. Птицы оставались невидимы, и напрасно Клара и Рэчел подстерегали их. Иногда они слышали чириканье на деревьях, что-то шевелилось в листве, но при их приближении хламиды исчезали. Однако подруги не сомневались, что именно они были виновницами исчезновения бусин, и эта уверенность вселяла в Клару надежду.

Занятая своими опытами, девушка почти не прислушивалась к зловещим слухам о том, что происходит на приисках. Впрочем, разговоры о ненависти золотоискателей к торговцам и о возможных беспорядках ходили давно, поэтому в Дарлинге многие не верили, что подобное может произойти.

Но однажды курьер, приехавший с приисков, привез ужасные известия. Говорили, что прииски сгорели, что была перестрелка, что шериф затребовал помощь из Мельбурна, чтобы обуздать возмутившихся золотоискателей. Необыкновенное волнение царило в Дарлинге, у многих жителей которого родственники находились на приисках.

Клара в этот день обнаружила исчезновение еще двух бусинок и радовалась своему открытию, Она находилась в саду, когда услышала, что ее зовет мать.

Мадам Бриссо, рыдая, держала в руке письмо, которое, вероятно, было причиной ее слез. Семирамида казалась не менее огорченной, и ее черные щеки были мокры от слез.

– Боже мой, мама, что случилось? – испуганно спросила Клара. – Уж не получили ли вы неприятных известий от отца?

– Да, – мадам Бриссо обняла дочь, – известия очень неприятные. Ах, милое дитя, наше счастье кончилось... Проклятая страна! Логовище злодеев, грабителей, убийц!

– Ради Бога, мама, – прошептала Клара, побледнев, – скажи мне... отец...

– Его обокрасть, сжечь, зарезать! – закричала Семирамида, с отчаянием ломая руки. – Все ограблено, все погибло! Святая дева защитит нас!

– Возможно ли это? – ужаснулась Клара. – Милый отец...

– Прочти его письмо... У меня нет сил повторить тебе эти ужасные вещи!

– Он пишет, стало быть, он жив? Слава Богу!

– Конечно, он жив. Что это пришло тебе в голову, Клара? Твой отец жив, хотя находился в большой опасности. Но мы разорились!

Клара, не слушая, схватила письмо.

Оно было написано на другой день после пожара. Бриссо рассказывал в нескольких словах своему семейству о том, что произошло. Он не распространялся о подробностях относительно опасностей, которым подвергался, не желая волновать свою жену и дочь. Торговец писал:

«Я был очень близок к смерти самой ужасной, но меня спас виконт де Мартиньи, который сам был опасно ранен, защищая меня. Я никогда не буду в состоянии достойно отблагодарить этого благородного и храброго человека. А я сам не сделаюсь ли предметом презрения и жалости? Плоды моих трудов совершенно погибли, теперь вдвое беднее стали мы, чем в тот день, когда приехали в эту гибельную страну!».

В заключение Бриссо сообщал, что Мартиньи и он находятся в безопасном месте, в лагере, под покровительством полиции, и что, по всей вероятности, мятеж будет уже подавлен, когда они получат это письмо.

Прочитав письмо, Клара без сил опустилась на стул, между тем как ее мать и негритянка продолжали рыдать.

– Понимаешь ли ты, Клара, что все наши прекрасные мечты, по крайней мере, мои, уничтожены? – всхлипывала мадам Бриссо. – Товары, стоившие сто тысяч долларов, погибли в несколько часов! Мы никогда не оправимся от этого несчастья. Мы должны будем остаться в этой гнусной стране, где я сохну, где я старею, где я умру от горя.

Клара бросилась на шею матери и осыпала ее поцелуями.

Неожиданно мадам Бриссо спросила:

– Ну, Клара, что ты теперь думаешь о виконте де Мартиньи? Уже дважды он спас жизнь твоему отцу, несмотря на опасности, которым подвергался. Он вовсе не походит на людей, встречающихся здесь. Предчувствие не обмануло меня, когда я давала ему рекомендательное письмо к Бриссо, мне не придется раскаяться в этом. Виконт – это одна из тех великодушных натур, которых можно встретить только в нашей Франции.

При воспоминании о виконте Клара нахмурилась.

– Подождем делать выводы о нем, – ответила она, потупив глаза, – пока не узнаем, чем мы обязаны нашему соотечественнику. Отец на этот счет чрезвычайно скрытен... Но неужели, – прибавила она другим тоном, – ничто не могло быть спасено? Неужели мы разорились совершенно?

– Совершенно, дочь моя. Товары для магазина на приисках и в Дарлинге взяты в долг у многих торговых домов в Мельбурне. На нашем счету в банке только шестьдесят тысяч долларов, когда нам надо вдвое больше, чтобы расплатиться с кредиторами. Мы могли вскоре сделаться очень богаты, а теперь будем прозябать в нищете!

– Значит, если через месяц, например, нам пришлось бы заплатить десять... двенадцать тысяч долларов, отец не будет в состоянии этого сделать?

– Двенадцать тысяч? А где мы их возьмем? Повторяю тебе: мы должны более ста тысяч долларов, и если потребуют немедленной уплаты, нам предстоит банкротство...

Клара закрыла лицо руками.

– О, какое несчастье! – прошептала она со вздохом.

Несчастная девушка думала о том, что если алмаз не найдется, то она окажется в полной зависимости от виконта де Мартиньи.

Мадам Бриссо хотела что-то сказать, но в этот момент в магазин кто-то вошел. Семирамида побежала навстречу тому, кого она считала покупателем, но остановилась, узнав Ричарда Денисона.

Молодой судья был в дорожном костюме. Через плечо у него висело двуствольное ружье, за пояс была заткнута пара пистолетов. В окно у дверей магазина виднелся старый Уильям, державший за узду лошадь своего господина. Ричард подошел к женщинам и сказал с сочувствием:

– Бог да поможет вам! Я только что узнал о несчастье, постигшем вас, и до отъезда хотел увидеться с вами, чтобы хоть немного утешить.

– Как? Вы уезжаете? – спросила мадам Бриссо.

– Я еду на прииски, чтобы помочь местным властям. Со мной отправляются человек двадцать волонтеров и несколько констеблей. Думаю очень скоро мятеж будет подавлен. Я увижу господина Бриссо и окажу ему все услуги, какие будут зависеть от меня... Не дадите ли вы мне какого-нибудь поручения к нему?

– Я хотела написать, – ответила мадам Бриссо, – но у меня нет ни сил, ни мужества. Скажите моему мужу, что мы убиты, уничтожены этим известием.

– Однако не забудьте, – добавила Клара, – сказать ему, как мы благодарим Бога за то, что он сохранил его жизнь. Что было бы с нами, если бы бедный мой отец умер! К счастью, он жив, и это служит великим для нас утешением, хотя наше разорение должно иметь весьма гибельные последствия.

Денисон подошел к Кларе и сказал ей робко:

– Мисс Бриссо, важность обстоятельств заставляет меня задать вам один вопрос... Скажите, происшествие на приисках не изменит ли вашего решения? Может быть, есть другой человек, успевший получить вашу привязанность и ваше слово! Вы не измените своего намерения.

– Мсье Денисон, – мадам Бриссо улыбнулась сквозь слезы, – неужели вы еще думаете о планах, которые, в особенности теперь, кажется, невозможно привести в исполнение?

– Мисс Клара тоже такого мнения? – спросил Ричард.

– Боже мой, Боже мой! – прошептала девушка. – Бездна, в которую я упала, глубже прежней, и я не имею никакой надежды выбраться из нее.

– Полно, Клара! – прервала ее мадам Бриссо, недовольная словами дочери. – Что значат эти таинственности? Время ли теперь думать о ребячествах, когда на нас свалилось такое несчастье?

– Ребячество? Ах, мама, если бы ты знала...

– Ради Бога, мадам Бриссо, не мучайте мисс Клару из-за меня, – сказал Денисон. – Мы должны уважать ее тайну, Я буду терпеливо ждать, когда она окажет мне доверие... Но, извините, волонтеры, без сомнения, уже ждут меня.

В самом деле, на улице слышался конский топот, и Уильям с нетерпением посматривал на двери магазина.

– Прощайте, мисс Клара, – Денисон грустно улыбнулся. – Знайте, что и вы, и ваша семья может располагать моим состоянием и моей жизнью. А если вам понадобится помощь в мое отсутствие, обратитесь к шерифу, который обещал мне заботиться о вашей безопасности.

Он пожал ей руку, поклонился мадам Бриссо.

– Позвольте мне надеяться, мисс Бриссо, что, вернувшись, – а это будет скоро, без сомнения, я найду вас менее печальной, – добавил Денисон и, не дожидаясь ответа, вышел на улицу.

Мать и дочь после его ухода несколько минут молчали.

– Я не понимаю, Клара, – наконец произнесла мадам Бриссо, – зачем ты так упорно отвергаешь предложение, столь лестное для нас. Роберт Денисон – самая приличная партия, какая только может представиться для тебя, особенно в настоящих обстоятельствах. Я не стану потакать твоим глупым капризам и, конечно, твой отец одобрит меня. Я требую, чтобы ты согласилась выйти за Ричарда Денисона или объяснила мне причины, по которым отказываешь этому молодому человеку, который, между прочим, прежде тебе нравился.

– Мама, умоляю, не настаивай на этом, – ответила Клара. – Эта тайна только еще больше огорчит тебя.

– Все равно я хочу наконец узнать истину. Говори!

– Не теперь, мама, пожалуйста! Я не в состоянии сейчас сделать это признание, а у тебя не хватит сил выслушать его... Сжалься надо мной!

Она умоляюще сложила руки и казалась такой несчастной, что мать была тронута.

– Боже мой! – произнесла мадам Бриссо с ужасом. – Какие еще несчастья угрожают нам? Успокойся, дитя мое, я дам тебе несколько часов. Но сегодня вечером – слышишь ли ты? – сегодня вечером я буду неумолима.

– Сегодня вечером?

– Да, потому что никакая действительность не может сравниться с беспокойством, которое я чувствую, слушая твои загадочные слова. Клянусь тебе, я не буду ждать более, даже если бы мне пришлось умереть, узнав то, что ты скрывала от меня до сих пор.

И она, прижав к глазам платок, поспешно вышла.

Оставшись одна, Клара задумалась. Она очень боялась рассказать матери об истории с алмазом Мартиньи. Но как избежать дальнейших расспросов?

В этих размышлениях Клара провела все утро. Даже Рэчел, которая, узнав о событиях на приисках, поспешила прийти к ней, не могла отвлечь подругу от мучивших ее вопросов.

Мистер Оинз по делам службы уехал из Дарлинга, и Рэчел намеревалась провести у Бриссо весь день.

После завтрака подруги отправились в сад. Клара рассеянно перечисляла Рэчел бусы, унесенные невидимыми хламидами, когда послышался голос Семирамиды. Негритянка привела Волосяную Голову и, указав ему на Клару, вернулась в магазин.

Австралиец, подбежав к ней, закричал.

– Клара, много, много коури... много, много гнезд... Много, Клара!

Он хлопал в ладоши, прыгал и делал гримасы, которые в другое время очень позабавили бы девушек.

– Боже мой, Рэчел! – воскликнула Клара. – Понимаешь ли ты, что он говорит?

– Конечно! Он сообщает нам, что отыскал хламид и нашел несколько беседок этих птиц.

– Возможно ли это? Стало быть, я могу надеяться... Спросим его, Рэчел, не ошиблись ли мы.

Объясняясь то по-английски, то на местном наречии, то с помощью знаков, девушки принялись расспрашивать австралийца. После многих недоразумений, неизбежных в подобном разговоре, предположение Рэчел подтвердилось: Волосяная Голова видел хламид, и прибежал в Дарлинг объявить, что нашел несколько беседок.

Клара не могла скрыть своей радости.

– Теперь надо узнать, – сказала она, – далеко ли отсюда эти беседки.

Рэчел, сама с нетерпением желая выяснить это, поспешила задать вопрос Клары австралийцу.

– В пустыне Маали, – ответил он.

Клара испуганно охнула.

– Не та ли это пустыня, что простирается на несколько сот миль? Моя милая Рэчел, как нам отважиться пуститься в такой опасный путь, в эту дикую область, куда, говорят, самые смелые путешественники никогда не проникали?

– Ну, я не думаю, что нам придется углубляться в пустыню, – ответила рассудительная Рэчел. – Без сомнения, наш друг Волосяная Голова уходил недалеко от своего жилища. Притом, взяв его в проводники, мы не заблудимся.

Она спросила у австралийца, какое расстояние отделяло ферму Уокера от беседок хламид, и с удовольствием узнала, что они были найдены за две или три мили от фермы.

– За две или три мили, – повторила Рэчел. – Совсем недалеко. Прекрасно!

Она, по-видимому, уже размышляла, каким образом исполнить план, зародившийся в ее голове.

– Рэчел, помнишь, мы просили, если он найдет хламид, принести нам несколько украшений из их беседок? Он, наверное, забыл о нашем поручении.

– Да, я еще повторила эту просьбу его сыну, Проткнутому Носу, – кивнула Рэчел.

Она передала Волосяной Голове вопрос Клары. Он молча высыпал из кожаного мешочка, висевшего у него на боку, горсть камешков, бисер, кусочки шлифованного металла, перламутровые раковины. В ладони австралийца все эти безделушки походили на картинку в калейдоскопе.

Присмотревшись, Клара удивленно вскрикнула.

– Смотри, Рэчел! – сказала она. – Но не ошибаюсь ли я?..

Рэчел и сама уже увидела несколько желтых песчинок, прилипших к раковинам.

– Да, Клара, – кивнула она, – это действительно золотые песчинки. Наверное, хламиды побывали и на приисках. Право, тут будет на несколько долларов.

– Какое мне дело до этих золотых песчинок! – Клара не могла сдержать нетерпения. – Я тебе показывала вот это... это... Не кажется ли тебе...

– Ах! Это одна из бусин, которые ты оставила в саду!

– Ты ее тоже узнала? Это правда?

В самом деле, ошибиться нельзя было: бусинка, найденная австралийцем, была точно такой же формы и цвета, как и на четках. Для большей верности девушки сравнили ее с другими бусинками, остававшимися у них, и нашли ее совершенно такой же.

– Итак, – радостно сказала Рэчел, – хламиды, беседки которых найдены, – именно те, которые обворовывают нас так бесстыдно.

Клара выглядела очень взволнованной.

– Провидение покровительствует мне! – воскликнула она. – Рэчел, мне чрезвычайно интересно увидеть то место, где эти таинственные птицы хранят украденные ими вещи. Я сейчас же хочу отправиться туда. Дело идет о моем счастье, о моем спокойствии, о моей чести. Я должна сейчас же ехать.

– Да что с тобой опять, Клара? – испуганно спросила Рэчел. – Ты иногда бываешь просто безрассудной. Почему нельзя подождать несколько дней, пока моему отцу представится случай отвезти нас на ферму?

– Я не могу ждать ни одного дня, Рэчел, ни одного часа. Может быть, завтра будет поздно.

– Какая ты странная, однако, Клара... Если ты объяснишь мне...

– Я ничего не могу объяснить тебе, Рэчел, по крайней мере, в эту минуту, – перебила Клара подругу. – Но если я сегодня не поеду взглянуть на находку австралийца, то завтра, может быть, умру от горя и стыда.

– Ты меня пугаешь, Клара! Но успокойся, я знаю, как исполнить твое желание. Мне тоже хочется как можно скорее увидеть этих чудесных хламид. Так вот, я придумала... Отец оставил дома шарабан и лошадь. Я прикажу Джону, нашему слуге-негру отвезти нас на ферму Уокера. Еще довольно рано; за два часа мы доедем до фермы, еще двух часов нам будет достаточно, чтобы осмотреть беседки хламид, и мы успеем вернуться в Дарлинг до наступления ночи. Что ты скажешь о моем плане?

Известна свобода, может быть, чрезмерная, какой пользуются молодые девушки в Америке и в английских колониях, поэтому Рэчел нисколько не смущала подобная прогулка, но Клара была воспитана иначе. Ее, казалось, испугала смелость плана.

– Не подвергнемся ли опасностям, если поедем одни? – спросила она.

– Опасностям? Каких опасностей можем мы бояться? – простодушно удивилась Рэчел. – Мы сто раз совершали подобные прогулки в окрестностях Дарлинга. Эта прогулка будет несколько дальше других, только и всего. Побьюсь об заклад, что мы не встретим ни одной души по дороге на ферму Уокера. Джон очень ко мне привязан и сумеет защитить нас в случае чего. К тому же с нами будет Волосяная Голова. Не надо так бояться всего, Клара. Вы, француженки, слишком робки!

Доводы подруги убедили Клару.

– Извини меня, Рэчел, – сказала она. – Сама не знаю, почему я так испугалась. Но ты уверена, что мы вернемся в Дарлинг до наступления ночи?

– Вернемся, не сомневайся. Подумай сама: сейчас полдень, а на дорогу туда и обратно нам надо не более четырех часов.

– Тогда не будем терять ни минуты!

Они условились, что не скажут мадам Бриссо о цели своей поездки, чтобы не испугать ее, а только попросят разрешения отправиться на прогулку, в которые мисс Оинз часто брала Клару, чтобы показать ей какой-нибудь необыкновенный цветок или помочь собрать гербарий. Австралийцу же велели ждать их при выезде из Дарлинга. Получив подарки, которыми Клара сочла нужным отблагодарить его, Волосяная Голова с довольным видом удалился.

Рэчел поспешила домой, чтобы все приготовить к отъезду, потому что в согласии мадам Бриссо не сомневалась.

Однако когда Клара пришла просить у матери позволения отлучиться, она почувствовала замешательство при мысли о том, что должна обмануть ее или, по крайней мере, не сказать всей правды. Мадам Бриссо была поражена волнением дочери.

– Ради Бога, дорогая моя, – сказала она, – почему бы тебе не поехать прогуляться с мисс Оинз? Разве слезы возвратят нам то, чего мы лишились? Развлекайся, если представляется случай. Мне самой хотелось бы вернуть счастливую беззаботность твоего возраста.

Услышав эти слова, Клара, которую мучили угрызения совести, чуть было не призналась во всем.

– Я беззаботна? – грустно улыбнулась она. – Если бы ты знала, мама, как далека ты от истины!

– Хорошо, хорошо, дитя, поезжай. Прогулка пойдет тебе на пользу, она успокоит тебя... Однако не забывай, – прибавила она, – что ты обещала сегодня вечером признаться мне во всем, и соберись с мужеством к этой минуте, если мужество тебе нужно.

При воспоминании о своем обещании у Клары пропала всякая охота к излияниям. Обняв мать, она поспешила в свою комнату, чтобы переодеться.

Когда шарабан Рэчел остановился у дверей магазина, Клара была уже готова. Мадам Бриссо вышла проводить девушек.

Мисс Оинз сказала ей на всякий случай:

– Не беспокойтесь, если мы вернемся немного позже обычного – мы намереваемся поехать довольно далеко.

– Хорошо, мисс Оинз. Только не слишком задерживайтесь и привезите ко мне Клару веселее, чем она теперь. Ах, если бы я была в состоянии развеселиться! Но, может быть, настанут лучшие дни...

Она вернулась в дом, а шарабан уехал. При выезде из города нашли на назначенном месте Волосяную Голову, который ждал подруг. Он поспешил влезть на козлы возле Джона, и путешествие началось.

Госпожа Бриссо не выказала никакого беспокойства, и когда вернулась на свое место в магазин, то, может быть, даже и забыла о таком обстоятельстве, как отъезд Клары. Прошел день, прошла ночь, настало другое утро, а ни Клара, ни мисс Оинз, ни те, кто сопровождал девушек, не возвращались.

 

XIV

В ПУСТЫНЕ

По мере того, как они удалялись от Дарлинга, Клару все больше охватывал страх. Она думала об опасностях, которые могли подстерегать их в пустыне. О свирепости некоторых племен. Иногда представляла себе зловещее лицо пастуха Берли. Если бы не надежда отыскать пропавший алмаз, избежать упреков отца, матери, жениха, она ни за что не решилась бы на эту поездку. Впрочем, ничто не могло внушить ни малейшего беспокойства отважным путешественницам. Они ехали по безлюдной дороге, и можно было подумать, что следы от колес, видневшиеся на ней, оставлены их шарабаном во время последней поездки на ферму Уокера две недели назад. Было очень тихо, казалось, природа уснула, загипнотизированная жгучими лучами раскаленного солнца.

Из предосторожности Рэчел не сразу сказала кучеру о настоящей цели поездки. Только выехав за город, она приказала ему свернуть на дорогу, ведущую к ферме Уокера. При этом имени на лице Джона появилось выражение неудовольствия, и он шепотом сделал несколько замечаний, которые нисколько не встревожили его госпожу. А Клара, заметив гримасу старого кучера, заключила, что Джон считал эту поездку небезопасной.

Однако до фермы они доехали без всяких приключений. Расчеты Рэчел оказались точными: не более двух часов прошло после выезда из Дарлинга. Следовательно, казалось возможным осмотреть беседки, найденные австралийцем, и вернуться домой до наступления ночи.

Джон остановил лошадь возле ручья, где девушки видели хламид. Правда, теперь ручей исчез, обнажив песок и камешки, которые когда-то орошала вода; лужицы, из которых пили птицы, совсем высохли. Только после сезона дождей ручей должен был снова наполниться, разлившись на несколько миль.

Клара, выйдя из шарабана, бросила робкий взгляд на ферму Уокера. Она казалась брошенной, обширные загоны были пусты. Видимо, недостаток воды и трава, уже сожженная солнцем, заставили фермера сняться с места и перегнать стада в другое место, где земля была менее сухой. Австралиец, который после ссоры с Берли опасался приближаться к ферме, не мог сообщить никаких сведений на этот счет. Правда, Волосяная Голова дал понять, что если бы его не удерживало желание отыскать хламид, то он переселился бы со своим семейством в какую-нибудь другую местность, где еще осталась вода и можно было прокормиться охотой.

Клара тотчас хотела отправиться в пустыню, но Рэчел уже доставала провизию, Клара наотрез отказалась от еды, и пришлось завтракать в одиночестве. Наконец она объявила, что готова идти.

Джон раскричался, узнав, что девушки намереваются отправиться в пустыню с австралийцем.

– Мисс Рэчел, – говорил он, – я вовсе не рад, что вы и мисс Клара отправляетесь с этим черным дьяволом, ведь здешние жители никуда не годятся. Пустыня пользуется нехорошей славой, там только голод, жажда, дикари и змеи!

– Полно, Джон, – холодно возразила мисс Оинз. – Лучше присматривай за лошадью. Мы будем отсутствовать не больше двух часов. Очень жаль, что эта ферма брошена; отца там моего знают и тебе ни в чем не отказали бы.

– А я рад, что она брошена, – ответил Джон. – Пастух Берли – человек нехороший, бывший каторжник, говорят... Я так рад, что его здесь нет... Только бы он не вернулся!

Он обвел взглядом равнину, как будто хотел удостовериться, что никакая опасность не угрожает девушкам, вверенным его защите, и указал на предмет, едва видневшийся на горизонте.

– Что я там вижу? – спросил Джон, вытаращив глаза.

Рэчел и Клара посмотрели в ту сторону, куда указывал негр.

– Кажется, это пасутся овцы или быки, – неуверенно произнесла Рэчел.

– Я вижу всадников, – сказал Джон. – И они как будто едут сюда...

– Ну, а нам что за дело до этого? Наверное, пастухи собирают свои стада.

– Это не пастухи, мисс Рэчел. Говорят, золотоискатели, поднявшие мятеж на приисках, ищут убежища в этих местах.

– Джон, какой ты несносный! – рассердилась Рэчел. – Вот ты теперь боишься золотоискателей! Но я не стану слушать твоих глупостей. Пойдем, Клара, – обратилась она к подруге. – Пойдем скорее, мы только теряем время.

Они направились к кромке леса. Впереди шел австралиец, как хозяин, принимавший девушек в своих владениях. Джон, глядя то на удаляющуюся процессию, то на всадников, видневшихся вдали, бормотал, качая косматой головой:

– Нехорошая пустыня, нехорошие дикари, нехорошие золотоискатели... Но такой бедный человек, как я, ничего не может сделать против воли мисс Оинз.

Увидев, что Клара и Рэчел исчезли в зарослях, он спрятался за кустом, продолжая наблюдать за приближавшимися всадниками.

Пустыня Маали обязана своим названием дереву из рода американского красносочника. Оно едва достигает двенадцати или пятнадцати футов высоты, но имеет очень густую крону. Никто не знает, как далеко простираются заросли этих деревьев, потому что в таинственные глубины центральной части Австралии ни один путешественник еще не проникал.

Твердые листья маали не предохраняют землю от солнечных лучей, и она там бесплодна, почти лишена зелени, а тощая тень деревьев не дает никакой свежести. Заросли маали перемежаются с песчаными гребнями и равнинами, поросшими чахлым кустарником. Кое-где в ложбинках можно заметить воду, но она соленая и не годится для питья людей и животных.

Сквозь эти заросли и пробирались сейчас отважные путешественницы. Стояла середина дня, от земли поднимались тяжелые испарения, к которым примешивался резкий запах маали. Ноги скользили по листьям, усыпавшим землю, то и дело сухие ветви цеплялись за одежду. К счастью, девушки предусмотрительно оделись в полумужской костюм из крепкой материи и в прочную обувь. Несмотря на это, они с трудом поспевали за австралийцем.

По мере того, как они углублялись в заросли, местность принимала более мрачный вид. Попугаев и других птиц уже не было слышно, все безмолвствовало. Только иногда раздавался слабый шелест в сухих листьях, покрывавших землю, да топот убегавших кенгуру.

Волосяная Голова уверенно прокладывал дорогу сквозь чащу, в которой европеец непременно заблудился бы. Вдруг он закричал так пронзительно, что девушки в страхе застыли на месте. Оказалось, однако, что их проводник намеревался таким образом сообщить жене и детям о своем возвращении. Крики не менее пронзительные и не менее дикие отвечали ему из чащи.

Через несколько минут девушек окружило семейство австралийца. Тут были его жена, завернувшаяся в платок, подаренный Кларой, с ребенком на руках, завернутым в другой платок, Проткнутый Нос, вооруженный копьем, два мальчика поменьше, молодые и старые родственники австралийца и ребятишки – всего человек пятнадцать. Без сомнения, они ждали посещения своей благодетельницы, потому что все были разрисованы и одеты в шкуру кенгуру. Туземцы очень радовались Кларе и ее приятельнице, прыгали и плясали вокруг них, хлопая в ладоши и повторяя беспрестанно:

– Клара! Рэчел!

Глядя на их испещренные татуировкой полуобнаженные тела, и раскрашенные лица, Клара с трудом скрывала отвращение, в то время как Рэчел с интересом наблюдала за ужимками и прыжками австралийцев.

Окруженные этой шумной компанией, подруги дошли до селения племени. Хижины туземцев были сделаны из древесной коры и подпирались шестами на случай ветра. В этих бедных жилищах не было ничего, кроме тыквенных плошек и грубого оружия. Мох, брошенный на землю, служил им постелью.

Как ни бедны были австралийцы, им очень хотелось угостить своих гостей. Но – увы! – это угощение состояло из какой-то вонючей массы черного цвета, положенной на зеленый лист, и грязной воды в тыквенной бутылке. Рэчел объяснила Кларе, что это блюдо приготовлено из больших муравьев и считается лакомством у туземцев, которые употребляли в пищу кроме того, червяков, ящериц и змей.

Подруги, разумеется, отказались от угощения, и поскольку им не терпелось продолжить путешествие, Рэчел бесцеремонно напомнила об этом Волосяной Голове.

– Коури, да, коури, – повторил он. – Идем.

Все жители селения выказали желание проводить своих гостей. Кларе показалось, что такое общество несколько многочисленно для наблюдения за пугливыми хламидами, но Рэчел, к ее удивлению, не возражала. Она показала австралийцу бусинку, унесенную птицами из сада, и попросила его идти к той беседке, где он ее нашел. Волосяная Голова сделал утвердительный знак, и процессия, к великой радости туземцев, отправилась в путь.

Клара хотела знать, долго ли придется идти.

– Времени пройдет немного, – ответил туземец.

Вся группа снова углубилась в заросли. Мужчины шли впереди один за другим, за ними следовали Клара и Рэчел, потом жена Волосяной Головы и молодые девушки. Австралийцы двигались быстро и уверенно, между тем как подруг останавливал то колючий куст, то ветка, прицепившаяся к одежде. При каждой остановке их сразу окружали туземцы, горевшие желанием помочь. Все это замедляло продвижение, и почти за два часа они вряд ли прошли милю. Иногда маали были так редки, что преодолеть их не составляло труда, иногда отряд пересекал песчаные равнины, но чаще приходилось с трудом пробираться сквозь густые заросли.

Выбившимся из сил Кларе и Рэчел путь уже начинал казаться чересчур длинным, когда Волосяная Голова вдруг остановился. Он указал рукой на прогалину, которая виднелась сквозь деревья, и сказал:

– Там... коури.

– Наконец мы пришли? – спросила Рэчел.

– Слава Богу! – прошептала Клара.

Австралиец сделал им знак замолчать и стать позади него, а его жена и дети тем временем исчезли в чаще. Сам он лег на землю и пополз, сжимая в руке бумеранг. Клара и Рэчел с интересом следили за своим проводником, не догадываясь, что он задумал добыть себе на ужин тех красивых птиц, посмотреть на которых его гости приехали издалека.

Впрочем, все предосторожности оказались напрасными. Когда австралиец приблизился к прогалине, послышались пронзительные крики птиц и шелест крыльев.

Волосяная Голова поднялся на ноги.

– Коури улетели, – сказал он тоном обманутого ожидания.

– Мы хотим видеть беседки, – напомнила ему Рэчел.

– Да, да, гнезда! – повторила Клара и бросилась к прогалине.

 

XV

БЕСЕДКИ ХЛАМИД

Деревья на песчаной гряде, куда направилась Клара, оставляли открытым пространство шагов в пятьдесят, залитое солнцем. Это пространство, однако, не было лишено растительности. В середине возвышалась акация, гибкие и зеленые ветви которой свисали до земли, под их тенью виднелось жилище хламид.

Оно имело три или четыре фута в длину и около фута в ширину. Основанием служила маленькая платформа из переплетенных веток, поддерживаемых камешками и песком. Прутья, воткнутые в землю, составляли свод. На них еще зеленели листья, а сверху были старательно прикрыты травой.

Клара остановилась, с удивлением рассматривая это странное сооружение. Внутри и снаружи на листьях разложено было множество различных вещиц: желтые, красные, зеленые перья попугаев, крылья бабочек серебристого и пурпурового цвета, перламутровые раковины, яркие крылышки насекомых. Никакое искусственное украшение не могло превзойти разнообразием форм, богатством и яркостью эту чудную композицию. Клара так была поражена увиденным, что не заметила, как к ней приблизилась Рэчел, и вздрогнула, услышав ее шепот:

– Смотри, Клара! – Она опустилась на колени и приподняла ветку акации.

Перед входом в беседку лежала груда гладких камешков. Здесь были агаты, мрамор, песчинки золота, кусочки меди, слюды, белые, как снег, косточки и сухие зерна.

– Они слишком тяжелы, чтобы поместиться на листьях, – пояснила Рэчел.

Девушки, очарованные зрелищем, смотрели с безмолвным восторгом на изумительное произведение хламид.

Австралийцы, не понимая их восторга, стояли неподвижно и безмолвно около них. И тут внутри беседки послышался легкий шорох, и оттуда показались две птицы, не успевшие, видимо, улететь с другими. Увидев людей, они с испуганным криком вспорхнули на дерево и исчезли в листве.

– Это хламиды пятнистые*[По словам Гульда, английского естествоиспытателя, который первый описал повадки австралийских хламид, существует три вида хламид: хламида пестрая, наиболее крупная птица, хламида атласная и хламида большая, обитающая по соседству с морем. – Прим. авт.], – сказала Рэчел своей подруге. – Наверное эти две ветреницы не слыхали сигнала тревоги, поданного их подругами при нашем приближении. Узнала ли ты, Клара, этих очаровательных дарлингских воровок?

– Почти невозможно поверить, – рассеянно произнесла Клара, – что эти чудные сооружения были гнездами птиц.

– Гнездами! – с нетерпением повторила Рэчел. – Я уже говорила тебе, что эти постройки совсем не гнезда. Если поискать хорошенько на соседних деревьях, то мы наверняка найдем гнезда хламид, которые ничем не отличаются от гнезд других птиц. Повторяю тебе еще раз: эти красивые беседки, украшенные с таким старанием и вкусом, не могут служить постоянным жилищем. Если хочешь, это залы, галереи, другими словами, место, где собираются хламиды, и каждая из них старается украсить его. Эти птицы любят роскошь не меньше, чем женщины, они любят жить красиво. Ты видела, как много улетело птиц, когда мы приблизились сюда? Без сомнения, наше присутствие помешало какому-нибудь празднику, на котором они забавлялись, щебетали, радовались и веселились!

Пока Рэчел говорила, Клара с жадностью рассматривала сокровища, собранные птицами. Она отыскивала алмаз, унесенный с галереи дарлингского дома. По ее мнению, этот алмаз должен был находиться тут, потому что Волосяная Голова нашел здесь бусинку, украденную хламидами из сада. Каждый раз, когда на какую-нибудь вещь падали лучи заходящего солнца, она принимала ее за драгоценный камень и хватала трепещущей рукой, но, увы, это оказывался или кусочек слюды или золотая песчинка.

Австралийцы, видя с каким интересом Клара рассматривала все это, вздумали помочь ей. Каждый подавал девушке то, что казалось ему замечательнее других, но Клара лишь качала головой.

– Того, что я ищу, здесь нет! – наконец с огорчением сказала она.

– А что же ты ищешь? – удивленно спросила Рэчел, от которой не укрылось волнение подруги.

Клара не ответила.

– Давай посмотрим другие беседки по соседству, – сказала она.

Рэчел возразила:

– Но они могут быть очень далеко отсюда.

– Все равно, я хочу их посмотреть, – настаивала Клара.

– Уверяю тебя, другие ничем не отличаются от этих. И потом нам уже пора возвращаться, солнце садится. Мы и так оставались здесь слишком долго и можем не успеть в Дарлинг до темноты, а это очень встревожит твою мать.

– Я хочу осмотреть другие беседки, Рэчел, даже если бы нам пришлось вернуться в Дарлинг в полночь, – упрямо повторила Клара.

Рэчел обняла подругу за плечи.

– Пожалуйста, Клара, не упрямься! Однако я, кажется, догадалась: ты ищешь пропавшую вещь, которую, как предполагаешь, унесли хламиды, не правда ли?

Клара смутилась.

– Да, Рэчел, – призналась она, – драгоценная вещь была похищена этими птицами, и мне хотелось бы найти ее, даже рискуя своей жизнью.

– Стало быть, эта вещь имеет очень большую цену?

– Это алмаз виконта де Мартиньи. Я оставила его на минуту на галерее, и он исчез. Если я его не найду...

И она залилась слезами к великому удивлению австралийцев.

– Бедняжка! – прошептала Рэчел. – Так вот в чем причина твоего горя! Теперь я понимаю, почему ты так заинтересовалась хламидами. Но если так, – продолжала она решительным тоном, – мы действительно должны осмотреть другие беседки. Алмаз стоимостью двенадцать тысяч долларов!..

– Не только ценность алмаза заставляет меня отыскать его, – ответила Клара, вытирая глаза. – Я связана ужасным обязательством... Но теперь не время говорить об ужасном положении, в каком я нахожусь... Пойдем, пожалуйста, Рэчел, пойдем скорее!

Мисс Оинз принялась объясняться с австралийцем:

– Мисс Клара очень довольна, что видела этих коури, но она думает, что есть еще лучше, – сказала она. – Веди нас поскорее туда.

Волосяная Голова будто ожидал этой просьбы и, посоветовавшись со своим семейством, согласно закивал головой.

– Долго нам придется идти? – с беспокойством спросила Рэчел.

– Немного пройдет времени, – ответил туземец.

Клара, хотя и старалась не подавать вида, не могла не признаться себе, что силы ее иссякли, но Рэчел это заметила и подала руку, чтобы поддерживать подругу. К счастью, теперь они шли по такому месту, где деревья росли не очень густо, а солнце, клонившееся к закату, было уже не таким жгучим. И все-таки девушки начали отставать, в то время как Волосяная Голова, по всей видимости, не догадывался, насколько это путешествие мучительно для них.

Но больше всего Клара страдала от жажды. Ей казалось, что даже несколько капель воды прибавили бы ей сил. Она сказала об этом Рэчел, которой и самой очень хотелось пить.

– Если я не ошибаюсь, с тех пор, как мы вошли в пустыню, мы постоянно отдалялись от той местности, где можно встретить пресную воду, – вздохнула мисс Оинз. – Но туземцы – люди находчивые...

Она окликнула австралийца и попыталась объяснить ему, что они с Кларой хотят пить. Волосяная Голова повернулся к своему старшему сыну и сказал ему:

– Уиа.

Проткнутый Нос взял две пустые тыквенные бутылки, висевшие на боку его матери, и исчез в зарослях.

«Куда он пошел? – подумала Клара. – Если на ферму Уокера, то можно умереть от жажды, пока мальчишка вернется, потому что мы удалились от нее довольно далеко...» Однако не прошло и двадцати минут, как Проткнутый Нос вылез из кустов, неся в каждой руке по тыквенной бутылке, в которую был воткнут большой корень. Они были наполнены свежей, прозрачной водой.

Девушки поспешили опорожнить бутылки до последней капли, и только после этого Рэчел поинтересовалась у Проткнутого Носа, где он так быстро достал воду.

Оказалось, что в пустыне растет дерево, называемое туземцами уиа. Корни этого дерева имеют свойство, когда их отрежут, выпускать обильную воду, которую австралийцы собирают, чтобы утолить жажду, когда источники пресной воды пересыхают.

Мисс Оинз очень заинтересовали эти подробности, которые столь важно знать, путешествуя в пустыне, в то время как единственной мыслью Клары было отыскать пропавший алмаз. Ей не терпелось продолжить поиски, от успеха которых зависело так много.

Наконец австралиец объявил, что они приближаются к беседке хламид. И тут же, как будто услышав его, птицы с криком взлетели на дерево.

На этот раз беседка находилась в тени кустов, на небольшой песчаной площадке среди зарослей. Она была меньше первой, но не менее красива; точно такие же украшения, только помельче, наваленные у входа в беседку: камешки, кости, раковины, крылья бабочек. Видимо, сооружавшие ее архитекторы были не так велики. В этом девушки убедились, когда две-три птички, застигнутые внутри беседки, решились вылететь в присутствии людей.

– На этот раз, – объяснила Рэчел, – мы имеем дело с атласными хламидами, они несколько отличаются от пестрых хламид по величине и по клюву, покрытому перьями, но имеют те же привычки и перья их такие же великолепные.

– Но они мне кажутся чересчур маленьким для того, чтобы перенести так далеко алмаз виконта, – сказала Клара с беспокойством.

Действительно, все украшения в беседке были намного легче алмаза. Тем не менее подруги рассмотрели их одно за другим. Но этот продолжительный и подробный осмотр оказался безрезультатным.

– Алмаза здесь нет, – разочарованно вздохнула Рэчел.

– Нет! – повторила Клара. – Что же придется поискать другие. Может быть, нам посчастливится, и мы увидим больших хламид... Милая Рэчел, нам надо торопиться, чтобы успеть осмотреть еще одну беседку до наступления ночи.

Мисс Оинз посмотрела на подругу с состраданием. Клара выглядела очень уставшей, пот струился по ее лицу, ботинки разорваны, руки покрыты царапинами. Кроме того, солнце почти закатилось, еще немного – и ночь опустится на землю.

Рэчел попыталась убедить подругу поскорее вернуться на ферму Уокера.

– Не говори мне о моей усталости, Рэчел, – недослушала ее Клара, – у меня еще достаточно сил. Не говори мне, чтобы я вернулась, прежде чем удостоверюсь... Я не могу отказаться от последней надежды!

– Прошу тебя, Клара, одумайся! У нас не хватит ни сил, ни времени, чтобы дойти до новой беседки и вернуться к Джону. Вспомни о своей матери! Она с ума сойдет от беспокойства.

– Если ты устала, можешь возвращаться, я тебя не удерживаю. Возьми с собой кого-нибудь из этих австралийцев и отправляйся на ферму Уокера, а я останусь с Волосяной Головой. Прошу тебя только об одном: подождите меня с Джоном хотя бы час. Если через час я не вернусь, возвращайтесь в Дарлинг. Я решилась, и своего решения не изменю. Беспокойство, которое вызовет мое продолжительное отсутствие, не может сравниться с тем огорчением, которое причинят матери мои признания, если я не найду алмаза.

– Неужели ты считаешь меня способной бросить тебя? Я останусь, с тобой, Клара. Мы не расстанемся, что бы ни случилось.

Рэчел поспешила сообщить австралийцу о своем желании немедленно осмотреть еще одну беседку.

Волосяная Голова и его семейство не понимали, зачем эти две девушки непременно хотят продолжать путешествие, но повиновались. Если бы Клара приказала им поджечь заросли, они сделали бы это не колеблясь.

Прежде чем тронуться в путь, Рэчел захотела узнать, в какую сторону они пойдут, и с удовольствием услышала, что значительно приблизятся к ферме Уокера. Этот последний отрезок пути не должен был быть длиннее, чем тот, который они прошли. Мисс Оинз поспешила передать это приятное известие Кларе, которая тут же спросила, маленьких или больших хламид видел там австралиец.

– Больших, Клара, – ответил Волосяная Голова.

– Ну, Бог нам поможет! – прошептала Клара. – Может быть, я наконец-то получу награду за свои труды!

Теперь девушки шли, держась за руки, стараясь поддерживать друг друга. Их снова мучила жажда, да и усталость давала себя знать. К тому же солнце почти закатилось, идти стало гораздо труднее. В сумерках деревья и кусты принимали фантастические очертания, и Кларе чудилось, что за каждым из них притаились отвратительные и грозные чудовища, готовые броситься на них.

Наконец, после многих остановок, они добрались до места, где находилась беседка. Клара оживилась: сейчас она узнает свою участь, сейчас будет положен конец беспокойству, почти столь же болезненному, как и обманутое ожидание. Однако их ждало новое затруднение. Настала ночь, и куст, под который находилась беседка, был почти не виден в сгущавшейся темноте.

Судя по всему, беседка была пуста, а птицы давно спали на соседних деревьях. Клара и Рэчел опустились в изнеможении на землю, не зная, каким образом осмотреть ее. Но Волосяная Голова уже понял, в чем состоит затруднение. По его знаку Проткнутый Нос бесшумно скользнул в заросли, откуда через несколько минут послышался стук его топора. Скоро он вернулся, неся в руках сухие ветви.

– У нас будут факелы! – догадалась Рэчел, радостно захлопав в ладоши.

Она вынула из кармана спички, и несколько факелов запылали, разливая яркий свет. Теперь можно было продолжать поиски.

Австралиец был прав: беседка принадлежала большим хламидам. Или так было в действительности, или свет факелов придавал новый блеск убранству, но эта беседка показалась подругам более украшенной: драгоценности хламид сверкали у входа в нее. Клара и Рэчел сидя на земле, быстро пересмотрели эти блестящие вещицы, но, увы, пропавшего алмаза среди них не было.

Когда Клара убедилась в этом, с ней началась истерика. Она рыдала, каталась по земле, ломала руки и рвала на себе волосы. Испуганная Рэчел, как ни старалась, не могла ее успокоить.

– Оставьте меня! – кричала Клара. – Возвращайся в Дарлинг, я хочу умереть здесь. Скажи моей матери, что я заблудилась в пустыне, что меня укусила черная змея. Я никогда не осмелюсь сказать ей правду... Я обречена на несчастья и предпочитаю умереть.

Однако отчаяние ее было слишком бурным для того, чтобы долго продолжаться. Мисс Оинз дала пройти первой вспышке и, взяв Клару за руку, попыталась образумить ее. Она говорила о том, что надо доверять матери и друзьям, о Боге, запрещавшем предаваться отчаянию и спасающем бедных смертных в самых безвыходных ситуациях. Мало-помалу ее спокойный, вкрадчивый голос нашел наконец дорогу к сердцу Клары. Она перестала рыдать и стала понемногу успокаиваться.

На протяжении этой сцены австралийцы, сгрудившись вокруг девушек и воткнув в песок зажженные факелы, с изумлением смотрели на них. В эту минуту тишина в пустыне показалась Рэчел зловещей.

Наконец Клара, утерев слезы, сказала разбитым голосом:

– Извини меня, Рэчел, наверное, я кажусь тебе сумасшедшей, но когда ты все узнаешь, то поймешь мое отчаяние... – После непродолжительного молчания она прибавила: – Нам нечего больше делать здесь, вернемся скорее к тому месту, где нас ждет шарабан... Не следует забывать, что ты не имеешь таких причин, как я, опасаться нашего возвращения в Дарлинг.

– Может быть, и не следовало бы в такой темноте идти, – вздохнула Рэчел. – Однако не ночевать же нам здесь!

Клара поднялась на ноги с помощью своей подруги. Голова у нее кружилась, но она собралась с силами и сказала, что готова идти.

На вопрос Рэчел австралиец, как и раньше, ответил, что идти придется недолго, но она опасалась, что этот переход мог оказаться не по силам Кларе, притом возвращение в темноте через заросли было гораздо более трудным и медленным. Однако другого выхода не оставалось, и скоро отряд пустился в путь при красноватом свете факелов.

Австралийцы, казалось, с нетерпением желали побыстрее закончить эту длинную прогулку. Для этих детей природы сон становится необходимой потребностью, как только заходит солнце, им давно хотелось лечь на свое ложе из мха, в хижине из древесной коры. Не понимая ничего в поведении девушек, вверившихся их защите, они не могли сочувствовать огорчениям Клары. Только Проткнутый Нос, по-видимому, смутно догадывался об истине и украдкой наблюдал за девушкой, как будто придумывал средство помочь ее горю.

 

XVI

ФЕРМА УОКЕРА

Маленькому отряду понадобилось не менее двух часов, чтобы пройти две мили. Наконец он достиг ложа высохшего ручья.

Утопавшую в тишине равнину освещала луна. После удушливого, обжигающего воздуха пустыни здесь, казалось, он напоен свежестью и прохладой.

Девушки, приободрившись, ускорили шаг. Самое трудное уже позади, и они без страха думали о необходимости провести ночь на ферме под защитой верного Джона. Однако каково же было их удивление и беспокойство, когда, достигнув того места, где они оставили негра, не нашли ни его, ни шарабана.

Рэчел сначала подумала, что Волосяная Голова ошибся и что это не ферма Уокера, но он указал ей на знакомый древовидный папоротник, возле которого Джон остановил шарабан всего несколько часов назад. Куда же он мог деться? Мисс Оинз решила, что слуга спит где-нибудь под кустом. Она начала громко звать его, ожидая увидеть его в смущении от своей беспечности, но кусты не шевелились, ничей голос не отвечал ей.

Беспокойство все больше овладевало Рэчел.

– Что случилось с Джоном? – вскрикнула она.

– Неужели он нас бросил? – спросила Клара.

– Джон не мог этого сделать. Я убеждена в его преданности и знаю, что никогда добровольно... Но где же может он быть?

Австралийцы также были удивлены исчезновением Джона. Если бы дело происходило днем, то они очень скоро отыскали бы след шарабана и узнали бы, куда отправился Джон. Даже сейчас, несмотря на темноту, они осматривали, светя факелами, песок и траву, и Клара приметила, что при этом Волосяная Голова все чаще поглядывал в сторону фермы. Посмотрев туда, она вздрогнула, увидев в одном из строений свет.

– Рэчел, – сказала она, – посмотри, там, наверное, кто-то есть.

– В самом деле, – с удивлением ответила Рэчел. – Но я уверена, что там не может быть Уокера, потому что он два дня провел в Дарлинге, отправляясь в Мельбурн, а стадо приказал перегнать подальше, где еще осталась вода и трава погуще.

– Значит, это Джон, выведенный из терпения нашим продолжительным отсутствием, отправился туда спать.

– Не думаю, чтобы Джон решился на это. Вспомни, что он нам говорил сегодня о пастухе Берли!

– Но если Уокер приказал перегнать стадо, Берли отсутствует... – Клара помолчала. – Рэчел, почему бы нам не сходить на ферму и не спросить о Джоне, а может быть, даже попроситься переночевать?

Мисс Оинз некоторое время молчала, о чем-то думая.

– Не знаю почему, – наконец ответила она, – но я предпочла бы попросить гостеприимства у Волосяной Головы.

– Его селение далеко отсюда, Рэчел, и опять придется продираться через эти заросли... Но чего ты боишься?

– Сама не знаю. Я почему-то вспомнила об этих подозрительных всадниках, которых заметил Джон, когда мы отправлялись в пустыню. Не лучше ли...

Рэчел замолчала, увидев, что австралийцы испуганно сбились в тесную группу. В следующий миг из темноты появился какой-то человек, одетый по-европейски, с хлыстом в руке.

– А, мои хорошенькие мисс, вы наконец вернулись с вашей ловли за бабочками? – иронично произнес он. – Молодым девушкам не следует так поздно прогуливаться одним.

Рэчел узнала свирепого пастуха, однако ответила, стараясь не обнаружить своего страха:

– Это вы, мистер Берли? А я думала, что ферма пуста и что вы отвели ваше стадо на север. Во всяком случае, мистер Уокер, верно, еще не вернулся из Мельбурна?

– Вы об этом знаете? – удивился Берли. – В самом деле, он еще не вернулся, но я заменяю его здесь. Пройдемте же в дом, мисс, вы будете хорошо приняты.

Это приглашение, сделанное насмешливым и фамильярным тоном, усилило опасения девушек.

– Благодарю вас, мистер Берли, – ответила Рэчел, – но мы не намерены останавливаться у вас. Ночь светлая, и мы хотим ехать в Дарлинг, где наше отсутствие, без сомнения, беспокоит наших родных. Но не можете ли вы сказать мне, где мой слуга Джон?

– Где же ему быть, как не на ферме? Разве можно было оставить несчастного негра печься на солнце? Вы найдете его в доме со стаканом грога и с трубкой. А лошадь я отвел на пастбище, где еще осталась кое-какая трава... Пойдемте же, вы увидите Джона, а потом уедете, если захотите.

– Нет, спасибо, – отказалась Рэчел. – Я вас прошу только сказать моему слуге, что мы его ждем.

Берли нахмурился.

– Вы, кажется, не доверяете мне, мои хорошенькие мисс?

– Мы просто ужасно устали, – сказала Клара, – и подождем Джона здесь вместе с этими бедными австралийцами, верность и преданность которых нам известна.

– С этими австралийцами? – повторил Берли, как будто только заметив их присутствие. – За каким чертом они пришли сюда? Ну, убирайтесь скорее, – прибавил он, обернувшись к ним и взмахнув бичом. – Вы должны, однако, знать, с кем имеете дело!

Волосяная Голова и его семья, видимо, ожидали такое окончание этому свиданию, потому что отошли на почтительное расстояние от разговаривающих. При угрожающем движении Берли они бросились врассыпную, крича:

– Клара! Рэчел! Злые белые, злые!

Девушки звали их, просили вернуться, но испуганные хлопаньем страшного бича австралийцы исчезли в темноте.

– Ну вот и прекрасно, – заключил Берли. – Эти негодяи меня знают, и мне не нужно пускаться в длинные речи. Ну, милые мисс, пойдете ли вы теперь со мной?

– Не пойдем, – решительно ответила Рэчел. – Я буду жаловаться на ваше обращение с нами мистеру Уокеру.

– Да-да, мы будем жаловаться, – повторила Клара, ободренная твердостью подруги.

Берли пожал плечами.

– Хорошо, – сказал он, усмехнувшись, – мы поговорим об этом с Уокером, если встретимся когда-нибудь... А пока вы пойдете на ферму.

– Уж не намерены ли вы употребить силу? – холодно осведомилась Рэчел.

– Смею заметить, мисс, что вы не в мельбурнской гостиной, в обществе изящных джентльменов, только что приехавших из Старого Света.

Подругам пришла в голову одна и та же мысль: бежать в пустыню, где они могли найти убежище у австралийцев. Однако они понимали, что не сделают и десяти шагов, как Берли их поймает.

– Ну, решитесь ли вы наконец? – продолжал Берли. – Вы нужна на ферме, вы должны сейчас же идти туда, слышите?

Он приблизился, намереваясь схватить их за руки. Клара отшатнулась.

– Не дотрагивайтесь до меня! – закричала она. – Мы пойдем с вами.

Рэчел тоже поняла, что побег и сопротивление невозможны.

– Я согласна, – сказала она. – Но помните, что мой отец и мистер Денисон, дарлингский судья, сумеют строго наказать вас, если вы дурно обойдетесь с нами... Мы пойдем к Джону и узнаем, почему он ослушался моих приказаний.

– Вот это хорошо, – кивнул Берли. – Вы наконец образумились... Ну, ступайте вперед, мои милые девицы. Обещаю, что вам не причинят никакого вреда, если вы будете послушны.

Между тем не все австралийцы бежали от Берли. Проткнутый Нос, вместо того чтобы вернуться в пустыню вместе с другими, спрятался за куст, оттуда следил за бедными пленницами. Когда они направились к ферме, он последовал за ними.

Когда девушки миновали загон для овец, Клара заметила стоявшего неподвижно на дороге человека и вздрогнула от необъяснимого ужаса. Он поглядел на них пристально и сказал пастуху по-испански:

– Эге, Берли, вы поймали наконец этих хорошеньких лесных птичек? Я начинал бояться, что они улетят совсем, что не уменьшило бы, конечно, наших затруднений.

– Сеньор, я же вам говорил, что они привязаны за лапки и что мы успеем посадить их в клетку.

Клара и Рэчел не понимали, о чем они говорят, но Берли, заметив, что они остановились, сказал им, переходя на английский:

– Ну, чего же вы ждете, мои юные гостьи? Идите же! Этот джентльмен – мой друг.

Незнакомец спросил:

– Вы знаете, Берли, что одна из этих девушек – дочь Оинза, дарлингского землемера, а другая – единственная дочь Бриссо, моего бывшего хозяина, и невеста судьи Ричарда Денисона?

– Знаю ли я, сеньор Фернанд? Разве вы не слыхали, как негр хвалился именами их родителей? Притом я сам знаю их обеих: они приезжали сюда две недели назад вместе с женой Бриссо, с Оинзом и самим судьей.

– Ну, Бог даст, – сказал Фернанд (это действительно был бывший приказчик Бриссо), – мы с их помощью сумеем выпутаться из беды, в которую попали.

Поскольку они опять перешли на испанский, пленницы не могли понять этого разговора, но они чувствовали, что попали в засаду, а мрачные взгляды мужчин подтверждали их опасения. Однако Клара была поражена, услышав имя Фернанда, поскольку знала, что так звали одного из приказчиков ее отца. Поэтому она намеревалась обратиться к нему с просьбой о покровительстве и придумывала, как поговорить с ним наедине, когда они наконец дошли до фермы Уокера.

Эта ферма состояла из нескольких строений. Одно из них, самое большое, служило жилищем хозяину, другие предназначались для амбаров или прислуги. Во дворе девушки заметили свой шарабан; лошадь, без сомнения, поместили в загородку, где еще несколько животных щипали траву.

Из главного строения доносился шум, узкое окно было освещено. Берли открыл дверь и ввел Рэчел и Клару в небольшую комнату, обставленную по-европейски.

Пол в ней был, однако, земляной, а стены, на которых висели ружья, охотничьи и рыболовные снасти, были покрыты вместо обоев китайскими и новозеландскими циновками.

В комнате горело множество свечей, в камине, где жарился почти целый баран, пылал огонь. Шесть человек, весьма неприятной наружности и в поношенной одежде, сидели вокруг стола, куря сигары и попивая грог. От табачного дыма, сильного запаха спиртного и бараньего жира в воздухе стоял смрад.

Рэчел и Клара, переступив порог, замерли в испуге при виде этой картины и чувствуя на себе бесстыдные взгляды. Мужчины принялись о чем-то расспрашивать Берли и Фернанда, и их хриплые, пьяные, пронзительные голоса еще больше напугали девушек.

Наконец высокий мужчина с черной бородой, который, завернувшись в какие-то лохмотья, сидел в мягком кресле, повелительным жестом заставил замолчать остальных. Закурив сигару, он сказал Фернанду:

– Чудесная добыча! Но которая из этих двух дочь землемера?

– Гуцман, спросите лучше у Берли, – ответил тот. – Я и ту и другую вижу в первый раз...

Берли указал на мисс Оинз.

– Итак, – продолжал Гуцман, пристально глядя на Клару, – другая – дочь Бриссо? Пока она останется в нашем обществе, я беру на себя обязанность караулить ее. Я должен поквитаться с ее отцом за то, что он убил нашего храброго Альвареса, который придумал воспользоваться пороховым бочонком. Бедный Альварес, он заслуживал лучшей участи!

– Я уже вам говорил, Гуцман, – возразил Фернанд, – что Альвареса застрелил не Бриссо, а другой, француз Мартиньи, тот, кого вы называете человеком с алмазом. И я нахожу, что Мартиньи хорошо сделал, убив его. Не гнусно ли было предпринять такую штуку, когда я находился в магазине – я, ваш друг, – не предупредив меня об опасности?

– Вы тогда еще не решились перейти на нашу сторону, – возразил Гуцман. – Только после смерти Альвареса вы поняли наконец-то, на что мы способны. Жаль, конечно, что все вышло дурно и нам не достались богатства, на которые мы рассчитывали. Впрочем, – прибавил он небрежно, – удача, кажется, возвращается к нам, и мы можем поблагодарить судьбу за то, что она так кстати прислала к нам этих сеньорит.

Шайка Гуцмана, так жестоко расправившегося с Бриссо и Мартиньи, вынуждена была бежать с приисков. Бандиты намеревались скрыться в пустыне, если за ними будет погоня, но на свое счастье встретили Джона, ожидавшего свою хозяйку на берегу ручья. Узнав от него о присутствии неподалеку от фермы Клары и Рэчел, они задумали захватить их, и теперь им это удалось.

Пленницы не подозревали, что находятся среди своих врагов. Конечно, лохмотья, заменявшие одежду этим людям, и их зловещие физиономии внушали девушкам страх, но небрежность в одежде и грубость в обращении были свойственны золотоискателям.

Рэчел, собравшись с духом и гордо выпрямившись, спросила:

– Могу я узнать, господа, зачем нас привели сюда против нашей воли? Мы подданные королевы и, без сомнения, джентльмены, какими кажетесь вы, не осмелятся забыть об этом.

Слова мисс Оинз были встречены хохотом.

Она не смутилась и продолжала:

– Могу я по крайней мере узнать, господа, где мой слуга Джон и имеете ли вы намерение вернуть лошадь и шарабан, в котором мы должны вернуться в Дарлинг?

– Слуга ваш, – ответил Гуцман на дурном английском, – лежит под этой скамейкой. Возьмите его, если можете.

И он указал на человека, лежащего в дальнем углу комнаты. Рэчел наклонилась к Джону – это действительно был он, но он лежал неподвижно и не отвечал на зов своей хозяйки.

– Он умер! – воскликнула она, побледнев.

Клара вскрикнула, а золотоискатели захохотали еще громче.

– Да, да, он умер, – иронически подтвердил Берли, – если только можно умереть, выпив полпинты виски... Только это количество могло образумить дурака.

Мисс Оинз склонилась над Джоном и увидела, что он и правда мертвецки пьян.

– Кто его напоил? – спросила она с негодованием. – Джон – честный слуга, он никогда добровольно не сделал бы этого, зная, как нам необходимы его услуги.

– Ну, эти скоты не умеют воздерживаться, когда им предоставляется возможность напиться, – возразил Берли небрежно.

– Но как же мы вернемся в Дарлинг? – спросила Клара.

– Вы останетесь с нами, хорошенькие сеньориты, – возразил Гуцман. – О, не беспокойтесь, мы умеем обходиться с дамами.

– И мисс Бриссо, – прибавил Фернанд, – особенно приятно будет наше общество, так как мы все старые знакомые ее отца.

Всеобщий хохот встретил эти слова, иронический смысл которых Клара не могла понять.

– Мсье Фернанд, – сказала она умоляющим тоном, – если вы, как я предполагаю, бывший приказчик в нашем магазине, то я прошу вашего покровительства. Мой отец очень много пережил несчастий за последнее время и, конечно, он вас не оскорбил. А если бы и так, то вы наверно не захотите мстить девушкам, которых случай отдал в вашу власть.

Эта наивная просьба не могла, конечно, растрогать бандитов, однако они не осмелились больше смеяться, и сам Фернанд обнаружил некоторое замешательство, как будто смутное воспоминание о чести и великодушии пробудилось в его сердце.

Но тем не менее он произнес насмешливым тоном:

– Вы просите моего покровительства, мисс Бриссо? Скорее мне надо обратиться к вашему покровительству... Сказать по правде, я, быть может, немного виноват перед своим бывшим хозяином, я когда видел его в последний раз, то оставил его в положении довольно неприятном...

– Подвешенным за шею среди горевшего магазина, в двух шагах от бочонка с порохом, – по-испански добавил Гуцман.

– И теперь, – продолжал Фернанд, – ваш отец сердится на нас. Он напустил на нас сыщиков, белых и черных, и сам отправился в погоню за нами с этим негодяем французом... Знайте же, милая мисс Бриссо, мои товарищи и я, мы рассчитываем на вас и вашу приятельницу и надеемся, что вы помирите нас с Бриссо, с Мартиньи и даже с судьей Денисоном, который командует преследователями и, как кажется, ни в чем вам не отказывает.

Услышав, что Денисон, Мартиньи и ее отец гнались по следам золотоискателей, Клара почувствовала облегчение. Проснувшаяся в ее сердце надежда возвратила ей мужество.

– Будьте же великодушны к нам, мсье Фернанд, – сказала она, – и какова бы ни была вина ваша и ваших друзей, мы постараемся выпросить вам прощение. Прикажите запрячь лошадь и отвезти нас к тому месту, где находятся теперь мой отец, мсье Денисон и другие особы, гнева которых вы опасаетесь. Я даю вам слово сделать все, что будет зависеть от меня, чтобы уговорить их прекратить преследование.

Но, говоря это, Клара видела в глазах собравшихся здесь людей только недоверие и насмешку.

– Малютка находчива, – сказал Гуцман, подмигнув, – и если бы мы не были так глупы, позволили себя одурачить... Черт побери, мне очень хочется наказать ее за ее лукавство, запечатлев два поцелуя на ее свеженьких щеках!

– А так как другая – ее сообщница, – прибавил Фернанд, смеясь, – то я беру на себя наказать ее точно так же.

И они собрались было привести в исполнение свои слова. Клара и Рэчел бросились в угол залы и загородились стулом.

– Подлецы! – закричала Клара. – Как вы смеете оскорблять беззащитных женщин!

– Неужели здесь нет ни одного англичанина, ни одного джентльмена, – добавила Рэчел, – чтобы защитить нас от дерзости этих иностранцев?

Как ни странно, призыв мисс Оинз был услышан. Правда, тут находились только два англичанина: Берли, дурное расположение которого к пленницам было известно, и толстяк с рыжими бакенбардами, с огромными кулаками, одетый в разорванное пальто и клетчатые панталоны с бахромой внизу. Услышав крик Рэчел, он вскочил и, загородив собой девушек, сказал:

– Провалиться мне сквозь землю, но я не позволю, чтобы оскорбляли англичанок! Каким бы негодяем я не сделался, а при мне не забудут уважения к молодым девушкам, подданным ее величества. Я убью всякого, кто сделает лишний шаг!

И он сжал кулаки, готовый драться.

– Томпсон прав, – поддержал его Берли. – Если наша безопасность принуждает нас удержать этих девушек, удержим их, но мы должны обращаться с ними достойно. Еще неизвестно, что случится, может быть, придется плохо тем из нас, кто перейдет некоторые границы.

Эта неожиданная стычка охладила мексиканцев, которые поспешили уверить, что хотели только пошутить. Когда Томпсон вернулся на свое место, Берли сказал:

– Эти ветреницы, как вы можете видеть, умирают от усталости, а, может быть, от голода и жажды. Нам нужно, чтобы они могли завтра ехать с нами, стало быть, мы должны о них позаботиться. Я предлагаю поместить их в другой комнате, где они поедят и отдохнут.

– Только смотрите, чтобы они не убежали! – предупредил Гуцман. – Надо очень остерегаться женских хитростей.

– Будем караулить... Ну, пойдемте же, – обратился Берли к девушкам. – Разве только, – добавил он, – вы согласитесь ужинать в нашем обществе.

Кларе и Рэчел ничего не оставалось, как последовать за пастухом. Взяв свечу, он вошел в смежную комнату и затворил за собой дверь.

Эта комната, занимаемая Уокером, тоже была обита циновками и меблирована чрезвычайно просто. В ней стояли несколько стульев, стол и кровать с широким пологом. Освещалась она двумя узкими окнами, а так как из-за частых отлучек хозяина ферма оставалась пуста, то окна запирались изнутри крепкими ставнями с замками. К этим-то замкам Берли и подбежал прежде всего, поставив свечу на стол, чтобы удостовериться, что ставни заперты, а потом сухо сказал Рэчел и Кларе:

– Вам здесь докучать не станут, если вы не вздумаете убежать или сыграть с нами какую-нибудь другую шутку. В таком случае я не ручаюсь ни за что. Успокойтесь же, а я сейчас принесу вам чего-нибудь поесть.

Он вернулся в комнату, где его товарищи продолжали шумно разговаривать, и принес оттуда початую бутылку вина, кружку воды, черствый хлеб и кусок холодной говядины. Поставив все это на стол, пастух хотел удалиться, но Рэчел удержала его.

– Мистер Берли, – сказала она вкрадчивым голосом, – мы сейчас убедились, что вы настоящий англичанин. У вас во сто раз более ума и доброты, чем у этих свирепых мексиканцев. Заклинаю вас, подумайте, каким опасностям подвергаетесь вы – вы, управляющий этой фермой, сделавшись сообщником бродяг. Помогите нам убежать от них, и вы будете щедро вознаграждены.

– А откуда вы знаете, – возразил Берли, – лучше или хуже я других? Действительно, несколько дней назад я жил как честный человек, но Ричард Денисон разузнал, что я был каторжником и сказал об этом Уокеру. Тот рассчитал меня, стадо отослал на соседнюю ферму с другим пастухом, а сам уехал в Мельбурн, намереваясь там подыскать кого-нибудь вместо меня. Что мне оставалось делать без средств? Я вернулся на прииски, где работал прежде и где у меня были друзья, и вернулся как раз в ту минуту, когда там началась все эта кутерьма. Мне нечего было терять, и я последовал примеру других. Если их повесят, я не имею никакой возможности избегнуть веревки... Я привел их в этот дом, который они разграбили. Уокер, вернувшись, узнает, как я умею мстить! Теперь представляется случай, – продолжал он, бросив угрюмый взгляд на Клару, – отомстить также этому судье, который был не в меру любопытен. Неужели вы думаете, что я пропущу такой случай? Око за око, зуб за зуб.

– Мистер Берли, не лучше ли будет...

– Довольно, напрасно вы пытаетесь меня переубедить, мисс Оинз. Для вашей же пользы позвольте мне вернуться к моим товарищам, потому что они не доверяют никому... Слышите?..

В самом деле, золотоискатели звали Берли и грубо подшучивали над его продолжительным пребыванием в комнате пленниц. Когда он направился к двери, Клара сказала:

– Вы напрасно стараетесь казаться хуже, чем есть, мистер Берли. Я знаю, вы добры... Только вы один проявили к нам сострадание.

– Это не сострадание, мисс. Я только желаю, чтобы вы были в состоянии исполнить завтра то, чего ждут от вас.

– Но ради Бога, чего могут ждать от нас эти люди?

– Вы это узнаете, когда придет время... Прощайте.

Берли поспешно вышел, и девушки услышали, как в замке повернулся ключ.

Оставшись одни, они обнялись.

– Милая моя Рэчел! – прошептала Клара, – мы совершили большую глупость, и можно подумать, что Бог хочет нас наказать... Я не прощу себе, что уговорила тебя отправиться в пустыню!

– Не говори так, Клара, – возразила Рэчел. – Ты имела важные причины решиться на поездку в пустыню, а я, признаюсь, руководствовалась лишь любопытством. Ты же знаешь о моем увлечении биологией. Если бы ты отказалась ехать со мной, может быть, я была бы так сумасбродна, что отправилась бы одна. Что должен думать мой отец, что должна думать твоя мать, видя, что мы не возвратились! И никто в Дарлинге не знает, куда мы поехали... Но теперь не время предаваться отчаянию, лучше подумаем, нет ли какого способа выпутаться из этой беды.

Девушки, сидя рядом, долго шептались. Однако после многих смелых предположений они вынуждены были отказаться от осуществления нелепых планов и признать, что не могут изменить событий.

Между тем в соседней комнате золотоискатели продолжали свой ужин. Слышно было, как они разговаривали, время от времени ссорясь и угрожая друг другу, но поскольку подруги не знали ни слова по-испански, понять, о чем говорили бандиты, было невозможно. Впрочем, сейчас им было Достаточно и того, что эти люди оставили их в покое.

Наконец Рэчел вспомнила о провизии, принесенной Берли, и предложила поесть. Она была ужасно голодна. Клара испытывала отвращение к еде и только поддавшись увещеваниям подруги, заставила себя проглотить несколько кусков мяса.

После ужина они обе почувствовали, как устали и хотят спать. В комнате стояла широкая кровать, хотя без простыни и одеяла, но девушки не осмеливались лечь, опасаясь, что какому-нибудь пьяному золотоискателю могло взбрести в голову войти к ним.

Чтобы избежать такого сюрприза, мисс Оинз сдвинула к двери всю мебель, какая только находилась в комнате. Без сомнения, подобное укрепление не остановило бы тех, кого она опасалась, однако при попытке открыть дверь баррикада должна была с шумом обрушиться и бедные пленницы могли бы по крайней мере приготовиться к обороне.

Предприняв эту меру предосторожности, подруги бросились, не раздеваясь, на кровать. Они обещали себе не засыпать, но физическая усталость и пережитые волнения оказались сильнее. Успокоенные тишиной, установившейся в соседней комнате, Клара и Рэчел крепко заснули.

 

XVII

ЗАЛОЖНИЦЫ

Ночь прошла спокойно. Небо на востоке начинало розоветь, когда кто-то осторожно постучал в ставень одного из окон. Для Клары и Рэчел этого было довольно, чтобы, дрожа, спрыгнуть с кровати.

– Мисс Оинз!.. Мисс Рэчел! Ради Бога, отвечайте мне! – послышался шепот.

Рэчел узнала голос Джона. Она тихо подошла к окну, в котором не было стекол. Довольно большая щель находилась между стеной и ставнем, и ею-то и воспользовался Джон.

– Я здесь, Джон, – ответила Рэчел. – Что ты хочешь?

Джон, казалось, онемел от радости.

– Вы живы, добрая мисс Рэчел? – после долгой паузы наивно спросил он.

– Конечно.

– И не ранены этими злыми людьми, и мисс Клара тоже?

– Они дурно обращались с нами только на словах!.. Но ты, Джон, как ты попал в эту ужасную засаду?

– Я совсем не виноват... Я очень несчастен.

Джон поспешно рассказал о том, что с ним произошло после того, как Клара и Рэчел отправились в пустыню с австралийцем.

Всадники, которых заметил негр, подъехали к ферме Уокера и расположились там, как хозяева. Джон мог бы спрятаться в кустах, но пока он размышлял, как быть с шарабаном и лошадью, незнакомцы скоро его заметили и двое из них направились к нему – это были Берли и Фернанд. Его спросили, что он тут делает, и Джону даже в голову не пришло солгать. Убежденный, что имя его господина мистера Бриссо произведет должное впечатление на этих людей, он сообщил, что ждет мисс Клару и Рэчел, которые скоро должны вернуться. Это известие действительно не оставило равнодушными Фернанда и пастуха. Они быстро о чем-то посовещались между собой и принялись уговаривать Джона зайти на ферму, где он мог бы ожидать девушек. Джон сначала отказывался, но его просили так настойчиво, что он наконец согласился. Лошадь заложили в шарабан и направились к дому, где новые друзья Джона угостили его виски.

Джону нелегко было устоять от подобного соблазна. Однако бедный кучер заметил, что его хотят напоить, и отказался от второй порции. Но тогда мексиканец Гуцман нахмурил брови и, положив руку на свой кинжал, закричал, что Джон оскорбляет его, отказываясь пить с ним, и что он воткнет ему кинжал в горло, если тот не будет вежливее. Таким образом, Джон был вынужден пить стакан за стаканом до тех пор, пока, мертвецки пьяный, не упал под стол.

– Я проснулся в хлеве, куда эти негодяи отнесли меня, – прибавил он, – но я не виноват, добрая мисс Рэчел, совсем не виноват.

– Я тебе верю, мой бедный Джон, – ответила она. – Эти люди действительно хотели удалить тебя от нас, чтобы заманить нас в засаду. Но догадываешься ли ты, какие их намерения на наш счет?

– Я ничего не знаю, мисс Оинз. Я думал сначала, что они хотят убить вас и мисс Бриссо... и очень был огорчен.

– Какая им выгода убивать нас? Но, Джон, не видишь ли ты какого-нибудь способа освободить нас?

– Никакого, моя добрая госпожа: они лежат перед дверью с ножами и револьверами, окна закрыты замками – нет никакой возможности освободить вас.

– А ты сам не можешь убежать? Они, без сомнения, думают, что ты еще пьян и не можешь пошевелиться. Почему бы тебе не вскочить на лошадь и не попытаться добраться до Дарлинга, где ты уведомишь моего отца о том, в каком ужасном положении мы находимся?

– Да-да, сделай это, Джон, – попросила Клара, которая, стоя позади своей подруги, не пропустила ни одного слова из этого разговора. – Наши мучители, кажется, еще спят. Воспользуйся благоприятной минутой и поезжай поскорее!

Джон после некоторого размышления решительно сказал:

– Я попробую. Лошади в загородке, и я выберу лучшую, чтобы...

Он не договорил: раздался удар бича и крик Джона.

– Что ты здесь делаешь, негодяй? – услышали девушки голос Берли. – Что ты замышляешь? Пошел вон отсюда!

Золотоискателей, спавших на полу в соседней комнате, разбудили эти крики. Девушки слышали, как они громко переговаривались, выходили и возвращались, двигали стулья. Потом один из них закричал с порога:

– Я же вам говорил, что Гаспачо привезет нам известия.

– Да-да, это Гаспачо, – повторил другой, – я его узнал по полосатому плащу... Но он скачет слишком быстро, так что известия вряд ли хорошие.

Через несколько минут послышался топот лошади около дома. Клара и Рэчел поспешили отодвинуть от двери мебель, намереваясь подслушать, о чем будут говорить. Сначала до них доносились только смешанные крики, отрывистые фразы, и притом опять все говорили на испанском. Однако из нескольких английских слов, произнесенных Томпсоном и Берли, девушки поняли, что произошло.

Как известно, шайку Гуцмана преследовали волонтеры во главе с Ричардом Денисоном, и черная стража, к которой присоединились Мартиньи и Бриссо. Беглецам удалось сбить со следа своих преследователей и укрыться на ферме, однако Гуцман приказал одному из своих людей наблюдать за передвижениями неприятеля, и сейчас этот лазутчик по имени Гаспачо приехал.

Накануне Гаспачо видел, как волонтеры продолжали свой путь, не сразу заметив, что те, кого они преследовали, вдруг свернули с дороги в заросли. Только через несколько миль волонтеры повернули назад и австралийцы рассыпались направо и налево от дороги, отыскивая то место, где золотоискатели съехали с нее. Наконец один из них вскрикнул от радости и позвал своих товарищей. Они все вместе внимательно рассмотрели следы, обменялись несколькими словами и доложили Ричарду Денисону, что Гуцман со своей шайкой свернул с дороги именно здесь.

Они говорили правду, Гаспачо это знал, но настала ночь, а в темноте нельзя идти по следу. Волонтеры расположились лагерем на том самом месте, где австралийцы отыскали след, намереваясь с рассветом продолжить преследование.

С первыми лучами солнца они сели на лошадей и поехали по следам мятежников, а Гаспачо, издали наблюдавший за ними, поспешил уведомить своих товарищей, что через час Ричард Денисон будет на ферме.

Полученное известие очень встревожило золотоискателей. Они понимали, что не смогут оказать сопротивления превосходящим силам преследователей и что многим из них не приходится рассчитывать на снисходительность властей.

– Надо бежать в пустыню, – сказал Фернанд.

– Чтобы умереть там от голода и жажды! – возразил Гуцман. – Уж лучше укрепиться здесь и защищаться.

– Они сожгут эту хижину вместе с нами.

– А может быть, мы успеем выпутаться из этой передряги, как выпутались они сами. К тому же они не станут поджигать дом, когда узнают, что сеньориты находятся с нами.

– Это правда, однако...

– Если волонтеры успеют окружить ферму, нам в любом случае конец, – перебил Фернанда Берли. – Я предлагаю скрыться в пустыне, и как можно скорее. Я несколько раз бывал там и знаю, что в это время года кое-где еще есть вода. Мы возьмем с собой лошадей, которые могут быть нам полезны и, действуя с осторожностью...

– Ты забыл, что нас будут преследовать? – усмехнулся Гуцман. – Австралийцы легко отыщут наши следы в песке.

– В зарослях маали земля усыпана сухими листьями, – возразил Берли. – Притом есть одно средство, чтобы не подпустить волонтеров слишком близко...

Он шепнул несколько слов мексиканцу на ухо.

– Хорошо, попробовать можно, – сказал тот. – Фернанд и ты, Берли, возьмете на себя это, а я велю седлать лошадей.

Клара и Рэчел услышали, как ключ повернулся в замке, и едва успели отойти от двери, как Фернанд и Берли вошли в комнату.

Увидев смятую постель, пастух сказал:

– Вы спали? Прекрасно! Но надо еще успеть позавтракать до отъезда, потому что обеда, может быть, придется долго ждать.

– Как, мы едем? – спросила Клара. – Куда вы хотите нас увезти?

– В такое место, где вам, кажется, очень понравилось, – ответил Берли с иронией. – Но прежде мы попросим вас... Фернанд, объясните им, в чем дело.

– Нет ли у вас принадлежностей для письма? – спросил бывший приказчик. – Мы не нашли в доме Уокера ни бумаги, ни чернил.

– У меня есть записная книжка, – удивленно ответила Рэчел, не понимая, зачем испанцу это понадобилось.

Она вынула маленькую записную книжку из черепаховой кожи с серебряным карандашом.

– Вот это-то нам и нужно! – сказал Фернанд. – Но не вы будете писать, мисс Оинз, а мадемуазель Клара.

– Я? – изумилась Клара.

– Вы.

– Но кому и что должна я писать?

– Сейчас узнаете. Садитесь за стол и поторопитесь, потому что времени у нас мало.

Фернанд подал ей карандаш, раскрыл записную книжку на чистой странице и начал диктовать:

– «Мы, Клара Бриссо и Рэчел Оинз из Дарлинга, уведомляем наших друзей, что вчера вечером отправились на прогулку к ферме Уокера в шарабане, которым правил кучер Джон, и попались в руки золотоискателей, бежавших с приисков после мятежа. Они сделали нас своими пленницами, как и Джона, но вовсе не обращались с нами дурно...»

При этом уверении, которое несколько противоречило истине, Клара не решилась продолжать.

– Вы не знаете, – сказал Фернанд, – на что некоторые из нас способны. Пишите! «В эту минуту золотоискатели намерены отправиться в пустыню и берут нас с собой. Они приказывают нам объявить, что если соединенные силы под предводительством судьи Ричарда Денисона осмелятся преследовать их, то мы обе будем умерщвлены...» Карандаш выпал из рук Клары.

– Вы этого не сделаете! – воскликнула она. – Вы не можете быть так жестоки!

– Пишите! – грубо приказал Фернанд. – К черту эти женские кривлянья!

– Пишите, Клара, – сказала Рэчел. – Они не осмелятся привести в исполнение свою угрозу. Притом чем большая опасность будет нам грозить, тем скорее наши друзья придут нам на помощь.

Клара повиновалась.

«Если судья, командующий отрядом, захочет дать полное прощение людям, которые держат нас заложницами, пусть вывесит белый платок над фермой Уокера, – писала она дрожащей рукой под диктовку Фернанда. – Эти люди пришлют парламентера, после чего нам будет возвращена свобода. Но всякая измена, всякое преследование будут причиной нашей неминуемой смерти».

– Подпишите теперь обе, – прибавил Фернанд. – Берли, так?

Пастух кивнул.

Клара сказала Фернанду:

– Если некоторые из ваших друзей вздумают исполнить этот гнусный замысел, я уверена, что вы, дон Фернанд, бывший приказчиком у моего отца, непременно защитите нас.

Испанец нахмурился.

– Не полагайтесь на это, а в особенности остерегайтесь напоминать мне, что я был приказчиком у вашего отца.

– Почему, мсье Фернанд? Разве он не был добр к вам?

– Он добр? – повторил испанец с ненавистью. – Еще раз предупреждаю: не напоминайте мне о том времени, когда я ел его хлеб, потому что я могу уступить искушению и сделать вас, его единственную дочь, орудием мести.

– Господи! – испуганно воскликнула Клара. – Что сделал мой отец, чтобы внушить вам такую ненависть?

– Что он мне сделал? – глухим голосом переспросил Фернанд. – Он меня унизил! Он, этот грубый торговец, этот скряга, принуждал меня, дворянина, раболепствовать перед ним, сносить его капризы. Он был хозяином строгим и безжалостным, он спекулировал на моей нищете. Ежечасно он напоминал мне о той зависимости от него – нет, не колкими словами, а презрительным видом, холодной улыбкой, которые в тысячу раз оскорбительнее слов... Я уже ненавидел его, когда в магазине появился этот Мартиньи, вкрадчивый француз, сумевший занять то место, на которое я имел право, и успевший добиться от него внимания, которого заслуживал я. И вместо одного хозяина у меня стало два, я, испанский дворянин знатного рода, должен был сносить их презрение, подозрения, оскорбления... Я хотел отомстить тому и другому, но дьявол их спас!

– Однако, – кротко возразила Клара, – вы не должны забывать, что когда мой отец принял вас в свой дом, вы не имели ни убежища, ни средств к жизни.

– Молчите! – взвизгнул Фернанд. – Вы мне напоминаете о том, что мне следовало умереть от голода, а не принять это унизительное предложение. Но, – продолжал он уже спокойней, – вся эта болтовня бесполезна. Знайте только, что дочь торговца Бриссо и невеста судьи Денисона не могут ждать ни жалости, ни снисхождения ни от моих друзей, ни от меня. Если мы должны будем умереть – вы умрете с нами, клянусь всеми святыми!

– Но я, надеюсь, не оскорбила никого из вас? – спросила Рэчел.

– Вы, мисс Оинз, дочь землемера и подруга Клары Бриссо. Необходимость вынуждает нас не пренебрегать никакими средствами, чтобы выпутаться из беды, в которую мы попали. Вы разделите участь вашей приятельницы.

В эту минуту во дворе послышались крики.

– Проворнее! – кричали на разные голоса. – Через четверть часа они будут здесь. Все на лошадей! Скорее в пустыню, если не хотите быть повешенными!

– Вы слышите? – заторопился Фернанд. – У вас есть пять минут, чтобы приготовиться к отъезду. Вы идете, Берли?

– Иду, – ответил тот, схватив записную книжку мисс Оинз.

И они поспешно вышли, оставив девушек одних в комнате.

Рэчел, невозмутимо отрезав несколько больших кусков мяса, отправила их в рот и надела свою шляпу. Клара с волнением наблюдала за ней.

– Мой отец недалеко отсюда с мсье Денисоном, виконтом де Мартиньи и значительными силами, и мы не можем присоединиться к ним! – воскликнула она.

– Какая разница, рядом они или за сто миль от нас... Советую тебе, Клара, воспользоваться краткой отсрочкой, чтобы закусить и привести в порядок свой туалет. Остальное теперь зависит от одного Бога. Будем уповать на него!

Клара, вздохнув, подчинилась. Она немного поела и выпила воды, и сделала это как раз вовремя, потому что дверь снова отворилась.

– Готовы ли вы? – спросил Фернанд.

– Скорее, скорее! – прибавил Берли. – Те, другие, подъезжают сюда.

Девушки поспешили выйти. Золотоискатели, готовые отправиться в путь, навьючивали поклажей лошадей, среди которых мисс Оинз увидела и свою. Поодаль стоял Джон. На его щеке вспухла багровая полоса от бича Берли.

– К чему нам таскать за собой этого проклятого негра? – пробурчал Фернанд, заметив Джона. – Не лучше ли...

– Вы забываете, – перебил его Берли, – что нам будет нужен посредник, если судья примет наши условия, и что никто из нас не решится взять на себя эту миссию.

В эту минуту довольно многочисленная группа всадников показалась на равнине, менее чем в миле от фермы.

– В путь! – закричал один из золотоискателей.

– В путь! – повторили другие, устремляясь в заросли.

Во дворе остались только Фернанд, Гуцман и Берли, не считая Джона, которому приказали сесть на лошадь.

– Мисс Оинз сядет позади тебя, – сказал ему Берли. – И помни: попробуешь выкинуть какой-нибудь фокус – получишь пулю, я тебе это обещаю.

– А я возьму маленькую Бриссо, – ухмыльнулся Гуцман.

– Нет, лучше поручите ее мне, – запротестовал Фернанд. – Я отвечаю головой за нее.

– Кончим это! – нетерпеливо сказал Берли.

Он подхватил на руки Клару и посадил ее на лошадь Фернанда, то же самое проделав с Рэчел, устроив ее позади Джона, не слушая отчаянных криков англичанки. Потом сам вскочил на седло, хлопнул бичом и все поскакали прочь, оставив двери открытыми.

 

XVIII

СОПЕРНИКИ

Отряд, при виде которого поспешно бежали похитители Рэчел и Клары, состоял из шестидесяти волонтеров и солдат черной стражи. Все они были на прекрасных лошадях и превосходно вооружены.

Черная стража состояла из австралийцев, и они очень гордились своими красивыми красными мундирами, главная обязанность солдат состояла в том, чтобы отыскивать бежавших преступников, и им весьма редко это не удавалось.

Волонтерами же были переселенцы, в основном жители Дарлинга, вызвавшиеся помочь полиции. Они не числились в регулярных войсках, но большинство их было превосходными стрелками. Накануне Ричард Денисон отвел отряд на прииски, где к нему присоединились Бриссо и Мартиньи.

К тому времени силами полиции и черной охраны мятеж был уже подавлен. По требованию шерифа отряд пустился вдогонку за бежавшими. Перед Денисоном стояла задача помешать мятежникам соединиться и захватить Гуцмана, Фернанда и их сообщников, между тем как другие отряды тоже прочесывали местность.

Бриссо и Мартиньи, вступив в ряды волонтеров, горели жаждой мести, которая овладевает иногда даже самыми добродушными людьми. Бриссо после несчастья, разорившего его, овладела ярость против тех, кого он считал виновниками своих бед. Подобное же чувство двигало Мартиньи. Хирург, перевязывавший его плечо, нашел рану серьезной и оставаться в постели велел по крайней мере несколько дней. Но Мартиньи и слушать не хотел об этом. Пришлось уступить его желанию, тем более что помощь всех честных людей была в эту минуту необходима.

Однако в то утро, о котором идет речь, незадолго до того, как отряд прибыл на ферму Уокера, виконт почувствовал, что его лихорадит. Причиной тому, скорей всего, была ночевка на открытом воздухе. Да езда верхом на лошади разбередила рану.

Бриссо, ехавший рядом с ним, сказал:

– Уверяю вас, Мартиньи, что вы напрасно упрямитесь. Вы потеряли много крови, вашу рану не перевязывали со вчерашнего дня. Вам надо остановиться в первом же жилище и отдохнуть.

– Не говорите об этом, мсье Бриссо, – возразил виконт. – Не говорите мне, чтобы я остановился, когда у меня есть еще силы держаться на седле. В этом карабине, который заменил мое прекрасное ружье, есть пули, предназначенные для Фернанда и Гуцмана, и мне очень хотелось бы, чтобы они настигли их.

– Я не меньше, чем вы, хотел бы отомстить этим злодеям.

Мартиньи усмехнулся.

– О, я вижу, что вы начинаете действовать по принципу: «убивай, чтобы не быть убитым самому». Значит, вы все-таки извлекли кое-какие уроки из событий последних дней? Конечно, здесь вам не Европа, где надо ждать, чтобы жандармы, присяжные, судьи, адвокаты исполнили свое дело. Начались бы проволочки, нескончаемая болтовня... А здесь все обстоит гораздо проще: мы сами отправляемся преследовать злодеев, сами правим правосудие, сами караем преступников в открытом бою. Да здравствует Австралия!

– Надеюсь, боя не будет, мой дорогой Мартиньи. Эти люди не настолько безумны, чтобы решиться оказать сопротивление такому многочисленному отряду, как наш.

– Они доведены до отчаяния и знают, что их ждет виселица. Посмотрите на этого серьезного и флегматичного англичанина, Денисона, который разговаривает с начальником черной стражи: если мы схватим негодяев, он повесит их на первом же дереве, не моргнув и глазом. Да, удовольствие увидеть, как сеньоры Фернанд и Гуцман будут красоваться на ветке дерева, стоит многого! И возле не найдется косы, чтобы отрезать веревку, как... гм!

Видя, что его насмешки произвели на Бриссо неприятное впечатление, виконт продолжал совсем другим тоном:

– Кстати, о Денисоне... О чем вы имели с ним продолжительный разговор вчера вечером?

– У меня нет тайн от вас, Мартиньи, – ответил Бриссо. – Мсье Денисон объявил мне, что по-прежнему желает жениться на моей дочери, если она захочет выйти за него. Но независимо от этого он предложил отдать в мое распоряжение все свое состояние, которое весьма значительно, чтобы я мог расплатиться с долгами.

– Славный человек! – заметил виконт не без некоторой горечи. – Он лучше, чем другие, делающие больше шума... Но вы, Бриссо, что вы ответили на это великодушное предложение?

– Я горячо поблагодарил судью, разумеется, и отложил до времени мое решение на этот счет.

– Это решение, Бриссо, будет ли благоприятно...

Мартиньи не договорил, видя, что к ним приближается судья.

– Господа, – сказал Денисон французам, – начальник черной стражи предупредил меня, что след преступников ведет к ферме и что, по всей вероятности, они там провели ночь. Будьте осторожны, потому что они, может быть, окажут сопротивление.

– Как, мсье Денисон, – сказал Мартиньи весело, – неужели нам посчастливится захватить этих негодяев? Однако, черт побери, – прибавил он тотчас, указывая рукой на ферму, – мы слишком поторопились радоваться: эти негодяи бегут!

В самом деле, несколько всадников, выехавших со двора фермы, спешили скрыться в зарослях. Вскоре следом за ними выехала вторая группа.

Отряд остановился. Что-то, по-видимому, поразило австралийских солдат, и они с удивлением наблюдали за беглецами.

– Вперед! – закричал Мартиньи. – Перережем им путь! Вперед!

И он пустил свою лошадь в галоп.

Но, кроме Бриссо, который решительно последовал за своим бывшим приказчиком, никто из волонтеров не тронулся с места, и они продолжали совещаться с австралийскими солдатами.

Денисон попытался вернуть французов.

– Подождите, – закричал он. – Мы непременно догоним их, вернитесь! Надо прежде узнать...

Но ни Мартиньи, ни Бриссо не обратили внимания на этот призыв. Денисон хотел было отдать приказ отряду следовать за ними, когда лошадь Мартиньи вдруг повернула, как будто ею не управляли, всадник выронил карабин, голова его склонилась на грудь, и он упал на землю.

Если бы мятежники выстрелили хоть один раз, то можно было бы подумать, что виконт ранен.

Бриссо, увидев, что Мартиньи упал, поспешил соскочить с лошади.

– Боже мой, Мартиньи! Что с вами? – воскликнул он.

Через минуту к ним подъехали Денисон и несколько человек из отряда.

– Это ничего, – прошептал виконт, открывая глаза. – Моя лошадь. Притом, кажется, у меня закружилась голова... но теперь все прошло.

Он с трудом встал на ноги и вынужден был опереться на Бриссо.

– Когда я пришпорил свою лошадь, боль в плече сделалась так сильна, что я лишился чувств, – смущенно произнес виконт.

– Я же вам говорил, Мартиньи, – дружески заметил ему Бриссо, – что вы переоцениваете свои силы. Послушайтесь меня: останьтесь на ферме Уокера на несколько часов, а мы заедем за вами, когда разделаемся с этими негодяями.

– Это было бы благоразумно, – кивнул судья, – и если виконт де Мартиньи согласится на это, то я оставлю с ним несколько человек для его безопасности.

– Нет, – возразил виконт, – этого не нужно, я чувствую себя лучше. Но посмотрите, посмотрите же! Эти разбойники сейчас скроются. Чего мы ждем?

Солдат черной стражи, подъехав к Денисону, сказал:

– Преступники захватили двух женщин и насильно везут их с собой. Я заеду на минуту на ферму и постараюсь собрать сведения на этот счет.

– Женщин? – недоверчиво переспросил Мартиньи. – Откуда здесь могут взяться женщины?

Судья с солдатами поспешил к ферме. Следом за ними двинулись Мартиньи и Бриссо, отдав своих лошадей волонтерам.

Когда они вошли в дом, Денисон читал записную книжку, которую ему принес один из солдат и которую преступники оставили на столе, прикрепив к ней листок, написав на нем крупными буквами:

«Ричарду Денисону, судье».

– Мсье Бриссо, – сказал Денисон, прочитав записку Клары, – эти люди захватили двух молодых девиц, принадлежащих к почтенным семействам Дарлинга, и уверяют, что убьют их, если мы не откажемся от погони.

– А имена их известны?

– Одна из них мисс Оинз, дочь землемера.

– Мисс Рэчел, подруга Клары! А другая... другая, мсье Денисон?

Судья не колебавшись, счел нужным сказать правду несчастному отцу.

– Моя дочь! – вскрикнул Бриссо. – Клара! – Но это невозможно, как она очутилась здесь, на ферме Уокера?

– Мисс Клара в руках этих негодяев? – при этом известии Мартиньи забыл об усталости и боли. – Мсье Денисон, может быть, тут скрывается какая-нибудь адская хитрость?

– К несчастью, в том, что это правда, нет ни малейших сомнений, – ответил судья, протягивая Бриссо записную книжку. – Посмотрите сами, вы не можете не узнать почерка вашей дочери.

Бриссо, побледнев, пробежал глазами записку, между тем как виконт читал через плечо своего друга.

– Надо отказаться от преследования, – угрюмо сказал Мартиньи, – и поскорее вывесить белый флаг. Жизнь девушек слишком драгоценна, чтобы позволительно было колебаться, не правда ли, Бриссо?

– Конечно, конечно! – поспешил согласиться торговец. – К черту мщение! Прежде всего надо освободить Клару и мисс Оинз.

– Вы слышите, мсье Денисон? – продолжал Мартиньи. – Спешите же вывесить белый платок на крыше здания. Без сомнения, Гуцман и его сообщники ожидают этого сигнала с нетерпением, и если их ожидание будет обмануто, то они способны в минуту раздражения на все... Не такое ли ваше мнение?

Англичанин оставался бесстрастен.

– Нет, – ответил он твердо, – никто более меня не желает видеть этих молодых девиц, особенно мисс Бриссо, вне опасности, но я судья и мне непозволительно договариваться с грабителями и убийцами, принимать их условия и оставлять их на свободе.

Мартиньи и Бриссо с изумлением переглянулись.

– Мыслимо ли это? – повысил голос виконт. – Мсье Денисон, время ли теперь разыгрывать роль Брута? Ваша нерешительность может иметь самые пагубные последствия.

– Что за беда, – поддержал его Бриссо, – если эти люди еще некоторое время будут на свободе, когда речь идет о беззащитных девушках? Послушайте, мсье Денисон, если вы способны остаться равнодушным в подобных обстоятельствах, то я никогда в жизни не увижусь больше с вами.

– Я не равнодушен, господин Бриссо, – возразил судья, – но я как должностное лицо представляю власть королевы – власть, которая не должна унижаться до договоров с преступниками.

– Что же намерены вы делать?

– Прежде всего, – ответил Денисон, – я не думаю, чтобы они осмелились убить девушек, так как это не принесет преступникам никакой пользы. В этом отношении, я думаю, нам нечего опасаться. Тем не менее я хочу освободить пленниц как можно скорее, и вот мой план: без сомнения, негодяи где-нибудь поблизости ждут сигнала, который мы не подадим... Мы нападем на них прежде, чем они успеют опомниться.

– Нет, ваш план слишком рискованный, – возразил Мартиньи. – В случае неудачи вы только озлобите преступников и они могут решиться на крайние меры. Я прошу вас, мсье Денисон, от имени Бриссо и моего, действовать осторожнее. Единственно верное средство спасти Клару – пойти на уступки.

– Да, мсье Ричард, – сказал Бриссо, – вы любите, сжальтесь над моей бедной дочерью, и предоставьте этим людям свободу.

– Это невозможно! – ответил Ричард. – Я не должен унижать власть, вверенную мне, вступая в переговоры с убийцами.

– Вы, однако, это сделаете! – в бешенстве закричал Мартиньи. – Или, черт побери, я узнаю, лед или пакля у вас в голове.

И он выхватил револьвер.

– Мартиньи! Что вы делаете? – с ужасом воскликнул Бриссо.

Ричард Денисон перехватил руку Мартиньи и так сильно сжал ее, что виконт, и без того не имевший сил сопротивляться, выронил револьвер, чуть не плача от бессильной ярости.

Наступило тягостное молчание.

– Моя запальчивость нелепа, – наконец, сделав над собой усилие, произнес Мартиньи. – Но, черт побери, кто имел глупость думать или говорить, что вы любите Клару?

– Это не глупость, – ответил судья, – это истинная правда, но я не могу, руководствуясь чувствами, поступать против долга. Однако и вы любите мисс Клару – я не могу теперь сомневаться в этом, – и потому снисходительно отношусь к вспышке этого слепого гнева.

– Ну да, я ее люблю, – сказал Мартиньи. – И моя любовь давно уже не тайна для мадемуазель Бриссо.

– Мартиньи, – напомнил ему торговец, – я не поощрял ваших надежд. Дело в том, что я сам не знаю...

– Да, Бриссо, вы еще сами не знаете, на какую сторону перетянут весы, – с горечью произнес виконт. – Поэтому я сам постарался обеспечить себе успех и, может быть, когда настанет время, вам будет трудно отказать мне в том, что составляет предмет моих желаний.

Бриссо посмотрел на него с изумлением, но ничего не сказал.

– Значит, это вы были причиной волнения и того странного состояния мисс Клары, в котором она пребывала после вашего отъезда из Дарлинга? – спросил Денисон.

– Мисс Клара была взволнована? – с иронией в голосе отозвался Мартиньи. – Тем более причин для меня немедленно спешить на помощь бедной девушке, даже если бы мне пришлось одному освобождать ее!

Слова виконта имели неожиданный результат, потому что Денисон, перестав колебаться, сказал:

– Вы не один поедете, господин Мартиньи. Мы все поедем с вами.

В эту минуту несколько солдат черной стражи, осматривавшие окрестности, привели к Денисону мальчишку-туземца, который спрятался в кустах на берегу высохшего ручья. Это был Проткнутый Нос, сын Волосяной Головы.

На этот раз мальчик, судя по всему, боялся не европейцев, а солдат в красных мундирах. Действительно, черная стража иногда была излишне строга к своим землякам, которые жили вдали от цивилизации.

Начальнику черной стражи, говорившему на местном наречии, было поручено служить переводчиком при допросе. Когда австралийца спросили, что он делал около фермы Уокера, он рассказал, как накануне Рэчел, Клара, Джон и Волосяная Голова приехали из города в шарабане и как девушки, провожаемые всей деревней, отыскивали в пустыне гнезда коури.

– Узнаю мисс Рэчел, – пробурчал Бриссо. – Значит, она и Кларе заморочила голову своими фантазиями!

Проткнутый Нос рассказал также о том, что Рэчел и Клара, вернувшись к ручью, не нашли ни Джона, ни шарабана, ни лошади, а потом Берли увел их на ферму, откуда они недавно уехали.

То, что случилось накануне, вряд ли было понятно Проткнутому Носу, однако он догадался, что благодетельница его семейства не добровольно оставалась на ферме и подвергалась какой-то опасности. Поэтому он провел ночь возле фермы, не зная, что делать и как помочь девушкам.

– Мсье Денисон, – сказал Мартиньи, улыбнувшись, – вот, кажется, третий соперник, на которого мы не рассчитывали. Этот храбрый мальчик тоже, кажется, влюблен в мадемуазель Клару... если только не в мисс Рэчел, а может быть, и в них обеих.

Но судья не был расположен шутить. Он сообщил волонтерам и начальнику черной стражи, что сведения, сообщенные Проткнутым Носом, подтверждают известие о похищении мисс Бриссо и мисс Оинз. После краткого совещания было принято решение напасть на мятежников, но таким образом, чтобы они не имели возможности привести в исполнение свою угрозу.

– Этот молодой человек, кажется, неглуп, – сказал судья начальнику черной стражи. – Спросите-ка мальчишку: не стеснят ли нас лошади в пустыне и не лучше ли нам отправиться туда пешком?

Когда этот вопрос был переведен Проткнутому Носу, он ответил:

– Они не уедут далеко на лошадях... Беспрестанно делают объезды... Вы скоро догоните их пешком.

– Я так предполагал, – кивнул Денисон. – Теперь спросите, не может ли он служить нам проводником?

Проткнутый Нос поспешил ответить:

– Я позову моего отца и мы с ним поможем вам найти Клару и Рэчел и убить злых людей вашими ружьями.

Это предложение было принято.

– Только смотри, – прибавил начальник черной стражи, – если ты или твой отец вздумаете нас обмануть, мы вам обоим отрежем голову вот этим.

И он положил руку на свою саблю. Проткнутый Нос отступил в ужасе, однако не изменил своего желания быть полезным друзьям своего племени.

Денисон решил оставить на ферме своего старого слугу Уильяма, измученного двумя днями езды верхом, и тот вынужден был повиноваться. Также оставили несколько человек, хорошо вооруженных, стеречь лошадей, между тем как остальные пешком должны были отправиться по следам преступников.

– Вот это прекрасно! – сказал виконт. – Теперь, когда я не сижу на этой дрянной лошади, которая так тяжела на ходу, то чувствую себя бодрым и здоровым.

Однако очень скоро Бриссо заметил, что виконт с трудом передвигает ноги и его жестокие страдания возобновились.

– Мсье Мартиньи, – сказал он, – умоляю вас, остановитесь. В таком состоянии вы не сможете оказать нам помощи.

Денисон промолчал из опасения, что его слова припишут другой причине, а не искреннему сочувствию. Впрочем, виконт не послушался бы его.

– Могу ли я остаться, – возразил Мартиньи, – когда мадемуазель Клара и ее приятельница подвергаются опасности? Правда, мои ноги несколько дрожат и голова кружится, но против этого есть превосходное лекарство... Мсье Бриссо, дайте мне, пожалуйста, вашу бутылку с коньяком.

– Не боитесь ли вы, Мартиньи, что при вашей ране...

– Вам жалко вашего коньяка?.. Мое плохое самочувствие объясняется слабостью, а от этого есть только одно средство.

Бриссо, вздохнув, отдал ему бутылку. Виконт поспешил поднести ее к губам и отдал не прежде, как порядочно опорожнил.

– Теперь, – продолжал он, – я чувствую себя способным пройти, если понадобится, Синие горы... Вперед, господа!

Денисон посчитал бесполезным спорить с Мартиньи и, приказав волонтерам, которые оставались, караулить ферму и соблюдать величайшую бдительность, подал сигнал отправляться.

Через пять минут отряд покинул ферму. Авангард составляла черная стража, Проткнутый Нос шел вместе с солдатами, которые не спускали с мальчишки глаз, опасаясь измены. Время от времени они наклонялись и рассматривали следы, оставленные лошадьми золотоискателей на песчаной почве.

Следом за черной стражей шли волонтеры в порядке, или, лучше сказать, в беспорядке от скорой ходьбы.

В ту минуту, когда отряд достиг зарослей, солнце было уже высоко, зной становился изнурительным. Денисон сказал Мартиньи, который, запыхавшись, бежал возле него:

– Вы оскорбили меня, виконт, и мне следовало бы вызвать вас на дуэль. Я этого не сделал по причинам, в которых не обязан давать отчета никому, но уж во всяком случае, не из-за недостатка мужества и, может быть, скоро найду способ это доказать.

 

XIX

ПОГОНЯ

Мы уже сказали, что заросли маали образовывали труднопроходимую чащу, и ехать здесь верхом было чрезвычайно трудно. Колонисты специально обучают лошадей уклоняться от ветвей, однако похитители Рэчел и Клары не имели подобным образом обученных животных и то и дело вынуждены были делать объезды, чтобы избежать наиболее густых зарослей. В некоторых местах следы их лошадей на сухих листьях, усыпавших землю, трудно было различить, но Проткнутый Нос и черная стража уверенно продвигались вперед, хотя, следуя за этими бесчисленными обходами, теряли много времени.

Денисон сказал об этом начальнику черной стражи, который, в свою очередь, посоветовался со своими солдатами и с Проткнутым Носом. Они пришли к выводу, что преступники направились к песчаному холму – самой возвышенной точки в этой части пустыни, откуда можно было увидеть сигнал с крыши фермы.

Выслушав начальника черной стражи, судья приказал следовать туда напрямик.

– Но для верности, – сказал он, – пусть несколько солдат продолжают идти по следам преступников.

Между тем Проткнутый Нос, предупредив своих спутников, запрокинул голову и издал пронзительный крик. В ответ из глубины зарослей послышались подобные же крики. Продолжая идти, австралиец кричал время от времени и каждый раз ему откликались все ближе и ближе.

Эти крики встревожили Мартиньи.

– Что задумал наш проводник? – сказал он Денисону. – Эти крики насторожат негодяев, которых мы преследуем.

– Вы забываете, – спокойно возразил судья, – что они не знают о присутствии в отряде мальчика. Если преступники слышат его крики, то приписывают их, без сомнения, австралийцам какого-нибудь соседнего племени, перекликающимся между собой.

В эту минуту несколько австралийцев из семейства Волосяной Головы и он сам показались в кустах. Они пришли на зов Проткнутого Носа, о котором ничего не знали со вчерашнего вечера. Увидев его с таким конвоем, они готовы были в страхе убежать, но мальчик успокоил их. Только тогда Волосяная Голова, жена его и другие члены его семьи решились приблизиться.

Ни отец, ни мать не выразили радости, увидев сына после продолжительного отсутствия. Впрочем, им не дали времени объясниться, так как тотчас принялись расспрашивать о похитителях Клары и Рэчел.

Оказалось, что Берли приходил в селение, видимо, намереваясь взять проводника, но австралийцы, которым он внушал непреодолимый ужас, убежали при его приближении и спрятались, несмотря на его угрозы и ласковые слова. Берли, видя бесполезность своих усилий, направился к песчаному холму, однако недолго оставался там. Волосяная Голова, из своего убежища наблюдавший за пастухом, видел, как он спустился с холма на своей лошади.

– А в какую сторону он поехал? – спросил Денисон, которому перевели слова австралийца.

Волосяная Голова указал на густые заросли.

– Прекрасно, – сказал Мартиньи. – Лошади там не могут ехать быстро. Мы их легко опередим.

Денисон отдал приказ двигаться дальше. Волосяная Голова, узнав, что Клара и Рэчел находятся в опасности, предложил свои услуги проводника, и их поспешили принять. Других членов племени отослали, приказав им занять наблюдательные посты и дать знать, если они заметят похитителей.

Скоро солдаты обнаружили свежие следы лошадей. Однако за ними не следовали в точности, а продолжали идти кратчайшей дорогой. Волосяная Голова и его сын безошибочно угадывали направление. Потеряв след из виду, они непременно выходили на него через несколько минут. Даже солдаты черной стражи были изумлены их искусством.

Вскоре отряд достиг места, где похитители Клары и Рэчел останавливались, пока Берли поднимался на песчаную дюну посмотреть, не появился ли над фермой белый флаг. Немного дальше они сделали еще одну остановку и здесь, видимо, заметили погоню.

Судя по следам, мятежники были серьезно испуганы. В одной из прогалин на песке виднелись многочисленные отпечатки копыт лошадей, как будто преступники останавливались, чтобы посовещаться. С этого места они уже ехали, не разбирая дороги, стараясь как можно скорее уйти от погони.

Это для волонтеров было важной причиной быть особо внимательными, потому что похитители, зная, что преследователи близко, могли пойти на отчаянный шаг. В полном молчании отряд продолжал идти по следам. Солдаты, готовые в любую минуту увидеть мятежников, не спускали палец с курка винтовок.

Вдруг из чащи выбежали три или четыре лошади без всадников.

– А-а, наши противники наконец-то сообразили, что на лошадях далеко не уедут, и отпустили их, – вполголоса сказал Денисон. – Теперь они, без сомнения, разбегутся.

Мартиньи с тревогой спросил:

– Но что они в таком случае сделают с девушками?

– Может быть, они решатся возвратить их нам, – предположил судья. – Это будет самым верным средством на некоторое время избавиться от преследования.

– Не полагайтесь на это, мсье Денисон, – печально возразил виконт. – Такие люди, как Фернанд и Гуцман, не преминут нам отомстить.

– Моя дочь, моя бедная Клара! – прошептал Бриссо.

Опасения Мартиньи скоро подтвердились. Из кустов выскочила еще одна лошадь. На ней сидел негр, весь в крови, в разорванной одежде.

Бриссо воскликнул:

– Я знаю этого человека! Это Джон, слуга мисс Оинз... Он нам расскажет о моей дочери.

Лошадь остановили. Джон, очутившись среди волонтеров и черной стражи, до того растерялся, что потерял дар речи и только таращил свои и без того большие глаза. Наконец он узнал Бриссо и Денисона.

– Скорее, скорее спешите на помощь мисс Рэчел и мисс Кларе, – прошептал Джон. – Эти разбойники избили меня и послали сказать вам, что если вы не вернетесь, то они убьют их. Я видел, как Гуцман и Фернанд утащили молодых мисс в чащу... Они просили пощады и плакали, но те, с пистолетами в руках, заставляли их идти вперед и угрожали им... Скорее, скорее освободите их!

– В которую сторону они направились, Джон? – спросил Денисон.

Бедный негр, собрав последние силы, указал на заросли, из которых он появился, и потерял сознание. Денисон приказал солдатам оказать ему помощь и поймать лошадей, которые могли понадобиться после. Обратившись к своим товарищам, он сказал коротко:

– Вперед, господа!

Мартиньи и Бриссо первыми бросились в указанном направлении. Не слыша выстрелов Фернанда и Гуцмана, они надеялись успеть вовремя и предотвратить страшное преступление. К ним скоро присоединилась остальная группа.

Кусты, через которые они пробирались, в этом месте были не так густы, кое-где росли высокие деревья. Солдаты черной стражи особенно внимательно осматривали их стволы и ветки. Вскоре один из них остановился под таким деревом, заметив около него следы лошади. Солдат заключил из этого, что всадник, воспользовавшись лошадью, как скамейкой, вскарабкался на дерево и, без сомнения, находится еще там, и подозвал своих товарищей. Однако, как они ни вглядывались, не видели ничего.

Наконец какой-то солдат указал на толстую ветку, футах в шестидесяти от земли: на ней сидел человек, старавшийся спрятаться в листьях.

– Слезайте! – закричал Денисон. – Слезайте, всякое сопротивление невозможно, а мы подумаем, нельзя ли будет сохранить вам жизнь.

– Мы теряем время, мсье Денисон, – шепнул ему Мартиньи. – Пока мы будем договариваться с этим негодяем, другие убьют Клару и ее подругу.

– Этот человек может сообщить нам ценные сведения, – ответил Ричард.

Человек, сидевший на дереве, тем временем принял какое-то решение. Он сел на ветку, свесив ноги, и, держа ружье в руках, обратился к Денисону:

– Это, кажется, господин судья? Очень рад видеть вас еще раз! Вот вам мой ответ!

Раздался выстрел, и пуля пробила шляпу судьи.

Прежде чем Ричард опомнился, прогремело пять или шесть беспорядочных выстрелов. Несколько секунд человек на дереве оставался неподвижен, потом ружье выпало у него из рук и он рухнул на землю.

Это оказался Берли, пастух с фермы Уокера. Несчастный, несмотря на полученные раны и на падение с высоты, был еще жив. Он открыл глаза и устремил их на Ричарда Денисона. Горькая улыбка мелькнула на его окровавленных губах.

– Я буду отомщен, – прошептал Берли. – Найдите теперь, если можете, вашу хорошенькую мисс Бриссо.

Глаза его закрылись, руки сжались в конвульсии, и он умер.

Ричард остолбенел от неожиданности случившегося и от слов Берли. Мартиньи сказал ему:

– Вы слышали? Мы должны спасти Клару.

– Да-да, – подхватил Бриссо, – Клара не может быть далеко отсюда. Поспешим же, мсье Денисон!

Судья хотел ответить, но тут послышались крики. Оказалось, что солдаты черной стражи, подозревая, что кое-кто из мятежников последовал примеру Берли, осмотрели другие деревья и в самом деле обнаружили несколько человек, прятавшихся в листве.

Денисон направился к ним.

– Предоставьте это вашим людям, – сказал Мартиньи, схватив судью за руку. – Мы должны схватить Фернанда и Гуцмана. Посмотрите, след двух лошадей тянется к чаще, он наверняка приведет нас к цели.

Ричард Денисон подозвал начальника черной стражи и быстро отдал ему какое-то приказание, и в сопровождении Волосяной Головы и его сына, которым он показал след, поспешил за Мартиньи и Бриссо, которые шли вперед, не обращая внимания на крики и выстрелы, раздававшиеся позади них.

Постепенно заросли маали становились менее высокими и менее густыми, зато красносочники и другие растения из семейства миртовых образовывали над ними такой густой свод, что под него не могли проникнуть солнечные лучи. Мартиньи обратил внимание своих спутников на странное поведение птиц. Попугаи всех цветов, большие и маленькие, крича, перелетали с ветки на ветку. Сороки, хламиды и другие обитатели этих мест в беспокойстве крутились под лиственным сводом, громко хлопая крыльями и издавая крики, в которых слышался испуг.

Путешественники предположили сначала, что это ружейные выстрелы, продолжавшиеся раздаваться позади них, устроили переполох среди птиц. Однако скоро они заметили, птиц испугало нечто другое, потому что они летели им навстречу. Впрочем, все птицы скоро исчезли, но зато появились животные, убегавшие в том же направлении: кенгуру, ящерицы, крысы, даже страшные черные змеи, которые казались не менее испуганными. Все эти животные пробегали так близко от путешественников, не обращая на них внимания, точно чувство опасности заставляло их забыть о страхе перед человеком.

Ричард Денисон, Мартиньи и Бриссо поначалу не обратили внимание на эти тревожные признаки, однако австралиец с сыном обменялись несколькими словами и как-то странно начали принюхиваться, будто собаки, бегущие по следу. Наконец они остановились и постарались растолковать своим спутникам, что не надо идти вперед, напротив, все должны возвращаться и как можно скорее.

Мартиньи и его спутники, разгоряченные погоней, не вняли этим предостережениям, тем более что австралийцы не могли дать никакого объяснения. Но Волосяная Голова упорно жестикулировал, пытаясь знаками объяснить, что им угрожает серьезная опасность.

И тут из кустов снова выбежали две лошади без всадников. Раздувая ноздри, они мчались, время от времени поворачивая голову, будто чувствовали за собой невидимого врага, в том же направлении, что и другие животные.

– Что значит все это? – с беспокойством спросил виконт. – Если бы я еще находился в прериях, то подумал бы, что индейцы... Нет, не может быть. Эти лошади, вероятно, принадлежат Гуцману и Фернанду, и мне поскорее хочется встретиться с этими негодяями. Но, клянусь небом, – прибавил он, – вот они! Однако девушек с ними нет.

В самом деле, из зарослей появились Гуцман и Фернанд. Однако, увидев своих преследователей, они и не думали убегать, а продолжали продираться сквозь кусты, надеясь, видимо, найти убежище.

– Вы правы, Мартиньи, – прошептал Бриссо, – моей дочери нет с ними. Что они сделали с Кларой и мисс Оинз?

– Мы сейчас это узнаем, – сказал Ричард Денисон. – Они не должны ускользнуть от нас на этот раз.

Он бросился к ним, между тем как Мартиньи и Бриссо решили обойти заросли с другой стороны и окружить злодеев. Поняв, что им не уйти от погони, Гуцман и Фернанд, став спиной к кусту, приготовились обороняться.

Мексиканец Гуцман выказывал мрачную решимость отчаянного человека, который хочет по крайней мере дорого продать свою жизнь, в то время как дрожащие руки и бледное лицо Фернанда давали повод сомневаться в его мужестве. У Гуцмана, кроме кинжала, было ружье, а Фернанд держал в каждой руке по револьверу, которые он украл из магазина своего бывшего хозяина.

– Бриссо, – закричал Мартиньи, – берите на себя Гуцмана, помните, это он надел вам петлю на шею во время пожара в магазине! А я займусь его товарищем, с которым должен за многое расплатиться.

– Будьте осторожны! – предупредил Денисон, не терявший хладнокровия. – Не убивайте их, эти люди должны нам сказать, где они спрятали девушек.

Фернанд, испугавшись, что виконт бросится на него, выстрелил первым. Пули, одна за другой, просвистели возле головы Мартиньи. С карабином в руке, он приближался к своему противнику, помня, как важно захватить его живым.

С другой стороны к Гуцману подходил Бриссо, держа его под прицелом своего ружья. Однако он также не спешил стрелять. Остановившись в двадцати шагах от мексиканца, Бриссо закричал, забыв, что тот не понимает по-французски.

– Негодяй, что ты сделал с моей дочерью? Говори, или я убью тебя, как собаку!

Вместо ответа Гуцман выстрелил. Пуля ударилась в дуло ружья, которое держал Бриссо, и оцарапала ему палец.

Непроизвольно, то ли от боли, то ли от неожиданности, Бриссо дернул рукой и нажал на курок. Раздался выстрел и мексиканец, пораженный пулей в лоб, упал мертвый.

Ричард Денисон, стоявший между французами, готовый помочь тому из них, кто будет находиться в большей опасности, с сожалением сказал торговцу:

– Что вы наделали! Я надеялся, что Гуцман скорее, чем тот, другой, сообщит нам, где находятся пленницы.

– Я сам не знаю, как это произошло, – прошептал Бриссо, испуганный своим подвигом. – Боже мой! Неужели я убил его?

Казалось, он вот-вот лишится чувств. Денисон бросился к нему, но взгляд, брошенный им на Мартиньи, заставил его забыть о торговце.

Виконт, намереваясь обезоружить Фернанда, бросился на него. В другое время, если бы не раненое плечо, он без труда совладал бы со своим противником. Но Фернанд, которому придавала сил безвыходность его положения, отчаянно сопротивлялся. После короткой борьбы ему удалось сбить с ног Мартиньи. Как только тот упал, испанец приложил к виску виконта револьвер, намереваясь прострелить ему голову.

В этот момент Ричард Денисон, прицелившись в Фернанда, закричал:

– Пощадите его, или вы тоже умрете!

Фернанд колебался, но ненависть взяла верх. Палец его нажал на курок... Послышался сухой треск, однако выстрела не последовало.

Жизнь Мартиньи висела на волоске. Фернанду стоило еще раз нажать на курок, и он неизбежно бы погиб. Поэтому Денисон, не медля, выстрелил.

Испанец дико вскрикнул и упал на землю. Мартиньи тут же вскочил на ноги и схватил револьвер, в котором еще оставалось несколько патронов.

– Благодарю, мсье Денисон, – сказал он невозмутимо. – Я право, думаю, что вы спасли мне жизнь... Но как мы теперь узнаем, где они спрятали пленниц?

– Этот человек не умер, – ответил судья, видя, что Фернанд шевелится.

– Этот трус нам все расскажет! – воскликнул Бриссо. – Он должен рассказать! Негодяй! – продолжал он, наклонившись к Фернанду. – Что ты сделал с моей дочерью?

Испанец, завывая от боли, бросил на своего бывшего хозяина полный ненависти взгляд.

– Вы этого не узнаете, – прохрипел он. – Таким образом я отомщу за все унижения, которые перенес в вашем доме!

– Несчастный! Как смеешь ты жаловаться, ты, которого я осыпал благодеяниями? Спрашиваю тебя еще раз: что ты сделал с моей дочерью и с мисс Оинз?

– Выслушайте меня, Фернанд, – сказал Ричард Денисон. – Ваша рана, я думаю, не очень опасна и вы доживете до приговора, который будет произнесен над вами. Отвечайте на наши вопросы, иначе я воспользуюсь властью, данной мне, позову черную стражу и прикажу, чтобы вас повесили на ближайшем дереве.

Эти слова как будто заставили Фернанда задуматься. Но он недолго колебался. Ненависть оказалась сильнее инстинкта жизни.

– Поступайте, как знаете, – сказал он. – Убейте меня поскорее, потому что я очень страдаю.

– Клара. Где Клара? – снова спросил его Бриссо.

– Вы ее больше не увидите, ни ее, ни англичанки.

– Злодей! – закричал Бриссо, поднимая ружье над головой Фернанда. – Ты их убил?

Денисон удержал руку несчастного отца.

– Фернанд, – сказал он, – вы не могли убить несчастных девушек.

– Конечно, нет, – ответил испанец, – но смерть их неминуема, потому что мы бросили их в чаще... Но вы ничего от меня не узнаете... Дайте мне умереть.

Услышав о том, что девушек не убили, Денисон и Бриссо немного успокоились. Однако они не могли понять, какая опасность угрожала несчастным пленницам в эту минуту.

– Что имел он в виду, мсье Денисон? – с тревогой спросил Бриссо. – Если эти негодяи не убили Клару и мадемуазель Оинз, то я не понимаю...

– А я понимаю! – вдруг закричал Мартиньи. – Оглянитесь вокруг!

И действительно, воздух сделался тяжел и удушлив, дневной свет принял странный оттенок, в горле першило от смолистого запаха, издаваемого листьями маали, когда они сильно нагреты*[Из листьев маали австралийцы делают масло под названием каспутового. – Прим. авт.].

Мартиньи, много повидавший в своих путешествиях, не мог не догадаться, о чем это говорит. Теперь ему стало понятно поспешное бегство обитателей пустыни. Однако Денисон и Бриссо, менее опытные в подобных вещах, все еще терялись в догадках, пока из-под зарослей не повалил густой дым.

– Ну, ясно вам теперь? – воскликнул виконт. – Они подожгли кусты!

Страшная истина сделалась еще очевиднее, когда они увидели пламя, вспыхнувшее в двухстах шагах от того места, где они находились.

– Вот что хотел сказать этот мерзкий испанец! – закричал Бриссо. – Они устроили пожар и бросили девушек одних!

– Да-да, – сказал Ричард, – таково было их намерение... Однако пожар не мог распространиться далеко. Надо спешить!

– Бежим! – заторопился Бриссо.

– Бежим! – повторил Мартиньи. – Но куда девались проводники?

Австралиец с сыном, давно уже понявшие, какая опасность им грозит, и отчаявшись объяснить это европейцам, решили вернуться. Мартиньи позвал их, но они с испугом смотрели на пламя и нерешительно топтались в отдалении.

– Клара! Рэчел! – закричал виконт, заметивший, какое действие оказывают эти имена на австралийцев.

И действительно, Волосяная Голова, услышав имя своей благодетельницы, что-то сказал сыну и сделал несколько робких шагов к Мартиньи.

– Зачем нам проводники? – возразил Денисон. – По следу лошадей мы дойдем до того места, где негодяи оставили девушек.

– Справедливо, – согласился Мартиньи. – Пойдем по следам.

Фернанд в ужасе закричал:

– А меня, сеньоры, разве вы бросите меня сгореть живьем? Я не могу сделать ни шага!

– Ты пожнешь то, что посеял, – ответил Мартиньи. – Мы должны подумать о твоих жертвах, прежде чем побеспокоиться о твоей презренной особе. Если ты погибнешь в пожаре, который сам и устроил, не будет ли это справедливым наказанием для тебя?

И он поспешил присоединиться к своим товарищам, которые бежали к тому месту, где уже полыхало пламя.

Австралиец с сыном, пошептавшись, последовали за ними.

 

XX

ПОЖАР

Через несколько минут дорогу мужчинам преградила полоса огня. Кусты горели со страшным треском, деревья валились, поднимая в воздух тысячи искр. Ни одно живое существо не могло уцелеть в этой огненной геенне.

К счастью, след, по которому спешили Мартиньи и его спутники, огибал полыхающий участок, и это вселяло в них надежду. Но надежда эта была непродолжительна: шагов через сто след прерывался полосой горевшей травы.

Мартиньи остановился.

– Трава горит местами, – сказал он. – Надо попытаться перескочить через пламя. Я иду первым...

– Перейдем! – поддержали его Денисон и Бриссо.

Только австралийцы колебались. И, действительно, босиком, почти нагие, они не были защищены от пламени.

Мартиньи, видя их нерешительность, снова сказал:

– Клара! Рэчел!

– Клара! Рэчел! – повторили отец и сын, уже не думая об отступлении.

Европейцы бросили свои ружья, которые были уже им не нужны, надвинули шляпы на глаза, и Мартиньи, приметив то место, где огонь был меньше и трава только тлела, бросился вперед. Его товарищи последовали за ним.

Им пришлось сделать десять или двенадцать шагов в этом дымном вихре и, отделавшись легкими ожогами, они скоро очутились по другую сторону огненной линии.

Здесь мужчины перевели дух.

Они находились в одной из песчаных прогалин. За ними осталась горящая трава. Справа ярко полыхал кустарник, от которого валил удушливый дым, слева и впереди огонь еще не добрался до зарослей, но поднимавшийся кое-где дым свидетельствовал о том, что с минуты на минуту пожар перекинется и сюда.

Мартиньи мгновенно оценил ситуацию.

Отсутствие ветра задерживало распространение огня, к тому же была весна, и солнце не успело еще иссушить сок растений, которые загорались не так легко, как осенью, когда страшные пожары начинали буйствовать в Австралии и охватывали огромные пространства с быстротой молнии.

И все же нужно было спешить. Но как отыскать следы, которые должны были привести их к Кларе и мисс Оинз? По соображениям Мартиньи следы должны были продолжаться с другой стороны горевшей полосы, и едва не закричал от радости, увидев их.

Судя по всему, девушки сошли здесь с лошадей, и Джон был отослан Гуцманом и Фернандом. На песке виднелись глубокие отпечатки копыт, когда лошади остановились, следы грубой мужской обуви и следы ботинок поменьше.

– Клара! – сказал Волосяная Голова, указав на едва приметный след.

– Рэчел! – добавил Проткнутый Нос, тыча пальцем в песок, на котором отпечатался след обуви, немного больше, чем первый.

– В какую сторону они пошли? – спросил Мартиньи, забыв, что проводники не понимают его.

Но австралиец и его сын уже бежали по следам, которые вели к зарослям, еще не тронутым пожаром.

– Они там, они непременно должны быть там! – закричал Мартиньи. – Ну, Бриссо, – обратился он к торговцу, – мы с вами выдержали испытание огнем... Мы видели пожар посильнее этого в вашем магазине, к тому же теперь не надо опасаться взрыва порохового бочонка. Вперед! Клара находится не далее чем в ста шагах отсюда.

– В этом легко удостовериться, – сказал Ричард Денисон.

Он громко крикнул, и голос его несколько раз повторило эхо. Никто не отвечал. Судья снова позвал Клару; к его зову присоединились голоса его спутников. Но напрасно они прислушивались. В кустах слышался только треск огня.

– Боже! – с ужасом прошептал Бриссо. – Неужели эти злодеи исполнили свою угрозу?

– Они слышат нас, – сказал виконт, – но, принимая нас за врагов, не смеют отвечать. Пойдемте дальше!

Он решительно вошел в кусты, и принялся рассматривать следы. Денисон и Бриссо с австралийцами двинулись за ним.

Трава в кустах была примята кругообразно, как будто лошади тут стояли довольно долго. Без сомнения, девушки пытались здесь сопротивляться. Мартиньи молча указал на куст мимозы, за который зацепился кусок шелковой материи. Чуть дальше Денисон увидел на ветке ленту, принадлежавшую Рэчел, потом черное перо, украшавшее шляпу Клары.

В этом месте начинались густые заросли, почти не пропускавшие солнечных лучей, а земля была покрыта жестким и сухим мхом, на котором не оставались следы ног. Европейцы остановились, не зная, в какую сторону идти, между тем как австралиец с сыном осматривали землю, стараясь отыскать потерянный след.

– Девушек не могли убить, – сказал Мартиньи, – иначе зачем надо было заводить их так далеко? Мы бы уже отыскали их трупы... Нет, они живы, они близко отсюда, я в этом уверен.

– Позовем еще, – предложил Денисон.

Они громко закричали, и с радостью услышали, что им отвечают человеческие голоса, но эти голоса были так слабы, так отдалены, что их можно было принять за шорох в лесу при сильном ветре. Однако эти неясные звуки возвратили надежду Мартиньи и его товарищам.

– Это они! – воскликнул виконт. – Я же вам говорил, что они еще живы! Будем искать каждый со своей стороны, и тот, кто окажется счастливее, даст знать другим.

Все разбрелись по чаще, не очень, впрочем, удаляясь друг от друга. Однако напрасно бродили они среди кустов, не обращая внимания на колючки, раздиравшие руки и лицо, на дым, от которого перехватывало дыхание, на пламя, вдруг поднимавшееся от сухого мха. Наконец, приведенные в отчаяние, мужчины решились опять сойтись и еще раз громко позвать.

Им отвечали те же слабые голоса, напоминавшие стоны. Но – непонятное дело! – они раздавались в том месте, которое они только что осмотрели.

Мужчины переглянулись в изумлении.

– Непонятно, – сказал Мартиньи, – будь я суеверен, то мог бы вообразить, что это души бедных убитых девушек требуют погребения или мщения их убийцам.

– А почему вы думаете, что это не так? – возразил Бриссо.

– Нет, нет! – запротестовал Ричард Денисон. – Они живы и находятся где-то близко... Но что там делают эти австралийцы? – прибавил он, обернувшись. – Кажется, они что-то нашли...

Волосяная Голова и его сын стояли около высокого дерева. У его подножия густо разросся папоротник, ствол увивали лианы.

Мартиньи, решив, что австралийцы напали на след девушек, поспешил к ним.

– Что такое? – спросил он, подойдя. – Что вы нашли?

Австралийцы стояли неподвижно. Их лица выражали озабоченность. Наконец Волосяная Голова, указав на соседние кусты, произнес:

– Коури!

Мартиньи и его товарищи не поняли этого ответа и искали глазами, что могло заинтересовать здесь их проводников.

В тени большого дерева, под ветвями кустов, росших в этом месте, виднелась великолепная беседка хламид, которую Клара и Рэчел не успели осмотреть накануне. Этому грациозному сооружению угрожал огонь. Пламя, охватившее сухой мох, подбиралось к палочкам и веточкам, из которых была сделана беседка, к украшениям, сваленным у входа в нее. Еще несколько минут – и беседка должна была превратиться в пепел.

Только одна птичка не захотела покинуть свой дворец. Она порхала вокруг беседки с жалобными криками, хотя ее атласные крылышки уже попортил огонь. Она то вылетала из беседки, то влетала туда, прогоняемая дымом.

Эта бедная птичка и привлекала внимание австралийцев. Но они, разумеется, и не думали восхищаться ее смелостью, а всего-навсего намеревались съесть и только ждали, когда хламида сгорит вместе со своим дворцом.

– Не зря говорят, что туземцы как дети, – вздохнул Мартиньи. – Посмотрите, чем они забавляются!

Он довольно грубо попытался отвлечь их от хламиды, но напрасно.

Наконец несчастная птица попыталась взлететь, опасаясь огня, и упала прямо в пламя. Отец и сын, с нетерпением ждавшие этой минуты, тотчас бросились к ней. Отцу удалось схватить ее – не потому, что сын счел долгом уступить ему эту лакомую добычу, – просто Волосяная Голова оказался проворнее. Менее чем через минуту хламида еще трепещущая, была съедена.

Сын, впрочем, не очень сожалел о лакомстве, доставшемся его отцу. Он начал рассматривать сокровища хламид и выбирал камни, зернышки и раковины, складывая все это в кожаный мешочек, висевший у него на шее, и повторяя:

– Клара! Рэчел!

Мартиньи был взбешен.

– Глупцы! – закричал он. – Неужели вы будете терять время на такие пустяки?

Отказавшись от надежды переубедить австралийцев, он присоединился к Бриссо и Денисону, которые продолжали звать девушек. На этот раз ему показалось, что стоны доносились из дерева.

Европейцы никак не могли взять в толк, как объяснить это чудо.

Но австралиец с сыном оказались сообразительней. Обменявшись несколькими словами на своем языке, они выхватили топоры, висевшие у них за поясом, и бросились к дереву.

Мартиньи наконец-то догадался.

– В дереве есть дупло! – закричал он.

Только сейчас он увидел, что папоротник около дерева сильно примят, а сломанные нижние ветки свидетельствовали о том, что здесь происходила борьба. Однако Мартиньи, как ни вглядывался, не заметил никакой впадины в стволе.

Австралийцы несколько раз обошли вокруг дерева и остановились около толстых, выпиравших из земли корней, заросших травой. Но когда Волосяная Голова раздвинул эту траву, стало ясно, что она недавно была срезана. Он разбросал ее и указал на большое отверстие между корнями.

Это отверстие сообщалось со стволом дерева, в котором было дупло, хотя кора казалась целой снаружи. Через другое дупло, находившееся в верхней части дерева и скрытое листвой, внутрь поступал воздух и свет.

Австралийцы, склонившись над дуплом в корнях, закричали:

– Клара! Рэчел!

– Нашлись наконец-то! – прошептал Бриссо, бледный от волнения. – Клара, милая дочь моя, ответь мне, – позвал он. – Это я, твой отец!

Невнятные звуки, подобные тем, какие он уже слышал, раздались из дупла. Заглянув в него, Бриссо увидел две неподвижные фигуры. Это были Клара и мисс Оинз.

– Почему вы не отвечаете? Почему вы не выходите? – продолжал Бриссо с беспокойством. – Здесь ваши друзья.

– Они привязаны, с кляпом во рту, – сказал виконт.

Через несколько минут девушек вывели наружу и поспешили освободить от уз, стеснявших их движения, от кляпов, чуть было их не задушивших. Почти без чувств, с закрытыми глазами, с растрепанными волосами, в разорванной одежде, они лежали на траве, не будучи в состоянии произнести хотя бы слово.

Но и без их объяснений все было ясно. Фернанд и Гуцман, обнаружив погоню и не желая или не смея исполнить свою угрозу, хотели освободиться от пленниц, не прибегая к кровопролитию. Увидев дерево с дуплом, они задумали заключить туда девушек, предварительно лишив их возможности выбраться наружу. Маловероятно, что Фернанд и Гуцман имели намерение вернуться за своими пленницами, так как, оставив Клару и Рэчел в дупле, они подожгли траву и кусты в пяти или шести местах вокруг дерева. Только большое количество сочной зеленой травы, росшей по соседству с ним, не позволило огню добраться до дерева.

Изрядная порция портвейна, который Ричард Денисон почти насильно заставил выпить девушек, привела их в чувство. Клара протянула руку отцу, прошептав несколько нежных слов. Возвращение к жизни мисс Оинз обнаружилось совершенно иначе. Открыв глаза и с усилием приподняв голову, она заметила, что ее прекрасные белокурые волосы падают в беспорядке на полуобнаженные плечи, и тотчас поспешила привести в порядок свой туалет.

Между тем пламя подбиралось все ближе, от занимавшихся огнем маали валил черный дым. Австралийцы с беспокойством поглядывали по сторонам, что-то лепеча. Видимо, им не терпелось поскорее вернуться обратно.

Мартиньи первым заметил опасность.

– Господа! – сказал он своим товарищам, – мы не можем оставаться здесь. Посмотрите, огонь скоро окружит нас.

– Вы правы, Мартиньи, – ответил Бриссо, – надо возвращаться. Теперь, когда я нашел свою дочь, я не хочу опять ее лишиться. Но у бедных девушек нет сил идти.

– Мы понесем их на руках, – сказал виконт.

Клара и Рэчел, едва избавившиеся от огромной опасности, с трудом понимали, что не менее значительная опасность угрожает им и их спасителям.

– Мсье Денисон, – продолжал Мартиньи, – займитесь мадемуазель Рэчел, а я, с позволения моего любезного хозяина, возьму на себя попечение о его дочери. Ну, господа, нечего мешкать, через несколько минут огонь доберется и сюда.

Не ожидая ответа, он схватил Клару на руки и поспешил прочь, обходя горящие кусты. Денисон, изумленный подобной наглостью, предложил, однако, Рэчел оказать ту же услугу, но девушка отказалась и только взяла судью под руку.

Однако они не прошли и ста шагов, по направлению к тому месту, где оставили волонтеров, как вынуждены были свернуть. Путь назад им отрезал пожар.

Мартиньи осторожно нес Клару. Голова девушки лежала на его плече, и ему казалось, что он ни за что на свете не откажется от сладостной обязанности, избранной им самим. К несчастью, виконт снова переоценил свои силы, забыв о ране. Ноги его дрожали, голова кружилась. Усилием воли преодолев слабость, Мартиньи сделал еще несколько шагов, и чуть было не упал со своей ношей, если бы Бриссо, наблюдавший за ним, не подхватил Клару на руки.

Виконт упал на одно колено и, прислонившись рукой к дереву, тяжело дышал. Наконец он приподнялся и сказал Бриссо, улыбаясь:

– Это ничего... опять головокружение... Но теперь все прошло. Мсье Бриссо, заклинаю вас, доверьте мне Клару!

– Как это можно, мой бедный Мартиньи! Вы обессилены, и если бы я уступил вашему желанию... Притом нести дочь – моя обязанность, и я не должен был уступать этой обязанности никому.

– Ну, если так, – сказал виконт, понизив голос, – не поручайте ее никому другому, и если вы устанете, предупредите меня.

Между тем обходить горевшие заросли становилось все труднее, так как огонь распространялся с ужасной быстротой. Кустарники, только что зеленые, теперь уже пылали, как и высокое дерево, ствол которого служил тюрьмой Кларе и Рэчел.

Австралийцы, обеспокоенно поглядывая по сторонам, направились к густым зарослям, еще не тронутым пламенем, через которые надо было непременно пройти, чтобы выбраться из огненного круга. Если этот путь спасения окажется отрезан, то смерть сделается неизбежной для всех, разве случится какое-нибудь чудо.

Все очень спешили, но, конечно, Бриссо отставал. Клара несколько раз просила отца отпустить ее, уверяя, что может идти сама, Мартиньи также возобновил свои просьбы, чтобы ему была поручена девушка. Бриссо упрямился и, запыхавшись, весь в поту, продолжал нести Клару.

Столько усилий и столько энергии было потрачено напрасно! Когда они дошли до того места, где надеялись найти свободный проход, огонь уже господствовал там.

Удостоверившись в этом, путешественники впали в глубокое уныние. Каждый из них опасался не за себя, а за жизнь дорогих ему людей, которые должны были разделить его участь.

Бриссо положил Клару на траву и сел рядом.

– Ради меня, отец, ты подверг себя этой опасности, ты... и твои друзья, – сказала она тихо. – Умоляю, оставь меня здесь и постарайтесь спастись.

– Да-да! – поддержала ее Рэчел. – Мы задерживаем вас, и наше присутствие помешает вам решиться на какой-нибудь смелый поступок ради вашего спасения... Оставьте меня возле моей бедной Клары и думайте только о себе.

– Я остаюсь, – твердо сказал Мартиньи.

– А я, неужели я брошу мою дочь? – воскликнул Бриссо.

Ричард Денисон промолчал, но выражение его лица говорило о том, что он вовсе не думал о побеге.

Наступило минутное молчание, во время которого слышался только треск пожара.

– Надо нам, однако, выпутаться из этой беды, – наконец произнес виконт. – Но что делать?

– Я предлагаю положиться на австралийцев, – сказал судья. – Без сомнения, они не в первый раз застигнуты пожаром. Посмотрите, они как будто совещаются: наверное, надежда еще есть.

В самом деле, Волосяная Голова с сыном придумали план и советовались о том, как привести его в исполнение.

В чаще, которую надо было пройти, загорелись только некоторые деревья, без сомнения, самые сухие и смолистые. Там были участки, где более свежая растительность еще сопротивлялась огню.

И вот, после недолгого совещания, Проткнутый Нос, сделав европейцам знак подождать его, скользнул в кусты.

Возвращения его ожидали с нетерпением, хотя он отсутствовал не более десяти минут. Когда мальчик вернулся, его волосы и плащ были обожжены, а конец копья, опиравшийся на землю, дымился. Он знаками показал, что надо идти вперед, не теряя ни минуты.

– Положимся на него, – сказал Мартиньи. – Он, кажется, нашел путь к спасению. Выбирать нам не из чего.

Бриссо поднял на руки дочь, и все вошли в чащу.

Только уверенность, что другого пути к спасению не существует, придала им мужество продолжать путь. Некоторые деревья пылали, как зловещие факелы, а другие, хотя еще не загорелись, уже трещали, воздух был удушлив. Однако пожар охватил не все заросли, и через них еще можно было пройти.

Австралийцы шли впереди, вороша копьями траву и листья, чтобы проверять, не тлеет ли под ними огонь. То и дело приходилось обходить опасные участки, и европейцы непременно заблудились бы, не будь с ними их проводников. Австралиец с сыном, будто ведомые инстинктом, уверенно пробирались сквозь колючий кустарник, не очень заботясь о тех, кто следовал за ними.

Однако путешественники не замечали никаких признаков, которые свидетельствовали бы о близком конце их мучений, напротив, жар становился все нестерпимее, а дым удушливее. Клара опять лишилась чувств, да и Рэчел не могла держаться на ногах без помощи Денисона и виконта. В эту критическую минуту Бриссо почувствовал, что не в силах дальше нести Клару. Он вскрикнул, и Мартиньи хотел бежать к нему на помощь, Ричард Денисон остановил его.

– Позаботьтесь о мисс Оинз, – сказал ему судья холодно-повелительным тоном.

И он одной рукой подхватил Клару, а другой поддерживал Бриссо, который шатался, как пьяный.

Мартиньи с завистью смотрел на своего соперника.

– Он счастлив, – шептал он, вздыхая, – он силен, он не ранен, между тем как я... Но все равно, лишь бы Клара была спасена!

Впрочем, и мисс Оинз нуждалась в помощи. Волнения, усталость и пережитые опасности лишили девушку сил. По лицу ее лился пот, дыхание стало прерывисто. Но главной причиной страданий Рэчел были разорванные ботинки. Мартиньи заметил это и предложил обвернуть ей ноги носовыми платками и мягкой травой, но стыдливая англичанка категорически отказалась.

Всем не терпелось добраться до безопасного места, где можно было бы отдохнуть, но везде свирепствовал огонь. Пламя быстро охватывало пройденные места, и казалось столь же опасным возвращаться, как и идти вперед. В довершение к этому проводники, до сих пор выказавшие такую уверенность, начинали колебаться и наконец остановились перед огненной линией, показывая знаками, что они не знают, куда идти.

Положение казалось безвыходным. Только у Денисона еще оставались силы, но он, неся бесчувственную Клару, должен был еще поддерживать ослабевшего Бриссо. Виконт же сам с трудом помогал идти бедной Рэчел, которая повисла у него на руке.

– Что делать? – воскликнул в отчаянии Мартиньи. – Желая спастись, мы рискуем попасть в огненную ловушку. Сквозь этот ужасный дым даже не видно солнца, по которому мы могли бы ориентироваться!

– Послушайте, – сказал Денисон, указывая на ту часть зарослей, где пожар был наиболее силен. – Не слышите ли вы человеческий голос в той стороне?

И в самом деле, оттуда раздавался голос, говоривший то по-английски, то по-испански:

– Помогите! Неужели мне дадут сгореть живьем?.. Я не могу пошевелиться, а огонь уже добирается до меня... Пусть демоны разорвут того, кто ранил меня таким образом! Кто-нибудь, придите ко мне на помощь! Господа волонтеры, сюда! Судите меня, приговорите меня к смерти, но избавьте от этой страшной муки... Скорее!.. помогите! Да сжалятся надо мною все святые!..

Потом звуки сделались невнятными.

– Это Фернанд, – пробормотал судья.

– Да, это Фернанд, – подтвердил Мартиньи. – Он пожал то, что посеял... Два раза устраивал он пожар, в котором должны были погибнуть Бриссо и я. Мы спасемся и на этот раз, может быть, а он погибнет в пламени, которому предназначено было истребить нас.

– Кто знает, – вздохнул Бриссо, – возможно, и мы подвергнемся подобной же участи? Теперь, когда этот несчастный скоро явится перед Богом, я прощаю его!

Несмотря на то, что эти слова были произнесены довольно тихо, они вероятно, долетели до слуха Фернанда, потому что он снова закричал:

– Где вы?.. Кто там разговаривает? Помогите, помогите скорее! Я горю, горю, горю!.. О, как я страдаю!.. Пусть черт задушит вас! Вы придете слишком поздно... Я чувствую... Ах...

И более ничего не было слышно.

– Он умер, – сказал Ричард.

– А смерть его, – добавил виконт, – может быть, поможет нам спастись... Наши проводники сумели наконец-то найти дорогу.

В самом деле, австралийцы, казалось, теперь поняли, в какую сторону надо идти и теперь знаками показывали европейцам, что следует поторопиться. Однако те, увидев, какое огненное пространство предстоит преодолеть, остановились в ужасе.

Пламя, перекинувшееся на заросли, жадно поглощало листья и ветки, лизало стволы, которые тоже предназначались ему в пищу. Путешественники должны были пройти через груды пепла и горячих углей.

Однако они решились. Сначала шли довольно быстро, хотя надо было постоянно обходить горевшие кусты, жар которых даже издали был нестерпим. Но постепенно идти становилось все трудней: удушливый дым щипал глаза, раскаленный воздух обжигал легкие.

Мужчины пытались преодолеть участок, заросший растениями, которые, горя, распространяли дым чрезвычайно черный и густой, с едким, вызывавшим головокружение запахом. Болезненный кашель раздирал им грудь, лица были покрыты смертельной бледностью, смерть неминуема.

Первым на груду пепла упал Бриссо. Через минуту Рэчел, споткнувшись, тоже упала, увлекая за собой Мартиньи. Один Ричард Денисон оставался на ногах и продолжал нести Клару, но и он задыхался и делал сверхъестественные усилия, чтобы не потерять сознания.

Кто-то из них отчаянно вскрикнул. Этот крик едва можно было различить в треске пожара, но в ответ послышались другие крики на некотором расстоянии и ружейные выстрелы, служившие, без сомнения, сигналами.

Австралийцы, будто ожив, радостно запрыгали, бросились вперед и исчезли в дыму.

Ричарда Денисона не встревожил этот побег.

– Сюда, друзья мои, – закричал он своим спутникам, – сюда все! Мы спасены!

Но напрасно он их звал: Рэчел и Мартиньи были без чувств; Бриссо, растянувшись на земле, не имел сил подняться и только стонал. Что мог сделать для них Денисон, когда он сам, задыхаясь от ядовитого дыма, обожженный, ослабев от своей ноши, вот-вот готов был потерять сознание. И он решил прежде всего вынести из огня Клару, а потом вернуться, чтобы попробовать спасти других, или погибнуть вместе с ними.

Приняв это решение, судья поспешил на голоса и ружейные выстрелы. Его не останавливало ни пламя, ни дым.

Денисон и сам не знал, как долго он шел. Во всяком случае, он считал, что до безопасного места еще далеко, когда вдруг дым рассеялся.

Судья в изнеможении остановился.

Он находился в одной из песчаных прогалин. Пожар свирепствовал только в той части зарослей, откуда вышел Денисон, впереди же не было ни дыма, ни огня. Блестящее солнце освещало открытое пространство, воздух казался чист и свеж.

Здесь же, в прогалине, находились волонтеры и черная стража, среди которых судья заметил трех человек, крепко связанных. Несколько лошадей, на которых можно было перевезти больных или раненых, щипали чахлую траву.

Солдаты и волонтеры давно уже тревожились о начальнике отряда, и в ту минуту, как он появился, со всех сторон посыпались радостные восклицания. Ричард Денисон, опустив Клару на траву, с наслаждением вдыхал свежий воздух.

Через минуту, отдышавшись, он сказал:

– Несколько человек находятся близко отсюда в смертельной опасности. Мы должны их спасти!

И даже не удостоверившись, следуют ли за ним, он исчез в горевших кустах.

Волонтеры и солдаты черной стражи двинулись было следом за ним, но одни остановились на границе пожара, испуганные зловонным дымом, валившим из зарослей, как из раскаленной серной ямы, другие, сделав несколько шагов впотьмах и боясь заблудиться, поспешили вернуться. Столпившись в прогалине, они принялись громко кричать, чтобы Денисон не заблудился.

Прошло несколько минут; пожар усиливался. В отряде почти уже отчаялись увидеть живым судью, когда он, наконец, показался, сгибаясь под тяжестью Бриссо. Те, кто стоял ближе к зарослям, приняли на свои руки несчастного торговца и положили его возле дочери.

Ричард Денисон, сделав несколько глубоких вздохов, хотел опять вернуться, но волонтеры попытались удержать его.

– Неужели мы дадим погибнуть этой бедной мисс Оинз и этому храброму французу, виконту де Мартиньи? – возразил он и снова бросился в пылающую чащу.

На этот раз несколько волонтеров последовали за судьей, но в дыму скоро потеряли его из виду, а он не отвечал на их зов. Тем временем Денисон никак не мог отыскать то место, где должны были находиться Рэчел и виконт. Не имея больше сил и чувствуя, что теряет сознание, он уже хотел вернуться, когда увидел Мартиньи. Виконт, стоя на коленях, пытался поднять бесчувственную мисс Оинз. Но ему это не удавалось.

Денисон, запыхавшись, весь в поту, с обгорелыми волосами и бровями, поспешил к ним.

– Предоставьте мне позаботиться о мисс Рэчел, – сказал он отрывисто, – и обопритесь на меня.

Судья подхватил англичанку на руки и ждал, пока виконт поднимется с колен.

Первым чувством Мартиньи была досада.

– Я пойду один, – возразил он. – Довольно и того, что многие другие обязаны вам жизнью!

Однако, не сделав и пяти шагов, виконт почувствовал головокружение. Понимая, что сейчас упадет, машинально уцепился за руку Денисона. Отягощенный двойной ношей, судья еле переставлял ноги, силы покидали его. Не пройдя и половины пути до прогалины, он упал с теми, кого хотел спасти, вскрикнув от отчаяния.

 

XXI

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Прошла неделя после описанных событий.

В доме Бриссо, в комнате, выходившей окнами в сад, лежал на диване Мартиньи. Он был бледен, и черная борода еще больше подчеркивала бледность его лица, под глазами, сохранившими, однако, свой блеск, пролегли черные круги. Виконт так похудел, что тот, кто видел его полным силы и здоровья несколько месяцев назад, вряд ли узнал бы сейчас.

Обыкновенно сам Бриссо находился возле своего раненого друга, но в этот день торговец в другой комнате долго беседовал о чем-то с врачом, который перевязывал раны виконта. С Мартиньи, однако, остались Клара и ее мать, сидевшие за рабочим столиком недалеко от дивана. Очень утомленный болезненной перевязкой, он мало-помалу разговорился с женщинами, хотя временами морщился от сильной боли.

– Итак, мадемуазель Клара, вы говорите, что австралиец с сыном приходили утром в Дарлинг, и что вы отослали их с подарками? – спросил он.

– Да, – ответила Клара. – Но какие подарки могут быть достойны услуг, оказанных нам этими добрыми людьми?

– Мы, однако, щедро их вознаградили, моя милая, – возразила мадам Бриссо. – Отец и сын получили каждый по охотничьему ружью с порядочным запасом пороха и дроби, жене австралийца подарили одежду, и все племя, от стариков до маленьких детей, тоже получило подарки. Они казались самыми счастливыми туземцами в целом свете. Что могли мы сделать еще?

– Ничего, мама, ты права. Знаете, мсье Мартиньи, отец Рэчел предложил выхлопотать для них небольшой участок земли, где они могли бы построить себе жилища, но невозможно было победить привычку этих туземцев к кочевой жизни. Они отказались от предложения мсье Оинза, и может быть, даже не поняли его. Рэчел должна была удовольствоваться тем, что подарила им мелкую домашнюю утварь, польза от которой, как она полагает, довольно сомнительна для них.

– Право, – улыбнулся виконт, – цивилизация не поможет обогатить людей, привыкших обходиться без всего. Но мне приятно узнать, что австралийцы не слишком будут сожалеть о полученных ожогах, потому как я сам неспособен заплатить им мой долг.

– Не беспокойтесь об этом, виконт, – кротко сказала Клара. – Мы с Рэчел очень обязаны этим австралийцам и вам. Ведь вы рисковали жизнью, чтобы спасти нас... Ах, мсье де Мартиньи, есть другие услуги, за которые мы не можем оплатить подарками!

Мартиньи задумался.

– Мадемуазель Клара, – произнес он наконец, – не можете ли вы мне сказать, какое сегодня число? Я уже потерял счет времени.

Клара приподняла голову и, покраснев, пристально посмотрела на бывшего приказчика своего отца.

– Сегодня ровно три месяца, виконт, как мы видели вас здесь в последний раз, – ответила она. – Не это ли вы желали знать?

Мартиньи удивленно приподнял брови.

– Да, – кивнула мадам Бриссо, – три месяца, а сколько происшествий нам пришлось пережить за это время! Мы были тогда богаты и счастливы или, по крайней мере, имели надежду скоро разбогатеть, а теперь... Но, – прибавила она, – зачем жаловаться? Наши несчастья могли быть еще больше, и когда я подумаю, что не будь вас, мой храбрый соотечественник, я лишилась бы мужа и дочери, осталась бы одна на всем свете, в бедности и без опоры...

– Не преувеличивайте моих услуг, мадам Бриссо, – возразил виконт, – может быть, оказывая эти услуги, я имел тайные причины, которые очень уменьшили бы вашу признательность, если бы вы о них знали!

– Я все знаю, виконт, но боюсь волновать вас, говоря о некоторых предметах, которые, как я угадываю, занимают ваши мысли.

– Говорите, говорите! – попросил Мартиньи. – Я почти здоров, к тому же объяснение между нами необходимо. Я не понимаю, – прибавил он, глядя на Клару, – откуда вы знаете...

– Я во всем призналась маме, – перебила его Клара, бросившись на шею матери и заливаясь слезами. – Как я могла бы заслужить ее прощение, если бы не призналась ей в своей неосторожности и в своих проступках? Ах, мама, моя милая мама, сможешь ли ты забыть когда-нибудь, как я была несправедлива к тебе?

– Не будем говорить больше об этом, дитя мое, – сказала мадам Бриссо растроганно. – Если ты была виновата, то была и наказана и не будем больше говорить об этом. Сядь, Клара, прошу тебя. Если виконт может выслушать меня спокойно...

– Повторяю вам, я почти здоров и чувствую себя прекрасно, – заверил ее Мартиньи. – Умоляю вас, не заставляйте меня томиться и поскорее скажите то, что вы хотите мне сказать.

Мадам Бриссо пересела к дивану.

– Виконт, вам должно быть известно, что в торговле обыкновенно ставят себе за правило выполнять данное обязательство. Почему же, имея в руках вексель, которому настал сегодня срок, вы не думаете предъявлять его?

– Объяснитесь, – произнес Мартиньи в замешательстве.

– Я же вам сказала, что мама знает все, – прошептала Клара, закрыв лицо руками.

– Да, – продолжала мадам Бриссо, – вы, виконт, как безжалостный кредитор, потребовали от этой неосторожной девушки обязательство, важность которого, она, может быть, недостаточно оценила. Поэтому я думала, что вы поторопитесь потребовать уплаты.

Мартиньи выглядел очень смущенным.

– Извините меня, – тихо сказал он. – В тот день, о котором вы говорите, я поступил недостойно. Но Клара очаровала меня, и я был способен...

– Вы были способны возбудить гнусные подозрения в сердце моей дочери против меня, – закончила мадам Бриссо.

Виконт потупился, между тем как Клара, снова бросившись на шею матери, осыпала ее поцелуями.

– Повторяю еще раз: все это должно быть забыто, – продолжала мадам Бриссо, освобождаясь из объятий Клары. – Поступки виконта де Мартиньи я извиняю от всего сердца, когда вспомню, как он их загладил. Но как бы то ни было, виконт, где же обязательство моей дочери?

Мартиньи пристально посмотрел на нее.

– А если я его потерял или у меня его украли? – спросил он странным тоном.

– Дочь моя и я, несмотря ни на что, будем считать себя обязанными добросовестно исполнить все условия.

Мартиньи пошарил в своей одежде, висевшей на стуле, и достал из потайного кармана бумажку, всю измятую и покрытую бурыми пятнами.

– Вот расписка, – сказал он. – Не бойтесь дотронуться до нее, несмотря на кровь, которой она покрыта; эта кровь была пролита, когда я защищал вашего мужа, мадам Бриссо, и вашего отца, мадемуазель Клара.

– Обещание, которое заключается в ней, тем не менее священно в моих глазах, – робко произнесла Клара, пока мадам Бриссо читала бумагу, которую виконт ей подал.

После минутного молчания мадам Бриссо сказала с улыбкой, несколько принужденной:

– Эта расписка составлена по всей форме, и та, которая подписала ее, должна исполнить все условия... Виконт, – продолжала она, – Клара обязалась возвратить вам сегодня ваш алмаз или его стоимость, то есть около шестидесяти тысяч франков, не правда ли?

– Да, но насколько я понял, этот алмаз потерялся или украден, словом, не был найден, и я благодарю за это небо. Итак, я имею право требовать... надеяться...

– Вы ошибаетесь, виконт, – перебила его мадам Бриссо. – Этот алмаз действительно был потерян вследствие необыкновенных обстоятельств, почти невероятных, но он теперь найден... Вот он!

Она положила небольшую вещицу, завернутую в бумагу, на стол перед Мартиньи. Тот, развернув ее, узнал драгоценный камень, отданный Кларе три месяца назад. Однако виконт, по-видимому, нисколько не обрадовался. Напротив, он швырнул алмаз на стол и сказал с печалью в голосе:

– Как это случилось? А я понял... я был уверен...

– Это странная история, – снова улыбнулась мадам Бриссо, – и если бы мне рассказали ее во Франции, я бы не поверила. Но мы живем в такой удивительной стране! Выслушайте меня...

Она рассказала ему, при каких обстоятельствах алмаз пропал три месяца назад, как Клара начала подозревать в этой краже хламид, прилетавших в сад, как, наконец, эти подозрения подтвердились, и Клара решилась отправиться в пустыню вместе с Рэчел Оинз, и как эта поездка чуть было не закончилась плачевно.

– Но их поиски не имели никакого успеха, – с нетерпением перебил Мартиньи, – Я знаю, что они не нашли алмаза в гнездах этих птиц.

– Только несколько часов назад алмаз возвращен мне, – ответила Клара. – Действительно, мы с Рэчел понапрасну подвергались опасностям. Но случилось так, что во время этого страшного пожара в лесу австралиец с сыном нашли новую беседку, откуда забрали несколько блестящих камешков, с намерением предложить их Рэчел и мне, думая, что мы питаем страсть к подобный редкостям. Они не успели отдать их нам, когда мы уезжали с фермы Уокера, и только сегодня утром эти добрые люди принесли к нам эти вещи. Судите о моем удивлении, о моей радости, когда я нашла среди безделушек эту драгоценную вещь, потеря которой заставила меня совершить столько ошибок и пролить столько слез!

– Он мог бы оставаться там, где был, – возразил Мартиньи шутливо. – За каким чертом вмешались эти австралийцы? Самая драгоценная моя надежда исчезла!

И он с унылым видом опустился на подушки.

– Как можете вы так говорить, – с удивлением спросила мадам Бриссо, – когда отыскался этот великолепный алмаз, который стоит целого состояния? Или вы забыли, что если бы он не был вам возвращен, мы теперь слишком бедны, чтобы заплатить вам за него деньгами?

– Какое мне дело до его ценности? – возразил Мартиньи. – Его единственная цена в моих глазах была та, что он мог доставить мне возможность... Возьмите его, мадам Бриссо, мне теперь противно на него смотреть. Оставьте его у себя, продайте, подарите... Мне он не нужен.

И он смахнул алмаз на пол. Мадам Бриссо поспешила поднять его и снова положила на стол.

– Все эти три месяца, – с жаром продолжал виконт, – я тешил себя мыслью, что очаровательная мадемуазель Клара будет принадлежать мне, и эта надежда сделала из меня другого человека, я будто переродился. Новые чувства или такие, которые я считал себя не способным испытывать, наполняли мое сердце. После пережитых приключений, опасностей я мечтал о жизни спокойной, исполненной привязанности и сладостных впечатлений, я сделался добрее, я считал себя способным внушить по крайней мере дружбу в ответ на искреннюю и глубокую любовь... Ах, зачем этот роковой алмаз нашелся!

– Но, виконт, когда вы предложили моей дочери то странное условие, на которое теперь намекаете, мы были богаты и думали разбогатеть еще больше, а теперь...

– Большая нужда мне до богатства! В первые минуты, признаюсь, такой искатель приключений, каким я был тогда, не мог оставаться равнодушным к подобным соображениям, но мое чувство к мадемуазель Кларе было искренним. Несмотря на заблуждения молодости, я никогда не изменял чести, я считал, что достоин прекрасной и благородной девушки, счастье которой было бы мне поручено... Вот тайна моей преданности, всех моих пожертвований! Я хотел добиться признательности мадемуазель Клары и ее родителей!

– Кто же вам говорит, виконт, что вам это не удалось? – спросила мадам Бриссо.

Виконт вздрогнул.

– Возможно ли, чтобы после возвращения этого алмаза я имел еще право...

Мадам Бриссо улыбнулась.

– Виконт де Мартиньи, и моей дочери, и мне известно, с каким мужеством защищали вы на приисках состояние и жизнь моего мужа, нам известно, как вы старались отвести от него опасность. Мы знаем, наконец, как тяжело раненный, вы спасли жизнь Бриссо при пожаре в магазине, вашим стараниям, вашей неустрашимости моя дочь и мадемуазель Рэчел тоже обязаны своим освобождением... Мы не забыли ничего, виконт, и не имели бы никаких средств, ни муж мой, ни я, отблагодарить вас за эти услуги, если бы Клара не согласилась нам помочь.

– Но соглашается ли она? – спросил виконт, побледнев еще больше.

Клара встала.

– Почему же нет? – произнесла она дрогнувшим голосом. – Виконт де Мартиньи, если моя рука – единственная награда, которую вы желаете принять, в ней не будет вам отказано.

Эти слова стоили, без сомнения, огромных усилий бедной девушке, потому что, произнеся их, она залилась слезами.

– Мадемуазель Клара, – обратился к ней виконт, – я боюсь, что вы меня не любите...

– Я чувствую к вам признательность...

– Признательность! – воскликнул Мартиньи с горечью. – Признательностью вы обязаны многим другим, кроме меня... Прежде всего этим бедным австралийцам, потом волонтерам, которые подвергались опасности, спасая вас, Ричарду Денисону, который, несмотря на свою внешнюю холодность, вел себя как настоящий француз. Он спас вам жизнь, так же, как и Бриссо, когда моя проклятая рана лишила меня сил помочь вам... Он спас меня самого – зачем мне в этом не сознаться? Когда, истощенный, задыхавшийся от дыма, я не был способен сделать и шага. Мсье Денисон не заслуживает ли вашей признательности, как и я?

Эти слова, в которых сквозила ирония, привели Клару в замешательство.

– Виконт, – прошептала она, не переставая плакать, – ничья преданность не была так велика, как ваша, и я думаю... Извините, – прибавила она, – вы понимаете, как затруднителен для меня подобный разговор... Мне больше нечего сказать.

И Клара поспешно вышла.

– Она меня не любит! – печально произнес виконт. – Это, наверное вы, мадам Бриссо, уговорили Клару согласиться, несмотря на ее очевидное отвращение ко мне.

– Нет, клянусь, вам, виконт де Мартиньи. Это ей самой пришла вдруг мысль отдать вам свою руку, если вы будете настаивать на этом.

– Однако я уверен, что прежде она любила Денисона.

– У девушек увлечения не бывают очень глубоки.

Мартиньи молчал. Только приход Бриссо вывел его из мрачных размышлений. Торговец держал в руках распечатанное письмо. Вид у него был весьма расстроенный. Жена посмотрела на него с беспокойством.

– Боже мой, друг мой, что с тобой? – спросила она. – Твоя расстроенная физиономия... Неужели наши беды еще не кончились? Какое неприятное известие ты получил?

– В этом письме не заключается никакого неприятного известия, душа моя, – рассеянно ответил Бриссо, опускаясь на стул. – Прочти сама.

Мадам Бриссо схватила письмо и начала читать, между тем как торговец с горестным выражением смотрел на Мартиньи.

– Боже мой! – взволнованно воскликнула мадам Бриссо. – Ты или не прочитал этого письма, или его не понял! Не огорчить тебя оно должно было, а обрадовать. Все наши беды позади. По решению колониального совета возмещены потери, причиненные мятежом на приисках, казной и страховым обществом.

– Это правда, душа моя, нам заплатят за все товары, уничтоженные пожаром в магазине. Известия, сообщаемые нашим мельбурнским корреспондентом, подтвердили мне многие дарлингские торговцы.

– И ты сообщаешь мне об этом таким зловещим тоном? Да что с тобой? Невероятно! Наконец-то мы сможем переехать в Мельбурн! Слышите, виконт? – обратилась она к раненому. – Ведь и вы примете участие в этом счастливом обороте дела?

Мартиньи вышел из своего оцепенения.

– Поздравляю вас, хозяин, – сказал он, приподнимаясь с усилием. – Это происшествие ускорит мое выздоровление, хотя, вероятно, переменит некоторые благоприятные распоряжения для меня.

– Почему оно переменит их, Мартиньи? – спросила мадам Бриссо, схватив его за руку, которая была влажной и холодной. – Неужели дочь моя казалась вам более привлекательной, когда была бедна? Друг мой, – обратилась она к мужу, – в твое отсутствие мы говорили о планах, которые, надеюсь, ты одобришь.

Мадам Бриссо сообщила ему об объяснении Мартиньи с Кларой. Бриссо не выразил никакого удивления и лишь вздохнул.

Жена его продолжала веселым тоном:

– Поверишь ли, друг мой, что виконт, хотевший жениться на нашей дочери без приданого, несколько минут назад был богаче ее? Знаменитый алмаз наконец-то нашелся. Посмотри!

Несмотря на свою озабоченность, Бриссо не мог удержаться от восторженного восклицания при виде драгоценного камня, но через минуту опять нахмурился.

– Да, моя милая, это действительно самый красивый алмаз, какой когда-либо я видел, – сказал он, кладя камень на стол. – Однако все сокровища земли могут ли помешать...

Он замолчал и постарался скрыть свое волнение.

– Что с вами, Бриссо? – спросил виконт с беспокойством. – Разве план, о котором говорит ваша супруга, вам не нравится?

– Нет, нет, что вы! Выздоравливайте, дорогой Мартиньи, если и явятся препятствия к этому браку, то они будут исходить не от меня, клянусь вам.

Мартиньи хотел было расспросить его, но, чувствуя сильную слабость, закрыл глаза.

Мадам Бриссо, обманутая его внешним спокойствием, сказала мужу:

– Побудь около нашего больного, друг мой. Клара еще не знает важного известия, и я хочу сама сказать ей... Но дай мне это письмо, потому что милое дитя, пожалуй, мне не поверит.

Виконт и Бриссо, оставшись одни, некоторое время молчали. Бриссо украдкой поглядывал на Мартиньи, бледность которого внушала ему опасения.

Наконец виконт сделал знак своему бывшему хозяину приблизиться к нему.

– Бриссо, – сказал он слабым голосом, – у вас на сердце лежит какая-то тайна. Вы мне скажите правду... Счастливое известие, сообщенное вами жене, не соответствует действительности, не правда ли?

– Напротив! Неужели вы думаете, что я осмелился бы подать этим бедным созданиям надежду, не будучи уверен в счастливом разрешении дел?

– Чем же тогда объясняется ваша печаль?

– Я печален? Вы ошибаетесь, друг мой! С чего мне быть печальным?

– Вы сейчас беседовали с доктором, который перевязывал мою рану... Что он сказал вам обо мне?

– Ничего решительно... Ничего, уверяю вас.

– Послушайте, хотите, я вам повторю, что он вам сказал? Именно его словами объясняется ваше огорчение.

– Боже мой, виконт, как можете вы знать...

– Бриссо, – продолжал Мартиньи, – мое положение безнадежно. У меня началось заражение крови, и мне недолго осталось жить – не так ли?

– Друг мой, – прошептал торговец, – рана ваша, может быть, не так опасна... Я еще надеюсь...

И Бриссо залился слезами. Мартиньи пожал ему руку.

– Довольно! – сказал он твердо. – Я сумею покориться неизбежности... Сказать по правде, я подозревал это уже несколько дней, но себя хочется обмануть, знаете ли. Может быть, оно и лучше, если будет так. Я причинил бы несчастье вашей дочери, приняв ее жертву, потому что, я уверен... Ну, Бриссо, теперь, когда моя участь решена, обещайте, что вы сделаете все, о чем я вас попрошу. Не бойтесь, я не стану употреблять во зло ваше доверие... Обещаете ли вы мне выполнять мою волю до тех пор, пока я буду в состоянии изъявлять какие-либо желания?

Бриссо, сжав его руку, прошептал:

– Есть ли что-нибудь на свете, в чем я мог бы вам отказать?

В тот же день к вечеру все семейство Бриссо собралось около Мартиньи. У женщин были красные глаза, а торговец казался еще печальнее, чем утром. Впрочем, к горестному чувству, испытываемому ими, примешивалось нетерпеливое любопытство.

Виконт же был спокоен и весел. С улыбкой на губах он позволял ухаживать за собой и старался ободрить своих попечителей шуткой.

Женщины и сам Бриссо смотрели на него иногда с удивлением, не понимая причины этой лихорадочной веселости.

Когда начало темнеть, отдаленный звук колокольчика возвестил о прибытии гостя.

– Это не может быть он! – сказал Мартиньи, посмотрев на часы. – Он слишком аккуратен и не явится за десять минут до назначенного часа.

В эту минуту Семирамида ввела мисс Оинз.

– Что я говорил! – сказал виконт, смеясь.

Рэчел, по-видимому, уже оправилась от последствий своих приключений, и хотя лицо ее выражало сострадание, как требовало приличие в комнате больного, на выздоровление которого не было никакой надежды, она казалась свежей и счастливой.

Ее неожиданное появление смутило семейство Бриссо, но Мартиньи воскликнул:

– Как! Молодая девица приходит к мужчине, когда он лежит в постели! Какой ужас!

Рэчел улыбнулась и протянула руку виконту, который нежно ее пожал.

– Мадемуазель Оинз, без сомнения, посчитала, что бедняга в таком жалком положении не может компрометировать никого, – продолжал он шутливо.

– Я думаю, мсье де Мартиньи, – ответила Рэчел, – что вы находитесь в таком печальном положении из-за меня и моей подруги, мисс Бриссо, и потому пришла предложить вам мою помощь, как сестра.

– Благодарю, мадемуазель, – сказал виконт, тронутый этими словами. – Ну, надеюсь, – продолжал он, – после этой прогулки по пустыне вам опротивела биология?

– Почему же? – возразила Рэчел. – Биология не виновата в наших несчастьях. Зачем мне отказываться от занятий, столь приятных?

– Я вижу, что ваши коллекции ничего не потеряют от тяжелого испытания, которое вы недавно перенесли. Только я сомневаюсь, чтобы впредь мадемуазель Клара сопровождала вас в ваших прогулках. Кстати о коллекциях, мадемуазель Оинз. Говорят, что, по примеру ваших соотечественников, когда они избавятся от какой-нибудь большой опасности, вы составили коллекцию, которую мне очень хотелось бы видеть, если поправлюсь. Она состоит, как я слышал, из вещей, какие были на вас во время пожара. Там все есть, начиная от вашей шляпы, почти обгоревшей, до разорванных ботинок.

– Не смущайте меня, виконт, – перебила его англичанка, покраснев до ушей.

Мартиньи громко рассмеялся, превозмогая боль. В эту минуту пробили часы, и почти следом колокольчик возвестил о новом госте.

– Вот теперь это Ричард Денисон, – лукаво сказал Мартиньи.

В самом деле, Семирамида привела судью.

Денисон, спасенный волонтерами, прибежавшими на его крик, после всего случившегося отправился на прииски, и только утром вернулся в Дарлинг.

Потому он еще не знал, что происходило у Бриссо и не подозревал, по какой причине был приглашен в дом торговца.

– Мсье Денисон, я сразу приступлю к делу, потому что, несмотря на мое фанфаронство, я могу с минуты на минуту лишиться сил, – сказал Мартиньи. – Прошу вас, дайте мне вашу руку!

Судья протянул ему руку с удивленным видом.

– Мсье Денисон, – продолжал виконт, – когда я приехал в Дарлинг, вы любили мадемуазель Бриссо, и я имею причины полагать, что были любимы ею. В силу некоторых обстоятельств я чуть было не лишил вас счастья, на которое вы имели право. Но препятствие, явившееся между вами и прелестной мадемуазель Кларой, скоро исчезнет навсегда, и то, что было разъединено, соединится снова... Мадемуазель Клара, не угодно ли и вам также дать мне вашу хорошенькую ручку?

Клара в нерешительности смотрела на виконта.

– Отец ваш скажет вам, что вы должны повиноваться мне, – продолжал Мартиньи, улыбаясь. – Притом не сами ли вы дали мне право располагать вашей рукой?

Клара по знаку отца повиновалась. Виконт взял ее руку, и, запечатлев на ней поцелуй, вложил в руку Денисона.

– Вот! – сказал он, вздохнув. – Все кончилось, как мелодрама в парижском театре.

Все были изумлены, и особенно Денисон. Заметив, что руки Клары и судьи разъединились как бы с сожалением, Мартиньи прошептал:

– Бриссо, вспомните о вашем обещании... От вас зависит счастье вашей дочери.

Начались переговоры шепотом. Клара горячо поцеловала отца и мать, потом Рэчел, между тем как Денисон, приблизившись к виконту, взволнованно сказал ему:

– Благодарю, виконт де Мартиньи! В вашей груди бьется благородное сердце джентльмена.

– И я вас тоже благодарю, – ответил виконт. – Ведь я не забыл, что если не изжарился живьем в этих проклятых зарослях, то только благодаря вам. Поскольку я тогда был вашим соперником, то скажу, что не все способны на такой рыцарский поступок. Но теперь, когда вы жених мадемуазель Клары, позвольте сделать свадебный подарок... Вот он... Пусть он напоминает вам о несчастном французе, нарушившем на минуту спокойствие вашей жизни, но который, я надеюсь, не внушает вам отвращения.

И он протянул Денисону алмаз. Судья взял его, но посоветовавшись о чем-то шепотом с Кларой, возвратил Мартиньи.

– Пусть вас не оскорбляет наш отказ, виконт, – сказал он. – Мы и без того сохраним воспоминание о человеке, которому стольким обязаны. Вы должны понять, почему мисс Клара и я не можем принять этого подарка.

– Я понимаю, что вы ничего не хотите принять от меня, – с горечью произнес Мартиньи. – Надеюсь, однако, что мсье и мадам Бриссо не имеют тех же причин, чтобы отказаться от наследства соотечественника, которого они приняли так гостеприимно.

Мадам Бриссо покраснела от удовольствия и уже протянула руку, чтобы взять алмаз, когда Денисон поспешил сказать:

– Те же самые причины, которые заставляют нас отказываться от такого дорогого подарка, существуют, я думаю, и для моего будущего тестя и будущей тещи. Достоинство семейства, к которому я скоро буду принадлежать, не позволяет ему принять ваш подарок.

– Мсье Денисон прав, – вздохнул Бриссо. – Извините нас, дорогой Мартиньи, но эта драгоценная вещь должна перейти к вашим родным: лишить их этого было бы подло с нашей стороны.

– Еще раз повторяю вам: у меня родственников нет. А если и остались, то они так же мало думают обо мне, как и я о них.

– Но у вас должны быть друзья в Париже.

– Я вам говорил, что имел много друзей, когда был богат, но это было так давно... Да, я мог бы еще найти там каких-нибудь мнимых друзей, для которых, за недостатком богатого американского дядюшки, я создал бы новый тип «австралийского друга». Один, получив в наследство мой алмаз, был бы способен, из признательности, назвать моим именем первого породистого жеребца, родившегося в его конюшне. Другой непременно подарил бы его какой-нибудь танцовщице или водевильной актрисе... Но довольно, я полагаю, мне остается еще несколько часов, чтобы подумать, как лучше распорядиться этим алмазом... Теперь, пожалуйста, извините меня... я не могу больше говорить.

Все почтительно удалились, чтобы дать виконту возможность отдохнуть. Он долго оставался неподвижен, лежа с закрытыми глазами и шепча прерывистым голосом:

– Столько усилий и пожертвований для того, чтобы увенчать желания этого Денисона... англичанина... Этот честный человек, однако, и составит счастье очаровательной Клары!

Через несколько дней Мартиньи скончался, окруженный заботами семейства Бриссо. Вопреки своим ожиданиям, несчастный искатель приключений не был съеден дикими зверями, не был погребен в волнах океана... Алмаз его был продан за одиннадцать тысяч долларов, и эти деньги были посланы одному скромному парижскому чиновнику, имевшему много детей, и следовательно, очень бедному, с которым виконт когда-то был знаком.

Вскоре после его кончины Ричард Денисон женился на Кларе Бриссо, отец и мать которой, разбогатев, переехали жить в Мельбурн. Теперь Денисон занимает важное положение в штате Виктория, и нет такой почести, на которую он не имел бы прав.