Мой зять просто молодчина. Он обращается со мной как с человеком, никогда не унижает и любит повторять:
– Джаннино в глубине души хороший мальчик, из него выйдет толк.
Только что он застал меня за дневником, полистал его, разглядывая мои рисунки, а потом сказал:
– Знаешь, у тебя большие способности к рисованию! Видно, что ты наблюдаешь и совершенствуешься… Посмотри, первые рисунки и вот эти последние – какой прогресс! Молодец Джаннино! Мы сделаем из тебя художника!
Вот такие разговоры каждому мальчишке по душе, и мне хочется показать своему зятю, как я благодарен ему за всё, что он для меня делает, и что-нибудь ему подарить, но денег-то у меня ни гроша, поэтому я думаю одолжить несколько лир у синьора Венанцио, раз он такой богач.
* * *
За обедом Маралли опять заговорил о моём дневнике.
– Ты видела его когда-нибудь? – спросил он у Вирджинии.
– Нет.
– Покажи ей, Джаннино: увидишь, Вирджиния, мы все там есть, да как похожи! Джаннино – настоящий художник!
Я обрадовался и показал рисунки сестре, но читать никому не разрешил, пусть мои мысли останутся тайной.
Невзирая на мой запрет, Вирджиния вдруг воскликнула:
– Ой, смотри: тут есть про наше венчание в церкви Святого Франческо на Горе!
Услышав это, мой зять выхватил у неё дневник и прочёл те страницы, где описано путешествие на облучке экипажа и сцена моего внезапного появления в церкви.
Прочтя это, Маралли погладил меня по голове и сказал:
– Слушай, Джаннино, обещай оказать мне одну услугу… Обещаешь?
Я пообещал.
– Спасибо, – продолжил мой зять. – Вырви, пожалуйста, из дневника эти страницы…
– Ну уж нет!
– Как? Ты же обещал!
– Прости, но зачем?
– Их надо сжечь.
– Почему?
– Потому что… Потому что так надо, детям этого не понять.
Вот вечно так! Я, конечно, поклялся, что буду слушаться, и скрепя сердце смирился с этой жертвой, но идея вырвать кусок из моего дорогого дневника показалась мне чудовищной…
Но Маралли уже выдрал страницы с описанием венчания, скомкал и бросил в камин.
Когда я увидел, как пламя осветило уголок бумаги, у меня больно сжалось сердце; но тут же радостно забилось вновь: лизнув скомканную бумагу, огонь сразу потух, комок был слишком плотный и плохо горел. Всякий раз, как огонь приближался к страницам, моё сердце замирало от страха! Но, к счастью, вскоре пламя перекинулось на другую сторону камина, и, когда никто не обращал на меня внимания, я выгреб бумажный ком и спрятал его под курточкой. Вечером в своей комнате я как следует разгладил страницы и вклеил их обратно жевательной резинкой.
Уголок одной страницы слегка обуглился, но текст и рисунок остались нетронутыми, и я счастлив, что ты, мой дорогой дневник, опять цел и невредим и хранишь все мои записи, какими бы они ни были: добрыми и злыми, гладкими и корявыми, остроумными и глупыми.
Теперь я пойду попрошу несколько лир у синьора Венанцио.
Даст или нет?
* * *
Я улучил подходящий момент, когда сестры не было дома, а Маралли сидел в своей конторе, схватил слуховой рожок и прокричал в самое ухо синьора Венанцио:
– Пожалуйста, одолжите мне две лиры!
– Что-что? Пожар у бригадира? – ответил он. – У какого бригадира?
Я повторил ещё громче, тогда он ответил:
– Детям деньги ни к чему.
Теперь-то он расслышал!
Тогда я сказал:
– Не зря Вирджиния называет вас скупердяем!
Синьор Венанцио так и подпрыгнул в кресле и забормотал:
– Ах так? Вот язык без костей!.. Конечно! Будь у неё столько денег, она сразу спустила бы всё на тряпки да на шляпки!.. Скупердяй, значит! Ну-ну!..
В утешение я рассказал ему, что Маралли отругал её, что правда; он очень обрадовался:
– Ах, он её отругал? Ну слава Богу! Так я и знал! Мой племянник – юноша благородный и всегда был ко мне привязан… И что же он ей сказал?
– Он сказал: это же хорошо, что дядя скупой: так мне больше достанется в наследство.
Синьор Венанцио покраснел как рак и что-то залепетал, я даже испугался, что его сейчас хватит удар.
– Мужайтесь! – сказал я ему. – Наверное, это апоплексический удар, Маралли ждёт его со дня на день…
Он возвёл руки к небу, ещё что-то пробормотал, а потом вытащил из кармана кошелёк и протянул мне двухлировую монетку с такими словами:
– Вот тебе две лиры… И я буду давать ещё с условием, что ты будешь рассказывать, что говорят обо мне мой племянник и твоя сестра… Это доставляет мне большое удовольствие! Ты хороший мальчик и молодец, что всегда говоришь правду!..
Не зря говорят, что хорошо себя вести и говорить правду куда выгоднее, чем врать и изворачиваться. А теперь я подумаю, что бы такое подарить моему зятю, ведь он этого заслуживает.