Боже, сколько всего должно произойти этой ночью!
Голова идёт кругом, я чувствую себя героем какого-то русского романа, где даже у самых простых действий, вроде ковыряния в носу, есть своё тайное значение.
Запишу пока две важные новости.
Первая: сегодня Карлино Пецци, пока директор с директрисой обедали, с помощью рабочего проник-таки в кабинет Пьерпаоло. Взяв лестницу, которая осталась там после ремонта, Пецци подобрался к картине и перочинным ножом вырезал дырки в глазах. Теперь всё было готово к ночному представлению.
Вторая: я встретил Тито Бароццо, которого уже посвятили в наш план, и вот что он мне сказал:
– Знаешь, Стоппани, с того дня, как я испытал страшное унижение в кабинете директора, унижение, которое убило в моей душе всякое желание сопротивляться несправедливости и произволу, царящим в этом пансионе, где меня держат из жалости, только одна мысль – одна, понимаешь? – даёт мне силы и поддерживает меня: мысль о побеге.
Я чуть не заплакал: шутка ли – потерять такого хорошего друга, но он поспешно добавил:
– Поверь мне, все доводы, которые ты можешь привести против этого решения, бесполезны. Только я могу судить, в каком плачевном положении я нахожусь, и уверяю тебя, это невыносимо, и, если эта пытка будет продолжаться, я покончу с собой. Поэтому я решил бежать, и ничто меня не остановит.
– Куда же ты пойдёшь?
Бароццо развел руками.
– Не знаю: пойду куда глаза глядят, мир велик, и я обрету в нём свободу, и никто не осмелится унижать меня так, как мой опекун и директор пансиона.
Как достойны и благородны были эти слова! Я посмотрел на него с восхищением и воскликнул:
– Я убегу с тобой!
Мне никогда не забыть его взгляд: в нём светились благодарность и нежность. Потом очень серьёзно, так что я почувствовал, насколько он меня старше, он ответил:
– Нет, дорогой друг. Ты не можешь и не должен убегать отсюда, потому что ты совсем в другом положении. У тебя есть права, и ты можешь протестовать каждый раз, когда у тебя их обманом или силой отнимают. К тому же у тебя есть мама и папа, которым твоё исчезновение причинило бы страшную боль… А у меня только опекун, которой даже не заплачет, ведь он ничего не знает обо мне!
Бедный Бароццо улыбался при этом с такой горечью, что у меня на глазах выступили слёзы и я обнял его со всей силы и воскликнул:
– Бедный Тито!
И поцеловал, обливая слезами.
Он тоже всхлипнул и прижал меня к груди, потом отодвинул, вытер мне слёзы рукой и продолжил:
– Тогда слушай, Стоппани. То, что вы затеяли сегодня ночью, может содействовать моему плану. Хотите мне помочь? Это последняя братская услуга, которой я прошу у членов тайного общества…
– Ещё бы! Конечно хотим!
– Когда директора с директрисой и поваром одолеют духи, беги в чулан с керосиновыми лампами и возьми большой ключ, что висит на внутренней стороне двери. Это ключ от дверей пансиона, которые запирают на ночь. С этим ключом жди меня в коридоре первого этажа…
Сказав это, Тито Бароццо пожал мне руку и поспешно удалился.
Что за ночь нас ждёт!