Однажды, ясным январским утром, я в приподнятом настроении двигался по скрипучему снегу в лаборатории Алекса – судя по его утреннему звонку, он, наконец, напоролся на то, что мы упорно искали ещё с прошлой весны. Тема там была такая… экзотическая: чтобы что-то найти, надо было просто тупо всё перепробовать… Ну, мы и поделили эту дурную работу на двоих, чтобы ускорить процесс. В этой ситуации найдёт тот, кому просто повезёт. А если перепробуем всё и не найдём – тогда каждый начнёт перепроверять действия другого. Может, такой способ и не слишком тешит самолюбие участников, но зато дурной работы поубавилось вдвое. И вот – сегодня Алекс звонит мне домой и заговорщицким шёпотом предлагает зайти. Похоже, что он 'взял лису за хвост', а вот 'вытащить из норы' не получается. 'Ничего,- думал я,- вдвоём как-нибудь вытянем…'. Всё-таки почти год впустую – слишком сложно: уже и энтузиазм начал иссякать… А без этого самого энтузиазма в нашем деле… Да что там – в любом, почитай, деле… М-да…

Алекса на месте не оказалось. Девочки сказали, что будет часа через два. Поскольку ничего вразумительного они мне сообщить не могли, мне ничего не оставалось, как ждать. Сидеть на месте не хотелось. Прислушиваться к разговорам о том, кто кому чего не так сказал или где какое нижнее бельё продают – скучно… Я вышел на улицу. Градусов десять. Снег искрится на солнце. Ветра нет. Скованная льдом и присыпанная свежим снегом река блестит, как наряд Снегурочки. Я невольно удивился сравнению: почему именно 'наряд Снегурочки'? А Бог его знает… Надо где-то протянуть эти два часа. На морозе? Я поёжился… Кстати подвернулся кинотеатр. Я посмотрел на часы: только что начался сеанс. В полупустом зале вполне можно было подремать и подумать о своём. Так мне казалось…

– …Здесь погребён Фаэтон – колесницы отцовской возница. Пусть он её не сдержал, но, дерзнув на великое, пал!…- Услышал я, входя в зал. 'Идёт журнал',- соображаю. Странно – практически никогда не смотрю журналов, а тут… С первых слов мне стало как-то не по себе… Дремота прошла.

– …Много веков с надеждой и страхом обращал человек свой взор к небу: дождь и солнце, пронизывающий холод и ласковое тепло, голод или урожай – всё зависит от неба, и нет предела его могуществу… А по ночам из чёрной бездны сверкающими глазами-звёздами смотрело небо на человека. И казалось человеку, что где-то именно там, в глубинах неба, как раз и хранятся 'главные тайны'…- 'страшным голосом' вещал диктор.- Великие тайны хранит Вселенная… Как стало известно ещё в семнадцатом веке, любая планетная система существует по законам, не нами придуманным.- Уже более спокойным голосом продолжал он.- И один из этих законов гласит, что не может планета находиться на произвольно выдуманной орбите – расстояние от неё до её звезды четко регламентировано… Никто, пожалуй, пока толком не знает, почему именно это так, но все девять известных нам планет этому закону строго подчиняются. Есть тут, правда, одна проблема… Дело в том, что Закон этот гласит, что должна быть в нашем планетном семействе ещё одна планета – где-то между Марсом и Юпитером. Как раз в том месте, где сейчас находится пояс астероидов… Конечно, можно предположить, что эти астероиды и есть осколки 'недостающей' планеты. Но… если планета действительно существовала, то какая же сила её уничтожила? И – была ли на этой планете жизнь, был ли разум? Кто знает… Астрономы назвали между собой планету-загадку Фаэтоном: так звали сына обычной Земной женщины и Гелиоса – бога Солнца. Миф о Фаэтоне, который был хорошо известен ещё древним египтянам и античным грекам, повествует, похоже, о страшной космической катастрофе…

Я встрепенулся: тема обещала быть не слишком скучной. В голове уже вертелись разные 'космические сюжеты', варианты развития событий. Наконец, встряхнув головой, как бы пытаясь избавиться от наваждений, я 'превратился во внимание'.

– Лишь раз был нарушен заведённый в мире порядок и не выезжал бог Солнца Гелиос, чтобы светить людям.- Продолжал тем временем вещать диктор.- А случилось это так… Сказали однажды Фаэтону злые люди, что не сын он Гелиосу. Бросился оскорблённый Фаэтон к богу Солнца и взмолился:

– О свет всего мира, всемогущий Гелиос! Уничтожь моё сомнение, дай доказательство того, что ты – мой отец!

– Проси у меня, что хочешь, о сын мой Фаэтон. Клянусь, я исполню твою просьбу!- Отвечал бессмертный Гелиос.

– Дай мне хоть раз проехать по небу в твоей солнечной колеснице и самому светить людям.

– Безумный!- Воскликнул Гелиос.- Тебя же ждёт неминуемая гибель!

– Но отец… Ты дал мне клятву!

…И не посмел лучезарный Гелиос нарушить клятву бессмертных. Скрепя сердце повелел он открыть врата Солнца, и выехал Фаэтон на огненной колеснице…

– Сын мой! Помни последние наставления!- Напутствовал Фаэтона Гелиос.- Не гони коней, не съезжай с дороги. Ты сам увидишь её – она идёт через всё небо…

…Но не слушал его Фаэтон. Бешено колотилось его ликующее сердце, стремясь вырваться из груди на свободу…

…Огнедышащие кони подхватили золотую колесницу. Вот уже мчится она по небу. Ликует Фаэтон. Но нет в колеснице великого бога Гелиоса. Непривычно легка колесница. Волнуются огненные кони. Не чуют они твёрдой руки – бросаются из стороны в сторону, как будто и не правит ими никто. И не заметил Фаэтон, как свернули кони с наезженой колеи. Взглянул Фаэтон с вершины неба на Землю – и ужас сковал его: под ним – бездонная пропасть… Посмотрел он вверх – а там, среди звёзд, раскинулся чудовищный Скорпион с ядовитым жалом… Несут Фаэтона кони прямо к Скорпиону. С трудом натянул Фаэтон непослушные вожжи и отвернул колесницу от смертельной опасности. А навстречу – уже новая угроза: огромный Бык, сверкающий звёздами, нацелил свои рога на колесницу. В ужасе взвились на дыбы кони и помчались вверх, к самым звёздам… Выпустил в страхе Фаэтон вожжи. Раскалилось от близкого жара небо, пылают и падают звёзды… А обезумевшие кони уже несутся вниз, к Земле. Тщётно пытается Фаэтон поймать потерянные вожжи. В страхе юноша: ведь он не бог, он смертен и давно жалеет, что упросил отца дать ему Солнечную Колесницу. Мчится навстречу Земля. Тают от жара облака. Вспыхивают горы, покрытые лесом. Нестерпимым становится жар. Пламя от низко летящей колесницы охватывает всю Землю. Кипят моря и реки. Вздымаются клокочущие волны и затопляют горящую Землю. Гибнут богатые города и целые народы. Неумолимо приближается к Земле пылающая колесница. Вспыхивают кудри на голове Фаэтона… И вскричала тогда великая Гея-Земля:

– О, величайший из богов, Зевс-громовержец! Не дай мне погибнуть, спаси от огня!

Услышал Великий Зевс мольбу Геи-Земли и метнул свою молнию в колесницу. Разбежались кони… Разбросаны среди звёзд осколки колесницы. А горящий Фаэтон пронёсся по небу подобно падающей звезде…

Так заканчивается этот удивительный миф. Сегодняшний день позволяет по-новому взглянуть на эту историю, задуматься над возможной связью событий земных и космических. Миф о Фаэтоне – что это? Память о космической катастрофе? Связана ли эта катастрофа с предполагаемой гибелью планеты? Кто знает, удастся ли людям узнать об этом хоть что-нибудь… Но, если Фаэтон существовал – на нём могла быть высокоразвитая цивилизация! Возможно, жители Фаэтона могли летать на другие планеты. Могли они прилетать и на нашу древнюю Землю. Тогда становятся понятными и остатки огромных 'аэродромов' в Южной Америке, и изображения людей в скафандрах на древних скалах, и пирамиды, будто взывающие к небу с мольбой о помощи, и многие сооружения древних цивилизаций, об истинном назначении которых мы начинаем догадываться только сегодня – и многое, многое другое…

Пошли титры. А я задумался. Согласитесь, было о чём: совершенно невероятная история, но – в то же время – в ней совершенно не видно противоречий… Всё, что я знал раньше, очень легко вписывалось в сюжет, дополняя его… Я вышел на набережную. Фильм меня как-то не интересовал, а дремать расхотелось. Задумчивым этаким, затуманенным взором огляделся я вокруг… Улыбнулся: парочка лошадей – по крайней мере, так мне тогда издали показалась – затеяла игры прямо на улице… Кобыла, похоже, ещё не уверена была, что ей это надо – встревоженная такая, неуверенная… Пытается не то убежать, не то – завлечь… Сама, похоже, ещё не определившись, решится она окончательно или нет… Он же – массивный, красивый, сильный жеребец – уже начал сходить с ума… 'Как бы не пришиб кого'- подумал я. Вспомнилось, как могут вести себя жеребцы во время гона… Попадись сейчас ему кто-то на пути – сомнёт и не заметит…

– Иво! Иво!- Раздался какой-то сиплый не то хрип, не то крик: мужичонка, по виду – точно научный работник какого-то зоопарка, задыхаясь и прихрамывая, пытался бежать, сорванным голосом подзывая жеребца… На того, естественно, эти призывы не произвели ни малейшего впечатления: он стоял, расставив пошире передние ноги, пригнув и наклонив немного вбок голову, тяжело дышал… всей позой своей, обращённой к избраннице, как бы спрашивая: 'Ну, как – долго мы ещё будем играть в эти игры?'. Той отступать было уже некуда: сзади – заборчик на высоком берегу замёрзшей реки, с одной стороны – здание лодочной станции, с другой – ограждение моста… Самец стал медленно подходить, время от времени взрывая тяжёлыми копытами снег и грозно всхрапывая… Спешить ему было уже некуда: он, похоже, прекрасно понимал, что загнал свою непокорную подругу, что называется, 'в угол'… 'Красивая парочка',- подумал я. Обе особи были похожи на тяжеловесов – мощные, красивые… но – не грузные: в каждом, кроме силы, просматривалась красота и даже какое-то изящество, что ли… Шерсть была чуток подлиннее, чем у лошадей, а на морде почему-то удлинялась ещё более, напоминая такую изящную, короткую бородку, двумя кистями – правой и левой – свисавшую вниз. 'Почти совсем, как у хозяина'- ухмыльнулся я. Хозяин напомнил мне почему-то шотландца – не знаю, почему именно шотландца – он был в чёрных брезентовых брюках и в охотничьих сапогах… Бородка, наверное, как у шотландского шкипера… И стрижка такая же – очень похож… А сапоги – как ботфорты кота из мультфильма 'Кот в сапогах'… Борода его была в инее, изо рта валил пар, шапку он где-то потерял – но ему явно было не до того: сбежавшая парочка, по-видимому, была вершиной его научной деятельности, и сейчас бедняга боялся их потерять…

– Иво! Иво!- Снова раздался совершенно осипший умоляющий голос. Иво продолжал надвигаться на подругу – неуклонно и неотвратимо, как девятый вал… Та дрожала мелкой дрожью, прижавшись к парапету набережной… Снова шаг, ещё один… 'Подруга' заметалась по берегу, ища выхода, которого не было… По-видимому, спаривание этой парочки совсем не входило в планы 'шотландца': то ли кобылка молода, то ли какие иные причины заставляли его вмешиваться в этот процесс, но, увидев положение, в которое попала его любимица, он собрал в груди остатки воздуха и просипел:

– Клира! Ап!- Или не 'Ап' – может, там было какое-то иное короткое и похожее слово – я толком не понял, но кобылица – та поняла его прекрасно, мгновенно собралась, и – как сорвавшаяся пружина, молнией взлетела через оградку… Лёд затрещал под тяжестью массивного тела, опустившегося с двухметровой высоты – кобылица, не останавливаясь, отбежала дальше – почти на середину реки и помчалась вдоль русла. Жеребец сначала опешил от неожиданности – по-видимому, ему совсем не приходил в голову такой способ бегства, затем обиженно заржал и помчался вдоль берега. Ржание его было, по-видимому, воспринято, как призывное – кобылица остановилась. Тяжело дыша и дрожа всем телом, бедняга тревожно оглядывалась по сторонам, ища не то преследователя, не то – спасителя… Может, и сама не знала, кого бы ей хотелось больше… 'Шотландец' устало опустился возле парапета, держась рукой за сердце и тяжело дыша. 'Интересно, кто больше устал – он или они?',- подумал я. Кобылица остановилась совсем недалеко от моста. Берег здесь поднимался где-то до трёх, а сам мост – до четырёх метров надо льдом. Добежав до своей избранницы, Иво остановился. Он тяжело и грозно дышал, борода была совершенно мокрой и вся морда – в клочьях пены. 'Долго же ты, дружище, бегал…'- подумал я. Слегка отдышавшись, Иво начал соображать, как бы ему спуститься на лёд. Нетерпение его росло: он даже попробовал передними ногами встать на парапет, готовясь к прыжку…

– Иво!- Снова выдохнул 'шотландец', встал и поковылял за ним, продолжая держаться за сердце. По-видимому – сообразил, что, если Иво, весивший, похоже, раза в полтора-два больше своей подруги, сиганёт вниз здесь – с трёх-четырёхметровой высоты – то треском льда дело не закончится… Иво не прыгнул. Нельзя сказать, чтобы он как-то отреагировал на призывы 'шотландца' – скорее, просто инстинкт самосохранения заставил его задуматься. Жеребец начал прохаживаться вдоль берега, по-прежнему периодически всхрапывая и поглядывая на подругу. Сначала он верно прикинул, что спуститься на лёд проще там, где прыгнула она – ниже всё-таки. Но – там был 'шотландец', встреча с которым, по-видимому, никак не входила в планы Иво. И, кроме того – возвращаясь туда, он удалялся от подруги, что ему тоже не очень-то нравилось… Не говоря уже о том, что своим возвращением он как бы признавал перед всеми присутствующими свою опрометчивость во время своей последней погони вдоль берега… А это для всякого жеребца – тяжкая задача… В результате он, не сделав и десяти шагов, оглянулся на подругу, требовательно заржал (от чего она задрожала ещё сильнее) и повернул обратно к мосту. Мне стало не по себе: согласитесь, страшновато оказаться на пути такого самца, когда он одержим идеей добраться, наконец, до столь уже близкой и столь очаровательной самочки… Иво остановился буквально в двух шагах от меня. Замерев, я рассматривал его. Страх проходил, и мне понемногу становилось его жаль: ведь столько усилий – и даром… Жеребец хрипел, закатывая глаза, задние ноги его дрожали. Я подумал даже, что он не решился прыгнуть, может, просто из-за смертельной усталости…

– Иво!- Вдруг тихонько как-то – не призывно, а просто и приветливо, позвал я. Почему – сам не знаю… Может, просто жаль стало 'шотландца'… Иво повернул голову. Мне показалось… Не знаю, может ли такое быть, но мне показалось, что глаза его искали сочувствия… Или даже – молили о сочувствии.

– Иво…- позвал я снова и протянул руку. Страшно было, не скрою – я прекрасно понимал, что любое, совершенно не относящееся к делу событие может 'вдруг', совершенно неожиданно и непредсказуемо изменить поведение 'неудавшегося любовника'. Понимал, что агрессию жеребца удержать невероятно трудно даже очень опытному ковбою – обо мне же, совершенно заурядном городском жителе, даже говорить смешно… Понимал это, по-видимому, и 'профессор': попытавшись выдавить из себя сиплый крик типа 'что Вы делаете!' и потерпев неудачу, он махнул рукой и буквально 'пополз' к нам. Жеребец тем временем настороженно приближался… Его мокрая морда коснулась моей руки. Я, как мог, осторожно, провёл пальцами по его физиономии, лихорадочно соображая, нет ли у этих тварей чего-то подобного 'центру подчинения', имеющемуся у волчьих, и, если есть – имею ли я право к нему прикоснуться: если 'да' – можно сказать, дело в шляпе… А вот если 'нет'… тут мне не позавидуешь: весь свой гнев на сегодняшние неудачи он тут же выместит на мне… Я с содроганием поглядывал на массивные копыта, каждое из которых 'в одно касание' могло запросто снести половину моей головы… Иво, подрагивая, приближался. Я заглянул в его глаза: 'Несчастное животное…',- мелькнула мысль.

– Бедняга,- произнёс я вслух. Иво насторожился: незнакомый голос, незнакомое слово… Я продолжал гладить рукой его мокрую морду, и вдруг, совершенно для себя неожиданно, прижался к ней щекой… 'Бедняга,- думал я.- Как я тебя понимаю…'.

…'Профессор', шатаясь, подошёл к нему сзади, с удивлением поглядывая на нашу идиллию: жеребец присмирел, всхрапывал всё реже, взгромоздил голову мне на плечо и искал сочувствия… Похоже было, что эпопея с погоней длилась уже настолько долго, что он просто не мог стоять на ногах…

– Что ж – не всем везёт,- успокаивая его, иронизировал я,- но ты не волнуйся: может, другой раз более сговорчивая попадётся… Или бежать ей будет некуда…- Я нёс любую околесицу, лишь бы спокойным голосом 'убаюкать' эту громаду, одно движение которой может превратить человека в груду мяса и костей… Иво дрожал и – не поверите – но, если это можно применить к лошади – плакал… Я сказал 'к лошади'? Нет, ребята, это была не лошадь. Это была совсем не лошадь. Я даже до сих пор и понятия-то не имею, что это такое было… Понимаете, когда я осмелился подобраться повыше, чтобы 'почесать его за ухом', я обнаружил промеж ушей… очаровательные рожки. Маленькие такие, как у шестимесячного бычка… и – склонённые назад, как у косули. Вообще, рожки были… ну, прямо как у косули, только – очень короткие… И коренастые такие… А так – форма, положение – ну, совсем косуличьи… 'Ничего себе – косулёнок!'- подумал я. 'Экий трактор!'… А 'трактор', успокаиваясь и буквально рыдая, тёрся мордой о моё плечо, как преданная собака… 'Довольно неожиданное поведение для копытных,- подумал я.- Может, и правда – нашёл нужное сочувствие…'.

'Профессор' наконец подобрался сзади и попробовал схватить своё чадо за холку. Эта попытка едва не стоила мне увечья – Иво рванулся, с негодованием собираясь затоптать 'нападавшего', а заодно, быть может, и меня – но, увидев 'шотландца', передумал и сделал последнюю нерешительную попытку убежать. Тот начал было хватать его за хвост, но, вовремя сообразив, чем это может кончиться, передумал. Иво стоял, тревожно оглядываясь и всхрапывая – похоже, из последних сил. Тут 'шотландец' изловчился и, с воистину 'непрофессорским' проворством, ухватил жеребца за холку и вспрыгнул ему на спину. Тот хотел было, похоже, встать на дыбы – но задние ноги задрожали, как-то странно – слева направо, и он счёл благоразумным смириться. 'Профессор', держась руками за рожки и наклонившись к уху, стал что-то убеждённо ему нашёптывать. Иво, казалось, согласно кивал. Наконец, медленно и неохотно перебирая ногами, он побрёл вперёд. 'Домой',- подумал я.

…Минут через десять 'профессор' вернулся – уже заметно более приободрённый, и занялся Клирой. На противоположном берегу совсем недалеко была каменная лестница – лодочный спуск, так что спуститься на лёд не составило особого труда. Клира с радостью подбежала к 'шотландцу' и ткнулась ему мордой в плечо – казалось, просто рада была, что всё это, наконец, хоть как-то закончилось. Накинув уздечку – на сей раз он был уже 'во всеоружии' – 'профессор' повёл кобылку домой. Проходя по мосту, он остановился возле меня, посмотрел заинтересовано в глаза, потом подошёл и обнял. Отстранился, – снова взглянул, кивнул – дескать, спасибо, дружище… Потом вздохнул, взял свою красавицу под уздцы и пошёл дальше. Сходя с моста, оглянулся, поднял руку, и, устало махнув, пошёл восвояси. Я стоял, весь мокрый – но было мне… как-то приятно и тепло, что ли… Жаль было, что вряд ли я увижу ещё Иво… Жаль, что так и не рассмотрел как следует Клиру – её очаровательные рожки были чуть тоньше и длиннее – вот и всё, что я успел заметить… Жаль было, что даже не спросил у 'профессора', что это за чудеса такие, которым я и названия-то не знал… И ещё – я не знал, да и не мог знать тогда, каким удивительным событиям в моей жизни предшествовал этот случай…