…Наконец-то в Ункарии настала настоящая весна – с зеленеющей травкой, радостно щебечущими за окном птичками, вернувшимися на родину после зимней стужи – и постепенно раздевающимися аборигенами. Холода, казалось, канули в лету навсегда… Как они меня уже утомили к этому времени – нормальными словами передать просто невозможно. Казалось, единственное, что помогло мне их пережить, была надежда – надежда на то, что когда-нибудь это должно, всё же, закончится. На радостях я даже отправил "на родину" добытый Лидочкиной мамашей тулуп – как будто сам факт его присутствия или отсутствия здесь определял возможность возврата зимней стужи.
Надежды Скрента на серию скандальных репортажей к этому времени совершенно растаяли, и он, в последнее время потихоньку муссировавший в обществе тему об "Ункарском чуде", теперь позволял себе всё более и более неосторожные заявления – если сначала он "как бы спрашивал", возможно ли такое – в природе, в обществе – то теперь он уже несколько раз глубокомысленно замечал, что он-де, сумев в своё время разглядеть "зарождение чуда", первым выслал сюда штатного корреспондента. Попутно в его словах я уже выглядел, как "один из наиболее грамотных аналитиков" – что ж, не грех и погреться в лучах своей славы, хоть и основанной на тщеславии Скрента… По крайней мере, он уже стал "особой, приближённой к членам правительства", с ним вполне охотно вступали в беседу "шишки" – от конгрессмена до президента, а многие секретарши в разных приёмных, ещё не успев забыть его – всего полгода назад – заискивающий взгляд, обильно сдабриваемый шоколадом, теперь смотрели на его уверенную физиономию с некоторой опаской: неровен час, скажешь чего не так, а он небрежно бросит фразу об этом твоему боссу… для которого именно подобные события чаще всего и служат поводом для смены секретарш…
Историю с рождественской поездкой Лидочки непонятно почему Скрент от коллектива скрыл. Интересный он всё-таки человек: где за лишнюю сотню-другую, глядишь, и глотку перегрызёт – а где, когда чем-то необычным пахнет – так и прикроет… И, что уже не раз замечено, если он видит что-то настоящее – то обычно осторожно так, недоверчиво присматривается – долго – и, если ничего настораживающего не заметит, то может и помочь. При необходимости. На этот раз он сам вдруг позвонил мне и, даже не поинтересовавшись делами, что было ему совершенно не свойственно, вдруг, с бухты-барахты, спросил:
– Слушай, ты что – её трахнул?
– Послушай, Скрент…
– Да нет, это ты послушай…- Перебил он.- Имею я право, в конце концов, знать, кто трахает мою секретаршу – или не имею?
– Зачем это тебе?- Устало спросил я.
– Ты знаешь…- Голос Торри вдруг стал не нагло-требовательным, а, даже, каким-то задумчивым,- она приехала от тебя… какая-то… Не такая.
– То есть?
– Не весёлая.
– Грустная?
– И не грустная… Задумчивая, может быть.
– И?
– Что "И"?
– Что из этого следует?
– Вот это-то я и хотел узнать у тебя, дружище…- Я молчал.
– Ну, мы долго будем молчать?- Наконец нарушил тишину Торри.
– Я не знаю, что тебе говорить.- С некоторым раздражением произнёс я.
– Тогда ничего не говори.- Хмыкнул он.- Просто ответь на мой первый вопрос.
– Скажем, так… Я… намерен… в самое ближайшее время… на ней жениться.
– Чтобы покрыть грех?- Мгновенно выпалил Скрент.
– Ну…- про себя проклиная его настойчивость, граничащую с наглостью, выдавил я,- и это – тоже.
– То есть – ты, старый… И, даже – почти убеждённый – холостяк… Трахнувший мою,- он сильно выделил слово "мою",- секретаршу… Собираешься заниматься этим и дальше? Я правильно понял?
– Ты понял меня правильно.- Уже с хорошо заметным раздражением подтвердил я.
– Что ж – придётся так ей и передать…- Вздохнул Скрент. Я открыл, было, рот, но, не успев придумать фразу, наиболее точно передавшую бы моё возмущение, был перебит продолжением Торри: – А то девка уж тут извелась вся. Никакой работы – одни вздохи сожаления да задумчивые взгляды "в никуда"… Испортил ты мне работника, дружище…
– Она… беременна?- Вырвалось вдруг у меня.
– Похоже, дружище, похоже… Я, конечно, не гинеколог – но… Боюсь, что вы залетели.
– Дай ей трубу.
– Ты думаешь?- Судя по знакомому поскрипыванию, Торри с сомнением покачался в кресле.
– Дай.- Просто повторил я.
– Ну, как знаешь…- Явно демонстративно пожал плечами Скрент. Он всегда так делал в подобной ситуации, если стремился свалить всю ответственность за принятие решения на собеседника. Это его "как знаешь" уже давно было синонимом библейского "я умываю руки" – для всех, кто его знал.
…Лидочка мне показалась усталой. И, даже, какой-то… измождённой, что ли… Кроме тихой радости от звуков моего голоса она, казалось, больше ничего не испытывала. "Анри…",- Время от времени как-то задумчиво и нежно повторяла в трубку она. Насколько мне сейчас удаётся вспомнить, всё произносимое мной тоже мало чем от этого отличалось. Повздыхав так с полчаса и ничего толком не выяснив, мы расстались под такой же мечтательно-дебильный аккомпанемент вздохов и ахов, под который начинали эту "беседу". "Интересно, – подумал я,- если это и есть любовь – то неужели она так жестока к умственным способностям своих жертв?".- Ответа, разумеется, не последовало.
* * *
Весна в Ункарии – как и, впрочем, во всём мире – казалось, заново дарила радость жизни всему – и природе, и людям, и измождённой стране. То там, то здесь я мог видеть, как старые, полусгнившие хибары заменяли уже не на "современные" броские штукатурочные щиты, прикрывающие полусгнившую основу, а на нормальные, кирпичные или бетонные, строения. Причём строиться стали заметно аккуратнее, чем даже год назад: то ли деньги у строящихся появились, то ли уже понастроили страшилищ из остатков бросового железобетона и битого кирпича и насмотрелись, налюбовались на них – но теперь строили красиво. Кирпич появился какой-то гладкий, почти идеальный – и массово: видимо, где-то запустили приличный кирпичный заводик.
Кайана оживала. Ожил, кстати, и ботанический сад. Его, правда, теперь не называли так – ибо никто из тех, кто был как-то с ним связан, не считал ботанику главной целью его существования. Абар ходил туда отдыхать и о ботанике имел самое "пользовательское" представление. Все, кто посещал это место, имея подаренные им карточки, относились к нему примерно так же: место отдыха, и всё. Персонал ходил туда работать, тоже не шибко увлекаясь латинскими названиями на табличках. Саиру же больше волновали судьбы её студентов и студенток, которых теперь увидеть в саду в одетом виде было гораздо менее реально, чем застать за любовными утехами где-нибудь в глубине сада; сам сад, уже не представляющий теперь столь жалкого зрелища, практически не занимал её внимания, а за "детей" она откровенно побаивалась: не наделали бы глупостей…
К собственно зимнему саду примыкала с тыльной стороны огромная территория парка – тоже засаженного разнообразной экзотикой. Студенты (и студентки), добравшись весной и туда – тут же распространили привычные нормы поведения на всю территорию. Внизу, под деревьями, было, правда, ещё прохладно, но на полянках или на самих деревьях уже настолько прилично припекало солнце, что процесс загорания был делом небесперспективным. Самая распространённая форма одежды здесь была "только шорты", причём от пола это никак не зависело. Парк был, в принципе, не "закрытым", в него хаживали как горожане, так и полицейские. И тех, и других студенческий вид, мягко говоря, озадачивал – но ни те, ни другие пока никак не реагировали – видимо, оказавшись в неловком положении, просто не могли придумать, как себя вести.
…Дальнейшее потепление произвело эффект разорвавшейся бомбы: форма одежды студентов очень быстро упростилась, сократившись до ставшей привычной им за зиму "данной Богом". Кроме того – видимо, столь большое пространство создавало куда больше возможностей для уединения, и… "процесс пошёл". Реакция не заставила себя долго ждать: вскоре у Саиры появился "разгневанный" – хотя, как она утверждала, "больше просто искусственно накачивающий себя" блюститель порядка, сопровождаемый возмущённым исторгателем "гласа общественности" в лице толстушки – "блюстителя нравственности", которая, как она утверждала, "не намерена переносить такие надругательства над её совестью", как "сношения в публичном месте". Происходило это выяснение отношений возле разобранной в майскую теплынь полупроржавевшей основы стеклянной стены зимнего сада. Послушать возмущённые вопли толстушки собрались все, чьих ушей они достигли. Подавляющее большинство собравшихся были студенты и студентки – большей частью, естественно, совершенно без одежды; на некоторых – то ли в виде исключения, то ли ради кокетства – были кепи, пояса, шейные или головные платки. Только у одной девушки я заметил платок, повязанный вокруг бёдер. Молодость, молодость… Как чисто и трогательно это всё выглядит, пока не опошляется цинизмом, бесцеремонностью и хамством "взрослых" – прожжёных "всеведущих" циников, лицемеров и эгоистов… Признаться, в тот миг я пожалел о многих эпизодах своей прошлой "сексуальной биографии" – уж больно непосредственно и мило выглядели многие из собравшихся здесь "нимф леса" и – казалось, оберегавших их – парней. Приятно было видеть столь милую сердцу компанию и, в то же время, почти больно было осознавать, что ты в ней – чужой: студенты – и студентки – были очень переборчивы в выборе друзей и держались обособленно как от меня, так и от персонала, и от "правительственных льготников", как они про себя именовали приглашённых Абаром посетителей. Словом – у них была "своя шайка", у остальных -… Остальные, скажем так, имели полное право образовывать свои.
Тем не менее – нельзя сказать, что были они чересчур наивны: сейчас, например, быстро, буквально на ходу, оценивая ситуацию, девушки незаметно группировались вокруг блюстителя порядка – при этом иные, подходя, даже умудрялись, едва ли не обняв его сзади, шёпотом поинтересоваться "на ушко": "А что здесь случилось?"; парни же, как сговорившись, полунасмешливо исподлобья переглядываясь, почти окружили толстушку. При этом те, кто подходил "сверху" – по метровому противооползневому каменному брустверу, ограничивающему территорию зимнего сада от парка и ещё вчера увенчанному уходящими вверх стеклянными стенами, совсем не спешили спрыгивать вниз, оставляя своё достоинство как раз на уровне глаз "блюстительницы". Толстушка, оказавшись в таком окружении, глаз не могла оторвать от явно не виданного ею в таком количестве мужского естества, которое, казалось, окружая её, всё прибывает и прибывает… К тому же – в таком возрасте естество-то практически не бывает абсолютно безвольным, пребывая большей частью в этаком полунабрякшем состоянии…
Словом, краснея и бледнея, пришельцы долго пытались втолковать недоумевающей Саире, с чем же они всё-таки пришли. Окружающее им довольно сильно мешало – не только сосредоточиться, но и, оторвав от происходящего взгляд, хотя бы смотреть на собеседника. Признаться, сколько-нибудь… ну, хотя бы приблизительно понятно для слушателей… им изложить суть своих претензий так и не удалось. Понимая это, студенты переглядывались, торжествуя и насмешничая в душе. Молодость, молодость…
Так толком и не сумев ничего связно произнести, посетители – донельзя, видимо, взвинченные этим – ушли, торжественно пообещав "навести в этом борделе порядок". При этом, уходя по длинной аллее, они ещё не раз оглядывались – то бросить злобный взгляд, то погрозить кулаком.
– Насмотреться не могут…- Сочувственно вздохнул один из парней. Саира понимающе улыбнулась.
– Так сняли б штаны да улеглись тут загорать – через день-другой бы и успокоились…- Насмешливо бросил, уходя, другой.
– Так что там случилось?- Оглядывая оставшихся ребят, поинтересовалась Саира.- Не нравятся мне что-то такие визиты…- Недовольно вздохнула она.
– Там Юку с Ивилом застукала эта толстушка.- Взглянув исподлобья, будто бы не зная, "выдавать" ему друзей или не "выдавать", ответил маленький, совсем коричневый от загара паренёк.
– То есть?
– Ну, Юка уже давно страдала по Ивилу…- Уклончиво ответил тот.
– А Ивил?- Улыбка Саиры, вызванная догадкой о сути произошедшего в парке, приободрила паренька, и он, несмело разулыбавшись, ответил:
– А Ивил всё ждал, пока она как-то покажет, что его общество ей приятно…
– Ну, и?- Взгляд Саиры стал уже добродушно-насмешливым.
– Ну, и… тянулось у них это уже с год, наверное… Оба страдают, но один не может решиться показать своё отношение к другому, а другой – не смеет подойти. Чтоб не обидеть, что ли… Словом – жизнь, как жизнь.- Ухмыльнулся рассказчик.
– А сегодня-то что случилось?- Настаивала Саира.
– А сегодня… Они пошли работать. В дальний конец сада. Как всегда в последнее время – вместе. Ну, и оказались они почти у ограды сада. Шум улиц там уже слышно, по крайней мере. Не знаю – может, это и взбудоражило его настолько, что он совсем потерял голову… А, может… знаете, когда он подсаживал её на дерево, у неё нога сорвалась, и она упала буквально к нему в объятия… Ну, не знаю. Я б на его месте, наверное, тоже не устоял…- Выскалил белые зубы паренёк.
– Постой, постой… А ты-то откуда это всё знаешь?- С удивлением, в котором чувствовалось зарождающееся негодование, спросил подошедший Ивил. Прячась за его спиной, почти крадучись, приближалась, потупя взгляд, совершенно неестественно разрумянившаяся Юка.
– Я… Ну, это…- Замялся под хохот собравшихся парень.
– Я… Ну, это… Вуайерист?- Сочувственно-язвительно поинтересовался Ивил.
– Достал…- Обиделся тот. Но было поздно: Хохот парней да улыбки девчат уже создали все предпосылки для "приклеивания" к нему этой клички.
– Посмотри на план, чудо… Найди там мой участок… и найди то место, куда вы забрели…- Безнадёжно махнув рукой, парень сделал, казалось, последнюю беспомощно-бессмысленную попытку вырваться "из-под клейма".
– Но стоял-то, небось, не дыша…- Даже не повернув голову в сторону щита с планом сада, улыбнулась Саира.
– Сидел. На дереве. С пилой.- Буркнул тот.
– А пила-то тебе зачем? Она ж смотреть мешает…- Недоумённо спросил кто-то.
– Не понял ты: пила – для отмазки: если, значит, застукают его за этим занятием – так он сразу пилу-то вымет и зачнёт ею махать: дескать, не глазеть я, а работать сюда пришёл…- Шёл самый заурядный жёсткий стёб. Мне даже стало как-то жаль парня. Но Саира, как неожиданно оказалось, думала о другом: подойдя к Юке, она вдруг как-то по-матерински, нежно, взяла её голову в руки, и, взглянув девчонке в глаза – не то ободряя, не то спрашивая: Ну, как ты, дескать? – Немного потёрлась виском. Все притихли. Девчонка несмело подняла благодарный взгляд. Саира смотрела, улыбаясь: то ли просто хотела её ободрить, то ли свою юность вспомнила…
– Ладно, ребята…- Собравшись уходить, добродушно ткнул Ивила кулаком в плечо высокий белокурый парень.- Я пошёл – работать надо. Так я это, того…- В глазах парня играли бесовские искорки.
– Да говори уж…- Ивил безнадёжно ткнул кулаком в плечо и его: дескать, всё равно ж скажешь – так чего время-то тянуть?
– Короче – когда вам в следующий раз понадобятся зрители…- Парень выждал паузу, ожидая, пока тишина ожидания продолжения станет совсем звенящей,- то вы не ищите их среди малознакомых вам людей.- Он бросил мельком опасливый взгляд на Юку – та довольно улыбалась – видимо, стёб не смущал её, а, как бы убаюкивая, доставлял спокойную радость.- Особенно – среди толстух и полицейских. Помните: друзья всегда помогут.- Закончил парень, и, бросив на виновников происшедшего смеющийся взгляд, пошёл прочь.
– Ну, братец…- Теперь те же бесовские искорки, будто выдавая наследственность, играли в глазах Юки,- только попробуй вляпаться в похожую ситуацию: живым не уйдёшь!- Торжественно, но очень тихо, пообещала она, став, в отличие от него, совершенно пунцовой. Саира молча смотрела на девушку, добродушно улыбаясь, парни – окровенно любуясь ею. Ивил, как бы ставя точки над i, приобнял Юку сзади, и, прижав её голову к себе, потёрся щекой о макушку.
…Постепенно народ расползался по территории: у каждого была своя работа, подгонять никого было не нужно, а подобный стёб хоть и поднимал настроение, но, тем не менее, отнимал время, которое ребята уже, видимо, ценить научились. Единственный, кого Саира не отпустила, остановив взглядом, был тот паренёк, которого вовремя с пилой занесло на дерево.
– Рассказывай.- Когда мы остались втроём, потребовала она.
– Ну, что там рассказывать…- Исподлобья поглядывая на меня, буркнул тот.
– Что там было. И – так, чтобы я знала, что говорить, когда эти деятели поднимут хай.
– Ну, сижу это я на дереве… Только залез…- Вздохнув, не спеша заговорил парень.- Не успел пристроиться – как идут эти двое. Юка – такая счастливая… Женщины всегда красивы, когда счастливы,- осторожно добавил он, нерешительно взглянув на Саиру,- но Юка…
– Дальше…- понимающе улыбнувшись, кивнула Саира.
– Дальше… Было то, что я рассказывал. Им хватило буквально пары минут, чтобы оказаться друг у друга в объятиях. Поцелуй – ну, первый… похоже… судя по осторожности да нерешительности… Потом Юка задрожала как-то… будто забываясь и плюя на всё – и на возможных свидетелей, и на последствия… и обняла его ногой. А скоро – и другой, после чего я просто отвернулся, ибо дальнейшее,- парень усмехнулся,- было предрешено. Но отпиливать ветку в таких условиях было безрассудством – я не мог решиться даже шевельнуться, чтобы их не спугнуть: слишком оно было как-то… трогательно, что ли…- Парень задумчиво смотрел в пространство, будто в глубине души завидуя тому, что не с ним такое приключилось.- Когда они уже почти закончили… Со стороны дороги появилась толстушка. Она кралась, оглядываясь, пытаясь определить, не видно ли её с дороги. Когда убедилась, что не видно – села гадить.- Парень скривился.- Кабы не ребята – как пить дать, запустил бы в неё сверху чем-нибудь потяжелее… А так – просто не хотелось их спугнуть.- Он снова замолк, задумчиво затуманив взгляд.- Короче… к тому времени, как она как раз начала делать то, зачем пришла, ребята совсем "вошли во вкус" и Юка начала издавать,- он улыбнулся,- неконтролируемые ею звуки. Толстушка заёрзала – видимо, ей стало неуютно. По мере того, как Юка неистовствовала, эта гора мяса и жира покрывалась то белой, то красной краской, то шла пятнами… В конце концов, закончив лихорадочно своё дело, она подкралась к ним. Не знаю, что больше повлияло на её негодование – то ли то, что всё это было не с ней,- язвительно усмехнулся парень,- то ли – то, что они уже успели закончить и теперь просто лежали, нежно полуобняв друг друга – но она именно в это время потратила секунд десять, чтобы себя накачать – как-то учащая дыхание с постепенным переходом к негодованию; и, в конце концов, зашипела: "Вы что – не могли найти другого места для этого занятия"? – ребята, не имея толком сил, даже чтоб пошевелиться, только досадливо переглянулись и обнялись покрепче, будто надеясь, что эта "fata morgana" исчезнет. Но та не исчезла,- парень, вздохнув, усмехнулся,- а, негодующе взвизгнув, помчалась за полицейским. Когда тот пришёл, ребята уже встали и, пытаясь собрать инструмент, помышляли о продолжении обрезки деревьев, то и дело шатаясь и сталкиваясь да смеясь над своей неуклюжестью.
– Так полицейский ничего не видел?- Саира уже явно просчитывала свою линию поведения при объяснениях с властями. Парень отрицательно покачал головой:
– Не-а… Собственно, и толстушка ничего не видела – она только слышала. А видела она, как они лежали, полуобнявшись – вот и всё.
– Понятно…- Усмехнулась Саира.- Ну, пусть теперь попробует сформировать обвинение… о неподобающем поведении в общественном месте…- Нехорошо усмехнулась она.
– В котором можно гадить, но нельзя обниматься…- добавил я.
– Именно…- Осторожно поглядывая на нас обоих, будто пытаясь в очередной раз определиться, правильно ли он сделал, что всё рассказал, поддакнул и парень.
– Ну, тогда всё. Иди.- Кивнула ему Саира.- А на будущее запомни… и другим передай… что обо всех инцидентах… с кем бы то ни было… из "внешнего мира"… я должна узнавать сначала от вас, а только потом – от посторонних. Чтоб не стоять перед ними ничего не понимающей дурочкой, не представляющей, что там было на самом деле и не имеющей даже понятия, что сейчас лучше – атаковать или скромно помолчать.
– В данном случае достаточно было спросить, что она сама делала в "общественном месте"…- Усмехнулся я. Саира, улыбнувшись уголками губ, кивнула. Парень, в очередной раз переведя взгляд с меня на неё, облегчённо вздохнул и, приободрившись, решился спросить:
– Так что теперь будет?
– Не знаю.- Пожала плечами Саира.- Но – почему-то не боюсь. Не вижу, что нам могут предъявить.- Парень понимающе кивнул и, махнув рукой – дескать, и шут с ним – поднял пилу и удалился.
– Вот ведь незадача…- Нерешительно поглядывая на меня, вымолвила Саира. Похоже было, что она давно смирилась с такой "милой сексуальной раскрепощённостью" своих подопечных и, постепенно убедившись в том, что раскрепощённость эта будто бы нигде не перерастает в неразборчивость да распущенность, со временем просто привыкла к такому их поведению. Теперь же, после происшедшей стычки, она понимала, что сама идея такого "сада Любви" должна выдержать ещё и критику общественности – а как эта самая общественность отреагирует на такую идею, заранее предсказать невозможно. Единственное, что было очевидно – что единодушной поддержки не будет.- Дай Бог, чтоб не заклевали теперь…- Каким-то убитым голосом произнесла, вздохнув, эта не старая, но уже седеющая женщина.
– Дай Бог…- Вздохнул и я.
…Через пару дней, появившись в саду, Абар заметил меня и поманил пальцем. В ответ на мой вопросительный взгляд он спросил:
– Где Саира?
– Не знаю.- Пожал плечами я.- Я с ней если и встречаюсь здесь, то чисто случайно.
– А ты не слышал, что здесь пару дней назад произошло?
– Это… из области общественной нравственности?- Съязвил я. Абар, осторожно усмехнувшись, кивнул. Я достаточно подробно изложил ему суть происшедшего и своё видение проблемы, не забыв упомянуть как об избирательности студентов, так и о том, зачем "блюстительница нравственности" сама забрела в этот сад. Абар лишь отстранённо кивал головой.
– Так ты думаешь, что они делают это… Не ради забавы?
– Ну…- Я задумался, не зная, как ответить.
– Ну?- Вопросительно повторил Абар.
– Скажем так: я не заметил, чтобы это выглядело борделью или "портовым кабачком". Я не заметил, чтобы это были "богемные романы". У меня впечатление такое, что сближение происходит у них нормально – так, как и должно происходить в жизни: не быстро и не просто. И, если оно приводит к сексуальным эпизодам,- я усмехнулся,- то единственное, что здесь может быть непривычного, так это не слишком высокая "секретность" происходящего. Что я лично считаю естественным в такой среде: теплынь, солнце, куча друзей, которых не боишься и не опасаешься, что они тебя застукают – в таких условиях действительно выглядит нормальным просто "отойти немного в сторону за ближайший кустик", а не бежать невесть куда… Хотя – куда они могут побежать? В общежитие, где у каждого нет места, где этим можно заняться – и нужно предварительно договариваться, чтоб не мешали? Здесь – проще. И – видимо, приятнее.- Усмехнулся я. Абар кивнул – то ли соглашаясь, что здесь действительно приятнее, то ли – просто выражая понимание сказанного. Взгляд его был каким-то полуотсутствующим – похоже, он пытался решить сразу два вопроса: как к этому относиться самому и как реагировать на это публично.- Кстати, уже пару раз… применительно к этому месту…- Я, исподлобья поглядывая на президента, тянул паузу, пытаясь завладеть его вниманием,- я слышал название "Сад Любви".- Когда мне показалось, что искорка внимания промелькнула в его взгляде, закончил я.
– Серьёзно?- Оживился Абар. Я кивнул.- Это интересно…- Искорки в его оживших глазах ясно показывали, что идея Абару понравилась.- Это очччень интересно…- Явно что-то задумав, отстранённо разглядывал меня он.- Ладно, летописец… Запиши это в своей летописи, не забудь: не ровен час, это место войдёт в историю…- Усмехнулся он, и, почему-то пожав мне руку, сопровождая это каким-то загадочным взглядом, ободряюще кивнул и удалился.
Ждать последствий долго не пришлось: уже к вечеру я встретил в саду Саиру, которая, против обыкновения, сегодня не одела свой "академический", то есть – совершенно закрытый, купальник, а… повязала его в качестве пояса. Белые следы от него уже слегка покраснели, но гораздо больше покраснела хозяйка, столкнувшись с моим недоумённым взглядом. Не в силах себя сдерживать, она виновато отвернулась, прикрыв почему-то лицо рукой. Я долго думал, как выйти из этой неловкой ситуации, но Саира опередила меня, вдруг собравшись с духом и, даже с каким-то вызовом, повернувшись ко мне и решительно, хотя и с видимым трудом, отняв руку от совершенно пунцового лица.
– Дддобрый ввеччер…- Едва смог, кивнув, выдавить я, с трудом проглатывая подступивший к горлу комок.
– Добрый…- Изо всех сил стараясь казаться непринуждённой, ответила она.
– Новые веяния?- Оглядывая её и стараясь сделать свой взгляд как можно более ободряющим и едва ли не ласковым, поинтересовался я. Саира только кивнула.
– Название "Сад Любви" узаконено Абаром.- Шепнула мне сзади подкравшаяся Винитта. Я оглянулся – она тоже была совершенно нагой, но далеко не столь пунцовой, как Саира: видимо, преподавателю физкультуры приобщение "свободному обществу" своих студентов далось гораздо проще, чем её "академической" подруге.- И теперь Ваш внешний вид, молодой человек…- она язвительно разглядывала мои плавки,- является здесь противоречащим уставу…- Издевательски развела руками она. Саира прыснула. Внимательно глядя в глаза Винните, я стал медленно стягивать плавки. Она зарделась.
– Медленнее, ещё медленнее…- Похоже, чтобы скрыть смущение, стала язвить она.- Стриптиз должен происходить постепенно – с чувством, с толком…
– Перестань…- Смущённо попросила подругу Саира.
– А чего он юродствует?- Не отрывая свой взгляд от моего, продолжала играть Винитта.- Нет, чтоб мигом: раз – и всё. Совратитель…- Со смаком добавила она, и я так и не понял, чего в её голосе было больше: желания просто почесать язык или… желания.
* * *
…Нельзя сказать, что к нововведениям в Саду Любви я привык быстро: первое время возбуждение, связанное с обнажением, часто давало о себе знать, создавая, скажем так… не совсем удобные ситуации. Даже в бане с этим было как-то проще, помнится: к утру я уже ко всему привык и практически успокоился. Там было комфортно и, в большинстве своём, совершенно не эротично. Здесь же, видимо… солнце, зелень, природа, обилие молодёжи, не слишком утруждающей себя скрыванием знаков внимания, оказываемых друг к другу… создавали какой-то "эротический фон". Чтобы привыкнуть к нему, требовалось время. А пока я то и дело попадал в неловкие ситуации, связанные со сложностями контроля над моим естеством… Надо отметить, что свидетельницы или невольные участницы таких ситуаций, к чести их, ни разу не повели себя настолько неосторожно, чтобы усугубить моё и без того сложное положение: они всегда оставались внешне безразличны – то ли делая вид, что не заметили моего состояния – дескать, ну, просто не обратили внимания; то ли – когда "не заметить" этого было уже невозможно – всем своим видом демонстрировали естественность происходящего: дескать, а что же здесь такого? Но… всякий раз мне почему-то казалось, что на самом деле происходящее им откровенно нравится: уж больно много застенчиво-любующихся "взглядов украдкой" пришлось мне перехватить…
Лёгкий флирт в Саду стал нормой. Очень лёгкий – без малейших намёков на личности – проскакивал даже в адрес преподавателей. Но всякий раз это было достаточно тонко, чтобы та же Саира, улыбаясь, лишь бросила "недовольный" взгляд на "зарвавшегося" студента, а тот, прикидываясь непонимающим, мог своим видом как бы спросить: "а что такого я произнёс? Разве я что-то имел в виду? Показалось; безусловно – показалось…". При этом я ни разу не слышал, чтобы как-то обыгрывались хотя бы потенциальные возможности "игр" между преподавателями и студентами – как будто кто-то (может, само воспитание этих людей?) установил на это непререкаемое "табу". Приятно было отмечать отсутствие наглости в таких подколках и чётко соблюдаемый "запас дистанции": так, никто не мог позволить себе не только сальности, но и – даже – необоснованных намёков. Никто не мог затронуть зарождающиеся у кого-то чувства. Видимо, высшая школа всё же в какой-то степени предопределяет возможные реакции воспитанной ею среды…
В Саду стало комфортно. Раньше как-то получалось, что обнажение – удел студенток. Позже – студентов. Теперь, после фактического узаконивания здесь Абаром этой "формы одежды", она стала всеобщей. Надо сказать, что некоторые из приглашённых теперь перестали здесь появляться. Но не все из них исчезли навсегда: иные, спустя время, вернулись, чтобы несмело, нерешительно, с опаской испробовать это новое для себя амплуа. Когда же очередной "разведчик" принёс весть о том, что где-то "в глубине сада" он "застукал" своего любимого ректора за любовными утехами с ректоршей – толпа тихо неистовствовала, торжествуя: дескать, теперь – всё: наша взяла! "Зарождается новое общество" – Даже прокомментировал кто-то. "С естественной психикой и неизвращённой моралью"… – Ухмыльнулся другой. Толпа, несмело исподлобья переглядываясь, выражала единодушное одобрение.
Как-то я сумел разговорить уже переставшую меня стесняться Саиру и она поведала мне тот давний разговор с президентом, когда тот, сопоставив, видимо, услышанное о том скандальном происшествии от меня и от неё, принял решение о закрытии территории сада и об узаконивании названия "Сад Любви". Теперь сюда могли попасть только те, кто разделял взгляды его "основателей и поддержателей", как именовали себя студенты. О том, кто в давние времена на самом деле основал этот сад, было давно забыто… А, проходя по аллеям летнего сада, уже можно было лицезреть с той или иной стороны то загорающих без тени одежды и смущения жительниц близлежащих домов, то целующиеся парочки, "в соответствии с уставом сада" не обременённые одеждой. Иные, теряя контроль над собой, срывались и в более откровенные занятия – и вскоре студенты подняли вопрос о том, насколько допустимо приглашать сюда просто людей с улицы. Встал также и другой вопрос: иные семьи приходят загорать с детьми, совершенно не рассчитывая увидеть или услышать совокупляющуюся поблизости парочку. Такие столкновения интересов, происходя всё чаще и чаще, в конце концов побудили Саиру заговорить о выработке устава, жёстко регламентирующего нормы поведения в саду. На собрании присутствовали большинство "взрослых" посетителей, но никто не гнал и студентов, расположившихся за спинами "обсуждателей" и внимательно прислушивавшихся к происходящему, не решаясь "войти в круг".
Говорили долго – и, большей частью, бестолково. Но решение было принято, на мой взгляд, вполне разумное – во многом, как мне кажется, благодаря Борену, создавшему большую часть здравых формулировок, положенных собранием в основу Устава. Так, сад был поделён на четыре направления – от центра к его углам. Каждое направление соответствовало строгим, выработанным для него, нормам поведения, принятым для территории этого направления. Так, весь квадрат, примыкающий к центральному входу, относился к зоне, где запрещались всякие проявления сексуальности – то есть единственным отличием норм "этих мест" от норм, принятых "на улице", было обнажение.
По мере отклонения от этого направления нравы становились всё более вольными, постепенно переходя к допустимости любых действий – лишь бы ни одна из сторон не навязывала их другой стороне. Единодушно было запрещено проявление на территории сада всех видов сексуальных извращений. Помнится, Борен, когда кто-то нерешительно поднял вопрос о запрете подобного в саду, очень охотно его поддержал:
– Знаете… Это место названо "Сад Любви". Так пусть он таким и будет. Любовь, как животворящая сила природы, как чудо продолжения рода – пусть живёт здесь, даря радость и надежду всем нам. И да пребудет с нами Творец, сказавший однажды: "Плодитесь и размножайтесь". Мы будем делать это. Мы будем стараться делать это красиво – в надежде, что красота спасёт-таки мир. Но… Если есть некто, кто имеет другие взгляды… на эти вещи…- Он поморщился.- То мне кажется… Что на них природа уже как бы поставила крест, отчаявшись. Она как будто сказала им: "Достали! Вы больше не воспроизводитесь. Всё". – То есть – её терпение лопнуло. Когда и почему – мне неведомо и думать я об этом не хочу. Как не хочу и видеть извращенцев вокруг себя. То есть – я отношусь к ним нормально. Пока они не пытаются доказывать, что имеют равные со мной права на воспроизводство или – что они чуть ли не лучше меня. Я не хочу с ними спорить об этом, ибо считаю такой спор бессмысленным и бесполезным. Это – их личное дело и пусть они решают свои проблемы так, как им нравится – лишь бы не трогали при этом меня. И не пытались перевирать природу, которая свой выбор в отношении их, повторюсь, уже сделала.- Как-то неприязненно махнув рукой, закончил Борен и сел.
– Если хотят – пусть делают свой Сад.- Философски заметил кто-то.- На планете места вдоволь…- Народ, облегчённо улыбаясь, переглядывался: многим этот вопрос казался болезненным, особенно – в свете модной теперь "терпимости" к подобным явлениям, быстро переходящей в культ. Борен, казалось, всё расставил на свои места: хотят – пусть живут. Но – так, чтобы нас не трогать. Если природа даст им выжить – значит, они были правы.
…Борен был жёсток, но справедлив. По-моему.
Собрание закончилось поздно вечером, а на следующее утро уже был готов устав. Он, вкратце, гласил, что никто не может прийти сюда просто так: всякий должен быть здесь желанным гостем, приглашённым кем-то из посетителей и одобренным остальными. Для тех, кто никого здесь не знает, предлагалась процедура изучения устава и, в случае совпадения взглядов, "временное членство в клубе". На месяц-два. Чтобы было время осмотреться, понять… Практика оказалась удачной. Но Сад быстро становился другим: эротические мероприятия постепенно ушли на удалённые от входа территории, а здесь расположились, в основном, просто загорающие, не желающие портить свой загар следами от купальных костюмов. Закон территорий соблюдался, и за этим следили – вплоть до "лишения членства", то есть – до лишения права посещать Сад. Часто можно было видеть, как парочка, пришедшая позагорать и, неожиданно для себя, разомлевшая под солнцем, вдруг спохватывалась, и, осторожно оглядываясь, быстренько перебиралась вглубь сада, оставив свои вещи на месте. Спустя несколько часов, усталые и измождённые, они возвращались и устало падали на свои подстилки, то ли – чтоб хоть немного позагорать ещё под заходящим уже солнцем, то ли – просто чтобы хоть немного отдохнуть.
На присутствие детей в дальних зонах было установлено жёсткое табу, но уже к середине лета я наблюдал несколько семеек, которые просвещали своих подростков, подведя их к краю поляны за "границей территорий" – в то время, когда там "резвилась" особо красиво занимающаяся этим делом та или иная парочка. Видимо, папы и мамы, стесняясь или не умея рассказывать обо всём этом своим быстро взрослеющим чадам, предпочитали просто показать – со стороны – как это делается. Иногда это выглядело красиво, иногда – не очень. Но – надо сказать, что для подростков такое зрелище в присутствии родителей было, как мне показалось, полезным: сам факт присутствия старших не давал им "пускать слюни", как это обычно бывает при тайных просмотрах порно, и они то любовались парами, сумевшими красиво наслаждаться своей Любовью, то озадаченно-внимательно изучали технику этих занятий, как правило, не решаясь задавать пока вопросов родителям. Надеюсь, когда-то они их всё же зададут. И получат ответ. Или – сумеют найти его сами… Чёрт! Я ловил себя на мысли, что мне уже небезразличны судьбы этих неведомых мне подростков – я уже как бы принимаю участие в их судьбе, едва ли не моля господа о том, чтоб им повезло во всём правильно разобраться! Да… Сложны дела твои, господи… для понимания их нами, грешными…
* * *
…Весна наступала, казалось, и в обществе. Алл закончил первую очередь своей системы – сравнительно быстро, буквально за три-четыре месяца, он успел повязать практически все города страны, начиная с наиболее крупных, новыми каналами связи. Я не вдавался в физические принципы их организации, но с удивлением отметил, что в той же гостинице "Ункария" теперь можно было иметь из одной точки системы связи выходы на все виды устройств – от телевизора и радио до телефона и компьютера. То, что никакой дозвон при этом попросту не был нужен и я буквально мгновенно мог "отдать" тот или иной файл, например, Карою, сидящему в это время, скажем, в Готондском отеле аналогичного класса, меня уже не удивляло. Просто было приятно – и всё. Просто я невольно проникся каким-то чувством благодарности к человеку, сотворившему, наконец, всё это. Для ункарцев же прелести системы Аллена на этом не заканчивались: все, кто уже так или иначе был к ней подключён, быстро переходили на совершенно иные принципы общения. Обычный телефон отмирал: никто уже не хотел часами набирать номер, ожидая, пока он освободится. Карой как-то показал мне, как это делается – и я понял, почему люди так быстро решились изменить своим привычкам.
– Смотри, курилка…- Ухмыляясь, сказал он и набрал на клавиатуре своего лаптопа код Джакуса.- Я использую лаптоп, ибо не имею обычного телефона с табло сообщений – их сейчас настолько не хватает, что стоят они – выше крыши, а я не готов столько заплатить.- Ухмыльнулся он.- Но, в принципе, это всё можно делать и на нём – и даже проще, чем на компьютере.- Джакус был занят. "Известить или отменить"? – услужливо спросила система. Карой выбрал "известить".
– Сейчас, дружище – отбрешусь от редактора…- Послышался торопливый голос Джакуса.
– Чувствуешь?- Удовлетворённо откидываясь в кресле, спросил Карой. Я кивнул.
– Только…
– Что "только"?
– Во Всемирной Сети подобное тоже делалось – по крайней мере, ничто из этого не было невозможным…- Заметил я.- Да и телефоны последних лет такое умеют…
– Когда есть два компьютера – в сети. Или – два телефона – на новых станциях. Но!- Карой поднял указательный палец.- Во-первых – в сети это было жутко медленно – интервалы прохождения сигнала по этой "поделке" были просто непредсказуемы, и паузы в разговоре заполнялись пустотой. Здесь же я могу говорить между телефонами и/или компьютерами в любых комбинациях. И – заметь: никаких пауз.
– Ну, мы просто ещё не разговаривали…
– Я уже разговаривал, дружище… Вдоволь наговорился.- Усмехнулся Карой.- А во-вторых – это _Единая Система, понимаешь? Здесь есть всё. Заметь: я начал сеанс, вставив карточку. Потом набрал пароль – и моя идентификация закончилась. Теперь я могу делать всё, что угодно – от телефонных разговоров и просмотра телепрограмм до любых взаиморасчётов.
– Уже?- Удивился я.
– Ну, пока она "посылает"…- Замялся Карой.- говорит, что "в системе нет ни одного банка". Но – представь, как оно будет, когда он это всё доделает?
– И твои денежки угонит первый квалифицированный хакер.- Усмехнулся я, памятуя, как это регулярно происходит во "Всемирной Сети".
– Тебе кажется, что Алл ничем не отличается от этих студентов?- Пристально глядя мне в глаза, спросил Карой. Я философски склонил голову набок: дескать, поживём – увидим… Кароя это задело за живое, видимо.
– Смотри…- Бросил на меня какой-то неопределённый взгляд, сказал он. Я уставился на лаптоп, по клавиатуре которого уже забегали его быстрые пальцы. Появилось общее меню функций системы, выбор, выбор, ещё выбор… На экране – список "представителей масс в законодательной власти".- Смотри…- Повторил Карой.- Вот – список вопросов, по которым они голосовали. Вот – возможные ответы. Вот – те ответы, которые хотел бы иметь я. Давим на кнопочку… И видим, что есть человек пятнадцать представителей, которые голосовали так же. Видишь? Я "вишу" на одном из них. Почему этот?- Карой как-то полубезразлично задумался.- А шут его знает. Видел я его физиономию как-то – вроде умный мужик. Предсказуемый. Вот я на него и "повис". И, пока он не выкинет какой-нибудь фортель… я буду на нём висеть. А теперь – смотри…- И Карой снова зашелестел по клавишам.- Вот список тех, кто… понимаешь… система голосования существует всего месяц. А этих…- Он кивнул на список,- уже больше половины.
– Кого?
– "Отвергнутых", – усмехнулся смуглянка.- Их _никто не хочет. Понимаешь? _Никто. То есть – от них уже все отказались. Они уже не представители, а просто частные лица. И эта публика столько лет пудрила нам всем мозги, прожирая наши деньги. Зачем бы, а?
* * *
…Система начала развиваться бурно. Очень бурно. Алл уже не успевал контролировать все ветви её развития, оставив себе только глобальные технологические решения, стандарты, организацию работ да создание наиболее сложных и ответственных мест. С подачи Борена многие подобные ему самому люди, способные не только профинансировать серьёзный проект, но и внести весомый вклад в его обсуждение, начали создавать свои коллективы, обязывая их технологически подчиняться Аллену, но работать на себя. В итоге – в большинстве крупных корпораций система появилась и жила уже не за счёт сил Аллен Сена. Эти же люди внесли огромный вклад и в организацию городских сетей – для начала попросту подключая к сетям своих корпораций окрестные дома или более мелкие предприятия, а затем вообще прибрав городские сети к рукам, сделав из этого один из видов своего бизнеса.
Систему голосования вводили очень эффектно: началось всё с того, что Борен организовал шумиху, активно поддержанную службой Алкоя, в результате которой "народные избранники" просто вынуждены были проголосовать за предлагаемый законопроект об избирательной реформе. К тому моменту, когда это произошло, они думали, что до физической реализации подобной системы – ещё жить и жить, а потому никто из них особо не сопротивлялся. Аллен же… Выставил работающую версию системы уже на следующий день. Пока это было далеко не так удобно, как задумывалось вначале: далеко не каждый гражданин имел свой терминал для входа в систему, а потому большинство вынуждено было пользоваться либо публичными местами, либо, если кто работал в крупной корпорации – терминалом на работе. Но главное было достигнуто: всякий избранник, неугодный избирателю, мог быть лишён голоса этого избирателя буквально сегодня же. В крайнем случае – завтра: жителям сельской местности для этого нужно было приехать в город. Но – они _ездили! Они поверили, что наконец-то существует система, где исключён глобальный их обман, объегоривание, обмишуривание, ставшее под шумок о демократии уже давно всем привычным делом в любой избирательной компании. Разумеется, система не исключала – да и не могла исключить ситуации, когда профессиональный лжец мог заморочить голову сотням и тысячам избирателей – но теперь они могли быть, по крайней мере, уверены, что их голос действительно услышан. А от заморачивания голов… Мне приходилось видеть, как на сходках в деревнях мужики обсуждали, кого бы им выбрать "в посредники" – чтоб и не дурак, и не сволочь, словом – из тех, кому можно доверять. И уже это доверенное лицо, собрав голоса своих односельчан, передоверяло их кому-то из столичных "профи". Не знаю, специально ли Алл сделал такую возможность, или она просто явилась следствием глобальной продуманности системы на объектном уровне, благодаря чему любые нагромождения передач функций считаются естественным явлением – но это, хвала Аллу, было; и, уже будучи обнаруженным народом, с успехом им использовалось.
– Система ещё не работает…- Со вздохом произнёс как-то Алл в ответ на очередные дифирамбы.- Она ещё только начинает дышать.
– А сколько уже эйфории…- Хмыкнул Алозан.
– Эйфория – естественное следствие непонимания массой сути происходящих "чудес"…- Вздохнул системщик.- Всемирная сеть тоже поначалу вызывала эйфорию – настолько, что меня никто не хотел слышать – похоже, считали, что мной руководит тщеславие или связанная с этим зависть к тем, кому "доверено". В результате – деньги, достаточные для построения нормальной системы, были выброшены на ветер…
– Ну, а теперь?- Будто бы пытаясь подбодрить Аллена, подсказал Джакус.
– Поживём – увидим…- Уклончиво ухмыльнулся тот.
* * *
Такой и осталась в моей памяти "Ункарская весна" – весна в обществе, весна на улице, весна в душе. Тихая такая, неприметная… Как нежное пробуждение под тёплыми лучами солнца… Признаться, именно в это время я впервые отметил для себя, что уже совершенно не боюсь Абара. Я теперь боюсь за него. Если раньше я опасался, что нахожусь в заблуждении относительно его истинных планов – то теперь я опасался, как бы реализация этих планов у него не сорвалась. Приходил я к этому как-то тихо и постепенно, и окончательно осознал изменение своего отношения к нему, пожалуй, только сейчас. Да и не только я. Так, если осенью из крупных промышленников вокруг Абара бывал только Борен – да и тот не скрывал своего скептического отношения к затеянному президентом, поддерживая его просто потому, что деятельность последнего должна была стабилизировать ситуацию в стране, а это "автомобильному магнату" было откровенно выгодно – то сейчас вокруг уже вертелось человек пять-семь подобных людей, большинство из которых, как и Борен, были лишены Абаром обязанности перечислять налоги в бюджет: они теперь имели право тратить их по своему усмотрению на общественные нужды, а в налоговые органы просто представляли отчёт об этих затратах.
– Ты знаешь… Неожиданно – но факт: эти ребята так дорожат этим своим правом, что даже не пытались на нём спекулировать…- Как-то прокомментировал мне Алкой.
– То есть?
– Ну, понимаешь…- Алкой как-то прищурился, глядя на меня – как будто решая, насколько стоит выбалтывать мне подобные вещи.- Всякий раз,- наконец, видимо, решился он,- когда президент даёт кому-то подобное право… Это налагает на меня определённые обязанности…- С мрачной ухмылкой, но со смеющимися глазами произнёс он. Я кивнул – понимаю, мол.- Так вот… Мы предполагали всякое – и спекуляцию на обслуживаемом контингенте – скажем, "только для своих" – при постройке больниц. Мы предполагали завышенные строительные сметы. Мы опасались помощи, оказываемой детским домам, которая на самом деле частично возвращалась назад в виде наличных или в виде каких-то "посторонних" услуг. Мы предполагали многое – выросли-то все при Сонах, где всякого насмотрелись. Но!- Алкой даже как-то озадаченно развёл ладошками в стороны,- нам не удалось обнаружить ни одного случая. Построенные буквально за пару месяцев больницы – работают, обслуживая всю округу. При этом Борен не гнушается как лично поинтересоваться, что там происходит, так и нанимать моих людей – смешно сказать – для получения достоверной информации опять-таки о происходящем там.
– А Вы это допускаете?- Удивился я.
– Видишь ли… Если я это запрещу – что будет?- Усмехнулся Алкой.- Скорее всего, я просто перестану об этом узнавать. А так есть непреложное правило: всякий, кто получает подобные "предложения о сотрудничестве", обязан их изложить у нас "в узком кругу", после чего "клиента" либо водим за нос, если это – шпион, либо – удовлетворяем, если его цели не противоречат нашим. Борена – удовлетворяем, ибо он требует несекретной информации и использует её в понятных нам целях. Да… Так вот, как это ни странно – но больницы – работают, театры – начинают, смешно сказать, приносить доход… Школы – начинают учить. Всего лишь – потому, что у них появляется хозяин. Которому что-то нужно. Похоже, что, поскольку общество состоит из отдельных людей – то обществу может быть "что-то нужно" только в тех случаях, когда это "что-то"… нужно этим самым "отдельным людям". Соновское обезличивание здесь не решает проблемы, а лишь создаёт видимость её решения, на самом деле загоняя её в далёкий тупик. Не может иметь лица общество, основанное на обезличивании своих членов. Каждый должен быть личностью – разной, но интересной и интересующейся. Как знать,- неопределённо усмехнулся секьюрити,- может быть, именно это у нас сейчас и происходит…
– Что происходит?
– Размножение интересующихся.- Хмыкнул он.- Нет, ну, представь себе: эти ребята лично проверяют затраты подрядчика, строящего школу за счёт их "налоговых", то есть – всё равно потерянных, денег. Проверяют, наняв для этого моих людей. И, обнаружив хищения в объёме – всего лишь! – пяти процентов… Меняют подрядчика. Нормально? А, оказывая помощь детскому дому, не просто дают денег – а сами смотрят, чего там реально не хватает – а потом закупают и привозят. Ну, как?
– А может – так и нужно?- Усмехнулся я.
– Может.- Такой же усмешкой ответил секьюрити.- Да вот только…
– Что "только"?
– Верить… В то, что так вообще бывает… Знаешь – непривычно как-то.
…Весна.
* * *
…Весна в этом году была полна неожиданностей. Казалось, она сама была неожиданностью в этом году: после, казалось бы, безнадёжно затянувшейся февральской стужи, будто бы даже уже не дававшей никакой надежды на потепление – вдруг, буквально за неделю, пришла весна. Неожиданностью была и она сама, и непривычные ручьи под снегом, и многое из того, что происходило в обществе, которое, казалось, тоже, совершенно неожиданно для себя, переживало весну… Свою весну. Которая тоже, как и в природе, преподнесла людям много неожиданностей… Неожиданностью для всех было и объявление Алленом о вводе в действие первой очереди своей системы. В первую очередь вошло совсем немного – всего лишь несколько подсистем, но и они уже вызвали оживлённые обсуждения на улицах. Это были подсистемы голосования, платежей по идентификационным карточкам и подсистемы прозрачной связи. Подсистема голосования позволяла любому избирателю менять свои симпатии-антипатии буквально непрерывно, ежели у него есть в том нужда. А голоса парламентариев при голосовании в парламенте имели теперь тот вес, сколько голосов избирателей было им отдано на текущий момент.
– Этак к концу года можно будет уже попробовать немного порассредоточить власть…- ухмыльнулся, узнав о результатах первого месяца прогона, Абар.- Вы обратили внимание,- он повернулся к нам,- как интересно и быстро стал меняться состав законодателей?- И действительно: те, кто более всего морочили в прошлом всем головы, мешая принимать хоть сколько-нибудь грамотные решения; те, кто явно проходил в округах с прессинговой избирательной кампанией – или, даже, с прямой фальсификацией выборов – буквально в считанные недели сползли по численности голосовавших за них до отметки 2-3% от численности избирателей их округов. Многие же из тех, кого старый парламент затюкивал, мешая даже выступать, сгоняя их с трибуны хохотом, свистом да улюлюканьем – неожиданно круто пошли вверх, набрав, по сравнению с первоначальным количеством, несколько сотен процентов голосов. Теперь, с отменой избирательных округов, голосовать и переголосовывать мог кто угодно за кого угодно – предела роста популярности парламентариев больше не существовало. Понятие "избирательный округ" быстро теряло свой смысл, забывалось, исчезало из языка.
– Я подозревал, что "глас народа" в большинстве случаев не может делать грубых ошибок,- удовлетворённо прикрыв веки, мечтательно сказал Абар.- Статистически народ всегда будет прав.- Рубанув рукой воздух, с удовольствием заявил он.- Или – почти всегда.- Немного поразмыслив, закончил свою мысль президент.- Но теперь – хвала Всевышнему – хотя бы в тех случаях, когда он, то есть народ, прав – мне уже не нужно, по крайней мере, применять свою власть.- Добавил он.- Что радует: пусть лучше ёё запас сохранится для использования в тех случаях, когда глас народа либо неприменим, либо просто ничего не решает… словом – я рад, что такую проблему, как борьба с парламентом, я могу теперь переложить на плечи общества.
– А если общество окажется, в большинстве своём, так же порочно и бездарно, как и большинство в старом парламенте?
– Во всякой иерархической системе, Анри… как и в отстойнике… наиболее крупные куски… всегда стремятся подняться наверх. Поэтому концентрация дерьма… наверху… при отсутствии какой-либо внешней силы, нормализующей ситуацию… всегда будет заметно выше, чем внизу. И, естественно, выше, чем в среднем по обществу…
– Согласен.- Почти смеясь, развёл руками я.
– Ну, а то, что мы делаем, позволит снизить концентрацию дерьма и наверху, ибо должно будет являться как раз той силой… внешней по отношению к процессу всплывания… которая и обеспечит контроль общества над этим процессом и даст ему возможность влиять на процесс всплывания так, как оно того желает… Дальнейшее уже будет зависеть от самого общества…
– Демократичная система?- Абар покачал головой: Нет, Анри. Это просто попытка дать народу право… без видимых усилий… упрощённо говоря, убирать неугодных правителей – и ставить угодных. Тем самым обеспечивая зависимость их от народа, чего не было ранее. Это – неплохая сила, нормализующая ситуацию с дерьмом. Это – неплохой тормоз для кретинов и негодяев, которые скоро начнут вовсю мимикрировать, более тонко и точно, чем сейчас, подстраиваясь под нормальных людей.
– И скоро всё снова станет на свои места?- Абар кивнул:
– Разумеется. Если только мы не успеем к тому времени поднять… уровень знаний и сообразительности… хотя бы большей части народа… на такую высоту, что… Короче – любая система власти есть соревнование – в силе, выносливости, хитрости, уме – тех, кто правит, и тех, кем правят. Кто победит? Да тот, кто сильнее, умнее, хитрее… и так далее. Алл сделал своё дело – по крайней мере, в этой области. Теперь… Всё зависит от системы образования… Успеет ли?
– Боюсь, что нет.- Покачав головой, вдруг неожиданно серьёзно сказал Алозан. Признаться, в тот момент меня поразила перемена, произошедшая вдруг в этом человеке – перемена, слишком очевидная даже за тот период, в течение которого я его знал: он стал как-то ответственнее, что ли… Складывалось такое впечатление, что весь его прошлый демонстративный цинизм был, по сути, простой бравадой – как бы вызовом обществу, поголовно грешащему цинизмом скрытым.- Видите ли… Дерьмо наверняка сумеет адаптироваться быстрее, чем вырастут те, кого воспитает ваша система образования. А потому… даже в случае её безошибочности… результат всё равно запоздает.- Абар кивнул: Верно, мол. Согласен.
– И какой же Вы видите выход?- Подняв внимательный взгляд на писаку, известного своей беспардонностью, спросил он. Тот, сначала, видимо, собравшись ответить нечто вроде "А никакого. Выходы искать – не наше, а ваше дело", вдруг, встретившись с этим взглядом президента, смутился, и, потупя взор, выдохнул, вздохнув:
– Нам надо пахать, мужики. Нам. Особенно – телевизионщикам. Ибо именно мы и можем… и должны… заполнить эту паузу… какими-нибудь клоунскими репризами… чтоб зрители не разбежались.
– Умница.- Как-то особенно добродушно похвалил зардевшегося от такой неожиданности Алозана президент.- Прекрасно вы всё понимаете, ребята,- вздохнул, уже обращаясь ко всем нам, он.- Когда думать хотите и пытаетесь… Когда озабочены общей идеей, а не мыслями о хлебе насущном…
– Ну, покушать-то тоже иной раз не помешает…- Заметил Джакус.- Теперь, когда мы немножко накушались – так можно и об общей идее малость помыслить да потолковать… Мы ж не опорось у корыта, которая, нажравшись, либо спит, похрюкивая от удовольствия, либо корыто переворачивает, радостно визжа – мы ж homo, извиняюсь, sapiens'ы… И, как только брюхо набьём – так сразу мысли в голову и лезут. Всякие такие… разные…
– Вот именно: у всех – разные…- хмыкнул президент.
– Так ведь и homы-то – тоже разные…- резонно заметил Muzzy.- И, потом – говорят, что homы эти и различаются, прежде всего, тем, об чём они хлопотать начинают. После того, как брюха понабивают…
– Согласен…- Расхохотался Абар. И мне показалось, что в этой его непринуждённой весёлости, в этих, сверкающих в его глазах, искорках, проявилось нечто большее, чем просто радость от удачной шутки бородача. Может, это была радость лидера от понимания его идей, деяний, помыслов (замыслов) – соратниками – или, даже, пусть – случайными попутчиками, которыми мы, быть может, являлись? Кто знает…
* * *
Как я уже говорил, этой весной Аллен начал ввод в действие – пока частями – подсистемы прозрачной связи. Она охватывала пока лишь пункты общего доступа в городах да подключения крупных предприятий и полицейских участков; подсистема голосования, подсистема платежей по идентификационным карточкам да несколько шлюзов в обычную городскую телефонную сеть. Началось всё с того, что в стране была объявлена необходимость получения каждым идентификационной карточки. Карточка должна была иметь номер и, кроме того, ей можно было присвоить ещё и уникальное имя – примерно, как у нас автомобилю (ункарские автомобили имеют только номера – имена им присваивать считают тут незаконным). Всякий, кто хочет, чтобы на карточку было нанесено её персональное имя – должен сообщить об этом, заказав карточку с именем. Это можно было сделать в пунктах получения карточек – там, где раньше выдавали паспорта. В принципе, подразумевалось, что карточка заменит паспорт – на ней прямо при изготовлении наносилась фотография владельца, на обороте указывались все его данные. С лицевой стороны, кроме фотографии, указывался номер и могло указываться уникальное имя карточки. Зачем оно было нужно – не знаю. Наверное, затем же, зачем нужно имя автомобилю: для ублажения психиатрических притязаний хозяина. Реально почти десятая часть населения, заказывая карточки, заказывали и уникальные имена для них. Имён быстро не хватило, и в ход пошли названия типа "Ассен321" или "сундук325". Всё это происходило, как я уже говорил, в полицейских подразделениях, которые раньше выдавали паспорта. Продумано это было неплохо – видимо, чувствовался столь культивируемый Аллом "системный подход": люди приходили в отделение полиции с паспортом, чтобы заказать карточку и, если хотят – имя к ней. Отделение было оснащено сканером и компьютером с доступом к системе – здесь подсистема прозрачной связи уже работала, осуществляя доступ этих машин к обрабатывающим центрам единой базы данных населения. Данные паспортов вводились в систему, при этом мимоходом происходила сверка их с картотекой – полиция надеялась попутно отловить правленые и просто фальшивые паспорта, что и происходило время от времени. Фотография в паспорте сканировалась, после чего вносилась в систему для последующего нанесения на карточку. Если владелец хотел заменить несимпатичную ему физиономию в паспорте, то сканировалась другая, принесённая им, фотография. Если он хотел присвоить карточке имя – он называл его. После чего заказ карточки считался оформленным и в течение недели-двух надо было ждать его выполнения.
Для изготовления карточек была построена небольшая поточная линия. Пользуясь титулом летописца, я побывал и там – интересно ведь… Весь цикл производства карточки мне, правда, не показали – более того, мне показалось, что персонал сам не владеет полностью технологиями её производства: всё, что касалось электроники, средств распознавания и защиты, создавалось автоматически в закрытом пространстве огромной машины, занимавшей полцеха. Видимой была лишь та часть процесса, когда электронная основа была уже залита пластиковым составом и на неё теперь наносились изображения – фото, имя, данные хозяина. Это была какая-то промышленная машина, напоминавшая автоматическую типографию. Данные для нанесения – Алл был верен себе – она брала непосредственно из системы. Она же регистрировала карточки в системе: в тот момент, когда на карточку наносились данные клиента, в систему поступала информация о том, на какую конкретно карточку они наносятся. Я спросил, нельзя ли будет стереть, заменить информацию на карточке. Пожилой усатый дядька, присматривающий за процессом, улыбнулся в ответ, как улыбается, бывает, дед, в ответ на наивный вопрос ребёнка, и показал разломанную надвое карточку: видимо, я был уже не первым, кто задал такой вопрос. В карточке был виден тонкий слой блестящей золотом электроники – примерно одна-две десятых миллиметра. С двух сторон до толщины в миллиметр карточку дополнял пластик… в который проникла краска на всю его толщину. Я поначалу обомлел, но, быстро взяв себя в руки, спросил:
– Если эта краска так легко проникает сквозь этот пластик, то, возможно, так же легко его можно будет перекрасить?- Дед улыбнулся ещё шире и сказал:
– Это – не пластик. Этот состав мы разработали лет 10 назад, когда проектировали эти карточки. И это не краска. Просто этот состав меняет свой цвет под воздействием внешних… ну, скажем… излучений. Хотя это и не совсем верно. После чего всё это проходит процедуру термического "закрепления", в процессе которой основа утрачивает свои свойства к цветоизменению – и всё: разноцветная картинка готова. Изменить её нельзя – разве что нанести новый слой. Но, разумеется, технология производства этой основы – госсекрет. Вы меня понимаете?- Он умудрился спросить меня совершенно серьёзно, но с блуждающей довольной улыбкой на лице – видимо, гордясь своим изобретением.
– Я так понимаю, что Вы – автор…- Он едва заметно кивнул.- Тогда… почему Вы здесь? Как мастер цеха, буквально?…- Я не знал, какие подобрать слова, чтобы выразить своё недоумение. Он расплылся в улыбке, избавив меня от необходимости подбирать слова дальше:
– Видите ли, молодой человек… Это дело – как на монетном дворе: каждый новый человек – лишний. Мы это сделали буквально втроём – весь проект. Машину собрали из блоков, выпущенных по нашему заказу разными фирмами в разных концах мира. Даже электронный слой, состоящий из нескольких независимых слоёв, делается на оборудовании разных производителей. Вы меня понимаете?- Я кивнул.- Тогда – помилуйте, но как можно сюда привлечь хоть одного лишнего человека?- Он снисходительно улыбался, будто бы удивляясь моему недоумению.- До Вас,- он призадумался, вспоминая,- в этом помещении, кроме нас троих, побывали двое: Алл и Алкой. Даже президент не удостоил нас своим присутствием. Но, как Вы, надеюсь, уже поняли,- и он, ухмыляясь, обвёл руками зал,- даже побывав здесь, понять, как сделана карточка, ещё не получится…
– А если… взломать её?- Вдруг выпалил я.
– То есть – как взломать?
– Физически…
– Электронный слой частично испаряется при контакте с воздухом. Её просто нельзя вскрывать. То, что Вы видите на разломе золото – есть просто напылённые на основу проводники, соединяющие компоненты. Там, где разлом прошёл по компонентам – Вы можете видеть только нечто вроде окисленного селена… Видите, мрачный такой участок?- Я кивнул.- Это была микросхема.
– А если… Скажем так: технически грамотный… Взломщик… В безкислой… среде?
– Допустим, он даже срисует всю карточку. И что это ему даёт? В любой карточке записан код доступа её хозяина в систему. И дополнительные коды доступа к отдельным её частям. Даже подделка всех из них – что технологически нереально – просто даст доступ к этим подсистемам, что хозяин обнаружит при первом же обращении.
– Как?
– А его очередное обращение к системе просто не состоится. Код завершения предыдущего сеанса не совпадёт, код карточки будет тут же заблокирован по всей системе и службисты начнут искать хозяина карточки. Лучше, если он после утраты карточки или обнаружения, что система его заблокировла, сам быстро придёт к ним.- Усмехнулся усач.- Что, кстати, и в его интересах: чем быстрее выяснится причина ошибки, тем больше вероятность найти взломщика, если это был взлом.
– А это может быть что-то ещё?
– Например, сбой в оборудовании.- Философски усмехнулся усач.
– И насколько это вероятно?
– Пока не могу судить – не было ни разу.- Довольная усмешка с каким-то оттенком собственного превосходства промелькнула на его лице.- Даже на тестах.- Уже почти гордо добавил он.
– А как работает карточка?- Я повертел обломки в руках.
– Для оплаты проезда в транспорте – достаточно пройти в двери: там стоят блоки дистанционного обнаружения карточки, и, если она мелькала на расстоянии метра от них, то считается, что человек вошёл. Или вышел. Потом система обрабатывает последовательность появления "мелькания карточки" и делает вывод, что это было: на конечной остановке его не было, потом он появился раз, потом второй – и всё. Значит, он проехал от места первого "промелькания" карточки до места второго. С его текущего счёта будет снята цена проезда. Вот и всё.
– А телефон?
– Здесь её нужно поднести ближе – хотя бы до полуметра. Чтобы не было путаницы и не узнавалась чужая карточка – того, например, кто стоит рядом. Разумеется, звонить он может куда угодно и говорить до тех пор, пока с его счёта ещё можно снимать деньги.
– А… Магазины, гостиницы?
– Никаких проблем. В магазине Вам достаточно просто провести карточкой вдоль канавки считывающего устройства, чтобы подтвердить покупку всего, что вы видите на терминале – например, того, что вам только что насчитал кассир. А в магазине самообслуживания, который недавно сделал умница Борен, ещё интереснее: Вы просто идёте вдоль застеклённого прилавка, рассматривая запчасти для автомобилей. Возле тех, которые Вам нужны, Вы просто проводите карточкой по считывателю, и – либо осуществляете очередную закупку, если на Вашем счету ещё есть деньги или если Ваш банк позволяет Вам делать покупки в кредит – либо не осуществляете,- он с улыбкой развёл руками,- если денег нет или кредит исчерпан. В любом случае – это всё происходит мгновенно и выясняется тут же. Затем, на выходе из торгового зала, Вашу карточку фиксируют – или ловят: то есть, понимают, что Вы уже вышли и надо срочно упаковать всё то, что Вы накупили. Система автоматически доставляет со склада всё купленное, подбирает упаковку и, в итоге, Вы получаете оклеенный ящик со своими покупками. Там хорошо всё продумано самим Бореном и…- Усач улыбнулся,- он хорошо нам заплатил. И платит до сих пор – процент с дохода от этой торговли. Как Вы думаете,- он, исподлобья улыбнувшись, взглянул на меня,- можно взломать систему, автор которой, во-первых, далеко не мальчик в этом деле… а во-вторых – сидит на проценте дохода от её использования?
– Сложно, видимо…- Согласился я.
– Крайне сложно…- с большим нажимом на слове "крайне" подтвердил усач.- Практически невозможно.
* * *
Каюсь – как только я обнаружил новый аппарат связи, появившийся у входа в центральную библиотеку, я тут же, подойдя к нему, поднял трубку. Вместо привычного гудка в трубке послышалось: "Опознана карточка номер 23497864, набирайте номер абонента телефонной сети, вначале нажав "№", или номер абонента системы прозрачной связи". – я набрал телефонный номер Кароя, нажав предварительно, как и предлагалось, "№". Надо сказать, этот разговор совершенно ничем не отличался от обычного телефонного звонка. С карточки было снято полгевеи. Многовато, в общем-то – но Алл потом объяснял мне, что 90% этих денег отбирают телефонщики, на других условиях просто отказывающиеся давать согласие на подключения шлюзов. А Абар считает, что давить на них или, тем более – бороться с ними нет смысла: он предпочитает просто "втихую" развивать систему Алла, которая обеспечивала себестоимость доставки на порядок ниже, чем традиционная телефонная сеть.
– Скоро они сами отомрут.- С каким-то даже, как мне показалось, сожалением, прокомментировал Алл.- Жаль только, что они до сих пор этого упорно не понимают… Не хотят понимать. Упрямо продолжая тянуть многопроводные медные кабели… Как мне их жаль…
* * *