Все сложные биологические системы – включая вас и меня – используют информацию от органов чувств для наблюдения за окружающей средой. Мы осведомлены об окружающем мире благодаря таким чувствам, как зрение и слух. Мы знаем о нашем собственном внутреннем физическом мире благодаря таким генерируемым внутри нас ощущениям, как голод и жажда. Поскольку подавляющее большинство мыслей появляется за пределами сознания, не удивительно, что появилась система чувств, которая информирует сознающий разум о подсознательной когнитивной активности. Трудно представить, какую роль мог бы играть сознающий разум в отсутствие возможности узнавать об этой активности, или даже могла ли вообще существовать такая вещь, как разум, в подобном случае.

Будь мы машинами, наш разум имел бы жидкокристаллический дисплей, сообщающий нам о том, что происходит под капотом. Но как разумные существа, а не машины, мы обладаем гораздо более сложной системой для отслеживания активности, происходящей ниже порога сознания. Вместо психической панели управления, напичканной мигающими лампочками, мы выработали целый арсенал когнитивных ощущений. Я использовал словосочетание «когнитивные ощущения» ради простоты, не для обозначения того феномена, который обычно относят к категории эмоций или настроений, а скорее, чтобы указать на определенный тип переживаний, которые мы ассоциируем с мышлением. Он включает в себя такие разнообразные психические состояния, как переживание знания, причинности, агентивности и намерения.

Чтобы обладать смыслом, эти чувства должны быть связаны с когнитивной активностью, о которой они сообщают. Точно так же, как чувство жажды должно включать желание выпить жидкость, уведомление о подсознательных расчетах и вычислениях должно восприниматься как нечто похожее на расчеты и вычисления. И это камень преткновения. Голод и жажда с готовностью воспринимаются как сигналы нашего тела, а переживания, связанные с неосознаваемыми этапами процесса мышления, воспринимаются как следствие осмысленной деятельности сознающего разума.

Возьмем пример из области зрительного восприятия. Представьте, что вы пришли на футбольный матч. Вы сфокусированы на игре и безразличны к лицам окружающих. Однако, когда вы поворачиваете голову, чтобы взглянуть на табло, ваша зрительная система подсознательно регистрирует в толпе лицо, которое она опознает как старого приятеля Сэма. Ваша зрительная кора сравнивает воспринятый образ лица с ранее сохраненными воспоминаниями о лице Сэма и высчитывает вероятность того, что лицо в толпе принадлежит именно Сэму. Если схожесть достаточно велика, мозг посылает в сознание образ лица наряду с отдельным ощущением узнавания. Вы чувствуете, будто осознанно оценили лицо и опознали его как Сэма. В зависимости от интенсивности чувства узнавания вы будете также ощущать вероятность того, что правильно опознали это лицо. Она может варьироваться от ощущения «возможно» или «похоже, но с другой стороны…» до полной уверенности.

Получение зрительной информации о лице хотя и не производит изначально никакого сознательного впечатления, запускает два независимых подсознательных процесса обработки информации мозгом. Один – абсолютно механистический, не сопровождающийся никаким эмоционально-чувственным тоном, – это сравнение лица Сэма со всеми ранее сохраненными в памяти лицами. Другой, чисто субъективный, – это чувство узнавания. Оба достигают сознания как единое целое: зрительное восприятие Сэма и одновременное чувство, что это действительно Сэм. И хотя эти процессы возникают за пределами нашего сознания, мы переживаем их как результат акта осознанного узнавания. Таким образом, низкоуровневая активность мозга ощущается на высоком уровне как сознательный акт.

Поскольку мы знаем, что мозг превосходно справляется с распознаванием образов без участия сознания, нам легко принять, что узнавание происходит неосознанно, вопреки тому, как оно ощущается. Но существует огромное количество ментальных ощущений, настолько близко связанных с нашим представлением о сознательной активности, что мысль о том, что они не находятся под нашим сознательным контролем, кажется неправдоподобной.

В моей предыдущей книге «On Being Certain» я разработал концепцию непроизвольных ментальных ощущений (involuntary mental sensations) – спонтанно возникающих переживаний относительно собственных мыслей, которые воспринимаются нами как одна из сторон сознательно контролируемого процесса мышления. Хотя мы ощущаем, что они являются результатом сознательных размышлений и представляют рациональные выводы, они не более преднамеренны, чем чувства любви или гнева. В этой книге я рассматривал чувства знания, уверенности и убежденности – чувства, касающиеся качества собственных мыслей и варьирующиеся от туманного наития и интуитивных ощущений до полной убежденности и переживания прозрения.

Сейчас я понимаю, что чувство знания является частью особой, настроенной на ментальное сенсорной системы, которая включает также чувство собственного Я, чувство выбора, чувство контроля над мыслями и действиями, чувства нравственности и справедливости и даже процесс того, как мы устанавливаем причинно-следственные связи. Все вместе эти непроизвольные ощущения составляют большую часть нашего переживания обладания разумом. Кроме того, они оказывают фундаментальное влияние на наше представление о том, что «есть» разум.

Важно понимать, что когнитивный аспект мышления – производимые мозгом вычисления – не имеет чувственного компонента. Все наши ощущения от когнитивных вычислений поступают к нам через отдельные чувства, сопровождающие их в сознание. Например – хотя это и противоречит нашим ощущениям, – нет способа объективно проследить происхождение мысли. С одной стороны, источником «возникающих у меня» и «неожиданно приходящих мне в голову» идей мы склонны считать бессознательное. С другой стороны, испытывая чувство непосредственного «думания» мысли, мы скорее всего придем к заключению, что она является результатом сознательно контролируемого процесса. Но это различие между осознаваемыми и неосознаваемыми мыслями – не что иное, как различные проявления непроизвольных ментальных ощущений.

Это разделение между самими мыслями (скрытыми ментальными вычислениями) и тем, как мы переживаем процесс мышления, является центральной проблемой любого изыскания, направленного на понимание того, что такое разум. Разум предстает перед нами только в индивидуальном опыте, его нельзя положить под микроскоп, взвесить или измерить, ткнуть щупом или ввести в него зонд. Увидеть то, как наше чувство разума возникает из беспорядочных и часто трудноописываемых взаимодействий противоречивых, не контролируемых произвольно ощущений, – необходимый первый шаг к пониманию того, что разум может сказать о себе.

 

Мы и наш мозг

Вас подрезали на шоссе, отчего вы пришли в ярость. Вы посигналили, показали водителю средний палец, высказали все, что о нем думаете, и не забыли упомянуть, что такое скотство – верный индикатор близкого краха цивилизации. Ваша супруга в тысячный раз напомнила вам о необходимости хоть чуть-чуть контролировать себя. Конечно, дорогая, неохотно соглашаетесь вы, тогда как ваш разум мечется между продолжающимися мыслями о мести и болезненным пониманием, что вы ведете себя как двухлетний ребенок.

Вы быстро призвали на помощь множество внешне обоснованных объяснений вашего поведения: тяжелый день, бессонница, новое лекарство от давления, которое вы начали принимать пару недель назад, давние проблемы с самоконтролем, нерешенные детские обиды и растущие опасения по поводу уменьшения вашего счета в пенсионном фонде. С другой стороны, ваш отец заводился с пол-оборота и был склонен выдавать внешне ничем не обусловленные гневные тирады. Возможно, вы унаследовали несколько плотно закрученных витков связанной с сердитостью ДНК. Если бы только существовал надежный метод самоанализа. Но ваш разум разматывает кажущуюся бесконечной комбинацию возможных причин, превращая саму концепцию самопознания в сильно преувеличенный миф, ненадежный эмоциональный костыль, не дающий впасть в отчаяние.

Однако необходимо с чего-то начать! И хотя вопрос об изменении генов на сегодняшний день не стоит, вероятно, вы можете заняться своими финансовыми проблемами. Вернувшись домой, вы просматриваете бумаги своего пенсионного счета. Ваш лучший друг – финансовый гений – сообщает вам тысячу причин, почему биржевые цены сейчас самые низкие за все поколение, и говорит, что вы должны «покупать, покупать и покупать». Его аргументы убедительны. Вы загрузили своего виртуального брокера, нацелили палец на кнопку «Купить», но как будто под воздействием какой-то невидимой силы в корне изменили планы и все продали. Вы озадачены своим поступком. Кажется, вы себя не контролировали.

Позже в тот вечер, пролистывая популярный журнал по психологии, вы прочитали о том, что исследования с помощью фМРТ продемонстрировали, что область мозга, контролирующая движение рук, активизируется прежде, чем вы осознаете намерение двинуть своей рукой. Исследования электрической активности мозга (ЭЭГ) подтверждают это открытие. Не может быть, думаете вы. Вы решаете провести простой лабораторный эксперимент. Вы думаете о том, чтобы сделать движение рукой, но не принимаете окончательного решения сделать это. Ваша рука спокойно лежит на коленке, ожидая инструкций. Затем вы сознательно решаете пошевелить пальцами. Вы прилагаете некоторое усилие, и, как и ожидалось, ваши пальцы двигаются по команде.

Но, если исследования с помощью фМРТ и ЭЭГ говорят правду, ваше переживание произвольности движения пальцев – не что иное, как успокоительная иллюзия, навязанная вам подсознанием, преследующим собственные цели. Только постфактум ваше подсознание дает «вам» знать о том, что оно решило и начало реализовывать заранее. Взглянув на свою руку, будто она обладает собственным разумом, вы задумываетесь: кто же принял решение? «Кто я?» – спрашиваете вы себя и понимаете, что не уверены в том, кто задает этот вопрос и кто ожидает ответа.

Чтобы начать отвечать на вопрос, что же такое разум, мы сначала должны понять его официального представителя – наше внутреннее Я

Чтобы прийти к чему-то, отдаленно напоминающему ответ на вопрос, что же такое разум, мы сначала должны поработать над пониманием его официального представителя – нашего внутреннего Я. Разум не является объективно существующим органом, как печень или селезенка. Это неотъемлемый аспект нашего Я, части того, что делает нас индивидуумами в противоположность объектам. Он является центром нашего существа, главным пультом управления нашими мыслями и действиями. Именно центральную функцию Я – генерацию мыслей и действий – мы обычно имеем в виду, когда говорим о разуме. Эволюция – не лингвист. На практическом уровне внутреннее Я и разум неразделимы. Трудно представить функциональное Я без разума и наоборот. Оба являются неотъемлемыми элементами того, что мы подразумеваем, говоря Я. Когда пациент с болезнью Альцгеймера «теряет разум», его неизбежно описывают как «потерявшего себя». Хотя мы с готовностью можем проводить мысленные эксперименты с мозгом, лежащим в чане, но не можем даже на секунду представить себе разум в банке. Разум должен быть физически воплощен, должно быть что-то или кто-то, обладающий мыслями и осуществляющий действия. К счастью, у нас есть комплекс встроенных механизмов для создания интуитивного чувства дома для разума – физической личности.

 

Где Я?

Возможно, одним из наиболее универсальных и в то же время очень личных ментальных переживаний является ощущение того, где в нашем теле обосновалось наше Я. У многих из нас есть устойчивое ощущение, что центр нашего существа находится в нескольких дюймах позади лба, непосредственно над глазами. Но если бы мы могли снять крышку нашего черепа и тщательно изучить каждый сантиметр наших мозгов до субатомного уровня, мы бы не нашли там гомункула, маленького Я, управляющего кораблем, присматривающего за магазинчиком, держащего поводья наших сознательных действий или даже просто праздношатающегося. Мы нигде не сможем отыскать центр нашего существа.

На сугубо интеллектуальном уровне даже наименее научно осведомленные из нас понимают, что ментальные состояния независимо от того, насколько психологическим кажется их происхождение, на самом деле возникают из состояний мозга. Все, что мы испытываем, производится лишенными разума мозговыми клетками и синапсами. Тем не менее мы не можем избавиться от противоречивого чувства существования собственного Я, настолько отделенного от состояния мозгового субстрата, что мы оказываемся способны понять это утверждение. И даже когда я писал это предложение, у меня было недвусмысленное чувство, что существует определенное Я, которое как пишет, так и читает этот текст, и что это Я находится внутри более крупного устройства, за которое я, по крайней мере до некоторой степени, несу ответственность – моего собственного тела.

Невозможно представить, каково это – не иметь устойчивого чувства Себя. Мы не могли бы предпринимать сложные действия, думать о том, что «могло бы произойти» в прошлом, размышлять о будущем и строить планы [7]. Да, было бы очень здорово, если б мы могли время от времени переключать рубильник, освобождающий нас от низменного груза личной вовлеченности и непрекращающегося внутреннего диалога, но физическое чувство Себя так не работает. Оно так же неконтролируемо, как голод или жажда.

Оставим на время в стороне личностные аспекты Я – хронику вашей жизни, которую вы пересказываете себе и другим. Я хочу сосредоточиться на базовых физических ощущениях, которые вместе создают каркас личности, на который вы навешиваете свои воспоминания, истории и переживания, поскольку именно физическое чувство себя создает прибежище для нашего ощущения разума. Мы не воспринимаем свой разум находящимся в забегаловке в нескольких кварталах от нас, где он размышляет о Вселенной, потягивая пивко. Для большинства из нас большую часть времени разум обитает в границах ощущаемого нами пространства собственного Я.

Пространственные аспекты восприятия Я связаны с неосознаваемой работой определенных мозговых механизмов, тогда как восприятие пространственных характеристик разума не ограничено нашей биологией. В принципе разум может быть чем угодно, что мы способны себе представить. Это различие между ощущением разума и теоретизированием о разуме имеет решающее значение для целостного понимания того, чем «является» разум. Чтобы заложить фундамент этого понимания, нам сначала надо разобраться, как восприятие пространственных характеристик собственного разума направляет его исследование.

Всякое нейробиологическое исследование стремится разложить сложные психические состояния на управляемые компоненты. Один из возможных способов – изучение пациентов с локальными повреждениями мозга, которые клинически затрагивают только один из этих компонентов, – оказался эффективным при разработке моделей работы сенсорных систем. В частности, этот метод помог выяснить, что наша зрительная система состоит из целого ряда специализированных нейронных цепей (модулей). Каждый модуль обрабатывает свой аспект зрительного восприятия, например линии, контуры, цвета или направление движения. Вместе они создают зрительный образ. Мы будем использовать этот же подход для препарирования различных ментальных ощущений, которые совместно образуют наше чувство Я.

Для начала рассмотрим три примера того, насколько радикально нарушения электрической активности мозга могут изменить чувство Я. Читая эти описания, обратите внимание, как чувство физического положения может отличаться от ощущаемого положения той точки, откуда ведется наблюдение за миром.

ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ

Пациент № 1

Молодой человек 21 года, шесть лет страдающий от практически неконтролируемых судорожных припадков, проснулся с необычным, ошеломляющим ощущением. Встав с кровати и обернувшись, он увидел себя по-прежнему лежащим в постели. Он разозлился на «того парня, который, я знаю, был мной и который не собирался вставать и рисковал опоздать на работу». Молодой человек попытался разбудить спящее тело, начав кричать на него, затем попытавшись трясти и даже попрыгав на своем «alter еgo из кровати». Но тело не реагировало. Озадаченный столь очевидным раздвоением собственного существования, молодой человек испугался своей неспособности сказать, кто из двух людей является им на самом деле. Несколько раз его телесное осознание переключалось со стоящего на лежащего в постели и обратно. В лежачем состоянии он ощущал себя вполне проснувшимся, но полностью парализованным и напуганным фигурой самого себя, склонившегося над ним и колотящего его. Он подошел к окну спальни и снова взглянул на свое тело, по-прежнему лежащее в постели. Чтобы «прекратить непереносимое чувство разделенности надвое», он выпрыгнул из окна третьего этажа.

К счастью, молодой человек упал на кусты и отделался синяками и царапинами. Неврологическое обследование зафиксировало периодическую судорожную активность, провоцируемую медленно растущей опухолью в левой височной доле мужчины. Опухоль была успешно удалена [8, 9].

Художественная литература полна удивительных историй про двойников-доппельгангеров. «Вильям Вильсон» Эдгара Аллана По в попытке заколоть своего двойника убил себя. В «Портрете Дориана Грея» Оскара Уайльда герой покончил с собой, чтобы избежать ужаса преследования со стороны его второго Я. Читая подобные истории, мы с готовностью подавляем свое недоверие: мы понимаем, что это метафора, а не реалистический рассказ. Хотя приведенная выше история и кажется фантазией, она представляет собой правдивое описание относительно редкого неврологического феномена – аутоскопии, который наблюдается при определенных типах пароксизмальной мозговой активности (т. е. судорожных расстройствах и мигрени). Такое ощущение временно раздвоенного и нестабильного Я обеспечивает замечательную отправную точку для движения к пониманию того, как генерируется чувство физического Я.

Пациент № 2

55-летний мужчина, страдавший судорожными припадками с 14 лет, испытывал повторяющиеся однообразные приступы странных телесных ощущений. Иногда он начинал неожиданно ощущать, что кто-то чужой внедрился в левую часть его тела и теперь левая половина его головы, верхняя часть его туловища, его левая рука и нога больше ему не принадлежат. Во время одного из приступов он чувствовал, что существует только в правой половине своего тела, при этом он сохранил способность вести нормальную деятельность и даже читать лекции.

Пациент № 3

30-летний мужчина в течение 12 лет страдал судорожными припадками, для которых было характерно ощущение онемения в ногах, груди и шее. Во время приступов он терял ощущение всего, что находится ниже его подбородка, так что ему казалось, что голова отделена от тела. Он одновременно ощущал себя как наблюдателем своего тела, так и объектом собственного наблюдения [10].

В первом примере больной чувствовал и знал, что он стоит у кровати, но при этом сохранял непоколебимую уверенность, что иллюзорное тело, лежащее в кровати, тоже принадлежит ему. Это ощущение принадлежности – можно назвать это чувством «свойности» (mineness) – многими специалистами в области познания расценивается как центральный элемент самоосознания. Посмотрите на свои руки. Хотя у вас нет сомнений в том, что это ваши руки, установление факта принадлежности не требует сознательного размышления. Чувство принадлежности является настоящим ощущением, не отличающимся от ощущения веса книги, которую вы в данный момент держите в руках. Зрительная и проприоцептивная входящая информация сообщает нам о положении частей тела, тактильная информация позволяет определить, с чем мы соприкасаемся. Собранная вместе, эта информация преобразуется в целостную схему тела – репрезентативную карту тела и его отношения к окружающему миру, которое ощущается как «свое».

Представьте себе, какое бы замешательство мы испытывали, если бы нам пришлось всякий раз проводить различие между «собой» и тем, что нас окружает, или, что еще хуже, тем, что является «мной», а что – «другим». Видя руку, быстро приближающуюся к вашему лицу, вы не могли бы сразу понять, сами вы неосознанно решили почесаться или вас собираются ударить. К счастью для нас, эволюция снабдила нас встроенным методом немедленного распознавания границ своего тела и его частей. Это ощущение себя физического не только позволяет нам двигаться по окружающему миру, но и дает возможность ориентироваться в мире собственного воображения – как в альтернативных вариантах прошлого – т. е. в том, что могло бы случиться «если бы только…» – так и в сценариях будущего. На эту наиболее базовую схему пространственных параметров «себя» мы навешиваем наше нефизическое Я – нашу коллекцию мыслей и воспоминаний [11].

Чувство принадлежности опирается на неосознаваемые механизмы, сообщающие нам о тождественности текущего образа тела ранее зафиксированной схеме тела [12]. Пациент № 2 представляет нам впечатляющую картину того, как это чувство обладания определенными частями тела в момент приступа может временно отключиться. Такая потеря чувства принадлежности одной стороны тела часто наблюдается у пациентов с поражением правой теменной доли, которая, как полагают, играет важную роль в поддержании схемы тела. Пациенты с подобными повреждениями сообщают, что одна сторона тела больше не ощущается «своей», и часто приписывают владение ею внешней силе. Я до сих пор помню миссис А., пожилую служительницу Пятидесятнической церкви, которая после кровоизлияния в правую теменную долю начала считать, что левая сторона ее тела принадлежит Дьяволу. Она вновь и вновь хватала правой рукой свою парализованную левую руку и пыталась сбросить ее с кровати. Никакие аргументы не могли убедить ее, что рука, от которой она так настойчиво пытается избавиться, принадлежит ей.

(Небольшое замечание: хотя отказ признавать части тела чаще всего связан с повреждениями правой теменной области, премоторные зоны лобных долей тоже участвуют в формировании чувства себя, включая узнавание частей тела. Однако последнее слово в отношении стоящей за этим нейроанатомии еще не сказано [13]. Цель данного обсуждения – указать на неподконтрольный нам нейрональный базис подобных психических состояний, а не обозначить четкую позицию в отношении соответствующей нейроанатомии, поскольку она с большой долей вероятности будет изменена дальнейшими исследованиями [14].)

Вторая черта, общая для пациентов № 1 и 3, – это измененное чувство того, где существует Я. Пациент № 1 описывает чувство Я, которое быстро перескакивает туда-сюда между двумя телами. Пациент № 3 – некое подобие раздвоения зрения, при котором он одновременно является и наблюдателем, и наблюдаемым. Такие описания связанного с электрофизиологическими нарушениями отделения чувства Я от физического тела указывают, что это чувство рождается в системе проведения нервных импульсов.

Разобщенность между ощущаемым местоположением Я и местом, где физически находится ваше тело, является отличительной чертой описаний внетелесного опыта (ВТО). Швейцарский нейробиолог Олаф Бланке и его коллеги продемонстрировали, что ВТО может быть напрямую спровоцирован судорожной активностью, стимуляцией мозга и некоторыми психотропными веществами [15]. Пациенты обычно описывают его как парение или зависание над собственным телом, иногда в процессе они наблюдают хирургическую операцию или даже собственную смерть. Несмотря на бесчисленные фантастические объяснения, ВТО является не чем иным, как иллюзией, следствием физиологических причуд [16–18].

Исследования подобных иллюзий восприятия привнесли новое понимание того, насколько легко физически манипулировать чувством собственного Я. Один из самых известных трюков здесь – эксперимент с иллюзией резиновой руки. Испытуемый сидит у стола, и одна его рука убрана под стол так, что ее не видно. На столе перед ним лежит искусственная резиновая рука. Субъекта просят сфокусировать свое внимание на ней. Когда экспериментатор одновременно проводит по спрятанной и резиновой руке кисточкой, зрительная информация – наблюдение кисточки, касающейся резиновой руки, – подавляет у тестируемого проприоцептивное знание о положении его спрятанной руки. Через одну-две минуты человек начинает воспринимать резиновую руку как собственную [19].

Современные исследования расширили этот опыт до тела в целом, создав иллюзию обмена телами. Через изменение ракурса, под которым испытуемый видит себя, чувство принадлежности телу может быть перенесено на манекен или даже на другого человека. Фокус в том, чтобы создать зрительный образ тела испытуемого, отличающийся от привычного опыта, получаемого при взгляде вниз с уровня наших глаз на собственное тело. Чтобы добиться этого, каждый участник исследования снабжался закрепленным на голове дисплеем – модифицированным шлемом виртуальной реальности, связанным с видеокамерой, расположенной за спиной испытуемого. Взгляд на себя с позиции камеры вызывает некую форму ВТО: человек указывает местоположение точки, из которой он наблюдает мир, за пределами своего физического тела.

Поняв, насколько легко можно манипулировать чувством местоположения собственного Я через изменение поступающей сенсорной информации, два шведских нейробиолога разработали несколько чертовски остроумных экспериментов [20]. В одном из них исследователи заставляли испытуемых почувствовать себя находящимися внутри манекена, который располагался неподалеку. Даже отчетливо видя, что манекен стоит отдельно от них, испытуемые не могли отделаться от чувства, что они находятся внутри манекена. До какой степени это чувство принадлежности Я распространялось на манекен, можно было наблюдать, когда к манекену подносили нож. В этот момент у испытуемых усиливалось потоотделение, регистрировалась кожно-гальваническая реакция, а свое состояние они описывали как тревогу. Изменение входящей сенсорной информации заставляло людей эмоционально идентифицировать себя с иллюзией [21].

Результаты этих исследований поражают: наиболее базовые аспекты чувства Я – его физическое измерение и местоположение точки, которую мы полагаем центром нашего наблюдения за миром, – конструируются на основании сенсорного восприятия. Трудно избежать сравнения с виртуальным аватаром. И то, и другое является чистой выдумкой, которая, однако, обеспечивает реальное чувство самоидентичности. И точно так же, как рост, вес или параметры виртуального аватара могут быть изменены, параметры Я тоже могут быть скорректированы. Рассмотрим следующий эксперимент.

Исследования иллюзий восприятия привнесли с собой новое понимание того, насколько легко манипулировать нашим чувством собственного Я

В 1990 г., используя микроэлектродные записи, когнитивный нейробиолог Ацуси Ирики обнаружил в теменной области обезьян нейроны, отвечающие одновременно и за зрительную, и за тактильную входящую информацию [22]. Эти клетки активизировались, когда объект располагали рядом с рукой обезьянки, как бы объявляя о присутствии объекта в зоне ее досягаемости. Затем обезьян учили использовать грабли, тем самым расширяя границы пространства, до которого они могли дотянуться. Вскоре те же самые клетки активизировались всякий раз, когда обезьяна видела что-нибудь в зоне, куда она могла дотянуться граблями. Грабли были инкорпорированы в нейронное представление схемы тела обезьяны в качестве продолжения ее руки и кисти [23].

Скорость, с которой происходит это изменение схемы тела, по-настоящему впечатляет. Макаки редко пользуются инструментами в дикой природе, однако за несколько недель тренировок могут стать весьма искусными в их использовании. В течение недели после начала тренировок сканирование с помощью фМРТ обнаруживает рост объема серого вещества в тех областях, которые демонстрировали повышенный уровень активности нейронов. Хотя готового объяснения структурного увеличения объема мозга пока нет, предполагают, что за ним может стоять формирование новых кровеносных сосудов в этой области или даже генерация новых нервных клеток (нейрогенез) [25].

Каким бы ни было анатомическое объяснение данного феномена, очевидно, что мозг обезьян может быть с легкостью реорганизован путем использования инструментов. Похоже, этот вывод применим и к людям. В 2009 г. исследования с помощью фМРТ продемонстрировали аналогичную активацию областей мозга у добровольцев, которых учили использовать новые инструменты [26]. Хотя обычно я с подозрением отношусь к чрезмерно удобному эволюционному объяснению всех физических навыков, трудно не прийти к выводу, что эволюция снабдила нас определенной встроенной гибкостью схемы тела, которая позволяет нам достигать навыков искусного использования инструментов. Но подобная изменчивость психической репрезентации тела распространяется далеко за пределы использования инструментов.

У 73-летней миссис В. в результате обширного инсульта правого полушария парализовало левую руку. Ее когнитивные функции остались сохранны, без видимых признаков спутанности сознания, но вместе с тем она демонстрировала полное отсутствие принадлежности и контроля в отношении своей парализованной руки, постоянно повторяя, что та принадлежит кому-то другому. Удивительно, что это полное отсутствие чувства принадлежности распространялось и на обручальные кольца, которые она носила на левой руке. Хотя дама могла отчетливо видеть и описать эти кольца, она не желала признавать, что они принадлежат ей. Когда кольца надели на ее правую руку и показали ей, она тут же согласилась, что это ее кольца. Чтобы проверить, распространяется ли такая потеря чувства «своего» на другие объекты, обычно не ассоциирующиеся с ее левой рукой, в ее левую руку вложили расческу и связку ключей. И то и другое было немедленно распознано как «моя расческа» и «моя ключница». Отсутствие чувства принадлежности было ограничено набором объектов – обручальными кольцами, – которые исторически относились к образу ее левой руки. Как будто до инсульта кольца были включены в расширенную, прежде всего зрительную, схему тела [27].

Ученые быстро заметили, что Интернет, видеоигры, виртуальные сетевые пространства, Твиттер, Фэйсбук и другие бесчисленные технологические инновации меняют характер наших нейронных сетей. Представление о расширенном разуме стало общепринятым, и эксперимент с обезьянкой и граблями часто стал подаваться в качестве достоверной демонстрации того, как происходят подобные изменения. Тем не менее даже если мы признаем фундаментальное воздействие окружающей среды на наш мозг, большинство из нас продолжает ощущать, что мы обладаем собственным индивидуальным, изолированным разумом, который имеет, по крайней мере, частичный иммунитет против коварства внешнего мира. Трудно преодолеть базовое чувство того, что разум заключен в границах нашего Я – это ключевое различие между интуитивным восприятием разума и научным представлением о нем.

Я недавно слышал, как выдающийся философ и логик, профессор Калифорнийского университета в Беркли Джон Сёрл, сказал: «Представления о расширенном разуме должны быть ошибочны… В общем случае в философии, если вы приходите к безумному результату, это значит, что вы где-то ошиблись… Так же если кто-то предлагает вам описание разума, которое идет вразрез с вашим собственным опытом, – что ж, вы знаете, что они где-то ошиблись [28]». Сёрл отлично осведомлен о том, что весь опыт – результат субъективного восприятия, а все восприятие фильтруется через неразличимые предубеждения и предпочтения. Ощущения не должны быть единственным мерилом идеи. Тем не менее Сёрл не может отступить от своего собственного ощущения, что он обладает уникальным разумом (чувство принадлежности или обладания), обитающим в его личном теле (чувство физического Я), который самостоятельно сделал это заключение (чувство агентивности). Эта комбинация непроизвольных ментальных ощущений ограничивает его способность принимать во внимание альтернативные возможности того, чем может быть разум, – поучительная демонстрация того, как философские заключения могут диктоваться биологией, а не логикой.

Случай миссис В. приводит нас к взгляду «а-ля Руб Голдберг» на то, как соединение чувства Я и разума может воздействовать на восприятие наших мыслей (в рамках данной дискуссии я отделяю разум от чувства Я, хотя, со всей очевидностью, они в значительной степени перекрываются и, судя по всему, не могут существовать независимо друг от друга). Со временем чувство обладания частью тела (своей рукой) миссис В. стало включать в себя сопутствующие этой части тела предметы (ее кольца). Поскольку разум является пожизненным ключевым компонентом Я, чувство обладания «я», скорее всего, аналогично распространяется на сопутствующий «я» разум. В свою очередь, поскольку наши мысли являются центральным компонентом разума, мы можем ожидать смещения чувства принадлежности с разума на его содержимое – мысли. Поэтому каждый из нас обладает «своим умом» и «своими мыслями».

По мере того как мы исследуем роль ментальных ощущений в создании структуры Я, постарайтесь разобраться, как вы узнаете, что мысль «ваша». Вывод о том, является ли это чувство обладания собственными мыслями осознанным решением или неконтролируемым ментальным ощущением, является критическим для ответа на вопрос «Для чего нужен разум?».

 

Ров вокруг замка

Прежде чем покончить с темой физических аспектов Я, рассмотрим независимый, но тесно связанный с ними феномен – чувство личного пространства. У каждого из нас свои предпочтения в отношении того, какой должна быть дистанция между нами и другими. Чуть приблизьтесь, и окажется, что вы уже «вторглись в чужое личное пространство». Если физическое чувство Я является мозговым аналогом глобальной позиционирующей системы (GPS) машины, которая сообщает вам, где находится машина по отношению к объектам окружения, то чувство личного пространства будет эквивалентно сенсорным датчикам машины, мигающим, когда вы оказываетесь слишком близко к другой машине или вот-вот врежетесь задним бампером в опору телефонной линии.

Чувство личного пространства может сильно меняться вследствие повреждений мозга [29]. Самый изученный случай здесь – СМ, женщина приблизительно 45 лет с редким генетическим заболеванием, которое привело к обширному двустороннему повреждению ее миндалевидного тела [30]. У СМ репутация бесстрашной и исключительно дружелюбной женщины, имеющей привычку «нарушать» то, что другие воспринимают как свое личное пространство [31]. Во время серии экспериментов по изучению ее чувства личного пространства она подтвердила, что как бы близко собеседник к ней ни находился, это не вызывает у нее дискомфорта. В какой-то момент она подошла к экспериментатору настолько близко, что их носы практически соприкоснулись. Некомфортно стало только экспериментатору [32].

Схожее отсутствие необходимости в личном пространстве наблюдается при другом генетическом заболевании – синдроме Уильямса. Хотя он сопровождается рядом нарушений развития и плохой обучаемостью, пациенты с синдромом Уильямса очень общительны, дружелюбны и, как правило, не боятся незнакомцев [33]. Подобно СМ они, очевидно, не нуждаются в сколько-нибудь значительном личном пространстве. Люди, работавшие с детьми с синдромом Уильямса, часто говорят, что они постоянно «у вас перед носом».

Как и в случае СМ, так и у детей с синдромом Уильямса недооценивают роль базовых мозговых механизмов в определении размера буферной зоны, которой мы неосознанно окружаем наше ощущаемое физическое Я. При этом я не предполагаю, что это чувство Себя формируется исключительно нашей биологией. Влияют и этнические и культурные различия. Жители Ближнего Востока и Южной Европы, судя по всему, чувствуют себя более комфортно при меньшем расстоянии до собеседника, чем жители Северной Европы [34]. Независимо от того, влияют на это чувство исключительно биологические или социокультурные факторы или оно является следствием комбинации природы и воспитания, окончательный результат будет проявляться в виде особого психического переживания.

Более вероятно, что чувство личного пространства является продуктом независимого мозгового механизма, чем что чувство физического Я предъявляет миру такие огромные территориальные требования. Хотя эта и следующая главы посвящены демонстрации того, как разнообразные когнитивные ощущения формируют наше чувство Себя, их список ни в коем случае не закончен. Я подозреваю, что специалисты в области когнитивных наук и вы, читатели, сможете предложить немало других кандидатов в этот список. Кроме того, очень вероятно, что эти ощущения будут восприниматься и описываться разными людьми по-разному. Например, недавно я спросил группу психоаналитиков, где, по их ощущениям, находится центральное ядро Я. Большинство выбрало голову, а один почтенный клинический терапевт потерла верхнюю часть живота. Когда я спросил ее, почему она указала на живот, она ответила с насмешливой улыбкой: «Потому что я так чувствую». Начатая мной дискуссия не предполагает создание окончательного и неоспоримого списка определенных ощущений, она скорее нацелена на выработку понимания того, что физическое Я является проекцией непроизвольных ощущений и процесса формирования этих проекций.

Вторая проблема, на которую стоит обратить внимание: если физическое Я – не более чем проекция ментальных ощущений, правильно ли называть его иллюзией? С одной стороны, чувство физического Я очевидно является иллюзией, поскольку не существует физической сущности, к которой относится это чувство. С другой – важно избежать восприятия иллюзии в уничижительном контексте, что иллюзия – это нечто нереальное. Ощущение себя, даже если мы называем его иллюзией, настолько же реально, как реальны боль, страдание или любовь. (Позже мы коснемся этой проблемы сопоставления «реального» и воображаемого или психологического – ложной дихотомии, часто встречающейся в медицинских отчетах.) Несмотря на мое амбивалентное отношение к термину, я решил использовать слово «иллюзия» из практических соображений. Во-первых, понимание иллюзорной природы явления, чтобы иметь с этим явлением дело. Если я вижу, как прямая стеклянная палочка изгибается, когда ее погружают в стакан с водой, я могу сделать соответствующую мысленную поправку относительно своего восприятия. Во-вторых, возможно, что осмысление иллюзорной природы физического Я может привести к конструктивным терапевтическим приемам – действенным методам изменения того, как мы воспринимаем наше физическое Я.

Так, например, отношение к ощущению физического Я, как к иллюзии, потенциально способно пролить свет на некоторые психические расстройства, которые в противном случае выглядят совершенно непонятными. Несколько лет назад я с ужасом и недоверием смотрел документальную передачу канала Discovery Channel про пациентов, которые хотели, чтобы их идеально функционирующую руку или ногу ампутировали. Это расстройство, впервые описанное в 1977 г., относят то к апотемнофилии, то к расстройствам идентичности с нарушением восприятия целостности тела. Обычно оно объяснялось как результат действия глубинных психических сил. В конце концов, каждый, кто хочет, чтобы ему отрезали здоровую руку или ногу, – явно сумасшедший. Но истории болезней многих таких пациентов не содержали ни малейших указаний на то, что могло стать причиной расстройства. Часто в них отсутствовали какие бы то ни было психологические расстройства, симптомы или предшествующие психиатрические проблемы. Один из страдающих этим расстройством рассказывал, что ему было всего 4 или 5 лет, когда его впервые поразил вид человека с ампутированной конечностью. Он вспоминает, как в возрасте 7 лет, стоя возле автобуса, он сказал себе: «Если я просто поставлю ногу под заднее колесо автобуса, он переедет ее, и моя нога отделится от тела» [35].

В 2009 г. поведенческий невролог В.С. Рамачандран со своими коллегами изучал четырех мужчин с таким расстройством. Используя одну из форм получения функциональных изображений мозга – магнитоэнцефалографию, – они смогли выявить, что при прикосновении к проблемной конечности у этих пациентов наблюдалась поразительно низкая (в сравнении с контрольной группой, сформированной из здоровых людей) электрическая активность в правой верхней теменной извилине (верхней теменной доле) [36]. Область пониженной активности соответствует той зоне, которая была поражена у миссис А., считавшей, что ее рука принадлежит Дьяволу, и одержимой желанием сбросить эту руку со своей кровати.

Рамачандран предположил, что существует первичное неврологическое нарушение в области правой теменной доли, отвечающей за интеграцию входящей зрительной, тактильной и моторной информации при создании динамического образа тела. Знание того, что эта мозговая структура имеет дефект, ничего не говорит нам о причине наблюдаемого расстройства, но оно предлагает еще один взгляд на то, как некоторые психические расстройства могут возникать из нарушений чувства физического Я. Оно так же открывает возможность для поиска новых терапевтических решений.

Используя те же принципы, которые стоят за иллюзией резиновой руки, Рамачандран разработал иллюзию зеркального ящика, чтобы уменьшить фантомную боль у людей с ампутированной конечностью [37]. Принцип этого метода прямолинеен: вы пытаетесь обмануть свой мозг, заменяя образ отсутствующей части тела образом прекрасно функционирующей конечности. Если ампутирована рука, пациент располагает зеркало напротив здоровой руки таким образом, что, когда он смотрит на отсутствующую конечность, он видит хорошо функционирующую здоровую руку. Различные методы, в частности легкие упражнения или поглаживание руки, увеличивают эффект от зрительного восприятия. Исследования с использованием функциональной визуализации мозга продемонстрировали, что активность мозга реорганизуется в процессе изменения образа ампутированной руки. Чем интенсивнее происходящая реорганизация, тем больше снижается боль от фантомной конечности [38].

Тот же эффект можно получить в виртуальной среде, когда руки аватара располагаются так, что субъект чувствует, будто руки аватара – это его руки. Перенося чувство принадлежности на виртуальную руку, человек, недавно переживший ампутацию, легче адаптируется к протезу. В результате мозг пациента перепрограммируется, чтобы принять протез как продолжение собственного тела [39]. Другой пример пользы от изменения образа тела – использование инвертированных линз для того, чтобы видеть руку меньше нормального размера. Когда пациенты с хроническими болями в руках видят больную руку в уменьшенном виде, интенсивность переживаемой ими боли снижается. Удивительнее, что у этих пациентов, как было замечено, поврежденные конечности значительно меньше опухают при движениях. И наоборот: при использовании бинокуляров для увеличения размера больной руки, интенсивность боли, о которой сообщали пациенты, и измеряемый объем опухоли увеличивались [40].

Намеренное изменение репрезентации тела открывает обширные возможности для решения разнообразных проблем, характеризующихся нарушениями восприятия собственного тела – от нервной анорексии до дисморфофобий, которые выливаются в обширную пластическую хирургию (вспомните Майкла Джексона или Джоан Риверз) [41]. В конце концов, такие примеры проливают свет и на отношения между изменением облика тела и тем, как мы видим себя в мире, – перспективное направление для научного исследования.

Коротко суммируя сказанное, можно сказать, что чувство целостного образа тела, в котором находится наш центр осознания, плюс восприятие нами мира «от первого лица» совместно формируют каркас нашего Я. Мы даже предложили метафору крепостного рва (в качестве которого выступает чувство личного пространства), окружающего замок, ставший домом для нашего неповторимого королевства. Как бы вы ни описывали все эти чувства, неизбежно окажется, что одно только чистое ощущение является единственным необходимым и достаточным условием, обеспечивающим переживание физического Я, на которое каждый из нас, включая нейробиологов и философов, навешивает собственные восприятия и представления о разуме.