Я не знала, как поменять тему разговора. Разве можно, одним вечером решить десятилетиями накопленные проблемы?

— Давай выпьем водки.

— Давай.

Это было самое простое и правильное решение. После двух рюмок, он очень внимательно посмотрел и спросил: «А как жила ты?»

— Как все.

— Как?

— Вышла в молодости замуж. Родила дочку. Вырастила.

— Хорошая?

— Да. Все в порядке.

— А чего молчишь про мужа?

— Нет его.

— Умер что ли?

— Нет. Жив. Наверно.

— Бросил?

— Нет.

— Выгнала?

— Не знаю, как ответить.

— Ленка, неужели ты одна?

— Почему «неужели»?

— Такие женщины не могут, не имеют права быть одинокими.

— Какие «такие»?

— Не знаю, как это объяснить. Достойные.

— А разве у вас, мужчин, женское достоинство — главный аргумент в пользу брака?

— Сейчас, когда еду с ярмарки жизни, даже не знаю, какие должны быть аргументы. Но только не те, что в молодости.

— Мне всегда казалось, что отношение мужчины к женщине и аргументация — вещи не совместимые.

— Ты права. Не хорошо мне одному. Сам не знаю, чего хочу.

— Хорошей семьи, наверно?

— Понимаешь, семья подразумевает ребенка. А здесь, что-то другое. Как могут люди, прожив разные жизни, встретиться под 50 лет, и иметь одинаковые взгляды, смотреть в жизни в одну сторону? Это из серии фантастики.

— Но у людей одного круга и взгляды, зачастую, общие.

— Наверно. Леночка, давай рассказывай, что на душе. Извини, я перебил тебя на полуслове. Уж очень болит.

— Ну, что ты, Юра. Хорошо, что высказался. Может, хоть чуть-чуть, попустит.

— Может. Я слушаю тебя.

И опять, как у Веры Федоровны, рассказала историю в саду. С дальнейшими подробностями: о визитке, о фирме «Хозарсифь», о Феде Живом, о Косте Митине.

— Так вот чего такая реакция на изысканное название?

— Юра, за что он убил его? — выпалила прямо в лоб.

— Неужели, ты не помнишь этой истории?

— Клянусь. Представления не имею. Скажи, почему через столько лет?

— А я не понимаю, почему у тебя в саду?

— Живой сказал, что это случайность.

— А-а, вот как.

— Слушаю тебя.

— Теперь я понял, почему в прошлом году произошло это событие.

— В позапрошлом.

— Понимаешь, Леночка, три года назад мы встретились в Новосибирске с Федей. Он был там в командировке.

— Это он сказал?

— А чего ему врать? Зачем?

— А как вы встретились?

— Хорошо. Нормально. Рады были встрече. Договорились, что заедет ко мне.

— Заехал?

— Нет. Но позвонил и попросил проводить в аэропорт.

— Проводил?

— Не перебивай. Когда мы сидели в ресторане, он сказал, что встретил Митина и тот его не узнал. Сделал вид, что не узнал.

— А Живой к нему подошел?

— Да. А чего ты Федю называешь по фамилии все время?

— Потом объясню.

— Его очень удивило, насколько Димка изменился. Перед ним был доброжелательный, открытый мужик.

— И что он подумал?

— Что Митин еще и большой актер.

— Похоже, это был Костя.

— Теперь я понимаю, что да.

— В обращении: обвинение или угроза?

— Не знаю. Не присутствовал. Понял только одно, что эта встреча вернула к памяти всю остроту прошлого.

— Это произошло в школе?

— Да. В последний год нашей учебы. Лен, вспомни, в восьмом классе учились мальчики-близнецы. Такие маленькие, худенькие, хотели для всех быть хорошими. Их мама была близкой подругой Фединой мамы.

— Ну, и что?

— Эти семьи были, как родные. Поэтому, естественно, старший оберегал младших.

— Не уберег?

— Нет. Вспомни, у Димы были еще пару таких, как он, приятелей.

— Каких «таких»?

— Надменных: на всех сверху вниз. Постоянная демонстрация собственной первосортности. Мы были от них подальше. И они от нас. Но ты же понимаешь, что для самоутверждения в таком возрасте необходимо кого-то согнуть, сделать зависимым, унизить, оскорбить. И тут все средства хороши. Ходили слухи, что они приглашали малышек седьмого-восьмого класса, упаивали и совращали. Доказать было невозможно. То ли девочки боялись и никому не говорили, то ли у родителей не было возможности стать на защиту детей? Ты помнишь, что мать Димы работала в КГБ?

— Помню.

— Этим людям все было дозволено. Им все сходило с рук. Я не помню подробностей, как узнали, что такой же номер они сотворили с мальчишками-близнецами. Но их мама спохватилась только тогда, когда они по полной программе подкармливались наркотиками. Не зря, Митина называли Митя Митин.

— А почему его так называли?

— Один из мальчиков был тоже Дима. И как бы сочетание двух человек.

— Мальчики стали вести себя по особенному?

— Они оказались просто рабами этой компании.

— Что же было дальше?

— Мама близнецов бросалась во все двери: к директору, к учителям, к врачам, к милиции.

— Вот почему Вера Федоровна молчит?

— Знаешь, по большому счету, она ничего не могла. Мальчишек положили в наркодиспансер. Я не знаю, сколько они там пробыли, но вышли опустившимися наркоманами.

— Они живы?

— Нет-нет: очень давно.

— Ну, сколько?

— Им не было и двадцати: один за другим.

— Живой пообещал тогда отомстить?

— Да. Это было сказано вслух в коридоре школы. Представляешь, отчаяние их матери? Кому, как ни подруге, она выплакивала всю свою боль, всю беспомощность. Это было на глазах у Феди, в его доме.

— А как это произошло?

— Дима сам стал задираться в присутствии ребят и директора школы. Он знал свою безнаказанность. Так и говорил: никто, никогда, ничего не докажет. Потому, что я — это я, а вы все — это всего-навсего вы. Тогда и была брошена угроза: через пять, десять, сто лет я найду тебя и убью. Просто убью, как собаку.