У Лиды, конечно же, опять были материальные трудности. Но слава богу, денег у Наташи хватило на все. Даже у Вити не перехватила.

Какая-то соседка настойчиво советовала пригласить священника.

— Он не верующий, — отмахивались они.

— Прибудет к Господу, поймет и станет верующим, — не успокаивалась старушка.

Какого Бога призывать: у них в крови были католики, православные, иудеи и, даже, давным-давно один китаец.

— Пойдите в церковь, поставьте свечку — Бог спасает от страданий.

— Нет, бабушка, — прервал Витя, — Бог не спасает от страданий, он их только разделяет с нами.

— И то правда.

Все успели вовремя. И к похоронам все приготовили, и поминальный стол. В три руки. Прибежала помочь Татьяна. Приглашать особенно некого. Все, с кем он служил, ушли раньше. Пришло несколько человек из института, немного соседей и несколько знакомых девочек.

Видимо, за поминальным столом разговоры почти всегда об одном и том же: об умершем, о загробной жизни или ее отсутствии, о Боге, о необходимости религии или наоборот. В общем, все как у всех. Наташа, глядя на Лиду, вспомнила, как одна пожилая женщина ей говорила: «Запомните, в самом отчаяном горе люди, все равно, остаются сами собой».

С одной стороны, уход родителей — естественная вещь. С другой — сам факт расставания навсегда очень болезненный. Но все-таки он прожил 80 достойных лет. Ему было за что себя уважать.

Наташе вспомнилось: когда-то давно, еще работая в институте, ее поразила одна сотрудница, которая, потеряв в одно мгновение взрослую, красивую, успешную дочь, сказала: «Господи, спасибо, что ты подарил мне 30 лет счастья».

Откуда в такие минуты такая мудрость?

Как всегда в этих случаях, пожилая соседка сказала: «Его душа здесь будет еще 9 дней».

— А что такое душа? — спросила Жанна. И не получив ответа, продолжала, — мне кажется, это воспитанное чувство самоуважения, чести, достоинства, гордости, терпения, снисхождения.

— Ой, только не гордыня — это грех.

— А какая разница между гордостью и гордыней? — не унималась племянница.

— Как быстро проходит время, — начал философствовать Валентин, — хотя впрочем, все в жизни проходит, — и помолчав, добавил, — быстро.

— Бог его знает, может и вечность скоротечна, — продолжил мудрствовать Витя.

Потом пошли воспоминания (только хорошие). Каждый считал нужным что-нибудь рассказать. Пусть совсем небольшой случай из жизни папы, но обязательно рассказать. Поминки, как ничто другое, располагает к разговорам о Боге и душе.

Наташа вспомнила посещение католического храма. Она присела отдохнуть. Просто зашла в католическую церковь и присела. Службы не было. Еще несколько человек сидели, может, молились, а может, про себя исповедовались. Наташа очень быстро почувствовала физическое облегчение. Прошла усталость, но главное, появилось почти осязаемое чувство душевной комфортности. Глаза смотрели вперед, на алтарь, потом взгляд поднялся вверх. Там — красивые, уходящие вверх своды, а не купол, с ликом Христа.

— Вот почему, — осенило ее, — мне не хочется долго находиться в православном Храме. Он давит. А легкие католические своды давали душе подняться.

Она слышала когда-то, что католическая вера не так требовательна, как православная. Но говорить об этом в нашей стране, где одни православные соборы, было глупо и бестактно. То есть, кто не верит, тому все равно, а кто верит — обидится.

Наташа не слышала предыдущий разговор, но обратила внимание на тот момент, когда Валентин разглагольствовал с жаром.

— Бог со своей любовью самоутверждается нашей ненавистью, нашим хамством, жадностью и завистью.

— Ну, безапелляционность, как у молодого, — подумала Наташа.

— А на востоке считается, что Бог — это время, — вторила Лида.

— Кто бы мне объяснил, что общего между церковью, религией и Богом, — опять разговорился Валентин.

— Я только знаю, что религия для души, а не для тела, — продолжала диалог Лида, — ею соблазняли сердце и душу.

— А теперь тело? — съехидничал Витя.

— Перестань, — успокоила его Наташа, — не время сейчас.

— Да что мы все о Боге, давайте о жизни, — не послушал он мать, — нормальная жизнь не богоугодное заведение.

— Тетя Наташа, вы любите разговаривать с немыми?

— О чем ты, Жанночка?

— Но ведь, он всегда молчит.

— Не зря говорят, что собаки и Бог всегда молчат.

— Господи, перестаньте, — взмолилась Таня, — хватит, давайте поменяем тему.

— Кстати о собаках, — съехидничал Валентин.

— Никогда не понимала людей, очеловечивающих собак. Присмотритесь внимательно к ее верности, к ее любви. Посмотрите на ее глаза, на оскал в тот момент, когда ваша рука потянулась к ее еде. И все очарование иллюзии о собачьей любви будет закончено. Я считаю, что поддерживают иллюзию этой любви только очень одинокие люди, — сказала Аня, подруга Лиды.

Пожилая соседка все пыталась утихомирить атеистический пыл молодежи.

— Смирение должно быть, смирение.

— Смирение не в том, чтобы судить о вещах хорошо, когда они плохи. Оно в свободе от гнева, возмущений и вечных сожалений.

— Ты прав, сынок, — ответила она Вите.