Первые контакты между западными духовными искателями и тибетскими духовными учителями

Начиная со времен миграции калмыков в район Волги в европейской части России в начале семнадцатого столетия тибетская форма буддизма уже была представлена на Западе. С веками контакты усиливались благодаря тому, что на пространствах в низовьях Волги поселились немцы, и также благодаря царским наборам калмыцких всадников в императорскую армию. Постепенно верования калмыков и их буддийские религиозные практики привлекли внимание западных духовных искателей.

Языковые барьеры и отсутствие переведенных материалов естественно вели к первоначальной романтизации буддизма. Например, русская женщина-мистик г-жа Блаватская, основательница теософии, сделала широко популярным образ мистических духовных подвижников, посылающих телепатически из своих пещер в Гималаях тайные учения тем людям на Западе, кто обладает особой мистической восприимчивостью. Этот образ разжег личное воображение многих искренних духовных искателей и привел к дальнейшей романтизации образа тибетских учителей и возможных способов отношений с ними. Тибет долго оставался высшей точкой на пике «мистического Востока».

Как и должно было, наверное, случиться, первый контакт с тибетским буддизмом в США возник с новой волной эмиграции калмыков. Будучи вытесненными из Германии после второй мировой войны, группа калмыков поселилась в Нью-Джерси в начале 1950-х годов. В 1955 г. в качестве их духовного лидера в Америку перебрался великий калмыцкий учитель геше Вангьял. И уже он познакомил многих американцев, включая меня, с более реалистичным лицом тибетского буддизма, в результате чего лопнуло немало раздутых пузырей фантазий.

С эмиграцией Его Святейшества Далай-ламы XIV и около ста тысяч его последователей в Индию для западных людей открылось больше возможностей встретить настоящих тибетских буддийских учителей. Самый ранний круг иностранных искателей состоял в основном из юных духовных авантюристов, отправлявшихся в путешествие в Индию и Непал в конце 1960-х годов, зажегшись романтическими идеалами. Я сам был тоже частью этой волны, хотя я появился, скорее, как более рассудительный фулбрайтовский стипендиат, нежели хиппи, находящийся в мистическом турне. При одном-двух компетентных переводчиках и почти полном отсутствии книг, которым можно было бы доверять, многое оставалось непонятным. Однако сравнительно простой доступ к старейшему поколению учителей, включая самого Далай-ламу, его наставников и глав всех четырех тибетских традиций, более чем восполнял эти пробелы.

Глубоко тронутые своими первыми впечатлениями, многие из нас начинали строить свои взаимоотношения с этими духовными учителями и брались за изучение и практику тибетского буддизма. Не имея подобного прецедента в нашем западном багаже, большинство из нас моделировало свои отношения с этими учителями по отношениям тибетских учеников и их духовных наставников. Некоторые даже приспосабливались к тибетской одежде. Шангри-Ла (Прим. ред.: Шангри-Ла - созвучное буддийской Шамбале название мистической страны в известном романе Джеймса Хилтона «Утраченные горизонты») вызывала наш интерес как обещание иной культуры.

Большая часть западной молодежи из поколения шестидесятых имела мало уважения к своим старшим дома, – если имела вообще. Не в силах понять трудности наших родителей, переживших эпоху американской депрессии и вторую мировую войну, мы находили, что наше старшее поколение материалистично и эмоционально сухо. Мы искали открытости и ничем не обусловленной любви. Наши неуклюжие попытки свободной любви друг с другом не смогли устранить наше напряжение и одиночество. В противоположность этому, мы не могли не почувствовать то естественное тепло и приятие, которые исходили со стороны тибетских учителей, даже если духовные практики, стоявшие за их достижениями, оставались непонятными. Истинность постижений этих учителей говорила о себе во весь голос. Наконец, здесь нашлись люди, достойные уважения, – и это было то, чего мы отчаянно искали, хотя, быть может, и неосознанно. Итак, по своей воле, с радостью и энтузиазмом мы склонились к ногам этих учителей.

 

Создание Дхарма-центров и начало недоразумений

Возникновение западных Дхарма-центров началось в середине семидесятых годов как естественный продукт энтузиазма и результат некоторых дополнительных факторов. В Тибете бушевала китайская культурная революция, и разрушение монастырей, начавшееся с 1959 г., уже почти завершилось. Тибетские беженцы в Индии не чувствовали себя в безопасности. Многие из них стали первыми очевидцами пограничной войны между Индией и Китаем в 1962 г. и войны Индии с Пакистаном в 1965 и 1971 годах. Индийские власти вынуждены были отослать назад миллионы беженцев из Бангладеш, будучи не в состоянии их содержать. То же самое могло произойти и с тибетцами.

В то же время тибетские беженцы в Непале с мрачными предчувствиями наблюдали, как китайцы строят дорогу между Лхасой и Катманду, имевшую военный потенциал. Двумя десятилетиями раньше китайцы осуществили то же самое между Западным Китаем и Лхасой. При росте напряжения Сикким превратился в индийский штат в 1975 г., ввергнув проживающих там тибетцев в великую неопределенность. Бутан, чувствуя угрозу со всех сторон, вскоре предпринял меры по усилению единства и национальной гордости. Тибетские беженцы, жившие там, начали ощущать себя незваными гостями. И так по всему гималайскому региону тибетцы искали более надежной гавани на случай критического положения. Желание безопасного дома присуще всем.

Несколько тибетских учителей старшего поколения переместились на Запад в конце пятидесятых – начале шестидесятых. Несколько более молодых тибетских монахов высокого уровня буддийской иерархии также приехали на Запад в конце шестидесятых – начале семидесятых, большинство – чтобы получить современное образование. Откликаясь на растущую жажду духовного руководства, они начали преподавать буддизм на Западе с середины семидесятых, причем некоторые из них стали использовать нетрадиционные, приспособленные методы. Вскоре они уже пригласили своих собственных учителей из Индии и Непала совершить путешествие на Запад и вдохновить их учеников.

Первоначально великие тибетские учители, которых они приглашали, по большей части передавали тантрические уполномочивающие посвящения, проводимые с детально разработанными ритуалами. Тантра – это развитая форма медитации, предполагающая мысленное представление многоголовых, многоруких медитативных образов будды (божеств). Получение уполномочения – путь вхождения в эту практику. Начальным побуждением тибетских учителей к проведению этих ритуалов было – заронить семена положительного потенциала (заслуги) в умы приходящих на посвящение, чтобы эти люди смогли бы взрастить зрелые благие плоды в будущих жизнях. Всякий средний тибетец посещает такие церемонии именно с целью обрести эти семена. Большинство западных людей, которые приходили на посвящения, однако, имели (если имели вообще) весьма слабое представление относительно улучшения будущих жизней. Большинство приходило из любопытства или чтобы осуществить свои фантазии о мистическом Востоке или чтобы найти чудесное избавление от своих проблем. При том, что какие-то переводы или объяснения происходящего были практически недоступны, здесь возносило ввысь воображение людей. Экзотическое очарование ритуалов привлекало многих, и тибетский буддизм скоро превратился в последний крик моды.

Видя столь исключительный интерес к учению со стороны западных людей и ощущая возрастание своей незащищенности в Индии и соседних странах, многие тибетские учители как старшего, так и молодого поколения стали подумывать о закладывании базы на Западе. И почти каждый, кто приехал, учреждал свой центр для изучения и медитации, который обычно получал название Дхарма-центра (Дхарма – это учения Будды). Ранее подобного явления в истории буддизма не существовало. Прежде учители, которые путешествовали в новые для буддизма земли, основывали только монастыри, а не медитационно-учебные центры для мирян.

Некоторые из наиболее энергичных учителей привлекали к себе группы учеников сразу в нескольких городах и странах. В условиях все возрастающего интереса к учению несколько таких учителей пригласили других инструкторов, известных как геше или ламы, из тибетского сообщества в гималайских странах для проживания и преподавания в их различных центрах. Многие участники этой второй волны учителей также стремились создать для себя стабильные условия на Западе.

Большинство этих учителей из молодого поколения остались бы не замеченными в Тибете или среди своих соотечественников в эмиграции. Обстоятельства, однако, забросили их на Запад в такое положение духовного авторитета, которое в нормальных условиях полагается людям с духовными достижениями более высокого уровня, а затем эти самые обстоятельства оставили их справляться с ситуацией собственными силами. Настоятели монастырей и главы четырех традиций тибетского буддизма не исполняют роли контролирующих инспекторов в отношении тех, кто находится на их попечении. Основная их роль состоит в руководстве церемониями и, если они являются монахами, в том, чтобы осуществлять постриг – прием в монашество новых монахов и монахинь. Итак, в отрыве от своих учителей и равных себе, при отсутствии какого бы то ни было контроля и проверок многие учители из молодежи в своем одиноком положении переняли те формы поведения, которые были им известны из докоммунистического Тибета. Они приняли на себя роль великодушных владык духовных уделов, которых миряне поддерживают и которым с преданностью служат.

Западные ученики, вернувшиеся из Индии и Непала, разыгрывали другую партию, подражая поведению, которое, как они видели, тибетские ученики выказывают там высшим учителям. А те, у кого не было собственного опыта относительно Азии, учились этому способу поведения, наблюдая, как их тибетские учители относятся к своим наставникам во время поездок тех на Запад. Традиционные учения по так называемому «почитанию учителя» и практики продвинутого уровня, состоящие в видении учителя буддой, объясненные поверхностно и плохо понятые, вели к дальнейшим заблуждениям.

 

Дальнейшие причины недопонимания

Несколько дополнительных сил сыграли роль в формировании отношений между западными учениками и тибетскими учителями. Большинство тибетских учителей прибыли на Запад с весьма малой предварительной информацией об основных верованиях западной культуры и считали само собой разумеющимся, что западные люди разделяют большую часть или все тибетские представления, такие как, например, существование безначальных перерождений. Более того, большинство этих учителей были совершенно не осведомлены относительно многообразия культур и обычаев, которые они здесь обнаружат. Для большинства тибетцев все западные люди – это инчи (тибетский термин, употребляемый для англичан) с одним и тем же культурным багажом. Средняя тибетская картина разнообразия западных культур столь же беспорядочна и туманна, как и картина западных людей относительно богатой палитры азиатских обществ.

Несколько искателей с Запада, которых эти учители могли встретить в Индии или Непале, конечно же, не давали представления о том, что они увидели на Западе. Встречи с индийской или непальской культурами не подготовили их к будущему столкновению. Им предстояло столкнуться не только с проблемой обучения мирян, а не исключительно монахов, но также и с проблемой смешанной аудитории мужчин и женщин, а не исключительно мужчин. Более того, западные женщины были самоуверенны и требовали равного с мужчинами к себе отношения. Для многих тибетских учителей культурный разрыв оказался шире того, с которым они могли бы справиться. Также широко распространенное в Индии почерпнутое из фильмов впечатление, что все западные женщины доступны и полны интереса к сексу, отнюдь не облегчало положения дел.

В дополнение ко всему, многие тибетские учители оказались единственными представителями своей родины, живущими в данном городе или стране. Или же они находились там с единственным помощником или переводчиком, с которым могли общаться на родном языке. Столкнувшись с языковым барьером в Индии или Непале, большинство тибетцев научились местному диалекту. Способность общаться была насущной потребностью для посещения магазинов и всех других практических аспектов жизни. На Западе, однако, эти учители вели привилегированное существование, когда ученики с готовностью предоставляли им свои услуги во всех повседневных нуждах. В результате многие тибетские учители не изучали язык страны, где они находились, и таким образом сделались, можно сказать, изолированными от мира. Они вообще не касались или касались в очень малой мере реальной жизни своих учеников. Многие из них замкнулись в своем внутреннем мире и проводили большую часть времени в чтении или медитации.

Затем, ко времени конца культурной революции и ослабления строгостей на тибето-непальской границе, в 1980-х годах в Индию хлынуло большое количество тибетцев. На протяжении более чем двух десятков лет лишенные возможности быть монахами или монахинями новоприбывшие просто оккупировали мужские и женские монастыри. Геше и ламы, обучающие на Западе, уже несли на себе тяжесть ожиданий, связанных со сбором средств на строительство храмов для восстанавливаемых в Индии тибетских монастырей. Теперь же они оказались под непрекращающимся давлением, вынуждающим их финансировать проживание и пропитание новопостриженных монахов и монахинь.

 

Возникновение нездоровых взаимоотношений

Динамика этих сил привела во многих случаях к нелучшим взаимоотношениям между западными духовными искателями и тибетскими учителями. Западные люди по большей части выражали свои мысли открыто, в то время как тибетцы предпочитали меньше говорить или же высказывались околичностями. Например, если бывает предложена добавка десерта, европейцы прямо примут ее, если хотят. Тибетцы, со своей стороны, обычно три раза отказываются, прежде чем примут предложенное. Тотчас же сказать: «Да!» – означает для них жадность и пристрастие. Из-за культурных различий, подобных этому, и общей политики учителей не делиться с учениками своими личными проблемами дефицит контакта между ними неотступно усиливался. Члены Дхарма-центров не догадывались об эмоциональном и финансовом давлении, с которым имели дело их тибетские учители.

Вскоре начали происходить злоупотребления в сфере секса, денег и власти. Традиционный Тибет тоже имел религиозную коррупцию, никакое общество не защищено от этого. Однако эти злоупотребления не достигали той степени, в которую хочет заставить нас поверить китайская коммунистическая пропаганда. С другой стороны, не каждый, кто являлся учителем, был святым, что бы там ни воображали европейцы со сверкающими от восторга глазами. Провоцирующие условия жизни на Западе просто-таки вызвали на поверхность худшее в некоторых из учителей, склонных к недостойному поведению.

Когда западные практикующие старшего поколения также начали учить тибетскому буддизму в начале восьмидесятых, отсутствие должного контроля над ними в некоторых случаях тоже вело к подобным нарушениям. Старшее поколение учителей, которые воистину вдохновляли своим примером, медленно, но неотвратимо уходило из жизни. Борьба за власть по наследованию линий преемственности и полемика о Защитнике Дхармы среди уважаемых духовных лидеров внутри тибетского сообщества подлили масла в огонь растущей смуты. Защитники Дхармы – это могущественные невидимые существа, призванные великими учителями защищать учения Будды от разрушительных сил. Большинство западных духовных искателей имеют слабое представление о Защитниках или о социополитических аспектах, лежащих в основе дискуссий по поводу этих Защитников.

К концу 1980-х годов и в начале девяностых ситуация сделалась критической. Скандалы вышли на поверхность. За этим во многих случаях последовало разочарование. Некоторые европейцы оставляли своих учителей с отвращением и прекращали практику буддизма в своей жизни, в то время как другие входили в состояние несогласия и занимали оборонительные позиции. Дхарма-группы размежевались по вопросам линий преемственности и проблемам Защитника и к середине 1990-х некоторые начали выражать публичные протесты против других. Образ тибетского буддизма и его духовных лидеров начал тускнеть. Циничные люди начали свободно использовать такие уничижительные ярлыки относительно тибетского буддизма, как «авторитарный», «патриархальный», «сексуальный».

С концом тысячелетия многие европейцы стали ратовать за чисто западный буддизм, свободный от неуместных религиозных и культурных атрибутов Востока. Но отличение сути от атрибутов, однако, никогда не было простой задачей. Иногда люди в спешке пренебрегают важными вещами, не исследовав серьезно все возможные последствия этого. Рьяный подход к делу у таких людей напомнил о викторианских ученых и миссионерах, которые самоуверенно провозгласили «ламаизм» выродившейся формой буддизма. Так, в итоге, в западном буддийском сообществе вспыхнули ожесточенные дебаты между «традиционалистами» и «модернистами». Эти дебаты включали в себя и вопрос о том, какой язык нужно использовать для проведения ритуалов на Западе, и место веры в перерождения в следовании буддийскому пути.

Сейчас, когда начался уже двадцать первый век, многие из тех проблем продолжают существовать, и выход из них не найден. По-прежнему происходят публичные протесты, оскорбления и жаркие дебаты. И так же, как бесконечно возобновляющиеся сцены насилия и несправедливости по телевидению, возобновляющиеся проступки в поведении привели некоторых практикующих Дхарму людей к безразличию. Не веря больше ни в кого, многие обнаружили, что их духовная практика ослабла и сделалась неэффективной. Разрешение проблем и излечение ран отчаянно необходимо, чтобы искренние духовные искатели могли преуспевать в деле духовного развития. Отношения ученик–учитель, как они понимаются и развиваются на Западе, нуждаются в переосмыслении и, может быть, в пересмотре.

 

Подход, предлагаемый для пересмотра взаимоотношений ученик–учитель

Из всего, что нужно рассматривать в качестве руководства по этому вопросу, на первом месте стоят подходы, имеющиеся в самих буддийских учениях, – так поступал, скажем, Цонкапа, основатель традиции гелуг тибетского буддизма, который обосновывал все свои реформы свидетельствами текстов. Указывая достоверные источники, исходя из которых он развивал свои нововведения и достоверные линии обоснования, которые привели к его прозрениям, он развеивал все сомнения в том, что разрабатывает «ложную Дхарму» – учения, противоположные намерению слов Будды. Даже когда Цонкапа обрел чистое видение Манджушри, воплощения мудрости будд, совет Манджушри касался прежде всего того, какие классические тексты нужно исследовать заново, чтобы прийти к правильному пониманию.

В настоящей книге я попробовал следовать методу Цонкапы. Поскольку все четыре школы тибетского буддизма произошли из Индии, где, собственно, ни одна из них не существовала как таковая, они имеют равные по обоснованности права считаться истинными буддийскими традициями. Так что в поисках руководств я проработал текстуальные материалы каждой из четырех школ и некоторые их индийские источники.

Прояснение моментов заблуждения относительно учений Будды может принести только пользу искренним практикующим, которые стараются следовать буддийскому пути. Однако прояснение требует большой осторожности. Уничижать те моменты, которые лично находишь неприятными – возможно, из-за неправильной интерпретации, – и внедрять новые учения, которые лично более приятны, но противоречат глубочайшим замыслам Будды, – значит определенно нарушать базовые обеты, принимаемые большинством буддистов. Пример ламы Цонкапы внушает уважение. Тем, кто принимает надежное направление (прибежище) в Дхарме, нужно полагаться на то, что сами учения Будды обеспечивают принципы решения проблем, касающихся Дхармы.

Различные школы западной психологии дают полезные аналитические средства для понимания некоторых проблем, которые могут быть обусловлены нездоровыми взаимоотношениями с духовными учителями. Хотя я использовал некоторые эти средства, чтобы распознать определенные синдромы, я соотнес их с буддийским анализом и продемонстрировал, как можно подходить к этим проблемам традиционными буддийскими методами. Таким способом я скорее попытался высветить широкий спектр применения буддийских учений, нежели перемешать учения с западной психологией.

В любом подходе к перестройке взаимоотношений ученик–учитель нужно стараться избегать двух крайностей. Первая – это обожествление учителя до такой степени, когда оно уже порождает культ и заставляет оправдывать его ошибки. Вторая крайность – это демонизация учителя, доходящая до того, что паранойя и недоверие не дают получить ту пользу, которая могла быть извлечена из здоровых взаимоотношений ученика–наставника. В старании избежать первой крайности нам нужно быть очень осторожными, чтобы не впасть во вторую.

 

Эта книга

Цель этой книги – предложить для размышления несколько соображений. Я написал ее, базируясь на исследовании текстов и личном опыте буддийских взаимоотношений ученика–наставника за тридцать лет, двадцать девять из которых были проведены мною в основном в тибетской эмигрантской общине в Дхарамсале, в Индии. В особенности значительными стали для меня те девять лет ученичества, которые я провел с Ценшабом Серконгом Ринпоче, последним учителем-партнером по дебатам и вспомогательным наставником Его Святейшества Далай-ламы. В это время я обучался и служил ему переводчиком, англоязычным секретарем и менеджером зарубежных поездок. Также я использую опыт девятнадцатилетнего преподавания буддизма в Дхарма-центрах и университетах семидесяти стран мира. За исключением оговоренных случаев, все мнения и интерпретации, которые я здесь предлагаю, исключительно мои собственные. Я не претендую на то, чтобы говорить с какой-либо степенью авторитетности. Я просто надеюсь, что информация, почерпнутая из текстов, и личные открытия, предложенные здесь, смогут способствовать дальнейшим размышлениям и обсуждению.

Предполагаемая аудитория этой книги включает и людей, уже практикующих буддизм, и потенциальных учеников, которые хотят избегнуть проблем, с которыми другие уже столкнулись. Те практикующие, с которыми дурно обращались их учители или которые разочаровались или же запутались относительно поведения своих учителей, может быть, найдут эту книгу особенно полезной. В дополнение хочу сказать, что те, кто горячо предан своим учителям, может быть, найдут здесь полезные места, помогающие им стабилизировать свои эмоции в этих взаимоотношениях. Хотя в книге обсуждаются взаимоотношения ученика–учителя конкретно в тибетском буддизме, но те, кто вовлечен в другие буддийские традиции или в любой духовный путь, включающий отношение к учителю, тоже, может быть, найдут эту книгу полезной для себя.

Поскольку эта работа не адресована специально ученым, я цитирую здесь санскритские и тибетские источники в традиционной буддийской манере, просто с названием и именем автора, а не со ссылками. Я использовал английский перевод всех названий текстов и, для простоты чтения, применил упрощенную фонетическую транслитерацию санскритских и тибетских имен. Стандартная транскрипция этих имен, тибетских и санскритских, где это было доступно, включена в библиографию. Библиография также содержит детальный список первоисточников, которые я использовал для консультаций, вместе с доступными английскими переводами и вторичными источниками. Также я применил упрощенную систему транслитерации для санскритских и тибетских буддийских терминов, используемых в тексте, и снабдил их стандартной транскрипцией тибетских терминов в скобках. Для некоторых избранных буддийских терминов английского языка я также дал в скобках тибетские транслитерации и транскрипции и – там, где указано – еще и санскритские эквиваленты, иногда с более распространенными английскими переводами.

Я полностью в долгу перед моими духовными наставниками, особенно перед Его Святейшеством Далай-ламой, последним Ценшабом Серконгом Ринпоче и его пятнадцатилетним перерождением, а также перед последним геше Нгавангом Дхаргье, чье нескончаемое вдохновение сделало возможной эту работу. Эта книга также смогла состояться благодаря гранту от Kapor Family Foundation, переданному через Nama Rupa Foundation, которому я особенно признателен. Я от души благодарю моего помощника Петера Грина и редактора в издательстве Snow Lion Кристину Кокс, чьи вклады бесценны. Также благодарю Кайтлин Коллинз, Тхубтен Чодрон, д-ра Катерину Дукоммун-Наги, Алниса Грантса, Алдемара Хегевальда, д-ра Мартина Калфа, Израэля и Элис Лифшиц, д-ра Райнера и Ренату Ноак, Сонама Тензина, Алана Тернера, Роберто Волпона, Силвию Ветцель и бесчисленных других друзей в Дхарме за их полезные предложения и советы. Пусть эта книга принесет некоторую пользу.

Александр БерзинБерлин, Германия30 мая, 1999