Государство Магарам и голландская Ост-Индская компанияв последней четверти XVII— начале XVIII в

Восстание Трунаджайи, начавшееся в 1674 г. и сразу привлекшее к себе массы крестьян, насторожило крупных феодалов, которые в другом случае приветствовали бы мятеж против ставшего им ненавистным Амангкурата 1. Наследник престола Адипати Аном, сам активный участник заговора, приведшего к этому восстанию, теперь отрекся от Трунаджайи и вскоре возглавил армию, направленную правительством против повстанцев. Другой участник заговора, Раден Каджораи, также не поспешил на соединение с Трунаджайей, а занял выжидательную позицию, удалившись в свои владения в области Паджанг. Ни один губернатор провинции не воспользовался сложившейся обстановкой даже для сепаратного мятежа — все они сплотились вокруг Амангкурата I [158, с. 283; 215, т. I, с. 161; 280, с. 93].

На помощь Трунаджайе, однако, пришли новые, неожиданные союзники. После разгрома в 1669 г. голландской Компанией Макасара его жители потеряли возможность заниматься морской торговлей, дававшей им средства к существованию. Они стали массами эмигрировать с Сулавеси и, рассеявшись по всему Индонезийскому архипелагу, предлагали свои услуги местным правителям в качестве военных наемников либо пускались на свой страх и риск в пиратские предприятия. В 1675 г. на Восточную Яву с Сумбавы и из Бантама стали прибывать многочисленные отряды макасарцев, не ужившиеся ни с бан-тамским султаном, ни с сумбавскими князьями. Избранный ими предводитель Краенг Галесунг вступил с Трунаджайей в союз. Усиленная опытными макасарскими воинами мадурско-яванская армия Трунаджайи в 1675 г. смогла выйти из внутренних районов и приступить к захвату богатых городов Северного побережья Восточной Явы. В короткий срок все главные портовые центры от Паджаранана на крайнем востоке Явы до Сурабаи и Гресика были разграблены и сожжены [135, т. II, 70–74; 209, с. 69; 215, т. I, с. 161–163]. Эти действия были явно вызваны не только буйными нравами макасарской вольницы, но и классовой ненавистью яванских крестьян. Для них богатые города Севера, где (за пределами столицы) проживала основная масса крупных феодалов, были символом неправедной жизни, гнездами захребетников, которые надо было разорить.

Сам Трунаджайя был испуган размахом движения, которое он вызвал, и начал искать пути, чтобы повернуть его в более безопасное для близких ему социальных слоев русло. Сам Амангкурат I сыграл ему на руку, поспешив послать своего сына Пангерана Пугера в Батавию, чтобы просить помощи у голландцев [215, т. I, с. 161]. Объединение сусухунана с «неверными» в сочетании с его многолетней политикой террора против мусульманского духовенства дало Трунаджайе великолепный лозунг — религиозная «священная» война против иноземных захватчиков и стакнувшегося с ними нечестивого правителя. Этот лозунг не отталкивал от него крестьян Явы и Мадуры, для которых, как и везде в эпоху средневековья, религиозная форма была нормальной оболочкой всякого рода социальных движений. В то же время он позволял привлечь к восстанию достаточно широкие «средние слои» феодального общества — мелких торговцев-ремесленников, разоренных голландской конкуренцией, низшее духовенство и даже часть духовных феодалов. Кроме того, антиголландская направленность лозунгов Трунаджайи сразу нашла широкую международную поддержку, особенно в тех районах Индонезии, которые еще раньше и в большей степени, чем Матарам, пострадали от экспансии голландской Компании. Начиная с этого времени, в частности, султан Бантама Агенг стал систематически оказывать тайную, но щедрую помощь Трунаджайе [158, с. 283]. Объявив себя потомком великого индонезийского правителя XIV в. Хайяма Вурука, Трунаджайя призывал к восстановлению империи Маджапахит, объединявшей во времена Хайяма Вурука всю Индонезию. Это было и призывом к сплочению всех индонезийцев против иностранной агрессии и в то же время обещанием нового «золотого века», отождествлявшегося в народной памяти с эпохой Маджапахита [263, с. 178].

Руководство голландской Компании в Батавии было серьезно обеспокоено событиями в Матараме, но из-за войны, которую Голландия в это время вела одновременно с Англией и Францией, не могло выделить достаточных сил для вмешательства в матарамские дела. Все же уже в начале 1676 г. у берегов Восточной Явы появилась голландская эскадра под командованием Яна Холстейна, имевшая целью разгромить здесь базы макасарского флота. Действия голландцев не были успешными. Макасарские моряки не только отразили это нападение, но и полностью разгромили флот Амангкурата, шедший на соединение с голландцами [132, с. 214–215; 158, с. 284; 242, с. 397].

В августе 1676 г. голландцы направили на Восточную Яву новые, более значительные силы под командованием Христиана Поолмана. Поолману удалось овладеть макасарским укрепленным лагерем Бесуки, сжечь почти все стоявшие в гавани суда и принудить макасарцев отступить в горы. Эффект этой победы, однако, был вскоре уничтожен катастрофическим поражением, которое потерпели войска Амангкурата I. 13 октября 1676 г. при деревне Гегодог, к востоку от Тубана, 60-тысячная матарамская армия под командованием Адипати Анома была здесь наголову разбита 12-тысячным войском Трунаджайи. В битве пало большинство матарамских генералов, в том числе дядя сусухунана Пангеран Пурбайя. Адипати Аном еще в начале сражения бежал, бросив свои войска, что дало повод некоторым голландским историкам заподозрить его в сговоре с Тру-наджайей. Но все дальнейшие действия Адипати Анома (будущего Амангкурата II) опровергают эту версию [132, с. 215–235, т. II, с. 115; 158, с. 284; 215, т. I, с. 163].

После битвы при Гегодоге в руки Трунаджайи перешло почти без боя все побережье Центрального Матарама, кроме Джа-пары. В этом городе на помощь правительственному гарнизону пришел вооруженный персонал голландской, английской и французской факторий (враждуя между собой в Европе, здесь они выступили единым фронтом). Той же осенью 1676 г. войска Трунаджайи заняли области Кудус и Демак и создали непосредственную угрозу домену сусухунана — области собственно-Матарама. Даже отдаленные провинции на западе Матарама — Краванг и Чиребон признали власть Трунаджайи, когда туда прибыли его посланцы. Теперь на сторону Трунаджайи стали переходить и крупные феодалы. Князь-священник Гири, лишенный Амангкуратом I в 1660 г. большей части своих владений, но сохранивший огромный духовный авторитет, высказался в пользу Трунаджайи, и вслед за ним вождя восстания поспешили признать более мелкие духовные лица. Раден Каджоран, также тесно связанный с духовенством, теперь решительно выступил на стороне зятя. Из своих владений, расположенных на восточной границе матарамской области, он попытался атаковать столицу государства Плеред, не дожидаясь подхода сил Трунаджайи. Этот набег, однако, кончился для него разгромом. Резиденция Каджорана была сожжена, его богатства разграблены, сам он едва спасся и с несколькими людьми укрылся в Сурабае, которую к этому времени Трунаджайя сделал своей столицей [132, с. 216, 284; 135, т. II, с. 138–139; 209, с. 86].

К концу 1676 г. под властью Трунаджайи оказался весь Восток и Север (кроме Джапары) Матарама, самые богатые и густонаселенные районы страны. У Амангкурата I оставались только районы вокруг столицы и малонаселенный юг. Коммуникации центра с Батавией фактически были перерезаны.

В декабре 1676 г. Трунаджайя направил в Батавию посольство с требованием признать его как суверенного монарха Матарама. Голландское руководство, разумеется, не собиралось признавать такого опасного соседа. Но сам факт прибытия посольства устраивал голландцев, они использовали его для дальнейшей дипломатической игры и для шантажа Амангкурата I.

29 декабря 1676 г. из Батавии в Джапару была направлена крупная эскадра под командованием Корнелиса Спеелмана, способного генерала и дипломата, победителя Макасара. По дороге Спеелман сделал остановки в Чиребоне и Тегале и перетянул колеблющихся местных правителей опять на сторону Амангкурата I. Таким образом, была восстановлена связь столицы Матарама с морем. Затем Спеелман направил посольства одновременно к Трунаджайе и Амангкурату I с приглашением прибыть в Джапару [132, с. 216; 135, т. II, с. 146, 149; 158, с. 284–285].

Трунаджайя в Джапару приехать отказался. Он полагал, что это приглашение — ловушка, и был прав. Амангкурат I тоже не приехал в Джапару, но по другой причине. На сохранившейся за ним территории царил полный хаос. Все четыре его сына, не обращая внимания на внешнюю угрозу, ожесточенно боролись между собой за власть, ускользавшую из рук отца, и он не мог покинуть столицу. Но его полномочный представитель подписал 28 февраля 1677 г. в Джапаре договор с голландской Ост-Индской компанией, по которому Матарам обязывался уплатить за голландскую военную помощь 250 тыс. испанских реалов и 2 тыс. ласт риса, если война продлится не более полугода. За каждый следующий месяц он должен был уплачивать еще 20 тыс. реалов. Голландская компания получала право беспошлинного ввоза и вывоза всех товаров и право строить фактории в любом месте, а также соорудить верфь в Рембанге. Малайцы, макасарцы, индийцы и вообще все азиаты лишались права торговать или проживать на территории Матарама без разрешения Компании. Матарам обязывался поставлять в Батавию каждый год 4 тыс. ласт риса по твердым ценам. Наконец, Матарам уступал Батавии области Краванг и Прианган, благодаря чему голландские владения на Яве расширились более чем в шесть раз и голландцы получили выход к южному побережью, окончательно отрезая Матарам от Бантама [96, т. III, с. 39–47].

Амангкурат I был вынужден ратифицировать этот кабальный договор, потому что его положение было безвыходным. Надежда на массированную голландскую военную помощь, однако, несколько стабилизировала положение в правительственном лагере. К тому же в марте 1677 г. агентуре Амангкурата I удалось добиться крупного успеха. Она спровоцировала раскол в лагере восставших. Между Трунаджайей и Краенг Галесунгом произошел разрыв. Дело дошло даже до боев между бывшими союзниками на Восточной Яве и Мадуре. Старинная вражда между макасарцсми и голландцами была, однако, слишком глубока, чтобы Краенг Галесунг объединился с ними. Он отступил со своими войсками в Пасуруан и, укрепившись там, занял выжидательную позицию, не вмешиваясь в дальнейший ход войны в Матараме [135, т. II, с. 135, 173; 158, с. 286; 209, с. 71].

Уход макасарского флота лишил берега Явы и Мадуры прикрытия с моря, и голландцы сразу же этим воспользовались. В апреле 1677 г. эскадра К. Спеелмана подступила к Сурабае, и высадив значительный десант, начала осаду столицы Трунаджайи. 13 мая после упорной защиты Сурабая пала. Гол-ландско-матарамские войска, однако, не смогли организовать преследование войска Трунаджайи во внутренних районах страны. Отступив в полном порядке, Трунаджайя перенес свою столицу в Кедири, бывший некогда центром крупного древнеяван-ского государства. К. Спеелман после этого обрушил свой удар на Мадуру, отрезанную от Явы, благодаря измене Галесунга. Здесь оставалось сравнительно немного повстанческих войск, и один город за другим переходил в руки голландцев, предававших все огню и мечу. К 10 июля 1677 г. пал последний крупный центр сопротивления Кабиньяр, но в этот момент К. Спеелман получил известие, заставившее его немедленно бросить Мадуру и со всеми силами спешно вернуться в Джапару [132, с. 217, 219; 242, с. 399; 263, с. 178].

Отступивший от моря Трунаджайя перегруппировал свои силы и в мае — июне 1677 г. повел наступление на Плеред. Большинство крупных феодалов центра, поняв безнадежность борьбы, оставили неспособного монарха и поспешили принести присягу Трунаджайе. В их числе был даже старый соперник Трунаджайи, его дядя Тьякрадининграт. 2 июля 1677 г. после однодневного боя столица Матарама пала. Огромная сокровищница матарамских монархов, корона и другие символы царской власти, без которых, согласно местной традиции, ни один правитель не мог уже считаться законным монархом, и гарем сусухунана попали в руки победителя и были отправлены в Кедири. Плеред был сожжен дотла и никогда больше не восстанавливался. Амангкурат I с немногими приверженцами бежал в джунгли. Пробираясь лесными тропами на северо-запад, он рассчитывал достигнуть Батавии. В дороге к нему присоединился Адипати Аном, который, так же как и другие принцы, после падения Плереда скитался по глухим местечкам в западной части Матарама. Они почти достигли Тегала, последнего морского порта, из которого еще можно было ускользнуть в Батавию на голландском судне, когда Амангкурат I внезапно тяжело заболел и скончался, успев завещать сыну положиться на голландцев [132, с. 217; 135, т. II, с. 181, 188; 158, с. 286; 242, с. 401].

Прибыв в Тегал, Адипати Аном провозгласил себя сусухунаном, приняв имя Амангкурат II (1677–1703). Этот акт, впрочем, мало что значил, не только потому, что два других сына покойного монарха — Пангеран Пугер и Мартасана также поспешили объявить себя сусухунанами, но и потому, что под властью нового монарха находился только Тегал и его окрестности. Тем не менее в Тегал вскоре стали стекаться феодалы, которых не устраивало правление Трунаджайи и его слишком «либеральное» отношение к крестьянам. В их числе был молодой и энергичный Марта Лайя, который стал правой рукой Амангкурата II. Прибегая то к дипломатии, то к силе, он расширил территорию, подвластную Амангкурату II, за счет прилегающих областей. Он считал, что непопулярность династии можно будет преодолеть, отказавшись от союза с голландцами, и убеждал сусухунана разорвать союз с Батавией. Амангкурат II начал колебаться. Но голландские агенты сумели очернить Марта Лайю, и он вынужден был бежать к Радену Каджорану. Несколько месяцев спустя он погиб, сражаясь в рядах повстанцев [158, с. 290; 215, т. I, с. 168].

Отбросивший колебания, Амангкурат II 10 октября 1677 г. прибыл в штаб-квартиру К. Спеелмана в Джапаре и 19–20 октября подписал с Компанией два новых договора. Так как его долг голландцам достиг уже 310 тыс. реалов, а платить было нечем, то Амангкурат II отдал Компании в залог все портовые города северного побережья с правом сбора там налогов и пошлин. Большинство их, однако, надо было еще снова завоевать (даже Сурабая в августе 1677 г. опять перешла в руки Трунаджайи), затем сусухунан уступил Батавии еще кусок матарамекой территории, до реки Паманукан, и предоставил Компании монополию на ввоз в страну индийских тканей и опиума. Далее все иностранцы, проживающие в Матараме, как азиаты, так и европейцы, отныне переходили под юрисдикцию голландской Ост-Индской компании (на основе этого пункта К. Спеелман немедленно выдворил из Джапары всех находившихся там французов и англичан). Три месяца спустя, 15 января 1678 г., Амангкурат II был вынужден подписать еще один договор, по которому он уступал Компании в вечную собственность важный порт Семаранг с окрестностями и предоставлял ей монополию на скупку сахара в Матараме [96, т. III, с. 70–79, 121–125].

Военные действия союзников против Трунаджайи в конце 1677 — начале 1678 г. шли с переменным успехом. Большая часть страны все еще оставалась в руках восставших. Голландским войскам (большую часть которых составляли навербованные в разных частях архипелага индонезийские наемники) удалось вытеснить Трунаджайю из некоторых прибрежных районов. Кроме того, в центре страны действовавший сепаратно Пангеран Пугер снова овладел доменом династии — областью Матарам и разместил свою ставку на развалинах Плереда [242, с. 403].

Весной 1678 г. голландско-матарамской дипломатии удалось добиться значительного успеха. Соблюдавший до этого времени нейтралитет Краенг Галесунг, подкупленный богатыми дарами, рыступил из Пасуруана и двинулся на Кедири. Большинство войск Трунаджайи сражалось в это время на Центральной Яве, и столица «нового Маджапахита» едва не стала легкой добычей макасарского авантюриста. Борьба недавних союзников была приостановлена вмешательством послов султана Бантама, которые уговорили Галесунга вернуться на побережье. Там в дельте реки Брантас он возвел новый сильно укрепленный лагерь Капар, где снова занял выжидательную позицию. Опасаясь с его стороны нового удара во фланг, Трунаджайя оттянул большую часть своих сил на Восточную Яву. В центральных областях остался только Раден Каджоран со сравнительно небольшой армией. Наступательная инициатива была таким образом утрачена. Этим немедленно воспользовались голландцы. В конце июля 1678 г. они направили в Матарам новый экспедиционный корпус под командованием генерала Антония Хурдта. Чтобы укомплектовать этот корпус, новый генерал-губернатор Рейклоф ван Гуне (1678–1681) уполовинил все голландские гарнизоны, рассеянные по архипелагу, и даже снял с бантамской границы наиболее боеспособное подразделение — бугинезское войско Ару Палаки (голландцы в это время не без оснований ожидали нападения Бантама). В Джапаре экспедиционный корпус соединился с реорганизованной армией Амангкурата I и начал движение в глубь Явы. Это был первый поход такого рода для европейской армии [132, с. 220–221; 209, с 77; 242, с. 406].

Медленно оттесняя войска Трунаджайи, голландско-матарам-ская армия в середине октября 1678 г. подошла к западному берегу реки Брантас, за которой находился Кедири. Прикрываясь широким водным рубежом, Трунаджайя мог бы долго сдерживать войско противника, которое уже начало страдать от болезней и нехватки продовольствия (крестьяне окрестных деревень бежали в горы при приближении армии Хурдта и Амангкурата II, и она фактически двигалась по вымершей земле). К тому же приближался сезон дождей, когда военные действия вести невозможно. Но голландцам опять помогло предательство Галесунга. Он пропустил мимо своей крепости в устье Брантаса 800 лодок с провиантом, которые собрал губернатор вновь отвоенной голландцами Сурабаи. 16 ноября 1678 г. голландский авангард капитана Фредерика Така под прикрытием артиллерии форсировал Брантас. Началась осада Кедири. Кедири был сильно укреплен, но в решающую минуту несколько отрядов яванцев под командованием сыновей панембахана Гири (князя-священника, о котором говорилось выше) перешли на сторону Така, и голландцам удалось ворваться в город через открытые предателями ворота.

Защитники Кедири упорно сопротивлялись. Бой шел за каждый дом, каждая мечеть становилась опорным пунктом. Последним пал кратон — укрепленный дворец. Трунаджайю в последнюю минуту вывели из города подземным ходом. С остатками войск он отступил в Маланг, область к востоку от Кедири [158, с. 292; 215, т. I, с. 169; 242, с. 407].

Победители первым делом бросились грабить казну сусухунана, вывезенную в июле 1677 г. из Плереда. Голландские солдаты разбивали ящики и делили добычу, отмеряя серебряные и золотые монеты шляпами. Амангкурату II пришлось сделать вид, что он и так собирался раздарить войску все сокровища, оставив себе лишь царские регалии. Регалии ему вернули, но во время торжественной церемонии вручения короны оказалось, что в ней не хватает главного бриллианта. Поговаривали, что это дело рук бравого капитана Фредерика Така. Однако уличить его в этом никому не удалось. Зато достоверно известно другое. Прежде чем вручить корону сусухунану, Так примерил ее на себя — оскорбление, которое Амангкурату II тоже пришлось молча проглотить [132, с. 221; 215, т. I, с. 175; 262, с. 101; 263, с. 179; 280, с. 93–94].

Наступление дождей прервало кампанию до весны. В следующем году, собрав новые силы, Трунаджайя вышел из гористой местности, где он укрылся на равнине, но, потерпев поражение в нескольких битвах, вынужден был снова вернуться в Маланг. Теперь голландцы и Амангкурат II (который, впрочем, не отличался ни воинским мастерством, ни мужеством и большей частью отсиживался в Сурабае, ставшей его временной столицей) могли взяться за менее опасных противников. Первый их удар пришелся по Радену Каджорану, который после падения Кедири покинул лагерь Трунаджайи, вернулся в свои родовые земли в Паджанге и снова поднял там восстание. 14 сентября 1679 г. его укрепление в горах было взято голландско-индонезийским войском под командованием капитана Альберта Слота. Каджоран был схвачен и по приказу Слота без суда казнен. Затем наступила очередь Краенга Галесунга, которому не помогли его многократные предательства. Его крепость Капар в дельте Брантаса была осаждена голландцами той же осенью. Ару Палака, участвовавший со своим войском в осаде, сумел внести разложение в ряды защитников Капара. 21 октября 1679 г. крепость пала. Галесунгу удалось бежать, но в пути он умер по неизвестной причине. Другие командиры макасарцев подписали с Компанией договор, по которому они вместе со своими отрядами обязывались вернуться на Сулавеси. Пока же они влились в войско Ару Палаки [96, т. III, с. 194–196; 158, с. 293; 209, с. 89; 215, т. I, с. 169; 242, с. 408].

Покончив с Каджораном и Галесунгом, новый голландский командующий Я. Коупер, соединив свои силы с войском Аманг-курата II, начал новое наступление на область, занятую Тру-наджайей. В декабре 1679 г. голландско-матарамские войска окружили горную крепость Нгантанг, где укрепился Трунаджайя. 25 декабря измученный голодом гарнизон крепости сдался. Трунаджайя бежал в лес с тремя сотнями приверженцев, но 27 декабря капитан йонкер с отрядом наемных амбонцев-христиан настиг его и убедил сдаться, гарантировав ему от имени сусухунана неприкосновенность. Трунаджайя был доставлен в ставку Амангкурата II, который объявил, что прощает его и назначает наместником Мадуры. Клятва, данная монархом, была, таким образом, соблюдена. Но 2 января 1680 г. Амангку-рат II снова вызвал Трунаджайю к себе и сам нанес ему первый удар крисом. Затем охрана сусухунана добила вождя восстания. Вместе с ним были перебиты и другие сдавшиеся в плен повстанческие командиры. Народу было объявлено, что неблагодарный Трунаджайя собирался убить сусухунана во время аудиенции [132, с. 222; 215, т. I, с. 170; 242, с. 408–409; 263, с. 179].

Но гибель основных повстанческих вождей не положила конец войне. Правда, время огромных повстанческих армий, занимавших обширные территории, миновало, восстание приняло очаговый характер. В то же время эти очаги появились в новых районах, не затронутых ранее крестьянской войной, — на юге и в центре страны, и вожаками восстания на этом этапе стали, как правило, выходцы из социальных низов — беглые рабы, мелкие ремесленники, торговцы-разносчики, бродячие мусульманские проповедники — «дервиши». Наиболее яркой личностью среди этих вождей второго поколения был Раджа Нимруд. Подлинное имя его осталось неизвестным. Но он, разумеется, не был раджей. Буг по национальности, он в молодости был продан в рабство в Батавию, бежал оттуда и в 1679 г. собрал на Центральной Яве многонациональную группу «мусульманских фанатиков», как их именуют голландские источники, и развернул здесь знамя священной войны против голландцев и их ставленника Амангкурата II. Подчеркивая свою связь со всем мусульманским миром в борьбе против «неверных», он назвал свою главную крепость в области Баньюмас «Месир» — «Египет», а сам принял имя Раджа Нимруд (царь Немврод — библейский персонаж, популярный в мусульманской священной истории) [209, с. 88–89].

Социальная программа Раджи Нимруда до нас не дошла, но он явно противопоставлял себя Амангкурату I, как «доброго» крестьянского царя, который принесет облегчение народным массам. Еще более демократический очаг восстания образовался в деревне Ванакусума в области Паджанга. Источники не называют здесь имени вождя. Руководство восстанием было, видимо, коллегиальным, так как голландцы называют восставших «люди Ванакусумы». О силе этого восстания свидетельствует хотя бы тот факт, что «люди Ванакусумы» в 1680–1681 гг. дважды атаковали новую столицу Амангкурата П.Картасуру и эти атаки были с трудом отбиты голландскими войсками под командованием капитана Яна Слоота [209, с. 89; 263, с. 180; 280, с. 93].

Подъем народного движения с яркой религиозной окраской активизировал в Матараме еще один очаг сопротивления центральной власти. 80-летний князь-священник Гири, который до этого оказывал Трунаджайе главным образом моральную поддержку, теперь призвал своих приверженцев взяться за оружие. Возможно, он хотел теперь сам стать главой общеяванского восстания. Но расположенное на Северном побережье княжество Гири было слишком далеко от новых очагов восстания на юге и в центре. 25 апреля 1680 г. после тяжелого боя Гири было взято голландскими войсками. Панембахан Гири был схвачен и по приказу Амангкурата II казнен вместе со всеми членами своего рода. Другой крупный феодал — принц Пангеран Пугер, все еще претендовавший на титул сусухунана, потерпев окончательное поражение в своей сепаратной борьбе с Амангкуратом II, бежал в Баньюмас к Нимруду. Он уже не мог оказать вождю повстанцев серьезной военной помощи, но подал ему ценную идею. Поскольку Амангкурат II, восхищаясь голландским образом жизни, любил одеваться в европейскую одежду и так появлялся на людях, Пангеран Пугер объявил его самозванцем, сыном Корнелиса Спеелмана, которым голландцы якобы подменили законного наследника престола. Эта версия широко разошлась по Яве. Теперь Амангкурат II еще теснее оказался привязан к голландской военной машине и без протеста продолжал наблюдать, как голландцы продолжают отхватывать все новые куски от его державы (в ходе войны голландская Компания установила протекторат над Чиребоном и некоторыми округами Мадуры [132, с. 223–225, 233; 158, с. 294; 215, т. I, с. 173; 242, с. 409–410, 432]).

Голландцы, в свою очередь, не жалели сил, чтобы удержать на троне свою марионетку. В Матарам прибывали все новые подкрепления. Повстанческие деревни, занятые голландско-ма-тарамскими войсками, сжигались дотла. Голландские офицеры и командиры сусухунана состязались между собой в изощренной жестокости. Всех лиц духовного звания, взятых в плен, по приказу Амангкурата II убивали на месте. Не щадили и рядовых участников восстания. В декабре 1681 г. после двухлетней борьбы голландцам удалось наконец взять крепость Месир. Тела Раджи Нимруда среди убитых не нашли. Он пропал без вести. В начале 1682 г. голландские войска овладели Ванакусумой и снесли ее с лица земли. Но даже уничтожение этих главных повстанческих центров не привело к окончательному замирению Явы. Уцелевшие участники восстаний в Баньюмасе и Ванакусуме рассеялись по стране и продолжали борьбу, которая вскоре слилась сновым мощным восстанием Сурапати [158, с. 294, 300; 209, с. 89–90; 242, с. 410].

Пока восстания были в разгаре, Амангкурат II терпеливо сносил ограничение своей власти голландцами. В 1681 г. Компания построила в Картасуре мощную крепость и поместила туда свой гарнизон. Кроме того, голландская лейб-гвардия якобы для охраны персоны монарха была помещена непосредственно е дворцовый комплекс столицы. В городах Северного побережья, отданных в залог, голландцы уже распоряжались как в своей колонии. Кроме того, выплата огромного военного долга, накопившегося за пять лет, вконец разорила страну. Все это вызывало острое недовольство даже у тех феодалов, которые все эти годы сражались бок о бок с голландцами против своего народа. К 1684 г. при дворце Матарама сложилась сильная антиголландская партия, во главе которой стоял патих (премьер-министр) Неранг Кусума. Этот министр, при тайном одобрении Амангкурата II, пригласил на матарамскую службу Сурапати, народного вождя, уже прославившегося своей борьбой с голландцами на Западной Яве [132, с. 233; 158, с. 294].

Сурапати, балиец по национальности, родился около 1660 г. на восточной оконечности Явы. В ранней юности он был продан в рабство в Батавию (рабы, в основном балийцьт, в то время составляли около трети населения Батавии). В конце 70-х годов онбежал и влился в широкое повстанческое движение, которое в эти годы охватило вновь приобретенные территории Ост-Индской компании и прилегающие районы Бантама. После падения Бантама, когда к движению беглых рабов присоединились сторонники бантамского принца Пангерана Пурбайи, голландское командование решило переманить на свою сторону Сурапати и его отряд. В марте 1683 г. Сурапати получил звание голландского лейтенанта и принял участие в погоне за Пангераном Пурбайей. Служба Сурапати у голландцев, однако, была недолгой. Когда в январе 1684 г. Сурапати окружил отряд Пурбайи и предложил ему почетную капитуляцию, а бантамский принц ее принял, явившийся в последнюю минуту голландский прапорщик Куффелер изменил почетные условия сдачи на крайне унизительные. Смертельно оскорбленный Сурапати помог Пурбайе бежать, а на следующую ночь напал на отряд Куффелера и перебил его. После этого он организовал новую повстанческую базу в неприступных горах Галунггунг, откуда угрожал большей части недавно приобретенной голландцами области Приан-ган [132, с. 234; 215, т. I, с. 174–175; 242, с. 431–432].

Голландцы направили против Сурапати сильную военную экспедицию, но решительного успеха добиться не смогли. В это время подоспело приглашение из Матарама. Сурапати со своим отрядом двинулся в Картасуру, однако по дороге большую часть его оставил в провинции Баньюмас, недавнем центре восстания Раджи Нимруда. Уже один этот поступок красноречиво показывает, чего могли ждать от повстанческого вождя неосмотрительно пригласившие его матарамские феодалы. Впрочем, первый свой год в Картасуре Сурапати провел мирно, исполняя обязанности начальника балийской лейб-гвардии, которую Амангкурат II хотел противопоставить лейб-гвардии голландцев [209, с. 96; 215, т. I, с. 175].

Между тем голландский генерал-губернатор И. Кампхёйс, обеспокоенный усилением антиголландской партии в Матараме, в конце 1685 г. направил в Картасуру в качестве чрезвычайного комиссара капитана Фредерика Така (того самого, который снискал себе всеобщую ненависть яванцев, примерив матарамскую корону). Фредерик Так должен был строго взыскать недоимки по военному долгу, потребовать выдачи Сурапати, а также выдворения из страны балийцев, макасарцев и всех иностранцев вообще, согласно договору от 20 октября 1677 г. [242, с. 433].

Утром 8 февраля 1686 г. Так в сопровождении сильного эскорта прибыл в Картасуру. Здесь он узнал, что Сурапати уже нет в городе. Премьер-министр Нгранг Кусума сообщил Таку, что, спеша выполнить волю голландцев, он еще вчера распорядился истребить гвардию Сурапати. Однако посланная против Сурапати 10-тысячная армия не смогла с ним справиться. Он со своим небольшим отрядом прорвал окружавшее его кольцо войск и ушел из города в восточном направлении. Собрав большую часть голландского гарнизона Картасуры, Так тут же пустился в погоню. Но едва он отошел на несколько километров от города, как услышал сильную пушечную стрельбу в районе дворца. Оказывается, Сурапати никуда не уходил, а затаился на окраине столицы. Пропустив войско Така, он ворвался в центр города и перебил голландскую лейб-гвардию, находившуюся во дворце. После чего он, при полном бездействии матарамских войск, занял укрепленный кратон. Балийцы, жившие в столице, а также многие яванцы, переодевшиеся в балийское платье, поспешили на помощь Сурапати. Так начал осаду кратона. Первые две атаки голландцев были отбиты, а во время третьей атаки, когда кратон уже горел и отступать было некуда, воины Сурапати внезапно вышли из-за стен и, прежде чем голландцы успели перезарядить свои мушкеты, перебили их в рукопашной схватке. Так и все офицеры, кроме одного, были убиты. Только лейтенанту Антони Энгелю с горсткой людей удалось укрыться в голландской крепости. После этого Сурапати со своим отрядом спокойно ушел на восток [132, с. 235–236; 158, с. 302; 209, с. 97–98; 215, т. I, с. 175; 242, с. 434–436].

Разгром Така вызвал взрыв ярости в Батавии. Голландцы привыкли по большей части воевать руками наемников. Истребление такого большого количества коренных голландцев было для руководства голландской Ост-Индской компании полной катастрофой. Главное же — был развеян миф об их непобедимости. В Батавии раздавались призывы немедленно оккупировать Картасуру. Когда сюда прибыли послы Амангкурата II с заверениями о непричастности матарамского правительства к случившемуся, они были арестованы как заложники. Но по трезвом размышлении генерал-губернатор И. Кампхёйс и Совет Индии пришли к выводу, что новая война в Матараме не окупит расходов. В конце марта 1686 г. голландский гарнизон был выведен из Картасуры в Семаранг. Сильно укрепленный Семаранг стал теперь центром управления фактически аннексированных Компанией портов Северного побережья. Все кабальные договоры продолжали действовать, но все же уход голландских войск из столицы Матарама несколько поднял авторитет Амангкурата II и в то же время принес великую славу Сурапати [209, с. 99; 242, с. 436].

Тем временем Сурапати продвигался по Восточной Яве, изгоняя или подчиняя себе местных губернаторов. Вскоре он создал здесь практически независимое государство с центром в Пасуруане. В источниках нет прямых указаний на то, какую именно социальную политику проводил Сурапати в своем государстве, но признание голландцев, что недовольные бежали к нему извсех областей Матарама, говорит о том, что Сурапати и его окружение по крайней мере не сразу переродились из крестьянских вождей в заурядных феодалов [242, с. 436].

Амангкурат II сначала пытался использовать Сурапати и его военную силу в своей игре против Голландии и получал от него тайную корреспонденцию. В 1687 г. Сурапати даже посетил Амангкурата II в его столице, но отношений вассала и сюзерена между ними так и не установилось. Не решаясь прямо напасть на Сурапати, сусухунан попытался его отравить. Попытка сорвалась. Сурапати вернулся в Пасуруан и навсегда прервал сношения с матарамским правителем. После 1687 г. Сурапати занял области Маланг и Кедири, одно время даже угрожал Мадиуну, но дальше на запад не пошел. Между обоими государствами установилось своего рода равновесие, которое было нарушено в 1703 г., когда после смерти Амангкурата II в Матараме разразился правительственный кризис. У законного наследника сына Амангкурата II — Амангкурата III (он же Сунан Мас) стал оспаривать трон его дядя, уже упоминавшийся выше Пангеран Пугер. В марте 1704 г. он бежал к голландцам в Семаранг и обещаниями новых уступок склонил к признанию себя сусухунаном. Началась так называемая Первая яванская война за престолонаследие [132, с. 237, 239; 158, с. 310; 263, с. 183].

11 сентября 1705 г. голландские войска взяли Картасуру и посадили Пангерана Пугера, принявшего имя Пакубувана I, на матарамский трон. Сунан Мас бежал к Сурапати. Осенью 1706 г. голландский экспедиционный корпус и вновь сформированная армия Пакубувана I начали наступление на государство Сурапати. 10 октября 1706 г. при осаде крепости Бангил Сурапати был смертельно ранен и месяц спустя умер в Пасуруане. Наследники Сурапати, не обладавшие полководческими талантами отца, не могли долго сопротивляться превосходно вооруженному агрессору. В июле 1707 г. Пасуруан пал. Голландцы не погнушались выкопать прах своего старого врага, сожгли его и утопили в море. Сунан Мас пытался еще организовать сопротивление в Маланге. Но 28 июля 1708 г. и он был вынужден капитулировать. Голландцы отправили его в ссылку на Цейлон, где он и умер в 1737 г. [132, с. 240–241; 158, с. 313–314; 209, с. 103; 263, с. 183].

 

Падение Бантама

Султан Бантама Абулфатах Агенг (1651–1683) пристально следил за бурными событиями конца 70-х годов XVII в. в Матараме. Стремясь ослабить своего старого соперника, он оказывал тайную помощь Трунаджайе и в то же время пытался, захватив западные районы Матарама, окружить владения своего другого врага — Батавии. В 1677 г. агенты Абулфатаха устроили «беспорядки» (по выражению голландского историка) в западных провинциях Матарама Приангане и Краванге, вскоре после чего эти провинции без боя перешли под власть Бантама [132, с. 229; 242, с. 414].

В 1678 г. под власть Бантама перешел граничивший с Батавией с востока Чиребон. Этому предшествовали следующие события. Когда Трунаджайя в 1677 г. захватил матарамскую столицу, в числе прочих пленных, попавших в его руки, были чиребонские князья — братья Сепух и Аном, правившие совместно. Трунаджайя отправил их в Бантам. Абулфатах предложил им свободу и титул султанов, если князья принесут ему вассальную присягу. Сепух и Аном приняли его условия.

Предвидя, что голландская Компания, хотя и связанная войной в Матараме, может ответить ему контрударом, Абулфатах энергично готовился к войне. Он направил посольство в Англию с просьбой о военной помощи и начал переговоры на ту же тему с французским резидентом в Бантаме. Франция в 1672–1678 гг. вела войну с Голландией и была особенно заинтересована в том, чтобы натравить Бантам на Батавию, поскольку почти не имела в Юго-Восточной Азии собственных вооруженных сил. С помощью английских, французских, датских и португальских специалистов, проживавших в Бантаме, а также голландцев-перебежчиков Абулфатах соорудил на бантамском побережье цепочку фортов, построенных по последнему слову европейской военной техники. Наиболее мощную из этих крепостей — Тиртаясу он сделал своей резиденцией. В эти же годы был значительно усилен бантамский флот, в состав которого вошло восемь крупных кораблей европейского типа, ничем не уступавших голландским военным кораблям [132,с.228; 158, с. 296].

Руководство голландской Компании в Батавии было серьезно обеспокоено этими действиями Абулфатаха, но не могло сразу решиться на открытую войну. Вместо этого оно стало прибегать к диверсиям и отдельным вылазкам на территорию, перешедшую под власть Бантама. Так, в 1677 г., благодаря подстрекательству голландских агентов, английская фактория в Бантаме была разгромлена местными жителями [191, с. 67]. Голландцы рассчитывали, что эта провокация приведет к разрыву между Бантамом и Англией, но их расчеты не оправдались. В 1678 г. голландцы оккупировали район Сумеданг в провинции Прианган, построили крепость в Танджунгпуре на территории, номинально подвластной князьям Чиребона, и направили в Чиребон посла, задачей которого было перетянуть чиребонских князей на сторону Батавии. В ответ на это Абулфатах пригласил к себе голландского представителя в Бантаме и в присутствии английского, французского и датского резидентов торжественно предупредил его, что всякое вмешательство Голландии в дела Чиребона он будет расценивать как объявление войны Бантаму. Перед лицом такого решительного демарша генерал-губернатор И. Метсейкер пошел на попятную [242, с. 414]. Война на этот раз не вспыхнула. Но голландцы теперь сосредоточили свои усилия на том, чтобы подорвать Бантам изнутри, и вскоре им представилась такая возможность.

По традиции, существовавшей во многих государствах Юго-Восточной Азии, султан Абулфатах в 1671 г. сделал своим соправителем своего старшего сына Абдулкахара. В 1674 г. Аб-дулкахар отправился в паломничество в Мекку. Помимо чисто религиозных целей в его задачу, видимо, входило прощупывание позиций Турции на предмет заключения военного союза против Голландии. Но Турция, традиционно союзная с Голландией (врагом своего врага Испании), всегда холодно относилась к просьбам о помощи со стороны братьев по вере в Юго-Восточной Азии. Абдулкахар (получивший в результате этого путешествия почетное имя султан Хаджи) вернулся в 1676 г. в Бантам ни с чем. Эта дипломатическая неудача окончательно подорвала его положение при дворе, и Абулфатах передал пост соправителя своему младшему сыну — Пангерану Пурбайе. Султан Хаджи удалился в свой замок Сурусуанг (также укрепленный голландскими перебежчиками) и стал выжидать [132, с. 228; 263, с. 180].

В 1679 г. голландский резидент ван Дейк сумел завоевать доверие султана Хаджи и перетянул его на голландскую сторону. Война в Матараме в это время шла к концу, и престиж голландской Компании снова стал подниматься. Хаджи имел реальные основания рассчитывать с помощью голландцев овладеть троном Бантама. Тщательно скрывая от всех свой сговор с голландским резидентом, он стал вербовать сторонников, выставляя себя поборником мира. Сторонников же своего отца и младшего брата он клеймил как «партию войны» [113, с. 296; 242, с. 414].

Между тем в начале 1680 г. в Бантам пришло известие о пленении и гибели Трунаджайи, что сразу укрепило позиции Хаджи. Голландцы же, теперь уверенные в успехе своей диверсии, возобновили провокации против Бантама. Весной 1680 г. они захватили бантамское торговое судно, следовавшее на Бали, и сбросили его команду за борт. Узнав об этом, Абулфатах в конце апреля собрал представителей знати в своей резиденции Тиртаяса и поставил вопрос об объявлении Голландии войны. Тут-то и выступила «партия мира», сформированная к этому времени султаном Хаджи. Дело дошло до рукопашной в стонах замка. Сторонники Хаджи победили, и 1 мая 1680 г. султан Абулфатах объявил о своем отречении от престола в пользу старшего сына. Из всех владений старому султану был оставлен только замок Тиртаяса, где он жил фактически под домашним арестом [132, с. 236; 158, с. 305; 242, с. 415].

Новый султан сразу же направил посольство в Батавию для заключения договора, но голландцы заломили за свою негласную помощь такую непомерную цену, что переговоры зашли в тупик. Генерал-губернатор Рейклоф ван Гуне потребовал: 1) выдать всех беглых рабов и перебежчиков, даже если они перешли в ислам; 2) наказать «пиратов и разбойников» (макасарских и малайских моряков, лишившихся из-за морской политики голландской Компании пропитания и поступивших на службу к бантамскому султану); 3) выплатить огромную сумму в возмещение убытков, якобы нанесенных голландской Компании этими «пиратами»; 4) отказаться от Чиребона; 5) не вмешиваться в матарамские дела; 6) удалить из Бантама всех иностранцев [132, с. 230].

Султан Хаджи понимал, что опубликование этих условий вызовет такой взрыв возмущения в Бантаме, что он вряд ли усидит на троне. Поэтому он ограничился декларацией о дружбе и мире с Батавией, а формального договора подписывать не стал. После смерти Рейклофа ван. Гунса в ноябре 1681 г. Хаджи тотчас послал в Батавию новое посольство — формально, чтобы поздравить нового генерал-губернатора Корнелиса Спеелмана с назначением, а фактически, чтобы прощупать, не окажется ли он податливее своего предшественника. Но Корнелис Спеелман, один из наиболее агрессивных проводников голландской колониальной политики в XVII в., не оправдал надежд Хаджи. Он, по-видимому, решил проучить колеблющегося султана и оставить его без помощи перед лицом растущей оппозиции, с тем чтобы потом запросить с него втрое больше.

Между тем оппозиция новому режиму в Бантаме действительно вырастала день ото дня. Взойдя на трон, султан Хаджи сменил многих министров и высших чиновников. Часть из них он отправил в ссылку в область Лампунг на Южной Суматре, другие сами добровольно удалились в изгнание. После того как голландцы в конце 1680 г. оккупировали Чиребон и 7 января 1681 г. заставили князей Сепуха и Анома подписать договор, ставивший Чиребон под протекторат Голландии [96, т. III, с. 233–242], а Хаджи не заявил далее формального протеста против этого акта агрессии, число недовольных пополнилось многими чиновниками и из числа тех, кто не подвергся репрессиям. К началу 1682 г. недовольство приняло уже общенародный характер. В округах Лампунг, Понтанг, Танара, Тьирингин, Тьярита и даже в пограничном с Батавией округе Тангеранг началось партизанское движение. Отряды, которые султан Хаджи посылал против повстанцев, переходили на их сторону. Одновременно взялись за оружие моряки (те самые «пираты», наказания и выдачи которых добивался Рейклоф ван Гуне). Под предводительством адмирала Пангерана Кидула они стали атаковать не только крепости, оставшиеся верными Хаджи, но и Батавское побережье [158, с. 296; 242, с. 416].

В ночь на 27 февраля 1682 г. восстание вспыхнуло в столице султаната. Хаджи, лишившийся почти всех приверженцев, вынужден был поджечь город, чтобы под прикрытием огня отступить в свою укрепленную резиденцию — замок Сурусуанг. Через главу голландской фактории в Бантаме, которую повстанцы не тронули, он обратился в Батавию с отчаянным письмом, в котором обещал любые уступки в обмен на немедленную военную помощь. Между тем собравшийся в Тиртаясе Совет знати снова провозгласил султаном Абулфатаха, которого вскоре признала вся страна. Когда 6 марта 1682 г. на Бантамском рейде появилась голландская эскадра под командованием Исаака де Сен-Мартена, в руках султана Хаджи оставался только замок Сурусуанг с ничтожным гарнизоном, который держался из последних сил. Попытка де Сен-Мартена высадиться на берег встретила такой решительный отпор, что голландский предводитель поспешил отступить в открытое море и послал в Батавию за новыми подкреплениями. Такой же крах потерпела и попытка голландских войск вторгнуться в Бантам по суше. Мушкетеры под командованием капитана Хартсинка в течение трех месяцев не могли форсировать пограничную реку Тангеранг [132, с. 230; 158, с. 297; 242, с. 418].

Только 7 апреля 1682 г., когда к Бантаму подошла новая голландская эскадра во главе с победителем Трунаджайи капитаном Ф. Таком, голландцы решились снова высадить десант. На этот раз их попытка увенчалась успехом. Замок Сурусуанг, находившийся на грани падения, был деблокирован. Спустив подъемный мост, Хаджи с рыданиями бросился на шею командиру десанта. Затем он приказал поднять над замком рядом со своим флагом голландский флаг. Но в руках победителей оказалась только полусожженная столица Бантама. Всю остальную страну надо было завоевывать заново [242, с. 230]. Полностью превратившийся в голландскую марионетку султан Хаджи выполнял малейшие желания своих новых хозяев. Уже 12 апреля он издал указ об изгнании из Бантама всех европейцев, кроме голландцев. По приказу султана английская фактория была разрушена, а английский флаг, развевавшийся над ней, разорван на куски [132, с. 230; 158, с. 83]. Но он не мог предоставить в распоряжение голландцев ни одного боеспособного соединения, а голландские солдаты были мало приспособлены к войне в джунглях. Лишь когда в Бантам прибыл другой «герой» матарамской войны, капитан Йонкер, с контингентом индонезийских солдат христиан, навербованных на Амбоне, дело сдвинулось с мертвой точки [263, с. 181]. Только после восьми месяцев напряженной борьбы, в декабре 1682 г., голландцы смогли подступить к центру сопротивления — замку Тиртаяса. 29 декабря 1682 г., исчерпав все возможности обороны, султан Абулфатах взорвал крепость и отступил в южные горы вместе с Пангераном Пурбайей и духовным вождем антп-голландского восстания шейхом Юсупом. Здесь сопротивление продолжалось еще три месяца. В марте 1683 г. капитан Йонкер со своими наемниками захватил наконец Абулфатаха и Юсупа. Шейх Юсуп был сослан на мыс Доброй Надежды, а султан Абулфатах заключен в Батавскую крепость, где и умер в 1695 г. [132, с. 231; 158, с. 297; 242, с. 419]. (Подробно об обстоятельствах пленения Пангерана Пурбайи мы писали в разделе о восстании Сурапати).

17 апреля 1684 г. султан Хаджи подписал с голландской Компанией договор, фактически означавший конец независимости Бантама [96, т. III, с. 333–350]. По этому договору голландская Компания становилась протектором Бантама и получала монополию на торговлю в нем всеми важнейшими товарами. Все европейцы, кроме голландцев, навсегда изгонялись из Бантама. Бантам лишался права заключать договоры с другими государствами без разрешения голландской Компании. На территории Бантама возводилась голландская крепость, названная в честь недавно умершего К. Спеелмана «Спеелвейк». Наконец, Бантам обязан был уплатить военные издержки в размере 1,5 млн. гульденов. Так как разоренная страна не могла выплатить такую гигантскую сумму, Компания соглашалась воздерживаться от ее взыскания, пока будут соблюдаться остальные пункты договора.

 

Малайя в последней четверти XVII— начале XVIII в

Джохор довольно быстро оправился после катастрофы 1673 г. Бату-Савар был заброшен, но энергичный государственный деятель Тун Абдул Джамиль построил новую столицу на острове Риау, где он посадил в качестве своей марионетки нового султана, племянника Абдул Джалила — Ибрагим-шаха (1677–1685). Восстановленный джохорский флот вскоре стал серьезной угрозой для Джамби. Тун Абдул Джамиль завязал сношения с восточносуматранским княжеством Сиак, где в эти годы были открыты крупные залежи олова, и убедил князя Сиа-ка отправлять свое олово не в Малакку, а в Джохор. Укрепились также связи Джохора с Аче [253, т. III, с. 56].

Пангеран Джамби, в свою очередь, стал искать союзников и пригласил в свою страну макасарского принца Данг Мангику с дружиной. Отец Данг Мангики султан Мапасоьт Каранг Бисей был в 1677 г. низложен Ару Палакой и голландцами. Этим был положен конец независимости Макасара. Оставшиеся не у дел макасарские воины и моряки эмигрировали тогда в разные районы Индонезии и Малайи. Им суждено было сыграть немалую роль в политических событиях последней четверти XVII в. в этом регионе [101, 1682, с. 2].

Буйные макасарские наемники, однако, как правило, оказывались ненадежной опорой для правителей, которые их приглашали. Когда в мае 1679 г. в устье реки Джамби появился джохорский флот из 300 судов, Данг Мангика и породнившийся с ним джамбийский адмирал Дипати Анум внезапно изменили и перешли на сторону Джохора. После двух штурмов столица Джамби пала. Победители посадили на джамбийский трон Дипати Анума, который заключил с Джохором договор, по которому он обязывался вернуть Джохору все пушки, золото и людей, захваченных в 1673 г., и сверх этого выплатить большую военную контрибуцию. В обеспечение исполнения условий договора Джамби давало Джохору заложников. Едва договор был подписан, как в Джамби появился голландский посол и потребовал, чтобы Данг Мангику и его людей выдали властям Батавии для последующего водворения обратно на Сулавеси, но реальных сил для осуществления этого требования ни у него, ни у Джамби не было. Новый пангеран лишь уговорил беспокойного принца перебраться со своей дружиной в Палембанг [101, 1679, с. 513].

После нормализации отношений Джохора и Джамби экономика обеих стран пошла на подъем. Поток «незаконного» (с точки зрения монопольной политики голландской Компании) перца устремился с Восточной Суматры в Джохор. Золото Ин-драгири также снова стало бесперебойно поступать в джохорскую столицу на Риау, где английские, сиамские, паттанские и китайские купцы платили за него значительно дороже, чем голландцы. Несмотря на голландскую блокаду, в Джохор время от времени прорывались индийские суда с тканями. После прибытия в Джохор в 1680 г. французского судна «Вотуар» с письмом короля Людовика XIV султану Ибрагим-шаху, Джохор завязывает дипломатические сношения с Францией. Одновременно происходит активный обмен посольствами с Сиамом. Сиамский король Нарай предложил Ибрагим-шаху людей и материалы для восстановления джохорской столицы на материке. Джамби, ставшее младшим партнером Джохора, в свою очередь, направило в Сиам посольство с предложением платить Нараю ежегодную дань в обмен на защиту. Аче также обменивалось посольствами с Сиамом и Джохором. В итоге в начале 80-х годов XVII в. возникла реальная возможность создания большой антиголландскок коалиции на западе Юго-Восточной Азии [45, с. 128–131].

Руководство голландской Компании, естественно, было серьезно обеспокоено создавшейся ситуацией и не жалело никаких усилий, чтобы нарушить мир, установившийся в этом районе. И действительно, мир вскоре был нарушен. В декабре 1680 г. Данг Мангика, укрепившийся в это время в Палембанге, напал на Джамби с макасарско-палембангским войском. Компания не оказала Джамби никакой помощи, несмотря на имевшийся договор. Джамби обратилась за помощью к Джохору. В марте 1681 г. лаксамана Тун Абдул Джамиль с флотом в 100 кораблей прибыл к устью реки Джамби. Во время переговоров с осаждавшими Данг Мангика был убит. Голландские историки подчеркивают вероломство этого убийства. Так оно, видимо, и было. Но мир на Суматре был восстановлен. Немедленно после этого голландская разведка развила большую активность среди минангкабау, живших в центральных и отчасти прибрежных районах Суматры. Снова началась агитация в пользу так называемого императора Минангкабау, как «истинного» владетеля Суматры (на самом деле власть этого «императора» распространялась только на небольшой район в горно-лесистом центре Суматры).

В 1682 г., несомненно, при подстрекательстве голландских агентов произошел переворот в Сиаке. Здесь к власти пришел проголландски настроенный феодал Раджа Хитам. Но джохорцы быстро подавили это восстание. Не сумев взорвать малайско-суматранское единство изнутри, голландцы начали морскую блокаду Джохора и его союзников [45, с. 131–132; 271, с. 140]. В 1682 г. Ибрагим-шах направил в Батавию посольство с предложением урегулировать джохоро-голландские отношения. Но генерал-губернатор К. Спеелман поставил условием заключения мирного договора полную монополию голландской Компании на внешнюю торговлю Джохора и Паханга. Джохорское правительство отвергло это требование, и переговоры были прерваны.

16 февраля 1685 г. умер Ибрагим-шах, отравленный одной из своих жен. На трон был посажен пятилетний сын султана Махмуд-шах (1685–1699). Едва известие об этом достигло Батавии, как генерал-губернатор И. Кампхёйс снарядил в Джохор новое посольство. Голландцы рассчитывали, что смена правителя породит неустойчивость в Джохоре, но Тун Абдул Джамиль по-прежнему прочно держал бразды правления в своих руках. Когда голландские послы возобновили свое требование о торговой монополии и высылке из Джохора всех англичан, датчан и португальцев, последовал решительный отказ. Согласно договору, который был подписан 6 апреля 1685 г., голландцы получили монополию только на торговлю с Сиаком, причем за джохорцами оставалось право ввозить и вывозить оттуда продовольствие и соль. Далее, всем европейцам, кроме голландцев, было запрещено ввозить в Джохор ткани. Наконец, стороны обязывались выдавать друг другу беглых рабов и должников. Так гласил голландский текст договора [96, т. III, с. 380–387]. У этого текста, однако, были сильные расхождения с малайским текстом договора, который подписали джохорские представители. Тун Абдул Джамилю это скоро стало известно, и он заявил решительный протест Батавии. В малайском тексте не было ни слова ни о голландской монополии в Сиаке, ни о голландской монополии торговли индийскими тканями. «Как голландцы могли написать (в договоре. — Э. Б.), что Джохор может посылать только одно малое судно в Сиак, — ведь это наша земля!» — восклицал Тун Абдул Джамиль в своем послании губернатору [45, с. 143]. Далее он вновь заявлял о том, что Джохор не станет запрещать англичанам, датчанам и другим европейцам торговать на его рынках, и требовал прекратить крейсирование голландских военных судов в джохорских водах. В результате договор 6 апреля 1685 г. так и не был ратифицирован.

После этого Тун Абдул Джамиль обратился к королю На-раю с просьбой оказать помощь против голландцев, которые вредят джохорскому мореходству. Нарай, серьезно рассчитывавший на военный союз с Францией, в 1686 г. направил в Батавию посольство с требованием прекратить акции против Джохора. В то же время он стал систематически посылать Тун Абдул Джамилю пушки и военную амуницию [45, с. 146].

Твердая позиция Джохора вызвала сочувствие многих правителей архипелага. Даже Матарам, связанный с Компанией кабальным договором, стал посылать свои суда на Риау. Огромный размах приняла торговля Джохора с Аче. Только за три года (1684–1687), несмотря на голландские запреты, в Аче побывало 106 джохорских кораблей. Когда 2 мая 1687 г. в Джохор прибыло новое голландское посольство во главе с Вил-лемом Валентейном, оно застало в гавани Риау от 500 до 600 судов из разных стран, в том числе сиамскую эскадру из кораблей европейского типа, доставившую в Джохор очередную партию пушек, ядер и пороха. Ничего не добившись, голландское посольство покинуло Риау.

После этого голландцы сосредоточили свои усилия против младшего партнера Джохора Джамби. В октябре 1687 г. голландская агентура организовала здесь переворот. Пангеран Джамби Дипати Анум был свергнут и на трон был посажен его сын. При этом правителе Джамби фактически стало протекторатом голландской Ост-Индской компании, отношения княже-ствй с Компанией сразу резко ухудшились. Восемь месяцев спустя, в июне 1688 г., начался феодальный мятеж на Риау, к которому, несомненно, также приложила руку голландская разведка. Время мятежа было выбрано заговорщиками исключительно удачно. Сиам, занятый в этот момент отражением французской агрессии, не мог оказать Тун Абдул Джамилю никакой помощи. Возглавивший мятеж бендахара Тун Хабиб Абдул Маджид первым делом захватил малолетнего султана и все дальнейшие распоряжения отдавал от его имени. Потерпев поражение в бою на улицах столицы, Тун Абдул Джамиль решил бежать в Паханг, поближе к сиамской границе. Но у острова Ракит его настигла погоня. После многодневного боя, в котором, исчерпав боеприпасы, он вместо картечи стрелял из пушек испанскими реалами, Тун Абдул Джамиль был захвачен в плен и казнен. Его брат и два сына достигли Паханга, но они не пользовались авторитетом в Джохоре, поэтому новый правитель Сиама Пра Петрача не стал их поддерживать, а предпочел вступить в соглашение с бендахарой Тун Хабибом. Новый режим быстро консолидировался. Фактическая власть в государстве перешла к Совету орангкайя (знати), не пользовавшемуся никаким влиянием при правившем единовластно Тун Абдул Джамиле. В июле 1688 г. столица была перенесена с Риау обратно на материк. Сторонники прежнего режима были казнены по решению Совета орангкайя [45, с. 166–167].

Переворот Тун Хабиба вызвал ликование в Батавии. Однако, когда в марте 1689 г. в Джохор прибыл голландский посол Ф. ван дер Беле с обширным списком требований (изгнание из Джохора всех иностранных купцов, предоставление Компании монополии на торговлю индийскими тканями, шелком, пряностями, оловом, золотом, ограничение плавания джохорских судов в Аче до шести кораблей в год, в том числе два корабля султана, один корабль бендахары, три корабля прочих орангкайя, запрещение вывоза в Аче перца или олова, голландский досмотр китайских джонок в джохорских портах и др.), он встретил серьезное сопротивление со стороны Совета орангкайя. Бендахара Тун Хабиб заявил, что он не полномочен подписывать подобный договор, пока султан не достигнет совершеннолетия. Тогда голландский посол разыграл новую карту. Он сообщил, что сыновья Тун Абдул Джамиля получили поддержку Паттани и готовятся напасть с паттанским флотом на Джохор. Далее он дал понять, что позиция голландской Компании в этом конфликте будет зависеть от подписания договора. Орангкайя капитулировали. 9 апреля 1689 г. кабальный договор с голландской Ост-Индской компанией был подписан [96, т. III, с. 442–447; 242, с. 460].

Среди прочих привилегий, полученных Компанией по этому договору, была свобода от пошлин. В то же время голландская Компания продолжала повышать пошлины в своих портах. Так, в 1692 г. экспортные и импортные пошлины в Малакке с 5–9 % были подняты до 13 %, а в 1698 г. пошлины для азиатских купцов были повышены до 20 % [270, с. 50; 271, с. 124].

Торговля Джохора, подорванная договором 1689 г., в конце XVII в. пришла в полный упадок. Пока был жив бендахара Тун Хабиб, джохорское правительство, умело маневрируя, еще ухитрялось частично обходить условия договора. Но после смерти Тун Хабиба, в июле 1697 г., никто уже не заботился о проблемах международной торговли, феодалы перессорились, а достигший совершеннолетия султан Махмуд-шах оказался дегенератом с садистскими наклонностями. Если верить английскому путешественнику А. Гамильтону, султан, получив от него в подарок пистолеты, тут же выехал в город и стал их опробовать на прохожих. Во время одной из подобных «прогулок», 3 сентября 1699 г., Махмуд-шах был убит оскорбленным им орангкайя по имени Мегат. Вместе с Махмудом угасла старая династия малаккско-джохорских султанов, правившая около трех веков. Новым султаном был избран бендахара, сын Тун Хабиба, принявший тронное имя Абдул Джамиль Риайят-шах (1699–1718) [271, с. 141].

Власть новой династии в начале XVIII в. была непрочна. Торговые суда почти не посещали Джохор. Олово из вассальных владений Джохора поступало прямо в Малакку, минуя джохорскую столицу. Доходы султанской казны резко упали. Сам султан мало чем распоряжался. Реальная власть переходила от одного временщика к другому. В 1702 г. в Джохоре разрешено было поселиться бугам. Они, так же как и местные жители — оранглауты, занялись пиратством. Работорговля была единственным видом торговой активности, который не пресекали голландцы. Во владениях некогда могущественной Джо-хорской империи постоянно вспыхивали сепаратистские восстания (в 1702 г. — в Селангоре и Келанге, в 1705 г. — в Сиаке, в 1706 г. в Рембау и Индрагири, в 1707 г. в Бату-Бахаре и Ару) [45, с. 227]. Джохор пришел в глубокий упадок.

 

Бирма в последней четверти XVII— начале XVIII в

После смерти короля Пье, в 1672 г., Большой совет знати собрался для выбора короля. Принцип старшинства при выборе монарха был сразу же отвергнут. В обход старших братьев, которые, видимо, в какой-то мере унаследовали энергию отца, был выбран самый младший сын Пье принц Наравара, отличавшийся как слабохарактерностью, так и слабым здоровьем. Через год, не совершив ничего примечательного, он умер. Не исключено, конечно, что его смерть ускорили нетерпеливые потенциальные наследники.

Когда Наравара еще лежал при смерти, власть в столице перешла в руки еще более узкой клики, чем Большой совет. Во главе ее стояла сестра Наравары, к которой примыкало несколько министров и дворцовых евнухов. Они изолировали королевский дворец от внешнего мира и стали в своем кружке перебирать кандидатов на престол. Старшие сыновья Пье снова были обойдены. Выбор клики пал на троюродного брата Наравары принца Минреджодина, который и был выкликнут королем. Двое старших братьев Наравары попробовали заявить протест, но тут же были казнены. Другие члены королевской семьи перед лицом таких решительных действий поневоле сплотились и попытались силой низложить узурпатора. Но поднятый ими мятеж был быстро подавлен, и все они были истреблены [142, с. 201; 207, с. 140].

Оставшийся без родственников Минреджодин, возможно благодаря именно этому обстоятельству, царствовал долго, целых 25 лет (1673–1698). Но в течение всего этого времени он оставался лишь марионеткой на троне. Реальная власть переходила время от времени от одной феодальной клики к другой, но все эти временщики, спеша обогатиться, пока они находятся у государственной кормушки, нисколько не заботились о государственных нуждах. Из всей этой пестрой толпы не вышел ни один министр типа кардинала Ришелье.

Военная мощь страны была подорвана, и она стала легкой добычей своих воинственных соседей. В 1675 г. сиамский король Нарай произвел опустошительный набег на юго-восточную Бирму и увел в Сиам много пленных. Вскоре после этого с северо-запада в страну вторгся раджа Манипура и отторг от Бирмы ряд районов, которые с тех пор так и остались в составе Индии [72, с. 182].

Внешняя торговля все больше приходила в упадок. В 1676 г. руководство голландской Ост-Индской компании приняло решение закрыть свои фактории в Бирме (английская фактория в Сириаме закрылась еще в 1657 г.). Торговля с другими азиатскими странами тоже резко сократилась из-за произвола и вымогательств таможенных чиновников, которые больше не чувствовали над собой твердую руку правительства.

В 80-х годах XVII в. английская Ост-Индская компания снова заинтересовалась Бирмой и предприняла попытку заполнить вакуум, образовавшийся на бирманском рынке. В 1680 г. губернатор форта Сент-Джордж в Мадрасе — центра английской Ост-Индской компании в Индии — начал переговоры с бирманским правительством. В Аву прибыл посол губернатора Жуан Перейра, который представил королю Минреджодину проект торгового договора из 18 пунктов. В этом проекте англичане предлагали снизить таможенные пошлины с 16,5 до 5 %. Перейра при этом сообщил, что власти Могольской империи вообще освободили английскую компанию от экспортных и импортных пошлин, но это не произвело никакого впечатления на бирманских министров. Далее англичане просили разрешения снова открыть факторию в Сириаме, Аве или Мартабане с предоставлением им бесплатно земли и дома. В статье 10 проекта предлагалось, чтобы судебные споры между англичанами и местными жителями разбирал сам король, а не провинциальные судьи (это было довольно скромное требование, если учесть, что голландцы к этому времени уже добились экстерриториальности в Сиаме и многих других странах). В статье 17 предлагалось, чтобы король дал Компании право наибольшего благоприятствия, т. е. чтобы «все привилегии, которые король даст другим народам, распространялись и на англичан» [140, с. 112]. Наконец, английский представитель просил у короля разрешения устроить в Бирме предприятие Компании по добыче селитры, важного стратегического сырья, и нанимать для этого по дешевой цене местных рабочих [140, с. 107–115].

В январе 1681 г. Перейра вернулся в Мадрас с ответом бирманского короля. Минреджодин отказался подписать представленный английской компанией проект договора, но предложил прислать в Аву новое посольство для дальнейших переговоров.

В сентябре 1684 г. в Бирму прибыло новое посольство во главе с капитаном Питером Додом. Этот посол не был даже допущен в столицу. Видимо, в Бирме стало известно о чрезмерной активности англичан во враждебном ей Сиаме. В это время король Нарай доверил управление своим важнейшим портом Мергуи, расположенным у границы с Бирмой, так же как и сиамским флотом в Бенгальском заливе, двум англичанам — Р. Барнеби и С. Уайту. В гарнизон Мергуи было включено несколько сот английских наемников [10, с. 116–117]. Все это, естественно, вызвало настороженность бирманского правительства, и Дод вернулся в Мадрас только с письмом от губернатора Сириама, составленным в очень сдержанных выражениях [140, с. 121].

Дальнейшие события в значительной мере подтвердили опасения бирманского правительства. В конце 1684 г. фаворит Нарая европейский авантюрист К. Фалькон (в то время ставленник английской Ост-Индской компании) убедил сиамского короля объявить войну Бирме и Голконде, которая велась бы силами сиамского флота под командованием англичан. Основной удар этого флота, однако, был нанесен в 1685 г. по богатой Голконде. А в следующем году сиамо-английский союз был расторгнут, и Англия начала войну против Сиама. С. Уайт, все еще командовавший сиамским флотом, успел уже после начала английской агрессии захватить бирманский остров Негрэ, формально от имени сиамского короля, а фактически для создания там английской базы согласно указанию руководства английской Компании в Мадрасе. Затем он поднял мятеж и с помощью английского флота овладел Мергуи. После того как в июле 1687 г. сиамцы выбили англичан из Мергуи, командир английской эскадры А. Вельтден отправился на Негрэ и поднял здесь британский флаг, официально объявив эту территорию собственностью английского короля [10, с. 144].

Английская оккупация Негрэ, однако, продолжалась недолго. Начавшаяся война с Могольской империей вынудила англичан стянуть свои силы в Индию, а остров был оставлен. Однако этот эпизод, естественно, не мог благоприятно повлиять на развитие бирмано-английских отношений [38, с. 266].

Соперник Англии — Франция воспользовалась ситуацией и к 1688 г. получила разрешение открыть свою факторию в Сириаме. В 1692 г. в Мартабан зашел английский корабль «Св. Антоний», который был конфискован, как судно враждебного государства. В связи с этим в 1695 г. губернатор Мадраса Хиггинсон направил в Бирму новое посольство, чтобы еще раз попытаться заключить торговый договор [142, с. 203].

31 декабря 1695 г. после долгого ожидания послы Э. Флитвуд и Дж. Лесли были приняты королем. Переговоры не дали каких-либо серьезных результатов. В ответ на просьбу англичан разрешить им построить судоверфь в Сириаме (бирманский строевой лес — тик славился по всему Востоку) король сначала позволил построить в Сириаме два корабля, но потом, видимо посовещавшись с министрами, исключил это обещание из письменного ответа Хиггинсону. В остальном он ответил, что просьбы англичан о льготах и привилегиях будут рассматриваться только после открытия постоянной фактории в Сириаме и каждый раз только в отдельном конкретном случае. В сентябре 1697 г. в Бирму прибыло новое английское посольство во главе с Т. Боуером. Оно снова подняло вопрос о добыче в Бирме селитры, однако переговоры оказались неудачными [140, с. 192]. В 1698 г. Минреджодин умер и королем был избран его сын Сане (1698–1714), очередная марионетка на бирманском троне. При нем несколько оживились воинственные амбиции бирманской знати. В 1699 г. началась подготовка к походу на Сиам, но дело ограничилось незначительными пограничными стычками. В 1707 г. бирманская армия совершила набег на араканский город Сандовай и разорила его. Необходимость приобретения европейского оружия повлекла за собой сближение бирманского правительства с английской Ост-Индской компанией, и в 1709 г. в Сириаме была открыта английская фактория. Вскоре англичанам было разрешено построить в Сириаме судоверфь. Помимо оружия английская Компания ввозила в Бирму некоторые европейские товары, плоды арековой пальмы и кокосы с Никобарских островов, а вывозила слоновую кость, лак, перец, кардамон, хлопок, шелк-сырец, драгоценные камни, серебро, олово, свинец, медь, железо, нефть [142, с. 206–207].

Несколько активизировались и внешние сношения Бирмы. В 1711–1712 гг. два бирманских посольства посетили двор Могольской империи, и одно ответное посольство могольского им-ператора прибыло в Аву. Но в целом королевство Бирма все больше приходило в состояние стагнации [140, с. 201].

При сыне Сане короле Танингангве (1714–1733) положение стало еще хуже. То и дело вспыхивали феодальные мятежи. В 1725 г. Чиангмай окончательно отложился от Бирмы, избрав своего короля. Страна фактически опять распалась на мелкие княжества, как это было на рубеже XVI–XVII вв.

 

Аракан в последней четверги XVII— начале XVIII в

Последние годы правления Сандатудхаммы не были богаты яркими событиями. Покончив с войнами, король стал очень богомолен и занялся строительством пагод. В казне, благодаря прежним грабежам, было еще достаточно денег, но новых доходов не предвиделось. После утраты большей части флота и форпостов: В Бенгале торговля рабами упала до минимума. Кое-что король получал от экспорта риса, но после подчинения Матарама в 1678 г. Батавия перешла в основном на потребление яванского риса и все меньше нуждалась в подвозе продовольствия из Аракана. Письма араканского короля, который не так давно еще называл голландского генерал-губернатора своим вассалом, теперь звучат скромно, почти просительно. Генерал-губернатора он теперь величает «великим и мудрым».

«Пользуюсь случаем, чтобы с отправляющимся судном написать Вашему Превосходительству и справиться о Вашем здоровье, — говорится в письме Сандатудхаммы от 22 февраля 1680 г. — Капитан Томас Сталь (глава голландской фактории в Мрохаунге. — Э. Б.), находившийся здесь, умер. Вместо него остался купец Антони Крамер. Я полагаю, что он будет утвержден на этом посту» [прил., док. 108]. Другими словами, ара-канский король опасается, что голландская фактория в Мрохаунге будет закрыта. И действительно, опасения Сандатудхаммы были вполне обоснованны.

В письме нового генерал-губернатора Корнелиса Спеелмана от 20 сентября 1682 г. за обычным вежливым приветствием следует такой текст: «Генерал-губернатор Рейклоф ван Гуне, которому было направлено письмо Его Величества в ноябре 1681 г., был отозван в Голландию, а генерал-губернатором был избран Корнелис Спеелман, который вместе с Советом Индии готов поддерживать и дальше старинную дружбу, связывающую королей Аракана и Компанию. Ради поддержания этой дружбы мы послали Дирка Вонка заменить покойного капитана Томаса Сталя в Аракане в надежде, что он буоет там приобретать рабов и вести торговлю с прибылью, чтобы окупить расходы на содержание фактории и служащих, но эти надежды, как видно из письма капитана, не оправдались. Поэтому генерал-губернатор и совет Индии были вынуждены, чтобы освободить Компанию от расходов, принять решение закрыть факторию» [прил., док. 112]. Иными словами — нет рабов, нет и торговли. Впрочем, голландцы не совсем отказались от услуг своего старого союзника. Уже в следующем году они обратились к нему с не совсем обычной просьбой. На отбитой ими сравнительно недавно у португальцев Шри Ланке португальские миссионеры успели обратить в католицизм довольно значительную часть населения. Руководство же Компании предпочитало, чтобы эти католики-шриланкийцы вернулись к своей старой «языческой» вере, а не исповедовали политически неблагонадежный, с точки зрения голландской Компании, толк христианства. По просьбе К. Спеелмана Сандатудхамма направил на Шри Ланку представительную миссию из сорока монахов, наиболее опытных в толковании буддийского писания. В союзе с местным буддийским духовенством они, видимо, действительно вернули в лоно буддизма многих шриланкийских католиков [107, с. 61; 142, с. 145].

В 1684 г. Сандатудхамма умер и на престол взошел его сын Тиритурья (1684–1685). Ему было суждено царствовать не более года. Огромная армия наемников, собранная из авантюристов десятка стран, которую содержали араканские короли, после окончания победоносных пиратских походов оказалась не у дел. Пока был жив Сандатудхамма, их удерживала твердая рука этого правителя. К тому же в казне еще было достаточно денег, чтобы выплачивать жалованье войску. Теперь же и деньги стали подходить к концу, и новый правитель не пользовался авторитетом. А аппетиты наемников возросли. Поэтому, когда в 1685 г. брат короля Варадхаммараза пообещал гвардии богатую награду, если она посадит его на трон, гвардейцы не только убили Тиритурью, но и попутно разграбили королевскую казну. Естественно, Варадхаммаразе не из чего было заплатить им обещанную награду, и это вызвало новый мятеж наемников, во время которого они сожгли королевский дворец. Затем они рассеялись по сельской местности, добывая себе средства к существованию единственным известным им ремеслом — грабежом.

Варадхаммараза кое-как договорился с ними о взаимном нейтралитете и продержался на троне семь лет — срок рекордный для этого периода. В 1692 г. гвардейцы свергли и его, посадив на трон третьего сына Сандатудхаммы принца Мунитуд-хаммаразу, а через два года они убили и этого монарха, посадив на престол четвертого сына старого короля — пирата, и такие события повторялись с монотонностью в среднем раз в два года, пока в 1710 г. араканский феодал Махадандабо сумел собрать достаточные силы, чтобы справиться с наемниками и выселить их на остров Рамри, где их потомки живут до сих пор [38, с. 280–281; 107, с. 63; 142, с. 148].

 

Сиам и английская Ост-Индская компания

В 1661 г. после почти сорокалетнего перерыва вновь открылась английская фактория в Аютии. Сиамское правительство, полагая, что возобновление английской фактории явится серьезным ударом по голландской торговой монополии в Сиаме, делало все от него зависящее, чтобы поощрить развитие английской торговли. Английской фактории было вновь безвозмездно предоставлено обширное каменное здание, которое она занимала в начале XVII в. Король Нарай решил простить Компании старые долги, сделанные ею в 20-х годах. Сумма этих долгов (очевидно, вместе с процентами) к этому времени достигла огромной цифры— 120 тыс. бат [прил., док. 123] (прожиточный минимум в Сиаме в это время оценивался в 6 бат в год).

Первые отчеты английских факторов в Сиаме полны оптимизма и надежд на большие доходы. Постепенно, однако, выяснилось, что конкуренция с голландцами совсем не такое простое дело, как казалось в начале. До середины 70-х годов торговые дела англичан шли неважно и не раз вставал вопрос о закрытии аютийской фактории.

Новый интерес к сиамской торговле пробудился у английской Ост-Индской компании в конце Третьей англо-голландской войны (1672–1674). В декабре 1674 г. в Аютию прибыло английское посольство во главе с Хэмоном Гиббоном. Здесь его приняли с почестями, Ост-Индской компании были предоставлены большие привилегии, зафиксированные в тарре (жалованной грамоте) министра иностранных дел — пракланга от 13 февраля 1675 г. [прил., док. 96]. Английские торговцы в Сиаме были освобождены от всех пошлин. Им было разрешено свободно торговать всеми товарами, кроме «запрещенных», т. е. представлявших государственную торговую монополию. Причем даже из государственной монополии для них были сделаны существенные исключения. Английской компании было разрешено свободно покупать олово, свинец, медь и (после получения каждый раз специального разрешения) слоновую кость и рога носорога. Чтобы облегчить успешное развитие английской торговли, Нарай предоставил Компании беспроцентный заем деньгами и товарами на сумму 31 840 бат [216, т. II, с. 133].

Наконец, в ноябре 1675 г., сиамские власти предоставили Ост-Индской компании еще одну крайне важную привилегию — монопольное право на закупку олова в ряде районов Малакк-ского полуострова (в Чумпоне, Чайе, Татунге и Помпине) [прил., док. 99]. Эта привилегия давала Компании не только торговые, но и стратегические выгоды, так как предоставленные англичанам рудники были расположены вдоль кратчайшего сухопутного пути через полуостров из Бенгальского в Сиамский залив (на перешейке Кра).

Разумеется, все эти блага король Нарай предоставил Компании отнюдь не из личной симпатии к Гиббону и его коллегам. В своей борьбе с Голландией Сиам нуждался в военной и технической помощи. В том же донесении, в котором они сообщают о полученном займе и привилегиях, Гиббон, Сангер и Рамсден пишут, что король просит прислать ему инженеров, артиллеристов, литейщиков и других специалистов, которые помогли бы ему наладить оборону [216, т. II, с. 134–135].

Власти Ост-Индской компании, однако, не спешили выполнить эту просьбу. Вместо помощи инженерами и военными специалистами бантамский совет английской Ост-Индской компании прислал сиамскому королю художественные изделия из хрусталя и вежливое письмо [46, с. 126, 134].

В сентябре 1678 г. в Аютию прибыл представитель бантамского совета Ричард Барнеби, облеченный чрезвычайными полномочиями. Желая укрепить сиамскую факторию новыми опытными кадрами, Барнеби привлек на службу компании известного интерлопера Джорджа Уайта, который уже несколько лет работал в Сиаме в качестве лоцмана на Менаме. В числе служащих английской компании, приехавших с Барнеби из Бантама, был талантливый греческий авантюрист Констанций Фалькон, которому предстояло сыграть крупную роль в истории Сиама 80-х годов XVII в. К этой же группе примыкал младший брат Джорджа Уайта, Сэмюэль, направленный в 1677 г. на сиамскую службу мадрасским советом английской Ост-Индской компании. Опираясь на этот штаб, Барнеби развил энергичную деятельность. Вскоре ему удалось внедрить Фалькона в сиамский административный аппарат [92, с. 55].

Фалькон, свободно владевший тайским, малайским и рядом других языков, быстро продвигался по служебной лестнице и вскоре был приближен королем Нараем. Греческий авантюрист стал пользоваться при сиамском дворе очень большим влиянием [60, с. 10–11]. По мнению ряда западных авторов, как современников Фалькона, так и позднейших исследователей, он даже стал определять внешнюю и внутреннюю политику Сиама. Но это мнение ошибочно. Фалькон, безусловно, имел огромное влияние на короля Нарая, особенно в последние два-три года его правления. Однако факты показывают, что в целом ряде случаев, даже в эпоху наивысшего могущества Фалькона, сиамская внешняя политика делалась вопреки его желаниям. Скорее напротив, могущество Фалькона объяснялось тем, что он всегда с исключительной ловкостью применялся к поворотам сиамской внешней политики, которую король Нарай и та группа феодалов, на которую он опирался, начали проводить, еще задолго до появления в Сиаме Фалькона.

Безусловно, отвергая руководящую роль Фалькона в сиамской внешней политике 80-х годов XVII в., следует тем не менее признать, что деятельность Фалькона, всегда прежде всего заботившегося о своих интересах, а затем об интересах своих английских или французских хозяев, несомненно, в значительной мере усугубила последствия ошибочной политики короля Нарая. Ошибка короля Нарая, состоявшая в том, что он, в своей борьбе с голландцами, готов был впустить на свою территорию войска других европейских держав и даже позволить им сооружать здесь крепости,— эта ошибка Нарая была впоследствии мастерски использована и раздута Фальконом в эпизоде французской интервенции в Сиаме. В этом плане, безусловно, можно говорить об активном влиянии Фалькона и тех сил, которые за ним стояли, на сиамскую политику.

Одним из первых поручений, данных Нараем Фалькону, было составление плана военных укреплений. Не имея специального инженерного образования, Фалькон тем не менее быстро составил такой план, «с помощью англичан», как замечает хорошо осведомленный иезуит де Без [60, с. 131. Осуществление этого плана также было поручено Фалькону и его советникам. Строительство велось с большим размахом. Насколько увеличили вновь построенные крепости военную мощь Сиама — неясно. Однако несомненно, что новая барщина легла тяжелым бременем на плечи сиамских крестьян. Даже очень расположенный к Фалькону де Без пишет о глубоком возмущении народа, о петициях и жалобах крестьян [60, с. 13].

Благодаря щедрым подаркам короля, беззастенчивому казнокрадству и ведущимся с большим размахом торговым операциям нищий Фалькон быстро превратился в миллионера. Ему лично принадлежало несколько торговых судов. В обеих столицах королевства — Аютии и Луво он построил себе роскошные каменные дворцы, которые обслуживали несколько сот рабов. В то же время (пока его не перекупили французы) он оставался верным агентом английской Компании.

Ему удалось добиться назначения Сэмюэля Уайта, уже и раньше служившего в сиамском флоте, шабандаром (комендантом) порта Мергуи [92, с. 66]. Это внешне скромное звание на деле давало его носителю огромную власть, так как шабандару Мергуи была поручена оборона всего западного побережья Сиама. Ему были подчинены все морские и сухопутные вооруженные силы в этом районе и весь королевский торговый флот. Ему же принадлежало право сбора всех пошлин и налогов в провинции Тенассерим.

На должность губернатора Мергуи Фалькон сумел продвинуть своего бывшего шефа Ричарда Барнеби, который к этому времени оставил службу в Компании, хотя и сохранил с ней тесные связи. Бывший служащий английской фактории Томас Иветт был назначен заведующим сиамской факторией в Масу-липатаме [46, с. 172; 92, с. 55]. Ответственные посты на сиамской службе получили и другие англичане.

Постепенно вытесняя из местного аппарата сиамцев и «мавров», Барнеби и Уайту удалось почти целиком заполнить его англичанами или португальцами. Число англичан, нахлынувших тогда в Мергуи, достигло вместе с семьями 200 человек [92, с. 99].

К началу 80-х годов XVII в. поведение англичан в Сиаме становится все более вызывающим. Так, в 1679 г. английский инженер, состоявший на сиамской службе, Джордж Лоуренс был уличен в убийстве трех человек, причем в двух убийствах он признался сам [46, с. 148].

Большое возмущение у сиамцев вызвало также поведение главы английской фактории в Сиаме Сэмюэля Поттса. Подавляющее большинство современников характеризует его как человека, достигшего полного морального разложения. Этому в значительной мере способствовало сознание своей экстерриториальности и безнаказанности. Некоторые из «подвигов» Поттса кратко излагаются в ноте короля Нарая Ост-Индской компании от 11 августа 1687 г. «Сэмюэль Поттс, уполномоченный английской Компании в 2226 г. (1682 г. — Э. Б.), собрал несколько хулиганов, которые нарушали покой королевской столицы… своими постоянными дебошами и стрельбой из мушкетов на улицах по ночам, несмотря на строгое запрещение министров Его Величества. Когда же власти задержали одного из главарей этих бродяг, упомянутый Сэмюэль Поттс и его приверженцы вырвали его из рук правосудия, применив оружие» [прил., док. 123]. Несколько позже Поттс, проворовавшись, поджег английскую факторию и не допустил к ней сиамских пожарных [46, с. 174; 152, с. 78].

Все эти эксцессы, естественно, сильно уронили престиж англичан в Сиаме, но главным было то, что английская Ост-Индская компания по-прежнему не оказывала никакой военной помощи Нараю.

Начавшееся между Сиамом и Англией охлаждение углубилось после прибытия в Аютию из Лондона в сентябре 1682 г. посольства во главе с Вильямом Стренгом. Вскоре после приезда послы были приняты праклангом. Послам были оказаны соответствующие почести. Однако высокомерный тон Стренга и требование односторонних уступок мало способствовали успеху переговоров. Стренг потребовал, в частности, чтобы Сиам ежегодно закупал определенные английские товары на 30 тыс. бат, независимо от того, нужны ли стране эти товары. Серьезный конфликт вызвало также притязание Стренга на отмену государственной торговой монополии на медь в пользу Компании. Когда эти его претензии были отвергнуты, он стал прибегать к тайной скупке меди на черном рынке. Эти махинации вскоре были раскрыты, и Стренгу было предложено покинуть Сиам [152, с. 83].

Разгневанный столь «непочтительным» обращением, Стренг приказал всему яерсоналу английской фактории выехать вместе с ним. В то же время он обратился к властям Ост-Индской компании с предложением немедленно начать агрессивные действия против Сиама. Предложения Стренга нашли сочувственный отклик в Лондоне и вошли впоследствии в конкретный план нападения на Сиам и Могольскую империю, разработанный английской Ост-Индской компанией.

Осенью 1684 г. неофициальный представитель Ост-Индской компании в Сиаме Сэмюэль Баррон, который прибыл в Аютию вскоре после отъезда Стренга, представил правлению Компании подробный план ведения войны против Сиама, основанный на тщательном изучении местной обстановки. Ссылаясь на опыт голландской агрессии против Сиама, он утверждал, что для победы над Сиамом англичанам потребуются сравнительно небольшие силы. По его мнению, для этого достаточно будет послать два крупных (50–60-пушечных) и два небольших (10–15-пушечных) военных корабля. Эту эскадру он предлагает разделить на две группы. Одна из них должна будет крейсировать в районе острова Уби, перехватывая сиамские суда, идущие в Китай и Японию, другая же будет «грабить сиамское побережье… чтобы поразить ужасом прибрежных жителей, а также уничтожать и захватывать сиамские и индийские суда» [216, т. III, с. 326–329].

Военные действия на море Баррон предлагал дополнить экономической и политической диверсиями внутри Сиама. Для этого он советовал, во-первых, переманить многочисленных китайских купцов, проживающих в Сиаме, «в какую-нибудь новую английскую колонию в Южных морях», во-вторых, спровоцировать антиправительственные восстания в малайских княжествах Южного Сиама (Паттани, Сингоре и др.). По мнению Баррона, «их (малайцев. — Э. Б.) легко побудить к восстанию против короля и к подчинению достопочтенной Компании». Баррон даже представляет предварительную смету расходов на организацию этих мятежей — он их оценивает в 5–6 тыс. долл. [216, т. III, с. 329].

Этот развернутый план войны против Сиама попал в Лондон в начале лета 1685 г. и сразу получил горячую поддержку со стороны президента Ост-Индской компании Джошуа Чайлда. Планы, разработанные Джошуа Чайлдом и Советом директоров английской Ост-Индской компании, включали в себя также и нападение на империю Великих Моголов. Основным театром военных действий должен был стать Бенгальский залив. На Восточном побережье Бенгальского залива предполагалось осуществить захват Мергуи. Здесь преследовалось одновременно несколько целей: 1) получить в этом районе исключительно удобную военно-морскую базу с прекрасной гаванью и богатыми запасами корабельного леса и провианта; 2) лишить французов возможности завладеть этой базой (базируясь одновременно на Мергуи и Пондишери, французы, независимо от времени года, могли бы господствовать в Бенгальском заливе). В таком же точно положении оказались бы и англичане, владея одновременно Мергуи и фортом Сен-Джордж (Мадрас); 3) наложить руку на торговый путь Бенгальский залив — Аютия — Сиамский залив, крайней западной точкой которого являлся Мергуи [92, с. 190].

Планы Джошуа Чайлда были одобрены правительством Якова II. Был отдан приказ снарядить эскадру из 10 судов, во главе которой был поставлен вице-адмирал Николсон. Для действий на суше эскадре были приданы 6 рот пехоты, весьма значительная сила для того времени [92, с. 190; 216, т. IV с. 39]. Дело было за предлогом для войны. И он был быстро найден: им стал так называемый голкондский инцидент. Уже упоминавшиеся выше Ричард Барнеби и Сэмюэль Уайт, получивший к тому времени пост командующего сиамским флотом в Бенгальском заливе, использовали данную им власть не для организации обороны побережья от голландцев, а для грабительского набега на богатое индийское государство — Голконду [8, с. 35–41; 82, с. 185; 92, с. 83–85]. Хотя всем было известно, что Уайт и ему подобные — английские пираты, английская Компания потребовала ответ за их пиратство с Сиама. Впрочем, еще за полгода до вручения английского ультиматума королю Нараю, осенью 1686 г., когда на Восток прибыла эскадра адмирала Николсона, на всех наиболее оживленных морских путях от Красного моря до Тихого океана без объявления войны началась охота на сиамские торговые суда. Между тем Уайт, продолжая свою предательскую деятельность, готовился к сдаче Мергуи Ост-Индской компании. В мае 1687 г. ему удалось вывести из города сиамские войска. Когда в конце июня в Мергуи бросили якоря два английских корабля под командованием капитана Энтони Вельтдена, привезшего ультиматум, в этом городе оставалась только одна реальная вооруженная сила — местная английская колония [46, с. 338; 92, с. 151, 168, 182; 216, т. IV, с. 280].

В ожидании ответа на ультиматум из Аютии англичане формально заключили с сиамцами 60-дневное перемирие. Однако английская Ост-Индская компания уже считала город своей полной собственностью. Чтобы внушить «почтение» к новой власти, Вельтден и Уайт установили в Мергуи режим террора. Многие горожане были убиты [141, т. II, с. 65].

Но террор англичан не принес им желаемого результата. Напротив, он ускорил взрыв народного негодования. Толпы крестьян, вооруженных самым разнообразным оружием, двинулись к Мергуи. На море близ города появились сотни рыбачьих лодок, спешно переоборудованных для военных нужд. В самом Мергуи горожане под руководством патриотически настроенных чиновников тайно установили в прибрежном лесу новую батарею. Так как арсенал находился в руках Уайта, необходимо было срочно наладить производство боеприпасов. Эта задача была успешно решена. В качестве артиллерийских снарядов использовали, в частности, сосуды, наполненные порохом. Крестьяне окрестных деревень отказывались продавать оккупантам продовольствие, весь свой скот они угнали в горы [46, с. 342–343; 92, с. 217–218].

В ночь на 15 июля 1687 г. в Мергуи началось народное восстание. Уверенные в своем военном превосходстве и считавшие, что сиамцы способны действовать только по приказу высшей власти, англичане были захвачены врасплох. Потеряв почти всех солдат, Уайт и Вельтден еле добрались до своих кораблей и, преследуемые сиамскими судами, были вынуждены укрыться в лабиринте островов у Тенассеримского побережья [92, с. 237; 216, т. IV, с. 280].

Между тем власти Ост-Индской компании, ничего не подозревая, в августе 1687 г. направили в Мергуи еще один корабль с воинскими подкреплениями на борту. Фрегат вошел в гавань Мергуи, где был окружен сиамскими судами. Англичанам пришлось сдаться [46, с. 356; 92, с. 263].

После такого сокрушительного поражения англичане уже больше не решались открыто нападать на сиамское побережье, хотя и продолжали охотиться на сиамские торговые суда. Существенную роль здесь сыграло также прибытие в Сиам осенью 1687 г. второго французского посольства и размещение в Бангкоке и Мергуи французских гарнизонов. Последние Стюарты, тесно связанные с Людовиком XIV, ни за что не решились бы на открытый военный конфликт с Францией. Поэтому английская Ост-Индская компания в этой ситуации заняла выжидательную позицию.

Сиамское правительство, со своей стороны, также не стремилось раздувать конфликт с Англией. Весной 1688 г. оно проявило инициативу в ведении мирных переговоров. Но формальный мир так никогда и не был заключен из-за бурных событий 1688 г., повлекших за собой фактическое закрытие Сиама для европейцев.

 

Французское проникновение в Сиам

Французы появились в Сиаме позже других европейцев, но французская агрессия против Сиама в 80-х годах XVII в. стала наиболее серьезной угрозой для независимости страны в этом столетии, полном войн и конфликтов.

Первыми разведчиками, проложившими дорогу в Сиам для французских купцов (а затем и войск), были католические миссионеры. Во главе их стояли епископы Ламбер де Ла Мотт и Франсуа Паллю, руководители Французской иностранной миссии, основанной в 1659 г. французским духовенством в противовес португальским католическим миссиям, которые до этого времени пользовались монополией пропаганды христианства на Востоке.

Прибыв в Сиам в 1662 г., французские епископы сразу оценили выгоды этого места (в географическом и политическом отношениях) для развертывания пропаганды христианской веры. Здесь можно было встретить представителей всех восточных народов. Терпимость сиамского правительства к другим религиям способствовала образованию в стране многочисленной христианской общины. Значительную ее часть составляли португальцы и их потомки. В Сиаме проживало большое число японских и вьетнамских эмигрантов христиан. Были также христиане китайцы и бирманцы. Христиан из местного населения — тайцев было очень мало, но епископы надеялись изменить это положение. Всего же только в столице Сиама — Аютии в 1662 г. насчитывалось свыше 2 тыс. христиан. Учитывая это обстоятельство, Ламбер де Ла Мотт и Паллю решили сделать Аютию штаб-квартирой Французской иностранной миссии, чтобы распространять отсюда христианскую веру по всей Юго-Восточной Азии и Дальнему Востоку [123, с. 59; 148, с. 10].

Свою деятельность в Сиаме епископы начали с того, что установили тесный контакт с сиамскими властями. Они твердили королю Нараю о могуществе и бескорыстии Франции и намекали на возможность ее помощи против Голландии. Сиамский король, в свою очередь, оказывал миссионерам самую широкую поддержку. Религиозная пропаганда миссии не встречала никаких препятствий со стороны местных властей. Большинство миссионеров было знакомо с ремеслами и наукой. В Сиам приезжали миссионеры часовщики, механики, математики, даже астрономы. В 70-х годах врач-миссионер Шербоно завоевал такое расположение короля Нарая, что тот назначил его губернатором острова Джанк Сейлон, одной из важнейших провинций Сиама. Бесплатно обучая сиамских детей различным наукам и ремеслам, миссионеры стремились внедрить свою идеологию во все слои сиамского общества [58, с. 152–153; 79, т. II, с. 127, 154; 141, т. II, с. 166].

В 1666 г. Паллю возвратился во Францию с массой ценных сведений не столько о состоянии религии в Сиаме, сколько о его политическом и экономическом положении. В письме на имя Людовика XIV он предлагал незамедлительно открыть французские торговые фактории на сиамском побережье, упоминая многочисленные выгоды, которые можно будет здесь получить. Тогда же впервые французскими миссионерами была пущена в ход версия (совершенно не отвечавшая действительности) о готовности сиамцев и их короля перейти в христианскую веру, если им ее растолкуют надлежащим образом [148, с. 22].

Сведения, доставленные Паллю, заинтересовали французский двор. Когда Паллю, задержавшийся из-за франко-голландской войны, наконец, в начале 1670 г. отплыл в Сиам, он вез с собой весьма любезное и дружественное письмо Людовика XIV королю Нараю [прил., док. 79] и не менее любезное и дружественное письмо папы Климента IX (прил., док. 78], В этих посланиях оба они горячо благодарили Нарая за поддержку, оказанную французским миссионерам. К письмам прилагались богатые подарки. Паллю и Ламбер де Ла Мотт были возведены в ранг королевских послов [256, т. I, с. 40]. 16 октября 1673 г. король Нарай с неслыханным почетом принял французских послов. Впервые в истории сиамского двора была отменена церемония, согласно которой иностранные послы должны были простираться ниц перед троном короля. Епископы и сопровождавшие их лица разговаривали с Нараем сидя. Во время этого приема была достигнута договоренность об открытии в Сиаме французской фактории. Через несколько дней послам был вручен ответ Нарая на письмо Людовика XIV. Одновременно им сообщили о решении Нарая послать посольство к французскому королю [238, с. 136].

Однако в разгар этих приготовлений в Сиам пришло известие о начале Второй франко-голландской войны (1672–1678). При безусловном господстве Голландии в восточных морях у посольства не было фактически никаких шансов добраться до Франции. По этой же причине открытие фактории пришлось отложить на семь лет. Не дошло до адресата и письмо Нарая к Людовику XIV. Миссионер де Шамессон, взявшийся доставить его во Францию и заодно навербовать там новых миссионеров, не сумел добраться дальше восточного побережья Индии. Здесь весной 1674 г. он был арестован голкондцами, возмущенными разбойничьим нападением французских войск на город Сен-Томе, заключен в тюрьму и умер вскоре после освобождения.

Связи между Францией и Сиамом были прерваны на несколько лет [148, с. 15; 245, с. 54].

Только в сентябре 1680 г. в Аютию прибыл Буро-Деланд, первый директор французской фактории в Сиаме. Он сразу же вступил в тесный контакт с преемником Ламбера де Ла Мотта на посту главы французских миссионеров в Сиаме епископом Лано. Вдвоем им удалось привлечь на французскую сторону Констанция Фалькона, который в 1682 г. перешел в католичество. Продолжая до 1685 г. оказывать услуги англичанам, Фалькон сначала тайно, а потом и явно стал французским агентом [46, с. 159; 152, с. 85].

В декабре 1680 г. во Францию было отправлено первое сиамское посольство во главе с Пья Пипат Косой. Послы везли с собой богатые подарки и письма короля Нарая и пракланга к Людовику XIV, папе, Кольберу и главе французской Ост-Индской компании Берри. Но судно с посольством пропало без вести между Индией и мысом Доброй Надежды. Среди современников ходили упорные слухи, что оно было потоплено голландцами, несмотря на то что формально Голландия не воевала в это время ни с Францией, ни с Сиамом [152, с. 64–66].

Не обескураженный этой неудачей, Нарай направил во Францию новое посольство во главе с Кун Пичай Валитом и Кун Пичит Майтри, которое прибыло в Париж в октябре 1684 г. Внутреннюю и внешнюю политику Франции в это время направляли иезуиты. В стране царила католическая реакция. Сам Людовик XIV чувствовал себя чем-то вроде крестоносца, распространителя «истинной веры». В такой обстановке прибытие посольства из «языческой» страны, которая, по уверениям миссионеров, уже почти готова принять христианство, Людовик XIV и его окружение приняли с энтузиазмом [152, с. 99; 238, с. 139]. Было решено немедленно послать ответное посольство. По мысли Людовика XIV и его приближенных, распространение христианства в Сиаме повлекло бы за собой установление в этой стране (в той или иной форме) власти французского короля. Французская Ост-Индская компания тогда получила бы полную свободу действий в Сиаме, а европейским соперникам Франции — Англии и в особенности Голландии — был бы нанесен тяжелый удар. Людовик XIV намеревался в дальнейшем превратить Сиам в базу для распространения французского влияния на все страны Дальнего Востока.

В сентябре 1685 г. французское посольство во главе с шевалье де Шомоном прибыло в Сиам. Заместителем де Шомона был назначен аббат де Шуази. На него возлагалась обязанность после обращения Нарая стать его духовником, т. е., по понятиям французского двора, руководителем сиамской политики. Вместе с посольством ехало четверо новых миссионеров, членов Французской иностранной миссии. Разумеется, дело не обошлось без иезуитов. В состав экспедиции входило шесть представителей этого всесильного ордена, специально отобранных из большого числа кандидатов. Помимо ведения христианской пропаганды им была поручена еще одна весьма ответственная, по сути дела чисто военная, задача — составление карт, изучение морских течений и господствующих ветров. Все они обладали специальными познаниями в математике и астрономии [82, с. 1–2; 156, с. 198; 245, с. 55; 247, с. 211].

В Сиаме посольству был оказан внешне очень торжественный прием. Однако на деле не все шло так гладко, как могло казаться поверхностному наблюдателю. Даже в Королевском совете, отличавшемся исключительным сервилизмом, Нарай не сразу добился одобрения своего курса в отношении Франции. Многие члены Совета считали, что этот курс ведет к иностранному засилью в стране [82, с. 144].

Во время переговоров борьба в основном разгорелась вокруг предъявленного Нараю требования перейти в христианство (и, следовательно, христианизировать свою страну) [прил., док. 118]. Само по себе это требование было настолько абсурдно, что даже во Франции XVII в. многие представители интеллигенции открыто издевались над ним. Еще до отъезда де Шомона известный французский писатель Лабрюйер писал: «Бели бы нам сказали, что подлинная цель сиамского посольства заключается в том, чтобы заставить нашего христианнейшего короля отречься от христианства, допустить в свое королевство буддийских монахов, которые проникнут в наши дома, чтобы убеждать наших жен, детей и нас самих принять их религию, разрешить им построить пагоды в центре наших городов, где они воздвигнут металлические статуи для поклонения, — с какой насмешкой, с каким возмущением восприняли бы мы эти столь экстравагантные требования. Мы, однако, направляемся за шесть тысяч лье по морю для обращения Индии, Сиама, Китая к Японии, т. е. для того, чтобы совершенно серьезно делать всем этих народам предложения, которые должны им казаться смешными и безумными…» (цит. по [245, с. 103]).

Тем не менее де Шомон с завидной настойчивостью на каждой аудиенции вновь и вновь возвращался к этому вопросу, ставя в зависимость от него решение всех остальных вопросов. А поскольку главным требованием сиамского правительства было заключение оборонительного союза против Голландии, оба эти вопроса оказались неразрывно связанными на всем протяжении переговоров и так и остались неразрешенными. Тем не менее Нарай не счел возможным прервать переговоры.

В ответе на меморандум де Шомона он с большим достоинством отклонил предложение французского посла о перемене религии, «которая существует в его королевстве 2229 лет» [150, с. 219]. Вместе с тем Нарай вновь подтвердил свои дружеские чувства к Франции и готовность в любой момент подписать договор о союзе. Он обещал дать всевозможные льготы и привилегии французской Ост-Индской компании. Словом, он готов был сейчас идти на любые односторонние уступки в надежде добиться, хотя бы в будущем, поддержки Франции. И действительно, дальнейшие переговоры свелись к тому, что де Шомон, фактически ничего не обещая, выставлял одно требование за другим, а сиамское правительство их удовлетворяло.

Важнейшим вопросом, обсуждавшимся в этой части переговоров, был вопрос о привилегиях христиан. Полуторавековой опыт португальских и французских миссионеров в Сиаме показал, что местное буддийское население очень слабо поддается воздействию христианской пропаганды. Это было вполне естественно, так как Сиам уже давно пережил период формирования классового общества, наиболее благоприятный для распространения религии типа христианства. В то же время в Сиаме еще не было таких мощных антифеодальных движений, как в Японии, которые могли бы использовать христианство в качестве своего знамени. Наконец, буддийская церковь в Сиаме пользовалась в это время еще большим авторитетом, христианство жеко второй половине XVII в. было уже сильно скомпрометировано разбойничьими подвигами португальцев, испанцев, голландцев и англичан. Французские миссионеры вполне отчетливо понимали, что сколько-нибудь значительное распространение христианства в Сиаме возможно лишь искусственным путем, т. е. в результате административного нажима либо в результате предоставления христианам особых, исключительных прав и привилегий.

Именно с этой целью были выработаны де Шомоном (очевидно, в сотрудничестве с епископом Лано и аббатом Шуази) его «Пять требований» по вопросам религии [прил., док. 119]: 1) полная свобода христианской пропаганды; 2) предоставление сиамцам, обучающимся в христианской школе, так же как и ушедшим в христианский монастырь, прав буддийских монахов, т. е. освобождение от всех налогов и повинностей; 3) освобождение христиан от всех работ по воскресеньям и в дни многочисленных церковных праздников; 4) передача дел об освобождении от повинностей больных и престарелых христиан особому чиновнику; 5) неподсудность христиан обычным сиамским судам, т. е. практически их экстерриториальность независимо от подданства.

Опубликование этих требований, в особенности пятого, как замечал проницательный иезуит де Без, могло повести только к взрыву народного негодования и «сделать христианскую ре лигию и христиан одиозными» в глазах народа [60, с. 49].

Тем не менее де Шомон настоял на своем, и 10 декабря 1685 г. Фалькон, преодолев сильную оппозицию в Королевской совете, подписал от имени сиамского правительства «Трактат о предоставлении привилегий апостолическим миссионерам», полностью принимавший «Пять требований», хотя опубликование его было отсрочено до более подходящего времени [60, с. 49].

На следующий день были подписаны «Привилегии, дарованные королем Сиама французской Ост-Индской компании», состоявшие из 13 статей [прил., док. 120]. Компании было дано право свободно торговать в Сиаме с освобождением от всех пошлин на ввоз и вывоз. Она получала монопольное право торговли в округе Джанк Сейлон. Таким образом, в распоряжение французов были предоставлены богатейшие оловянные месторождения Сиама. В последней, секретной статье король Сиама даровал французской Компании весь округ Сингору (полузависимое от Сиама малайское княжество) с правом укреплять его и использовать по своему усмотрению.

Для руководства фортификационными укреплениями в Сиаме был оставлен опытный инженер де Ла Мар. Нарай, кроме того, назначил адъютанта де Шомона — графа Форбена командующим флотом и губернатором Бангкока [82, с. 216; 116, с. 46].

Односторонние уступки Сиама были весьма велики, но наиболее «экстремистской» части французского посольства — иезуитам они казались незначительными. Параллельно с официальными переговорами происходили тайные, засекреченные даже от де Шомона и де Шуази, переговоры Фалькона с иезуитом Ташаром, доверенным лицом духовника Людовика XIV. Фалькон и Татар совместно разработали конкретный план полного подчинения Сиама французскому королю и католической церкви, сводившийся в основном к подрыву сиамского государственного аппарата изнутри путем размещения французов на всех важнейших постах и оказанию давления на Сиам извне путем создания на его территории французских городов-колоний с мощными гарнизонами [прил., док. 121]. Фалькон предлагал прислать из Франция 60–70 человек, которым бы он, пользуясь своим влиянием, предоставил посты губернаторов провинций и городов, комендантов крепостей, генералов и офицеров сиамской армии и флота и даже членов Королевского совета. В их число, по его мнению, должны были входить иезуиты, одетые л светское платье, но никто, даже среди европейцев, не должен был подозревать об их принадлежности к ордену. Большое внимание Фалькон уделял созданию в Сиаме опорных пунктов для французских войск. «Необходимо иметь две хорошие колонии, обеспеченные достаточным количеством солдат, — писал он. — После того как это будет осуществлено, нечего будет бояться» [прил., док. 121].

Формально во главе государства по-прежнему оставался бы сиамский король, но он превратился бы в марионетку в руках французского наместника. На роль последнего Фалькон, разумеется, прочил себя. Была заранее заготовлена и кандидатура марионеточного короля — им должен был стать приемный сын Нарая принц Мон Пит. Этот честолюбивый, но недалекий юноша, права которого на престол признавались далеко не всеми, мог бы послужить удобным орудием в руках опытного интригана Фалькона.

18 июня 1686 г. третье посольство, направленное Нараем к Людовику XIV, прибыло во Францию. Во главе посольства стоял Пья Висут Сунтон, один из талантливейших сиамских дипломатов. Он раньше многих осознал опасность европейского проникновения в страну и не скрывал этого. Посольство сопровождал Ташар, который вез тайный план Фалькона [87, с. 11; 167, с. 81].

8 ходе переговоров с Пья Висут Сунтоном за военную помощь, на которую рассчитывал Сиам, французы потребовали передать им Мергуи и Бангкок, обладая которыми флот Франции мог бы господствовать как в Бенгальском, так и в Сиамском заливах и контролировать важнейшие торговые пути между Индией и Китаем. Но для Сиама передача этих городов в чужие руки была равносильна потере государственной независимости. Поэтому такое требование встретило со стороны сиамских послов самый решительный отпор, после чего французский двор потерял к послам всякий интерес [60, с. 81; 245, с. 74].

Правительство Людовика XIV начало спешно готовить новое, на сей раз хорошо вооруженное посольство, доводы которого должны были подкреплять эскадра из шести военных судов и 12 рот пехоты под командой генерала Дефаржа. Во главе посольства стояли королевский представитель адвокат Ла Лубер и один из директоров французской Ост-Индской компании — Себре дю Буллэ. Вместе с пушками и солдатами в Сиам были направлены 12 тщательно отобранных иезуитов, обладавших различными полезными специальностями [152, с. 155; 156, с. 207; 238, с. 143–146].

Послы Франции были снабжены следующей инструкцией Людовика XIV: «Его Величество желает, чтобы о. Ташар предложил г. Констанцию (Фалькону. — Э. Б.) поместить именем и по уполномочию сиамского короля французского губернатора в Бангкоке и разместить в этом городе французский гарнизон с правом укреплять его на европейский лад и охранять его для короля Сиама от покушений соседних королей или голландцев. Порт Мергуи имеет такое же значение для торговли с Коромандельским побережьем и остальной Индией, как Бангкок для торговли в Сиамском заливе и с Китайским побережьем. Поэтому надо требовать, чтобы в обоих городах были поставлены французские губернаторы с гарнизоном… Это позволит Компании не зависеть от голландцев, так как отпадает надобность пользоваться Зондским или Малаккским проливом… В случае, если будет потеряна всякая надежда добиться этого путем переговоров, Его Величество приказывает атаковать Бангкок и овладеть им силой» [245, с. 79–80].

1 марта 1687 г. тщательно снаряженное посольство отплыло из Бреста. 27 сентября того же года после семимесячного плавания французская эскадра стала на якорь у отмели, преграждающей вход в устье Менама.

Однако Ла Лубер и Себре не спешили съехать на берег. Вся артиллерия эскадры была приведена в боевую готовность. Сиамские послы содержались в своих каютах на положении почетных пленников. Единственным человеком, высадившимся на берег, был Ташар. Он вез Фалькону ультиматум, суть которого сводилась к требованию, изложенному в инструкции Людовика XIV, и известие, что усердие Фалькона вознаграждено Людовиком XIV, пожаловавшим ему титул графа ивысший французский орден [60, с. 81; 248, с. 143].

На срочно созванном заседании Королевского совета мнения разошлись. Командир слоновой гвардии Пра Петрача убеждал короля и Совет не соглашаться с доводами Фалькона, требовавшего принять ультиматум. «Король может отрубить мне голову, — заявил тогда, по словам де Беза, Пра Петрача, — но я никогда не дам своего согласия на допуск французских войск, гибельный для Сиама». В страстной полуторачасовой речи Пет-рача убеждал короля и Совет не поддаваться доводам Фалькона. «Петрача напомнил Совету все случаи, когда восточные монархи, дружелюбно приняв у себя португальцев или голландцев, теряли потом свои государства и сами были обращены в рабство», — писал об этом заседании де Без [60, с. 88].

Однако большинство членов Совета высказалось за принятие французского ультиматума. Тут сказалось, видимо, не только дипломатическое искусство Фалькона, но и убеждение в том, что, имея на руках войну с Англией и назревающую войну с Голландией, немыслимо начинать войну с третьей европейской державой. Лучше уж иметь французов в качестве сомнительных друзей, чем открытых врагов.

Поэтому, несмогря на энергичные протесты Петрачи, который наотрез отказался приложить, свою печать (заменявшую в то время подпись) к решению Совета, французский ультиматум был принят.

16 октября Ташар, по уполномочию Фалькона, подписал вместе с Ла Лубером и Себре «Соглашения», оформляющие эту уступку [прил., док. 124].

«Соглашения 16 октября» состояли из 15 статей, к которым добавлена шестнадцатая, секретная, содержание которой, разумеется, не было известно сиамскому правительству. Желая оградить себя от всяких случайностей, Фалькон и Ташар не стали заносить ее на бумагу и отметили в соглашениях лишь самый факт существования такой статьи — «секретной договоренности относительно войск (имеются в виду французские войска в Сиаме. — Э. Б.), достигнутой между Его Высокопревосходительством Константином Фальконом и о. Ташаром, которая сообщена их Высокопревосходительствам г. г. де ла Луберу и Себре, причем они поклялись на святом Евангелии хранить эту тайну и обещали не помещать ее в своих отчетах и не сообщать никому ни прямо, ни косвенно, кроме как Его Христианнейшему Величеству и Его Высокопревосходительству г-ну маркизу де Сеньеле, и то только устно, а не письменно».

Подробностей этого тайного соглашения мы, видимо, никогда не узнаем, но нетрудно догадаться, что такая, исключительная секретность могла быть вызвана только тем, что в этой статье говорилось об использовании французских войск против Сиама с целью его подчинения.

Опубликованные статьи «Соглашений» закрепляли режим полной и фактически бесконтрольной оккупации Бангкока и Мергуи. Они устанавливали, что французские войска, которые разместятся в Бангкоке и Мергуи, не будут подчиняться никому из сиамцев и иностранцев-нефранцузов, а будут исполнять приказы короля Сиама, переданные через его первого министра, т. е. Фалькона, при условии, если они не противоречат приказам короля Франции. Седьмая статья обеспечивала французским войскам экстерриториальность. В ряде статей подчеркивалась исключительная роль иезуитов. В соответствии с четырнадцатой статьей, например, глава иезуитов в Сиаме назначался заместителем и преемником Фалькона на посту премьер-министра.

На следующий день после подписания «Соглашений» началась высадка французских войск в Бангкоке. 18 октября генерал Дефарж торжественно въехал в город и принял на себя обязанности губернатора. 19 октября съехали на берег Ла Лу-бер и Себре. Первый шаг, который они предприняли после того, как убедились, что все укрепления Бангкока находятся под контролем французов, было нарушение только что заключенного договора. Послы объявили, что пребывание сиамских войск в Бангкоке «несовместимо с честью Франции и величием французского короля» [245, с. 83–84], и потребовали их немедленного вывода. Фалькону удалось добиться принятия и этого требования. Для того чтобы хоть немного замаскировать вероломство французов, он предложил «компромиссное решение». В Бангкоке оставалось 100 сиамских солдат под командой четырех французских офицеров — военная единица, имеющая чисто символическое значение. Укрепившись в Бангкоке, французы стали добиваться от Нарая дальнейших уступок.

11 декабря 1687 г. был заключен «договор о торговле и привилегиях в области торговли». Новый договор существенно расширял привилегии, уже предоставленные французской Ост-Индской компании в 1684 и 1685 гг. [прил., док. 125].

Французам удалось добиться отмены государственной торговой монополии на орлиное дерево и некоторые другие виды товаров. Кроме того, если в договоре 1685 г. нарушение французской Компанией государственной монополии и других условий договора каралось лишением привилегий, то в новом договоре не предусматривалось никаких санкций для французов в случае нарушения договора. Безнаказанное нарушение торговой монополии облегчалось еще тем, что в новом договоре Ла Лубер и Себре выговорили французской Компании свободу от таможенного досмотра. Теперь при въезде и выезде «служащие Компании обязаны только предъявлять письменную декларацию о грузе судна» (ст. 2). Это, разумеется, обеспечивало для них полную бесконтрольность торговых операций. Послы добились также установления твердых, выгодных для Компании цен, по которым она будет покупать товары на государственных складах (ст. 2).

Весьма важной уступкой, которую удалось вырвать Ла Луберу и Себре, было обязательство короля по требованию французской Компании перепродавать ей купленные им импортные товары «по той цене, по которой они были куплены у доставивших их» (ст. 2). Таким образом, сиамское торговое ведомство превращалось в своеобразную «заготовительную контору» французской Компании и при этом работающую за свой счет. По договору от 11 декабря 1687 г. Франция получила также новое территориальное приобретение, на этот раз не в завуалированной форме передачи «для вечной охраны», а непосредственно в полную собственность. «Король Сиама благосклонно предоставляет французской Компании в полную собственность любой остров на расстоянии не менее 10 миль от порта Мергуи, с правом укреплять его, возводить здания и использовать по своему усмотрению… и предоставляет полностью суверенные права и осуществление правосудия и все прочее, что может быть передано на этом острове указанной Компании» [245, с. 84]. Через день после подписания договора Фалькон получил вознаграждение за свое усердие. 13 декабря Себре подписал с ним конвенцию, по которой в дальнейшем Фалькон должен был ежегодно получать 10 % прибыли, извлекаемой Фракцией в Сиаме [245, с. 88].

Поскольку общие итоги переговоров не могли ни в малой степени удовлетворить сиамское правительство, король Нарай решил послать во Францию еще одно, четвертое по счету, посольство. Посольство это носило не совсем обычный характер. Во главе его был поставлен не сиамский мандарин, а иезуит Ташар. По-видимому, Нарай считал, что такое назначение польстит Людовику XIV, сделает его более податливым [238, с. 144].

Но расчет Нарая был, конечно, совершенно ошибочным. Действуя в качестве сиамского посла, Ташар заботился, разумеется, только об интересах Франции, Общества Иисуса и ставленника иезуитов Фалькона.

Вернувшись во Францию, Ташар 1 марта 1689 г. подписал от имени короля Нарая новый франко-сиамский договор, состоявший из девяти пунктов. В договоре еще раз подчеркивалось, что приказы сиамского короля могут приниматься к исполнению только в том случае, если они не противоречат приказам Людовика XIV. Далее устанавливалось, что французские войска могут находиться только под командой французов, т. е. французские отряды не могут входить как составная часть в сиамскую армию, а должны действовать самостоятельно. Пресловутый вопрос о присяге разрешался следующим образом — французские войска должны приносить присягу в том, что будут выступать вместе с сиамцами «только против общих врагов». Проще говоря, помощь против Голландии или других агрессоров будет оказана Сиаму только в том случае, если сама Франция находится в состоянии войны с этими странами. В благодарность же за эту сомнительную услугу сиамское правительство должно построить для французов в Бангкоке за свой счет крепость с четырьмя фортами [245, с. 911.

Для закрепления достигнутых успехов и их дальнейшего развития начиная с осени 1688 г., во Франции спешно готовилась новая, третья по счету, военная экспедиция в Сиам. Даже угроза надвигающейся европейской войны не могла заставить французское правительство отменить ее.

Примерно в это же время был выдвинут проект перенесения центра французской Ост-Индской компании на Востоке из Пондишери в Мергуи. Помимо политических соображений в пользу этого перемещения приводился тот довод, что Мергуи обладает значительно лучшей гаванью [238, с. 148–149].

В марте 1689 г. Людовик XIV подписал указ, назначающий генерального директора французской Ост-Индской компании в Индии Франсуа Мартина главою всех торговых факторий в Сиаме и инспектором французского гарнизона в Мергуи. Ему было предоставлено право «свободно требовать от короля войска и вооружения в количестве, необходимом для интересов Компании» [156, с. 217].

В то время как французская Ост-Индская компания готовилась развернуть свою торговую деятельность в Сиаме, Ташар и его коллеги иезуиты с не меньшей энергией вербовали кандидатов на военные и административные должности в Сиаме. Вместо 60–70 человек, которых просил Фалькон в своем плане 1685 г., было набрано более 100 агентов, значительная часть которых, по-видимому, тайно состояла в иезуитском ордене [152, с. 114].

Для доставки экспедиции в Сиам было приказано сформировать эскадру, первоначально из четырех, затем из шести кораблей (три судна принадлежали Компании, три — государству). Помимо экипажа и добровольцев Ташара суда должны были доставить в Сиам значительный отряд пехоты и отряд гвардейской конницы под командой капитана королевской гвардии маркиза д'Эраньи, который также должен был осуществлять общее командование в качестве генерал-инспектора французских войск в Сиаме [238, с. 147–148].

Полномочия д'Эраньи этим не ограничивались. Кавалерийский отряд под его командой должен был стать личной охраной короля Нарая, осуществляющей одновременно две задачи — охранять короля от недовольства его подданных и держать его род стражей как почетного пленника. Такая «дружественная охрана» явилась бы осуществлением старого плана Фалькона, который любил повторять: «Кто владеет королем, тот владеет королевством» [60, с. 93].

Подобная тактика, к которой в свое время прибегал и Кортес в Мексике, имела известное основание, учитывая тот огромный авторитет, которым пользовалась королевская власть в Сиаме (конечно, как и испанцы в Мексике, французы не могли бы бесконечно долго пользоваться этим обстоятельством, но некоторое время, безусловно, держа в своих руках короля Нарая, д'Эраньи оставался бы фактически правителем Сиама). Точная характеристика задач, поставленных французским правительством перед д'Эраньи, дается в работе таиландского историка Констри Субамонкала: «Создать в этом королевстве подлинный протекторат под маской дружбы и союза и при удобном случае, хотя бы и силой, установить суверенитет великого монарха Запада» [245, с. 91].

В инструкции, составленной для д'Эраньи, говорилось: «…в случае, если, вопреки всем ожиданиям, король Сиама, убежденный или принужденный своими злонамеренными подданными, захочет переменить политику и совершит или допустит совершить что-нибудь во вред интересам Его Величества, безопасности его войск и указанных мест (т. е. городов, оккупированных французами. — Э. Б.), Его Величество желает, чтобы г-н Дефарж вооруженной силой удерживал эти места, и конфисковал для этой цели доходы и плоды земли района Бангкока, и захватил бы крепость Таланкан и город Пипли (Петбу-ри. — Э. Б.), и принял бы все меры, которые посчитает нужными, для того, чтобы заставить мятежников сдаться и признать авторитет Его величества Людовика XIV» [прил., док. 128].

В случае смерти короля Нарая инструкция предлагает д'Эраньи добиться, хотя бы и вооруженной силой, чтобы Фаль-кон сохранил за собой всю ту власть, которой он пользовался при покойном короле. В этом разделе инструкции власть Фалькона, по сути дела, отождествляется с властью французов. Инструкция предусматривает и возможность гибели Фалькона в результате этого восстания. В таком случае д'Эраньи и Дефарж должны немедленно захватить все важнейшие пункты королевства и, не дожидаясь враждебных действий со стороны сиамцев, взять заложниками наиболее влиятельных мандаринов [прил., док. 128].

К весне 1689 г. все уже было готово, но объявление войны Испании, 15 апреля 1689 г., задержало отплытие. Вскоре после этого Людовик XIV присоединил суда, предназначенные для Сиама, к эскадре, действующей против Ирландии, в помощь Якову II. Отплытие было отложено до осени. В сентябре 1689 г. по приказу Сеньеле вновь была сформирована эскадра из шести судов во главе с адмиралом Дюкен-Гиттоном. Но 6 ноября, за несколько дней до предполагавшегося отплытия во Францию, наконец пришло запоздалое известие о том, что полтора года назад, в мае 1688 г., король Нарай был низложен, а французский гарнизон после нескольких месяцев кровопролитной борьбы с позором изгнан из Сиама (156, с. 218–219].

 

Изгнание французских войск из Сиама

Сразу же после отплытия посольства Ла Лубера и Себре оставшиеся в Сиаме французы, пользуясь вновь заключенными договорами, начали энергично «осваивать» богатства Сиама. Глава французской фактории в Аютии Вере развернул обширную коммерческую деятельность, вытесняя с помощью Фалькона индийских и голландских купцов. Наряду с этим он добился монополии на разработку медных рудников близ Луво. К началу февраля 1688 г. работа здесь шла уже полным ходом, сотни сиамских крестьян, принудительно согнанных на рудники, трудились под присмотром привезенных из Франции мастеров — специалистов горного дела [175, с. 347].

Подневольный труд местного населения широко использовался и при постройке новых укреплений европейского типа в Бангкоке и Мергуи, которые должны были послужить оплотом французской власти в Сиаме. По приказу Фалькона для строительных работ в Бангкоке было направлено 1500 человек. На строительстве крепости в Мергуи работало 3 тыс. местных жителей. Силами местного населения в спешном порядке строились новые церкви и семинарии для иезуитов в Лопбури и Аютии, казармы и госпиталь в Бангкоке [60, с. 109; 167, с. 271]. Кроме этого, не поддающееся учету число сиамских крестьян было оторвано от работы для транспортировки в Бангкок и Мергуи. строительных материалов (камня, леса, металла) и огромного количества продовольственных запасов. Предвидя возможность долговременной осады Бангкока в случае разрыва с Сиамом, французские послы, несмотря на сильное противодействие короля Нарая, сумели настоять на том, чтобы в Бангкоке был создан 18-месячный запас провианта, и теперь этот запас усиленно выколачивался из тех же сиамских крестьян [175, с. 344].

Почувствовав себя увереннее после прибытия французских войск, Фалькон еще глубже запустил руку в сиамскую казну. «Роскошь, в которой он жил, была почти оскорблением для нищей нации, которую, как думали, он грабил», — писал даже положительно относившийся к нему списком Тюрпин [256, т. 1, с. 49]. Фалькон щедрой рукой раздавал подачки своим друзьям иезуитам и французским офицерам, многие из которых устремились в Сиам специально, чтобы поправить свою фортуну. На одни только «подарки» за три года (1685–1688) Фалькон истратил более 100 тыс. крон. К этому надо еще прибавить стоимость непрерывных пиров, праздников и фейерверков, которые он устраивал в честь своих французских и английских друзей [204, с. 111].

Немалая доля труда тайского народа ушла за море в виде подарков от могущественного временщика королям, принцам, папе, кардиналам, министрам, директорам Ост-Индской компании и всем, кто в той или иной мере мог быть полезен Фаль-кону. Большие средства были вложены Фальконом в Ост-Индскую компанию. К началу 1688 г. эта сумма возросла до 300 тыс. ливров [238, с. 148]. Кроме того, есть основания полагать, что он успел переправить в Англию и Францию при помощи частных лиц не меньшие суммы.

Наконец, деньги сиамцев Фалькон использовал для идеологической диверсии в их собственной среде: жена Фалькона специально скупала детей у родителей, которые вынуждены были их продавать, чтобы расквитаться с долгами или уплатить недоимку. Детей тут же крестили, чтобы воспитать из них ревностных поборников христианской веры и преданных слуг французского короля. Дело было поставлено с большим размахом. В доме Фалькона одновременно воспитывалось более 120 детей [60, с. 33].

Не менее вызывающим образом вели себя и хозяева Фалькона — французы. «Овладев Бангкоком, французы стали нестерпимо заносчивы», — писал по этому поводу английский путешественник Гамильтон [141, т. II, с. 173]. Более развернутую характеристику поведения оккупантов дает Тюрпин: «Французские офицеры и солдаты, которые остались в Сиаме, злоупотребили доверием, которое им оказали. Убежденные в своем превосходстве, вытекающем из их силы и знаний, на которые они слишком полагались, вместо того чтобы расположить к себе сиамцев, они стали требовать, чтобы те оказывали им почтение. С непристойными насмешками они осуждали все, что не соответствовало их обычаям и предрассудкам» [256, т. I, с. 90]. Положение особенно обострилось, когда Фалькон, поощряемый иезуитами, стал притеснять мусульман и буддийских монахов, начал изгонять из государственного аппарата наиболее ревностных сторонников буддизма и заменять их своими ставленниками [245, с. 93]. Это не могло не вызвать возмущение всего народа. Если в 1685 г. антифранцузская партия была еще слабо оформлена и состояла главным образом из представителей верхушки, то теперь антифранцузское движение приняло массовый, народный характер.

Организованная оппозиция еще к началу 1688 г. была численно невелика. Во главе ее стоял уже упоминавшийся Пра Петрача, талантливый военачальник, выдвинувшийся во время войны с Камбоджей и Южным Вьетнамом.

Ближайшим помощником Петрачи был глава буддийской церкви Сиама, санкрат королевского храма в Лопбури, где была резиденция Нарая. Поскольку Нарай мало благоволил к буддийской церкви, так же, впрочем, как и ко всякой другой, то отношения у санкрата и короля были весьма натянутые. Вообще следует сказать, что король по своим убеждениям, по крайней мере в последние годы, был близок к атеизму. Петрача, напротив, был очень тесно связан с буддийским духовенством и при каждом удобном случае подчеркивал свою приверженность национальной религии — буддизму [60, с. 34; 127, с. 190]. Буддийские монахи, которых в первую очередь задело французское проникновение, сыграли огромную роль в организации сопротивления иностранцам.

Третьим вождем заговора стал Пья Висут Сунтон (будущий пракланг и первый министр Пья Коса Тибоди) — типичный представитель сиамской служилой знати, которую вытесняли с государственных постов европейские авантюристы, ставленники Фалькона. Видную роль в заговоре играл также командир конной гвардии Нарая Пья Хуссейн Хан, индиец по национальности. За ним стояли многочисленные индийские купцы-мусульмане, жестоко страдавшие от преследования Фалькона, который стремился полностью вытеснить их из Сиама. Моральную поддержку заговорщики получали от других восточных государств, с тревогой и негодованием следивших за проникновением французов в Сиам [167, с. 26–27; 261, с. 172].

Некоторую помощь заговорщикам оказали даже голландцы, которыми руководило желание насолить своим торговым соперникам [245, с. 94].

Но главной силой восстания, без которой кучка заговорщиков была бы легко и быстро раздавлена французской военной машиной, конечно, был народ. Крайне тяжелое положение народных масс, из которых в последние годы правления короля Нарая выжимали все соки, значительно повысило их политическую активность. «Эти несчастные, — писал иезуит Ле Блан, — стонавшие под тяжестью своей нынешней нищеты, смотрели на любое движение как на перемену судьбы, которая может быть для них только благоприятной» [167, с. 49–50].

Примерно ту же мысль высказывает в своем отчете де Без. Феодальный грабеж в государстве Нарая, в силу развития товарно-денежных отношений, достиг таких размеров, что неизбежно должен был произойти революционный взрыв. Французское вторжение могло только ускорить падение династии Прасат Тонга. Следует отметить, что заговорщики умело использовали настроение народа. В своей агитации Петрача и его приверженцы напирали не только на защиту национальной религии. Они обещали народу снижение налогов [121, с. 31].

В начале 1688 г. заговорщики еще пытались привлечь к антифранцузскому движению и самого короля Нарая. На прием к королю один за другим являлись патриотически настроенные представители чиновничества и публично обвиняли Фалькона в государственной измене. Но король Нарай не желал ничего слушать. Обвинители Фалькона были приговорены к смертной казни — растерзанию тиграми. После этого «хождение во дворец» прекратилось. Среди заговорщиков стали брать верх сторонники более решительных мер [60, с. 87, 90; 167, с. 28].

После трагической гибели обвинителей Фалькона и грубого ответа Нарая султану Джохора, который также предостерегал его от французов, у заговорщиков уже не оставалось никакой надежды, что король изменит свою политику. Судьба Нарая была решена в марте 1688 г. на многолюдном собрании в пагоде, расположенной близ Луво. Перед собравшимися со страстной речью выступил Петрача, обладавший, по свидетельству современников, незаурядным ораторским талантом. Речь, начатую словами: «Мы — узники!», он закончил призывом к свержению Нарая. Собрание руководителей заговора единодушно решило низложить короля [122, с. 13; 167, с. 51].

Осведомленный через своих шпионов о заговоре, Фалькон решил прибегнуть к крайним мерам. Он вызвал из Бангкока в Лопбури генерала Дефаржа с отборным отрядом французских войск, чтобы нанести заговорщикам решительный удар, прежде чем они приступят к действиям. Но Дефарж, выступивший из Бангкока 13 апреля, не сумел продвинуться дальше Аютии. По городу распространился слух, что король умер и французы идут в Лопбури грабить дворец и сажать на трон своего ставленника. Аютия закипела. На улицах стали собираться воинственно настроенные толпы. Дефарж счел за лучшее вывести войска из сиамской столицы и вернуться в Бангкок [60, с. 109–110; 122, с. 14; 175, с. 348].

Поход Дефаржа на Лопбури еще больше накалил обстановку в стране. Заговорщики решили развернуть активную борьбу. В провинции были посланы поднимать народ буддийские монахи. В короткое время заговорщикам удалось стянуть в Лопбури значительные силы. В ночь с 17 на 18 мая 1688 г. в Лопбури началось восстание. Основным лозунгом повстанцев было: «Освободить короля, захваченного чужеземцами!».

Случайно оказавшийся в толпе Ле Блан дает красочную картину этого действительно всенародного выступления: «Толпа людей без порядка и почти без оружия… — пишет он, — одни с топорами, которыми они рубили деревья, другие с бамбуковыми палками, окованными железом или обожженными на конце, мандарины с саблями и щитами, пехота, кавалерия — все перемешалось… В первых рядах шесть человек несли на руках санкрата, который жестами и голосом вдохновлял восставших» [167, с. 144].

Несмотря на внешнюю беспорядочность движения, во всем чувствовалась большая организованность и дисциплина — ко дворцу толпа подошла в полнейшем молчании. В самый дворец вошла лишь небольшая группа заговорщиков, которая без единого выстрела арестовала короля, соблюдая, впрочем, весь придворный этикет (король был изолирован в своей спальне). Народу объявили, что больной король передал власть в руки Петрачи. Вождь восстания был провозглашен регентом королевства [60, с. 116; 167, с. 144].

В тот же день был арестован Фалькон и казнен принц Мои Пит — кандидат на роль марионеточного короля под французским протекторатом. Первоначально Петрача, видимо, хотел использовать Фалькона как заложника. Но французы проявили полнейшее равнодушие к судьбе своего ставленника, и 5 июня сиамский суд приговорил Фалькона к смертной казни.

Захватив власть, Петрача вступил в переговоры с французским командующим об эвакуации французов. Дефарж, однако, затянул переговоры до тех пор, пока в начале июня в Бангкоке не было закончено строительство укреплений и на них установлены батареи. Затем он приказал безжалостно топить все суда, идущие по Менаму. В ответ на протест еще остававшихся в крепости примерно 40 сиамских солдат и офицеров Дефарж разоружил их и повесил двух солдат на валу — на виду у жителей города [155, т. I, с. 33; 204, с. 125].

По существу, это было объявлением войны Сиаму. Но сиамцы воздержались от немедленного ответного нападения на крепость, а лишь придвинули свои войска к Бангкоку. Петрача вызвал к себе епископа Лано и предложил ему ехать в Бангкок парламентером, чтобы прекратить кровопролитие. Тем временем Дефарж непрерывно бомбардировал сиамские позиции, хотя ответных залпов не было [121, с. 26; 167, с. 243, 247].

В эти же дни французам удалось захватить на подступах к форту несколько сиамцев. Дефарж распорядился посадить их на кол и выставить на видном месте [прил., док. 129]. Гнев и возмущение народа после этого нового злодеяния уже не имели границ. Люди толпами шли из ближайших и дальних деревень, чтобы принять участие в борьбе с иностранными захватчиками. Сам Дефарж был вынужден отдать должное мужеству, энтузиазму и самоотверженности народа, боровшегося за свою независимость. «Их ярость была так велика и всеобща, — пишет он, — что распространялась даже на женщин. Одни из них добровольно приносили и готовили пищу для солдат, а другие работали на фортах вместе с мужчинами, желая, таким образом, принять участие в нашем поражении» [121, с. 33].

С изумлением смотрели французы на неслыханные темпы работы сиамцев — этих «признанных лодырей», по их мнению. Ведь до сих пор им был известен только сиамец, работающий из-под палки на феодала. «В короткий срок они проделали невероятное количество работы, — сообщает Дефарж, — помимо укрепления, построенного ночью, несмотря на наш обстрел, на Западном форте они также окружили нас палисадами на близкой дистанции от наших пушек, а за ними выстроили 9 фортов, на которых установили пушки. Более того, от Бангкока до устья реки они построили несколько фортов, чтобы предотвратить помощь извне. Они привезли 140 пушек из Аютии и, чтобы доставить их на форты, минуя нас, прорыли специальный канал… Они заградили отмель в устье реки пятью-шестью рядами высоких и толстых деревьев, оставив лишь узкий проход, который легко было закрыть железной цепью, и держали для охраны прохода большое число вооруженных галер» [121, с. 35–36]. Такие достижения в течение считанных дней тем более удивительны, что работе мешали тропические дожди.

Поняв, что борьба предстоит нешуточная, Дефарж стал подумывать о том, чтобы окончить дело миром. В это время Петрача предоставил ему возможность начать переговоры. 24 июня он возвратил французскому командующему обоих его сыновей — офицеров, которые попали в плен к сиамцам, не ставя при этом никаких условий. В ответ на принципиальное согласие Дефаржа покинуть Бангкок и Мергуи сиамское правительство немедленно прекратило все враждебные действия против французов и их приверженцев [175, с. 355].

В августе 1688 г. были выработаны условия соглашения об эвакуации Бангкока (вопрос об эвакуации Мергуи отпал, так как французы были выбиты оттуда еще 24 июня). По этому соглашению правительство Петрачи предоставило в распоряжение французов крупный корабль и денежный заем в размере 24 тыс. бат для покупки двух судов меньшего размера и продовольствия. Главными поручителями и вместе с тем заложниками, гарантировавшими возвращение займа и арендованного корабля, были объявлены глава духовенства французской колонии епископ Лано и ее политический руководитель Вере [прил., док. 129].

Ко 2 ноября 1688 г. погрузка провианта, снаряжения и артиллерии на суда была наконец закончена, и настал день отплытия. «Дефарж потребовал включить в договор, что (от Бангкока. — Э. Б.) до устья реки его будут сопровождать два сиамских заложника, — писал в 1693 г. пракланг Пья Коса Тибоди. — Он объяснял это тем, что опасается вероломства сиамцев» [прил., док. 129]. Однако как раз французы увенчали этот последний день своего пребывания в Сиаме таким неслыханным вероломством, перед которым, пожалуй, бледнеют все их прежние «подвиги».

Сиамцы, как было уговорено, представили двух заложников — губернатора Аютии и видного чиновника по имени Пра Ранг Сонграм, которые были помещены на судно Дефаржа. В свою очередь, два французских офицера были помещены на судно Лыанг Калиярачамайтри, бывшего второго посла в посольстве 1686 г. во Франции. В числе провожающих были также главные поручители-заложники епископ Лано и Вере. Сиамцам, по-видимому, и в голову не могло прийти, что эти люди способны бежать, нарушив данную клятву, а главное, бросив на произвол судьбы своих многочисленных соотечественников и подчиненных [184, с. 360].

Между тем это было так. Де Без прямо обвиняет епископа Лано и Вере в предварительном сговоре с этой целью [60, с. 163]. Однако в последнюю минуту нервы Вере не выдержали, и он очутился на французском судне раньше, чем его сообщник успел туда добраться. Видя, что каждую минуту все может открыться, Дефарж решил действовать напролом. Под предлогом завтрака он пригласил к себе на судно Лыанг Калиярачамайтри вместе с обоими временными французскими заложниками — молодым Дефаржем и военным хирургом и в тот момент, когда судно вышло в море, внезапно арестовал всех троих сиамцев [167, с. 92].

В руках сиамцев остались 6 тыс. фунтов солонины, шлюпка с больными и ранеными и епископ Лано, немедленно арестованный возмущенным Пья Коса Тибоди.

Естественным результатом этого явились массовые репрессии против французов. Все французские подданные в Сиаме были брошены в тюрьмы и закованы в кандалы. Впрочем, как резонно замечает в своей ноте от 27 декабря 1693 г. Пья Коса Тибоди, по сиамским законам эти репрессии могли быть гораздо более жестокими. Ни один из французов и сиамских христиан не был казнен. Епископу Лано тюрьма вскоре была заменена домашним арестом [167, с. 96].

4 февраля 1689 г. суда Дефаржа достигли Пондишери. Сюда же тремя неделями раньше, после долгих блужданий в Бенгальском заливе, добрался бывший комендант Мергуи дю Брю-ан с остатками своего отряда [156, с. 264].

Еще раньше, 19 декабря 1688 г., сюда вернулось судно «Кош» под командой капитана д'Арманьяна. В сентябре 1688 г. он отплыл из Пондишери в Мергуи, но в пути разминулся с дю Брюаном. Прибыв в сиамский порт и заподозрив неладное, д'Арманьян на всякий случай напал на вышедшую к нему навстречу сиамскую галеру и захватил ее во время переговоров. Вскоре после этого в Мергуи приехал французский офицер из Бангкока, чтобы объявить о заключении мира. Ознакомившись с условиями соглашения, капитан д'Арманьян решил немедленно «отомстить» — захватить сиамские батареи, сжечь суда в гавани, разграбить и поджечь город.

Начал он с того, что заманил на свой корабль всех англичан и голландцев, находившихся в Мергуи, под предлогом демонстрации товаров, и заковал их в кандалы. Однако общими усилиями всех европейцев его удалось отговорить от этого «карательного мероприятия», несомненно страшно повредившего бы французам, которые еще находились в Бангкоке [167, с. 329].

В общей сложности к началу февраля 1689 г. в Пондишери собралось 8 судов и 350 солдат, силы вполне достаточные для того, чтобы предпринять еще одну военную авантюру.

6 февраля, через день после своего прибытия, Дефарж собрал военный совет с участием Мартина и Вере. Представители Компании играли на этом совещании наиболее активную роль. Мартин предложил направить новую экспедицию против Мергуи. В противовес этому Вере выдвинул предложение захватить остров Джанк Сейлон (Пукет), где помимо хорошей гавани имелись богатейшие оловянные рудники. Его точка зрения была принята большинством военного совета. 10 апреля 1689 г. Дефарж отплыл из Пондишери с эскадрой из четырех судов, имея на борту 330 солдат, в направлении острова Пукет, чтобы предупредить идущую из Франции эскадру Дюкен-Гиттона. С прибытием подкреплений предполагалось начать большую войну против Сиама [156, с. 265].

Но эти планы были сорваны событиями, развертывавшимися в Европе. Экспедиция Дефаржа, проблуждав три месяца в путанице островов у Сиамского побережья, только в июле достигла Пукета. Овладеть островом Дефаржу не удалось, гарнизон его был готов к упорной обороне. В этот момент с прибывшего на Пукет португальского судна Дефаржу сообщили о начавшейся восемь месяцев назад войне с Голландией, к которой вскоре присоединились Англия, Испания и другие державы.

Дефаржу пришлось тут же вернуть сиамцам захваченных им чиновников и спешно возвращаться в оставшийся почти без всякой защиты Пондишери. Немедленно после возвращения Лыанг Калиярачамайтри и Пра Ранг Сонграма епископу Лано былапредоставлена свобода [156, с. 286].

 

Сиам в конце XVII— начале XVIII в

Известие о перевороте в Сиаме не охладило Ташара, хотя ему пришлось распустить 100 своих «добровольцев». Едва узнав о воцарении Петрачи, он стал разрабатывать планы новых интриг, построенные на уважении, которое сын Петрачи Лыанг Сорасак питал «к учености отцов иезуитов» [245, с. 97].Дипломатию Ташара, снабженного письмом Людовика XIV к новому королю, должна была поддержать военная сила эскадры Дюкен-Гиттона, состоявшей из 6 кораблей. 24 февраля 1690 г. эскадра покинула Францию и в августе 1690 г. прибыла в Пондишери. К этому времени Дефаржа уже не было в живых. Сам он и большая часть его солдат и офицеров погибли от болезней. Не решившись напасть на Мергуи или Бангкок, Дюкен-Гиттон ограничился «робким крейсированием у берегов Сиама» [238, с. 379].

Попытка Ташара пробраться в Сиам вместе с членами четвертого сиамского посольства, которое он некогда возглавлял, не увенчалась успехом. Правда, после возвращения сиамских послов все арестованные французы были тотчас освобождены, несмотря на то что взятые взаймы деньги и суда так и не были возвращены Сиаму. Но вступать в какие бы то ни было переговоры с Ташаром сиамское правительство отказалось. Не добившись никаких результатов, в январе 1691 г. эскадра Дюкен-Гиттона отплыла во Францию. Пользуясь оказией, глава французской базы в Пондишери Мартин послал Сеньеле еще одно пространное письмо, в котором доказывал, что вернуться в Сиам можно только силой [156, с. 277].

Татар решил, однако, еще раз испытать свои дипломатические способности и остался в Индии. В июле 1691 г., уже зная о том, что французы в Сиаме выпущены из тюрем, он, чтобы завязать разговор, обратился к праклангу Пья Коса Тибоди с просьбой освободить их. В сентябре того же года в Пондишери приехал сиамец-христианин в сопровождении двух чиновников с ответом.

В этом письме Пья Коса Тибоди заявлял протест против вероломного нарушения договора Дефаржем. Далее он сообщал Ташару то, что тому уже было известно — о гуманном отношении сиамского правительства к французским подданным. Письмо еще раз подтверждало готовность Сиама возобновить торговые отношения с Францией. Однако об уступке французам Мергуи, подчеркивал Пья Коса Тибоди, не может быть и речи [156, с. 282].

После этого французы задержали всех трех послов (в том числе и своего единоверца), а Ташар направил праклангу новое письмо, обещая прибыть в Сиам вместе с французской эскадрой. Год спустя, в сентябре 1692 г., когда стало ясно, что эскадра не придет (Людовику XIV, занятому войной на нескольких фронтах, было не до Сиама), сиамских послов пришлось отпустить, снабдив их новыми письмами. В ответ Пья Коса Тибоди направил обширную ноту, излагающую все претензии Сиама к Франции [прил., док. 129].

Падение Пондишери, захваченного голландцами в сентябре 1693 г., временно прервало дипломатическую переписку. Но в 1697 г., когда стало ясно, что война в Европе кончается, интерес французского правительства и Ост-Индской компании к Сиаму пробудился с новой силой. Едва лишь французские послы выехали в Рисвик для ведения переговоров о мире, преемник Сеньеле, маркиз Поншартрен, отдал приказ готовить новую эскадру под командой адмирала Ожье [156, с. 356].

Через несколько дней после подписания Рисвикского мира 17 августа 1697 г. директор французской Ост-Индской компании Дю Бар предоставил Поншартрену меморандум, в котором излагал задачи этой эскадры: «С прибытием судов Ташар должен возвысить голос и потребовать Мергуи в возмещение убытков, причиненных французам» [156, с. 358]. Номинальный суверенитет, в крайнем случае, дю Бар советовал оставить Сиаму, добившись, однако, права немедленно начать постройку укреплений. Если же не удастся захватить Мергуи, следует захватить остров Джанк Сейлон [156, с. 359].

В августе 1698 г. мощная эскадра Ожье прибыла в Баласор (Бенгал). Оттуда 52-пушечный корабль доставил Ташара в Мергуи. На этот раз французский посол был допущен в Аютию и смог вручить Петраче письмо Людовика XIV, написанное десять лет тому назад.

Однако Петрача проявил такую же твердость, как и 10 лет назад, и решительно отверг захватнические требования французов. После торжественной аудиенции, состоявшейся 28 января 1699 г., Ташар покинул Сиам, увозя с собой очень вежливое, но ни к чему не обязывающее письмо Петрачи. Всю вину за свою неудачу Ташар сваливал на Ожье, который недостаточно энергично поддержал его требования вооруженной силой (Ожье оправдывался тем, что у него не было провианта для ведения войны) [156, с. 439; 245, с. 97].

Однако подлинную причину краха посольства Ташара вполне объективно изложил миссионер Бранд, занявший место епископа Лано после смерти последнего (около 1700 г.): «Если хотите договориться с сиамцами для блага религии, — писал он, — надо передать все дело в руки директоров Королевской Индийской компании. Эго будут подходящие люди. Сиамцев интересуют только торговые вопросы. Если преподобный отец опять явится сюда один, я не думаю, чтобы дела приняли лучший оборот» [245, с. 100].

Разумеется, уже сама личность Ташара, ставшая для сиамцев символом французской агрессии и иезуитских интриг в Сиаме, никак не могла внушить сиамскому правительству веру в дружелюбные намерения французов. Еще менее приемлемы были для них его предложения. Испытав один раз опасность потери государственной независимости, сиамцы были готовы сражаться до последнего, но не уступать ни пяди своей территории. Бранд и его коллеги, находясь на месте, лучше понимали это, чем Ташар и Людовик XIV во Франции.

В 1700–1703 гг. Ташар и Мартин продолжали делать все новые попытки добиться своего. Например, в одном из писем, направленных Петраче, сообщалось о желании Людовика XIV построить в Мергуи торговую факторию и… два форта «с совершенно мирными намерениями!» [245, с. 1011. Но разразившаяся в Европе война за испанское наследство и полный крах французской Ост-Индской компании принудили Францию оставить наконец Сиам в покое.

В тяжелой борьбе отстояв свою независимость, Сиам в то же время был вынужден отказаться от активной роли экспортера и торгового посредника между странами Южных морей, которая и привлекала к нему в XVII в. внимание иностранных купцов и завоевателей. Фактически Сиам был теперь закрыт для европейцев.

Официального запрета европейцам посещать Сиам никогда не издавалось. На протяжении полутора веков «закрытого» периода в Сиаме продолжало действовать Общество иностранных миссий. Сиамские власти не трогали его, так как его влияние на местное буддийское население было, как и прежде, практически ничтожным. Никто не изгонял из Сиама и голландцев. Однако обширные кварталы Аютии, заселенные в XVII в. европейскими, индийскими, арабскими и китайскими купцами, пришли в запустение. Голландцы, например, сами закрыли свою факторию в начале XVIII в. как нерентабельную. Центр международной торговли переместился в Индонезию, где господствовал голландский торговый капитал и куда со второй половины XVIII в. начали проникать и английские купцы или их торговые агенты, плававшие под британским флагом.

Почти полное прекращение внешней торговли повлекло за собой и упадок внутренней торговли и ремесла в Сиаме. Как сообщает в XVIII в. французский епископ Тюрпин, уже при сыне Петрачи — Пра Чао Сыа (1703–1709) в основном занимались тем, что строили новые храмы, а торговля и ремесло захирели [256, с. 143]. В XVIII в. в ряде случаев происходил возврат от денежной ренты к натуральной.

Доходы государства, поступавшие от торговых монополий, исчезли, а новые источники доходов изыскать было крайне трудно. В 1690 г. Петрача издал приказ разыскивать и арестовывать людей, уклоняющихся от несения повинностей. Крестьянство, разоренное до последней степени уже во второй половине правления Нарая, ответило на новый нажим столь внушительными восстаниями, что они удостоились даже упоминания в сиамских летописях, которые, как правило, замалчивают подобные факты.

Одно такое восстание вспыхнуло в 1690 г. в пров. Након-найок, к востоку от Аютии, и быстро охватило ряд других провинций Центрального Сиама. Крестьяне именно этого района подвергались особо тяжелой эксплуатации. Возглавил восстание бывший монах Там Тиен, выдававший себя за чудом спасшегося от гибели брата Нарая — принца Апайота.

Повстанцы на первых порах добились значительных успехов. Им чуть не удалось захватить в плен наследника престола Сарасака. Их войско подошло к летней столице сиамских королей Лопбури и начало ее осаду. На этом, однако, успехи закончились. Во время одного из сражений Там Тиен получил ранение, упал с боевого слона, был захвачен солдатами Петрачи и казнен. Как это часто бывало в крестьянских восстаниях, гибель вождя рассеяла войско. Не желая покорно возвращаться под иго сиамской феодальной деспотии, почти все повстанцы с семьями бежали в Бирму. Провинции Наконнайок, Лопбури и Сарабури опустели [273].

Другое крестьянское восстание началось в 1699 г. на восточной окраине страны, в пров. Корат, но также быстро распространилось на Центральный Сиам. Сведения об этом восстании еще более скудны, чем о первом. По официальной версии, зачинщиками были лаосский колдун Бун Кванг и 28 его учеников. Бун Кванг сумел якобы так запугать своими колдовскими чарами местного губернатора, что тот без борьбы уступил ему власть в Корате. Затем повстанцы, как и в 1690 г., двинулись на Лопбури, где, вероятно, находился в это время король. Армия Бун Кванга тогда насчитывала 4 тыс. человек. Но правительству удалось внести раскол в среду восставших (по-видимому, были даны какие-то щедрые обещания), и они сами отправили на казнь Бун Кванга и его учеников.

Параллельно с крестьянскими восстаниями в правление Петрачи происходили сепаратистские феодальные мятежи (в 1691 г. в Корате, в 1691–1692 гг. — в Лигоре), для подавления которых требовалось большое напряжение сил.

Немалые страдания населению приносили стихийные бедствия. В 1703 г. страну поразили жестокая засуха и голод.

Правительству приходилось приспосабливаться ко всем этим обстоятельствам. Пра Чао Сыа имел достаточно здравого смысла, чтобы строить не только новые храмы, но и каналы и избегать войн. Его сын, король Тайсра (1709–1733), также строил каналы. Кроме того, при нем была издана целая серия указов, которые в какой-то степени облегчали положение крестьян и должны были тормозить процесс их дальнейшего закрепощения.

В указе 1717 г. говорилось: «Если жители станут убегать из своих домов от своих начальников, губернатор должен послать туда, где они поселились, своего чиновника, чтобы узнать причину бегства. Если он видит, что народ собирается вместе, он должен выяснить причину этого. Если он узнает, что это движение возникло из-за притеснения со стороны кого бы то ни было, он обязан доложить (вышестоящему начальству. — Э. Б.)» [13, с. 137].

Указ призывает королевских прокуроров — чакрапатов к усилению контрольной деятельности, обязывает их расследовать случаи, когда чиновники отбирают имущество, доносить о всех злоупотреблениях властью, невзирая на лица. Предусматривается и тот, видимо, нередкий случай, когда и губернатор и чакрапат оба заражены коррупцией. В этой ситуации донос может подать любой чиновник провинции. Указ грозил чиновникам, не оправдавшим доверия, смертной казнью (заливание глотки расплавленным серебром — «смерть мздоимца»), но на практике это, видимо, случалось редко. Вместе с тем чиновникам предписывается контролировать крестьян, потерявших всякий интерес к расширению производства: «В сельскохозяйственный сезон губернатор, чакрапат и чиновники должны побуждать народ обрабатывать землю. Работа, которую можно сделать за дни, не должна тянуться месяцами» [13, с. 138].

Указ 1722 г. обязывал чиновников следить за тем, чтобы государственные крестьяне — прай лыанг, побывавшие в монахах, возвращались в свое сословие, а не в крепостные к какому-нибудь феодалу. В соответствии с указом 1723 г. устанавливалось, что при браке крепостного крестьянина — прай сом со свободной крестьянкой — прай лыанг в категорию прай лыанг переходят все их дети, а не половина, как раньше. По указу 1724 г. сильно задолжавший прай лыанг мог работать на государство не шесть, а только четыре месяца в году, а четыре месяца он работал на кредитора.

Все эти указы помимо частичного облегчения положения крестьянства были направлены и на то, чтобы сократить постоянную утечку рабочей силы из сектора свободного (государственного) крестьянства, бывшего основой могущества центральной власти. Крупные феодалы в первые десятилетия XVIII в. полностью восстановили свои позиции, утраченные при династии Прасат Тонга, и посулами лучшей жизни, угрозами или использованием долговой зависимости с каждым годом перетягивали в свои крепостные все больше и больше свободных крестьян. Таким образом, уже в начале XVIII в. появились первые признаки того тяжкого кризиса, который разразился в Сиаме в 60-х годах XVIII в.

 

Камбоджа в последней четверти XVII в

В 1672 г. Анг Сур погиб в результате дворцового заговора. Он был убит своим племянником, который вступил на престол под именем Чей Четты III (1672–1673). Брат убитого короля, принц Анг Тан, бежал во Вьетнам, а его вдова осталась в стране и даже вышла замуж за узурпатора. Но через несколько месяцев она сумела поднять против него малайскую гвардию, и Чей Четта III был убит [84, с. 204; 104, с. 79; 191, с. 117].

На престол взошел сын Преах Батом Реатеа — Анг Тей (1673–1674), но в том же году его право на трон стал оспаривать с оружием в руках вернувшийся из Вьетнама его дядя Анг Тан. Военное счастье в этой борьбе стало склоняться на сторону Анг Тея. Вскоре под властью Анг Тана осталось лишь несколько районов в Восточной Камбодже: Этим обстоятельством, как предлогом для нового вмешательства в камбоджийские дела, немедленно воспользовался Хиен Выонг. Он предоставил Анг Тану щедрую военную помощь. 22-тысячный корпус вьетнамских войск под командованием видного полководца Зыонг Лама вторгся в Камбоджу и начал теснить войска Анг Тея к западу. В 1674 г. в одном из сражений Анг Тей был убит. Но Анг Тан не успел пожать плоды своей победы. Он скончался почти одновременно со своим соперником, и вьетнамские войска посадили на камбоджийский трон его младшего брата Анг Нона [191, с. 118]. Этот вьетнамский ставленник, однако, недолго продержался на престоле в Удонге. В стране началось патриотическое движение, которое возглавил девятнадцатилетний младший брат Анг Тея принц Анг Сор. Собрав новую армию, он изгнал войска Анг Нона и Зыонг Лама из столицы и большей части районов Камбоджи. В 1675 г. он короновался в Удонге под тронным именем Чей Четта IV (1675–1706). Анг Нон и вьетнамцы отступили в дельту Меконга. Здесь Анг Нон объявил Прейкор (Сайгон) столицей Камбоджи и принес от имени всей страны вассальную присягу Хиен Выонгу. Так, в Камбодже сложилось двоевластие, затянувшееся на 16 лет [22, с. 91; 125, с. 373].

С 1675 по 1682 г. между соперничающими королями не происходило крупных военных действий. Оба они накапливали силы. Чей Четта IV в этот период, возможно по стратегическим соображениям, перенес столицу из Удонга в провинцию Сам-ронгтонг. В начале 80-х годов положение Анг Нона значительно укрепилось благодаря прибытию в Южный Вьетнам множест-ва китайских эмигрантов, остатков разбитых войск павшей Минской династии. Правительство Хиен Выонга переправило их на территорию, контролируемую Анг Ноном и поселило в провинциях Бариа и Донгнай. Китайские эмигранты поселились также в Прейкоре, Диньтхыонге, Кампеанг Секатрей (Бьенхоа). Так начало формироваться китайское национальное меньшинство на Юге Вьетнама. Из этих китайских поселенцев, обладавших большим военным опытом, Анг Нон сформировал армию и, соединив ее со своими кхмерскими войсками и вьетнамскими подкреплениями, в 1682 г. вторгся в Центральную Камбоджу [104, с. 80; 125, с. 373; 191, с. 119].

В 1682–1683 гг. войска Анг Нона заняли юг страны и такие важные центры, как Пномпень и Удонг. В руках Чей Четты IV осталась лишь западная окраина королевства — провинции Ангкор, Баттамбанг и Пурсат. Тогда он обратился за помощью к Сиаму. Сиамский король Нарай послал в Камбоджу экспедиционный корпус под командованием опытного генерала Петрачи. В 1684 г. союзники перешли в наступление. Вскоре Анг Нон опять был вынужден отступить в дельту Меконга [104, с. 80; 125, с. 374].

Потерпев военное поражение, Анг Нон решил прибегнуть к дипломатическому маневрированию. Он обратился к сиамскому королю с просьбой стать арбитром между ним и его племянником. Но король Нарай присудил камбоджийскую корону Чей Четте IV.

В 1688 г., когда Сиам подвергся англо-французской агрессии и не был в состоянии оказывать влияние на дела в Камбодже, Анг Нон решил снова попытать счастья и обратился за помощью к южновьетнамскому королю. Тот выделил ему армию под командованием генералов Тхуен Хуона и Тхум Мона. Вьетнамская армия успешно продвинулась в центр страны и заняла Удонг. Но войско самого Анг Нона было разбито армией Чей Четты IV. После этого отступили и вьетнамцы [104, с. 80; 191, с. 120].

В кампании 1689 г., однако, соединенными действиями вьетнамских войск и китайских наемников Анг Нона был взят Пномпень. Страна была вконец разорена войной. Чей Четта IV отступил в Кампонглуонг и начал переговоры. Чтобы покончить наконец с гражданской войной и интервенцией, он был вынужден признать сюзеренитет южновьетнамского короля. Раскольник Анг Нон получил отступное в виде удела в Срей Сантхоре, где он и умер в 1691 г. После его смерти южновьетнамский король объявил, что, поскольку Анг Нон не назначил наследника для своих владений в дельте Меконга, его наследство, согласно восточнофеодальному обычаю, отходит в казну, иначе говоря, аннексируется [104, с. 180; 191, с. 120–121].

После 1691 г. положение в Камбодже, границы которой теперь примерно соответствовали нынешним, стабилизируется. В 80-х годах XVII в. Чей Четта IV осуществляет широкую программу реформ. Он ревизует и кодифицирует 12 книг законов королевства, реорганизует суды, смягчает многие статьи уголовного кодекса и даже отменяет смертную казнь. Дело здесь, конечно, не в личной гуманности Чей Четты. Просто, как дальновидный правитель, он принимает меры, чтобы избежать нового взрыва крестьянских восстаний в разоренной стране, подобного тому, который произошел на рубеже XV–XVI вв. И действительно, после этих реформ Чей Четте IV приходилось бороться только с мятежами отдельных феодалов, подстрекаемых Южным Вьетнамом (1699 г. — восстание Ема, 1701 г. — восстание Кима), а сведений о народных волнениях в летописях не содержится.

В последние годы своей жизни Чей Четта IV несколько раз отрекался от престола в пользу своих родственников (1695 г., 1699–1701 гг., 1702–1704 гг.), но каждый раз снова брал власть в свои руки. Видимо, он хотел обеспечить при своей жизни мирный переход власти к надежному преемнику, но так и не смог найти подходящей кандидатуры. Некоторая стабильность, достигнутая во второй половине правления Чей Четты IV, после его смерти, в 1706 г., сменилась новым кризисом.

 

Вьетнам в последней четверти XVII— начале XVIII в

Последняя четверть XVII — начало XVIII в. были для Вьетнама периодом относительно мирного развития. Хотя локальные войны время от времени велись и на Севере, и на Юге (Чини продолжали свою экспансию в северных горных районах и прилегающих к ним областях Лаоса, а Нгуены завершили покорение Тямпы в 1693 г. и районов дельты Меконга, принадлежавших ранее Камбодже), все же в целом Север и Юг уже не представляли собой противостоящие друг другу военные лагеря. Роль военных в обществе, особенно на Севере, заметно снизилась.

Полувековая война с Югом, истощившая ресурсы государства Чиней, сопровождалась ростом эксплуатации небогатого крестьянства аграрно перенаселенного Севера. В летописях замелькали упоминания о борьбе с «разбойниками», т. е. крестьянскими повстанцами. Правительство Чиней было вынуждено пойти на снижение нормы эксплуатации путем периодической отмены в голодные годы налогов, стало прибегать даже к раздаче риса или денег в голодающих районах. Крестьян стали освобождать от налога по старости не в 60, а в 50 лет. Для поощрения частной торговли рисом и облегчения его переброски из урожайных в неурожайные места были отменены внутренние таможни и сборы на причалах рек. В то же время была усилена борьба с произволом отдельных чиновников (была, в частности, проведена судебная реформа, ограничивающая волокиту и взяточничество). Государство стало пополнять свою казну за счет экспроприации части феодалов. У довольно обширной категории их были изъяты «наследственные», т. е. частновладельческие, земли. Наконец, были ограничены привилегии королевской гвардии — так называемых силачей, профессиональных солдат, набиравшихся, по традиции, в провинциях Тханьхоа и Нгеан. Как пишет Д. В. Деопик, «известно, что феодальные государства идут на такие меры лишь в критической ситуации» [31, с. 37].

Все эти своевременно принятые меры правительства Чиней привели к тому, что локальные выступления «разбойников» не слились в общенародное восстание, крестьянская война во Вьетнаме разразилась лишь столетие спустя. Положение на Севере постепенно стабилизировалось.

На Юге правительство Нгуенов имело больше свободы для маневра в своих отношениях с крестьянами. Вновь завоеванные огромные и слабо заселенные территории Тямпы и Камбоджи образовали практически неисчерпаемый для того времени земельный фонд. Нгуены охотно позволяли переселяться на эти земли не только своим подданным из старых провинций, но и многочисленным китайским иммигрантам, хлынувшим в Южный Вьетнам после окончательного завоевания Китая войсками династии Цин. Уже в 70-х годах XVII в. (намного раньше, чем на Севере) Нгуены стали поощрять развитие частновладельческих хозяйств в противовес общинным. Д. В. Деопик пишет: «Что же касается распашки нови, вырубки леса и подъема целинных земель с последующим созданием там обрабатываемых полей, то их разрешалось превращать в частные земли для постоянной (т. е. вечной) обработки при условии внесения особого налога. Этот важнейший законодательный акт, узаконивший поместное землевладение, был принят в Дангчаунге (Южном Вьетнаме. — Э. Б.) за полвека до появления аналогичного закона в Дангнгоае (Северном Вьетнаме. — Э. Б.)» [31, с. 67–68]. Зажиточные крестьяне, отделившиеся, таким образом, от общины и превратившиеся в мелких помещиков, стали надежной опорой режима Нгуенов.

Стабилизация внутреннего положения в обеих частях Вьетнама сопровождалась дальнейшим развертыванием международной торговли, в которой чем дальше, тем больше стала преобладать ориентировка на китайский рынок. Одновременно продолжала вестись торговля с Голландией и в меньших размерах с Англией и Францией. Любопытно, что, хотя военные действия между Чинями и Нгуенами прекратились в 1673 г., борьба внутри северовьетнамского правительства между сторонниками мира и сторонниками продолжения войны, видимо, продолжалась еще около семи лет. Так, в письме короля Ле Зя Тонга генерал-губернатору И. Метсёйкеру, написанном в начале 1674 г., говорится: «В прошлом году король Батавии прислал мне две большие пушки, которые в своем письме описал как очень хорошие, но это не так. Мой специалист по артиллерии говорит, — что снаружи они кажутся хорошими, а внутри испорчены и негодны к употреблению. Тем не менее я благодарю короля Батавии и прошу не обижаться, что я их отсылаю обратно… Нам необходимы пушки для укрепления и обороны наших городов. Поэтому я прошу короля Батавии, чтобы он эти две пушки обменял на две другие хорошие и прислал бы еще две хорошие пушки, всего четыре. А также прислал бы серу, селитру, ядра и другие военные материалы» [прил., док. 92].

В следующем году Ле Зя Тонг снова жалуется на то, что голландцы присылают ему либо бракованные, либо малокалиберные пушки, которые он посылает назад вместе с деревянной моделью пушки, которую ему хотелось бы иметь [прил., док. 97]. На подобные требования голландский генерал-губернатор отвечал уклончиво, то ссылаясь на трудности, связанные с войной против Англии и Франции, то объясняя, что заказанные Ле Зя Тонгом крупнокалиберные пушки можно изготовить только в Голландии и доставка их во Вьетнам займет не менее трех лет [прил., док. 93, 98].

Только в 1680 г. тон писем северовьетнамского правительства в Батавию меняется. Новый король Ле Хи Тонг (1675–1705) пишет генерал-губернатору Р. ван Гунсу: «В прежние времена мои предки договорились с голландцами, что они будут ежегодно приходить торговать в наше королевство и привозить пушки, сукмо, янтарь и испанские реалы, но впоследствии голландцы стали манкировать доставкой этих товаров, и, несмотря на то что они в это время воевали со своими врагами, было бы справедливо, если бы батавский король уделял нам ежегодно из своих излишков пушки, ядра, селитру и серу, чтобы оказать нам помощь этими военными припасами, тем более что мы с нашими вельможами постановили не разрешать находиться постоянно в нашем королевстве никому из иностранцев, кроме голландцев, о чем король Батавии забыл. А сейчас наше королевство находится в мире и безопасности от врагов, поэтому король сообщает, что голландцы впредь не должны присылать нам пушки, ядра, селитру и серу. Когда же нам опять понадобятся эти военные припасы, король сообщит об этом в письме генерал-губернатору» [прил., док. 105].

Теперь, когда необходимость в военных поставках Голландии отпала, голландцы утратили возможность диктовать свои цены на северовьетнамском рынке, и король вежливо, но твердо дает это понять Р. ван Гунсу. «Мы относимся к людям Вашего Превосходительства как к своим собственным подданным и так же ценим их, однако ваши люди отличаются от наших тем, что они хотят всегда поддерживать одну и ту же цену на товары, между тем следует учитывать, что товары бывают дорогие и дешевые» [прил., док. 105].

Это письмо Ле Хи Тонга вызвало сильное раздражение в Батавии. В ответном письме Р. ван Гуне недвусмысленно грозит сворачиванием голландской торговли в Северном Вьетнаме. «Прежде, — пишет он, — от продажи товаров в Тонкине мы получали некоторую прибыль и могли покрыть наши издержки, и поэтому мы старались посылать в Тонкин все товары, затребованные главами нашей фактории в этой стране. Но уже несколько лет вместо того, чтобы получать прибыль, мы в Тонкине терпим убытки. Товары, которые мы туда послали, долгое время лежат непроданными в пакгаузах, а мы могли бы их выгодно продать в других местах. Поэтому Ваше Величество в своей высокой мудрости должны понять, что такое положение невозможно, и пока мы не будем получать никакой прибыли, мы не можем посылать товары в Тонкин в таком количестве, как раньше… В настоящее время мы посылаем в Тонкин малое судно с припасами, необходимыми для наших людей, живущих в земле Вашего Величества, а также некоторое количество денег для покупки шелковых тканей, которые нам нужны для личного потребления» [прил., док. 109].

Ноты шантажа слышны и в письме генерал-губернатора К. Спеелмана Ле Хи Тонгу, посланном в ответ на просьбу вьетнамского короля прислать рис в пораженный неурожаем Северный Вьетнам. Рис генерал-губернатор отправил в малом количестве, ссылаясь на нехватку его для собственных нужд голландской Ост-Индской компании и явно увязывая дальнейшую помощь со снижением цен на вьетнамский шелк. «Мы… — пишет он, — посылаем… ради старой дружбы между королем и Компанией наше судно с припасами для наших людей в Тонкине и некоторым количеством голландских денег, чтобы попробовать закупить по доступным ценам шелк-сырец или шелковые ткани, а если это не удастся, увезти эти деньги обратно» [прил., док. 111].

Голландскую гегемонию на северовьетнамском рынке в эти годы сильно подрывала английская, португальская и, в известной мере, французская конкуренция. В 1672 г. в Северный Вьетнам вновь прибыл представитель английской Ост-Индской компании Гиффорд. 14 марта 1673 г. Гиффорд был принят королем, который разрешил англичанам открыть факторию в Фохиене. В 1683 г. английская фактория была переведена в Тханглонг. Торговля английской Компании с Северным Вьетнамом продолжалась до 1697 г., когда произошел вооруженный конфликт между служащими английской фактории и местным населением. После этого английская фактория в Северном Вьетнаме была закрыта навсегда [162, с. 30–35; 190, с. 32–34; 191, с. 66–69].

Примерно в это же время англичане попытались завязать торговые отношения с Южным Вьетнамом. В мае 1695 г. председатель Совета английской Компании в Мадрасе Натаниэль Хиггинсон направил ко двору Куоктюа (1691–1725) своего представителя Томаса Боуйера. В инструкции, которую Хиггинсон составил для Боуйера, ему предписывалось добиваться для англичан экстерриториальности, права расправы над нанятыми служащими из местных жителей, свободы от пошлин на все ввозимые и вывозимые товары, предоставления места для строительства дока и ряда других привилегий [прил., док. 130]. В инструкции также говорилось: «Позаботьтесь о том, чтобы все люди на Вашем судне вели себя вежливо и были трезвы, чтобы не было нанесено никакого оскорбления правительству Кохинхины и не причинено вреда местным жителям» [прил., док. 130].

В августе 1695 г. Т. Боуйер прибыл к берегам Южного Вьетнама, 9 октября достиг Хюэ, а 2 ноября 1695 г. был принят Куоктюа. В последовавших переговорах южновьетнамский правитель в принципе согласился на основание английской фактории в его стране, но отверг непомерные требования англичан. В апреле 1696 г. Т. Боуйер отплыл обратно в Мадрас, так и не основав в Южном Вьетнаме постоянной фактории. В 1702 г. англичане предприняли новую попытку овладеть контролем над южновьетнамским рынком. Они захватили остров Пуло Кондор, принадлежавший Южному Вьетнаму, и возвели там форт, но в 1705 г. местное население восстало и с помощью армии Нгуенов изгнало англичан с острова [21, с, 203; 162, с. 38–39].

Французская торговля во Вьетнаме в последней четверти XVII в. была тесно связана с деятельностью Общества иностранных миссий. Летом 1680 г. в Северный Вьетнам прибыло судно французской Ост-Индской компании «Тонкин» под командованием капитана Шаплена. Французы получили разрешение основать свою факторию в Фохиене, и, предлагая свои товары дешевле английских и голландских, на первых порах завоевали большую благосклонность северовьетнамского правительства. Вскоре, однако, выяснилось, что деятельность французской Компании в Северном Вьетнаме служит лишь ширмой для христианской пропаганды, а в роли купцов, как правило, выступают законспирированные миссионеры [166, с. 241; 191, с. 81–82].

В августе 1681 г. в Северный Вьетнам прибыло французское посольство во главе с епископом Лефебром (он ради конспирации также был одет в штатское) с письмом от Людовика XIV Чинь Таку. В начале письма говорилось о взаимных выгодах торговли между Францией и Вьетнамом, а затем Людовик XIV переходил к истинной цели своего послания. «Более всего на свете мы желали бы на благо Вам и Вашей стране, чтобы те Ваши подданные, которые уже приняли веру в истинного Бога неба и земли, получили бы свободу исповедовать эту веру, самую высокую, благородную, святую и к тому же наиболее способствующую поддержанию абсолютной власти королей над народами… Более того, мы совершенно убеждены, что, когда Вы узнаете о достоинствах этой религии, Вы сами первый подадите пример своим подданным, приняв ее» [246, с. 85].

Как и следовало ожидать, письмо Людовика XIV отнюдь не вызвало у Чинь Така желания немедленно перейти в христианство. Французское посольство несколько месяцев тщетно дожидалось приема, но так и не получило его. Сменивший Чинь Така Чинь Кан (1681–1709) также не выразил желания встретиться с епископом Лефебром. Он лишь передал ему через чиновника ответное письмо Людовику XIV. В этом письме Чинь Кан сухо разъяснял французскому королю, что порядок есть порядок и нарушение его ни к чему хорошему не приводит. А поскольку изданные его предками законы запрещают христианскую религию, он, Чинь Кан, не может взять на себя ответственность за их отмену. «Законы издаются для того, чтобы им точно и верно следовать, — пишет он. — Без верности же ничто не может быть прочным. Как же можем мы презреть установленный обычай ради личной к Вам приязни» [166, с. 265].

В то же время Чинь Кан подчеркивает в своем письме, что различия в религии не должны мешать взаимовыгодной торговле. «Учтивость и забота по отношению к иностранцам — вещь, отнюдь не чуждая нашей стране, — пишет он. — Нет такого иностранца, который был бы плохо принят у нас. Как же можем мы отказать человеку из Франции, который из любви к нам хочет нас посещать и привозить свои товары… Сейчас Франция присылает сюда свои товары для продажи или обмена… Благодаря этому наша дружба может утвердиться на основе справедливости и честности и может стать прочной, как золото и камень» [166, с. 265].

Но у французской Ост-Индской компании не хватало товаров и кораблей даже для торговли с Сиамом, который в эти годы стал основным объектом французской экспансии. Поэтому, несмотря на большие колониальные аппетиты Людовика XIV, французские интересы во Вьетнаме представляли лишь миссионеры, влияние которых падало. К концу XVII в. численность христиан как в Северном, так и в Южном Вьетнаме значительно упала. Большая европейская война, в которую была втянута Франция, надолго отвлекла внимание французского правительства от Индокитая. Вслед за Францией интерес к вьетнамскому рынку постепенно пропадает и у Англии и Голландии, и в начале XVIII в. их деятельность в этой стране свертывается.