Вот и заканчивается год. Через два часа Наташа будет в городе. Она войдет в ставшую родной квартиру и, сбросив куртку, обнимет мужа. Так получилось, что после окончания института ей пришлось уехать работать в деревню. Илья остался в городе. Учились они в одной группе и незаметно сблизились. Неудивительно — с первого курса постоянно вместе. Наташа полюбила Илью. Ей нравилось заботиться о нем. Однажды после разудалой студенческой вечеринки он стал ее первым мужчиной.

Удивительно, что Илья поступил в педагогический. С его характером, наверное, нужно было приобретать другую специальность. Ее Илья был прирожденный авантюрист. Во что только он не ввязывался, пока они учились. Пробовал торговать, прогорел, долго и мучительно возвращал долги. Пытался заниматься распространением каких-то таблеток для похудения, «элитной» косметикой, прибамбасами к мобильным телефонам, но ни одно из его начинаний так и не принесло реальной прибыли, одни убытки.

Воспитывала его мать. Женщина весьма вздорная и капризная. Сколько она только на памяти Наташи поменяла «мужей», не счесть. Все искала идеал, а не найдя его, подалась в кришнаиты. Илья то скандалил с ней, то мирился, но вместе жить не мог. Как только поступил в институт, сразу перебрался в общежитие. Наташа частенько выручала его, старалась хотя бы накормить, потому как у Ильи денег никогда не было. На последнем курсе они уже жили вместе, не особенно скрываясь. Так началась у Наташи тихая семейная жизнь: с самого утра на занятия в институт, вечером домой, в общежитие. Поздно вечером убирала офис, в котором подрабатывала. Денег не хватало постоянно. Илья в принципе тоже не сидел без дела, но его заработков Наташа никогда не видела. Так, время от времени приносил немного денег на жизнь. Трудно приходилось. Порою сидели на одних макаронах, но Наташа не горевала. У нее был муж! Она уже даже начала мечтать о том, что хорошо бы родить ребенка, но, когда случилось забеременеть, Илья настоял на аборте. Наташа согласилась и отправилась с тяжелым сердцем в больницу. Благо срок был небольшой. Муж был по-прежнему нежен с ней. Со временем боль — и душевная, и физическая — забылась. Все вошло в привычную колею.

К тому, что они живут вместе, окружающие привыкли. Даже комендант общежития не обращала на них внимания, только время от времени интересовалась, когда же они оформят свои отношения. Наташа отшучивалась, а Илья все обещал, что как только получат дипломы, так сразу. Не получилось. Вскоре после окончания института Илью арестовали. Дело было запутанное, что-то связанное с запчастями от угнанных машин, но, поскольку Илья был только продавцом, через полгода он вышел на свободу за недоказанностью состава преступления. Хотя двое его подельников получили совсем не маленькие сроки. Наташа устроилась работать в сельской школе преподавателем биологии и химии. Школа была довольно большая. Хозяйство, в котором она находилась, весьма крепким. Наташе сразу выделили квартиру, вернее полдома. Впервые в жизни у нее появилась своя жилплощадь. В институт она приехала поступать из забытой богом деревушки, где осталась мать. Отца не помнила. Он погиб, как большинство мужиков в деревне, по пьяной лавочке. Утонул, когда ставил сети. Но об этом она знала только из рассказов матери. Пока Наташа училась, мама старалась помогать, отдавала дочери почти все заработанные тяжким крестьянским трудом деньги. Наташа, правда, и сама старалась хоть как-нибудь подработать. Но все равно жила очень скудно, да еще приходилось поддерживать мужа. Все лето, пока не началась работа в школе, она выкраивала последние копейки, носила передачи. Легче стало, когда начались занятия. Наташа быстро влилась в коллектив. Спокойная, неконфликтная, она без натуги находила общий язык с самыми разными людьми. Да и с детьми работать ей нравилось. По выходным ездила в город, возила передачи Илье. С его матерью столкнулась пару раз, но та упорно не узнавала ее. Впрочем, Наташа не особенно переживала по этому поводу. Она свято верила, что муж совершенно не виновен.

Зарплата была невелика, но на передачи для Ильи Наташа не скупилась. Когда же в конце ноября состоялся суд и Илью освободили прямо в зале, счастью Наташи не было предела. Несмотря на то что муж наотрез отказался ехать к ней в деревню, Наташа на последние деньги сняла номер в гостинице, и они провели два незабываемых дня.

Сильно осунувшийся, очень бледный, Илья всласть отсыпался, ел за троих, но не выглядел унылым. Наташа долго уговаривала его поехать с ней. Учителей в школе не хватало, так что работа для мужа наверняка бы нашлась. Но Илья не согласился.

— Пойми, Натка, не могу я жить в деревне, мне город нужен, тут возможностей больше. Вообще, учительствовать — это не для меня. Я ведь в институт поступил только по настоянию матери. Думаю снова бизнесом заняться, я там, пока сидел, с интересными людьми познакомился, много нового узнал, на этот раз все получится.

— Ильюшенька, а как же я? Ты обо мне подумай! Ты здесь, а я там совсем одна.

— Не горюй, Наташка. Я быстро стану на ноги, а там и тебя к себе заберу. Просто потерпи немного. Ну, пока я сидел, ты же выдержала? Ну вот! А теперь я на свободе. По выходным ко мне будешь приезжать.

— А жить ты где будешь?

— Пока у мамки перекантуюсь, а там видно будет.

— Но я же с твоей матерью не слишком лажу! Опять же у нее новый муж, как он будет на нас смотреть?

— Ерунда все это. Как-нибудь перебьемся.

— Илья, но что же у нас будет за семья, если я буду в деревне, а ты здесь?

— А что? Нормальная семья, как у моряка. Ты на берегу, я в море. Вот и все дела.

— Ильюшенька, я ведь так сильно скучала без тебя. Полгода не виделись. А ты опять не соглашаешься жить вместе.

— Наташка, я соглашаюсь, только сейчас мне нужно немного времени. Раскручусь, и будем жить вместе. Потерпи.

— Снова терпи! Ильюша, я терплю всю свою жизнь. Скажи, сколько еще терпеть?

— Поверь, совсем недолго.

— Илья, я боюсь за тебя. Ты опять во что-нибудь ввяжешься. В этот раз обошлось, а в другой? Что ты собираешься делать? Чем заниматься? Опять машины ворованные на детали разбирать?

— Нет, с этим покончено. Меня надоумили на другое дело.

— На какое?

— Пока секрет, не хочу преждевременно шум поднимать.

— Секрет даже от меня?

— Прости, и от тебя тоже, боюсь сглазить.

На следующее утро Наташа вернулась на работу. Илья обидел ее, а она в очередной раз стерпела, смолчала, не стала устраивать скандала. Но пролетела рабочая неделя, она, не выдержав, снова поехала в город. Ильи у матери не оказалось, за прошедшую неделю он снял квартиру на окраине и теперь жил там. Наташе ничего не оставалось, как отправиться по указанному адресу. В квартире никого не было. Наташа долго бродила по продуваемой всеми ветрами улице, пока, наконец, не увидела свет в окне. Илья открыл не сразу, сначала поинтересовался — кто там, и, лишь узнав голос Наташи, повернул ключ в замке. После заключения он стал, судя по всему, весьма осторожен. Впрочем, войдя, Наташа поняла почему: квартира была превращена в склад. Повсюду высились стеллажи, полки, стояли какие-то коробки, поблескивали в стопках упаковки с лазерными дисками.

— Что это? — удивленно спросила Наташа.

— А это так, охраняю, — не вдаваясь в подробности, пояснил Илья. И тут же спросил: — Как ты меня нашла? Откуда у тебя этот адрес?

— Мать твоя дала, сказала, что съехал, квартиру снял. А что, мне об этом не следовало знать? — с обидой в голосе поинтересовалась Наташа.

— Не в тебе дело, просто я ей говорил: никому ни слова! А она готова сообщать мой адрес кому попало!

— Я что — кто попало?

— Не о тебе речь. Здесь товара на сотню тысяч баксов, я за него отвечаю. Знаешь, мне как-то не хочется, чтобы мне голову оторвали.

— Но откуда у тебя все это?

— Я же тебе говорю, охраняю. Ладно, раз приехала, раздевайся, я голодный как волк, только вошел. Ты пожрать что-нибудь привезла?

— Нет, я думала, мы вместе в магазин сходим. У меня денег, правда, мало, но что-нибудь купить сможем.

— Знаешь, раз ты пока не разделась, сбегай принеси чего-нибудь, а то в самом деле уже живот подвело. Магазин тут рядом, в соседнем доме. — Буквально вытолкав Наташу, Илья запер дверь.

Несколько растерянная, она вышла из подъезда. Ветер жестоко ударил в лицо. Прикрывая глаза рукою, Наташа на ощупь побрела в сторону светящейся вывески. Немного отогревшись в помещении, отсчитала деньги на обратную дорогу, на остальные купила продукты и, прижимая к груди пакет, пошла обратно. По странному стечению обстоятельств ветер снова дул в лицо, пронизывал насквозь дешевенькую китайскую курточку. Пока Наташа осилила триста метров, отделяющих магазин от дома Ильи, в ней замерзло, казалось, все, вплоть до костей. Побелевшим от холода пальцем она, наконец, нажала кнопку звонка.

— Кто там? — снова спросил Илья.

— Открой, это я, Наташа.

— Ты чего так долго? Знаешь ведь, что голодный!

— Я старалась побыстрее, там ветер ужасный. Вот, руки замерзли совсем.

— Пошли на кухню, отогреешься. — Илья взял пакет и, оставив Наташу в прихожей, пошел разбирать покупки.

Пока Наташа возилась на кухне, Илья в комнате что-то переставлял, передвигал, возился с какими-то коробками. После ужина, когда они, наконец, добрались до старенького продавленного дивана, Наташа, облегченно вздохнув, устроила голову на плече Ильи. «Вот ведь какой у меня муж, неделя прошла, а он уже что-то организовывает!» — подумала, засыпая. Утром встали поздно, не договариваясь, совместили обед с завтраком. Только теперь Наташа обратила внимание, что в квартире существует еще одна комната, но дверь в нее была заперта. Илья пояснил, что там сложены вещи хозяев. До вечера время пролетело незаметно. Вот и пришла пора уезжать. Илья, сославшись на занятость, провожать ее не пошел. Наташа добралась до деревни к полуночи. Замерзла так, что последние метры до своего дома едва шла. Благо соседка, баба Маня, не спала, тут же вскипятила чайник, напоила продрогшую Наташу чаем с малиновым вареньем.

— Ты, девонька, по ночам-то не броди, старайся из города пораньше возвращаться. Не ровен час, беда случится. Да и вообще, зазывай своего к нам, в деревню, места у нас, сама видела — какие знатные. Тут ведь неспроста раньше господское имение было. Парк-то еще с тех самых пор остался. Видала дом возле большой аллеи? Вот там раньше школа была. А еще раньше обслуга барская жила.

— Баба Маня, так что здесь — места, выходит, исторические?

— Еще бы. Ты, ежели интерес имеешь, с Павлом Николаевичем поговори. Он все про наши места знает. Хоть и не местный, а всю историю собрал. Он же у нас книжки пишет, да и врач хороший.

— Это кто ж такой, Павел Николаевич?

— Ты что, не знаешь? Сосед наш, дом большой через дорогу. Да видела ты его. Солидный такой. Ко мне частенько наведывается.

— Это тот старик, что напротив нас живет? Он что — писатель?

— Ох, деточка, какой же он старик, ему ведь всего-то лет сорок с небольшим. Конечно, может, тебе он в отцы годится, но как мужчина он еще в пору зрелости вступает.

— Спасибо вам, баба Маня. Отогрелась, спать хочу до невозможности. Пойду я, пожалуй.

— Иди, Наташенька, завтра ведь на работу.

У Наташи едва хватило сил добраться до постели. Следующая неделя пролетела в предвкушении встречи с Ильей. Немного омрачало то обстоятельство, что пришлось взять денег взаймы у коллег. Но ведь скоро выдадут зарплату!..

В субботу, после занятий, Наташа отправилась в город. Со временем она как-то втянулась в новую жизнь. По субботам приезжала к Илье, готовила, убирала, стирала, проводила с ним восхитительную ночь — и в воскресенье вечером возвращалась в деревню. Так продолжалось месяц за месяцем. Пришло лето. Чтобы как-то поддержать и себя и мужа, Наташа с помощью соседей обработала землю, прилегающую к ее половине дома, и теперь с нетерпением ожидала первых результатов. К Илье она по-прежнему приезжала только на выходные. На огороде хватало хлопот, земля дает отдачу, только когда на ней непрерывно трудишься. Незаметно пришла осень, начались занятия в школе. Наташа продолжала свои еженедельные поездки в город. После очередного трудного разговора с Ильей она больше не вспоминала о свадьбе. Как бы то ни было, она была по-своему счастлива. У нее есть муж, пусть и неофициальный, но все же она не одна. Грустно было только потому, что Илья упорно не хотел иметь детей и объяснял это тем, что необходимо стать покрепче на ноги. В свои дела он Наташу не посвящал, либо отшучивался, либо отмалчивался. На Новый год попросил Наташу не приезжать, сказал, что будет в отъезде. По счастью, ее пригласили коллеги. Школа была своего рода большой семьей, праздники в основном встречали вместе. Директор не препятствовал этому обычаю, наоборот, сам почти всегда принимал участие в общих сборищах. Семен Семенович, недавно ставший директором, наравне с другими преподавал в школе. И естественно, жил той же жизнью, что и остальные преподаватели. Холостой, он жил в доме рядом со школой: жена его оставила почти десять лет назад, ушла к преуспевающему бизнесмену, а он так и остался один. Поговаривали, что у него есть зазноба в городе, местная дачница, но Наташа с ней не была знакома. Так, видела несколько раз издали высокую рыжеволосую красавицу, которая занимала со своими дочерьми здание бывшей школы у самого парка.

…В спортзале накрыли столы, установили огромную красавицу елку, женщины наготовили разных вкусностей, в общем, праздник удался. Если бы не чувство одиночества, Наташа, пожалуй, была бы счастлива. Следующий год не принес никаких изменений в ее жизнь. По-прежнему она по выходным уезжала в город и, как раньше, воскресными вечерами возвращалась в деревню. Привыкла и уже не приставала к Илье с вопросами, когда они постоянно будут жить вместе. Так прошло еще два года. Прошлый Новый год она встречала вместе с Ильей, они были одни, в той же съемной квартире, правда, обстановка в ней поменялась, место продавленного дивана заняла мягкая тахта. Исчезли коробки с дисками. Зато появилось сразу два компьютера.

Сейчас Наташа спешила на поезд на встречу с Ильей. Предпраздничное настроение почувствовалось уже в вагоне, самые нетерпеливые начали провожать старый год. На вокзале Наташе повезло. Маршрутка пришла сразу, как только она подошла к остановке. С трудом втащив тяжеленную сумку с продуктами в машину, она устроилась на переднем сиденье и, глядя в окно, залюбовалась готовящимся к празднику городом. От остановки полквартала тащила сумку к дому Ильи. Поднялась на второй этаж, позвонила в дверь.

Дверь распахнулась, едва Наташа прикоснулась к кнопке звонка. Ее резко рванули за куртку, в следующий миг она задохнулась от боли, от резкого и неожиданного удара в живот. Не успела вздохнуть, как жесткая ладонь зажала ей рот. В прихожей было темно, а может, это от боли потемнело в глазах, но через секунду раздался негромкий треск, и Наташа почувствовала, как что-то липкое прижалось к глазам, через мгновение та же липкая пленка склеила губы. Сильный удар в спину сбил с ног. Снова послышался треск. Теперь и руки Наташи оказались связанными. Ее куда-то поволокли. Затем бросили на что-то мягкое. Наташа задыхалась, боль пронизывала каждую клеточку тела. Тишина пугала еще больше. Когда боль начала утихать, Наташа попробовала пошевелиться. Ничего не произошло, но, стоило ей попытаться зацепиться ногой за край тахты, жесткая рука ударила по лицу с такой силой, что Наташе показалось, будто у нее лопнул глаз. Она глухо застонала. Сквозь жуткую боль почувствовала, как ей спеленали еще и ноги. Через некоторое время Наташу начала бить сильная дрожь, несмотря на то что она лежала в чем пришла, в куртке, в сапогах, и только шапочка куда-то исчезла. Где находились те люди, которые так жестоко с ней обращались, Наташа не знала, до ее слуха не долетало ни единого звука.

Сколько она так пролежала, Наташа не знала, чувствовала, что затекли руки и ноги, от неудобного положения болела спина, но больше пошевелиться она не решалась.

Телефонный звонок показался оглушительным в звенящей тишине. Телефон разрывался трелями, но трубку никто не поднял. «Может, они ушли?» — шевельнулась мысль. Наташа попробовала перевернуться на бок, но тут же получила затрещину. Видимо, для профилактики.

Холод сменился невыносимой духотой, белье пропиталось потом, Наташе казалось, что она лежит в огромной дурно пахнущей луже. Но двигаться было нельзя, она уже уяснила: за любое движение следует немедленное наказание. Нестерпимо хотелось в туалет. Но как дать понять им, что именно ей нужно, Наташа не знала. Когда терпеть не осталось никаких сил, она начала мычать. Резкая боль — и неожиданно рот ее освободился. Рядом с ухом совершенно чужой голос свистящим шепотом произнес:

— Чего суетишься? Ты пока не под клиентом.

— В туалет хочу, — так же шепотом ответила Наташа. — Сил нет терпеть.

Что-то щелкнуло — и ноги словно разбросало в стороны. Холодная сталь коснулась рук, и Наташа, наконец, смогла ими пошевелить.

— Вставай и шевелись. Глаза тронешь — убью, — раздался рядом торопливый шепот.

Сильные руки рывком поставили Наташу на ноги. Затекшие ноги не слушались, в ступнях началось неприятное покалывание. Наташа пошатнулась.

— Шевелись, — услыхала вновь и, подчиняясь силе, пошла на дрожащих ногах. Выставила перед собой руки, чтобы не наткнуться на препятствие, брела словно слепая. Вот они миновали дверь в прихожую, повернули налево. Чуть слышно скрипнула дверь туалета. Рука толкнула ее в спину, приглушенный голос повторил:

— Глаза тронешь — убью. Делай свое мокрое дело быстрей.

Кое-как развернувшись, Наташа сорвала с себя куртку и брюки. За дверью снова напомнили:

— Быстрее. Не рассиживайся.

Когда она вышла, волоча за собой куртку, руки ей снова спеленали лентой, подтолкнули к тахте, но теперь позволили сидеть. Опять воцарилась звенящая тишина. Слышно было, как на улице где-то далеко проезжали машины, но в квартире не раздавалось ни звука. Словно Наташу окружали бесплотные тени. Сколько прошло времени, она не знала, только по хлопкам петард и уличному гомону поняла, что наступил Новый год. Выходит, она сидела связанная уже больше шести часов. Запищал мобильник.

— Да, слушаю, — ответил уже знакомый голос. — Понял, сейчас идем. — И, уже обращаясь к Наташе, продолжил: — Одевайся, поедем.

Та послушно нащупала куртку и прижала к груди. В комнате послышалось шевеление, в ней, как показалось Наташе, было не два человека, а больше. Ее подхватили под локти, повели к выходу. Стукнула дверь подъезда. На лестнице послышались шаги. Наташу, сжав с боков, повели вниз.

Судя по высоте ступеньки, ее втолкнули в микроавтобус. Негромко заурчал мотор, микрик тронулся, и Наташу повезли в неизвестность.

Жаркий шепот напомнил:

— Лучше молчи, чтобы не пришлось снова рот заклеивать.

Везли долго. Не меньше часа. Давно прекратились разрывы петард и шелест ракет, и Наташа поняла — они уже за городом. Наконец машина остановилась. Щелкнула дверь, в салон потянуло холодом. Голос произнес:

— Выходим.

Наташу дернули за рукав и потянули к выходу. Выходя из автобуса, Наташа споткнулась и, не удержавшись, упала в снег. Кто-то, словно щенка, поднял ее за воротник и, толкнув в спину, направил куда-то. Ветер пронизывал свитер, куртка бесполезно висела в связанных руках, мешая идти, в спину нетерпеливо подталкивали.

— Ступеньки! — предупредил поводырь.

Действительно, ноги на что-то наткнулись. Осторожно ступая, Наташа поднялась на высокое, в пять ступеней, крыльцо. Вскоре под ногами почувствовался толстый ковер. Куртку из рук вырвали. По-прежнему слегка подталкивая в спину, заставили подняться на второй этаж. Наташа поняла, что ее ввели в какое-то помещение. Голос за спиной негромко произнес:

— Раздевайся! До белья. Живо!

Дрожащая от страха Наташа почувствовала, как разрезали на запястьях скотч. Потрясенная происходящим, она сняла с себя одежду. Когда на ней остались трусики и бюстгальтер, услышала, как затворилась дверь и сухо щелкнул замок.

Не зная, что делать, Наташа на ощупь прошлась по комнате. Вроде бы никого не было. Ощупав лицо, она осторожно отклеила с глаз липкую ленту. В комнате было темно, лишь смутно светлел квадрат окна. Подойдя к нему, Наташа отдернула штору. В неясном свете звезд угадывались деревья, а за ними заснеженная даль. Осторожно перемещаясь по комнате, она нашла дверь, нащупала ручку, медленно повернула. Дверь поддалась. За ней угадывалось темное зловещее пространство. Собравшись с силами, Наташа шагнула в темноту. Справа расположенное странно высоко окно почти не давало света. Выставив перед собой руки, она немного продвинулась вперед и наткнулась на какое-то препятствие. Ощупав холодный гладкий предмет, догадалась, что находится в ванной. Вернулась в комнату, нашла выключатель. Яркий свет резанул по глазам. Огромная ванна, душевая кабинка, унитаз, раковина — все было на месте и выглядело отнюдь не дешево. Она нашла еще один выключатель на стене, возле другой двери. Включив свет, осмотрела комнату. Просторная, почти квадратная, у стены широкая тахта, небольшой столик в углу, шкаф-купе, ни стула, ни кресла, только на полу от стены до стены — толстый мягкий ковер. На тахте — подушка и мягкий плед. Увидев плед, Наташа почувствовала, насколько замерзла. Завернулась в него, прилегла на тахту, попыталась обдумать положение, в котором неожиданно оказалась. Ее похитили из квартиры Ильи. Больше шести часов они провели там, чего-то ожидая. Затем ее привезли сюда. У нее ничего не спрашивали, от нее ничего не требовали, только били. Лицо болело до сих пор. Окно забрано решеткой, это она заметила. Да и одежды у нее никакой. Далеко ли убежишь зимой, в одних трусиках? Так ничего и не поняв, Наташа уснула.

Проснувшись, обнаружила на столике поднос. В пластиковой одноразовой тарелке — немного картофельного пюре и солидная котлета. В белом пластиковом стакане — давно остывший чай. Вилка тоже оказалась пластмассовой. Выходит, голодом ее морить никто не собирался. То, что еда оказалась остывшей, не страшно. Наташа сильно проголодалась. Быстро съела все, пошла в ванную. Горячая вода была, а вот полотенца не оказалось. Кое-как умывшись, вернулась в комнату, завернулась в плед, забралась на тахту.

До двух часов никто не беспокоил. Ровно в два щелкнул замок, вошел мужчина в маске, такие она видела по телевизору у спецназовцев. В руках у него был поднос с тарелками. Молча прошел мимо нее, поставил поднос на столик, забрал прежний, с грязной посудой. Затем, так же не говоря ни слова, вышел и запер дверь. Наташа не обрадовалась тарелке борща и гречневой каше с курицей. Но есть нужно было, чтобы не терять сил. Не исключено, что они ей еще понадобятся. При дневном свете Наташа рассмотрела: за окном, далеко, почти у самого горизонта, виднелось шоссе, по которому катились редкие машины. Была видна еще кромка леса, но, где находится дом, она так и не поняла. Даже в какой стороне город, было не ясно. День померк. Наташа включила свет и вновь забралась на тахту. Ровно в семь дверь ее комфортабельного узилища отворилась, мужчина в маске принес ужин. Больше до самого утра ее никто не беспокоил.

На следующее утро, воспользовавшись тем, что к ней никто не входит в промежутках между завтраком и обедом, Наташа под душем постирала пропахшее потом белье. Опять целый день просидела, завернувшись в плед. Апатия овладела ею, ничего не хотелось: ни есть, ни пить. Ничего. Наташа лишь вяло отметила, что мужчина в этот день приходил другой. Ночь она провела почти без сна, лежала уставившись в потолок, без мыслей, без желаний.

Утром в комнату вошли двое в масках. Наташа, увидев их, сразу же напряглась. Они молча стояли посреди комнаты и внимательно рассматривали ее.

— Встань! — неожиданно приказал один из них чуть хрипловатым голосом.

Наташа медленно опустила ноги на ковер, поднялась с тахты, придерживая на груди плед.

— Плед положи! — подал голос хриплый.

Видя замешательство Наташи, второй сделал шаг к ней. Почувствовав угрозу, Наташа опустила руки, плед упал к ногам.

— Повернись! — приказал хриплый.

Наташа повернулась к нему спиной. Ничего не произошло.

— Поворачивайся. Ты кто такая? — спросил хриплый.

— Я — Наташа. Зачем вы меня похитили?

— Что ты делала на квартире?

— Я к мужу приехала! По какому праву вы меня схватили?

— Здесь спрашиваю я. К какому мужу ты приехала?

— Я жена Ильи. Кто вы такие?

— Объясни ей, как нужно себя вести, когда я спрашиваю, — негромко сказал хриплый второму.

Тот, не задумываясь, наотмашь ударил Наташу по лицу.

Удар был настолько силен, что Наташа рухнула на тахту. Не успела подняться, как второй удар опрокинул ее на спину.

— Хватит! — коротко бросил хриплый.

Мужчина отступил в сторону. Хриплый навис над распростертой женщиной, продолжил:

— Спрашиваю я, ты отвечаешь. Поняла? Где Илья?

— Я не знаю, приехала, а его нет.

— Где он может находиться?

— Не знаю. Я приезжаю к нему на выходные.

— Где у него студия?

— Какая еще студия?

— Последний раз предупреждаю, спрашиваю я. У кого он может скрываться?

— Я ничего не знаю!

Хриплый, немного помолчав, повернул голову ко второму и коротко кивнул. Тот схватил Наташу за волосы и, подняв на ноги, сильно ударил в живот. От острой боли у нее перехватило дыхание, тело стремилось согнуться, но рука тянула ее за волосы вверх, не давая спастись от боли. Слезы градом хлынули из глаз. Хриплый голос равнодушно спросил:

— Где Илья?

Наташа не могла вымолвить ни слова, от боли она не в силах была дышать. Следующий удар лишил ее сознания.

Она пришла в себя от холода. Сильная струя ледяной воды била прямо в лицо. Наташа попыталась закрыться рукой, но неожиданно поскользнулась и сильно ударилась затылком о ванну.

Ненавистный, равнодушный, хриплый голос совсем рядом произнес:

— Хватит ломать комедию, ты не Зоя Космодемьянская, скажи, где Илья. У тебя выбор очень простой: или ты все рассказываешь, или тебя для начала пускают по кругу. У меня есть любители трахать во все дырки, есть любители на лоскутки распускать. Выбирай, пока с тобой ничего страшного не случилось. Пока это были мелкие неприятности. Расскажешь все об Илье — мы тебя отпустим с миром. Нет — получишь по полной программе, но тогда отсюда уже никогда не выйдешь. С тобой будет покруче, чем твой муженек в своей порнушке снимает. Не зли меня, расскажи по-хорошему.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, Илья торгует программами. Для компьютеров.

— Ясно, по-хорошему ты не хочешь. Начинай.

— Не нужно, я скажу все, что знаю! — взмолилась Наташа.

— Рассказывай.

— Илья торгует программным обеспечением для компьютеров. У него на квартире склад. Квартиру он снимает уже четыре года. Все это время я приезжаю к нему на выходные. Я учительница, работаю в деревне, в школе. С Ильей мы живем уже почти шесть лет. В свои дела он меня не посвящал.

— Ты мне голову не морочь. Он сидит на крутом порно, а платить не хочет. Бабки он гребет бешеные.

— Этого не может быть!

— Это есть. Ладно, отдохни. Не хочешь говорить, подумай, вечером снова к тебе в гости приду, и не один. На себе испытаешь, что значит быть порнозвездой. Думай!

Они ушли, а Наташа еще долго сидела в холодной ванне, не решаясь вернуться в комнату.

Обед ей принесли. Наташа ожидала, что сейчас откроется дверь и войдут страшные люди, опять начнут над ней издеваться, бить и насиловать. Все вместе, скопом.

За окном быстро темнело. Наташа забилась на тахту и не решалась включить свет. Услышав, как щелкнул замок, приготовилась к самому страшному, до боли сжала в кулаке пластмассовую вилку, единственное свое оружие. Яркий свет ударил в глаза. Двое мужчин в масках стояли в комнате. Хриплый поднес к уху телефон и негромко сказал:

— Вот, послушай, что она тебе скажет, — поднес Наташе трубку, резко приказал: — Скажи своему Илье, как ты его ждешь.

— Ильюша, спаси меня, они меня здесь растерзают! — истошно закричала в трубку Наташа.

Хриплый спокойным голосом продолжил:

— Ну что, Феллини, узнал свою телку? Ты знаешь, что я могу с ней сделать? Ты такого даже в своем кино ни разу не видел. У тебя фантазии не хватит на то, что с ней сейчас будет! — Не прерывая разговора, кивнул своему спутнику.

Тот молча шагнул к Наташе. Бретельки разрываемого бюстгальтера больно врезались в тело. Наташа попыталась закрыться руками, но жесткая пощечина отбросила ее к стене. За бюстгальтером последовали трусики.

— Слышишь отчетливо? Вот сейчас он ей засадит так, что зенки из орбит повылазят. Ты хочешь послушать? — комментировал в телефон хриплый. — Что значит она не твоя? Тебе нет до нее дела? Или твою женушку деревенскую зовут не Наташа? Ах, ты не женат и тебе все равно! Ну, послушай тогда дальше.

Наташу тащил по ковру за волосы второй насильник. Комната звенела от ее крика.

— Вот козел! — вдруг сказал хриплый и сунул трубку в карман. — Он от нее отказался! Все впустую! Если хочешь, трахай, а нет — пошли переговорим. Должно же быть что-то, чем он дорожит.

Второй отпустил волосы Наташи и, перешагнув через нее, как через неодушевленный предмет, направился к двери.

Всю ночь Наташа не сомкнула глаз. Илья, ее муж Илья, отказался от нее! Теперь она беззащитна! Никто к ней не придет на помощь, она в руках страшных людей. Они могут сделать с ней все, что угодно. Ее уже избили, готовились изнасиловать, но это, как она поняла, только начало. Жить не хотелось, верней, больше всего хотелось умереть, прямо сейчас, немедленно. Вот только не было под руками ничего, что могло помочь ей в осуществлении этого замысла. Когда они придут, ей даже нечем будет защищаться. Перед тем как уйти, они забрали с собой обрывки белья. Она пыталась разорвать плед, чтобы сделать веревку, но у нее не хватило сил. От страха и отчаяния Наташа горько зарыдала.

Внезапно ночную тишину разорвал треск выстрелов. Грохнул невероятной силы взрыв, и через мгновение дом заполнился криками, матом, одиночными выстрелами, топотом. Со страшным грохотом вылетела выбитая дверь, нестерпимо яркий луч ударил Наташе в глаза. Из темноты кто-то рявкнул:

— Лежать! Не двигаться! Лицом вниз!

Насмерть перепуганная Наташа послушно перевернулась на живот, понимая, что все кончено и она сейчас умрет. Жесткая рука больно схватила ее за волосы и с силой повернула лицо к свету.

— Ты кто такая, б…?

— Не убивайте меня!

— Одевайся, сука!

— У меня нет одежды, отобрали!

— Вставай, руки сюда.

На тонких запястьях Наташи звонко щелкнули наручники. Дрожащую от страха и холода, ее вытолкали в коридор. Повсюду бегали люди в странном камуфляже. Все в масках, полностью закрывающих лица, некоторые — в зеленых шлемах со стеклянными забралами, закрывающими пол-лица. Подталкиваемая стволом автомата, Наташа, как была, совершенно нагая, спустилась по лестнице вниз. Там, на полу, лежали скованные наручниками люди, в основном мужчины, но было и несколько полуобнаженных женщин.

— На пол! Лежать! — рявкнул за ее спиной громкий голос.

Наташа послушно вытянулась на холодном полу. Люди в камуфляже сновали по дому, ее несколько раз зацепили тяжелым ботинком. Прошло довольно много времени, когда, наконец, ее грубо подняли и, подталкивая в спину холодным стволом автомата, куда-то повели. Наташа оказалась в просторной комнате. За столом сидел немолодой мужчина в камуфляже. Даже не взглянув на обнаженную Наташу, усталым голосом спросил:

— Имя, фамилия, как объясните свое пребывание здесь?

— Я заложница, меня привезли сюда насильно, меня избивали!

— Я спросил! Имя, фамилия, кто, откуда, как здесь оказались?

— Меня зовут Шевчук Наталья Мирославовна, работаю учителем биологии, тридцать первого декабря меня схватили в квартире моего мужа, Ильи Супренкова, неизвестные мне люди в масках и привезли сюда. Здесь нахожусь уже несколько дней, мне угрожали, периодически избивали, грозились изнасиловать. Расспрашивали о муже.

— Вы утверждаете, что Супренков ваш муж? Вы знаете, чем он занимается?

— Да, он продает программное обеспечение. Он всего лишь посредник, продавец.

— Почему вы в таком виде?

— У меня отняли всю одежду. Я же говорю вам, я заложница, они зачем-то ищут моего мужа! Вы должны помочь мне!

— Мы никому ничего не должны. А то, что вы скрываете, чем занимается ваш так называемый муж, не делает вам чести. На вашем месте я бы сразу начал активно сотрудничать со следствием.

— Прежде чем сотрудничать, может быть, вы позволите мне одеться?

— Идите, пусть вам дадут что-нибудь, а то, в самом деле, разгуливаете здесь голая, моих бойцов смущаете.

Наташе повезло. Ее одежда нашлась в соседней комнате. Наручники сняли только для того, чтобы позволить ей одеться, затем всех загрузили в автобус и под охраной автоматчиков отвезли в город. Наташа оказалась в следственном изоляторе. Всю неделю продолжались допросы, а затем… затем ее выпустили. Следователь взял подписку о невыезде, но Наташа этим же вечером вернулась в деревню.

Илья исчез, он, как выяснилось, оказался замешан в самом грязном бизнесе. А еще он легко отказался от Наташи. Как это пережить, она не представляла. Оказывается, все эти четыре года он ей бессовестно врал. Не гнушался забирать у нее последние деньги, жаловался на трудности и снимал при этом грязные фильмы.

Наташе повезло: она отпросилась на работе на две недели в счет отпуска, так что никто из коллег не узнал, что с ней случилось. Каждую ночь она просыпалась в холодном поту от кошмаров. Ее снова и снова били, срывали одежду, зверски насиловали. В конце концов она почти перестала спать. За месяц Наташа превратилась в старуху. Сгорбилась, стала вздрагивать от каждого звука, глаза потускнели. Есть она просто не могла. Поверить в то, что ее предал мужчина, с которым она прожила шесть лет, Наташа была не в силах. В школе не понимали, что произошло со всегда улыбчивой доброжелательной девушкой. Несколько раз Семен Семенович пытался с ней разговаривать, но обычно общительная Наташа неожиданно замкнулась и отказывалась отвечать на любые вопросы. Последние несколько дней очень сильно болел живот. Наташа пыталась принимать обезболивающие, но боль уходила на время, а затем наваливалась с новой силой. Когда вечером к ней зашла баба Маня, Наташе было совсем худо. Она лежала, скорчившись на диване, почти не реагируя на соседку.

Дорога давно закончилась, превратившись в чуть заметную тропинку. Траку вел лошадь в поводу за собой. Конь не человек, ему отдых нужен. Да и Шварц тоже едва переставлял лапы. Высоко над кронами деревьев неугомонный ветер гнал рваные облака. Огромные разлапистые сосны временами смыкались так плотно, что небо не просматривалось вовсе. Пора подумать о ночлеге, но коню нужна добрая поляна с высокой сочной травой, а она все не попадалась. Шварц сильно хромал, несмотря на повязку, из лапы сочилась кровь, значит, кроме поляны, нужен чистый ручей, чтобы промыть рану. Шварц воин, даром что на четырех лапах, вчера без его помощи пришлось бы туго. Не загрызи он одного из троих нападавших, Траку сегодня уже не топтать бы зеленый ряст. Пока он рубился с двумя, тот, третий, подкрался сзади. Еще мгновение — и лежать бы ему с перерезанным горлом. Шварц спас его, хотя сам получил нож в правую лапу.

Тропа совсем пропала, но начался уклон, сначала небольшой, затем все круче и круче. Траку взял коня под уздцы и осторожно начал спускаться. Все трое чувствовали близкую воду. Вскоре между деревьев блеснула озерная гладь. Место, в самом деле, оказалось как нельзя более подходящим. Обширная поляна полого спускалась к самой воде. Высокая трава доходила коню до брюха. Венус тут же начал хватать ее бархатными губами, на его огромной морде появилось некое подобие конской улыбки. У самой воды Траку расседлал коня и пустил пастись. Стреноживать не стал, не тот конь, чтобы убегать дальше, чем можно. Стянув с ног разбитые, вконец стоптанные сапоги, Траку сбросил кожаную рубаху со многими прорехами от ножей и стрел, за ней последовала его гордость, тонкая, серебристая венецианская кольчуга. Местами потемневшая, она не раз спасала ему жизнь. Рубаха, когда-то белого холста, полетела в озеро. Траку посмотрел на сразу помутневшую воду и удивился, что рыбы еще не всплыли кверху брюхом. Присев на корточки рядом со Шварцем, осторожно размотал повязку. Рана, узкая, глубокая, по-прежнему кровоточила. Достав из переметной сумы узелок с целебными травами, Траку старательно разжевал высохшие стебельки, хорошенько промыл рану чистой водой, наложил на нее смешанный со слюной бальзам и затянул чистой тряпицей. Шварц тяжело дышал, далеко высунув ярко-красный, мокрый язык. Вот теперь можно и собой заняться. Оставив своих верных спутников на берегу, Траку вошел в воду, неспешно поплыл на середину. Прогревшаяся сверху вода в глубине была колюче-холодной, видимо от бьющих со дна ключей, но Траку это ничуть не смущало. Уж к чему, к чему, а к холодной воде он привык. Он плыл, отдыхая, давал отойти напряженным мышцам. Солнце понемногу клонилось к закату. Траку вернулся на берег. Достал из сумы огниво и, подтащив на свободное место большую сушину, высек огонь. Робкий поначалу огонек все смелее и смелее вгрызался в сухое дерево. Вот уже небольшой костерок весело потрескивал на полянке. Траку разделал небольшого подсвинка, подстреленного сегодня утром. Печень, еще сырой, они съели вместе со Шварцем прямо на месте, теперь пришло время закусить посерьезнее. Разделав тушку, Траку распял ее на рогулине и закрепил над углями. Ароматные капли сока срывались с мяса и с шипением падали на угли, потом превращались в одуряюще вкусный дымок, плывущий над озером. Твердый, словно камень, кусок розоватого сыра Траку решил приберечь до худших времен, а вот хлеб беречь уже не имело смысла, все равно осталось всего лишь четверть лепешки. Нечего больше беречь. Шварц разделался с потрохами и теперь, роняя слюни, ожидал сладких костей. Когда подсвинок, наконец, изжарился, Траку достал корд и рассек его на две половины, заднюю, более мясистую часть завернул в лопухи и засунул в суму, а переднюю, обжигаясь и ворча, словно зверь, начал есть. Шварц сидел напротив и с жадностью наблюдал, как кусок за куском исчезают во рту хозяина и друга. Ну вот, наконец-то и о нем вспомнили! Шварц на лету поймал обгрызенную Траку переднюю ногу подсвинка и с хрустом перекусил сладкую молодую кость. Рубаха уже почти высохла, когда солнце спряталось за близким лесом. Костер прогорел, осталась только кучка медленно остывающих углей. Венус азартно хрустел сочной травой, а Шварц, вытянувшись во весь свой немаленький рост, не мигая, смотрел на затухающие угли. Траку, пристроив рядом с собой тяжелый рычажный самострел и корд, лег на тонкую попону, положив голову на седло.

Солнце еще не взошло, легкий туман курился над озером, когда Шварц недовольно зарычал. Траку вскинулся в один миг, корд сверкнул в руке. Напряженный слух уловил далекий звук. Траку не мог ошибиться: охотничий рог. Далеко, не менее двадцати полетов стрелы. Венус уже нервно прядал ушами. Шварц шумно втягивал воздух, пытаясь уловить малейший запах. Траку быстро подошел к коню, легонько потрепал того по холке, набросил потник, подседельник, седло, плотно затянул подпругу. Венус, казалось, не обращал внимания на действия хозяина, только чуть качнулся, когда тот набросил на него переметную суму. Оглядев место ночлега, Траку взлетел в седло, едва коснувшись ногой стремени. Махнул рукой, показав направление Шварцу, и толкнул в бока коня. Конь пошел рысью через полянку к темнеющему лесу.

Проскакав вдоль опушки, Траку заметил тропу. Направив коня, пригнулся под нависающими ветками и снял с крюка самострел. То, что до цели недалеко, еще не повод расслабляться. Неизвестно кто устроил охоту на этих землях. Стрелу поймать легко, да и рогатина может принести смерть, а так глупо умирать Траку не собирался. Его ждут в замке, и он обязан туда добраться. Не зря он прошел долгий путь, далеко позади остались земли бодричей, лютичей, топкие болота Мазовии. Теперь, когда до Эридана осталось всего-то два или три перехода, нужно было во что бы то ни стало добраться. Конунг верил Траку. Не зря ведь они стали побратимами.

Проскакав через болотистую лощину, Траку направил коня вправо, ушел от звуков охотничьего рога. Да, конечно, они найдут его следы и на тропе, и у озера, но, увлеченные охотой, вряд ли отправятся в погоню. Если только у них нет иной цели, как затравить кабана или сохатого. По поросшему травой песчаному косогору Траку поднялся на холм. Слева, далеко за лесом, поднимались дымки. Очевидно, и замок был в той стороне. Следует его обойти. Зачем лезть на рожон? Отвечать на расспросы? Планы конунга следует хранить в тайне. Лес временами расступался, открывая обширные поляны, да только выходить на них не следовало, там, под цветущим разнотравьем, таились бездонные трясины. Траку направлял Венуса по самым кромкам леса, медленно, но неотвратимо приближаясь к конечной цели.

Когда солнце спряталось за лесом, Траку провел коня по узкому перешейку между двух озер и вышел на ясно различимый шлях. Эти места он уже знал, не далее чем в сорока полетах стрелы, на пересечении шляхов, посреди широкого поля, стояла корчма. Траку последний раз был в этой корчме зимой, когда уходил в свой опасный квест. В корчме останавливались прохожий люд, воины конунга и лиходеи. Всех принимал хозяин, сам он установил покон, по которому возбранялось гостям выяснять отношения в корчме. Конечно, случались тут и драки, и ножи сверкали. Но хозяин, сам бывший воин, успокаивал навсегда бузотеров своей огромной секирой.

Со спокойным сердцем направил Траку коня к корчме. Шварц оживился, учуяв запах жилья и снеди. Венус тоже почувствовал скорый отдых и полную торбу вкусного овса, зашагал бодрее. Вскоре они вышли в поле. Уже виднелся в сумеречном свете высокий частокол вокруг корчмы, явственно тянуло дымом и жильем. Ворота оказались заперты, но, зная привычки хозяина, Траку спешился и кулаком постучал в толстые дубовые доски. Отозвался молодой голос.

Скрипнули створки, тяжелая цепь остановила их, и Траку протиснулся в образовавшуюся щель, ведя за собой коня. Шварц проскочил первым и теперь сторожко озирался, стоя посреди просторного двора. В кузне гремело железо, у коновязи перетаптывались пяток верховых лошадей.

Рослый хлопец принял у Траку повод и повел Венуса к лошадям. Траку, выбив одежду, вместе со Шварцем вошел в корчму. Людей в корчме оказалось вдвое больше, чем коней, очевидно, остальные лошади уже стояли в конюшне. Запах жареного мяса и доброго пива ударил в нос Траку с такой силой, что голова едва не закружилась. В суме еще лежала четверть зажаренного подсвинка, но что значит четверть для двух голодных желудков! Еще в полдень Траку разделил еду со Шварцем. К вечеру животы у обоих основательно подвело. Устроившись в углу, Траку ожидал, когда ему принесут кашу с бараниной. Едва он сел, кувшин с крепким пивом, словно сам собой, очутился перед ним. Теперь Траку, прихлебывая вкусное, хмельное пиво, исподлобья осматривался по сторонам. Пятеро воинов пировали за одним из столов. Кроме пива, перед ними высился узкогорлый кувшин с вином. Хорошие деньги они оставят сегодня хозяину. Чуть поодаль четверо, судя по одежде, купцов обстоятельно закусывали поросенком с гречей. В самом темном углу сутулился одинокий странник, даже плащ дорожный не скинул, только капюшон с головы сбросил и, обхватив рукой глубокую глиняную миску, быстро-быстро работал резной деревянной ложкой. Шварц уселся на глиняном полу справа от Траку и, высунув язык, капал слюной. Ему не терпелось разгрызть кость и добраться до невероятно вкусного, сладкого мозга.

Серебряный талер давно исчез в широкой ладони хозяина. Траку доскреб из миски остатки ячменной каши и, сыто рыгнув, поднялся в отведенную ему комнату. В комнатенке с трудом разместилось узкое ложе. В маленькое, голову не просунуть, оконце заглядывала полная луна. Шварц тут же рухнул на чисто выскобленный пол и тяжко вздохнул. Траку, борясь со сном, при свете лучины сменил ему повязку и, загасив огонь, вытянулся на постели. Усталость разом навалилась на него.

Грохот в дверь заставил Траку вскочить.

— Павел! Павел! Наташу спасать нужно! Открой, Павел!

Траку спросонок, не понимая, что происходит, выхватил корд и скользнул к двери. Та буквально прогибалась под ударами.

— Павел, открой, это я, Мария Казимировна!

…Павел потряс головой. Слова на мониторе не увязывались с мыслями. Кто такая Наташа? Какая еще к черту Казимировна! Стук в дверь повторился. Павел встал и направился в сени.

— Кто там?

— Пашенька, слава богу! Ты не спишь! Отвори скорее! Это я, Мария Казимировна.

Распахнув дверь, Павел угрюмо посмотрел на соседку:

— Что случилось-то?

— Идем, милый, с Наташей беда. Совсем с ног свалилась девка. Помоги!

— Что с ней? — медленно возвращаясь в реальность, спросил Павел.

— Не знаю, ты доктор. Пойди посмотри, может, в больницу ее нужно? Совсем плоха.

— Хорошо, подождите меня, сейчас иду.

Противный дождь не унимался уже второй день. Там, в мире, который виделся Павлу, подобной гадостной погоды не бывало. Зимы были снежными, лето жарким, а осень золотой. Сохранив написанное, Павел захватил чемоданчик со всем необходимым, натянул резиновые сапоги и направился через дорогу. В доме напротив жила его давняя приятельница и верная читательница баба Маня. Всю жизнь отработавшая агрономом в колхозе, она осталась жить здесь. Дети разлетелись, лишь летом подбрасывали ей внуков. Остальное время жила одна. Вторую половину дома занимала местная учительница, молодая, но какая-то невыразительная девушка. Павел видел ее редко, здороваясь каждый раз, но, в общем, совершенно не замечал ее. Всю жизнь провел в одиночестве и особо не страдал без женского общества. По молодости пережил несколько романов, закончившихся ничем. А теперь, уже на излете, стал сочинять романы сам. Время от времени какие-то женщины появлялись в его жизни, но, к счастью, ненадолго. Не умел он жить с кем-то. Павла раздражали расспросы, попытки контролировать. Ему было удобно одному. Поселившись в деревне, он не то чтобы стал затворником, нет. Но в основном общался с бабусями, которые рассказывали истории о здешних местах, а они, эти истории, давали направление его фантазии. Уже много лет он жил в своих книгах, в том волнующем Средневековье, когда по тутошним лесам скакали рыцари, а среди болот и озер высились угрюмые замки. Именно здесь, в центре Европы, скрестились пути многих народов. Разобраться во всех хитросплетениях истории не хватит жизни. Павел увлеченно писал книги о том романтическом времени, переплетая реальные события с собственной фантазией.

Наташа временами проваливалась в бред. Она то слышала какие-то голоса, то видела бабу Маню. Болело все тело. Она почувствовала прикосновение чужих бесцеремонных рук, и вновь кошмарные видения захватили ее. Ей снова казалось, что она в руках насильников и опять с нее срывают одежду. Тело пыталось сопротивляться, но силы покинули ее.

— Мария Казимировна, собирайте ее. Срочно нужно в больницу. Похоже на перитонит. Я пока оденусь и подгоню машину, а вы тут соберите все необходимое. Белье, халат теплый, ночную сорочку, — словом, все, что может понадобиться в больнице.

— Хорошо, милый, вези ее.

Бережно, словно ребенка, Павел на руках отнес в машину худенькую, почти невесомую девушку. Нудный дождь заливал ветровое стекло. «Ниву» мотало на поворотах, но руки Павла уверенно держали руль. Вырвавшись из непролазной грязи проселка на шоссе, он свернул направо, в город. Всего сорок километров, должен успеть. Его сильно беспокоила необычно высокая температура. В том, что у девушки острый аппендицит, он не сомневался, не случилось бы только перитонита, тогда дорога каждая минута. Павел гнал на максимальной скорости. По дороге созвонился со своими знакомыми врачами, теперь важно было успеть. На въезде в город притормозил у поста ГАИ. Быстро договорился с лейтенантом и уже в сопровождении машины ГАИ, с включенными мигалками, понесся через город к больнице. Санитар с каталкой ожидал у двери приемного покоя. Павел бережно перенес девушку, уложил на каталку и, забрав пакет с вещами, пошел ее оформлять. Мария Казимировна предусмотрительно положила сверху паспорт. Теперь Павел заочно знакомился со своей больной.

Шевчук Наталья Мирославовна, 1979 года рождения. С фотографии на него смотрела милая девушка с очаровательными ямочками на щеках, огромные ясные глаза искрились радостным огоньком. Странно, Павел видел ее совсем другой. Измученной, бледной, согнутой какой-то непосильной ношей. Он остался в больнице до окончания операции. Через час сообщили, что все прошло успешно. Просто острый аппендицит на фоне сильного истощения. Потому-то и симптоматика такая нестандартная. Домой Павел решил не возвращаться, отправился на городскую квартиру.

Утром попробовал писать, но работа не шла, мысли постоянно возвращались к Наташе. Позвонил в больницу, справился о ее состоянии. Нужно было что-то сделать для бедной девушки. Павел по пути в больницу заехал в магазин, купил необходимое и теперь, накинув на плечи собственный, оставшийся с прежних времен халат, шагал по больничному коридору. Много лет назад все это было для него родным. Почти пятнадцать лет Павел провел за операционным столом. Если бы не та мина, работал бы и сейчас. Резал, собирал перебитые кости, спасал бы жизни. Но судьба распорядилась по-иному. Осколок, разворотивший ему правую кисть, не оставил шансов работать хирургом. Преподавать Павел не захотел. Вот и занялся, поначалу от нечего делать, писательством. Отправил свою первую книгу в издательство, не особенно надеялся на успех, но, как ни странно, его напечатали. С тех пор он написал двенадцать книг. Он не любил детективы, ничего не понимал в дамских романах. Павел писал, как он сам говорил, сказки. Сказки со счастливым концом. Его герои бродили по земле, совершали подвиги, любили и ненавидели так, как он сам хотел бы любить и ненавидеть. Он писал о своих мечтах, о том, как бы сам поступал в то восхитительное время. Наверное, Павел где-то внутри остался увлеченным подростком, который жадно смотрит в мир и стремится стать самым сильным, умелым, храбрым. Весь его средневековый мир был именно таков. Буйный, яркий, непосредственный.

Наташа лежала в двухместной палате. Осунувшееся, заострившееся лицо желтым пятном выделялось на тощей больничной подушке. Огромные темно-серые глаза невидяще смотрели в потолок. Соседняя кровать была пуста, очевидно, ее обитательница куда-то вышла. Павел, поискав глазами, куда бы присесть, не нашел стула и пристроился рядом с Наташей на узкой больничной койке.

— Добрый день. Как вы себя чувствуете? — по возможности мягко спросил Павел.

Застывшие глаза Наташи даже не повернулись в его сторону, только худенькие, тонкие руки подтянули одеяло выше к подбородку.

— Вам плохо? Шов болит? — Павел осторожно накрыл ее тонкие пальчики своей широкой сильной ладонью.

— Я вас знаю, — произнесла слабым голосом Наташа. — Вы Павел.

— Да, я Павел. Мы живем напротив. Я вас привез в больницу, — зачем-то уточнил он.

— Я хочу умереть. Я не могу больше жить, — едва слышно прошептала Наташа.

— Успокойтесь, все пройдет, от аппендицита не умирают. Операция прошла успешно, ваша жизнь вне опасности. Через недельку вас выпишут, и я вас отвезу домой.

— Не стоит беспокоиться, — прошептала Наташа и отвернулась к стене.

— Хорошо, я не буду вас беспокоить. Вот здесь фрукты, сок, я поставлю вам все это на тумбочку. До свидания! — Павел, не зная, что еще можно сделать, встал и покинул палату.

Поведение Наташи было весьма странным. Перенесенная операция не могла вызвать такого шока. Павел нашел врача и, переговорив с ним, поехал домой. В городской квартире его ожидал неоконченный роман и молодой сильный рыцарь по имени Траку.

Просидев за компьютером почти два часа, Павел так и не написал ни строчки. Работа откровенно не шла. Он оделся и отправился гулять по городу. Дождь прекратился, но пасмурное небо нависало над самыми крышами. Настроение было препаршивейшее. От нечего делать он зашел в небольшой бар. Заказал коньяк и кофе, долго сидел, развлекая себя рассматриванием стайки молоденьких девушек, которые устроились за соседним столиком. Унылое настроение не оставляло его. Когда все, наконец, осточертело до невозможности, Павел отправился домой. Поднявшись на третий этаж, позвонил было в дверь соседу, но того не оказалось дома. Пообщался через дверь с его собакой, вошел в свою квартиру. Привычно включил комп и, пока тот проверялся и загружался, плеснул еще коньяка и с бокалом в руке уселся перед монитором.

Веста ждала своего принца, пусть даже не принца, титул не главное. Вчерашний воин сегодня вполне мог стать ярлом, а то и конунгом. Кто-то становился и королем. Много таких историй ей рассказывала мама. Да зачем далеко ходить за примером? Ее собственный отец, хоть и был сыном ярла, начинал простым воином, только благодаря своему мужеству и уму сумел стать конунгом. Теперь его земли простираются на пять-шесть конных переходов в любую сторону от могучего замка. Щедра земля, в реках тесно от рыбы, а по дремучим лесам бродят несметные стада кабанов. Славно живет конунг Рагнар. Давно, совсем молодым воином, со своими побратимами, под предводительством ярла Сигурда, он пришел сюда. На высоком мысу заложили они малый замок, простой деревянный, но окруженный глубоким рвом. Сигурд ушел дальше, на полдень. А Рагнар с побратимами остался, здесь проходил великий шлях, с полночи на полдень, к богатым волшебным странам, что не знали зимы. Рагнар где мечом, где хитростью, где разумным словом привлек на свою сторону местных вождей. Собрал людей отовсюду, и через несколько зим вокруг малого замка уже стоял большой град. Породнившись с вождем самого могучего племени Сейбором, взял в жены его красавицу дочь, Леду. Она-то и родила ему Весту, самую прекрасную деву во всех окрестных землях. Хоть и страстно желал сына-первенца Рагнар, но не мог он нарадоваться на дочь. Умна не по годам, в свои двенадцать весен она уже поражала всех своей красой. Хотел конунг Рагнар хорошего мужа для Весты. Еще пройдут две-три весны, и придет пора созывать гостей на свадебный пир. Найти славного мужа для Весты — задача не из легких, слишком многим требованиям должен отвечать жених. Одному только человеку можно доверить выбор, да, как на беду, сгинул Траку, уже две зимы как пропал он в походе, так и не объявился. Верный побратим, он никогда не служил Рагнару. С той самой поры, когда пришли они в этот край, был и оставался равным. Даже этот смертельно опасный квест на остров Буян Траку затеял по собственной воле, чтобы добыть для него, Рагнара, святую реликвию. А ведь именно она и позволила Рагнару провозгласить себя конунгом. И хоть его уже давно величали этим титулом, подтверждением могла стать только эта реликвия. Траку сам принес ее Рагнару. Много еще добра он сотворил, а две зимы назад ушел, как обычно, не сказав никому прощальных слов.

Рагнар накинул на плечи корзно и вышел на высокое крыльцо. Во дворе учились рубиться на топорах молодые воины. Весело рубились, задорно, пусть удары и тяжелы, но воин должен уметь быть стойким. Рагнару захотелось самому схватить тяжелый топор, ведь, по сути, он еще так молод, всего-то тридцать две весны за плечами. Да нельзя! Он должен силу пробовать только на равных, на воеводах да десятниках. Эти ему пока не соперники.

В распахнутые ворота замка влетел всадник. Едва спешившись, бросил поводья хлопцу и поспешил к Рагнару.

— Княже! Гонец из Киева! От самого Аскольда.

— Где он? — спросил Рагнар, а про себя подумал: стражник из местных, титулует так, как ему ближе.

— У полуденных ворот. Воли твоей дожидается.

— Веди его сюда.

Рагнар поднялся в тронный зал. Позапрошлой весной варяги Аскольд и Дир со своими воинами проходили здесь. Собирались идти в Визант. Да только не дошли. Воспользовались распрями среди полян, да и захватили стол в Киеве. Теперь сидят вдвоем. Что только заставило их посылать гонца к Рагнару? Не столь уж он силен, чтоб войной идти на Киев. На своих землях дать отпор — одно дело, а в чужие соваться пока рано. Хотя сумели же они с малой дружиной захватить стол! Да и сесть на нем, похоже, крепко. Дорога-то до Киева отсюда прямая, волоками до Борисфена, а там на драккары и вперед. Пока ведут гонца, нужно все предусмотреть. На все вопросы найти ответы. Негоже конунгу попадать впросак.

Леда сидела в светелке и, напевая долгую песнь, вышивала. Веста, заслушавшись, опустила на колени рукоделье и тихонько, стараясь не мешать, подпевала матери. Красивая была песнь. Пелось в ней о том, как могучий воин поставил крепость на острове для своей нареченной. Как отправился в долгий-долгий квест. Как шли годы, а он все шел и шел к своей нареченной, как потерял коня, как дикие звери едва не растерзали его, как замерзал он в утлом челне, средь бурного моря. Как пробирался без воды и пищи через жаркие пески. Многого не поняла в песне Веста, да только нельзя мать прерывать, лучше после спросить. Веста слушала и мечтала о могучем воине, что однажды прискачет за ней и увезет в свой чудесный замок. Вот только грустно будет расставаться навсегда с мамой, отцом, братьями и сестрами. Незаметно Веста заплакала, слезы текли по ее нежным щекам, капали на рукоделье и расплывались на нем влажными пятнышками. Леда пела песнь любви и даже не замечала светлых дочерних слез. Она пела и думала о Рагнаре, что привез ее в свой замок, что любил ее больше жизни.

Плеснув в бокал еще немного коньяка, Павел закурил очередную сигарету. Побежал глазами текст, поморщился. Нет, слишком слезливо, хотя переработать можно. Интересно, за каким чертом к Рагнару мог прискакать гонец от Аскольда? Что им делить, или на подмогу решили позвать? Да нет. Олег их неожиданно из Киева вышиб. Убрать, что ли, его вовсе?

От сигарет уже першило в горле, коньяк стал невкусен. Все, пора заканчивать. Уже лежа в постели, Павел снова вспомнил о Наташе. Удивительная метаморфоза произошла с девушкой. На фотографии в паспорте она восхитительно мила, а в жизни… Хотя стоп, он ведь видел ее раньше. Ну да, когда приходил к Марии Казимировне, они втроем сидели на скамейке под яблоней и разговаривали. Вернее, Мария Казимировна рассказывала древнюю легенду о старой усадьбе, а он слушал. Наташа сидела напротив и о чем-то думала. Ему тогда понравились ее глаза, именно эти глаза он подарил героине романа, который писал тогда. Все правильно, глаза Ядвиги — это и есть глаза Наташи. Что же произошло с ней за эти полгода? Для него это уже мгновение, раньше, когда был молод, полгода казались вечностью, зато сейчас годы пролетают так, что и не заметишь. Вроде бы только вчера он спасал раненых бойцов, пока не хлопнула та проклятая мина. Чудо спасло его, из всех, кто был в тот момент в операционной, выжил только он. Его тогдашняя подруга, верная помощница Лидочка была сражена насмерть маленьким осколочком, пронзившим сердце. Была ли у них любовь? Трудно сказать, они просто, наверное, были созданы друг для друга. Почти шесть лет жили вместе, все у них было замечательно, Лидочка понимала его с полуслова. Она очень тонко чувствовала его настроение, всегда была готова прийти на помощь. Он до сих пор вспоминал ее роскошное тело. Ее страстные губы. Вот только глаза почему-то стерлись из памяти. Павел ясно помнил, что они были темно-карие, почти черные, ярко очерченные длинными ресницами, но выражения их, как ни старался, вспомнить не мог. Помнил только последнее, застывшее в них удивление, когда развороченной осколком рукой, не чувствуя боли, пытался зажать маленькую дырочку под ее крупной, налитой белоснежной грудью. Больше у него не случалось ничего, даже отдаленно напоминающего те чувства. Конечно, женщины у него были, не без этого, но кого-то сразу интересовали деньги, кто-то пытался его на себе женить. Павел в подобных ситуациях сразу же рвал отношения, предпочитал оставаться один. Он очень быстро понял, что чистые носки дешевле купить, чем убеждать женщину распространить заботу столь далеко. Всех своих временных подружек Павел невольно сопоставлял с Лидой, ни одна из них не шла ни в какое сравнение с ней. У всех были свои, вполне определенные планы и интересы. О том, что нужно ему, женщины, как правило, не задумывались. Именно поэтому все их игры очень быстро наскучили Павлу. Постирать и прибраться он умел не хуже их, а в еде был крайне неприхотлив. В итоге Павел стал предпочитать одноразовые связи, о которых забывал уже через час.

Утром, написав еще пяток страниц, Павел, повинуясь непонятному движению души, отправился навестить Наташу. Как и вчера, она лежала, уставившись в потолок, не реагируя на окружающих. К еде, как установил Павел, не прикоснулась. Он попытался поговорить с нею, но Наташа отворачивалась к стене и не отвечала на расспросы. Пригласив врача, Павел предпринял решительные действия, вдвоем они чуть ли не силой накормили Наташу, а затем, уже в ординаторской, Павел вложил в карман врача солидную пачку денег, взял с него слово, что за этой больной будут следить особо.

Выруливая с больничного двора, Павел подумал было свернуть на автомойку, но махнул рукой, решил, что по такой погоде и так сойдет, отправился домой. Подъезжая, заметил, что дождь как-то разом закончился, проглянуло солнце, руки сами собой вывернули руль, и через двадцать минут деревья старого парка окружили его со всех сторон. Павел шагнул на пропитанную водой землю. Ноги сразу увязли, но он не обращал внимания на подобные пустяки. Широким решительным шагом вышел к реке. Вздувшаяся, бурная, она, как и тысячу лет назад, несла свои воды к далекому студеному морю. Когда-то по ней шел великий путь из варяг в греки. Здесь перемешивались народы и племена, словно в великанском котле сплавлялись в новое, неведомое. Столетия спустя именно на этих землях возникло одно из величайших государств средневековой Европы. В этом городе начинали свой славный путь все великие князья. Неспроста именно этот город называли ключом от Речи Посполитой.

Как и тысячу лет назад, катилась полноводная река к студеному морю. Как тысячу лет назад, стоял на высоком берегу могучий человек и думал о своем: о жизни, о любви, о красоте.

Уже вторые сутки после операции Наташа не могла уснуть. Стоило только ей закрыть глаза, как начинался ее собственный кошмар. Уже не чужие жестокие руки срывали с нее лифчик и трусики, а Илья. Вокруг было много людей. Они смотрели на нее, голую. Хватали своими отвратительными липкими руками, били. И ее муж, Илья, был с ними заодно. Он вместе со всеми глумился над ней. А еще он смотрел, как ее насилуют. Смотрел внимательно, заинтересованно. Отпускал какие-то замечания, подсказывал, как ее еще можно унизить.

Холодным потом покрывалось тело. Наташу трясло. Как могло такое случиться, что он предал ее, едва ли не собственными руками отдал на поругание? Ведь она его так сильно любила! Она старалась быть для него всем: и женой, и матерью, и сестрой. А он отрекся от нее. Бросил, как ненужную вещь. Нет, так не поступают даже с ненужной вещью. Он растоптал ее. Невозможно, невыносимо жить. От кошмаров, от голода, от непрерывного озноба нестерпимо болело все тело. Наташа не могла смотреть на еду. Когда она ела последний раз — уже и не вспомнить. Вчера, да, наверное, это было вчера. Или сегодня? Все перепуталось в голове. К ней приходил сосед. Павел. Как же его отчество? Оно ведь у него очень простое. Нет, не вспомнить. Кормил ее почти насильно. Неужели и он не понимает, что нельзя насиловать человека! Он ведь писатель. Как можно писать книги и ничего не понимать! Не чувствовать главного — насилие в любой форме убивает!

Врачи говорят, что ей повезло, спасли жизнь. А зачем? Для чего ей теперь жизнь, если она не хочет жить? Почему ей не дают умереть? Она предана, она уже почти мертва. Раньше, когда у нее был муж, жить хотелось ужасно. Наташа мечтала, что они будут счастливы. У них будут дети, мальчик и девочка. Они, их дети, будут расти, пойдут в школу. По вечерам они все вместе будут возиться посреди большой уютной комнаты, прямо на толстом пушистом ковре. В выходные всей семьей станут ходить на прогулки. Все, взявшись за руки, она, ее муж и дети. А еще было бы здорово, если бы у них была собака. Большая, пушистая, с длинной шерстью, в которую приятно зарыть озябшие руки. Собака гуляла бы с детьми, защищала их. Она была бы умная и очень, очень добрая. Дети забирались бы на нее верхом, а зимой собака катала бы их на санках. Как замечательно все могло бы быть. Да только не будет этого никогда. Потому что ее самой не будет. По сути, ее, Наташи, уже нет. Она уже умерла, много раз умерла. Ее убил ее собственный муж. Человек, которого она любила.

Острая боль вновь скрутила Наташу. Пусть скорее придет смерть. Как освобождение, как конец этой нескончаемой пытки. Почему? Почему ей не дали умереть? Как они все не могут понять, что Наташа больше не может жить!

Что от нее всем нужно? Зачем приехал этот Павел? Чего он хочет от Наташи? Неужели не понятно, что ее уже никто и никогда не назовет Наташенькой, Наткой, как звала мама! Бедная, несчастная мама. Ей трудно будет пережить смерть любимой дочери, но ничего нельзя поделать. Она не может оставаться среди живых. Люди, другие люди, живут, смеются, любят друг друга. Но только ей это уже не суждено. Тех, других, не предают, от них не отказываются люди, которых они любят. Пусть живут живые, а она уже умерла.

Траку остановился на верхней площадке башни-вежи, холодный ветер трепал его плащ. От огромной горы дикого камня, собранного еще летом, по льду озера тянулась вереница санных повозок. Гора камней на острове росла с каждым днем. До одлиги нужно перетащить весь камень на остров, чтобы с приходом тепла начать возводить стены и башни. Именно сюда Траку решил привезти жену. Отсюда начнется его собственный род. Давно уже пришла пора взять жену. Но Траку хотел создать свое государство. Много лет назад, возвращаясь с Буяна, он наткнулся на это место. Просторный остров посреди широкого озера подсказал решение. Жмуть, жившая в этих местах, не отличалась особо дружелюбным нравом, но и Траку был не промах. Его побратим Рагнар создал свое конунгство тоже почти на пустом месте. Прошло меньше двух десятков лет, а слава о нем уже гремит по всей округе. Траку не претендовал тогда на стол. Молод еще был, но теперь взматерел, решился на такой шаг. Рагнар в ту пору, когда начал строить еще даже не конунгство, просто град, разменял всего девятнадцатую весну, а Траку пятнадцатую. Сейчас ему уже двадцать восемь. Слава Одину, он выжил во многих сражениях, ему нет равных во владении мечом и секирой. Да и полюбовно Траку тоже умел договориться. С местными племенами он сумел заключить своеобразную коммендацию. Два года назад Траку привел с собой два десятка охотников. Наголову разбили дружину местного вождя, захватили его бург и, поселившись в нем, установили твердые, но справедливые отношения с соседями. Люд на работы по большей части пригласили, посулив высокую для здешних мест плату, но не гнушались и силой пригонять всех, кого ловили в лесу. Всего за один год Траку поставил два поверха будущей вежи. За второй еще два, да натаскали камней люди едва ли не на половину замка. Этот дикий не нужный никому камень, теперь насмерть сцепленный цемянкой, стал оплотом его, Траку, будущего. Уже сейчас вежа была неприступна, а когда вокруг поднимется замок, ни один враг ему будет не страшен. Тогда-то коммендации принесут ему даже самые дальние соседи. Земли его будут расти и умножаться. Отсюда начнется его собственный род. Подрастает у Рагнара красавица дочь, Траку заприметил ее давно, да только согласится старый побратим отдать ее исключительно в сильные, надежные руки. Времени у Траку мало, кроме вежи, нужно поднять еще и стены замка, чтоб было где разместить дружину, необходимо поставить еще башни. А там и кузню и пекарню. Летом на остров враг не нагрянет, озеро не пустит, а зимой замок должен защищать себя сам. Да и бург уже тесен, надо ставить поблизости новый, люд туда поселить и дружину. Только когда он серьезно станет на этих землях, можно будет ехать к Рагнару, просить руки Весты. О Локи, как же неумолимо быстро летит время! Еще одна-две зимы, и за руку Весты может начаться настоящая война. Может, все же зря Траку не поговорил с Рагнаром? Но что он мог тогда сказать? Что хочет стать конунгом? Что идет на это ради его, Рагнара, дочери? Глупо, крайне глупо! Нужно сначала стать, а уж потом разговаривать.

Вот, значит, как, Траку решил стать конунгом! Не простая задача, особенно когда с тобой всего лишь два десятка воинов. А если восстанут подданные или, того хуже, некто более сильный позарится на почти готовый замок? Во все времена чужой кусок был слаще.

Павел отпил еще глоток обжигающего кофе. Сегодняшний визит к Наташе ничего нового не принес. Да, конечно, ее заставляют есть, но разговаривать она упорно не хочет. Что же с ней такое приключилось? Из разговора с Марией Казимировной Павел понял только одно: у Наташи есть муж в городе, она уезжала к нему каждый выходной. На Новый год она, как обычно, отправилась к нему, но вернулась через две недели сама не своя. Резко замкнулась и за месяц с небольшим превратилась едва ли не в старуху. Явно секрет таился в отношениях с мужем, хотя Павел точно помнил, что по паспорту Наташа не состояла в браке. Сегодня он попробовал осторожно расспросить ее о муже, но это вызвало у нее только слезы.

— Лучше бы он умер, — только и смог разобрать среди всхлипывания Павел.

Естественно, не зная даже имени, разыскать таинственного мужа не смог. Теперь, глядя на монитор, размышлял о сложностях взаимоотношений. У него никогда не было семьи в привычном понимании, хотя с Лидой он прожил шесть счастливых лет. Один раз она как-то намекнула ему о том, что неплохо было бы оформить их брак, завести детей, но судьба военного врача забросила в очередную командировку. Дело так и затихло. Наверное, они бы составили хорошую пару, если бы не ее гибель. Кофе остыл, сигарета тлела в пепельнице. Вечер понемногу вползал в окно. Телефон припадочно затрясся на столе и разразился сигналом «SOS».

— Да, я слушаю, — резко ответил Павел.

— Алло, Павел, это из больницы вас беспокоят.

— Вижу, что из больницы. Что случилось?

— С Шевчук беда, она отравилась!

— Как это отравилась?

— Воспользовалась открытой дверью. Ее сейчас промывают. Вы не могли бы приехать? Может, вам удастся ее успокоить?

— Сейчас еду.

Павел примчался в больницу, на бегу надевая халат, поднялся в отделение. Наташу только что привезли в палату. Бледное, ничего не выражающее лицо выглядело как посмертная маска. Павел присел подле нее, взял ее тонкие пальчики в свои большие горячие руки, непонятно зачем начал рассказывать о своей любви к Лиде. О том, как они были счастливы, как работали вместе, как отдыхали. Как строили планы на дальнейшую жизнь. О том, как она погибла. Павел говорил и говорил, а Наташа, как ни странно, начала прислушиваться и под конец, когда Павел вдруг замолчал, осторожно провела холодной ладошкой по его щеке.

— Вы молоды, сильны, поверьте, вы еще встретите женщину, которую полюбите. Не отчаивайтесь, Павел.

Павел оторопел, не думал он услыхать слова утешения от едва живой, только сегодня пытавшейся отравиться женщины. Он посмотрел в глаза Наташи, сухие, воспаленные, и увидел в них нежность и заботу. Глаза Лиды были такими же, ласковыми и нежными. Больше Наташа за весь вечер так ничего и не сказала Павлу.

Утром, чувствуя необходимость с кем-то поделиться, Павел позвонил Андрею.

— Ты уже зверюгу свою гулял?

— Нет еще, собираюсь.

— Тогда вместе пойдем.

— А ты что ж не уехал?

— Ладно, пошли.

— Ну хорошо, сейчас.

Опять моросил мелкий надоедливый дождь. Воздух был насыщен влагой до такой степени, что казалось, еще чуть-чуть, и у всех людей вырастут жабры. Дашка была не в восторге от перспективы гулять под дождем, но делать было нечего. Все трое шли насупленные, чуть озлобленные.

— Так чего ты в городе? — спросил Андрей.

— Да с девчонкой плохо.

— Прости, не понял.

— Ну, с той, которую я привез в воскресенье, с аппендицитом.

— А что там за сложности?

— Она в больнице таблеток наглоталась. Жить ей, видите ли, надоело.

— Подожди, так у нее же с животом проблема, а не с головой.

— Понимаешь, я сам еще до конца не понял, мне ее лечащий позвонил. Я сразу подъехал, а она ни говорить, ни видеть никого не хочет.

— Ясно. Похоже, ребенок в Шекспира решил поиграть.

— Наверное. Хотя она, на мой взгляд, уже совсем не ребенок.

— Я тебе могу чем-нибудь помочь?

— Нет, пожалуй. Да и какая тут может быть помощь. Там ее врачи теперь пасут. Это я тебе просто из вредности рассказал. Чтоб ты со мной вместе пострадал.

— Понятно. Да, кстати, сегодня день недели какой?

— Суббота.

— Понятно.

Унылый дождь не прекращался. Основательно вымокнув, они вернулись в подъезд, и уже на площадке Павел спросил Андрея:

— Послушай, а что, по-твоему, может толкнуть человека на суицид?

— Ты о чем, дорогой, неужели все так плохо? Ты вроде вполне успешный писатель, здоровьем не обижен, что с тобой приключилось?

— Да я не о себе. Меня девочка та беспокоит. Что могло ее так сломать, что ей жизнь не мила?

— Паша, это ты у нас инженер человеческих душ. Тебе и карты в руки.

— Шляхтич, я живу в мире, который сам придумал, а здесь жестокая реальность. Потому-то я и спрашиваю тебя, ты-то в женской психологии разбираешься получше меня.

— Паша, ты пользуешься недостоверной информацией. На мой взгляд, их сам черт не разберет.

— Ну ладно, извини. Пока.

— Пока, Павел.

Наташа не хотела возвращаться в реальность. Та боль, которую она пережила, все еще не хотела отпускать ее. Не имея возможности с кем-нибудь поделиться своими переживаниями, Наташа осталась одна в целом мире. Мама была далеко, да и расстраивать ее было нельзя. Подруг у нее тоже не оказалось. Всю себя последние шесть лет она посвящала Илье, а он оказался ничтожеством. Теперь жизнь потеряла всякий смысл.

Вчера, проходя мимо одной из комнат, она заметила, что там никого нет. Решение пришло мгновенно. Наташа, войдя, увидела множество таблеток в стеклянном шкафу. Не разбираясь, начала глотать все подряд, давясь, захлебываясь слезами. Наташа сидела на холодном полу возле распахнутого шкафчика и непрерывно ела таблетки. От нестерпимой горечи ее уже начало тошнить, но Наташа продолжала жевать таблетки. Когда в комнату зашла медсестра, Наташа уже плохо соображала, что происходит. Потом последовали крайне неприятные процедуры, Наташа пыталась сопротивляться, но безуспешно.

Первое, что Наташа начала воспринимать, это был Павел. Он сидел подле нее на кровати и говорил. Он рассказывал о любви, о смерти своей любимой. Острое чувство жалости к этому огромному, сильному человеку вдруг сладкой болью пронзило ее сердце. Подчиняясь особому, глубинно-женскому импульсу, Наташа осторожно погладила его по щеке. Щека оказалась приятно шершавой и на удивление твердой. Под упругой кожей явственно чувствовались тугие мышцы. Он так удивленно посмотрел на нее, словно впервые ощутил прикосновение женщины. Теперь Наташа снова и снова вспоминала этот незначительный, в сущности, эпизод, и непонятная истома охватывала ее. Она хотела и боялась прихода Павла. Этот немолодой уже мужчина неожиданно стал для нее всем в этом жестоком мире. Наташа вдруг безумно захотела, чтобы он был рядом с ней. Она совершенно не помнила отца, но с такой добротой и участием к ней мог отнестись только очень близкий и родной человек. Вчера она неожиданно увидела, насколько он красив. Той самой настоящей мужественной красотой, которая проявляется лишь в зрелых мужчинах. Именно таким, по ее мнению, и должен быть настоящий человек. Наташе очень захотелось понравиться ему. После завтрака она приняла душ и долго рассматривала свое отражение в маленьком тусклом зеркале с потрескавшейся амальгамой. Увиденное не обрадовало ее. Худющая, с синевато-бледной кожей, она выглядела намного старше своих двадцати шести. На когда-то милом лице остались лишь огромные, воспаленные, темно-серые глаза. Даже блестящие раньше волосы потускнели и торчали, словно солома. Такой она себя еще не видела, впрочем, неудивительно. Последнее время она вообще не смотрела в зеркало. После того, что произошло с ней на Новый год, Наташа медленно умирала.

Павла все не было, Наташа уже начала беспокоиться, вдруг он не придет. Но может, это даже к лучшему. Он не увидит ее такой страшной. Пусть он больше не приходит! Он, подаривший ей зыбкую надежду на то, что люди могут быть добры друг к другу. Он никогда не придет, а она тихо умрет здесь, одна, в больнице.

Павел вошел в палату, как всегда, неожиданно. Наташа сидела на койке и, обхватив колени руками, тихо плакала. Поставив пакет с фруктами, Павел присел радом с ней и, взяв ее за руку, начал тихо говорить. Он рассказывал Наташе о новой книге, которую пишет, о судьбе главного героя. Наташа слушала, восхищенно глядя на него, слезы сами собой высохли. Она сопереживала перипетиям романа и готова была слушать Павла целую вечность. Его негромкий голос успокаивал Наташу, она сама словно оказалась рядом с Траку. Видела его узкое, словно лезвие боевого топора, лицо. Ярко-синие, будто весеннее небо, глаза. Длинные темно-каштановые волосы шевелил ветер. Светлая кольчуга плотно облегала стан. Это она стояла рядом с ним на верхней площадке вежи и смотрела на ставших станом на далеком берегу широкого озера врагов. Там готовили плоты, точили мечи и топоры. Сегодня будет битва, та, что решит, быть Траку конунгом или не жить вовсе. Она верит в своего героя, верит в победу, но кому ее даруют валькирии в этот раз, знает лишь Один. Вот уже готовы плоты и воины начинают входить на них. Рог протрубил, лучники замерли на стенах. Не слишком еще высоки они, еще год-другой, и Тракай стал бы неприступной твердыней. Но враг пришел именно сейчас. Боги не зря посылают испытания людям. Только самые сильные и умелые должны оставаться жить. Именно храбрецы должны оставить потомство. Веста хорошо это знает. Если не устоит Траку, рухнет, погибнет их любовь. Ее саму бросят на потеху разъяренным победителям. Если повезет, убьют быстро, а нет, будут тащить за обозом и насиловать на каждом привале, пока не превратится ее тело в грязную тряпку, тогда, выколов глаза, бросят еще живую на поживу дикому зверью. Потому-то она и стоит рядом с мужем на башне. Дорогая кольчуга слегка давит на плечи, на широком поясе покачивается острый корд. Она не дастся так просто врагам. Наравне с любимым будет отстаивать этот замок и саму жизнь, пока не падет пронзенная острой, холодной, безжалостной сталью.

— Наташа, ты, пожалуйста, ешь, тебе необходимы силы, чтобы выздороветь. Скажи, что тебе принести?

— Что? — словно очнувшись, переспросила она. Голос ведь был тот, а вот слова прозвучали иные, и оказалось, что вовсе она не Веста, а Наташа и не рядом с любимым, а на больничной койке. — А? Да, конечно. Спасибо.

— Наташа, ты где? Я спросил, что принести тебе из еды. Ты нормально не ела уже сколько? Как я понял, больше месяца. Я тебе как врач говорю. Обязательно — мясо, орехи, витамины. Я все самое необходимое тебе принес, но ты уж, пожалуйста, съешь. Договорились?

— Да, обязательно. Спасибо.

— Вот и замечательно. Тогда я пошел, завтра постараюсь прийти пораньше. Хочешь, я тебе принесу что-нибудь почитать? Ты какие книги больше любишь?

— Простите, Павел, не знаю, как вас по отчеству, а можно ту, что вы мне сейчас рассказывали?

— Вообще Павел Николаевич, но лучше просто Павел, мне так привычнее. Ее еще нет, но, если хочешь, я принесу тебе другую.

— Спасибо вам большое.

Павел ушел, но буквально через десять минут вернулся с книгой в руке.

— Вот, у меня в машине была, попробуй, может, понравится. До свидания. До завтра.

— До свидания, Павел, — как-то по-особому, прочувствованно сказала Наташа, прижав к груди книгу.

Оставшись наедине с соседкой, раскрыла книгу.

— Послушай, а он кто тебе? — поинтересовалась моложавая женщина, тосковавшая послеоперационный период на соседней койке.

— Никто, просто сосед, — ответила Наташа.

— А я думаю: на отца не похож, для ухажера староват. Хотя в наши времена такое увидишь, что страх берет. Совсем молоденькие девчонки с такими стариками в постель ложатся, что просто ужас. О чем только думают? Я вот, к примеру, познакомилась с одним таким, так он уже и не может-то ничего. Естественно, быстренько бросила, так теперь у меня молоденький, всего-то двадцать три года. Не любовник, огонь. Всю ночь готов на мне скакать. А у тебя как с этим делом?

— Никак. Я не хочу об этом говорить.

— Фу-ты. Экая фифа. Не хочешь — и не надо. Пойду покурю, может, покалякаю с кем. Тут, кстати, в соседней палате такой мужчинка лежит, пальчики оближешь!

Едва соседка ушла, Наташа раскрыла книгу.

Немилосердное, слепящее солнце, казалось, задалось целью испепелить все живое в этой бескрайней ковыльной степи. Притомившийся конь ступал тяжело, будто само небо всей непомерной тяжестью лежало на его спине. Свен смахнул со лба едкий пот и привычно поправил перевязь с огромной секирой. Десять дней назад он вышел в бесконечную степь. Первое время, пока попадались чахлые рощицы, старался двигаться по ночам, днем отдыхая в редкой тени, но уже три дня не встречал ни единого деревца. Только унылый ковыль переливался серебром под легким ветерком. Воздух, раскаленный, будто в печи, выжигал грудь. Глядя на колышущуюся даль, Свен вспоминал родное холодное море, то вот так же волнилось под свежим, веселящим душу ветром, временами вскипая солеными колкими брызгами. Но путь его лежал совсем не к родным скалистым берегам. С каждым шагом Свен все дальше уходил от родины. Долг воина и мужчины вел его в далекую страну.

К вечеру Свен, совершенно изможденный, набрел на небольшой родничок в широкой, поросшей высокой сочной травой балке. Весьма кстати — запас воды уже давно был на исходе. Наконец и конь наестся вволю сочной травы. Незадолго до заката Свену посчастливилось подстрелить какого-то зверька. Теперь, освежевав тушку, он с восторгом рвал зубами едва поджаренное мясо и ликовал. За последние дни припасы подошли к концу, и он уже всерьез задумывался о том, чем будет кормиться. На одних тощих ящерицах далеко не уйдешь. Хоть и много их шмыгало под копытами коня, но ловить их — занятие весьма хлопотное.

Солнце еще не поднялось над небокраем, когда Свен оседлал отдохнувшего за ночь коня и тронулся в путь. И снова шаг за шагом, размеренной поступью, они продвигались дальше и дальше к полдню. Чуть покачиваясь в седле, Свен дремал, пока чуткие уши не уловили гортанный крик. Вдалеке, справа, к нему во весь опор приближались трое всадников. Судя по блеску стали над их головами, намерения их не были мирными. Свен натянул тетиву на лук, поудобнее передвинул колчан. Когда чужаки приблизились на расстояние выстрела, одну за другой послал шесть стрел. Один из степняков, взмахнув руками, скатился в траву, второй, приняв в грудь острую сталь, покачнулся и сполз на спину коня. Но третий с необычайной ловкостью увернулся от стрел и, истошно визжа, продолжал приближаться, размахивая над головой кривой саблей. Свен выхватил тяжелую секиру на длинной, заботливо оплетенной тонкой кожей рукояти и, выкрикнув-выдохнув «Один!», направил коня навстречу степняку. Отразив летящий в голову булат, Свен почти без размаха ударил противника поперек груди. Легкий кожаный доспех с редко набитыми бронзовыми пластинами пропустил острое лезвие. Капли алой крови брызнули в разные стороны, и степняк вылетел из высокого седла, как камень из катапульты. Спешившись, Свен собрал богатую добычу. Три коня на смену, да и оружие, пусть не совсем привычное, но весьма подходящее в степи, тоже пригодится. Десяток золотых монет незнакомой чеканки ощутимо пополнили казну. Но главное — еда и вода. Теперь Свен был совершенно уверен, что доберется до цели.

Немного утомившись, Наташа отложила книгу и закрыла глаза. Она никогда не видела степь. Для нее степь была такой же чужой, как и для Свена. Но побывать в степи, увидеть море она очень хотела. Да вот только на зарплату простой учительницы особо не попутешествуешь. Выходит, не судьба. Остается только читать обо всем этом в книгах. Еще — хорошо бы завести ребенка, видеть, как он растет, учится говорить, ходить, пишет первое слово. Для этого в принципе даже муж не нужен. Достаточно повстречать человека на непродолжительное время. Правильно, нужно просто родить ребенка! И не нужен будет никакой любовник. Как не нужен муж, хватит, уже попробовала. Она справится со всем сама!

Незаметно пришел вечер, за окном как-то сразу потемнело, а затем повалил снег, да такой, какого не было и зимой. Наташе стало очень грустно, она снова принялась читать. Постепенно книга захватила ее. Свен добрался до моря. Его целью, как оказалось, была Сугдея.

Тяжелые, окованные полосами железа дубовые ворота были открыты. Свен не спеша вел коня в поводу. Пройдя за городскую стену, очутился в городе. Расположенный на остром, выдающемся в море мысу город-крепость резко поднимался в гору. Там, на самой вершине, стояла открытая всем ветрам высокая башня, а пониже и левее, будто нависая над городом, высилась неприступная цитадель. Свен направился с жидкой толпой торговцев к рыночной площади. Там ему нужно отыскать торговца Касима. Это единственная ниточка, которая, возможно, позволит ему найти Югнара. О Касиме Свен узнал еще в Киеве. Югнар не мог миновать Сугдею, здесь единственным толмачом с их языка был именно Касим. Отец, отправив Свена в трудный квест, надеялся, что он вернется, причем не один, а с братом. Хоть Югнар и старше, но рассудительнее и благоразумнее был именно Свен. Не случайно именно ему решил оставить замок и земли старый Олаф. Но, желая уберечь сыновей от возможных распрей, он и отправил младшего на поиски Югнара. Югнар еще в юности показал себя великим воином, но излишняя горячность не позволила ему подняться выше походного ярла. Слишком низко для старшего сына конунга. Когда Олаф попытался поговорить с Югнаром после возвращения из похода, тот, вспылив, покинул родину и ушел за море по великому пути. С тех пор прошло пять долгих лет.

Четыре луны назад Свен отправился искать брата. Он встречался со многими людьми, прошел много стран и вот, наконец, был близок к цели. Довольно короткий путь от Кафы до Сугдеи оказался опасным. Несколько раз его пытались ограбить, дважды пробовали захватить в рабство. Тяжелая секира выручила Свена и здесь.

Не выпуская повода, Свен шагал по рыночной площади, у каждого торговца спрашивая Касима. От огромного варвара шарахались, далеко не все отвечали, но Свен все же нашел того, кого так долго искал. Касим оказался невысоким тучным мужчиной в пестром халате. С трудом подбирая слова, за две монеты Касим разъяснил Свену, что Югнара нужно искать в Мангупе. Но попасть туда можно лишь дня через три-четыре, вместе с караваном.

За окном сияли в солнечном свете занесенные снегом деревья. «Вот и снова вернулась зима», — подумал Павел. Вставать совершенно не хотелось. Не любил Павел зиму — и все тут. Летом хорошо, летом можно будет поехать к морю, целый день проводить на пляже, вволю плавать. А вечерами, сидя на террасе, писать. Павлу всегда легко писалось именно летними вечерами, особенно когда невдалеке слышался шорох прибоя. Воздух, пропитанный ароматами южных цветов. В отдалении разносится веселая музыка, рядом с ноутбуком стоит высокий стакан с легким, чуть терпким красным вином. Как правило, за время, проведенное у моря, Павел в общих чертах набрасывал по две книги, потом, по возвращении, конечно, долго приходилось их шлифовать, дописывать, но самые главные идеи приходили к нему именно там. Книга, которую Павел заканчивал сейчас, была начата прошлым летом, недалеко от Одессы. Что-то навеяло образ воина с черной собакой. Дальше было совсем просто. Историю любви придумывать не приходилось. Так получалось, что всегда Павел описывал реальные события, происходившие с его друзьями и знакомыми, разве что переносил действие в любимую им атмосферу раннего Средневековья.

Нет, все же нужно вставать. Основательно позавтракав, Павел вышел во двор. Рядом с занесенной снегом «Нивой», на том месте, где обычно ночевала «ауди» Андрея, зияло пустое пространство. Глубокие колеи вели на улицу. «Вот уж кому не спится. В воскресенье, с самого утра, уже умчался куда-то!» — подумал Павел, прогревая настывшую за ночь машину.

Заскочив по дороге в супермаркет, загрузился едой для Наташи, поехал в больницу. Занесенные снегом улицы сковывали движение. Удивительно, откуда взялось столько снега, пожалуй, зимой столько не было? С трудом пробившись к корпусу, в котором лежала его подопечная, Павел забрал из машины пакеты и поднялся в палату.

Наташа выглядела лучше, чем вчера, когда Павел пытался ее успокоить. Милая, светлая улыбка озарила все еще бледное лицо, когда она увидела массивную фигуру в дверном проеме.

— Доброе утро, Павел! — поздоровалась девушка. Даже голос у нее изменился, обрел цвет, сочность.

— Здравствуй, Наташа. Ты сегодня замечательно выглядишь. Прямо не узнать.

— Не смейтесь, Павел. Разве можно хорошо выглядеть, лежа в больнице?

— Тем не менее заметно, что ты пошла на поправку.

— Да. Меня в конце недели выписывают, сегодня дежурит мой лечащий врач, он сказал, что уже скоро.

— Это просто замечательно! Ты хоть есть нормально начала? Тебе необходимо полноценное питание.

— Да, спасибо большое. Вы только потом, когда вернемся, скажите, сколько я вам должна, у меня есть деньги, и потом я еще по больничному получу.

— Не говори ерунды, Наташа. Что тебе привезти еще?

— Павел, мне очень неудобно вас беспокоить, но…

— Что — но?

— У меня вся одежда осталась дома. В общем, выписываться уже скоро, а выйти из больницы мне не в чем. Вы не могли бы связаться с бабой Маней, она бы привезла мне все необходимое, вот, я список приготовила. Расписала, где что лежит. Пожалуйста, позвоните ей, она все сделает.

— Давай мне свой манускрипт, я сегодня же позвоню Марии Казимировне.

— Павел, а у вас еще что-нибудь почитать не найдется? Я сегодня книгу закончу. Вы очень интересно пишете, только почему все же Югнар не остался с Тамри? Она ведь любила его.

— Понимаешь, мужчина отвечает не только за свою любовь, но и за свой народ. Свен ведь погиб за то, чтобы Югнар стал тцаром, тем самым он оставил без конунга свои земли. Когда Свен уходил на поиски Югнара, он знал, для чего необходимо вернуть, пусть на время, его на родину. Они оба должны были присягнуть на верность своей стране. Когда Югнар остался один, у него не оказалось другого выбора. А что касается Тамри, то у нее остался сын Югнара. Она ведь тоже не вольна бросить свой народ. Таков удел правителей. Эту книгу я написал одной из первых, тогда я сам не слишком хорошо понимал чувства людей. Наверное, и своя личная боль была слишком сильна. Если тебе интересно, я принес еще пару книжек. Они не столь трагичны.

— Павел, а вы никогда не писали о своей любви? О той, о которой вы мне рассказывали?

— Понимаешь, Наташа, я только и делаю, что пишу о любви. О своей, о чужой. Просто мне кажется, то время было ярче, что ли. Сегодня мы все погрязли в рутине, озабочены зарабатыванием денег, нам некогда прислушаться к своей душе, к чувствам близкого человека. Поверь, я сам был такой, в чем до сих пор себя корю.

Вернувшись домой, Павел сел за работу. После разговора с Наташей писалось удивительно легко. Вечером он, выполняя просьбу подопечной, позвонил Марии Казимировне. Договорились, что в понедельник, во второй половине дня, он приедет за вещами для Наташи.

На следующий день, навестив Наташу, Павел отправился в деревню. За ночь дождь растопил снег, сияло солнце, на душе у Павла было светло и радостно. Дорога сама раскатывалась бесконечным ковром под колесами «Нивы». Машина на полной скорости проскакивала огромные лужи на проселке, поднимала высоченные фонтаны грязных брызг. Дворники едва справлялись с залеплявшей ветровое стекло грязью.

Не успел Павел выйти из машины, как из дома напротив к нему заспешила Мария Казимировна.

— Здравствуй, Павел! Наконец-то ты приехал. Тут дела такие творятся, не приведи господь! Пойдем в дом, расскажу тебе все подробно.

Пока Павел отпирал дверь, Мария Казимировна, словно опасаясь слежки, нервно оглядывалась. Потом заперла дверь изнутри и начала рассказ:

— Странные дела творятся у нас, Павел. Сегодня ночью проснулась я от необычного звука. Вначале не поняла, дождь шумит, поскрипывает что-то. Думала, померещилось. А нет, опять заскрипело, да так ясно, словно за стенкой что-то таскают. А стена та, что разделяет дом на мою и Наташину половину. Я перепугалась, одежонку кое-какую на себя набросила, да к стене. Ухом прижалась, вроде все тихо, а потом снова заскрипело, будто половицу кто отдирает, протяжный такой скрип, визгливый, словно гвоздь старый из доски тянут. Что делать — не знаю. Участковый-то наш в райцентре живет. Во всей деревне ни одного бойкого мужика нет, одни размазни. Взяла я старое мужнино ружье. Зарядила дробью да и вышла во двор. Прокралась до Наташиной двери, за ручку легонько подергала — заперто. Пошла в обход, а на кухне окно открыто, рама, стало быть, стук да стук. Постояла я под окном, ну, думаю, одной мне не влезть, высоко, да и боязно. Вернулась в дом, взяла ключ, что Наташа мне всегда оставляла, и снова к двери. Только подошла, как вдруг дверь распахнулась, а из нее мужик какой-то шасть — и на улицу. Я кричу ему: стой, мол, вражина, стрелять буду, он в меня бабах — и выстрелил! Да не попал, только слезы из глаз сами собой хлынули и кашель меня забил. Тут-то я, не глядя, из обоих стволов и шарахнула. Попала или нет, не знаю, слезы текли. Не видела ничего, только взвизгнуло, будто поросенок, и стихло. Добралась я домой вслепую, на ощупь, стала глаза промывать, да только чем больше мою, тем больше щиплет. Еле-еле успокоилось. Но делать что-то нужно, зарядила я два последних патрона и опять на улицу. Дождь хлещет, темнотища. Зашла на Наташину половину, ружье наготове держу. Свет включила. Никого. Прошла по всем комнатам, в каждый уголок заглянула. Пусто. А окно на кухне уже закрыто, только видно, что снаружи его ножиком ковыряли. Защелку отодвигали. В комнатах вроде все на месте. Только половицы в самом деле в одном месте поднимали. Видно. Трогать я ничего не стала. Решила тебя дождаться.

— Ну, Мария Казимировна, у вас тут прямо деревенский детектив. А не приснилось все это вам?

— Как же приснилось, иди ружье понюхай, до сих пор порохом разит.

— Что теперь делать думаете?

— Не знаю. К участковому соваться, честно тебе говорю, не хочется, я ж в живого человека стреляла с перепугу. Может, пойдешь со мной, посмотришь мужским взглядом, что там было у Наташи?

— Пошли посмотрим. Только я инструменты возьму, вдруг впрямь половицы придется поднимать.

В Наташином доме Павел оказался впервые. Тогда, ночью, когда ее осматривал, Наташа лежала в большой комнате, на стареньком неудобном диване. А здесь она спала, работала. Чистенько, аккуратненько, бедненько. Мебель, похоже, прожила уже не одну жизнь. В книжном шкафу — книги по специальности, отдельная полка женских романов. Древний платяной шкаф. Письменный стол со стопками тетрадей. Узкая монашеская железная кровать, на подушке вышитая старинным узором накидка. Маленький телевизор на крепком тяжеленном табурете. Миленькие фераночки с веселенькими цветочками закрывают по-деревенски нижнюю половину окна. Дешевенький коврик сдвинут, гвозди в половицы, очевидно, забиты только недавно, вон поблескивает свежий, еще не потускневший металл.

Павел присел на корточки, внимательно осмотрел пол, да, действительно, вот здесь цепляли доску, потому-то гвозди так и скрипели, что тянули их не вертикально, а под углом. А забили их после не слишком аккуратно. Поддев половицу фомкой, Павел подналег. Доска, чуть скрипнув, пошла вверх, из подпола потянуло холодом и сыростью.

— Мария Казимировна, подайте мне фонарик, пожалуйста.

Баба Маня с готовностью протянула Павлу зажженный фонарь. Он посветил вниз — в полуметре от пола на земле виднелся темный пластиковый пакет, перетянутый скотчем. Не раздумывая, Павел осторожно подцепил его фомкой и поднял наверх. Пакет оказался довольно объемистым, но не тяжелым. Взрезав ножом скотч, Павел развернул пакет. В нем оказалось множество CD, запаянных в прозрачную пленку.

— Это что? — раздался над ухом голос Марии Казимировны.

— Лазерные диски для компьютера. На них различную информацию записывают.

— А как узнать, что там записано?

— Вставить в комп и посмотреть, если только доступ к информации не закрыт паролем.

— Ты можешь это сделать?

— Конечно, если нет пароля.

— Слушай, Павлик, а это не шпионские, часом, дела?

— Не думаю. Диски-то бытовые. Для обычного домашнего компьютера. Серьезную информацию на таких не хранят.

— Может, глянем одним глазком?

— Пойдемте ко мне, посмотрим, что тут упрятано.

Компьютер негромко загудел, усваивая полученную информацию, подумал, переспросил, в каком виде ее вывести, и сам предложил видео. Павел подтвердил. На мониторе высветилась комната, пьяная компания за столом, а затем пошло откровенное, ничем не завуалированное порно. На следующем диске было то же самое, и, какой бы диск ни вынимал из пакета Павел, везде была откровенная порнуха, менялись участники, помещения, пейзажи, но действие оставалось прежним.

— Гадость какая! Чье же это? — спросила Мария Казимировна.

— Думаю, не Наташино. Кто-то решил спрятать это в ее доме, кто-то, знающий о том, что ее нет. Причем этот кто-то уверен, что искать здесь не будут. Все диски записаны на обычном компьютере, их здесь больше сотни, и все — матрицы. Первая копия. Получается, прятал тот, кто снимал. Нужно посоветоваться.

Павел набрал телефон Глеба. Кратко изложил суть ночного происшествия и содержимое находки. Павел внимательно слушал рекомендации Глеба.

— Во-первых, тебе стоит посуетиться. Вызывай участкового, сбрасывай на него всю ответственность. Что касается выстрела из ружья, опасаться не стоит, все должно выглядеть как необходимая самооборона. Нужно доказать, что выстрел из газовика был, причем первый.

— Это не проблема, у нее до сих пор красные глаза, да и любая экспертиза сегодня установит наличие следов ирританта на коже. Я прямо сейчас отвезу Марию Казимировну в больницу.

— Что касается дисков, отследи, чтобы они попали в управление, мне думается, там уже давно ищут этого мастера кинодела. Насколько мне известно, студию нашли, да и местные порнозвездочки тоже уже на крючке, а вот самого организатора упорно ищут. Постарайся успокоить бабусю, наверное, не каждый день в нее из газовика палят.

— Глеб, ты не поверишь, но в этом она не нуждается. Такое чувство, что ее это только взбодрило, да она сейчас рядом со мной, если хочешь, можешь с ней поговорить.

— Нет, ты с ней уж лучше сам разбирайся. Все, пока.

Местный участковый, совсем еще молоденький старший лейтенант, узнав о ночной стрельбе, разволновался до крайности. Марии Казимировне не составило большого труда подвигнуть его произвести осмотр Наташиного жилья. Позвав в качестве понятых Павла и еще одну пенсионерку, свою давнюю приятельницу, она очень быстро подвела участкового к тому, что половицы необходимо поднять. Пакет с лазерными дисками он нашел сам, о чем тут же была внесена соответствующая запись в протокол. К протоколу были приложены две стреляные гильзы шестнадцатого калибра и показания Марии Казимировны. Когда осчастливленный настоящим делом участковый отбыл, Павел и Мария Казимировна собрались на «военный совет».

Уютно устроившись в доме Павла, они, попивая ароматный кофе, обсуждали дальнейшие действия.

— Я так думаю, что Наташе не стоит рассказывать пока о том, что случилось. По крайней мере, пока она в больнице, — сказал Павел, изучая готовящийся распуститься цветок на подоконнике.

— Я и так не смогу этого сделать, пока она в городе, — в тон ему заявила Мария Казимировна.

— Замечательно, тогда и не будем ее беспокоить. А как у нас с вопросом об одежде? Вы посмотрели все? По списку?

— Посмотреть-то я посмотрела. Но, Павел, ты меня извини, у бедняжки одни лишь обноски. Конечно, все чистенькое, аккуратненькое, но у нее даже нательного белья нормального нет. Все ношеное-переношеное, большей частью зашитое да заштопанное. Денег немного в шкатулке, куда она свою зарплату девала, не понятно. Знаю, матери немного помогала, но, скорее всего, основную часть муженек из нее тянул. Она все жаловалась на то, что никак на ноги встать не может. Когда она приехала к нам, он под следствием был, потом сторожем работал, компьютерные диски охранял. Затем вроде программами торговал. Но в точности я не знаю. Она ведь каждые выходные к нему в город ездила. Еду возила, готовила, стирала, убирала. Все говорила, что, мол, неприспособленный он у нее.

— Я когда ее в больницу привез, то паспорт Наташин видел, нет там штампа о браке. Это точно.

— Что же они, нерасписанные жили?

— Похоже на то. Мария Казимировна, вы говорили, что она очень сильно изменилась в последнее время? В чем это выражалось?

— После Нового года вернулась она из города сама не своя. Разговаривать почти перестала. Почернела вся, я несколько раз пыталась с ней поговорить, да только все впустую. Замкнулась и как будто не слышит ничего. Я так понимаю, что-то страшное с ней тогда случилось, но вот что именно, не узнала.

Тем же вечером Павел вернулся в город. Всю дорогу он думал о Наташе. В какую беду попала несчастная девушка, было непонятно, но выручить ее, оказать посильную помощь Павел считал своим долгом. Приехав домой, пересмотрел собранные для Наташи вещи. С такой откровенной бедностью Павел еще не сталкивался. На следующий день Павел впервые в жизни посетил магазины женского платья. И едва не с позором бежал. Оказалось, он просто не знал, что нужно для молодой девушки. Ясно было, что понадобится помощь специалиста. Вечером позвонил Андрею.

— Проходи, — сказал Андрей и автоматически направился на кухню. Так уж вышло, но Павел есть хотел всегда, в любое время суток.

— Ты знаешь, Андрей, а я к тебе за помощью.

— Что так?

— Помнишь, я тебе рассказывал о девице, которую в больницу привез.

— Та, что таблетками объелась?

— Да, именно. Понимаешь, беда какая, ее выписать должны со дня на день, а у нее одежонки никакой. Вся надежда на тебя.

— Паша, так у меня же дома ничего нет, все на складе или в производстве. Да и вообще, я не знаю, что она носит, в каком стиле одевается, даже размера не знаю.

— Андрей, это не вопрос, я все о размерах узнаю. Заплачу, сколько скажешь, только выручай, понимаешь, у нее вообще одежды как таковой нет. Так, тряпье какое-то, я даже и не думал, что так жить можно. Ты ведь в женщинах понимаешь, или тебе на нее посмотреть нужно? Правда, видок у нее сейчас не ахти.

— Павел, подожди, не суетись, а то я тебя совсем не узнаю. Давай по порядку. Тебе, как я понял, ее нужно срочно одеть с головы до ног. Правильно? Значит, делаем так. Завтра подъезжай ко мне, посмотрим вместе, с девочками поговорим, отберем ей коллекцию, вот тогда ты окончательное решение и примешь. Годится?

— Да, договорились.

— Паша, а что ты, шефство над болезной решил взять?

— Видишь ли, Андрей, девчонке нужно помочь. Я могу себе это позволить и позволяю. К тебе я обратился только потому, что ты в женщинах больше понимаешь, комментарии оставь при себе. Я понятно изложил?

— Ладно, успокойся. Помогу тебе, чем смогу. Приезжай, все решим.

— Тогда я пойду. До завтра.

Навестив Наташу и оставив ей еще две свои книги, Павел отправился на фирму к Андрею. Очаровательная помощница Андрея, Марина, стараясь подобрать для Павла все самое, на ее взгляд, интересное, постоянно посматривала на своего шефа. Для Павла это было своеобразным открытием. Оказывается, в Андрея, уже разменявшего пятый десяток, может влюбиться такая необычайно красивая девушка, как Марина, а в том, что она влюблена, не было никаких сомнений. О ее чувстве откровенно говорило абсолютно все: и то, как она смотрит, и то, как говорит. Только Андрей оставался совершенно отрешенным. Он словно не замечал, как Марина старается быть для него не просто полезной, незаменимой.

На следующий день Павел встретился с лечащим врачом Наташи. Да, действительно, ее должны были выписать в пятницу, но, как сказал Павлу врач, ее пока нельзя оставлять одну. Совершенно непонятная попытка отравиться требовала тщательного наблюдения за больной. Согласия на ее дальнейшую госпитализацию в психиатрическом отделении Павел не дал, заявил, что наблюдать будет лично. Решение поселить Наташу у себя в городской квартире возникло у него спонтанно, но менять его Павел не хотел. Прямо из больницы созвонился с Мариной и в обеденный перерыв совершил с ней экскурсию по дамским магазинам.

Странное дело, но белье оказалось сопоставимым по стоимости с одеждой. Правда, Павел никогда не отличался скупостью. Он испытывал даже некоторое удовольствие, когда платил за тщательно выбранные Мариной трусики, бюстгальтеры и колготки. Возможно, немаловажным оказалось и то, что на них явно обращали внимание. Слишком яркой девушкой была Марина. Рядом с такой красавицей любой мужчина невольно начинает втягивать живот и расправлять плечи. Доставив Марину обратно на фирму, Павел вернулся домой и постарался продумать, что отвезти завтра в больницу для Наташи. Еще предстояло купить какие-то продукты, все же какое-то время он будет не один, в его в холостяцкой квартире появится неожиданная гостья. Комнату он приготовил, сам решил пока жить в кабинете. В непривычных, но почему-то таких волнующих хлопотах Павел провел весь вечер и часть ночи. Утром, еще раз окинув содеянное придирчивым взглядом, отправился за Наташей.

Удивление Наташи, когда она раскрыла пакет с одеждой, не имело границ. Абсолютно все было чужим, то есть не чужим, а совершенно новым, даже не распакованным. Она горько пожалела, что в палате нет зеркала, хотя и без него Наташа чувствовала, что абсолютно вся одежда сидит на ней как влитая. В пакете даже оказалась изящная косметичка с роскошным набором настоящей французской косметики. Ничего подобного у нее никогда не было. Едва справившись со смущением, Наташа, глядя на свое отражение в маленьком зеркальце, навела красоту и спустилась в приемный покой, где ее с нетерпением ожидал Павел.

Документы уже были оформлены, и, едва заметив появившуюся Наташу, Павел, бережно поддерживая под локоть, повел ее к машине. Ради такого случая он сегодня с утра заехал на автомойку, и теперь его обычно невероятно чумазая «Нива» сияла.

— Ты сегодня выглядишь восхитительно красивой! — сказал Павел, устраиваясь рядом с Наташей.

— Это только благодаря вам, — с природным, истинно женским кокетством ответила Наташа. — Мы сейчас едем домой?

— Разумеется. Но только ко мне. Поживешь пока в моей квартире. Я уже все подготовил.

— Это неудобно, Павел. Соседи ваши могут подумать невесть что.

— Соседям до меня нет никакого дела. А приставать к тебе я не буду, поверь на слово. Просто в деревне тебе пока делать нечего, все равно ты еще на больничном. Здесь, в городе, проще будет избежать осложнений, да и выписали тебя, если хочешь знать, под мою ответственность. Все, никаких возражений. Тем более мы уже подъезжаем.

Павел помог Наташе выбраться из высокой, неудобной «Нивы» и распахнул дверь в подъезд. Войдя в квартиру Павла, Наташа невольно вздохнула. Именно так она и представляла жилище писателя-отшельника. Единственное отличие — вместо древних манускриптов повсюду были вполне современные книги. Полки, стеллажи были заполнены книгами. В прихожей в углу они попросту стояли стопками.

— Раздевайся, проходи. Скоро будем обедать, а пока посмотри комнатку, где ты будешь жить, — раздался за спиной голос Павла.

— Павел, это, право, неудобно, я вас стесню.

— Не морочь мне голову. Я уже все решил. Вот. Проходи сюда. — Павел распахнул дверь в небольшую светлую комнату. Дорогой шкаф-купе занимал полстены справа у входа, но главенствовала в комнате невиданная кровать. Необъятных размеров, она стояла прямо посредине, прислонившись изголовьем к глухой стене. У широкого окна примостился небольшой стол с уютным креслом. — Я подумал, что тебе здесь будет удобно. В шкафу висят твои вещи. Да поставь ты пакет, никто его не украдет. Идем, я покажу тебе ванную и все остальное, — не унимался Павел.

Закончив экскурсию по квартире, Павел привел Наташу обратно в ее комнату.

— Вот что. Давай устраивайся, а я пока обед смастерю, правда, сразу предупреждаю, готовить не люблю и не умею, будешь есть то, что дам, без капризов.

— Павел, можно я вам хотя бы готовить помогу?

— Буду только признателен, — буркнул Павел и ушел на кухню.

Наташа открыла шкаф, чтобы убрать одежду, и ахнула. На плечиках висели восхитительные платья, костюмы. На полке лежали стопки нераспакованного женского белья. Пожалуй, только обуви не хватало. Она замерла в растерянности: если это все ей, то она никогда в жизни не сможет рассчитаться с Павлом. Ее учительской зарплаты не хватит, чтобы вернуть даже по частям все деньги. Накинув свой старенький халатик, она отправилась на кухню. Необходимо было серьезно поговорить.

Павел сидел на табурете и банально чистил картошку. Он, казалось, был увлечен занятием, даже не обратил внимания на вошедшую Наташу.

— Павел, что все это значит? Я могу понять, что вы решили купить мне самое необходимое. Я, понятное дело, вернувшись в деревню, сразу же с вами рассчитаюсь, но там весь шкаф забит одеждой, которая мне явно не по карману. Вы хоть понимаете, что мне теперь придется несколько лет отдавать вам деньги, даже если я урежу расходы на еду до предела?

— Наташа, да брось ты считаться. Никто с тебя денег не требует, это элементарный подарок. Так получилось, что я немного в курсе твоего положения и потому-то решил оказать посильную помощь. Помнишь, еще святой Мартин отдал свой плащ страждущему? Я, конечно, не святой, потому и не отдаю последний плащ, лучше помоги картошку почистить, не люблю я это занятие, хоть убей.

— Павел, да вы поймите, я не могу принять от вас подобный подарок.

— Понимаю, от меня не можешь, а от кого можешь?

— Вообще не могу.

— Понял, давай тогда отрабатывай, садись картошку чистить, а я умываю руки. — Павел положил нож и в самом деле принялся мыть руки.

Наташе ничего другого не оставалось, как продолжить его занятие. Участие Павла было очень приятно, но настораживало то обстоятельство, что это делало ее обязанной ему, а вот быть обязанной или должницей Наташа крайне не хотела. Но почему он вдруг, ни с того ни с сего, начал заботиться о ней? Всего две недели назад они практически не были знакомы. Да, конечно, она знала, что он писатель, что любит вечерами побеседовать со старушками на завалинках. И все! Он о ней вообще ничего не знал, так, в лучшем случае видел пару раз. Вдруг он этакий любитель молоденьких девушек? Хотя себя она особо молоденькой не считала, как ни крути, двадцать шестой год. В ее возрасте многие имеют по двое деток. Вот только у нее никого. Был, как она считала, муж, да и тот оказался преступником и предателем. Хорошо еще, что не рассказывала о нем никому, а то сейчас сгорела бы от стыда. Ведь именно из-за Ильи она пыталась отравиться. Сейчас, честно говоря, душевная боль немного отпустила. Почувствовав заботу Павла да еще, пожалуй, почитав его книги, Наташа неожиданно захотела поверить, что все в ее жизни еще изменится, станет лучше. Так сильно хотелось иметь хорошую семью, славного мужа, настоящего мужчину, способного и поддержать, и защитить в случае опасности. Вот только где же такого найти? Незаметно, как-то автоматически, она поставила на огонь воду и совсем по-бабьи присела на табурет, опустив на колени руки и уставившись в одну точку.

Павел стоял в дверях, не решаясь нарушить удивительно покойное состояние Наташи. В простеньком, застиранном халатике она показалась ему бесконечно прекрасной. Невыносимо захотелось опуститься перед ней на колени и целовать эти безвольно опущенные руки, как не целовал ни одной женщине за всю свою жизнь. Нечто невероятно возвышенное было и в этой позе, и в этом отрешенном взгляде. Павел неожиданно воочию увидел именно тот образ, который воспевал в своих книгах, образ ЖЕНЩИНЫ. Стараясь не спугнуть, не потревожить нечаянным движением, жестом, Павел медленно опустился на пол, не переставая любоваться неземной красотой. Из оцепенения их вывело шипение плеснувшей через край кипящей воды. Наташа вздрогнула, повернулась к плите, чтобы уменьшить огонь, увидела во все глаза глядящего на нее Павла и густо покраснела.

— Ну что ж вы на меня так смотрите? — только и смогла вымолвить Наташа.

— Извини, задумался, — пробормотал Павел, краснея. — У меня в холодильнике копченая курица и рыба, тоже копченая. Что ты хочешь?

— Все равно, я не привыкла перебирать.

— Я тебе уже говорил, что готовка — не мое призвание. Вот друг мой, Андрей, тот кулинар отменный, я, когда в городе бываю, обычно к нему наведываюсь, особенно когда еды какой-нибудь забываю купить. Я тебя с ним как-нибудь познакомлю. Уверен, он тебе понравится.

После обеда Наташу по больничной привычке потянуло в сон. Павел, заметив ее состояние, тут же отправил Наташу в комнату, а сам сел работать в кабинете.

Веста пряла с девушками на втором поверхе жилой башни. Смолистый факел отбрасывал на стены пляшущие тени. За стенами завывала вьюга, потрескивали поленья в камине. Сквозь неплотные ставни, через окошко-бойницу, на пол намело немного снега, тая, он стекал тоненьким ручейком к порогу. Веста, устало опустив на колени руки, отрешенно глядела на этот ручеек и думала о Траку. Уже на исходе вторая луна, а его все нет. Ни самого, ни весточки. С малой дружиной он ушел на полюдье. Уже скоро начнутся одлиги, дороги скроются под талой водой, малые ручьи превратятся в бурные реки. На целую луну каждая весь окажется отрезанной от остального мира. Полюдье очень важно. Нужно платить дружине, нужно торговать с миром. Но сбор полюдья — всегда риск, и немалый. За лето и осень в дальних весях, в неведомых ей племенах подросли и окрепли молодые сильные воины. Некоторые племенные вожди могут сделать на них ставку и отказаться от дани, тогда придет пора боевых секир. Нет слов, Траку лучший боец в своих землях, но кто убережет его от длинного копья или метко пущенной стрелы? Малая дружина — всего два десятка опытных ратников. А если два или три племенных вождя объединятся? Против двух десятков может встать насколько сотен молодых волчат, что жаждут славы и возможности похвастаться своей молодой удалью. Выстоит ли малая дружина, не поляжет ли костьми?

Траку раздвинул пределы своих земель так, что от края до края по десятку конных переходов. Где они сейчас? Хорошо, если укрылись от непогоды в веси, а если вьюга застала их в лесу или, того хуже, в поле? Веста помнила, каким он возвращался из полюдья в прежние зимы. Усталый, порой обмороженный, иногда в посеченных доспехах. Огромный обоз медленно втягивался в ворота замка. Вокруг него сразу же воцарялось радостное оживление. Еще бы, ведь домой возвращались мужья, сыновья, любимые. На огромных вертелах жарились целые кабаньи туши, выкатывались из подвалов бочки с хмельным пивом. Из окружающего замок озера тащили большущих щук и судаков. Закатывался шумный пир, на котором ратники малой дружины рассказывали о том, как проходило полюдье, о смешных и печальных случаях, о том, как погибли их соратники, да еще и о том, как благодаря уму и изворотливости их конунга удалось предотвратить кровопролитие.

Для Траку и двух его ближних ярлов ратники освободили самую чистую землянку. Жившие в ней людишки перебрались куда-то в другое место. Жарко пылающий очаг согрел заледенелую одежду, и теперь вся землянка заполнилась запахами мокрой кожи, пота и отсыревшей ткани.

Грай, молодой веселый ярл, совсем недавно разменявший свою двадцать вторую весну, уже разогревал на огне окорок. Баклага с пивом пошла по рукам. Траку, пристроив рядом с собой на лежанке шлем, откинулся к обложенной тонкими жердями земляной стене. Нужно было снять сапоги, но сил не было, хотелось вот так просто сидеть, вытянув к огню гудящие ноги. Хорошо, что они наткнулись на эту весь, иначе пришлось бы пережидать непогоду прямо в лесу. Дружина разбрелась по землянкам. Сквозь завывание ветра временами слышались вопли девок, которых ратники пользовали для услады. Ничего, лучше племя будет. Не могут мужики защитить своих женок, значит, грош им цена. Все одно взять с этой веси нечего, нищета, даже припасов особых нет. Как только тут люд живет? Леса богатые, бей зверя, бортничай, так нет! Ленивые какие-то. Хотя девки у них аппетитные. Траку еще раз посмотрел на распростертую под Владом девицу. После того как Грай приволок ее за косу в землянку, она уже больше не визжала истошно. Грай, перегнув ее, быстро отпользовал и занялся ужином. Теперь же, когда за дело принялся Влад, она лишь тихонько всхлипывала. По старшинству Грай ее сразу же предложил конунгу, но Траку отказался. Уже давно в его сердце поселилась одна женщина. Местные вожди, конечно, постоянно предлагали ему в жены своих дочерей. Он не отказывался, но после свадебного пира, как правило, отвозил их в Тракай да селил в большом бурге на берегу, почти сразу забывая об их существовании.

А девка впрямь хороша, молодая, сочная, с белым, гладким телом. Груди большие, налитые. И на лицо смазлива. Ну да ладно, пусть ярлы позабавятся. Траку, увидев, что Влад, смахнув пот со лба, наконец слез с девки, поманил ее пальцем. Та с растерянным заплаканным лицом на коленях приблизилась к Траку.

— Сапоги мне сними, девка, — усталым голосом приказал Траку.

Видя ее растерянность, слегка толкнул ее в белое гладкое плечо со следами хищных пальцев Влада.

— Оглохла, что ли? Сапоги сними да ноги мне обмой. И поживее, спать охота.

Пошевеливая раскрасневшимися пальцами ног, Траку с удовольствием рвал крепкими зубами подогретое мясо, запивал пивом из баклаги. За его спиной девка грела лежанку, а вьюга не унималась. До Тракая оставалось всего ничего, три перехода. В этот раз полюдье собрали легко, дружина вернется без потерь, значит, не будут рыдать вдовы, не станут убиваться матери. Скоро он, наконец, обнимет свою любимую Весту. Подхватит на руки сына, погладит русые волосы дочери. Скоро.

Робкий стук в дверь вернул Павла к реальности.

— Да. Слушаю тебя.

— Павел, можно я приму ванну? — нерешительно спросила Наташа.

— Разумеется, и нечего меня спрашивать. На ближайшее время это твой дом. Чувствуй себя здесь хозяйкой. А если ты и впрямь немного хозяйством займешься, буду тебе только благодарен. На сегодня у нас еды достаточно, а вот завтра придется что-то готовить.

— Спасибо, вы только расскажите мне, где здесь магазины или рынок. Я с радостью буду вам полезной.

— Иди играй в русалку, потом все объясню, а пока не мешай мне работать.

Осторожно прикрыв за собой дверь, Наташа заперлась в ванной. Хозяин не чурался земных радостей. Пены для ванн Наташа насчитала целых пять видов. Погрузившись в горячую ванну с пышной пузырящейся пеной, Наташа невольно тихонько рассмеялась. Какая все же благодать! Тело расслабилось, даже шов перестал чесаться. Теплая истома охватила ее.

Павел закинул руки за голову, потянулся и, решительно поднявшись, пошел варить себе кофе. Самое время, плевать, что за окном унылый день сменился на не менее унылый вечер. Кофе можно и нужно пить всегда! Он бодрит, согревает, заставляет быстрее бежать кровь, будит воображение.

Коричневая шапка кофейной пены неспешно ползла вверх по стенке джезвы. Аромат свежесваренного кофе будоражил вкусовые рецепторы. Павел невольно сглотнул слюну и замер у плиты. Погасив конфорку, переставил джезву на стол и достал любимую чашку. Пока кофе настаивался, Павел, распахнув форточку, закурил. Да, похоже, книга получается. Впрочем, неудивительно, когда писал первую, даже пятую, волновался сильно, но теперь, когда выдумывать уже не приходилось, писал он на удивление легко, попросту переносил на бумагу то, что чувствовал, что видел. Ведь он, по сути, жил именно в том, ярком мире. Здесь, в этой реальности Павел лишь существовал. Конечно, сейчас в этой реальности появилась Наташа, но так, пожалуй, даже интересней, вот сегодня она подсказала ему образ Весты. Странное дело, она совершенно не раздражала его, скорее наоборот, Павлу было приятно, что в его доме находится эта девушка. Может, оттого, что у него самого не было детей? Говорят, инстинкт продолжения рода — великая сила. Его герои прямо-таки из кожи лезут вон, чтобы оставить потомство, на этом, в общем-то, и строятся его книги. Допив кофе, Павел привычно сполоснул чашку и джезву. Поставил в сушилку. Глядя в окно, закурил очередную сигарету. В парке веселилась Дашка. Андрей разговаривал по телефону, вот он сунул телефон в карман кожанки и, присев на корточки, похлопал в ладоши. Дашка, услыхав призывные хлопки, опрометью бросилась к нему. Подлетев, с разгона поставила передние лапы Андрею на плечи и начала вылизывать ему лицо. Андрей обхватил ее большущую черно-рыжую голову, не отворачивался, а, похоже, тоже целовал ее в ответ. Вот тоже пример из жизни. Сколько уже он живет один, лет пять или шесть? Судя по всему, жениться вторично не собирается. Вилия одно время была к нему явно неравнодушна, а теперь красавица Марина откровенно влюблена. Только он по-прежнему один. Непонятно, почему на него так западают женщины, не красавец, ростом не вышел, ниже среднего, молчун, а вот на тебе едва ли не гроздьями виснут? Сигарета тлела в пепельнице на подоконнике. Дымок неторопливо вытягивался в форточку. А в парке под окнами Андрей все еще обнимался со своим зверем.

— Какая огромная собака! — раздался за спиной голос Наташи. — А этого мужчину я уже видела, он осенью приезжал к вам в деревню.

— Да, это мой друг, Андрей, — не оборачиваясь, ответил Павел.

— Он, очевидно, очень одинок.

— Почему ты так решила?

— Столько нежности дарить собаке может человек, которому не с кем поделиться ею. Я думаю, у него нет жены, он живет совсем один, очень замкнуто. Все, что у него есть в жизни, эта собака. Он, наверное, очень несчастный человек. Вечерами он сидит дома у телевизора и, не глядя на экран, ласкает свою зверюгу, разговаривает с ней. А она глядит на него огромными глазами и не может ничего сказать в ответ. Он любит собаку, собака любит его, так они и живут вдвоем, два одиноких сердца, потерянные в мире людей.

— Знаешь, а ты права. Он развелся лет пять назад или шесть, точно не помню. С тех пор живет один. Его жена уехала в другой город. Вышла замуж, счастлива. По крайней мере, он так говорит. А вот Андрей так и не женился. Хотя, насколько мне известно, Андрей еще тот Казанова. Женщины от него без ума.

— Не знаю, правда ли, что от него без ума женщины, но он очень одинок.

В голосе Наташи прозвучали настолько трогательные нотки, что Павел ощутил легкий укол ревности. Что может знать об одиночестве эта девочка, разве она может до конца понять страшную суть этого слова? А разве он, Павел, не одинок? Хотя, пожалуй, нет, у него ведь есть целый мир, в котором кипят страсти, где любят и ненавидят рьяно, бурно, где герои дерутся и умирают, побеждают врагов и строят собственные государства. Тот выдуманный им виртуальный мир, населенный красивыми, сильными людьми.

— Ты хочешь кофе? — неожиданно спросил Павел.

— Нет, спасибо. Может, пора уже ужин приготовить?

— Смотри сама, ты у меня сейчас на правах хозяйки. Прикинь, что можно сделать, а я пока пойду поработаю.

Оставив Наташу, Павел вернулся в кабинет. Почему она вдруг прониклась к Андрею таким сочувствием? Только из-за того, что он миловался с собакой? Или своим природным женским чутьем она ощутила всю глубину одиночества, тот бесконечный мировой вакуум, в котором живет Андрей? Но она даже ни разу не разговаривала с ним! По-видимому, женская душа навсегда останется загадкой для Павла.

Когда Наташа позвала Павла ужинать, он с удивлением обнаружил, что не написал ни единой строчки. Выходит, он так и просидел за компьютером, не приступив к работе. После ужина они по-семейному устроились в гостиной перед телевизором. Наташа рассказывала о своей матери, о том, как они жили, как затем она приехала поступать в институт, как училась. Лишь об Илье не сказала ни слова. Павел не стал ее расспрашивать о загадочном муже, справедливо решив не бередить свежую рану, благоразумно умолчал и о спрятанных у нее в доме дисках.

Утром выяснилось, что они оба встают очень рано. Когда Павел зашел на кухню, чтобы сварить традиционный утренний кофе, его ожидал настоящий завтрак. Разъяснив Наташе, где находятся рынок и ближайшие магазины, Павел сел работать, а она отправилась за покупками.

Незаметно пролетел день, за ним другой. Павел много писал, Наташа занималась хозяйством. Вечерами они сидели в гостиной, разговаривали, Павел читал написанное за день, они бурно обсуждали главы будущей книги, и все было каким-то домашним, уютным. Павлу порой казалось, что так было всегда. Как-то вечером они вдвоем отправились в гости к Андрею.

Ужин начался скромно, неторопливо, даже несколько натянуто. Но Павел решил придать ему более непринужденный характер. Он говорил сам и постоянно втягивал в разговор Наташу. Когда на поясе у Павла запищал телефон, он взял трубку и, улыбнувшись, объявил:

— Сеня звонит, опять у нее беда какая-то приключилась. — Вышел на кухню.

Дашка, лежа на диване, ревниво наблюдала за гостьей. Она очень не любила, когда посторонние самочки претендовали на сердца ее дорогих мужчин. Наташа настороженно прислушивалась к разговору Павла. Андрей, чтобы ослабить напряженность, спросил:

— Этот Сеня кто?

— Сеня? Сеня женщина, вообще-то ее зовут Ксения, наша дачница, она обычно на лето приезжает вместе с детьми. Она такая красивая и очень умная! Ее наш директор хотел в школу к нам переманить, все блага обещал. У нас школа большая, детей много, только с математиком беда. Он уже давно на пенсии, но все равно работает, потому что замену никак не могут ему найти. Молодые к нам ехать не хотят, а опытного педагога просто так не заманишь. Вот Семен Семенович и стелился перед Сеней, уж как он ее просил, как просил! Горы золотые ей обещал. Может, все же и уговорит. Он, когда в городе бывает, всегда к ней заезжает, уговаривает. Он у нас еще молодой, ну то есть не старый, ему недавно сорок исполнилось. А она славная и работать любит. Вы не представляете! Лето! Жара! А она все что-то пишет, пишет. Дети у нее замечательные, все время рядом с ней, любят очень.

Во время всего монолога Наташа, похоже, даже не вслушивалась, что она говорит. Изо всех сил старалась понять, о чем так долго беседует Павел с загадочной Сеней. От того, наверное, в ее речи стали проскальзывать обороты, свойственные сельским жителям. Когда Павел вернулся, Наташа мгновенно умолкла и с немым вопросом в округлившихся глазах уставилась на него.

— Ничего страшного, — сказал он. — Она постоянно трясется над детьми. Хотя, что говорить, мать она образцовая. У нее дом в нашей деревне. Сеня каждое лето детей привозит воздухом подышать. Одна, без мужа, по курортам не разъездишься. Справная такая фемина. Будь я помоложе, давно бы за ней ухлестывать начал. Да ты, наверное, ее видел, когда ко мне приезжал. Ее дом крайний, возле старого парка. Высокая такая, рыженькая. Красивая, даже подойти боязно. А человек она интересный! Я частенько ее детей выручал. Как всегда, ссадины, ушибы. Поговорить с ней есть о чем. У меня такое чувство, что она с детьми ни одной выставки, ни одного концерта интересного не пропускает. И сама это любит, и детей приучила.

Пока Павел говорил, Наташа не сводила с него настороженных глаз. Как же, видела она эту женщину, действительно, за такими мужики толпами должны бегать. Ее очень сильно задело то, что сказал Павел. Конечно, Сеня красива, но у нее ведь двое детей, какой нормальный мужик захочет взвалить на шею такую обузу? А Павел заявил, что, будь он помоложе… Неужели он не видит, что есть и другие женщины, которые готовы заботиться о нем, делить с ним тяготы жизни! Да, он, конечно, не так уж и молод, но Павел — полностью сформировавшийся мужчина. А как он умен! Какие замечательные книги пишет! Как хорошо сидеть с ним долгими вечерами и разговаривать. А еще — очень хочется подойти к нему, когда он пишет, и, обняв, прижаться к его широкой сильной спине и поцеловать, просто поцеловать в твердую щеку. От таких мыслей голова у Наташи закружилась. Стыдливый румянец залил щеки. Нет, это ведь непозволительно, нельзя думать об этом! Он ведь даже не смотрит на нее как на женщину. Вон с каким восторгом Павел рассказывает о Ксении. Вконец расстроившись, Наташа притихла и наблюдала за мужчинами. Они были совершенно разными — и в то же время удивительно похожими. Внешне спокойные и уравновешенные, но в обоих клокотали такие страсти и чувства, что порой прорывали тонкую оболочку и выплескивались наружу. Неожиданно Наташа поняла: вот он, неуемный странник, главный герой всех книг Павла. Именно черты Андрея присутствовали в скитальцах и воинах, описанных в книгах. Поздно вечером, почти ночью, когда они вернулись домой, Наташа спросила Павла:

— А кто он, этот Андрей?

— Как понять — кто? Человек, причем далеко не самый худший.

— Нет, я не об этом. Вы ведь его постоянно описываете в ваших книгах. Именно его характер виден в ваших героях. Вы ведь с ним давно знакомы?

— Да. Уже пятнадцать лет. Мы познакомились в Афгане. Его привезли в госпиталь едва живого. Израненный, он все же дошел до своих. Тогда он потерял группу. Оставшись на верную смерть, прикрывать отход, выжил, а все его люди, с которыми он так долго воевал, погибли, уже находясь практически в безопасности. Их вертолет сгорел почти на посадочной полосе. А он, несмотря ни на что, добрался. Ты не поверишь, он там, в горах, сам себе пулю вырезал, по живому делал операцию, без всякого наркоза. Когда он ко мне на стол попал, шансов выжить у него почти не было. Но он справился. Только после всего этого ушел из армии. Все годы мы переписывались, а когда после ранения в Чечне я уволился, возвращаться было некуда. Он пригласил меня сюда. Родных у меня давно уже нет. Один как перст. Я и приехал. Андрей тогда как раз с женой разводился. Так сложилось, что купили мы квартиры в одном доме. Он тогда мне здорово помог деньгами, да и писать-то я стал с его подачи. Первую мою книжку он раскритиковал в пух и прах, но заставил отвезти в издательство. Так все и началось. Получается, что именно ему я всем и обязан. Позже, когда немного поднялся, дом в деревне купил. Мы ведь практически одновременно там поселились. С той лишь разницей, что я поселился весной, а ты, как мне помнится, летом или осенью.

— Летом, в июле. Вскоре после окончания института. У меня тогда тяжелое время было. Денег нет, жить негде, муж под следствием. Словом, не жизнь, а непрерывный кошмар.

— Ты сказала — муж, но в паспорте у тебя…

— Мы не расписывались, к тому времени мы уже два года вместе жили, думала, что со временем все будет как у людей, да вот только ошиблась.

— Его посадили?

— Нет, в тот раз обошлось. Он проходил по делу о ворованных запчастях. Его отпустили за недоказанностью, а остальные сели надолго. Хотела его к нам в школу устроить, но он отказался, а потом все обещал, что, как только бизнес наладит, сразу поженимся. Вот только, как я теперь узнала, обманывал он меня все эти годы. Теперь его и милиция разыскивает, и бандиты. Он кому-то платить не стал. А когда меня похитили, Илья от меня отказался. Вот такая история. Ой, простите меня, Павел, не стоило мне всего этого говорить. Простите.

— Что значит похитили? Кто?

— Я даже не знаю толком. Все произошло неожиданно. Я приехала в город на Новый год. Мы собирались встречать его с Ильей. В его квартире меня схватили и, избив, бросили в машину. Потом вывезли куда-то за город. Куда, даже не догадываюсь. Чтобы не сбежала, отняли одежду. Угрожали. Несколько дней продолжался кошмар. А затем нагрянула милиция, меня посадили в следственный изолятор. Пока не разобрались. Выпустили. После всего этого я уже не хотела жить. Еще раз простите меня, Павел. Но иногда так горько становится на душе, а поделиться не с кем.

— Ничего, тебе все равно нужно было когда-то выговориться. Пойдем спать, ночь уже на дворе.

Уже лежа в постели, Павел думал о том, что пришлось пережить бедной девушке. Не каждого ведь похищают. Эти обстоятельства объясняли очень многое в поведении Наташи. Павел прекрасно понимал, что только забота и очень бережное отношение помогут ей окончательно прийти в себя. Вопрос только в том, как это лучше сделать. Перво-наперво нельзя ее оставлять одну. Пусть пока поживет в его квартире, а уж когда ей закроют больничный, они вернутся в деревню, а там вместе с Марией Казимировной присмотрят за Наташей. Приняв такое решение, Павел уснул.

А вот Наташе не спалось, она в мельчайших подробностях вспоминала прошедший вечер. С теплотой думала о том, как здорово было наблюдать за неторопливой беседой двух сильных, но невообразимо одиноких мужчин. Как же ей хотелось быть полезной Павлу, стать для него верной помощницей! Только бы он не оттолкнул ее, не отказался бы принять ту пусть незначительную помощь, которую она может ему предложить.

Рано утром она уже привычно готовила Павлу завтрак, искренне сожалея о том, что не умеет готовить так, как Андрей. Впрочем, Наташа разыскала на полках солидную книгу кулинарных рецептов, и впредь решила устраивать небольшие праздники для дорогого мужчины. Накормив Павла завтраком, Наташа отправилась на рынок. Она решила до тонкостей освоить мастерство кулинара.

Взяв на себя все домашние хлопоты, Наташа здорово разгрузила Павла и серьезно облегчила ему быт. Раньше он не задумывался над тем, как много времени уходит на домашние дела, просто нужно было что-то есть, что-то носить, не хотелось жить в грязи, вот и делал все сам. Но с появлением в доме Наташи квартира засияла особой чистотой, в холодильнике всегда имелась еда, а так как Павел частенько не садился за стол, а перехватывал прямо у компьютера, тарелочка с бутербродами оказалась как нельзя более кстати. Да и свежие рубашки теперь не приходилось гладить в спешке. Вообще жизнь как-то незаметно изменилась, став комфортной. Все чаще Павел признавался себе, что так жить ему чертовски нравится. Но одновременно начали появляться всякого рода опасения, и вот как-то раз, принеся домой только что поступивший в продажу DVD с разрекламированной любовной историей, Павел усадил Наташу смотреть, сам зашел к Андрею.

Привычно покопавшись в холодильнике, Павел спросил:

— Слушай, Андрей, и как тебе не лень каждый день готовить одно и то же?

— Вот тут ты в корне не прав, готовлю я каждый день разное, иначе дни станут одинаковыми.

— Так что, если я не готовлю разное, у меня, стало быть, все дни одинаковые?

— Не знаю. Все возможно.

— Андрей, скажи мне, когда ты был женат, тоже все свободное время проводил на кухне?

— Видишь ли, Павел, я очень любил Татьяну. Хотел, чтобы она была счастлива. Мне было приятно о ней заботиться.

— А почему вы разошлись?

— Трудно сказать, наверное, устали друг от друга, а может, и по моей вине.

— Что, ты хочешь сказать, из-за того, что ты гулял?

— Понимаешь, Паша, скорее всего, я был для нее не тем человеком. Вот сейчас у нее в этом плане все совершенно по-другому. По крайней мере, мне так показалось.

— А если бы ты сейчас решился жениться? Какую бы выбирал жену?

— Паша, дорогой. Ты сам подумай, ну какой из меня муж? Нахлебался я этого счастья досыта. С молодой, пожалуй, мне уже не справиться. А домохозяйка мне не нужна. Сам прекрасно справляюсь. В последнее время, честно говоря, я здорово поостыл к женским прелестям. Да и нет уже такой потребности, какая была в тридцать или сорок лет. Против природы не попрешь. А ты что, материал для книги опять собираешь?

— Нет. Просто хочу понять, зачем люди женятся. Почему разводятся. В причинах хочу разобраться.

— Ну, причины у каждого свои, я, например, заболел Таней, когда первый раз провожал ее домой. Поддержал на ступеньках ее под руку, а локоток такой махонький, вся она такая беззащитная. Меня так сразу и пробило. Кто ее, такую слабую, нежную, защитит в этом мире, кроме меня? И все! Пропал, почти на двадцать пять лет.

— А сейчас?

— А что сейчас? Сейчас, наверное, все перегорело. А где Наташа твоя, в деревню отвез?

— Нет, у меня пока, ей все равно еще долечиться нужно. На работу рано. Пусть в себя придет немного. Сейчас поставил ей фильм про любовь, а сам к тебе наведался. Скажи, Андрей, как она тебе?

— Молодая, симпатичная. Кажется, не дура и на тебя с восторгом смотрит. У вас, поди, роман?

— Андрей, о чем ты говоришь, какой роман, она же почти на двадцать лет меня моложе. В дочери годится.

— Паша, а почему ты так и не женился?

— Не знаю, не встретил, видно, свою женщину. Иногда тоскливо бывает, но редко. Вот ты живешь один и не очень, похоже, опечален по этому поводу.

— Павел, я уже был женат и плюс ко всему очень любил жену. По-своему я был счастлив. У меня была семья, была любимая жена, сын. Да и сейчас я не один. У меня есть Дашка, а значит, есть о ком заботиться. Есть сын, с которым пусть не часто, но встречаюсь. Так что, Паша, у нас с тобой абсолютно все по-разному. Тебе бы не мудрить, жениться, пока не поздно, на той же Наташе. А дальше — будь что будет. Я так думаю.

— Видишь ли, Андрей. Если откровенно говорить, я боюсь. Боюсь не справиться. Брак — это большая ответственность. А если она согласится? А вдруг дети появятся? Как тогда? Я уже не молод. Ты в моем возрасте развелся уже, и сын у тебя тогда был взрослый. А начинать жизнь в сорок пять лет мне кажется абсурдным. У Наташи была очень непростая жизнь. Оказывается, у нее были причины уйти. По счастью, ее успели спасти, и сейчас я за нее отвечаю. Но так рискнуть и взять ее в жены — пожалуй, это слишком. Да, нужно признать, она мне чертовски нравится. Наверное, именно она та женщина, с которой стоит связать судьбу. Но меня останавливает разница в возрасте. Не могу решиться. У меня никогда не складывались отношения с женщинами. Я им всем очень быстро надоедал, да и они весьма скоро начинали раздражать меня. Плюс ко всему еще и рука.

— Паша, забудь ты про руку, тогда, под пулями, ты сколько рук и ног оттяпал, спасая жизни мальчишек. Ну что у тебя с рукой? Кисть не работает — и все! Ты же сильный здоровый мужчина. Ты же сам про себя все знаешь, сам ведь врач, хоть и бывший. Думаешь, у меня все с женщинами гладко было? Нет! Глубочайшее заблуждение. Порой вообще было не ясно, кто кого использовал, то ли я их, то ли они меня. Им хотелось — кому разнообразия, если муж надоел, кому просто для здоровья. Так случалось, что некоторым попадался на пути я, а кому-то ты. Вот и все. Сам пойми, настоящие женщины, на которых стоит жениться, встречаются не так уж и часто. Ты, похоже, такую встретил. Тебе просто повезло. К тебе, может, впервые в жизни, фортуна повернулась напомаженной мордой, а не облезлым задом. Ты же заперся, как отшельник, в своей деревне и только книжки пописываешь, а жизнь, настоящая, между прочим, мимо тебя проходит. Все, иди к своей училке, кино про любовь с ней смотри, а лучше подумай о том, что жизнь у тебя еще впереди.

Вернувшись домой, Павел, чтобы не мешать Наташе, устроился на кухне и, потягивая кофе, размышлял над словами Андрея. То, о чем они говорили, по-настоящему задело Павла. В самом деле, иллюзия семейной жизни оказалась весьма приятной, но вот так просто заявить в общем малознакомой девушке: «Будь моей женой» — Павел не мог.

За те две недели, которые Наташа жила у него, Павел настолько привык к тому, что она постоянно рядом, что даже представить не мог, как он будет обходиться без нее в дальнейшем. Даже работа у него последнее время шла веселее. Писалось легко, как никогда. Он и раньше не вымучивал из себя строчки, но теперь Павел едва успевал записывать то, что роилось в голове. Даже возможность по вечерам обсуждать все, что произошло за день, стала для него потребностью. Единственный недостаток был в том, что у Павла начало появляться желание разделить с Наташей постель, почувствовать ее молодое упругое тело. Но пока он с этим довольно успешно боролся.

Наташа как-то сразу втянулась в новую для себя жизнь. По большому счету, хлопот было не так уж и много. Она быстро изучила пристрастия Павла, а поскольку он оказался всеядным, готовить для него было одно удовольствие. Да и порядок поддерживать в его доме оказалось совсем не трудно. Он вроде бы и не обращал на нее особого внимания, только вечерами, когда они по-семейному устраивались у телевизора, начинались милые, задушевные беседы. Очень быстро они стали просто необходимы Наташе. Целыми днями она мечтала, что вот наступит вечер, он усядется в кресло в гостиной, положит перед собой пачку сигарет, поставит на подлокотник до скрипа вымытую пепельницу, а она заберется на диван напротив него и станет рассказывать, как прошел ее немудреный день, где побывала, что видела. Павел выслушает ее рассказ, закурит, а затем расскажет, что написал, спросит совета, как лучше отразить характер героя или героини. Даст Наташе прочесть очередной кусок книги. А уж после того, как она прочтет, начнут обсуждать все перипетии сюжета, поступки того или иного действующего лица.

Приобщаясь к созданию книги, Наташа чувствовала свою нужность Павлу. Для нее оказалось очень важным, как он на нее смотрит, как говорит. Нельзя сказать, что Наташа была опытной женщиной, но у нее был мужчина, и что такое мужское желание, она представляла достаточно ясно. Уж что-что, а то, что Павел откровенно хочет ее, для Наташи не было секретом. Непонятно было лишь одно: почему он не предпринимает никаких шагов в этом направлении. Ведь, проникшись благодарностью к нему, Наташа наверняка бы уступила. Тем более что Павел уже сейчас очень сильно привлекал ее. Иногда ночью она слышала, как он ходит, как курит на кухне. Частенько она могла разобрать в тишине щелканье клавиатуры. Значит, что-то, а вернее, кто-то не давал ему спать. И этим кем-то, ясное дело, была она. Да и сама Наташа уже не одну ночь провела без сна, ожидая, как он войдет. Присядет на огромную кровать, погладит осторожно по щеке, тронет ее губы своими твердыми губами. Нежно поцелует в шею, там, где бьется голубенькая жилка, прикоснется к напряженной груди, а затем… О том, что последует затем, страшно было подумать. Слишком живо Наташа представляла, что должно произойти. Она металась в постели, грезила о несбыточном, но не решалась сделать первый шаг. Только с наступлением утра удавалось как-то заглушить неистовое желание.

Но проходил день, и снова «семейный вечер»: разговоры, горячий чай, книга. А ведь так хотелось, чтобы Павел, наконец, увидел в ней женщину. Наташа старалась, как могла, заботилась о нем, пыталась предугадать малейшие желания, но Павел только изредка смотрел на нее глазами полными неземной тоски, так и не пытаясь приблизиться. Временами Наташа мечтала о том, как вернется в деревню и постарается забыть его, но тут же спохватывалась. Им ведь все равно придется встречаться. Их дома стоят напротив. И неизвестно, что труднее: находиться рядом с ним под одной крышей, постоянно ощущая его присутствие, или смотреть на его окна по вечерам, когда становится по-особому одиноко.

Павел, казалось, совершенно не замечал страданий своей подопечной. Старался быть с ней ровным, сдержанным и рассудительным, но каждая ночь рядом с ней давалась все труднее. Тогда он стал работать по ночам. Так было легче справляться с собой, со своими желаниями. Павел даже представить себе не мог, что его так будет привлекать Наташа. Да что там привлекать, он уже по-настоящему полюбил ее.

Вернувшись к работе, Наташа сразу же окунулась в немыслимое количество проблем, пожалуй, если бы не помощь коллег, ей пришлось бы весьма непросто. Но главное, ей очень не хватало Павла. Разумеется, вечерами она частенько заходила к нему, они подолгу разговаривали, но теплота отношений словно бы куда-то испарилась. Нет, нельзя сказать, что Павел изменился, просто то время, которое они прожили под одной крышей, их сильно сблизило, и теперь, когда отпала необходимость готовить для него завтрак, исчезла возможность смотреть, как он работает, Наташе явно стало чего-то не хватать. В городе он читал ей написанные главы, они их обсуждали, выискивая неточности. А теперь они, конечно, говорили, но в основном о Наташиной работе, о прочей ерунде, почти не касаясь его творчества. Как-то вечером Наташа попросила его что-нибудь почитать. Неожиданно Павел предложил вычитать только что законченную рукопись. В руки Наташи впервые попали не отдельные разрозненные главы, а вся книга целиком. Прямо там, у Павла, она с увлечением принялась читать еще не опубликованное произведение. Роман не имел названия, распечатанные на принтере листки были не сшиты, и их приходилось перекладывать из одной стопки в другую, но все это не имело ни малейшего значения. Удивительно, но в героине она вдруг начала узнавать себя, именно так она сидит, когда думает о чем-то, наверное, так бы поступила в данной ситуации. Наташа почувствовала, что она сама и есть та Веста, которая ожидает возвращения мужа из опасного похода. Когда она прочитала последний листок, день был уже в самом разгаре. Незаметно пролетела ночь, а Павел сидел напротив и просто смотрел на нее, словно изучая.

— Ты уже вернулась из Тракая? — спросил он, когда Наташа аккуратно выровняла стопку.

— Да, к сожалению. Там было чудесно.

— Не расстраивайся, следующая книга будет, я надеюсь, не менее увлекательная.

— Но когда же она будет?

— Скоро, я уже начал писать ее. Ты устала, не спала всю ночь. Пойдешь отдыхать?

— Вы ведь тоже не спали, по моей вине. Можно я хоть завтрак приготовлю?

— Если тебе не трудно, приготовь, я уже успел соскучиться по твоей восхитительной еде.

Наташа немедленно отправилась на кухню. Занимаясь стряпней, слышала, как шумела вода, очевидно, Павел принимал душ, такая роскошь в деревне была, насколько она знала, только у него. Ей так вдруг захотелось под душ, что она начала чесаться, как бродячая собака. Наташе вдруг представилось, как она вместе с Павлом стоит под горячими струями, видит, как вода сбегает по его сильному телу, она может прижаться к нему, ощутить крепость его мышц, гладкость кожи… Стараясь отогнать от себя чудовищное наваждение, Наташа даже ущипнула себя за руку. В этот момент за спиной раздался бодрый голос Павла:

— А ты не хочешь нырнуть? Я нагреватель не выключал, иди, я пока присмотрю за едой.

— Не знаю, мне, право, неловко.

— Иди, говорю тебе, не пожалеешь! Полотенце свежее я тебе повесил, а халат возьмешь мой. Иди.

Наташа встала под тугие струи. Здесь не было такого разнообразия всевозможных гелей, шампуней, пенок, всего один флакон мужского геля для душа, начатый тюбик зубной пасты и две зубные щетки, причем одна из них в упаковке, явно для нее. На полке красовались еще бритвенные принадлежности Павла и флакон лосьона после бритья. Выходило, что там, в городе, все баночки и флакончики предназначались только ей, как и эта зубная щетка, так умилившая Наташу. Приняв душ, Наташа завернулась в халат Павла и, подвернув длиннющие рукава, вернулась на кухню. Павел накрывал на стол.

— Посмотри, хозяюшка, какой роскошный стол получился нашими совместными усилиями!

Стол действительно был хорош, кроме приготовленного ее руками, на нем красовались свежие фрукты в красивой вазе, большой кувшин с соком и даже початая бутылка вина.

— Красиво! — согласилась Наташа. — Вот только вино? С утра! Не рано ли?

— У нас с тобой получился не завтрак, а весьма запоздалый ужин. Или ты спать вовсе не собираешься?

— Собираюсь, только после завтрака-ужина. Проголодалась ужасно.

— Тогда заканчивай разговоры и садись. Попробую за тобой поухаживать.

— А что, уже пора?

— Не понял, что пора?

— Начинать ухаживать.

— Милая моя Наташенька. Если бы мне сбросить десяток лет, я бы не то что ухаживать, руки твоей осмелился бы просить.

— Вы не шутите, Павел Николаевич? — неожиданно серьезно спросила Наташа.

— Да какие могут быть шутки. К сожалению, я уже дряхлый старик.

— Зря вы на себя наговариваете, вы зрелый сильный мужчина, вполне можете смело взять в жены любую женщину. Да вам стоит только пальцем поманить, не будет отбоя от желающих стать вашей супругой.

— Представь, что они мне не нужны. Сыт по горло от желающих.

— Что, уже предлагали?

— Не раз, едва отбился.

— Неудивительно, у нас женщин всегда было больше, чем мужчин, а каждая замуж выскочить хочет. Самых никудышных и то разбирают.

— Все, заканчивай разговоры, есть очень хочется.

Обильная еда разморила Наташу, а бокал вина добил окончательно. Она задремала прямо на кухне, откинувшись на спинку дивана.

Солнце давно перевалило зенит, когда Наташа открыла глаза. Она лежала в постели Павла, укрытая одеялом, халат сбился и неприятно давил в бок. Как она попала сюда, Наташа не помнила, но вот сон, приснившийся ей, забыть не могла. В этом сне она шла рука об руку с Павлом по роскошно убранному залу, ярко горели факелы, множество людей в старинных одеждах провожали их взглядами, а они, не глядя ни на кого, гордо шествовали по гладким каменным плитам прямо к широко распахнутым дверям. Кто-то провозглашал здравицы в их честь, кто-то посматривал с завистью, но им ни до кого не было дела. Счастливая улыбка светилась на лице Павла. В его сильной руке покоилась ее трепетная ладонь. Яркий, радостный свет врывался в двери, и они шли к нему из этого зала. Там, впереди, их ожидало огромное, как мир, СЧАСТЬЕ.

Медленно возвращаясь к реальности, Наташа оглядела спальню. Павла в ней не было. Она встала, поправила постель и, открыв дверь, услыхала щелканье клавиатуры. Павел писал. Войдя в кабинет, она увидела его. Как и раньше, Павел сидел за столом и, чуть откинувшись в кресле, быстро-быстро печатал. На мониторе появлялись слова. Рождалась новая книга. Неслышно ступая босыми ногами, она подошла к нему и, положив руки на плечи, стала читать с экрана. Павел вдруг как-то по-родному откинул голову ей на грудь и замер, закрыв глаза. Подчиняясь внезапному порыву, Наташа наклонилась и осторожно поцеловала его в твердые губы. Глаза Павла распахнулись, и каким-то другим, не своим голосом он сказал:

— Осторожнее, я могу не сдержаться! — резко встал и энергично прошелся по кабинету. — Почитай пока, а я сварю кофе.

С этого дня у них начались такие странные, неопределенные отношения. Наташа сразу же после работы спешила к Павлу. Оставалась у него до поздней ночи, помогала по хозяйству. Они читали написанное за день, разговаривали, а потом, после вечернего чаепития, она уходила к себе. Создавалась иллюзия семьи, в которой супруги по какой-то ведомой только им причине спят в разных домах. Наташа чувствовала, что она очень нужна Павлу. Он и не скрывал этого, всегда был рад ее приходу. Когда же Павлу случалось уехать на день-другой в город, Наташа не находила себе места. Она заметила, что начала его ревновать, в горячечных снах она видела его, чувствовала его руки на своем теле, но в реальности Павел оставался крайне сдержанным с ней. Не позволял себе не то что неосторожного жеста, даже слова. Он словно не замечал того, что Наташа влюблена в него, что мечтает о том, чтобы они навсегда остались вместе.

Как-то раз, в субботу, они, как обычно, занимались своими делами. Павел работал, Наташа возилась на кухне, создавая очередной кулинарный шедевр для любимого мужчины. Запищавший мобильник Павла заставил Наташу вздрогнуть. Непонятное чувство тревоги как-то сразу охватило ее. Схватив телефон, Наташа опрометью бросилась в кабинет. Павел ответил на звонок и тут же начал собираться.

— Что случилось, Павел? — спросила Наташа.

— Андрей звонил, у Ксении неприятности.

— Ты поедешь в город?!

— Нет, в том-то и дело, что они здесь. Подожди меня, я быстро.

Павел бегом бросился на улицу. Не прошло и получаса, как он вернулся. Войдя на кухню, сел на диван и сосредоточенно уставился в одну точку. Через несколько минут, словно очнувшись, посмотрел на Наташу и, отвечая на ее немой вопрос, сказал:

— Плохо с Ксюшей, она уже шесть лет не снимала спираль, боюсь, произошли серьезные изменения, да и подстыла, похоже, после резкого движения открылось сильное кровотечение, я сделал что мог, но тут нужен гинеколог, а не военный хирург. Андрей повез ее в больницу. Остается молить Бога, чтобы все обошлось. Ты, кстати, как предохраняешься?

— Я? Никак! — покраснев от смущения, ответила Наташа. — У меня-то мужчины уже почти полгода не было.

— Плохо! Это дело запускать нельзя.

— В каком смысле?

— Да в прямом, а то, когда замуж выйдешь, мужа бояться будешь.

— А я и не собираюсь ни за кого замуж, разве что…

— Девочка, тебе нужен молодой сильный мужчина, так что ты эти намеки забудь.

Наташа испуганно замолчала. Откуда ей было знать, что этот сильный мужчина мучается ночами, бродит по пустынному дому и, когда становится совсем невмоготу, садится писать, что, кроме той книги, которую они читают вместе, он пишет еще одну, книгу о сильной всепоглощающей любви, в которой впервые откровенно выражает свои чувства и желания.

Почти целыми днями Наташа пропадала в школе, кроме основных занятий, вела кружок, дети подолгу не отпускали ее. Как-то, собираясь домой, Наташа открыла сумку, чтобы положить в нее тетради. Ей на глаза попался странный листок. Развернув его, она прочла совершенно непонятную записку, адресованную ей.

«Ты должна вернуть, то, что тебе не принадлежит», — говорилось в записке. Наташа пожала плечами и бросила листок в стол. Вечером она собиралась зайти к Павлу. Мысли о нем переполняли ее. После того поцелуя, случайного, нечаянного, с ней что-то произошло, она больше не могла думать ни о ком, только о Павле. Все это враки, никакой он не старый, он молодой и сильный, и он до смерти ей нужен. Такой, какой есть, со всеми своими комплексами, неуверенностью, с удивительной трогательной нежностью, которая так редко встречается у мужчин. Если бы он только позволил быть рядом, не старался напускать на себя видимое безразличие и холодность. Она стала бы ему верной и преданной женой, любящей матерью их детям. Да, у них должны быть дети, как минимум двое, мальчик и девочка. А еще собака, та самая, о которой она в свое время мечтала, огромная, добрая, с густой мягкой шерстью. Они будут жить в большом красивом доме. Вечерами на террасе будут пить чай всей семьей. И собака будет сидеть рядом и внимательно слушать, о чем они говорят.

Наташа открыла дверь и, привычно поставив сумку, только сейчас сообразила, что вошла в дом Павла.

— Наташенька, это ты? — спросил он, выходя в прихожую. — Здравствуй, дорогая. Ты что, только из школы? Проходи, будем ужинать.

— Нет, спасибо, я только на минутку, узнать, как у вас дела, — смутившись, начала оправдываться Наташа.

— Ничего не хочу слушать, проходи. Ты с работы, устала, голодна. Садись рассказывай, что нового у тебя в школе.

— Да как обычно. Дети весну почуяли, все дружно в окна смотрят, учиться, естественно, не хотят.

— Ясно, а ты, стало быть, их заставляешь. Хочешь почитать, что я сегодня наваял?

— Очень хочу.

— Тогда ешь, а потом пойдем, я тебе кое-что покажу.

Домой Наташа попала поздно вечером. Сначала она читала новые главы, потом, как обычно, они вместе разбирали написанное. Да, если говорить честно, Наташа и не хотела уходить от Павла. Скорее наоборот, она мечтала о том, чтобы он предложил ей остаться у него навсегда. Но навязываться она не могла. Устроившись за стареньким столом, Наташа допоздна разбиралась со школьными тетрадями и спать легла за полночь. Свернувшись в клубок под одеялом, засыпая, думала о Павле.

История с дурацкой запиской уже забылась, но через два дня Наташа нашла в своей сумке еще одну. На этот раз, кроме требования вернуть то, что ей не принадлежит, там были угрозы. Самое жуткое, что в записке ей напомнили о похищении: если в прошлый раз все ей сошло с рук, теперь уже никто не придет на помощь. «Если ты не вернешь все, ты на себе испытаешь такое, что тебе даже не снилось в кошмарных снах», — говорилось в записке. Наташа испугалась, испугалась всерьез. Снова в памяти всплыл пережитый ею однажды ужас. Страх сковал волю. Она не знала, что делать. ЧТО она должна вернуть? Зачем ей угрожают? Ведь Илья как в воду канул. Прошло уже четыре месяца, и то прошлое опять напомнило о себе. Наташа словно бы снова очутилась в том доме. Как тогда, чужие жестокие руки срывали с нее одежду. Пережитая когда-то боль вернулась. Она ощущала удары, от которых невозможно было дышать, ее снова и снова поднимали за волосы с пола и били тяжелыми кулаками в незащищенный живот. Она отчетливо вспомнила невыносимую боль от удара по лицу, когда казалось, что вытекает глаз. Слезы сами собой потекли по лицу.

Наташа не помнила, как добралась домой. Заперев дверь, забилась на кровать и, завернувшись в одеяло, заплакала. Все, все вернулось, и нет никакой защиты. ОНИ нашли ее. Теперь уже не выбраться. Наташа представляла, что ее теперь ждет. Если она не отдаст то, что они требуют, тогда… тогда они придут за ней. Ее опять начнут избивать, а потом еще и насиловать. Тот хриплый говорил, что будут насиловать по-всякому, а затем будут резать на лоскутки. Наташа уже чувствовала, как острый, словно бритва, нож с хрустом разрезает кожу на бедре, представляла, как выступает кровь. В каком-то фильме, еще в общежитии, она видела нечто подобное. И так же как жертва того ужастика, даже не смогла закричать от боли, только захрипела. Илья любил забавляться таким образом. Он частенько приносил подобные кассеты, смаковал их по ночам. Поначалу Наташа смотрела вместе с Ильей все подряд, но очень скоро от ужаса ее начало тошнить. Теперь некогда виденное ею стало таким явственным, что ей стало трудно дышать.

Проплакав всю ночь, Наташа так и не сомкнула глаз. Утром, почерневшая и осунувшаяся, пошла на работу. Она даже представить себе не могла, к кому ей обратиться за помощью. Если записки прислали люди, однажды похитившие ее, выходит, милиция их отпустила. А значит, заявлять об угрозах бессмысленно. Рассказать все Павлу? Но это значит — втянуть его в опасные дела. Вернее, даже не просто втянуть, подставить под удар. Так и не найдя решения, Наташа после работы опять заперлась в доме. Не сознавая, что делает, разделась донага и, завернувшись в одеяло, забилась на кровать. Весь вечер и всю ночь она ждала, когда к ней ворвутся похитители. Спасения не было, весь мир рухнул. Ей, как и зимой, не оказалось места среди живых. Наташа в очередной раз умирала.

Утром, едва держась на ногах, пошла в школу. Пыталась вести уроки, но сама не понимала до конца, что делает, что говорит. Едва занятия окончились, Наташа, не видя ничего перед собой, отправилась домой. Не прошла и сотни метров, как кто-то обнял ее сзади. В первый момент она подумала, что это Павел, но чужой хрипловатый голос, так похожий на голос бандита, велел ей не поворачиваться.

— Молчи и слушай. Ты сейчас придешь домой и возьмешь то, что тебе оставил Илья. Принесешь это сюда, к магазину, в десять часов вечера. Тогда, возможно, с тобой обойдутся милосердно. Если ты этого не сделаешь, мне останется тебе только посочувствовать. Я лично тебя буду разрезать на кусочки, на маленькие такие кусочки, по одному в день, чтобы ты умирала медленно. Тебе будет невероятно больно, и так каждый день, месяц за месяцем, пока от тебя не останется один скелет. А пока ты будешь жива, тебя будут трахать, знаешь, есть такие любители, которые протыкают ножом дырку и трахают в нее. Адская боль, поверь. А еще у моего кореша есть огромный дог, я тебя с ним познакомлю, ты, думаю, ему понравишься, и корешу и догу. Дог очень любит таких, как ты. Иди. Не оглядывайся. В десять, запомни.

Пока он говорил, его руки больно сжимали грудь Наташи. Теперь он смачно шлепнул ее по заду и, отвернувшись, ушел. Наташа некоторое время стояла посреди улицы, напуганная, растерянная. Через некоторое время она все же заставила себя оглянуться. Вдали виднелась фигура мужчины в куртке с наброшенным на голову капюшоном, он быстрым шагом удалялся прочь.

Местные жители неодобрительно посматривали на молодую учительницу, которая позволила подобным образом обойтись с ней прямо на улице.

На подгибающихся, дрожащих от страха ногах Наташа шла домой. Плакать она уже не могла, слез не было. Села на табурет и, уронив руки, дрожала. Все, это конец! Сегодня ее убьют. Вернее, убивать ее будут очень долго. ОН пообещал ей это. ОН не один, ИХ много, и ОНИ будут терзать ее, издеваться, унижать, резать своими ножами, каждый день по кусочку. А она даже не знает, чего от нее хотят, ведь Илья ничего ей не оставлял. Как объяснить ИМ это? Илья в очередной раз подставил ее. Илья, Илья, Илья, все ее беды, все несчастья от него. Из-за него ее похитили, из-за него она пыталась отравиться, из-за него сейчас ее будут убивать. Может, не стоит дожидаться? Да! Правильно! Нечего ИХ ждать, нужно все сделать самой! Так, где же веревка? Она хорошо помнит, что где-то была! Черт! Черт! Ну где же она? Наташа перевернула всю кухню, вытащила из шкафа все вещи. Она брала в руки платья, костюмы, которые подарил ей Павел, трогала их, гладила ладонями, грустила, что многое еще ни разу не надевала. Она уже забыла, что искала. Сейчас она просто прощалась со своей так и не состоявшейся любовью, семьей, которой у нее так никогда и не будет, с подарками Павла, с ним самим.

Павел много работал последние дни, уже вырисовывалась главная сюжетная линия романа, а Наташа почему-то не заглядывала к нему вечерами. Уже три, хотя нет, целых четыре дня она к нему не заходила. Может, обиделась на что-то? Он видел, как она, словно бы крадучись, возвращалась домой из школы. Павел решил, что Наташа от него просто-напросто скрывается. Она больше не хочет его видеть, он ей, оказывается, надоел. Что ж, ничего удивительного. У нее в школе много молодых красивых мужчин, а может, и не в школе. Скорее всего, она, наконец, встретила молодого парня, который ей понравился, и Павел стал для нее просто скучен. Действительно, что может связывать его, почти старика, и такую молодую и красивую девушку, как она? Все правильно, ей нужно выйти замуж, нарожать кучу детей, возиться с ними, любить молодого красивого мужа, а он… Он не нужен ей! Он вообще никому не нужен! Неумолимо приближается старость. Да, он писатель, довольно известный. Ну и что? Конечно, его книги читают, в основном женщины, с некоторыми из них он был близок, с некоторыми переспал, но все они не были нужны ему. А вот Наташа почему-то запала в душу. Он боится ее потерять. Вот только удерживать не имеет права. Как бы отец ни любил свою дочь, он не вправе препятствовать ее замужеству. А ведь он Наташе даже и не отец. Да и не хочет он быть ей отцом! Он думает о ней как о женщине, желанной женщине, попросту хочет ее так, что сводит скулы. Только сделать это он не может себе позволить. Хотя бы потому, что на двадцать лет старше ее. Потому, что у него вполне могла быть такая дочь. Ну не может же он, в самом деле, пойти на инцест. Вообще-то это и не инцест, они же не кровные родственники. Да, Павел намного старше ее, но у него ведь были молодые любовницы, пусть не на двадцать, на пятнадцать лет моложе, и с ними он как-то особо не церемонился. Почему же в этом случае он не может решиться?

Павел ходил по комнате, не в состоянии принять решение. Заглянув на кухню, открыл и долго изучал белоснежную пустоту холодильника. Хм, оказывается, он уже давненько не ходил в магазин, а еда как-то незаметно закончилась. Вздохнув, Павел понял: поход в магазин неизбежен, есть с каждой минутой хотелось все сильнее. Накинув куртку, Павел вышел из дома.

Солнце сияло на голубом весеннем небе. От земли поднимался легкий парок, на кустарнике набухли готовые вот-вот лопнуть почки. Природа пробуждалась от зимнего сна. Казалось, сам воздух был пропитан какой-то животворной силой. Хотелось жить, действовать, любить. Стоп, вот о любви лучше ни слова. И так уже растравил себя до такой степени, что готов прямо сейчас наброситься на Наташу. Павел остановился, заметив Марию Казимировну, помахал ей рукой.

— Здравствуй, Пашенька, что-то давненько тебя не видела. Ты что, в отъезде был?

— Нет, просто работа. А вы как поживаете?

— Нормально, Паша, нормально. Как еще может быть? Пенсию в срок получаю, дети позванивают. Скоро уже огородом заниматься нужно будет. Все своим чередом идет. А у тебя как дела?

— Тоже нормально. Работаю. А Наташа как? Что-то давно ее не видел.

— А вы что, поссорились?

— Нет, что вы. Просто уже несколько дней она ко мне не заходила.

— А сам-то что? Нет сил дорогу перейти?

— Да неудобно как-то.

— Что ж неудобного-то? Я уж решила, вы с ней всерьез чего-то задумали.

— В смысле? Что задумали?

— Да жениться тебе пора, Павел Николаевич. Давно пора. Да и Наташке негоже в девках столько сидеть. Сам-то посуди, чай, не девчонка уже. Ей-то сколько годочков? Двадцать пять? Двадцати шесть? Уже деток пора нянчить своих, а не с чужими возиться. Да и ты, Павел Николаевич, уж сорок лет перевалило, пора о семье подумать.

— Ну, Мария Казимировна, скажете тоже. Это ведь не мне решать…

— А кому ж, милый, кому как не тебе? Или ты думаешь, что она сама должна тебе в любви признаваться? Неужели сам не видишь? Сохнет она по тебе, почитай, с тех пор, как ты ее из больницы привез. Может, у вас в городе что было?

— Как вы можете такое говорить, Мария Казимировна! Я же ей в отцы гожусь!

— Да какой из тебя отец, Паша! Ты на себя в зеркало погляди. Здоровенный, красивый, настоящий. Кто, как не ты, пара Наташеньке, ну, скажи, кто?

— Не знаю я, Мария Казимировна, похоже, запутался совсем.

— Так вот и распутай. Не сиди пнем, шевелись. Ты куда направлялся?

— Да в магазин. Еды какой-нибудь прикупить. А что, и вам что-нибудь принести?

— Если не в тягость, сахару килограммчик, а то у меня заканчивается, а тут такая оказия, ты идешь. Погоди, я за деньгами схожу.

— Да не нужно, у меня есть. Кроме сахара, ничего не нужно?

— Нет, спасибо тебе, Паша. Ну, иди с богом.

Павел, раздумывая над словами соседки, неторопливо шел по деревенской улице. Почему она затеяла этот разговор? Неужели так заметны их отношения с Наташей? Впрочем, по сути, никаких отношений у них нет. Просто дружба. Если только возможна дружба между мужчиной и женщиной. Вообще-то возможна. Вот у него, например, с Вилией — настоящая дружба. А уж в такую красавицу, как она, не влюбиться невозможно. Вон, даже Андрей не избежал чар Вилии. Или у них было все наоборот? То, что у Вилии с Андреем был роман, он знал, и то, что они расстались, тоже. Но подробности он даже и не пытался разузнать. Зачем? Копаться в чужих чувствах? Нет, это не для него. Купив в магазине все необходимое, Павел основательно загрузился. Выйдя на улицу, даже пожалел, что не поехал на машине.

Прямо навстречу ему из школы шла Наташа, Павел решил ее подождать. Когда их разделяло не более десяти шагов, Наташу нагнал рослый молодой парень в спортивной куртке с наброшенным на голову капюшоном, обнял Наташу сзади и, в открытую поглаживая ее грудь, что-то стал негромко говорить. Наташа замерла, откинув голову ему на плечо.

Павел вдруг почувствовал такой острый укол ревности, что едва не кинулся в драку, но сдержался и, сжав зубы, быстро пошел к дому.

Захлопнув дверь, Павел бросил на пол пакеты с покупками и, поднявшись на террасу, нервна закурил. Вот, значит, как! Выходит, он не ошибся. У Наташи на самом деле появился мужчина. Молодой, как и положено. А он, Павел, просто оказался не у дел. Так что нечего удивляться. Она совсем не пара ему, вернее, наоборот, он ей не пара. В лучшем случае они останутся друзьями. Кто там сказал: «Не можешь любить — дружи»? Вот и ему, Павлу, нечего даже было и придумывать, будто Наташа им увлеклась. Может, и увлеклась немного, но, едва встретив подходящего по возрасту мужчину, тут же переметнулась к нему. Все правильно, по-другому не могло и быть. Жизнь есть жизнь. В ней всегда побеждает более сильный или более молодой. Вон у тех же львов, когда старый вожак не в состоянии защитить свой гарем, его с позором изгоняет более молодой и сильный. А Павел не был даже любовником Наташи, так что и убиваться нечего. Только отчего же так болит сердце? Почему так обидно, будто незаслуженно отняли что-то весьма дорогое? Ведь Наташа и впрямь очень дорога ему. Последнее время он настолько привык к ней, к ее обществу, что уже не представляет, как прожил без нее все эти годы. Да вообще, ведь он любит Наташу! Пусть в этом он не признавался долгое время самому себе, но это так! Пусть будет проклят тот день, когда он повстречал ее! Зачем вся эта канитель? Ведь ему было так хорошо и спокойно в своем собственном, придуманном мире. Наверное, большей нелепости нет на свете — влюбиться в его возрасте в молодую женщину. Но что делать? Броситься к ней — выяснять отношения? Смолчать? Сделать вид, что ничего не случилось? А как потом смотреть ей в глаза? Огромные, темно-серые, такие внимательные, милые. Да только за эти необыкновенные глаза стоит бороться! Да, прямо сейчас он пойдет к ней и скажет все! Скажет, как сильно любит ее, как невыносимо горько жить одному, как долго и безуспешно он искал ее. Скажет всю, всю правду. Возьмет ее за руку и скажет, чтобы она вышла за него замуж. Вот только как она отреагирует на его предложение? Он ведь ни разу в жизни не делал предложения. Сможет ли он вот так прямо сказать Наташе, что с ним она будет счастлива? Что только он сможет стать для нее тем единственным, самым дорогим в жизни человеком? А вдруг она любит того, в спортивной куртке? Может ведь так случиться, что именно он, Павел, третий лишний? Откуда вообще взялся этот спортсмен? Кто он? Что ему нужно от Наташи? Неужели она любит этого урода? Он прямо на улице тискал ей грудь, а она воспринимала это так спокойно. Можно было подумать, что это для нее вполне естественно. Самое гадкое, что все это действо происходило у него на глазах. Словно Наташа его, Павла, даже и не видела! Или же наоборот, слишком хорошо видела и решила подобным образом унизить, оскорбить! Если так, то он никогда ей этого не простит. Никто и никогда в жизни не оскорблял его так изощренно. Нужно было не бежать трусливо, а прямо там набить морду этому спортсмену.

Павел прикурил неизвестно какую по счету сигарету. Он должен принять решение. Нужно прямо сейчас либо вычеркнуть Наташу из своей жизни, либо бороться за нее. Вон она уже идет домой. Походка какая-то странная, словно не видит ничего перед собой. Всего несколько шагов разделяет их. Павел с террасы отчетливо видел ее огромные глаза и застывшее в них непонятное выражение то ли страха, то ли непонятной решимости.

Павел, единственный человек после матери, который проявил к ней человеческое участие. И теперь Наташа должна расстаться с ним, так и не осуществив свои мечты, не познав радости материнства, не создав собственной семьи, не вырастив детей. А ведь так хотелось! Хотелось еще очень многого: хоть раз в жизни искупаться в море, увидеть горы и степи, побывать в тех волшебных краях, которые описывал Павел в своих книгах. Безумно хотелось жить и любить, но случилось так, что придется умереть по собственной воле, пока ее не растерзали. Выхода не было. Ей никто не сможет помочь. Разве что Павел, но она не имеет права впутывать его в свои проблемы. Да и чем он сможет помочь? Если их выпустили из милиции, значит, защищать ее никто не станет.

Как же обидно, она еще толком не начала жить, только повстречала человека, который достоин ее любви, и вот уже все закончилось, закончилась сама жизнь. Как несправедливо устроен мир…

Наташа перебирала отдельные листки рукописей Павла, пробегала некоторые из них глазами. Да, все же он пишет сказки, так в реальности не бывает. Только в его книгах всегда на выручку героине приходит славный рыцарь, в действительности ничего такого нет. В свое время она доверилась Илье, а он ее подло предал, теперь именно из-за него на Наташу началась охота. В том, что страшная, мучительная смерть неизбежна, Наташа уже не сомневалась. В ее силах только ускорить уход из жизни, никак не иначе. Что ж, она сделает все сама, для этого ведь нужно так мало: веревка и крепкий гвоздь.

Остановившись посреди разбросанных вещей, Наташа задумалась на минуту и взялась наводить порядок. Когда ее найдут, не нужно, чтобы в доме был кавардак.

Сомнений не оставалось, просто она старалась оттянуть момент, когда обратного пути не будет. Сейчас она все уберет, сложит аккуратной стопочкой погребальные вещи, напишет письмо Павлу, Марии Казимировне, записку, объясняющую ее поступок, и тогда уйдет, сама, без лишних мучений.

Павел спустился с террасы, споткнулся о пакет, который принес из магазина, вспомнив о просьбе соседки, достал сахар, разобрал покупки и вышел из дома. День понемногу клонился к вечеру. Солнце зависло огромным диском над дальним лесом, старый парк, еще не одевшийся листвой, чернел неподалеку, словно на гравюре. Решительно перейдя дорогу, Павел распахнул калитку и вошел в дом.

Наташа сидела за кухонным столом и что-то писала. Ее узкая спина напряженно вздрагивала, на табурете рядом с ней лежал моток бельевой веревки.

Павел замер на мгновение, поняв, что попал совсем не туда, куда собирался. Растерянно переступил на месте, глядя на напряженную спину Наташи, негромко поздоровался.

Наташа, бросив писать, обернулась, увидев Павла, как-то мгновенно обмякла и, словно надувная игрушка, из которой выпустили воздух, начала медленно оседать.

— Наташа, что с тобой?! — воскликнул Павел, подхватывая потерявшую сознание Наташу. Та не отвечала.

Павел, взглянув в осунувшееся почерневшее лицо, ужаснулся. На руках, бережно, словно ребенка, отнес Наташу на постель. Расстегнув блузку, прижался ухом к бледной груди. Сердце билось неровно, с ощутимыми перебоями. Бегом Павел бросился домой. Схватив саквояж со всеми врачебными инструментами, захватил с полки аптечку, бегом вернулся в дом Наташи.

Она по-прежнему находилась в бессознательном состоянии. Легонько щелкнула ампула с нашатырем. Павел поднес ватку к носу Наташи. Один-два вздоха, и лицо ее начало немного розоветь. Достав фонендоскоп и тонометр, Павел послушал сердце, измерил давление и пульс. Все было не столь страшно. Намочив салфетку, Павел осторожно обтер влажной тканью лицо и грудь Наташи. Через несколько минут веки ее задрожали, Наташа открыла глаза.

— Павел, родной, ты? — едва слышно прошептала она.

— Тише, лежи спокойно, пока тебе не стоит разговаривать, — остановил ее Павел.

Он взял ее безвольную руку и нежно сжал.

— Тебе нужно полежать и успокоиться. У тебя был обморок. Судя по всему, ты очень перенервничала. Подожди минуту, я сейчас дам тебе лекарство, и ты уснешь. Тебе необходимо отдохнуть.

— Нет, Павел, нет! Нельзя. У меня мало времени, ОНИ скоро придут, тебе нужно уходить. Нельзя, чтобы ОНИ и тебя убили! — быстро-быстро, взволнованно прошептала Наташа, изо всех сил стиснув руку Павла.

— Натка, милая, никто не придет, успокойся, у тебя просто бред. Я сейчас принесу воду.

Осторожно высвободив руку, Павел встал и направился на кухню. Когда он брал со стола чашку, взгляд его зацепился за текст на листке ученической тетради, написанный аккуратным, совсем еще детским почерком Наташи:

«…прости меня, Павел, я очень сильно люблю тебя, но у меня нет иного выхода. Я знаю, что самоубийство грех, но так сложились обстоятельства. Они все равно придут меня убивать. Только делать ЭТО станут долго и мучительно. Я не смогу бороться с НИМИ. Спасения нет. Очень боюсь смерти, но другого выхода нет. Прости ме…»

Что за чертовщина? Наташа ведь это писала, когда он вошел! Неужели снова решилась? Что послужило причиной на этот раз? Забыв, что шел за водой, Павел вернулся к Наташе.

— Ты не могла бы мне объяснить, что это значит? — Павел протянул ей записку.

— Павел, тебе нужно уходить. Скоро ОНИ придут, и тогда тебе не избежать неприятностей.

— Кто такие они? Объясни толком, я ничего не понимаю!

— Я тебе рассказывала, что меня зимой похитили. Так вот, они снова нашли меня. Сначала подбросили записку, требовали что-то вернуть. Потом еще! Еще! А сегодня… сегодня ОНИ подкараулили меня по дороге домой. Сказали, чтобы я это принесла вечером в десять к магазину. А я даже не знаю, что им нужно! Тот, кто мне все это говорил, рассказал, что они со мной проделают, если я им это не верну. А мне нечего возвращать! У меня ничего нет, я вообще не знала, чем занимается Илья! Еще тогда, зимой, я пыталась им это объяснить, но в ответ меня только избивали. Меня тогда чудом не изнасиловали, зато теперь тот гад, который меня поймал, очень подробно рассказал, что и как будет. Я не хочу этого! Я не хочу, чтобы меня насиловали, не хочу, чтобы меня резали живую на куски, не хочу, чтобы меня травили собаками. Уж лучше я убью себя сама, пока они до меня не добрались.

— Все, успокойся! До десяти еще полно времени. Ты уверена, что это именно те люди, которые похитили тебя тогда?

— Думаю, да. По крайней мере, голос того, что говорил, очень похож.

— Но ты же сказала, что их всех арестовали?

— Значит, отпустили, ты же сам прекрасно знаешь, что за деньги можно все.

— О чем тебя тогда спрашивали? Я имею в виду, когда похитили.

— Об Илье, говорили, что он им деньги должен.

— А почему же тогда они требуют деньги у тебя? Он что, передавал их тебе?

— Нет, я же говорю, что совершенно ничего не знала!

— Твои похитители не могли этого не знать. В криминальных кругах народ ушлый, расследования свои проводят не хуже, чем менты. Тебе не кажется, что тебя просто кто-то пытается запугать? Кстати, а этот Илья, он так больше и не объявлялся?

— Нет. Думаю, он просто сбежал. Он трус, всю жизнь боялся пальчик прищемить.

— Знаешь что, для начала успокойся. Я сам пойду на эту встречу и поговорю с твоими молодчиками. По-своему, по-мужски. Что-то в этой истории не сходится. Можно, конечно, позвонить кое-кому, но пока я не вижу в этом необходимости.

— Павел, я боюсь за тебя. Ты не представляешь, какие это страшные люди. Они способны на все!

— Вот и посмотрим. А ты ничего не бойся. Давай я отведу тебя к себе домой, сегодня переночуешь у меня.

Когда Павел, поддерживая Наташу под руку, выходил из дома, он заметил на полу раздавленный его ботинками пакет с сахаром, который он так и не донес до Марии Казимировны.

Как ни старался Павел скрыть свое волнение перед встречей с шантажистами, ему это не слишком хорошо удавалось. Наташа чувствовала его состояние и порывалась пойти с ним, но Павел был неумолим. Без десяти минут десять, прихватив с собой небольшую увесистую гирьку, стоявшую без дела на кухне, вышел на улицу. Деревня уже погрузилась в ночной мрак. Млечный Путь вытянулся на черном небе светящейся россыпью звезд. Тонкий серпик стареющей луны завис над старым парком. Со стороны озера неслись соловьиные трели. Прислушиваясь к тишине, Павел направился к магазину. Площадь перед ним была пуста. Павел остановился, огляделся по сторонам. Его не оставляло чувство, что за ним кто-то следит. Оттуда, из темноты, кто-то не сводил с него напряженных глаз. Постояв немного, Павел закурил и еще раз обвел взглядом всю площадь. Ни единой души. Никто не приближался к нему. Докурив, Павел щелчком отбросил сигарету, подождал еще минуту-другую, прошелся по площади. Где-то негромко заурчал мотор, сверкнул отдаленный свет фар, и снова все затихло.

Подождав еще минут двадцать, Павел убедился: к нему никто не подойдет. Выходит, это именно они уехали на той машине, которая стояла вдалеке. Не захотели встречаться с ним. Испугались? Ведь вместо до смерти напуганной Наташи на встречу пришел он. Или что-то другое? Ничего, разберемся, отказ от разговора явственно показывал, что люди, шантажирующие Наташу, опасаются силы.

— Ты почему так долго? — невольно перейдя на ты, воскликнула Наташа, едва Павел переступил порог. — Они пришли? Что случилось? Я вся извелась, пока тебя не было!

— Они испугались, я стоял, ждал на том месте, что ты мне указала. За мной кто-то наблюдал, но подойти не решился. Потом я услышал машину, они уезжали. Вот и все.

— Значит, они придут за мной!

— Нет, не придут, это не те люди, которые похищали тебя. Здесь вмешался кто-то другой. Причем довольно трусливый. Поставь, пожалуйста, чайник, я замерз.

Наташа немедленно включила плиту и, водрузив на нее чайник, присела напротив Павла.

— Знаешь, Наташенька, не так давно, по осени, ко мне приезжали в гости Вилия с Глебом. Мы посидели, выпили маленько, Глеб разговорился и рассказал мне одну историю. Несколько лет назад пропал сын у одной женщины. Причем пропал так, что найти его не смогли. Несколько месяцев о нем не было никаких вестей. Он занимался ремонтом машин, восстановлением, перекупкой — словом, всем, что связано с автомобилями. Следствие очень быстро зашло в тупик. Не могло у него быть серьезных врагов, не тот уровень, чтобы похищать, требовать выкуп. А его мать Лариса была женщиной со странностями, не от мира сего, художница, разведенная, всю жизнь одна растившая сына. Увлекалась какой-то мистикой. Все время цитировала Блаватскую, крепко была связана с кришнаитами и тому подобными. Но все эти последователи Кришны и прочей белиберды, как правило, ребята тихие. Да только поведение Ларисы во время следствия было довольно странным, то она, едва ли не в истерике, билась, требуя найти сына, то заявляла, что все в руках Всевышнего и космическая энергия спасет ее чадо. Следствие проверило ее весьма основательно, но ничего не выяснило. Поскольку тела пропавшего Икара, так угораздило назвать своего ребенка Ларису, не нашли, следствие приостановили. Тут начались новые странности. Лариса пришла в милицию с заявлением, что за ней якобы следят. Слушать, правда, ее не стали, так, зафиксировали заявление, и на том дело кончилось. Но неожиданно к Глебу, а у него свое сыскное агентство, обратилась подружка Икара. Она получила по электронной почте письмо. В нем говорилось, что Лариса должна вернуть не принадлежащее ей. И все. Никаких пояснений. Через два дня вместо письма девушка получила фото, на котором Икар был подвешен за руки на каком-то дереве в лесу. С распечатками она и пришла к Глебу. У него работают хорошие специалисты. Уже через день установили, что оба послания были отправлены из разных интернет-клубов города. Но дальнейший поиск ничего не дал. На следующий день снова пришло письмо, в нем спять требования вернуть нечто и уже угрозы, что в противном случае дело примет совсем плохой оборот. Девушка сообщила Ларисе о письмах, но, удивительное дело, та в милицию не обратилась. Глеб понял: искать нужно кого-то в окружении самой Ларисы.

Но как выйти на нее, не вызывая подозрений, он не знал. Впрочем, один вариант показался ему перспективным. Недолго думая, он отправил на собрание последователей Кришны свою молодую сотрудницу. На следующий день та сообщила, что установить контакт с Ларисой не удалось, та, когда начались общие пляски и песнопения, куда-то исчезла. На следующее собрание, через неделю, сотрудница пошла не одна. Возле дома, где собирались кришнаиты, остался профессиональный «топтун». Вот он-то и принес весьма интересную информацию. Лариса не просто вышла, она, сев в неприметный «опель», отбыла в неизвестном направлении. Вернулась только к самому концу и, отпустив машину, снова вошла в дом. Глеб почувствовал азарт, что-то было явно неладно с Ларисой. Тем более письма с угрозами перестали приходить. Выходит, она знала, кто похитил ее сына, и вышла на прямой контакт. Глеб начал копать.

— Павел, тебе чай обычный или с малиной? — прервала его монолог Наташа.

— Обычный. Зачем мне малина?

— Просто ты замерз, может, стоит погреться?

— Нет в этом необходимости. Тебе не интересно, что там дальше было?

— Интересно, но я просто засыпаю.

— Ясно, тогда давай иди ложись.

— Павел, а может, я все же домой пойду?

— Нет, никаких домой, сказал тебе — ложись.

Несколько дней Наташу никто не беспокоил, не было ни записок, ни угроз. Казалось, все вернулось в нормальное русло. Она снова каждый вечер проводила у Павла, только ночевать по-прежнему уходила домой.

Проводив Наташу домой, Павел долго не мог уснуть, бродил по пустым комнатам, думал. Спустившись на кухню, сварил крепкий кофе. За стенами дома стояла тихая звездная ночь. Поднявшись на террасу, Павел облокотился на перила, потихоньку пил огненный кофе и смотрел на дом, в котором уже видела сны девушка, перевернувшая его душу. Где-то за околицей заливались соловьи, в звонкой тишине было слышно даже поскрипывание деревьев. Вот через улицу скользнула неясная тень, то ли кошка, то ли лиса наведалась. Постепенно глаза начали различать больше. Яркие звезды, каких не заметишь в городском небе, сияли, словно бессчетное множество свечей. Где-то ближе к центру деревни едва слышно урчал мотор. Но и он затих. Тишина. Павел уже допивал кофе и собирался закурить. Неожиданно его слух уловил чуть различимый разговор. Затем послышались осторожные шаги, темноту на мгновение прорезал узкий луч карманного фонаря, и вновь улица погрузилась в темноту. «Странно, кому не спится среди ночи?» — подумал Павел. В следующий миг прямо под его террасой шепотом заговорили двое.

— Ты думаешь, они здесь?

— А где еще, мы уже проверили все, что можно было, всюду пусто. Остается только один вариант: Феллини спрятал все у своей телки. Больше негде.

— Он же говорил, что она ничего не знает!

— Может, и не знает, даже скорее всего не знает. Чем ему плохо было с ней? Бесплатная приходящая прислуга. Приедет, уберется, жрачки наготовит, да и еще и с собой привезет. Удобно. Опять же не все же время наших сучек перед камерой трахать, иногда и рыбного хочется.

— А как мы искать будем, она же постоянно дома?

— Да за такие бабки и мочить не жалко.

— Нет, я не смогу. Боюсь.

— Без тебя справимся, твоя задача — рулить. 

— Ты, что ли, ее грохнуть собираешься?

— Зачем? У нас Сонечка есть, ей все равно, что в садисточку поиграть, что человека зарезать, все одно. Она только так и может кончить. Мы как-то с Феллини ее вдвоем драли, а она лежит, курит и вдруг говорит: «А не пошли бы вы все на…, я крови хочу». Ну и рассказала, за что на зону попала. В страшном сне не привидится. Да и потом, вспомни, когда малолеток трахали, что она потом с ними вытворяла, тебе самому бы такое в голову не пришло. Я хорошо помню ее лицо, когда она им бутылки загоняла. Мы же ее тогда едва остановили. Пена изо рта, глаза кровью налились, еле скрутили. Не хватало нам тогда трупов.

— Это точно, слушай, а это точно тот дом?

— Думаю, да. Я, кажется, сюда в позапрошлом году Феллини привозил. Тоже ведь темно было. Я запомнил, там скамейка стоит неправильно, лицом к дому, я тогда об нее споткнулся, а она в землю врыта.

— И все?

— А чем тебе не примета? Сейчас посмотрю.

Павел в неясном свете звезд заметил, как один из говоривших перешел через дорогу. Скрипнула Наташина калитка. Через пару минут человек вернулся назад.

— Точно, не ошибся, этот дом. И скамейка долбаная на месте, снова ногой ударился.

— Значит, когда искать будем?

— Да чего откладывать, завтра под утро, в самый сон. Или послезавтра. Но нужно поскорее. Сваливать отсюда нужно. Сонька говорит, что нужно в Калининград перебираться. Там порт, граница рядом.

— А шлюх, что, прямо на улицах будем ловить?

— На месте решим.

— А ты не боишься, что Феллини нас развел?

— Надеюсь, что нет. Он тогда звонил мне. Сказал, все спрятано в надежном месте, ты знаешь, встретимся в столице. Ну а туда он так и не приехал. Выходит, по дороге где-то его и прижали.

— Ладно, пошли, чего зря стоять.

— Пошли, завтра Соньку берем — и начинаем.

Две тени, изредка подсвечивая себе дорогу короткими вспышками фонаря, двинулись к центру деревни. Павел ринулся следом, пробежав задворками, оказался на месте раньше их. У магазина стоял светлый «пассат». Цвет разобрать было невозможно. Вот двое приблизились к машине, пискнула сигналка, они сели и сразу же запустили мотор, вспыхнули габаритные огни, и теперь Павел смог прочесть номер. Проводив взглядом уезжающую машину, Павел неспешно отправился к дому. Вот, значит, как все обернулось. Наташе грозит серьезная опасность. Только как ее выручать, не ясно. Промучившись без сна ночь, рано утром Павел позвонил Андрею. Тот внимательно выслушал его, сказал, что приедет к вечеру. Павел весь день не находил места, нужно было срочно решить, что делать с Наташей. Рисковать ею он не мог. Не придумав ничего подходящего, Павел вышел из дому, не глядя по сторонам, загребая дорожную пыль растоптанными, незашнурованными берцами, направился к Наташе. Поднявшись на крыльцо, нерешительно постучал, не дождавшись ответа, толкнул рассохшуюся дверь и вошел в прихожую.

— Наташа! — позвал он, невольно подумав о самом ужасном.

— Да, я здесь, Паша, помоги мне, пожалуйста! — вдруг отозвалась она откуда-то сверху.

Только теперь Павел заметил приставленную к стене лестницу, а на ней, на самом верху, торчащие из чердачного лаза Наташины босые ноги.

— Что ты там делаешь?

— Павел, ты не поверишь! Мария Казимировна сказала, что где-то на чердаке есть бутыли для вина. Я полезла посмотреть, действительно нашла, целых две штуки, подтащила к лазу и застряла!

Голос доносился глухо, словно из иного мира. Павел не смог сдержать улыбки. Наташины слегка тронутые загаром ноги нетерпеливо переступили на перекладине, и от этого незатейливого движения у Павла сладко защемило сердце.

— Прости, я не понял, чем ты могла застрять? Мне отсюда хорошо видно, что лаз намного шире тебя.

— Павел! Может быть, вы прекратите меня разглядывать столь неподобающим образом? — возмутилась Наташа.

— Я и не разглядываю вовсе! Просто объясни мне, что у тебя произошло? Чем ты зацепилась?

— Я бутыль вынула из корзины, а теперь она накатилась на меня, и, если я начну спускаться, она свалится и разобьется!

— Горе ты мое! Так оттолкни ее от себя и ползи вниз! Что сложного!

— А как достать?

— Что? Бутыль?

— Разумеется! — В голосе Наташи послышалось раздражение.

— Я достану сам. Спускайся! — рассмеялся Павел.

Раскрасневшаяся Наташа, пыхтя, спустилась вниз, стыдливо придерживая цепляющуюся за перекладины лестницы юбку.

— Ты подсматривал? — с негодованием спросила она, оказавшись на полу. — Заглядывал мне под юбку и смеялся?

— Грешен! Заглянул! Ты теперь меня растерзаешь? Но ты так заманчиво зависла прямо у меня над головой! — уже не сдерживаясь, расхохотался Павел.

— Ну тебя! — вдруг улыбнулась Наташа и шутливо толкнула его в грудь. — Лезьте теперь сами! Бутыли все еще наверху.

Справившись с поставленной задачей, Павел поставил обе двадцатилитровые стеклянные бутыли на пол в кухне.

— Павел, вы чаю хотите? — спросила Наташа, водружая чайник на плиту.

— С удовольствием. Только сейчас принесу мяты. Ты любишь чай с мятой?

— Да, у меня мама всегда добавляла в чай разные травы. Она не любит просто черный чай. Поэтому и заваривает его то с чабрецом, то с мелиссой, то с мятой. У нее все в дело идет. Зверобой, душица, малина — в общем, все, что растет.

— А мама у тебя где? Ты никогда о ней не рассказывала.

— Мама далеко, живет на маленьком хуторке. У нас там почти нет деревень или сел. В основном хутора в один-два дома.

— Ты давно у нее была?

— Да, с прошлого лета не виделись. Соскучилась. Она ведь у меня из старого шляхетского рода. Казинская! А Казинские состояли не то в родстве, не то в тесной дружбе с самим Адамом Ежи Чарторыским.

— Ты серьезно? Но Адам Ежи, насколько я помню, возглавлял Патриотическое общество?

— Верно, у нас дома хранятся дневники Георгия Леонарда Дробыш-Казинского.

— Уж не того ли знаменитого брата Ежи?

— Да! — просто ответила Наташа.

— И ты сама читала те дневники? — удивленно спросил Павел.

— Естественно! Это же мой предок! — подняла брови Наташа.

— Потрясающе! Никогда раньше мне не попадались документальные свидетельства того времени. Интересно было бы взглянуть.

— Я могу тебе их привезти! Когда попаду к маме, вполне смогу взять их с собой. Но, как я поняла, вы ведь не пишете об этом периоде истории.

— Наташенька! Дорогая! Никто не знает, что может пригодиться. А ты когда собираешься к маме?

— Не знаю, наверное, во время каникул. А что?

— А завтра у тебя какие-нибудь занятия есть?

— Нет, до понедельника я свободна.

— Знаешь что, ты не могла бы поехать к маме и привезти мне ксерокопии дневников предка?

— Павел, вы смеетесь, у мамы нет ксерокса! И вообще, мне проще привезти оригинал! Но как же тут? Дом и все прочее. Кроме того… мне недавно соседка звонила, говорила, что мама болеет часто. Для меня съездить к ней было бы как нельзя кстати. Только вот зарплата у меня десятого…

— Стоп! Все решено! О деньгах не беспокойся, я тебя обеспечу всем необходимым. Когда поезд?

— В принципе можно уехать сегодня. Вечерним.

— Отлично, тогда сейчас пьем чай и начинай собираться.

Недолгие сборы — и вот уже Наташа, устроившись рядом с Павлом в неудобной «Ниве», направилась на станцию. Ехать до райцентра, где проходила железная дорога, пришлось двадцать минут. Оставив Наташу в машине, Павел сходил за билетами.

— Твой поезд через полчаса, — сказал, вернувшись. — Будем сидеть или погуляем?

— Давай погуляем, мне сидеть почти шесть часов.

— А дальше как добираться?

— Как обычно, пешком, там всего-то десять километров, а если через лес — то только шесть.

— Но ведь ты приедешь ночью?

— Да какая же это ночь, еще и одиннадцати не будет.

— А попутки, автобусы?

— Да что ты, в такое время уже никто не ездит. Нет, у нас в глуши только ножками.

— Наташа, а это не опасно? Ночью, одной, целых десять километров пешком. Ты же у мамы окажешься за полночь?

— Ну и что? Она ложится спать поздно.

— Если бы не обстоятельства, повез бы я тебя на машине. Давай так договоримся, в следующий раз, когда соберешься к маме, поставь меня в известность, и я тебя отвезу.

— Хорошо, но ты и так для меня очень многое делаешь. Мне, право, неудобно.

— Не говори ерунды, я просто беспокоюсь о тебе. Кроме того, я сам тебя вынудил поехать.

— Павел, а почему ты сегодня такой напряженный?

— Да нет, нормальный. Вроде.

— Нет, неправда! Ты о чем-то все время думаешь. И похоже, снова не спал всю ночь. Опять работал до утра?

— Да, в общем, работал.

— Прости меня, я сразу не обратила внимания, только теперь заметила. Нельзя вам было ехать со мной.

— Ната, ты разберись! Ты меня то на «вы», то на «ты» величаешь. За меня не волнуйся. Сейчас приеду домой и посплю. Все в порядке. А, вот уже и поезд!

Проводив Наташу, Павел успокоился и, вернувшись домой, уснул. И хотя сны снились тревожные, к приезду Андрея он вполне нормально отдохнул. Войдя в дом, Андрей поставил объемистую сумку и прямо с порога спросил:

— Ну так что стряслось? Рассказывай все, и по возможности подробно.

— Сегодня ночью мне не спалось, я пил на террасе кофе и случайно подслушал разговор. Бывший ее дружок замешан, да скорее не замешан, а является организатором изготовления порнушек. Похоже, сами снимали и продавали. Пока Наташа была в больнице, он наведывался сюда и спрятал под половицами несколько сотен компакт-дисков с фильмами. Правда, бабка, что живет во второй половине дома, его пугнула, когда выходил, он тоже оказался не промах, выстрелил в нее из газовика. Я тогда, глянув, что там есть, вызвал участкового и сдал все по протоколу. «Анискин» наш обрадовался и потащил добычу в город. А сегодня ночью приехали на светлом «пассате» двое и начали к дому Наташи присматриваться. Прямо под террасой стояли и долго разговаривали. Из их разговора я понял, что пакет им очень дорог, чуть ли не как семейная реликвия. И готовы они пойти из-за него на все. В общем, хотят они Наташу убить. Есть у них некая Соня с откровенно садистскими наклонностями, она и должна выступить в роли убийцы. Собираются они все провернуть сегодняшней ночью, в крайнем случае — завтра.

— Значит, сколько их будет, говоришь? Минимум трое? Или больше?

— Не имею представления, как я понял, те двое плюс Сонька. Но один должен машину держать под парами, на всякий случай.

— Выходит, должен быть кто-то еще. Эх, знать бы хоть, как они убивать собираются, можно было бы предположить, каков их арсенал. Хотя, если собираются работать ночью, скорее всего, нож или веревка, а вот что в запасе — неизвестно. У тебя что стреляющее есть?

— Ижевка, шестнадцатого калибра. Патроны к ней.

— Картечь есть?

— Волчья? Есть пяток, а ты что, стрелять их собрался?

— Нет, со своей ижевкой воевать ты будешь, с меня и рук довольно. Нужно подумать, куда твою Наташу убрать.

— Не нужно никуда убирать, она к маме уехала, на выходные. Приедет только в воскресенье.

— Совсем хорошо. Ключи от ее дома у тебя есть?

— Разумеется.

— Вот и чудесно. Тогда тащи сюда свое оружие, осматривай, чисти, подготовь картечь, а я пойду спать. Ты тоже не рассиживайся, поспи пару часов. Как стемнеет, засаду будем готовить.

Павел так и не смог уснуть, слонялся по дому, несколько раз пытался сесть за работу, но ничего не получалось. Андрей спокойно проспал до заката. Проснулся он, когда солнце опустилось за дальний лес, и, сварив кофе, вышел на террасу к Павлу.

— Держи! — Он протянул другу чашку. — Не дрейфь, все будет в порядке. Сейчас кофейку попьем и пойдем в гости к Наташе.

— Так она же уехала.

— А ключи у тебя на что?

Действительно, допив кофе, Андрей решительно направился в дом Наташи, не забыв захватить с собой сумку. Войдя, он первым делом задернул шторы, внимательно оглядел каждую комнату.

— Где захоронка была?

— Вот здесь, он половицы поднимал.

— Ясно, значит, диспозиция такая. Ты сидишь дома и ждешь гостей. Как только заметишь, что они вошли, подходи, тоже гостем будешь. Только ружьишко не забудь, заряженное. И патроны возьми с собой. Положи в такой карман, чтобы достать легко можно было. Впрочем, в комбезе их легко выдернуть из любого, но проще из нагрудного. — С этими словами Андрей расстегнул сумку и достал черный пакет. — Это тебе, да и еще, шапочку не забудь надеть, а то мало ли, голову надует. Все, иди, сегодня ночью я твоя возлюбленная, но только, чур, не приставать.

Вернувшись к себе домой, Павел раскрыл пакет. В нем оказались черный комбинезон и вязаная черная шапочка-маска. Совсем как в кино. Переодевшись, Павел поднялся на террасу и удобно устроился в кресле.

Время тянулось чертовски медленно. Вот в доме Наташи погас свет, а вскоре и вся деревня погрузилась во тьму. Звезды все ярче разгорались на небосклоне, опять запели соловьи за околицей. Мучительно хотелось курить, Павел попробовал было бороться с никотиновым голодом, но не смог. Закурил и словно ослеп: темнота, непроглядная, вязкая, навалилась на него со всех сторон. Единственное, что он мог сейчас разглядеть, так это огонек сигареты. Теперь стало понятно, почему на посту нельзя курить. Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем Павел смог более-менее отчетливо различать погруженную в темноту улицу. Оказалось, что сидеть неподвижно крайне тяжело, затекают ноги, шея, руки, спина. Павел осторожно встал и несколько раз присел, держась за перила. Попробовал было ходить, но доски под ногами скрипели так оглушительно, что он сразу прекратил это занятие. Отошел к стене, прислонившись к ней, замер, не выпуская из вида дом Наташи. Местная «сигнализация» квакнула совсем рядом. Павел напрягся в ожидании того, что сейчас должно произойти. Прошло довольно много времени, прежде чем он разглядел смутные тени, движущиеся по темной улице. Взглянув на часы, отметил про себя: три часа пятнадцать минут. Вот они уже совсем рядом. Руки Павла, сжимавшие ружье, вспотели. Он вытер их о комбез. Скрипнула калитка, все четверо сгрудились на крыльце. Раздался непонятный скрежещущий звук, и на крыльце остался всего один человек. Павел даже не сразу понял, что произошло. Они вошли не все! Что теперь делать, он не знал, ведь старый друг Андрей по кличке Guns оставил ему вполне четкие инструкции. Помедлив несколько секунд, Павел все же принял решение. Скатившись по лестнице, бесшумно приоткрыл дверь и выглянул на улицу. В темноте силуэт притаившегося человека на Наташином крыльце был едва виден. Но в тот момент, когда Павел бросился к нему, человек юркнул в дверь. Держа ружье, как его учил Андрей, чуть вперед, под углом сорок пять градусов, Павел взбежал на крыльцо и, распахнув дверь, замер на пороге. И в ту же секунду кто-то из темноты бросился прямо на него. Павел заметил только смазанное движение, а приклад уже устремился прямо в нападавшего. Хруст показался Павлу оглушительным. Он отпрянул к стене и, не зная, как поступить дальше, застыл как столб.

— Свет включи, второй, это я, Guns. — Из темноты донесся голос Андрея.

Нашарив на стене выключатель, Павел включил свет, и перед ним во всей своей неприглядности предстала картина недавнего побоища. Прямо возле его ног, распростертый на спине, лежал молодой мужчина. Кровь из разбитого лба лилась на пол. Еще один, поддерживая неестественно вывернутую руку, скорчился в углу. Третий с окровавленным затылком лежал ничком на полу и не подавал признаков жизни. Андрей приставил к голове молодой женщины пистолет и, схватив ее за волосы, пригибал к полу. Та извивалась, пытаясь освободиться, но руки ее только скользили по странной ткани комбинезона.

— Не шуми, людей добрых разбудишь, — негромко сказал ей Андрей и пнул тяжелым армейским ботинком в спину. Видно было, как от боли женщина выгнулась, но только чуть слышно застонала. Повернувшись к Павлу, он кивнул на остальных: — Вяжи их.

А сам, коротко ударив женщину рукоятью пистолета по затылку, достал из кармана заранее нарезанные куски веревки, принялся ее связывать. Павел оторопело посматривал на Андрея. Он еще ни разу не видел того в деле и даже представить себе не мог, что он с такой легкостью может ударить женщину, да еще пистолетом! Связав свою жертву, Андрей принялся пеленать следующего, рыкнул на Павла:

— Шевелись!

Но едва Павел положил на пол двустволку, как тот, который лежал с раной на затылке, неожиданно перекатился и, схватив ружье, попробовал нажать на спуск, но тут нога Андрея с силой ударила его в кадык. Выпустив из рук ружье, парень захрипел, дернулся пару раз и затих.

— Этого можно не вязать, — коротко бросил Андрей и склонился над мужчиной со сломанной рукой. — Тебе помочь? Или сам все расскажешь?

— Я расскажу, я расскажу! Все расскажу!

— Вот и молодец, тогда я не буду тебе больше делать больно. Вставай! — приказал ему Андрей, добавил уже Павлу: — Займись крестником. Где машина? — спросил Андрей у раненого, когда тот поднялся.

— Возле магазина. Бежевый «пассат».

— Кто в ней?

— Славик, водитель.

— Он, я так понимаю, один?

— Да, мне к врачу нужно.

— Успеешь, рука — это не смертельно. Давай мне здоровую.

Андрей ловко прикрутил веревкой здоровую руку ему за спину, накинул петлю на шею. Забив в рот кляп, положил раненого лицом вниз и, кивнув Павлу, чтобы присмотрел, вышел из дома. Минут через десять на улице послышался звук работающего мотора. Войдя в дом, Андрей еще раз все внимательно осмотрел и коротко бросил Павлу:

— Грузим.

По одному они перетащили связанных в машину, благо кузов оказался универсал, побросали в салон. Андрей уверенно сел за руль, едва Павел устроился рядом, тронул с места. Проскочив по проселку с десяток километров, остановил машину, вытащил девушку и мужчину со сломанной рукой, привязал их к дереву. В сторонке положил связанного водителя. Яркий свет фар слепил глаза пленникам, но Андрей, похоже, не особенно заботился об их удобстве. Достал из кармана портативную видеокамеру, вручил ее Павлу, показав жестом, чтобы тот начинал съемку, приступил к допросу. Оттянув за волосы голову мужчины так, чтобы она хорошо была видна в объективе, негромко спросил:

— Ты обещал рассказать все? Начинай.

— Да пошел ты…

Заслонив спиной камеру, Андрей что-то сделал, раздался душераздирающий крик. А затем совершенно спокойный, даже равнодушный голос Андрея:

— Ну что же ты, милый человек? Ведь ты мне обещал, рассказывай.

— Хорошо, я расскажу, только не делайте больше этого!

— Рассказывай.

— Феллини спрятал в том доме диски и деньги, мы хотели их забрать, потому что Феллини пропал.

— Кто такой Феллини?

— Феллини — это Илья Супренков. Он организовал съемку фильмов. Он и снимал, и сам снимался, и продавал.

— Каких фильмов? Ты обещал подробно рассказывать.

— Порно, он по Интернету находил покупателей, там все было — и изнасилования, и садизм, словом, все.

— Кто снимался?

— Да все мы снимались, вон Сонька, та садизм обожала, такое вытворяла, что с ее участием диски по штуке баксов за границу уходили, для любителей.

— Кого насиловали?

— Малолеток в основном, в парках ловили, вывозили подальше и трахали, а Феллини снимал. Денег хотел много заработать.

— С хозяйкой дома как решили разобраться?

— Да вон, Сонька собиралась ее резать.

— Ясно, а камеру эту для чего захватили?

— Гнус решил все снять, говорил, такое видео в десять раз дороже, чем изнасилование. Я не хотел в этом участвовать.

— То есть хочешь сказать, что насиловать ты бы ее не стал?

— Ну да. С чего мне-то в это лезть?

— А остальные, выходит, согласны?

— Это же ты предложил ее оттрахать во все дырки, падла! — закричала Сонька и попыталась дернуться к раненому, но веревка на шее натянулась — и она захлебнулась кашлем.

— Вот видишь, милый человек, девушка говорит, что ты меня обмануть пытаешься! Как с тобой теперь поступать, а?

— Да какая она девушка, б… прожженная, она с малолетками такое делала, что даже мне страшно было, да я ее…

— Я вытворяла? А сам ты что, не трахал их, как только мог? Не ты ли собирался свою овчарку обучить малолеток трахать? Да ты же все сценарии написал! Я тебя, паскуду, покрывать не собираюсь. Это ты мне предложил эту телку замочить! Ты, гаденыш, просил резать так, чтобы видно было хорошо, медленно резать, и только потому, что сам ссышь! — истерично кричала Сонька.

Дав ей выкричаться, Андрей достал из кармана пистолет.

— Милый, а это у тебя откуда? В песочнице нашел? — Он снова обратился к раненому.

— Купил по случаю.

— И патроны к нему тоже?

— Само собой, на… он мне без патронов!

Андрей повернулся к камере и, держа пистолет кончиками пальцев в тонких перчатках, тоном комментатора произнес:

— Пистолет «Вальтер П-38», калибр 9 миллиметров, «парабеллум», год выпуска 1963. Номер 036217GS. Изъят у обвиняемого при попытке применения. В обойме шесть патронов. Один патрон в патроннике. Пистолет находился на боевом взводе, поставлен на предохранитель.

Затем Андрей допросил водителя. Заставив всех назваться и сказать домашние адреса, кивнул Павлу, чтобы тот закончил съемку.

Уже в машине Андрей похлопал Павла по плечу:

— Успокойся, они у нас в руках, отсюда им никуда не деться. Машину мы оставим неподалеку, пусть их найдут к утру. Я сам позвоню. Ты дорогу через лес помнишь?

Павел кивнул утвердительно. Андрей запустил двигатель и, оставив связанных, медленно поехал в сторону деревни. Через два километра они бросили «пассат» и быстрым шагом вернулись в деревню. Андрей тут же уехал в город, а Павел вернулся домой. Солнце уже поднялось над горизонтом, когда он, измученный, лег в постель. Последняя мысль, посетившая его, была о том, что теперь Наташа в безопасности. Вечером в «Криминальных новостях» по телевидению сообщили, что в результате успешной спецоперации захвачена преступная группа, занимавшаяся производством порнофильмов, следствие по делу продолжается. Сразу после передачи позвонил Андрей.

— Привет, у тебя все в порядке? — поинтересовался он.

— Да, все хорошо, — ответил Павел.

— Вот и отлично. Молодцы менты, и спецоперацию провели, и всех взяли, не правда ли?

— Да, конечно.

— Тогда все. Бывай.

Всю дорогу Наташа только и делала, что думала о Павле. Невероятно, но, расставшись на два дня, она уже мечтала о той минуте, когда снова увидит его. Местный поезд останавливался едва ли не возле каждого телеграфного столба. Наташа попробовала читать, но книга упорно возвращала ее к Павлу, еще бы, это была его книга. Читая, Наташа слышала его голос, видела его усталые глаза с сеточкой тонких морщин. Вот он сидит закрыв лицо руками, не глядя, вытаскивает из пачки сигарету, берет зажигалку, прикуривает, задумчиво смотрит на экран. Потом вдруг бросает сигарету в пепельницу и начинает быстро печатать. На мониторе рождаются слова. Новая книга, в которой опять будут любовь и нежность, отвага и храбрость, могучий воин в очередной раз полюбит самую лучшую женщину на свете, свершит ради нее подвиг и в конце они соединят свои судьбы в одну… Нет, лучше об этом не думать, потому что нет в его жизни места для нее. Он известный писатель, а она всего лишь сельская учительница. Нет, даже не поэтому. Скорее потому, что он не воспринимает ее как женщину, она для него подопечная, собеседница, но более никто. Или нет? Ведь он иногда так смотрит на нее, взгляд его полон нежности и трогательной заботы… Если бы хоть кто-нибудь смог ей все объяснить, что-нибудь посоветовать! Ну почему он так осторожничает, ведь она едва ли не открытым текстом предлагала ему себя, а он будто ничего не видит!

Солнце уже садилось, а ехать оставалось еще почти полтора часа. Какой-то моложавый мужчина подсел к Наташе и начал откровенно с ней заигрывать, но она не обращала на него ни малейшего внимания, все ее мысли были о Павле.

— Вам что, нравится эта писанина? — словно издалека донесся до нее голос сидящего рядом.

Наташа вздрогнула, наконец посмотрела на мужчину. Ему было лет тридцать пять — сорок. Он чем-то неуловимо напоминал Илью. Такие же светло-русые волосы, серо-голубые глаза и лицо… Довольно приятное, если бы не слишком тонкие губы.

— Нравится. Северин — мой любимый писатель, — непонятно зачем ответила Наташа.

— Да ну, бросьте! У него же одни сказки, он ее полюбил, она его полюбила. Ерунда все это! Любовь в таком понимании уже устарела. На сегодняшний день важно уметь доставлять партнеру удовлетворение. Секс — дело хорошее, а все остальное не стоит того, чтобы об этом думать. Вот скажите, у вас есть сексуальный партнер?

— Простите, а вам какое дело?

— Ясно, раз так агрессивно отвечаете, значит, нет, потому книжки почитываете. Вместо того чтобы заниматься делом.

— Вы что, примитивный секс считаете делом?

— Зачем примитивный? В этом прелестном занятии можно отдаться полету фантазии. Мы же люди, а не безмозглые скоты! Это только животные примитивно трахаются, а человек должен стараться получать наслаждение. Вот вы, например, что предпочитаете?

— Я не хочу об этом говорить. Вообще, я думаю, подобный разговор просто неуместен!

— Ну что вы, право слово, сразу обижаетесь! Я же вам пока не предлагаю заняться сексом прямо в вагоне! Вы до какой станции едете? Может, нам по пути?

— Вот это вас совершенно не касается.

— Да бросьте дуться! Лучше дайте ваш телефон, я вам позвоню, и мы замечательно проведем время. Я же вижу, что мужчины у вас давно не было. А это в корне неправильно. Поверьте, я вам открою такие глубины сексуальных отношений, о которых вы даже не догадывались. Как вам позвонить?

— Никак. У меня в этом плане все в совершенном порядке, кроме того, у меня есть муж, которого я очень люблю, и никакие приключения мне абсолютно не нужны! — Наташа отвернулась к окну и больше не отвечала.

«Это же надо, каков, он, видите ли, с первого взгляда понял, что у меня нет мужчины. Тоже мне Казанова местного разлива! Или же голод у меня в глазах так хорошо заметен? С чего вдруг он начал предлагать такое?» — думала Наташа, вглядываясь в ночь за вагонным окном.

Когда она вышла из вагона, было уже совсем темно. Привычно забросив на плечо сумку, Наташа направилась по знакомой дороге, прямо через лес, к родной деревеньке, где ждала ее любимая мама. Темень была такая, что дорога едва угадывалась. Осторожно ступая, чтобы не попасть в какую-нибудь рытвину, Наташа шла по таинственному и жуткому лесу. Мысли все как одна выветрились, осталось одно желание: поскорее дойти. Может, и в самом деле стоило пойти по большаку? Там хоть и редко, но проезжают машины, а здесь только лес и лес. В темноте временами раздавались какие-то странные звуки, лес жил своей загадочной ночной жизнью. Над головой изредка перекликались невидимые птицы, ветер шумел в кронах сосен.

Лес закончился неожиданно, деревья расступились, впереди начало угадываться холмистое пространство, вдали, на одном из невысоких холмов, притаилась в темноте ее родная деревня. Уже больше полугода Наташа не была здесь. Но ничего не изменилось: та же тропинка чуть угадывается в поле. Те же купы деревьев темнеют вдали, все, как и прежде, как тогда, когда она уезжала учиться. Совсем молоденькой девушкой Наташа поехала в город, она надеялась на то, что жизнь у нее сложится лучше, чем у мамы, но вышло совсем не так, как хотелось. Она встретила Илью, а он, в конце концов, ее предал. Из-за него ее похитили, грозились изнасиловать и даже убить. А он, как оказалось, совсем не собирался ее спасать. Просто взял и отрекся. Где он сейчас? Наверное, сбежал, теперь скрывается. Если бы не Павел, ее бы уже не было в живых. Он спас ее, но так и не захотел, чтобы они были вместе. Ведь она согласна на все! Только бы быть рядом с ним, только бы он позволил ей любить его! Нельзя так поступать с теми, кто любит! Но может быть, он об этом даже не догадывается? Ведь она ему так ни разу и не сказала о своих чувствах! Да, нужно вернуться и сразу же сказать Павлу, что она его любит, не может жить без него, умрет, если он отвергнет ее любовь!

Калитка, пронзительно заскрипев, открылась. Наташа даже не заметила, как дошла до дома. Поднявшись на перекошенное, наполовину вросшее в землю крылечко, постучала. Прошло довольно много времени, прежде чем за дверью раздался голос матери:

— Кто там на ночь глядя?

— Мамочка, открой, это я, Наташа.

— Господи, доченька! Приехала! Наконец-то! Заходи, родненькая, я тебя и не ждала вовсе!

— Как же ты не ждала, мне передали, что тетя Вера звонила! Что заболела ты!

— Да вот, доча, совсем было слегла, но теперь ничего уж, на поправку пошла.

Наташа прошла в горницу и, поставив на колченогий табурет сумку, окинула взглядом отчий дом. Те же рушники на иконе, та же утварь, даже древний телевизор по-прежнему закрыт вышитой накидкой.

— Доченька, ты же с дороги голодная, наверное? — засуетилась мать.

— Нет, мамочка, не нужно ничего, я не голодна. Давай лучше сумку разберем, я тебе гостинцев привезла.

— Ну зачем же ты, деточка моя, мне же ничего не нужно. Старая я уже. На что мне гостинцы?! Ты и так мне деньги высылаешь, словно я своих не зарабатываю.

Наташа вдруг как-то по-новому посмотрела на мать. «Ведь ей всего-то сорок семь лет! А выглядит на все семьдесят! Мой Павел моложе ее всего на два года! Невероятно!» — невольно подумала она.

— Мамочка, я тебя прошу, сядь, отдохни. Ты ведь не кому-то, а мне всю себя отдала! Я перед тобою в неоплатном долгу, на всю жизнь.

— Что же ты, моя красавица, говоришь? Какой такой долг? Люди должны жить ради детей своих! Ты-то уж когда замуж-то соберешься? Собираешься, собираешься — и все никак. Тебе-то пора уже, вон, погляди, одноклассницы твои уже деток растят, а кто и по двое, а ты все одна да одна. Или Илья твой что-то не то задумал?

— А нету, мама, больше Ильи! Сбежал он, и, где он теперь, я не знаю и знать не хочу.

— Как же так? Ты ж говорила, что свадьба скоро? Как же ты теперь-то? Что — снова в девках?! Бедненькая ты моя!!!

— Не плачь, мамочка, образуется.

— Да что ж тут образуется? Тебе же не восемнадцать уже! Давно пора деток иметь.

— Да успокойся, мама! Можно подумать, у меня от женихов отбоя нет, а я сижу да знай выбираю! Все намного хуже, чем ты думаешь. Я люблю человека, а он об этом даже не догадывается.

— Какого еще человека? У себя на работе познакомилась? Он хоть не женат?

— Нет, не женат и не был. Он писатель, живет по соседству. Ты даже не представляешь, какой он замечательный!

— Какой еще писатель? Откуда у вас в деревне писатели?

— Хороший писатель. Известный. Люблю его, а как сказать об этом — не знаю.

— Так он же старый небось?

— Ничуть он не старый, ему всего сорок пять лет, в самом расцвете.

— Доча, не смеши меня, в каком таком расцвете, ежели из него песок сыплется!

— Неправда! Он молодой и сильный. Ты, мама, не путай с нашими, с деревенскими, которые, кроме бутылки, ничего не видят. Он бывший военный, врач. Ранен был, больше оперировать не смог, стал писателем.

— А ранен куда?

— В руку, у него пальцы плохо слушаются на правой руке.

— Где же его так угораздило?

— В Чечне. Хочешь на его фотографию посмотреть? Вот его книга, а вот он сам, смотри. — Наташа достала из сумки книгу.

— Да он же седой совсем! А ты говоришь — молодой.

— Мама, да там, где он был, любой поседеет. Там настоящая война. Он там жизни спасал, сам чуть не погиб.

— Не знаю, доча, не знаю. А что ты будешь делать, когда он состарится и ни на что годен не будет? Молодого любовника заводить?

— Нет, только бы он ответил мне взаимностью. Я его ни за что не оставлю, жить буду ради него! Себя всю ему отдам, сердце, душу, любовь! Только бы он заметил, как я его люблю!

— Вот оно как! Что ж, меж вами ничего еще не было, а ты так его любишь? Может, он тебя, неразумную, соблазнил, а теперь увиливает?

— Нет, мама, что ты такое говоришь! Это я его готова соблазнить, да он все бережет меня. Говорит, что стар слишком.

— Так, может, и впрямь стар? А? Ты об этом не подумала?

— Даже и думать не хочу.

— Ох ты, моя деточка. Как же у тебя все не слава богу. Ладно, утро вечера мудренее, пойдем спать укладываться. Утром договорим.

Наташа легла в свою, девичью еще, постель и, как ни странно, быстро уснула. Во сне она снова вместе с Траку защищала замок на острове. Встречала его из походов, а еще… еще она посетила отчий дом, где ждала ее красавица мать и могучий отец.

Тяжелые шаги звучали за тонкой перегородкой, звякало железо, пахло дымом. Неужели снова нагрянул враг? Значит, опять сеча, значит, вновь будет литься горячая алая кровь!

Наташа вскочила. Мать за перегородкой, негромко напевая, стряпала у печи. Наташа потянулась и окончательно вынырнула из сна. Она дома!

Незаметно полетел день, за ним другой, пришла пора возвращаться. Мама проводила свою дочу до станции, перекрестила на прощание, пожелала, чтобы все у нее получилось. А потом еще долго смотрела вслед уходящему поезду, словно прощаясь.

…Едва дожив до воскресенья, Павел поехал в райцентр встречать Наташу. Подхватил ее на руки со ступенек вагона, крепко прижал Наташу к себе и, расцеловав, поставил на перрон.

— Как же я рад, что ты вернулась! — только и смог он сказать, глядя на нее.

Вторая половина апреля выдалась на удивление теплой. Земля парила, на ясном безоблачном небе сияло по-летнему жаркое солнце. Как-то под вечер позвонил Андрей и пригласил в гости, в дом Ксении. Павел предупредил, что придет не один, велел Наташе собираться.

Подходя к дому Ксении, Павел увидел идущих со стороны баньки Андрея с хозяйкой. Глаза Ксении были немного грустными. После роскошного ужина, затянувшегося допоздна, Андрей устроился на крыльце вместе с Павлом и, потягивая коньяк, завел совершенно нетипичный для него разговор.

— Как у тебя с Наташей? — прямо спросил Андрей.

— Да, в общем, никак, а почему тебя это интересует?

— А я, похоже, попал. Пожалуй, впервые в жизни не знаю, как быть. Ксения слишком хороша для меня, я влюбился в нее как мальчишка, и она, к ужасу, судя по всем признакам, тоже.

— Так это здорово! Женись не раздумывая!

— И хочется, и колется. У нас разница в возрасте почти двадцать лет. Я слишком стар для нее.

— Погоди, а что ты месяц назад говорил мне? Мол, Наташа — твоя судьба, не упусти. А сам когда оказался в подобной ситуации, сразу в кусты?

— Знаешь, Паша, если бы я ее сразу в кусты, то наверняка бы ничего и не случилось, ну развлекся малость, тряхнул бы стариной, и все! А я попросту боюсь, хочу ее до безумия и боюсь. Как быть — не знаю. Чувствую, что жить без нее не смогу, а сказать об этом не решаюсь.

— Ну, в этом, Андрей, я тебе не советчик, сам понимаешь.

— Понимаю, потому-то совета и не прошу. Сам-то ты как решился? Или тоже сомнения мучают?

— По-видимому, мы с тобой оказались в одинаковых ситуациях. Я тоже никак не могу принять решение. Понимаю, что запросто могу сломать жизнь Наташе, а отказаться от нее сил нет. Не поверишь, спать почти совсем перестал. Как глаза закрою — ее вижу.

— Это называется кризис среднего возраста.

— Да как бы ни называлось. Но похоже, болячка эта называется любовью.

Они еще долго сидели, двое немолодых, умудренных жизненным опытом мужчин, которых нежданно-негаданно поразило самое сильное на свете чувство. Ближе к полуночи Павел повел свою Наташу домой. В лунном сиянии лицо ее было невероятно бледным, огромные глаза сияли. Прощаясь у порога ее дома, Павел поцеловал руку Наташи. Она посмотрела на него с такой немой мольбой, что он, не выдержав взгляда, резко повернулся и зашагал к своему дому.

Павел писал всю ночь и половину следующего дня. Наташа, не выдержав одиночества, пришла к нему около полудня. Войдя в кабинет, сразу же заподозрила неладное. Павел лежал на диване, лицо его заострилось и потемнело. Наташа, сдерживая рвущийся из груди крик, бросилась к нему… Павел спал! Просто спал!

Присев в его рабочее кресло, Наташа случайно задела клавиатуру. Компьютер ожил. На мониторе высветился текст.

Всего два дня назад в ворота замка властно постучал незнакомый рыцарь с небольшой свитой. Под бурым, пыльным плащом его серебром отливали дорогие доспехи, свита была тоже как на подбор, огромные, сильные, в большинстве своем уже не молодые воины. Они, не спешиваясь, стояли у ворот в зловещей тишине, только ветер шевелил их длинные светлые волосы. Мужественное, опаленное солнцем лицо их предводителя выглядело усталым. Герб на его щите говорил о высоком звании барона.

— Кто такие и что вам нужно в наших землях? — крикнули им с башни.

— Барон Мингланд возвращается из похода в Святую землю со своим отрядом.

— Кыжаносец?

— Нет, вольный барон, иду в родовой замок, в Мазовию.

— Как ты оказался в Святой земле?

— Возил выкуп за сюзерена.

— А велик ли был выкуп?

— Не в моем праве разглашать тайну сюзерена.

— Чего хочешь найти в нашем замке?

— Покоя и хлеба! Мои люди устали, у нас кончились припасы. А до Мазовии путь долог. Прошу дать нам передохнуть пару дней, позволить пополнить припасы. Я заплачу золотом.

— Ждите!

Ожидание затянулось. Руки лучников затекли, того и гляди, у кого-нибудь из молодых дрогнет палец. Воевода Рогдай взмахом руки приказал опустить длинные луки. Уже двадцать лет как он командует дружиной, еще при старом князе он занял этот пост. Князь шесть лет как погиб, теперь княжит его любимая дочь Мирослава, крещенная Марией. Об этом знали немногие, в их числе и Рогдай. Ему бы не знать, когда именно он держал ее, совсем еще крохотную, на руках, в маленькой церкви замка. Тогда и его звали совсем иным именем, но так сложилось, что в ходу в этих краях были не полученные при крещении имена, а свои, местные. Не положено никому ведать, что при крещении его нарекли Исайей.

Несмотря на свои пятьдесят лет, он еще крепок, рука тверда и глаз верен, зря все же князь не взял его с собой в тот поход, может, остался бы жив, может, не полегли бы тогда и сыны его Ратислав и Твердослав. А там, глядишь, и княжество не разорвали бы на куски жадные, чужие руки. Все могло быть иначе. Но Властислав решил поручить именно ему, Рогдаю, беречь и защищать Мирославу-Марию в родовом замке. Вот и осталась княжна одна в шестнадцать лет.

— Рогдай, ты как думаешь, не вороги ли то?

— Не ведаю, княжна. Их всего дюжина, такой силой замок с лету не захватишь, разве что хитростью. Но ежели не вороги, то приют должно дать. Думать надобно.

— Спаси тебя Бог, Рогдай, за мудрость твою. Вели барону одному, без зброи, зайти в замок, а остальные пусть спешатся в полете стрелы. Так тому и быть.

— Всем отойти от ворот на полет стрелы. Барон Мингланд, пеший, зайди в замок, говорить будем! — громогласно крикнул Рогдай. И подал знак стоящему рядом лучнику.

Тот вскинул лук, резко бросил его шуйцей вперед. Сухо щелкнула тетива по кожаной рукавице, и стрела, пропев, унеслась далеко в поле.

Повинуясь жесту барона, всадники не торопясь отъехали за упавшую в траву стрелу и спешились, а сам он вонзил копье в землю, привязал коня и пеший направился к воротам. Заскрипели огромные вороты, и мост опустился прямо у его ног. Держа шлем забралом вперед, барон прошел сквозь сумрак надвратной башни, остановился посреди вымощенного камнем двора. С надвратной башни к нему спускалась по узкой каменной лестнице совсем молоденькая девушка в темно-бордовом, шитом золотом платье. Ее русые волосы прятались под остроконечной шляпкой. Золотая гривна на шее свидетельствовала о том, что именно она здесь хозяйка.

— Мир дому твоему! — приветствовал ее барон, подняв в приветственном жесте десницу.

— И тебе мир, странник! — ответила княжна ласкающим слух голосом. — Не откажешься ли ты отобедать со мной, странник?

— Мои люди устали, им нужны отдых и хорошая еда, я не смогу их оставить. Если ты не согласна продать нам провиант, мы отправимся дальше, но не сочти за обиду, если нам по пути попадется твое село.

— Ты мне угрожаешь, странник? — Княжна с деланым удивлением подняла бровь.

— Совсем нет, просто пока я за кров и еду предлагаю тебе золото. Там, — он махнул рукой за ворота, — я возьму все, не заплатив ни гроша. Думай.

— Я уже подумала. Твои люди останутся за стенами, пусть ставят шатры, еду им принесут. Ты же останешься в замке. Расскажешь мне про Святую землю. — Княжна повернулась и покинула его.

Барон огляделся. На стенах замерли лучники. Рядом с лестницей стоял могучий седой воин, судя по всему, воевода. Дав себя хорошенько рассмотреть, воевода медленно, вразвалку приблизился к барону:

— Я здешний воевода, Рогдай. Если у тебя есть вопросы, барон, обращайся ко мне.

— Когда накормят моих людей?

— Не волнуйся, княжна уже распорядилась. Ты воин, барон, и должен понимать, что никто не впустит тебя с дружиной в замок.

— А где ваш князь?

— Хозяйка здесь княжна. Князь погиб, уже шесть лет. А за тобой, барон, я сам присмотрю. Пока накрывают на стол, пойдем-ка, барон, сведy тебя в лазню. Иль не ведаешь такой затеи?

— Как не ведать, сами в лазнях моемся.

Воевода и впрямь не оставлял барона ни на минуту, даже париться с ним пошел. Рогдай убедился, что барон совсем не прост, боевые шрамы избороздили его мощное тело, по всему было видно, что пришлось ему побывать в суровых сечах. Когда, напарившись, они отдыхали, неспешно потягивая ядреный квас, Рогдай спросил:

— Тебя как зовут по-настоящему, барон?

— Константин.

— Ишь как заковыристо! Пошли, Константин, за стол пора.

В главном зале все было готово к пиру. Ярко пылали факелы, длинный стол посреди залы был уставлен блюдами с дичью и рыбой. Старшие дружинники толпились у стен. Рогдай из-за спины Константина негромко произнес:

— Сядешь по правую руку от княжны. Как почетный гость.

Она вошла, и в зале воцарилась тишина. Кивнув одному, другому, княжна прошествовала к своему месту и жестом пригласила всех к столу. Константин прошел на отведенное ему место и, дождавшись, когда сядет княжна, уселся сам.

Мирослава пригубила кубок и протянула его гостю. Барон встал и, с поклоном приняв, осушил кубок до дна. «Вот даже как, здесь знают, что такое хиосское?» — подумал он несколько удивленно. Пир начался. После третьей перемены княжна, не поворачивая головы, обратилась к гостю:

— Это верно, барон, что сарацины по-прежнему удерживают Гроб Господень?

— Да, княжна, это так же верно, как и то, что каждый день солнце восходит на небо.

— А как же так получается, рыцари крыжа не могут разбить сарацин?

— Рыцари креста погрязли в грабежах и разбое, потому и не могут собраться все вместе, чтобы большой силой ударить по войскам caрацин.

— Но сам ты тогда почему не с ними? Ведь ты бывал там, почему не направил меч против нехристей?

— Да, княжна, я побывал на Святой земле, но с определенным поручением. Я должен был привезти выкуп за своего сюзерена. Задачу я выполнил, но в войско рыцарей креста вступать не намерен. На то есть свои причины.

— Но ведь ты должен быть рядом со своим господином?

— Он мне не господин, а сюзерен, я присягал защищать его земли, если вторгнется враг, но это не значит, что должен идти с ним в поход.

— Велики ли твои земли, барон?

— По чести сказать, не слишком, всего-то пять сел да полторы тысячи людей. Здесь со мной малая дружина, еще две сотни конных воинов остались в Мазовии. Ты распорядилась, чтобы у моих людей была еда?

— Да, не беспокойся.

Более за весь вечер она не сказала ему ни слова. После пира Константина отвели в отведенную ему опочивальню. Но на рассвете стук в дверь разбудил его.

— Что нужно? — вскакивая с ложа, крикнул Константин.

— Барон, твои люди в беде, на них напали, под стенами замка идет бой.

Не прошло и нескольких минут, как барон Мингланд в доспехах, верхом на коне мчался на помощь своей дружине. Но едва он подоспел, схватка начала утихать. Отогнав противника, барон распорядился собраться для совета и привезти захваченных пленников.

На отряд напали на рассвете, выставленные часовые вовремя подали сигнал тревоги, и атака сорвалась. Как рассказали пленники, их целью был замок, шатры на лугу они восприняли как передовой форпост. Приказав собрать шатры и быть готовыми к бою, Константин с пленными на веревке направился к воротам. Передал пленников Рогдаю, попросил княжну принять его. Сидя напротив нее в главном зале, барон рассказывал о событиях сегодняшнего утра, когда вошел возбужденный Рогдай:

— Княжна, беда пришла. Крыжаки вместе с Юрандом на подходе, две сотни мечей, пять рыцарей, среди них Арнольд Свирепый. Они пришли не за выкупом. Арнольду нужна ты, княжна.

— Рогдай, у нас крепкие стены, полсотни лучников, два десятка старшей дружины.

— Но молодшую дружину мы не успеем привести, до них два дня пути и назад два, за это время две сотни врагов превратят замок в руины. Не забывай, их ведет Юранд. И его, и Арнольда ты отвергла, они оскорблены. Уж кто-кто, а Юранд знает все уязвимые места замка.

— Отправь гонцов в молодшую.

— Уже отправил. И приказал готовиться к осаде. Арнольд везет с собой троих фризов, они будут готовить баллисты.

— Баллисты? Но тогда нам в самом деле не выстоять. У нас всего два десятка обученных воинов. А баллисты можно уничтожить только вылазкой, да и то на время, пока не соберут новые.

— Княжна, у меня дюжина проверенных воинов. Позволь нам защитить тебя и замок.

— Ты понимаешь, барон, что это не твоя война?

— Да, но ты дала нам кров и пищу. Мой долг — защитить тебя.

Яркий солнечный свет заливал выложенный диким камнем двор. На высокой стене замка застыли лучники. Оттуда, из-за стены, доносились ржание лошадей и частые звенящие удары железом по железу. Мирослава, придерживая тяжелое длинное синее, расшитое золотом платье, взбежала по узкой каменной лестнице на самый гребень. Прямо под стеной на зеленой лужайке шла сеча. Не больше двух десятков воинов в сверкающих на солнце доспехах яростно рубились с наседающими врагами. Блистали длинные мечи, тяжелые топоры со свистом рассекали воздух, чтобы с грохотом обрушиться на умело подставленный щит. Уже лежали на земле, залитой кровью, первые сраженные, но бой не стихал. В самом центре страшной сечи орудовал длинным двуручным мечом рыцарь в серебристых доспехах. С ужасающей силой опустился его невиданный меч на врага, и тот свалился с коня прямо на зеленую траву. Но на его месте появился другой, еще более могучий. Огромный топор в его руке описал сверкающий круг и обрушился на рыцаря. Тот ловко подставил свой меч и отвел удар. Лязг, грохот, крики над полем брани. С каждой минутой ряды защитников редели, а врагов становилось все больше. Защитников теснили и теснили к стенам замка. Вот лучники на стене, подчиняясь приказу седого воина с непокрытой головой, пустили стрелы, и они, блеснув оперением на солнце, устремились в выходящих из леса врагов. Даже сюда, на высокую каменную стену, доносились крики и стоны раненых. Рыцарь в серебристых доспехах, разделавшись, наконец, со своим противником, повел оставшихся в строю соратников на смешавшуюся толпу врагов. Поле под стенами устилали тела убитых и раненых. Со скрипом опустился мост. Люди из замка выбежали на поле, чтобы вынести своих, собрать коней, оружие, доспехи. Рыцарь со своими людьми прикрыл их. Не дал прорваться врагам к безоружным людям. Хрипло протрубил огромный рог на башне. Отбиваясь от наседающих врагов, оставшиеся защитники втянулись в узкий проем ворот. Мост поднялся, отсекая нападающих. Солнце медленно, будто нехотя, опустилось за лес. Прямо во дворе с воинов сняли посеченные доспехи. Много работы нынче ночью предстоит кузнецам! Женщины перевязали воинам раны, приложили целебные снадобья. Лишь барон Мингланд не снял своих серебристых доспехов. Он стоял на стене рядом с седым воином и напряженно вглядывался в даль, где у кромки леса разожгли костры враги. На сегодня нападение отбито, но враг силен и многочислен. Завтра битва продолжится.

Мирослава смотрела на него из окна своей башни. Этот чужак, остановившийся ненадолго в ее замке, теперь единственная ее опора. Только он со своими людьми сможет защитить ее. Слишком мало у нее людей, слишком сильны враги. Среди его воинов тоже есть раненые, но не столько, сколько среди ее людей. Воины рыцаря не только сильны и отважны, они весьма умелы в сече. Закаленные, прошедшие сквозь многие битвы ветераны. Пусть их мало, но стоят они многих. Их доспехи тяжелы, мечи длинны. Сами они могучи и бесстрашны, как и их сюзерен. Завтра состоится решающая битва. Та, что решит ее участь. А сейчас она смотрит на своего защитника и пытается понять, что заставило его закрыть ее грудью, подставить под удар врагов своих людей. У него странное, непривычное для слуха имя. Он пришел из далекой страны.

Княжна уже распорядилась, чтобы его и воинов разместили в лучших комнатах замка. Ведь завтра на рассвете им предстоит новая битва. Чтобы ее выдержать, рыцарь и его люди должны хорошо отдохнуть. Слуги накрыли огромный стол в главном зале. Туда уже понесли разную снедь. Накормленные и отдохнувшие воины не будут знать усталости. Их могучие руки без устали смогут поднимать тяжелые мечи и громить врагов. Вот уже глашатай пригласил всех на пир, но рыцарь не поспешил за своими соратниками, он все еще стоял со старым воеводой на стене. Закрытый шлем с личиной держал в опущенной руке, легкий вечерний ветерок развевал его длинные, до плеч, светлые волосы. Жесткое, мужественное лицо освещали последние лучи заходящего солнца.

Главный зал замка осветили яркие факелы. Сумрак затаился лишь в самых укромных углах. Ковши с пивом переходили из рук в руки. Рядом с Мирославой, по правую руку, сидел суровый рыцарь, он так и не снял доспехов. Сейчас, вблизи, хорошо было видно, что и ему нелегко пришлось в прошедшем бою. Помято на левом плече толстое железо, на груди через весь доспех пролегла глубокая борозда, наруч на деснице погнут. Вот воины грянули здравицы своему вождю, и столкнулись ковши и чаши с пенистым пивом над пиршественным столом. Затянули все дружно воинскую песню. Говорилось в ней о славной доле умереть в бою, о том, как даже умирающий воин не выпускает из рук своих меча, ибо только с мечом его примут в последнюю дружину, где встретятся они с уже давно павшими собратьями за пиршественным столом, и ударят они друг друга по могучим плечам, и славно будет им вместе.

Едва солнце поднялось над лесом, вспыхнули в его лучах белые с красной полосой прапора, загудел огромный рог на башне. Сошлись в свирепой сече защитники замка и враги, осадившие его. Страшно рубились они, не жалели сил, жизни не жалели. Кровавые брызги летели с длинных мечей. Тяжелые, острые топоры рассекали харалужные шлемы. Смерть носилась над полем, собирая свою кровавую жатву.

Рыцарь в серебристых доспехах схватился в смертной битве с самым главным врагом. Долго бились они. Трещали доспехи, зазубрились, затупились мечи. Уже давно отбросили щиты, потеряли в схватке шлемы, а они все рубятся. Стремятся каждый к своей победе. Вот окрасились красным светлые волосы рыцаря, обагрилась кровью бритая голова Арнольда Свирепого. Но бой все не стихает. Стоят кругом бок о бок измученные, израненные нападающие и защитники. Их вожди сошлись в смертной битве, поединок решит, чья победа.

Она снова на стене, она смотрит на бой, она сжимает кулачки. Как же хочется помочь рыцарю, утереть кровь, что заливает глаз, подать глоток родниковой воды, что придаст силы.

Вот Арнольд, отведя удар от себя, на мгновение прильнул к рыцарю и отскочил назад. Зашатался барон, упал на колено, прижал шуйцу к боку, а враг тем временем уже занес топор над головой его. И в тот момент, когда тяжелое лезвие со свистом разрезало воздух, барон, выставив клинок, словно копьем, пронзил доспех врага. Топор вонзился, словно молния, в землю, за спиной раненого рыцаря. Не вынимая меча, он попытался подняться, но колени подкосились, и рыцарь рухнул навзничь. Враги ушли, унося с собой тело поверженного вождя. Рыцаря на расстеленном плаще внесли в замок. Побелевшая рука все еще сжимала меч. Лицо, белое как снег, заострилось, бледные губы плотно сжаты. Кузнец едва смог снять с него посеченные, погнутые, смятые, словно бумага, латы. В левом боку зияла пульсирующая рана от кинжала. Кровь уже не текла, а сочилась. Соратники стояли вокруг, прощаясь с ним. Княжна сама принялась перевязывать его. Она не могла позволить ему вот так уйти в последнюю дружину. Велела отнести в башню, приказала собрать всех лекарей, и днем и ночью сидела рядом, обтирая горящий лоб мокрой тряпицей. Она согревала его ледяные пальцы своим дыханием. Она плакала, положив голову на его широкую грудь.

На третий день жар стал спадать, Константин перестал метаться в бреду и впервые спокойно уснул. Обессиленная бессонными ночами, Мирослава прилегла рядом с ним и словно провалилась в тяжкий, тревожный сон.

Ближе к вечеру она проснулась и с ужасом обнаружила на своей груди тяжелую мужскую руку. Но по спокойному и уже ровному дыханию поняла, что Константин спит. Осторожно, чтобы не разбудить, Мирослава высвободилась из его объятий. На следующий день Константин попробовал сесть. Мирослава попыталась кормить его, но он начал есть сам, хоть руки у него еще дрожали. Когда же он откинулся на подушку, Мирослава задала ему вопрос, который несколько дней мучил ее:

— Барон, а кто такая Мария, жена твоя?

— Уже нет. Пять лет назад Мария умерла, так и не родив мне наследника. С тех пор я один как перст.

— Что ж ты вторично не женился, барон? Не дело такому могучему воину вековать в одиночестве.

— Я не нашел такую, как ты, Мирослава.

Шорох за спиной заставил Наташу обернуться. Павел стоял рядом и, судя по всему, тоже читал написанное ночью.

— Павел, неужели ты за ночь столько написал? — спросила Наташа.

— Выходит, что да.

— Это будет новая книга?

— Не знаю пока. Мне было немного грустно, сел, начал писать, и вот что из этого получилось.

— Но это совсем не похоже на то, что вы писали раньше. Мне кажется, что дальше начнется удивительная история любви, трагичная, но обязательно со светлым концом.

— Трудно пока сказать, это просто набросок.

— Дальше можно почитать?

— Читай, а я пока сварю кофе. На твою долю делать?

— Если не трудно.

Наташа вновь погрузилась в сказку. Она даже не заметила, как рядом с ней на столе появилась ее любимая чашка, как она выпила кофе. Она читала и читала, забыв на время обо всем. Когда текст закончился, Наташа еще долго сидела, глядя на монитор, словно надеялась, что произойдет чудо и комп выдаст очередные страницы.

— Что скажешь? — из кресла за спиной раздался голос Павла.

— Здорово, но это невозможно написать за ночь. Вы совсем не спали?

— Не спал. Не мог. Мне о многом хотелось сказать, вот я и нафантазировал.

— Здесь ведь вы говорите о любви?

— И о любви тоже.

— Мне кажется, что это будут читать в основном женщины.

— Разве важно, кто именно будет читать? Главное, чтобы читали. Слушай, пойдем гулять? В старый парк. Я расскажу тебе много разных легенд, связанных с ним.

Проходя мимо дома Ксении, они увидели, кроме серебристой «ауди» Андрея, еще и массивный черный «мерседес».

— Похоже, Стас приехал, — пояснил Павел.

— Кто такой Стас? — переспросила Наташа.

— Он со своей невестой собирается свадьбу здесь праздновать.

— Серьезно? А почему не в городе?

— Они хотят провести это мероприятие незабываемо, просили меня сценарий написать.

— А как же Андрей с Ксенией?

— Что Андрей?

— Они не собираются пожениться?

— Не знаю, у них все не так просто. Да, они дружат, Андрей, безусловно, влюблен в нее, но, как мне кажется, ни он, ни она не могут сделать первый шаг. Ксения ведь, как ты понимаешь, уже побывала замужем, но это ей не слишком понравилось, да и Андрей разведен. Они удивительно подходят друг другу, только что-то их останавливает. Андрей ссылается на свой возраст, но ведь у них разница в возрасте, на мой взгляд, не так уж и велика. Чужая душа потемки, я разговаривал с ним, он, похоже, не знает, как быть, хотя ты же видела, девчонки его успели полюбить. Ксения смотрит на него как завороженная. Хотя это и неудивительно, в него все влюбляются. Ты часом еще не поддалась на его чары?

— Нет, что вы. Он не в моем вкусе. Хотя, нужно признать, определенная привлекательность в нем есть.

Незаметно аллея, по которой они шли, раздалась вширь, и перед ними раскинулся полуразрушенный то ли замок, то ли дворец. Огромный, красного кирпича, он уходил влево и вправо так, что лужайка перед ним терялась из-за массивности самого здания.

— Ты уже бывала здесь? — спросил Павел, когда они остановились перед развалинами.

— Да, но мне здесь не нравится. Эти руины навевают грусть.

— Неудивительно, с замком, наверное, именно по этой причине связано так много легенд и преданий. Видишь вон там нечто вроде квадратной башни? Это и есть замчище, с него и начиналось строительство. По преданию, здесь когда-то жил местный феодал, Дулеба, он-то и повелел поставить на этом месте замок. Судя по кладке из дикого камня, произошло сие событие приблизительно в веке тринадцатом или четырнадцатом. А затем, значительно позже, к замчищу начали пристраивать остальное. Смотри, вся центральная часть и левое крыло выдержаны совершенно в ином стиле. Та башня словно бы не отсюда, но именно она дала начало всему комплексу.

— А что за легенды связаны с замком?

— Их несколько, но мне особенно нравится одна. В то время жил в замке известный в свое время магнат Мечислав Дулебский, потомок того самого Дулебы, что основал замок. Несметно богат он был. Множество земель прибрал к рукам, где хитростью и обманом, где подкупом, где и попросту мечом. Все бы у него было хорошо, да только не везло ему с женами, уже две умерли от странной болезни. Тогда решил он жениться в третий раз. Дошел до него слух о необычайной красоте Стефании Заславской, дочери богатого магната Болеслава Заславского. С посольством отправил он своего управляющего Януша Трапа-Лезвинского, по прозвищу Чилим. Януш был младшим, третьим сыном и происходил из древнего рода Трапа-Лезвинских, отмеченного еще в Городельском привилее. Род древний, но обедневший, по статуту младший сын не мог претендовать фактически ни на что, кроме имени, хотя в то бурное время, когда сабли выхватывали из ножен по любому поводу, могло статься, что и последний сын мог принять майорат в случае гибели старших. Но так сложилось, что пошел он управляющим к Дулебскому. А поскольку по знатности рода он не уступал своему сюзерену, возглавить посольство к Заславскому мог только он. В сопровождении десятка конных рыцарей Януш отправился в нелегкий путь. Через две недели пришли в Заславль. Болеслав принял их весьма радушно, но с некоторой осторожностью, конечно, он был весьма наслышан о Мечиславе Дулебском, даже не раз встречался с ним на сеймах, но отдать за него любимую дочь был не совсем готов. Хотя думать о замужестве уже было самое время, в ту пору Стефании исполнилось семнадцать лет. Януш провел в переговорах с Болеславом едва ли не месяц и в конце концов убедил его, что брак представителей двух влиятельных родов обеспечит перевес на последующих сеймах, когда придет пора выбирать нового короля. А что такое случится в скором времени, ни для кого не было секретом. Нынешний король стар, жить ему недолго. Поскольку и Дулебский, и Заславский ориентировались на избрание Батория, объединив усилия и собрав вокруг себя мелкую шляхту, они вполне могли возвести на трон своего кандидата. Последний аргумент сыграл главную роль в заключении договора. Еще почти месяц ушел на сборы Стефании. Во время пребывания в Заславле Януш часто виделся со Стефанией, неудивительно, что молодая девушка полюбила Чилима. Но на беду, он тоже полюбил ее. Януш был не только прекрасным фехтовальщиком, он писал стихи, имел весьма неплохое образование, не влюбиться в него было трудно. Так уж случилось, что на обратном пути в замок Дулебского на обоз, который вел Януш, напали разбойники. В тяжелой, свирепой сече полегли почти все воины Чилима, уцелели лишь он да двое его побратимов. Тяжело раненный, он был вынужден отлеживаться на постоялом дворе. Стефания ухаживала за ним, и так случилось, что близости они избежать не смогли. Не думая о предстоящей расплате, они страстно любили и были на седьмом небе от счастья, да только все равно пришлось возвращаться в замок.

Мечислав назначил свадьбу на начало осени. По обычаю тех времен его невеста жила со своей прислугой в отдельном доме, недалеко от замка. Януш ночами наведывался к любимой. Но лето подходило к концу, неумолимо приближалась осень. Расплата за любовь нависла над ними как дамоклов меч. В последние дни августа влюбленные решились бежать. В их распоряжении была часть приданого Стефании да относительно небольшая сумма, имевшаяся у Януша. Не знали они одного — что план их стал известен Дулебскому от одной из служанок Стефании. Темной августовской ночью влюбленные бежали. Их нагнали. В жестокой сече Януш положил немало преследователей, но, пронзенный несколькими стрелами, был схвачен. Сам Дулебский наблюдал за схваткой и, когда влюбленных скрутили, приказал вести их в замок. Пешие, израненные, они едва могли передвигать ноги, но, привязанные к седлам, тащились следом за лошадьми. Заперев в одном из подвалов замка, Дулебский долго измывался над ними, пока не заморил до смерти.

По преданию, Януш и Стефания приняли самую лютую смерть, какая только была возможна. Но самого пана Мечислава тоже ждала расплата, Заславский вызвал его на поединок. Дулебский бежал. За отказ от поединка он был лишен имени, и герб его был разбит.

Хотя… я думаю, герба он лишился, только когда сбежал в Московию. Здесь возникает явная нестыковка: герб разбивали лишь в случае прерывания рода, когда умирал последний его представитель, причем разбивали на могильной плите. Да и имени просто так лишить было нельзя. Даже приговоренные к банниции, изгнанные из Речи Посполитой или Великого княжества, сохраняли свой титул. Вот такая история.

— Знаете, Павел, что странно, чилим — это растение, очень редкое, а трапа — то же самое, но только на латыни. И озеро есть неподалеку, Лезвинское. Может, и правда все это было?

— Может, и было. Знаю наверняка, что затем замок принадлежал потомкам Сапеги, а позже перешел в казну российскую. Потом он еще много раз менял хозяев.

— Павел, а вы не знаете, кто-нибудь пытался разобраться с той историей о Януше и Стефании?

— Нет, не знаю. Но если тебе так интересно, попробуй разберись сама. Или слабо?

— Вы знаете, Павел, что-то есть в этом предании, мне кажется, можно зацепиться именно за орех.

— Какой орех?

— Чилим, или Trapa natans, водяной орех. Уж больно редкое у нас растение. Я знаю во всей стране только пять-шесть мест, где он растет, и все — больше его нигде нет. Что-то должно быть связано именно с этим орехом. Ведь не зря и имя Януша, и его прозвище так связаны!

— Я не занимался этим вопросом, мне, честно говоря, не до этого было, легенду я, естественно, записал, на будущее. Может, когда-нибудь она ляжет в основу книги, а пока руки не доходят. Я вообще воспринял ее как перепев на местный лад баллады о Тристане и Изольде. Там ведь, по сути, все то же самое.

— Но ведь такое могло быть?

— Могло, но только более прозаично, что ли. Если он был управляющим, почему не взял казну, почему не вызвал хозяина на дуэль, не понимаю.

— Павел, вы что, никогда не любили по-настоящему?

— Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Думаю, что любил. Хотя…

— Вот именно. Я хочу проверить здесь все, кажется, в этой легенде есть за что зацепиться. Скоро каникулы, приглашу своих учеников — и займусь. Я так понимаю, парк посадили где-то в конце восемнадцатого века, а дело было в конце шестнадцатого, накануне коронования Стефана Батория. Ведь так?

— Похоже на то. Именно он сменил Жигимонта II Августа. Да, и сейм перед унией проходил где-то в этих местах. Знаешь что, а если в этом замешана не любовь, а политика? Ведь именно в это время шляхта то туда, то сюда отъезжала, причем вместе с землями. Веселое время было. Золотой век. Самое начало образования Речи Посполитой.

Наташа загорелась идеей разгадать средневековый детектив, и Павлу ничего другого не оставалось, как постараться помочь ей.

Угрюмые, свинцовые тучи мчались по низкому, мрачному небу. Ветер рвал старый походный плащ, пронизывал всадника насквозь. Выглядывающая изредка огромная, отливающая кровью луна озаряла время от времени разбитую дорогу. Вспученные, перевитые корни деревьев толстыми змеями торчали из жирной, черной земли, хватали усталого коня за ноги, мешали скакать. Ночь, вязкая, мрачная, опустилась на мир. Суровое, словно вырубленное из старого дерева лицо всадника, устремленное вперед, было абсолютно бесстрастным, лишь глаза полыхали лютым, неукротимым огнем. Откинутый ветром капюшон трепетал за спиной, то надуваясь парусом, то опадая. Длинные черные волосы, уже тронутые серебром, развевались, словно шлейф.

За спиной остался дремучий лес, копыта все чаще стучали о камни. Дорога круто забирала в гору. Далеко внизу остались луга, заросли корявых кустов, теперь вокруг были только камни. Там, на вершине горы, словно острие копья, пронзившее низкое предгрозовое небо, высилась одинокая черная башня. Дорога давно кончилась, неприметная тропинка еще какое-то время вилась между огромными каменными глыбами, но вскоре исчезла и она. На продуваемой злым ветром площадке конь вдруг встал как вкопанный. Всадник без всякой надежды тронул его шпорами, но, понимая бессмысленность собственных усилий, соскочил с седла и, бережно подхватив длинный, завернутый в выбеленное полотно сверток, направился к башне.

Он шел осторожно, прижимая к груди бесценную ношу, ногами отыскивая надежные, крепко лежащие камни. Дыхание его уже сбивалось, видно было по всему, что сверток тяжел, но мужчина даже не задумывался об отдыхе. Он поднимался все выше, пока не достиг сложенной из исполинских камней башни. Тяжелые, литые из толстой крепкой бронзы двери гулко зазвенели под его ударами. Будто откликаясь на их звон, отозвалось далекое эхо.

— Это ты, Воин? Что нужно тебе от меня? — послышался, словно из камня, старческий голос.

— Отворяй, Трилиус. Мне нужна твоя помощь! — гулко ответил Воин.

— Тебе? Моя помощь? Это после того, как ты расправился с моим братом? Ты смеешься надо мной, Воин. Я никогда не открою тебе башню! — заскрипел невидимый старик.

— Трилиус, я разнесу твою башню, если ты мне не поможешь. За то, что сотворил твой брат, ответишь ты, а он уже получил по заслугам! — прорычал Воин.

— Ты мне грозишь, смертный? Да я ведь сейчас испепелю тебя! — неожиданно окрепнув, прозвучал голос Трилиуса.

— Я не умею грозить, но ты сам прекрасно знаешь, чем все закончится. Не забывай, что ты так же смертен, как все остальные. Или пример Дулиуса тебя ничему не научил?

— Дулиус был моложе меня и мог не знать заклинаний! А я величайший из магов! Тебе не уйти от силы заклятия! — набирал силу голос.

— Хватит шуметь! Не хочешь отворить, я войду сам, но помни о судьбе Дулиуса! — уже не подавляя гнева, закричал Воин.

Дверь неслышно ушла в сторону, открывая темный проход. Там едва угадывались крутые каменные ступени. Воин, не выпуская из рук нелегкой ноши, решительно направился вверх по бесконечной лестнице. В глубоких нишах толстых стен стояли закованные в броню безмолвные стражи. Воин уже сталкивался с ними и отлично знал, чего они стоят, но прекрасно усвоил и секрет их уязвимости, потому его сапоги продолжали грохотать по каменной лестнице. Казалось, вечность прошла к тому времени, как он поднялся в роскошно убранную залу под самой крышей.

За длинным столом, в высоком, поистине царском кресле восседал огромный, сильный молодой мужчина. Толстый кожаный доспех покрывал свитую из маленьких булатных колец длинную рубаху. Толстые, перевитые крепкими жилами руки опирались на рукоять огромного, редкого в здешних местах двуручного меча. Черным, диким, гневным огнем сверкали глаза. Черные, будто крыло ворона, волосы стягивал широкий булатный обруч.

— Зачем ты пришел, Воин? Я ведь предупреждал тебя, что способен размазать тебя по камню твоим же оружием. Чего ты хочешь добиться? — прогремел могучий голос. Казалось, сама несокрушимая башня задрожала.

— Трилиус, ты давно знаешь меня. Я пришел за справедливостью, и остановить меня не сможет никто и ничто, — равнодушно ответил Воин и оглянулся.

Широко шагнув, он опустил на каменный выступ белый сверток. Слабый, едва различимый стон донесся из него. Выпрямившись, Воин сбросил пыльный старый плащ и заботливо укрыл свою ношу.

— Ты отлично знаешь, Трилиус, что сделал твой брат. И боги видят, что такое злодеяние не должно остаться безнаказанным. Я не подарил ему легкой смерти. Ты, вероятно, видел сам, как умирал Дулиус. Выбирай. Либо поможешь мне, либо для тебя я придумаю нечто еще худшее, — спокойным, чуть усталым голосом сказал Воин.

— Но тебе не справиться со мной! Я не только мудрее тебя, я сильнее! Мой меч рассечет тебя на самые маленькие кусочки, я разбросаю то, что останется от тебя, на сотню переходов вокруг! — зарычал Трилиус.

— Не стоит меня пугать, старик. Или ты еще не узнал этого кольца? Да, это кольцо Мары, она сама надела его на мой палец, так что твои уловки совершенно бессильны, — с легкой грустью произнес Воин и поднял шуйцу.

В тот же миг будто рябь пробежала по зале. В мгновение ока исчезли и стол, и роскошное убранство, да и само кресло, в котором сидел черноволосый гигант, превратилось в жалкое ложе, на котором сгорбился худой горбоносый старик в синем, вышитом звездами плаще. Жидкие седые волосы падали на узкие немощные плечи, узловатые старческие руки прижались к груди. Выцветшие глаза с неприкрытой злобой смотрели на могучего Воина.

— Чего ты хочешь? Я не смогу снять заклятия. Его душа уже не принадлежит никому. Дулиус убил в нем искру Рода! Тебе никто не по может! — дребезжащим голосом вымолвил Трилиус.

— Сделай что можешь, ты должен вдохнуть в него жизнь. Он единственный. Ты знаешь это! — глухо пророкотал Воин, шагая к Трилиусу.

— Ты думаешь, что искра Рода живет в каждом? Такие люди редки, где найти ее? Ты знаешь? Я — нет! — сжимаясь в комок, пропищал Трилиус, видя, как надвигается на него Воин.

— Я знаю. Я говорил с Даной. У тебя есть кусок скорлупы первояйца. Ты заронишь огонь в его душу.

— Это невозможно, у меня, наверное, последний, единственный в мире осколок из тех, что принес когда-то Таргитай. Я не отдам его никому! За все земные богатства не отдам! — еще больше дрожа от страха, со злостью выкрикивал Трилиус.

— Твое дело. Но Ящеру ведь все равно, был у тебя в этом мире осколок скорлупы или не был. А к нему ты попадешь прямо сейчас. Выбор у тебя невелик. Твоя жизнь зависит от него. — Воин указал на сверток.

— Я не уверен, что удастся. Никто не делал этого, такое подвластно только самому Роду, — начал искать оправдание Трилиус.

— Спаси его и живи как хочешь, — твердо сказал Воин.

С началом летних каникул Наташа организовала учеников на расчистку старого парка. Ее затея не вызывала особого энтузиазма у школьников до тех пор, пока она не рассказала им легенду о Стефании и Януше. Особый акцент она, как биолог, сделала на его прозвище — Чилим. Огромный старый парк спускался к озеру, именно там, за замком, Наташа и рассчитывала найти следы, подтверждающие ее догадку. Предположив, что деревья сажали не на остатках зданий, она решила тщательно расчистить поляны, не засаженные деревьями. Почти неделю детвора под ее руководством метр за метром убирала опавшие листья, сломанные ветви деревьев. Наташе удалось увлечь своей идеей и коллегу, преподавательницу истории, Зосю Яновну. Та соответственно привела в парк своих кружковцев. Уже первые дни начали приносить интересные находки: то старинная керамика, то изразцы, которыми славилась здешняя земля, нашли даже настоящую рыцарскую шпору, только ничего, говорящего о правильности Наташиной версии, обнаружено не было.

Расстроенная, она рассказывала вечерами Павлу о своих неудачах. Пока однажды он прямо не спросил ее, что именно она ищет.

— Я не знаю, что-то, что должно пролить свет на то предание.

— Тогда объясни, почему ты начала поиски именно в парке? Почему не в замке?

— Во-первых, замок много раз переходил из рук в руки. Во-вторых, не думаю, что, если бы нам удалось расчистить подвалы, мы нашли бы что-то интересное. У наших предков не было традиций оставлять трупы прямо в доме. Другое дело — захоронение неподалеку. Чтобы можно было навестить. Нет, не знаю!

— Тогда что ты думаешь о том, что приняли они смерть лютую? Что в то время можно было считать лютой, когда головы на плахе снимали и мужчинам и женщинам. Вешали тоже, не особо задумываясь. На кол посадили? Не думаю. Владелец огромного майората, магнат, не мог признать открыто, что молоденькая девушка предпочла не его, а бедняка, пусть и родовитого.

Значит, и убить он постарался бы тихо, без лишнего шума. В то же время попытался бы насладиться местью, сделал бы все, чтобы не умерли сразу, а страдали долго. А ведь ему, пожалуй, не хотелось ссориться с отцом Стефании. Они были равновелики.

— Да, вы правы, возможно, я потому и начала поиски в парке, только объяснить так точно не смогла. Там, в конце аллеи, что ведет к озеру, есть одно ответвление. Выходит оно на очень странную поляну. На ней растет только крапива и больше ничего. Если на других полянах пробиваются молодые деревца, кустарник, здесь одна крапива. Словно земля там ничего иного не родит. Завтра я возьму ребят, и мы попробуем убрать эти заросли. Посмотрим, что под ней. А что у вас с новой книгой?

— Все, почти закончил, остается только согласовать отдельные главы да отредактировать пролог. Думаю, через неделю, максимум через две повезу в издательство.

— А когда она выйдет?

— А вот это уже будет зависеть от планов издательства. Как ты смотришь насчет чая?

— С удовольствием! Я принесла варенье, меня Мария Казимировна угостила. Она вообще возится со мной как с малым дитем. Вкусностями разными угощает. Добрая она.

— Тогда накрывай, Наташенька, на стол, пойду чайник поставлю.

Как всегда, они засиделись допоздна. Болтали обо всем, пили ароматный чай с восхитительным малиновым вареньем. Уже за полночь Павел проводил Наташу домой, а затем вернулся к работе. Книга получалась, но что-то было не так, Павел мучительно вычитывал главы и не мог уловить того, что именно его настораживало. Так и не найдя искомое, Павел уснул только на рассвете.

Наташе снились сны, разные, обрывочные, будто это она пыталась бежать с любимым, но в неравной схватке их все же хватали, а затем, избитых, измученных, вели на судилище. Яростно кричал страшный черный человек, словно крылья хищной птицы взлетала его велеиса, злым огнем сверкала застежка-фибула на правом плече, когда он быстрым шагом проходил мимо них, привязанных к столбу. А затем их бросали в склеп, страшный, сводчатый.

Острые колючки чилима впивались в ноги и тело. Кровь сочилась алыми ручейками, стекала на усыпанный чилимом каменный пол склепа. Да, он прав, этот ужасный человек, они будут умирать долго, вода каплями стекает по выложенной камнем стене, у них много еды, ведь чилим внутри очень вкусный. Да только как добраться до сладкого ядра? Острые колючки не откусить. Изрезаны в кровь губы и десны, силы на исходе. Израненными руками не раскопать огромную гору чертового ореха, что завалила дверь, да и дверь не открыть. Замурована. Холодно. В абсолютной темноте, нет ни дня, ни ночи. Сколько они здесь? День? Неделю? Месяц? Каждое движение причиняет боль. Кажется, что кровь вытекла вся, по капле, но, стоит шевельнуться, новые колючки впиваются в тело. Окровавленными пальцами Януш тронул ее лицо, нашел изрезанные губы, вложил ядрышко водяного ореха. Ненавистный чилим. Нет, Чилим — это прозвище Януша. Наташа уже не может двигаться, исчезла даже боль. Она уже даже не может любить. Не может ненавидеть. В сердце осталась только щемящая тоска по нему, такому близкому и родному, единственному, настоящему мужу. Он уже почти не говорит, только невнятный шепот порой срывается с его уст. О, как сладки были эти губы, как восхитительно было целовать их! А теперь они распухшие и окровавленные, он постоянно разгрызает для нее твердые плоды. Холод забирается все глубже, уже совершенно онемели ноги. Януш сумел раскопать глубокую яму, и теперь она голая сидит не на рвущих тело орехах, а на каменном полу. Эти камни забирают последнее тепло из ее израненного тела. Уже нет сил даже на то, чтобы разжевать сладкое ядрышко ореха, она просто пытается его рассосать.

Холод, холод и темнота. Рядом остывает тело ее мужа, его больше нет. Его душа теперь на небесах. Ожидает ее. Что ж, ждать ему недолго. Любимый, я иду к тебе…

Яркий свет проникает прямо в мозг, боль разрастается в глазах, но свет приносит тепло, она начинает чувствовать руки, может даже пошевелить пальцами. Она умерла, только почему такой красный свет, или она в аду?

Широко распахнув глаза, Наташа обвела взглядом комнату, не понимая, почему она здесь. Она помнит, как умирала, обескровленная, замерзшая на каменном полу темницы. Как она очутилась снова в своем доме, в собственной постели? Ее муж остался там, в жутком сводчатом подвале. И нет на свете силы, способной вернуть его в этот мир. Она хорошо помнит, как с них сорвали одежду, как болтался на его крепкой шее солдатский медальон на прочной цепочке. Павел? Что случилось с Павлом?! Страшная мысль пронзила ее. Наташа вскочила с постели, часы показывали половину седьмого. Набросив на плечи халатик, бросилась к Павлу. Вбежав в дом, поднялась в спальню… Павел спокойно спал, разметавшись на широкой постели. На могучей, поросшей густыми, начинающими седеть волосами груди поблескивал солдатский медальон.

Без сил Наташа опустилась в кресло. Сон, переплетенный с явью. Тревога за дорогого для нее человека, разом, будто тяжелый камень, навалились на нее. Слезы сами собой полились из огромных глаз. Она даже не заметила, как Павел проснулся и, опустившись рядом с ней, нежно гладя волосы, пытался ее успокоить.

— Ну что случилось, Наташенька? Все уже прошло, не думай ни о чем. Успокойся, милая, не плачь. Больше ничего страшного не будет. Все позади.

— Мне приснилось, что нас заточили в подземелье, что ты там умер. Я так ясно видела, как все это происходило, что, даже проснувшись, испугалась за тебя, за себя, за нас… Прости, что я тебя разбудила. Сон был очень страшный.

— Расскажи, что это был за сон.

— Мы скакали по лесу, верхом, по узкой, почти незаметной тропе. На реке нас должны были встретить ладьи с купцами. Младшая сестра Януша была замужем за ярлом Ингваром, была надежда добраться до моря, пересечь его и найти пристанище в северной стране. Януш сговорился с купцами, что ходили в Ригу. Мы мчались, меняя коней, уже был виден берег, когда нас нагнали. Чилим выхватил саблю и бросился на преследователей, но их было много, слишком много. Я, как Стефания, обнажив корд, не подпускала к себе никого. Януш вертелся в седле, как юла, сабля сверкала в его руке, будто разящая без промаха молния. Один за другим падали враги, но доставалось и ему. Он пытался прорваться к одинокому всаднику в синем, шитом золотом плаще-велеисе, но так и не смог. Дулебский, видя, что теряет людей, велел стрелять из луков. Несколько стрел вонзились в незащищенные руки и ноги Януша, он стал быстро терять силы. Наконец, его схватили, Стефанию сбили с коня и связали. Поверженного на землю Януша долго избивали. Затем их, связанных, привезли обратно в палац. Рассвирепевший магнат очень быстро придумал нам кару. Нас, раздев донага, бросили в склеп и завалили чилимом. Там мы и погибли. Только Януш был похож на тебя. Мы умирали очень и очень долго. Все тело было изрезано колючками, а ты разгрызал колючие орехи, чтобы накормить меня. А потом ты… ты умер и я следом. Вот.

— Наташа, тебе, наверное, не стоит читать мои книги, особенно на ночь, ты слишком впечатлительна.

— Это не книги, Павел! Разве не может быть так, что разгадка приходит во сне?

— Может, если долго и напряженно думаешь. Ты когда идешь на свою поляну?

— В девять, мы с детьми встречаемся возле замка.

— Тогда я пока сварю кофе. Ты позволишь и мне поучаствовать в ваших поисках?

— Конечно! Я буду только рада, если вы к нам присоединитесь. Может, я пока приготовлю завтрак? Время у нас есть.

— Это было бы замечательно.

За завтраком Павел внимательно поглядывал на Наташу, а потом вдруг неожиданно сказал:

— Наташа, ты постоянно сбиваешься то на «ты», то на «вы». Давай лучше переходи-ка окончательно на «ты». И мне и тебе так будет удобнее. Я ведь это уже не раз тебе предлагал.

— Не знаю, мне все же как-то неловко. Может быть, потом. Позже.

— Ладно, настаивать не буду. Позже так позже.

— Ты готов к этому? — понурившись спросил Трилиус.

— А ты уверен, что ничего другого сделать нельзя? — не поворачиваясь, уточнил Воин.

— Есть только такое описание. Другого я не нашел. У меня есть драгоценная Книга, добытая самим Олегом, но прочесть ее я не могу. Она написана языком, что был еще до Забвения. Если хочешь, я расскажу, как Олег добыл эти драгоценные книги. Очень давно маг и великий отшельник со своими друзьями и побратимами…

— Трилиус, ты забываешь, от чего зависит продолжительность твоей жизни, — грубо оборвал его Воин.

— Воин, ты тоже рискуешь! Он может никогда не вспомнить тебя! Если удастся, он станет Другим. Его жизнь потечет по пути, предначертанному самим Родом. Над ним даже Числобог будет не властен. Не боишься, что однажды тебе придется погибнуть от его руки?

— Маг, не стоит меня запугивать, Род не позволит ему, возрожденному, стать на сторону Чернобога, а встречи с Ящером я не боюсь. Числобог никогда не ошибается в отношении смертных, придет и мой черед. Но я хочу, чтобы он жил, яро, дерзко, смело, как должен настоящий муж. Давай, Трилиус, начинай, не тяни, он уже совсем плох. Даже губы чернеют.

— У меня все готово, но нам нужен Камень Рода. А самый древний в шести переходах отсюда, — внимательно глядя в глаза Воину, сказал Трилиус.

— Чего ты хочешь? Золота? Вот, забирай все, что есть! — Воин швырнул тяжелый кошель на стол, заваленный свитками. — У тебя должен быть способ, только пошевеливайся.

— Забирай его и пошли, — пряча довольную улыбку, прошамкал Трилиус.

С верхней площадки открывался вид на дальние, у самого окоема, горы. Там уже блистали молнии, едва слышно доносились раскаты грома. Под ногами тянулась во все стороны жуткая, вязкая, словно смола, чернота. Где-то там, далеко внизу, тянулись луга, возделанные поля, укрывшиеся среди бескрайнего леса крошечные деревеньки, а за ними, далеко, словно на краю света, стоял Барбус. Стольный град, с которым два десятилетия назад связал свою судьбу Воин.

Трилиус отвязал от одного из зубцов башни ветхий пыльный ковер. Развернул его на каменном полу. Обошел вокруг, бормоча что-то, едва шагнул на середину, ковер начал словно всплывать, края его затрепетали, будто на небольшой волне, сам он стал приподниматься, все еще не умея совладать с тяжестью пусть и тщедушного человеческого тела. Воин, не выпуская белого свертка из рук, тут же шагнул к магу.

— Не собрался ли ты от меня сбежать, старик? — сверкнув зубами, спросил он Трилиуса.

— Нет, что ты, Воин, и в мыслях не было! — затрепетал, словно лист, маг. — Мы уже летим! Видишь? Все, уже летим!

В самом деле, далеко внизу блеснула лента Реки, а справа, вдали, медленно начали удаляться огни Барбуса. Ветер трепал волосы, но Воин даже не думал завернуться в плащ, он только поплотнее укутывал в него тело сына.

Двадцать лет назад он пришел в это тцарство простым наемником. В то время как раз Куявия стала расширять свои пределы за счет соседей. Конечно, боевые драконы — серьезный аргумент. Но маги, подкупленные тцаром Куявии, уже пропустили чужие войска через горы. Война началась на равнине. Плохо обученная армия Барбусии таяла как воск на огне. Связи с Древним градом не стало. В горных ущельях еще шли бои, а на равнине уже вовсю разбойничали конные разъезды куядцев. По всему было видно, что Барбус очень скоро окажется в осаде. Жители бежали в леса, надеясь отсидеться. В это время, когда в самом граде уже почти не было защитников, в город через Северные ворота вошел относительно молодой, но, видно по всему, уже бывалый воин. Спросив у стража, как найти начальника гарнизона, он поправил перевязь с тяжелой секирой и направился в сторону тцарского двора, где и находились казармы городской стражи. Больше войск в Барбусе не осталось.

Начальник стражи принял его настороженно: вдруг лазутчик? Но спустя два дня он уже совершенно спокойно назначал Воина в караул у городских ворот. Огромного роста, небывалой силы Воин не стремился искать друзей, всегда был замкнут, о себе почти ничего не рассказывал, как и о далекой родине. Но тем не менее ему доверяли абсолютно все, и соратники, и десятник, как, впрочем, и сам начальник стражи, к тому времени принявший на себя командование маленьким гарнизоном. Все чаще куявские всадники появлялись у стен Барбуса. На рожон не лезли, но издали высматривали, вынюхивали, выискивали слабые места. Всем было очевидно, что кольцо осады вот-вот замкнется. И тогда останется только уповать на богов. Единственной несбыточной надеждой оставались боевые драконы и войска, сосредоточенные на границе со Славней. До сих пор ни один гонец так и не вернулся назад. Они уходили и исчезали бесследно. В то время когда многотысячная армия Куявии замкнула осаду, последняя надежда на подмогу исчезла.

Воин сам пришел к Влаху, начальнику гарнизона. Предложил себя в качестве посыльного. Недолго раздумывал Влах. Согласившись, поручил Воину пробраться в горы. Тем же вечером неслышной тенью соскользнул с крепостной стены полуголый человек в мягких кожаных штанах и волчовке, распахнутой на могучей груди. Никем не замеченный, он просочился мимо кордонов куявцев и растворился в ночном лесу. Стремительной тенью мчался он между высоких деревьев, с каждым мгновением удаляясь все дальше и дальше от града. К утру он был уже у подножия гор. Казалось, осталось совсем немного, но именно здесь его постигло полное разочарование. Все подходы и ущелья были буквально перегорожены куявцами.

Выбрав укромное место, он скинул с себя одежду и, разбежавшись по кругу, вдруг, высоко подпрыгнув, бросился плашмя на землю. Острая боль стеганула по телу, сознание разом помутилось. Сильно ударив раз-другой руками-крыльями, он воспарил над лесом.

Земля быстро удалялась, стремительно пролетали далеко внизу предгорья, вот уже показались неприступные скалы, узкая, вырубленная среди скал дорога тонкой нитью вилась по отвесной стене ущелья. Виднелась каменная стена с крепкими воротами. Только ни одной ровной площадки не было вокруг, а руки-крылья слабели с каждым мгновением. Лучше уж, как большинство невров, перекидываться земным зверем, волком или медведем, ну хотя бы той же рысью. Слева мелькнула плоская, словно срезанная ножом вершина горы, покрытая снегом, единственное ровное место. Другого выхода не было. Снижение, удар, суставы будто вывернулись в обратную сторону. Жаркая, как жерло печи, боль. Мир на время пропал.

Как ни крепка кожа, но ободрал он ее на коленях и груди основательно. Кровь сочилась из многочисленных глубоких царапин. Не обращая внимания на холод и боль, человек начал долгий опасный спуск. Пальцы рук заледенели, не чувствовали холодного камня, но жизнь слишком многих стояла под угрозой. Осторожно, стараясь не торопиться, он спускался все ниже, пока, наконец, не очутился на дороге. Бегом, невзирая на наготу, бросился вверх, к виденному с высоты Древнему граду. Тело начало понемногу отогреваться. Руки и ноги обрели чувствительность, вот только кровь начала сочиться обильнее. Пока он добрался до запертых ворот, все тело покрыла корка из грязи и крови. Теперь оставалось убедить укрывшегося в граде тцара выслать помощь осажденному Барбусу.

Пестрая толпа школьников уже собралась у старого замка, когда Наташа с Павлом подошли к нему. Окинув взглядом своих помощников, Наташа поставила им задачу — и все дружно двинулись по древней аллее к заветной полянке. Зажатая вокруг высоченными деревьями, она так густо поросла крапивой, что Павел от удивления едва не раскрыл рот. С радостными возгласами детвора начала уничтожать заросли. Зазвенели косы, девочки граблями убирали скошенную крапиву. Уже почти треть полянки была освобождена от жалящих растений, когда неожиданно резкий вскрик донесся до Павла. Он мгновенно бросился на помощь. Раны, нанесенные остро отточенной косой, бывают весьма серьезны. Но это оказалась отнюдь не коса. В ноге парнишки, чуть повыше кроссовки, торчала небольшая, сантиметра три-четыре, колючка, словно чертик, усеянная острыми даже на вид шипами. Кровь сочилась из ранки, заливая белый носок. Наташа, осторожно достав из ноги паренька колючее растение, негромко сказала:

— Это и есть чилим! Только уже окаменевший. Ему очень и очень много лет, а он по-прежнему острый. Ребята, похоже, мы движемся в правильном направлении. Вы помните прозвище Януша? Его родовое прозвище — Чилим. Не исключено, что мы находимся совсем рядом с местом его упокоения. Очень осторожно, очень внимательно продолжаем расчистку, — и, обратившись к парнишке, спросила: — Может, ты, Игорек, пойдешь домой? Нога сильно болит?

— Нет, не особенно. Просто я испугался, что на змею напоролся, потому-то и закричал. Я буду продолжать.

— Ну, смотри сам!

Через два часа напряженной работы на поляне не осталось крапивы, зато в центре возвышался небольшой купол, образованный кучей водяных орехов, частью сгнивших, частью окаменевших. Отпуская помощников, Наташа договорилась с ребятами, что завтра они все вместе принесут лопаты и крепкие мешки, начнут раскапывать загадочную кучу. Она подошла к Павлу и, взяв его за руку, взволнованно спросила:

— Теперь ты не сомневаешься? Они там! Погребены под целой горой чилима. Я поняла! Дулебский хотел не просто убить неверную невесту, но вызвать у нее ненависть к избраннику, потому-то он и придумал такой изощренный вид казни. Умирать от голода, от нестерпимой боли в израненном теле и сознавать, что страдает она от своего любимого, от Чилима. Пожалуй, нужно было родиться человеконенавистником, чтобы подобным образом расплатиться всего лишь за неверность. Даже при чем тут неверность! За то, что предпочла другого.

— Наташа, такие были времена, хотя и сегодня многие мужчины приходят в бешенство, когда выбирают не их.

Незаметно они остались одни. Школьники уже разошлись по домам. А Павел с Наташей вышли на берег озера. С этой стороны к нему вплотную примыкал парк, а противоположный берег занимал густой лес.

Мостки напротив аллеи выдавались в озеро метров на десять. Старенькие, но вполне крепкие, они поскрипывали под ногами. Дойдя до конца мостков, Наташа присела на корточки и опустила в темную воду руку.

— Какая водичка теплая! — с восторгом сказала она. — Боже, как искупаться хочется, словами не выразить!

— Так в чем дело? Купайся.

— Хорошо сказать — купайся, да у меня даже купальника нет.

— Так купайся, здесь же ни единой души. Кого ты стесняешься?

— Ну вот еще! Скажете тоже!

— Наташа, я старый больной человек, отойду в сторонку и смотреть не буду, слово даю.

— Впрочем, а почему, собственно, существуют запреты, если их не нарушать?

— Именно об этом я и говорю, — заключил Павел и не спеша направился к берегу.

Сбросив с себя блузку и брюки, Наташа задумалась, прежде чем снять остальное. «А вдруг обернется и увидит меня совершенно голую на этих мостках? Ну и что, пусть! Пусть видит! Пусть посмотрит, какая я. Пусть увидит, от чего отказывается!» — подумала Наташа и уже решительно разделась, замерла на мгновение — восхитительно прекрасная в своей непорочной наготе. Постояв немного, она словно отдалась ласкающим лучам склоняющегося к закату солнца. Вся ее точеная фигурка словно бы светилась изнутри нежным, пленительным светом. Затем, взмахнув руками, словно прекрасная птица, Наташа бросилась в воду. И та приняла ее. Ласковыми струями оглаживая нежную кожу, вода обтекала ее всю, даря неземное наслаждение. В глубине еще царил холод, и Наташа сильными гребками поднялась на поверхность. Здесь уже прогретая, мягкая вода не обжигала, а радовала своей нежностью. Наташа поплыла к далекому берегу, но ближе к середине начала ощущать легкую усталость и повернула обратно. Подплыв к мосткам, ухватилась за едва выступающие над поверхностью доски и какое-то время словно бы висела в невесомости. Мелкие рыбешки заинтересованно кружили вокруг Наташи, временами, осмелев, прикасались к ее телу. Наташе так сильно захотелось любви, что даже легкая дрожь пробежала по телу. Смущенная собственными фантазиями, она решительно подтянулась и выбралась на мостки. Взглянув на берег, она не увидела Павла. Несколько разочарованная его целомудренностью, Наташа, схватив в охапку свои вещи, бегом бросилась по мосткам к берегу. Добежала до огромных кустов цветущей сирени, попробовала одеться, но это оказалось не совсем простой задачей. Мокрая одежда липла к телу, и натянуть ее удалось далеко не сразу. Лишь застегнув последнюю пуговичку на блузке, Наташа позвала Павла. Он отозвался неожиданно близко, настолько, что она вздрогнула от неожиданности. Выйдя из-за куста, возле которого Наташа воевала с одеждой, Павел, улыбаясь одними глазами, сказал:

— А ты хорошо плаваешь. Воды не боишься. Молодец.

— Так вы все же за мной подсматривали!

— Не подсматривал, а присматривал, чтобы ты, не дай бог, не утонула.

— Выходит, пока я там… вы?

— Наташа, если тебе так это интересно, то, когда ты была без сознания, я тебя видел вблизи во всей, так сказать, красоте. Более того, не забывай, я хоть и в прошлом, но врач, у нас несколько атрофировано желание непременно увидеть женщину обнаженной. Хотя ты, безусловно, невероятно красива. Только не нужно краснеть и смущаться. Ты об этом сама прекрасно знаешь. На мой взгляд, такое тело, как у тебя, вообще прятать — смертный грех. Но, увы, таковы законы морали. Пошли, а то замерзнешь и не сможешь завтра продолжить раскопки.

Наташа и впрямь была смущена его прямотой, хотя и очень хотела, чтобы он ее увидел, но что-то все же заставляло ее краснеть. Всю дорогу до дома она молчала, слушала его болтовню, не особо придавая значения тому, что Павел говорил. Слушая его рассуждения о красоте, о совершенстве человеческого тела, в особенности женского, она думала о своем. О том, как же хотелось ей не выслушивать красивую лекцию, а обнять его, прижаться крепко-крепко к груди, ощутить ласковую силу его прикосновений, почувствовать вкус губ, узнать, наконец, каково это — принадлежать ему. Но Павел не умолкал, развивая теорию о необычайном совершенстве красоты, о ее разумной гармоничности, рациональности и всем прочем. Придержав калитку, он пригласил ее зайти вечерком на чай, но Наташа неожиданно для самой себя отказалась. Она вдруг разозлилась на Павла за то, что видел ее голой, за то, что так сдержан с ней, за то, что ни разу не позволил себе ни единого слова или жеста, который можно было бы расценить как попытку уложить ее к себе в постель. Разозлилась на его заботу и внимание, на то, что он единственный, кого она так сильно хотела, а он, словно слепой, не попытался даже это увидеть. Не прощаясь, она ушла в дом и резко захлопнула за собой дверь.

Павел с задумчивой, чуть грустной улыбкой посмотрел ей вслед. Черт, надо же было такому случиться, чтобы он, будто подросток, влюбился. Как на беду, и она так сильно жаждет его самого, что это уже видно невооруженным взглядом. Сегодняшняя игра: я буду бегать перед тобой голенькая, а ты не смотри — поначалу развеселила его, но затем, осознав, как ей тяжело, Павел попытался отвлечь Наташу от фривольных мыслей, да только, похоже, ничего из этой затеи не вышло. Вот сейчас она чертовски зла на него. Не она, а он сам боится ее, боится ее чувств, ее желания, не только потому, что, как всякий немолодой мужчина, опасается оказаться не на высоте, а потому, что не может позволить себе такую молодую и пленительную, такую желанную. Наташа ведь годится ему в дочери, но только вот как ей все это объяснить? Как дать понять, что он ей не пара, что попросту слишком стар для нее? Единственный, кто понял его состояние, Андрей. Верный старый друг, но он сам в подобной ситуации и так же мучительно ищет выхода.

…А за воротами его схватили. Он объяснял, убеждал, упрашивал, но пыточная уже ждала его. Два дня и две ночи мучений, плети, дыба — и снова плети. Клещи рвали его уже потерявшее чувствительность тело, но Воин упорно стоял на своем. Лишь утром третьего дня тцарь поверил, остановил разматывающего в очередной раз измочаленную плеть палача.

— Верю. Лекаря ему. Баню. Девок. Чтобы к завтрашнему утру здоров был, — отрывисто бросил тцарь Золтан и вышел из камеры пыток.

— Чего зря тянул? — пробасил палач, пожимая широченными обвислыми плечами, когда за тцаром закрылась тяжелая дверь.

Развязав путы, он, крякнув, взвалил на плечо едва живого Воина и, задевая его окровавленным телом о каменные стены, понес во двор. Бросив под навес, неспешно покачиваясь на коротких кривых ногах, отправился за лекарем. Присланные девки осторожно перекатили Воина на расстеленное полотно и вчетвером, перекашиваясь от натуги, понесли в баню. Пришедший лекарь осмотрел его и, убедившись, что кости целы, а мясо нарастет, удалился. Уложив истерзанное тело на полок, девки принялись стирать кровавое месиво пучками лечебных трав, размоченных в горячей воде. На открытые раны прикладывали целебные бальзамы, отогревали, оглаживали израненного воина своими мягкими телами. Здесь же, в жарко натопленной бане, кормили его, ласкали. Воин быстро приходил в себя под их ласковыми крепкими руками. Да и девки откровенно радовались, что им попался такой великолепный образчик мужской породы. Уснули они все вместе, прямо в бане, усталые, но весьма довольные.

Утром ему принесли одежду, самую большую, какую нашли. Отвели к тцару. Тот его принял у себя, в палате, за накрытым столом.

— Ты говоришь, что Барбус можно отстоять? — грозно глянул Золтан.

— Да, не только возможно, но необходимо, — ответил Воин. — У тебя, тцар, есть для этого все необходимое. Да, не скрою, павших будет много, но ни тебя, ни твоих наследников не станут больше тревожить правители Куявии.

— Ты говоришь так, словно уже стал моим главным военачальником. Забываешься, не таким, как ты, я приказывал рубить головы.

— Согласен с тобой, тцар, пока голова моя не многого стоит, но пара крепких рук, умеющих держать секиру или меч, лишними для тебя не будут.

— Вот и поживешь тогда до победы, а дальше посмотрю, что с тобой делать. Ты слишком наглый, ведешь себя так, будто ровня мне. Я, да будет тебе известно, из рода самого Панаса.

— Мне это известно, тцар. Позволь мне пока изложить тебе наш план.

Выйдя из палаты, Воин как полноправный ратник отправился в оружейную. Там заправлял его недавний знакомый, все тот же палач, истязавший его двое суток подряд. Хмуро взглянув на вошедшего, пробурчал:

— Чего еще? Снова на дыбу захотел?

— Злой ты. Меня тцар за оружием прислал. Тебе велел дать все, что выберу.

— На тебя доспех я не подберу, уж больно ты здоров, а что касается меча, выбирай, этого добра хватает. Ратников нет, а мечей сколько хочешь, хоть по два сразу.

— Тогда я два и возьму. И еще секиру мне дай. Я к ней привык.

— Пошли, коли так, — буркнул оружейник и поковылял в просторный подвал. — Смотри, выбирай, пробуй.

Воин окинул взглядом просторное помещение. Оружия, самого разнообразного, и впрямь было много. На полках лежали охапки тяжелых мечей, у стен стояли двуручные секиры, шлемы разных форм и размеров громоздились в углу. В огромном сундуке поблескивали длинные, словно кинжалы, наконечники копий, в другом колючими ежами топорщились острые жала связанных пучками стрел. Длинные луки стояли рядом с ларем, доверху наполненным клубками с тетивой. Воин задумчиво подошел к стеллажу с самыми длинными мечами, взял один, вынул из потертых ножен, со свистом взмахнул, отложил. Покопавшись, нашел еще такой же. Проверил остроту клинка. Взяв по мечу в руку, внимательно посмотрел на оружейника.

— Сам-то умеешь с оружием обращаться?

— Ты, малец, еще сиську мамкину сосал, когда я уже был лучшим мечником! — с вызовом ответил оружейник.

— Пошли, поглядим, — смиренно предложил Воин. — Только щит возьми покрепче.

Они вышли во двор, где уже толпились ратники. Объявленный общий сбор начинался. Предстоящий поединок тут же вызвал немалый интерес. Мигом расчистили круг, стали плотно, закрывшись щитами. Под одобрительные крики оружейник потряс над головой зажатыми в руках щитом и невероятно тяжелым, широким и длинным мечом. Рослый, с необъятно широкой выпуклой грудью, крепкими, достающими едва ли не до колен руками, он выглядел очень серьезным соперником. Из-за относительно коротких ног он навряд ли мог двигаться быстро, но широченные плечи вкупе с длинными, сильными руками делали каждый его удар нечеловечески сильным и неотвратимым.

Воин хотя и превосходил оружейника ростом, казался рядом с ним довольно щуплым. Не спеша, пройдясь по кругу, он под смех собравшихся отбросил несколько камней, попавшихся на пути. Остановился. Чуть склонив голову влево, посмотрел на оружейника и, словно не слыша восторженных криков: «Убей чужака, Бер!» — негромко спросил:

— Тебя, что ли, Бером кличут? — и, заметив утвердительный кивок, продолжил: — Готовься, Бер.

— Уже. Начинаем, — выдохнул Бер и, покачиваясь всем телом, двинулся вперед.

— Запомни, Бер, меня зовут Стерх! — крикнул Воин и шагнул навстречу.

Взметнувшиеся мечи встретились. Звякнули призывно. Искры брызнули в разные стороны, словно испуганные яркие рыбки. Закрывшись щитом, Бер рубил с чудовищной силой, каждый удар был смертельный, способный разрубить противника от макушки до самой развилки. Но всякий раз его меч только высекал искры из клинка Стерха и уходил в землю.

Стерх, похоже, не торопился атаковать, парировал удары, уклонялся, легко скользя по утоптанной земле. Лишь время от времени, будто невзначай, ударял по щиту Бера. Видя, что соперник начинает понемногу звереть от безуспешных попыток сразить его, Стерх, чуть отступив, вдруг взметнул оба меча и завращал их с такой скоростью, что, казалось, в руках его разом возникли два сверкающих круга. Спустя миг от щита Бера осталась лишь дощечка величиной с небольшую тарелку, а меч вылетел из рук.

— Все, пожалуй, — невозмутимо сказал Воин. — Ты хороший ратник, Бер. Только умения у тебя маловато.

Ошеломленный Бер стоял посреди разом примолкшего круга. С таким бойцом здесь еще никто не встречался. Слухи ходили, что далеко, за артанскими степями, живут иные народы, умеющие пускать стрелы на полном скаку, живущие на своих конях, никогда не ступающие на землю. А за полночным морем на неведомых островах есть странные северные люди, белые, словно снега, среди которых строят они свои каменные жилища. Они будто бы столь смелы и свирепы, что перед боем не надевают доспехов, а бросаются на врагов с открытой грудью, сжимая в каждой руке по длинному мечу. Убить их невозможно, ибо, даже будучи израненными, они продолжают сражаться, пока силы не оставят их и не спустятся к ним с небес прекрасные девы-валькирии, не унесут в небесные чертоги. Чужак не был бел, как те северяне, но дрался, как они, двумя тяжелыми мечами, волосом же был черен, словно вышел из того народа, что живет верхом на конях и зовется по-эллински кентаврами, конными таврами.

Воин стоял, опустив мечи, посреди замершей толпы, спокойный и невозмутимый, будто не он только что обезоружил лучшего и сильнейшего бойца.

Бой начался перед рассветом. Воин вел свой десяток горцев прямо к шатру тцаревича Мигарда. Мигард, старший сын тцара Велигарда, уже успел прославиться как умный, расчетливый и непобедимый военачальник. Несмотря на молодость, он уже почти вдвое расширил пределы Куявии, подчинив себе часть Славии, большую часть Диких земель, и надежно закрепился на левом берегу Реки, потеснив доселе неукротимых артанцев. Теперь, заперев в горах Золтана и осадив Барбус, он готовил войска к решительному сражению. На стороне Мигарда были сила, решительность, напор и армия, уверенная в собственной непобедимости. Что мог противопоставить всему этому Золтан? Старые стены стольного града да еще пять тысяч решительных, неплохо вооруженных, но слабо обученных, не участвовавших раньше в настоящих боях горцев.

Если план Воина сорвется, потеря трона и в лучшем случае позорный плен ожидали Золтана. В этой безвыходной ситуации ему пришлось поставить на карту все. Острые струи ветра резали глаза, впервые за много лет Золтан перемещался не как обычно в носилках или роскошном возке, а на неудобном седле, на спине боевого дракона. Личная охрана, возглавляемая преданным Ксандром, окружала его со всех сторон. Полет был опасен, у Мигарда имелись огромные луки, способные поражать драконов в полете. Потому они и забрались так высоко. Холод и мрак окружали сотню драконов с всадниками, стремительно мчащимися выше облаков. Как возницы находили направление в кромешной темноте, ведомо только богам. Путь их, подобный стреле, вел вперед, к Барбусу. Всего тысяча ратников летела на помощь осажденному граду. Но и это была солидная сила, способная удвоить число защитников.

Там, позади, в предгорьях, уже шел ожесточенный бой. Оставшиеся горцы прорывались на соединение с городской стражей и остатками армии, закрепившейся в граде. Золтан не знал, что десяток лично отобранных Воином бойцов уже пленил Мигарда и теперь, отбиваясь от куявцев, уходит в леса, выдерживая направление на Барбус. Пленение тцаревича и орудующая в стане полутысяча горцев посеяли панику. Оттого-то удар с гор оказался так страшен. Сметая выставленные на ночь посты, три с половиной тысячи горцев заставили рассеяться и бежать десятитысячную армию куявцев. Но праздновать победу не было времени. Собрав оружие и самое ценное из добычи, горцы двинулись на град. К вечеру, сметая на своем пути не готовые к бою тылы второй куявской армии, они прорвались к граду и закрепились в нем.

Еще раньше огромное полчище боевых драконов атаковало куявцев и, расчистив поле перед воротами, высадило подмогу защитникам. Только спустя сутки и первая, и остатки второй, куявской, армии собрались у стен Барбуса. Силами и численностью они все еще превосходили войска Барбусии, но боевой дух уже был сломлен.

Спустя неделю в решительном сражении невдалеке от северных ворот в жестоком бою полегли почти все защитники Барбуса, но и армии Куявии не осталось. Живые вместе с мирными жителями еще десять дней хоронили прямо на поле брани и своих и чужих павших.

Воин получил несколько тяжких ран в том сражении, но выжил. О нем буквально слагали легенды. Вскоре после поминальной тризны Золтан назначил его начальником городской стражи. Тогда-то, уже при дворе Золтана, он и повстречал Мару. Их любовь была тайной, дочь советника тцара не могла стать женой начальника стражи. Когда на свет появился их сын, его пришлось отдать кормилице. И вот спустя тринадцать лет Мары не стало, а Дулиус, все эти годы безуспешно пытавшийся добиться ее любви, отнял душу их сына.

Ковер начал снижаться. Высокий, поросший у подножия лесом холм вздымался над окрестностью. Огромный камень, освещаемый вспышками молний, покоился на его вершине. В углубление его и уложил Воин тело единственного сына. Развел у ног его небольшой костер и, защищая еще несмелое пламя от дождя и ветра, развернул свой видавший виды плащ. Трилиус, взволнованный не меньше, чем Воин, начал приготовление к обряду. В раскрытом навстречу грозовому небу золотом ковчеге сиял нестерпимым первосветом крошечный осколок первояйца. Воздев над головой ковчег, маг начал читать заклинание. Его голос то взлетал к тучам, то падал к земле. Наконец острый как стрела луч ударил вверх и, пронзив пространство, озарил все окрест яростным светом творения. Лицо сына, доселе смертельно бледное, загорелось золотом. Воин, рванувшись вперед, наклонился над ним, пристально вглядываясь в распахнувшиеся наконец глаза, и отпрянул так же внезапно. Луч света, будто отразившись от невидимого зеркала, ударил в тело сына. Жар миллионов горнов отбросил воина прочь. Только Трилиус с поднятым над головой ковчегом, в развевающемся плаще, остался неподалеку от сгорающего в диком первозданном пламени тела.

Тьма обрушилась неожиданно. Ни единого звука не доносилось. Воин пошевелился, шатаясь, поднялся на слабые, словно ватные, ноги. Ничего — кроме кромешного мрака.

— Трилиус! — позвал он, не узнавая собственного голоса. — Трилиус!

— Я здесь, Воин, — отозвался глухо, будто из могилы, маг. — Ты видел, какие силы бушевали?

— Где сын? — первым делом спросил Воин.

— Я ничего не вижу. Словно ослеп. Ты видишь меня? — слабым голосом спросил Трилиус.

— Нет. Темно. Я разведу огонь, — успокоил его Воин.

Двумя ударами высек искру, раздул небольшой огонек, в его свете запалил заранее припасенный факел. Потрескивая, занялось пламя, озаряя неясным светом Камень и сидящего подле него Трилиуса. Воин, подняв факел, шагнул к Камню. В ложбине среди разорванных клочьев полотна лежал сын, грудь его бурно вздымалась, но глаза оставались закрытыми.

— Стерх, ты слышишь меня? — позвал Воин, но сын не отвечал.

Он протянул руку, чтобы тронуть сына за плечо, но подскочивший с необычайной прытью маг остановил его:

— Нельзя его трогать, пока не взойдет солнце, иначе Чернобог возымеет над ним свою власть. Нужно дождаться рассвета.

Внезапно земля ушла из-под ног. Грохот ударил по ушам. Воин даже покачнулся от неожиданности. В этот миг гора содрогнулась, стремительно оседая под собственной тяжестью. Воин куда-то покатился, рядом с ним с грохотом пролетел ствол могучего дуба, вырванного с корнем неистовой силой, где-то истошно вопил от страха Трилиус. Наконец, падение прекратилось, но невесть откуда взявшаяся вода начала быстро заполнять огромную яму, в которой очутился Воин. Факел давно погас. Воин побежал куда-то в гору, вода преследовала его по пятам, бежать было трудно, ноги вязли в ставшей вдруг мягкой земле. Края огромной ямы местами были пологи, но иногда обрывались крутыми уступами, вода поднималась так быстро, что несколько раз едва не захлестывала Воина с головой. Он уходил от наводнения, не думая, стремясь выбраться из проклятого места. Появившаяся, наконец, луна высветила пологий берег невдалеке. Воин устремился туда. Когда, измученный, он выбрался на сушу, подъем воды прекратился. В призрачном свете на месте недавнего леса простиралась водная гладь, то тут, то там на поверхности плавали огромные стволы, вздымающие к ночному небу искореженные сучья. Гора с Камнем исчезла, лишь несколько небольших островов смутно виднелись вдали. Едва обретя надежду на спасение сына, он вновь потерял ее…

Уже, казалось, в сотый раз Павел просматривал полностью законченную книгу. Что же, черт побери, в ней было не так? Вроде и герой без страха и упрека, и слез достаточно, и крови в избытке, но в то же время присутствовало что-то другое. Нет, нельзя сказать, что он, Павел Северин, исписался, у него много задумок, проектов, но эта книга уже была иной. Она не была хуже прежних, весьма успешных, просто в ней в самом герое чувствовался надлом, будто стержень, тот самый, на котором держались все его прежние образы, чуть дрогнул. Впрочем, это все можно легко проверить. Ведь, кроме Андрея, принципиально не читающего его книг, есть Вилия. Она не только верная и преданная читательница, но и умный, внимательный критик. Отбросив сомнения, Павел набрал номер:

— Добрый вечер, красавица моя! Я тебя не отрываю от важных дел?

— Привет, Павел! Нет, я уже дома. На сегодня я просто женщина, которой позвонил самый дорогой для нее мужчина.

— Вилия, ты вгоняешь в краску старика.

— Мне, Пашенька, позволительно, я сама уже старуха.

— Вилия, тебе грешно такое говорить, ты самая прекрасная и молодая женщина на целом свете.

— Что ты! Я просто веду со старостью неравную борьбу. Все еще наивно надеюсь, что ты поделишься секретом вечной молодости. Ты по-прежнему упорно скрываешь, как тебе удается сохранять настоящую мужскую красоту, силу и обаяние.

— Ты все время меня смущаешь, Вилия. Но я звоню тебе по делу. Как ты посмотришь, если я тебе сброшу рукопись последней книги? Что-то мною овладели сомнения…

— Вот те раз, у тебя сомнения? Это что-то новое! Сбрасывай, конечно, я с удовольствием прочту девственную рукопись. Ты когда хочешь услышать мое мнение?

— Чем раньше, тем лучше.

— Хорошо, я готова и вся в нетерпении.

Только отправив имейл, Павел немного успокоился. Теперь он все узнает о себе, о том, что написал. Можно не сомневаться в том, что Вилия выскажет свое мнение прямо, если нужно, жестко, но, безусловно, справедливо.

Обоз растянулся, Януш остановил коня на пригорке и смотрел со стороны, как подводы втягиваются в узкую лощину между холмами. Во главе обоза на гнедом жеребце гарцевал его давний друг и соратник Витас. Славный воин, надежный товарищ, во многих схватках они бились плечом к плечу. Вот Витас подлетел к крытому возку, в котором едет Стефания, и, перегнувшись, о чем-то заговорил с ней. Знать бы о чем? Это ж надо, какое невезение, полюбить невесту сюзерена! Везти ее, такую чистую, нежную, в чужие жадные руки! За что, за какие прегрешения Господь ниспослал такую кару? Ведь никогда бы даже не помыслил о предательстве, а тут все так неладно повернулось. Зачем только его пан Мечислав послал с посольством? Неужто нельзя было отправить кого-то другого? Не полюбить Стефанию невозможно, умна, красива, она словно свежий ветерок в разгар жаркого полдня. Когда он впервые увидел ее, словно каленая стрела пронзила сердце, да так и осталась в нем. Каждый день они беседовали подолгу, Януш рассказывал ей, этой святой, непорочной деве, о своем сюзерене Дулебском. О землях, что ему принадлежат, об обычаях в его замке, а еще о том, где побывал сам, о далеком Киеве, о Полоцкой земле, о далеком острове Рюген. Она слушала его рассказы, и глаза горели таким восторгом, что Януш сразу понял: он сам ей намного интересней, чем его сюзерен. Да, он не мог ошибиться, особенно ярко все стало видно, когда начали собирать обоз. Пан Заславский давал за любимой дочерью богатое приданое, чего только не грузили в возки, и золотую посуду, и меха драгоценные, и утварь, а уж аксамита да паволоки накидали столько, что рессоры у возков прогибались. Ничего не пожалел Заславский, не зря ведь любимой дочкой была для него именно Стефания. Девять возков, да еще три для самой ее и девок, что уезжали на чужбину со своей хозяйкой. Благо с Янушем был десяток надежных воинов, было кому защитить добро и невесту Дулебского. Уже третий день тянулся обоз по узкой песчаной дороге. Холмы становились все выше и круче, поросшие огромными соснами, они со всех сторон вплотную подступали к шляху, еще добрых два дня обозам пробираться между ними. А потом начнутся дремучие леса. Не раз уже Януш проходил этой дорогой, все помнил, и удобные места для привалов, и где есть придорожная корчма со сносным ночлегом. Не близкий путь. Два месяца назад конный отряд во главе с Янушем преодолел путь за две недели, а вот обратно добираться намного дольше. Ничего не поделаешь, обоз. Вот и последний возок исчез за поворотом, Януш легонько толкнул каблуками сапог своего каурого и поспешил следом.

Стефания покачивалась на ворохе мягких шкур и вполуха слушала болтовню челядинки, ехавшей с ней в возке. Та весело и в подробностях рассказывала о том, как прошлой ночью девки развлекались с дружинниками Януша. И как она сама подглядывала, как Януш со своим другом Витасом купались в маленьком лесном озере. Но Стефанию мало интересовал ее рассказ, она думала о том, что ей предстоит стать женой одного из самых могущественных магнатов северной земли. Славой и богатством с ним мог поспорить лишь ее родной отец. Она видела портрет — сильный, решительный, он бы мог, пожалуй, понравиться ей, если бы не Януш. Одна беда, что происходит ее сопровождающий из древнего и славного рода, да только беден, к тому же третий сын. Ему никогда не стать магнатом, его удел — служить щитом и мечом сильным мира сего. Где он только не побывал! Сколько неведомых стран объездил! Да так и остался нищим. Вечный воин, вечный наемник. Как же хотелось Стефании, чтобы именно он был ее женихом, но, увы, он должен доставить ее к нелюбимому.

Как же медленно тянется дорога, да еще ехать и ехать. Кругом высокие горы, такие, что кажется, дотягиваются до самого неба. Правда, Витас говорил, что это и не горы вовсе, а так, холмы. Но Стефания еще ни разу не видела гор выше этих. В той стороне, куда движется их обоз, гор нет, зато, так же как и на землях отца, множество озер. У Януша интересный прыдомак в имени — Чилим. Так называют необычайно вкусный водяной орех. Вкусный и сладкий он только внутри, зато сверху он с такой твердой скорлупой, с такими острыми шипами, что добраться до сердцевины ой как непросто. Быть может, и Януш такой? Только снаружи твердый и неприступный, а внутри нежный и сладкий. Да как только добраться до его сердца? Боже прости за грешные мысли! У нее ведь есть жених, один из сильнейших мужей Великого княжества. Вопрос только, каким он мужем для нее станет. Она не вправе сама выбирать, ее с детства готовили к тому, что сильные мира женятся и выходят замуж только из политических соображений. Это только среди простолюдинов возможно выходить замуж по любви. Ей, Стефании, такое не суждено. Политика, никуда от нее не денешься.

Вечерело, Януш распорядился становиться на ночлег. Как ни хотелось добраться до постоялого двора, по его прикидкам, до него оставалось еще верст десять-пятнадцать, а в темноте везти обоз рискованно. Распрягли лошадей, составили возки в круг, развели в центре костер. Поставили два шатра. Один для Стефании, другой для его челяди. Небольшая речушка весело журчала поблизости. Неторопливые летние сумерки опускались на подступивший к поляне лес. Распределив дружинников в дозор, Януш присел у костра. Потрескивали поленья, шипела, выплескиваясь из котла, кипящая похлебка. На вертеле истекал соком и жиром крупный подсвинок. Молодой дружинник неспешно поворачивал его над огнем, следя за тем, чтобы мясо хорошенько прожаривалось. Стефания с челядинками ушла к речке. Оттуда доносились их веселые голоса и радостный смех. Свободные от дозора дружинники укладывались отдыхать, после трапезы они поспят, чтобы в полночь сменить дозорных. Отблески пламени отражались в глазах Януша. Мог ли он предположить, что не сложная, в общем, поездка обернется для него подобным образом? Сейчас, прислушиваясь к голосам, доносящимся от реки, он представлял Стефанию. Явственно видел, как она смывает с себя дорожную пыль, играет со струями бегущей воды, как опавший лепесток полевого цветка, словно украшение, запутался в ее золотых волосах. Он тряхнул головой, чтобы отогнать видение. От костра тянуло аппетитными запахами, Януш сглотнул слюну и поднялся. Нужно еще раз объяснить задачу дозорным. Времена не спокойные, всяк старается поживиться как может. В ночи что местный наместник, что обычный сброд может попробовать на крепость их мечи. Больно уж лакомый кусок, одиночный обоз. А уж ежели кто проведает о сокровищах, что лежат в возках, то смелости прибавится во сто крат.

Прикрыв со всех сторон свою госпожу, девки возвращались в лагерь. В сумраке смутно белели их сарафаны. Вот и ладно, скоро можно будет и поужинать.

Укладываясь в возке, Януш услышал отдаленный, приглушенный расстоянием вой волка. Через некоторое время с другой стороны завыл еще один. Странно, в эту пору волки обычно не воют! Нужно проверить. Он натянул сапоги и, взяв в руку кривую дамасскую саблю, выпрыгнул наружу. Тихо было вокруг, только поздние птицы еще не угомонились, но ухнул филин, и они притихли. Негромко похрапывали лошади, в центре догорал костер, возле него маячили два силуэта. Очередные в дозор. Сам дозор должен находиться за пределами кольца возов. Стараясь не смотреть на костер, Януш прополз под одним из возков и шагнул в темноту. И тут его словно что-то толкнуло. Он резко присел, и вовремя — над головой негромко свистнуло. Стрела сухо ударила в борт повозки.

— К оружию! — крикнул Януш и, перекатившись, укрылся за толстой сосной.

В лагере начался переполох, но его дружинники бывали в разных переплетах. За возками уже слышался скрип воротов. Там снаряжали арбалеты. Несколько стрел пропело недалеко от Януша. В этот момент он заметил неясные тени, скользящие к кольцу повозок. В темноте их было трудно сосчитать, но очень похоже на то, что их оказалось довольно много. Когда рядом с Янушем из темноты появился незнакомец, он, не задумываясь, рубанул его саблей. Звонко звякнула сталь, и клинок ушел в сторону. На противнике оказалась если не кираса, то по меньшей мере кольчуга. И тут же из темноты блеснул металл. Януш не слишком удачно отразил удар, и вражеская сабля слегка чиркнула по левому плечу. Не рассуждая, Чилим ушел чуть в сторону и с плеча рубанул по смутно видневшемуся лицу. Сабля вздрогнула в руке, принимая жизнь врага. Януш уже бросился к повозкам. Снова пропела стрела и, прошив насквозь полог, унеслась дальше. Прокатившись между колесами, он оказался в освещенном слабым светом затухающего костра круге. Здесь уже вовсю шел бой. Его дружинники, сбившись в кучу, защищая друг другу спины, дрались неподалеку. На них наседало не меньше десятка разбойников. А отбивало их атаки лишь семеро, один лежал прямо в костре, пламя уже лизало его пронзенное стрелой тело. Заметив, что сразу двое разбойников бежит к шатрам, Януш бросился им наперерез, в длинном прыжке настиг заднего и обрушил на него сверкающий клинок. С хрустом перерубив позвоночник, выдернул из бьющегося в агонии тела саблю и отбил удар второго. Короткая схватка — и, успокоив еще одного, Януш оглянулся. Его соратники уже не сдерживали нападавших, а сами наступали, разбившись на пары. Страшный кровавый танец кружил по всей площадке, окруженной повозками. Из темноты донесся глухой голос:

— Лучники, к бою!

Через миг из-за возов полетели стрелы. Сразу двое дружинников рухнули на залитую кровью землю. Заметив рядом снаряженный арбалет, Януш вскинул его и, не целясь, пустил стрелу. Под одной из повозок кто-то вскрикнул. Подхватив саблю, он бросился на лучников, краем глаза заметив, что за ним последовали двое его людей, уже отправивших в ад своих врагов. Едва оказавшись за кольцом. Януш наткнулся на могучего воина в черной велеисе. Тот тут же бросился на Чилима, сверкая стальной кирасой. Чувствуя, что не успевает вскочить на ноги, Януш кувырком покатился навстречу противнику. Тот, не ожидая ничего подобного, отпрыгнул в сторону. В следующий миг их сабли скрестились. Искры брызнули в разные стороны, булат зазвенел, страшные удары посыпались один за другим. Понимая, что противник превосходит его в силе, Януш неожиданно увернулся от сабли, полоснул своей над коленями врага. Гигант как подкошенный рухнул на землю. Рубанув его по обнажившейся шее, Януш бросился было вперед, но тяжкий удар по голове отправил его в небытие.

Серая пелена застилала глаза. Януш слышал нескончаемый скрип. Скрип, сводящий с ума. Мерный, тягостный, словно вытаскивающий из него жилы. Голова моталась из стороны в сторону, а в ней, внутри, переливался расплавленный свинец. Ужасно хотелось пить. Дождь, холодный осенний дождь почему-то падал только на глаза. Януш попытался поймать хоть каплю воспаленными губами — безрезультатно. Почему ничего не видно? Где он? Что-то холодное коснулось его лица, и вдруг серая пелена исчезла. Над ним покачивался полог повозки.

— Госпожа! Он очнулся! — услышал Януш звонкий женский голос.

Прямо над ним склонилось лицо Стефании. В ее ярко-синих глазах застыли слезы.

— Ну что ж ты, витязь? Жив ли ты?

Януш попытался ответить, но пересохший язык не поворачивался. Он только слабо пошевелил воспаленными, потрескавшимися губами.

— Госпожа, позвольте напоить его, он же горит весь и пить просит.

— Да, конечно, я сама напою его, — сказала Стефания.

Януш почувствовал, как его голову поддерживают нежные руки. Губы коснулись кубка. Живительная влага наполнила пересохший рот. С каждым глотком он ощущал, как силы возвращаются к нему. Януш даже попробовал сесть, но тут же упал на мягкие шкуры.

— Лежите, господин, вам нельзя вставать. Отдыхайте. Набирайтесь сил.

— Где мы? — не узнавая собственного голоса, спросил Януш.

— Мы в пути. Почти всех воинов мы потеряли ночью. Только двое в седлах, да еще трое ранены так, что неизвестно, выживут ли. Пятерых схоронили на рассвете, — негромко сказала Стефания.

— Как обоз? — обеспокоенно спросил Януш.

— Все цело, твои дружинники порубили всех разбойников. А их было более двух десятков. И вооружены они были серьезно. Только лучников восемь, а остальные все как один в кольчугах да панцирях. Тот, кого ты зарубил, оказался вообще в полном доспехе. Странные нынче разбойники пошли. Отец говорил мне, что они большей частью с ножами да топорами по лесам шастают. Не в пример напавшим на нас вчера.

— Выходит, они именно нас ждали, и похоже на то, что не разбойный люд, а кто-то из шляхты позарился на добро. Да и на тебя, Стефания. Похить они тебя, выкуп можно было бы требовать не малый.

— Уже не потребуют, ты защитил меня, витязь. Не зря тебя Чилимом зовут. Колюч. Ты погоди говорить, отдохни. Витас говорил, к полудню должны добраться до постоялого двора. Там отлежишься.

— Где Витас?

— Обоз ведет. Двое их осталось конных, Витас и Чеслав. Да раненых трое, не знаю, как величать, — ответила Стефания.

Януш вскоре опять забылся. В себя он пришел, только когда его, на плаще, доставали из повозки. Осторожно, боясь потревожить раны, его отнесли на второй поверх и устроили в комнатке рядом с покоями Стефании. Так она сама распорядилась. А вечером снова завыли девки, умер от ран один из дружинников.

Всю ночь Стефания просидела рядом с Янушем, который то приходил в себя, то опять проваливался в беспамятство. Под утро она ушла к себе, а рядом с Чилимом осталась одна из ее челядинок. Кроме раны на голове, правый бок Януша был рассечен ударом сабли, из открытой раны выглядывали ребра. Кровь начинала сочиться от малейшего движения. О том, чтобы продолжить путь, не могло быть и речи. Семь дней Янушу не позволяли вставать. Семь долгих дней он боролся со смертью. За это время умерли оставшиеся двое раненых. Витас не рискнул отослать Чеся за подмогой. Нельзя было оставлять Стефанию и обоз пусть и без слабой, но защиты. На восьмой день, когда измученная бессонными ночами Стефания уснула сидя подле Януша, он осторожно попробовал встать. Голова кружилась так, что он едва не упал, устоял лишь только потому, что успел опереться о стену. Подождав, когда пройдет головокружение, Януш очень медленно двинулся к двери. Дошел до лестницы. Передохнул. И, нащупывая каждую ступеньку, начал спускаться. Перед ним открылась сама корчма. Людей в ней почти не было. За одним из столов сидели перегонщики скота, да за другим ели его побратимы, Витас и Чеслав. Отдохнув на ступеньках, Януш направился к ним. Чесь заметил его первый и, перемахнув через стол, бросился навстречу:

— Чилим, ты зачем встал?! Стефания не велела тебе даже шевелиться! Дай я тебе помогу!

— Сам. Не красна девица. Сам до стола дойду. Вели принести пива и мяса! — огрызнулся Януш.

Подскочивший к ним Витас, невзирая на сопротивление Януша, помог ему добраться до стола, да еще и кресло хозяйское приволок. Чтобы Януш не свалился со скамьи.

— Садись, словно князь. Как ты, Стефания к тебе даже нас близко не подпускает. Все говорит, что ты спишь. Как ты сам-то? Раз до стола дополз, значит, жить будешь.

— Буду. Голова только кружится. А так ничего. О, да вы, я смотрю, уже который кувшин допиваете! Налей-ка и мне, брате, старого ола!

— Ты как выбрался? — поинтересовался Чесь, наливая в кружку Януша пенистое духмяное пиво.

— Тюремщица моя уснула. Вот я и сбежал.

Недолго удалось в этот день Янушу посидеть с побратимами. Вскоре на лестнице появилась Стефания, и Януша провели в его комнатенку. Настрого запретив ему вставать, она оставила челядинку и ушла отдыхать. Но с того дня Януш начал быстро выздоравливать. Стефания по-прежнему проводила почти все время рядом с ним. Они подолгу разговаривали, сидя в его полутемной комнатке. Но думала она совершенно об ином. В ее памяти всплывали картины ночного боя, когда Януш с саблей в руке защищал ее. Как затем, израненный, метался в бреду на ее руках. Она вспоминала его сильное тело со следами старых шрамов. И непонятно почему ей безумно хотелось прикоснуться к этим шрамам губами, попробовать на вкус его твердые губы. Ощутить прикосновение его сильных рук на своей груди, отчего они сразу же наливались и томительно болели в ожидании его ласк. Стефания понимала, что грешна в мыслях своих, но изгнать их не было сил. Всем сердцем своим, всей душой, всем телом она желала принадлежать ему одному.

Как-то вечером они сидели как обычно и мирно беседовали. Януш рассказывал Стефании о Царьграде, где в свое время служил. Живописал ей восточные базары, нравы жителей, красоту дворцов. Как уж случилось, что ее рука совершенно случайно оказалась в его руке. Не удержавшись, Януш поднес ее к губам и нежно, словно лепестки цветка, начал целовать тонкие пальцы Стефании. Чуть слышный стон сорвался с ее уст. Забыв обо всем, о предстоящей свадьбе, об обязательствах, о том, что обязана оставаться непорочной до замужества, Стефания прижала к груди голову Януша и, трепеща от волнения, только и смогла прошептать:

— Возьми меня!

— Нельзя, княжна! Мы не можем сделать этого! — едва слышно ответил Януш.

Но Стефания уже ласкала его грудь и плечи, и от этих ласк кровь закипела в жилах, и свет померк, и наступила та самая волшебная в их жизни ночь, ради которой, наверное, и стоило жить.

Еще неделю они провели на постоялом дворе, пока Януш не окреп достаточно, чтобы не только держаться в седле, но и владеть саблей. И каждую ночь они яростно любили друг друга, понимая, что расплата неминуема. Пришло время трогаться в путь. Кони оседланы, повозки со скарбом уже стоят наготове. Лишь Стефания с Янушем еще не спустились вниз.

— Нам нужно бежать, любовь моя! Прямо сейчас! Бросить все и бежать! Бросим обоз, оставим твою челядь и на полдень, в Киев, в Царьград! Будь что будет!

— Нет, Януш, мы не можем убежать сейчас. Пойми, челядь без нас беззащитна, у меня ведь одни девки, как они доберутся назад? Об этом ты подумал?

— Да зачем им обратно? Пусть живут здесь.

— Так нельзя. Я увезла их от родных, и я отвечаю за них. Они ведь принесли мне присягу, а я приняла ее. Мы бежим с тобой, но позже. Приедем на место, хорошо подготовимся и бежим.

— Стефания, это весьма неразумно. От Дулебского бежать не просто. Нам придется скрывать свою любовь. И чем дольше это будет продолжаться, тем больше вероятность, что нас раскроют. Тогда не миновать судилища ни мне, ни тебе.

— Януш, любимый, я не вправе поступить иначе. Придется тебе смириться.

— Что ж, пусть будет по-твоему, любовь моя. Пойдем, пора в дорогу.

Снова потянулись леса и холмы. Дорога петляла между ними, словно выискивая пологие участки. Огромные сосны подступали к самой колее. Стефания слушала поскрипывание колес, щебет птиц и думала о том, как сложится ее судьба. Любить Януша оказалось намного проще, чем принять то, что больше она не сможет жить своей прежней жизнью. Поддавшись страсти, порыву, она обрекла себя на изгнание. Ну и пусть, зато рядом с любимым. Вот только уже никогда не будет она владелицей огромного майората. Не будет у нее многочисленной челяди. Ей придется самой верно служить своему мужу и господину. Что ж, она готова! Она сама приняла решение, и никто не заставит его переменить, да это и невозможно. Где-то в далекой стране они будут жить в любви, и именно это и есть самое важное для нее и ее любимого. Пусть она больше никогда не увидит этих сосен, не сможет искупаться в лесном озере, не услышит пения этих птиц. Зато они навсегда останутся вместе.

День тянулся за днем, нескончаемая дорога разматывала бесконечные версты. Каждую ночь Януш хоть ненадолго, но приходил к Стефании. Они уже не обращали внимания на то, как на них смотрела челядь. У них была только их любовь. По мере приближения к землям Дулебского Януш все чаще хмурился, лицо его становилось напряженным и суровым. Однажды на привале к нему подошел Витас.

— Есть разговор, Чилим, — сказал он, подсаживаясь к костру рядом с Янушем.

— Говори! — ответил тот, уже догадываясь, о чем пойдет речь.

— Я знаю, что лезу не в свои дела, но ты сам понимаешь, что вам со Стефанией несдобровать, когда все откроется.

— Понимаю.

— Тогда почему бы вам не бежать?

— Мы убежим, только позже.

— Почему позже? Прямо сейчас, захватите обоз — и вперед. Вас не хватятся еще дней десять, а за десять дней вы уже будете так далеко, что ни одна погоня вас не достанет.

— Я обещал Стефании, что доведу ей челядь до Дулебы.

— Здесь осталось всего ничего. Еще три, от силы четыре дня пути — и мы на месте. Почему бы вам не сделать так, как я говорю, прямо с самого утра с обозом сворачиваете на Днепр, а там, на челнах, вниз до самого Киева? Еще не поздно. А челядь доберется сама. Я говорил с Чесем, он тоже готов идти с вами. В землях Дулебского тихо, на одной повозке девки доберутся сами, а мы тем временем уже будем на Днепре. Решайся.

— Я поговорю со Стефанией.

— Сам решай, не дело впутывать в мужские дела женщин.

— Она не женщина, а моя жена. Ее это касается впрямую.

— Уже жена? Быстро!

— Уж это не твое дело. Я сам назвал ее женой и не отступлюсь от своих слов. А если не нравится, можешь познакомиться с моей саблей.

— Дурень ты, брате! Не думал, что ты сможешь обнажить оружие против побратима.

— А ты сам не нарывайся.

— Я и не нарываюсь, но ты решай скорее, завтра вечером будет уже поздно, а послезавтра вообще невозможно. Думай! Пойду сменю Чеся.

— Иди. Я подумаю.

Посидев немного у костра, Януш направился к шатру Стефании, но не успел дойти до него, как за кольцом повозок послышался шум. Выхватив саблю, Януш бросился на голоса. На поляну со стороны дороги выезжал конный отряд, впереди на вороном жеребце неспешно выступал сам Мечислав Дулебский. Златотканая чуга мягкими складками спадала с плеч, голову венчала небольшая шапочка, отороченная мехом, на правой руке на длинном темляке покачивался шестопер, символ княжеского достоинства. Он остановился перед кольцом повозок, а его отряд рассыпался по поляне, охватывая подступы.

— Здорово, Чилим! Хорошо встречаешь своего сюзерена, с саблей в руке, а мне говорили, что ты едва не помер! А ты, холера ясна, жив, здоров, да еще и саблей машешь! — пророкотал Дулебский.

— День добрый, князь. Жив я милостью божьей. Спаси и тебя Господь.

— А я уж беспокоиться начал, все в обозе занемогли, и мне уже не встретиться с избранницей. Да вот выехал на охоту, и навстречу заодно. Как добрались?

— Людей потеряли. Много. Трое всего нас осталось.

— А был с тобою десяток?

— Верно, десяток. Да восьмерых схоронили.

— Ну что ж, на все воля Господня. Главное, скарб довезли. Или не весь?

— Весь скарб довезли, князь. В сохранности.

— За это молодец, а что людей положил, наказан будешь. Мои люди, ты за них в ответе, тебе и кару нести.

— Отвечу. Но только люди были мои!

— А ты не перечь князю. Мне все едино, только ответить все равно придется. Неси постамент. Прямо сейчас смотреть буду, что везешь. А ты сразу распорядись насчет ужина.

Дулебский спешился и направился вслед за Янушем в кольцо повозок. Всадники, прибывшие с князем, стреножили лошадей и собрались у пылающего костра.

Вскоре уже жарился на вертеле молодой олень, пошли по рукам кувшины с пенистым олом и дивным заморским вином. Ратники загомонили, затянули походные песни. Стефания не выходила из своего шатра. Не думала она, что встреча с постылым женихом состоится так скоро. Но ничего теперь не поделаешь, оставалось терпеть и ждать, когда они с Янушем смогут бежать…

…Павел открыл глаза. Сон, слишком явственный, чтобы быть сном, не отпускал его. Так ярко, так отчетливо он еще ни разу в жизни не видел сны. Все немедленно просилось на бумагу. Останавливало одно: а что, если все это происходило в самом деле в те далекие годы? Тогда необходимо найти подтверждение. Нужно помочь Наташе. Ведь это именно ее идея — начать поиски Чилима. А всему виной старая легенда, рассказанная им. Кто знает, а вдруг за ней на самом деле стоит средневековая драма?

Наташа, забившись в кресло, плакала, вернее, даже не плакала, а просто сидела, обхватив колени руками, а слезы сами текли и текли. Как?! Как, скажите, объяснить этому чурбану, что она безумно любит его, что видит его во сне каждую ночь. Что каждое мгновение только и мечтает о том, чтобы прикоснуться к нему, услышать его голос, ощутить его запах, от которого мурашки бегут по телу. Неужели он настолько бесчувственный, что не видит такой простой и очевидной вещи, что она любит его, любит так сильно, что не может дышать, если его нету рядом, не может спать, есть, жить не может! Если бы хоть кто-нибудь знал, какая это пытка — быть рядом с ним, если бы хоть кто-нибудь знал, насколько невыносимо оставаться без него. Не слышать его голоса, не видеть его. А какое счастье, когда он улыбается! Как радостно наблюдать, как теплеют его глаза, как тонкие морщинки собираются в их уголках. А он, он ничего этого не видит в упор! Остается решиться и сказать все самой? Нет, она не перешагнет этой черты. Пусть лучше навсегда она останется одна, но она не сможет его разлюбить, он, и только он навсегда завоевал ее сердце.

Когда в дверь постучали, душа у Наташи оборвалась и рухнула куда-то глубоко-глубоко вниз. ОН! НАКОНЕЦ-ТО!

— Натка, ты дома? — раздался голос Марии Казимировны. И душа начала медленно, мучительно карабкаться обратно.

— Божечки мой, Натусю, деточка, неужто обидел кто?

— Нет, баба Маня, никто меня не обидел, как-то само так вышло, сижу вот, реву, а из-за чего — сама не понимаю.

— Я видела, как ты пришла сама не своя, даже дверью так хлопнула, что у меня едва посуда вся на пол не полетела. Ну, думаю, не иначе как беда с моей девонькой приключилась, прихожу, а ты и впрямь вся в слезах. Неужто Павел Николаевич тебя, сердечную, так изобидел?

— Нет, баба Маня, он не виноват, я сама во всем виновата. Кругом виновата, и перед ним и перед собой. Не могу я с собой совладать, больно мне, а по-другому не получается. Он на меня совсем внимания не обращает, будто и не женщина я вовсе. И так пробовала и эдак, все равно. Я ведь жить без него не могу, а он в упор этого не замечает. Что, у него вся любовь в книжки ушла? Почему так, а? Баба Маня, хоть вы мне скажите, чем я ему не хороша? Вроде не уродка, кажется, на месте все, а он будто не видит. Я же люблю его!

— Эка новость, да вся деревня знает, что у вас любовь! Только и разговоров, что вот-вот свадьба будет, а у вас, выходит, все еще никак? Он-то вроде как тоже любит тебя сильно. Но ты еще одно учти: он ведь не мальчонка сопливый, чтоб на тебя набрасываться. Павел Николаевич мужчина зрелый, ему не к лицу торопиться. Может, потому и не соблазнился пока. Но что любит, это я тебе точно говорю. За версту видно.

— А не может быть так, что ему женщина уже не нужна?

— Быть такого не может, он хоть и не молоденький парнишка, но женщины у него совсем недавно были, и порядочно, вот только года три или четыре назад привез он из города фифу крашеную, лет тридцати с небольшим, а в таком возрасте у бабы самая охота. С неделю у него жила, барыней ходила, да только вскорости отвез он ее обратно. Я потом по-соседски спросила у него, что, мол, не жениться ли собрался, а он мне отвечает: «Да, наверное, неплохо было бы, да вот подходящую женщину пока не нашел». Так что в этом можешь не сомневаться. А что в руках себя держит, так это даже хорошо, и себя блюдет и тебя. Может, тебе как-нибудь по-нашему, по-женски, того, подогреть его? Не сможет же он перед твоими чарами устоять!

— Сможет, он точно сможет. Даже сомневаться не стоит, мы сегодня на озере были, так меня черт дернул купаться, осмелела я сверх всякой меры да сиганула в воду голяком, а он за кустики отошел, чтобы меня не смущать, стало быть. Вот и все подогревы. Хотя знаю, что видел, как я плавала! Ну что мне еще сделать?

— Не знаю, девка, не могу сказать. Но то, что любит тебя, спору нет. Может, тебе просто потерпеть чуток, а?

— Сил уже нет терпеть, баба Маня! Даже не верится, что любит он меня, никогда он мне этих слов не говорил.

— А ты думаешь, муж мой покойный, царствие ему небесное, мне когда-нибудь такое говорил? Как же, размечталась! Он и сказал мне только один раз, когда замуж предлагал за него пойти. Погоди малость, и он тебе скажет, ты только верь и жди.

— А я уже не верю ни во что. Тяжко мне, баба Маня! Я ведь тоже, как все, замуж хочу, деток нянчить, своих, а не в школе! Я же обычная слабая женщина. Хочу, чтобы муж был, чтоб любил. А он, как мне кажется, даже не думает об этом.

— Да любит он тебя, не сомневайся! С какой такой радости он бы тебя так оберегал, заботился?

— Понятия не имею. Он вообще чудной. Баба Маня, а вы легенду про Януша знаете, что с замком связана?

— Как не знать, ее, почитай, все старики здесь знают. А ты, говорят, решила разгадать ту загадку? Ну и как успехи, нашли что-нибудь?

— Да вроде того, недалеко от озера курганчик насыпан, из водяного ореха. Думаю завтра его начать раскапывать.

— А что, если и впрямь там могила? Не боязно?

— Если и могила, так похоронить их следует по-людски и отпеть как положено! Люди ведь были, к тому же любили они сильно друг друга, из-за любви и смерть приняли.

За окном незаметно стемнело, и вскоре Мария Казимировна отправилась к себе, как она сказала — почивать. Наташа, посидев немного в одиночестве, легла. И опять ей снились горячие кони, бешеная скачка, яростный бой и ужасная темнота склепа.

Утром, чуть свет, в дверь постучал Павел. Словно и не было вчерашнего дня, будто не заметил ее обиды, он стоял на пороге, как всегда, улыбающийся, загорелый, и смотрел Наташе прямо в глаза. Он в одно мгновение все понял, и про страшные сны, и про вчерашние слезы, и все, все, что не сказано, но что так хорошо чувствуется. Чтобы избавить ее от напряжения, Павел нежно обнял Наташу и, прижав к груди, прошептал ей на ухо:

— Помолчи, не нужно ничего говорить. Просто постарайся меня простить. Мне ведь тоже нелегко.

Наташа, расчувствовавшись, прижалась к нему и долго стояла неподвижно, слушая, как прямо под щекой бьется его сильное сердце.

— Ты позволишь идти на раскопки вместе с тобой? — поинтересовался Павел, когда Наташа разомкнула объятия.

— Конечно! О чем вы спрашиваете?

Все утро ребята нагружали и оттаскивали в сторону мешки с чилимом. Наконец ближе к полудню перед ними открылась сводчатая арка, но только там, где полагалось быть двери, находилась глухая кирпичная стена. Кто-то из ребят сбегал в деревню и притащил лом. Павел, вооружившись им, начал разбивать кладку. После часа упорного труда удалось выбить десяток кирпичей. На смену ему пришли школьники, но у них дело пошло еще хуже. Уже ясно обозначились тяжелые двери. Мореный дуб, окованный полосами когда-то крепкого железа, не поддался гниению, и, чтобы отрыть склеп, пришлось убирать всю кладку, но за весь день они не осилили и половины.

Наташа, как и вчера, отпустила ребят по домам, а сама вместе с Павлом пошла гулять по парку. Посматривая на своего спутника, она никак не могла начать тот самый разговор, к которому готовилась все утро. Казалось бы, это так просто — признаться в любви, но вот заставить себя произнести эти простые слова оказалось чрезвычайно трудно. Несколько раз Наташа набирала полную грудь воздуха, но, замерев на мгновение, так и не решалась сказать. Вот и сейчас, когда они остановились на повороте аллеи, Наташа, глубоко вздохнув, совсем уж собралась сказать самые важные для нее слова, но в кармане у Павла запищал телефон.

— Да, Андрей! Привет! Что? Ну конечно, привози, о чем разговор. Разумеется, присмотрим! — Прикрыв ладонью трубку, Павел, взглянув на Наташу, негромко сказал: — Нужно девочек Ксении присмотреть, они сейчас с Андреем, а Ксения в отъезде. Поможем?

— Естественно, поможем! — преувеличенно бодро ответила Наташа.

— Когда ты их привезешь? Хорошо, ждем! — закончил разговор с Андреем Павел. — Видишь ли, какое дело, Наташа, ты прости, что я согласился за нас двоих, но нужно друга выручить, он и так для нас так много сделал, — как-то неуверенно сказал Павел.

Та молча кивнула в ответ, а сама едва не подпрыгивала на месте от восторга: он говорил о НАС, он принял решение ЗА ДВОИХ! Он, не отдавая себе отчета, сам объединил их в одно целое! Неужели он впрямь так считает?! Выходит, он тоже не разделяет их дела, они по-настоящему вместе, хоть и спят пока в разных постелях. Вот черт, только о постели думать не стоит. Незачем это, пусть хоть так, чем никак!

Павел повел Наташу к дому, по дороге они обсуждали, как и чем будут заниматься девочки во время своего пребывания в деревне.

— Да что тут думать! Со мной они будут в парке работать, надеюсь, им это будет интересно.

— А Дашка как же?

— Не поняла, что, еще одна девочка?

— Да, причем влюбленная в меня! — с гордостью в голосе заявил Павел.

— Так, кажется, я начинаю понимать! Это та рыженькая красотка, которая смотрела на меня недобрым глазом, когда мы были в гостях у Андрея? Та, с которой он так увлеченно целовался в парке, что даже проходившие мимо женщины оглядывались? Это вы о ней говорите?

— Именно!

— Да, тогда мне придется туго, у этой особы вас не просто отбить!

— А ты уже совсем готова отбивать? — неожиданно уточнил Павел.

— Кто знает, быть может, — ответила Наташа немного смущенно, но, посмотрев в глаза Павла, смутилась по-настоящему.

Она вдруг почувствовала, как краска начала заливать лицо, шею. Злясь на себя, Наташа резко отвернулась, но руки Павла крепко сжали ее плечи, и ей пришлось вновь повернуться к нему лицом. Теперь она с вызовом смотрела в его глаза.

— А ведь ты совсем не шутишь, моя девочка! Если бы я не был столь стар, милая, у нас все могло бы быть иначе, прости меня, пожалуйста.

— Вы понапрасну считаете себя стариком. Я ведь уже не могу обходиться без вас. Ох, если бы вы только знали, как много я хочу вам сказать! — Едва сдерживая слезы, Наташа уткнулась лицом в грудь Павла.

Соблазнившись горячим душем, Наташа в этот вечер опять допоздна засиделась у Павла. Иллюзия семейной жизни была столь сильна, что Наташа осталась ночевать в его кабинете. Сквозь сон она слышала, как он ходил, гремел чем-то на кухне. Утром нашла на кухне, на столе, раскрытый ноутбук. Павел снова работал всю ночь.

Она готовила завтрак, когда из подъехавшей машины вышел Андрей. Следом за ним из нее выскочила Дашка и, оглядевшись по сторонам, первая направилась в дом. Наташа, почувствовав движение за спиной, обернулась и увидела Павла, входящего на кухню.

— Доброе утро, Наташенька! Что, уже приехал? Пойду встречать.

Через минуту на кухне уже было не протолкнуться. Оказывается, двое детей и собака занимают столько пространства, что на нем можно свободно разместить с десяток взрослых людей. Вкратце введя Наташу и Павла в курс дела, Андрей уехал, а оставленные на попечительство девочки и Дашка вместе с взрослыми пошли в парк. Сказанные Андреем последние слова, обращенные к Дашке, «Остаешься за старшего» та, похоже, восприняла буквально и зорко следила, чтобы никто из принятых ею под начало далеко не отлучался. Едва Наташа ускорила шаг, чтобы подойти к группе школьников, уже собравшихся у склепа, как Дашка тут же преградила ей путь и негромко, но весьма убедительно зарычала. Опешившая Наташа вопросительно глянула на Павла, но тот лишь улыбнулся в ответ.

— Павел, вы можете ее убрать?

— Она всего лишь говорит, чтобы ты не отрывалась от коллектива. Попробуй с ней договориться, только лучше всего она реагирует на свое полное имя. Эту красавицу зовут Данута-Валерия. Только Андрею и мне она позволяет называть себя Дашкой.

Найдя, наконец, общий язык с Данутой-Валерией, Наташа отдала распоряжения — и работа закипела. Пока расчищали проход к дубовой двери, Павел объяснил девочкам, чем, собственно, они все здесь занимаются. Как ни крепка была кирпичная кладка, к полудню удалось добраться до двери. Павел ломом сбил проржавевший насквозь древний замок и через час открыл дверь. Перед ним снова оказалась целая гора чилима, не меньше той, которая покрывала склеп сверху. До вечера удалось расчистить лишь небольшую часть входа. Уже темнело, когда впереди показалась пустота.

Едва Павел привел домой неожиданно увеличившееся семейство, приехал Андрей. Павел с удивлением наблюдал, как эти, в общем, чужие Андрею девочки относятся к нему. Словно родные, они вились вокруг, нетерпеливо перебивая друг друга, спешили рассказать о прошедшем дне. А сам Андрей, словно отец, внимательно выслушивал их щебетание, задавал вопросы, поправлял. У Павла создавалось впечатление, что перед ним сидит совершенно другой, незнакомый ему человек, совсем не тот матерый спец, который встретился ему давным-давно в Афганистане. Будто не этот человек, фактически в одиночку, разделался с вооруженными преступниками, пришедшими, чтобы отнять жизнь самой дорогой для него женщины. Сегодня вечером это был мягкий и бесконечно внимательный муж и отец. В начале одиннадцатого Андрей начал собираться домой, невзирая на активные протесты Павла и Наташи, собрал девочек, собаку и увел их ночевать в дом Ксении.

Закрыв за ними дверь, Наташа вернулась на кухню, где все еще восседал Павел.

— Вы не находите удивительным, как он сблизился с девочками? Ведь они ему не родные, а ведут себя так, будто ближе его никого нет на свете!

— Честно говоря, я тоже очень удивлен. Как у него это получается? Не понимаю! Ну ладно, на нем всю жизнь, по крайней мере, сколько я его знаю, просто гроздьями висли женщины. Хотя что они в нем находят, тоже не ясно. Ну, был бы голливудским красавцем, понятно, но он ведь внешне ничем не примечателен!

— Он очень сильный человек, женщины это чувствуют! А еще он невероятно обаятелен! К нему хочется прижаться и чувствовать себя защищенной. Да что я говорю, ведь вы сами давным-давно попали под его обаяние, все ваши герои, как бы они ни выглядели, всегда похожи на него. В нем, как и в ваших героях, есть несгибаемый стержень. Почему ваши книги читает множество женщин?

— Наверное, потому, что они романтичны, потому, что я пишу о любви, да мало ли почему!

— Не только! Еще и потому, что в ваших книгах женщина находит тот идеал мужчины, которого так и не смогла найти в реальной жизни! Все женщины мечтают о любви и верности, о том, чтобы ради них кто-нибудь был готов на самопожертвование. А что они видят сплошь и рядом? Мутные пропитые глаза откровенного хама или безразличного к ее душевным переживаниям субъекта, озабоченного только собой! А ведь им так хочется почувствовать, что их любят нежно и возвышенно, они хотят поверить в то, что когда-нибудь их в самом деле будут носить на руках. Да любая нормальная женщина ради этого способна пойти на все! Ваш Андрей, наверное, и есть тот самый последний рыцарь, который способен подарить женщине, пусть на время, ту самую сказку, в которую она хочет поверить. Именно поэтому вы, Павел Николаевич, и выбрали его прообразом всех своих героев, ведь посмотрите, женщины у вас все разные, есть заносчивые, есть влюбчивые, есть неприступные, есть нежные и ласковые, а мужчина всегда один, прямой и верный, сильный и смелый. Боготворящий женщину во всех ее проявлениях. Способный любить и обожать.

— Ты в самом деле веришь в то, что говоришь, Наташа?

— Да, верю!

— В таком случае почему бы тебе не влюбиться в Андрея?

— Потому… Потому что я… Нет! Во-первых, у него есть женщина, которую он любит, да и вообще — он не мой тип.

— Значит, есть определенные понятия, которые для тебя неприемлемы? Так? Тогда я не понимаю, как можно влюбиться в книжного героя, а потом еще и мечтать о несбыточном!

— Ничего-то ты не понял, Павел! Ничего! Как только у тебя, такого бесчувственного, такие классные книги получаются?

— Вот чего не знаю, того не знаю. Я не могу еще одного понять: ты же читала последний роман, но так и не сказала мне ничего. Он что — тебе так сильно не понравился?

— Наоборот, мне показалось, что это самая сильная книга из всех вами написанных. В ней даже герой — человек! Он живой, понимаете? Да, в нем нет такой отваги и силы, но от этого он стал человеком, он страдает, сомневается, от этого в него еще больше веришь. Если говорить о любви, то в такого я бы наверняка влюбилась! Мне кажется, что в нем слились и ваши черты, и черты Андрея. Решимость, воля, сила Андрея и ваша нежность, трогательная забота, да та же нерешительность, в конце концов! Ну, что вы на меня так смотрите? Да, вы нерешительны! В особенности когда необходимо действовать! Зато, приняв решение, вы пойдете до конца! Разве не так? Вы ведь живой человек со всеми присущими людям слабостями, сомнениями, тут нечего обижаться. Вы ведь никогда не станете Андреем. Вы другой. Рядом с вами тепло и уютно. Мне кажется, что именно таким должен быть настоящий муж.

— Скажешь тоже! Какой из меня муж, я и женат-то ни разу не был. Смешно просто.

— Не скажите, я женщина, такие вещи мы, женщины, чувствуем сердцем! Вы понимаете?

Павел промолчал. Только крутил в сильной руке недопитый бокал с коньяком и напряженно думал о чем-то.

— Поздно уже. Пойду я спать, пожалуй, — заявила Наташа и встала, чтобы уйти, но Павел поймал ее руку, поднес к губам и нежно поцеловал.

— Останься, я буду вести себя смирно, но не оставляй меня одного сегодня.

— А вы опять всю ночь будете бродить, не спать, работать.

— Нет, сегодня я не буду полуночничать. Просто я тебя очень прошу, переночуй эту ночь в моем доме.

— Хорошо, я согласна, — неожиданно для себя ответила Наташа.

Вот уж чего ей меньше всего сейчас хотелось, так это лежать в соседней комнате и чувствовать, как за стенкой ворочается Павел, она искренне желала прижаться к нему, зацеловать, залюбить, но он оставался неприступен. Что могло его останавливать? Почему он так поступает с ней? Наташа понять не могла.

Как и вчера, рано утром Андрей привез девочек и Дашку и тут же умчался на своей серебристой машине.

Потратив еще полдня, они в конце концов пробились в склеп. В его глубине, на единственной расчищенной от колючих орехов площадке, прислонившись к сырой, выложенной диким камнем стене, виднелись два скелета, очень крупный мужской и другой, поменьше, принадлежащий женщине. Они были расположены очень близко, так, что кости, оседая, переплелись. Даже после смерти они остались вместе. В той далекой жизни эти двое любили друг друга так сильно, что даже смерть не разлучила их, они так и остались единым целым.

Наташа долго молча стояла над останками. На глаза навернулись слезы. Павел обнял ее за плечи, прижал к себе. Рядом стояли притихшие дети. Яркий свет фонарей безжалостно высвечивал почерневший от времени сырой камень, груду слежавшихся колючек и то, что когда-то давно было двумя влюбленными. Выбравшись на поверхность, Наташа опустилась на землю и, закрыв ладонями лицо, сидела не говоря ни слова. Затем вдруг, словно очнувшись, подняла на Павла глаза:

— Их нужно похоронить. Нельзя, чтобы люди забыли об этом. Ты должен написать о них книгу. Самую сильную, самую красивую. О них, об их любви, об их трагедии должны узнать все! Слышишь, Павел? Это наш долг, мы должны это сделать!

— Мы все сделаем, Наташа.

Отпустив детей, Павел с трудом закрыл дверь склепа и для верности заколотил ее гвоздями. Дочери Ксении, подавленные, сидели неподалеку и во все глаза глядели на происходящее. В этот день они вернулись домой раньше обычного. Позвав Марию Казимировну, долго сидели за столом, устроив импровизированные поминки. Лишь со временем пришло чувство ответственности за то, что они совершили. Хоронить Януша и Стефанию решили всем миром. За это дело взялась баба Маня. Не откладывая дела в долгий ящик, она собрала своих подруг и распределила обязанности. Вечером, когда приехал Андрей, уже почти все было готово. Посидев немного с Павлом и Наташей, он забрал девочек в дом Ксении… На следующий день останки влюбленных захоронили.

Павел с нетерпением ожидал результата. Вилия читала быстро, если книга ей нравилась, могла пожертвовать и сном, но в этот раз она почему-то не звонила. Павел уже начал беспокоиться. На зазвонивший телефон он едва не набросился, но высветился номер Андрея. Он извинялся, что не может приехать, просил присмотреть за девочками. Павел согласился, тем более что девочками в основном занималась Наташа, да и особого беспокойства они не создавали.

Вилия позвонила только поздно вечером. Как обычно, обменявшись с Павлом любезностями и немного пококетничав, она поинтересовалась, когда Павел будет в городе.

— Да хоть завтра! — ответил он.

— Нет, завтра я буду очень занята, но, если ты сможешь приехать в понедельник во второй половине дня, я буду рада тебя видеть.

— Отлично, договорились. А по телефону не хочешь мне ничего сказать?

— Нет! Хочу тебя видеть, в глаза бесстыжие взглянуть.

— Хорошо, договорились.

Незаметно пролетел еще день, Павел с удовольствием посвятил его Наташе и дочерям Ксении. Ближе к вечеру позвонил Андрей и сообщил, что скоро приедет, уже вместе с Ксенией.

Девочки были безмерно рады приезду мамы. Но и Андрея они не обидели своим вниманием. Дашка скакала козленком вокруг него, на ее мордашке отражалась вся гамма чувств. Огромная рыжая зверюга вдруг легко запрыгнула на плечо своего друга и, обхватив передними лапами за голову, чтобы лишить Андрея малейшей возможности вырваться, принялась вылизывать ему лицо. Ксения, обнимая и целуя дочерей, немного ревниво поглядывала на то, как Андрей целуется со своей собакой.

Павел, поздоровавшись с Андреем и Ксенией, тут же предложил, пока еще не слишком поздно, отправиться в баню. Готовясь к приезду друзей, он ее уже вытопил, и теперь Наташа занималась ужином. Недолго думая Андрей принял приглашение и вопросительно посмотрел на Ксению. Она согласно кивнула. Отогнав машину к дому Ксении, Андрей вскорости вернулся, нагруженный пакетом, в котором позвякивали бутылки со свежим пивом. Обрадованный таким приятным сюрпризом, Павел тут же потянул друга в баню. Ксения, присоединившись к Наташе, принялась ей помогать. Девочки крутились рядом, Дашка, устроившись в углу, внимательно наблюдала за происходящим.

— Ты, я смотрю, прямо-таки помолодел. Что, все же решился начать новый виток в жизни? — спросил Павел Андрея, когда они выбрались из парилки.

— Да, видишь ли, Ксения именно та женщина, которую я искал всю жизнь.

— А как же страхи и все прочее?

— Да ну, пока силы есть, я еще очень многое смогу для нее сделать. А затем уже все равно. Я выбрал сам свой путь, и теперь меня уже ничто не остановит. Пойми, у меня вновь появился смысл в жизни. Пусть поздно, но это все же лучше, чем никогда.

— Девчонки в тебя влюблены. Ксения глаз не сводит. Счастливчик!

— Можно подумать, ты нет? У тебя ведь есть Наташа. Или я неправильно понял?

— Вроде есть, а вроде и нет. Сам не пойму. Она, наверное, с тех самых пор, как я ее в больницу отвез, стала самым важным для меня человеком, да вот только сказать ей об этом все никак не могу. Не поверишь, ночами с ума схожу, а объясниться с ней не решаюсь.

— Что тебе мешает? Ты свободен, она тоже, живите, любитесь, размножайтесь. В чем проблема?

— Мне сорок пять, она на двадцать лет моложе, что будет через десять лет? Зачем я ей буду нужен? Не хочу загодя толкать ее на измену!

— А тебе не кажется, что по крайней мере у тебя есть эти десять лет, это ведь не так мало. Да и потом, почему ты загадываешь на десять лет? А если двадцать, а вдруг тридцать? Ты ведь не можешь наперед сказать, сколько тебе отпущено. Впереди целая жизнь. Проживи ее!

— Ты сам это придумал — или подсказал кто?

— Сам. Не забывай, ты все же на пять лет моложе. Я лично собираюсь жить еще столько, сколько получится, и не думать о последствиях.

— Андрей, ты всегда был решительней меня. Смелее, сильнее. Сейчас я боюсь.

— А что ты теряешь? Жизнь, свободу? Что?

— По сути — ничего.

— В этом все и дело. Пошли париться, я замерз уже.

Вернувшись домой, они застали идиллическую картину. Приготовив ужин, женщины, включая Дашку, собрались в кружок на террасе и мирно беседовали.

— Вторая смена, девочки, ваша очередь! — громогласно заявил Павел и отправил в баньку женщин. — А мы тут по пивку пройдемся. Не так ли, Андрей?

Быстренько вымыв девочек, Ксения велела им идти в дом, а сама осталась с Наташей. Вволю наплескавшись и напарившись, они сели отдохнуть в предбаннике.

— Наташа, а ты давно знакома с Павлом?

— И да и нет. Знала, что живет в деревне такой чудак, ни жены, ни хозяйства. Любитель с бабками посидеть да сказки послушать. Но близко его не знала. Пока не случилось заболеть. Тут-то моя хозяйка и побежала к нему за подмогой. Сказала — он доктор и все про все знает. Он меня и в больницу устроил, и выходил. Вот ведь как оказалось, не думала даже, что он такой интересный человек, только одинокий очень.

— Ну, теперь, похоже, он уже не совсем одинок?

— Не знаю. Жалею я его. Он ведь никогда и женат-то не был. Представляешь, всю жизнь один. Днями и ночами пишет, пишет. Книги у него такие романтические! И герои в них замечательные. После того как я с ним познакомилась, все его книги прочла. Даже не представляю, как он их придумывает. Они такие разные, неповторимые — и все о любви. В детстве я о таком только мечтала, а вышло все гадко и грязно. Вот вы с Андреем такая замечательная пара, совсем как у Павла в романах. Даже не верится, что такое может быть в жизни.

— Не все так просто, Наташа. Мы с Андреем еще не решили ничего. Вот ты же любишь Павла? Сама ты для себя все решила?

— Вот скажешь тоже, не мне же решать. Он, может, и не захочет меня в жены взять. Посуди сама, кто я, а кто он. Павел известный писатель, а я всего-навсего обычная сельская училка. Ничегошеньки, кроме своей биологии, не знаю. А люблю его так, что самой страшно делается. Представляешь, прихожу к нему каждый день, по дому помогаю и вообще. А он как на меня посмотрит, так прямо колени дрожать начинают. Порой сядет, лицо руками прикроет — и думает о чем-то своем. Так хочется подойти, обнять его, к себе прижать сильно-сильно, только чтобы ему хоть чем-то помочь. Боюсь! И его, и себя. Боюсь, что оттолкнет, не позволит, скажет, чтоб отстала и не мешала.

— Думаешь, у меня такого не было? Еще как было. Однажды мы с Андреем гуляли, говорили ни о чем, а он вдруг остановился на обрыве у реки и начал стихи читать. Я сразу не поняла, что он шепчет, только когда совсем близко к нему подошла, слова разбирать стала. Стихи грустные были, незнакомые, и такая тоска, такая боль в них звучала, что поняла я тогда сразу, насколько Андрей одинок, как трудно ему. Наверное, именно тогда самое первое чувство к нему и зародилось. Не рассказать, сколько из-за него я ночей не спала. Как только с собой бороться не пыталась, даже перебить кем-нибудь хотела, да только не смогла. На счастье — не смогла. Иначе не узнала бы, какой он! Сердце, оно ведь сразу сказало: твой это человек, не упусти, а голова все останавливала. Осторожно, мол, поберегись, бросит он тебя, поиграет и бросит, всем им от тебя только одно и нужно. Оказалось, что мне он, наверное, даже больше нужен, чем я ему. Он давно привык жить один, все знает, все умеет. Зачем, спрашивается, ему кто-то? Это я без него уже не смогу!

— Да, он в самом деле настоящий мужик! Другого такого нет. Мне о нем Павел рассказывал. Говорил, как спасал его от смерти, когда, весь израненный, он к своим вышел. Представляешь, Павел говорил, что еще день, самое большее два — и уже не спасли бы Андрея. Ну да ты, наверное, эту историю знаешь.

— Нет, он мне ничего не говорил. Это когда было?

— В Афгане, они ведь там познакомились. Паша ведь военный хирург в прошлом. Он Андрея и оперировал.

— Я и не знала ничего об этом. Ладно, пошли одеваться, а то небось мужчины наши заждались.

До поздней ночи продолжались посиделки, болтали ни о чем. Павел что-то рассказывал о традициях бани в Европе. Наташе было так замечательно, что она не могла словами выразить ощущение большой дружной семьи, членом которой она в этот момент была. В ту ночь, когда Андрей увел свое семейство домой, Наташа снова осталась ночевать у Павла. Уж очень ей не хотелось возвращаться в свою пустую квартиру, где ее так томило постоянное одиночество. Здесь же был Павел. А может, она все же ему нужна? Вот, он даже сам предложил ей в прошлый раз остаться. Правда, тогда это окончилось ничем, но вдруг он однажды решится? И тогда у них начнется новая настоящая жизнь!

В понедельник Павел предложил Наташе съездить в город. Не особенно долго раздумывая, она согласилась. По дороге Павел объяснил ей, что ему нужно встретиться с Вилией, а она может погулять по магазинам или еще чем-то заняться.

— Я буду занят часа два-три, не больше, ты что собираешься в это время делать?

— Не знаю. А с вами нельзя? Я не буду мешать, просто тихонько посижу.

— Наташа, мне нужно поговорить. Вилия прочла мою последнюю книгу, я договорился, что она выскажет мне свои критические замечания. Тебе это будет интересно?

— Да! Я в самом деле не буду мешать!

— Ну, смотри, я тебя предупредил.

Уже в городе Павел позвонил Вилии.

— Привет, где мы с тобой встретимся? В каком кафе? Ясно, хорошо, через десять минут я буду на месте. Но я не один. Со мной Наташа. До свидания.

Остановившись на узкой улочке старого города, Павел помог Наташе выбраться из неудобной «Нивы» и, взяв под руку, повел в сторону маленького кафе, уютно расположившегося в подвальчике старого двухэтажного дома. Спустившись в полутемный зал, Павел огляделся и решительно направился к столику, за которым сидела невероятной красоты женщина. Вилия была одета с той неброской элегантностью и простотой, которую могли себе позволить только весьма обеспеченные женщины. Подведя к столику Наташу, Павел привычно расцеловался с незнакомкой. Когда она встала, приветствуя Павла, показалась Наташе очень высокой, почти ростом с Павла, и восхитительно сложенной.

— Знакомься, Вилия, это Наташа. Она у нас в школе преподает биологию. Наташа, это и есть Вилия, самая красивая женщина во всем белом свете. Мой давний друг и самый строгий критик.

Наташа ревниво следила за тем, как легко и раскованно держится Вилия. В самом деле, такие совершенные женщины — редкость. То, что ее Павел знаком с Вилией, вызвало у Наташи такой приступ ревности, что она все время их разговора не могла сосредоточиться. А послушать было что.

— Ты, насколько я понял, читала в этот раз непривычно медленно? Тебе не понравилось все или же отдельные моменты?

— Знаешь, Павел, я прочла книгу дважды. В первый раз я просто не ложилась спать, читала до утра и сразу же захотела тебе позвонить, но вовремя остановилась. Выдержала день — и начала читать снова. Медленно, вчитываясь в каждое слово. Я потрясена. Никогда раньше ты так ярко не выписывал образ главного героя, впервые он у тебя оказался живым, не глянцевым. Оттого он и завораживает с такой невиданной силой. Что тебе сказать, я просто требую продолжения. Я понимаю, что в твоей жизни произошли серьезные изменения. Может, ты влюбился и перестал упиваться силой и непогрешимостью воина-одиночки, но именно этот сомневающийся, постоянно пребывающий на распутье человек стал мне очень и очень близок. Ты разбередил мне душу, Павел! Твой герой так похож на Андрея, что я словно заново пережила все, что было со мной много лет назад.

— Понимаешь, Вилия, я писал как обычно, но, когда начал вычитывать, понял, что произошло нечто, что непонятным образом поменяло саму сущность книги. Она стала какой-то другой, не такой, как остальные. Я по этой причине и сбросил тебе рукопись, потому что не знаю, как с ней поступить. Или все переписать — или так и отправлять в издательство?

— Конечно, отправляй, и немедленно. То, что ты написал, не должно пропасть. Ты хоть сам понимаешь, что этой книгой ты завоюешь сердца огромного количества читателей?

— Я, честно говоря, боюсь провала. Никогда не боялся, а сейчас боюсь. Даже когда самую первую книгу отправил, думал, получится — хорошо, нет — и бог с ней. А сейчас страшно.

— Зря, это первая твоя настоящая книга, прежние были увлекательным бульварным чтивом. Не сомневайся. Хочу еще! Пиши поскорее следующую, я уже жду с нетерпением.

Наташа не участвовала в разговоре. Она злилась на Павла за то, что он, оказывается, знаком с такой неправдоподобно красивой женщиной, злилась на себя за то, что уродилась совсем простая и никогда в жизни не будет такой красавицей, как Вилия. Но больше всего она была зла на Вилию за то, что у той явно все хорошо: и муж у нее, наверное, необыкновенный, молодой, красивый и невероятно богатый! Конечно, с таким мужем любая замухрышка станет писаной красавицей. А она, бедная, несчастная Наташа, даже не может сказать Павлу, что любит его. Страдая таким образом, она даже не сразу поняла, чего хочет от нее Павел.

— Наташа, очнись, мы с тобой едем домой или нет? — терпеливо спрашивал он, держа ее за руку.

Сидящая напротив Вилия лишь насмешливо улыбалась. Когда Наташа встала, поднялась следом и Вилия. Обняв Наташу на прощание, она прошептала ей прямо в ухо:

— Желаю вам с Павлом счастья! Пусть у вас все сложится хорошо! Только ты, пожалуйста, заботься о нем. Он у нас такой неприспособленный к жизни!

От таких слов Наташе вдруг стало горячо, она только и смогла шепнуть в ответ:

— Спасибо!

Уже в машине Наташа спросила у Павла:

— А муж у нее кто? Бизнесмен?

— У кого? У Вилии? Нет у нее никакого мужа и не было никогда. Всю жизнь одна.

— Как это? Она же такая красивая!

— Наверное, именно потому и нет. Слишком красивая, слишком умная. Таких мужчины, как правило, боятся. Но человек она замечательный!

— Павел, а почему вы на ней не женитесь?

— На ком? На Вилии? Да ты что! У меня даже в мыслях подобного никогда не было! Мы с ней просто старые друзья.

— Но вы на нее так смотрели…

— Смешная ты у меня, Наташа, как же, по-твоему, я должен смотреть на красивую женщину? Конечно же я наслаждался ее обществом, был рад встрече, но не более того.

— Хотела бы я быть такой, как она!

— Зря, у нее очень нелегкая жизнь. Сама посуди, ей ведь уже под сорок, ну больше тридцати пяти, это уж точно, а она все одна. Ей бы замуж выйти, деток нарожать, а не вышло. Трудно ей.

— Так об этом любая женщина мечтает!

— И правильно делает. Человек только тогда счастлив, когда у него есть семья, крепкая, настоящая, а не та, которая только в паспорте отмечена.

— Тогда выходит, что вы несчастливы?

— Я этого не говорил!

— Ну как же! У вас нет ни семьи, ни детей, а деток вы любите, я сама видела.

— Не получилось, а теперь боюсь, что уже поздно.

— А если рискнуть?

— Страшно! Это же — как в омут головой. Слушай, о чем мы с тобой говорим! Это тебе нужно личную жизнь устраивать, а я для этого уже стар.

— Не скромничайте, Павел, ничуть вы не стары. Вы сами себя зажали в какие-то нелепые рамки и не хотите оттуда вылазить, а жизнь, настоящая жизнь, проходит мимо.

— Ты говоришь совсем как Андрей. Он тоже с Ксенией разобраться никак не может.

— А мне показалось, что он уже во всем разобрался и решение принял!

— С чего ты взяла?

— Почувствовала, — пожала плечами Наташа и отвернулась.

Этим же вечером Павел по электронной почте отправил последние две книги в издательство.

До отпуска оставалось совсем немного времени. В школе Наташа завершила все бумажные вопросы и теперь появлялась там лишь время от времени. Павлу позвонили из Москвы и попросили подъехать в издательство. Несколько дней пролетело в деловой суете, и вот Павел уехал. С его отъездом на Наташу навалилось тяжкое безразличие. Ничего не хотелось, ни есть, ни спать, она слонялась по комнатам, не зная, чем себя занять. Последнее время она практически переселилась к Павлу. Решение пришло само. Поехав в райцентр, она купила новые обои, клей, все необходимое и вернулась вечером в свой домик. Все правильно, в жизни нужно периодически что-то менять, или прическу, или… двигать мебель.

После комфортного и уютного дома Павла свое жилище казалось Наташе убогим. Весь вечер она прикидывала, как и что лучше изменить. Мебель, собранную с бору по сосенке, конечно, поменять не удастся, но, по крайней мере, можно освежить стены. Начав с кухни, Наташа провозилась полночи, но добилась своего. Кухня засияла. На следующий день она запланировала разделаться со спальней. Усталая, но довольная, вернулась в дом Павла, как объяснила самой себе — чтобы клеем не дышать. Не могла Наташа оставаться одна, а здесь, где он жил, работал, ей было пусть немного, но полегче. Конечно, отсутствие Павла угнетало, но ожидать его среди вещей, которые ему близки, было приятнее. Она по-прежнему спала на диване, когда-то приютившем ее, и искренне считала его своим, обжитым. Проснулась Наташа рано и в боевом настроении. В ее спаленке самую серьезную проблему представлял платяной шкаф. Но она, проявив недюжинную смекалку, нашла решение: надев на ножки громоздкого сооружения полиэтиленовые крышки, понемногу начала сдвигать шкаф в сторону. Что-то скрипело, где-то падали какие-то предметы, но Наташа не обращала внимания. И вот, наконец, удача: между стеной и шкафом теперь можно было пройти. Заглянув в освободившийся промежуток, она увидела небольшой сверток в черном пластиковом пакете. Странно, но Наташа не пользовалась такими пакетами. Подняв его, она заглянула внутрь. В пакете лежал большой конверт из желтой бумаги, никаких надписей на нем не оказалось. Наташа принесла его на кухню, в очередной раз полюбовалась на результаты вчерашней деятельности и открыла конверт. Шок — это, наверное, слишком слабое определение того, что Наташа испытала. Из разрезанного конверта на стол высыпались доллары — много долларов. Пачки, перетянутые резинками, заняли почти треть стола. Наташа в жизни не видела столько денег. Не в силах что-либо предпринять, она стояла над кучей валюты и только растерянно шевелила губами, не произнося ни слова. Прошло немало времени, прежде чем она поняла, что считает: один, два, три… одиннадцать. Одиннадцать пачек лежали перед ней. Неожиданный страх напал на нее. Наташа заперла дверь, задернула шторы — и снова вернулась к столу на кухне. Деньги никуда не исчезли, а все так же лежали на столе. Она осторожно потрогала одну из пачек. Сначала одним пальцем, затем, несколько осмелев, взяла в руку. Деньги выглядели настоящими. Наташа осторожно сняла резинку и, положив банкноты стопкой на стол, начала пересчитывать, перекладывая по одной купюре. В пачке оказалось десять тысяч. В следующей — столько же. И в следующей. Только в одной, самой пухлой пачке, где были купюры разного достоинства, оказалось семь тысяч. Еще раз пересчитав деньги, Наташа убедилась, что перед ней на столе лежало огромное, в ее понимании, богатство, целых сто семь тысяч долларов! Вот только откуда все это попало в ее дом — оставалось загадкой. Наташа знала, что именно этот шкаф притащили ей от завуча школы, и он стоял несколько дней посреди комнаты, пока Наташа в первый раз оклеивала стены. Ничего похожего на этот пакет тогда она не нашла. Да и выпасть он мог только из-за шкафа, что прямо указывало на то, что он был засунут за шкаф уже после того, как его приставили к стене. Но ведь в ее доме почти никто не бывал! Только свои, очень близкие ей люди! Кто мог спрятать в ее доме, за ее шкафом, такую уйму денег, и главное — зачем?! Голова буквально раскалывалась от напряжения, но разобраться в происхождении своей находки Наташа не смогла. Ничего другого не оставалось, как ожидать возвращения Павла.

Возвращаясь из Москвы, Павел чувствовал себя победителем. Еще бы, он не только получил гонорар за две предыдущие книги и сдал в издательство очередные, но и подписал новый договор на таких условиях, которые ему даже и не снились. Выйдя на вокзале, он по привычке купил газеты и пошел на стоянку. Верная «Нива», донельзя чумазая, стояла в ожидании хозяина. Не заезжая на городскую квартиру, Павел направился в деревню. Те три дня, которые он провел в Москве, невзирая на колоссальную загруженность, превратились для него в пытку. Ему не хватало Наташи, причем буквально во всем. Он постоянно думал о ней, представлял, как бы она повела себя в той или иной ситуации. Сейчас, когда до встречи с ней оставались последние километры, он гнал машину на пределе. Слишком велико было желание вновь увидеть ее. Когда он уезжал в Москву, даже представить не мог, что успеет так сильно соскучиться за считаные дни. Если бы кто-нибудь еще год назад сказал ему, что он, Павел, будет так сильно нуждаться в женщине, он бы ни за что не поверил. И вот надо же, такое случилось. Вечерело, когда Павел остановился у своего дома. Не успел выйти из машины, как дверь распахнулась, и Наташа бросилась к нему.

— Павел, наконец-то, вы не представляете, как я вас заждалась! Я здесь одна, в вашем доме, а вас все нет и нет. У нас тут такое случилось, вы не представляете! Ой, да что же это я, идемте в дом, вы же с дороги, уставший, голодный.

Но, даже войдя в дом, Наташа не могла остановиться. Все продолжала причитать и, накрывая на стол, наконец, выдала ту самую новость, которая ее так взволновала:

— Павел, мне нужна ваша помощь, без вас я не знаю, как поступить. Дело в том, что ко мне попали огромные деньги.

— Какие деньги, как попали? — невозмутимо спросил Павел.

— Дело в том, что сегодня я решила передвинуть мебель у себя в доме. И за старым шкафом нашла вот это! — Она положила перед Павлом сверток. — Здесь деньги, целая куча. Больше ста тысяч долларов. Как они попали ко мне в дом, не представляю. Я живу в нем уже почти пять лет… Когда заселялась, никакой мебели у меня не было. Все, что у меня есть, притащили соседи, коллеги, с тем и живу. Так что сверток этот не мог лежать больше пяти лет. А вернее, даже двух, потому что последний раз я клеила обои два года назад, ничего не было. Я отодвигала шкаф. Сегодня он выпал именно из-за шкафа. Вот. Теперь я не знаю, что мне делать.

Павел, уже догадываясь о происхождении денег, неторопливо развернул бумагу. Да, действительно, доллары, и довольно много. Купюры разного достоинства. Они были сложены в пачки и перетянуты самыми обычными резинками.

— Здесь в каждой пачке по десять тысяч, а в последней семь, вот и получается сто семь тысяч. Павел, скажите мне, что теперь делать? Может, их нужно сдать?

— Наташа, думаю, сдавать их никуда не нужно. Если владелец не появился раньше, то уже не появится. Оставь их себе и радуйся тому, что ты теперь относительно богата.

— Что значит относительно! Да мне за всю жизнь столько денег не заработать.

— Почему? Я ведь зарабатываю неплохо.

— Вы сравнили! Я же простая сельская учительница, а вы известный писатель!

— Наташа, я ведь не всю жизнь был писателем, тем более известным. Пишу я всего пять лет, а известность пришла ко мне вообще два года назад. Так что не переживай, у тебя все еще впереди.

— Но я даже не представляю, куда мне все это деть!

— Знаешь, утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаю. Можно в банке положить в ячейку, там они будут в сохранности. Сейчас, главное, успокойся. Как у тебя в школе дела?

— А никаких дел больше нет! Я с сегодняшнего дня в отпуске. Вольная птица.

— Вот и чудесно. Ты меня прости, но своими деньгами совсем меня сбила с толку. Я ведь тебе подарки привез и забыл вручить! — Павел открыл дорожную сумку и извлек изящно упакованный сверток. — Вот, Наташенька, это тебе. Надеюсь, что понравится.

Наташа нерешительно взяла сверток и, очевидно не зная, как поступить, замерла.

— Не бойся, разворачивай, — поторопил ее Павел.

В красивой обертке оказалась небольшая коробочка настоящих, безумно дорогих французских духов.

— Мне сказали, что это самый модный в сезоне аромат, — пояснил Павел.

— Спасибо, вы так много для меня делаете! — зардевшись, дрогнувшим от волнения голосом сказала Наташа.

— Просто мне приятно тебе делать скромные подарки.

Наташа, волнуясь, приблизилась к Павлу и, привстав на цыпочки, нежно поцеловала его в шершавую щеку. Павел осторожно обнял ее и, теряя остатки благоразумия, чуть тронул губами ее губы, а затем, позабыв обо всем, принялся покрывать поцелуями ее милое, нежное лицо, руки, шею. Наташа, едва не теряя сознание от охватившего ее счастья, порывисто отвечала на его ласки, целуя в ответ так, словно от этого зависела жизнь.

Прошло довольно много времени, пока Павлу удалось, наконец, совладать с собой. Отпустив взволнованную Наташу, он шагнул назад, не зная, что сказать, как поступить. Он еще чувствовал на губах ее вкус, руки еще помнили ее податливое тело. Голова кружилась, колени подкашивались. Желание, безумное, звериное, бушевало в нем. Павел едва сдерживал себя, но переступить грань он так себе и не позволил.

За окном совершенно стемнело, когда Павел попрощался с Наташей у порога ее дома. Напомнив ей, что завтра они поедут в банк, резко повернувшись, отправился домой.

Не было и девяти, когда Павел постучал в дверь Наташи. Она, уже готовая ехать, открыла сразу же, словно ожидала его у порога. Всю дорогу до города они ехали молча. Павел не спал ночь, вспоминая охватившее его безумие. Теперь, сидя рядом с Наташей, он не мог отделаться от мысли, что обидел ее или испугал. Он даже не догадывался о том, что она, тоже не спавшая всю ночь, только и делала, что думала о нем, самом лучшем мужчине на свете.

Когда они вышли из банка, Павел предложил зайти в маленькое открытое летнее кафе, уютно расположившееся на берегу некогда полноводной реки, давшей в свое время имя городу. Наташа не заставила себя уговаривать и немедленно согласилась. Сидя под раскидистыми деревьями, они пили кофе, разговаривали, когда Наташа посетовала, что опять придется все лето провести в деревне. Решение пришло к Павлу неожиданно: легкое, красивое, хоть и несколько сумасбродное. Он резко вскочил, словно от быстроты его действий сейчас зависела его судьба, и, взяв Наташу за руку, сказал:

— Пошли. У тебя же паспорт с собой?

Подъехав к стоянке в центре города, Павел высадил ее из машины и, попросив подождать, проехал на охраняемую территорию. Наташа растерянно смотрела ему вслед, не представляя, что теперь нужно делать. То, что Павел что-то задумал, было очевидно, вот только что — оставалось загадкой. Наташа стояла на тротуаре в ожидании Павла, когда рядом с ней остановилась длинная черная, похожая на акулу машина. Дверь приоткрылась, и Наташа услышала знакомый голос:

— Садись, поехали.

Это был голос Павла, но она не могла в это поверить, сквозь темные стекла невозможно было разглядеть, кто сидит в машине. Наташа в испуге отпрянула от черного хищного зверя, но в этот момент распахнулась водительская дверь, и она увидела Павла.

— Наташа, это я, не пугайся, садись.

— Это откуда? — спросила она, устроившись в необыкновенно удобном кресле.

— Со стоянки, не могу же я всегда ездить на «Ниве».

— Павел, ты хочешь сказать, что эта машина — твоя?

— Разумеется. Наконец-то ты прислушалась к моим просьбам и перешла на «ты».

— Ой, извините меня.

— Нет, я тебя умоляю, давай все же на «ты».

— Мне неудобно. Вы все-таки…

— Ничего не хочу слушать! Мне нужно ехать, так что выпить с тобой на брудершафт пока не представляется возможным.

Лишь когда город остался далеко позади, Наташа поняла, что они едут по незнакомой для нее дороге.

— А можно узнать, куда мы едем?

— Мы с тобой едем отдыхать. Я получил гонорар, у меня теперь куча денег, их нужно потратить с умом. Да и тебе отдых не помешает.

— Но все же куда мы так мчимся?

— Я уже сказал, отдыхать! Ты выглядишь очень усталой, ляг пока поспи, дорога долгая.

— Вы, то есть ты мне так и не ответил! Или мне нельзя узнать, что со мной будет?

— С тобой все будет хорошо, более того, думаю, тебе понравится такое приключение. Тебе ведь понравились мои книги? Считай, что ты уже в квесте.

Ровное урчание мощного мотора убаюкивало. Вскоре Наташа впрямь задремала. Проснулась она, когда машина остановилась.

— Где мы? — удивленно спросила Наташа, озираясь вокруг.

— Мы на границе самостийной Украины, через три часа будем в Киеве, — ответил Павел, откинувшись на спинку кресла.

— Вот здорово, я ни разу не бывала в Киеве. А лавру мы посмотрим?

— Все посмотрим. Думаю, в Киеве мы проведем пару дней.

Быстро управившись с формальностями на таможне, Павел повел машину дальше. Сумерки сгущались, к Киеву они подъехали уже в полной темноте. Остановившись в небольшом кемпинге, Павел снял для себя и Наташи отдельные номера, и после ужина Наташа, уставшая за дорогу, крепко уснула. Рано утром Павел разбудил ее нетерпеливым стуком в дверь. Наскоро собравшись, сразу после завтрака они отправились на экскурсию. Киев просто заворожил Наташу, не бывавшая почти нигде, она была очарована огромным, необыкновенно красивым городом. Великолепие Софийского собора, сумрачная торжественность лавры, бескрайняя гладь Днепра — все, вместе взятое, потрясло Наташу настолько, что опять до полночи она не могла уснуть. Следующий день они просто гуляли по городу, бродили по набережной, заходили в маленькие милые кафе. В аквапарке покатались на всех аттракционах, а уже под вечер в пивном ресторане возле кемпинга наслаждались свежим пивом и чудесными огромными раками.

Поутру они двинулись в путь. Яркое солнце празднично сияло на голубом небосводе, дорога сама просилась под колеса. Все дальше и дальше Наташа удалялась от дома. Сквозь распахнутый люк в салон врывался ласкающий ветерок, широкая, необъятная степь раскинулась по обе стороны шоссе. Они проскакивали непривычно большие села, проезжали незнакомые, но такие красивые города. Наконец, Павел остановил машину.

— Видишь стену? Там, за стеной, находится Остров Крым, как его в свое время назвал Аксенов.

— Я знаю, это Перекоп.

— Совершенно верно. В свое время Крым был неприступной крепостью. Весь полуостров. Слишком лакомый кусок для завоевателей всякого толка. Крымчанам постоянно приходилось защищаться. Я вообще люблю Крым. Здесь на совсем небольшом клочке земли есть абсолютно все. И степи, и горы, и пустыни, и дремучие леса, и красивейшие озера, но главное — это море.

— Именно поэтому ты так часто описываешь Крым в своих книгах?

— Да, наверное.

— А куда мы теперь отправимся? Мне так не терпится увидеть море. Вот только у меня нет ни купальника, ни одежды вообще.

— Скоро ты увидишь море. Поехали.

Не прошло и часа, как черный стремительный «проуб» вкатился в небольшой курортный городок. Притормозив у крохотного рынка, Павел буквально за двадцать минут обеспечил Наташу всем необходимым для отдыха. Сезон еще только начинался, и отдыхающих было совсем немного. Павел без труда нашел уютный пансионат и, сняв весьма приличные апартаменты, повел Наташу на пляж. Несмотря на ясный солнечный день, ветерок на море поднял вполне приличную волну. Немногочисленное население пляжа по большей части попросту грело тела на ослепительно-белом песке. В воде барахтались лишь самые бесшабашные. Волны, украшенные белыми пенистыми гребнями, с шумом набрасывались на берег и, уходя, оставляли клочья кипящей белой пены. Наташа с волнением смотрела на буйство стихии. Не удержавшись, она, не раздеваясь, бросилась к воде, но едва успела подбежать к полосе прибоя, как неожиданно крупная волна накрыла ее с головой. Павел, тут же пришедший ей на помощь, подхватил Наташу сильной рукой, не дал упасть. Мокрая до нитки Наташа, вытирая мокрое лицо, задорно рассмеялась. Они стояли по колено в пенящемся водовороте, волны набрасывались на них, стремясь сбить с ног, но Павел крепко стоял на ногах и, прижимая к себе Наташу, любовался ее восторгом.

Мокрые, как рыбы, они прошлись дальше по пляжу, нашли уединенное место. Людей поблизости не было. Попросив Павла отвернуться, Наташа быстро переоделась в купальник. Солнце, словно обнаружив новую жертву, яростно набросилось на совершенно не загорелое тело девушки. Павел и тут пришел ей на помощь. Старательно смазывая ее кремом, он чувствовал, как трепетно вздрагивает девушка от его прикосновений. Немного обсохнув, Наташа снова устремилась к воде. Павел постоянно страховал ее, прекрасно зная, как опасно штормовое море, но ликование Наташи от крутой волны было столь велико, что чувство опасности несколько притупилось. Пообедав прямо на пляже в небольшой шашлычной, они еще долго сидели на террасе, пили вкусное, чуть терпкое красное вино и любовались бушующим морем. Два дня пролетели незаметно, но как-то вечером, ужиная в ресторане, Наташа спросила Павла о горах. Помолчав в ответ, он ненадолго задумался, а затем заявил, что в мире нет ничего неосуществимого. На следующий день, искупавшись в уже совершенно спокойном море, они отправились странствовать дальше.

Павел очень многое знал о Крыме и потому решил показать Наташе если не все, то многие достопримечательности. Благо здесь все было рядом. В Бахчисарай они попали вскоре после обеда. Оставив дворец на потом, Павел повел Наташу на Чуфут-Кале. Ни разу не бывавшая в горах Наташа во все глаза рассматривала отвесные, неприступные кручи. Пройдя по тенистому ущелью, Павел направился к крепости. Едва поднявшись на вершину, Наташа огляделась вокруг и замерла от невообразимой красоты. Со всех сторон ее окружали странные, словно срезанные огромным ножом горные вершины. Свежий ветер приносил сюда восхитительные ароматы степей, древние стены возносились прямо в безоблачное небо. Слушая рассказы Павла, вспоминая его книги, Наташа словно погрузилась в тот далекий, но такой увлекательный мир, который существовал в этих местах многие сотни лет назад. Насладившись невероятным зрелищем, нагулявшись по древним улицам исчезнувшего в пучине времен города, они спустились к дворцу. Здесь Наташу ожидало еще одно потрясение: она даже не представляла, что прикоснется когда-нибудь к загадочному миру Востока. Даже всплакнула у фонтана, воспетого Пушкиным, хотя и не согласилась с ним в оценке тонкой чувственности восточной тайны. На Мангуп они приехали уже ближе у вечеру. Здесь не было, как в Бахчисарае или на Чуфут-Кале, толп экскурсантов. Одни, взявшись за руки, они долго бродили среди древних руин. Наташа представляла, как именно здесь нашел, а затем потерял свою любовь Югнар. Сердце щемило от прикосновения к пусть выдуманной, но такой трогательной истории всепоглощающей любви молодого викинга и здешней тцарицы. Стоя над глубокой пропастью, она неожиданно для себя прижалась к Павлу и, спрятав лицо у него на груди, зарыдала. Не понимая, в чем дело, он пытался ее успокоить, нежно поглаживал вздрагивающие плечи, шептал какие-то слова, но Наташа, лишь выплакавшись, вдруг заявила:

— Ты не прав, она не смогла забыть Югнара! Позже, когда их сын вырос, вот именно отсюда, глядя вдаль, на далекий и непонятный север, Тамри шагнула в пропасть, потому что не смогла вынести разлуки с любимым, оставившим ее ради своего народа. Править остался ее доблестный сын, могучий и яростный, как его отец, а сам Югнар погиб незадолго до этого в походе. Он тоже остался на всю жизнь один. И последнее слово, которое замерло у него на губах, было не Один, а Тамри. Вот ты, Павел, во всем не прав, нельзя отвергать любовь! Только ради нее мы и живем, вернее, благодаря ей!

— Знаешь, Наташа, а ведь именно так и гласит легенда о Тамри. Согласно ей, она больше не вышла замуж и действительно бросилась в пропасть. Не грусти, любовь все равно должна победить. Пойдем, уже темнеет, а нам еще нужно добраться до машины.

Эту ночь они провели в машине, пусть не слишком комфортно, но тем не менее вполне приемлемо. Наташа быстро уснула, временами что-то невнятно бормоча во сне. Ей снилось, как в высокой башне, на ложе, устланном шкурами, она любила сильного мужественного воина, пришедшего из дальних стран. У него было упругое загорелое тело, слегка тронутые сединой волосы и странный алюминиевый медальон на прочной цепочке, совсем как у Павла. Даже запах тела напоминал о Павле. А может, это и был он?

Павел долго не мог уснуть, близость желанной женщины тревожила его, сильно хотелось курить, но сбросить со своей груди руку Наташи было выше его сил. Только под утро Павел, наконец, провалился в тревожный сон.

Солнце еще не поднялось над горами, когда Павел, сварив на спиртовке крепчайший кофе, разбудил Наташу:

— Вставай, красавица, у нас с тобой сегодня еще много дел.

— А каких? — протирая спросонья глаза, поинтересовалась Наташа, даже не замечая, что расстегнувшаяся блузка открыла взору Павла весьма аппетитную грудь.

Павел с трудом отвел глаза и принялся нарезать хлеб для бутербродов. Осторожно пробравшись по каменистой дорожке, они выскочили на шоссе. Вскоре показался довольно большой поселок. Зажатый в узком ущелье, он протянулся на несколько километров. Всю дорогу Наташа ворчала, что ей не удалось умыться, потому что всю воду Павел извел на кофе, а теперь она вынуждена ехать неизвестно куда, да притом еще и неумытая. Но Павел лишь улыбался в ответ. У небольшого мостика остановил машину.

— Приехали, пойдем покажу тебе чудо природы, там заодно и умоешься, если не боишься.

По узкой скользкой тропинке он повел Наташу в глубь узкого темного ущелья. Прямо под ногами бежала быстрая горная речушка. Вспениваясь на небольших порожках, она забрасывала Наташу и Павла россыпями мелких холодных брызг. Вскоре они изрядно промокли. Но вот ущелье начало наполняться странным шумом. Выйдя из-за поворота, Наташа остановилась: прямо перед ней, срываясь с отвесной стены, река обрушивалась искрящимся водопадом.

— Вот видишь? Это ванна вечной молодости, тот, кто отважится в ней искупаться, будет молод всегда. Тело его будет упругим, мышцы сильными, а глаза станут гореть юношеским задором.

— А можно мне?

— Иди, но только учти, вода здесь круглый год плюс восемь.

— А раздеваться нужно?

— Непременно, причем догола.

— А ты пойдешь?

— С тобой — с радостью.

— Тогда пошли! — И Наташа, решительно сбросив шорты, начала расстегивать блузку. Глаза ее были странно серьезны, а лицо выражало решимость.

Павел, немного смущаясь, снял с себя одежду и, стараясь не смотреть на едва тронутое загаром крепенькое тело Наташи, шагнул в ледяную воду.

— Ух! — раздался совсем рядом испуганно-восхищенный возглас. И разом похолодевшие руки Наташи вцепились в его плечо.

— А теперь под водопад! — сказал Павел и, поддерживая ее за талию, встал под летящую словно с самого неба воду.

Наташа, плотно прижавшись к Павлу, обняла его и, глядя прямо в глаза, горячо зашептала:

— Павлик, милый, я так тебя люблю, ты даже не представляешь!

Губы их слились, и не было во всем мире силы, способной разнять их объятия.

Замершие, они стояли под ледяными струями и никак не могли оторваться друг от друга. Когда сильная дрожь начала бить Наташу, Павел вытащил ее из воды и сильно растер полотенцем, согревая. Раскрасневшаяся, с сияющими глазами, Наташа была столь прекрасна, что Павел, не устояв перед соблазном, подхватил ее на руки и начал неистово целовать еще влажное, прохладное тело. Она, замерев от восторга, мягко изгибалась в его руках, подставляя для ласк все новые и новые места.

Солнце, поднявшись, робко заглянуло в глубокий каньон и озарило радостным светом могучего мужчину с очаровательной девушкой на руках. Едва они успели одеться и направиться к машине, как им навстречу начали попадаться люди, одиночки и пары, осторожно пробирающиеся к волшебному водопаду.

Наташа сияла, она смогла, она сумела произнести те самые слова, которые уже давно не давали ей спокойно спать. Он должен, просто обязан знать, что она чувствует! Пусть пройдет время, и он поверит в силу ее чувств! Сейчас, крепко держа Павла за руку, она ощущала тепло и силу, которых ей так не хватало в жизни.

Дорога круто уходила в гору. Петли серпантина разматывались одна за другой и казались бесконечными. Слева отвесная стена обрывалась бездонной пропастью, а справа упиралась в небо. Наконец, дорога вырвалась из теснины, и машина понеслась по плоскогорью. Непривычно близкий горизонт манил и пугал одновременно. Небо то начинало хмуриться, то вновь блистало синью. Павел уверенно вел машину вперед. Промелькнули за окнами какие-то ворота. Павел пояснил:

— Перевал! Байдарские Ворота! Теперь дорога только вниз. К морю. Ты уже соскучилась по нему?

— Честно говоря, да.

Впереди забелело что-то туманное. Павел сбросил скорость, но все равно через мгновение они оказались в таком аду, что Наташа даже не могла представить ничего подобного. Грохот, молнии, сверкающие совсем близко, нескончаемые потоки воды, вдруг обрушившиеся на машину. Свет фар, отражаясь от сплошной водяной стены, слепил глаза. Машину бросало то влево, то вправо. Павел только каким-то чудом удерживал стремящийся свалиться в пропасть автомобиль. Внезапно все кончилось. Так же как и раньше, сияло солнце, море сверкало внизу. Раскинувшиеся по побережью города подставляли ясному небу яркие крыши. По побледневшему лицу, по выступившим на лбу Павла капелькам пота Наташа поняла, что еще минуту назад они были на грани жизни и смерти, только мастерство Павла спасло их.

Они остановились в крохотной гостинице в Симеизе. Мест практически не было, Павел согласился на номер для новобрачных. Заказав то ли обед, то ли ранний ужин в номер, Павел потягивал коньяк и задумчиво разглядывал заставку на мониторе ноутбука. Выйдя из ванной, Наташа неслышно подошла к нему и, обняв за плечи, тихонько поцеловала в ухо.

Павел, отодвинув комп, усадил ее на колени и, зарывшись лицом в ее волосы, дрогнувшим голосом сказал:

— Прости меня, Наташа, я непозволительно рисковал сегодня.

— Ерунда, главное, мы живы. Ведь все обошлось? Не правда ли?

— Обошлось, только я должен был это предусмотреть!

— Забудь, любимый. Я люблю тебя. Вот этого ты предусмотреть никак не мог.

Ее губы нашли его глаза с нечастой сеточкой усталых морщин, скользнули по твердым, шершавым щекам, задержались на губах и, продолжая странствие, быстро-быстро пробежали по широким плечам. Павла уже начало потряхивать об возбуждения, когда в дверь постучали. Прибыл заказ.

Горничная, расставив на столике судки и тарелки, безразличным взглядом скользнула по лицам и собралась было уходить, но уже в дверях обернулась и спросила:

— Простите, вы, случайно, не Павел Северин?

— Случайно, да, — ответил Павел.

— А вы мне книгу не подпишете? Я так люблю, как вы пишете! Одну секундочку, подождите, я принесу.

— Не нужно, у меня есть последняя, только что изданная. — Павел достал из дорожной сумки томик в дорогом супере и, раскрыв, посмотрел на горничную: — Вас как величать?

— Алиса.

Размашисто написав: «Алисе, в благодарность за заботу. Павел Северин», протянул книгу:

— Держите, Алиса.

— Огромное вам спасибо, девчонкам покажу, умрут от зависти. У вас такая жена красивая, счастья вам.

Когда за Алисой закрылась дверь, Павел чуть виновато посмотрел на стоящую у стола Наташу:

— Я не хотел, чтобы печатали мои фотографии, но в редакции настояли. Вот результат.

— Но ведь это так здорово, когда узнают на улицах!

— Ната, ты будешь смеяться, но это произошло впервые. Я вообще первый раз книгу подписываю.

День как-то враз сменился ночью, вдали зазвучала музыка, через распахнутую балконную дверь морской бриз принес запах йода и водорослей. Огоньки свечей трепетали и отбрасывали робкий свет. Вино в бокалах казалось черным и густым, как смола. Тело Наташи, освещенное неверным светом, нежно светилось в полумраке. Павел стоял у балкона. Ветерок охлаждал его. Пережитое минуту назад не отпускало его, не исключено, что он уже забыл, каковы другие женщины, а быть может, такое возможно только тогда, когда двое любят по-настоящему. Но то, что он сейчас испытал, наполняло все его тело такой силой, такой мощью, что казалось, он сможет сдвигать горы. Не было того чувства усталости и отупения, которое присутствовало всякий раз после секса. Хотя смело можно утверждать, что то, что произошло между ним и Наташей, к сексу не имело ни малейшего отношения. Это была Любовь, та, о которой он столько написал, которой посвятил так много возвышенных строк, о которой мечтал, но так и не встретил за всю свою жизнь.

— Павел, иди ко мне! — нежно позвала его Наташа.

Павел шагнул к ней — и вновь провалился в кипящий котел страсти, стонов, жарких признаний.

Несколько дней они провели в Симеизе, но дорога позвала их дальше. Оставив позади Ялту, дорога начала забираться все выше в горы.

— Мы что, уезжаем от моря? — спросила Наташа.

— Нет. Я хочу показать тебе Демерджи.

— А это что такое?

— Гора, очень красивая. Скоро ты сама все увидишь.

Действительно, вскоре Павел остановил машину и, зайдя на небольшой базарчик, купил для Наташи легкие удобные кроссовки и воду в большой пластиковой бутылке.

— Вот, переобуйся, и можем трогаться в путь.

— Мы что, полезем на вершину? — с изумлением поинтересовалась Наташа.

— Не совсем на вершину, но по камням в кроссовках удобнее.

Утреннее солнце уже основательно припекало, но здесь тропинка свернула в рощицу, и дальше их путь проходил в относительной прохладе. Понемногу забираясь все выше и выше, Павел, наконец, вывел Наташу на лавандовые плантации. Нежный запах лаванды кружил голову. Хотелось петь от восторга и счастья. Наташа даже не представляла себе, как же может быть замечательно рядом с любимым. Далеко внизу простиралась безбрежная ширь моря. Легкий бриз нежно ласкал ее обнаженные руки и плечи. Там, на побережье, кипела жизнь, а здесь они были одни. Только крутые скалы впереди, оглушающий запах лаванды, сияющее солнце и бескрайнее море в туманной дымке. Незаметно они поднялись довольно высоко. Суровые, изъеденные ветрами скалы окружали их. Наташа прикасалась к нагретым солнцем камням, удивлялась непонятно каким чудом растущим на отвесных стенах деревьям.

— Павел, здесь все такое сказочное! Даже не верится, что такое чудо сотворила сама природа!

— Я же тебе говорил, Крым — необыкновенная земля. Здесь есть абсолютно все. А ты ведь еще не видела пещер!

— Ну да, не видела! А Чуфут-Кале? Разве это не пещеры?

— Нет, я имею в виду настоящих! Со сталактитами и прочими подземными чудесами.

— А здесь разве и они есть?

— Разумеется. Самые ближние — на соседней горе. На Чатыр-Даге. Вон там! На плато. — Павел показал на высокую, с виду неприступную гору в той стороне, откуда они пришли.

— А туда можно попасть?

— Для нас с тобой нет ничего недоступного. Если хочешь, можем отправиться туда сейчас же.

— Но ведь нам туда не взобраться! Я отсюда вижу, там отвесные стены!

— Значит, ты еще не заметила особенности крымских гор. Пошли, здесь есть более короткая дорога.

Пока они добирались до машины, Павел объяснил Наташе, что здешние горы довольно пологие с севера, а к морю обрываются вертикальными стенами. Именно по этой причине южный берег надежно защищен от холодных северных ветров.

— Вот когда нужен кондиционер! — вздохнул Павел, распахивая дверь. Из нагревшегося на солнце салона ударило, как из жерла печи. — Делать нечего, на ходу остынет. Садись.

Действительно, через несколько минут в машине посвежело. Ветер, врываясь в открытый люк, играл с волосами Наташи. Она только улыбалась, подставляя прохладному воздуху разгоряченное лицо. Через несколько километров Павел свернул на тихую проселочную дорогу. Попетляв немного в долине, дорога незаметно превратилась в узкую тропу и начала поднимать довольно круто в гору. Со всех сторон к ней подступали вековые деревья. Местами тропа прижималась к крутому склону, и тогда справа виднелась глубокая пропасть. Открывшаяся впереди поляна с небольшим домиком означала окончание путешествия.

— Все. Отсюда только пешком. Ты не слишком устала?

— Нет. Я готова идти куда угодно.

— Замечательно, тогда вперед! — Павел взял Наташу за руку и повел по неприметной тропинке сквозь заросли колючего кустарника. Когда кустарник закончился, перед Наташей раскинулось бескрайнее каменистое пространство.

— Это и есть Яйла? — спросила она у Павла.

— Да, она самая. Раньше здесь пасли овец. Теперь это заповедная зона. Видишь тропу? Вперед по ней. Тут на плато несколько пещер, мы с тобой пойдем в Тысячеголовую.

— Странное название. Почему такое?

— Есть несколько легенд. Одна из них гласит, что однажды враги напали на народ, живший в этих местах. Силы были неравны. Оборонявшиеся вынуждены были укрыться в пещере. Тогда враги зажгли у входа огромные костры. Ни один человек не выбрался. Все племя осталось в пещере.

— Ты серьезно? Это правда?

— Не думаю, скорее всего, пещера служила кладбищем. В древности в Крыму жили огнепоклонники. Поскольку все стихии священны, они не хоронили своих усопших, не сжигали их тела на кострах. Не отправляли в последний путь по воде. Просто складывали в уединенных, укромных местах. В пещерах, например.

— Что, как в лавре?

— Почти. Только в лавре тела усыхали и самомумифицировались, а тут условия другие. Вот под этим обрывом и находится вход в пещеру. Ну что, не боишься?

— С тобой — нет. Но только ведь темно!

— У нас есть фонарик. Идем. Только не отставай ни на шаг.

Неширокая темная щель в скале почти сразу же уперлась в стену, сбоку открылся еще один проход, и тьма поглотила Наташу. Ей стало неожиданно холодно, словно каменные стены забирали из нее живое тепло. Судорожно вцепившись в руку Павла, она, осторожно ступая, шла за ним все дальше и дальше. Местами свод пещеры нависал так низко, что даже ей приходилось наклонять голову, но временами открывались такие залы, что даже свет фонаря не достигал каменного потолка. В некоторых местах из-под камней сочилась вода. Глинистый пол в некоторых залах устилали человеческие кости.

— Видишь, вот они, древние захоронения, — шепнул ей на ухо Павел. — Идем, чуть дальше я покажу тебе еще не разрушенный зал.

Он свернул в какой-то узкий, тесный проход.

— Смотри! — Прижав к себе Наташу, Павел повел лучом фонаря вокруг.

Тишину подземелья нарушала мерная капель. В свете фонаря Наташа увидела свисающие сверху сталактиты, с влажного, сверкающего от воды пола к ним навстречу тянулись сталагмиты. Причудливо поблескивающие в свете фонаря, они, порой соприкасаясь друг с другом, образовывали величественные колонны. Залюбовавшись, Наташа совершенно забыла о холоде, о том, что рядом лежат чьи-то древние кости. Необъяснимое совершенство форм, сказочная красота заворожили ее. Наверное, если бы не Павел, она бы осталась в пещере надолго.

— Пойдем к солнцу, ты совсем продрогла, — словно издалека услышала она голос любимого.

Солнце ударило нестерпимо, едва они вышли из-под козырька обрыва. Оно уже перевалило зенит и теперь палило изо всех сил. От каменистой почвы несло жаром. Взявшись за руки, они медленно пошли назад, к видневшимся вдали зарослям колючего кустарника.

— Павел, а почему сталактиты только в одном зале? — неожиданно спросила Наташа.

— Люди! Люди, милая, почти всегда уничтожают красоту. Чтобы образовался сталактит или сталагмит, нужно много сотен лет, а уничтожить его можно в течение нескольких часов. Эта пещера известна уже очень давно, но посещать ее стали всего лет тридцать-сорок назад. Вот и разрушили красоту. В Крыму сотни пещер, и только в труднодоступных еще можно увидеть много интересного, но туда только со специальным снаряжением можно проникнуть. А тут ходи — не хочу.

— Откуда ты здесь все знаешь? Часто бывал, да?

— Часто, не скрою. Я ведь весь Крым облазил, вдоль и поперек.

— Почему же ты не поселился здесь?

— Тогда бы я не встретил тебя! Разве это не повод для того, чтобы жить у нас, в деревне?

— Ты просто смеешься надо мной.

— Если честно, не знаю. Там все же моя родина. Хотя Крым я безумно люблю. Поедем купаться?

— Куда?

— К морю, конечно, да о ночлеге пора подумать.

— Ну, раз о ночлеге, то конечно, — потянула Наташа и вдруг озорно улыбнулась.

Она на мгновение представила, что придет ночь, они останутся наедине и снова будут любить друг друга так, словно это последняя ночь, словно завтра уже не будет ничего. Она, осмелев, будет гладить его тело, целовать до головокружения, чувствовать его руки, губы. Он опять будет казаться ей молодым и сильным. Впрочем, почему казаться! Павел в самом деле молод и силен. Вон как легко, словно пушинку, он подхватывает ее на руки, как неистово любит.

На ночлег они остановились в маленьком приморском поселке. Крошечная, уютная гостиница спряталась у подножия гор. Чуть обустроившись в номере, Наташа потянула Павла на пляж. Вечерело, волны с шумом накатывали на берег. Отдыхающие уже покидали пляж. Наташа, проведя почти весь день в горах, успела соскучиться по морю. Едва раздевшись, она тут же бросилась в воду. Волны не пускали, отбрасывали ее на песок, но упрямства Наташе было не занимать. Призвав на помощь Павла, она все же пробилась сквозь прибой. Они долго барахтались в неспокойном море. И, только изрядно устав, выбрались на пляж. Солнце уже успело опуститься за горы. Ночь спускалась на побережье. Ветер утих. Море быстро успокаивалось. Наташа, прильнув к Павлу, молча смотрела на медленно утихающие волны. Невозможно было описать чувства, которые она испытывала в этот момент. Нежность, любовное томление, радость — все смешалось в ее душе. Вдруг она ощутила такое непреодолимое желание, что даже голова пошла кругом. Ночь, сияние звезд, море, теплый ветерок, несущий с гор ароматы душистых трав. Все как-то сразу обрушилось на нее. Не в силах больше бороться с собой, она сбросила с себя купальник и остановилась прямо перед Павлом. Слабый свет городка почти не доставал до них. Но тело ее все равно светилось в темноте южной ночи. Павел, угадывая ее настроение, поднялся и, бережно обняв, повел к воде. Волны утихли, вода, густая, непроницаемая, медленно вздымалась и опадала. Когда они вошли в нее, со всех сторон их окружило неясное свечение, неведомые живые существа сновали в море, излучая призрачный свет. Дно постепенно понижалось. Когда вода достигла груди, Наташа, прижавшись всем телом к любимому, едва слышно прошептала:

— Я хочу тебя!

Павел и сам уже не в состоянии был сдерживаться. Приподняв Наташу на руках, он начал неистово целовать ее соленые от морской воды губы, шею, грудь. Она обхватила его ногами и, обняв изо всех сил, отвечала ему.

…Они вернулись в гостиницу только поздно ночью, уставшие, счастливые. Позже, уже в номере, снова сводили друг друга с ума ласками, уснули лишь на рассвете.

Проведя пару дней на пляже, они покинули гостеприимный уголок и отправились дальше по побережью, на восток. Их ждала древняя Сугдея. Вытянувшийся по узкому ущелью городок не производил на Наташу особого впечатления до тех пор, пока она не увидела крепость. Неприступные древние стены на горе. Башни, взметнувшиеся ввысь. Что-то невероятное, сказочное было во всем этом. Невольно вспомнился Югнар. Свен, пришедший сюда из далекой северной страны в поисках брата.

— Павел, а когда мы пойдем в крепость? — спросила Наташа, едва Павел остановил машину.

— Сразу же, как только снимем жилье.

— Это ведь об этой крепости ты писал?

— Ты имеешь в виду, в первой книге? Да, именно о ней.

— А там, на вершине — Кыз-Куле? Девичья башня?

— Надо же, ты даже помнишь название! Да, только в то время она еще называлась дозорной.

— Мы сможем туда подняться?

— Не знаю, раньше туда вела тропинка, а как сейчас, трудно сказать. Сегодня я тебе обязательно покажу крепость, в любом случае — мы здесь задержимся на недельку.

Вечером, стоя над пропастью у стен цитадели, Наташа любовалась бескрайним морем. Как же замечательно, что она повстречала Павла. Сегодня он предложил ей выйти за него замуж. Она не стала раздумывать. Именно такого человека она подсознательно искала всю жизнь. Пусть она и ошиблась шесть лет назад, ну и что? Жизнь все равно прекрасна. Какое же это счастье — жить! Особенно если ты вернулась оттуда, из-за той черты, где нет ничего — ни любви, ни нежности, где нет ее любимого Павла.

Вскоре в голове у Наташи смешались приморские городки и поселки, отели, гостиницы, пансионаты, суровая красота Судакской крепости, очарование Коктебеля, загадочность Кара-Дага, роскошные пляжи Феодосии, тихая сонная прелесть Арабатской стрелки. Месяц пролетел незаметно, будто один день. Поздним вечером Павел открыл дверь городской квартиры. Здесь ничего не изменилось после последнего посещения ее Наташей. Те же книги, те же стены, все как тогда, когда она впервые переступила порог этого дома. Изменилась она сама. Повзрослевшая, осознавшая всю силу женственности, теперь она вошла сюда не случайной подопечной, а самой настоящей женой единственного и самого лучшего мужчины на свете.

Сентябрь принес неожиданные хлопоты. Наташу вызвали в городское управление милиции. После долгих утомительных расспросов, касающихся Ильи, следователь поинтересовался, не знает ли она, в чем обычно зимой ходил Илья. Наташа попыталась припомнить, но так и не смогла сказать точно. Тогда ей предъявили для опознания полуистлевшую меховую куртку. Заплесневелая, потерявшая цвет, дурно пахнущая, куртка ничего не напомнила Наташе. Когда же она, в свою очередь, поинтересовалась у следователя, с чем связан вызов, тот просто, совершенно обыденно рассказал, что несколько дней назад в давно заброшенной деревушке, в подвале одного из домов, был обнаружен разложившийся труп мужчины именно в этой куртке. На спине, в районе поясницы, обнаружены множественные повреждения, нанесенные, скорее всего, дробью, сама дробь в большом количестве присутствовала в разложившихся тканях трупа. Под останками были найдены фальшивые документы и газовый револьвер «питон» с одной стреляной гильзой в барабане. По восстановленной фотографии из паспорта можно утверждать, что погибший являлся Ильей Супренковым. О чем имеются данные экспертизы. Расписавшись в протоколе, Наташа вышла из управления.

Павел, с нетерпением ожидавший Наташу возле машины, нервно курил. Заметив ее легкую фигурку на ступенях, поспешил навстречу.

— Ну из-за чего тебя вызывали?

— Да все еще по поводу Ильи. Знаешь, наверное, мне уже не стоит бояться прошлого. Он мертв, нашли его тело, кто-то дробью в спину поганцу выстрелил. В заключении написано, что, мол, ввиду незначительности повреждений смерть могла наступить в результате переохлаждения и определенной потери крови. Но что удивительно, его нашли недалеко от деревни, на старых выселках. Всего-то в пяти километрах. Представляешь?

— Ай да бабка! — покачал головой Павел.

— Ты о чем, какая бабка? — удивилась Наташа.

— Садись в машину. Сейчас все расскажу. — Захлопнув дверь за Наташей, Павел не спеша забрался в неудобную «Ниву» и начал рассказ: — Весной, когда ты лежала в больнице, в твой дом ночью кто-то забрался. Мария Казимировна, услыхав шум, пошла проверить, кто там безобразничает, и обнаружила на кухне распахнутое окно. Недолго думая она вернулась к себе и, зарядив дробью старое ружьишко, оставшееся от покойного мужа, отправилась ловить преступника. Но только она дошла до двери, как та неожиданно распахнулась, и неизвестный мужчина выскочил на улицу. Мария Казимировна, не растерявшись, крикнула ему, чтобы тот остановился. Но в ответ прогремел выстрел, на счастье, из газового револьвера. Наша дорогая Мария Казимировна, не целясь, разрядила в неизвестного оба ствола — и дальше ничего вразумительного не увидела, так как слезы лились из глаз ручьем. Решив, что ей обожгло глаза близким выстрелом, она всю ночь их усердно промывала, а утром все рассказала мне. Я как раз приехал за твоими вещами. Мы вызвали участкового, провели осмотр и нашли множество порнофильмов, спрятанных под половицами в твоем доме. Тех самых, которые снимал и продавал Илья. Тебе мы решили ничего не говорить, чтобы не расстраивать. А сейчас все само собой выяснилось. Ай да баба Маня, ну ворошиловский стрелок, нужно будет ее поздравить с хорошим выстрелом!

— Нет, не нужно, а то переживать начнет, что человека убила, а то, что он и не человек вовсе, она никогда не узнает, — подвела черту Наташа.

 

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.