I
Сегодня презентация книги в Севастополе. На электронных часах, как аллергия, красными точками — время, 3:15. За окном — темно, на дворе — слякотно, в голове — похмельно. Но ехать придётся: пригласили, заплатили гонорар — не откажешься.
Успокаиваю себя бездельем, серфингуя по Интернету, общаюсь в чате с донецкой поэтессой. У неё два сборника стихов и тёмные, будто после черепно-мозговой травмы, круги под глазами. Никак не могу запомнить её имя. Что-то заканчивающееся на «ома». Вроде миомы. Или меланомы. Она и сама въедливая, как раковая опухоль.
Всё, хватит букв. Сборы красной дорожной сумки под Rolling Stones. Трусы, носки, книги, бутылки, презервативы. Оптимистично. Но не осталось места для вдохновения, а оно в поездах либо дорогое, либо отсутствует. Выкладываю книги и упаковываю две бутылки «Зелёной марки». От любой другой водки меня тошнит.
Долго объясняю таксисту, как подъехать к моему дому. Ещё дольше прошу не психовать и ждать меня там, где он остановился. Бегу к такси, перебирая ботинками, полными холодной жижи. Снег, лежавший два месяца, начал таять. Сверху — прочная корка, но наступи и провалишься в лужу.
Таксист похож на писателя Дмитрия Быкова. Только злее, и улыбка рваная, кривая, как рана от ятагана. За рулём своего крохотного «Дэо Матисса», подпирая руль животом, обтянутым клетчатой рубахой, таксист выглядит комично, но шутить с ним я не намерен. Сажусь на заднее сиденье, в кипу порнографических журналов.
По дороге на вокзал говорим о рыбалке и Тимошенко. В окно не смотрю: тонировано чёрным, и город чёрный, изредка с яркими пятнами фонарей. Таксист любит карасей в сметане и не любит Януковича. Мне больше нравится белый амур в клюквенном соусе, а к политикам я равнодушен. Но за рецепт карасей таксист заслужил чаевые.
Вокзал сонный; много бродячих собак в поисках еды, много спящих людей в деревянных креслах. Но проводник в поезде бодрый, матерящийся. Сдаю ему билет, получаю влажное бельё, стелюсь, засыпаю, накрывшись «Маятником Фуко» в мягкой обложке.
Мне снится девушка. У неё лицо поэтесссы Омы и ноги блондинки из журнала таксиста. Ноги отличны, а вот синяки поэтессы чудовищны. Пытаюсь придумать, чем бы закрыть лицо девушки, и просыпаюсь.
II
Нас двое в купе. Я и девушка с книгой. Девушка с книгой всегда сексуально, но в попутчице — не меньше ста килограмм, а в её руках — «Духлесс» Минаева. Нужно вдохновение. Лезу в рундук, достаю бутылку «Зелёной марки», колбасный сыр. Понимаю, что забыл хлеб.
— У вас не будет хлеба? — обращаюсь к любительнице Минаева.
— Нет.
В принципе, если выпить достаточно, то Минаев и вес будут не так страшны.
— Не хотите? — предлагаю водки и сыра.
— Нет.
Словарный запас у поклонников Минаева не богат. Впрочем, мне с ней не разговаривать. Был бы на моём месте Генри Миллер, всё уже случилось бы. Но я не Миллер. Поэтому придётся сначала разговаривать.
После нескольких стопок мне удаётся неплохой монолог о постмодернизме, но девушка, не дослушав, выходит в Запорожье. Дальше еду один. Ничего не остаётся кроме, как пить, а после блевать в туалете. Вспоминаю, что меня уже тошнило в этом поезде, но вот не помню, было ли это в 6 вагоне. Точно помню, что было в 4 и 13.
III
Поезд опаздывает на полтора часа. В Севастополе сыро, ветрено — как всегда зимой в этом городе. По перрону ходят старушка с табличкой «Жильё» и милиционер с хмурым испитым таблом.
Меня встречает невысокая, полная — в школе звал таких пончиками — девушка в сиреневом плаще. Представляется Алёной. Улыбается (зубы неровные, мелкие), интересуется, как доехал. Щёчки у неё пухлые, с ямочками от улыбки.
Едим на презентацию в информационный супермаркет «Колизей». Времени на гостиницу, душ, кофе нет. В салоне «девятки» воняет тошнотворными женскими сигаретами: будто жгли копеечные ароматические палочки. Алёна рассказывает о Севастополе, хотя он за окном: есть возможность оценить самому. Тем более она путает Ушакова с Нахимовым. Перебиваю, невыносимо слышать, что Тотлебен был архитектором:
— Как «Коллизей»?
— Замечательное место. Сто сорок квадратных метров, живая сцена…
В Севастополе бываю примерно раз в год. С каждым моим приездом город меняется. В видоизменениях, кажется, есть своя логика. Деревьев и клумб становится меньше, стекла и бетона — больше. Торговые центры, похожие на блестящие вздутые брюха крабов, давят одиноко торчащие хрущёвки и сталинки; те стоят пыльные, чумазые, как беспризорники. А в них пьют, едят, спят, плодятся люди. Много бордов. Через каждые полметра они надоедливо, как консультанты «Орифлейм», лезут с бессмысленной информацией. Элитная стоматология, криогенное омоложение, паркетные полы, автономное отопление, пивные фестивали, диджей Думский. В этом информационном болоте вязнешь, тонешь, устаёшь, умираешь.
IV
«Колизей» — весь в жёлтых цветах, переполненный людьми, похожий на подсолнух — находится на втором этаже комплекса «Муссон». Алёна сообщает, что это второй по размерам торговый центр в Крыму. Да, есть чем гордиться, улыбаюсь я.
Раньше здесь был радиотехнический завод, один из крупнейших в СССР. В конце девяностых его последним директором был мой знакомый. Заказов не было, цехи пустовали. Сотрудники торговали техникой на рынке «Чайка», организованном вместо футбольного стадиона. Завод оказался не нужен Украине, но вдруг удалось получить большой заказ из России. Вернулись люди, воскресили производство. И тут появились ребята из госструктур. Объяснили, что дружить с россиянами не стоит. От заказа отказались, а через год на месте завода появился торговый центр «Муссон».
В «Колизее» нас встречает крепыш с бритой головой. Представляется:
— Дмитрий, пиар-менеджер. Буду вести вашу презентацию, Юрий. Рад нашему знакомству. Как доехали? — тянет руку.
— С опозданием, — киваю в ответ.
Алёна исчезает, оставляя меня с Дмитрием. Он ведёт меня в гримёрку, на ходу уточняет детали. Взгляд у него цепкий, надёжный, как охрана президента.
— Вы хотели бы услышать определённые вопросы на презентации? Можно включить их в блок вопросов из Интернета.
— Такие есть?
— Пока нет, — улыбается Дмитрий, — но можно подготовить.
— Тогда спросите, откуда я знаком с Мишелем Уэльбеком.
— А вы знакомы?
— Нет, но ведь и вопросы не настоящие.
Дмитрий не для моих симпатий. Слишком спокоен и вежлив. На всё отвечает улыбкой. Её и дежурной не назовёшь — вполне искренняя.
— Когда начинаем? Мне надо переодеться.
— Предлагаю начать через полчаса, с небольшим опозданием. Чай, кофе?
— Кофе, но позже.
V
В сумке — «Зелёная марка», но перед презентацией — только коньяк. Иначе интерес к происходящему равен нулю. В здании «Муссона» нахожу продуктовый супермаркет «Фуршет». Покупаю коньяк «Ай-Петри» и литр колы. Надо успеть. В туалете торгового центра, разложившись на сливном бачке, выпиваю полбутылки «Ай-Петри» и запиваю его колой.
Возвращаюсь в «Колизей» воодушевлённый. До улыбки Дмитрия мне ещё далеко, но уголки губ уже смотрят вверх. В зале — люди. Сидят на чёрных стульях, зевают, беседуют. Те, кому не хватило мест, стоят, опершись на перила. Пересчитываю: примерно сорок человек. Есть и бонус — эффектная брюнетка в первом ряду.
Разомлев, вальяжно иду через зал. Меня перехватывает Алёна. Проводит за столик, похожий на пластиковый гриб. Подаёт кофе, бутерброды, тирамису.
Ем быстро, хочу успеть допить коньяк с колой. В гримёрке накидываю дежурный чёрный пиджак, выпиваю, иду в зал. Сажусь в кресло рядом с Дмитрием. Стараюсь выглядеть уверенно, но нервирует жир, переваливающийся через ремень. Дмитрий двумя пальцами приближает микрофон:
— Юрий Каменин, дамы и господа.
Зрители лениво аплодируют. Во втором ряду шепчутся две блондинки. Это не бонус, как брюнетка, но если продолжить пить «Ай-Петри», то горизонтальное положение (или как им нравится?) желаемо.
Моя творческая биография в интерпретации Дмитрия звучит эпично. Следом вопросы из Интернета с перерывами на чтение прозы. Отвечаю подробно, с интересом. Читаю медленно, с расстановкой. В зале душно, жарко. Очень хочется пить; я вытряхиваю капли из опустевшего стакана.
Несколько вопросов из зала.
— Есть ли литературная среда в Севастополе?
Алёна приносит мне новый стакан воды. Отвечаю:
— Безусловно, есть. Издаются газета, журнал, альманах. Проходят встречи, презентации, чтения. Проблема в том, что об этом никто не знает. Прежде всего, потому, что среда сама не допускает посторонних. Читателям не до писателей, но и писателям не до читателей.
Мои слова, как акупунктура, попадают в нужные точки. Собралось много людей пишущих, теперь их выход. Первой — как надувшаяся жаба — возмущается крупная дама в зелёном платье:
— Да как вы смеете хаять наш город? У нас проходят вечера, встречи. Недавно книжку об адмирале Нахимове презентовали…
— И кому она нужна? — выкрик из зала.
— Как это кому? Людям! А кому его, — она тыкает длинным ногтём в меня, — бездарные опусы нужны? Таким дерьмом все прилавки завалены. А у нас, у нас отлично развитая сеть библиотек…
— Не пробиться — все места заняты, — смех в зале.
— Не парьте репу, — встаёт лысый мужик в джинсовом костюме, — Черкашин был из последних, дальше всё — не урожай…
— Как это не урожай? — Вскакивает бледная рыжая женщина. — А сколько у нас замечательных поэтов? Борсук, Губанов, Трушкин, Бурундуков…
— Графоман ваш Бурундуков! — Кричит бородач с барсеткой.
Дмитрий, всё ещё улыбаясь, успокаивает зрителей. Больше всех суетится бородач, ненавистник Бурундукова, и рыжая, его защитница. Кто такой Бурундуков, я не знаю.
Наконец, рыжая не выдерживает — отвешивает бородачу пощёчину. Тот рефлекторно отталкивает обидчицу. Мужик в джинсе заступается. Начинается драка. Привлечённые шумом подтягиваются случайные зрители с первого этажа. Два охранника вместе с Дмитрием разнимают дерущихся. Я говорю в микрофон:
— Теперь вы понимаете, почему мой роман называется «Молот ведьм»?
Смех в зале обезоруживает дерущихся. Бородача уводят. Рыжая уходит сама, напоследок плюнув мне в «кабанье рыло». Минус: два человека. Плюс: два десятка. Дмитрий объявляет:
— Сейчас вы можете приобрести книги Юрий Каменина с автографом автора.
VI
Люди выстраиваются за книгами, будто за эликсиром молодости. Но покупают мало — в основном, просят подарить. Извините, только продажа. Не понимают. Повторяю — обижаются.
Вот и две блондинки. Эти покупают. Я им — подписанные книги, они мне — флайер. На нём губной помадой выведен номер телефона.
— Юрий, позвоните нам.
Приятно, а главное придаёт уверенности. Это важно, потому что автограф просит брюнетка. Вблизи она воплощение страсти.
— Кому?
— Жанне, — у неё томный голос.
Если бы я был рок-звездой, то, возможно, она бы попросили меня расписаться у неё на груди. Почему я стал писателем, а не рок-звездой? Наверное, потому что у меня было не так много друзей.
— Извините, но подписывать книгу просто Жанне — бесчувственно. Мы могли бы познакомиться. Например, вечером за ужином.
— Я замужем.
Но мне нельзя отказать после коньяка с колой. Можно после пива, вина, водки, но не после коньяка. На серой визитке брюнетки золотым теснением выбито: «Жанна Крицкая, свадебный салон «Жанна».
После автограф-сессии — она же жажда халявы — самые терпеливые идут в атаку. Рыхлая женщина с лицом бассета рассказывает об альманахе «Севастополь», крючковатая тётка с шиньоном просит подарить книги в библиотеку Толстого, но решительнее всех поступает крупная, холмообразная дама: она берёт меня за локоть и отводит в сторону.
— Юрий, — начинает она, вращая глазами и потрясая бумажной папкой с трафаретными буквами «Дело», — позвольте представиться. Ленина Александровна, секретарь общества Озерова. Мы встречаемся по средам и пятницам…
Дальше она, не отпуская локтя, шепелявит о Толстом, обществе Озерова, газете «Севастопольский листок». Меня мутит от жары, коньяка и её бешеного вращения глаз.
— Чем могу быть полезен?
— Я секретарь общества Озерова…
— Что вам надо от меня?
Наконец, у неё, как фурункул после выкатки яйцом, вызревает просьба:
— Мы бы хотели получить ваши книги в подарок.
— Извините, но из книг только те, что можно купить в магазине.
— Но мы…
Реверс, и снова история общества Озерова. Спасает Дмитрий.
— Юрий, вас ждут, — на этот раз его улыбка кажется мне благословением.
Извиняюсь перед секретарём общества Озерова. Прошу оставить мне контактную информацию. Обещаю ей и себе переслать книги. Прощаемся.
— В гостиницу? — улыбается Дмитрий.
— Как насчёт отметить презентацию?
— Я не пью, но если хотите, то можем заехать в кафе, — со своей бритой головой и неизменной улыбкой он похож на Будду.
Наверное, в наше время элементарная вежливость выглядит как просветление. Но сидеть в кафе с ним, трезвым, напиваясь коньяком одному, бессмысленно.
VII
Гостиница называется «Аллигатор». Пятьсот метров до моря. Трёхэтажное здание, увитое зеленью. Кованые ворота, по бокам — клумбы. Интерьер офисный: перегородки из бледно-розового гипсокартона, на стенах — картины из магазина «всё от 5 грн.», в углу — серый кулер HotFrost. За чёрной, «под дерево» стойкой reception улыбается высокая блондинка с завитыми, похожими на лапшу быстрого приготовления кудрями. Форма одежды школьная: «белый верх — чёрный низ».
— У нас забронирован номер на имя Юрия Каменина.
— Да, — блондинка смотрит в ноутбук. На её бейдже, приколотом к белой блузке, значится: «Настя, ресепшионистка». — Номер 23, второй этаж.
— Дальше я сам.
— Хорошо, — кивает Дмитрий, — во сколько у вас поезд?
— В полдесятого утра.
— Тогда в восемь буду у вас.
— Спасибо, — мы прощаемся за руку.
Поднимаюсь в номер. Налево — ванная комната: унитаз, душевая, коврик в виде рыбы. Прямо — гостиная: просторная кровать (хорошо бы пригласить сюда Жанну), тумбочка с шухлядами, небольшой телевизор.
Разбираю сумку. Сначала водку в холодильник, потом ноутбук и пиво на стол. Никаких соцсетей — только почта.
Три письма в Gmail. Первое — от Алика Добрина, писателя и редактора. Лично мы незнакомы, но мне нравится, как он пишет. Просил его о рецензии. И вот, спустя три недели, он ответил:
Алик Добрин [email protected] кому: мне Показать детали 12.02.12
Дорогой Юрий! Рад получить от вас письмо.
Конечно, я бы написали рецензию на ваш последний роман, но написание рецензии требует времени и сил.
К тому же, у меня проблемы, связанные с зарплатой, с которой тянут в издательстве вот уже второй месяц. Честно говоря, не на что купить утренний круассан и выпить рюмку коньяка.
На вечерний — ещё удаётся кое-как наскрести, а вот на утренний — нет. Может, одолжите мне, как человек милосердный, 1000 долларов до зарплаты?
Искренне ваш,
Алик
Второе письмо от Александра Воробьёва, московского писателя с солидными тиражами. Он отвечает не мне, а Ольге Зайцевой, литературному представителю Юрия Каменина. Хотя она ему не писала. Ольга, моя бывшая жена, до развода занималась всей перепиской, а после я продолжил писать от её имени. Воробьёву «Ольга» отправляла мою книгу об Антонии Печерском для серии «ЖЗЛ».
Alex Vorobey [email protected] кому: мне Показать детали 12.02.12
Ольга! Начал читать книгу вашего подопечного Юрия. Буду откровенен — читал только лишь из уважения к вам. Но даже моего уважения не хватило, чтобы дочитать. Уж простите, Оленька!
И вроде бы линия есть, да и фигура выбрана любопытная, но поймите — есть ещё такая вещь как талант. Понимаете? Т-А-Л-А-Н-Т…
Послушайте моего совета — бегите от Юрия. Пока не поздно. К тридцати пяти он поймёт, что никакой он не гений и даже не талант, а так, ещё один убогий графоман, и тогда у него начнутся жуткие истерики, депрессии. Зачем оно вам надо!? Бегите от него. Пока не поздно.
А.
Эх, Саша, Саша, ай да сукин сын! Иду к холодильнику. Беру бутылку «Зелёной марки», пью из горла. Третье письмо от критика Любарского. В «теле» письма только ссылка. Кликаю.
Неудачливый инквизитор, о романе Юрия Каменина «Молот ведьм».
…тотальный кошмар в трёх частях с прологом и эпилогом…
…среди прочих недостатков книги выделяются языковые небрежности…
..вряд ли получится разобраться в той расписной матрешке, которую представляет собой череда жертв, но в этом вовсе нет нужды: все они — отражения, тени и двойники…
…социальная сатира поверхностна и неоригинальна…
…всё понятно, перед нами типичный образчик маргинальной литературы для горстки сектантов…
Нет сил, читать дальше. Можно захлебнуться злобой. В туалет, на балкон — успокоиться, надо успокоиться! Есть средство, есть способ — сёрфинг по Интернету.
Новости на ukr.net: объявлен короткий список «Русской премии». Точно, сегодня; как же я мог забыть? Номинация «Крупная проза», шорт-лист: Алешковский (США), Васильева (Германия), Птицина (Украина), Катишонок (США), Соколов (Канада).
А я? Где же я? Почему нет меня? И кто такая Птицина?
Гуглю. Ада Птицина. В 19 лет — публикация в «Новом мире». В 20 — лауреат премии «Дебют». В 23 года — первая, всего четыре, книга, вышедшая в АСТ.
А мне тридцать три, и мне одиноко. Три романа в маргинальных изданиях. Разведён, бездетен. Безработный, живу на фриланс. Сам себе не хозяин. И водки почти не осталось.
Нет, хватит литературы! Это всё из-за неё, все эти нервы! Выключить ноутбук, забыть, отвлечься! У меня же есть телефоны девушек. Ощупываю карманы пиджака. Вот он флайер с презентации, на нём губной помадой — номер.
— Да?
— Добрый вечер! Это Юрий Каменин.
— Да, да…
— Вы просили позвонить.
— Да, да…
Впечатление, что жуёт. Или что-то во рту.
— Собственно, звоню. Мы могли бы встретиться сегодня?
— Втроём или вдвоём? — перестаёт жевать.
— Не понял.
— Вы хотели бы заказать нас двоих или одну из нас?
— В смысле?
— Одна: час — 300 гривен. Две: час — 500 гривен. Это со скидками. Как для нашего любимого автора…
Наконец, понимаю:
— Перезвоню.
— Да, да, — её рот, кажется, вновь чем-то заполняется.
Ничего, всё нормально. Есть ещё брюнетка Жанна. Надо только сначала взять вдохновение, потому что в гостинице дорого, а после назначить встречу.
VIII
Парк Победы, где находится гостиница «Аллигатор», занимает несколько гектаров зелёных насаждений от жилых домов до галечного пляжа. Море здесь открытое, чистое. Летом много отдыхающих, похожих на шашлык и люля-кебаб, и ещё больше местных, продающих чебуреки и пахлаву. В незалежной Украине Парк Победы превратился в заброшенную лесополосу, любимое место люмпенов Гагаринского района, поделивших территорию между собой: наркоманам достался лес, бомжам — дзоты, оставшиеся со Второй обороны Севастополя.
В середине девяностых Парк Победы наводнили «чёрные археологи», искавшие ордена, медали, оружие, и самозахватчики, строившие бары, генделики, кафе. Но постепенно все они ушли, оставив развалины среди крымских сосен.
Возрождение Парка Победы началось с установки, по инициативе Лужкова, памятника Георгию Победоносцу, длинной мраморной стелы с окончанием в виде всадника, пронзающего Змея. Затем понадобилось ещё несколько лет, чтобы зажечь фонари, установить скамейки и выложить красно-белой плиткой, — которой тогда выкладывали весь Севастополь — дорожки.
Из крайности в крайность, и вместо заброшенной лесополосы Парк превратился в любимое место московских застройщиков. Начали с «Аквапарка» и гостиницы. Теперь строят жилые дома, отели, развлекательные центры.
Февральским вечером в Парке Победы никого нет. Стемнело. Иду среди сосен по плиточным дорожкам, похожим на соты. Много фонарей, но мало горящих. Несколько неработающих палаток, затянутых тентами с рекламой пива.
У моря на скамейках, обнявшись, сидят парочки в зимних дутых куртках. Летние кафе превратились в пустующие остовы. Вход на пирс закрыт ржавой решёткой. Сам пирс уродливым выступом нависает над морем, зияя пустотами между железобетонными балками.
Зато есть работающий магазин. Беру бутылку «Зелёной марки», шампанское для Жанны, колбасную нарезку «Глобино», томатный сок «Садочек», шоколад «Рошен», печенье, сыр. Складываю всё это в жёлтый пакет «Lipton».
Спускаюсь к морю. Ноги скользят по отшлифованной волнами и временем гальке. Море тёмное, цельное, как глаза дьявола в американских фильмах. Располагаюсь на остатках топчана. Пишу смс брюнетке Жанне с предложением встретиться. Первый раз за сегодняшний день, хотя начался уже день следующий, пью размеренно, с наслаждением, закусывая сервелатом и запивая томатным соком. Небо бескрайнее, вечное, единое с морем, берегом, со мной.
Больше не пить, не сейчас и не здесь. Потому что это передышка. Кажется, в Ведах сказано, что природа — первое проявление Бога. И это свидание с Ним. Не повторить.
Вибрирует «Сатисфакцией» Stones телефон. На бледном экране, как смолы на рентгене лёгких, чёрные буквы: «Привет начала читать твою книгу не понимаю зачем писать такое встретиться не хочу. Жанна».
Говорят, что вода забирает все проблемы и неприятности. Море огромное, в нём растворятся горечь, разочарование, страх. Кричать, орать, вопить, кормя эту огромную движущуюся массу, отдавать ей свою боль и получать нового себя взамен, дрожа то ли от холода, то ли от одиночества; наделённый тысячей прав, но лишённый права жаловаться.
IX
Центральный вход в гостиницу закрыт, захожу в боковые двери. Настя-ресепшионистка сидит за стойкой, смотрит в ноутбук.
— Тяжёлая у вас работа, — выпитое на берегу делает разговорчивым.
— Бывают и хуже, — пожимает плечами. — А сейчас вообще не сезон, из постояльцев — вы и ещё одна пожилая семейная пара.
Разговорчивая Настя, спасибо. Сегодня весь день говорил я, потому что кто-то пришёл, кто-то сказал слушать. Но, когда остаёшься один в почти пустой, как Луна за окном, гостинице, где спят двое, а двое смотрят друг на друга, то видишь себя со стороны и хочется молчать, слушать простые, слишком человеческие вещи. И, слава Богу, некуда спешить. И ноутбук на столе гудит, как летящий самолёт в детстве.
— Может быть, составите компанию? Не спится. У меня есть шампанское, — достаю из пакета бутылку, купленную для брюнетки.
— Честно сказать, — улыбается Настя, — от шампанского у меня болит голова.
— Может, водки? — почти с мольбой.
— Ну, если чуть-чуть…
Две рюмки, закуска, водка на журнальном столике. Задёрнутые жалюзи, только щелочка для лунного света. Едва слышный звон чокающихся рюмок, и как же завидую тебе, Настя! Будто больной — здоровому. Что можешь, вот так просто, сидеть и болтать о сериалах и фильмах, о Тимошенко и Киркорове, путать Бунина с Букиным, думать, что Пастернак — это приправа, и при этом жить. А я размышляю, ищу, терзаюсь. Чтобы объяснить, понять, дать описание и, наконец, убедить себя в том, что жизнь проста, доступна. Но ты, Настя, и так это знаешь.
— А я читала ваш роман, — вдруг говоришь ты, и глаза с поволокой.
— Правда?
— Прекрасно написано.
Неужели люблю, как собака, только за комплимент, за поглаживание по холке? Можно и на брудершафт. Настя, ты лучше, быстрее, чем я надеялся. Целовать потрескавшиеся губы, сосать шершавый язык, трогать за упругую грудь.
Снимаю блузку, бюстгальтер. Тело белое, ноги в брюках чёрные — форма всё ещё соблюдена. Шепчу:
— Хочу сделать тебе массаж, — это всегда работает.
Раздеваю до трусиков. Укладываю на чёрный кожзам дивана. Растираю пьяными, резкими движениями. Ищу оазис и нахожу.
Но почему перед глазами буквы, слова, предложения? Знаю их, видел, читал. Отрывки из рецензии Любарского. Не думать, пить больше водки.
А Настя уже не играет: переворачивается на спину, раздвигает ноги, тянет к себе. Обещает самое большое земное удовольствие. Стонет, дышит, пульсирует. Играет с собой, будто с фитилём свечи, теребя, обжигаясь пальцами. Улыбаясь, отнимает мою руку, просит большего, будто разохотившаяся невеста. Притягивает, целует в лицо, шею, спускается, ищет губами, ниже, ниже.
…всё понятно, перед нами типичный образчик маргинальной литературы для горстки сектантов…
Любарский, ты изуродовал мою жизнь. Как изуродовал Латунский жизнь Мастера. У него была любовь, а у меня могла бы быть. Сейчас это интрижка, мелкая, невнятная, но кто знает, какой страстью она могла бы налиться после.
Настенька, смогу! Только не отрывайся, пожалуйста. И неважно, что губы потрескавшиеся, неважно, что язык шершавый. Ещё чуть-чуть, получится, знаю. А пока есть пальцы, как в том анекдоте. Берёшь их, вводишь, стонешь, расслабляешься.
— Спать хочу …
Ты ли это, Настя? Или злой демон Любарского? Лицо — всё в красных пятнах, крупных порах, с алыми швами губ — равнодушно. Так не выглядит спасение. Ты отвратительна, Настя! Убери руки от моей водки, пей своё шампанское, хотя нет — лучше дай его мне!
Оставить всё, взять только шампанское, раз нет водки. И бежать из этого города-героя, в котором я не герой. Прощай, Настя, вызови мне такси. Да, чёрт возьми, вызови мне такси! А я в номер, вперёд и вверх на севших батарейках, а на деле — ползком по ступенькам.
Тошнит, будто в школе, напившись пива под кадык, пятый круг на карусели. Не отпускает проклятый город. Добежать до ванной, не стошнить на ковёр. А, чёрт, ладно! Завтра новый день. Уберут. Станет чисто. А пока спать. Доползти до кровати. Цель, цель, цель… или нет, лучше сразу спать…
На этом грязном, липком полу.