Конец 1930-х годов. На одном из колымских приисков двое друзей-зэков находят огромный самородок. Они передают его надзирателю Бергу, который обещает свое покровительство и предлагает организовать нелегальную добычу золота. Зэки начинают разрабатывать шахту и натыкаются на подземное капище предков народа чукчей. Старый шаман предупреждает их, чтобы не тревожили сон древних богов, однако дело неожиданно осложняется появлением на прииске агента немецкой разведки, который пытается завербовать Берга…

                                     2015

Ирина Беседина

Самородок

Часть первая

История золотой Колымы

Жизнь обрушилась

Зэки шли строем, молча, тяжёлым шагом, руки за спину, глаза в землю. Впереди, по бокам, сзади колонну сопровождали бойцы охраны с автоматами, с собаками. Зэки шли в забой добывать металл.

Я был в этой колонне. Как «враг народа», я был осуждён на десять лет.

История моего ареста в 1938 году одна из многих тысяч. Меня не интересовали политические игры. Я просто трудился, любил, имел детей, семью. Бессудные расстрелы, громкие и тихие судебные процессы, вообще вся деятельность НКВД[1] и его застенки никак меня не интересовали и не касались. Не то чтобы я не слышал о расстрелах и арестах, но это было где-то далеко, в другом мире. Моя жизнь была проста. Я лечил людей и считал, что это дело мне дано от Бога.

Вдруг ночью неожиданные гости, обыск, арест, следственная тюрьма, нелепые обвинения. И я, простой человек, далёкий от политических интриг, оказался под следствием по непонятным политическим мотивам. Предъявленные обвинения были абсурдны сами по себе. Откуда я мог знать, что мой арест может стать частью крупной политической игры? Готовился фантастический судебный процесс – обвинение бывшего всемогущего начальника сталинской тайной полиции Генриха Ягоды. На меня поступил донос: я неправильно лечу людей. Я залечиваю их до смерти. Это подлое зерно упало на благодатную почву.

В первый момент я не верил, что арестовали всерьёз.

– Это явная ошибка. Разберутся и выпустят. Ещё извиняться будут, – сказал я жене на прощание. Однако сложилось всё иначе.

* * *

Я жил счастливо. Двое детей, красавица жена, преданная, спокойная, любящая, мой надёжный друг. Она умела создать уют и спокойствие в доме. Я был убеждён, «семья – это святое». Я любил свою работу и отдавал ей все силы.

Из этой счастливой жизни я был вырван совершенно внезапно. Политика меня вообще не интересовала. Поэтому я верил, что моя невиновность очевидна. Просто где-то что-то перепутали. Не мог я быть преступником, заговорщиком, «врагом народа». Любому следователю это должно быть очевидно. Но почему-то очевидное для меня не было очевидно для следователя. Поступил донос, который можно было увязать с делом Ягоды, и это определило дальнейшую судьбу.

Крики и стоны избиваемых людей напрягали нервы с первого момента появления в этом месте. Первый же допрос потребовал сильнейшего напряжения воли. Следственная тюрьма круто перевернула жизнь: попавший сюда не был больше личностью, не был даже человеком, нас унижали, оскорбляли, били, растаптывали. Сомнений в виновности у следователя не было. Надругательство над личностью было хуже любой боли. Допросы чаще всего проводились ночью. Следователи вытягивали из измученных людей показания о фантастических заговорах.

В Бутырке ко мне подошёл сокамерник и стал расспрашивать, как и почему я сюда попал. Я буркнул что-то и не стал с ним разговаривать. Подумал: «Лезут в душу всякие».

Позднее я узнал, что он ювелир и зовут его Лев Наумович Близинский. Среднего роста, с округлым брюшком, широкий слегка приплюснутый нос, под большими удивлёнными глазами синяки. С первого взгляда внешность была так себе, несколько смешна. Однако, когда его большие глаза смотрели прямо, становилось понятно, что этот человек не только добр и чист, но в какой-то мере значителен и живёт своей внутренней жизнью.

На другой день после допроса Близинского привели под руки и бросили на пол. Теперь он ни о чём не спрашивал, а лежал неподвижно в углу камеры. Я поднял его и аккуратно уложил на нары, омыл его лицо водой. Несколько капель влил в рот. Отошёл и молча сел на свои нары.

Общение наше никак не развивалось. Мы в основном молчали.

После одного из допросов, когда я сидел, не поднимая глаз, и думал, как заставить следователя меня выслушать и поверить, Лев подошёл.

– Михаил, слышь, Михаил! Ты не спорь со следователем.

– Это как, не спорь? Я же не виноват, – сказал я тихо и поднял глаза. Лев почувствовал мою боль и на мгновение зажмурился.

– А следак тебя слушает?

– В том-то и дело, что вопросы не зависят от того, что я скажу. Орёт, злится, требует назвать сообщников. Не понимает, что я ни в чём не виноват, нет у меня сообщников. Матерится. Ну и я матерюсь. А они, гады, бьют.

– Раз находишься здесь, виноват. И убеждать в обратном бесполезно. У них свои задачи и свои особые понятия о нашей виновности.

– Да не виноват, не делал я ничего такого! Это абсурд! Все обвинения высосаны из пальца! – закричал я.

– Всё равно – виноват, – сказал раздельно Близинский. – Здесь у нас нет права защиты.

– Но моя непричастность к делу о каких-то заговорах очевидна. Я никого из партийной верхушки не знаю, никогда с ними не встречался.

– Это не имеет значения. Ты пойми, они все под страхом. Сегодня он здесь пытает, унижает, мучит людей, заставляет сознаваться в полнейших нелепицах. А завтра его будут пытать. Вот этот палач Ягода. Ведь пятнадцать лет лютовал. А сейчас сидит в этих же номерах, и клеют ему что попало. Да ещё компанию подбирают. Скольких людей он к стенке ставил! А теперь его миленького поставят. И сознается он во всех грехах, о которых и понятия не имеет. Чуешь, откуда ветер дует? – Лёва поднял палец. – Сверху он дует.

Он был прав. И я внезапно понял, что разбираться в непричастности к заговорам никто не будет. Это политика. В этом заинтересован кто-то там наверху. Сталин может и не знать, что творится в этих застенках. И оттого, что Лев это понял раньше, я взглянул на него с уважением.

– Так что, Михаил, ты не спорь со следователем, но и не подписывай никаких бумаг. Иначе тебе крышка.

Лёва на допросах не спорил, ничего не доказывал, ничего не подписывал. Часто бывал бит. А после очередной встряски садился в свой угол, долго молчал.

Потом подсаживался ко мне и начинал разговор. Он как старший брат заботился и опекал. Я сначала молча слушал. Потом понемногу стал отвечать. Потом принял дружбу Лёвы.

– Михаил, жизнь обрушилась, но не закончилась. Я понимаю, трудно духовно подняться над обстоятельствами этой жизни. Но главное – сохранить себя, своё человеческое достоинство и не свихнуться. Ты удались, Михаил, удались душой отсюда. Тебе через десять лет будет тридцать семь. Мы выйдем, нам ещё жить можно ого как! Любить, детишек растить, миру радоваться.

Я автоматически повторил: «…обрушилась, но не закончилась». И вдруг дошёл смысл этого.

– Лев, ты, правда, так думаешь? Будем держаться?

– Конечно, будем держаться. И к хренам собачьим этих… Мы сами по себе, они сами по себе.

С этого времени я стал безразличен к ходу следствия и допросам. Я отказывался подписывать протокол допроса и признать себя виновным. Следователь злился и хотел любым способом сломить, посылал в карцер.

В эту узкую каменную коробку без окна я умещался с трудом. Деревянная полка для сна, закреплённая в стене, могла уместить человека среднего роста. А я был несколько длинноват. У противоположной стены – маленькая железная полка, служащая столом. Расстояние между полками такое, чтобы арестант мог встать и сесть. Это – ширина бокса. Протянул руку – и достанешь до железной двери с глазком и окошечком. Я воспринимал карцер как стоячий гроб. Вентиляции днём нет. Примерно через два часа начинаешь задыхаться. В железной двери, у пола, я заметил маленькие дырочки. Попробовал сесть на пол, чтобы ухватить каплю воздуха. Невозможно, места не хватает. Да и дежурный заорал: «Нельзя!» Дежурный заглядывает в глазок примерно каждые полчаса. Когда видит, что у заключённого совсем мутится сознание, он открывает дверь и говорит: «Ну, пошли в сортир». Пока заключенный идёт до сортира и находится там – он дышит. Дверь бокса открыта, воздух входит туда. Затем всё повторяется. После отбоя включают вентиляцию. Смерть заключенного от удушья не предполагалась, только пытка. За этим процессом обязан был следить часовой.

Карцер чуть меня не сломал. Я понял, в карцере нельзя себя жалеть, нельзя позволять никаких отрицательных эмоций, особенно возмущения и гнева. Именно этого добивались мучители. Человек ломался через гнев, возмущение, обиду, тоску.

«Нет, врёте, у меня всё наладится. Я крепкий орешек. Я выйду отсюда, и буду счастлив. Я выброшу вас из своей жизни. Моя семья, мои любимые будут со мной». Такие мысли спасали.

В конце концов всё решено бесповоротно, приговор получен. Я признан «врагом народа». Осуждён на десять лет. Лев получил такой же приговор. Нас определили на Колыму.

Путь к месту назначения был долог. Тюремный вагон от Москвы до Находки шёл больше месяца. Затем твиндек[2] парохода – душный и нестерпимо вонючий. Через пять суток всех выгрузили на суровом и мрачном таёжном берегу, автомашины развезли по тем местам, где предстояло отбывать срок заключения.

Мы с Лёвой старались быть всегда по возможности рядом. В забой ходили вместе, работали в паре.

Лопата, кайло, лом, тачка, лоток и вода – снаряжение старателя. Золото на Колыме долгие годы добывали сугубо ручным трудом. В дармовой рабсиле недостатка не было. Вот и работали «кувалдометром и ломографом», то есть кувалдой и ломом, да ещё кайлом разбивали кварц, гранит и прочую породу. Тяжёлый физический труд по четырнадцать часов в сутки, скудное питание, жизнь в лагере вместе с блатными и уголовниками, ругань, драки, вши не оставляли у многих даже искры человечности.

Уголовники, блатяки-рецидивисты, воры в законе могли отказаться от работы. Начальство к ним относилось снисходительно. А 58-я статья держалась в особой строгости. Мы были работягами. Блатные пользовались нашим трудом, им присваивали туфтовые проценты выработки, они получали в качестве вознаграждения дополнительное и более качественное питание и зачёты по сроку. В лагере чаще умирали от поножовщины, чем от голода и болезней. Но любой лагпункт – это не только место, где зэки тянут срок, а ещё и производственный объект со своим планом работ. И начальство должно было управлять этим производством. Поэтому хотя блатные и были столпами лагерного режима, но работяги были нужны.

Наши родные не знали, где мы. Сообщить им о том, что мы живы, не было никакой возможности. Переписку нам запретили. Посылок с воли мы не получали. Взять с нас было нечего. Ни лагерную службу, ни блатных мы ничем не интересовали. Друзей старались не заводить. Нам было достаточно для общения друг друга.

Но вот однажды случилось событие, круто изменившее жизнь.

 

Самородок

Чудеса случаются. В обычной жизни, с обычными людьми, в обычный день. То, что случилось с нами, было чудом, изменившим нашу жизнь.

Утро было обыкновенным, серым, нудным, ничем не примечательным. Как всегда мы строем шли на работу. Спустились в забой. Тачка, лопата, откатка породы. К концу рабочего дня руки стали деревянными. В животе ныло от голода. Мы молча делали своё дело, ждали сигнала конца смены. Всё было как обычно. Мы тянули срок. Мы отбывали свои дни. Они были серыми, длинными. Душа не трепетала, не отзывалась на события. Не было гнева, не было радости, полное безразличие.

А нас ждало чудо!

Я много раз думал о том, как неожиданно всё произошло в этот день. Как встрепенулась и ожила вдруг душа. Оказывается, в беспросветной тьме, в самый обычный день, с обычными людьми может произойти чудо. Чудесной была наша находка. Но ещё более чудесной была ожидавшая меня встреча.

Бог был милостив к нам. Событие круто изменило нашу жизнь в этот день. Нам повезло, необычайно, несказанно, как говорили в старых сказках. Это было пятого июня тысяча девятьсот тридцать восьмого года, перед самым концом продолжительного рабочего дня, в забое прииска Фролыч в Чай-Урьинской долине.

Тачка с породой и песком показалась мне тяжелее, чем обычно.

– Ты что, Лев, я же надорвусь!

Я наклонил тачку и сбросил верхний слой песка и камней. Тяжёлый камень глухо шмякнулся поверх этой небольшой кучи.

– Стой! Стой! – Лев схватил меня за руку. Взял камень в руки, поплевал на него, потёр рукавом. Там где осыпались песок и глина, засветился жёлтый металл.

– Самородок! Большой!

Лев бросил его на землю. Схватил лопату и стал на это место быстро насыпать песок, пока камень не скрылся: к нам спешил бригадир.

– Эй, что замешкались?

Я быстро перевернул породу и песок из тачки на самородок. А Лев схватил лопату и стал насыпать новую порцию песка и породы в тачку.

– Да вот, перевернул тачку нечаянно. Сам знаешь, конец смены. Руки уже деревянные, – ответил я.

Мы вновь нагрузили тачку и стали откатывать её по деревянной колее. Раздался удар по рельсе. Конец смены. В забой спустились начальник прииска, старший инженер, охрана. Началась сдача инструмента, металла, поверка, построение.

– Что будем делать, Лев? – шёпотом спросил я у друга.

– У меня есть план. Надо незаметно сдать самому начальнику прииска.

– Да, если найдут, жизни не будет. Забьют, затравят собаками. А оставлять здесь, либо кто другой возьмёт, либо затеряется. Да и сами неизвестно где завтра будем. Надо сдать сегодня, только не бригадиру.

Он вполне мог присвоить самородок. И тогда старатели ничего, кроме неприятностей и опасности, не получат. Возражать бригадиру не имело смысла. На расправу он был скор.

Начальник прииска, немец с Поволжья, Берг, белокурый, высокий, плечистый, голубоглазый, с чуть припухшими красиво очерченными губами, длинным прямым носом и упрямым квадратным подбородком, шёл уверенной твёрдой походкой хозяина.

Во внутреннюю жизнь лагеря он не вмешивался. Но в забое в конце дня появлялся часто. Осматривал забой, отвалы хвостов, состояние рабочей силы.

– Нам нужны рабочие, а не доходяги, – говорил он начальнику лагеря.

И тот был с ним согласен. И за хозяйскую эту хватку, за умение организовать работу уважал и поддерживал его.

Отчитавшиеся бригадиры уводили своих работяг наверх из забоя. Лагерь привычно строился. Когда начальник прииска поравнялся с нами, я спросил:

– Разрешите обратиться, начальник?

Берг остановился.

– Говорите!

Я понизил голос.

– Мы с напарником нашли большой самородок. Хотели бы сдать лично вам.

Берг подумал.

– Какой самородок, вес какой?

– Около трёх килограммов будет, а может, чуть больше, – ответил Лев.

Берг быстро взглянул на добытчиков.

– Я распоряжусь, чтобы вас оставили.

Он подошёл к начальнику охраны.

– Эти двое пойдут со мной. Я доложу начальнику лагеря. Остальных уводите. Иван Иванович, – обратился он к старшему инженеру, – уезжайте в контору. Меня не ждите.

Резко дёрнулся и повернулся к нам бригадир.

– Так говорите, тачка перевернулась? Ну, я вам покажу тачку, вернётесь, – он понял, что его обошли. И уходил со всеми, бормоча ругательства.

Ушла колонна заключённых. Уехал Иван Иванович с командой.

– Показывайте свой самородок! – приказал Берг.

Мы подошли к небольшой куче породы, разгребли её, достали камень. Глаза Берга вспыхнули. С минуту он молча осматривал самородок, взвешивал на руке. Потом слегка присвистнул. Его рот невольно растянулся в улыбке.

– Больше трёх кило будет. Покажите место, где нашли.

– Вот здесь, начальник.

Берг тщательно осмотрел место. Рассмотрел пустую породу, увидел наличие кварца.

– Где-то должна быть жила в кварце, – сказал он задумчиво.

– Начальник, – обратился Близинский, – дважды такой удачи не бывает. Да и рвали тут породу ещё до нас, давно.

– А это мы ещё посмотрим. Никогда нельзя пренебрегать местом, где нашли самородок. Место находки надо тщательно осмотреть, изучить, и тогда делать вывод; случайный, одиночный этот самородок или, возможно, месторождение. Знающему человеку это о многом скажет. А вы что хотите за него?

– Волю! – сказали мы враз, на едином выдохе.

Берг ничего не ответил, только посмотрел на нас пристально. Ещё раз полюбовался на самородок, отдал мне:

– Заверни аккуратнее. Спрячь.

Махнул рукой:

– Пошли!

Мы пришли не в контору, а к большому деревянному дому начальника. Двор был обнесён высоким забором. Охрана, в виде двух свирепых овчарок на цепи, встретила яростным лаем.

– На сегодня вы – мои гости. Сейчас идите в баньку. Одежду, до единого лоскута – в топку. Принесут всё чистое.

Он взял самородок и пошёл в дом.

Через минуту из дома вышел армянин. Проводил нас в баньку. Принёс веники, мочалки, мыло, полотенца. Снятую одежду брезгливо бросил в топку. Усадил на табуретку, побрил голову и лицо. Когда мы, напаренные, намытые, очищенные до блеска, вышли в предбанник, тщательно оглядел тело. Затем пригласил ещё раз ополоснуться и выдал чистую одежду.

– Ну, раз нас так очищают, значит, сегодня в лагерь не вернёмся, – сказал я.

– Санпропускник что надо! Ни одной вошки не осталось, – заметил Лев.

Чистое бельё приятно холодило тело. Армянин улыбался от уха и до уха.

* * *

Он повёл нас в дом. На застланном полотняной скатертью столе стоял ужин. Вошёл хозяин. Оглядел придирчиво, хмыкнул удовлетворённо. Очевидно, остался доволен чистотой.

– Что ж, старатели, познакомимся. Меня зовут Отто Карлович Берг. Я начальник прииска. Вы, наверное, это знаете. А вас?

– Романов Михаил Михайлович.

– Близинский Лев Наумович.

– Откуда вы к нам прибыли?

– Мы оба москвичи, – ответил Лев.

– А по профессии?

– Я врач, – сказал я.

– Я ювелир.

Берг при словах Близинского приподнял одну бровь. Видимо, это известие его заинтересовало.

– Прошу за стол.

Берг налил спирт из небольшого стеклянного запотевшего от холода графина в гранёные стаканы.

– За знакомство!

Выпили. Запили студёной водой. С наслаждением, не торопясь, стали есть. Огурчики, грибочки, жаркое, красная рыбка, даже картошечка, о которой на Севере можно только мечтать. После жидкой баланды, тухлой рыбы, перловой или овсяной каши стол был сказочным. Всё хотелось хватать, запихивать в рот и есть, есть, есть. Но мы сдерживали себя.

Хозяин, видимо, понимал состояние своих гостей и не мешал разговорами. Мы старались вести себя, как люди приличные. Поели не торопясь, и в меру. Человеческий облик из-за еды не потеряли.

– Как же вы угодили в зону?

Он вопросительно взглянул на меня.

– Не пойму до сих пор. Кто-то донёс, что я неправильно лечу людей, связан с какими-то заговорщиками, залечиваю людей до смерти. И засадили в тюрьму как «врага народа» на десять лет. Хорошо ещё не расстреляли. А я вообще никого из этих заговорщиков не знаю, – сказал я.

Пока я говорил, Лев увидел за спиной Берга женщину. Она показала пальцем на меня и приложила палец к губам. Это был явный запрет говорить. Повторив этот жест ещё раз, и глядя с каким-то непонятным тревожным выражением на меня и затем на Берга, она так же молча и быстро исчезла. Близинский ничего не понял. Но то, что лучше о чём-то промолчать, он усвоил.

– Ну а вы? – Берг обратился к явно озадаченному Близинскому.

– По одной статье мы, по пятьдесят восьмой, – ответил Лев сдержанно.

– Почему отдали самородок мне лично? Не старшому? Соблазна оставить себе не было?

– Нет! – ответили хором.

– За волюшку любой самородок отдадим, – сказал Близинский.

– Воля нужна, – подтвердил я. – А бригадиру, конечно, можно было отдать, но ведь такой самородок он наверняка бы приписал себе. А нас, чего доброго, можно и на ножичек поднять. Пёрышко в бок – и никаких проблем. Свидетелей не будет. Ему же зачёт идёт. А он с блатными в дружбе.

Берг покачал головой.

– Нам для начала хотя бы режим облегчить. Хоть какую-то волю получить. Осточертело работать на блатных.

Лев не питал больших надежд.

– О воле пока говорить рано. Попробую договориться с лагерным начальством, чтобы оставить вас временно у себя.

– Спасибо. Для нас это очень важно.

– Работа для вас будет. А сейчас пока несколько дней отдохнёте. Постарайтесь не светиться, в посёлок не выходите. Сами понимаете, посёлок маленький, а я не Господь Бог. Даже когда договорюсь о вас с лагерным начальством, ваше пребывание здесь не должно быть всем известным. Я за вас отвечаю, вы должны это понимать и не делать глупостей. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответили мы.

Берг вышел. Разговор на этом был окончен. Тут же появился вездесущий армянин. Пригласил нас следовать за собой.

– Будете жить в гостевом доме.

Мы вышли на улицу. Я оглянулся. В ярко освещённом окне мелькнуло женское лицо. Всего лишь момент длилось видение. Но сердце забилось в груди гулко и тревожно, во рту мгновенно пересохло, ноги стали ватными. «Что за наваждение?» Я ещё раз оглянулся. Но окно уже было пустым. «О, Господи! Галлюцинации у меня, что ли? Не может быть, чтобы это была она. Не бывает столько чудесных неожиданностей в один день», – подумал я и пошёл вслед за армянином. Но сердце продолжало тревожно вибрировать. Мы зашли в гостевой дом. Я был в смятении. Сердце защемило так, что я едва дождался ухода армянина. Молча разделся и лёг в кровать.

В гостевом доме было две комнаты, пахло смолистым деревом, было тепло и уютно. То ли сытная еда, то ли усталость, то ли мягкая и чистая кровать сделали своё дело. Несмотря на тревогу, я заснул мгновенно. И снился мне дом, мать, почему-то в белом платочке, гладила меня, мальчишку, по волосам. А потом театр, где я встретил её, Люську. И она улыбалась и плакала. А я любовался её золотистыми кудрями и был счастлив. Вдруг хлынула лавина света, и Люська растворилась в нём. Я проснулся. Яркий солнечный луч светил в глаза через окно. Я повернулся на бок и увидел в проёме двери Лёву.

– Лев, как ты? Я вчера мгновенно заснул и не спросил тебя ни о чём.

– Я тоже заснул. Похоже, мы оба отключились почти сразу.

– Лев, когда ты отвечал Бергу, я заметил какую-то тревогу или недоумение у тебя в глазах.

– Я увидал в проёме двери за Бергом женщину. Она приложила палец к губам и мгновенно скрылась. Я понял, что надо помалкивать.

– Как выглядела эта женщина?

Тревога вернулась вновь. Сердце остановилось, замерло на мгновение, а потом я ощутил сильные, взволнованные его удары.

– Высокая, красивая, такая лобастая. Да я разглядеть не успел. Она почти сразу скрылась. Мне показалось, она указывала на тебя, – ответил Лев.

– А волосы, волосы какие?

– Золотистые, кудрявые, длинные.

– Это – она.

– Кто – она?

– Люська, моя Люська! Боже мой, как она очутилась здесь? Я увидел её вчера в освещённом окне. Но не поверил себе, засомневался.

Я вскочил с кровати и хотел бежать. Лёва схватил за руки.

– Стой! Ты же не одет! Да и давай подумаем. Она приложила палец к губам. Значит, её нельзя узнавать. Ты подумай. Подумай! Она показала, что надо молчать. Я теперь понимаю, что это к тебе относится.

– Но почему она тебе показала, а не мне?

– Да это же ясно! Ты к ней сидел спиной. Разговаривал с Бергом. Ты бы повёл себя не так. Вскрикнул бы. Узнал и бросился к ней. А тебе нельзя её узнавать. Жди. Она сама под каким-либо предлогом придёт и всё объяснит. Жди и молчи. Понял?

– Ты, Лев, как всегда, прав, – сказал я, подумав.

Что-то во мне потухло, и я медленно сел на кровать.

– И ещё. Я тут кое-что заметил. Поэтому на опасные для нас темы говорить будем на улице. И даже там с оглядкой. Наблюдай и за каждым словом следи, думай, что говорить, а о чём лучше промолчать, даже если тебе кажется, что никого нет рядом.

– Что же ты заметил?

– Слуховые дырки в стене, – понизил голос Лёва. – Молчи. Потом расскажу.

Через некоторое время зашёл армянин. Принёс завтрак. Сказал:

– Вот, мужики, ешьте. Обед будет в два часа дня. Можете погулять по лесу. В посёлок не ходите. Выход в лес через заднюю калитку.

– Как звать-то тебя? – спросил Лев.

– Зовите Врангулой.

– Это имя или фамилия? Какое-то странное. Что означает?

– Да это кличка. Мне в лагере дали. Я привык.

– Врангула, нам бы почитать что-либо, – спросил Лев.

– Хорошо бы ещё шахматы и радио, – попросил я.

– Я скажу хозяину.

– Ну что ж, – отметил Лёва, – это, конечно, не лагерь, но и не свобода. Не забывай, милый мой, что ты ещё зэк, хотя везучий.

– Какое-то ощущение нереальности событий. У меня голова идёт кругом. Мы чистые, лежим на кровати на чистых простынях, нам не надо строиться, никто не орёт, не обыскивает, не воняет. Тело не чешется от укусов вшей. Мы везунчики, Лёва.

После завтрака нам нечего было делать, решили прогуляться. Мы вышли из дома и прошли через заднюю калитку в лес. Вдали виднелись сопки, покрытые стлаником. Под ногами была тропа, но не утоптанная, а просто след человека на мягком мху. Летом Заполярье необыкновенно приятно. Солнце не жжёт, но светит ярко. Небо в отличие от юга светло-голубое. Север почти не знает полутонов. Все краски в основном сочные и насыщенные. День тянется нескончаемо. И только на несколько коротких часов скрывается солнышко. Наступают белые ночи.

А сейчас мы шли по этой мягкой тропе и дышали воздухом, напоённым ароматом лесотундры. Пряно пахло багульником, звенела комариная стая. Просто чудо – нет рядом охраны, нет соседей по лагерю. Это ощущение от прогулки не передать: мы свободно идём по лесу!

– А кто это, твоя Люська? Помнится, жену твою зовут Юлей.

– Любовница.

Лев пристально посмотрел на меня.

– Ну да. Ты видный мужик. У тебя небось и баб много.

– Да нет. Одна у меня любовница. Жене я раньше не изменял. И жену я свою люблю. Они очень разные. Жена у меня спокойная и очень подходящая, надёжная женщина.

– Везёт же тебе! – сказал Лев с завистью. – А моя – стерва. Но я по ней всё равно скучаю. Ну, жена у тебя спокойная и надёжная. А эта?

– Эта – огонь. Но как она сюда попала? Что она делает в этом доме? – Я замолчал, вопросы настойчиво сверлили мозг.

– Со временем ты всё узнаешь. Ты подумай спокойно, не горячись. Оцени всю ситуацию. Остынь. Вы же расстались неожиданно, – раздумчиво сказал Лев. – Ты пропал и всё, без всякого предупреждения. Времени порядком прошло. Что она должна была подумать? Жди и ничего не показывай. Она наверняка явится. Потом решишь, что можно делать, а что нельзя. Мы не должны снова попасть в лагерь.

– Да, Лев, ты прав. Надо успокоиться и ждать. И вот что, Лев, о ней больше ни слова. А что ты обнаружил особенного в доме?

– Отверстия в стене. Стена там, очевидно, двойная. Ну а дырки оформлены под сучки в дереве. Я проснулся, лежу, наслаждаюсь, вдруг почувствовал взгляд и наткнулся на блестящий глаз в дырке стены. Он мгновенно исчез.

– Понятно. Значит, мы будем под наблюдением.

– А почему ты так странно её называешь – Люська? – переключился Лев.

– Это привычка. Когда мы познакомились, она сказала, что звать её Людмила. Однако все друзья и подруги зовут Люськой.

Я не хотел разговаривать с Лёвой о своих интимных отношениях с женщинами. Было тревожно. Очень тревожно. И радостно, и горько одновременно. Люська в доме Берга. Она его жена. Это – несомненно. Я не мог поверить, что она меня забыла. Но Лев был прав. Сначала надо узнать, как она сюда попала. Высовываться нельзя. Узнает Берг о нашем знакомстве и опять в лагерь возвратит. И прости-прощай гостевой дом. А он мне успел понравиться.

* * *

Эти дни отдыха были нам необходимы. Мы отходили душой и восстанавливались физически. Читали книги, газеты, слушали радио, играли в шахматы, вели беседы о жизни, о духе, о человеке в этом мире. Берг навещал каждый вечер. Приходил ненадолго. Задавал односложные вопросы. Отмечал, что отдых и жизнь в гостевом доме идут нам на пользу.

Однажды заговорил на интересующую нас тему.

– Поймите, – сказал он, – чтобы получить волю и жить свободно, нужна реабилитация. Для этого надо писать в Москву. Отправлять письма в Москву в соответствующую инстанцию вам никто не позволит. Вы ведь осуждены без права переписки. Так?

– Да, наши родные не знают, где мы и живы ли.

– Значит – надо ждать оказии. Но письма вы на всякий случай напишите. Пусть будут готовы. На ближайшее время я с большим трудом договорился с начальником лагеря, что вы будете работать у меня и жить пока здесь. Вас перевели в расконвоированные. Это уже много.

Через неделю утром Врангула сообщил:

– Уехал начальник в Магадан. Сказал передать, приедет – будете работать.

Мы понимали, что найти жилу – это ещё не свобода. Будешь батрачить, пока её не выработаешь. Найдёшь ещё один самородок, будешь искать снова. Ничего не найдёшь, опять лагерь или что похуже. А жизнь? Списать двух зэков – дело плёвое. Хочешь жить, надо быть нужным. Лучше уж батрачить на Берга, чем работать в забое и жить в лагере.

 

Берг

Про добровольно завербовавшихся на Колыму обычно говорили: «Приехал за длинным рублём». Многих привлекали деньги: зарплата выше, чем на материке, процентные надбавки, выслуга лет, большой отпуск, бесплатный проезд со всей семьёй в любой конец Советского Союза во время отпуска. Дальстрой давал золото, а золото – деньги и почёт.

Немало было энтузиастов, стремившихся обжить Север, испытать себя в суровых условиях Севера.

Были и такие, как Берг. Что такое «длинный рубль»? Смешно. Сегодня он есть, а завтра его нет. А вот металл, он всегда металл. Не ржавеет, не убывает, всегда в цене.

Берг закончил геологоразведочный факультет. Завербовался в Дальстрой. Он не мечтал о разведке недр. Романтика таёжной жизни, длинные переходы с тяжёлым рюкзаком за плечами его не увлекали. Он использовал кое-какие связи в Магадане и получил пост начальника прииска Фролыч.

Берг понимал, что должность начальника этого прииска – выгодная должность. План был не велик, прииск считался почти выработанным. Но когда стали работать в закрытых ранее забоях, вновь промывать отвалы, пошло золотишко.

Чувствовалось, что работа здесь велась спустя рукава. Лагеря были слабыми: зэков много, а работников мало, в основном «доходяги». «Доходягами» называли больных, обессилевших из-за тяжёлой работы и плохого питания заключённых. В 1937 году лично Сталин заинтересовался Колымой как перспективным краем добычи полезных ископаемых, прежде всего золота. Перед государством стояла задача строительства дорог и развития соответствующей промышленности. Обозначение золотоносных районов на Колыме и начало их эксплуатации государством началось в 1928–1929 годах. В 1931 году был создан Дальстрой. В 1938 году Дальстрой был официально включён в состав НКВД. Первого сентября «в целях приближения руководства к производству» выделено самостоятельное Западное горнопромышленное управление для освоения бассейна реки Берелёх, с центром в посёлке Сусуман. Специализацией этого района являлась добыча золота. Для укомплектования нового управления выделялось двадцать два работника высокой квалификации, пять грузовых и три легковые автомашины, пять лошадей.

Одним из приисков, входящих в это управление, был Фролыч, куда и попали наши герои. Им повезло, потому что этот год был поворотным в истории лагерей. Колымские лагеря всегда отличались особой жестокостью режима и высокой смертностью заключённых. Однако в 1938 году состоянием лагерей, и особенно – колымских, заинтересовался Президиум Верховного Совета СССР. Был издан ряд документов, регламентирующих содержание заключенных. В указе Президиума Верховного Совета СССР «О лагерях НКВД СССР» прямо говорилось: «Лагерную рабочую силу снабжать продовольствием и производственной одеждой с таким расчётом, чтобы физические возможности лагерной рабочей силы можно было использовать максимально на любом производстве». Несанкционированные расстрелы прекратились.

Берг был очень рад такому повороту событий. Лагерное начальство сменилось. Новый начальник лагеря не был тупым и жестоким человеком. С ним вполне можно было работать.

Берг был уверен, что сумеет организовать работу и найти стимул для работников. И он его нашёл. Он одним из первых ввёл систему зачётов. Десятники следили за старателями и вели учёт сдачи золота своей десяткой. В конце сезона подводился итог. Хорошие показатели уменьшали срок. За один день хорошей работы засчитывалось два, а то и три дня. Позднее эта система была распространена на все прииски. По его настоянию в лагере изменили питание. От цинги стали давать отвар стланика, который заготавливали сами заключённые. Охранниками были в основном отсидевшие срок блатные. Сменили охрану. Прииск стал выполнять план и наращивать потихоньку добычу золота. Берга стали уважать в Магадане как перспективного начальника прииска.

Самородок, которым эти двое заплатили за свою относительную «временную свободу», остался у Берга в сейфе. «Надо использовать этот шанс, – решил он. – Начну ковать свой капитал с этого камня. Риск минимален. Эти двое друзей у меня в руках. Они не захотят возвращаться в лагерь, будут молчать и работать на меня. Отчаянности в них нет. Бежать им некуда».

Совершить побег с Колымы в то время практически было невозможно. Уйти морем без документов нельзя, самолётом тем более. Колымская трасса, или, как её в те далёкие времена называли, «дорога жизни», продолжала строиться, но была ещё далеко не окончена. Слишком труден и непробиваем был путь. Горы, хребты, тайга – всё это препятствия не только для строителей дороги, но и для беглых.

* * *

Берг ещё учился в школе, когда к матери приехал в гости брат из Берлина. Как он пробрался в Россию, одному богу известно.

Он вёл с племянником разговоры о жизни, как её строить, как сколотить капитал, как вырваться из Совдепии. Он внушал ему, что он немец, ариец, человек высшей расы, господин. Всё это ложилось на неокрепшую психику ребёнка. Вдвоём они наметили специальность и приблизительный путь. Дядя плёл свою паутину. Отто принимал её за заботу близкого человека. Он был ещё слишком юн, чтобы понимать, какую отраву дядя вливает ему в душу и как далеко это может его завести. У дяди были на его счёт свои далеко идущие планы.

В один прекрасный день дядя исчез и более не появлялся, весточек не присылал. В доме не принято было о нём вспоминать. Мать стремилась сгладить влияние дяди. Она прививала своему сыну любовь к той земле, которая была ему сейчас Родиной.

Однако его разговоры принесли свои плоды. Для окружающих Берг был умным, деловым, надёжным и свойским парнем. Но его открытость была лишь видимостью. Сделать карьеру, стать богатым и независимым – стало самым главным его делом и стремлением.

Такой большой самородок, безусловно, был сенсацией. И место ему было в музее. Но Берг не намерен был делать сенсацию из самородка. Ему надо было сколотить капитал, а для этого он наметил найти жилу и заложить шахту. Шахту использовать для себя. А людей для работы взять не болтливых, полностью зависящих от него. И в будущем они ему пригодятся. Два человека для такой шахты вполне достаточно. Это ведь не государственный масштаб. Иметь от большой реки маленький ручеёк.

Берг поехал в Магадан с новыми предложениями об организации работы прииска. Получив добро на свои предложения в соотстветствующих инстанциях управления Дальстроя, он получал возможность работать и в своих интересах: забой, где был найден самородок, планировалось закрыть как выработанный.

Однако начальнику лагеря на прииске Берг заявил, что он хочет опробовать более новый прогрессивный метод добычи золота. И будет вести работы в этом старом забое с помощью двух временно проживающих у него зэков.

 

Люська

Люськин профиль в окне… Как? Почему она здесь? Один только миг мелькнула она. Но я знал, ошибки быть не могло. Её присутствие всегда одинаково мной ощущалось. Не глазами я узнавал её, а сердцем. Оно мгновенно замирало, а потом бешено колотилось. Мир переворачивался, летел кувырком, медленно вращался, возвращался на место. Но был уже иным, освещался иначе, жизнь приобретала очарование. Это было как солнечное утро, когда просыпаешься полным сил и радостного ожидания предстоящего дня.

Наша первая встреча.

Я взял билеты в театр. Но жена Юля почему-то не захотела пойти.

Во время антракта зрители прогуливались по вестибюлю небольшими группами или парами друг за другом по кругу и вели светскую беседу. А я стоял в углу и наблюдал за этим перемещением. И вдруг взгляд буквально выхватил из толпы женщину. Я ощутил удар в сердце, оно замерло, потом бешено заколотилось, всё куда-то полетело, закружилась голова. Когда справился с этим, её уже не было рядом. Но я увидел издали сияние её пышных волос. И направился прямо к ней. Я ощутил непонятную робость перед женщиной. Во рту всё пересохло. С трудом преодолев себя, я робко взял её за руку.

– Извините, у меня к вам очень важное и неотложное дело. Вы помните, мы встречались… у Марии?

– У Марии? – Она явно не помнила и от этого чувствовала неловкость. – Очень важное дело? – был шутливый вопрос.

– Непременно, важное и не терпящее отлагательства, – отвечал я серьёзно. – Пойдёмте со мной.

Я заметил спутника и несколько смутился.

– Прошу прощения. Разрешите мне забрать вашу спутницу на несколько минут.

– Мы уже переговорили с Серёжей об интересующих нас вопросах. И я могу уделить вам немного внимания.

Она сделала Серёже прощальный жест рукой. Серёжа хотел возразить, открыл рот, но поглядел на мои широкие плечи и так и остался стоять с открытым ртом. Героем он не был.

Мы прошли в зрительный зал. Я предложил ей сесть на свободное место рядом. Открывшийся занавес и конец антракта избавили от дальнейших объяснений. Да я и не знал, что скажу ей в следующую минуту.

– Отложим разговор до окончания оперы, – сказал я шёпотом.

Она, молча и не глядя, кивнула.

Потом мы долго ходили по улицам Москвы. Обсуждали артистов, говорили о жизни. Я смотрел на незнакомую, случайно встреченную женщину, и в душе рождалось тепло. Общение с этой женщиной тревожило, обещало неизведанное раньше удовольствие. Было уже поздно. «Юля, наверное, волнуется. Надо быть решительнее», – подумал я, остановился и внезапно спросил:

– Мы разговариваем, а я не знаю, как тебя звать.

Этот резкий переход на «ты» неуловимо снял барьер, как будто мы были знакомы раньше.

– Людмила. А вообще-то все друзья и подруги зовут меня Люськой.

– Михаил. Мне очень приятно наше знакомство.

Люськины глаза светились всё тем же светом и искрились смехом, как и в первый момент встречи. Но постепенно сомнение и смех исчезли из её глаз. Я пристально и серьёзно поглядел на неё. Она была прекрасна; тёплый румянец щёк, глубокие, ставшие тёмными, распахнутые глаза, длинные золотистые кудрявые волосы. Но не это было главным. От неё шло душевное тепло, она была притягательна. Я не мог больше сдерживаться и обнял её. Она смотрела не мигая, как загипнотизированная моим пристальным взглядом. На дне её непостижимых глаз я видел мерцающие искры.

Всё было волшебно. Я хотел поцеловать её так нежно, чтобы завтра утром, проснувшись, она ощутила на губах эту мою нежность, бережное прикосновение. Но вышло иначе. Приподняв её лицо, я ощутил бешеное желание. Я отдал его своим горячим требовательным губам. Услышал тихий стон, отозвавшийся сладким эхом в сердце, невольно прижал её сильнее. Её взгляд стал серьёзным и вопросительным. «Остановись», – приказал я себе. Отступил на шаг и виновато улыбнулся.

– Прости меня. Я хотел этого с первого мгновения.

– Я чувствовала, что это произойдёт, – сказала она и мило улыбнулась. – Я не сержусь.

– Мы обязательно продолжим наше знакомство, – я протяжно вздохнул. – А сейчас уже поздно.

Я остановил такси. В машине мы не разговаривали. Людмила была смущена. Когда мы остановились около подъезда, я открыл дверцу машины, помог ей выйти и сказал:

– Как жаль, что вечер кончился. Время, как назло, идёт очень быстро. Завтра утром на работу. Прошу тебя, дай мне адрес и, если есть, телефон. Я не хочу тебя потерять.

Я дал ей записную книжку и карандаш. Людмила записала свой адрес и телефон.

– Думаю, что моя жизнь круто изменит свой путь. У меня предчувствие, что дело, по которому ты подошёл ко мне, действительно важное.

Она тихо засмеялась.

– Важнее не бывает.

– Кстати, а когда мы встречались у Марии?

– А у тебя есть подруга Мария?

– Да, есть. Это моя близкая подруга.

Я захохотал, а Людмила недоумённо посмотрела на меня.

– Да не смотри ты на меня так. Я никакой Марии не знаю. Просто надо же было как-то начать разговор и не получить отказ. Вот я и сказал наугад первое, что мне пришло на ум.

Мы смеялись теперь уже вместе.

– Ты назвал Марию, а не кого-то. Значит, это судьба.

– Да, наша встреча, очевидно, не случайна, – согласился я.

Прошло немного времени, мы стали встречаться. Мы любили друг друга просто потому, что не могли не любить. Я сказал Людмиле, что женат, что у меня хорошая жена, что семья для меня – святое. Она не плакала, не скандалила, не упрекала. Погрустила, но не показала, насколько это её тревожит. Ей нравились наши встречи. Я старался принести ей радость и праздник, был пылким, нежным и заботливым.

Конечно, мне было стыдно перед Юлей. Но эта страсть была сильнее меня. В конце концов я убедил себя, что это явление временное, скоро пройдёт. Но как-то не проходило.

Я опасался, что Юля чувствует какую-то перемену в отношениях. Я старался вести себя так, чтобы её не обижать. Юля, спокойный и добрый человек, моя семья, мать моих детей. А «семья – это святое». Я так и относился к жене и детям. Юля – моя жена, мой надёжный тыл, опора, моя часть. Я не мыслил жизни без неё.

А Люська была озарением, тревогой, небольшим сумасшествием. Всё умещалось в моей жизни, не вызывая противоречий и сомнений. Вместе с работой всё делало жизнь наполненной, интересной, счастливой. Я любил двух женщин. Так бывает. Я не мучился от раздвоенности, а жил себе спокойно, радуясь жизни и не делая трагедии. Человек очень часто по природе не однолюб. Юля для меня была, прежде всего, матерью моих детей, ещё – другом, родным человеком, сестрой и даже немного матерью. А Людмила – страстью, обновлением, чувственным пожаром.

С момента появления в доме Берга, с момента, когда я увидел в окне Люську, я был напряжён до предела. Ожидание встречи выматывало. Прошла уже неделя. Она не появлялась. Мысли о ней тревожили и не давали спокойно спать.

В каких она отношениях с Бергом? Почему она здесь оказалась? Пошёл второй год нашего расставания. Что она могла подумать о моём внезапном исчезновении? Что знала о несчастье, об аресте?

Говорить с Лёвой о ней я не мог. Ощущал понятную человеческую неловкость. Вряд ли Лёва поймёт, как можно любить сразу двух женщин. Да и было всё глубоко личным, затаённым.

И, кроме того, неизвестно, где нас слышат, а где нет. Лев в первый же свой приход в гостевой дом заметил в стене небольшие слуховые отверстия. Он проснулся рано и лежал, наслаждаясь ощущением чистого тела, белых простыней и мягкой постели, то есть всего того, чего мы были лишены в лагере. Внезапно потянуло воздухом с улицы. И в отверстии высветился блестящий глаз. Очарование исчезло.

Мы были уверены, что Врангула – глаза и уши Берга. Думали, что он приставлен подглядывать, подслушивать и вообще следить за нами.

Вскоре Врангула сообщил, что Берг уехал в Магадан. Я ждал, что Люська тут же прилетит, успокоит и всё расскажет. Я ждал днём, прислушивался к каждому шороху ночью. Думал, что она прибежит в первое возможное мгновение. Но она не появлялась. На третий день после того, как Берг уехал в Магадан, в очередной раз проиграл Льву в шахматы, лёг и заснул.

Проснулся внезапно ночью. Почувствовал, – в комнате я не один. Быстро поднялся. Лёгкая тень бросилась ко мне, прижалась к груди. И я, как всегда, ощутил, что мир прекрасен. Её губы были как прежде горячими и нежными, руки обнимали и гладили. Ни одного вопроса мы не задали друг другу, ни одного слова не сказали. Мы лежали молча. Но когда наши губы встретились, всё перестало существовать. Душа наполнилась радостью жизни, внутри задрожала каждая частичка, любовь заполнила сердце, душу и обернулась желанием, страстью. И эта страсть была всепоглощающей.

Я не помнил, чтобы хотел женщину настолько сильно. До сих пор я не испытывал всей меры желания. Она заполнила всё – тело, сердце, разум. Она была рядом, такая тёплая, такая нежная, такая долгожданная, восхитительная. Наши движения, наши удары сердца сливались воедино. Смятение чувств нарастало, вспыхнула и погасла радуга. Наступила блаженная тишина.

Что бы ни случилось раньше, что бы ни случилось потом, мы вновь обрели друг друга. Время для размышлений придёт позже.

Когда мы немного успокоились и я хотел задать первый вопрос, Людмила прошептала в ухо:

– У нас нет времени на разговоры. Я ещё приду. Завтра идите с Лёвой в лес на прогулку. Идите к горе Лысый Дед, она далеко видна. Я вас встречу. Идите сразу после обеда.

И она выскользнула, подошла к стене перед кроватью и исчезла. А я остался с горящей головой и сердцем, которое билось набатом в груди.

На другой день я едва дождался «после обеда». Пошли на прогулку. И около сопки Лысый Дед встретили Людмилу. Она была в спортивном костюме и накомарнике. Не было видно её прекрасного лица. Только глаза блестели сквозь черную сетку. Рядом с ней шёл Врангула. Я был разочарован, хотел видеть её лицо, заглянуть в глаза, а накомарник всё скрывал. К тому же присутствие Врангулы не давало возможности поговорить. Надо было следить за голосом, жестами, поведением. Мы поздоровались с Врангулой, и Лев сказал:

– Врангула, познакомь нас со своей спутницей.

Врангула представил:

– Это Людмила, хозяйка дома и жена начальника прииска. А это, – Врангула повернулся к Людмиле и указал рукой в сторону встреченных мужчин, – Людмила, временные жильцы нашего гостевого дома – Михаил и Лев.

Мне стало горько при слове «жена». Немного прошли по тропинке, поговорили о погоде, обилии комаров и красоте пейзажа и вернулись домой. Говорил Лев. А я молчал, боялся себя выдать.

Я оценил предусмотрительность Людмилы. Врангула наверняка скажет Бергу о случайном знакомстве, и если он нас увидит разговаривающими, это не вызовет недоумения. Так, случайно познакомились, перекинулись парой слов.

Начались наши встречи, короткие, тайные. Всё стало ясно. Людмила рассказала мне о своих переживаниях после моего исчезновения.

Она долго ждала, раздастся звонок, Михаил откроет дверь, возникнет на пороге, откроет объятия. Начнётся праздник радости для души и тела. Но шли дни. Телефон молчал. В дверь не звонили. Возникло недоумение. «Почему он не идёт?» Затем обида. «Он бросил её, не сказав ни слова, не попрощавшись». Но внезапно в душе проснулась тревога настолько сильная, что она решила явиться ко мне на работу и узнать, что случилось. Она узнала об аресте и решила под каким-нибудь невинным предлогом поговорить с женой. Но к тому времени Юли уже не было в Москве. Толстый, с одутловатым лицом мужчина из соседней квартиры сказал:

– Да что вы его ищете, дамочка? Его, подлюку, арестовали ночью. Больше его не видели. А жена с детьми уехала то ли в Саратов, то ли в Томск. Он где-нибудь на Лубянке загорает.

Людмила ходила на Лубянку. В конце концов она поняла, что искать бесполезно. Знающие люди намекнули, что мало кто в живых остаётся, если его забрали ночью. Ставят к стенке и расстреливают. Лучше прекратить поиски, если сама хочет на свободе жить.

Вот здесь ей и подвернулся Берг. Он уезжал на Север, и ему срочно нужна была жена. К тому времени Людмила уже достаточно знала об арестах и расстрелах. Громкое дело Ягоды закончилось. Михаил там явно не фигурировал. (Очевидно, потому, что я не подписал протокол признания, а до конца отрицал свою вину.) Она считала, что меня нет в живых. На сердце – непроглядная тоска. И фактически ей было всё равно, что делать со своей жизнью. Подруга Мария старалась вытащить её из ямы уныния. Людмила и сама понимала, что жизнь продолжается и надо её как-то устраивать. Предложение выйти замуж и иметь серьёзный статус жены было для неё спасением. В том обществе, где Людмила постоянно вращалась, она не могла быть воспринята иначе, как девушка для развлечений. С этим надо было кончать. Подспудно Мария заронила в ней маленькую искорку надежды встретить меня на Колыме.

Она рассказала о своих поисках и переживаниях. И заключила свою исповедь словами:

– Берг помог мне в трудный момент моей жизни. Он хороший друг, заботливый и ненадоедливый. И какое это удивительное событие, что мы с тобой встретились!

– Да, Людмила, земля круглая, – сказал я, выслушав её рассказ.

– Мне было страшно. Это здорово, что мы всё-таки встретились! Могли быть рядом и не знать этого. Всё-таки есть Бог на свете!

– Людмила, прошло достаточно времени. Ты его жена. И ваш брак не фиктивный, как я понимаю.

– А что ты хочешь? Ты понимаешь, в каком я была состоянии, когда узнала, что тебя, возможно, расстреляли! Но потом Мария сказала, что ты можешь быть на Колыме. Я не надеялась. Так, маленькая искорка надежды тлела в душе.

Её глаза наполнились слезами. Лицо побледнело.

Мне стало стыдно. Я сам готов был заплакать.

– Брось, не переживай. Главное, что мы живы и встретились. Остальное переживём.

– Да, наш брак не фиктивный. Но это не любовь. Это сожительство. А что ты хочешь услышать? Я ведь согласилась быть его женой. Он не навязывает мне постоянно своё присутствие. У каждого из нас своё жизненное пространство. Он – моя защита здесь. Отто порядочный человек. Но он пока закрыт для меня. Я не имею доступа к его мыслям, планам, мечтам. Даже о вас он не сказал мне. Я могу судить только по его поступкам.

– Но мне не нравится, что он имеет на тебя право.

– Однако ты женат, и твоя жена имеет на тебя право. А я, зная это, никогда не предъявляла тебе претензий. Нас связывает добровольный союз, он не исключает того, что мы живём в мире других людей и имеем с ними связи. Ты ведь не бросишь из-за меня свою жену и детей?

– Нет, не брошу.

– А я не только не поссорюсь с тобой из-за этого, но помогу тебе и ей найти друг друга. Ты ведь сам всегда говоришь: «Семья – это святое».

– Да, я очень тоскую по жене и детям.

– Вот видишь, наша связь не имеет будущего. Пойми, Михаил, я не могла завербоваться и искать тебя здесь. Я женщина, а женщина на Колыме должна иметь защиту. Нас здесь очень мало. И мы уязвимы. Надеюсь, ты это понимаешь. Берг – моя защита, моя стена. Я защищена только вблизи своего дома, пока считаюсь порядочной женщиной. Вот почему мы должны быть очень осторожны.

Она была права. Но ревность не отпускала. Я терзался, просыпался в холодном поту, представляя Людмилу в объятиях Берга. Если, живя в Москве, я мог дать ей какую-то радость, и вполне можно было мириться с тем, что я принадлежу ещё семье, работе, отдельной от неё жизни, то здесь я ничего не мог дать ей, кроме опасности и забот. Мы полностью зависели от Берга. Я очень тосковал по жене и детям. Если Людмила поможет связаться с семьёй, я должен ей в ножки поклониться. «Господи, помоги нам вырваться отсюда». Я молил Бога только об одном. Тоска по воле и по семье не оставляла. И Людмила это чувствовала.

Шли дни. Мы привыкли к Врангуле и его посещениям. С наступлением холодов свободного времени стало больше. Врангула не хотел коротать его в одиночестве. И то сказать, собеседников у него было маловато. В гости он никуда не ходил. Людмила и Берг с ним разговоры не вели. А вот с Лёвой порассуждать на житейские и философские темы ему было интересно. Я редко ввязывался в их разговор. Теперь уже втроём устраивали шахматные турниры. Оказалось, Врангула был до них большой охотник.

В этот раз Берг уехал по делам в Сусуман. Врангула пригласил нас к себе. Лев взял шахматы и отправился в гости, а я остался дома. Была надежда увидеться с Людмилой.

Она пришла, слегка запыхавшаяся, румяная с мороза, пахнущая снегом и морозным воздухом. Мгновенно ушли все тревоги. Я схватил её в охапку, закружил по комнате.

– До чего же хорошо, что ты пришла! Если бы ты только знала, как я был разочарован, когда увидел тебя в первый раз при дневном свете. Я надеялся увидеть твоё лицо. Ты его закрыла сеткой. А я так натосковался, так хотел утонуть в твоих глазах!

– В нашем распоряжении есть часа два. Давай их потратим с толком. Мы так давно не говорили с тобой ни о чём. Всё как-то наспех, скомкано. Я не знаю, чем и как ты живёшь.

– Брось, Людмила. Какая разница, чем и как я живу. Мне порой кажется, что я вообще никак не живу. Всё пустое. Только когда ты придёшь, оживаю.

Мы сели рядом на узкую железную кровать. Я потянулся к ней, обнял за плечи, губами захватил её ухо.

– Ну вот, опять тебе нужно от меня только одно.

– Нет, милая. Не только одно. Ты это на что намекаешь? Мне ты вся нужна. Но мы же не в Москве. Ни в театр, ни в ресторан, ни в весёлое общество я тебя не могу пригласить. Остаётся только самое сильное и радостное – желание. И так редко это бывает.

Я стал её целовать, тискать руками, раздевать и узнавать знакомые места. Так что Людмиле пришлось подчиниться.

Когда я, разнежившийся, успокоенный, томный, молча лежал, прижимая её к своему боку, она спросила:

– Тебе никогда не бывает страшно?

– Страшно отчего?

– Ну, скажем, оттого, что нас могут увидеть ненароком люди в пиковой ситуации.

– Господи, Люська, я уже все страхи прошёл.

– А когда было страшнее всего? Когда только арестовали или позднее?

На мгновение я ощутил себя в комнате следователя. Я лежал на полу, меня окатили водой, чтобы привести в сознание. Тело одеревенело, и я ощутил боль в голове. Потом медленно появился потолок. Она поняла.

– Нет, Михаил, молчи! Не говори ничего. Не вспоминай, не рассказывай, не надо! Прости меня!

Я молчал. Не произнеся ни слова, встал, оделся, закурил и вышел в соседнюю комнату.

Людмиле было невыносимо стыдно за свой нечаянный вопрос. Она оделась и подошла, подняла руки, чтобы обнять, утешить. И вдруг мы услышали за той уличной стенкой, где была потайная дверца, шорох, шевеление.

– Там кто-то есть, – прошептала она и указала большим пальцем на стену.

Её глаза округлились и руки задрожали.

– Иди! Иди скорее домой. Я выйду с тобой и посмотрю, чтоб тебя не обидели.

– Нет, я сама.

Людмила вышла и бегом побежала домой. Я быстро накинул телогрейку и выскочил на улицу. Около потайной двери было натоптано. Если кто-то был, он уже ушёл. А следы можно поглядеть завтра утром. Это уже ничего не изменит. Теперь ясно, что это не Берг и не Врангула.

Но тогда кто? Кому нужно знать, как они здесь живут? Радость от встречи стёрлась. В душе появилась тревога. Есть кто-то, владеющий их тайной. Этот человек может воспользоваться ей в любое время. «Придушить, придавить бы этого стервеца. Бергу теперь об этом не скажешь». Да и где гарантия, что за ними следят не по поручению Берга? «Если Берг будет спокоен, значит, это не его поручение. Кто за нами следит? Кому стало известно о нашей связи с Людмилой? Как он воспользуется этим? Это очень тревожно и неприятно. Последствия могут быть очень серьёзны».

Через час вернулся Лев с шахматной доской.

– Ну и как игра? Чья победа?

– Победила дружба, – засмеялся Лев.

Он пристально взглянул на меня. Моё тревожное заострившееся лицо насторожило его.

– Что случилось? Ты как будто не в себе.

– Ты же знаешь, приходила Людмила. А за стенкой был наблюдатель. Мы поздно услышали. Я понял, это не Врангула. И по поручению Берга навряд ли кто может быть. В общем, какая-то стерва нас пасёт.

– Придушить бы паразита, – возмутился Близинский. – Конечно, это не Врангула. Мы же с ним играли в шахматы.

Эта ночь была тревожной. Мне снился лагерь, драки, поножовщина. Бригадир подходил с деревянной злой мордой и шипел на нас:

– Утаили от меня самородок, да? У, суки, убью!

И он замахивался заточкой и смотрел с презрением. Появился Берг. Он с жалостью смотрел на меня и качал головой.

– Я всё знаю. Я отдам вас в лагерь. Там зэки вам покажут, как соблазнять чужих жён.

– Это ты у меня украл её. Я не виноват.

Мы стояли друг против друга. Что-то ужасное должно было произойти. И я проснулся. На душе было тревожно и противно.

 

Немного истории

– Здравствуйте, старатели! – сказал весело Берг. Он неожиданно утром появился в дверях гостевого дома, весёлый, уверенный в себе, довольный жизнью.

– Здравствуйте! – откликнулись они. – Что за вести вы нам принесли, начальник?

– А вести вот какие: забой, где вы нашли самородок, закрыт как выработанный. И по плану, утверждённому в Магадане, лагерь переводится на новое месторождение. Но мы с вами завтра с восходом солнца пойдём в наш интересный забой. Тяжелый самородок не мог прилететь издалека. Значит, где-то поблизости есть пласт кварца, содержащий золотую жилу. Будем анализировать, искать, смотреть отвалы, стенки забоя. Надеюсь, вы готовы к работе?

– Понятно. Мы не боимся работы. Но всякое может быть. А если мы её не найдём, эту золотую жилу? – спросил Лев Близинский.

– Почему?

– Потому что её может вообще не существовать. Самородку может быть тысяча лет. Когда-то здесь кипела лава, варился металл и застыл в воронке. Да, кварца там много. Но металл мог уйти в глубину, куда мы за ним не пройдём. К тому же не исключены единичные самородки, особенно крупные.

– Убедительно. Но убеждаться окончательно будем в поиске. Вы поняли? – Берг помолчал.

– Поняли, – ответил Романов.

– Необязательно золото должно быть на поверхности. Повторяю ещё раз, надо искать обилие кварца. А потом в кварце будем искать золотую жилу. У меня предчувствие, что нас ждёт успех.

– Раскопки гробниц в Долине Фараонов показали невероятные золотые сокровища. Однако в течение двадцати лет, исследуя отвалы и россыпи бывших месторождений Египта, геологи и горняки ничего не нашли, – возразил Близинский.

– Откуда вы знаете?

– Я интересовался минералогией и историей открытий месторождений золота, нахождением золотых самородков.

Берг с интересом посмотрел на Близинского.

– Вхождение золота в жизнь началось в Египте, самой богатой и культурной стране Древнего мира. Вы это, безусловно, знаете. Именно здесь золото было открыто вторым после меди и сразу же широко использовалось для украшений и бытовых предметов. Сказочное количество золота обращалось в нём на протяжении тысячелетий. Впоследствии оно было в значительной степени захоронено. Золото Египта и Нубии было исчерпано полностью уже к Средним векам.

Близинский был академичен. Его так и тянуло показать свои знания по этому вопросу.

– Но мы находимся не на выработанных месторождениях Египта. Мы на Колыме. Здесь ещё не было систематической организованной выработки золота. Здесь золото встречается в самородках и иногда значительных. Знаете ли вы, что на золотых приисках Колымы было добыто несколько золотых дендритов весом от десяти до двадцати килограммов.

– А что это за золотые дендриты? – спросил Романов.

Пришёл черёд Берга выложить свои знания.

– Это растущие кристаллы золота, представляющие особый научный интерес и величайшую музейную ценность. Их можно встретить раз в сто лет. Они похожи на деревце. Представьте себе, что золото в кварцевых жилах не всегда можно даже увидеть. Чаще всего оно находится в распылённом состоянии. Пылинки с течением времени объединяются в кристаллы, а кристаллы образуют сложные срастания. Сначала это золотые прозрачные кружева необычайной красоты. Они возникают в результате роста кристалла в направлении одной-двух граней. В дальнейшем дендрит может не увеличиваться в длину и ширину, а начинает толстеть. Промежутки между кристаллами, иначе сказать веточками, затягиваются золотом, зарастают, и дендрит превращается в пластину. Из освободившегося золота по мере его накопления и росли эти гиганты. Они почти всегда у поверхности земли. Какое огромное количество золота осаждается иногда в одной точке!

Берг замолчал. Взгляд его говорил, как далеко он сейчас находится. Мысленно он представлял это чудо природы – тонкое золотое деревце с прозрачными золотыми лепестками.

– Ну и где же эти найденные на Колыме золотые деревья?

– Разумеется, в музее. Я хочу вам рассказать ещё одну историйку. В октябре тысяча девятьсот тридцать пятого года старателю Симонову неожиданно пришло в голову забить шурф среди посёлка, буквально в нескольких метрах от двери дома. Но он не мог снять промёрзший слой земли. Две девчонки-хохотушки проходили мимо. Перемигнулись, забрали у него инструмент и моментально сняли замёрзшую землю. Убежали, даже не оглянулись. Симонов буквально окаменел. Почти у самой поверхности возле его ног лежал сверкающий самородок необычной формы, буквально красавец! Представляете, вес самородка был три килограмма триста сорок пять граммов! Он тоже находится в музее. Его назвали «заячьи уши».

– Наш самородок тоже больше трёх килограммов, – тихо, как бы вскользь, сказал Романов.

– Так что ж, вы считаете, нам ещё раз повезёт? – с сомнением спросил Близинский.

– Непременно. Начнём работать завтра же. И будем верить в удачу. Наша цель – найти не единичный самородок, хотя и он не помешает, а месторождение.

Он помолчал, потом продолжил:

– Ваше время до середины октября, максимально. А там сезон закончится. Начнутся морозы.

– Что мы будем делать в морозы?

– Вы хотите вернуться в лагерь? – прищурился Берг.

– Это самое ужасное, что может произойти.

– Я не хочу возвращать вас в лагерь. Но я не всемогущ. Я не могу дать вам волю. Я могу сдать самородок государству. Вам зачтут в сокращение срока. Пока ещё зачтут. Могу оставить вас у себя для проведения каких-либо работ. Я не могу сделать вам документы для выезда на материк. Вольными вас может сделать только реабилитация.

– Что же можете нам предложить вы, начальник? – спросил Лев.

– Пока могу предложить пребывание у меня в гостевом доме, то есть вне лагеря. И это только при вашем безусловном старании и с соответствующей санкции лагерного начальства. Ещё я могу предложить вам написать в Москву письма с просьбой о пересмотре дела и либо сокращении срока, либо о реабилитации. От заключённых обычно такие письма в лагере не принимаются. Поэтому их можно постараться передать с оказией. В почтовый ящик их надо опустить в Москве. Решайте. Если самородок сдать в зачёт уменьшения срока, то я его сдам в течение этой недели, и вы снова будете ходить строем в золотой забой.

– Нет! Я думаю, нет. А ты как думаешь, Лев?

– Я думаю, что даже сокращённый срок в золотом забое мы не выживем.

– Тогда ваша задача – в этом старом забое найти месторождение, или я зря учился в горном институте. Поблизости должно быть большое золото. И его надо найти.

Друзья молча кивнули. Задача была ими понята: Берг хочет иметь «большое золото».

 

Берг женится

Когда Берг завербовался, то есть заключил договор с управлением Дальстроя в Москве, его предупредили, что одинокие женщины на Колыме практически редкость. Хорошая женщина, на которой можно жениться, вообще величайшая и, можно сказать, не существующая ценность. Ему посоветовали срочно жениться в Москве: договор заключался на три года. Жить три года одному в глуши на маленьком прииске очень тяжело.

На прощальную вечеринку Берг шёл с твёрдым намерением найти себе жену. Через два дня он должен был вылететь в Магадан. Едва перешагнув порог, он стал высматривать свою будущую жену среди присутствующих женщин. Однако скучное это занятие, когда душа молчит. Его взгляд скользил по женским лицам, безразличные мысли лениво отмечали скорее мелкие недостатки присутствующих женщин, чем достоинства. Берг сильно загрустил и уже без всякой надежды смотрел вокруг. Когда вошли ещё две припозднившиеся женщины, он без надежды смотрел в дальний угол. Услышав приветственные голоса, лениво обернулся. Спутник продолжал что-то говорить. Но он уже не слышал. Он вообще никого не слышал и не видел. Перед глазами было только одно светлое пятно и в центре его – лицо женщины в ореоле золотистых волос. Постепенно всё стало проявляться. Вот он уже видит её всю. А вот и слух вернулся. Но уже ничего не имело значения.

– Какая шикарная женщина! – сказал он вслух.

– Люська, что ли? – спросил его товарищ.

Берг с восторгом смотрел на высокую женщину. Его глаза загорелись. Скука мгновенно прошла. Её лицо в ореоле золотистых волос светилось. Он осмотрелся вокруг. Увидел – они не понимают, они не видят то, что увидел и понял он.

– Познакомь!

– Нет проблем, – сказал его спутник. – Только предупреждаю, эта женщина – та ещё штучка.

– Не имеет значения.

Спутник взял его за руку и подвёл к Люське.

– Людмила, представляю тебе очередного поклонника. Приветь и проводи его с достоинством. Он через день отправляется на Север в далёкий город Магадан. Поэтому ты ему неопасна.

Представив его таким образом, товарищ отправился, весьма кстати, по своим делам. А Берг смотрел в голубые, затенённые пушистыми ресницами глаза. «Это она», – решил он про себя.

– Меня звать Отто.

Берг поклонился и вопросительно взглянул на Людмилу.

– Людмила, как вы только что слышали.

Пригласили всех к столу. Они сели рядом. Берг ни на шаг не отходил от своей новой знакомой. Они почти не разговаривали. Он внимательно ухаживал за ней за столом, а когда начались танцы, пригласил её на вальс. И каждое её неторопливое движение было царственным. Она легко и грациозно скользила по паркету, молчала, иногда слегка улыбалась и не кокетничала. А он никого вокруг не видел, только её лёгкую улыбку и милый наклон головы. Когда он нечаянно взглянул на часы, ему стало страшно. Прошло уже два часа, как будто одно мгновение пролетело. Он уже два часа молчит около неё. А вдруг вечеринка кончится? Она исчезнет. Исчезнет навсегда из его жизни! Этого он не мог допустить. И хотя ему было страшно, он решил действовать сейчас же. Он подвёл её к столику с напитками.

– Давай выпьем за необыкновенное чудо, за встречу. Как только ты вошла, я сразу понял, что мы давно знаем друг друга, хотя раньше не встречались. За встречу!

«Красивые песни. Что за ними скрывается? С чего это его вдруг прорвало? Впрочем, какая разница?» – подумала Людмила устало. Её как раз устраивала в неожиданном спутнике его молчаливость. Она подняла фужер, не чокаясь, выпила несколько глотков.

– Немного отдохнём, – сказала она.

Они присели. С некоторых пор Людмиле было безразлично, где она бывает и с кем разговаривает. Михаил пропал, и она никак не могла вырваться из тоски и оцепенения. Подруга Мария не терпела уныния и свободных вечеров. Она чувствовала свою ответственность за Людмилу и всеми силами стремилась её расшевелить, вернуть к жизни. Людмила после исчезновения Михаила ко всему была безразлична.

– Людмила, ты мне нравишься. Ты такая красавица! Я буквально утонул в этих глазах. И спасения нет, – сказал Берг.

– Благодарю. Только почему же спасения нет?

Её глаза – как два тумана,

Полуулыбка, полуплач.

Её глаза – как два обмана,

Покрытых мглою неудач.

Соединенье двух загадок,

Полувосторг, полуиспуг,

Безумной нежности припадок,

Предвосхищенье смертных мук, —

прочитал Берг стихи Заболоцкого.

«Боже мой, как он мог прочесть в моей душе этот полуплач?» – подумала Людмила.

– Ты не замужем?

– Нет.

– Ты мне послана Богом. Я прошу, будь моей женой! Это серьёзно.

Она рассмеялась и хотела уйти. Меньше всего ей сейчас нужны чьи-либо признания. Но Берг крепко держал её за руку.

– Однако откуда такая решительность?

– У меня нет времени ухаживать за тобой. Хотя это было бы очень приятно. Я заключил договор с Дальстроем. Через два дня я убываю на Колыму, в далёкий северный город Магадан. Договор на три года. Мы распишемся завтра. Через три года мы вернёмся в Москву состоятельными людьми. Я уверен, к нам придёт любовь, мы будем счастливы!

Берг говорил уверенно. Но в душе его жил страх. Это было заметно. Он был напряжён, и голос его слегка дрожал.

«Слава богу, хоть не врёт о любви с первого взгляда», – подумала Людмила.

Берг уже сейчас чувствовал, что если Людмила ему откажет, он расторгнет договор, останется в Москве, будет добиваться благосклонности этой женщины.

Людмила хотела отнестись к предложению с юмором.

К ним подошла Мария.

– Позвольте, я уведу Людмилу ненадолго. Мне надо сказать ей пару слов.

– Нет. Не позволю.

– Нет, позвольте! – Мария скрасила резкость тона улыбкой. – Обещаю её вернуть, – сказала она уже тихо и миролюбиво.

– Если серьёзно обещаете, то, пожалуй, разрешу. Но не более пяти минут.

Берг улыбался, но глаза его были серьёзны и в упор смотрели на Марию.

Они отошли.

– Что желает от тебя этот красавец? Прямо собственник какой-то!

– Он на полном серьёзе только что предложил мне выйти за него замуж.

– Как интересно! Так сразу! И что же ты? Сказала, подумаю?

– Нет. Я ещё ничего не сказала. Ты подошла в тот момент, когда я определённо хотела ответить «нет».

– Эх! Мне бы кто предложил. Вот уж рада была бы! Ты подумай об этом серьёзно. Тебе ещё не надоело ходить в переросших девушках? А парень, посмотри, какой – высокий, красивый, широкоплечий. И глаз с тебя не сводит.

– Ты же знаешь, я ищу Михаила.

– Знаю, знаю. Но твой Михаил женат. Это, во-первых. Твой Михаил неизвестно где и жив ли. Это, во-вторых.

– Так и этот через два дня отправляется в Магадан, на Колыму.

– Господи, на край света! – Мария помолчала. – Хотя если ты действительно хочешь увидеть Михаила, то он, скорее всего, там, на Колыме.

– Если жив, – тихо сказала Людмила.

– Вот ты и подумай о его предложении. Надеюсь, он не предлагает остаться тебе в Москве соломенной вдовой, а возьмёт с собой.

– Я узнаю и серьёзно подумаю.

– Вот-вот, подумай серьёзно, – она помолчала. – Что-то скучно сегодня. Пойдём, отведу тебя к твоему жениху. Но ты не торопись отказываться.

Остаток вечера они с Бергом танцевали и разговаривали. Берг, воодушевлённый встречей с красивой женщиной и радужными перспективами начала новой жизни, был весел и стремился очаровать Людмилу вниманием, шутками, короткими рассказами о романтике Севера. Людмила была задумчива и молчалива. О своём предложении он больше не заговаривал.

Вечеринка кончилась. Мария ушла раньше. Берг вызвался проводить Людмилу. Жила она неподалёку.

– Людмила, я не нахал. Но моё предложение остаётся в силе. Я приду к тебе завтра утром. Надо оформить документы и решить вопрос с билетами. Подумай до завтра.

Он поцеловал ей руку. Резко повернулся и ушёл.

Людмила долго не могла заснуть. То вспоминала Михаила. То ей становилось страшно отправляться в неизвестный край. Уже было светло, когда она решилась и сразу заснула. Короткий сон не принёс облегчения.

Звонок раздался в девять утра. Людмила не могла предположить, что в дверь звонит её вчерашний знакомый. С трудом она разлепила глаза, кое-как вытащилась из кровати, натянула халат и поплелась к двери. Не думая и не спрашивая, кто там стоит и названивает, она распахнула дверь, и с удивлением и недовольством воззрилась на гостя. Гость смутился. Заикаясь, он сказал:

– Здравствуйте! Из-з-з-вините меня, пож-жалуйста, за ранний визит. Но я должен, я вынужден прийти так рано. Времени очень мало.

Первым неосознанным движением Людмилы было закрыть дверь. И она уже потянула её на себя. Но Берг в отчаянии ухватился за её руку. Он поднял глаза, улыбнулся, из-за спины появилась его вторая рука с небольшим букетом ландышей. Это душистое чудо природы остановило Людмилу. Букет был небольшой, трогательно белые колокольчики изумительно пахли.

– Ой! – сказала она. – Какое чудо! Спасибо. Проходите и садитесь в кресло. Я сейчас.

Она быстро скрылась в ванной. Поглядела на себя в зеркало. Ужаснулась. Её руки стали проворно делать всё, что делает красивая женщина поутру. А в голове лихорадочно бились мысли. «Соглашаться или нет? Мужчина вроде симпатичный. Вдруг, правда, встречу Михаила? Нельзя больше жить так, как будто я похоронила себя. Соглашусь. Я ведь уже решилась ночью. Будет плохо, уйду». Через пятнадцать минут в комнату к Бергу выплыла королева.

– Отто, что вы будете пить, чай, кофе?

– Кофе. Только очень горячий и без сахара.

– Я люблю ещё со сливками и печеньем.

Людмила быстро приготовила утренний кофе, выкатила маленький столик из кухни. Кофейник, две маленькие чашки, сливочник, в хрустальной вазочке печенье, только что подаренный букет ландышей украшал их первую совместную трапезу. Кофе разрядил обстановку, и Берг обрёл решимость.

– Людмила, – сказал он, – ты подумала о моём предложении? Только не отказывайся. Я понимаю, такой вопрос не решается так сразу. Но у нас нет времени на длительное раздумье. Может быть, это и лучше. Я буду уважать твой суверенитет. У меня всего два дня на сборы. А этот вопрос надо решить сегодня. Надо оформить документы и купить билеты. Я уверен, мы будем счастливы.

– Чем вызвана такая спешка?

– Я не могу поехать на Север один. Холостяк – это несерьёзно. Меня предупредили, что там я не найду жену. А жить три года одному в окружении мужчин, это ужасно. Вчера я встретил тебя. Я подумал, что лучшей женщины мне не найти. Соглашайся, очень прошу.

Людмила зажмурилась. Берг замолчал. Он боялся спугнуть своё счастье. И когда она открыла глаза, то удивилась выражению его лица. В нём были надежда и обожание, и какое-то отчаяние.

– Я почти всю ночь думала. Пожалуй, я соглашусь. Но ты ни в чём не должен меня торопить.

– Клянусь, я тебя не обижу. Я сделаю всё, чтобы мы были семьёй, чтобы к нам пришло счастье.

– Ты должен понимать, что я не невинная девочка. У меня была своя достаточно сложная и насыщенная событиями жизнь. И никаких упрёков за то, что было и ушло, я не приму.

– Людмила, я тоже жил не на пустом месте. Я понимаю, что такая яркая женщина не может оставить мужчин равнодушными. И поверь мне, я ничего не поставлю тебе в вину. Давай договоримся, мы начинаем жизнь с чистого листа. Всё, что было до нашей встречи, не имеет значения. Не рассказывай мне ничего. Не надо. Для меня имеешь значение только ты, какая есть сейчас, нужный мне человек. Вот от сегодняшнего дня мы и начнём отсчёт нашего времени. Нас должно интересовать будущее, а не прошлое. Согласна?

На следующий день они с Бергом расписались. А через день скорый поезд увозил их во Владивосток.

 

Дорога дальняя

Было очень интересно наблюдать, как поезд пересекает почти всю Россию с запада на восток. Около озера Байкал считали тоннели. Пассажиры рассказывали о них много страшных случаев. Людмиле казалось, что непременно должно произойти что-то страшное: столкновение, взрыв, разобранный иностранным диверсантом путь и крушение. Берг её успокаивал.

– Каждый тоннель охраняется, – говорил он.

Байкал проезжали на рассвете. Все смотрели не отрываясь. Купили традиционного омуля. За Байкалом ехали быстрее.

На станции Шилка поезд стоял почти сутки. Дорогу размыло дождями. Поезда на несколько километров стояли друг за другом. Они гуляли по железнодорожной насыпи, и Берг поднимал с неё разные красивые камни и рассказывал о них Людмиле. Она не запоминала, но с удовольствием рассматривала и любовалась их красотой. Когда разрешили проезд, поезд медленно тронулся, шпалы под вагонами поднимались и громко хлюпали. Было страшно. Успокаивали люди в оранжевых душегрейках, стоявшие вдоль железнодорожного полотна с кирками, лопатами и другим ремонтным инструментом.

В одно прекрасное утро Людмилу удивили кудрявые сопки. Это уже был юг, Приморье. И здесь росли клёны и дубы. Как ей объяснил сосед по купе, на сопках рос дикий виноград, изюм, абрикос, бархат и много того, что не растёт в Подмосковье. Солнце буквально поливало землю ярким светом. Казалось, природа празднует и радуется. Но Людмиле было грустно. Глядя на великолепие Приморья, она тосковала по белым подмосковным берёзам. Сердце её ныло от расставания с Москвой, душили слёзы.

В бухте Находка ждал пароход «Феликс Дзержинский». Берг сумел устроить их в каюте первого класса. Людмила плохо переносила качку. Все пять дней этого пути пролежала в каюте. Берг ухаживал за ней. Поил и кормил её с ложечки.

Пароход был нагружен до предела. Внизу в твиндеках везли заключённых. Берг не хотел, чтобы Людмила об этом знала. Как только судно прибыло в магаданскую бухту Охотск, он постарался его покинуть в первую очередь. Морская болезнь измучила Людмилу, и она радовалась окончанию морского пути.

– Море лучше всего любить на берегу, – сказала она Бергу.

– Ты права. Но в этот город иначе не попадёшь.

– Где ты видишь здесь город?

– Город строится. Ты понимаешь, это очень важный город этого края. Я смотрел по карте. Это же огромные площади почти неосвоенной земли. А какие в ней богатства! Я расскажу тебе позже.

– Нам что, ещё дальше ехать? На чём?

– Я пока не знаю. Но, скорее всего, наш путь продлится. Наберись терпения.

– Я так устала от дорог!

– Ну, Людмила, ещё одна маленькая дорожка, – Берг показал ей расстояние на кончике своего мизинца.

Берг получил окончательное направление на прииск Фролыч. «Боже мой, – думала Людмила, – как же далеко эта Колыма!» Ещё двое суток по трассе на грузовой машине! Это было самое трудное. Сидеть в кабинке рядом с шофёром она не могла. Шофёр непрерывно курил. В кузове были установлены временные деревянные лавки. Кузов подбрасывало на каждой неровности, каждом ухабе дороги. Жёсткие деревянные лавки превращали движение в пытку. Ночью спали в каких-то бараках, приспособленных для отдыха шоферов дальних рейсов. Днём ехали не останавливаясь. Через два дня пути Людмила чувствовала, что у неё всё отбито и ноги деревянные. Но когда они приехали, наконец, на прииск, когда она увидела эти убогие строения, её душа оборвалась, ушла в пятки.

Прииск Фролыч в тысяча девятьсот тридцать восьмом году…

Два длинных деревянных барака – это жилище вольных рабочих прииска. Дом для семейных, деревянный и такой же длинный, как бараки. Разница была только в том, что в бараках люди не имели комнат. А в доме для семейных были отдельные комнаты и даже квартиры с выходом в общий длинный коридор. Далее – магазин, больничка, контора, ремонтные мастерские. Примерно в километре от этого посёлка – зона. За зоной – бараки охранников. Мимо шла Колымская центральная трасса, «дорога жизни», соединяющая Магадан и прииски. Невдалеке текла река Берелёх. Земля кругом была почти вся изрыта. Вдоль реки и вдоль трассы тянулись отвалы породы.

Их встретил молодой коренастый мужчина.

– Иван Иваныч, – представился он. – Я главный инженер прииска.

Он повёл их к длинному бараку, деревянному, окружённому завалинкой из горбыля, засыпанной опилками и песком.

– Вот здесь мы приготовили для вас комнату. В ней раньше жил холостяк, молодой парень. Он её и обставил. Как умел.

Иван Иванович широким жестом обвёл комнату и вышел. Её убранство было творчеством умельца-самоучки: сбитый самодельный топчан из необструганных досок – это кровать, самодельный из обструганных досок стол, вешалка c самодельными крючками из стальной толстой проволоки украшала стену. Посреди комнаты стояла круглая металлическая печка, выполненная из большой бочки. Труба от неё выходила прямо в потолок. Она обеспечивала тепло, на ней готовили еду. В углу около двери стояла большая деревянная бочка. Ведро и черпак говорили о том, что о водопроводе и прочих прелестях цивилизации надо забыть. В бочку наливали воду для еды, питья и других нужд. Её возили утром с реки на единственной лошади, запряжённой в телегу или сани, в зависимости от времени года. Удобства, или, как тогда говорили, сортир, в виде небольшого деревянного домика, красовались за бараком на улице. Причём двери сортира болтались на петлях и были открыты. Два грязных очка на деревянных досках нагло смотрели на улицу.

– Разве можно здесь жить, Отто? Ты куда меня привёз?

Она развернулась и хотела уйти. Как будто её за порогом этого дома ждала машина. Берг растерялся. Надо было как-то её остановить. Он схватил её руку и повернул к себе.

– Остановись, пожалуйста, остановись! Мы никуда не можем деться. Потерпи немного. Я всё сделаю. Я постараюсь всё сделать.

Людмила осматривала неоштукатуренные стены из круглого леса с заделанными мохом дырами удивлёнными круглыми глазами, и из них катились большие горошины слёз.

– Как можно здесь жить?

– Люди живут, ты видишь. Но ты права, мы так жить не будем. Потерпи немного. Я всё устрою. Ты пока располагайся, как можешь. А я сейчас же начну всё организовывать.

– Я хочу домой, в Москву, – рыдала Людмила.

– Людмила, вспомни, какой большой путь мы проделали. Я ведь не могу бросить всё и сопровождать тебя. Ты же понимаешь. А одна ты не сможешь снова проделать этот путь. Я очень тебя прошу, успокойся. Всё образуется. Я всё сделаю. Вместе мы нигде не пропадём.

Он заглядывал ей в глаза. Гладил её волосы. Как маленькую девочку, взял на руки. Кто-то постучал в дверь. Зашла молодая красивая женщина с копной чёрных кудрявых волос.

– Это что за слёзы? Тебе не стыдно слякоть разводить? Ты чего испугалась? Пойдём к нам.

Женщина взяла Людмилу за руку, заставила встать на ноги и повела за собой.

Они зашли в соседнюю дверь. Людмила увидела две опрятные достаточно большие комнаты. Мебель была тоже самодельной. Но, очевидно, фантазии и мастерства у автора было больше. Стены были оштукатурены и побелены. Стол накрыт белой льняной скатертью с кистями и вышивкой. Стулья обшиты матерчатыми чехлами. Печь на маленькой кухоньке была сделана из кирпича. На ней что-то кипело и шкварчало.

Соседка повернулась к Людмиле и дала ей платок.

– Вытри слёзы. Меня звать Ольга. Как тебя звать?

– Людмила.

– Ты откуда?

– Из Москвы.

– Не реви. Твой муж правильно говорит. Всё образуется. Здесь не Москва. Но ведь мы живём и радуемся. Со временем ты полюбишь этот край. А сейчас возьми себя в руки. Я тебе во всём помогу. Обращайся по любому пустяку.

– У меня всё тело болит. Я не знаю, что сейчас делать, – Людмила громко заревела. – Даже вымыться негде, – она заревела ещё громче.

– Зови мужа. Будем знакомиться. Сядем за стол, пообедаем, поговорим. Решите, что и как делать. Для начала сними пальто и умойся.

Ольга повесила пальто Людмилы на вешалку. Взяла её за руку и подвела к занавеске в углу. Там оказался умывальник и под ним стул с тазиком. Ольга подала ей мыло. Когда умытая Людмила вышла из-за занавески, Ольга взяла её за руку и отвела на кухоньку.

– Помогай мне накрывать на стол. Сейчас придут мужчины.

Когда тарелки с супом, хлеб и какие-то домашние закуски поставили на стол, явились мужчины: коренастый крепкий Иван Иванович и Берг. За столом Людмила молчала, слушала, как мужчины говорят о делах. Она была очень уставшей и мало что понимала.

Уже поздно вечером Людмила и Отто пришли в своё жилище. Ярко горел огонь в печи. Два ведра с горячей водой стояли около большого корыта. Кто-то о них позаботился. В дверь постучали.

– Войдите.

– Я забыл ещё кое-что сказать. А впрочем, Отто Карлович, пойдёмте к нам на момент.

– Людмила, я пойду, а ты мойся. Смотри, тут есть для этого всё.

– Как вымоетесь, постучите в стенку. Мы отпустим вашего мужа, – сказал Иван Иванович. Это Ольга приготовила им ванну и постель. Людмила ощутила бесконечную благодарность в сердце к этой молодой энергичной волевой женщине. «Как хорошо, что у меня теперь есть этот настоящий друг». Это была последняя мысль Людмилы, когда она постучала в стенку и без сил легла на кровать. Она мгновенно заснула и больше ничего не слышала до самого позднего утра.

Берг не терял времени зря. Рано утром они с Иваном Ивановичем обсуждали производственные приисковые дела в конторе.

– Основная рабочая сила, как вы понимаете, у нас зэки. Там всем заправляет начальник лагеря. Крепкий мужик. Кадровый военный. Я вас познакомлю.

– А вольных у вас на прииске много?

– Вольных мужиков сорок человек. В основном молодёжь. У большинства были не лады с законом. Живут в бараке. За порядком следит дневальный.

– Как это понять – дневальный?

– Дневального обычно берут из лагеря, из расконвоированных. Он должен делать всю домашнюю работу. В общежитии он топит печи, моет полы, убирает, помогает поварихе. Кстати, дневального можно взять в семью. В лагере есть мужики из села, тихие, хозяйственные, умеют хорошо готовить, истопят печь, даже постирают бельё, если надо.

– У меня жена не приспособлена жить в таких условиях. В самый бы раз дневального.

– Поговори с начальником лагеря. У него наверняка есть на примете подходящий кадр. Вот у Баженовых дядя Павел дома всё делает и за детьми смотрит. Они оба работают, и Лида, и Виктор Васильевич.

Берг быстро вник в производственные приисковые дела. Начальник лагеря был понятливый мужик. Когда Берг рассказал ему историю своей женитьбы, он крутил головой, смотрел на него удивлёнными глазами:

– Ну, ты даёшь, паря! Раз, два – и в дамках. А ведь ни тебе, ни ей отступать некуда. Дам я тебе дневального. Есть у меня один армянин. На все руки мастер. Душевный, хороший человек. Я его себе взял, чтобы избавить от лагеря. Бери.

– Дом мне построить надо. Иначе погибнет моя жёнушка.

– Построим, Иван Иванович? – спросил он у главного геолога.

– Построим.

* * *

Жизнь на фактически заброшенном прииске забурлила. Всё вольное население было мобилизовано на строительство дома для начальника. Готовили площадку, срочно подвозили лес и все необходимые материалы. Берг сам сделал эскиз будущей постройки. В лагере нашёлся архитектор, и ему было поручено руководство всеми необходимыми работами.

Ни одного дня Людмила не готовила и не занималась домашним хозяйством. Но Берг не позволил ей скучать. Он договорился с Ольгой, и та заняла её делом. Вечером собрались все женщины посёлка и потребовали, чтобы она рассказала им, что носят в столице. Когда Людмила призналась, что умеет шить женскую одежду, её тут же одолели просьбами помочь. И пока Берг был занят обустройством, она шила женщинам наряды и учила портновскому искусству. Ольга так организовала её время, что не хватало дня. Скучать и тосковать было некогда.

Берг приходил поздно ночью. Людмила к этому времени уже видела сны. Кровать была одна. Он тихо укладывался с краю, и Людмила не слышала его дыхания. Утром рано он исчезал.

По рекомендации лагерного начальства Берг взял к себе в услужение армянина по прозвищу Врангула. Никто не знал его имени, просто все называли Врангула. Ему повезло, что он стал необходимым в доме Берга. Врангула оказался совершенно домашним человеком. Позднее Людмила привязалась к нему, жалела и утешала его. А он баловал её вкусными блюдами, следил за чистотой в доме, выполнял любые поручения Берга.

Дом ещё не был полностью готов, но Берги отметили новоселье и поселились в своём доме. Отто всеми силами старался сделать его удобным, красивым, уютным.

На новоселье хозяева показали доброжелательность и стремление организовать культурное общение небольшого коллектива. Берги пригласили всех семейных и вольных специалистов прииска бывать у них каждую субботу после восьми вечера.

Из вольнонаёмных рабочих прииска Берг организовал строительную бригаду, чтобы построить удобные коттеджи для семейных работников.

В доме у Берга возникали стихийные вечера песни, диспуты, споры. Дружеские субботы объединили людей. Они стремились поделиться прочитанными книгами, интересными соображениями, событиями, отмечали вместе праздники. Организовывала эти субботние вечера Людмила. После новоселья Берг ей сказал:

– Людмила, у тебя есть дар организовать приём. У нас, конечно, не светское общество. Но ты представляешь, как скучно жить на прииске такой маленькой кучке людей. Я думаю, что интересные субботние вечера – это твоя обязанность. Тебе надо найти себе занятие и друзей.

– Ты знаешь, Отто, я, кажется, знаю, чем можно здесь заняться. Надо создать библиотеку. Выписать книги, журналы, газеты. Не можем же мы жить как слепые и глухие.

– Людмила, ты умница. Я сделаю заявку в Магадан, и нам будут присылать книги и периодику. Но это возможно только во время навигации. Летом надо запасаться книгами и журналами.

 

Подземный зал

Уже месяц Романов и Близинский вели поиск в мрачной, покинутой людьми и техникой, огромной яме забоя. Начали поиск с места, где нашли самородок. Каждый день они приносили домой немного золота. Но того, что они искали, большого золота, не появлялось. Небольшие шурфы в различных местах забоя не дали ожидаемого. И вот однажды Романов сказал:

– Лев, у нас мало времени остаётся. Скоро будут хорошие заморозки, земля замёрзнет, сезон закончится. Надо обойти все стенки забоя, тщательно их осмотреть. Мне всё время снится старая штольня. Какие-то обвалившиеся крепления и не кварц, а угольный пласт.

– Ну что ж, в этом может быть какой-нибудь смысл. Иногда напряжённый мысленный поиск – и наше подсознание даёт ответ во сне. Давай обойдём и тщательно осмотрим стенки забоя.

Они осматривали, исследовали, кое-где кайлили стены забоя. Теперь они шли по его периметру. За большим отвалом отмытого песка увидели обвалившуюся крепёжную балку, очевидно, крепёж старой шахты. И когда отрыли старый чёрный вход, то действительно увидели не кварц, а уголь. Угольный пласт вёл в глубину. Столбы крепления ещё стояли. Но идти было опасно. Шахта была узкая и низкая, в любой момент могла обвалиться. Вечером они доложили Бергу об открытии.

– На кой ляд нам этот уголь сейчас? Мы ищем золото, – Берг немного помолчал, подумал. – Однако этот уголь и эту шахту надо взять на заметку. Вы говорите, шахта старая. Очень старая?

– Я думаю ей не один десяток, а может быть и сотня лет. Она была завалена отработанной породой. И мы бы её не заметили, если бы не решили обследовать стенки забоя, – сказал Лев.

– Я обратил внимание на чёрную дыру в стене и обвалившийся крепёж. Мы решили с Лёвой слегка раскопать и обнаружили, что ход ведёт дальше. И там оказался уголь, – уточнил Михаил.

– Это само по себе занятно. Значит, это место было раньше обжито. Интересно, какая это цивилизация. Ведь нет никаких исторических документов по прошлому и настоящему этого края. Так, одни обрывки. Я интересовался документами. Но ничего конкретного не нашёл. Вроде бы золото стали добывать здесь недавно. А об угле вообще никаких сведений доисторических нет. А ведь его много понадобится для освоения края. – Берг задумался и вздохнул.

– Ствол шахты может вывести нас на золото. Я думаю, там не добывали уголь. Дальше узкие и низкие проходы. Мы не знаем истории этого места. Но ведь нет сведений о том, что здесь добывали уголь, – сказал Лев.

– Ну, хорошо. Осмотрите завтра шахту и подумайте, можно ли расчистить её, чтобы пройти по ней по возможности насквозь. Может быть, она не длинная. И узкие и низкие проходы наводят на мысль, что тех, кто работали в этой шахте, мог заинтересовать не уголь. Не только уголь.

Они трудились над расчисткой прохода в шахте, укрепляли ствол шахты, вывозили тачкой обвалившийся грунт. Угольный пласт свернул налево, ушёл в глубину, а шахта вела прямо и становилась всё уже. Всё больше попадалось кварца. Каждый день требовал большого физического напряжения. Теперь они пробирались вперёд согнувшись, а кое-где ползком. Наконец, они выползли, буквально выпали, в огромную пещеру. Лампа осветила высоченные белые стены и узкие жёлтые полосы металла. Откуда-то сверху шёл таинственный свет. И блики его перемещались по стенам и выхватывали блестящие драгоценные камни. От этой необычной подземной красоты захватывало дух.

– Лев, мы нашли его! Лев, гляди, какая красота!

Они смеялись и прыгали, толкали друг друга и кричали «ура» и ещё бог весть чего. Потом вдруг замолчали, огляделись, улыбаясь от счастья.

Сверху капали холодные влажные капли, как будто кто-то невидимый отсчитывал время вечности. У одной из стен лежал белый, обмытый этими каплями скелет. Напротив сидел другой. В рёбрах этого сидящего они увидели ржавый от времени клинок. Рядом со вторым лежали кайло, ломик, кожаная сумка. В сумке были золотые самородки величиной с грецкий орех и поменьше.

– Вот так история! – воскликнул Лев.

– Похоже, не мы первые посетители этого места.

Веселье сменилось ощущением какой-то жути. Михаил смотрел на золото в сумке, и его била лихорадка. Их пронизывал холод и шёл он от скелетов.

– Пойдём отсюда на поверхность и там обдумаем ситуацию, – предложил Лев.

Они ничего не тронули и молча стали выбираться из шахты.

– Что ты думаешь об этом? – спросил Михаил.

– Я думаю, что непростое это место. Открывать ли его Бергу? Завтра придём сюда, ещё раз всё осмотрим. Пока не будем спешить с докладом.

– Добро. Но какая красота: белые блестящие высоченные стены и жёлтые полосы металла в них! Это даже не пещера, а какой-то подземный зал. А когда смотришь на скелеты, дрожь пробирает.

– Скелетов бояться не надо. Они уже ничего не могут, – сказал в заключение Лев. – А ты заметил, что кроме золота в стенах большие блестящие камни. Это же находка века!

– Да. Кто-то сделал эту шахту. Кто-то первый открыл эту красоту. Но ведь нигде о ней не написано. Чья это тайна? Сколько людей погибло, проникнув в эту пещеру?

– Я думаю, этому залу не одна сотня лет. А может быть и не сотня. Такие подземные сокровища кто-то должен охранять. Недаром там эти скелеты. Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Чувствую себя так, как будто я перетаскал тонны породы.

В этот день они пришли домой, совершенно шатаясь от усталости. После ужина пришёл Берг. Увидев измученных Льва и Михаила, он только махнул рукой. Сказал:

– Отдыхайте.

И ушёл.

Утром они проснулись рано. Ушли, не дождавшись завтрака. Им надо было ещё раз осмотреть необычную пещеру. Они шли по узкому стволу шахты. Лампы на касках высвечивали черные стены. Затем угольный пласт пропал в глубине стенки. Ствол шахты стал ещё уже, повёл их в другую сторону. Теперь стены были белыми.

Они чувствовали необычное возбуждение. Вот сейчас повернут за угол, и откроется взгляду красота подземного мира: высокие стены белого камня пересечённого блестящими жёлтыми полосами золота с вкраплениями драгоценного камня.

– Необходимо ещё раз и тщательно всё осмотреть, – сказал Лев. – У меня всё время в голове вертятся строчки Ершовской сказки, помнишь, когда Иван нашёл жароптицево перо: «Много, много непокою принесёт оно с собою».

– Да, уж это точно. Какое необычное освещение в этом подземном зале! И свет, похоже, льётся сверху. Мне кажется, что это гора, а вверху специально сделана дыра для освещения и проветривания.

Они вошли в пещеру, притушили на время свои шахтёрские лампы. Действительно, откуда-то сверху проникал луч света. Сейчас он не был рассеянным. Блики света не гуляли по стенам как в первый раз. Причём луч освещал сидящий скелет. Романов подошёл к нему, нагнулся, и рука его потянулась к торчащему между рёбер клинку. Близинский с каким-то суеверным страхом и напряжением предупредил:

– Михаил, не трогай!

– Почему? Мне хочется вытащить клинок и посмотреть. Может быть, там написано имя владельца или есть какой-нибудь другой знак. Похоже, эти двое были убиты кем-то третьим. Если есть на клинке знаки, они принадлежат этому третьему.

– Не трогай! – закричал Лёва.

Но Михаил взялся за рукоятку. Неожиданно, лицо его исказила гримаса, глаза побелели, он присел и упал навзничь. Лев бросился к нему.

– Михаил, что с тобой?

Михаил молчал.

* * *

Когда Михаил дотронулся до старинного клинка, его руку обожгло. Но пальцы, помимо воли, ухватились крепко за рукоятку, и огонь побежал от руки по всему телу. Он увидел в своих руках огненный меч. Сверху опускалась тьма. Вскоре боль прошла. Тьма сгустилась и поглотила его. Несколько мгновений он ничего не видел и не чувствовал. Потом появилось ощущение, как будто он, подхваченный каким-то вихрем, движется по воздушному световому тоннелю.

Внезапно он увидал большую утоптанной площадку. В середине горел костёр. Вокруг костра сидели люди. Очевидно, это были чукчи, пастухи-оленеводы, кочевавшие по тундре. На него никто не посмотрел. Похоже было, что его никто не видит.

Несколько яранг располагались в ряд с востока на запад. Выделялся старый шаман. Его одежда из шкур была богато расшита, на груди красовалось множество амулетов. На голову была надета косматая шапка.

Напротив шамана стоял японец. Михаил как-то сразу это понял, как будто ему подсказали. Он что-то говорил на непонятном Михаилу языке. В чём-то пытался убедить шамана. Шаман ни единым движением, ни единым взглядом не отвечал на его слова. Он упрямо глядел в землю. Чукчи молчали.

Постепенно Михаил стал понимать, о чём шла речь, хотя язык был чужой.

Японец убеждал шамана открыть ему, где находится главная сокровищница чукчей – золото и алмазы украшают её стены. Об этом он узнал от одного перебежчика из России, оказавшегося в Японии по окончании Гражданской войны. Русский беглый офицер в Японии стал нищим пьяницей. Всё его состояние осталось в России. Однако он рассказывал о несметных сокровищах в земле чукчей – белом подземном зале, в кварцевых стенах которого много золота и алмазов. Над ним смеялись. Он надоел всем своими сказками. Русский умер. Но этот японец ему поверил. Он пробрался на Чукотку и разыскал шамана. Шамана он знал раньше, когда не было ещё советской власти. Он подумал, что древний шаман не может не знать секретов своей страны.

– Япония начнёт войну с Россией и завоюет Север, – твердил японец. – Чукчи будут свободны. Японцы будут их защищать.

Шаман молча слушал речи японца. И когда тот смолк, он поднял глаза и руку. Обвёл взглядом своих родичей.

– Нет! – сказал он твёрдо. – Чавчу[3] любят свою землю, и не потому, что в ней есть золото и алмазы. Эта земля святая, и она досталась нам от предков. Мы должны её передать своим детям. А наши дети своим. Нам не нужна свобода из рук японцев. Мы свободный народ.

– Русские забирают у вас вашу землю. Они ищут золото и забирают его. А мы прогоним русских и отдадим её вам. Вы будете свободны. Вы здесь живёте. Помогите нам бороться с русскими, – опять завёл своё японец.

– Ты очень хитрый, японец. Ты что, хочешь, чтобы чавчу перебили русских и открыли тебе границу? Так?

– Так, так. Русских здесь мало. А чукчи всё знают, – закивал японец.

– А граница открыта, и полезут к нам и твои японцы, и китайцы, и американец прибежит. И все будут драться из-за золота и алмаза между собой, и чавчу бить и поить дурной веселящей водой, чтоб он стал глупый. Русские нас охраняют. Чавчу – народ маленький, а русский – большой и сильный. Пусть русские возьмут немного золота. Зато вас всех здесь не будет, граница на замке. Чавчу не будут воевать с русскими. Ещё русский царь ценил чавчу. Все платили ясак: якут платил, эвен платил, юкагир платил. Чавчу не платил, чавчу торговал на Анюйской ярмарке[4]. И анкалын[5], и чавчу, мы все луоравэтльан[6]. Ты понял, японец?

Шаман протянул руку в сторону Михаила, и меч из его рук плавно перешёл к шаману.

– Вот этот меч защиты – святыня, достался нам от предков. Меч нам поможет защитить нашу землю и наши сокровища. Мы здесь жили, и будем жить. А японцы в нашем краю замёрзнут. Наше море студёное, и зима жестокая. Русские нам пока не мешают. А немного золота пусть возьмут. Зато войны у нас не будет.

– Я пришёл к тебе, шаман, не потому, что ты силён, а потому что ты из потомственной семьи шаманов. Тебе более ста лет, и ты знаешь много секретов своей земли, тебе их передали твои предки. Я хотел говорить с тобой одним, а ты позвал всё своё стойбище.

Шаман встал. Он был высок и очень стар. Однако в нём чувствовалась сила, он был возмущён словами японца. Торжественно он поднял меч. И тихо, но отчётливо, решительно и грозно, сказал:

– Неуважение своих предков и их заветов – самое худшее из предательств, – морщины на его лице резко проступили, и теперь гневные глаза светились, были подняты и смотрели в упор на гостя. – Уходи! Ни за какие сокровища мира я не продам тебе свои секреты. Мне их доверили мои предки. Сказали, сохрани! И я их сохраню для своего народа. Если ты пробудешь здесь ещё немного времени, я скажу своим чавчу связать тебя и отдать русским пограничникам. Ты понял меня?

Шаман показал японцу мечом путь. И тот невольно попятился, потом развернулся и бегом побежал к ожидавшим его оленям. Как только японец сел, упряжка понеслась.

С минуту все молчали. Потом заговорили, сначала поодиночке, потом все разом. Михаил уже не понимал о чём. Очевидно, он понимал только то, что должен был понимать по желанию шамана. Чукчи стали расходиться. Михаил понял, его видел только шаман.

Шаман опять погрузился в молчание. Михаил подумал, что он забыл про него. Но вот он медленно поднял глаза. Глаза были чёрными, раскосыми и неожиданно молодо блестящими.

– Зал, к которому ты со своим другом вышел через ствол угольной шахты, – священная усыпальница наших шаманов, моих предков. Ты видел там сокровища: золото и алмазы. Пока они там, зла через них не будет, – он говорил медленно, с большими паузами, но чисто и правильным русским языком. – Мои глаза смотрели в другую сторону. Поэтому вы прошли шахту и вышли в нашу пещеру.

Михаил смотрел в глаза шаману. Он думал о том, что его не интересует ни золото, ни даже алмазы. Зачем ему всё это богатство? «Родной дом, жена, дети, тихая спокойная жизнь – самое большое человеческое богатство». У него в душе скреблась великая человеческая тоска по родному дому.

– Ваше священное место должно оставаться вашим. Зачем мне ваше золото, ваши алмазы, ваша усыпальница? Мне они не нужны. Мы с другом ничего оттуда не взяли, – сказал Михаил тихо.

– Я слышу твои мысли. А что тебе надо? Почему ты со своим другом так упорно всё лето ищешь золото? А говоришь, что тебе ничего не надо.

Шаман недоверчиво посмотрел на Михаила.

– Как тебе объяснить, колдун? Твоя жизнь совсем другая. Поймёшь ли?

– Твоё дело объяснить, а моё понять. Кое-что я знаю о твоей жизни. У нас бывали русские. Мы помогали беглецам.

– Я заключённый, понимаешь. На мне вины нет. Но я приговорён к тюремному заключению.

– Несправедливо осуждён. Я о таком слышал, – сказал шаман.

– Мы с другом нашли самородок и отдали его начальнику прииска. Думали получить свободу. Но оказалось, начальник прииска не волен освободить нас. Кое-что он всё-таки сделал – живём не в лагере. Теперь он требует от нас найти жилу кварца, в которой было бы золото. Если найдём, будем живы.

– Я помогу вам найти жёлтый камень. Но только в другом месте. А дорогу в нашу сокровищницу надо забыть и скрыть, – сказал шаман.

– Мы можем взорвать шахту и засыпать вход.

– Хорошо. Я укажу место, где есть всё, что тебе надо. Ваш начальник будет доволен. Прощай!

– Прощай!

Михаил очнулся в той же пещере. Около него сидел на корточках Лёва. Вид у него был растерянный. Он был до того напуган, что говорил заикаясь:

– Что с тоб-бой? Михаил, поч-чему ты уп-пал? Я думал, что ты умер.

Лёва с тревогой и недоумением смотрел на него.

– А что произошло здесь? – спросил Михаил.

– Интересная и загадочная штука. Ты взялся за клинок, глаза у тебя побелели, ты потерял сознание. Потом сверху на тебя спустилось какое-то тёмное облако, темнота. Ты буквально исчез в ней. Я испугался и стал тебя звать и искать ощупью на земле. Очевидно, со страху я отключился и только что пришёл в себя. Рассказывай, что с тобой произошло!

– Лев, ты не поверишь! Однако всё, что я расскажу, было со мной реально. Я не мог это выдумать.

– Рассказывай подробно.

– Как только я дотронулся до клинка, стало нестерпимо больно. Горела рука и всё тело. Я увидел, что у меня в руках не старый и ржавый клинок, а огненный меч. Потом боль прошла, и я почувствовал, что меня крутит и я куда-то лечу. Я оказался на поляне, горел костёр, и было полно этих, чукчей, и все смотрели на шамана. Представляешь, высоченный старик, кажется, сейчас развалится, а глаза у него молодые и блестящие.

– Чёрт побери! И ты всё это действительно видел ясно? Ты не того? – Лев покрутил рукой у виска.

– Я не того, – Михаил сердито посмотрел на Лёву. – Если не веришь, рассказывать не буду. Видел, как тебя сейчас вижу. Так вот, в это время шаман разговаривал с японцем. Я не знаю ни японского, ни чукчанского языка. Но ты представь, колдун сделал так, что я всё понял, о чём они толковали.

– Интересно.

– Я действительно это видел и слышал. Это было так отчётливо и понятно, совершенно реально, я помню каждое слово.

– Я верю тебе, Михаил. Японец там был не просто так?

– Японец хотел, чтобы чукчи перебили русских и открыли им границу, отдали им золото и алмазы и получили за это японскую свободу, – ответил Михаил.

Лев присвистнул.

– А хрена собачьего он не хотел, этот японец? Что же ему ответил чукчанский колдун?

– Да послал его в натуре туда, откуда он пришёл. Сказал, что русские границу защищают, держат её на замке. А если придут японцы, то набегут и китайцы, и американцы, и прочий сброд. Будут из-за золота и алмазов драться и чукчей скопом бить, водкой поить, чтоб чукча стал глупым.

– Ты посмотри, правильный старик! – восхитился Лев.

– Сильный старик. Пока он верховодит у чукчей, у нас с ними будет мир, это точно.

– Ну а ржавый клинок? Он зачем им понадобился? – спросил Лев.

– Я же только что тебе сказал. Ржавый клинок оказался великой реликвией чукчей. На самом деле, это огненный меч, обладающий волшебной силой. Когда шаман показал японцу путь на выход этим клинком, тот невольно попятился. Потом быстренько умчался. У меча удивительной красоты рукоять, украшенная золотом и каменьями. Этот меч служит шаману, достался ему от предков. А диковинная пещера – священная усыпальница многих поколений потомственных шаманов. Подземный зал – их сокровищница. Всё это принадлежит старинному шаманскому роду. Я тебе уже говорил об этом. И, как я соображаю, волшебный меч должен храниться здесь, в священной усыпальнице шаманов. Для всех посторонних он выглядит как ржавый клинок. Нам необходимо закрыть проход в эту пещеру. У них есть, очевидно, свой ход. Надо взорвать шахту и убрать все следы, путь сюда должен быть закрыт.

– Я понимаю. Вопроса нет. Но ведь шаман тебе что-то предложил взамен?

– Да. Он спросил, почему мы так упорно искали золото всё лето. Я ему всё объяснил, и он понял. Он укажет нам место, где мы сможем найти всё, что надо Бергу. Вот сейчас мы выйдем из шахты, и нам будет знак. Пойдём. Мы долго с тобой проговорили.

– Что мы скажем Бергу? Ведь нам надо взрывчатку. А он захочет не только знать, но и видеть плоды наших трудов.

– Сейчас мы выйдем отсюда. Поищем знаки шамана. Потом придумаем, что нам делать, в зависимости от обстоятельств.

Они пошли к выходу. Почти у выхода из зала Лев запнулся обо что-то. На пути лежала сумка с самородками. Лев протянул руку и хотел взять. Но Михаил его остановил.

– Мы ничего не возьмём отсюда.

– Нет, это мы возьмём. Это золото не святыня. В любом случае мы его можем отдать Бергу или вернуть.

– Возможно, ты прав.

– Не будем брать его с собой. Просто вынесем и спрячем в забое. Лучше всего там, где нам будет указано место.

Михаил с сомнением покачал головой. Но вдруг услышал в своей голове голос шамана:

– Бери!

Они взяли сумку за лямки. Она была тяжёлой. По пути наметили, где надо взорвать штольню. Метров за двадцать от зала, чтобы не повредить его стен, и метров за пять до выхода из шахты. А потом завалить всё породой, чтобы и следа не было. Они вышли из шахты в забой. Было холодно. Падал пушистый снег. В голове шумело, был какой-то сумбур и ощущение нереальности. Через некоторое время друзья увидели зелёный луч. Он вёл прямо к противоположной стене забоя. Они поняли, что надо двигаться по лучу. Луч привёл их к месту, где так же старые подгнившие деревянные опоры указывали на заброшенную шахту. Солнце клонилось к закату. Друзья закопали сумку и отправились домой. Дома их встречал Берг.

– Чем можете порадовать? – спросил он. – Идёт снег.

– Начальник, нужна взрывчатка. Забой завалило. Мы просим два дня. Надеемся на удачу.

– Удачу? Надеемся? Лето кончилось. Вы понимаете, что лето кончилось? Осень здесь короткая, а зима длинная. А вы всё надеетесь, – Берг так посмотрел на них, как будто они были жалкие лгуны, авантюристы.

Михаил молчал и смотрел на Льва, как обычно, в трудную минуту доверяя ему решение. Лев вынул из кармана два небольших самородка величиной с грецкий орех, взятые им из сумки.

– Нам под вечер попалось вот это.

– Ну и что?

– Там много этого добра.

– Завтра я сам пойду с вами.

Такой оборот не устраивал наших золотоискателей.

– Отто Карлович, может быть, подождёте два дня? – спросил Михаил.

– Мать твою так…Некогда уже ждать. И я в конце концов должен видеть, что вы там собираетесь взрывать. Это не шутка – неплановый взрыв в закрытом забое. Надо постараться обойтись без взрывов и лишнего шума.

– Начальник, давайте определимся по нашим взаимным обязательствам. Мы подошли к концу поисков. И нам хотелось бы знать свою дальнейшую судьбу, – сказал Лев.

– Откуда такая уверенность в том, что поиск закончен и успешен?

– Отто Карлович, мы нашли ещё одну шахту. Там сразу попадаются вот такие самородки. И если провести прямую линию и соединить ею оба ствола, то первый большой самородок мы нашли как раз на этой линии.

– Интересно.

– Эти самородки, которые вы видите у меня в руках, взяты из другой шахты.

– Занятно. Давайте завтра осмотрим всё вместе и тогда поговорим о наших дальнейших действиях: сотрудничать нам или возвращаться вам в лагерь. К тому же взрыв в заброшенном забое – дело нешуточное. Вы об этом не подумали? Начальник лагеря сегодня спрашивал, где вы и как вас числить. Я просил его ещё немного подождать.

– Лагерь? – Лев смотрел на Берга распахнутыми от ужаса глазами.

– Возвращение в лагерь для нас сейчас равносильно смерти, – сказал Михаил.

– Ну, вы же были в лагере! Почему вы сейчас считаете это равносильным смерти? Перезимуете там. А весной я опять вас возьму.

– Потому что мы не перезимуем там, нам не дадут там перезимовать. Бригадир наверняка уже понял, почему мы не вернулись тогда в лагерь. Он угрожал нам в тот день, когда мы уходили с вами. Нас начнут уничтожать: блатные и охранники будут постоянно избивать, заставлять себе прислуживать. За всё надо платить. За жизнь в течение лета вне лагеря с нас взыщут по полной мере, – объяснил Михаил.

– Начальник, вы желали, чтобы мы нашли жилу золота в кварце. За это и за тот прекрасный самородок вы обещали, что в лагерь мы не вернёмся, – Лёва старался быть убедительным. – Мы долго не были в лагере. Десятнику ясно, что это не просто. Он нам не простит, что его обошли. Но хуже десятника блатари и охрана. Они будут нас бить в мясо и пытать. Им же любопытно, где мы были и что делали. Если мы им не подчинимся, нам обеспечено пёрышко в бок. И никто нас не спасёт.

– Я подумаю, – Берг растерянно почесал подбородок. – В наш последний разговор на эту тему я объяснил вам возможные варианты решения вашего вопроса. Окончательного решения не было. Я не представлял таких последствий.

– Нам необходима ясность. Тем более что мы почти у цели. Мы не гарантируем вам ещё один большой и прекрасный самородок. Но золото будет, и в достаточном количестве.

– Вы получите ответ завтра, когда я сам увижу всё своими глазами, – сказал Берг раздражённо. – Вы многого не понимаете.

С этими словами он покинул гостевой дом.

Начальник лагеря сегодня действительно спрашивал, когда Романов и Близинский вернутся в лагерь. Однако теперь Берг понимал, что, вернув друзей в лагерь, он тоже сильно рискует.

После ужина, помня, что дома говорить серьёзно нельзя, друзья затихли и легли отдыхать. Однако отдыхать не получалось. Отчаянный стук в дверь прервал их тревожные размышления. Михаил открыл дверь. На пороге стояла Людмила. Она была очень встревожена.

– Что с тобой?

– Я случайно услышала разговор Отто с Врангулой. Начальник лагеря требует вашего возвращения в лагерь. Врангула его хорошо знает. Он некоторое время дневалил у него. И это начальник лагеря посоветовал Бергу взять к себе Врангулу, когда мы приехали. Отто спрашивал у Врангулы совета, как ему лучше подойти к начальнику лагеря.

– И что посоветовал Врангула?

– Я не знаю. Он сказал, подумает. Я постараюсь повлиять на Отто.

– Нет! Пока нет. Он не должен знать о нашем знакомстве.

– Отто порядочный человек. А меня с вами познакомил Врангула, если помните. Я уверена, что Берг не отправит вас в лагерь.

– Людмила, я очень тревожусь, что если ты сейчас вмешаешься и твой муж, не дай бог, что-нибудь заподозрит, нас действительно ждёт лагерь. Лучше не вмешивайся. Мы с Лёвой придумаем, что нам делать.

– Как хотите, – Людмила ушла.

Самородок дал им надежду хотя бы на выживание. Но теперь выходило, что надежда была призрачной. Жизнь в лагере после перерыва страшила грязью, бессмысленностью и ещё большей жестокостью.

«С чего это они так разволновались? – подумал негласный наблюдатель за стенкой. – Надо выяснить». Он пришёл несколько поздновато и не слышал предыдущего разговора. Однако видел, как Романов мечется по комнате, а Близинский сидит расстроенный на кровати.

– Стоп! – сказал Михаил, энергично меряя комнату большими шагами. – Мы можем быть дураками, мистиками, можем опасаться и волноваться, но быть трусами не имеем права.

– Я согласен. Но мы не имеем права недооценить опасность. И, кроме того, на нас лежат обязательства, которые мы должны выполнить.

– Если мы не обвалим вход в шахту и не откроем новый вход, игра проиграна.

– Михаил, успокойся ты. Нам никто не ставил срок завтра. Мы в принципе должны сделать шахту недоступной для посещения другими людьми. Сделаем это при первой возможности.

– Поэтому с утра идём к Бергу. Просим взрывчатку, приглашаем его посетить обе шахты, после того как расчистим вход новой шахты, – предложил Лев. – И прекрати маячить перед глазами. Выбрось все плохие мысли из головы. Ложись спать. Завтра нужны будут силы.

Они потушили свет и легли спать.

«Я непременно должен узнать про обе эти шахты. Зачем им нужна взрывчатка? Мне надо быть на месте раньше их», – решил любопытный человек и, крадучись, покинул свой пост.

Измученные, Романов и Близинский заснули. И снился Романову сон. Снился ему старый шаман. Он стоял над ним и качал головой.

– Ведите своего начальника в забой, не спорьте с ним. Я сам с ним говорить буду, надо чтобы за старый клинок он подержался.

Когда наступил рассвет, оба друга были на ногах.

– Нам придётся показать Бергу обе шахты. Я знаю, шаман нам поможет, – сказал Михаил.

– Чем же он нам поможет?

– Он так мне сказал.

«Уж не повредился ли в уме Михаил?» – подумал Лев. Но вслух ничего не сказал.

Берг зашёл резко, решительно. Улыбки и мягкости не было в глазах.

Михаил, не дожидаясь его первой фразы, сказал:

– Мы с другом вчера размышляли. Время дорого. Поэтому просим сегодня, сейчас, пойти с нами в забой. Мы покажем шахту, в которой работали, и место, где нашли вчерашние самородки.

– Добро. Сейчас и выходим, – ответил Берг.

Они надели шахтёрские робы, взяли шахтёрские лампочки и пошли к забою. Шли молча. Берг был сосредоточен и угрюм. Михаил и Лев представляли себе реакцию Берга на необыкновенную пещеру.

Они не были уверены в правильности своих действий. В любом случае приходилось надеяться на помощь шамана. Михаил сомневался, бывают ли вещие сны. Но его общение с шаманом было за гранью реальности.

 

Дядюшка

Американский двухместный самолёт медленно и низко летел вдоль советской границы. На время он скрылся за прибрежными скалами. Пограничники думали, что самолёт врезался в скалы. На горе уже был разбитый самолёт, ставший памятником рискованному лётчику. Но через некоторое время самолёт буквально вынырнул из-за скал и стал набирать высоту. Некоторое время пролетел ещё вдоль границы в сторону Магадана, но затем резко ушёл в открытое море и больше не появлялся.

Парашютист приземлился на узкую прибрежную полосу. Место было ему знакомо. Он не раз здесь бывал, когда готовил тайник для парашюта и планировал приземление. Быстро освободился от парашюта, свернул и спрятал его в узкую щель между прибрежными скалами. Чёрные обрывы сопок нависали над водой. В стороне адовым переплётом скалистых выступов, мрачных башен и торчащих в небо чёрных каменных пальцев высилась Колдун-гора. Теперь надо было выйти на место, где его ждал свой человек и собачья упряжка. Он взял нужное направление и уверенно зашагал по тундре. Каюр ждал. Коридор работал.

* * *

Ночью отчаянно залаяли собаки. Врангула оделся, взял охотничье ружьё, вышел на улицу. «Медведь забрёл, что ли?» Ярко светила луна. За воротами стоял человек.

– Кого надо? – крикнул Врангула с крыльца.

– Берг Отто Юльевич здесь живёт?

– Здесь.

– Скажите ему, что приехал дядя Герхард.

Врангула поднялся на второй этаж, постучал в двери спальни. Берг уже проснулся.

– Ну что там ещё, Врангула?

– Там у ворот стоит мужчина, назвался вашим дядей Герхардом.

– Боже мой, Врангула, ставь скорее чай. Я сам его встречу.

Берг быстро оделся и вышел, цыкнул на собак, открыл калитку.

– Дядя Герхард! Какими судьбами? Проходи, проходи скорее.

Мужчины обнялись и расцеловались, и быстро зашагали в дом.

В комнатах загорелся свет. Жарко пылали дрова в камине. Сытная еда окончательно согрела и разморила гостя. Когда он выпил последнюю чашку горячего чая, его глаза слипались.

– Спать, только спать, – сказал он уставшим сонным голосом и пошёл вслед за Бергом в отведённую комнату к приготовленной ему всё тем же заботливым Врангулой постели. Утром Берг пригласил дядюшку к завтраку. Они сидели около камина, вытянув длинные ноги к огню, наслаждались беседой и теплом.

– Герхард, ты как сюда попал? Откуда ты узнал, что я здесь?

Герхард приложил палец к губам.

– Тише, я потом расскажу. А сейчас поговорим о жизни. О твоих делах здесь.

Дядюшка живо интересовался всем, что касалось жизни на Колыме и прииске. Спрашивал о состоянии забоев, технике, существующей добыче золота, плановых государственных заданиях. Берг отвечал чётко, уверенно.

– Герхард, я стараюсь организовать работу так, чтобы выполнить и перевыполнить плановое задание.

– Это понятно. Но ты должен понимать, что чем больше даёшь, тем больше с тебя требуют.

– План перевыполняется на сотые доли процента. Однако я сделал всё, чтобы прииск не закрыли. Теперь он не убыточный. И я остался начальником прииска.

– Разумно. Быть хозяином, а не подчинённым.

– У прииска слава выработанного. Однако запасы золота на Колыме гораздо больше, чем знают в управлении Дальстроя. Всё дело в технике.

– А у вас есть техника? – спросил Герхард с лёгкой иронической улыбкой.

– У нас есть кайло, тачка, лом, лоток, трактор и экскаватор. Ну и ещё кое-что, такое же простое и примитивное. Основная рабочая сила – это заключённые в лагерях. То есть мы можем добывать только самородное золото.

– Это же очень хорошо!

– Почему?

– Я надеюсь, что ты наш человек. Мы можем говорить откровенно?

– Дядюшка, мы же свои люди!

– Разговор длинный и секретный. Отложим его на вечер.

– Хорошо. Ещё два слова. Сегодня я должен пойти в свой забой. Там до сих пор мои люди искали большое самородное золото. Нашли большой самородок и отдали его мне. За это я поселил их временно у себя. Они что-то нашли вчера и требуют определиться с наградой. Я же не могу их отпустить, кто-то должен добывать найденное золото. Брать новых людей опасно. Ведь это то золото, которое я не буду сдавать государству. С вашей помощью я надеюсь поместить его в банк, скажем, где-нибудь в Швейцарии.

– Не торопись. Верни их в лагерь. Там их поломают, будут как шёлковые.

В это время в зал вошла Людмила.

– Познакомься, дядюшка. Это моя жена Людмила.

Герхард посмотрел на женщину, и взгляд его смягчился и зажёгся интересом.

– О, майн гот! Где ты взял такой прекрасный экземпляр женщины?

И он поцеловал ей руку. Людмила улыбнулась. Налила себе чашечку чая и ушла. Её буквально передёрнуло от подобного комплимента.

«Экземпляр! – подумала она. – Я экземпляр! Кобыла на племя. Фу!» Она слышала последние фразы беседы и была очень ими взволнована.

– Ты не желаешь сопровождать меня, Герхард? – спросил Отто.

– К сожалению, я не должен показываться на людях.

Он понизил голос. Внимательно огляделся вокруг.

– Врангула занят кухней. А Людмила не будет подслушивать, – сказал Берг.

– Мой визит, я должен тебе это сказать, тайный. Меня перебросили через границу мои друзья. Я не уверен, что переход остался полностью не замеченным пограничниками. Я задержусь у тебя только до вечера.

Берг слегка поёжился. На мгновение ему стало не по себе. Настроение испортилось.

– Герхард, я постараюсь прийти домой скорее.

– Нет, нет, твой распорядок дня не должен меняться. Мы успеем поговорить. До вечера я хорошо отдохну.

Берг направился к дому старателей. Он не решил ещё, что ему делать со своими подопечными. Ему нельзя было их возвращать в лагерь. Они правы. Госбезопасность не дремлет, и любой слух мог положить конец так удачно начавшейся карьере. Друзья могли жить только в согласии с ним. Но и сам Берг крепко зависел от молчания своих подопечных, Михаила и Льва. В этом вопросе надо обязательно получить помощь начальника лагеря. А с друзьями он продолжит начатое сотрудничество.

В забой шли молча. Берг здесь не был давно. Он намеренно давал старателям свободу. Он понимал, работа из-под палки их не вдохновит. А доверие обязывает. Первой он решил осмотреть ранее открытую шахту. Ярко светили фонари на касках. Угольный пласт чётко выделялся по стенам. Так они прошли большую часть пути. Но вот в воздухе стала ощущаться напряжённость, дышать стало труднее. И Берг с испугом спросил:

– Что это такое? Шахта загазована?

– Нет, – ответил Лев, – узкий ствол шахты скоро кончится, мы выйдем в большой подземный зал, и вы поймёте, почему ощущается некоторая напряжённость.

– Нам осталось пройти метров десять, – успокоил Михаил.

Лампы стали светить тускло. Проход сузился и заставил их идти согнувшись.

– Здесь немного надо проползти. Узкое место, – предупредил Лев.

И как-то внезапно появился просторный зал пещеры. Белые стены блестели, как начищенные, и уходили вверх и там терялись в сумерках. Жёлтые полосы металла опоясывали спиралью зал. Свет падал откуда-то сверху узким лучом. Драгоценные камни, которыми были усыпаны стены, очаровывали своим таинственным мерцанием. Берг остановился, замер, заворожённый сказочной красотой. «Вот что они скрывали от меня, – подумал он. – Доверие не должно быть бесконтрольным».

Когда он вдоволь налюбовался на стены, его взгляд упал на скелеты. Ржавый клинок всё так же торчал в рёбрах второго сидящего скелета. Берг приблизился к нему. Протянул руку. Рука крепко охватила рукоять, и глаза Берга побелели. Он потерял сознание. Тёмная масса закрыла его. Михаил и Лев замерли. Тишина звенела. И падали капли с потолка, отсчитывая время вечности.

Сколько они простояли, замерев? Кто знает? Может быть, мгновение, может быть, час. Но вот мрак вокруг Берга стал рассеиваться. В его глазах появился блеск. Он поднялся на ноги и сказал:

– Идёмте отсюда. Это не наше место.

Когда они вышли из шахты, солнце сияло, блестел иней и лёд на лужах, лёгкий морозец бодрил и поднимал настроение. И близкая зима уже не пугала.

Близинский уверенно шёл впереди. Они пересекли забой почти по прямой. Вышли к обвалившемуся старому креплению шахты. Берг спросил:

– Самородное золото, которое принесли вчера, нашли здесь?

– Да.

– Постараемся подготовить фронт работы до сильных морозов. Врангула вам принесёт всё, что надо, – сказал Берг.

О чём говорил Берг со старым шаманом, осталось тайной. Он никогда не заводил об этом разговора. Но то, что беседа была и оказала влияние на всё его поведение, было очевидно.

* * *

Вечером за ужином Берг разговаривал с дядюшкой. Он был задумчив, молчалив, не проявлял вчерашней радости. Больше слушал, чем говорил.

Герхард возобновил разговор о золоте.

– Я сказал тебе вчера, что очень хорошо, что техника добычи золота примитивна. Тем больше его останется нам, когда мы будем здесь хозяевами.

Отто поднял вопросительно бровь.

– Каким же образом?

– Мой дорогой, я открою тебе величайшую тайну, – Герхард поднял стопку со спиртом и посмотрел на свет её прозрачность. – Во-первых, я слышал, что этим краем очень заинтересовались американцы. Они намерены купить у русских значительный кусок этой холодной земли. Только Сталин вряд ли продаст им, – он сделал значительную паузу. – Во-вторых, через год-полтора начнётся война между великой Германией и советской Россией. И тогда мы, немцы, будем здесь хозяевами.

– Великой Германии никогда не освоить просторов России. – Берг так же посмотрел на свет через свою стопку. Выдохнул воздух и выплеснул её в рот, запил из стакана прозрачной ключевой холодной водой.

– Гений Гитлера может совершить невероятное, – ухмыльнулся Герхард. – Мы подчиним себе весь мир. И начнём это уже через год. За это я сейчас выпью, – Герхард так же постарался мгновенно выплеснуть в рот содержимое стопки. Закашлялся и судорожно схватился за стакан с водой.

– Дядя, спирт надо уметь пить. Я думал, тебе не впервой, а то бы объяснил.

– Это же огонь! – Герхард поспешно заедал солёным груздем.

– А, может быть, не стоило пить за то, что ещё не свершилось? Война – это слишком опасное и рискованное событие.

– Ты не представляешь себе, что творится сейчас в Германии! Мы великая нация! Мы будем господствовать над всем миром. И ты будешь гордиться, что родился немцем.

Берг воздержался от возражений.

– Мне нужна твоя помощь. А я нужен тебе. Я буду рекомендовать тебя фюреру как величайшего знатока этого богатейшего края. Ты вернёшься сюда губернатором! От верных людей мы узнали, что кроме золота здесь есть значительные запасы олова, урана и угля. Как только у тебя появится достаточно золота, мы его переправим в один из банков Швейцарии. Ты здесь должен организовать ударную группу преданных нам людей.

– Я не могу и не буду этим заниматься, дядюшка. Здесь не тот народ. И у меня не то положение в этом обществе. А пуля в лоб в застенках НКВД мне не нужна.

– Но здесь же в основном сосланные и политические враги советской власти.

– Нет, здесь очень много несчастных людей, попавших сюда по непонятным для них причинам. Может быть, среди них есть враги советской власти, но они не враги своего государства. Рассчитывать на них, как на союзников Гитлера и помощников, большой просчёт.

– Отто, я должен тебя предупредить, что скоро начнётся война. Тебе опасно оставаться здесь надолго. Ты можешь находиться в России не больше года. А потом тебе надо скрыться. Иначе ты погибнешь. Ты же немец. Ты сам понимаешь, что тебе может грозить в случае войны с Германией.

– Но я вырос в России, я гражданин этой страны! Берги пережили в России не одну войну. И, если помнишь, была среди них и русско-немецкая война, окончившаяся революцией.

– Через год обстановка изменится. Сталин не потерпит немцев у себя в тылу на Волге, тем более на руководящих постах. Мне некогда тебя сейчас убеждать. Но эта война будет особенной. Русские будут нашими рабами. Всё своё золото ты должен сохранить. Я позабочусь, чтобы тебя перебросили в Германию. А золото мы поместим в Швейцарский банк, как ты этого желаешь.

– Есть ещё одна очень весомая причина – моя жена. Она не согласится бежать со мной. Она русская. Я её люблю. Я не мыслю жизни без неё, я её не оставлю.

– Отто, ты погибнешь, если останешься здесь, ты немец. Советский лагерь не лучшее место. Здесь, в России, ты не сможешь воспользоваться тем, что у тебя есть. Ну а жена – это хорошо. Жену можно найти и в Германии, богатую, красивую и с положением. Подумай об этом.

– Ты, Герхард, прав только в одном: я очень хочу быть богатым и жить свободно в свободной стране. Но я не хочу служить ни Гитлеру, ни Сталину, ни кому-либо другому. Что же касается жены, то я намерен обвенчаться с Людмилой. И тогда наш брак будет освящён. Менять жену на любую красавицу я не намерен.

– Племянник, ты меня удивляешь. Через год ты поймёшь, что это невозможно. Ты должен принять решение, быть либо по ту, либо по другую сторону. Точнее, мы должны быть по одну сторону. Иначе нам придётся быть врагами.

– Герхард, ты поднимаешь вопрос, который требует не только времени для обдумывания, но и решимости. И если ты требуешь от меня создания ударной группы, то обрекаешь на провал. Это однозначно. Прииск небольшой. Я начальник прииска, человек на виду.

– Да, Отто, жить не просто, и думать, что ты находишься на краю света, поэтому ушёл от всех политических проблем в настоящее время, большая ошибка. В этом ты можешь убедиться прямо сейчас. Я нашёл тебя. Я здесь. А это значит, что где бы ты ни был, тебя видят и знают каждый твой поступок.

– Как?

– Это не важно как. Но ведь я знаю, что ты здесь. И, более того, я знаю, что у тебя живут двое политзаключённых. Вот только что они делают, до некоторого времени оставалось неясным. Но затем выяснилось, что они ищут золото в заброшенном забое. Тебе понятно, что если об этом я узнал там, могут узнать и соответствующие органы здесь. И этим ты уже определил свой путь. Ты определил свой путь ещё в детстве, когда я своими рассказами заронил в твою душу мечту о богатстве и подсказал, как это может быть выполнено. Надеюсь, тебе понятно, что в советской России ты уже дважды преступник. Ты с нами. Другого пути у тебя нет. Так что обретай решимость.

– Герхард, ты подставил меня. Никто не интересовался бы мной, если бы ты не указал на меня. Я не хочу участвовать ни в чьей политической игре. Для меня это и сложно, и не нужно.

– Я могу тебе помочь только в том случае, если ты будешь сотрудничать с нами.

– С кем, с вами? С фашистами?

– Да, если хочешь. Гитлер исключительная личность. Посмотришь, он сделает Германию великой. Мы нация нордическая. Мы должны править миром. Пройдёт немного времени, ты убедишься, что я за тебя сделал правильный выбор.

– Я не хочу никем править, я просто хочу жить. И я сейчас в ярости. Как ты без моего согласия представил меня, как своего агента? Ведь ты меня именно так представил. Иначе за мной бы не следили.

– Отто, ты ничего не можешь изменить. Я поручился за тебя. Я отвечаю за тебя. Смотри, нигде не вздумай заявить о нашем разговоре. Иначе ты погубишь не только меня. А что касается твоих помощников, то первыми, вольно или не вольно, будут твои старатели. Кстати, кто они по профессии?

– Один – врач, другой – ювелир.

– Это очень здорово! Я имею в виду ювелира. Ювелир может твоё золото превратить в изделия. Отто, ты задержи их на эту зиму здесь. Объясни им необходимость довести до конца начатое дело. Награди их из того, что они добудут. Так они всегда будут у нас на крючке. Мы их достанем, где бы они ни были. Ты должен очень хорошо оценить ситуацию. Не вини меня. Я тебе буду очень полезен. Что касается создания боевой группы, можешь этим не заниматься. Это действительно опасно. Я тебя понимаю. А сейчас мне пора. Я должен идти. На дороге меня ждёт машина. Зови свою жену. Попрощаемся. Постарайся не говорить с ней обо мне. Я дам знать о себе при первой возможности. Но запомни, ты должен покинуть Колыму следующей весной. Будет возможность, я пришлю за тобой самолёт, и мы переправим тебя в Америку. А там уже легко перейти в любую страну. Всё, что услышал от меня, держи в безусловной тайне. Особенно сведения о войне.

Берг позвал Врангулу.

– Позови Людмилу.

Через пять минут Герхард вёл светскую беседу с Людмилой. Она с равнодушной улыбкой слушала его. Чувствовалось, что его пребывание не вызвало у неё особого интереса.

«Ну что ж, всё к лучшему, – подумал про себя Герхард. – Меньше интереса, меньше разговоров». Через некоторое время он стал прощаться.

– Счастливого пути, – пожелала Людмила.

Отто пошёл проводить гостя.

– Не дальше порога. Я должен выйти один, – пояснил Герхард. Они обнялись.

– К тебе должен подойти от меня человек. Передаст «привет от тёти Инги». Понял? Запомни: «привет от тёти Инги», – сказал он раздельно и чётко. – Мы ещё свидимся.

– Прощай, Герхард.

Дверь закрылась. Шаги быстро стихли.

Берг был чрезвычайно озадачен, угнетён, подавлен. Его поймали. И кто? Брат его матери. Его дядя. А может быть, он и не брат матери? Он вспомнил, какой хмурой была его мать, когда дядя гостил у них. Тогда он на это не обращал внимания. Он был очень польщён тем вниманием, которое оказывал ему гость. Они обсуждали важные для Отто вопросы, и он воображал, что когда-нибудь станет богатым и могущественным и что будет жить в какой-то сказочной стране. У него будет большой красивый дом. Обворожительная женщина родит ему трёх сынов. Он будет очень счастлив.

А что же произошло сейчас? На душе так тяжело и безрадостно. Кажется, вся жизнь разрушена. Берг понимал, что Герхард прав. Ему от них никуда не деться. «С кем поделиться, кому довериться, с кем посоветоваться?» Друзей, разделяющих его мысли, стремления, желания и идеалы, здесь нет. Его жена никогда не была близка ему по духу. Полно! Знает ли он её? За всё время их совместной жизни они ни разу не разговаривали по душам. Он знает её тело. Это оно ему нравится: её глаза, волосы, фигура, взгляд, смех. Нравится ли он ей? Любит ли она его? Ему до боли в сердце захотелось, чтобы она его любила и понимала как человека.

Среди окружающих его людей он не видел возможного друга. Он принимал их в своём доме. Он стремился наполнить их жизнь общением, внести в их жизнь какой-то смысл, интерес. Они все были неплохими людьми, но все были чужими, случайными попутчиками. Они были советскими. И это было непреодолимым барьером. Даже Лев и Михаил, несмотря на их непричастность к политике, на выпавшие на их долю испытания, на тюрьму, были советскими. Они понимали его более чем кто-либо, потому что работали на него. Но дружеских чувств они к нему не испытывали. Это он знал точно. Он для них был человеком с двойным дном. А для него само их положение заключённых исключало близость общения.

Окончательное решение он должен принять сам. Герхард прав в одном, если он хочет жить, то в создавшейся ситуации ему надо скрыться. И не потому, что он немец. «Я наломал много дров», – так подумал Берг о своих тайных шагах. В России он не может быть свободным. Если он откажется от предложенной Герхардом роли, его сдадут органам госбезопасности. И тогда тюрьма или расстрел. Работать на фашистов он не желает. Не его эти песни. Он просто хотел жить в каком-нибудь нейтральном небольшом государстве свободно и богато. Но год или почти год в его распоряжении есть. Берг решил, что в любом случае он должен выполнить свой план по добыче золота. Жажда быть богатым была сильнее страха. «К тому же Герхард будет спокоен, если я не изменю свой образ жизни, буду продолжать задуманное дело, – подумал Берг. – Договорюсь с начальником лагеря. Время, оставшееся в распоряжении, надо использовать без потерь. Как обезопасить себя в течение этого года? А если дядюшку засекли на границе? Тогда моя песенка спета. Путь Герхарда проследят. Всё раскроется. Мне грозит расстрел и за немецкого шпиона, и за самородок». Берг покрылся холодным потом.

Людмила подслушала разговор дяди и племянника. Нет, у неё не было побуждения задержать дядюшку и сдать соответствующим органам. Она понимала, что всё не так просто, всё связано. Если поймают немецкого шпиона Герхарда, пострадает его племянник Отто. А он, как она поняла, вовсе не хотел быть врагом своей Родины. Но кто в этом будет разбираться? Сколько людей в лагерях отбывают наказание за меньшие грехи! Михаил и Лев опять будут возвращены в лагерь. Для них этот случай вообще смертелен. Потому что лагерь и клеймо «врага народа» у них уже есть. Следующее – расстрел. Так счастливо найденный самородок будет всем смертным приговором.

Она жалела Отто, она жалела всех, и особенно себя. Она уже привыкла быть замужней женщиной и чувствовать себя обеспеченной и защищённой. Ей нравилось играть роль звезды в их небольшом обществе. Она почти поверила, что в Москву они вернутся крепкой обеспеченной семьёй. «Боже мой, как запутался Отто! Как его предал этот нежданный дядюшка!» – думала она. Она буквально ненавидела его. Её просто мутило от одного воспоминания о нём. Само слово «дядюшка» было ненавистным.

Из разговора она узнала важные вещи. «Отто в большой беде. И беда эта грозит ему с двух сторон. Если он не согласится сотрудничать с Герхардом, то зарубежные друзья дядюшки выдадут его советской службе госбезопасности. Повод для этого есть, и основательный. Родственник за границей, не указанный в документах, это уже повод достаточный для расследования, – думала она. – А Михаил и Лёва! Они же политические заключённые, объявленные “врагами народа”! И они несколько месяцев проживают в гостевом доме Берга!» У Людмилы волосы встали дыбом, когда она представила, что это станет известно в органах. Но было ещё весомое экономическое преступление: он не сдал самородок государству. Если он решит скрыться, но не сотрудничать с немецкой разведкой, его найдут, где бы он ни поселился. Руки у дядюшки и его друзей, надо понимать, длинные. Она понимала, почему Отто выбрал путь на Колыму. Миф, который внушил ему его дядя Герхард с детских лет! Взрослый человек толкнул ребёнка на нечестный и опасный путь. Он же знал, что за всё надо платить. А расплатой может быть жизнь.

До сих пор Людмила не понимала, что Берг её действительно любит. Она смирилась с тем, что, приняв его предложение, оказалась на прииске. Он до сих пор не заводил разговора о любви. Дом был построен так, что она имела отдельную спальню. Когда он пришёл к ней первый раз, она не отказала ему, но и не проявила особой страсти. Но вдруг оказывается, он любит её и хочет с ней обвенчаться. Даже его мечта о золоте, о богатой и свободной жизни, на втором плане. И это льстило ей и более всего заставляло Людмилу задуматься. Что она несёт этому человеку, её мужу? Каковы её чувства к нему? Каковы её обязательства перед ним? Она не корила себя за неверность. Её опыт жизни не привил ей это понятие. Но она дорожила близкими и добрыми людьми. А Отто был к ней очень добр и заботлив. Его слова: «Я люблю свою жену и не мыслю жизни без неё», – звучали у неё в ушах чудесной мелодией. Тем более что Отто никогда не говорил ей о своей любви. Он вообще ей старался не надоедать. Он её муж. А она с ним так холодна. Ей вспомнилось её бесприютное детство, её ужасная растоптанная юность. Только один человек пожалел её по-настоящему, пригрел, воспитал, вытащил из дерьма. Она до сих пор не могла принять его смерть. И вот теперь через столько лет она нужна и любима. Это нельзя потерять. Нельзя оттолкнуть любовь и защиту. В ней рождались ответное тепло и нежность к этому человеку.

А кто же для неё Михаил? Он женат. Жена для него и его дети, как он говорит, святое. А как же она, Людмила? Там, в Москве, всё было проще. Она привыкла жить временными связями. Михаил ей ничего не обещал. Жизнь шла среди множества интересных людей. Людмила никогда не видела жену Михаила. Она для неё была нереальной. А Михаил умел сделать из их встреч праздник. Но они оба чувствовали временность этого праздника. Здесь праздника не было. Была одна незабываемая короткая ночь. А потом тайные встречи. Каждый звук заставлял вздрагивать. Людмила переживала это как унижение. Надо было обманывать мужа и бояться разоблачения. И это тоже не приносило радости. На Колыме их свёл случай или провидение, можно понимать как угодно. Но Людмила верила в провидение.

Однако всё было сложнее. Завязался узел, его надо было очень аккуратно распутывать. Людмила понимала, что ей надо выбрать и постараться пощадить обоих мужчин. Она должна помочь Михаилу установить связь с семьёй. А Берг никогда не должен узнать, кто и что стояло между ними.

Был ещё очень важный момент разговора дяди и племянника – неизбежность войны, в которой уверял Герхард. Об этом нельзя молчать. «Наши должны знать, что Гитлер лжёт. Заключает мир, а сам готовит войну. Надо поговорить с Отто».

Любой ее необдуманный поступок может стоить жизни всем близким ей людям.

Людмила вспомнила, как Берг в Москве ей говорил: «Мы вернёмся в Москву состоятельными людьми. Любовь придёт. Мы будем счастливы». Она хотела вернуться в Москву, но не одна. У неё должны быть семья и муж, её защита и опора. Она должна вернуться в Москву победительницей. Появление незваного гостя рушило её надежды. Она понимала, это – враг. Ей было страшно и холодно внутри. Это была очень тревожная ночь.

«Как я могла согласиться на это путешествие? – думала Людмила. – Это же уму непостижимо! Какой-то жалкий прииск. Маленькая кучка незащищённых людей. Я никакого представления не имела о том, какая жизнь ждёт меня здесь. Теперь Берг единственная защита. Но, боже мой, какая это хрупкая защита!»

 

Единение

Берг проводил гостя и ушёл к себе в кабинет. Ему надо было всё обдумать. Но он чувствовал себя больным и разбитым, и отложил решение всех вопросов на завтра, даже не стал подниматься в свою спальню. В кабинете лёг на диван и заснул.

Утром, как только он проснулся, стал осмысливать своё положение. Оно было безрадостным. «А что если Герхарда засекли на границе? Или он попадётся при обратном переходе?» Неприятный холод возник где-то между лопатками. Внезапно возникла мысль: «Я должен установить связь с советской разведкой. Моим доверенным лицом будет Людмила. Она москвичка. У неё в Москве множество друзей». Берг не мог успокоиться. Но всё же стал планировать свои действия и поведение с Людмилой. Он решил при разговоре с ней быть патриотом России.

День прошёл как-то странно. В голове бродили непонятные серые мысли. То ему казалось, что вот сейчас откроется дверь и ему предложат отправиться в Магадан и там, в органах, дать объяснения по поводу дядюшки. И тогда он будет без вины виноватым. «Собственно, почему без вины? Я ведь обязан был его задержать и выдать соответствующим органам». То возникала надежда, что всё образуется, и ожидание перемен.

Берг распорядился, чтобы Близинский и Романов оставались дома. Врангуле он приказал доставить в забой взрывчатку. Он выполнял свои обязанности, но это не приносило удовлетворения. Однако было ожидание, что он сумеет решить свои проблемы, тучи над головой рассеются, и всё должно как-то завершиться не самым плохим образом. Он постарался успокоиться. В голове появилось ощутимое просветление, рождался план действий.

Была суббота – день, когда Берги принимали гостей. Отто решил не нарушать традиции. Сходил в баньку. Заказал Врангуле хороший ужин. Людмила вышла, как всегда в дни приёма гостей, с улыбкой на лице, в новом красивом платье. Женщины стали разглядывать его и восторгаться её мастерством и вкусом.

– Людмила, ты опять в новом красивом платье. Где ты только берёшь эти фасончики? – спросила Лида Баженова.

– Я привезла достаточно старых платьев и отрезы ткани на платье. Отто меня предупредил, что здесь нет магазина с вещами. Ну и я их перешиваю и кое-что выдумываю. Детей у меня нет. А свободного времени много.

– Ты ведь у нас столичная штучка, – сказала Ольга весело. – Вот и будешь нашим домом моделей.

Женщины по-доброму рассмеялись. Потом все весело принялись накрывать стол и выставлять принесённые угощения. Они не переставали щебетать. А мужчины солидно устроились на диване и молча ждали, когда их пригласят занять места за столом.

– А у меня кое-что есть. Только тихо, – Ольга прикрыла пальчиком рот и пошла в прихожую. Два больших стеклянных графина с красной жидкостью она вытащила из своей сумки и водрузила на стол. Однако мужчины сразу затихли, а потом с возгласами «ура, ура» дружно двинулись к столу.

– А у нас наливочка, наливочка, наливка, – запел Зеников Андрей.

– И вовсе не наливка, – возразила Ольга. – Это я ликёр сварила. Ну, сами понимаете, спирт это только для мужиков нормально. А ликёр – это благородно.

– Ой, Оля, расскажи, как делать, – у Елены Зениковой заблестели глаза.

– Да нет никакого секрета. Варю сладкий сироп из брусники. Ягоду отцеживаю и добавляю спирт.

– Всё, разговоры в сторону. Приступаем к снятию пробы. Где у нас хозяин? Наливай. А ты, жена, почему мне ничего не сказала? – возмутился Иван Иваныч.

Вечер прошёл непринуждённо и весело. Мужчины особенно радостно произносили тосты. Женщины нахваливали друг другу закуски. Берг внимательно присматривался к своим коллегам и добрым соседям. Кто-то из них мог передать ему «привет от тёти Инги». Гости ушли, никаких странностей он не заметил.

* * *

До сих пор между Людмилой и Отто не чувствовалось родственных любовных отношений. Пока не был построен дом, он не навязывал ей супружеские отношения. Дом он построил так, чтобы у каждого было своё жизненное пространство. Он надеялся, что она оценит его деликатность. И она действительно оценила. Людмила не отказывала ему в близости. Но в первый же его ночной визит она сказала:

– Отто, мы супруги. Спасибо тебе за то, что ты не спешил и был так добр и понятлив. Но говорить сейчас об отношениях рано. Подождём, когда придёт настоящее чувство.

Прошло уже немало времени. Он чувствовал отчуждённость. Чуть насмешливый холодный взгляд, стремление сохранять дистанцию, отсутствие нежности и просто открытости яснее слов объясняло ему, что время признаний и любви ещё не пришло. Дни шли. Что-то или кто-то был между ними. Была женщина, с которой он иногда занимался сексом, но не было тёплого, родного человека, о котором он мечтал. Он чувствовал холод, и это обижало его. Они не были по-настоящему мужем и женой, единым целым, семьёй.

Однако сейчас ему особенно нужна была любящая и верная женщина. Он как никогда чувствовал себя неуверенно. Как добиться взаимности? Как преодолеть тот холод, который постоянно чувствовал от неё, и сам был им заморожен. Его оскорбляло отношение женщины, которая принадлежала ему как вещь. Людмила должна была почувствовать, как она желанна и любима. Иначе лёд между ними будет расти. Отто налил в бокалы шампанского и подошёл к ней.

– Давай выпьем за нас! Выпьем на брудершафт.

Они выпили и поцеловались. Отто почувствовал, что-то изменилось. В этом поцелуе не было холодности и дежурной учтивости, которые обычно замораживали его. Это был тёплый дружественный поцелуй. В нём не было страсти, но нежность была. Это вдохновило его. Отто почувствовал, что она нужна ему сейчас, сию секунду вся, не просто нужна. Его душа устремилась к ней и трепетная проникла и приникла к её душе. Состояние было необычным. Как будто на миг открылся яркий и радостный свет. Его сердце билось мощно и наполнялось огнём настолько страстным, что не было места никаким соображениям о холодности жены, о том, что кто-то стоит между ними. Это был его берег, его причал, его утешение и надежда. Он обхватил Людмилу руками, прижал к себе и поцеловал крепко, больно, так, что её губы открылись, перехватило дыхание. Он не отпускал, и всё целовал её губы, лицо, ямку на шее.

– Милая, милая, – шептал он в волнении, – если бы ты только знала, как нужна мне!

– Отто, ты сегодня не такой, как обычно. Тебя подогрел ликёр, который сделала Ольга на ягодах брусники?

Её обычный чуть насмешливый тон на сей раз не остановил его, а только усилил стремление разрушить разделявшую их стену. На секунду им опять овладел гнев.

– Людмила, неужели ты не понимаешь, что я устал сдерживать себя? Ликёр здесь совершенно ни при чём, – он взглянул на неё пристальным горячим взглядом, и Людмиле стало стыдно. Отто погладил её волосы и вздохнул. – Людмила, я должен когда-то это тебе сказать. Я тебя люблю, очень, и давно мечтаю о взаимности. Если бы ты не ответила мне тогда в Москве положительно, я бы расторг договор и остался там, чтобы добиться твоего согласия. Сегодня я просто хочу тебя любить. Ты как-то постоянно холодна, стремишься поставить невидимую стену между нами. Поэтому я чувствовал обиду и немного злость. Но сегодня ничто и никто не должны стоять между нами. Ты просто не представляешь, душа моя, прибежище моё, как ты мне нужна!

Людмила улыбалась и молчала. Она знала, что он говорит правду. Он снова обнял её и стал медленно и очень нежно целовать. Потом подхватил на руки и понёс к двери спальни.

– Милая моя, милая! Красавица моя! Никому не отдам тебя, – говорил Отто, поднимаясь по лестнице на второй этаж с Людмилой на руках.

В спальне Отто на столике около кровати стояли два фужера, коробка конфет и прикрытая бутылка шампанского. «Да он готовился к сегодняшнему вечеру!» – подумала Людмила. В те годы, да ещё на Колыме, невозможно было достать шампанское, а шоколадные конфеты тем более.

– Где ты взял это? Я не люблю ликёр. Я люблю шампанское.

– Ты не поверишь. Это было у нас в багаже. Я в Москве купил в последний момент и засунул в багаж.

Людмила даже взвизгнула от восторга. Закружилась, обвила шею мужа руками, поцеловала его быстрым благодарным поцелуем в губы и повисла на шее. Он осторожно разнял её руки и подошёл к столику. Шампанское было слегка прикрыто. Это Врангула, понимая, зачем шеф заказал ему приготовить сюрприз в своей спальне, подготовил всё тщательно. Отто наполнил фужеры. Они выпили шампанского. Голова закружилась. Отто хотелось доставить любимой такое наслаждение, которое заставит её забыть всё и только чувствовать его силу, его страсть, его нежность. Людмила казалась ему той сказочной невестой, которую он познаёт первый раз. И он вдруг понял, что эта ночь особая, это – их первая брачная ночь.

– Жена моя, любимая жена моя! Ты моё прибежище, Берегиня моя, – он встал на колени и на миг прижался к её ногам. – Закрой глаза и не шевелись, – сказал он внезапно охрипшим голосом.

Людмила закрыла глаза. Отто быстро разделся. Дрожащими руками он снял с неё платье. Людмила открыла глаза и удивилась восторгу и нежности сияющих глаз мужа. Он обхватил её руками и крепко прижал к себе, на секунду замер. А потом положил на кровать, охватил её взглядом.

– Ты совершенна, моя любимая женщина. Я люблю тебя и хочу ласкать каждую клеточку твоего тела. Я хочу знать самые потаённые его уголки.

И он гладил и целовал её, и отдавал ей всё своё тепло и нежность. Людмила почувствовала, что новое, необычное входит в её жизнь. Этот человек не просто проник в её тело, в её плоть. Он творил её как самую дорогую часть себя, как своё прибежище в этом мире, как жену. И только сейчас она по-настоящему поняла это слово, за которым были страсть, любовь, единение. Отныне она принадлежала ему, а он ей. И она растворилась в этом чувстве, и, воскресшая, окутала его своей нежностью и защитой. А он стал сильнее и неуязвимее. Отныне он стал её мужем, а она – его женой. Уставшая Людмила с улыбкой заснула в его объятиях.

* * *

Следующее утро было утром выходного дня. Отто проснулся рано. Людмила крепко спала и улыбалась во сне. Её золотистые кудрявые волосы разметались по подушке. Он любовался её лёгкой улыбкой, румянцем на щеках, тенью ресниц. Он любовался необычным выражением лица женщины, открывшей для себя один из самых сокровенных и мудрых секретов жизни. Лицо дышало покоем и умиротворением.

«Интересно, – подумал он, – женщина спит и что-то видит во сне. И она прекрасна. А говорят, что утром, после ночи страстной любви, женщины непривлекательны. Нет, моя любовь всегда привлекательна и свежа, как одуванчик, раскрывшийся навстречу солнцу».

Отто засмеялся пришедшему ему на ум сравнению. Когда Людмила проснулась, он уже принял душ, побрился и сам приготовил завтрак.

Врангула затопил камин. Они спустились в зал, огонь ярко пылал и делал всё вокруг весёлым, праздничным. День начинался. В этот день он решил поговорить с Людмилой.

– Врангула, сходи к нашим гостям, скажи им, что выходной у них был вчера. Пойдёшь с ними. Помоги им подготовить взрывные работы в шахте. Холода наступают. Надо торопиться.

Врангула ушёл. Отто поставил кресла напротив камина. Он любил смотреть на огонь. Спустил шторы. Пригласил Людмилу сесть рядом. Ярко горели дрова. Огненные блики освещали стены. Дневной свет чуть просачивался сквозь ткань длинных занавесей. Была полная иллюзия оторванности от всего мира. Тишина нарушалась только потрескиванием дров в камине.

– Мы одни. И как хорошо чувствовать мир, тишину и тебя рядом, – сказал Отто.

– Впервые в жизни я слушаю тишину дома. Никогда не думала, что такое бывает настолько приятно. В Москве вечный шум и вечные хлопоты.

Луч солнца пробился через щель в занавесях и напомнил, что вокруг большой и живой мир. Тихая минута ушла. И Отто ощутил беспокойство. Он мгновенно вспомнил непрошеный визит дядюшки и свои проблемы. Он встал и беспокойно прошёл к окну. Потом повернулся к Людмиле и виновато сказал:

– Мне надо поговорить с тобой.

– Я вдруг почувствовала, что в твоей душе нет мира и тишины. Она только что была, но вдруг куда-то исчезла.

– Ты права. И я хочу открыть тебе свою тревогу. Только немного сомневаюсь, стоит ли тебя так волновать. Хотя, кроме тебя, любовь моя, я никому не могу довериться.

– Да, ты можешь быть уверен, что всё, что ты посчитаешь нужным мне сказать, не уйдёт дальше. Я твоя жена. И даже если я не согласна с тобой в чём-либо, не пойду ни к кому обсуждать наше несогласие. Мы вместе решим все вопросы, не так ли?

– Спасибо, дорогая. – Он улыбнулся и с нежностью посмотрел на свою жену, помолчал. Потом всё-таки решился: – Людмила, в связи с приездом дядюшки у меня возникли большие проблемы. Я должен сказать тебе, кто он такой. Он – агент немецкой разведки, шпион. Его перебросили через границу. Он сам мне это сказал. И, более того, он опасался, что его переброску через границу могли засечь пограничники. Но пока, кажется, всё спокойно.

– Представляешь, что было бы, если бы его действительно засекли? Мы бы уже не имели возможности сейчас разговаривать, – сказала Людмила взволнованно.

– Да, это так. Однако я до этого его визита не знал о связи дядюшки с немецкой разведкой. Наша мирная жизнь здесь на волоске. Но самое печальное и страшное не в этом. Он вовлёк меня в свои дела. Я теперь заложник, потому что он подставил меня там, в Германии. За мной следили. И каждый мой шаг там известен. Он просто продал им меня в своих интересах. Он предан Гитлеру. Но ведь я не разделяю его взгляды. Я не хочу им служить. Тем более фашистам и их маньяку Гитлеру.

– Я понимаю, ты зажат в тисках между фашистской разведкой и нашим НКВД. Он поставил тебя в безвыходное положение: или служи им, или тебя расстреляют здесь. Ты видишь из этого какой-нибудь выход? – сказала Людмила рассудительно и спокойно.

«Что-то не так. Она слишком рассудительна для человека, который слышит это в первый раз», – подумал Берг.

– Выход может быть, и не один. Его надо искать. У меня год впереди, – сказал он.

– Почему год?

– Потому что через год, как сказал мне Герхард, начнётся война России с Германией. За это время я должен твёрдо решить, где я и с кем. Герхард говорит, что мне необходимо скрыться, потому что я немец. Он считает, что Сталин начнёт репрессии против российских немцев в первые дни войны. Но ведь Берги живут в России не одно столетие. И мои предки служили стране, которая стала их Родиной.

– Ты говоришь, что у тебя есть год. Через год начнётся война, гибель тысяч невинных людей! Как их спасти? – Людмила смотрела на Берга большими пылающими гневными глазами.

– Герхард предлагает переправить меня за границу. Он поможет мне открыть счёт в банке где-нибудь в Швейцарии, – сказал Берг неуверенно. Он не мог сразу ответить на яростный натиск Людмилы и продолжал заранее заготовленными фразами.

– И ты сейчас можешь говорить о счёте в банке? Ты удерёшь за границу, а тут будет война! – она задохнулась от гнева. – Ты уверен, что он оставит тебя в покое после этого? – сказала она потухшим голосом.

– Конечно нет.

– Тогда это не выход.

– Но он переправит меня через границу только в том случае, если я буду выполнять его задания здесь. И первыми моими помощниками должны быть… – он остановился.

– То есть если ты будешь работать против своей страны? Как ты к этому относишься?

– Не смотри на меня так гневно. Однозначно, отношусь отрицательно. Ведь я вырос в России. Я ещё раз говорю: многие поколения Бергов служили России с давних времён. Это моя Родина. Извини, мне плевать на Гитлера и на Сталина. Я не коммунист и тем более не фашист. Но страну, в которой я вырос и которую люблю, я не могу предать.

Они замолчали, взволнованные разговором. Постарались успокоиться. Берг сам впервые осознал то, что он только что высказал вслух. И он повторил про себя: «Страну, в которой я вырос и которую люблю, я не могу предать».

– Отто, ты нигде не можешь скрыться. Отсидеться в стороне тебе не удастся. Твоя мечта – жить в свободной стране счастливо и богато – это блеф. Ты не можешь быть в стороне. Я надеюсь, ты это понимаешь? – Людмила встала и в волнении прошлась по комнате.

– Да, сейчас я это понимаю. Но моя мечта осуществится. Только несколько позже. Однако в этой драке, которая называется войной, придётся принять участие. И в это опасное предприятие я намерен вовлечь тебя. Это эгоизм. Я должен всячески оберегать тебя. Но я не хочу тебя потерять, – он тоже встал и отошёл к противоположной стене, развернулся и посмотрел на неё прямым и требовательным взглядом. – Я думаю, ты хороший «парень». И мы с тобой пара. Мы кое-что сделаем. Главное в том, что я не могу сейчас обойтись без твоей помощи. Я очень тебя люблю. И моя душа замирает, оттого, что приходится так рисковать. Это очень опасно, моя милая, – он помолчал. – Но мы будем вместе. Мы вместе будем делать опасное дело. Это в любой ситуации поможет нам сохранить уважение к себе и друг к другу. Я не могу тебя потерять.

– Что конкретно ты предлагаешь, Отто? Что мы можем сделать?

В голосе Людмилы слышались боль и отчаяние.

– Тебе разве непонятно? Я буду работать для своей страны, своей Родины. И использую создавшуюся ситуацию с дядюшкой.

– Двойная игра? – Людмила онемела. Мысли бились в голове, пока она окончательно поняла замысел Отто.

– Нет, Людмила, это не двойная игра. Я намерен использовать ситуацию и с помощью дядюшки внедриться в разведку противника. И это не игра, а очень серьёзная и опасная служба.

Он открылся ей с неожиданной стороны. Он мыслил неординарно. Позиция Отто ей нравилась. Они всё будут делать вместе. Она нужна ему не только как женщина, но и как друг, как помощница. Они равны.

Она помолчала. Потом глаза её вспыхнули радостью. Она подошла к нему, положила руки на плечи и тихонько прижалась.

– Отто, это здорово! Значит, ты видишь во мне не просто женщину, и даже не просто жену. Ты видишь во мне человека, который может делать с тобой одно опасное дело. Мы равны, и ты доверяешь мне. Как это здорово!

– Людмила, ты серьёзно так быстро и просто всё решила? Ты согласна?

– Да. Но это не легкомысленное решение. Ты увидишь, что я смогу быть очень полезной. Женщине часто удаётся сделать то, что мужчине выполнить трудно.

– Людмила, я тебя обожаю.

Он поцеловал её руку.

– Ты просто не сможешь обойтись без меня сейчас. Но и в дальнейшем мы будем вместе. Отто, я никогда не думала, что слово Родина для меня так много значит.

– Людмила, поверь, я говорю с тобой, и у меня внутри всё напряжено, как перед броском в неизвестность. Мне страшно, и в то же время в душе такой подъём. Это впервые в жизни приходит осознание, что в мире есть высокие и значимые истины. Как будто бы я – это не я, а кто-то другой, лучше, сильнее и благороднее. И всё это благодаря тебе. Потому что ты – мой свет.

– Отто, я благодарна тебе за то, что ты приподнял меня, поставил рядом с собой. За твою любовь я благодарна тебе.

– Я был бы бесконечно счастлив, если бы слово благодарности ты заменила словом любви.

– Ты помнишь свои слова, когда предлагал мне выйти за тебя замуж?

– Безусловно. Я сказал, что любовь придёт.

– Я не могу утверждать это в настоящий момент, но я тоже в это верю.

Они обнялись. И это было не чувственное объятие. Это было единение. Они вновь сели в кресла напротив огня.

– Людмила, когда я увидел тебя впервые, всё было необычно. Было скучно и безнадёжно. Вы зашли. Я обернулся. И вдруг всё отодвинулось и стало тёмным. Только ты была в ореоле света. Это было одно мгновение, но это было. Потом я долго молчал, не мог говорить. Ты помнишь, за что я предложил тебе выпить?

– Кажется, ты сказал… «за необыкновенное чудо, за встречу».

– Теперь ты понимаешь, почему я так сказал?

Людмила молча кивнула. Слова были больше не нужны. Она впервые осознала себя такой нужной. Они ещё немного помолчали и спокойно стали обсуждать свои вопросы как два партнёра.

– Я действительно не могу без тебя обойтись, особенно сейчас, вначале. Прежде всего, надо как-то связаться с нашей разведкой. Надо сообщить о том, что Гитлер намерен развязать войну через год, объяснить создавшуюся ситуацию, и как я предлагаю это использовать. Я не могу сделать и шагу. За мной следят. Я не знаю, кто и как, но Герхард знает обо мне всё.

– Я должна ехать в Москву. У меня много знакомых в разных кругах общества.

– Нам не нужны разные круги общества. Нам надо очень осторожно найти только один путь, путь в разведку.

– Отто, у тебя гениальный план. Но надо, чтобы не было осечки. Чтобы нас не заподозрили в измене. Чтобы не было сомнения ни с той, ни с другой стороны.

– Ты правильно понимаешь. Надо установить контакт с советской разведкой с целью работать на неё. И сделать это надо настолько тайно, не привлекая внимания ненужных посторонних людей, чтобы не раскрыть себя перед Герхардом и его наблюдателями. Вот этого я не смогу без тебя. Он сказал ещё, что ко мне должен подойти человек и передать «привет от тёти Инги». Это пароль. Через него будет налажена связь. Это, очевидно, его резидент здесь, на прииске.

– Боже мой, когда он тебе это сказал?

– Уже в дверях, перед самым отходом.

– Это делает всё более серьёзным. Ты представляешь, мы с тобой сейчас говорим, а нас кто-то, может быть, подслушивает.

– Я не думаю, что дело обстоит так жестоко уже сейчас. Но возможность такой слежки не надо исключать. В ближайшее время нам надо внимательно осмотреть свой дом на этот предмет. И быть очень внимательными и сдержанными в разговоре.

– Этого только не хватало! Бояться говорить в собственном доме!

Людмила поёжилась и покрутила головой. Озноб прошёл по телу.

– У нас есть ещё наша спальня, где мы всегда можем пошептаться, – его глаза засветились. И он сказал совсем другим тоном: – У нас теперь будет одна спальня?

Все проблемы куда-то отодвинулись. Он подошёл к Людмиле и вытянул её из кресла, прижал к себе. Людмила ощутила, как по всему телу разлилось желание и блаженство.

– Я не могу… не вытерплю донести тебя до спальни.

Его руки дрожали. Дыхание было частым и прерывистым. Дрожащими руками он сорвал с Людмилы одежду. Разделся сам в одно мгновение. Они оказались на диване. Его волнение, дрожь всего тела, его жажда мгновенно передались ей. Казалось, воздух насыщен этой энергией и вибрирует от напряжения вокруг них. Людмила стонала, рычала и издавала какие-то непонятные звуки, чувствуя, как он входит в неё, стремилась навстречу, чтобы он проникал глубже, и сжимала своё лоно, не отпуская его выходящую плоть, и снова открывалась навстречу.

– Милый, милый, я хочу тебя. Возьми меня всю, муж мой, ты – мой, – шептала она.

Отто приник к её губам. Язык с силой проник в её сладостный чувственный рот, и это двойное проникновение дарило немыслимо прекрасное ощущение сладострастия. Соитие, слияние было полным. И когда он взорвался внутри неё, их подхватил вихрь, сознание унеслось в какую-то блаженную высоту, Людмила прижалась и замерла.

Они сами были ошеломлены происшедшим. И лежали тихо рядом, взявшись за руки. Нежность переливалась от одной руки к другой. Слов больше не было. Да они и не нужны были сейчас.

«Боже мой, я не знала, что такое возможно!» – подумала Людмила.

Отто хотел что-то сказать. Но Людмила пальцем придавила ему губы.

– Молчи.

Он прижался к ней. Через некоторое время он снова хотел её. Она поняла это, ощутив, как твердеет его плоть. И они продолжили, теперь уже не торопясь, наслаждаясь каждым движением, пока ярость не охватила вновь всё тело, и сладострастие привело их к границе сознания.

– Это невозможно! – сказала Людмила. – Надо успокоиться.

– Хорошо. Но сегодня ночью не жди пощады. У нас ведь медовый месяц. У меня ощущение, что мы только что поженились. И если бы мне не надо было проверить, что делают мои подопечные в забое, я бы тебя не отпустил до следующего утра.

Людмила, шатаясь, встала и пошла в ванную. Затем приготовила чай. И они продолжили разговор за столом.

– Надо ещё, чтобы нам поверили. Конечно, в Москву должна ехать я. Тебе слишком опасно. Ты должен держать под контролем прииск, не показывать никакой озабоченности, ждать «привет от тёти Инги». И потом, ты сейчас просто на мушке. Я думаю, после визита дядюшки его друзья будут особенно внимательны к тебе. Наблюдение наверняка усилится.

– Всё так. Людмила, нам надо разработать легенду, по которой ты сможешь поехать в Москву. Сложность в том, что у тебя нет в Москве ни отца, ни матери. У тебя нет повода поехать в Москву.

– Да поводов может быть сколько угодно! Мне просто надоело жить в этой глухомани. Вот и повод. Я хочу отдохнуть, походить в театры, встретиться с подругами. В конце концов, женщина может иметь свой каприз. Мне надоело жить в тундре, я хочу развлечься. И у меня маленькая квартирка в Москве. Я должна её проведать.

– Да, конечно, ты ведь красавица и можешь быть просто капризной женщиной. Ты права. Повод всегда есть.

– Мы изобретём свой шифр. Давай возьмём за основу какую-нибудь книгу. И важные сообщения будем искать на страницах этой книги. Или определённое сочетание слов для нас будет значить условный текст.

– Людмила, ты воспринимаешь всё как игру. Интересную, забавную игру. А ведь это игра с огнём. Ценой ошибки может быть жизнь.

– Я понимаю. Но я буду хитрой. Мы всё с тобой продумаем. Одному тебе не справиться. А вместе мы сможем сделать всё как надо. Кстати, я слышала весь ваш разговор с Герхардом. И я очень рада, что ты не с ним. Я слышала, что ты ему возражал. Но это ещё не говорило о твоём решении.

Берг побледнел.

– Так ты всё знаешь? Людмила, ты за всё это время не обнаружила, что тебе всё известно? Ну, ты действительно штучка, – он покрутил головой. – Ты просто молодец. А я думаю, почему твои ответы звучат так обдуманно? Тебя даже не удивило моё сообщение о шпионе дядюшке. Ты просто всё заранее знала.

– Да, я молчала, потому что хотела знать твою реакцию. А что ты намерен делать с гостями, которые живут в гостевом доме? Не думаешь ли ты, что я о них ничего не знаю?

– Врангула мне говорил, что вы случайно встретились в лесу на прогулке. Теперь я понимаю, что от тебя ничего не скроешь.

– Ты не намерен вернуть их в лагерь?

– Нет, безусловно, нет. Если ты подслушала мой разговор с дядюшкой, то понимаешь, зачем они мне нужны. Кроме того, я обещал им, что они не вернутся в лагерь. Теперь надо просить начальника лагеря оставить их на зиму у себя. Они открыли шахту, где есть самородное золото. Один из них ювелир. Он может это золото или его часть переработать и превратить в изделия. Кроме того, и это самое важное, пока они у меня работают, Герхард уверен, что я у него на крючке. Поэтому мы по-прежнему будем держать курс на нелегальную добычу золота. В этом будет гарантия для Герхарда, что я его агент.

– Сложно сделать их твоими союзниками не только в этой золотой игре. Дядюшка считает их твоими помощниками в будущей работе агента. Ты понимаешь, что это невозможно. Они истинные россияне.

– Ты права. У них есть принципы, за которые человека можно уважать. Я должен идти в забой и проконтролировать проделанную ими работу. Проверить, там ли Врангула. С этого дня мы должны понимать, что за нами следят, и неизвестно кто передаст «привет от тёти Инги». Каким-то образом Герхарду стало известно не только моё местопребывание, но и мой образ жизни, и мои явные и тайные шаги. Кончилось наше беззаботное и бездумное существование.

– Ты подозреваешь Врангулу?

– Я подозреваю всех.

– Ты что? Это же ужасно. Нельзя никому не верить. Если ты говоришь обо всём со мной, значит, уже не всех подозреваешь.

– Я не то хотел сказать. Я хочу сказать, что в данной ситуации надо быть очень осторожным. Кроме тебя, никто ничего не должен знать. Поэтому даже со своей любимой подругой ты ничего не должна обсуждать. Надо помнить, что и у стен есть уши. Если за нами следят, то уши могут быть в самом неожиданном месте. С этого момента все проблемы, связанные с этой ситуацией, мы будем решать только в своей комнате. Нам надо обсудить наши дальнейшие действия. Провал – это смерть. Всё. Я должен проверить, где сейчас находится Врангула.

Отто ушёл. Людмила долго ещё сидела, задумавшись и глядя на огонь.

Она думала о том, как интересно и непредсказуемо поворачивается её судьба. Она чутко прислушивалась к своему сердцу, и оно ей казалось большим и наполненным ожиданием чего-то важного и ещё более непредсказуемого.

«У нас будет ребёнок, не может быть, чтобы такое прошло без последствий». Ей стало тепло и спокойно. Она улыбалась и представляла у себя на руках маленький тёплый живой комочек. До сих пор она была в основном занята собой, своими чувствами и так мало думала об окружающих. Сейчас в тишине дома ей казалось, что она может быть спасительницей, как Жанна д’Арк. И если бы могла, она бы полетела над всем миром. Невидимая, она заходила бы в дома, глядела людям в глаза, гладила по головкам детей, нашёптывала им красивые сказки.

Несмотря на напряжение, ночи приносили им огромную радость. Теперь Берг знал, что Людмила любит его.

– Ты прорастаешь во мне. Я тебя ощущаю каждой клеточкой, и твоё присутствие во мне постоянно, – сказал он ей однажды утром.

– Да, милый. Мы как два дерева, сросшиеся корешками, – ответила ему Людмила. – У нас общие мысли, общие соки.

– Так ты теперь любишь меня? Уже по-настоящему любишь?

– Я люблю тебя и счастлива этим. И меня теперь не тревожит, что живём мы в такой глуши, что Москва далеко. Я буду очень скучать там по тебе. А я могла отказать тебе. Я просто хотела посмеяться над твоим предложением, но подошла Мария. Это она убедила меня прислушаться к твоему предложению и серьёзно подумать.

– А я ещё не хотел тебя отпустить к ней. Выходит, она вовремя вмешалась, как провидение.

– Да, это целиком и полностью заслуга Марии.

– Но как же мне будет холодно и одиноко, когда ты уедешь в Москву! А ещё мне страшно за тебя. Постарайся скорее вернуться, – Берг тяжело вздохнул.

– Я вернусь, и мы не будем расставаться.

– Моя милая, дорогая жена, если бы ты знала, как я люблю тебя! Я постоянно хочу тебя, но это не главное. Я любуюсь тобой. Ты красива, обаятельна. Ты для меня единственная женщина. Но это тоже не всё. Ты умница. Ты мой самый большой друг. И это далеко не всё, за что я ценю тебя.

Людмила большими благодарными глазами смотрела на него.

– Муж мой, я тоже тебя люблю. Ты должен это чувствовать.

– Я чувствовал, но боялся поверить в своё счастье.

Когда Берг ушёл на работу, Людмила тихо сидела в кресле у камина, смотрела на огонь и думала о том, что ни один мужчина (а их было много в её жизни) не волновал её так, как её муж. Да, её любили, ей дарили цветы, подарки. Но ни один не ценил её ум, ни один не ставил её даже рядом как достойного человека. И только он рассмотрел в ней человека ценного, равного себе. Только он поставил её на пьедестал. Раньше в Москве она была Люськой. Теперь она стала Людмилой.

Надо было что-то делать с Михаилом. Она решила объяснить ему. Ей не хотелось его обижать. Но в то же время она не могла сказать ему всего, что их разделяет теперь. Она чувствовала, что ей придётся бить лежачего. В то же время Бергу она не могла рассказать о связи с Михаилом. Она даже представить не могла, как это отразилось бы на их новых отношениях. Он сказал ей там, в Москве: «Мы начинаем жить с чистого листа. Всё, что было до нашей встречи, не имеет значения». Но она скрывала от него цель своей поездки на Колыму. Она не поняла вовремя, что значит «жить с чистого листа». Она ни в чём не винила себя. Но ей надо было сберечь чистоту и высоту их новых отношений. Ей надо было щадить своих мужчин. И это вызывало большую тревогу. Особенно если вспомнить их последнюю встречу с Михаилом и шорох за стеной.

 

Подготовка

– Мне кажется, что всё это в нас. Понимаешь, пока ты живёшь во мне, а я в тебе, то не важно расстояние. Мы вместе. Мы не в разлуке. Но мне всё равно страшно расставаться. Как я могу тебя защитить, если ты не рядом? Будь осторожна. Будь очень внимательна. В новых обстоятельствах даже давно знакомые люди могут повернуться неизвестной тебе стороной. Не спеши открываться. Не приглашай к себе незнакомых людей.

– Я надеюсь, что Мария мне поможет.

– Я ещё раз тебя прошу, будь осторожна. Очень непросто сделать решительный шаг на твоём пути.

– Я постараюсь быть умной и хитрой.

– Будь. И помни, что я люблю и верю тебе. Я буду очень ждать.

С этого дня они с Отто начали готовиться к путешествию Людмилы в Москву. Подумав, они отказались от всяких письменных документов. Они продумали текст сообщения и возможные контакты. Людмила всё запомнила. На очередном субботнем приёме Людмила сказала капризным голосом:

– Я так соскучилась по Москве! И мне надоели тундра и наша глухомань. Хочу походить по театрам, по магазинам, увидеть подруг, побывать в обществе, в конце концов. Отто, отпусти меня на материк!

– Ты что, Людмила, с ума сошла! А как же я и вообще все мы?

– Ольга, хоть ты мне помоги. Объясни моему супругу, что нельзя держать женщину в четырёх стенах так долго. Я скоро на стены буду кидаться. А он уже достаточно взрослый мальчик и может побыть немного без меня.

Ольга улыбнулась.

– Отто Карлович, не сравнивайте Людмилу с нами. Мы таёжные, дымком костра прокопчённые. А для неё жизнь здесь, в таком затворничестве, большое испытание.

– С милым рай и в шалаше, – пропела Елена Зеникова.

– Отпустите её. Она приедет к нам и привезёт кучу новых впечатлений, – сказала Лида Баженова.

Берг печально улыбнулся.

– Мне придётся подумать.

– Нам очень будет не хватать вас, Людмила. Без вас не будет наших милых суббот.

Эти слова доктора были настолько неожиданны, что все замолчали и повернулись в его сторону. Доктор не всегда посещал субботние вечера. А его жена и вовсе редко. Обычно доктор не ввязывался в споры, а сидел в тёплом уголке на диване и молчал.

– Доктор, ты такой «домострой»? – спросил оторопело Иван Иванович.

Все рассмеялись.

Людмила подошла к доктору и с чувством сказала:

– Милый, дорогой доктор, я очень растрогана вашими словами. Меньше всего я ожидала услышать их от вас. Вы всегда такой немного бука. Но поймите, я – женщина и столичная штучка. Мне очень хочется развеяться. Кроме того, у меня в Москве квартира брошена. Я за неё беспокоюсь. Я вернусь, и не только потому, что у меня здесь муж. Я вас всех очень полюбила.

– Мы отпускаем тебя, Людмила, но с условием, что ты каждому из нас привезёшь подарок. Подарок из Москвы – это очень здорово! Тем более, зная тебя, мы надеемся на интересные подарки, – сказала Лида Баженова.

– Вы всё решили без меня. Мне не надо подарка. Просто возвращайся скорее и не забывай, что тебя здесь любят, – сказал Отто дрогнувшим голосом.

Он мгновенно представил, как будет приходить с работы в опустевший дом, как будет сидеть один или в лучшем случае с Врангулой за ужином, как ляжет в холодную одинокую постель. Ему стало холодно и захотелось кричать, что это несправедливо. Он так посмотрел на Людмилу, что ей сразу стало понятно его состояние и неутешительные мысли. Он так огорчался, как будто они не вместе всё решали. Но надо было играть капризную женщину. И она сказала:

– Брось, Отто, я приеду через месяц или два. Подарки я всем привезу. Я так люблю ходить по магазинам! Но больше всего я соскучилась по театру и подругам, – она надула губки и теперь уж совсем капризным голосом продолжила тихо, как будто себе под нос, но так, чтобы все услышали: – Не можешь же ты заменить мне всё.

Гости разошлись, озадаченные её последней фразой и смущённые присутствием при семейной неурядице.

Они уже привыкли бывать у Бергов каждую субботу. К ней готовились. Старались прочесть что-нибудь интересное, быть в курсе событий, происходящих в мире и стране. Женщины изобретали интересные блюда, пекли пироги и пирожки, приносили соленья и варенья. Мужчины не отставали от своих жён: изобретали ликёры и наливки. Все вместе пели свои любимые песни. Иногда читали особенно понравившиеся рассказы, стихи, вспоминали свои посещения театра. Людмила во всём этом была главным притягательным центром. А что если она не захочет вернуться на прииск из Москвы? Очевидно, не такая дружная и любящая эта пара, какой до сих пор всем казалась.

* * *

Оставаться одному нестерпимо обидно, но дело требовало. И Берг заранее страдал от одиночества. Но ещё более он переживал от сознания собственной зависимости неизвестно от кого. Кто-то знает все его секреты и в любой момент может подвести черту. Сейчас он рад был бы не брать тот злополучный самородок, не брать в свой гостевой дом Романова и Близинского. Как он был самонадеян! Теперь он верил, что со временем всё тайное становится явным.

Начальник лагеря на просьбу Берга оставить ему этих двоих заключённых ответил просто кивком головы, даже не спрашивая. Но что за этим кроется? Что потребует он взамен? Может быть, в этом вопросе ему поможет Врангула? Ведь он жил в семье начальника лагеря. И кто такой, в конце концов, Врангула? И кто такой начальник лагеря? Почему человек, в общем культурный и образованный, мог согласиться на эту должность? Он объяснял это тем, что он был военным, а приказы не обсуждаются, они выполняются. Берг не приглашал на свои субботы начальника лагеря. Считал его человеком не своего круга. Сейчас он понял, что это его ошибка. Все вольные жители прииска старались быть в стороне от лагеря и его проблем. Лагерь был у них перед глазами. Но они как бы воздвигли внутренний барьер, за который не стремились заглянуть. Они внутренне отторгали лагерь и его охрану. Начальник лагеря это понимал и не стремился к сближению. По крайней мере, он никогда не проявлял видимого интереса к этим «светским раутам», как он про себя называл субботние сборища у начальника прииска. Пусть себе забавляются, а его жизнь сурова и непроста.

 

Зимняя маета

Жизнь в гостевом доме была скучна и однообразна. После завтрака Михаил и Лев надевали тёплые ватные штаны и телогрейки и шли в заброшенный забой. Там брали в руки кайло и лом, осматривали стенки шахты, найдя очередное скопление кварца, кайлили его, находили вкрапления золота. Набрав достаточное количество самородков, возвращались домой. Берг не требовал от них находиться в шахте долго. Морозы были жестокие. За два часа они успевали изрядно замёрзнуть, несмотря на тяжёлую работу. Место, указанное шаманом, было надёжным. Берг достал им в лаборатории муфельную печь. По чертежам Лёвы они изготовили инструмент. Лев потихоньку делал ювелирные изделия. Михаил ему помогал и учился. Людмила передавала через Врангулу книги из библиотеки, которую организовали на прииске. Но сама не приходила. И от этого у Михаила было маетно на сердце.

– Всё-таки не идёт у меня из головы тот прекрасный зал. Необыкновенные чудеса создаёт природа, – сказал как-то Лев.

– Да, я часто вижу эту пещеру во сне. Её бы перенести в музей.

– Такое невозможно перенести в музей. И прав шаман, нельзя никому показывать. До японца слух дошёл, он уже думает, как завоевать эту землю. А отдай на откуп свободному зрителю, по камешкам разнесут. Да ещё передерутся, поубивают друг друга. Ты же видел, какие там алмазы. Им цены нет. И эти два скелета убедительное тому подтверждение.

– После того как мы подорвали вход, ни одна живая душа туда не проникнет.

Что-то мгновенно встревожило Михаила. Он поднял глаза к отверстию в стене. Показалось, светится глаз в темноте. Но тут же его и нет. И как будто тихо мышка пробежала.

– Лев, давай выскочим. Может быть, поймаем.

Пока Лев осторожно убрал инструмент, Михаил, не одеваясь, выскочил на улицу. Обежал вокруг дома. Никого не заметил. И всё же он был уверен, человек у слухового отверстия был и их слушал.

Михаил вернулся. Он был раздет и не мог долго находиться на морозе.

– Ну что? – спросил Лев.

– Да вроде никого нет.

– Не ко времени мы с тобой завели разговор. Забыли, что под наблюдением. Нехорошо. Я ведь тоже ощутил присутствие.

– Безусловно, это не Берг за нами наблюдает. И, вероятно, не Врангула.

– Может быть, скажем Бергу?

– Посмотрим. Я не могу рисковать. Пока этот наблюдатель молчит. А если начнём жаловаться Бергу, он может сказать о нас с Людмилой. С тех пор она ни разу не приходила. И я не знаю, то ли она испугалась, то ли наш роман окончен.

– Я думаю, что отношения Людмилы и Берга укрепились. Я недавно видел их вместе. Она счастлива. Это трудно не почувствовать. Она смотрела на него, и её глаза светились, – сказал Лев.

– Да, она не стремится зайти к нам. И я её, естественно, нигде не могу встретить. Не могу же я пойти к ним в дом.

– Ты, самое главное, не переживай. Нам надо написать письма с просьбой о пересмотре дела, о реабилитации. Должна же появиться какая-то оказия, в конце концов. Не зря же Берг предложил нам этот путь. Времени у нас сейчас достаточно.

Через несколько дней к ним зашёл Берг.

– Ну, как, готовы ли ваши письма с просьбой о пересмотре дела? Моя жена едет в Москву. Перед отъездом зайдёт к вам за письмами.

– А Людмила надолго в Москву? – спросил Лев.

Михаил молчал. У него перехватило горло и в глазах потемнело. Слова Берга «моя жена» резанули его по сердцу.

Берг ушёл, а Михаил всё ёщё сидел неподвижно на табурете около стола.

– Наверное, всё кончено, – прошептал он.

– Не переживай ты так. Ведь она замужем. И муж всегда рядом. Неужели ты думаешь, что он отдаст красавицу жену?

– Да, он симпатичный и сильный парень. Я её понимаю. И благодарен ей за ту радость, которую она мне дала.

– Отпусти её с миром, – сказал Лев.

В Москву

Людмила достала ключ и открыла свою маленькую квартирку. Как хорошо, что она никого не поселила даже временно. Сразу после дороги оказаться дома одной – высшее блаженство. Она разделась. Зашла в кухню. Всё покрылось слоем пыли. Однако вода в кране была. И она решила всё сразу вымыть, потом принять ванну и отдыхать.

Начиналась московская жизнь. Необходимо было возобновить нужные знакомства, завести новые. Но сейчас ей надо было просто отдохнуть. Людмила заснула сразу же, как только голова дотронулась до подушки.

Через два часа она проснулась и сразу же почувствовала голод. Надо было идти за продуктами. Так жаль, что нет рядом Врангулы! Не хотелось вставать, одеваться, куда-то идти. Однако надо. Людмила подошла к зеркалу. «Вот она – Люська, дома». Однако она не увидела прежней Люськи. В зеркале отразилась женщина, которую надо было называть солидным именем Людмила и, может быть, Геннадьевна. Неужели она настолько изменилась? Постарела? Нет. Просто другими стали глаза, движения и образ мыслей. Другим стал весь облик. Да и дома она здесь не ощутила. Она перенеслась мысленно туда, в свой новый дом, в их новый дом. Перед отъездом они с Отто много говорили. Он рассказал ей о первом знакомстве с Герхардом. Как хмурилась мать, видя сына рядом с ним. Как Герхард вливал в него стремление к богатству. Как они намечали его путь к получению этого богатства. «Изначально нечестный путь мог привести только к тупику. Будь он неладен, этот чёртов дядюшка, или как его там», – думала Людмила. Отто шёл чётко по этому пути. И вот здесь, на прииске Фролыч, на краю земли, когда он считал, что начало положено, а дальше ему поможет дядюшка, он и объявился как «чёрт из табакерки». И оказалось, что Отто давно у него на крючке. И не он один. Близинский и Романов никуда не денутся, если хотят жить. Людмила больше не заходила к жильцам гостевого дома. Как-то отодвинулось всё это от неё. Она переживала новые ощущения, новые мысли заполняли её голову.

– Берегиня моя, я очень волнуюсь за тебя и твою миссию в Москве. Но я знаю, что, кроме тебя, никто не может её выполнить. Уберечь всех нас можешь только ты, – говорил ей Отто.

– Я понимаю. Постараюсь быть осторожной, – отвечала она.

– Я хожу по острию бритвы. И меня мучает совесть, что втягиваю в это тебя.

– А ты считаешь, что я смогу спать спокойно, если не сделаю того, что могу сделать только я? Предупреждение о намечающейся войне должно спасти многие жизни, это очень важно. Ведь именно это Герхард просил держать в секрете.

– Мы не имеем права молчать. Но как сделать, чтобы нам поверили?

Отто вздохнул.

* * *

Перед отъездом Людмила зашла к Михаилу и Лёве. Ей было больно и грустно оставлять их в таком положении.

– Михаил, Лев, я пришла к вам попрощаться. Я еду в Москву. Очень прошу вас выполнить всё, что попросит Берг. Он вам не враг.

– Но и не друг, – ответил Михаил.

– Я прошу вас об этом. Он постарается всеми силами уберечь вас от лагеря, я знаю. Вам придётся пробыть здесь зиму. В лагерь он вас не отправит. Разве только сам угодит туда. Но вы должны сделать всё, чтобы никому там не оказаться. Меня ждёт машина. Я тороплюсь. Я не смогу вам написать. Но я буду помнить о вас. Я обязательно вернусь.

– Подожди, Людмила. Раз ты направляешься в Москву, возьми вот это, – Михаил взял со стола бумаги.

– Что это?

– Наши просьбы о пересмотре дела и реабилитации или сокращении срока. Мы просим тебя передать их в Москве куда надо. Сделай это для нас.

– Я постараюсь. Я обязательно постараюсь. До свидания.

Людмила взяла письма и спрятала во внутренний карман шубы. Потом поднялась на цыпочки и неловко поцеловала Михаила в щёку. Она чувствовала себя виноватой перед ним и испытывала неловкость. Ей показалось, что он понял ситуацию. Она относилась к нему дружески и всей душой сочувствовала. Но любовь ушла. Теперь у неё были другие заботы.

Машина доставила её и Берга в аэропорт Берелёх. Пассажиров было четверо. Их брал на борт маленький грузопассажирский самолёт. Само понятие «аэропорт» никак не подходило к этому месту. Была небольшая ровная площадка, поросшая невысокой травой. Она использовалась как взлётная полоса для небольших самолётов нарождающейся Северной авиации. Пассажирских самолётов не было. Были так называемые грузопассажирские, летающие не по расписанию, а в случае необходимости и по соответствующему специальному заданию. И чтобы улететь, надо было ждать оказии, попутного самолёта, и договариваться с командой, чтобы взяли. Но колымчане всё равно называли это место громко – «аэропорт Берелёх».

– Я буду ждать тебя, Берегиня. Дорога трудная. Будь мужественной, – сказал на прощание Отто. Он посмотрел в её глаза нежно и грустно, охватил руками и поцеловал.

– Я постараюсь вернуться скоро.

– Мне будет не хватать тебя. Возвращайся скорее.

Он резко отстранился и слегка подтолкнул её ко входу.

* * *

Пассажиры зашли в самолёт. Людмилу сразу же затошнило. Сказались предполётные разговоры попутчиков. «Что же я буду делать, когда самолёт взлетит?» – подумала она.

Маленький фанерный самолётик не имел никаких удобств. Около стенок были прибиты лавки. Посредине, прямо на полу, привязан какой-то груз. К ним подошёл пилот. Предупредил:

– Будет болтанка. Крепче держитесь. И будет очень холодно. Вот вам тулупы. Главное, укрывайте ноги. Летим на Якутск. Перелёт длится четырнадцать часов. Каждые четыре часа посадка на заправку самолёта.

Исполнив, таким образом, свой утешительный долг, он ушёл. Самое противное – ощущение при взлёте и посадке. Самолёт то поднимался какими-то рывками, как будто в гору по камням, то вдруг ухал вниз. Сосед в военной форме, очевидно лейтенант, из-за тулупа Людмила не могла видеть знаков различия, поддерживал её.

– Всё в порядке. Это просто воздушная яма. На этих маленьких самолётах каждый небесный ухаб кажется несведущему человеку катастрофой. Но вы не бойтесь. Я уже не впервые делаю этот перелёт и знаю. Спокойно. Вы бледны. Вам плохо?

– Тошнит.

Только и могла сказать Людмила.

– Вот вам пакет. Не держите это в себе. Вырвет – станет легче.

Бумажные пакеты были заранее приготовлены и лежали в сумке, прикреплённой к сиденью. Это было вовремя. Желудок освободился. Пришло облегчение. У соседа оказалась фляжка с водой и гранёный стакан, в который он налил Людмиле воды.

– Прополощите рот и выплюньте во второй пакет. Сейчас мы их выбросим.

Увидев заранее прикреплённый к сиденью карман с пакетами и закрывающееся ведро с отходами, Людмила поняла, что не одна она страдает тошнотой в самолёте. И ей стало не так стыдно за своё поведение.

– Простите и спасибо, – поблагодарила она соседа.

– А вы повернитесь к иллюминатору. Смотрите за окно. Мы летим низко. Земля вся видна. Там очень интересно. Посмотрите, внизу такие просторы, тайга. Ни одного дымка. До Якутска будет очень мало селений. Будут одинокие дымки, но очень редко. Теперь я буду спать. А вы, если не спится, глядите в окно. Это помогает задуматься и скоротать время.

Он замолчал. Людмила была ему благодарна за это. Постепенно её тошнота прошла, состояние стабилизировалось.

Смотреть с высоты на землю было действительно интересно. Впервые Людмила видела такие просторы. Леса, горы, ледники, ленты рек, изредка дымы человеческого жилья. Особенно её поразило горное озеро. Высокая сопка несла огромную чашу голубой воды. «Сколько неосвоенных, необжитых земель! Всё это просторы России».

Крошечный Якутский аэровокзал был буквально забит пассажирами с Колымы, Чукотки, Камчатки. Людмила с Александром, так звали заботливого соседа, пошли в город искать гостиницу. Но в гостинице мест не было. В вестибюле гостиницы стояли два кресла. Они были заняты, в них спали мертвым сном измученные перелётом пассажиры. Администратор сказала, что одно из них освободится через час. Она будет иметь их в виду.

– А сейчас погуляйте по городу. Стоять в вестибюле не разрешается.

Они пошли посмотреть город. Столица Якутии не понравилась Людмиле. Небольшой городишко в одну короткую городскую улицу двух- и трёхэтажных домов. Недалеко от гостиницы стоял киоск, где продавали мороженое. Они зашли за киоск. Куча мусора начинала обычную деревенскую улицу. Деревянные тротуары оживляли картину. Везде грязь, неухоженность и следы прошедшего дождя со снегом.

– Пойдёмте отсюда.

Вернулись вовремя. Но креслом не пришлось воспользоваться. Было огромным облегчением услышать, что их самолёт готов к вылету.

Теперь они летели до Москвы на новейшем пассажирском самолёте Ли-2. Самолёт имел двадцать четыре пассажирских места. Стюардесса объявила о трёх промежуточных посадках, необходимых для заправки самолёта. Болтанка была ещё изрядная, однако начиналась более цивилизованная жизнь. С Александром они расстались друзьями и договорились встретиться.

Ей было радостно вновь очутиться в Москве. Воодушевление, эйфория, любовь охватили её. Она любила каждую улицу, каждую площадь, каждый дом, каждого встречного в этой торопящейся движущейся по улицам толпе. Ей не хотелось спешить, но она заразилась особым ритмом города. Она заспешила к своему дому. Она почувствовала, что живёт. Как она могла согласиться уехать отсюда, уехать из Москвы?! В эту минуту она не могла представить себя на заброшенном таёжном прииске. Разве может он существовать в её жизни?

С этими ощущениями она подошла к двери своей квартиры, вставила в замочную скважину ключ, повернула его, и дверь открылась. Это была сказка.

 

Московская суета

На следующий день Людмила пересмотрела все свои платья, примерила, и ей ни одно не понравилось. Поэтому она в первую очередь занялась покупкой одежды. Как она мечтала в затерянном в далёкой тундре Фролыче пройти по столичным магазинам! Ей не хватало общества, театров, подруг, поклонников – всего, что составляло её полубогемную жизнь в столице. Воспоминания нахлынули на неё. Она вспомнила их с Михаилом праздники. Как много изменилось!

«Сотворю себе праздник. Куплю несколько шикарных вечерних платьев, деловой костюм, шляпки, обязательно хорошие духи. Насколько хватит денег». Весь день она потратила на выполнение этого грандиозного и приятного плана. Потом она примеряла перед большим зеркалом каждый купленный наряд и любовалась собой. Она ходила перед зеркалом как важная дама на приёме и думала: «Я хороша, я очень хороша». При этом она делала лицо богини. Платье, приобретённое для театра, и подобранный в ювелирном магазине гарнитур к нему привели её в особенно радостное настроение. Она решила именно его надеть сегодня. Деловой костюм кофейного цвета изумительно шёл к её золотистым волосам. Людмила всегда знала, как она хороша. Но у неё не было раньше возможности покупать такие вещи. А сейчас она испытала большое удовольствие, любуясь собою и прохаживаясь перед зеркалом. К шести часам вечера она была одета, причёсана и могла идти в любое общество. Позвонила своей самой близкой подруге. Мария была из тех женщин, которые считают свою жизнь неудавшейся, если не будут приглашены в гости или не посетят театр, или не будут принимать гостей у себя. Все дни недели у неё были расписаны.

– Алло, – услышала Людмила в трубке знакомый голос. – Кто говорит?

– Это я, Людмила.

– Боже мой, какая Людмила?

– Мария, ты что, не узнаёшь меня, что ли? Это я, Людмила, Люська. Неужели уже забыла и выбросила из головы?

– Люська! Ты где?

– В Москве, дома.

– Ты вернулась?

– Я приехала ненадолго. Тебе звоню первой.

– Приезжай, приезжай скорее! Я очень, очень рада тебя слышать. Хочу непременно тебя поскорее увидеть! Мы пойдём в театр. А потом мы пойдём с тобой в гости. Представляешь, меня пригласили в одно местечко, закачаешься! Больше никому не звони, – сказала Мария требовательно.

– Я скоро.

Людмила была в состоянии, близком к эйфории. Забыла о том, что обещала быть хитрой, внимательной, осторожной. Она накинула шубку, едва закрыла дверь и помчалась, остановила такси, громко назвала адрес. Она просто забыла про свою особую миссию в Москве.

Мария ждала её на пороге. Они бросились друг другу в объятия, расцеловались.

– Боже мой, как я рада тебя видеть! – воскликнула Людмила. – Я столько времени жила, ты просто не представляешь, в каком одиночестве! Люди рядом, конечно, были. Но поговорить, поболтать, повеселиться от души, быть в обществе, в конце концов, этого не было.

– Ну, иди сюда, иди! Ты видишь, что я даже вышла к тебе навстречу, – Мария потащила Людмилу за собой. – Мы поговорим после. А сейчас у нас мало времени. Ты же знаешь, что я каждый вечер занята. Дай, я на тебя погляжу, – Мария повернула Людмилу вокруг. – О, ты чудесно выглядишь! Как будто жила в Москве и следила за модой!

– Это всё я приобрела сегодня.

Мария потянула носом.

– Боже мой, что за запах!

– Тебе нравится?

– Чудесно!

– Это – парижские. Я их случайно нашла в одной древней лавчонке, и они мне безумно понравились. Старик, конечно, содрал с меня кругленькую сумму. Но я не жалею. Зато душе приятно.

– Ещё бы не приятно!

Мария внимательно поглядела на Людмилу.

– Твой муж, очевидно, не дурак. Недаром ты и одного дня не думала, когда выходила замуж.

– Да, мой муж стоит того, чтобы выйти за него замуж. Я не жалею о своём поступке, – сказала Людмила с гордостью. – Но ведь это по твоему совету, ты меня остановила, когда я уже хотела просто посмеяться над незадачливым женихом. Вот только сюда он меня не хотел отпускать.

– Ну, это же естественно. Ладно, пойдём.

Они вышли на улицу. У подъезда ждала машина.

– Мария, у тебя своя машина и шофёр?

– Нет. Я за это время тоже вроде вышла замуж. Мой муж работает в каком-то министерстве, и это служебная машина. Я просто доплачиваю втихую шофёру, и он, разумеется, с разрешения, – Мария подняла палец вверх, – возит меня.

Только на секунду Людмиле показалось, что из-за угла мелькнуло знакомое лицо попутчика Александра. Она моргнула, хотела позвать его, но никакого знакомого лица уже не было. Подруги сели в машину. И тут Людмилу как будто окатили кипятком. Она вспомнила о своём последнем ночном разговоре с Отто.

Он её предупреждал:

– Будь очень внимательна. Постарайся ни с кем не знакомиться, никого нового не приглашать к себе в гости, не давать свой адрес. Любое новое лицо должно вызывать в тебе обязательную мысль: осторожно. Но и к тем, кто знаком тебе давно, ты должна внимательно присматриваться. Твоя новая миссия требует от тебя другого отношения к людям, знакомым и незнакомым. Береги себя.

Людмила внутренне собралась. Мысленно увидела своё поспешное бегство из дома. Хвалить себя было не за что. А Александр? Она ведь его пригласила и дала свой адрес. Не может быть, чтобы он не видел её сейчас. И так поспешно скрылся.

Мария внимательно посмотрела ей в лицо.

– Ты уже не Люська. Ты Людмила. И даже по отчеству.

– Геннадьевна, – подсказала она растерянно.

– Да, прошло больше года. Мы повзрослели. Стали солиднее.

Машина мягко затормозила. Подруги выпорхнули, и Людмила увидела себя перед широкой парадной лестницей.

– Мария, я так давно не была в театре! У меня сердце замирает.

Мария взяла её под руку, и они медленно и торжественно взошли в театр. Так началась для Людмилы её новая московская жизнь. Мария повсюду таскала её с собой. И ещё не раз мелькало перед ней знакомое лицо попутчика. Но он мгновенно исчезал. И она поняла, что должна делать вид, что не замечает этого наблюдения. Однако время шло. Каждый день у них с Марией был занят до самого позднего. Людмила отвыкла от такого темпа жизни. Кроме того, всё это увлекло её только в первые несколько дней. Но спустя неделю она вдруг очнулась. Она пришла домой уставшая. Села за стол на кухне попить чаю в тихом одиночестве. В голове появилась мысль: «Зачем это верчение, к чему эти непонятные гонки за удовольствием везде бывать, себя показать, стремиться всё увидеть, кого-то очаровать, кто тебе совершенно не нужен? Пустота в жизни и в душе. Скука».

Надо было приблизиться к цели своего появления в Москве. И она решила обратиться к подруге. Мария имела множество знакомств. Людмила позвонила ей утром.

– Мария, я прошу тебя приехать ко мне так, чтобы никуда не спешить. Для меня это очень важно.

– Ты знаешь, действительно надо сделать передышку. Нам ведь так и не удалось поговорить по душам после твоего приезда.

– Предупреждаю, что разговор будет очень важный. Ты должна приехать одна и посмотреть, чтобы за тобой никто не увязался.

Серьёзный тон Людмилы согнал улыбку с лица Марии.

– Ну, давай сегодня днём встретимся. Мы всегда встречаемся у меня. Я скажу маме, что пора отдать визит вежливости. Тебя устроит в двенадцать?

Закончив разговор с Людмилой, Мария набрала известный ей номер и быстро сказала:

– Она приглашает меня для важного разговора сегодня в двенадцать. Проследите, пожалуйста, чтобы не было хвоста.

Людмила продумала, что она скажет подруге. Несмотря на внешнюю легкомысленность и рассеянный образ жизни, Мария была верным другом. Они были знакомы много лет. Были разные ситуации. Они всегда выручали друг друга.

В назначенное время приехала Мария.

– За тобой никто не следил? Ты не заметила?

– Да конечно нет. Кому я нужна?

– Мне кажется, что за мной следят. И не один человек.

– А может быть, это поклонник?

– Такой стеснительный?

– Поклонники бывают явные и тайные, – начала Мария голосом лектора. – Ты же знаешь. Один чудак ходил за мной чуть ли не по пятам целый год. Но потом я всё-таки его сама выследила и спросила напрямик, что ему надо от меня. И он предложил мне руку и сердце. Но потом оказалось, что он женат. – Мария засмеялась. – А, впрочем, я его сразу попросила меня не беспокоить.

– Что будем пить? Чай, кофе?

– А хорошего винца у тебя нет?

– Есть. Но нам надо поговорить очень серьёзно на совершенно трезвую голову.

– О, даже так. Тогда кофе, и я вся внимание.

Мария села на диван, расправила широкие складки платья и приготовилась слушать.

Людмила прикатила столик c кофе, сливками и печеньем и устроилась рядом.

– Мария, то, что я тебе собираюсь сказать, очень важно и секретно. Мне нужна помощь. А ты у меня самый близкий друг.

– Что случилось? – спросила Мария тревожно.

– У меня есть очень серьёзное дело в Москве. Твой круг знакомств даёт возможность выполнить мою задачу. Но ты всё равно должна подумать, прежде чем согласиться выслушать меня. Если ты не чувствуешь себя уверенной в полном соблюдении секретности, я буду искать другие возможности. Понимаешь, неправильные действия и неосторожность языка могут стоить жизни не только мне, но и нескольким близким мне людям.

– Понятно. Но ты что-то уж больно закрутила. Я знаю себя и чувствую уверенной. Не бойся за мой язык. – Мария энергично провела ребром ладони по шее. – Могила.

– Я думаю, бог милует, – ответила Людмила. – Мы с тобой не раз выручали друг друга. Но то были так, пустяки. А сейчас, я очень тебя прошу, отнесись к моим словам серьёзно. Дело действительно идёт о жизни и смерти близких мне людей.

Улыбка сошла с лица Марии. Взгляд стал непривычно серьёзен и строг.

– Людмила, я поняла тебя. Продолжай. Если ты сказала А, изволь сказать Б, – потребовала Мария.

– Я должна передать сведения государственной важности в нашу разведку. Причём главному лицу из разведки.

– Ого! Ты это серьёзно?

– Серьёзнее не бывает.

– Насколько важны и достоверны твои сведения?

– Очень важны. Источник достоверный. Гитлер примерно через год объявит России войну, – сказала Людмила почти шёпотом.

У Марии округлились глаза.

– Откуда у тебя такие невероятные сведения? Отношения наших стран весьма стабильные и, можно сказать, дружественные. Договор Молотова – Риббентропа гарантирует мир.

– Я узнала это, подслушав разговор. Человек, с которым этот разговор происходил, послал меня в Москву. Сама понимаешь, что это наш человек. Ему нельзя обнаружить себя.

– Подожди. Ты что-то опять накрутила. Это как понимать? Если ты уже обратилась ко мне с этим вопросом, то, значит, доверяешь мне. А если доверяешь, то можешь рассказать подробно и понятно. Согласна?

Людмила подумала и кивнула.

– Хорошо. Я постараюсь тебе всё объяснить. Мой муж – поволжский немец. Ты, наверное, это уже поняла по его имени и фамилии. У его матери есть брат. Он проживает в Берлине. В России он был давно. Отто тогда был пацаном, когда он у них гостил. С тех пор он исчез и больше не появлялся. Берг связи с ним не имел. И вот недавно он появился у нас на Колыме собственной персоной. Я подслушала разговор Отто со своим дядюшкой.

– Как этот дядюшка оказался у вас в гостях?

– Ты понимаешь, он шпион. Как он попал к нам на прииск, я не знаю. Он сказал Бергу, что ему помогли перейти границу нелегально его друзья. Он был не уверен, что переход не засекли на границе. Поэтому очень торопился. Но я думаю, что его действительно не засекли.

– Ты уверена в этом?

– Я думаю, если бы засекли, то Отто уже бы поставили к стенке, и я была бы вдовой. И Герхард не сумел бы свободно уйти от нас.

– Допустим так, – Мария покачала головой. – А почему ты, услышав их разговор, когда поняла, что этот человек шпион, значит, враг, не подумала об этом заявить куда надо? Его ведь надо было задержать и сдать органам госбезопасности. Это же очень серьёзно.

Мария в ужасе смотрела на Людмилу.

– Нет. Всё не так просто. Во-первых, я не знаю, куда можно там заявить. Ты не представляешь, это же прииск. Там живёт несколько семей, совсем маленькая кучка людей, и ещё зона, где находятся заключённые. Они в основном работают на прииске. Это же не Москва. Во-вторых, Отто не шпион и не враг. И мы с ним всё обдумали, как использовать эту ситуацию с пользой для дела. Главное, ничего не надо трогать, изменять. Всё должно остаться так, как было. Мы как жили, так и живём. Мне надо найти возможность связать Берга с нашей разведкой, но так тайно, чтобы с той стороны, со стороны дядюшки, не было никаких подозрений. Иначе он не сможет внедриться в германскую разведку, и его попросту уберут, убьют. Ты же это понимаешь? За ним следят. Иначе Герхард, его дядя, не смог бы его отыскать. А после посещения Герхардом будут особенно следить. Он предложил Отто работать на него. А Отто не дал согласия. Он сказал Герхарду, что его не интересуют политика и Гитлер. Но Герхард уверен, что он никуда не денется. Поэтому и сказал, что через год-полтора будет война. Гитлер готовится напасть на Россию. А Отто он переправит за границу, в Германию. Он утверждает, что, как только начнётся война, немцы, живущие в России, будут репрессированы. Поэтому Отто должен покинуть пределы России до начала войны. Теперь ты всё понимаешь?

– Да, понимаю, – Мария долго молчала, а Людмила тоже молча переживала рассказанное.

– Я могу взять это на себя лично. Ты, надеюсь, понимаешь, почему я могу взять это на себя?

– У тебя есть знакомство в разведке?

– Людмила, сама посуди, разве можно иметь знакомство в разведке? В разведке надо служить и только тогда можно сделать что надо.

Мария помолчала и дала возможность подруге осознать услышанное.

– Мария, ты… – Людмила буквально вытаращила на Марию глаза.

– Людмила, эту тайну ты должна хранить так же, как я твою.

– Обещаю.

– Да, я не так наивна, как ты до сих пор думала. И у меня есть тайны и обязанности. Мне поручили оказывать тебе внимание и быть в курсе твоих дел. Поэтому у тебя не было времени встретиться с кем-либо другим. Я пасла тебя с утра и до поздней ночи.

В глазах Людмилы был ужас.

– Боже мой, как я попалась! – сказала она.

Мария рассмеялась. Обняла её за плечи.

– Ну, ты что? Не беспокойся. Я тебя не выдам и не подведу. Это хорошо, что ты вышла на меня. Кстати, ты мне рассказывала о военном, который летел с Севера вместе с тобой. Ты его больше не встречала?

– Я с ним больше не разговаривала. Но я несколько раз его видела мельком. Он каждый раз исчезал раньше, чем я успевала как-то отреагировать. Я ведь ему дала адрес и пригласила в гости.

– А его поведение тебя не насторожило?

– Очень даже. Первый раз я его увидала, когда мы с тобой встретились. Он показался и сразу же исчез. Ты тогда ещё сказала, что я не Люська, а Людмила и даже по отчеству. Вот тогда я выругала себя и призвала к осторожности. Но я чувствовала всё время постороннее внимание к себе. Не только своего попутчика.

– Люда, давай сейчас же увезём твои бумаги, и ночевать ты будешь сегодня у меня.

– Почему?

– Потому что, если даже ты чувствуешь слежку, значит, она действительно есть и ведётся внаглую. Одно из двух: либо тебя считают непроходимо глупой дилетанткой, либо тебя хотят испугать.

– Зачем испугать?

– Затем, чтобы ты запаниковала и сделала опрометчивый шаг. А сейчас посмотри в порядке ли твой конверт. Я думаю, что после моего визита к тебе наведаются гости. Они могут быть тайными и могут быть явными. Возможно, гости уже были и искали нужные бумаги. Тебя не настораживает, что твой знакомый попутчик оказывается в поле твоего зрения, но не подходит и не приходит в гости?

– Это меня просто удивляет.

– Я думаю, что бумаги нам надо увезти сегодня же. Тебе надо дать возможность проверить твою квартиру. Заинтересованные лица убедятся в твоей легкомысленности и непричастности к их интересам. Как видишь, под наблюдением не только твой Отто, но и ты. Собирайся. Выпьем по бокальчику шампанского и выпорхнем. По дороге будем смеяться, чирикать как беззаботные пташки. Ну, неси сюда свои бумаги, если их ещё не извлекли и не просмотрели.

– Да нет никаких бумаг! Мы с Отто боялись, что бумаги могут попасть в чужие руки. Поэтому продумали несколько вариантов поведения, в зависимости от обстоятельств. Я сама должна встретиться с нужным человеком и рассказать. Так надёжнее. В голову не залезешь и оттуда не украдёшь и не подсмотришь. Вот так. Любые бумаги можно по-разному истолковать. Встреча живых людей всегда говорит и больше и точнее. Взгляд человека всегда скажет, ложь в его словах или правда.

– Какие же вы с Отто умницы! Тогда действуем так: надевай самое лучшее своё платье, драгоценности. Сегодня будем гулять в дым, пить, флиртовать, целоваться. Словом, нам надо ввести наблюдателей в заблуждение. Ты ведь приехала отдохнуть, повеселиться. Тебе осточертела эта глухомань, захотелось развлечься в Москве. Вы же так объяснили твой отъезд в Москву? Когда снимут наблюдение, мы встретимся с нужными людьми.

– Почему именно тогда?

– Нам многое надо успеть. Поторапливайся!

– Я сейчас.

– Ключ положи под коврик перед дверью. Пусть будет как у настоящей разини.

– Только я хочу сказать тебе, что если бы гости были, я бы заметила.

– Ты уверена?

– Да. Я с первого дня, когда ухожу, приклеиваю вверху и внизу тонкую шёлковую нитку в цвет дверей.

– Умница. Никогда не думала, что ты такая предусмотрительная. Однако такая предосторожность может навести наблюдателей на более серьёзные мысли. Это палка о двух концах.

– Это не я. Это меня Отто наставлял быть особо осторожной.

– И ещё, Людмила, события могут быть всякие. Запомни, если меня долго не будет или обстоятельства сложатся каким-либо другим непредвиденным путём, у нас должен быть пароль.

– Только такой, чтобы просто запомнить и ни с чем не спутать.

– Ну, скажем так: «Я очень люблю мимозу». Ты никому никогда ничего не откроешь и не доверишь, кем бы человек тебе ни представился. Разговаривать серьёзно и открыто ты будешь только с тем, кто «очень любит мимозу». Всё, договорились. Запомнили навсегда.

– Это с сегодняшнего дня пароль?

– Это с этого момента. Дай мне твою мужественную руку, Людмила. Ты не представляешь, по какому опасному пути ты намерена пойти.

– А ты?

– Мне в один прекрасный день захотелось обрести жизнь, полную опасностей и приключений, я её получила. Но сейчас речь не обо мне. Мы задержались достаточно долго. И я теперь имею полную или почти полную ясность.

– Но я не имею ясности. Я не знаю, кто ты, где служишь, – Людмила в нетерпении теребила подругу за плечо.

Мария молчала.

– Людмила, – сказала она наконец, – это неважно, где я служу. Важно то, что я тебе помогу сейчас. Но ты должна отвлечь внимание от меня. Ты не должна пить. Но все должны видеть, что ты пьяная и жаждешь приключений. Сегодня ты должна быть беспутной девкой. Кто бы к тебе ни подходил, ты играй. Но уйдёшь лишь с тем, кто скажет: «Я очень люблю мимозу». Этот человек уведёт тебя туда, где все твои вопросы будут решены. О твоей безопасности позаботятся. И запомни: лучшая конспирация – это отсутствие всякой видимой конспирации. И постарайся меньше употреблять высоких и значительных слов.

– Мария, у меня есть бумаги, которые надо сохранить и передать. Но я пока не знаю, куда лучше. Это ходатайства двух заключённых о пересмотре их дела. Я тебе их отдам. Если моя квартира сегодня будет досмотрена, то лучше, чтобы эти бумаги никому не попадались.

И она отдала Марии ходатайства Михаила и Льва.

Подруги, смеясь, вышли на лестничную площадку. Беззаботностью и легкомыслием светились их лица. Небрежным жестом Людмила подняла коврик перед дверью и кинула туда ключ. Они сели в подъехавшую машину и укатили.

В этот вечер они посетили, как всегда, театр, потом какую-то вечеринку, потом поехали, как сказала Мария, на приём к важным людям. Марию везде принимали с удовольствием. Везде они пили шампанское. Мария знакомила Людмилу с массой людей, которых она уже не запоминала. У неё разболелась голова. Язык в самом деле начал заплетаться. Она отошла в сторонку и села на маленький диванчик отдохнуть. К ней подошёл её попутчик Александр. Людмила заметила его сразу, как только он появился. Но делала вид, что не узнаёт.

– Здравствуйте, Людмила. Вы, я вижу, времени зря не теряете. Веселитесь, радуетесь жизни в Москве.

– Здравствуйте, Александр! Как я рада вас видеть! Отчего вы не появлялись? Ведь я вам дала адрес и приглашала в гости.

– Я был очень занят. Но сегодня с особым удовольствием я воспользуюсь твоим приглашением, – сказал он громко.

– О, господи, Александр, но ведь сейчас уже ночь. И я не могу пригласить к себе.

– Почему?

Он погладил её руку и присел рядом.

– Потому, что уже ночь, и я очень устала. Не могу же я приглашать к себе ночью мужчину, – сказала Людмила кокетливо. – Я замужняя женщина.

Людмила опустила глаза. Александр засмеялся и подмигнул.

– Мужчину лучше всего пригласить в гости ночью и когда мужа нет рядом. Однако я не возражаю, если мы поедем в гости ко мне. Ты сегодня была в особом ударе. Я наблюдал и завидовал твоему умению веселиться. Не собираешься возвращаться домой, на Север?

– Нет. Пока нет. И вообще, – она вспомнила, что ей надо кокетничать напропалую, лукаво взглянула, поиграла глазами и прижалась плечиком к Александру, – мой дом в Москве.

Александр собственническим жестом положил руку Людмиле на плечи. Но тут она непроизвольно резко отстранилась.

– Моя дорогая, ты похожа на мимозу. Я очень люблю мимозу, – сказал он тихо.

– Ты?

– Да, я. Ты не прочь пойти прогуляться со мной? – сказал он громко.

Людмила удивлённо поглядела на него, потом повела глазами вокруг. Увидела женщину, внимательно наблюдавшую за ними. Она рассмеялась, подала Александру обе руки.

– С тобой хоть на край света.

Александр поцеловал ей обе руки и повёл к выходу, помог надеть шубку, взял под руку и сказал нежно:

– Милая, я хочу тебя сегодня забрать к себе.

Людмила задорно и довольно рассмеялась.

Дружной влюблённой парой они вышли и сели в машину. Александр сидел за рулём и улыбался.

– Куда вы меня везёте?

– Нас ждёт начальник отделения Разведупра полковник Хаджи Мамсуров[7]. Не беспокойся. Необходимая секретность соблюдена. Ты вела себя правильно.

– Я несколько раз видела тебя, Александр. Хотела окликнуть, но ты мгновенно исчезал.

– Я не должен был с тобой встречаться, чтобы не спугнуть слежку противника. На мгновение показывался и исчезал, чтобы ты поняла – идёт наблюдение – и была начеку.

– Но я заметила к своей персоне внимание во время нашей встречи только что.

– Молодец. Я тоже заметил кое-что. А эта дама нам известна. Её присутствие означает, что путь свободен.

– Я очень волнуюсь.

– Мамсурову ты должна рассказать всё. Это единственный человек в данной ситуации, которого надо посвятить во все мельчайшие детали. Ему необходимо чётко рассказать причины и мотивы ваших с мужем решений и следующих за ними поступков. Он должен поверить вам. Ты меня понимаешь? Я видел, как ты прощалась с мужем. И я вам верю. Поэтому и даю совет быть откровенной и убедительной.

Машина мягко затормозила. Александр вышел и подал Людмиле руку.

– Иди за мной.

Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж, Александр нажал кнопку звонка.

«Обыкновенный жилой дом», – подумала Людмила.

В прихожей Александр помог ей раздеться. В комнате за столом сидел человек лет сорока пяти. Взгляд его был железным, пронзал насквозь. Людмила забыла всё и ошарашенно смотрела на него.

«Этот человек не привык уступать. Так и чувствуется железная воля», – отметила про себя Людмила. Сердце её глухо и тревожно стучало.

При появлении гостей Мамсуров встал, вышел из-за стола.

– Прошу извинить за столь позднее приглашение. Пожалуйста, садитесь, – он указал на кресло и сел рядом. – Александр, вы свободны.

Александр вышел.

Глаза Мамсурова потеплели, и он обратился к Людмиле:

– Вы Людмила Геннадьевна Берг?

– Да.

– Мамсуров. Надеюсь на доверительную беседу. Рассказывайте.

– Я не знаю, с чего начать.

Людмила была в смятении. Руки её так сильно сжимали подлокотники кресла, что пальцы побелели.

– Начните с главного. С цели вашей поездки в Москву.

– Я узнала, что Гитлер хочет развязать войну с Россией. Германия готовится объявить её приблизительно через год-полтора. Эти сведения надо было обязательно передать вам в разведку. Это первое, – начала Людмила с ходу.

«Боже мой, что я говорю? Я ведь не так думала начать разговор. Что он подумает обо мне?»

– Как вы это узнали?

– К моему мужу внезапно явился гость. Он сказал мне, что это брат его матери. Он проживает в Германии. Я подслушала их разговор и узнала, что этот дядюшка – немецкий шпион. Позднее муж рассказал мне, что видел его ещё мальчиком. Он тогда приезжал к ним в гости. Потом исчез. И больше не появлялся. Муж окончил горный факультет в Москве и завербовался на Колыму. Там он стал начальником прииска. Прошло много лет. И вот этот дядюшка вдруг явился «как чёрт из табакерки». Дело в том, что он к нам на Север был заброшен нелегально. Он сказал, что ему помогли в этом друзья. Ещё он опасался, что его могли при переходе границы засечь пограничники. Поэтому торопился. Он пришёл к нам ночью. Пробыл день и опять ушёл ночью. И он заставлял Отто, так зовут моего мужа, стать немецким шпионом. Но он вырос в России и не намерен быть предателем своей Родины.

– Почему вы так думаете? Он же немец, как я понял по имени. И имеет связи в Германии.

– Потому что он меня послал в Москву передать эти сведения в разведку. Он не имеет связей в Германии. Он с Поволжья. Он вообще забыл про этого дядюшку. Я повторяю, что Герхарда он видел только в детстве. Никаких связей с заграницей у него нет и не было. За ним следили, очевидно, по поручению его родственника. Я так понимаю, что Герхард планировал его с детства держать на крючке. Создавшуюся ситуацию Отто решил использовать для своей страны, где он родился и вырос, для России. Это риск, понимаете. И рискует он своей жизнью.

– Он, прежде всего, рискует вашей жизнью. Он же вас отправил в Москву.

– Ничего подобного. Я сама решила ехать, потому что Отто под колпаком у дядюшки, и мы не знаем, кто из приисковых с ним связан. И, кроме того, мы с ним должны быть на равных. Я имею в виду, что хочу делить с ним всё, в том числе и риск. Это не от великой любви. – Людмила покраснела. – Хотя, конечно, я люблю своего мужа. Это от стремления жить не зря и жить с пользой. Простите, – сказала она тихо, – это не громкие слова. Я так чувствую.

Мамсуров ещё раз внимательно посмотрел на неё. Уловил её волнение и стеснение оттого, что приходится так непривычно разговаривать. Оценил решительность и прямоту.

– У тебя крепкий характер, девочка. Мне нравится твоя решимость и твой рассказ сразу о самой важной сути дела. Однако рассказывай дальше.

– Отто считает, что мы должны предупредить о готовящейся войне. И этим можно сберечь много человеческих жизней. Отто говорит, что многие поколения Бергов служили России. И он готов продолжить семейную традицию. Он не может предать Родину, где вырос и которую любит, – повторила Людмила.

– Он совершенно прав.

– Мы с ним всё продумали. Мы искали выход. Решили, что нам надо связаться с разведкой. Отто не может обратиться к вам напрямую. Дядюшка должен быть уверен, что Отто его человек. Мы не знаем, кто резидент на прииске. Но он, безусловно, там есть. Малейший неверный ход, и Отто уберут. Герхард предупредил его. Он требовал, чтобы Берг создал ударную группу. Но он отказался, мотивируя тем, что прииск маленький и он как начальник прииска на виду. Через год Герхард хочет забрать его к себе в Германию. Он утверждает, что, когда Гитлер объявит войну, начнутся репрессии против немцев, живущих в России. Поэтому он хочет забрать его к себе. И тогда Отто может очень пригодиться нашей разведке. Ему нельзя ничего менять в создавшейся ситуации, чтобы не обнаружить своих настоящих намерений. Мы решили идти по этому пути вместе. К тому же сейчас ему не обойтись без меня. Он не может поехать в Москву для встречи при создавшейся ситуации.

– Это верно. Но вы представляете, на какой трудный путь вы ступили? А вы уже ступили на него. За вами уже ведётся слежка.

– Я буду осторожной и хитрой.

– Девочка, милая, вам с Отто надо быть закрытой даже от своих ближайших друзей. И потом, у вас же нет опыта. Разведывательная работа, как никакая другая, требует самодисциплины, выдержки, самое главное, конспирации. Ни в коем случае не торопить события. Но иногда промедление смерти подобно. Необходима трезвая оценка обстоятельств. Вы не можете быть настолько хитрой. Вы с мужем не профессионалы.

– Мы находимся между молотом и наковальней. Я надеюсь, вы понимаете меня.

– Да, я вас понимаю. Вы рассудили правильно. Ничего не должно меняться в вашем образе жизни. Что ещё говорил ваш гость? Как его имя?

– Его имя Герхард. Фамилии я не знаю.

– Может быть, Берг?

– Не знаю. Но он брат матери Берга, а не отца.

– Мы сами определимся.

– Он говорил ещё, что в один прекрасный день к Отто подойдёт человек и передаст «привет от тёти Инги». Это будет привет от него. Я думаю, за нами давно ведётся слежка. Очевидно, на нашем прииске есть его агент. Я спросила Отто, кого он подозревает. И Отто сказал, что подозревает всех.

– Он очень правильно сказал. Но сами ничего не предпринимайте. Делайте всё для «дядюшки». Давайте его так называть. Когда будет необходимость, с вами свяжутся. О нашей встрече и разговоре не говорите ни с кем. Даже с Марией. Бергу скажите, что самолёт, летящий вдоль нашей границы на Чукотке, мы засекли. Мы вовремя с вами встретились. Теперь нам понятно, почему он там находился. Значит, он сбросил Герхарда, немецкого специалиста по России. Вы с мужем нам очень помогли. Я рад, что не ошибся в Берге. Связь с ним будем устанавливать, когда он будет выведен за границу. До тех пор постараемся его не компрометировать и никого к нему не присылать. Нам надо было бы серьёзно с вами поработать. Вы можете задержаться в Москве ещё хотя бы на две недели? Постараемся вас подготовить. Ну а Берга подготовят сами немцы.

– Я могу задержаться, но мне надо успокоить Отто.

– Напишите ему письмо, уверьте его в своей любви и преданности. Пусть ждёт вас спокойно и будет уверен, что всё в порядке.

– Хорошо.

Зашёл Александр.

– Нам пора прощаться. Я очень рад был с вами познакомиться, Людмила. Александр вас проводит. В дальнейшем связь будем поддерживать через него или вашу подругу.

Мамсуров пожал Людмиле руку, заглянул в её смятенные глаза и улыбнулся.

– Не волнуйтесь, всё будет хорошо.

Длительный и трудный день закончился. Людмила впервые со дня своего прибытия в Москву легла спать с чувством исполненного долга.

* * *

Людмила уже соскучилась по дому, по Отто, по своим субботним вечерам, тихому раздумью в кресле у камина с интересной книгой в руках. Задерживаться ещё на две недели ей не хотелось. Однако надо.

Зазвонил телефон. Мария беспокоилась о подруге.

– Людмила, здравствуй! Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Приезжай в гости. Мне скучно.

– Спасибо. С кем ты вчера разговаривала? Я не заметила, как ты упорхнула. Я просто была в ударе. Предложения провести хорошо время так и сыпались!

Людмила поняла по игривому, бодрому тону Марии, что рядом кто-то появился.

– Я уехала с таким симпатичным мужчиной! Помнишь, я рассказывала тебе о попутчике. Он такой душка!

– Хорошо, я еду. Как интересно! Ты меня с ним познакомишь?

– Приезжай скорее.

Людмила повесила трубку. Вздохнула и начала писать мужу письмо. Но не получалось. Всё было сухо и неубедительно.

Пришла Мария. Подруги расцеловались.

– С кем ты вчера разговаривала?

– С Мамсуровым.

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло! Этот человек необыкновенный! Просто легендарный! Он один из тех, кто был в Испании.

– Мария, это сведения для всех?

– Нет, что ты!

– Мария, это не тема для разговора.

– Ну, футы-нуты, Людмила, ты далеко пойдёшь!

– Неважно сейчас. Я тебя люблю и ценю. Мне не хочется с тобой расставаться. Поэтому я задержусь ещё недельки на две. Я поняла, что для них моё сообщение не новость. Но я не зря приехала в Москву. У меня новый этап в жизни. Я обрела решимость и иное понятие о ценностях. Я не принадлежу себе. Я принадлежу делу, и это наполняет мою жизнь новым содержанием и смыслом. Ты меня понимаешь?

– Кажется, да. Ты заболела собственной значимостью.

Людмила склонила голову и закусила губу. На момент её охватила обида на подругу. Но уже через несколько секунд она внутренне улыбнулась над собой.

– Пусть так, Мария. Но мне хорошо. Я освободилась от большого внутреннего напряжения. И я зауважала себя.

– Ты всегда себя любила. Я тоже любила тебя как свою близкую подругу. Но я не знала, что у тебя в душе есть ещё стремление значить больше, чем просто красивая, желанная и успешная женщина.

– Оказывается, есть такое стремление. И давай закроем эту тему.

– Хорошо, закроем.

– Мария, у меня есть ещё одна просьба к тебе. Ты помнишь, у меня был друг, его звали Михаилом.

– Романов. Такой солидный врач. Ты о нём очень страдала. Помню. Его ведь забрали.

– Да. Не могла бы ты навести справки о его семье? Надо очень тихо сообщить жене, что он жив и здоров. Находится на Колыме. Он не имеет права писать семье. И жена ни в коем случае не должна ни с кем говорить о нём. Он говорит, что жена может быть только в Томске.

– Я постараюсь. Ты его там встретила?

– Да. Он отбывает срок в тюрьме на нашем прииске. И ещё у него там друг. Хороший друг – Близинский Лев Наумович. Он тоже москвич. О его семье надо тоже узнать. Сама понимаешь, сведения надо передать с надёжными людьми. Не торопись, не рискуй, пусть сделано будет медленно, но верно. Поняла? Они живут с некоторых пор у нас. И если это просочится куда не надо, мы поплатимся.

– Я тебя поняла. Бумаги о реабилитации от них?

– Да. Мария, я не могла заняться их делом. Ты знаешь почему. Я боялась провалить главное. Сделай это за меня. Я очень тебя прошу.

– Конечно, Людмила, святое дело. Старый адрес второго друга ты мне можешь сказать?

– Нет. Я не подумала его узнать раньше.

– Ты задерживаешься здесь по делу?

– Да. Мне должны сообщить.

– Я знаю. Тебя будут готовить. Тебе нужна минимальная агентурная подготовка. – Мария рассмеялась.

– По правде говоря, мне страшно. Я так боюсь потому, что, очевидно, мне там, на прииске, кто-то не поверил. Поэтому здесь меня контролируют, отслеживают каждый мой шаг.

– Да, вы с Отто крепко там увязли. Мало того что у Отто есть такой родственник. Так у вас ещё проживают дома политические заключённые. Я уверена, без тебя здесь не обошлось. Ведь ты согласилась выйти замуж только после того, как я сказала тебе, что если Романов жив, то непременно находится на Колыме. Ты ведь хотела высмеять своего будущего мужа и отправить куда подальше. Совет доброй подруги, вовремя поданный, дорогого стоит. Как ты встретилась с ним, с Романовым? Ведь он наверняка был в лагере.

– Встреча была чисто случайной. Но у нас они проживают на законном основании временно. Ведут какую-то исследовательскую работу в золотом забое. Отто не знает, что я была раньше знакома с Михаилом. Смотри, нигде и никогда не проговорись.

– Он что, до сих пор твой любовник?

Людмила смутилась, покраснела и закашлялась.

– Да не смущайся ты так! Дело житейское. Можно подумать, что ты девочка невинная.

Людмила решила в этом вопросе сказать Марии правду. С тех пор, как она узнала, что Мария связана с разведкой, она взвешивала каждое своё слово.

– Сначала, когда мы встретились, мы действительно были с Михаилом любовниками. Но со временем романтика отношений ушла. Там ведь всё на виду. Да и не нужно это оказалось для меня. Наладились отношения с мужем. Я люблю и счастлива с Отто. Но Михаилу я благодарна за всё хорошее. Для него очень важно наладить связь с семьёй.

Мария пристально и серьёзно посмотрела на Людмилу.

– Я рада за тебя. Я никогда не считала ваши отношения с Романовым серьёзными. Просьбу твою относительно его и его друга я выполню.

Подруги попрощались, и Мария ушла.

Людмила совершенно правильно поняла, что Мамсуров знает о неизбежности войны с фашистами. От советских разведчиков уже поступило достаточно таких известий. Да и сам Хаджи Мамсуров, герой Испании, знаменитый майор Ксанти, встретился с фашизмом лицом к лицу. Он понимал неизбежность этой войны.

Естественно, Людмила всего этого не могла знать. Но она уловила главное. Её появление в Москве было очень нужно и своевременно. Оно спасло Берга и, может быть, и её от тюрьмы или пули и от обвинения в шпионаже в пользу врагов. В любом случае, если самолёт, на котором летел шпион, засекли на границе, то только случайность помогла Герхарду не обнаружить себя. Их молчание могло расцениваться только как предательство. А сейчас они поступили благородно и разумно.

Людмила не стала писать письмо мужу. Ей хотелось скорее его успокоить и не встревожить своей задержкой в Москве. Поэтому она дала ему телеграмму.

«Дорогой Отто, – сообщила она, – Москва встретила меня очень хорошо. Есть надежда поступить в следующем году в институт. Задержусь на две недели. Люблю. Целую. Скучаю. Людмила».

С этого дня с Людмилой стали заниматься минимальной агентурной подготовкой. Она должна была научиться владеть рацией.

Вечерами она по-прежнему ходила везде со своей подругой в театры, в гости, на приёмы. Всё реже она чувствовала за собой посторонний надзор. Это были самые длинные две недели в её жизни. Едва она оставалась одна дома, как её сердце, её тело, её глаза начинали тосковать о муже. Ночами ей снился прииск, их деревянный дом, даже Врангула. Утром не хотелось вставать и куда-то идти.

Людмила ощутила, что она действительно беременна. Настроение безоблачной нежности, когда она поняла, что это действительно возможно, больше не приходило к ней. Сейчас она осознавала, что будущее не сулит спокойствия и надёжности. Ей хотелось скорее увидеться с мужем, обрести надёжность и уверенность. Она не могла писать ему о своей беременности. Это было очень личное. Вдруг их письма читаются кем-либо другим. Она хотела, чтобы он первый услышал от неё это радостное и тревожное известие. Она хотела видеть его глаза в этот момент. И чтобы никто не мешал и не отвлекал. Она мечтала сказать ему об этом в их спальне, когда они впервые соединятся после длительной разлуки. Она считала, что так он по-настоящему почувствует своё отцовство, свою прямую причастность к нему. «Он – моё личное солнце, – думала Людмила, – а я его земля, в которой прорастает его семя».

 

Иван Иванович

Это было ещё до отъезда Людмилы в Москву. Берг вызвал Ивана Ивановича в контору.

– Иван Иванович, уже поздняя осень. Зимой будет трудно выполнять план по золоту. Надо создать запас. Поезжай в разведпартию. Бери проводника, канистры со спиртом, двух лошадей. Поговори с мужиками. Надо, чтобы помогли. Только смотри, осторожно.

– Отто Карлович, ты же знаешь, сколько я в разведпартиях был. Понимаю, что дело деликатное, требует осторожности. К тому же везти одному большое количество золота, естественно, не просто. Как говорят: закон – тайга, медведь – хозяин.

– Поэтому я выбрал тебя. Проводник тебе нужен?

– Да. Я не знаю, где сейчас разведпартия путешествует. А что за проводник?

– Вчера пришёл из разведки. Говорит, продукты заканчиваются. Нагрузитесь и поедете.

Проводник был незнаком и Ивану Ивановичу не понравился.

На следующий день на зорьке тронулись в путь. Проводник ориентировался не очень хорошо, слегка петлял. Но Иван Иванович его не поправлял. «Интересно, с какой целью он петляет? Желает создать впечатление, что они далеко, с тем, чтобы на обратном пути я тоже поплутал», – догадался Иван Иванович. Он исходил за годы работы в разведпартии, считай, почти всю Колыму. А уж Чай-Урьинскую долину знал, как свои пять пальцев. Человек, назвавшийся проводником, должен знать дорогу. «Ну что ж, посмотрим, что будет дальше». И он делал вид, что не замечает, как они петляют по одному и тому же болоту. К вечеру приехали на место. Встретили их хорошо. Были очень рады продуктам. Но когда Иван Иванович снял со своей лошади канистру со спиртом, раздался радостный рёв. В геологоразведочной партии это уважали.

Иваныча многие знали. Если не лично, то понаслышке.

Недаром он ходил с ними по тайге. Все оживились, быстро приготовили ужин. Канистра со спиртом помогла создать соответствующее настроение.

Иван Иванович потихоньку стал спрашивать. Был у него там знакомец. Вместе раньше по тайге ходили.

– Иваныч, у меня на примете ничего нет. Но сдаётся мне, вон у того Бороды кое-что есть.

Иван Иванович переместился к Бороде.

– Слышь, Борода, дело у меня есть, – сказал он тихо.

– Ну что ж, давай отойдём.

Они отошли подальше за куст.

– Выкладывай своё дело.

– Прииск план не выполняет. А начальника Магадан греет за это хорошо. Он послал меня. Может, поможешь?

– Приблизительно так я и предполагал цель твоего визита. Что я буду иметь за это?

– Могу ещё две канистры спирта отдать лично тебе.

– Лады. Только ты вот что, имей в виду, этот твой проводник – гнида, вошь ползучая. Всё чего-то выслеживает, вынюхивает. Мы его не хотели брать, так нам навязали. Поберегись его. Он знает, зачем ты прибыл?

– Я не говорил. Но думаю, он догадывается. У меня появились сомнения на его счёт ещё в дороге. Уж больно длинно он меня сюда вёл. Он что, в самом деле не ориентируется на местности?

– Я думаю, у него свои цели. Золота ему хочется и побольше. Я сейчас пойду, отвяжу канистры. У тебя что под металл?

– Да там, в мешках, банки железные из-под колбасы. Они длинные, удобные, закрываются хорошо. К тому же колбаса ни у кого подозрения не вызовет.

– Ну, значит, и колбасу отвяжу. А ты пока возвращайся к костру. А потом скажешь, что устал. Иди отдыхать в мою палатку. А там чуть побудешь, услышишь тихий свист. Палатку снизу чуть приподними и выползай на улицу. Мы с тобой и сходим на место. Один я тоже боюсь по тайге шастать. А вдвоём веселее. Ну, с богом!

Они разошлись. Иваныч подошёл к костру.

– Как, ребята, споём?

Все знали, что голос у Иваныча сильный и красивый.

– Спой! Спой!

– Да нет, все вместе споём. Люблю петь в хорошей компании у костра в лесу. Споём, ребята?

– Споём. Давай, заводи.

Иван Иванович слегка откашлялся.

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны, —

начал выводить Иваныч.

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны, —

подхватили все. Песня у костра летела в небо. Хор был настолько слаженным, что казалось, будто они всю жизнь этим занимались. Яркое пламя костра отражалось в глазах, освещало решительные лица. Песня закончилась.

– Вы, ребята, пойте ещё. А я устал. Пойду отдыхать

Компания запела про Ермака:

Ревела буря, гром гремел.

Во мраке молнии блистали.

И беспрерывно гром гремел.

И ветры в дебрях бушевали.

Иван Иванович не мог сразу уйти в палатку. Эту песню он любил. Сейчас, в лесу, она казалась живой историей, брала за сердце, уводила к тем далёким временам.

Кучум – презренный царь Сибири – прокрался тайною тропою.

И пала, грозная в боях, не обнажив мечей, дружина.

О спите, юные герои, друзья, под бурею ревущей…

Хор пел яростно. Лица были мужественные, решительные. Попадись им сейчас Кучум, изрубят.

Иван Иванович пошёл в палатку. Через некоторое время он услышал тихий свист. Выполз из палатки и сразу очутился в руках Бороды.

– Тихо! Смотри, твой проводник Пашка идёт. Все песни поют, а его нелёгкая носит.

Они увидели, как Пашка прошёл за кусты и скрылся.

– Теперь идём в другую сторону.

Примерно через полчаса вышли на большую поляну. Полная луна ярко освещала всё кругом. На поляне стояла тоненькая молоденькая берёзка.

– Меня Ерофей звать, если что. А то все Борода да Борода. Она меня от гнуса защищает. Пошли вон к той берёзке.

Они подошли, и Ерофей нагнулся и содрал мох. Подо мхом был песок. И геолог, повидавший в тундре всякого, в немом удивлении застыл над этим песком. В лунном свете среди песка были ясно видны отливающие жёлтым светом самородки.

– Ты погляди, чисто клопы! Господи, боже мой, такого я ещё не видел! Чтобы в таком количестве! – воскликнул Иван Иванович.

– Хрен его знает, случайно наткнулся. Шёл к нашему лагерю, устал, сел покурить около берёзки молодой. Мхом залюбовался. Взял в руки поближе рассмотреть. Глядь, а подо мхом песок и эти клопы. За что мне, бродяге, такое везение? Ну, бери, сколько тебе надо для твоего прииска. Мне-то оно не надо. Не жилец я на этом свете. Ты вот что. Ни о чём сейчас не спрашивай. Время зря не теряй. Проводник твой может и сюда завернуть. Сдаётся мне, вооружён он. Нагребай в свои банки. Я лошадей-то сюда заранее привёл, пока вы пели.

Иван Иванович нагрёб полные банки.

– Спасибо тебе. Если что будет надо, приходи на прииск, всегда рад помочь.

– Ты вот что. Поезжай сейчас поскорее. Не заглядывай в лагерь больше. Ты старый разведчик. Не заблудишься. А я на днях загляну на прииск. Там и рассчитаемся по-настоящему. Спирт, конечно, здорово. Но я не пью. Пивал в своё время. Теперь закаялся. Для ребят взял. Иди на север. Дойдёшь до ключа. Там переправишься на другую сторону. Выедешь на торную дорогу. Иди по ней прямо. Небось этот твой проводник поводил тебя по болотам.

– Да уж, поводил. Да я и виду не показал, что знаю.

– Мудрец. Хвалю. Ну, бывай!

Они пожали друг другу руки и разошлись.

Иван Иванович взял коня под уздцы и быстро зашагал к ключу. Ещё издали он услышал его шум. Определил, что близко перекат. И направился к прибрежным кустам. Едва он подошёл к воде, раздался выстрел. Но пуля ушла вверх. Потом он услышал ругань и узнал Ерофея.

– Иваныч, переходи ручей. Я тут управлюсь сам.

Иван Иванович пошёл по перекату. В это время раздался второй выстрел. Лошадь испугалась и ушла в сторону. Перекат оказался в стороне. Течение было сильным. Лошадь понесло. Иваныч не отпускал уздечку. Тёмная фигура показалась из-за кустов. В это время луна скрылась за облаками. Стало темно. Человек сгоряча влетел в холодные воды горного ключа. Недаром ключ назывался Буй. Буйные воды подкосили ноги, он упал и поплыл. Течение несло его тем же путём, что и коня. Иваныч потихоньку успокаивал и придерживал коня. И когда берег был рядом, рука чужака потянулась к сбруе. Иваныч ударил его камнем по голове и схватил за волосы. Конь вытащил свою ношу на берег. Иваныч перевернул человека и поглядел ему в лицо. Это был Пашка. Он был без сознания. Иван Иваныч забросил его на лошадь.

Погода резко переменилась. Ветер и мороз продирали до костей.

«Бедный конь», – подумал Иван Иванович и изо всех сил потянул его за уздечку. Вскоре они вышли на дорогу. Проводник безжизненно лежал поперёк седла. Иваныч так и вел коня под уздцы. На рассвете дошагал до дома. Гулко раздались шаги в длинном коридоре. Он постучал ногой в дверь. Дверь открылась. Он упал на пороге. Ольга его подхватила. Отрезала уздечку.

– Дядя Павел! Дядя Павел! Выйди, помоги скорей.

Через некоторое время вышел дядя Павел. Он ловко снял человека с лошади.

– Обморозились. Ольга, в дом сразу нельзя. Неси тулуп в коридор. А я свой принесу. Сейчас их закутаем. Они закутали их в тулупы и оставили лежать на холоде.

– Ольга Константиновна, я займусь конём. Он тоже бедняга пострадал. А ты минут через десять заволоки их в комнату. Спирт дома есть?

– Есть.

– Вольёшь каждому в рот граммов по пятьдесят. А потом растирай Ивана Ивановича спиртом. А я к тому времени отдам коня конюху. И приду, разотру спиртом второго.

Однако второго растирать не пришлось. Он был уже мёртв. Ножевая рана в боку и удар камнем по голове оборвали его путь. Дядя Павел снёс его на конюшню. А там конюх прибрал. И всё. Никакого шума, никакого следствия. Может быть, хватились в разведпартии. Но Павел там вёл себя вольно. Иногда исчезал на несколько дней. Потом появлялся вновь.

Когда щёки мужа порозовели, Ольга перевела дух. Вдвоём с дядей Павлом они уложили его на кровать.

– Не понимаю, он же дышит, а глаз не открывает.

Дядя Павел заулыбался.

– Оставь его. Он крепко и спокойно спит. Ты теперь не беспокойся. Проспится и будет здоров.

Иван Иванович проснулся только на второй день к вечеру. Самое интересное было в том, что он не простыл, даже не кашлянул, несмотря на холодную ванну и корку льда из одежды.

Золотой песок с клопами-самородками Иван Иванович сдал начальнику прииска. Они решили весной взять там пробы и определиться с запасами.

– Иван Иванович, – сказал Берг, – видишь, куда я ставлю наш зимний запас. Мало ли что может случиться. Вот тебе ключ от сейфа. Если меня не будет на месте к тому времени, когда оно понадобится, возьмёшь отсюда и добавишь к плановой сдаче приискового золота. Понял?

– Да что с тобой может случиться?

– Мало ли что. Может, переведут куда, в другое место.

Замечание начальника неприятной зарубкой осталось в памяти Ивана Ивановича.

Его мучил вопрос, жив ли Ерофей. Ерофея долго не было. Он появился только через две недели и рассказал, как было дело.

– К перекату я подходил с другой стороны. Был уверен, что Пашка там караулит. Так оно и было. Гляжу, стоит в кустах, ружьё на изготовку держит. А луна светит ярко. Из кустов чётко видно, как ты подходишь к берегу. Я схватил палку и ударил по стволу ружья. Поэтому и был выстрел вверх. Сцепились мы крепко. Я успел крикнуть, чтобы ты шёл своим путём. Мол, мы сами управимся. В это время он и полоснул меня ножом. Я нож выхватил, и ему тоже досталось. А потом чувствую, что падаю. А Пашка отбросил меня ногой и побежал тебя догонять. Вгорячах сильно был. На свою рану внимания не обратил. Может быть, и не почувствовал. В таком азарте человек был. Мне повезло, что рана оказалась неглубокой, и неделю не трогались с места. Две канистры спирта помогли в этом. Братва гуляла.

Ерофей сумел отлежаться и поправиться. Наступили холода, и он не мог больше находиться в лесу. У него была чахотка. И он просил дать ему работу по силам и тёплое жильё. Берг не мог поселить его в бараке с холостяками. Но и выгнать в лес тоже не имел права. К тому же Иван Иванович рассказал, как Ерофей не только поделился своей заначкой, но и защитил его. Временно освободили кладовку в доме Берга. Благоустроили её под жильё, поставили печь. Начальник прииска привёл его к приисковым докторам. Ерофей был благодарен и обещал, если доживёт до лета, ещё раз отвести к своему месту.

Документов у него не было. Иван Иванович ничего не мог сообщить о своём протеже, кроме того, что он дал ему золото, предупредил о ненадёжности проводника Пашки и спас ему жизнь. Кто он и откуда появился в разведпартии, было неизвестно. Но его поступки были самой серьёзной положительной рекомендацией.

Очевидно, Ерофей был беглым. Если бы не чахотка, он бы годами путешествовал с разведпартией. Если доживёт до весны, снова уйдёт в разведку.

Так на прииске появился человек, который в будущем помог поймать помощника резидента.

 

Пожар

Встреча с мужем и своим домом наполняла сердце Людмилы тихой радостью.

В аэропорту Берелёх Людмилу встречал Отто. Он сгрёб её в охапку и крепко прижал к себе, как будто она снова может исчезнуть. Его лицо носило следы пережитых волнений. А Людмиле сразу стало спокойно и хорошо, как будто не было проблем.

– Ты что такой?

– Какой?

– Похудевший и усталый.

Он улыбнулся.

– Скучал. А чтобы время ни тянулось так медленно в ожидании твоего возвращения, много работал. Ну а ты как?

– Нормально. Потом расскажу. Пойдём скорей в машину. Холодно у вас.

– А у вас тепло, – съехидничал Берг. Подхватил её на руки и донёс до машины.

Наконец-то они дома. За время, проведённое в Москве, Людмила не раз представляла себе, как придёт к себе домой и они с Отто будут рассказывать друг другу обо всех событиях, происшедших за это время.

В зале ярко горел камин. Было тепло и уютно. Врангула постарался убрать дом и приготовить праздничный ужин к её приезду. Он встречал хозяйку у порога.

– Здравствуй, Врангула. Как я рада тебя видеть! Мне очень не хватало тебя в Москве. И вообще так хорошо оказаться дома. – Она оглянулась на Отто. – Хотя в Москве мне было очень хорошо.

Всё было почти так, как она представляла себе в дороге, мечтая о приезде в свой дом. После ужина они сидели с Отто в своих любимых креслах напротив камина и тихо разговаривали. Говорила в основном Людмила. А Отто слушал её, лишь изредка вставлял реплики. Людмила рассказывала о том, как встретилась с подругой, в каких театрах побывала, на каких приёмах, как изменилась Москва за время её отсутствия. Через некоторое время она сказала, что сильно устала и хочет спать. Врангулу отпустили к себе. А сами поднялись наверх.

– Отто, мне многое надо тебе рассказать.

– Сейчас не надо. Я очень по тебе соскучился. Поговорим завтра.

Людмила проснулась первая.

– Отто, проснись. Нам обязательно надо поговорить.

– Людмила, я так беспокоился всё это время. Мне казалось, что ты не вернёшься. Я просто панически боялся остаться один наедине с неизвестной нам тётей Ингой. Я нервничал и совершенно не мог спать. Но теперь ты рядом. Значит, можно успокоиться, и дай мне немного отдохнуть. Мы обязательно поговорим, но только позднее. Не обижайся. Я хочу спать.

Утром настойчивый будильник разбудил Отто. Людмила недовольно что-то промычала.

– Ты спи, отдыхай.

Он ещё раз нежно поцеловал её и ушёл.

Людмила крепко заснула. Проснулась она оттого, что отчаянно лаяли собаки. Быстро надела халат и сбежала вниз.

– Врангула! Что случилось?

Но Врангулы дома не было. Дверь была открыта настежь, и холодный воздух торопился вымораживать дом. В открытую дверь она увидала бегущего куда-то Врангулу. Быстро закрыла дверь. И тут зазвонил телефон.

– Да, я слушаю.

Звонил Берг.

– Людмила, в посёлке пожар. Я бегу туда. Не выходи. Возможен поджог. Закрой двери и никого не пускай. Всё. Я тороплюсь. Зайду. Жди.

Горело холостяцкое общежитие. Люди были все на работе. Повариха ушла за продуктами. Дневального нигде не было. Деревянный дом горел быстро. Тушить подбежавшие люди не могли. Не было воды. Её ведь возили с реки бочками. Когда Берг прибежал на пожарище, там уже были Врангула, дядя Павел и Зеников Андрей. Со стороны магазина бежал Девдариани. Не останавливаясь, он ринулся к горящему общежитию. Его поймал Берг.

– Ты что? Сгоришь!

Он рвался изо всех сил.

– Мои вещи! Там мои вещи!

– Ну и что же. Весь дом в огне, ты же погибнешь. Там остались вещи всех людей.

Девдариани продолжал рваться в горящий дом, пока не обвалилась крыша. Тогда он обмяк и сказал:

– Там столько денег сгорело! Целый ящик!

Дядя Павел повернулся, плюнул и пошёл домой. Медленно догорало большое кострище.

– Врангула, зови Павла Ивановича, Зеникова, принесите какой-нибудь инструмент, наверное, ломы и лопаты. Будем разбирать пепелище. Мы должны понять, почему вспыхнул пожар.

Они раскидывали ещё горячие угли и головёшки. Берг отрыл обгоревший труп. Его отнесли на снег. Берг отошёл в сторону. Он был бледен, как полотно. Его вырвало. Он вытерся носовым платком.

– Врангула, сходи за доктором!

Но доктор уже спешил к месту происшествия. Берг пошёл к нему навстречу.

– Док, там обгоревший труп. Если человек был ранен или убит до того, как он обгорел, скажите мне. Никто этого больше не должен знать. Должно быть следствие. Преступника нельзя вспугнуть.

Берг быстро пошёл домой. Ему было плохо не только оттого, что он наткнулся на труп. Он должен был решить, куда и как поместить сорок человек мужчин.

Людмила встретила его тревожным вопросом в глазах.

– Ничего не спрашивай. Поговорим вечером. Сгорело рабочее общежитие. Их надо куда-то заселить, обеспечить необходимым.

Через две минуты он ушёл. Вернулся Врангула. Взял вещи и пошёл в баньку мыться.

Часа в два подошёл Зеников.

– Извините, Людмила Геннадьевна, Отто Карлович дома?

– Нет. А его разве нет в конторе?

– Может быть, и есть. Я просто туда не дошёл. Он заходил домой?

– Да.

– Вам ничего не рассказывал?

– Нет.

– По поводу пожара ничего не говорил?

– Я знаю, что произошёл пожар. Но Отто Карлович со мной не говорил по этому поводу. Просто сказал, что сгорело холостяцкое общежитие. Он очень расстроен. Ему ведь надо сейчас решать все вопросы с людьми и со строительством. Их же где-то разместить надо. А они на работе. Придут, узнают, что жить негде. Так жаль людей.

– Да. Событие не из приятных. Извините за вторжение. Я, собственно, хотел просто вам рассказать, что произошло.

– Ну, расскажите.

– Да я знаю почти столько, сколько вы. Был пожар. Общежитие сгорело. Нашли обгоревший труп. Я думаю, дневального. Наверное, напился и заснул. Или кухарка печь плохо прикрыла. Пожар не мог быть без причины. И причина, вероятно, самая банальная.

– Может быть и так.

– Так Берг в самом деле вам ничего не говорил?

– Да нет же. Я даже о трупе не знала.

– Ну, я пошёл. До свидания.

«Зачем же он всё-таки заходил? – подумала Людмила. – Ведь не просто так. Что-то ему было надо выведать».

Появился Врангула.

Зазвонил телефон. Людмила взяла трубку.

– Это опять я.

По голосу Людмила поняла, что Берг не просто расстроен, а в панике.

– Людмила, скажи Врангуле, что он мне сегодня будет нужен в течение дня. Пусть идёт сейчас в контору. Ты не могла бы сегодня ужин приготовить сама?

– Да, конечно.

Она повесила телефонную трубку.

– Врангула, Берг вызывает тебя в контору.

Берг срочно послал Врангулу к Ивану Ивановичу и Лиде Баженовой на работу, чтобы они шли домой и готовились к переселению. Для семейных уже почти построили коттеджи. Недоработки и отделочные работы можно было закончить попозже. Коттеджей было два. Каждый на два хозяина. Берг приказал срочно переселяться в них семьям, а Врангула и дядя Павел должны были помогать с переездом. В течение дня семейные освободят своё старое жильё. В него вселятся погорельцы. Переселил он также Репниных и двух девушек. Теперь погорельцы будут иметь даже лучшие условия, чем до пожара. А семейным предстоят труды по благоустройству своих коттеджей. «Осилят, – подумал Берг. – Где будет трудно, поможем». Затем он позвал к себе Девдариани.

– Меня интересует ваша негласная касса в магазине. Сколько в ней сейчас денег?

– А зачем?

– Мать твою так… – выругался Берг. – У людей сгорели все вещи. Им даже переодеться не во что. Надо купить им одежду, постельное бельё, посуду для кухни. Вот и займитесь этим срочно. Берите машину и поезжайте в Сусуман. До семи вечера вы должны вернуться хотя бы с постельными принадлежностями. Не забудьте матрасы. А насчёт сгоревшего ящика с денежными купюрами не огорчайтесь. Деньги – дело наживное. Если бы вы лежали рядом с ящиками обгоревшим трупом, то никому эти деньги радости бы не принесли. Вы видели обгоревший труп?

– Я с вами согласен, вполне согласен. Уже еду.

«Ну, кажется, основное сделано. Что-то скажет доктор?» – подумал Берг.

Через час зашёл доктор.

Труп лежал на столе, закрытый простынёй. Стоял тошнотворный запах горелого мяса. Репнин приподнял простыню.

– Не открывайте. С детства не люблю мертвецов, – попросил Берг. – И прошу вас, перейдём в другое помещение. Меня тошнит.

Они вышли на улицу.

– Я установил, что у трупа свёрнута шея, других видимых повреждений нет. Травма послужила причиной смерти, но для более точного заключения необходимо вскрытие. Обгорел уже мёртвый человек.

– Док, экспертиза установит убийство?

– Безусловно.

– Этого нам только не хватало! В любом случае, о случившемся надо сообщить в Сусуман.

– У меня есть кое-какие соображения на этот счёт, – сказал доктор.

– Говорите.

– Нам не надо здесь следователя по особо важным делам, которого вызовут из Магадана. Я сам имею право провести вскрытие и составить об этом соответствующий документ. Пусть это будет несчастный случай. Выпил человек лишнего, оставил неприкрытой дверцу печки, выпал уголёк и недалеко лежали дрова для растопки. А он спокойно спал. Кухарка ушла в магазин. Случился пожар. Следствие проведём сами, найдём и накажем преступника. Правду будем знать только мы. В Сусуман сообщим попозже. Они не захотят делать эксгумацию.

Эта версия стала официальной. Но Берг ещё долго не мог прийти в себя. Он много раз перебирал в уме все подробности того дня, с момента, когда увидел в окне конторы огонь и дым пожара. Кого он видел тогда? Зеникова и двух дневальных. Оба дневальных прибежали на пожар почти одновременно. А Зеников? Он в тот день был выходной. Пожар он увидал первым и поднял крик.

– Кто-то же видел, как загорелось? Видеть мог тот, кто смотрел в этот момент в окно. Окна на барак выходят от Баженовых и Григорьевых. Взрослые были на работе. Дядя Павел не мог смотреть в окно. У него дел много. Остаются дети, Баженовы Валя и Валерка, двое. Вместе играют. Их надо спросить обязательно. А вот Ольгина дочь сидит весь день одна. Наверняка смотрит в окно, – сказал Берг Людмиле.

– Знаешь, Отто, свидетельство детей очень может быть полезным.

– Людмила, у меня для тебя серьёзное поручение. Не могла бы ты пригласить в гости Ольгину дочь? Она сидит одна, пока мама на работе. Разговори её. Наведи разговор на события пожара. Может быть, она что-нибудь видела в тот момент. Только говори с ней так, чтобы у ребёнка не было на этом заострено внимание. Ты поняла меня?

– Очень хорошо поняла. Может быть, устроить какой-то детский праздник и пригласить всех детей?

– Ты права, надо говорить и с Баженовыми. Но нельзя же сразу со всеми.

– Нет, только сразу со всеми. Я придумаю какую-нибудь игру. Почитаю им книжку про пожар. А потом поговорим.

– Хорошо. Надеюсь, ты понимаешь, что о твоей интересной игре у детей сохранятся воспоминания, и они расскажут о них мамам и папам. Расскажут громко. Они должны рассказать о другой, более интересной игре.

– У наших детей мало развлечений, и они будут помнить о событии долго. Я продумаю всё и подготовлюсь в ближайшее время. Да, я тебе не говорила, что в тот день, когда произошёл пожар, ко мне заходил Зеников.

– Зачем?

– А вот это интересный вопрос. Он спросил, дома ли ты, и что говорил мне о пожаре. Он сказал, что хотел рассказать мне о пожаре. А когда узнал, что ничего существенного я не знаю, сказал, что сам знает не больше. Кстати, это он мне первый сообщил о трупе.

– Я вообще не хотел тебя тревожить. Ну что ж, проверим птичку Зеникова. Это всё очень интересно. Я думаю, ему есть что скрывать.

* * *

Через два дня вечером Людмила рассказывала Отто о результатах своей игры – беседы с детьми.

– Ты прав. Но только частично. Валентина и Валерий не видели начала пожара. Они играли в машинки. Крик «пожар» первым услыхал дядя Павел. Он сказал им, чтоб носа не высовывали на улицу и смотрели в окно. А потом ему рассказали, что увидят интересного. Они до конца всё и смотрели. Но они ничего, кроме самого пожара, не видели. А вот Катя дала мне очень интересные показания. Когда просыпается, мамы нет дома. Она уже ушла на работу. Катя сначала лежит в кровати. Ей не хочется вставать, потому что холодно. Печка уже прогорела. Но долго лежать тоже нельзя. На печке стоит завтрак, он остывает. Она одевается, не вылезая из кровати. Надевает всё тёплое и бежит к печке. Печка уже прогорела, но ещё тёплая. Она её обнимет, немного погреется и начинает есть. Ест она прямо из кастрюли, не отходя от печки. В этот день она проснулась поздно. Каша уже остыла. И есть она не стала. А сразу надела зимнее пальто и залезла на подоконник, как обычно, смотреть на улицу. На улице в это время людей почти нет. Поэтому она смотрит в основном на двери барака. Сначала она увидала, как из двери вышла тётя повариха. Она была с большой сумкой, пошла в магазин за продуктами.

Тётя Лена Зеникова быстро прошла в дверь общежития почти сразу после того, как ушла повариха. Немного погодя к общежитию подошёл какой-то дяденька, такой большой, широкий и высокий. Катя его раньше не видела на прииске. Потом быстро туда же пробежал дядя Андрей Зеников. Она его знает. Некоторое время никого не было. И вдруг из двери выскочил тот большой дяденька и побежал за барак. Больше его не было. А дядя Андрей Зеников выскочил и два раза обежал вокруг барака и стал кричать: «пожар»! Он смешно бегал вокруг общежития и кричал. Катя удивилась, почему он так кричит. И увидела огонь из среднего окна. И потом огня стало много. Дядя Павел появился первый, потом дядя Врангула, потом начальник прииска. Она тебя зовёт начальником. Они ничего не делали и только смотрели, а начальник держал продавца. А потом крыша обвалилась, и пожар стал заканчиваться. А тёти Лены всё не было. Все стали раскидывать брёвна. Девочка беспокоилась за тётю Лену. Но она оказалась жива и даже нигде не обожглась. Вот я тебе всё рассказала. Мы с ней договорились, что она ни с кем об этом не будет больше говорить. А она сказала, что это никому не интересно. Ни маме, ни папе. А больше она ни с кем почти не разговаривает. Валя с Валериком её не берут к себе играть.

– Бедный ребёнок. Когда уезжает в интернат сестра, она всё время одна, – сказал с сочувствием Берг.

– Да, над таким детством стоит задуматься. Я думаю её иногда брать к себе в гости. Мы с ней обе безработные. Буду учить её читать.

– Теперь давай проанализируем рассказ ребёнка. Он нам кое-что дал. Был чужой человек. Это явно. На прииске мало людей, и девочка знает всех. Зеников, безусловно, его знает. Он имел встречу с ним.

– Да. Был ещё убитый дневальный. Он, очевидно, первый встретился с незнакомцем. И они не поладили. Возможно, Зеников всё видел. Интересно, зачем он бежал в общежитие?

Людмила задумалась.

– Зеникова надо допросить, – сказал решительно Берг. – Он знает намного больше, чем говорит.

– Интересно, зачем он всё-таки заходил к нам в день пожара и спрашивал тебя. Он ведь прекрасно знал, что тебя не может быть дома. Что-то ему надо было узнать, – раздумчиво сказала Людмила.

– Повтори ещё раз, о чём он спрашивал и что вообще говорил? – Берг заинтересованно посмотрел на Людмилу. – Боже мой! Ты зачем ему открыла дверь? Я же тебе говорил, что бы ты никого не пускала. Вдруг это какой-нибудь «привет от тёти Инги»!

– Успокойся! Ничего не произошло. А Зеников спрашивал меня, что я знаю о пожаре. Что ты говорил по этому поводу. И сначала сказал, что зашёл рассказать о случившемся. А потом, когда я ответила, что ты ничего не говорил, кроме того, что сгорело общежитие, он ответил, что знает почти столько, сколько и я. Он сказал, что на пожаре нашли обгоревший труп, очевидно, дневального. И ещё сказал, что причина пожара самая банальная: повариха неплотно закрыла печку, а дневальный напился с утра пораньше и заснул. Зеников ушёл, когда я сказала, что о трупе ты ничего не говорил.

– Я так думаю, что он через тебя хотел протолкнуть свою версию причины пожара: повариха неплотно закрыла печку, а дневальный напился с утра пораньше и заснул. Его обязательно надо допросить. Но я не могу это сделать один. Как ты думаешь, кого можно взять в помощники?

– Никого из своих работников. Взять в помощники можно только Лёву и Михаила.

– Ты права. Кстати, ты не заходила к ним, когда вернулась?

– Нет. А что?

– Людмила, но ведь ты должна была им сказать, передала или нет их ходатайства о реабилитации. Они же ждут с нетерпением.

– Ты знаешь, действительно нехорошо. Просто этот пожар выбил меня из колеи. Их ходатайства я отдала Марии. Я не могла этим заняться сама. Не потому, что поленилась. За мной следили. И отвлекаться от весёлой жизни мне было нельзя. Своим легкомыслием мне надо было кое-кого ввести в заблуждение. Так что, если дядюшка скажет тебе, что у тебя беспутная жена, не огорчайся.

– У меня умная жена. Я тебя люблю и верю. Людмила, сходи ты в гостевой дом, расскажи им о передаче их писем в Москве. А потом я пойду и поговорю о предстоящем допросе Зеникова.

– Хорошо. Ну, тогда, может быть, я попрошу их помочь в этом деле. Ты сам понимаешь, допросы они прошли. Я постараюсь смягчить этот разговор.

– Ладно. Попробуй смягчить этот разговор.

Было около десяти часов вечера, когда Людмила направилась в гостевой дом. Что-то здесь изменилось за время её отсутствия. Дом казался тихим, настороженным. Собаки узнали свою хозяйку и сопровождали её до самой двери. Она немного смущалась. И на то были причины.

– Не сейчас, – решила она. – Я иду по делу. Выяснять отношения будем потом.

Она тряхнула головой, стремясь отогнать ненужные сейчас мысли. Постучала в дверь. Дверь неожиданно резко открылась, как будто человек около порога ждал этого стука. Перед ней стоял Михаил. Из комнаты выглядывал Лев. Людмила сделала радостное лицо и громко сказала:

– Здравствуйте.

Михаил посторонился.

– Проходите.

Людмила прошла в комнату. На столе стояли приспособления для изготовления ювелирных изделий и муфельная печь для плавки золота. Она удивлённо посмотрела на это всё.

– Не удивляйся, Людмила. Это Берг нам приказал не тратить зря времени. Я ведь по профессии ювелир, – ответил Лев на её удивлённый взгляд.

– Ты сама нам сказала, чтобы мы помогали Бергу и делали всё, что он нам прикажет.

– Это ваше и его дело. Меня оно не касается, – резко сказала Людмила. – Я пришла к вам по другому очень важному вопросу.

– Мы слушаем.

– Ребята, как вы тут жили в моё отсутствие?

– Да, всяко. В основном неплохо. Главное, не в лагере. Вот только тоска заела, – сказал Михаил задумчиво. – Я даже не знаю, где моя семья. Как они там? Может быть, похоронили меня.

Людмилу бросило в жар. Почему она в Москве не поинтересовалась, не навела справки о его семье раньше, а не перед отъездом. Это же полный эгоизм. Была занята только своими проблемами. А ведь могла найти сведения о семье Михаила. Могла зайти к семье Лёвы. Сказать им, что он жив. Она сидела понурившись.

«Нет, – сказал ей внутренний голос. – Нельзя было никуда заходить. Слежка велась с двух сторон. Отклонишься от намеченного пути – и неизвестно куда угодишь и что завалишь».

– Я сейчас не могу вам всего рассказать. Но я не могла в Москве навестить ваших родных. Не потому, что не хотела, не интересовалась, а потому, что так сложились обстоятельства. Я, так же как и вы, связана по рукам и ногам. Я обещаю вам при первой же возможности узнать всё, что смогу, о ваших семьях. Но сейчас пока не время. Не обижайтесь. Я понимаю, как вам трудно. Вы прошли через тяжёлые испытания. Ещё не известно, что всех нас и каждого ждёт впереди. Путь был и будет нелёгкий. Но мы должны сохранить главное – дружбу и веру друг в друга. Я прошу вас всегда помнить, что вы можете верить мне, как бы ни складывались обстоятельства. А я должна быть уверена в вас. В настоящее время не всё можно рассказать и не всё можно объяснить. Ваши ходатайства о пересмотре дела я передала через надёжного человека. И я поручила своей самой близкой подруге узнать всё возможное о ваших семьях и передать им, что вы живы.

Такое предисловие к разговору несколько озадачило друзей. Людмила предстала перед ними не такой, как они её знали. У неё была тайна.

Все задумались.

– Людмила, мы не будем пытать тебя о большем. Ты передала наши ходатайства, и за это спасибо. Говори, зачем пришла, – сказал Лев.

– Да, переходи к делу, – подтвердил Михаил.

Людмила подняла глаза, вздохнула, печально улыбнулась.

– Вы, вероятно, слышали, что недавно сгорело общежитие холостяков. Причины пожара пока не ясны. Но на месте пожара был обнаружен обгоревший труп. Следствием установлено, что это дневальный общежития. Пожар признан несчастным случаем вследствие халатности этого дневального.

– Мы видели пожар. Но рассудили, что нам туда нельзя. Помощь от нас сомнительна. Имеющимся количеством воды ничего не зальёшь, песком такой пожар не закидаешь. Да его и нет под рукой. А вести о пожаре нам принёс Врангула.

– Правильно рассудили. Однако я должна сказать вам, что не всё так невинно, как кажется. Наш док осмотрел тело дневального и обнаружил, что его голова повёрнута наоборот.

– Это как?

– Кто-то повернул его голову задом наперёд, понятно? Не мог же он сам отвинтить себе голову! Значит, это не был несчастный случай. Мы с Бергом провели кое-какое дознание и выяснили, что один из тех, кто первым кричал о пожаре, должен знать причину его возникновения. Его надо допросить. Привлекать к этому следственные органы мы не можем. Вы сами понимаете почему. Расширять круг людей, знающих об этом, мы тоже не можем. Иначе будет ненужная паника на прииске. Люди станут бояться работать и оставлять своих детей. Поэтому я прошу вас помочь провести допрос этого человека.

Людмила замолчала.

– Я не могу пытать человека. Я врач, а не заплечных дел мастер, – ответил Михаил.

Близинский вообще молчал.

– Я приблизительно предвидела, что вы ответите. Но кто вам сказал, что, чтобы допросить человека, его надо пытать? Его просто надо хорошо спросить. К тому же присутствие сразу троих мужчин внушит ему страх. А страх развяжет язык. Не забывайте, что убитый дневальный хотел жить. Ситуация может повториться. Мы должны знать, кто и почему поджёг дом и кто совершил убийство. Нужно только ваше молчаливое присутствие. Оно достаточно хорошо подействует на психику этого человека. Мне кажется, он далеко не храбрец.

– Когда эту операцию надо провести?

– Завтра. Уберите, пожалуйста, все инструменты и приспособления от любых глаз. Наденьте на лицо маски. Я вам сделаю их. Он не должен вас видеть, чтобы не выдать. Открытое лицо будет только у Берга. Я ещё приду завтра с утра. Ваше участие ограничится только молчаливым присутствием. Бить его никто не будет.

– Хорошо, мы постараемся помочь в этом вопросе. Но я предупреждаю, ни в какой экзекуции я не буду участвовать. Допросов я повидал достаточно.

– Я совершенно с тобой солидарен, Михаил, – сказал Лев.

– Договорились. Теперь перейдём к вашему вопросу. Мне необходимы адреса проживания ваших семей.

– Моя семья может быть только в Томске. У нас там родня. Моя жена томичка.

– Хорошо. Я так и сказала своей подруге. Мне нужен адрес вашей семьи, Лев. Вы должны понимать, что члены вашей семьи не могут знать ничего о вашей жизни. Им будет сказано, что вы живы. Они состоят на учёте и обязаны сообщить властям обо всём, что им станет известно.

– Спасибо, Людмила. Адрес я вам напишу. Только как вы его теперь сообщите? Письма наверняка контролируются.

– Я подумаю. Может быть, будет оказия. Но это не раньше лета, когда в Магадан прибудут суда.

Людмила ушла домой.

– Я поговорила с нашими подопечными. Они со скрипом, но согласились, – сказала она Бергу.

– Почему со скрипом?

– Они беспокоятся, что ты будешь пытать этого человека. Они считают, что допрос – это обязательно выбивание нужного признания, экзекуция. А в любой экзекуции они не могут участвовать. Им хватило этого во время ареста и допросов.

– Ну а ты как думаешь?

– Я думаю, как и ты.

– А я как думаю?

– Ты думаешь нагнать страху и хорошенько допросить, то есть задать вопросы и получить ответы, без битья, – ответила Людмила.

– Попробуем так. В случае чего пригрожу, что отдам его следователю.

– Да, ты знаешь, что я сказала твоим гостям надеть маски. Они не должны показывать ему лицо.

– Какие маски? Ну и выдумщица же ты!

– Нет, я вполне серьёзно. Я сделаю им маски. Возьму новые чулки, прорежу отверстия для глаз. Ему так даже страшнее будет. Во сколько мы должны быть готовы?

– Я думаю его пригласить часов на девять утра. Тебя там не должно быть. Это мужской разговор.

– Но как же без меня? – обиженно возразила Людмила.

– А вот так, без тебя и без Врангулы. Вас там не должно быть и близко. Я тебе сам всё расскажу. Это моё твёрдое слово.

– Ты что, собираешься его бить?

– Нет. Ты меня будешь стеснять. Я не смогу при тебе быть естественным и таким, как надо. Даже близко тебя не должно быть.

* * *

Как только Зеников зашёл, две огромные немецкие овчарки по команде Берга легли около двери. Андрей испуганно огляделся. Из соседней комнаты вышли двое в масках. Сели молча у стола по разные стороны от Берга.

– Отто Карлович, что это значит? – спросил Зеников дрожащим голосом.

– Это значит, что нам кое-что известно о возникновении пожара. Есть свидетели, которые видели, как ты перед пожаром пробежал в общежитие. А спустя некоторое время вышел, обежал два раза вокруг дома и только после этого стал кричать.

– Не виноват я. Ей-богу, не виноват! Я не поджигал и ничего не знаю.

– Врёшь! Ты знаешь, что там был дневальный. Почему ты не разбудил его? Ты ведь первый знал о пожаре. Огонь только начался. Он только показался из среднего окна, когда ты стал кричать. Ты мог разбудить человека и потушить начинающийся пожар.

Зеников дрожал.

– Я ничего не знаю. Я не виноват.

– Хорошо. Ты не виноват. Но ты скрываешь от нас то, что должен рассказать.

– Это был несчастный случай. Так заключил следователь, который приезжал из Сусумана, – сказал Зеников дрожащим голосом.

– Следователь заключил одно. А мы знаем другое. Если ты не расскажешь сейчас о том, что произошло в бараке, я передам дело в суд на доследование. А ты знаешь, что дневальный к началу пожара был уже мёртв. Тебе придётся отвечать за убийство. Наш доктор сделал экспертизу. На основании этой экспертизы ясно, что дневальный перед пожаром был убит. Ему свернули шею. Парень он крепкий и высокий. А ты, Андрей, не мог этого сделать, в силу своего слабого сложения и небольшого роста. Тебе надо рассказать обо всём, что ты видел и знаешь.

– Я боюсь. Я подумаю.

– А ты уверен, что у тебя есть возможность думать, сказать нам правду или не сказать? Андрей, если ты нам всё расскажешь, мы будем знать, кто действительно виноват. Иначе вся вина падает на тебя. Я говорю тебе, у нас есть свидетели. Тебя видели входящим и выбегающим из барака. Ты должен знать, что там произошло.

Андрей опустил голову. И все увидели, что он плачет. Ему предложили стул. Берг некоторое время помолчал, давая ему собраться с мыслями.

– Говори! Сукин сын! Ты что сопли распустил, сидишь врёшь? Под суд захотел? В лагере жить хочешь?

Зеников вытер глаза мятым платком.

– Хорошо. Я всё расскажу. Я действительно был в бараке перед пожаром. Всё произошло из-за Елены. Все знают, что она любит флиртануть и прочее. А в последнее время она совсем совесть потеряла. Я её просил бросить это дело. Ведь позор! Но она только смеялась надо мной. А за два дня до пожара говорит мне: «Я такого мужика встретила, что тебя с ним и рядом посадить нельзя». Я стал спрашивать, кого она имеет в виду. А она призналась, что не наш он. С соседнего прииска к ней приходит, и в общежитии они с ним встречаются. Она утром ушла. А я решил посмотреть, что за мужик такой. А там такая история приключилась. Этот мужик, что с другого прииска, опоздал. А дневальный стал к ней приставать. Завалил её на топчан. А в это время тот мужик и пришёл. Он здоровый. Я его, оказывается, знаю. Его Сундук зовут. Прозвище у него такое. Он из расконвоированных и блатной. Сундук схватил этого дневального и свернул ему шею. У него силища и норов, как у дикого слона. Елена быстренько смылась. А я стою, открыл рот. От страха ничего не могу сказать. Он ко мне повернулся. Погрозил пальцем. Пошёл на кухню. Принёс оттуда канистру с бензином. Дал мне в руки. Говорит: «Лей!» Я стал лить. Он махнул рукой: «Достаточно». Кинул спичку и ушёл. А я когда очухался, везде горит. Я выскочил из общежития, обежал его пару раз, а потом заорал: «Пожар!» Этот мужик после пожара на другой день приходил к нам. Сказал, чтобы я молчал. Иначе он мне голову отвинтит. И Елене грозил, а она от него сиганула в окно.

Зеников замолчал.

– Ну что ж, Андрей, теперь всё ясно. В твоих интересах действительно молчать обо всём и очень крепко держать язык за зубами. Сундука мы разыщем и с ним рассчитаемся. Тогда и ты вздохнёшь спокойно, не отвинтит он голову тебе. Елене твоей это будет хорошим уроком. Иди на работу.

«Значит, тётя Инга здесь ни при чём, – заключил Берг про себя. – Всё из-за этой шлюхи, будь она неладна. И то сказать, ну что за мужик этот Зеников. Не может удовлетворить женщину. Слюни распустил. А вообще надо за ним понаблюдать и проверить его сказку»

Берг придержал собак. Зеников схватил полушубок и, надевая его на ходу, боком юркнул в дверь.

Михаил, Лев и Берг прыснули, еле удержались от смеха.

– Как он женился на этой лошади? Их даже рядом поставить нельзя, – сказал Берг. – Вы её не видали. Он такой маленький и трусливый. Она здоровая высокая баба с лошадиной челюстью.

 

Тревоги и откровения

Вечером Берг и Людмила сидели у камина и разговаривали.

Наконец-то Берг мог спокойно поговорить с Людмилой о результате её поездки в Москву.

– Людмила, расскажи мне про Москву. Разумеется, не про театры. Как тебе всё удалось?

– Ты знаешь, оказывается, моя подруга Мария служит в органах госбезопасности. А я и не знала. Я думала, она вообще нигде не работает.

– А как ты об этом узнала?

– Мария меня пасла. Она не давала мне возможности ни с кем, кроме неё, встретиться и поговорить. Она с первого мгновения нашей встречи таскала меня по театрам, вечеринкам, приёмам. Неделя прошла, а я не продвинулась в нашем вопросе. К тому же я чувствовала слежку за собой. Очевидно, наша «тётя Инга» не поверила в безобидность моего путешествия в Москву.

– Тебе не было страшно?

– Ещё как! Я решила, что Мария должна мне помочь. Да и к кому я могла обратиться кроме неё? У неё знакомых – целая Москва. Мы с ней давно дружим и всегда выручали друг друга. Я открылась Марии.

– У неё оказалось нужное знакомство?

– Она сама оказалась самым нужным мне человеком. Она всё организовала и свела меня с начальником отделения Разведупра.

– Тебе повезло.

– Начальник отделения Разведупра полковник Хаджи Мамсуров очень интересный и крепкий человек. Меня на это время избавили от слежки и отвезли к нему. Разговор состоялся в два часа ночи. Ты не представляешь, как я трусила. Говорила не так, как готовилась. Меня несло. Я боялась сказать лишнего. Мне надо было убедить его, что у тебя нет связи с заграницей и ты не виноват в том, что Герхард к тебе обратился.

– Ты уверена, что тебе всё удалось?

– Да. Я прошла минимальную двухнедельную подготовку. Поэтому задержалась в Москве ещё на две недели. Тебя, он сказал, подготовят сами немцы. Наша разведка свяжется с тобой, когда тебя выведут за границу. До тех пор ничего не менять и жить так, чтобы дядюшка был убеждён, что ты его человек.

– Ты назвала им имя Герхарда?

– Я рассказала про его визит. Иначе откуда у меня сведения о войне? Мамсуров сказал, что им знакомо это имя. Они знают его как немецкого специалиста по России. Самолёт, летевший вдоль нашей восточной границы, они засекли. Не узнали, кого и когда он сбросил. Но выяснить это – дело времени. И мы им в этом помогли. Он поблагодарил меня за это.

– Да, Людмила, ты вовремя поехала в Москву. Представляешь, я был уверен, что у меня есть год впереди. А у меня не было и недели, – Отто задумался. Затем нервно вскочил с кресла и стал мерить комнату шагами.

Когда Берг узнал, что пограничники отследили самолёт, на котором Герхард прибыл на нашу землю, его чуть удар не хватил. Но особенно нехорошо он себя почувствовал, когда узнал, что его дядюшку в нашей разведке знают. А он думал, что у него есть в распоряжении год. Нет у него в распоряжении года и нет выбора!

– Людмила, ты действительно мне послана Богом. И я клянусь тебе, что никогда, ты слышишь, никогда не предам тебя. Как вовремя ты поехала в Москву! Нам с тобой предстоят очень серьёзные испытания. Я их предвижу.

– Однако как быть с Михаилом и Лёвой? Ты не имеешь права рассказать им о нашей будущей работе. А Герхард требовал их участия. В том, что они не примут игру Герхарда ни при каких обстоятельствах, я уверена. А открывать им всю правду, мы не имеем права.

– Я вообще не могу их вмешивать в это дело. Они не верят мне, и вмешивать их в эту политическую авантюру я не только не имею права, я не хочу.

– Но когда нас перебросят за границу, их судьба здесь будет ужасна. Они ответят за ваше общее преступление.

– О каком преступлении ты говоришь?

– О нелегальной добыче золота и самородке.

– Это самое трудное в их и моей ситуации, – Берг задумался. – Однако ты жёстко судишь. Ты знаешь, я поступил необдуманно. Но это было естественно до последней встречи с дядюшкой. Я как-то не относился к этому как к преступлению. Знал, конечно, что это рискованный шаг. Но не думал об ответственности. А сейчас нельзя идти на попятный.

– Мне кажется, их надо снабдить документами, помочь им укрыться, – сказала Людмила печально.

– У меня нет каналов. Сделать им документы я не могу. К тому же и с документами их быстро найдут. Меня постоянно мучит вопрос, кто это – «тётя Инга».

– Я думаю, что у неё есть возможность сделать им документы.

– А вдруг это в самом деле женщина? Как ты думаешь, Людмила?

– Если женщина, то кто?

– Ольга и Лида сразу отпадают. Эта шлюха Елена может быть? Но она бывает у нас только по субботам. Да и уж очень она легкомысленна. Ей доверять может только кретин. Девчонки? Мы их приглашаем. Но они тоже как-то на эту роль не очень годятся. А доктор Репнина в гости к нам ходит редко, ничем, кроме своей медицины, не интересуется.

– Вот видишь, могут передать привет Елена, Лина, Эльгена, доктор Репнина. Кроме того, нельзя исключать мужчин. Герхард мог специально назвать женское имя, чтобы отвести подозрение от мужчины, – сказала Людмила.

– Я больше не могу находиться в этой неизвестности. Не знаешь, откуда и что прилетит. Надо что-то предпринять.

– Нет. Нам не позволено самим предпринимать какие-либо рискованные шаги. Ты, Отто, должен вообще никак себя не проявлять. Даже если «тётя Инга» обнаружится, мы не должны рисковать. Только то, что потребует от нас дядюшка. Это требование самого Мамсурова.

– Знаешь, Люда, меня очень раздражает эта слепота и неизвестность. Надо придумать какой-то хитрый ход.

– Может быть, и придумаем. Но пока я не могу даже обратиться за разрешением и помощью в этом вопросе. Так что успокойся, друг, и дыши глубже, не волнуйся.

– Из всех перечисленных женщин резидентом я мог бы признать доктора Репнину.

Людмила вспомнила свой вояж в Москву и внутренне засмеялась.

– Давай не будем гадать. Пока резидент никак себя не проявил, нам тоже нельзя себя никак проявить. Спокойно. Ни одного шага, кроме самых простых и естественно необходимых.

– Я вижу, что Москва пошла тебе на пользу, – подвёл итог разговору Берг.

– Ты забываешь, что две недели меня готовили к будущей работе. Это очень мало, но очень полезно. Отто, ты понимаешь, что резидент не оставил без внимания мой отъезд в Москву. Он сообщил об этом Герхарду. За мной следили в Москве. Из-за этой слежки я должна была вести в Москве прямо-таки разгульный образ жизни.

– Как понять разгульный образ жизни?

– Так и понять. Ходила по театрам, приёмам, вечеринкам. Завела себе любовника.

Берг побледнел.

– Ты в самом деле завела себе любовника?

Людмила пристально и хитро поглядела на Отто.

– Да не бледней ты, Отто. Любовника мне назначили. Интересная история получается. Когда ты посадил меня на самолёт в Берелёхе, нас было несколько пассажиров. Один был военный. Ты обратил внимание?

– Нет. Я был очень расстроен. Смотрел только на тебя. Хотел наглядеться и запомнить каждую чёрточку. А что этот военный? Он ухаживал за тобой.

– В некотором смысле, да. Он мне помог перенести самолётную качку, трудности дороги. До Москвы мы летели вместе. Я была ему очень благодарна. Дала адрес и пригласила в гости.

– Он приходил и был твоим любовником?

Берг побледнел. У него задрожали руки.

– Да ты послушай до конца, Отто. В Москве я первой позвонила Марии. Мы встретились, и Мария сразу потащила меня в театр. Когда мы садились в машину, я неожиданно увидела его. Не успела рот открыть и позвать, он исчез. Я сразу насторожилась. Вспомнила твои наказы об осторожности.

– Я же тебе говорил, никого не приглашай.

– Он меня заинтриговал. Он очень часто возникал рядом. Как будто наши пути шли параллельно. Но ни разу не подошёл и не заговорил. Покажется и исчезнет. Представляешь, как мне было страшно. И только потом, когда я поговорила с Марией, и она обещала мне помочь, он подошёл ко мне. Сказал пароль и отвёз меня к Мамсурову. Теперь соображай, с кем я летела с самого Берелёха. Вот его впоследствии назначили мне в любовники. Мы эту легенду поддерживали. Так что не переживай. У него была своя девушка. Другого любовника у меня не было. Ты же сказал, что веришь мне.

Берг облегчённо вздохнул.

– Верю, милая. Но ведь ты сама мне сказала. У меня сердце остановилось.

– Ты понимаешь, что мне надо было создавать видимость отчаянной бабочки, которая вырвалась на свободу. За мной следили не только эти люди, но и агенты «тёти Инги».

– Я всё понимаю, родная.

– Боже мой, сколько я по магазинам походила и их за собой потаскала, – Людмила стукнула себя по лбу. – Берг, в субботу зови всех! Я ведь всем купила подарки. И нам необходимо скорее вернуться к нашим субботним встречам. Не вешай нос! Я купила не просто занятные, но и нужные вещи. И ещё я привезла подарки детям. Будет очень интересно.

Встреча после длительного перерыва была радостной и шумной. Пришли все, даже доктор Репнина. Людмила вручила всем подарки. У всех сияли глаза. Взрослые, как и дети, очень любят подарки. Но когда она вручила Кате куклу, та обняла её за шею и пропела:

– Тётечка Людочка, ты самая любимая и самая добрая.

Людмиле пришлось много рассказывать о столице. Людей интересовало всё: сколько раз она была в театре, что слушала и смотрела. Каких актёров видела. В каких музеях побывала. Что сейчас носят в Москве. Людмила привезла много журналов и новые книги. В итоге все решили, что в Москву она ездила не зря. Разошлись все поздно и были чрезвычайно довольны.

Радость детей принесла Людмиле самое большое удовлетворение. Дети ещё не знали, что она привезла ёлочные украшения.

– Отто, как же это приятно – дарить и радовать людей! Сегодняшний вечер ну очень радостный. Я так полюбила всех наших! В Москве было хорошо, но я тосковала по дому.

– А я жил тут, как сыч одинокий. Представляешь, если бы не встретил тебя и приехал один. Волком выл бы. К тому же я всё-таки немного сомневался в твоём возвращении.

– Вот это ты зря. Мы должны уметь доверять друг другу. Без этого невозможно задуманное.

– Я каюсь и прошу прощения. Придёт время, мы вернёмся в Москву, и у нас будет дружная семья. Ты родишь мне пару сыновей и дочку. Ты хочешь детей от меня? Девочка будет обязательно на тебя похожа.

Отто сел в кресло и открыл объятия.

– Ну, иди же ко мне. Я так хочу подержать тебя на руках, как маленькую девочку.

Людмила засмеялась.

– С моим-то ростом! Да тебе коленки будет больно. Я тяжёлая.

– Своя ноша не тянет.

Берг схватил Людмилу в охапку. Сел в кресло и крепко прижал её к себе. Зарылся носом в её волосы.

– Людмила, никаких любовников у тебя не должно быть. Ты же понимаешь, что я умру, если ты заведёшь себе любовника.

– Я вела себя в Москве как ветряная бабочка. Поэтому приготовься, что дядюшка тебе об этом сообщит. Он же не хочет, чтобы ты со мной венчался. Он найдёт влиятельную и богатую невесту для тебя. Что будешь делать?

– Обвенчаюсь с тобой, буду беречь и любить свою жену.

– Уже поздно. Пора отдыхать, – сказала Людмила.

Они поднялись наверх в спальню Людмилы. И была радость от близости, и трепет тела и души, и признание. Она глядела в его глаза пристально и пытливо.

– Отто, ты помнишь наш первый разговор после того, как удалился твой дядюшка?

– Конечно, помню.

– А помнишь, что было тогда между нами? Как это быдо?

– Да, милая. Ты была прекрасна, великолепна. Я чуть не плакал от радости. Я понял тогда, что наша любовь не только возможна, но она уже есть.

– Отто, я подумала, что не зря мне хотелось тогда принять в себя твоё семя. Я беременна. И я уверена, что именно тогда это случилось.

– Что ты, что ты говоришь? Людмила, родная, ты понимаешь, как это многое меняет?

Он отстранился. Взгляд стал жёстким.

– Ты боишься? Ты не хочешь… нашего малыша не хочешь?

Холод пронзил её, сковал её тело. Минуту тому назад она была расслаблена, в ней была нежность, в ней была любовь. Она ещё в Москве чувствовала свою связь с зародившейся в ней жизнью. Она ни минуты не сомневалась в том, что её муж, её Отто, примет это известие так же, как она. Какие бы события ни ожидали впереди, она была уверена в любви этого мужчины. Поэтому и хотела сказать всё в обстановке наибольшей близости.

– Людмила, впереди нас ждут испытания.

– Это ничего не меняет. Уходи. Уходи к себе сию минуту. И ни слова больше.

– Но ты пойми.

– Нет! – перебила его Людмила. – Молчи и уходи.

Берг встал, быстро оделся дрожащими руками и вышел, тихо и плотно прикрыв дверь.

С тех пор как шестнадцатилетняя Люська сделала аборт и получила заражение и осложнение, у неё ни разу не было беременности. И она была уверена, что материнство ей не грозит. Где-то в сердце гнездилась тоска. Но она отсылала её в дальний уголок сознания. Она сама не знала, почему в тот раз в ней возникла уверенность в том, что она способна зачать ребёнка. Может быть, потому, что Отто так неистово и глубоко проник в неё. Ей хотелось, чтобы его семя проросло. Тем больнее было от такой реакции. Она не хотела принимать в расчёт их опасного положения.

В доме установилась тревожная тишина.

Людмила заснула очень поздно. Она лежала деревянная и безучастная ко всему. Голова была пуста. Но сон не шёл. Ей было холодно. Но встать и взять второе одеяло она не могла. Просто не сообразила. Так и лежала, свернувшись калачиком под тонким одеялом.

Берг был её обогревателем. Внезапно обогреватель исчез. И она не могла сообразить, что же делать. Наконец она обхватила руками колени, накрылась с головой и заснула.

Под утро дверь в её комнату открылась. Берг просунул голову и увидел жалкий, замерзший комочек. Ему стало жалко её. К тому же за это время он обо всём основательно подумал. «Раз ей нужен ребёнок, пусть он будет». Он разделся, лёг рядом, прижал жену к себе и мгновенно заснул.

Проснулся он как всегда рано. Людмила крепко спала, но когда он пошевелился, открыла глаза. Минуту она неподвижно смотрела на него, а потом оттолкнула. Но Берг крепко прижал её к себе.

– Дурочка, я ведь о нас беспокоился. О тебе, прежде всего. Ты же понимаешь, я люблю тебя. И ребёнка нашего люблю. Не делай плохих выводов. Что бы ни случилось, мы вместе.

Он поцеловал её глаза. А потом нагнулся и поцеловал её живот. Пришло время идти ему на работу. Он осторожно встал, бережно завернул её в тёплое одеяло и ушёл.

Людмила облегчённо вздохнула. Она не могла поверить в своё счастье. С тех пор как она сделала аборт первого ребёнка и перенесла осложнение, это было первый раз. Она уже не надеялась стать матерью. Но сейчас она с нежностью думала о будущем малыше и была бесконечно благодарна Богу за своё внезапное исцеление. Её не беспокоили мысли о будущем. Где бы она ни была, её маленькая красавица дочка будет радостью их дома. Она хотела девочку. Счастливо зажмурила глаза. И так и заснула, улыбаясь. Проснулась поздно. И когда Берг пришёл на обед, она спустилась вниз величественной королевой. И он встретил её понимающей улыбкой. Он впервые обратил внимание на её слегка округлившийся стан.

«Да ведь она уже достаточно глубоко беременна. Как же я этого не замечал? Собственную жену чуть не проглядел! Сколько же времени прошло с тех пор? Боже мой, ведь малыш начнёт скоро проявлять себя».

Тревога поселилась в душе Берга. Он не мог оставить Людмилу одну. И в то же время не представлял, как организовать перелёт за границу в связи с их новым положением. Как известить дядюшку? Что он предпримет в связи с этим? Может быть, оставит племянника в покое. Это был бы самый желаемый, самый правильный вариант. Но Берг знал, он был уверен, что дядюшка будет настаивать, чтобы племянник совершил переход границы один. Он будет настаивать оставить Людмилу с ребёнком в России. Они были в опасности.

Ни при каких обстоятельствах он не оставит Людмилу. Его душа, его жизнь, его свет в ней. Он переродился рядом с ней. Теперь всё имело значение. У него в душе появилась не только любовь к женщине, но и любовь к земле, на которой они живут. Так он думал.

 

Проиграли

Перед Новым годом Виктор Баженов пришёл в контору в приподнятом настроении. Через две недели будет самый любимый праздник. Недавно они с женой закончили основные работы по доделке коттеджа, в который так срочно заселились из-за пожара, и отметили новоселье. Теперь и он мог пригласить к себе в гости своих друзей на Новый год. До сих пор они собирались только у Бергов. Лида любила гостей. Они наметили Новый год встретить дома своей семьёй. Но уж первого января все непременно должны прийти к ним в гости. Это и намеревался обсудить он в конторе и пригласить всех к себе.

Однако на месте оказался только один чертёжник-проектировщик. Он был из расконвоированных заключённых. Обычно он сидел молча, делал порученную ему работу. Но сегодня, как только появился Виктор, он поднял на него свои глаза, и Виктор удивился их выражению. В них была не только грусть, но какая-то внутренняя затаённая скорбь.

– Виктор Васильевич, постойте. Я должен вам сказать нечто очень секретное.

– Никого, кажется, нет. Говорите.

– Вас проиграли.

– Как проиграли?

– Вы не знаете, что это такое?

– Нет, не знаю.

– Блатные в лагере играли в карты. Один из них поставил на вас. И он проиграл. По их законам он должен вас убить. А так как вы в лагере не бываете, то охота идёт в течение месяца. Если он не убьёт вас в течение месяца, то убьют его. По правилам человека, за которым идёт охота, должны предупредить. Так как я работаю здесь, они вызвали меня и приказали передать вам об этом.

Виктор свистнул.

– Вы не имеете права мне сказать, кто на меня поставил?

– Нет. Иначе я поплачусь. Охота для них не будет такой острой.

– Ну что ж, будем осторожны.

Осторожничать Виктору было трудно. Он не был трусом. Но в груди неприятно заныло. Перед Новым годом надо не только сдать в порядке документацию по прииску. Ему было поручено проверить угольные шахты на Кадыкчане. А в шахтах, как известно, работали заключённые. Охраны у него не было. Он везде ходил один. Кроме того, надо было съездить по делам в Адыгалах и на Новый Кадыкчан. Новый Кадыкчан – небольшой строящийся шахтёрский посёлок, расположен в стороне от основной колымской трассы примерно в полутора километрах. Там находилось Аркагалинское шахтоуправление. Посёлки Аркагала, Старый и Новый Кадыкчан, Кедровый были в районе развивающейся угольной промышленности, снабжающей электрическую станцию углём. Управление шахтами временно находилось в посёлке Новый Кадыкчан. Но Аркагала дала имя угольному комбинату, потому что там находилось большинство шахт.

Прииск Адыгалах – один из дальних золотых приисков. Трасса в Адыгалах горная и опасная. Она узким серпантином вьётся вокруг сопок, идёт через перевалы, прижимается к скалам. Где-то внизу шумит река Аян-Урях. По трассе может проехать только одна машина. Через километр или два сделаны небольшие площадки для разъезда встречных машин. Пока одна из встречных машин стоит на этой насыпи, другая медленно и осторожно проезжает мимо. Скорость движения минимальна. Неожиданная встреча машин, идущих на скорости, может быть роковой. Дорога почти всё время огибает сопки. Если машины встретились между насыпями, они не могут разъехаться, тогда одна из них пятится до ближайшего разъезда. Были случаи, когда машины вместе с грузом и неудачником шофёром падали вниз. Они лежали бесформенной кучей внизу у реки. Самое неприятное во всём этом для Виктора была скорость, вернее, её отсутствие. На перевале в человека можно было стрелять в упор. Машина двигалась со скоростью пешехода. Ехать ему надо было завтра с попутной грузовой машиной. Он решил, что перевал проедет наверху. Наденет тулуп и вниз постелет медвежью шкуру. Конечно, можно было сесть в кабину к шофёру. Но тогда в случае нападения шофёру грозила смерть.

Утром Виктор поцеловал жену и детей.

– Ты что, не думаешь возвращаться?

– Нет, Лидуша, наоборот, хочется поскорее вернуться. Дел перед праздником много.

– Куда ты едешь?

– На Кадыкчан.

– Сегодня вечером вернёшься?

– Нет. Сегодня нет. Потом я должен посетить Адыгалах. Возможно, вернусь послезавтра.

Лида слегка загрустила.

– Не нравится мне эта многодневная поездка.

– Ты не волнуйся. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

На этом их разговор закончился.

До Кадыкчана Виктор доехал спокойно в кабинке вместе с шофёром. По центральной Колымской трассе можно было путешествовать на хорошей скорости. К вечеру все вопросы на Кадыкчане были решены. Чтобы вернуться домой скорее, они с шофёром решили на Адыгалах ехать ночью. Шофёр сказал, что трасса на Адыгалах ему хорошо известна. Он будет ехать потихонечку. А ночью маловероятна встречная машина. За время, пока Баженов решал свои вопросы, он выспался.

– А вы, Виктор Васильевич, садитесь на соседнее сиденье, закрывайте тулупом ноги и спите.

Баженов проснулся, когда машина остановилась в назначенном месте. Шофёр улыбался.

– Ну как, выспались?

– Просто чудесно.

– Ехали прекрасно. Ни одной встречной машины не было, – сказал шофёр.

К обеду все дела были закончены. Они отправились домой. Баженов сказал шофёру, что поедет на этот раз наверху, в кузове.

– Почему?

– Я должен тебе сказать. Только ты молчи. Никому, слышишь, никому ни слова. Меня проиграли. Неделю назад предупредили об этом. Ты знаешь, что это значит?

– Да, знаю.

– Я не хочу, чтобы в случае чего, это задело тебя или кого другого. Я думаю, что в этот раз на перевале меня будут ожидать. Я оформлял командировку, меня спросили, когда я намереваюсь поехать домой. Мне показалось, что вопрос был задан не зря.

– У вас оружие есть?

– Нет.

– Вот, моё личное, зарегистрированное, возьмите. Пистолет заряжен. Одевайтесь теплее. Вставайте за кабиной спиной к печке и встречному ветру. Как только отъедем километра три от Адыгалаха, ложитесь на дно кузова. На перевале я буду ехать тихо, не останавливаясь. А вниз лететь на крыльях. Если нас встретят, то недалеко от посёлка. Сами понимаете, больше получаса на морозе не выдержишь ни в ватнике, ни в тулупе. Через полчаса я заберу вас в кабину.

Он достал второй тулуп, нашёл высокую палку и прибил к ней перекладину.

– Вот на это наденете второй тулуп. Поставите вместо себя за кабиной. После первого выстрела роняйте и ждите гостя к себе в кузов. Покажется морда, стреляйте. Шапку оденьте мою. А на шута свою шапку хорошенько закрепите. Не жалейте. Я останавливаться не буду. А наоборот, услышу выстрелы или драку, буду жать на газ, пока на центральную трассу не выедем.

Они заняли свои места, и машина поехала. В зимнее время грузовые машины отапливались. Около кабинки с внешней стороны ставились две круглые железные печи высотой чуть выше кабины. Морозы в Заполярье в декабре нешуточные. В печи накладывали уголь и, очевидно, подпитывали отработанным машинным газом. Такие машины называли газгенами. Но, даже прижавшись к боку печи газгена, ехать наверху в декабрьский мороз было рискованно. Поэтому шофёр и ограничил время приблизительно получасом.

Как только посёлок скрылся за поворотом, Баженов расстелил медвежью полость и сел за кабиной. Установил чучело. Держать было неудобно, но он приспособился. Виктор хотел уже убрать чучело. И только он его пошевелил, раздался выстрел. Виктор отдёрнул руки, чучело упало. Он стал глядеть на борт машины. Что-то громко стукнуло о дно кузова. «Охотничье ружьё», – отметил про себя Баженов. За борт уцепилась рука. Баженов подскочил. Выхватил пистолет и встал во весь рост. Мужик в ватнике готов был перескочить через борт в машину. Увидев Виктора и наведенную на него пушку, он громко вскрикнул, оттолкнулся от борта, покатился кубарем по дороге. Поднялся на четвереньки и сиганул в кусты обрыва. Его ружьё осталось лежать в машине. Баженов опустил руки, сел на медвежью шкуру. Они миновали перевал и спускались к главной Колымской трассе. Через некоторое время машина остановилась. Шофёр открыл кабинку, позвал:

– Виктор Васильевич, иди теперь в кабину. На сей раз беда миновала. Заодно расскажешь мне, как прошла встреча. Я так понимаю, ты не стрелял.

– Нет, не стрелял.

– Он же будет на тебя охотиться ещё две недели.

– Он ружьё охотничье в машину забросил. А сам увидел твою пушку, испугался. Такого драпала задал, загляденье! На четвереньках в кусты сиганул. Не мог я в него стрелять.

– Но он же сидел на перевале, тебя выслеживал как дичь.

– Я не могу стрелять в человека. Кстати, ты мне спас жизнь. А я даже не знаю, как тебя звать.

– Игорь меня звать. Игорь Запасный.

– Спасибо тебе, Игорь Запасный. Ещё раз прошу, никому ни слова.

– Безусловно. Но вы должны проявить сверхчутьё и осторожность. Он потерял ружьё, но не отстанет от вас. Ему жить хочется. А игра становится опасной не только для вас.

Распрощались они дружески. Баженов пошёл домой с тяжёлым сердцем. Дома сказал, что устал, поужинал и сразу лёг спать.

Через день Баженову надо было инспектировать шахту. Осмотреть прочность креплений, вентиляцию, решить ряд профессиональных вопросов. Он шёл по рельсам, проложенным для вагонеток, вывозящих породу наверх. Лебёдка не работала. Был обеденный перерыв, и она была отключена. Вагонетки стояли на эстакаде. Он сам осмотрел прочность их крепления. Трос был в порядке. Виктор обратил внимание, что вагонетки не были разгружены. Дали сигнал на обед, рабочие мгновенно всё побросали, закрепили вагонетки и ушли на обед. Это было грубым нарушением.

Он шёл и осматривал шпалы и столбы креплений. Внезапно появился звук. По рельсам спускались вагонетки. По звуку, похоже, сорвались с троса. Надо было искать укрытие, углубление в стенке, чтобы пропустить двигающиеся вагонетки. Он только что прошёл одно из них. Назад он не мог возвратиться. Надо было добежать до следующего. Он успел. Шагнул с рельсов в укрытие и остановился. В этот момент он оглянулся посмотреть, где сейчас вагонетки. В соседнем углублении вверху напротив стоял мужчина, высокий и широкоплечий. Он улыбался во весь рот. Белые зубы ярко выделялись на черном от пыли лице. Баженов узнал его. Он пытался убить Виктора и удирал на Адыгалахской трассе.

«Что-то здесь не так, – подумал он. – Почему он так улыбается?» Виктор поднял голову вверх и увидел, что стоит под огромной почти висящей глыбой породы. Достаточно резкого звука и небольшой вибрации угольного пласта, глыба упадёт ему на голову и похоронит его. Он уже видел мчащиеся вниз вагонетки. Но всё-таки с какой-то молниеносной решимостью перепрыгнул на другую сторону путей и вжался в стену. В это время улыбающийся Сундук, а это был он, видя, что его затея срывается, в азарте прыгнул за ним и побежал впереди вагонеток. Его руки протянулись и готовы были схватить Баженова за горло, но вагонетки сбили его с ног и подмяли под себя. Тяжёлые вагонетки на огромной скорости, не замедляя своего бега, промчались буквально сантиметрах в двадцати от Баженова. Тело Сундука, покорёженное и изрезанное, валялось на рельсах. Обвалившаяся глыба породы почти перекрыла ствол шахты.

– Господи, благодарю тебя. Ты оставил мне жизнь!

Баженов повернулся. Его шатало, он ничего не чувствовал. Сел на рельсы. Потом поднялся и стал расчищать для себя выход. Выполз в образовавшееся отверстие и, не оглядываясь, теперь уже быстро, пошёл вперёд. Его охватила радость освобождения. Атеист Баженов шёл домой и непрерывно благодарил Бога. Первый раз в жизни он видел смерть так близко от себя. Он остался жив, и эта ужасная охота закончилась. Он вышел из шахты, и первое, на что обратил внимание, были свет и чистый снег. Живительный воздух и тишина наполнили его душу миром. Перешагнув порог дома, он крикнул:

– Лида, я остался жив. Ты понимаешь!

Лида побледнела.

– Тебя что, пытались убить?

– Да. Только что.

И он рассказал всё своей жене.

Вскоре все узнали о случае в шахте. Больше всех радовались Зениковы. Сундука больше нет. Он сурово наказан и никто не замарал об него своих рук. Так и говорили, что его покарал Бог.

Для Виктора Баженова наступила пора обновления. До этого случая он просто жил и воспринимал жизнь как череду следующих друг за другом обычных серых дней. Теперь каждый день он воспринимал с радостью. Он воодушевлённо говорил своему другу Ивану Ивановичу:

– Ты понимаешь, я как на свет народился. Я понял, как счастлив и как прекрасно всё, что меня окружает. У меня такая великолепная жена! У меня чудесные дети! Я гляжу на этот мир и вижу, как он красив. Эти сопки, такие чистые белые зимой и зелёные от стланика летом! Эти распадки с ковром изо мха и оранжевыми пятнышками морошки, эти иголочки ягоды шикши с чёрными ягодками на конце – всё создано для человека. А какое необыкновенное богатство в недрах этой земли! Даже эта суровая зима меня не пугает. Она закаляет и даёт возможность почувствовать свою силу и состоятельность. Я люблю жизнь. Я так рад, что этот глупейший случай не лишил меня возможности жить и наслаждаться любым её проявлением. И для этой жизни я готов трудиться, готов защищать её до последнего дыхания. Но отдавать её просто потому, что какому-то балбесу, какому-то Сундуку вздумалось проиграть меня, это верх несправедливости. Я так благодарен Богу за вновь дарованную мне жизнь!

 

Привет от «тёти Инги»

С тех пор как Людмила вернулась из Москвы, она ни разу не прибегала к Михаилу, чтобы встретиться наедине. Она даже не пришла просто рассказать, как обстоят дела с их письмами о пересмотре дела и реабилитации. Их отношения закончились. Просто она не могла сама сказать ему об этом. Очевидно, жалела. И это его ранило. Он не хотел быть человеком, вызывающим жалость. Однако в свой деловой последний визит она просила их верить ей. Михаил понял, что она всё равно осталась ему другом. Но ему было досадно, и при встрече с Бергом он чувствовал неловкость.

Шахта, указанная шаманом, постоянно давала самородное золото. Самородки были небольшие. С момента начала морозов Берг не заставлял их работать до изнеможения. В забой они ходили на два-три часа в день. Остальное время занимались ювелирными работами. Из дома выходили редко. Прогуливались только по темноте и только во дворе.

Время шло. Был уже февраль месяц, а кто передаст «привет от тёти Инги», неизвестно. Отто и Людмила перебрали всех вольных работников прииска. Сразу отбросили из подозреваемых Ивана Ивановича и Баженовых. Остались Зениковы, Эльгена, Лина, Репнины. Что-то в показаниях Зеникова не сходилось. Они сразу не обратили внимания. Но сейчас, сидя вечером у огня камина и перебирая события пожара, они вспомнили, что девочка не упоминала выбегающую из горящего общежития тётю Лену. Она видела чужого дядю, потом дядю Андрея, потом дневальных и начальника прииска. Но о тёте Лене речи не было. А по рассказу Андрея Зеникова, она убежала сразу после прихода Сундука.

– Похоже на то, что он нас обвёл вокруг пальца.

– Да ещё узнал о жильцах гостевого дома. Давай поручим Врангуле следить за Зениковыми, – предложила Людмила.

– А ты в нём уверена?

– Я думаю, надо продумать, как проверить Врангулу, а потом давать ему такое поручение. Я инстинктивно ему доверяю.

– Вспомни, сведения о нас, известные дядюшке, могли быть почерпнуты только от близкого, почти домашнего человека, – сказал Берг.

– Ты имеешь в виду сведения о жильцах нашего гостевого дома? Но ведь Врангула сразу видел самородок. Ты же от него не таился? – возразила Людмила.

– Я не таился. Но самородок он не видел. Он узнал о цели их проживания только после того, когда я приехал из Магадана и они приступили к работе.

– Отсюда и замечание дядюшки о том, что он не знал сначала цели проживания взятых тобой заключённых в твоём гостевом доме. Так ты подозреваешь Врангулу?

– Я не исключаю такой возможности. Признаться, мне не нравится подозревать его в предательстве. Но он первый.

Людмила вспомнила их последнюю встречу с Михаилом. Врангула тогда играл с Лёвой в шахматы. А человек был за стенкой, и неизвестно кто и что он видел. Но по тому, что до сих пор это никак не обнаружилось, выходило, что говорить ему было особенно нечего. Может быть, он только подошёл, и они его услышали.

Людмила задумалась и предложила:

– Давай оставим на виду письмо, в котором будут сведения, интересующие твоего дядю. Разумеется, это будет нечто правдивое, но не соответствующее действительности. Если через некоторое время нам передадут привет от дядюшки, ты попал в цель.

– Нужен хороший крючок. Знаешь что, может быть, перемена места жительства? Сейчас идёт набор людей на электростанцию и на уголь. Это посёлок Кедровый и посёлок Кадыкчан. Я напишу заявление и оставлю его на виду здесь и в конторе. Каким бы путём это ни дошло до дядюшки, он откликнется, и мы будем знать, кто нам передаст привет. Это информация срочная. И она должна иметь срочный отклик.

– А вдруг дядюшка одобрит этот переход или ему безразлично?

– Нет. Золото и уголь – разные вещи. На угле я ничего не буду иметь, кроме зарплаты. А Герхард, как я чувствую, надеется на золотой запас.

– То есть на самом деле ты не собираешься на уголь?

– На самом деле приблизительно в июне мы меняем подданство и нам потребуется всё наше мужество, сообразительность, осторожность и ещё не знаю чего, чтобы удержаться на плаву.

Людмила побледнела. «Как же мой малыш? Где он родится?» – подумала она.

– Тебе не поздно отказаться.

– Нет, милый, уже поздно. В этом деле решают только один раз. Разве мы можем расстаться? Родить можно и там.

– Людмила, ты действительно необыкновенная женщина. Я всё время не устаю удивляться твоему характеру.

Он схватил её в охапку и закружил. Потом осторожно поставил.

– Ты что? Маленький, что ли?

– Да не дуй ты губы. Я просто влюбился.

Людмила засмеялась и пожала плечами. Но на душе стало спокойнее. Что бы там ни было, жизнь продолжается.

В этот же день вечером Людмила увидела написанное Бергом заявление, в котором он просил перевести его начальником Аркагалинского угольного комбината с проживанием в посёлке Аркагала. Заявление он оставил на столе и за ужином сказал:

– Людмила, подпиши конверт, у тебя красивый почерк. А ты, Врангула, не забудь отдать моё заявление почтальону, когда он принесёт почту.

– А что за заявление? – поинтересовалась Людмила.

– Да вот, хочу сменить работу и место жительства.

– Ты что, Отто, – накинулась на него Людмила. – У нас здесь дом, ты здесь всему хозяин. Налаженный быт.

Подал свой голос и Врангула:

– Отто Карлович, куда вы засобирались? А как же я? Меня опять в лагерь вернёте?

Берг улыбнулся.

– Ну что вы в самом деле? Во-первых, там будет больше круг общения. Тебе же скучно, Людмила. Тебя, Врангула, я никуда не сдам. Ты наш. Это однозначно. И, кроме того, я ещё не получил ответ. Если меня утвердят на то место, кем я хочу быть, то это карьерный рост. Я буду крупной фигурой. А на другую должность я не соглашусь. И не пытайтесь меня отговорить!

Он встал и ушёл в свой кабинет. Утром Людмила написала на конверте адрес. Однако, когда пришёл почтальон, Врангула не смог найти письмо. На письменном столе его не было. Он сказал об этом Людмиле. Они вдвоём обыскали весь дом, но не нашли.

Вечером Берг пришёл с работы и первое, что ему сказала Людмила, было известие о пропаже конверта с заявлением о переводе.

– Я взял его в контору, сам отправлю, – сказал Берг.

На следующее утро заявления на столе Берга не было. Он обыскал стол и все углы рабочего кабинета. Можно было утверждать, что рыбка клюнула. Но следов она не оставила. Через два дня на столе у Берга вновь лежал конверт с заявлением и на нём телеграмма без адреса и подписи. В ней наклеено три слова: «Оставайся на месте». Берг опешил. Его переиграли. Он получил указание, но «тётя Инга» себя не обнаружила. «Ну, хорошо же, хитрая бестия, я заставлю тебя показаться». Он едко улыбнулся, смял и выкинул телеграфный листок в урну. Заявление из конверта вынул и написал новое, с просьбой перевести его в посёлок Кедровый в качестве начальника новой электростанции. Это совсем была чепуха, потому что он не был энергетиком. Кроме того, начальник там уже был, и, по слухам, толковый. Однако резидента это должно было задеть и заставить явиться лично. Ведь он не принял указания дядюшки. А резидент должен был проследить выполнение указания. Берг знал характер Герхарда. И был уверен в ответных действиях. Вечером того же дня к ним в гости пожаловал доктор Репнин. Его встретила Людмила.

– Людмила Геннадьевна, – обратился он официально, – я должен переговорить с Отто Карловичем.

– Проходите, он у себя в кабинете.

Берг сидел за столом и читал старые журналы по своей специальности.

– Здравствуйте, Отто Карлович.

Доктор оглянулся на двери. Убедился, что они закрыты. И тогда продолжил.

– Я передаю вам «привет от тёти Инги».

Отто глядел на него и молчал. Потом он встал из-за стола. Обошёл вокруг доктора и захохотал. Просмеявшись, он сказал:

– Ну, доктор, ну, молодец! Так это вы принесли мне привет от тёти Инги. Я рад, я очень рад познакомиться с вами. Эта ваша таинственность меня убивала. Теперь, зная вас, я буду вполне спокоен. Проходите, присядьте, и поговорим спокойно и мирно.

– Я должен довести до вас настоятельную просьбу вашего дяди, никуда не переезжать, не просить никаких должностей и оставаться на прежнем месте.

– Я никуда не переезжаю, должностей не прошу и остаюсь на прежнем месте. Теперь, когда вы почтили меня своим присутствием, я остаюсь почтительным и послушным племянником своего дяди. Вы понимаете.

– Вы нарочно написали это письменное заявление?

– Нет. Я написал его очень серьёзно. В дальнейшем, я надеюсь, за мной не будет вестись слежка, всё, что надо узнать, вы вполне можете у меня спросить. И я отвечу вам как послушный племянник своего дяди.

Доктор поклонился и чинно прошествовал к выходу. Людмила проводила его.

Берг вышел, всё ещё смеясь, из кабинета.

– Почему Репнин так быстро ушёл?

– Он обиделся. Ему по моему настоянию пришлось передать мне привет от «тёти Инги» лично.

Людмила вытянула губы и скорчила забавную мордашку, указала большим пальцем на только что закрывшуюся дверь.

– Так это он? Боже, сколько апломба.

Теперь они уже хохотали вдвоём. Смех им был необходим, как разрядка после длительного напряжения. Они хохотали, как два идиота, и не могли остановиться. Прохохотавшись, оба недоумённо посмотрели вокруг, и их потянуло друг к другу. Отто прижал Людмилу к себе.

– Давай успокоимся, моя маленькая. У нас много ещё впереди смешных неожиданностей. Теперь по крайней мере знаем, откуда ветер дует.

Кого угодно можно было подозревать в шпионаже, но в последнюю очередь он мог подумать на доктора. Однако как мог доктор узнать подробности его отношений с двумя заключёнными? Он редко посещал субботние встречи в доме Бергов. Если посещал, был немногословен. Не пил. Говорил, что это ему завещание от матушки. Не участвовал в спорах. Был аккуратен и обязателен в работе. Берг не мог себе представить, чтобы доктор подглядывал, подслушивал. Заходил в контору он крайне редко, и уж никак с ним не вязалось, чтобы он рылся втихомолку у Берга на столе или в столе. Его высказывания были всегда прямы и бескомпромиссны. Когда Отто сказал Людмиле, кто передал ему привет от дядюшки, она была безмерно удивлена.

– Что может связывать их?

– Я думаю, деньги.

– Отто, всё-таки у него есть помощник. Он не один.

– Я с тобой согласен.

– Ты знаешь, Людмила, мне кажется, док не представляет, что от него потребуется в случае войны.

– Что бы он себе ни представлял, он опасен. И он не ребёнок, свой путь выбрал сам.

Теперь Берг был целиком и полностью поглощён подготовкой к весеннему переходу границы.

Доктор Репнин передал привет от «тёти Инги». Но был ещё человек, который знал секреты Берга, очевидно, близкий к дому человек. Врангула – один из первых подозреваемых.

– Я уберу его, – сказал Берг Людмиле.

– Кого его?

– Разумеется, Врангулу.

Людмила вспомнила свою последнюю встречу с Романовым. Врангула играл в шахматы с Лёвой. А за стенкой кто-то был.

– Нет. Я не верю, что Врангула помогает Репнину. Я не отдам его без доказательства. Врангула – добрый и близкий нашей семье человек. Мне без него вообще не обойтись.

– Я попробую найти доказательства. Я тоже привязался к нему. Но всё говорит, что он первый подозреваемый.

– Нельзя поддаваться первому впечатлению. Он так добр и старателен. Я вообще не знаю, как управлялась бы без него. Я такая лентяйка и неумеха. Готовить для меня просто погибель. А уж стирать в этих условиях и вовсе. Вот шить я люблю.

– Я заметил, что новые наряды у тебя появляются часто. И твою беременность почти незаметно. Ты уже перешиваешь свои платья: делаешь их шире?

Людмила подошла к зеркалу и внимательно оглядела свою фигуру. Чуть круглее стал бывший раньше плоским живот, грудь увеличилась и стала твёрже. Но, в общем, эти изменения заметны только при близком внимательном рассмотрении знающего близкого человека.

– Отто, я не хочу, чтобы посторонние догадались уже сейчас. Платья я ещё с этой целью не перешивала. Но в ближайшее время придётся заняться.

– Тебе очень идёт материнство. Я думаю, не надо скрываться за широкими платьями. Пусть люди видят и завидуют. Я так хочу мальчика.

– А я хочу девочку.

Отто задумался. Потом изрёк:

– Пусть будут и мальчик, и девочка.

 

Открытия

Длительная и холодная зима с морозами до шестидесяти градусов – испытание на прочность не только для человека. Едва забрезжит рассвет, как вот она, близится ночь. Но вот дело идёт к весне. Появляется солнышко. День быстро и стремительно нарастает. А солнце светит так ярко, что снег слепит глаза. Если их не защитить, с непривычки можно ослепнуть. Наступил лыжный сезон. Бери лыжи. Залезай на сопку по крутому склону. Оглядись с её вершины, вдохни полной грудью и катись без остановки по пологому склону несколько километров. Все кусты укрыты снегом. Стланик на зиму расстелил свои ветви на землю и надёжно укрыт. Ничего не мешает лыжнику. Благодать.

Людмила, Ольга и Лида с детишками, а иногда и мужчины уходили в ближайшие сопки кататься на лыжах. Это были счастливые дни.

Берг не хотел отпускать Людмилу кататься на лыжах. Но она не хотела упускать эту радость. Подруги помогали ей укреплять лыжи на ногах. Она выбирала пологий склон и медленно катилась по гладкой поверхности сопки. Чаще всего её сопровождал сам Берг.

– Ему тоже очень нравится кататься на лыжах, – сказала Людмила Бергу, улыбаясь и любовно поглаживая свой живот.

Необыкновенное ощущение лёгкости и полёта так нравилось и успокаивало, заставляло забывать о тревогах.

Воздух упоительно-чист и бодрящ. Ярчайшее солнце и белизна снега создают ощущение праздника встречи зимы и весны. Весна привела с собой солнце. Оно ещё не горячее, но радостное и доброе. Пока оно щадит зимний покров. Но зима понимает, что её время истекло. И спешит достойно встретить весну и показать великолепный чистый зимний наряд, в который она одела землю. На Севере, в Заполярье, не ощущается борьбы зимы и лета, как это описывается в стихах и прозе наших классиков. Здесь зима с почётом встречает весну и уходит с уверенностью, что её дорогие родственники – весна и лето, через определённый промежуток времени в положенный срок уступят ей и встретят её с почётом, а сами удалятся в более тёплые края.

Снег сходит с сопок буквально за несколько дней. Только вчера они были гладкие и блестяще-белые. Но ярое солнце пригрело и сопки заволнились. Это богатырь-стланик поднимает свои проснувшиеся ветви и тревожит снежный покров. И заговорили ручьи и реки. Земля быстро одевается в зелёное весеннее платье. Весна спешит. Лето будет коротким. Поэтому спешат расти травы, и подлесок украшается зелёной листвой. Лето на Севере заставляет спешить и без устали трудиться всех обитателей: пернатых, мелкое и крупное зверьё, ягодники, стланик: надо родить и воспитать потомство, вырастить урожай ягод, грибов, орехов. Впереди голодная и холодная зима. Лето должно всех накормить.

Дни не просто длинные, они длительные. Между вечерней и утренней зарёй не более часа или полутора. Солнечные дни яркие, праздничные.

Людмила впервые переживала северную весну и лето. Всё здесь ей было удивительно. Ольга летом не могла сидеть дома и тащила её смотреть на тундру. Она показывала ей, как спешат наперегонки цвести травы и кусты, как через месяц с начала лета сопки краснеют от брусники, а на болоте поспевает тёмно-синяя голубика, багульник дурманит своим пряным запахом голову, а позднее появляются горная смородина, малина. Почти не заходящее летнее солнце щедро отдаёт свои лучи этой прекрасной, доверчивой, шумной и торопливой природе Севера. Ольга и Лида собирали ягоды, грибы, которых было великое множество. Вдвоём они ездили по Адыгалахской трассе за горной смородиной. Кто жил на Севере, знает, что если в доме есть горная смородина, то запах этой ягоды, смолистый и терпкий, встретит гостя уже на пороге. Её не утаишь. Это кладовая витаминов. Подошло время сбора брусники, сплошным зелёным ковром покрывающей сопки. Поднимешь ветку, а там россыпь красных бусин с бело-розовым боком. Её собирали специальными совками с частыми длинными зубьями. Можно было набрать ведро, лёжа на одном месте. Ольга и Лида спешили запасти все эти дары природы на длинную зиму. Иначе цинга одолеет. Людмила стремилась не отставать. Ей было трудно собирать ягоду, она просто гуляла и любовалась северной природой. Любоваться было чем. Особенно Людмилу удивляла горная ягода шикша. Она растёт там, где оазисы зелени на сопках перемежаются островками снега. По земле стелются её ветки, похожие на еловые лапки, весной они покрываются мелкими розовыми цветочками, а осенью – чёрными ягодами. Зачерпнёшь горсть ягод – и напьёшься вкусного целебного сока.

Людмила увидала на лиственницах, росших около их дома, необыкновенных белок. Зверёк летал с одного дерева на другое метров на сорок. Ольга ей объяснила, что эту белку так и называют – летяга. У неё между лапками, верхней и нижней, кожистые меховые перекрытия, они и работают, как крылья и позволяют белке делать такие протяжённые прыжки. Восхищали её бурундуки. Они так смешно и трогательно стояли на утреннем солнце маленькими столбиками с полосатыми спинками. Ольга прививала ей любовь к Северу.

Эта жизнь на природе приносила множество новых ощущений. Она остро чувствовала всё живое. Переживала и страшилась того момента, когда ей придётся покинуть родную землю. Прошла весна, прошло лето. Наступил август.

Доктор принёс привет и небольшое сообщение.

– «Тётя Инга» шлёт привет и собирается в гости зимой. Ждите в ноябре месяце.

Ни одного лишнего слова не сказал доктор. С тех пор как он передал первый привет, доктор ни разу не был у них в гостях и не давал ни одного повода к разговору. Берг и не пытался остаться с ним наедине. И всё-таки кто же помогает доктору? Вопрос с Врангулой не был решён. Они не сделали свой эксперимент чистым. Откуда пошла утечка информации, абсолютно ясно не было. Они долго ломали с Людмилой голову над этим вопросом. И вот однажды Людмила спросила:

– А ты не думаешь, что тайным ходом в гостевом доме можешь воспользоваться не только ты?

– Каким тайным ходом?

– Боже мой, Отто, дом строился по твоему проекту. И ты хочешь сказать, что не знаешь о двойной стене в гостевом доме?

– Ничего такого я не знаю. Постой, этому дому я не уделял большого внимания. Я бегло посмотрел чертежи и отдал их Андрею Зеникову. Ему поручил полностью заниматься всеми вопросами строительства. Он сделал всё хорошо и быстро. А мне было некогда. Я был вплотную занят прииском и нашим домом. А откуда ты знаешь про двойную стену и тайный ход?

– Я просто наблюдательна. Это было ещё прошлым летом. Все были на работе. Врангула куда-то ушёл. Я бродила по двору, вспоминала Москву, свою подругу Марию. Нечаянно зашла за этот дом. Между забором и стеной растут кусты. Мне не понравилось, что там тень. Я хотела выйти на солнце, повернулась и увидала маленькую дверь. Я открыла дверь и вошла. Естественное любопытство. Там узкий проход вдоль стены. Только одному человеку пройти. В стене я обнаружила высверленные отверстия, очевидно, для наблюдения. Около стены напротив отверстий ступеньки для удобного наблюдения. Я дошла до конца стены и обнаружила ход. Он был заперт на задвижку с этой стороны. Я молча развернулась и ушла. Удивилась дальновидности строителя.

– Вот это фокус! За моими жильцами наблюдают с самого их появления! Неудивительно, что Герхарду стало известно, чем они занимаются. Надо проследить, кто пользуется этим ходом. Впрочем, и так ясно. Обвёл нас Зеников вокруг пальца во всех отношениях.

– Я думаю, теперь мы можем доверять Врангуле? – сказала Людмила.

– Ты торопишься. Эксперимент с письмом не оправдывает его. Мы заставили «тётю Ингу» обнаружить себя. Но содержание письма мог передать и Врангула. Кроме того, письмо лежало у меня на столе в конторе. Как видишь, эксперимент мы провели не чисто.

– Что же делать?

– У нас есть ещё Ерофей. Я уже просил его проследить, не посещает ли кто нас в неурочное время. Но я не знал про тайный ход в гостевом доме. Теперь я попрошу его проследить в конкретном месте.

На том пока и решили остановиться.

* * *

Берг заказал Близинскому изготовить четыре шкатулки. Все сделанные Лёвой изделия разделил на четыре части. Шкатулки поставил в сейф.

Пришёл ответ от Марии, из которого стало ясно, что семья Романова действительно в Томске. Мария сообщала, что в Томск она ездила сама и встречалась с Юлей. Теперь Юля знает, что Михаил жив и находится на Колыме. Дети здоровы. Юля передаёт привет и будет его ждать. Она предупреждена, что встреча состоится не скоро и известиями ни с кем делиться нельзя.

Семья Близинского проживает по старому адресу. Мария не рискнула говорить откровенно с его женой. Доверия она у неё не вызвала. Просто сказала, что у неё был друг – корреспондент. Он был в командировке на Колыме. Он в Москве был знаком с Львом Близинским как с ювелиром. Случайно он видел его в лагере на Колыме. Якобы Лев просил его сказать семье, что он жив.

С этими радостными известиями Людмила пришла в гостевой дом.

– Михаил, с твоей семьёй в Томске установлена связь. Моя подруга специально ездила в Томск. Там она разыскала твою жену и детей. Рассказала ей, что ты жив и здоров и находишься на Колыме. Она её предупредила, что известия надо хранить в тайне.

– Боже мой, у меня ощущение, что невидимая нить теперь связывает меня с семьёй. Спасибо, Людмила. Ты просто не представляешь, как я благодарен тебе и за себя, и за Юлю! Ведь она, бедная, наверно, всё сердце надорвала.

Людмила кивнула и быстро повернулась к Лёве.

– Твоя семья, Лёва, живёт в Москве по прежнему адресу. Мария с твоей женой тоже разговаривала. Она сказала, что знакомый журналист был в командировке на Колыме и там случайно встретил тебя в лагере. Ты просил передать, что жив и отбываешь срок. Её она тоже просила никому не говорить о полученном сообщении.

Лёва засиял.

– Теперь мы не осколки какие-нибудь. И у нас есть свой берег. Скорей бы приплыть к нему, – сказал он со вздохом и грустной улыбкой.

Людмиле было грустно и обидно. Михаил говорил так, как будто её никогда не было в его жизни.

«Что ты хочешь, – сказала она себе, – семья – это святое. Да здравствует семья».

Людмила тихо вышла. Она не хотела мешать друзьям предаваться воспоминаниям. К тому же Михаил никак не реагировал на её беременность. Он относился к ней как к чужому случайному человеку.

Берг решил обратиться к доктору Репнину с просьбой сделать паспорта Романову и Близинскому. Тот выслушал его просьбу, ничего не сказал, просто кивнул.

– Ты знаешь, Отто, мне кажется, доктор Репнин из бывших.

– Каких, бывших?

– Как ты не понимаешь? Из дворян и, наверное, бывший офицер.

– Из дворян, наверное. А вот офицером он не мог быть. Когда их прогнали, он был ещё слишком юн. Он коренной житель Северной столицы. Для них город остался и всегда будет Петербургом.

– Я склонна думать, что доктор не советский человек. Возможно, он заброшен к нам оттуда.

– Откуда?

– Откуда явился твой дядюшка. Это и является причиной их связи. Вот тебе и привет от «тёти Инги».

* * *

Ерофей таки выследил Зеникова. Он стоял за кустами и наблюдал за калиткой, идущей в лес. Оттуда хорошо была видна задняя стена гостевого дома. Человек шёл по тропе уверенной походкой. Открыл калитку и подошёл к потайной стене дома. Он был уверен, что его никто не видит. Хотя стоило оглянуться на кусты, и он увидал бы Ерофея. Было очевидно, что путь этот он проделывает регулярно. И никого на этом пути не встречает. Он открыл потайную дверь и скрылся в глубине дома. Ерофей включил фонарь и зашёл следом. Зеников оглянулся и закрыл глаза и лицо руками от света. Ерофей накинул ему мешок на голову и связал верёвкой. При этом ни один из них не издал ни звука. Так и привёл его Ерофей в дом к Бергу.

– Вот, посмотрите, я рыбку поймал.

С этими словами он сдёрнул мешок с головы Андрея. Зеников предстал таким испуганным и жалким, что Берги, взглянув на него, захохотали.

– Андрей, расскажи, где тебя поймали.

– В доме. В вашем гостевом доме.

– Что ты там делал? – спросил Берг.

– Ничего не делал.

– А зачем ты туда пришёл?

– Ну, просто пришёл.

– Он туда регулярно ходит, – сказал Ерофей. – Шёл, не опасаясь, и тропа торная. Я стоял почти на виду. А он не обратил внимания. Уверен был.

Улыбка исчезла с лица Берга. Он был в ярости и не скрывал этого. Тихим, но страшным от скрытого бешенства голосом он сказал:

– Сейчас же рассказывай, для чего ты приказал строителям сделать потайной ход в моём гостевом доме. Не строй из себя дурака. Для чего ты постоянно подслушиваешь и подглядываешь? И не ври. Больше тебе не удастся меня одурачить.

Он резко повернулся.

– Людмила, иди наверх. Не женское это дело присутствовать при таком разговоре.

Людмила ушла.

– Ерофей, обыщи его!

Ерофей обыскал. Оружия не было.

– Ну, отвечай!

Зеников молчал. Тогда Берг взял его за шиворот и тряхнул так, что посыпались пуговицы.

– Ты не строй из себя героя! Если я тебе врежу, мало не покажется. Твой покровитель к тебе не придёт.

– Ну, мне просто интересно.

– Что интересно? Говори!

– Я очень любопытен от природы.

– И только?

– Да.

Берг не выдержал. Со всего маху он врезал Зеникову по скуле. Тот пролетел до противоположной стены и приземлился.

– Имей в виду, ты попался не первый раз. Тогда, на пожаре, что ты делал в сгоревшем общежитии? Твоей Елены там не было. Я буду тебя бить до тех пор, пока не услышу правды. Мы давно за тобой следим.

– Я расскажу. Следить за всем, что делается в вашем доме, мне приказал доктор. Он за это хорошо платил.

– Зачем ему эти сведения?

– Я не знаю. Он сказал, что это не моё дело.

– А на пожаре? Где была Елена?

– Там она была. Только она не выбегала в дверь. Она в окно сиганула с другой стороны и тряслась от страха в кустах. Только вечером пришла домой.

– Вот что, Андрей, я тебя отпускаю. Но если ещё хоть раз ты будешь за мной и моими людьми шпионить, так легко не отделаешься. И скажи об этом доктору. Я не хочу тебя больше видеть. Устраивайся работать, где хочешь. Но чтобы здесь тебя не было. Подскажу. В Кедровом набирают людей на электростанцию. Завтра же поезжай.

Зеников ушёл.

– Ерофей, забей потайную дверь так, чтобы больше никто не мог ей воспользоваться.

Первым желанием Андрея Зеникова было рассказать всем то, что он знает о Берге. И тогда ему крышка. Но Репнин его предупреждал, чтобы он самостоятельно не делал и шагу. Всё, что ему станет известно, он должен сразу же рассказать Репнину и не болтать. Иначе доктор грозился отрезать ему язык. Зеников круто повернул уже на пороге своего дома и пошёл к Репнину. Против обыкновения сильно постучал в дверь. Репнин встретил его радушно.

– Проходи, проходи, Андрей. Пойдём на кухню, чайку попьёшь. Поленька, мы с Андреем на кухне посидим. Я как раз только что вскипятил чайник. Ты не отвлекайся.

Поленька не отвлекалась. Она знала, что если пришёл Зеников, мужчины будут обсуждать свои вопросы, которые её не касаются.

Когда они устроились на кухне и Зеников по обычаю стал пить чай, Репнин взглянул на него из-под косматых бровей и тихо сказал:

– Ну и видок у тебя! Кто так отделал?

– Берг.

– Берг? Чем ты его допёк?

Репнин так был удивлён, что невольно развёл руками.

– Этот его таёжный жилец поймал меня прямо в потайном ходе гостевого дома. Я больше года ходил туда и никто даже не догадывался. А этот выследил. Фонарём глаза ослепил и мешок на голову. Привёл к Бергу. Говорит, рыбку поймал. Я, как мог, придуривался. Мол, естественное человеческое любопытство. Он жену отослал наверх. Да как врезал мне за это любопытство. Сказал, будет бить до тех пор, пока правду не скажу.

– Ну, ты, конечно, сказал правду.

– А что мне оставалось делать? Он бы меня убил, в такой ярости был, не приведи господи. Да мы его в бараний рог согнём, зная о нём столько!

– Ты получаешь достаточно денег, чтобы выполнять то, что я тебе говорю. Так вот, нигде и никогда, сколько бы лет ни прошло, ты не проболтаешься, что я тебе поручал следить за Бергом. То, что знаешь о нём, забудь немедленно. Иначе тебе не жить. Понял?

– Понял. Я ему не сказал ещё про Людмилу. Как она с его жильцом путалась. Вот бы сказать и посмотреть на него. Может быть, и её беременность от этого зэка.

– Не смей. Слышишь. Забудь. Бабы дуры. А он нам нужен спокойным и уверенным.

Зеников недоумённо смотрел на Репнина.

– Мы должны знать всё о Берге. Но мы должны его ещё и беречь. За это мы получаем деньги. Пока у него работают эти два зэка, он наш. Что он тебе сказал на прощание?

– Он сказал, чтобы я ему вообще не попадался на глаза. И передал это вам. И настоятельно посоветовал устроиться работать на электростанцию в Кедровый.

– Устраивайся. Поезжай завтра же утром. В Кедровом ты мне будешь ещё нужен. Но смотри, ты ничего не помнишь и не знаешь.

– Я должен устроиться туда переводом. Иначе теряю льготы. А как я смогу это сделать, если на глаза Бергу не показываться?

– Я переговорю с ним. Всё устроим. – Репнин нахмурился, как будто решал про себя трудную задачу. – Возьми очередной отпуск. Есть для тебя дело. Людмилу надо убрать. – Он поджал губы так, что они стали одной тонкой линией.

– Как убрать? Убить?

– Я этого не говорил. Убрать её надо от Берга.

– Как же я её уберу от Берга?

– Как сможешь. Для этого и возьмёшь очередной отпуск. Скажешь, что в охотничий сезон хочешь поохотиться. Сейчас на озере уток только ленивый не бьёт. Охотники в шалашах сидят с ружьями, а у кого ружей нет, те подранков собирают или палками бьют.

– Фу! Какая мерзость – бить раненых уток, да ещё палками! А насчёт Людмилы ты уж не обессудь. Я мокрым делом никогда не занимался и не буду. Ты уж сам, если сможешь. Да и какая нужда устранять женщину, которая никому зла не делает? Она ведь на сносях. Скоро родит.

– Поговори ещё мне.

От приветливого и всё понимающего доктора ничего не осталось. Перед Андреем сидел зверь, палач.

– Да я в самом деле не могу, – сказал Зеников тихо.

– Две недели тебе сроку! Понял?

– Понял, – сказал мгновенно съёжившийся Зеников.

– И запомни, нигде ничего не говори прежде, чем не доложишь мне. Особенно будь осторожен со своей женой. Она у тебя непутёвая. Сейчас иди и обсуди с ней переезд на электростанцию. Я помогу тебе устроиться. Но прежде ты должен выполнить наше дело. Иначе сам пойдёшь в расход.

Зеников сгорбился и тенью выскользнул на улицу. Ему было страшно. Он боялся Берга. Но ещё больше он боялся доктора.

 

Покушение

Погода испортилась. Шли длинные нудные дожди. Никто не ходил за ягодами или грибами. И Зеников не видел Людмилу. Каждый день он брал охотничье ружьё и шёл на озеро. Пару раз принёс домой уток. Елена сказала, чтобы готовил сам. Она дичь не любит. Поэтому он просто уходил бродить в сопки и приходил домой мокрый и жалкий. «Заболеть бы, что ли». Он боялся встретить Берга, ещё больше боялся встретить Репнина, но больше всего он боялся, что кончится дождь и Людмила с подругами пойдёт в сопки собирать ягоды или грибы. Однако в конце второй недели намытые дождями сопки осветились ярким солнцем последних дней бабьего лета. Лида, Ольга и Людмила пошли в сопки с корзинами. Зеников повздыхал и увязался за ними.

– Девчонки, я знаю сопочку, где растут белые грузди. Я маслята не очень люблю. А вот грузди зимой – это еда. Ты как, Людмила, на это смотришь? – спросила Ольга.

– Мне всё равно. Я городской житель. Куда поведёте, туда и пойду.

– А я грузди тоже очень люблю. Веди нас, Ольга.

Они пошли, весело болтая и не оглядываясь.

Ерофей вышел на улицу в тот момент, когда они скрылись за поворотом, а Зеников Андрей с корзиной потрусил за ними.

Ерофей задумчиво проводил его взглядом. «Что-то надо этому сморчку. Не просто так он увязался за ними». Через некоторое время Ерофей надел брезентовую куртку, взял корзину и пошёл в том же направлении. Он без труда догнал Зеникова, но не приблизился к нему, а стал наблюдать. Андрей шёл, не приближаясь к женщинам, но и не теряя их из виду. Пока они собирали грибы на сопочке, он просто ходил около и тоже лениво собирал грибы. Но вот женщины повернули домой, и он спрятался за раскидистым стлаником.

– Девчонки, – услышал Ерофей, – видите вон тот распадок и над ним туман? – спросила Лида.

– Ну и что? – это Людмила недоумевала по поводу того, что её подругу заинтересовал какой-то распадок в тумане.

– Это вот что, – пояснила всезнающая Ольга, – солнышко греет, пар над болотом поднимается, образуется туман. А болото покрыто мхом, и по нему растёт очень ценная лечебная ягода морошка.

– Завтра немного подсохнет. Будет суше. Но всё равно одевайте сапоги. Пойдём за морошкой. И ты, Людмила, обязательно пойдёшь с нами. Морошка на ковре изо мха, это то ещё зрелище! Каждый житель тундры должен видеть эту красоту, – пояснила Лида Баженова с энтузиазмом.

– Я не перестаю удивляться, – сказала Людмила задумчиво, – зимой кажется, ничего хорошего нет в этом краю – темень и морозы. Но как только наступают солнечные дни, так этот край преподносит сюрприз за сюрпризом. Такого катанья на лыжах я себе не могла представить. А уж весна наступила, лето пошло – только глаза пошире открывай. Сейчас осень. Опять открытия. Очень жаль будет расставаться с этим краем и его красотами. И народ здесь особенный, мужественный и сердечный.

У Людмилы сжималось сердце в предчувствии расставания с родиной, с этим открывшемся ей краем, с этими понятными простыми и добрыми людьми.

– Куда ты собралась, Людмила? В который уже раз ты говоришь о расставании, – спросила с тревогой Ольга. – И лицо у тебя при этом такое грустное, как будто ты в ближайшее время должна сняться и как кукушка улететь в дальние края.

– Что вы, девочки, никуда я не собралась. Просто лезут в голову разные грустные мысли.

– Ты как приехала из Москвы, так и полезли в твою голову разные грустные мысли. Небось по Москве скучаешь, нас бросить думаешь? Смотри, мы тебя здесь не зря прописали.

– Да бросьте вы, девчонки. Это я просто так сказала, не придирайтесь.

– Нам домой скорее пора, – напомнила Лида.

Женщины заторопились.

Пока Ерофей слушал разговор женщин, Зеников куда-то скрылся. Ерофей вышел из кустов, поздоровался с женщинами, и они все вместе зашагали домой.

На следующий день рано утром подруги отправились за морошкой.

Морошка на зелёном мху была действительно обворожительным зрелищем. Ольга и Лида быстро собирали её в корзины. А Людмила стояла молча у куста тоненькой и низкой полярной берёзки. Потом медленно пошла по краю болота. У неё опять заныло сердце от предстоящего расставания с этой полюбившейся ей землёй.

– Ты далеко не отходи, – крикнула ей вслед Ольга.

– Я буду здесь поблизости.

Женщины увлеклись сбором ягод. А когда подняли головы, прошло уже часа полтора.

– Господи, где же Людмила? – спросила первым делом Ольга.

– Люда, Людмила-а-а! – стали они кричать вместе. – Ау-у-у-у! Ау-у-у!

Никто не отзывался.

Вроде ушли недалеко. Но Людмила не отзывалась. Они пошли по направлению к началу болота. Но и там её не было. Мох почти не сохраняет следы.

– Растяпы мы. Она же не может ориентироваться в сопках. Да и болото это тянется, не знаю сколько, может увести её в следующий распадок, а там все сопки для неё одинаковы и идут одна за другой на многие километры. Ольга, пошли скорее на прииск, надо попросить Ерофея. Уж он-то по тундре не одну сотню километров прошёл. Поможет нам найти её.

Женщины побежали бегом за Ерофеем. Он как раз собирался к ним на болото. Что-то его тревожило, и он решил их подстраховать. Увидев бегущих к нему Ольгу и Лиду, Ерофей понял, что-то случилось.

– Ерофей, Ерофей, скорее, беда у нас. Людмила пропала.

Лида и Ольга стали рассказывать, торопясь и перебивая друг друга. Ерофей понял, что они увлеклись сбором ягод и забыли о Людмиле.

– Сколько времени прошло? Сколько вы её не видели, не обращали внимания, не кричали, и она не отзывалась?

– Часа полтора, два, не меньше, – задумчиво сказала Ольга.

– За два часа можно далеко уйти. По болоту идти опасно. В кочках вообще можно так вымотаться, особенно если не ориентируешься. Оставляйте здесь свои корзины, и пошли к вашему болоту.

– Ерофей, давай собак возьмём.

– Собак? Тогда надо сказать Врангуле.

Врангула совершенно растерялся, забеспокоился. Он взял платье Людмилы, дал понюхать обеим собакам. Сказал: «Ищите». Дал поводок длинноногому Ерофею. Собаки взяли след и помчались от крыльца. Ерофей еле поспевал за ними. На краю болота они покружили около куста карликовой берёзки, потом сорвались, издалека стал слышен только лай. Ерофей и женщины торопились на их лай. Вдруг одна из собак завыла.

– Беда. Собака беду почуяла. Нас зовёт, – они побежали на вой и лай собак. Вторая собака бегала вокруг куста и рычала.

– Похоже, Людмила кого-то встретила, – сказал Ерофей.

Он увидел на земле глубокий след. Подвёл собаку, дал понюхать.

– Ищи! – скомандовал. Минут через пятнадцать они вышли к кочкам. Кочки были большие. Каждая с хорошее кресло. Между ними струилась вода. Собаки яростно метались. Дальше, очевидно, человек шёл по воде. Ерофей оглядел местность.

– Лида и Ольга, берите собак и идите в посёлок. Дальше я пойду сам.

«Если это Зеников, он далеко свою ношу не унёс. Сил у него маловато», – подумал Ерофей. Полоса кочек метров в сто шла в бесконечность. Но напротив был лесок. И Ерофей устремился туда. Не доходя несколько метров до леска, он увидел между кочками в холодной воде Людмилу. Она лежала тихо, как будто спала, только розовый ореол воды вокруг головы говорил о ранении. Ерофей взял её на руки и понёс из болота.

«Жива, – ощутил он её дыхание. – Главное, донести живую». Когда он вышел к прииску, к нему со всех ног бежал Берг. Увидав вернувшихся с собаками женщин, Врангула побежал в контору, сказать Бергу о случившемся. Берг взял Людмилу из рук Ерофея, кинул на него тревожный вопросительный взгляд.

– Что с ней? Где ты её нашёл, Ерофей?

– Я не знаю, что с ней случилось. Она жива. Лежала без сознания в воде между кочками. У неё рана на голове. Надо вызвать врача.

– Нет, – сказал Берг решительно. – Пока не осмотрю сам, никакого врача не надо. Впрочем, вызовите Репнину.

Дома Берг бережно уложил Людмилу на диван и осмотрел голову. Пришла Репнина. Тщательно осмотрела Людмилу. Дала ей понюхать нашатырного спирта. Людмила очнулась. Увидела Репнину. В глазах плеснулся страх. Репнина заметила.

– Что с вами, Людмила Геннадьевна? Меня не надо бояться. А вот в лес больше не ходите. Кто-то заинтересован в вашей гибели. У неё сотрясение, – обратилась она к Бергу. – Сильный ушиб. Но череп цел. Ерофей сказал, что она лежала в холодной воде. Это очень опасно. Необходимо её растереть спиртом и сделать тёплое укутывание. Вставать нельзя. Боже мой! Ей же рожать не сегодня завтра.

– Спасибо, – сказал Берг. Он был бледен и в ярости. Репнина ушла.

Людмила тихо прошептала ему:

– Не делай из случившегося шума и не ищи виновного. Меня ударили сзади. Это неважно кто. Тот, кого наняли. Но кто заказал, ты знаешь. Я поправлюсь, и мы вместе отправимся в путешествие к дядюшке. Ты меня понял.

– К сожалению, именно так мы должны сделать. Я не могу его задушить своими руками. Но, уверен, мы ещё встретимся.

– Это твой дядюшка заказал меня.

– Я думаю, что он не заказывал тебя. Он высказал пожелание, чтобы тебя устранить и я отправился за границу один. А эти уже рады постараться. Истолковали: устранить – значит убить.

– Ты несколько идеализируешь Герхарда. По-моему, он ни перед чем не остановится, только бы достичь своей цели. Даже если распорядился Репнин, а Зеников выполнял, оставим отмщение на будущее. Мы сами дали себе задание и не можем его сорвать.

Берг нехотя кивнул.

– Я прикажу Ерофею и Врангуле охранять тебя и никуда не отпускать без охраны. Мне кажется Репнина не в курсе дел мужа.

– Я тоже так думаю. Буду прилежно выполнять её предписания и выздоравливать. Думаю, наберусь сил к назначенному сроку.

Ночью Людмиле стало плохо. Поднялась температура. Начались роды. Берг срочно послал Врангулу за Репниной. Они прибежали вдвоём. Когда Людмила увидела Репнина, с ней сделалась истерика.

– Уйди! Уйди! – кричала она.

– Уходите! – сказал резко Берг. – Ваша жена справится без вас.

Репнин ушёл. Вдвоём с Врангулой они выполняли все указания Репниной. Ребёнок родился мёртвым. Людмила вся горела и была без сознания. Берг плакал. Трагедия пришла в этот бывший счастливым дом.

– Отто Карлович! Возьмите себя в руки. Главное – Людмила жива. Она поправится. Конечно, жаль ребёнка. Но у вас ещё будут дети. Сейчас все силы надо направить на выздоровление Людмилы.

Две недели она была между жизнью и смертью. Берг усох, он почти не отходил от жены. Все приисковые дела взял на себя Иван Иванович. Людмила наконец пришла в себя и поняла, что ребёнок потерян. Ей хотелось кричать, голосить, как голосят бабы, оплакивая покойников. Но она взглянула на мужа, и крик застрял у неё в горле. За это время от него осталась тень.

– Отто, – протянула она руки к нему.

– Девочка моя, – обнял он её. Взял её на руки и стал укачивать как маленькую. Так они и сидели, пока не пришла доктор Репнина.

– Ну, как тут мои поправляющиеся? Давайте будем лечиться. Врангула! Заставьте их поесть. Всё обошлось. Вы оба живы. Людмила, ты женщина. Ты должна оживить своего мужа. У вас ещё будут дети. Вы молодые и здоровые. Ты поняла меня?

Людмила кивнула. Больше её слёз никто не видел. Жизнь медленно налаживалась в этом доме.

* * *

Было уже холодно, и гулять на улице не приходилось. Она много читала. Училась у Врангулы готовить. Тщательно готовилась к субботним вечерам.

Людмила очень серьёзно занималась немецким языком. Отто помогал ей. Вечерами они теперь разговаривали в основном на немецком.

Чем ближе был назначенный дядюшкой срок, тем сильнее сжималось её сердце. Неизвестность и расставание с родиной мучили. Но она не хотела показать свою тревогу Отто. Он тоже тревожился и нервничал. Они старались не разговаривать о предстоящем путешествии за границу. Людмила похудела и стала строже. Берг часто задумывался о том, что им готовит будущее.

– Мне, кажется, тебе надо подружиться с дядюшкой. Это позволит сделать карьеру. Я имею в виду карьеру, полезную для наших новых целей.

– Да, мне не только придётся с ним дружить, но и заглядывать ему в рот, просить совета и помощи во всём. Мы ведь не можем остаться в другой стране. Я имею в виду не в Германии.

– Меньше всего я хочу остаться жить в фашистской Германии, – сказал Отто. – Но жить мы будем именно там.

 

Прощай, земля родная!

К ноябрю Берги были готовы к приезду дядюшки. Берг подготовил всю документацию по прииску, сдал все дела Ивану Ивановичу Григорьеву. Он сказал ему, что поедет в Магадан в правление, а потом возьмёт месячный отпуск, чтобы проведать мать.

Однако Герхард не явился, а, как всегда, передал распоряжение через доктора.

– Отто Карлович, через два дня я подъеду к вам на машине. Отдайте необходимые распоряжения на работе. Берёте с собой минимум вещей, своих жильцов из гостевого дома. В течение недели никто не должен беспокоиться о вашем исчезновении. Вас прикроют Врангула и жена. Разумеется, они не должны ничего знать. Для них вы уехали по делам в Магадан. Как, впрочем, и для всех других.

– Я всё подготовил. Дела сдал Ивану Ивановичу. Сказал, что беру месячный отпуск, чтобы проведать мать. Людмилу беру с собой. За домом посмотрит Врангула.

Берг до сих пор не предполагал, что дядюшка всерьёз решил взять с собой его старателей.

– Доктор, я просил вас сделать паспорта для моих жильцов из гостевого дома. Я предвижу, что если они не согласятся исчезнуть со мной, им надо дать документы. Я не могу гарантировать их добровольный переход границы. Заранее я с ними не говорил. Если я не обеспечу им крышу и возможность исчезновения, то могу сам поплатиться.

– Я сделал им документы. И я понимаю, что если им не помочь, они могут спастись, выдав вас с головой. Игра становится опасной.

– Я отдам им документы и предложу два варианта. Выбор будет за ними. Есть вероятность, что они могут воспользоваться предложением покинуть Россию. Никакие документы не дадут им возможности жить спокойно и скрыться. Я уверен, их разыщут.

– Постарайтесь убедить их в этом.

Паспорта он хотел отдать им в последний день, строго наказать скрыться где-нибудь в провинции, прописаться и устроиться на работу, а уж потом очень осторожно искать связи со своими семьями. Он, безусловно, не мог открыть им истину. Приказ дядюшки изменил его планы. Однако он решил дать им выбор.

– Михаил и Лев, я должен поговорить с вами очень серьёзно. Тайна нашего разговора должна быть гарантирована не только сложившимися обстоятельствами. Завтра утром я покину прииск на длительное время. Естественно, встаёт вопрос о вас. Помнится, вы говорили мне, что вернуться в лагерь для вас равносильно смерти. Я принёс вам документы. Возьмите. Но помните, неосторожное обращение с ними, неосторожное слово погубят не только вас.

– Да, я могу дать вам слово, что никогда, ни при каких обстоятельствах не упомяну вашего имени, – сказал Михаил.

– Я тоже гарантирую молчание, – подтвердил Лев.

– Речь не обо мне. Опасность грозит вашим семьям, если вы с ними встретитесь и ваши жёны не сообщат о вас в органы. В связи с той информацией, которую мы получили о ваших семьях, вы, Михаил, рискуете менее. Ваша семья вовремя переменила место жительства. Но это не значит, что вы можете явиться домой. Жить вам надо скрытно и отдельно. А с женой вы можете иногда тайно встречаться.

– А я?

– Вы, Лев, вообще не должны появляться по своему прежнему месту жительства, если не хотите повторить движение по этапу и допросы. Вы должны понимать, что вам надо переждать. У вас есть надёжные друзья, которые могут предоставить вам укрытие?

– Нет. А что же я буду делать?

– Сохранять спокойствие и здравый рассудок. Я сделал вам документы. Но не верю в их помощь. Вы не уголовники. Вы не заговорщики. У вас нет необходимых связей и возможностей гарантированно устроиться, даже имея эти документы. Есть другой путь. Выбор за вами. Я прошу вас обоих завтра сопровождать меня и жену. Нам надо отправить груз. Утром оба получите сделанные вами шкатулки. Две из них ваши. Я предлагаю, если вы желаете, отправить их в Швейцарский банк. Имея такое обеспечение, вы будете состоятельными людьми. Если пожелаете, вы можете завтра, только завтра, переправиться в одну из нейтральных стран и попросить политического убежища. Со временем, может быть, и семьи смогут каким-либо образом иммигрировать. Такая возможность вам представится только завтра. Уверяю вас, в советский или другой лагерь в этом случае вы не попадёте. Обдумайте всё хорошенько. Кроме того, поймите. Эти документы не гарантируют, что вас не разыщут. По совокупности вы теперь получите даже не лагерь, а вышку. Я зайду к вам завтра в четыре часа утра. Вы сегодня должны всё решить.

– Как это понять? – спросил Михаил. – Вы предлагаете нам два пути, предлагаете выбор?

– Да. Вы можете остаться в России с этими паспортами. Но поскольку вы на самом деле заключённые, то через некоторое время начальник лагеря сообщит, что вы скрылись. Вас начнут разыскивать. Я не гарантирую, что вас не найдут, и загремите под фанфары опять на Колыму или в другое место с увеличением срока. Если учесть всё, то по совокупности вам грозит расстрел. Вы это понимаете. Поэтому я предлагаю вам другое. Завтра за нами прилетит самолёт и переправит сначала в Америку, а потом в любую другую страну по вашему желанию. Содержимое этих шкатулок поможет вам устроиться безбедно. В будущем попробуем переправить таким же образом ваши семьи. Думайте. Завтра в шесть утра я зайду к вам.

– Вы что, шпион? – спросил Лев.

– Я ждал такого вопроса. Вы можете мне не поверить, но я не шпион. Более я ничего не могу вам сказать. Скажем так, у меня за границей есть дело, обязывающее поступить подобным образом. И более ни слова.

Берг ушёл. И когда дверь за ним захлопнулась, Михаил вдруг начал неудержимо смеяться.

– Михаил, прекрати.

– Вот как оно оборачивается. Что ты думаешь по этому поводу, Лёва?

– Он поделился с нами добытым золотом. Это говорит о его некоторой порядочности. Но зачем нам это золото?

– Это не говорит о его порядочности. Скорее всего, это ловушка, крючок, за который нас всегда можно зацепить.

– Однако в своей родной стране ты признан «врагом народа». Это меня настолько выбивает, что я вообще теряю здравый смысл. Пройти ещё раз по этому пути… я не могу ни физически, ни морально. Да и насчёт расстрела он прав.

– Тяжело оставлять свои семьи. Но пока мы скитаемся по лагерям или вот так, как сейчас, наши семьи всё равно отрезаны от нас. Кроме того, учти, теперь нам прибавят срок на законном основании. Незаконная добыча золота, экономическое преступление.

– Лев, это вышка. Давай решимся на шаг, предложенный нам этим человеком. Я так понимаю, что он ретируется в ближайшие дни со своим золотом за границу. А без него мы здесь крепко погорим. И никакие документы нам не помогут. Никто нам не поверит. Даже разбираться не будут. А там, глядишь, укрепимся, найдём возможность забрать к себе свои семьи, и будем жить в нейтральной стране. Главное, не касаться никакой политики. Как ты на это смотришь?

– Мы с тобой везде вне закона. Если бы Берг нас не взял тогда, мы так и тянули бы свою лямку в лагере. Но пройти это во второй раз? Нет. Значит, решено.

* * *

Утром все были готовы к путешествию. Доктор выразительно посмотрел на Людмилу. Но Берг твёрдо сказал:

– Она со мной.

Врангуле было приказано содержать в порядке дом, пока хозяин и хозяйка будут в Магадане, а затем в отпуске. В машину загрузили ящики, и она тронулась. До Берелёха доехали быстро и без приключений. Тут же погрузились на самолёт и взяли курс на Анадырь. Все молчали и были сосредоточены. В Анадыре их встретил военный и пригласил следовать за ним. Их ожидал вездеход. Доктор попрощался. Вездеход через час доставил их на поляну. Небольшой самолёт на лыжах без опознавательных знаков ожидал своих пассажиров. И вот здесь их встретил дядюшка. Обнял племянника, поздоровался с Людмилой, познакомился с Михаилом и Лёвой. Скомандовал посадку. Погрузили ящики с золотом. Внезапный звук заставил всех насторожиться.

– Вездеход. Скорее! Скорее! Это пограничники.

К ним приближался вездеход с пограничниками. С другой стороны выскочила собачья упряжка. Михаил поднимался последним. Раздался выстрел. Пуля обожгла Михаилу плечо. Он выпал из самолёта. Тогда Лев спрыгнул вслед за ним. Герхард захлопнул двери.

– Скорее! Взлёт!

Пропеллер заработал. Самолёт стал разгоняться и быстро поднялся в воздух, набирая высоту. Они взлетели буквально из-под носа у пограничников.

Людмила заплакала навзрыд. Отто взял её на руки, посадил на колени и стал утешать как маленькую девочку.

– Зачем ты её взял, Отто? – закричал Герхард.

– Это моя жена. В ближайшее время мы с ней обвенчаемся, и наш брак будет освящён. Ты должен понять, Герхард, она женщина, и она расстаётся со своей страной. К тому же она впервые видит смерть.

Герхард замолчал, и Людмила затихла.

– Однако как преданы друг другу эти твои протеже? Ведь второй спрыгнул с самолёта за своим другом!

Самолёт набирал высоту и взял курс на соседний континент.

 

Часть вторая

Шаман

Спасение

– Пограничники! – Герхард побледнел. – Скорее, скорее! – торопил он.

Выстрела никто не слышал. Романов, поднявшийся в самолёт последним, ещё не успел пройти от двери, как-то нелепо повернулся и выпал за борт самолёта. Только Лев услышал сухой щелчок и увидел, как нелепо боком падает за борт самолёта Михаил. Мысль ещё не успела сработать, а сердце обожгло и оцарапало когтистой лапой. И он мгновенно стал действовать: слегка оттолкнул немца и прыгнул в открывшуюся белую дыру. Дверь тут же закрылась, самолёт заскользил по снегу на своих лыжах. Лев упал. Сильные руки кинули Михаила на нарты, его на вторые. Непонятно откуда взявшаяся собачья упряжка понеслась. Не успел самолёт взлететь, а их уже не было на поляне. Минут через десять они остановились. Лев бросился посмотреть, что с другом. Но чукчи его отодвинули. Один из них приложил меховую рукавичку к его губам. «Тихо». Михаила осторожно завернули в оленьи шкуры, уложили и привязали к нартам. Лев тоже утеплился, ему дали меховой мешок. Упряжка понеслась дальше. Близинский лежал в мешке с закрытыми глазами. Он слышал, как полозья нартов врезаются в снег. Когда открывал глаза, то видел белые пологие хребты сопок и мелькание, мелькание, мелькание собачьих лап.

Куда их везут? Не думалось ни о чём. Он просто тупо деревянно лежал. С того момента, как услышал выстрел и увидел падающего Михаила, его пронзил холод. Он прыгнул в неизвестность, в пустоту. «Только не остаться в этом самолёте одному! Только не остаться на этой земле одному! Только бы жив был Михаил!»

– Я-ра-ра-рай! – закричал каюр.

Вожак поднял уши. Собаки рванули нарты. Это «ра-ра-рай» как бы возвестило о подходе к цели путешествия. Показалось большое стойбище. Косматые ездовые собаки остановились около крайней самой большой яранги. Из неё вышел высокий старик, что-то сказал на непонятном Близинскому языке. Тут же появились люди в меховых одеждах, переложили Романова на большую оленью шкуру и занесли в ярангу. Близинский хотел зайти следом. Но его не пустили. Ему показали на соседнюю ярангу. Двое чукчей сопровождали его: один шёл впереди, другой сзади. В полутёмной яранге Лев увидел неясные тени. Посредине горел костёр. Над костром на цепи висел металлический котёл. В котле кипело варево. Запах не вызвал у Льва аппетита, хотя он изрядно проголодался. Пара плошек-жировиков освещала полутёмное помещение. Глаза стали привыкать. Сопровождавшие Близинского чукчи подошли к женщине, что-то сказали ей, указав на гостя. Она кивнула и пытливо посмотрела на него. Мужчины ушли. Пришёл ещё один чукча.

– Етти! – сказал он.

– Ии! – ответили женщины.

Он обратился к Близинскому.

– Трастуй! Я говорить по-русски.

– Здравствуй! Что с моим другом? Он жив? Почему меня не пустили к нему?

– Жив, жив. Ранен немножко сильно, много крови терял. Шаман лечить будет. Никого не пускать.

– Передай, что я помогать буду. Сидеть около и всё делать.

– Я передам. Сказать надо, как жить тебе будет. Видишь женщина. Муж умер. Кормить надо. Она согласна тебя муж брать. Закон наш: чужой человек у нас жить будет, когда женщина муж берёт. Ты должен охота ходить, олень пасти, кормить семья. Учить язык чукча надо. Шаман сказал. Сейчас грейся. Потом шаман позовёт. Надень надо быстро одежда чукча. Пограничник искать будет. Скажем – яму кинул. Мёртвый был.

Он сказал женщине что-то на своём языке. Очевидно, передал приказ шамана. И быстро ушёл. Женщина подвела Близинского к пологу. Расстелила белую оленью шкуру. Он понял, что это его место. Только сейчас Лев заметил в глубине яранги ещё двух женщин.

Его женщина принесла охапку меховой одежды. Близинский стал разбирать. Две меховые рубахи. Одна тонкая, мех гладкий и невысокий. «Это нижняя», – подумал он. Другая рубаха, из косматого и толстого оленьего меха с капюшоном, подол, рукава, ворот обшиты пушистым мехом росомахи. «Очевидно, верхняя, вроде кухлянка называется», – вспомнил он. Двое меховых штанов, меховые чулки, меховые сапоги. Это он знал – торбаса. Сапоги были лёгкие и тёплые. Такие стремились купить у чукчей русские. Они ценились за тепло и лёгкость. Ремни туго охватывали ноги и не позволяли проникать холоду. Ещё был капор с накидкой, закрывающей шею и грудь. Лев снял свою верхнюю одежду и стал надевать на нижнюю льняную рубаху тонкую меховую мехом вверх. Женщины засмеялись. А та, которую Лев окрестил своей, покачала головой и подошла вплотную. Подняла его руки вверх, сняла меховую рубаху, а потом хотела снять полотняную. Но Лев не дал. Ему неприятно было ощутить голую шкуру на своём теле. Тогда она вывернула меховую рубаху и стала надевать на него мехом к телу. Лев посмотрел на женщину и только сейчас заметил, что она одета в меховой комбинезон так же мехом к телу. Куртку с капюшоном и капор она отложила к торбасам. «Это для улицы», – понял Лёва. Теперь надо было переодеть штаны. Лев снял свои ватные брюки и нижние кальсоны. Но трусы не стал снимать. Женщина погрозила ему пальцем и уцепилась за трусы, стала стягивать. Лев слегка оттолкнул её и тоже погрозил пальцем. Указал на неё и двух женщин, которые внимательно наблюдали за ними. Женщины засмеялись и заговорили громко и весело. Потом его женщина отступила, кивнула и подала ему нижние штаны мехом внутрь. Лев понял и надел их правильно, привязал кожаным поясом. Теперь он был одет для яранги. Его женщина кинула в варево ароматные травы. По яранге разнёсся более приятный запах. Около полога стоял низкий деревянный стол, и лежало гладкое бревно. На бревно кинули оленью шкуру, и две женщины сели за стол. Лев постарался устроиться на этом бревне. Было не очень удобно. Но он как-то устроился. А его женщина налила варево в деревянную миску и дала ему миску и деревянную ложку. Налила всем остальным. Села за стол сама, и они начали есть. Лев сидел и смотрел, ждал, пока остынет. Его мутило от запахов яранги, от запаха этой непонятной пищи, от миски и ложки сомнительной чистоты. Женщины смотрели на него, и он осторожно взял ложку и попробовал еду.

– Рилькэиль[8] – сказала его женщина и показала на чашку. Лев понял, что так зовётся еда в чашке. Это была зелёная кисловатая масса. В ней попадались какие-то кусочки, похожие на кишки.

«Может быть, это у них борщ», – подумал Лев, и стал медленно есть. В рюкзаке у него была соль. Он встал, достал свой рюкзак, взял банку с солью. Слегка посолил. Теперь было вкуснее. Дал ложку своей женщине. Та посмотрела на него недоверчиво, но попробовала. Кивнула и показала на свою чашку. Лев посолил и ей.

– Соль, – сказал он.

Она ещё раз кивнула, почмокала и предложила своим подругам. Теперь все ели с аппетитом.

Лев аккуратно уложил банку с солью в рюкзак и поставил его в пологе, где была его одежда.

Пришёл чукча-переводчик.

– Одевайся. Шаман звать.

Теперь он знал, что делать. Надел кухлянку, меховые сапоги – «торбаса», подпоясался верхним ремнём. Женщина дала ему нож в меховых ножнах, кисет. Показала, как закреплять это на ремне. Однако переводчик снял нож. Лев не стал возражать. Надел меховой капор и молча пошёл за переводчиком.

В яранге шамана никого, кроме лежащего с закрытыми глазами без движения Михаила и самого шамана, не было. Переводчик ушёл. Шаману он не требовался.

– Будешь мне помогать. Зажги костёр.

Шаман хорошо говорил по-русски. Он дал Лёве деревянную палочку и небольшую широкую доску с углублением. «Что-то похожее на огниво», – подумал Лев. Он не знал, как этим пользоваться. Вспомнил, что в рюкзаке у Михаила должны быть спички. Огляделся и увидел рюкзак около полога, где лежал Михаил. Открыл верхний карман и сразу нашёл спички. Чиркнул спичкой и зажёг сухой мох внизу. Костёр разгорелся, быстро стало теплеть. Теперь шаман сбросил верхнюю одежду, подошёл к Михаилу.

– Раздень его.

Лев стал осторожно снимать одежду с Михаила. А шаман пристально смотрел на него.

«Почему он столько времени не помогал ему? А ещё сказали, что шаман будет лечить, – подумал Лев с обидой. – За это время Михаил вполне мог умереть».

– Я помогал ему. Остановил кровь. Ты видишь, он теперь спит. В его состоянии лучше спать, – сказал шаман. – А ещё мы подготовились к приходу пограничников. Им же надо показать, где вас похоронили по русскому обычаю в яме.

Близинский вздрогнул – шаман понимал его мысли.

– Теперь будем пулю вытаскивать.

Шаман стал греть руки близко от огня. Потом что-то своё запел и подошёл к раздетому Михаилу. Руки он приблизил к его груди. Как раз там, где была аккуратная дырочка и запёкшаяся кровь. Лоб шамана вспотел от напряжения. Вдруг грудь Михаила выгнулась, рана на глазах увеличилась, оттуда фонтаном брызнула кровь, и вместе с ней выскочила пуля. Шаман поймал правой рукой пулю, а левой сделал пас, всё вернулось на место. Только кровь, теперь уже тонкой струйкой, продолжала литься из раны. Шаман начал выкрикивать слова и делать пассы руками. Остановил кровь. Потом закрутился волчком и упал на пол, застланный шкурами оленей. Некоторое время он лежал неподвижно. Близинскому показалось, что он без дыхания и без движения. Он не знал, что ему делать: звать на помощь или молча наблюдать. Пока он раздумывал, боясь пошевелиться и нарушить тишину, своими неосознанными действиями повредить, шаман глубоко вздохнул и открыл глаза.

– Не беспокойся, я не умер. Я был там, – он показал на Михаила. – По-вашему это называется операция. Ваши хирурги сначала разрезают, достают пулю, а потом шьют. Я проникаю внутрь. Сращиваю сосуды и все повреждения, очищаю от излившейся внутри крови, заживляю рану. А потом отдыхаю. Сейчас мне нужен отдых. Отнеси меня за полог. Укрой тепло. Жди. Огонь пусть всё время горит. Полог опусти. Скажи Кулилу, он стоит у входа в ярангу, ко мне никого не пускать.

Лев отнёс шамана и уложил за пологом. Укрыл его и Михаила лисьими одеялами. Потом выглянул из яранги и увидал у входа переводчика.

– Кулил, шаман сказал, будет отдыхать. К нему никого не пускать. Топлива больше надо.

Тот кивнул. Через некоторое время гора топлива лежала у входа. Чукчи закрыли вход в ярангу, и никто больше не заходил. Как узнал потом Лев, вход охраняли по очереди несколько преданных шаману чукчей. Внезапно тишина нарушилась русской речью.

Лев понял, что это пограничники ищут их. Холодный липкий пот выступил на лбу. Однако разговор быстро затих. Он услышал удаляющийся скрип снега под ногами пришельцев. В ярангу они не зашли. Часа два Лев сидел у костра, непрерывно подкладывал топливо в огонь. Разные думы одолевали его. С одной стороны, ему было очень жаль Михаила. Но, с другой, он понимал, что они избежали самого страшного – чужбины. Дальняя земля Чукотка, но она принадлежит России, значит – родная сторона. Поживут они у чукчей. А там, бог даст, перемены будут к лучшему. Вот только когда они будут? На их письма с просьбой о реабилитации ответа не было.

Шаман неожиданно проснулся. Встал и подошёл к Михаилу. Взял его руку, потом открыл пальцем веки, внимательно посмотрел глаза. Лев наблюдал молча.

– Я вчера узнал, что вы решили лететь вместе с немцем. Мне было видение, я видел, что твоего друга ранят. Выслал собак и нарты. Будет жить Михаил. Полежит у меня, пока поправится. Ты иди, куда я тебя послал жить. Не обижай женщину. Она хорошая. Позову не скоро. Сам не приходи. Только если очень надо. Иди. Учи язык чавчу.

– Спасибо, – сказал Лев.

Оделся и ушёл. Тревога за Михаила несколько уменьшилась. Снег перестал падать. Звёзды казались очень близкими и яркими. Мороз чувствительно щипал щёки и нос. Лев медленно шёл к своей яранге. В голове крутились отрывочные мысли. Как он справится с ролью мужа и кормильца семьи? Есть ли у женщины дети? Не знает языка, обычаев чукчей. Переводчик прав, ему некуда деться и надо быстрее учить язык чукчей. Лев подошёл к яранге и вошёл в чоттагин[9], наполненный тёплым дымом от полыхающего костра. С непривычки запершило в горле, заслезились глаза. Лев закашлялся, опустился к земляному полу и увидел, что дым в яранге держится на уровне его груди, если он стоит, и медленно уходит в отверстие, образованное сходящимися в вершине крыши жердями яранги.

Около костра сидела его женщина. Рядом с ней ещё одна из тех, что была утром. Третьей женщины не было. Но был мужчина. Он улыбался и жестом приглашал его присесть. Лев беспомощно оглянулся вокруг. Тогда его женщина ушла за свой полог и вытащила оттуда позвонок кита. Поставила около него и похлопала, приглашая его сесть. Лев сел. Мужчина продолжал улыбаться.

– Вэкэт, – показал он на себя. – Кэлена, – показал он на его женщину. – Анканау, – он взял руку второй женщины и приложил её к своей груди. Лев понял, что это его жена. Чукча замолчал. Лев посмотрел на мужчину, потом на женщин. Он решил уточнить и запомнить имена своих соседей.

– Кэлена, – он взял её за руку и приложил её к своей груди, как это сделал Вэкэт. – Анканау, Вэкэт, – показал он рукой. Потом указал большим пальцем на себя и сказал:

– Лёва.

Все дружно закивали и повторили.

Близинский оглядел ярангу и увидел, что одежда мужчины аккуратно развешана на оленьих рогах около второго полога. Он встал и снял с себя верхнюю одежду. Повесил её около другого полога. Однако Кэлена сняла его кухлянку, специальным оленьим рогом тщательно очистила её от снега. Вэкэт снял остатки своей одежды и остался в набедренной повязке с куском пыжика впереди. Лев последовал его примеру. Теперь он стоял в трусах и полотняной рубахе. Женщины прыснули, но Вэкэт строго взглянул на них и что-то сказал. Они сели за столик и замолчали. Позднее он узнал, что обычай чукчей – не разговаривать с гостем, пока он не накормлен. На низеньком столике, стоящем около поднятого полога и длинного гладкого бревна, Кэлена поставила деревянное блюдо, наполненное квашеной зеленью. Её быстро съели. На большом деревянном блюде появились изысканные лакомства чукчей: мороженая оленина, мозги, вынутые из костей. Некоторое время в чоттагине слышалось чавканье, перестук ножей по деревянному блюду. Анканау убрала опустевшее блюдо и поставила другое, наполненное горячим мясом. Вэкэт поддел изрядную кость с мясом и протянул её Лёве. Тот принял из рук Вэкэта кусок мяса. Кэлена откинула рукава кэркэра[10]. Обнажилась её округлая крепкая грудь. Лев не поднимал глаз и старался показать, что он занят только мясом. Когда он его съел и поднял глаза, то увидел, что обе женщины сняли свои комбинезоны и сидят только в набедренных повязках из оленьей замши. К концу ужина в широких деревянных чашках подали крепкий олений бульон, сдобренный пахучими травами. Ужин был вкусный и очень сытный. Сытная еда и длинный, наполненный событиями и переживаниями день уморили Льва. Его стало клонить ко сну, и он чуть не свалился с импровизированного сиденья. К нему подошла Кэлена и взяла его за руку. Другой рукой она показала на полог. За пологом была постель из оленьих шкур. Лев лёг и укрылся лисьим одеялом. Заснул он мгновенно и спал без сновидений. Ночью он слышал, как в полог вползла Кэлена. Но сил проснуться у него не было. Кэлена его не трогала. Она отодвинулась на край постели. И больше он ничего не слышал. Утром, когда он проснулся, Кэлены в пологе уже не было. Лев высунул голову за край полога и увидел, что женщины делают что-то с оленьими шкурами. Он быстро, крадучись, схватил свою одежду, оделся и выбежал на улицу. На морозе он едва не задохнулся от свежести и невольно зажмурился от ослепительной белизны, хотя солнца не было, лишь по краю изрезанного дальним хребтом горизонта была разлита молочно-белая полоса – признак полярного зимнего дня. Лев с наслаждением прислушивался к тишине, к постепенному приливу сил. На душе было спокойно, и он сам этому удивился. Даже за Михаила он сейчас не переживал. Был уверен, что шаман его вылечит. В душе его появилась благодарность к этим людям.

– Я найду себе здесь дело. Выучу этот трудный язык и буду хорошим мужем Кэлены, – сказал он вслух и вернулся в ярангу.

* * *

Весь день женщины учили его языку. Он старался запомнить и всё спрашивал и повторял. Пробовал помочь женщинам. Но они только смеялись и сердились на него. Он понял, что мешает им. Вытащил карандаш и блокнот и стал записывать чукотские слова и рядом перевод на русский язык. В течение дня не раз в гости заходили чукчанки. Все они были для него на одно лицо. Они показывали пальцем на гостя, беззастенчиво рассматривали его, что-то говорили, смеялись. Лев чувствовал себя как зверь в зоопарке. Он зашёл в полог и опустил его. Кэлена поняла, что ему неприятно внимание женщин и старалась не пускать их заглядывать в полог. Но всё равно находились такие назойливые, которые просовывали за полог свои косматые головы. Лёве казалось, что они говорят Кэлене непристойности. Наконец, он лёг, отвернулся и заснул. Проснулся от громкого разговора в яранге. Приподнял полог и увидел много народа. Мужчины сидели около костра, курили трубку. По кругу ходила бутылка, к которой прикладывались по очереди. Смуглые лица лоснились, щелочки глаз вспыхивали чёрными угольками, щёки краснели, голоса становились всё громче. Он опустил полог и решил не выходить, пока люди не уйдут из яранги.

Перед его мысленным взором возникла жена. Роза не была красива. Однако Лев уважал и любил её, хотя она была иногда ворчлива и капризна. Он никогда не изменял ей. Да и внешность у него была неподходящая для этого. Но то, что ему надо было сделать в эту ночь, вызывало физический ужас. И он просил у Розы прощения и обращался к ней всеми своими помыслами. «Прости меня, Роза, но я должен залезть на эту женщину. Иначе меня прогонят, я погибну и не вернусь к тебе». Он не заметил, как в яранге наступила тишина. Кэлена подняла полог и позвала его ужинать. Вэкэт его приветствовал:

– Етти![11]

– Ии![12] – ответил Лев.

В яранге было тепло. Кроме костра горело три жирника. Женщины, голые до пояса, походили на русалок с лоснящимися покатыми плечами, обнажённой грудью и длинными чёрными космами волос. Нижняя половина их туловищ была заключена в пышные меховые штаны. Лев насытился быстро. И пока все ели с отменным аппетитом вкусное оленье мясо, он наблюдал за Кэленой из-под опущенных ресниц. Сегодня она не была такой улыбчивой, как вчера. Она иногда кидала на него пытливый взгляд. И Лев подумал: «Может быть, ей так же неловко, как и мне». Он старался найти в ней привлекательные для себя черты. Но лоснящееся смуглое немытое лицо со щелочками чёрных глаз не вызывало у него никаких чувств, не будил его чувственность и запах, идущий от женщины.

Ужин закончился. Лев обратился к Вэкэту. Известными ему словами и знаками он постарался объяснить, что хочет пойти с ним на работу, пасти оленей. Но Вэкэт ответил, что шаман не говорил ему об этом. И тогда Лев решил завтра же обратиться к шаману. Он не хотел быть нахлебником. Ведь шаман сам сказал, что он должен кормить свою жену. Вэкэт подождал, когда Анканау и Кэлена уберут в яранге. Потом взял Анканау за руку, и они залезли в свой полог. Кэлена посмотрела на Лёву, засмеялась и поманила его пальцем. В пологе она зажгла жирник, настелила несколько слоёв оленьих шкур. Потом разделась и легла на них. Она смотрела на Лёву своими внезапно ставшими длинными и горячими чёрными глазами. Лев не мог больше прятаться от неё в углу полога. Но он всё-таки отполз ещё дальше в угол и ощутил, что мыслей у него в голове нет. Его руки машинально сняли полотняную рубашку. Кылена подползла к нему и одним махом обнажила то, что Лев так тщательно от неё скрывал. Она взяла это в руки и удивлённо сказала:

– Кыкэ вынэ вай![13] Луоравэтльан![14]

После этого она вновь легла на ложе из оленьих шкур, и Лев уже ни о чём не думал. Он видел призывно торчащую округлую смуглую грудь, тугой живот, на котором так приятно лежать, и откровенно раскинутые ноги. То, что он видел между ними, его невообразимо возбуждало. Его плоть встала, и женщина еще раз сказала своим, теперь уже невыразимо сладостным, напевным голосом:

– Какомэй![15] Лёва, иди скорее ко мне!

Может быть, она сказала и не так. Ведь Лев ещё не понимал языка, на котором ему это сказали. Но он понял именно так. Он перешагнул через снятые Кэленой трусы, склонился и лёг на неё и сразу попал в то, что возбудило его до отчаянной дрожи. В конце концов, он был мужик, в данный момент просто кобель. Он почувствовал себя хозяином этой женщины. Она хотела его и отдавала себя безыскусно, первобытно. И он брал её сильно и грубо. Ему даже показалось, что он на момент потерял сознание, так остры были ощущения. Ведь он столько времени не имел рядом женщины! И пусть не получилось сразу так, как хотелось. Но ночь была длинная, они постарались провести её с пользой. Кэлена была изобретательна, и ей, дикарке, было чуждо смущение. Лев впервые в жизни изведал бесстыдные женские ласки. И они ему нравились. Он впервые чувствовал себя сильным и неотразимым мужчиной, господином своей женщины. Они почти не прерывали своих занятий, пока не пришёл переводчик и не позвал Лёву к шаману.

* * *

Михаил лежал бледный, казалось, без единой кровинки в лице. Но он был в сознании и даже попытался улыбнуться.

– Говорите, только недолго. Он ещё очень слаб, – сказал шаман.

– Как ты устроился, Лев? – тихо спросил Михаил. – Я просил, чтобы ты бывал здесь чаще. Расскажи мне, как мы здесь очутились.

– Михаил, ты понимаешь, что нас в последний момент спасли чукчи. Я увидел, что ты ранен, что падаешь. А немец в совершенной панике кричит: «Скорее, скорее! Пограничники!» Я его отодвинул и выпрыгнул с самолёта. Упал. А тут неизвестно откуда чукчи. Побросали нас на нарты. Не успел самолёт взлететь, как нас уже не было на той поляне.

Лев со слезами радости смотрел на своего ожившего друга. И они оба понимали, что остались на своей родной земле. Не за границей, а в своей стране! И не в одиночестве, а вместе. И в этом был большой глубинный смысл.

Михаил молча смотрел на Лёву, и тот почувствовал, что он взволнован и растроган в глубине души тем, что Лев не оставил его одного, а прыгнул вслед, даже не зная, жив ли он. Вот так взял и, не раздумывая, прыгнул. И что бы было, если бы Армагиргыну не было видения и он не прислал бы за ними нарты!

Михаил благодарно посмотрел на шамана. Но что-то ещё волновало его.

– Самолёт улетел? А Людмила?

– Самолёт успел улететь буквально из-под носа у пограничников. А Людмила тоже улетела, – ответил Лев.

Михаил закрыл глаза и затих. К ним подошёл шаман.

– Армагиргын, я прошу вас, разрешите мне ухаживать за Михаилом.

– Нет. Вот этого не будет. Здесь у вас разные пути. Вы будете видеться, но лечить его буду я. А ухаживать за ним будет моя правнучка Пыткыванна. Ты, Лёва, будешь жить в той семье, где живёшь сейчас. Я дал тебе в жёны хорошую женщину. Завтра ты пойдёшь с Вэкэтом пастухом. И он тебя научит всему, что умеет сам. Я ему скажу.

* * *

С этого дня началась настоящая трудовая жизнь Льва Близинского на крайнем чукотском севере. Он быстро освоил язык чукчей. В этом ему помогла Кэлена. Кэлена была тем проводником, который соединял его с землёй чукчей, c Колымой, с Чукоткой. Он жил жизнью тундрового человека. Он узнал, как запрягать оленя, куда гнать стадо летом в комариное время, и зимой, где оленю найти под снегом ягель. Он мог сделать ярангу. Спал в яранге голым, укрывшись пушистыми шкурами. Носил одежду, в которой пасли стада и кочевали оленеводы. Он питался оленьим мясом во всех его разновидностях – ел толчёным, наструганным, крепко, как камень, замороженным, полусырым, вяленым, парным. Ел квашеную и сушёную зелень, которую заготавливали в летнее время чукотские женщины. Он ознакомился с обычаями и поверьями тундрового жителя. Он понял главное – чукча не тупой и примитивный дикарь, а обыкновенный человек в необычной трудной жизни. Они были правдивы и непосредственны как дети. Они считали, что русские мало понимают настоящую жизнь. Русские трудно приспосабливались к тому, что для чукчей было понятным, привычным и необходимым: к их быту, жилищу, обычаям. Вот чавчу (чукчи по-русски) – люди в истинном значении, луораветльан – так называли они себя – настоящий человек, лыгинэвыскэт – чукотская женщина, истинная женщина.

У приморских чукчей было несколько иначе. С момента становления советской власти они узнали русского человека как брата. Русские очень помогли приморским чукчам. Они не были корыстны, как американцы. Приморские чукчи очень сильно зависели от удачи во время охотничьего сезона летом. И если летом не было заготовлено достаточно еды на зиму, а погода часто не была благоприятна для охоты зимой (неделями дули сильные ветры), приморские чукчи голодали. От голода умирали, прежде всего, дети, старики и женщины. Русские пришли к чукчам на помощь именно в такой момент. Зимой 1923–1924 годов голод в приморских стойбищах был жестокий. Русские коммунисты накормили голодных приморских чукчей, отобрав у богатых оленеводов часть оленей. Весной во время навигации пришли суда с необходимым провиантом, предметами быта, моторами для лодок и вельботов, горючим, топливом, оружием для охоты. Были организованы магазины, фактории. Русские активно взялись за воспитание этого доброго и наивного народа, особенно молодого поколения. Иностранные мошенники, скупавшие за табак, иголки, дурную веселящую воду (водку), нитки, бусы и чай, прекрасные меха, моржовые бивни, были с побережья выселены. Русские организовали школы в отдалённых селениях, а затем школы-интернаты. Появилось радио, были созданы библиотеки, больницы, детские сады. Русские создали письменность чукчей.

Оленные чукчи относились несколько свысока к своим приморским братьям. Они не страдали от голода. Их пища паслась около них в тундре. Кочевой образ жизни замедлил внедрение русских. Шаманы долго играли большую роль в их жизни. Необозримые просторы тундры позволяли шаманам уводить оленных чукчей в самые дальние уголки и надолго сохранить своё влияние.

Армагиргын стремился кочевать со своими оленями и людьми так, чтобы меньше всего контактировать с властями и приморскими чукчами. Среди оленных чукчей он пользовался огромным авторитетом. И не только потому, что имел много оленей. Он был действительно могущественным шаманом: умел лечить, имел способности к гипнозу, умел проникать в мысли других людей и знал много такого, что простым чукчам и не снилось. За свою долгую жизнь Армагиргын помог очень многим соотечественникам. Он был на Чукотке в своё время, пожалуй, самым известным шаманом. И этих двоих русских он спас не просто ради человеколюбия. На их счёт у него были свои планы. Они знали его секрет, они видели священный зал, принадлежащий их старинному шаманскому роду ещё до того, как они окончательно откочевали и закрепились на Чукотке. Шаман Армагиргын должен был сохранить эту тайну для своего рода и, безусловно, не допустить, чтобы она ушла за рубеж.

* * *

Как-то неожиданно в яранге появилась внучка Армагиргына Пыткыванна.

Михаил открыл глаза и увидел, что над ним склонилась приятная женщина. Её тёплая рука касалась его лба. Она что-то говорила шаману. Армагиргын ей отвечал на чукотском языке. Она подложила под плечи и голову Михаила свёрнутый в виде подушки мягкий мех и осторожно стала поить его наваристым оленьим бульоном.

Женщина была необычна для этих мест: у неё были длинные, туго заплетённые, чёрные как смоль косы, связанные ремешками, и необыкновенные голубые глаза, не раскосые, а большие, открытые, и прямой с легкой горбинкой нос. Лицо её не было широким, плоским и скуластым, как почти у всех чукотских женщин. Оно было овальным с высокими скулами как у европейских женщин. Возраст её было трудно определить. Она была моложава, но в ней чувствовалась зрелость. И Михаил подумал, что, скорее всего, ей уже за сорок.

Семья шамана жила в отдельной яранге. А эта, где лежал Михаил, была предназначена только для Армагиргына. Множество непонятного назначения предметов было развешано на деревянных подпорках и на перекладинах потолка яранги, разложено по углам: разные человеческие фигурки, фигурки песца, волка, медведя, собаки, оленя, ворона, кости, когти, растения и камни. Эти амулеты были предназначены для охраны жилища и для ворожбы колдуна-шамана. Взгляд Михаила останавливал большой бубен. Ему казалось, он может сам по себе издавать таинственные рокочущие звуки.

Впоследствии Михаил смутно помнил период своего выздоровления в яранге шамана. Этот период своей жизни он назвал растительным. Ему не хотелось жить. Всё для него потеряло значение. Ему постоянно снились жена, дети. Часто он вспоминал Людмилу и переживал её потерю и особенно отъезд за границу. Он считал, что всё, что было дорого, потеряно, ничего хорошего в его жизни уже не будет. Он молча лежал и смотрел перед собой, ничего не видя. Поэтому выздоровление его шло медленно.

Взгляд его был тусклым, почти безжизненным. Армагиргын опасался за его жизнь. Поэтому он решил увезти его на Горячие ключи.

 

Горячие ключи

До Горячих ключей было почти двое суток езды на оленях. Недалеко от устья реки Амгуэмы было это место, где боги выпускали из земли кипящую воду. Она парила и бурлила и стекала в подземное озеро. Там, над самым большим горячим потоком, стояла давняя брошенная яранга. В ней когда-то жил жадный до жёлтого камня американ. Когда на Чукотке появились русские коммунисты, американ исчез. С тех пор шаман Армагиргын каждую зиму приезжал в его ярангу и грелся в этих горячих водах. Возвращался оттуда помолодевшим и сильным.

* * *

Низкое тёмное небо простёрлось над бесконечными белыми снегами. В этой безграничности терялось всё живое. Лишь изредка вспархивали белые как снег куропатки и мгновенно исчезали. Вдруг от самой макушки неба до полярной звезды стали вспыхивать и разгораться длинные световые полосы. Их становилось всё больше, они росли, удлинялись, разбегались в разные стороны. Самые разные яркие оттенки цветов пробегали по небу. Огненные полосы горели, содрогаясь, извивались, замирали и вновь росли, быстро охватывали всё небо. Переливы света растекались и вниз, и вверх, и вширь. Михаил впервые наблюдал северное сияние так, лёжа на нартах, несущихся вслед за стремительными оленями. Красные, зелёные, синие, фиолетовые, оранжевые, лиловые всполохи-ленты расцвечивали тёмное небо. Олени мчались туда, к истоку этого таинственного многоцветья. И именно в этот момент Михаил почувствовал, что он жив и хочет жить. Он услышал голос шамана:

– Верхний народ делает большой праздник. Он зажигает много костров.

Так же неожиданно, как появилось, сияние исчезло. Вскоре на небе по-прежнему сияла луна в окружении ярких звёзд. Но ещё долго Михаил видел внутри себя этот свет. Олени мчались, а он лежал на нартах с открытыми глазами, вглядывался в безграничную вселенную, ощущал огромность и бесконечность космоса, и свою причастность к жизни на земле.

Олени уже мчались по льду Амгуэмы, когда Михаил оторвался от своих мыслей и поглядел, кто же путешествует вместе с ним. Но разглядеть и узнать было трудно. Толстые меховые одежды делали всех похожими.

Неожиданно стал слышен грохот водопада, разносившийся по молчаливой тундре. Они свернули на склон горы и остановились. Все повскакали с нарт и о чём-то быстро и возбуждённо заговорили. К Михаилу подошёл Лев и шаман Армагиргын.

– Михаил, давай я помогу тебе встать, и ты посмотришь водопад, – сказал Лев.

Они стояли, обнявшись, и смотрели с высоты, как вода с рёвом вырывается из-подо льда и, стремительно закручиваясь валом, падает вниз. Две скалы сдавили реку, и она, живая и буйная, освободившись из-под ледяного покрова, падала, широко разливаясь по долине. Вода растекалась, замерзала, образовывала ледяные бледно-зелёные горы.

Чукчи, теперь уже молча, смотрели на эту картину.

* * *

– Наш народ считает это место пристанищем злых духов. И те, кто поехали с нами, согласились на этот путь только потому, что с ними могущественный шаман Армагиргын. Я обещал им, что сделаю их сильными. И они не будут бояться злых духов. Поэтому вы сядьте в нарты и молчите, что бы ни увидели и ни услышали, – сказал шаман Лёве и Михаилу.

Лев и Михаил сели рядом в нарты и приготовились смотреть неизвестный им таинственный обряд.

Армагиргын отошёл, взял в руки бубен. Бубен загрохотал в его руках и, сливаясь с шумом водопада, зазвучал мощно и утверждающе.

Но голос Армагиргына перекрывал эти звуки. Он стоял на краю обрыва, неестественно высокий древний старик. От него шла сила, и все ощущали это. Он громко пел, гремел его бубен, казалось, даже водопад притих. Вдруг в руках Армагиргына появился большой светлый меч, и он стал рубить им направо и налево. Послышался вой, затем жалобный крик. Армагиргын убрал меч в меховые ножны на его поясе и поднял вверх руки. В них опять был его большой бубен. Его грозный рокот возвещал о победе, и, казалось, был слышен до самого неба. Постепенно рокот становился всё тише и тише, затем зазвучал умиротворённо.

Чукчи во время этого действа стояли неподвижно на коленях около своих оленей. Они не шевелились.

Михаил и Лев думали, что всё окончено. Но бубен вдруг снова заговорил в руках шамана. Теперь рокот его был свободным и дружественным. Он как будто приглашал кого-то принять участие в борьбе с почти побеждённым врагом. Зарычал медведь и снова заплясал шаман. Теперь он ходил кругами и пел песню во славу этого медведя.

– Он обращается к медведю Кочатко, – перевёл Лев Михаилу. – Он просит его быть другом и вспомнить, что шаман Армагиргын великий и древний. Теперь Кочатко уходит спать.

Вдруг шаман закричал вороном. «Кар-р-р, кар-р-р!» – громко прокаркал невидимый ворон. Армагиргын замахал руками-крыльями и закрутился на одном месте. И когда снежная позёмка вихрем закрутилась вокруг него, раздался мощный крик. Армагиргын ударил по этому вихрю и опять стал биться вороном. Послышался жалобный вой. Шаман победно поднял свой бубен и, не переставая бить в него толстой палкой с круглым наконечником, приблизился к своим чавчу. Каждый из них ударил себя кулаком в грудь и склонился. Армагиргын поднял над ними бубен, ещё раз погрохотал им и что-то сказал. Они все замахали руками как крыльями и быстро сели в нарты. Олени понеслись. Теперь Михаил и Лев сидели вместе.

– Что сказал шаман чукчам в конце представления? – спросил Михаил у Льва.

– Он сказал, что победил келе (невидимого духа), который охраняет водопад, и теперь они стали сильными и могут ехать дальше. Он сказал, что Армагиргын могущественный шаман и духи этого водопада теперь не будут им вредить, а будут помогать. Ещё ему помог могущественный ворон. А медведь Кочатко стал его другом и разрешил охоту в этих местах.

– Один человек, а такую полифонию создал! – восхитился Михаил.

– Да, в этой поездке мы являемся свидетелями необыкновенного величия природы. А человек в этих условиях каков!

Чувствовалось, что Лев тоже под впечатлением бескрайнего белого простора тундры, величественного северного сияния, живой Амгуэмы, и водопада, и искусства шамана.

* * *

Всю ночь они ехали не останавливаясь. К утру увидели клубы пара над землёй. Олени неслись во весь дух, и вскоре они остановились около одинокой яранги, черневшей на фоне снежной белизны. Яранга стояла под склоном горы на горячих ключах. Они били из-под земли и стекали в реку. Чукчи под командой шамана быстро убрали сгнившие старые шкуры и покрыли ярангу новыми, привезёнными из своего стойбища. Обвязали её новыми ремнями. В яранге быстро нагрелось: внутри вдоль стен был проложен пожарный шланг, по которому беспрерывно циркулировала горячая вода. Температура ключа была примерно девяносто пять – девяносто семь градусов по Цельсию. Поэтому оленину сварили в горячем ключе. Поели, попили чаю и легли спать.

Ранним утром шаман разбудил Лёву и Михаила. Сопровождавшие их чукчи уже куда-то отправились.

– Лёва, Михаил, одевайтесь, пойдёте со мной. Ты, Лёва, возьми мешок, который я приготовил.

Они оделись и пошли за шаманом.

Над ключами клубился пар. Их было здесь много. Около самого большого ключа образовался большой снежный грот. Пурга наносила сюда снег, и от действия паров он затвердевал. Они зашли в грот. С потолка этой большущей пещеры падали крупные капли воды. Каменистое дно омывалось горячими ручейками. На дне пещеры было углубление, выложенное булыжными камнями. Через пожарный шланг в эту искусно сделанную ванну протекала холодная вода.

– В этих ключах можно свариться, – сказал Армагиргын. – Но вот в ту яму течёт холодная вода, и в ней можно сидеть. Вода волшебная. Посидишь в ней, и прибудут силы. А если три раза в день принимать эту ванну, то через две недели прогонишь любую хворь. Очень хорошо лечит эта вода кости и раны тоже. Только надо считать двадцать по двадцать[16]. Если сразу будешь сидеть дольше, то, наоборот, станешь слабым. Я пойду первым.

Шаман воткнул в стены грота факелы, разделся, смело вошёл в природную ванну. А Лев стал считать. Когда он сосчитал до четырёхсот, Армагиргын вышел, быстро облился холодной водой, взял из мешка большое мохнатое полотенце и стал растираться им.

– Теперь ты иди, Михаил, – сказал он серьёзно и строго посмотрел на Лёву. – А ты, Лёва, смотри за ним. Считай ему десять по двадцать. Больше пока не надо. Вытащишь его, разотрёшь осторожно. А потом нас проводишь и будешь сам сидеть в этой яме. Ты здоровый и сильный. Но для первого раза тоже сиди двадцать по двадцать.

Лёва помог другу спуститься в ванну. Потом вытащил и растёр его. Обливать холодной водой его шаман не разрешил. Лев помог Михаилу одеться, проводил их в ярангу. Когда он сам зашёл в воду, душа его ликовала. Вода была тёплая, ласковая, действительно волшебная. «Надо обязательно сделать ярангу для бани, – подумал Лев. – Невозможно не мыть тело и жить в этой грязи. И Кэлену научу мыться».

* * *

Две недели они провели на Горячих ключах. Шаман приободрился, был весел, как будто переживал вторую молодость. Михаил чувствовал себя здоровым и сильным, главное, каким-то обновлённым. Однако чукчи, сопровождавшие их в этой поездке, не принимали ванн и не использовали воду для мытья. Они все дни ходили на охоту, промышляли песцов, лис, куропаток. А однажды принесли горного барана. Мясо его было вкусным и нежным и внесло некоторое разнообразие в рацион отдыхающих.

Армагиргын рассказал историю, связанную с этим местом.

– Лет пятнадцать тому назад, когда в России уже произошла революция, но на Чукотке её ещё не было, на этом месте жил хитрый американ. Армагиргын ему построил ярангу. Американ жил в ней. Он не занимался охотой. Он жил в яранге один со своей собакой. Он обнюхивал чукотскую землю и искал красное железо, валявшееся в руслах рек и ручейков. У него был моторный бот. Каждую осень он уезжал на Аляску и ранней весной возвращался на Чукотку. Но однажды осенью его хижину посетил бурый медведь. Американа дома не было. Медведь продырявил бензиновые банки и вылил из них бензин. Разбил ящик с патронами. Американ не смог уехать на Аляску. Вельбот нечем было кормить. Он остался зимовать. Вот тогда и была построена эта яранга. Это американ придумал сделать яму с волшебной водой и заставил горячую воду греть ярангу и варить пищу.

– А куда делся этот американ? – спросил Михаил.

– Э-э, ему советская власть приказала уходить на свою Аляску. Тут ещё были искатели золота, муж и жена, русские. Они втроём убили русского геолога. Он ездил по побережью и тоже искал золото. Но он не для себя искал. Он был с теми, которые власть устанавливали на Чукотке, после того как царя прогнали. За убийство геолога этих троих забрали в тюрьму. С тех пор я ничего об этом американе не знаю. Приезжаю зимой в эту ярангу и живу здесь две недели. Уезжаю сильный и здоровый.

– А почему твои чукчи не моются в волшебной воде?

– Потому что, если я их приучу мыться в волшебной воде, тогда не будет сильного шамана Армагиргына. Я не хочу менять традиции. Пока мои родичи соблюдают древние традиции от своих дедов, они верят своему шаману. Чукчи не моются водой, они натираются снегом и нерпичьим или другим жиром.

– Ну а ты как стал мыться в воде? – спросил Михаил.

– Я жил у русских в молодые годы, когда ещё не был шаманом.

– Теперь понятно, почему ты так хорошо говоришь по-русски. А долго ли ты жил среди русских.

– Не знаю, как сказать об этом. Может быть и недолго, но след от этого у меня остался на всю жизнь.

– Армагиргын, расскажи. Нам очень интересно. Где ты жил среди русских? – попросил Лёва.

– В Питере я жил.

– Ты жил в Питере! Боже мой, Армагиргын, почему ты там не остался?

– Корни мои здесь. Я шаман. А это особая кровь и особая связь со своим народом. Мой великий долг быть здесь. Какой бы ни был красивый и интересный город Питер, но я там был чужак. Меня учили и языку, и поведению в обществе, много чему учили. Но нужным человеком я чувствую себя только на родине. Мне здесь хорошо дышится. Здесь есть места, где шаман набирает силы. Это заповедные места. Туда прилетали боги. Наши старые люди рассказывают, а им рассказывали их деды, а дедам их деды, что когда прилетали боги, огненные столбы поднимались до самого неба. Огненная река текла по земле. Люди боялись, уходили далеко в тундру. Потом боги ушли на небо. Огненная река потухла.

– Армагиргын, расскажи нам.

– Эту легенду я узнал ещё мальчишкой.

Было это очень давно. Много семей разных северных народов кочевало по тайге и тундре. Искали лучшие места для охоты, лучшие пастбища для оленей. Дошли люди до Анюя. Великолепное это было место: дикие олени паслись здесь большими стадами. Сохатых больше, чем берёз в лесу. Снежные бараны, лисицы, соболи – не сосчитать. Рыба сама лезла в сети. Стаи птиц закрывали небо. Ни беды, ни заботы не было у людей. Не берегли люди природу. Били зверьё, птицу, даже лебедя, били больше, чем им надо было для пропитания. Всё вокруг опоганили тухлой падалью. Убьют медведя – только лапы да шкуру возьмут, убьют сохатого – только рога, печёнку и глаза возьмут, убьют птицу и выбросят, когда протухнет.

Рассердился творец. Затряслась земля от его гнева. Из горы огненный столб поднялся до самого неба, страшен был гром и голос творца, огненные реки по долинам потекли. Лес кругом загорелся, вода в реках закипела. Люди, звери, птицы – все от смерти бежать бросились. Много лун прошло. Духи сказали шаманам, что нога живого человека никогда не должна в тех местах ступать.

Давно, очень давно это было, много зим прошло. Но запрета никто не нарушал. Только одна река стекает с той горы. Люди назвали её Мони, что значит каменная река. Это место в междуречье между Малым и Большим Анюем.

Хотел я подойти, посмотреть на это страшное место. Но там болота ужасные, гнус, комар просто яростный. Да и запретил мне отец, сказал: шаман должен соблюдать наказ творца и людям его передать. Если кто подойдёт близко, никогда больше не увидит солнца. Потому что там в горах открылись ворота в подземное царство. Вот такие у нас места есть.

– Армагиргын, так интересно ты рассказываешь о своём крае. Неужели здесь недалеко есть такие места? – сказал Лёва.

– Почему ты думаешь, что недалеко? Я же говорю вам, что тундра большая. Здесь в горах можно в такие места забрести, что никогда не выйдешь. И никто тебя не найдёт.

 

Любовь Армагиргына

Времени было много. И пока чукчи были на охоте, дни заполнялись купанием и едой. Друзья уговорили Армагиргына рассказать необыкновенную историю своих странствий.

– Я родился в стойбище Энмакай. Мой отец шаман Вааль и мать шаманка Наргинаут были приморскими чукчами. Я рос охотником. Но от родителей я унаследовал качества шамана и должен был стать шаманом, – так начал свою исповедь старый шаман Армагиргын. – Подходило время великого испытания. Я должен был идти в тундру, прожить там в одиночестве год. И если, пройдя испытание одиночеством, холодом и голодом, через год я вернусь домой, то буду настоящим шаманом. Так мне сказали мать и отец. Наши корни уходили в далёкие первобытные времена, и после испытания мне должны были открыться тайные знания и способности древних.

– Я научил тебя быть охотником и ничего не бояться, – сказал отец. – Но охотиться в этот период ты можешь, только чтобы прокормить себя и не умереть. Ты не должен стрелять. Только охотничий нож и петля могут быть твоими орудиями.

– Мы научили тебя жить в тепле и холоде. Учти, что о холоде ты должен помнить летом, потому что летом ты должен будешь искать место, где перезимовать и не замёрзнуть. Ты видел, что шаман – это помощник всем людям. Он мудрец, он знает многих духов добра и зла. Он заставляет помогать себе добрых духов и побеждает злых, – так напутствовала его мать.

– Ты должен понять тундру и её людей. Учись быть мудрым. Никого не бойся и учись побеждать и предсказывать, лечить и понимать знаки, – так напутствовали они меня. – Проводи время в длинных думах. Ты должен постичь смысл бытия, понять многие тайны жизни, силы природы.

В этот день я был особенным, я шёл и чувствовал себя лёгким, радостным и быстрым. Я знал, что иду на большое испытание, но мне об этом не хотелось думать. Я был свободной птицей, я был быстрым оленем, я был хитрой росомахой, и мог идти куда угодно. Тундра очень большая.

Был полярный день. Солнце уходило далеко за скалы Инчоуна, потом его огромный и яркий шар выкатывался на морской простор, медленно приближался к тому месту, откуда ему надлежит снова подниматься. Солнце не заходило. Оно оставалось в небе и в ночное время, но всё же что-то менялось вокруг, словно бы наступала какая-то душевная тишина.

Моё волнение улеглось. Я шёл всё медленней. Я смотрел вокруг и думал, как хорошо, что передо мной большая широкая тундра, а впереди огромное море, и всё это прикрыто ещё большим небом. Я вспомнил сказки своего деда. Его небо было населено оленями, быстроногими пастухами и охотниками, могущественными добрыми и злыми духами, молоденькими красавицами девушками.

Наконец я остановился и решил поесть. Мать приготовила мне колобки из мяса, жира и толчёных корней. Я ел и думал, какая у меня хорошая мать, как вкусно готовит. Потом выбрал сухое место и заснул. Во сне мне снились море и большая шхуна.

Проснулся я встревоженным. Посидел, подумал и решил пройти сначала вдоль моря, попрощаться с ним, а потом уйти в глубокую тундру и там найти место, где можно обосноваться на зиму. Я пошёл берегом и не заметил сам, как пришёл в Нымным. Недалеко от берега стоял корабль. Жители на байдарах спешили к нему. Я узнал своего друга Тэки. Он зимой приезжал к нам в гости, мы познакомились.

– Атык, иди к нам, – позвал он после приветствия. – Это корабль русских. Поедем с нами, посмотрим.

– Атык – это моё первое имя, до того как я стал шаманом.

Я сел в байдару, и мы быстро оказались на корабле. Русские разрешили всем зайти и посмотреть корабль. Но потом собрали всех на палубе. У них был переводчик, он кое-как умел говорить по-нашему. Им нужен был проводник, который проведёт их по побережью. Я был свободен и мог это себе позволить. Я согласился. Поэтому когда все нымнымцы ушли на своих байдарах, я остался на корабле. Мне показали каюту, в которой я буду жить. Переводчик сказал, что раз я остался на русском корабле, то они дадут мне свою одежду, я должен вымыться. Я не понял, что это значит. Тогда переводчик, его звали Иван, взял меня за руку и сказал, что покажет. Мы зашли в помещение, где русские мылись. Иван разделся и включил дождик. Он мылся, а я смеялся. Потом он предложил раздеться мне. Я боялся, но показать ему это не хотел. Вода была такая щекотная и приятная. Иван взял в руки мочалку и стал меня ей тереть. Я спросил:

– Зачем ты это делаешь?

– Чтобы ты был чистым, чтобы от тебя плохо не пахло.

Вот так я попал к русским и вымылся первый раз. Тот Иван стал моим большим другом и не раз меня выручал. До конца лета мы путешествовали вдоль побережья. Когда попадались реки, впадающие в море, мы высаживались и несколько дней путешествовали вдоль реки. Особенно долго задержались на Амгуэме. А когда вышли к ключам, русские были очень довольны.

Прошло время. Тундра становилась жёлтой. Неяркое жёлтое солнце грело плохо. Воздух по утрам был совсем прозрачным, а вода покрывалась плёнкой льда. Близилась зима. Русский корабль торопился домой. Капитан спросил, где меня высадить. Я задумался. Вернуться домой я не мог. К зиме я не подготовился. Места себе не нашёл. Тогда Иван спросил:

– Атык, почему ты молчишь? Скажи мне, как у тебя дела? Плохо или хорошо?

– Дела у меня немножко хорошо и немножко плохо.

– Где хорошо?

– Хорошо здесь. Я много узнал и познакомился с тобой. Ты мой друг теперь.

– А почему плохо?

– Я должен пройти испытания в тундре. Мои родители шаманы, и я должен быть шаманом. Я должен год прожить в тундре один. А я не приготовил ничего на зиму, ни еды, ни жилья. И не решил ещё, где мне жить. Скорее всего, меня ждёт смерть от голода и холода.

Иван внимательно посмотрел на меня. А потом сказал капитану:

– Капитан Биллингс, если его высадить сейчас, он погибнет. Давай, возьмём его с собой. Он посмотрит мир. Узнает, как живут белые люди. А через год у вас снова намечается поход в эту ледяную Азию. Вы его ранней весной доставите домой. За лето он подготовится и выполнит своё испытание. Ты ведь ещё успеешь стать шаманом, если вернёшься домой к следующей весне?

Мне было очень страшно оставить дом и тундру, оставить море. Но больше всего я боялся оставить своих родителей. Я сказал об этом Ивану. Но он ответил мне:

– Атык, ты обязательно вернёшься к своим родителям, к своему морю и тундре. Ты уедешь только на эту зиму. Зато ты увидишь мир, ты узнаешь, как живут люди в других странах. Ты увидишь такое большое стойбище, где белых людей больше, чем во всей вашей тундре и на всём вашем море. Своим родителям ты нужен живым. И шаманом ты будешь только, если вернёшься домой живым.

И я согласился. Если бы я знал, что разлука будет длиться не один год! За это время я узнал любовь и страдание, одиночество среди множества людей, приобретение и потери. Я много пережил, перестрадал и передумал. Но кто предостережёт нас от опасностей?

Старик задумался и замолк надолго.

* * *

Русский корабль «Слава России» возвращался в Петербург после большого плавания на восток с целью изучения побережья Ледовитого океана, начиная от реки Индигирки до Чукотки. Плавание длилось два года.

Цель экспедиции – географическое исследование Чукотки и этнографическое изучение чукчей. Экспедицию возглавлял Г.А. Сарычев. Все сухопутные исследования проводил капитан Биллингс с небольшой командой. Это путешествие окончилось приблизительно в 1795 году. Проводником по Чукотке был чукча Атык, впоследствии знаменитый шаман Армагиргын.

Если учесть, что рассказывал об этом путешествии он в 1939 году, а в пору путешествия ему было приблизительно шестнадцать – восемнадцать лет, то уважаемому шаману было около ста шестидесяти. Возраст не просто почтенный, а удивительный для жителя Крайнего Севера.

– Армагиргын, сколько же тебе лет? – спросил его Михаил.

– Наверное, сто шестьдесят два.

– Это тяжело, жить столько на земле?

– Я не могу жаловаться. Конечно, нет тех сил. Но в конце этого года я уйду за облака. Пора мне отдохнуть среди небесных звёзд. Я так думаю.

– Так что же произошло с тобой в городе Петербурге?

– Вы правы. Рассказывать, как мы плыли, не стоит. Путешествие длилось несколько месяцев. И Иван всё это время учил меня русскому языку. Так что, когда мы прибыли на место, я понимал по-русски почти всё. Не буду рассказывать, как я был удивлён и просто потрясён всем, что увидел. Жить меня взял к себе Биллингс. Я ему был зачем-то нужен. Я хотел жить у Ивана. Но он был беден. И его ждала молодая жена. А у Биллингса был большой каменный дом, большая богатая семья, много слуг и много денег. Мне выделили отдельную комнату. Меня учили сидеть за столом, правильно есть, пить, вести себя в обществе. Учили танцевать и говорить с женщинами. И ещё разным премудростям. Я спросил Биллингса, зачем это надо. Он мне ответил, что мы, чукчи, народ дикий, живём как первобытные люди. Хозяин хотел проверить, могу ли я быть как белый. Однажды он сказал мне:

– Атык, я должен показать тебя людям. Это называется научный доклад. Будет много, очень много людей. Я расскажу, как мы путешествовали и что видели там, у вас на Чукотке. Ты не подведи меня. Я буду рассказывать и показывать тебя. Ты стой и молчи. Поворачивайся, когда тебя попросят. Ни с кем, кроме меня, не разговаривай. Если я хорошо всё расскажу, мне дадут корабль, и я снова поеду к вам. Тогда тебя отвезём в твою тундру.

В назначенный день мы с Биллингсом поехали, как он сказал, на большое научное собрание. Меня одели в мою меховую одежду. Народу было очень много. Биллингс стоял за высоким столом и всё говорил и говорил о том, как они путешествовали и что видели. Потом он стал рассказывать о моём народе. И здесь меня поставили около него, и он стал показывать, какой я ростом, лицом, одеждой. Он рассказал, какие мы дикие, какие у нас маленькие яранги, покрытые шкурами. Как дымно в яранге и противно пахнет псиной, потому что собаки живут вместе с людьми в яранге. Но мы обычные люди, нас можно обучить всему, что знает белый человек. Он рассказал, как меня обучают, заставил меня сказать на русском языке несколько фраз. Я злился, мне было обидно за чавчу. Но я очень хотел домой в тундру и к своему морю. Поэтому я сделал всё, как хотел Биллингс. Он меня потом похвалил и пообещал обязательно взять с собой, когда ему дадут корабль и русские снова поедут на Чукотку. А пока он оставил меня жить в своём доме и поручил старшей дочери Лизе занять меня чем-нибудь полезным. Сам он был очень занят. Лиза везде брала меня с собой. Вечерами она собирала всех детей, и мы развлекались, как могли. Я часто рассказывал о холодном море, об охоте на нерпу и лахтака, на кита и белого медведя, на соболя и росомаху. А ещё я рассказывал сказки своего деда. И про метели я рассказывал. Особенно Лиза удивлялась, что зимой у нас всё время длится ночь, светит только луна и красивое северное сияние. А летом солнце не заходит вообще. Лиза сказала, что у них в Питере летом бывают белые ночи. Но солнце заходит на несколько часов. И ещё я рассказывал ей о пологе в яранге. Я сказал ей, что в пологе тепло и люди в нём отдыхают голые. И так мы увлеклись с ней играть в нашу северную жизнь в пологе, что у Лизы стал расти живот. Биллингс, узнав, что его старшая дочь скоро станет настоящей женщиной, кричал, рвал на себе волосы и вообще чуть с ума не сошёл. Я не понимал, почему он так бесится. У нас любая девушка, если она хочет, может родить ребёнка. И все радуются приходу хорошего гостя, нового человека, и от его имени раздают всем подарки. Настоящая женщина быстрее выйдет замуж.

Лизу увезли в деревню. А обо мне забыли. Я сидел целыми днями в своей комнате один и всё думал. Я очень тосковал по своей тундре и по своей яранге, и по матери, и по отцу. Лето прошло, а корабль всё не собрался идти на Чукотку. Я очень боялся, что теперь меня Биллингс не возьмёт с собой. В то же время я не знал, куда дели Лизу. Я похудел и не хотел вообще брать пищу. Несколько раз я плакал, потому что не знал, где находится Лиза. Всё это время ко мне заходила только кухарка. Она приносила мне еду. Тяжко вздыхала, когда видела, что я не съел ни кусочка. Я сидел на полу и всё думал свои длинные думы, когда ко мне зашёл Биллингс. На этот раз Биллингс не кричал, а смотрел на меня мрачным взглядом. А я глядел в его глаза. И тут я понял, о чём этот человек думает. Его мысли были для меня открыты, хотя он молчал. «Старый я дурак, не учёл, что у дикарей свои дикие нравы. Он не понимает, что обесчестил девушку. Куда его деть? Куда деть его ребёнка? Не дай бог, ещё умрёт от тоски. Вон какой стал, кожа да кости. Не женить же его на Елизавете, в самом деле! Слава богу, что узнали заранее и отправили её к тётке в деревню. Ребёнок родился вылитый чукча. Добро бы мальчик, а то ведь девочка такая страшная. Ей только жить среди чукчей».

И я спросил:

– Что это значит «обесчестил»?

Биллингс дико посмотрел на меня.

– А почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Потому что вы сейчас так подумали.

– Откуда ты знаешь, о чём я думаю?

– Я настоящий северный шаман, – ответил я. – Вы можете со мной не говорить, а я слышу ваши мысли. Вы сейчас подумали, что я дикарь и обесчестил девушку.

– И ты всегда знаешь, о чём думают другие?

– Нет, я ощутил этот дар только сейчас впервые. Шаман должен пройти испытание страданием, голодом и одиночеством. Тогда он приобретает такой дар. Мои родители шаманы. И я потомственный шаман. Но пока я почти ничего не умею.

Биллингс был безмерно удивлён. И хотя всё, что я сказал ему, было очевидной правдой, он не верил и был в панике.

– У вас нет такого понятия, потому что вы живёте в дикости. У нас девушку берегут, и она выходит замуж с согласия родителей и после специального обряда венчания в церкви. Это большой и святой праздник у наших людей. Девушка должна быть невинной, она не может спать в пологе голой с мужчинами, как у вас. А если она родит ребёнка до венчания, то опозорит себя и родителей. И всё это и есть бесчестье, – ответил он.

– Значит, Лиза родила девочку, и она вам не нравится, потому что похожа на меня. А Лизе она нравится?

– Лиза в ужасе. И она больше не хочет тебя видеть.

– А когда вам дадут корабль ехать на Чукотку?

– Когда кончится эта зима.

– Я возьму девочку и отвезу её к своим родителям. Она чукча, и ей надо жить среди чукчей. У вас она будет несчастна, потому что вы не понимаете нашей красоты и нашей жизни.

– Я подумаю. А пока она будет жить в деревне. Если хочешь, я отправлю тебя к ним, а Лиза приедет сюда. Имей в виду, что ты её больше не увидишь. Я этого не допущу. Никто здесь не должен знать о том, что у Лизы ребёнок.

Через два дня меня отправили в деревню. Здесь я увидел свою дочь. К ней была приставлена кормилица. Девочка была очень красивая. Они просто этого не понимали. Но она была наша. От чёрных волосиков до смуглых пальчиков она была моя. У меня было такое чувство, как будто я сам её родил. Однако я сильно тосковал по Лизе. И решил поехать в Питер сам, без провожатого. Я не верил, что Лиза не понимает, какая красивая у нас девочка. Я решил сказать, что могу жениться на Лизе по обычаю белолицых. Если надо, я стану как таньги[17]. Ранним утром я собрался и пошёл пешком на станцию. Мы ехали сюда на поезде. А со станции меня везли на лошадях. Моя большая ошибка и ошибка моих воспитателей в том, что я не знал, что такое деньги. Я жил на всём готовом, и не знал про эти бумажки. У меня их не было. Я пришёл на станцию и стал спрашивать, когда будет поезд в Петербург. Оказалось, что он уже ушёл. Я сел на скамейку и решил ждать до следующего дня. Но мне не удалось спокойно сидеть и часа. Меня оглушили мысли проходящих мимо и сидящих рядом на скамейках людей. Самые спокойные, глядя на меня, думали: «Откуда такая образина?» Я встал и отошёл от вокзала. Под деревьями стояла скамейка. Я сел, оглянулся вокруг и никого не увидел. Так неподвижно я просидел до темноты. Зажглись звёзды. И я ощутил страх. Недалеко в кустах стояли трое. Я понимал, что мысли их нехорошие. Но я не знал тех слов, какими они думали. Мне просто было страшно. Я встал и решил всё-таки идти к свету. Но не успел. Они окружили меня и сбили с ног. Потом ударили чем-то по голове. Я чувствовал, как они шарят по моим карманам. Когда они всего меня обшарили, один из них пнул меня с досады и сказал:

– Одет нормально, а денег нет. У, харя!

Они сняли с меня верхнюю одежду и обувь, ещё побили ногами и ушли. Голова моя была разбита, оставшаяся одежда грязная, лицо разбитое и распухшее, руки и всё тело болело от колотушек. Я очнулся и не знал, что делать. Шатаясь, я пошёл к вокзалу. Но там какой-то мужик меня не пустил. Взял за рубаху сзади, завёл за тёмный угол и дал пинка.

– Убирайся отсюда, образина поганая!

Я упал в кусты. Мне было холодно, очень больно, я хотел есть и пить. Катам меркичкин![18] Я бы совсем замёрз там, если бы к тому моменту не подъехал кучер на лошадях с имения Лизиной тёти. Он меня нашёл. Кормилица удивилась, что я не пришёл, когда малышку купали и укладывали спать. Я очень любил играть с ней в этот момент и никогда не пропускал её купание. Я уходил к себе, только когда она засыпала. Кормилица пошла к Лизиной тётушке и сказала, что меня нет. Стали искать. Дворник сказал, что видел, как я ушёл в сторону станции. Тётушка быстро снарядила лошадей на станцию. Меня нашли полуживого, замёрзшего, избитого. Привезли в дом. Я долго болел. Тётушка послала за Биллингсом. Он приехал вместе с Лизой.

Я рассказал ему, как и зачем путешествовал. И что я согласен жить как белые люди и жениться на Лизе по их обычаю.

– Ты не можешь жениться на Лизе. Ты здесь никто, без роду и племени. У тебя за душой ни копейки. Ты даже не знаешь, что такое деньги. Содержать семью здесь ты не можешь, а к вам Лиза не поедет. Лиза тебя не любит. Ваш ребёнок случаен. Спроси её сам. Я специально привёз её, чтобы она тебе всё сама сказала.

Пришла Лиза. Посмотрела на меня, заплакала и сказала:

– Атык, извини меня. Я не знала, что от того, как мы с тобой играли, бывают дети. Мама мне ничего не говорила об этом. Мне всего пятнадцать лет. Я не хочу выходить сейчас замуж. И я не люблю тебя и этого ребёнка. Уезжай к себе домой и увози девочку к своей матери. Пусть она её воспитывает. Ты ведь так предлагал моему отцу?

Я молча кивнул и больше не сказал ни слова. Через месяц крытая повозка увезла нас, меня и девочку, на судно новой полярной экспедиции.

Шаман замолчал и погрузился в свои длинные молчаливые воспоминания.

* * *

– А как ты назвал свою девочку? – спросил Михаил.

– Я назвал её Лизой. Я любил Лизу и хотел говорить её имя. Я очень берег свою дочь, когда мы были на корабле.

– Как встретили тебя родители?

– Когда прошло много месяцев, а от меня не было вестей, была сильная пурга, отец хотел меня искать в тундре. Но куда пойдёшь? Тундра большая. Мой друг из Нымныма приехал в стойбище Энмакай и навестил моих родителей. Он им рассказал, что я ушёл с русскими на корабле. Меня ждали год, потом ещё год. Мать плакала и уже не ждала на третий год. Они решили, что таньги меня убили или где-нибудь бросили. Но вот прошло три года, корабль остановился у нашего берега. Меня с маленькой Лизой отвезли на шлюпке к берегу. Все жители стойбища стояли на берегу и смотрели. Никто меня не узнал. Только мать увидела и сразу закричала:

– Атык! Мой сын Атык вернулся!

Она потеряла сознание. Мы с отцом отнесли её в ярангу. Мать и отец были очень рады и всё трогали меня, чтобы увериться, что это я, а не дух и не призрак. Я рассказал им о Лизе большой и о маленькой. Лиза маленькая выросла в нашей яранге, стала нормальной женщиной и вышла замуж. Ты, Михаил, видел её внучку, Пыткыванну. Она очень похожа на большую Лизу-маму. Только волосы у неё чёрные, а глаза, нос, рот и всё лицо такое, как у старшей Лизы. Мне до сих пор хочется плакать, когда я смотрю на неё. У меня было три жены, много других детей и внуков. Но я люблю больше всех свою праправнучку Пыткыванну.

Весь этот вечер Армагиргын молчал. Михаил и Лев понимали, что он вновь переживает те давние события своей жизни. Поэтому они его не тревожили.

 

Пилахуэрти Нейка

Дни их счастливого пребывания на Горячих ключах подходили к концу. Армагиргын внимательно осмотрел Михаила. Рана его была почти незаметна.

– Мне кажется, ты здоров, Михаил.

– Да, я чувствую себя вполне здоровым. Скоро я сумею встретиться со своей семьёй.

Армагиргын взял его за руку и закрыл глаза. Так он сидел и молчал минут пять. Потом открыл глаза и сказал:

– Нет. Ты ещё очень не скоро соединишься со своей семьёй. Твоя жена, возможно, навестит тебя здесь, на Чукотке. Но ещё не скоро. В своё большое стойбище ты не вернёшься. А если не послушаешь меня, поедешь к своей жене, то снова будешь в тюрьме.

Потом он взял за руку Лёву. Так же помолчал и поведал:

– Ты, Лёва, вернёшься в своё большое стойбище, но тоже очень не скоро. Жена тебя там не встретит. Это тоже будет не скоро. Больше я ничего вам не скажу. Завтра утром мы отсюда уедем. А сейчас будем отдыхать.

* * *

Лёва и Михаил понимали, что Армагиргын прав. Документы, которые вручил им Берг, пока мало что меняли. Их единственной защитой, очень непрочной, был шаман. Приедет в стойбище кто-нибудь из Уэлена и начнёт выяснять, кто такие и откуда появились, и «загремят они под фанфары». Никакой шаман их не защитит.

«В чём же здесь интерес шамана?» – почти одновременно подумали они. Но вслух ничего не сказали.

Утром Армагиргын был необычно таинственным и молчаливым. Пока одевались, завтракали и пили горячий чай, он не проронил не слова. Но вот оленья упряжка готова, шкуры с яранги сняты и уложены. Армагиргын на что-то решился. Это было видно по тому, как он важно подошёл к Михаилу и Лёве.

– Михаил, Лев, я распорядился взять с собой ваши рюкзаки. Они тяжёлые, в них ваше золото. Мы его никуда не дели. Всё это время оно лежало в яранге.

– Спасибо, Армагиргын. Но что нам с ним здесь делать?

– Вы долго его добывали. Я знаю, вас заставлял это делать Берг. Таньги ценят желтый камень. Они жизнь отдают за него. Когда-нибудь оно вам пригодится. Жизнь большая. Скоро мы опять проедем мимо водопада на Амгуэме. Я покажу место, где американ прятал своё золото. Там и оставим ваши рюкзаки. Когда придёт ваше время, вы его заберёте, сколько бы лет ни прошло.

Армагиргын взял с собой одного каюра. Остальные чукчи отправились по другой дороге. Водопад встретил их яростным рёвом падающей воды. Оленей оставили с молодым каюром.

– Идите за мной.

Они шли цепочкой к самому краю, где вода срывалась и падала вниз блестящим мерцающим сплошным потоком.

– Видите камень? Под ним и будут лежать ваши ящики с золотом. Теперь спускайтесь за мной осторожно.

Несколько шагов ниже начала водопада привели их к ступеням, ведущим вниз. Прошли по скользким ступеням. Их глазам предстал грот. Стена падающей воды отделяла его от остального мира. Здесь можно было не только спрятать золото, но и укрыться самим в случае необходимости.

– Здорово! Какое чудесное тайное укрывище приготовила сама природа! – воскликнул Лев.

– Здесь действительно можно сохранить всё на много лет, – согласился Михаил.

Армагиргын гордо взглянул на них и улыбнулся.

Схоронив рюкзаки в потаённом месте, они освобождались от забот об этом грузе.

* * *

Вскоре их нарты легко скользили по зимнему снегу. Они догнали медленно поспешавших чукчей.

– Я хочу вам показать одну необычную гору. Мы поедем в сторону Большого Анюя. Завтра утром будем на месте. Там опасно. Вы во всём должны меня слушаться. Садимся, едем, и я дорогой вам всё расскажу.

Чукчи погнали оленей, миновали сопочку, нарты скользили по льду Амгуэмы. Она становилась всё уже. И скоро вокруг были одни горные вершины. Наконец Армагиргын объявил остановку. Развели костёр. Чукчи занялись приготовлением ужина. А Михаил, Лёва и шаман устроились на оленьих шкурах.

– Это место находится посредине между началом трёх рек: Амгуэмы, Нелоги и Чауна. Места гиблые, болотистые и пастухами не посещаются. Да и летом навряд ли вообще кто сюда стремится. Подойти к этой необычной горе можно только зимой в ясную погоду. Гора называется Пилахуэрти Нейка[19], загадочная нетающая мягкая гора. Она всюду режется ножом, внутри пещера. В ней всё ярко блестит. На вершине горы небольшое озеро. Озеро покрыто таким же блестящим нетающим мягким покрывалом. Там необычная вода. Мы скоро приедем к горе. Это очень дорогая у вас, бледнолицых, гора. Приезжал один канадец. Шмит назывался. Он всё спрашивал про эту гору. Ему кто-то рассказал про неё. Он снарядил к ней экспедицию. Они в конце лета пошли её искать. Близко подошли. Но Кочатко[20] их не пустил дальше. Они все погибли, так и не нашли блестящей горы. Сейчас я буду просить Кочатко пропустить нас к горе.

Чукчи зажгли ещё два костра. И Армагиргын встал между ними. Все остальные сидели на коленках внутри круга и держались за нарты.

Шаман начал потихоньку бить в бубен, запрыгал вокруг костров и стал просить Кочатко не выходить из своей берлоги, не беспокоиться и пропустить их к священной горе. Никто не откликался, шаман всё тише бил в бубен. Один из костров погас. Шаман склонился перед другим костром. Тот тоже погас. Тогда он объявил, что Кочатко закрыл оба глаза и ушёл спать. А люди могут ехать к Пилахуэрти Нейка.

Путешественники проглотили свой ужин, напились чаю. Остатки еды оставили около костра для Кочатко, чтобы он поел, когда проснётся, захочет полакомиться. Они устроились на нартах и продолжали свой путь. Часа через два прибыли на место. Перед ними был вход в большую пещеру, как будто гигантская пасть открылась. По бокам этой пасти свисали причудливой формы сосульки. Чукчи зажгли факелы. И все пошли осмотреть грот. Армагиргын шёл первым. Он вытащил большой нож и срезал конец ближайшей сосульки. Лев и Михаил сделали тоже. Срезанные сосульки сложили у входа. С душевным трепетом они вошли в пещеру. Факелы осветили блестящие серебряные стены. С потолка свисало множество серебристых сосулек. Шаман обвязал всех верёвками и верёвки соединил вместе. «Это чтобы волшебная шаманка никого не увела к себе в подземелье», – объяснил он. Они осматривали блестящий грот, и в душе рождалось необыкновенное удивление перед богатством и многообразием творений природы. Шаман не пустил всех идти далеко вглубь. По его словам многие не вернулись. Уходили в гору навечно. Друзья не были удовлетворены осмотром. Им непременно надо было обследовать внутренность пещеры и пройти по ней до конца. Но Армагиргын категорически воспротивился, и через час они вышли практически при потушенных факелах.

Когда пустились в обратный путь, Армагиргын сказал:

– За Колымой-рекой протекает река Нелога, она впадает в море собственным устьем. На реке Нелоге, там, где её течение близко подходит к морю, есть гора, а в горе утёс с такой же блестящей землёй. Недалеко от этого места, в верховьях реки Омрелькай, есть ещё одно волшебное озеро Эльгыгытгын. В этом озере живут злые духи. Когда-то давно эти злые духи бродили по земле чукчей. И там, где они проходили, в ярангах оставались мёртвые холодные люди. Узнав об этом, рассердился творец. Он позвал к себе большого шамана и велел ему: «Собери Кочатко и всех зверей, пусть прогонят злых духов с земли чавчу и закинут их в озеро». Большой шаман Армагиргын собрал зверей и Кочатко и велел им забросить этих злых духов в озеро и не выпускать. Звери всё так и сделали. Они забросили их в озеро Эльгыгытгын. Но караулить им у озера не хотелось, всем хотелось вернуться к своим семьям и отдыхать. И тогда они попросили творца набросить на озеро прочное покрывало. Творец так и сделал. С тех пор злые духи там томятся. Надуют они покрывало на озере. Оно чуть приподнимется и выпустит их вонючий пар, запыхтит и опустится им на голову снова. Армагиргын с того времени ушёл через облака. А его имя взял я и стал великим шаманом.

– Армагиргын, ты ведь не первый раз путешествовал к этой горе. Не может быть, чтобы тебе не хотелось пройти эту пещеру всю целиком. Расскажи, что ты видел сам. Почему ты не позволил нам пройти дальше? – спросил Михаил.

– Молод я тогда ещё был. С отцом своим ходил к этой горе. Нужен был нам этот блестящий мягкий камень на украшения и амулеты. Если его смешать на огне с жёлтым камнем, который у нас в реках часто попадается, то можно сделать очень красивые украшения для женщин и амулет большого круглого солнца, который носят на груди шаманы. Этот амулет защищает человека от самых сильных злых чар. Я приехал с отцом, как и вы, увлёкся. Мне хотелось знать, где кончается эта пещера. Но отец сказал, что это опасно, потому что, где кончается пещера, там бездна. Потихоньку от отца я взял с собой три факела. И когда один потух, я зажёг второй. Но и второй факел потух, а я всё шёл. Я зажёг третий. И тогда я увидел впереди большую кипящую воду. Она плохо пахла. Но близко к ней подойти было нельзя. Из земли вырывался то ли дым, то ли вонючий пар. Я решил скорее вернуться, потому что от этой вони у меня кружилась голова и меня тошнило. А земля была горячая. Но я не знал, куда идти. Кругом были блестящие сосульки и высокие столбы. Я бродил между ними и кричал. Я звал отца. Но меня никто не слышал. Факел давно потух, а я всё шёл сам не знаю куда. Я хотел пить и есть. Но в этой горе нечего есть, а вода, стекающая с блестящих сосулек, не годится для питья. Я потерял сознание. Когда очнулся, почувствовал, какой-то мохнатый то ли зверь, то ли дикий человек поволок меня к выходу и бросил недалеко от входа. Там и нашёл меня отец. С тех пор я знаю, что в этой пещере обитают духи. Отец предупреждал меня, чтобы я без него не ходил. Он говорил мне о том, что там обитает дух шаманки. Что шаманка может увести далеко и не выпустить. Особенно она любит красивых, сильных и высоких, как я. Но я не послушал. Эта пещера идёт очень далеко, и там очень жарко. Да, чем дольше я шёл, тем становилось жарче. Я не советую никому идти до конца. Эта пещера действительно кончается бездной. Если в неё упадёшь, не вернёшься. Недаром вход в пещеру похож на гигантскую пасть.

Секреты тундры становились всё занимательнее. К тому же ещё речь о загадочной шаманке.

– А о какой такой шаманке шла речь? – спросил Лёва.

– О, это очень древняя история. Будешь слушать, расскажу.

– Я тоже с удовольствием буду слушать, – сказал Михаил.

– На краю леса, там, где он кончается и начинается тундра, на берегу небольшой реки стояла одинокая яранга, – начал свой новый рассказ Армагиргын. – В яранге жил старый охотник с двумя своими жёнами и их дети. Тесно было в яранге, но жили они дружно. Рождались у них всё время мальчики и были охотниками. Но вот родилась последняя – дочь, и все обрадовались. Потому что в семье, где много охотников, должна быть девочка. Она сменит мать, будет выделывать шкуры и готовить еду.

Рядом с ярангой отца сыновья поставили ещё две яранги и привели в них жён от оленьего кочевья на берегу Амгуэмы.

Привели также оленей и развели их целое стадо. Теперь семья не знала голода.

Дочь их отца росла редкой красавицей. Больше всего она любила бить в бубен и петь песни. И так выросла она и стала шаманкой. Она не боялась ни зверей, ни болот. Бегала по тундре наперегонки с зайцами. Зимой взлетала куропаткой. Не боялась келе[21] и бегала к Пилахуэрти Нейка по болотам, не боясь провалиться в них или заблудиться в серебряной горе. Она знала в ней все ходы и дружила с её духами. Сам Кочатко был покорён её красотой и песнями. Она приносила столько блестящего камня, сколько хотела, и делала сама себе украшения: длинные пояса, красивые подвески в уши, талисманы, блестящие как солнце. Но вот беда. Никого она не любила и не хотела выбирать себе мужа. А слух о её красоте шёл по тундре. И посмотреть на неё приезжало много и анкалинов[22] и пастухов. Кликкен[23] её не интересовали. Она любила только себя.

И вот однажды в ярангу её отца явился ремкылен[24]. Это был богатый старый оленевод Акр, владелец острова Аракамчечен со своим сыном. Сын сразу влюбился в Вээмнэут[25]. И её отец принял от него свадебный пыжик. Он не мог отказать столь богатому и уважаемому человеку. К тому же Акр пригнал к его яранге много оленей. Невеста того стоила. Акр забрал Вээмнэут для своего сына, который совсем не нравился ей. Вээмнэут сказала Акру:

– Ты увозишь меня далеко на остров. Я хочу на прощание взять с собой мягкий камень с горы Пилахуэрти Нейка. Я сделаю с него украшения для себя и ваших женщин.

Акр согласился. Но когда они приехали к горе, гордая Вээмнэут ушла и больше не вернулась. Сын Акра пошёл её искать. Долго ждал старик Акр, но не дождался своего сына. Тогда он связал длинной верёвкой всех сопровождавших его чукчей, они пошли в пещеру горы Пилахуэрти Нейка искать сына и его невесту. Но нашли только мёртвого сына. С тех пор люди боятся ходить далеко в эту гору. Дух шаманки Вээмнэут живёт в этой горе, и она своей песней завлекает людей в глубину горы. Но всё зависит от настроения шаманки, которой прислуживают духи этой горы, и иногда сам Кочатко слушает её песни. Бывает, если человек добрый, она помогает.

Долго молчали все трое. Рассказы старого шамана рождали картины, не совсем обычные для русского человека. Настоящее тесным образом переплеталось с вымыслом. Серебряная гора была наполнена тайной сказочной жизнью. В ней жила шаманка, гордая девушка, красота и песни которой покорили Кочатко и духов горы. Сказка окончилась, когда внезапно смолкла песня мчащейся нарты.

 

Таньги Бекер

Они прибыли в оленье стойбище. Оленье стадо встретило их перестуком рогов, криком пастухов, хорканьем телят. Ноздри учуяли дым костра, запах слежавшегося под кожаным полом мха, аромат варёного оленьего мяса.

Время в тундровом стойбище мерялось от отёла к отёлу. Казалось, всё было прочное, неизменное: и тундра, и дальние хребты, и смена лета и зимы, – только люди старели, дети вырастали, умножалось стадо. Но сейчас в этой неизменности чувствовались напряжённость и неустойчивость. Только видимость была постоянной. А подует весенний ветер, и всё охватит движение, нарушится прочность, нарушится равновесие.

Все пастухи и совладельцы стада были семьёй Армагиргына. Дети его и даже внуки в основном умерли. Поколение, которое окружало его сейчас, было пра-пра. Но они все звали его атэ[26]. У каждого была своя доля в стаде. Распоряжался всем самый старший после него в семье эрмэчин[27]. Его звали Кулил. Это был муж правнучки Армагиргына Пыткыванны.

Приехавшие зашли в маленькую походную ярангу. Армагиргын позвал Кулила.

– Кулил, что нового в нашем стойбище? Кто-нибудь чужой не приезжал?

– Да, атэ, приезжал. Второй день тебя ждёт таньги. Хотел ехать к Горячим ключам. Но мы сказали, что ты скоро будешь.

– Как он себя назвал?

– Гера. Сказал, что он твой друг и вы давно знакомы.

– Расспрашивал, как мы живём, про новых людей? Про таньги?

– Расспрашивал. Ему сказали, нет новых людей. Ты ведь предупреждал, чтобы не болтали.

– А про Пыткыванну не спрашивал? Не просил её позвать?

– Нет. Я оставил его в твоей шаманской яранге. Кормила его эпэкэй[28].

– Хорошо. Для Лёвы поставьте маленькую ярангу и привезите сюда Кэлену. Пусть он будет одним из вас. Научите его быть пастухом. Кто чужой приедет, он пусть не высовывается. Ты понял, Лёва?

– Понял. Кэлена приедет завтра?

– Да, ещё сегодня пошлём за ней, – ответил Кулил.

Армагиргын был озабочен.

– Кулил, идите сейчас вместе с Лёвой, он сам выберет себе место для яранги. Ужинать будем здесь только мы, кто приехал. Я подам знак, когда подавать.

Все вышли. В яранге остались только Армагиргын и Михаил.

– Михаил, я даю тебе маску. Одень её. Вот тебе амулеты.

И он достал кучу различных амулетов из своей сумки.

– Зачем это?

– Мне надо, чтобы ты увидел этого приезжего. Может быть, он тебе знаком или ты его просто видел. Он тебя не должен видеть и знать. Я поеду вперёд. Через час тебя привезёт Кулил. Ты будешь шаманом из далёкого стойбища, которого я пригласил к себе в гости. Вы с Кулилом зайдёте в мою ярангу буквально на момент, только чтобы увидеть гостя. Я вас сразу отошлю. Ни одного слова не говори. Особенно если он тебе знаком. Теперь ты понимаешь, зачем тебе маска и амулеты? В стойбище тоже никто не должен знать, что ты не шаман. Я постараюсь его задержать. Мне надо знать его мысли. Но он умеет от меня защищаться. Если я сумею его задержать, и он останется у меня, хотя бы ненадолго, я научу тебя, как проникнуть в его мысли. Когда ты увидишь его лицо, постарайся удержать его перед глазами, чтобы потом в уединении сосредоточиться на этом человеке и его мыслях. Хорошо в руках в это время держать какой-либо предмет с его тела. Поставь перед своими мысленными глазами его образ и крепко задумайся о нём, буквально мысленно залезай в его череп. Свои мысли все погаси. В твоей голове должна быть тишина. Тогда ты услышишь, о чём он думает. Не сомневайся в этом и молчи, твоя голова должна молчать, иначе такой опытный в этих делах парень поймёт, что его подслушивают. Он может сделать обратный ход и будет знать, кто и зачем к нему проник. Меня не будет в это время рядом. Он будет говорить с Пыткыванной. Ты всё понял, Михаил?

– Я постараюсь, я очень постараюсь, Армагиргын.

– Этот гость – моя большая беда. Я надеюсь на твою помощь.

– Армагиргын, я по профессии врач. И кое-каким магнетизмом, у нас это называют гипнозом, я владею. Правда, в черепную коробку за чужими мыслями я ещё никогда не лазил, – Михаил усмехнулся. – Но я буду рад тебе помочь, и очень надеюсь, у меня получится.

– Связь с тобой будем держать через Кулила или Пыткыванну. Маску не снимай даже ночью. Если кто-нибудь постарается проникнуть к тебе и снять её с тебя, смело хватай его и бей. А потом снова надевай маску и смотри, кто посмел напасть на шамана – моего гостя. Предателя надо хватать, надо знать, кто тебя предал. Если в стойбище есть предатель, он может кое-что рассказать этому гостю.

Зашли Кулил и Лёва. Пришли женщины и принесли ужин. Армагиргын торопился.

– Кулил, ты мне нужен в семейном стойбище. После ужина через час приедете с Михаилом. Пойдём, оставь кого-нибудь вместо себя и проводи меня, – сказал Армагиргын.

Ужин прошёл в молчании и напряжённом ожидании событий. Михаил чувствовал себя неловко оттого, что покидает Лёву. Лев чувствовал себя виноватым из-за своих отношений с Кэленой. Он ничего не рассказывал Михаилу и стыдился своего маленького кусочка счастья. Однако он был рад тому, что у него и Кэлены будет теперь своя яранга. Они будут жить своим отдельным домом. Он будет работать и не будет иждивенцем.

* * *

Золотой бум Клондайка поднял тысячи американцев с насиженных мест. Этот человеческий вал докатился до крайней северной жилой точки Американского континента и остановился на Аляске, в городе Номе. В 1899 году здесь скопилось около тридцати тысяч человек, опоздавших к дележу золотых участков. И тут умные головы посетила гениальная мысль: на Аляске лишь голова золотого тельца, сам золотой телец находится на Чукотке. Около десяти тысяч отчаянных старателей решили перебраться через Берингов пролив и выйти на никем не застолблённый русский берег. Побережье не охранялось. А слухи будоражили сознание: «в районе мыса Сердце – Камень, в бухте Проведения, в Колючинской губе и в губе Святого Лаврентия золото можно грести лопатой». Вторжение намечалось на весну 1900 года. Слухи достигли Петербурга. Многие иностранные граждане обращались в русское консульство в Сан-Франциско, запрашивали об условиях поиска золота на русской территории. Глаза горели жаждой получить невиданное богатство, жадные руки тянулись к нему. Однако концессию никто не получал, все получили отказ. Тут-то и появилась небезызвестная в истории международных афёр того времени фигура полковника Вонлярлярского. Неведомыми путями он в кратчайший срок раздобыл концессию на поиски и разработку золота на Чукотке «на особых условиях». В территориальные воды у побережья Чукотки был послан русский военный фрегат «Якут» для охраны побережья от вторжения поселенцев с американского берега. Позднее выяснилось, что Вонлярлярский был подставной фигурой. За его спиной стоял ряд английских банков, которые опоздали в дележе клондайкского золота и решили во что бы то ни стало компенсировать упущенное на Чукотке. Однако первоначально концессия Вонлярлярского приобрела как бы русское национальное значение. 27 мая 1900 года экспедиция отплыла из Сан-Франциско на американской шхуне «Самоа», имея на борту норвежскую команду, десять русских, девять англичан, четырнадцать китайцев рабочих. За геологическую часть экспедиции отвечал русский геолог Богданович, личным представителем Вонлярлярского был инженер-англичанин (на самом деле немец) Бекер. В течение всей экспедиции Богдановичу приходилось выдерживать глухую борьбу с её иностранными членами.

В бухте Провидения Богданович не застал «Якута», однако здесь находилось судно «Прогресс», принадлежащее владивостокскому купцу – англичанину Бринеру. На борту судна находился представитель Иркутского горного управления, который был уполномочен «отвести Бринеру любой участок, который тот пожелает застолбить». Суда прятались друг от друга в скрытых местах побережья и вели разведку на золото, тщательно скрывая результаты.

В течение лета к побережью несколько раз подходили американские суда. Но, узнав о курсирующем в прибрежных водах русском военном бриге, быстро удалялись.

На «Самоа» разгорелась борьба: между капитаном судна и Богдановичем, между Богдановичем и английской частью экспедиции. Англичане имели достоверные, по их мнению, сведения о местонахождении золота. Богданович хотел провести планомерное исследование побережья. Капитан Янсен и команда пили и занимались скупкой мехов у прибрежного населения в обмен на спирт. Спаивать прибрежное население категорически запрещалось существующими в то время законами Российской империи. Богданович наивно полагал, что может запретить им продавать спирт населению.

Во время захода шхуны в Ном для мелкого ремонта и пополнения запасов угля Янсен отказался следовать обратно к Чукотке. Английская часть экспедиции сошла на берег. Они убедились, что их сведения о «точном» местонахождении богатейших месторождений золота на Чукотке не более как фикция. Экспедиция закончилась крахом. Единственным её результатом явилось то, что вторжение старателей с американского берега больше не грозило.

Перед окончанием этой экспедиции, во время захода в одно из прибрежных стойбищ, на «Самоа» была грандиозная пьянка. Утром судно вышло в море и спокойно направилось дальше. И только к обеду заметили, что исчез Бекер. Капитан не видел пользы в этом человеке, более того, он ему мешал, так как вмешивался в деятельность капитана по закупке мехов у прибрежных чукчей и порицал его за пьянку. Янсен вообще не понимал, зачем ему навязали этого юнца, да ещё как представителя Вонлярлярского. Поэтому особой тревоги это не вызвало. Было решено: суда на побережье заходят, а уж если Бекер «нажрался до чёртиков», не вернулся вовремя на судно, то пусть выбирается сам. Однако юный Бекер остался на побережье не в результате пьянки, он вообще пил мало и редко. У него были свои планы. Он видел, что русский геолог Богданович не может организовать в этих условиях планомерное исследование побережья. Знаковое золото было везде, но промышленного золота, россыпей, он не нашёл.

Бекер полагал, что золото на Чукотке есть, но где оно, должны знать местные жители. Он решил остаться, изучить чукотский язык, стать своим среди чукчей и узнать, где искать богатства этой земли.

Гуляя по побережью во время активного торга между командой шхуны и местным населением – обменом пушнины на спирт, Бекер заметил в стороне чукчанку и решил подойти к ней. Он был поражён. У чукчанки были зелёные, а не черные, открытые, а не узкие щелочки глаза и прямой европейский нос с небольшой горбинкой. Высокие скулы не делали её лицо широким и плоским, как это обычно у чукчанок. Овал лица правильный, лицо смуглое и чистое. Словом, она была красавицей, и не только для здешних мест. Бекер заглянул в самую глубину её длинных зелёных глаз и улыбнулся. Чукчанка улыбнулась в ответ. Тёплая волна омыла его сердце.

– Кто ты, красавица? – невольно спросил он. Чукчанка его поняла и ответила также на английском языке:

– Меня звать Туар[29], мой прадед – здешний шаман Армагиргын.

– А меня звать Гера, я приплыл на этой шхуне. Но торговля меня не интересует. Поэтому я просто гуляю по берегу.

Не сговариваясь, они пошли вместе вдоль берега и долго гуляли, сначала молча, но постепенно разговорились. Бекер получил свой первый урок чукотского языка. Туар немного знала английский язык. На побережье многие чукчи умели говорить по-английски. В конце девятнадцатого века побережье было в основном под американским влиянием, так как они были здесь долгое время фактическими хозяевами. Крейсерство русских военных судов, охранявших восточные границы, было отменено в 1861 году, как «слишком обременительное для бюджета Морского ведомства». Ближайшим русским поселением на побережье был пост Ново-Мариинск, нынешний Анадырь. Русского языка местное население практически не слышало.

Когда юный Бекер и Туар вернулись к стойбищу, торг кончился, моряки вернулись на судно. Над морем далеко слышались песни и пьяные крики. Это весёлая команда во главе с капитаном отмечала выгодную сделку.

– Как же ты попадёшь на шхуну? – обеспокоилась Туар.

– Туар, я не хочу плыть дальше. Если плыть, то только с тобой. Но сейчас на шхуне почти все пьяные. Девушке среди них опасно находиться.

– Что ты, Гера? Разве я могу покинуть своих родных, старшего атэ, эпэкэй?

– А я не могу покинуть тебя, ты цветок моей души. Если мы расстанемся, моя душа завянет, – ответил Бекер.

– Я уезжаю завтра. Мы со старым атэ приехали в гости.

– А где вы живёте?

– Мы не анкалин[30], мы оленные чавчу, и наше стойбище в тундре. Там, где пасутся олени.

– Я не могу ехать с вами?

– Я должна поговорить с дедушкой. Если ты хочешь ехать с нами, то тебе придётся жить в яранге и стать охотником и пастухом оленей. Ты согласен? Кроме того, ты должен жениться на чукчанке. И за неё надо отработать её семье год или два.

Это было как раз то, что хотел Бекер. Ему надо было зацепиться в тундре. На время стать одним из них. Поэтому он как можно убедительнее сказал:

– Да, я согласен ехать за тобой в тундру. Это здоровая жизнь. Я не могу тебя потерять.

– Но ты должен знать, что мой старый атэ шаман. Он великий шаман. Он прожил на свете много лет. В молодости он жил в большом русском городе Питере и знает русский язык, он умеет говорить по-английски и умеет залезать в голову.

– Как это понять? Как понять, умеет залезать в голову?

– Он умеет узнавать, какие мысли у тебя в голове. Если у тебя мысли дурные, он сразу узнает. И потом он не любит тех, кто пьёт дурную веселящую воду.

– Ты видела, что я не пью дурной веселящей воды. И дома у меня нет любимой женщины, жены.

– Я могу взять тебя в свою ярангу, если ты хочешь стать моим мужем. Но для этого надо, чтобы мой дедушка шаман согласился. Тебе придётся отработать для моей семьи год или два, прежде чем мы поженимся.

– Веди меня к своему дедушке.

– Нет, Гера. Люди на твоей шхуне могут вернуться за тобой. Если тебя не найдут, они убьют всех жителей этого стойбища. Такое уже бывало. Таньги бывают опасны. Ты пока посиди на берегу и подожди их. Если хочешь остаться здесь, то когда придёт за тобой шлюпка, скажи им, что ты решил остаться. Вот тогда мы будем говорить со старшим атэ. А сейчас не ходи за мной.

Туар ушла. Бекер задумался. У этой девушки всё было необычно: и лицо, и умные мысли. Бекер не хотел возвращаться домой нищим. Не может быть, чтобы эта земля была пуста. К тому же геологическая экспедиция искала, где можно организовать прииск. Для этого золота должно быть столько, чтобы оправдать оборудование, дороги и жизнь приисковых рабочих. А он сам по себе. Тундра откроется ему. Пора переходить от побережья в глубину. И не ходить наугад. Здесь живут люди. Они кочуют. Значит, многое знают о своём крае.

Долго сидел Бекер на берегу, давно прекратились крики на шхуне. Он задремал. А когда проснулся, шхуна была далеко в море. Он поднялся на ноги и огляделся. Куда идти, он не знал. Просто пошёл по направлению к стойбищу. На душе было тревожно, но в то же время необычно легко. Он шёл навстречу своей новой жизни. И не заметил, как из дальней яранги вышла девушка. Это была Туар. Они поравнялись. Он опять заглянул в её глаза. Туар взяла его за руку.

– Пойдем к моему старшему атэ.

Армагиргын стоял около яранги, готовый к путешествию.

– Атэ, я хочу взять этого таньги с собой. Он не захотел уйти со шхуной. Он остался с нами. И он хочет жить в оленном стойбище.

Армагиргын пристально посмотрел на чужеземца. В это время Бекер думал: «Я люблю твою внучку и хочу жениться на ней. Поэтому я остаюсь с вами и буду жить как чукча». Других мыслей он не пускал в свою голову. Он обратил серьёзное внимание на то, что Туар сказала о способностях шамана читать чужие мысли.

– Туар, он хочет жениться на тебе. Тебе нужен мужчина для жизни. Но он не наш. Ты согласна выйти за него замуж? Он через год-два раздумает. Ему надоест жить в тундре. А ты будешь горевать. Останешься с раненым сердцем.

– Атэ, – сказала Туар по-чукотски, – я не похожа на наших чукотских женщин. Ты сам говорил, что я вылитая Лиза, которую ты любил в большом стойбище Петербурге. Я не хочу всю жизнь жить в яранге. Я хочу, чтобы этот мужчина увёз меня на большую землю.

Как ни отговаривал Армагиргын правнучку от такого рискованного шага, но она стояла на своём. В конце концов Армагиргын сказал:

– Пусть отработает год. А там видно будет.

У чукчей существовал обычай, если жених идёт в семью невесты, то прежде чем жениться, он должен отработать за невесту в этой семье год или даже два. При этом, если невеста пожелает, жених живёт с ней в общем пологе. И всё зависит от женщины. Бекер сумел так понравиться молодой чукчанке, что она родила девочку ещё до конца срока отработки жениха. Эта девочка и была Пыткыванна, одна из любимейших праправнучек Армагиргына. Она была похожа на свою мать, а значит, на Лизу. Только глаза у неё были голубые, как у отца.

Так началось знакомство Армагиргына с Герой. Первый его период продолжался два года. За это время Гера многое узнал из рассказов и преданий чукчей. Побывал в серебряной горе, на золотоносных реках Ичувеем, Паляваам, Баимки, Нана-Ваам, Алазея, Омолон. Узнал он о необыкновенном курьёзе Чукотки: здесь золото соседствовало с оловом. А по утверждению многих геологов, золото и олово не могут жить на одной территории.

В летнее время Бекер искал золото. Через два года он знал многое о недрах этой земли. Он решил, что достаточно времени провёл здесь. Армагиргын первым понял, что он хочет расстаться с Чукоткой. Теперь он твёрдо знал, что ему здесь надо и где это искать. Он намерен был с помощью связей своей семьи получить от русского правительства концессию на добычу полезных ископаемых Чукотки. Однако революция нарушила его планы. Осенью 1903 года Армагиргын помог им отправиться в Ном. В Номе они жили недолго. Из Канады они отправились в Америку. В Сан-Франциско Бекер купил Туар дом, оставил ей хороший капитал за счёт намытого в тундре золота, поручил своему другу американцу заботиться о них и внезапно скрылся. Туар умерла через три года. Армагиргын считал, от тоски и одиночества. Перед смертью попросила американского друга найти своего прадеда и отдать ему Пыткыванну. Американец выполнил волю покойной. Пыткыванне было сейчас тридцать семь лет. У неё были своя семья и дети. И проходимец, как считал Армагиргын, явился неспроста. Шаман хотел знать точно, кто он и откуда. Зачем прибыл к нему через столько лет?

* * *

Через час после ужина Михаил и Кулил выехали в семейное стойбище. Олени быстро домчали их до места.

Кулил сказал:

– Одевай, Михаил, маску. Пока по тундре ехали, она была не нужна. А сейчас мы зайдём в ярангу Армагиргына. Я зайду вперёд, ты за мной. Ничего не говори. Только смотри на гостя. Если узнаешь, тронь меня за плечо. Мы сразу выйдем. А не узнаешь, кашляни. Мы тоже сразу выйдем.

Михаил быстро надел маску. Кулил посмотрел и пошёл вперёд. Михаил вошёл в ярангу за ним. Ярко горел костёр, гость сидел весь им освещённый. Армагиргын стоял напротив, спиной к входу.

– Кто там?

– Етти, – сказал Кулил. – Атэ, гость приехал издалека. Куда его вести?

Михаил сразу положил Кулилу руку на плечо.

– Веди в семейную ярангу. Я приду не скоро. Окажи внимание гостю.

Армагиргын обернулся и бросился навстречу важному гостю.

– Еттык! Пыкертык![31] Я рад! Ну, идите, идите с Кулилом. Я приду. Я скоро приду.

Михаил обнял старика. Затем молча повернулся и вышел вслед за Кулилом. Кулил отвёл Михаила подальше и спросил:

– Ну что? Узнал.

– Да, узнал. Это немец, который нас встречал в самолёте. Он руководил полётом и увёз начальника прииска Берга с женой.

Кулил присвистнул и повёл Михаила в семейную ярангу. Там он быстро отгородил ему полог и настелил оленьих шкур.

– Ложись, спи! Придёт Армагиргын, поговорите. Я вернусь к атэ.

– Кто это? – спросил настороженно гость шамана.

– Это знаменитый Акр, сын Акра, владельца острова Аракамчечен, шаман и друг людей, – ответил Армагиргын. – Я пригласил его на свой праздник.

– Я хочу говорить с тобой наедине.

– Что тебе надо, Гера? Как ты посмел явиться сюда? – тихо спросил Армагиргын.

В его голосе были ярость и презрение.

– Значит, ты помнишь меня? Столько лет прошло, а ты узнал. Похоже, ты вечен, шаман? И советская власть тебя не берёт.

– Ты увёз мою дочь и бросил её на чужбине. Она умерла от тоски, от горя, одиночества.

– Она умерла от болезни. А я должен был ехать к себе на родину. У меня было серьёзное важное дело. Я ей говорил. Я не бросил её. Я попросил друга ей помогать. И я обеспечил её и ребёнка. Я любил её, и ты это знаешь.

– Что сейчас тебе нужно? Красное железо?

– Я хочу знать, где моя дочь.

– Тридцать семь лет твоей дочери. Зачем она тебе нужна? Зачем ты ей нужен? Ты чужой, проходимец, случайный человек! За тридцать лет у тебя не было времени поинтересоваться дочерью. Неужели ты думаешь, я поверю, что ты сюда явился единственно увидеть свою дочь?

– Нет, я прибыл на Чукотку по важному делу. Но по пути я заехал сюда. Я вспомнил Туар. Я увидел её лицо. Оно стояло перед моими глазами. Я не мог проехать мимо.

– Убирайся отсюда. Я должен был это сказать сразу, как увидел тебя рядом с Туар.

– Я любил Туар.

– Твоя любовь нужна была тебе только до тех пор, пока ты не собрал сведения о красном железе и не намыл его достаточно.

– Я сдал золото в банк и этим обеспечил безбедную жизнь своей жены.

– Ты бросил её. Если бы ты её действительно любил, ты не оставил бы её в Америке. Ты бы взял её с собой, в семью своих родителей. Тебе не надо было брать её отсюда.

– Она не хотела здесь оставаться. Я не мог взять её с собой. Моя семья, моя мать и отец не приняли бы её. Она чукчанка, дикарка. От неё пахло шкурами и оленями. Я пожалел, что вывез её. Но она очень просила. Да где тебе это понять!

Они оба молчали. Армагиргын задыхался от злости, горя и унижения. Он сразу вспомнил тот разговор в Петербурге с отцом Лизы капитаном Иосифом Биллингсом.

Наконец Армагиргын сказал:

– Значит, мой народ, мои дети – неумные грязные вонючие дикари, недостойные быть рядом с твоим народом. Эх ты! А твои таньги могут жить здесь, где живём мы? Это мы настоящие люди. Это наши женщины настоящие. Они могут всё. Но сейчас это не важно. Мы не будем продолжать разговор. Я позову Пыткыванну. Посмотрим, что она тебе скажет.

– Армагиргын, я не хочу говорить ей, что я её отец. Я просто хочу на неё посмотреть.

В это время пришёл Кулил.

– Атэ, тебе что-нибудь нужно?

– Да. Позови Пыткыванну.

Кулил ушёл.

– Ты посмотришь Пыткыванну и сразу уйдёшь! Так я сказал.

– Нет, мне надо ещё кое о чём тебя спросить.

– Я пойду в свою семейную ярангу, мне надо встретиться с другом и отдохнуть. Ты будь здесь.

Армагиргын вышел на улицу. Он задыхался, ему было больно и обидно. Свежий воздух его немного оживил. Он постоял, собрался с силами и тихонько побрёл к семейной яранге. В это время навстречу ему шли Кулил и Пыткыванна.

– Пыткыванна, иди одна. А ты, Кулил, помоги мне. – Армагиргын качнулся. Кулил быстро подхватил сухое и лёгкое тело старика и донёс его до семейной яранги. Уложил на шкуры.

– Ну что? Узнал Михаил Геру? – спросил Армагиргын.

– Узнал. Это тот немец, который пригнал самолёт за начальником прииска. Он их встречал в самолёте.

– Иди к Пыткыванне, не оставляй её одну. А я посплю немного.

Тихо зашла Пыткыванна в шаманскую ярангу деда. Зачем ей велели сюда прийти среди ночи? Догорал костёр в чёттагине. Она подошла к жирнику и поправила фитиль. Обернулась и вдруг увидела мужчину. И хотя он был в одежде чукчей, она сразу поняла, что он таньги. Легкий крик обозначил её испуг.

– Не бойся, Пыткыванна. Я ничего плохого тебе не сделаю. Посиди со мной у костра. Расскажи, как живёшь. А я на тебя посмотрю.

Пыткыванна добавила топлива в костёр и села. Незнакомец остался стоять и смотреть на неё.

Внезапно он сказал:

– Туар! Туар, ты не изменилась, только стала немного старше. Столько лет прошло!

– Туар – моя мать, а я Пыткыванна.

– Ты вылитая мать. Только глаза мои.

– У меня твои глаза? – удивлённая Пыткыванна пристально посмотрела на незнакомца. Потом резко встала. Лёгкая дрожь прошла по её телу.

– Значит, ты мой настоящий атэ.

– Да.

– Откуда ты? Зачем сюда пришёл?

– Я хотел тебя видеть.

Пыткыванна сказала:

– Слишком много зим прошло. Это неправда. Прощай! – она тихо вышла. Скрип снега удалился и замер.

Бекер, он же Гера, он же Герхард Мозель, он же… лёг на оленьи шкуры и долго не мог заснуть. Наконец и его сморил сон.

Тихо в полярной ночи стояла маленькая затерявшаяся кучка яранг. Яркие звёзды смотрели на беспредельное пространство тундры, на особенно белый от космического холода снег.

Михаила разбудил Армагиргын.

– Рассказывай, кого ты видел вчера.

– Этот человек встречал нас в самолёте, который улетел вместе с Бергом, его женой и золотом.

– Значит, он не советский.

– Я думаю, он немецкий шпион.

– Вот тебе его рукавица. Можешь ли ты так сильно думать о нём, чтобы узнать, зачем он здесь?

– Попробую. Только мне надо остаться одному.

Армагиргын задёрнул полог и удалился.

Михаил представил себе лицо немца в тот момент, когда увидел его в свете костра в яранге. Появилось ощущение, что он держит его за руку. Потом Михаил мысленно придвинул к себе его лицо и стал глядеть в глаза. Всё, он был там. Он был частичкой света, проникшего в мысли другого человека. Его глазами он смотрел, его мыслями он думал. Он увидел лицо Пыткыванны. Оно было встревоженным и гневным. Затем лицо исчезло. Стало темно. Он закрыл глаза. Дальше мысли были разные, не очень понятные. Потом перед его мысленным взором возник самородок, такой, как они нашли с Лёвой. Потом ещё камни и, наконец, пещера с белыми кварцевыми стенами, золотыми прожилками и широкими полосами жёлтого солнечного металла, сверкающими вкраплениями изумрудов и алмазов. Затем возникло лицо Армагиргына и Пыткыванны. Он бьёт старика по лицу и подносит огонь к его носу, а потом загоняет иголку под ногти. Михаил отпрянул, теперь он не мог игнорировать себя. Он ощутил, что стоит над спящим гостем. И тот мечется во сне и кричит какие-то грозные фразы на немецком языке. Мгновение. Видение исчезло. Он лежал в закрытом пологе, рядом валялась рукавица чужого. Михаил брезгливо отшвырнул её.

– Армагиргын, – позвал Михаил.

Сил подняться у него не было. Армагиргын отдёрнул полог.

– Говори скорее!

– Я сделал всё, что мог.

– Да, я знаю. Я помогал тебе.

– Армагиргын, он, очевидно, когда-то проник в ту пещеру, где ты встретил меня и Лёву. Но я не понял, почему он тогда хочет пытать тебя и Пыткыванну. Ему нужны золото и алмазы. У него в голове тот зал. А потом я видел, какие пытки он вам с Пыткыванной готовит. Он бил тебя по лицу, жёг и загонял иголки под ногти. Не дай бог ему действительно попасться.

– Когда-то давно я понял, что он владеет способностью проникать в мои мысли. Я сам лично был в том зале очень давно. Как раз, когда он разнюхивал всё и промышлял на нашей земле. Это очень древняя пещера и святое для нас место. И ещё прадед моего отца наказывал, никому не показывать это место, ни своим, ни чужим. «Наш маленький мужественный народ погибнет. Придёт много жадных таньги». Так говорил прадед моего отца. Гера не был в том зале, он видел его в моей памяти. Пыткыванна вообще ничего не знает. Знаю я, ты, знает Лёва. Вот почему я забрал вас к себе. Я не хотел, чтобы это знание попало за рубеж.

– Но ещё знает Берг, – напомнил Михаил.

– Я употребил все силы на то, чтобы стереть всё из памяти Берга. К сожалению, мои силы с каждым таким их применением тают. Тебе тоже сейчас надо хорошо отдохнуть. Спи. Я скажу Пыткыванне, чтобы твой полог никто не открывал. Когда проснёшься, она крепко тебя накормит. Тогда у нас будет очень серьёзный разговор.

– Пыткыванну надо охранять. Да и тебя, Армагиргын, тоже.

– Будут нас охранять. Всё. Спи.

Михаил остался отдыхать в закрытом тёмном пологе, заботливо укрытый тёплыми лисьими одеялами.

* * *

Пыткыванна и Армагиргын пришли в шаманский полог вместе. Туда же пришёл Кулил и привёл двух женщин, которые быстро разожгли костёр в чоттагине, поправили жирники и принесли еду. К оленьему мясу и аръапаны[32] для гостя подали соль. Когда все насытились, женщины убрали в яранге и ушли, Армагиргын сказал:

– Садитесь все, будем говорить.

Гостю дали большой китовый позвонок для сиденья.

– Гера, здесь сейчас все самые близкие члены моей семьи. Говори откровенно, зачем на самом деле ты приехал. Что тебе от нас надо?

– Я хочу забрать свою дочь.

– Ты сказал ей, что ты её отец? Вчера ты не хотел, чтоб она это знала.

– Я случайно проговорился. Она очень похожа на свою мать. Только цвет глаз другой. Мне казалось, что это Туар. Я назвал её Туар. Она догадалась.

– Да, Пыткыванна у нас умная. А ты её спросил, хочет ли она, чтобы ты её забрал?

– Она не понимает своей пользы. Разве у вас здесь можно жить?

Армагиргын закрыл глаза и сидел некоторое время молча.

– Гера, тебе действительно нужна Пыткыванна? Я ещё раз говорю, что она взрослая, у неё есть муж и дети. И учти, она ничего из того, что тебе надо, не знает. Пока ты спал, я кое-что успел. Ты хочешь узнать у меня или у Пыткыванны, где находится наша гора. Тебе нужны золото и алмазы. Чтобы узнать это, ты готов бить, жечь, загонять мне иголки под ногти и всячески мучить меня или Пыткыванну. Ты хочешь забрать её с собой и заставить показать тебе дорогу.

– Старый дурак, ты сумел проникнуть ко мне, спящему?

Бекер был взбешён. Он подскочил к Армагиргыну и стал его трясти. Но тут Кулил ударил его по скуле. И когда он отлетел к стенке яранги, Кулил схватил его за тёплую клетчатую рубаху и сказал раздельно, как бы чеканя каждое слово:

– Только посмей тронуть атэ, будешь иметь дело со мной. А сейчас ты наш гость, поэтому больше пока я тебя не трону.

Кулил отличался огромной силой. Он сгрёб гостя в охапку и посадил снова на его место.

Армагиргын уже спокойно сидел в прежней позе. И как только Бекер оказался на своём импровизированном стуле, он продолжил свою речь.

– Так вот, Гера, или как тебя там кличут, я хочу тебе сказать, что я ещё пока жив. Своим родственникам я должен открыть это место перед тем, как соберусь уйти за облака. Мне сто шестьдесят два года. Душа просится в верхний мир. Но кругом столько таньги, и русские, и вот вы, немцы, что я вообще никому ничего не передам. Это знание не даст покоя и счастья моим потомкам. Только боль и смерть. Если ты надумал меня пытать, то мне не страшно. Я уже не почувствую боли. И я ничего тебе не скажу. Сейчас иди с Кулилом, тебе дадут оленью упряжку, отвезут, куда ты попросишь. Я тебя не сдаю русским пограничникам только потому, что не хочу обижать свою дочь Туар. Вдруг она смотрит на нас сквозь облака.

Шаман отвернулся.

Бекер молча оделся и вышел вслед за Кулилом. Пыткыванна подошла к Армагиргыну.

 

Армагиргын уходит за облака

– Пойдём, атэ, сегодня к нам должно прийти солнце.

– Это хорошо, Пыткыванна. Я хочу ещё раз увидеть солнце, тундру и море. Сегодня я начну заканчивать свои земные дела. И как только вернётся Кулил, я уйду за облака. Пыткыванна, ты подготовь всё, что для этого надо. А я тоже подготовлюсь.

– Атэ, я беспокоюсь за Кулила. Мне не понравился Гера. Он не знает и не любит меня. Ты был моим отцом, ты меня вырастил, ты дал мне мужа. Ты устал и хочешь пойти на отдых. Но тебя здесь никто не может заменить. Надо нам не отделяться от своего народа. Как-то надо жить в дружбе со всеми.

– Я думал об этом, Пыткыванна. И вот что я придумал. Надо поделить стадо оленей. Пока я жив, я должен не забыть каждого и выделить ему долю, чтобы потом не было драки при дележе. Надо назначить старшего, справедливого и сильного. Вместо шамана пока будет Михаил. Он, конечно, не может быть настоящим шаманом, но он умеет лечить людей. Он так же, как я, умеет залезать в голову и читать мысли. Я это проверил и его научил. У него есть такие способности. Только он сам не знал об этом. И он вас не может бросить сейчас. Он обладает такими способностями, которые выделяют его из других таньги. Поэтому мы не должны отпускать его. Он заключённый и несправедливо осуждён. Если его найдут русские коммунисты, то убьют. Михаил знает наше место, наш священный шаманский зал. Они с Лёвой его случайно нашли. У Лёвы я стёр из памяти это знание. Но у Михаила не смог. В нём силён внутренний дух, и он много жизней прожил. Иди в свою ярангу. Присылай сюда Михаила.

Армагиргын остался один. Он закрыл глаза и замер, только губы иногда шевелились. Испещрённое морщинами лицо было неподвижной маской. Старый шаман действительно смертельно устал и был готов без сожаления покинуть этот мир.

Он не хотел прощаться с миром, пока солнце бродит за линией горизонта, не смея высунуть лицо на мороз. За зиму он нагляделся на северное сияние. И теперь ждал, когда медленно угаснут звёзды и на два-три часа появится солнце. Пыткыванна сказала, что сегодня оно покажет своё лицо.

«Как бы ни был ты удачлив, сколько бы ни прожил, всё тебе мало, – подумал Армагиргын. – Однако надо надеть белые камусовые штаны».

Медленно, в большой задумчивости, он нашёл их и натянул на себя. Штаны были белоснежные, тщательно подобранные, искусно сшитые Пыткыванной. Они плотно облегали ноги и казались естественным покрытием. Надеть белые штаны означало быть готовым по первому зову пуститься в путь сквозь облака. Отныне все его мысли о том, чтобы не оставить на земле зла, чтобы доброта простёрлась до безоблачного неба, чтобы достойно отойти в тот мир и уходящая душа не отклонилась бы от предназначенного пути. Он оставлял своих людей, своих потомков. И теперь все его мысли были о том, чтобы после его смерти они не забыли заветы своих предков, не враждовали, а помогали друг другу.

Подошёл Михаил. Его прислала Пыткыванна.

– Садись, Михаил.

Армагиргын указал на большой китовый позвонок. Михаил сел и вытянул свои длинные ноги.

– Я слушаю тебя, атэ.

– Михаил, будет важный разговор. Ты знаешь, как много мне лет. Пришло время, я ухожу за облака. Перед этим я должен сделать все важные распоряжения. Когда я уйду, ты будешь шаманом. Это не значит, что ты будешь распоряжаться здесь всем. Это значит, что ты будешь лечить всех людей моего племени, будешь решать важные спорные вопросы, давать им советы и служить им, как я им служил. Эрмэчином будет Кулил. Тебе я оставляю эту свою ярангу и двадцать оленей. Лёве тоже двадцать оленей. Половина из них быки и половина важенки, чтобы был приплод, а вы не голодали и ни от кого не зависели. Ты будешь решать все вопросы, которые в стойбище решает шаман. Велика чукотская земля. Есть такие места, где можно укрыться на долгие годы. В случае опасности помни об этом.

– Атэ, я буду лечить твой народ. Но я не шаман. Поэтому не могу иметь дело ни с добрыми, ни со злыми духами.

– Ты назовись шаманом. А всё остальное придёт. Я тебе помогу, даже когда буду там. Ты не должен отказываться.

– Я не отказываюсь. Я просто не обещаю делать то, что не могу, не умею, во что не верю.

– Хорошо, мы договорились, что называться ты будешь шаманом. И одеваться как шаман. Носить маску ты не хочешь. Но ты по крайней мере можешь краской нанести на лицо знаки шамана. Мне некого назвать шаманом после себя. Я долгие годы искал нужного человека и не находил. Многие употребляют дурную веселящую воду. Иные имеют некоторые способности, но корыстны, сластолюбивы или властолюбивы. Шаман должен быть хитрым, уметь представлять и заставить верить в него своих людей, должен использовать наивную веру и предания своих родичей, но он не должен заставлять других служить себе из-за корысти, не должен возвышаться сознанием своего большого «я» над своим народом. Он должен служить ему. Я прошу тебя послужить моему народу, и если ты встретишь достойного чавчу, подготовь его к этой службе. Я знаю, ты тоскуешь о близких. Я послал своего человека к твоей жене известить, что ты жив и находишься у нас. Её ведь наверняка известили о твоей смерти.

Михаил удивлённо во все глаза смотрел на Армагиргына. Этот инородец, этот неграмотный чукча сумел понять его тревогу, тревогу чужой, незнакомой ему женщины.

– О, Армагиргын, я не посмел тебя об этом просить. Но ты понял всё сам. И не только понял, но нашёл способ помочь. Я благодарен тебе.

– В Томске учится мой правнучатый племянник. С нашего стойбища много детей учится в Уэлене, Магадане, в Питере, в Томске, в Москве и других городах. Вот придёт лето, откроется навигация, и прибавится у нас народу.

– Может быть, и нам с Лёвой можно будет отправиться домой.

Помечтал вслух Михаил.

– Твой час придёт, но ещё не скоро. Тебе надо скрыться, чтобы не попасть под расстрел. Вот и послужи пока моему народу. У нас есть предание, что в будущем шаманы должны быть из другого народа. Для этого надо чтобы они поняли, что землю нельзя покорять и завоёвывать. Надо стать хранителем земли. Ты понимаешь, что это значит? Всё вокруг нас исполнено жизни: и лес, и звери, и птицы, и камни. Я не успел передать тебе все постигнутые истины. Но жизнь длинная. И тебе откроется многое.

Армагиргын подошёл к одному из пологов своей шаманской яранги. Поднял его и что-то взял из небольшого ящика в углу. Потом подошёл к Михаилу, раскрыл руку. И он увидел на руке шамана кристалл кварца. Аккуратно он положил ему кристалл в руку. Камень был как раз по руке. Михаил ощутил тепло и увидел внутри кристалла мягкий таинственный свет.

– Он такой приятный и тёплый, – сказал Михаил.

– Я дарю его тебе. Пусть он будет твоим постоянным спутником. Сожми его сначала в левой руке потом в правой. Когда останешься один, сожмёшь его в левой руке и приложи к пупку. Пупок – это центр нашей сущности, его называют ещё шаманским центром. Сделай дыхание в четыре ступени. При каждом вздохе почувствуй силу сторон света: Юг, Запад, Восток, Север, затем Небо и Земля. Сила будет одновременно втягиваться в кристалл. Держи теперь кристалл перед глазами и направляй в него чувства любви и красоты. Переложи теперь кристалл в правую руку и опять поднеси к пупку. Думай о том, что в кристалле – сила вселенной. В нём теперь хранится великая сила – сила любви. Закрой глаза. Сделай дыхание в четыре ступени. Представь, как сила через кристалл передаётся тебе с каждым вздохом и излучается в окружающий мир при каждом выдохе. Этот кристалл станет твоим помощником. Он поможет вдыхать жизненную силу вселенной в твой шаманский центр и излучать любовь и терпение в мир повседневной жизни. Куда бы ни лежал твой путь, носи кристалл с собой. Чем чаще ты это будешь делать, тем сильнее станет кристалл.

Михаил смотрел то на шамана, то на камень. Он ничего не мог сказать. Дар его парализовал.

– Спасибо, – это единственное, что он мог сейчас произнести.

– Я сейчас нанесу тебе на лицо знаки и объясню их значение. Ложись на шкуру.

Пыткыванна принесла свежую оленью кровь, и Армагиргын, обмакнув в неё палец, нанёс шаманские знаки на лицо Михаила.

– Не вытирай и не шевелись. Пыткыванна подправит, когда кровь подсохнет.

Михаилу было не очень приятно. Скажем, вообще неприятно. Но он не мог отказать человеку, который спас ему жизнь, нашёл способ связаться с его женой, уменьшил её боль и собрался умирать.

– Такие знаки наносит шаман на лицо, когда важный человек племени уходит сквозь облака. Михаил, я ещё хочу тебе сказать. У меня есть правнучка Лиза, дочь Пыткыванны. Она учится в Магадане и должна скоро приехать на каникулы домой. Лиза настоящая шаманка. Но она женщина. Она многое знает. Я учил её. Она ещё не имеет всей силы. Возраст не подошёл. Когда настанет время тебе уйти, она примет твою ношу.

Кулил вернулся к вечеру на следующий день. Пыткыванна встретила его с немым вопросом в глазах. Она очень тревожилась, так как заметила маленькое ружьё у Геры и боялась, что он может его применить и убить Кулила. Она быстро дала ему есть, дождалась, когда он насытится, а потом спросила:

– Куда ты его отвёз, Кулил? Он не хотел тебя убить?

– Хотел. Да я прежде, чем его увезти, забрал его маленькое ружьё. Он сказал, отвезти его на ту поляну, где мы подобрали раненого Михаила и Лёву. Я его высадил там, а оружие выбросил ему, когда отъехал. Так он палил мне вслед. Вот такой гадкий этот человек. Всё. Я о нём больше не хочу говорить.

Кулил посмотрел на Армагиргына, увидел его белые штаны и всё понял.

– Атэ, ты так решил?

– Да, Кулил. Я устал и хочу отдохнуть. Готовься. Соберёшь всех, кто не на пастбище. Я скажу все свои наказы и свою волю. А потом ты мне поможишь уйти за облака. Кулил, надо чтобы после моей смерти люди не враждовали из-за оленей и наследства. Я решил всем выделить оленей из моего стада, и пусть делают с ними, что хотят. Но старшим на стойбище оленей будешь, конечно, ты. Ты самый разумный, сильный и волевой эрмэчин. Я скажу, что лучше пасти оленей вместе. Но если кто хочет уйти и вступить в олений совхоз, то пусть уходит. А кто останется здесь, должен слушать тебя. По двадцать оленей из моего стада выдели Лёве и Михаилу. Михаил будет вместо меня шаманом. Он умеет лечить и владеет кое-какой магией. Хотя сам об этом не знает.

Кулил пошёл готовить всё к обряду. Ему не хотелось заниматься этим. Это был старинный обычай, в соблюдении которого он не мог отказать своему атэ.

Прежде всего, он пошёл объяснить весь обряд Михаилу, потому что он мог помешать, а Кулил хотел, чтобы он ему помог. Когда Кулил объяснил Михаилу суть обряда, он просто опешил.

– Ты что, Кулил, это же преступление, это же убийство. Пусть старый человек живёт, сколько сможет.

– Это наш народный обычай. Я не могу отказать атэ в его последней просьбе. Это его обидит. Он будет глубоко несчастен. Народ считает за большое счастье, когда человек по своей воле спешит к «верхним людям». Это его святая воля и его святой праздник. Почётная добровольная смерть обеспечит хорошее место на небе. К тому же старик прожил два века. Я не могу принять твой отказ. Ты живёшь у нас и не можешь не уважать обычай моего народа.

– Что я должен делать?

– Ты сядешь на него, будешь держать его руки и ноги. Всё самое главное сделаю я. Михаил, пойми, я могу взять любого чукчу себе в помощь. Но атэ не хочет. Он говорит, ты остаёшься вместо него, ты должен его проводить.

Кулил не дал больше ему возможности говорить. У него было ещё много дел.

В большой яранге шамана собрались все жители стойбища. Все ждали, что скажет Армагиргын.

– У меня сегодня великий день. Перед тем как уйти сквозь облака, я хочу сказать важное. Эрмэчином вместо меня будет Кулил. Каждому из стойбища он выделит оленей из моего оленьего стада. Вы можете забрать своих оленей и уйти куда хотите. Можете остаться с Кулилом и помогать ему, и слушать его. Но я вам советую не уходить, а жить в дружбе и поддерживать друг друга. Надо жить своей жизнью, соблюдать заветы наших предков. Подальше от чужих людей. Только собственная праведная жизнь и есть жизнь, достойная настоящего человека. Кулил мудр и справедлив, будьте послушны ему.

Силы покидали старика. Он передохнул и попросил Кулила:

– Я буду тихо говорить, а ты произноси громко, чтобы все слышали, – он облизнул пересохшие губы. – Кулил, представь им нового шамана. Скажи, я подготовил его, он будет заботиться об их здоровье. Звать его Армагиргын, а меня Атык. Это моё имя от рождения.

Кулил подошёл к Михаилу. Взял его за руку, поднял её и сказал:

– Это наш новый шаман Армагиргын. Его подготовил Атык вместо себя. Он будет вас хорошо лечить.

Он опустил его руку и вновь подошёл к своему атэ.

Армагиргын сказал ему тихо:

– Пусть меня сожгут. Я хочу подняться на световом луче навстречу лучам сияния. Я не хочу обряда вопрошания[33]. Я хочу вознестись на луче. Пусть все уйдут. Останьтесь только близкие. Я всё сказал.

Старик умолк и закрыл глаза. Все вышли. Армагиргына – Атыка одели в погребальные одежды, во всё белое. Теперь надо было провести обряд «последнего чая». Сели полукругом около маленького столика. Пыткыванна разлила чай. Это был чай из трав тундры без сахара. Выпили по чашке в полном молчании. Кулил уложил старика на середину полога. Он был уже в состоянии полной прострации, не замечал окружающих людей, будто уже находился в пути, оставил навсегда нелёгкую земную жизнь. Пыткыванна обернула шею старика шкуркой молодого телёнка. Кулил накинул поверх шкурки петлёй моржовый ремень. Михаил сел верхом на колени старика и крепко взял его руки в свои, придавив их к полу. Петля затянулась. На улице протяжно и жутко завыли собаки.

Тело положили на лёгкие нарты. Вместе с лёгкой беговой нартой его вынесли из яранги и потащили на холм. Там уже был приготовлен костёр из сухих дров и мха. На небе сияло северное сияние. Сухие дрова вспыхнули сразу, и к небу, соединяясь с лучами сияния, взметнулось высокое жаркое пламя.

Михаил наблюдал, как менялось выражение лица покойного: спокойное, умиротворённое, оно вдруг стало гневным. Плотный дым окутал уходящего сквозь облака.

Северное сияние погасло. Из-за горы поднялась огненная луна. Обозначились силуэты остроконечных гор. Мгновение тишины было нарушено воем собаки, его подхватила другая, третья, и псы стойбища затянули такой душераздирающий концерт, что Михаила охватила жуть. На миг вой запевалы оборвался. А потом с новой силой в разных концах завыли псы. Внезапно запевала смолк, наступила тишина. Мороз крепчал, и люди, стоявшие с непокрытыми головами, стали расходиться.

По этому обряду у чукчей хоронили самых уважаемых и достойных людей. Сто шестьдесят два года прожил Армагиргын и ушёл сквозь облака по собственной воле, достойно и с почётом.

Сияли звёзды над затерянным в этом мире стойбищем, огонь костра погас. Михаил посмотрел на бесконечный купол неба. Ему показалось, где-то над головой зажглась новая неяркая звёздочка.

Михаил пришёл в ярангу шамана Армагиргына. Теперь это была его яранга. И он был один в безмолвии ночи. Однако кто-то позаботился, зажёг жирник в его пологе, настелил оленьи шкуры и положил на них лисье одеяло. Михаил осмотрелся. Вспомнил, что лицо его разрисовано кровью оленя. Вышел на улицу и стал оттирать его снегом. Закончил эту процедуру только после того, как снег в его руках остался чистым. Вернулся в ярангу, поправил жирник, залез в полог и лёг спать. Едва он закрыл глаза, как перед его внутренним взором возникло гневное лицо Армагиргына в последний момент перед тем, как его закрыл дым. «Боже мой, почему так изменилось лицо шамана? Он умер. Значит, лицо застыло и должно быть неизменным. Почему? Неужели он ещё чувствовал боль? Очевидно, мозг и нервные окончания ещё обладали чувствительностью. Не надо было так торопиться сжигать труп». Михаил чувствовал себя виноватым за то, что вообще принял участие в этом обряде. Гневное лицо Армагиргына заставило его внутренне содрогнуться и почувствовать боль и страх последних мгновений этого человека на земле. Он по-настоящему скорбел о его кончине. Армагиргын был для него тайной, защитой и спасением. Очевидно, за свои сто шестьдесят лет он передумал много длинных мыслей, накопил много мудрости, любви к людям. Конечно, он хитрил, был артистом в своём деле. Но определённым даром предвидения он обладал. Иначе как он мог заранее узнать, что Михаил на снежном поле, где взлетал самолёт, будет ранен и ему потребуется помощь? Загадкой была его способность проникать в чужие мысли. Он объяснил Михаилу, как это делается. Но далеко не каждый, даже зная, как это сделать, выполнив все условия, может получить нужный результат. И, наконец, самая большая загадка – первое знакомство шамана и Михаила. Очевидно, знакомство состоялось на уровне подсознания. Ведь не мог Армагиргын переместить тело Михаила на сотни километров в пространстве.

Михаил был почти атеистом. Но события, происшедшие с ним после ареста, встреча с Лёвой и особенно с Армагиргыном заставили раздвоиться его сознание. Он вспомнил, как в последние минуты своей жизни Армагиргын говорил:

– Я хочу подняться на световом луче навстречу лучу сияния.

Наивная вера о верхнем народе, который встретит его как достойного человека, не зря прожившего свою жизнь, о творце, который укажет ему звёздное место на небе, согрела сердце Михаила. Он представил себе, как душа Армагиргына предстанет перед богом обнажённым человеческим существом, кем на самом деле является. Все его амулеты и волшебный бубен остались здесь. Бедный старый Армагиргын! Каково тебе сейчас? Где ты, прошедший очищение огнём? И невольно он стал молиться про себя за него: «Отец наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Прими и успокой душу служителя человеческого Армагиргына, пожелавшего принять последнюю муку и очиститься огнём, и вознестись на луче света на небо в Царство Твоё. Слава Тебе во веки. Аминь». Такой сложилась невольная молитва Михаила об умершем шамане Армагиргыне. Он успокоился. И прежде чем заснуть, у него в голове пронеслась ироническая мысль: «Шаман умер. Да здравствует шаман». Всё закружилось, события дня мгновенно стёрлись, он провалился в сон без времени и сновидений.

Проснулся он в темноте. Жирник погас. Было очень холодно. Однако кто-то в яранге был. Михаил услышал, как загорелся костёр в чоттагине. Он оделся под лисьим одеялом и откинул полог. У костра стояла незнакомая молодая девушка.

– Мой прадед Армагиргын вызвал меня домой и приказал заботиться о тебе, – сказала она, не оборачиваясь.

– Откуда ты, девушка? Я тебя не видел здесь раньше.

– Я дочь Кулила и Пыткыванны. Училась в Магадане на ветеринара.

– Ты уже знаешь, как ушёл от нас твой атэ?

– Да, я всё знаю.

Девушка повернулась. Черты её лица были знакомы. И Михаил удивился в очередной раз. Перед ним стояла Пыткыванна, только молодая, и глаза у неё были зелёные.

«Как надо было любить и помнить любимый образ, чтобы он повторился столько раз в течение жизни одного человека в его потомках! – подумал Михаил. – Дочь Лизы была вылитая чукчанка. Но следующие поколения, внучки и правнучки были похожи на Лизу. И это повторение заставляло сердце старика биться сильнее».

* * *

– Лиза, – сказала она, – это не чукотское имя. Меня так назвал атэ.

– Очевидно, атэ любил тебя и выделял из всех своих родственников.

– Он не только любил меня. Он считал, что я единственная из всех унаследовала его способности.

Она еле удерживалась, чтобы не разрыдаться. Отвернулась, некоторое время было видно, как вздрагивают девичьи плечи. Потом она замерла, постояла сжавшимся столбиком, что-то решила про себя и обернулась. Лицо было строгим, глаза сухими. Михаил понял, Лиза спрятала своё горе. Наплачется, когда будет одна. А сейчас она нашла в себе силы улыбнуться.

– У тебя очень красивое и необычное для чукчанки имя.

– Да. Я очень люблю своё имя. Давайте займёмся текущим днём. Я сейчас приготовлю завтрак. А потом мы отправимся вместе с моим отцом Кулилом к пастухам. Там ты выберешь своих двадцать оленей. На них поставят твой знак.

– Меня не интересует, каких оленей мне выделят. Они мне вообще не нужны. Но повидаться со своим другом Лёвой я был бы рад.

– Ошибаешься. Олени – это твоё имущество, которое даст тебе независимость, ты не умрёшь с голоду. Любой человек, имеющий оленей, хозяин. А хозяин – это уважаемый человек в обществе не только оленеводов.

– Но я не умею их пасти. Я не умею и просто не могу убить оленя для еды.

– Не паси. Они будут пастись в общем стаде. Не убивай. Просто имей оленей. Обо всём позаботятся другие. Как ты не понимаешь, твои олени – это твой вес среди чукчей. Это часть уважения к тебе. Твоя самостоятельность. Это как паспорт у русских.

Лиза занялась приготовлением завтрака. Михаил внимательно оглядывал своё жилище и думал над словами Лизы. «Армагиргын позаботился обо мне. Дал имущество и жилище. Почему?» До сих пор у него не было времени осмотреть ярангу шамана. Амулеты, фигурки зверей, чучела, связки когтей, зубов, маски, бубен, травы, корни – всё это в изобилии было разложено и размещено в известной шаману закономерности. Михаил решил, что он не будет нарушать эту закономерность. Пусть всё находится на привычном месте. Он подошёл к травам. Запах их был приятен и напоминал о весеннем пробуждении природы.

«Интересно, принимал ли Армагиргын все эти волшебные вещички всерьёз, или просто создавал себе выгодный фон?» – подумал Михаил.

– Лиза, ты закончила обучение своей специальности в Магадане? – спросил он и внимательно посмотрел на Лизу.

Она по-прежнему не задерживала внимания на Михаиле, а спокойно двигалась по яранге и делала своё дело. Движения её были плавны и гармоничны. Дело спорилось в её руках.

– Нет. Пока нет. Мне осталось сдать государственный экзамен.

– Когда ты поедешь в Магадан его сдавать?

– Я не хотела бы его сдавать, но отец настаивает. По окончании училища меня отправят по назначению. А я хочу работать дома, лечить наших оленей. Я не хочу больше расставаться со своей семьёй.

Она критическим взглядом окинула низкий стол, за которым обычно ели чукчи. Её взгляд остановился на Михаиле, стоявшем около огня. Соразмерив его рост и высоту стола, Лиза подошла к не замеченному раньше Михаилом пологу и откинула его. В открывшемся углублении стоял высокий стол, вполне пригодный для европейца, и два стула из позвонка кита.

– Мы сядем здесь. В Магадане я привыкла сидеть за таким высоким столом. Атэ кормил за этим столом бледнолицых гостей.

Вскоре они весело и непринуждённо болтали, уплетая холодную отварную оленину с хлебом, который привезла Лиза из Магадана. На столе в деревянных мисках стоял горячий олений бульон, соль и горчица. Михаил был так удивлён и обрадован хлебом и горчицей, что густо намазал её на кусок хлеба, который тут же вместе с большим куском оленины отправил в рот. Рот обожгло, из глаз, как водится при этом, побежали слёзы. Когда он проглотил огонь и открыл рот, чтобы проветрить горящий язык и нёбо, Лиза чуть ни рыдала от хохота.

– Запей, запей осторожно бульоном, – она подвинула ему чашку. – Ну, кто же так ест горчицу?

Михаил отрицательно покачал головой.

– Горячий, – еле выговорил он.

– Уже не горячий, он остыл и быстро снимет ожог от горчицы. Пей.

Она проследила, как Михаил осторожно выпил бульон.

– Я приехала не с пустыми руками. Привезла хлеб, чай, печенье и конфеты. Сейчас мы наедимся, я угощу тебя настоящим чаем.

– Я уже триста лет ничего этого не ел. Стосковался по хлебу. Я не думал, что горчица такая крепкая. Спасибо тебе, Лиза. Такой вкусный завтрак. Тебя отец приставил заботиться обо мне?

– Нет. Это дедушка Армагиргын передал через моего отца. А ещё раньше я разговаривала с моим будущим мужем. Он приезжал ко мне в Магадан. Дедушка передал через него, чтобы я на летних каникулах занялась с тобой нашим языком и шаманской службой. Я ведь из рода шаманов. Атэ многому меня научил. Я должна тебе это передать.

– Признаться, я не представляю себя в этой роли. Лечить людей я могу и не откажусь. А быть шаманом? Увольте.

– Ты ничего не потеряешь, если я раскрою тебе секреты шаманского лечения. Конечно, далеко не все. Разве тебе не интересно знать травы? Скоро уйдёт снег, всё начнёт расти и цвести. За это время надо запасти травы и корни не только для еды, но и для лечения. Белые люди в тундре болеют цингой. Чукчи знают свою тундру, и она даёт им здоровье и силу жить. У нас нет цинги.

– Это то, что я действительно хочу знать. Я просто хотел сказать, что не могу заниматься шаманскими обрядами.

– Обрядами буду заниматься я. Ты будешь помогать. Я буду лечить оленей, а ты людей. Шаман имеет право на эту ярангу. Где ты будешь жить, если не будешь шаманом?

– Я не знал, что это так серьёзно.

Михаил представил себе Лизу с бубном в руках, увешанную амулетами. Это было занятно.

– Мы сейчас едем к пастухам?

– Да. Но прежде я хотела бы вручить тебе свой подарок.

Лиза прошла в чоттагин. У входа лежал мешок из оленьей шкуры. Она открыла его, и достала большую коробку.

– Смотри. Это тебе, – сказала она, улыбаясь, и протянула ему большую плоскую коробку. – Осторожно, не разбей. Неси на высокий стол.

Михаил аккуратно поставил коробку на стол, открыл её. В коробке лежало зеркало, из него на Михаила смотрел незнакомый, заросший черными волосами мужик. Только глаза, брови и нос напоминали прежнего Михаила. Тот, кого он увидел в зеркале, ему не понравился. «Как она разговаривает со мной? Я совершенно дикий человек, оброс, как Робинзон на острове».

– В маленькой коробочке есть ножницы, бритва и помазок с чашкой. Я сейчас уйду. Ты подстриги аккуратно бороду и усы. Бриться пока не надо.

– Спасибо. Т-твой п-подарок мне очень нужен, – сказал Михаил, заикаясь.

– У меня есть ещё кое-что нужное. Я заказала большой котёл, в котором можно греть воду и мыться. Но это привезут потом, когда вернёмся.

– Лиза, ты хорошо говоришь по-русски. Тебя учил дедушка?

– Сколько я помню, дедушка всегда был со мной рядом. Он учил меня всему. И русскому языку тоже. Атэ говорил, что я не похожа на чукчанку, я копия той Лизы, которую дедушка любил в Петербурге. А знать русский язык у нас в семье традиция. Вот только мой отец Кулил часто говорит неправильно. Но зато он хорошо всё понимает. Он самый сильный и умный в нашем стойбище эрмэчин, – сказала Лиза с гордостью.

Лиза ушла. А Михаил поставил на стол зеркало и стал понемногу срезать растительность с лица, укладывая срезанные волосы в коробку из-под зеркала. Занятие было не из лёгких. Михаил так старался и был сосредоточен, что не слышал, когда вернулась Лиза. Отвлёк его её звонкий смех.

– Михаил, дай мне ножницы, и я подровняю тебе усы и бороду.

– Я бы хотел их сбрить. Тогда, может быть, узнаю себя.

– Нет, Михаил. Тебя могут узнать посторонние. А это нежелательно.

Лиза взяла у Михаила ножницы. Пристально посмотрела в лицо и начала священнодействовать. Михаил молчал. Через некоторое время она сказала:

– Смотри!

В зеркале отразилось изменившееся лицо. Борода и усы были аккуратны. Михаил некоторое время рассматривал себя и привыкал к своему новому облику.

– Спасибо, Лиза. Я удивляюсь всему, что ты сделала сегодня для меня. Как ты могла понять, что мне надо в первую очередь?

– Я достаточно долгое время живу среди русских людей. Я училась в русской школе и жила в интернате в Уэлене. У меня много друзей среди русских. После окончания школы я получала образование в Магадане. Однако каждое лето я приезжала домой. Атэ учил и воспитывал меня. Я чукотская женщина. Здесь мои корни и родные мне люди. Когда Ульвелькот навестил меня в Магадане, он рассказал, как они спасли раненого русского и его друга. Он сказал, что дедушка лечит раненого. Но ему это трудно делать, потому что главная болезнь, как определил дедушка, – это не рана тела, а рана души.

– Удивительный человек твой дедушка!

– Да, мой отец говорил, что он не простой шаман, который учился быть шаманом. Он потомственный шаман из древнейшего шаманского рода. Поэтому его способности были такими необыкновенными.

– Но почему он оставил меня, постороннего человека, в этом качестве?

– Потому что в нашей семье нет его готового продолжения. Способности есть только у меня. А я женщина. И я ещё не созрела. Мне нужна защита. Ты врач и честный человек, мне поможешь. Поэтому теперь ты – Армагиргын. Другого имени у тебя пока нет.

 

В оленном стойбище

– Сейчас мы отправимся к пастухам. Я буду интересоваться стадом. А ты осмотришь пастухов. Познакомишься с ними. И если из них кто-то болен, скажешь мне. Мы будем их лечить. Я пойду домой, оденусь потеплее. Ты за это время соответственно приготовься к путешествию. Отец сейчас подгонит оленью упряжку, – сказала Лиза.

С этими словами она вышла из яранги, а Михаил стал надевать тёплую меховую одежду, в которой он путешествовал на Горячие ключи с шаманом Армагиргыном и Лёвой.

Через некоторое время вошла уже готовая к путешествию, тепло одетая в меховую чукчанскую одежду, улыбающаяся Лиза. Почти одновременно послышался скрип полозьев нарты о снег. Это подъехал Кулил.

– Лиза, что взять с собой? У атэ был медицинский инструментарий? Чем и как я должен производить медосмотр своих будущих пациентов? Мне нужен хотя бы стетоскоп.

Лиза прошла к ещё одному пологу, который был не виден со стороны входа в чоттагин, откинула его и взяла в руки небольшой чемодан.

– Яранга атэ имеет секреты. Вот здесь есть всё, что применял атэ.

Михаил взял в руки чемоданчик и открыл его. К его величайшему удивлению, инструментарий был богатейший и в идеальном порядке. Можно было не только делать медосмотр, оказать первую помощь, но при необходимости сделать несложную операцию.

– У меня есть ещё чемодан с медицинскими инструментами и лекарствами, бинтами, ватой и прочим. Но я думаю, пока он нам не потребуется, – сказала Лиза.

– А что, шаман Армагиргын регулярно делал медосмотр пастухов и вообще всех членов своего стойбища? – спросил Михаил.

– Нет, он этим редко занимался. Только если заболевания носили характер эпидемии.

– А сейчас что, ожидается эпидемия?

– Нет. Но скоро весна. В апреле оленей перегонят к морю. И всё лето они будут пастись вблизи моря. Стойбище перекочует на новое место. Там рядом рыбацкий посёлок Нунлигран. Отец сказал, что надо проверить здоровье людей. Надо воспользоваться тем, что ты врач.

Они вышли из яранги. Кулил указал на нарты. Усадил их спиной к оленям, чтобы не обморозились. Было ясно и холодно. Белая тундра казалась плоской до самого горизонта.

– Хек! Хек! – крикнул Кулил. И нарты заскользили по накатанной колее.

Белый цвет зимней Чукотки слепил глаза. Романов смотрел на пологие хребты, на врезанный в снег след нартовых полозьев, и думал о поворотах судьбы и удивлялся их неожиданности и непредсказуемости.

Через час они были на месте. Со всех сторон к ним спешили люди. Впереди всех бежал небольшого роста молодой чукча. Он подбежал к Лизе. Схватил её в охапку и закружил, снежная позёмка закрутилась вокруг их ног. Михаил засмотрелся на счастливых людей и не заметил, как подошли остальные, и в их числе Лев Близинский. Он дёрнул Михаила за рукав кухлянки.

– Эй, Михаил, очнись! Ты не узнаёшь меня? Или не рад встрече?

– Боже мой, Лев! Как я рад наконец тебя увидеть. Как ты здесь? Ты стал совсем чукчей.

– Да, как видишь, во мне открылись способности. Я теперь заправский пастух. Кроме того, у меня жена чукчанка, и я знаю местный язык. А сейчас приглашаю тебя в гости.

– Я должен сказать об этом Кулилу, – ответил Михаил.

Михаил обернулся к Кулилу.

– Кулил, могу я сейчас пойти к Лёве?

– Иди пока. Завтра рано смотреть пастухов, – ответил Кулил. – Лиза приведёт.

Они пришли в небольшую ярангу. У входа стояла женщина с ковшиком воды в руках.

– Етти, – сказал Михаил.

– Ии! – ответила она.

Лёва взял ковшик из рук женщины и отпил из него. Потом вручил этот ковш Михаилу, внимательно поглядел на него. Михаил понял, отпил несколько глотков холодной снежной воды и отдал ковш женщине.

– Проходи, проходи, Михаил. Знакомься, это Кэлена – моя жена.

Михаил прошёл, снял кухлянку и отдал её Кэлене, сел на предложенное ему место.

Кэлена почистила её оленьим рогом и повесила. То же самое она сделала с Лёвиной верхней одеждой.

– Михаил, у чукчей обычай – сначала накормить человека, а потом с ним разговаривать. Поэтому давай сразу подкрепимся, чем бог послал, а потом поговорим.

– Прекрасный обычай.

Угощение уже стояло на столе. Всё было традиционно для чукчей-оленеводов. Но чем-то неуловимо отличалось. Михаил понял, что это было влияние Лёвы. Посуда чисто вымыта. Варёный язык и все блюда из оленины аккуратно разложены в нехитрую деревянную посуду. Соль и перец в небольших деревянных чашках. И сама хозяйка с чистым умытым лицом, одетая в нехитрое ситцевое платье, была улыбчива и приятна. Лёва явно гордился обстановкой, которую он сумел создать.

– Лев, я не удивлюсь, если твоя жена понимает по-русски.

Кэлена заулыбалась и с милым акцентом сказала:

– Немножко понимай. Лёва учила.

Ужин был сытный и вкусный.

– Кэлена, большое спасибо тебе за ужин. Всё было очень вкусно, – поблагодарил Михаил.

– Вкусина. Сипасибо. Лёва училась у меня, я учился у него. Вместе хоросо будет, – сказала Кэлена.

Кэлена стала быстро убирать со стола. А Михаил и Лёва сели у огня и стали разговаривать.

– Как видишь, Михаил, и здесь можно жить неплохо. Мне повезло с Кэленой. Она очень добра и понятлива. Я чуть не погибал от этого ужасного запаха в яранге. Но особенно запаха от женщины. Приучил её мыться и следить за собой. И ты знаешь, я счастлив с ней. Она добра и заботлива.

– Я рад за тебя, – сказал Михаил.

– Но я вижу, что ты озабочен. Что тебя гнетёт?

– Много чего, Лев. Умер Армагиргын. Теперь Армагиргын я. Он перед смертью так распорядился. Я в растерянности. Почему я обязательно должен быть шаманом? Почему должен отказаться от своего имени и быть Армагиргыном? Мы живём здесь. А так хочется домой. И когда это кончится? Как нам поступить в дальнейшем? Стойбище переходит на новое место. Будут новые люди. Вряд ли нам удастся жить незаметно среди чукчей. Со смертью Армагиргына всё осложнилось. А я должен лечить людей. Новые люди, новые встречи.

Лёва задумался.

– Ты прав. Всё это тревожно. Но пока у нас нет другого варианта. Надо ждать навигацию. Откроется море. Суда приходят в самые отдалённые точки Чукотки. Наберёмся терпения. Кое-какие документы у нас есть. Надо пометить твоих двадцать оленей. Я завтра это сделаю.

– Да не хочу я брать этих оленей. Что я с ними буду делать?

– Зря. Не нужны будут, оставишь здесь. А придётся задержаться, c голоду не помрёшь. Здесь это очень важно. Тебя ведь никто не заставляет пасти этих оленей. Они будут в общем стаде. А поскольку я пастух поневоле, буду приглядывать за своими и твоими оленями. Пока у тебя есть олени, ты никому ничего не обязан. Ты ешь своих оленей. Ты не иждивенец.

– Я не представляю, как буду жить дальше и что делать.

– Михаил, живи спокойно. У тебя есть дело. А то, что имя твоё теперь Армагиргын, так это хорошо. Был шаман Армагиргын, есть шаман Армагиргын. Для тех, кто здесь власть, перемен нет. По обычаю чукчей шаман сам выбирает себе имя. Похоже, что до нашего Армагиргына был ещё шаман Армагиргын. Так что он вечен.

Через два дня новый Армагиргын и Лиза вернулись в главное стойбище.

Михаил познакомился с пастухами. Медосмотр показал, что в основном это здоровый народ. Много было долгожителей.

– У вас удивительно здоровый народ, Кулил. Им не нужен врач, – сказал Романов Кулилу.

– Я запретила пастухам пить дурную веселящую воду. Атэ так сказала, я согласная, – сказал Кулил. – Они много холодно бегают стадо пастись. Здоровье у них есть.

– Папа, ну что ты так говоришь? Дай я скажу. Ты, Михаил, понял. Отец, как главный эрмэчин, приказал им не пить водку. Они много бегают на холоде. Это естественно, пасут оленей. Здоровый образ жизни. Летом все женщины заготавливают травы для питания, а мы с мамой ещё и лечебные травы.

– Я всё это понял уже, – ответил Михаил. – Хвалю вас, молодцы.

– Да эта водка их дураками делает. И всё равно пьют. Не понимаю этой страсти! – возмутилась Лиза. – Напьются, подерутся, сопли распустят. Фу, противно!

– Но у вас с этим, как я вижу, строго.

– Строго, пока отец смотрит. А чуть отвернётся, пошла гулять бутылка.

– Не расстраивайся ты так, Лиза, – Михаил старался успокоить девушку.

– Ну, конечно, у нас ещё ничего. А вот пригоним оленей к морю, там увидишь, как это всё гадко. Увидишь приморцев. Там проблем со здоровьем у людей хватает. У них водка в почёте. Конечно, наши тоже пьют, не отказываются. Но когда пасут стадо, отец не разрешает и наказывает за это.

 

Ульвелькот

Май – время полярного дня. Сумерки в это время не сгущаются, над тундрой стоит солнце. Однако морозы ещё крепкие. Но все знают, вот-вот придёт весна. Стойбище было готово в любой день тронуться с места. Ждали команды Кулила. А Кулил ждал, когда Лиза и Ульвелькот придут к нему и скажут, что хотят жить в своей отдельной яранге. Они были помолвлены почти с самого своего рождения. Так решили родители. И Лиза ещё в школе называла Ульвелькота – «мой маленький муж». Но сейчас она не спешила, хотя Ульвелькот ей напоминал.

– Лиза, не пора ли нам выполнить договор родителей? – спросил он её ещё в первый приезд в оленное стойбище.

– Я ещё не закончила учёбу. Вот сдам государственный экзамен, получу диплом на руки, тогда и будем решать.

– Но ведь всё уже давно решено, Лиза. Наши родители решили всё за нас, когда мы только родились. Мы уже взрослые. Тебе пора стать настоящей женщиной. Мы сделаем новую ярангу и будем жить сами, отдельно. Ты будешь хозяйкой. У нас будут дети.

– Ульвелькот, подожди. Мы живём в другое время. Решение должно быть принято нашим сердцем.

– Лиза, моё сердце согласно с решением родителей.

– Ульвелькот, я ещё не готова. Летом я уеду сдавать государственный экзамен. Давай пока просто будем друзьями. Разве это плохо?

Кулил не знал об этом разговоре и ждал, когда Ульвелькот сделает решительный шаг. А Ульвелькоту было стыдно подойти и прямо обо всём сказать Кулилу. Наконец, Кулил не выдержал и спросил Лизу:

– Скажи, Лиза, вы ещё не решали с Ульвелькотом, когда поженитесь и будете жить в отдельной яранге?

– Нет. Я ещё должна летом сдать государственный экзамен. Сейчас я на практике.

– А Ульвелькот тебя спрашивал об этом?

– Да. Я ему это объяснила. У меня нет желания так рано становиться замужней женщиной.

Кулил ничего не сказал, но про себя решил проследить, чем они занимаются с новым Армагиргыном. Он несколько раз заходил в ярангу шамана, когда знал, что Лиза там. В конце концов Лиза сказала:

– Отец, я объясняю Армагиргыну, что и как должен делать шаман. Мне поручил это атэ. Он любил меня и передал многое из того, что должен знать шаман. Атэ говорил, что я почти единственная из его правнуков унаследовала его способности. Он очень сожалел, что я не мальчик.

Кулил успокоился. В конце мая решено было кочевать к морю. Иначе снег станет мокрой непролазной кашей и трудно будет перевозить яранги и имущество.

Лиза всё больше проводила времени у Армагиргына. Она укладывала в мягкие оленьи мешки все многочисленные фигурки и талисманы, объясняла ему назначение каждого предмета, рассказывала об обрядах и праздниках. Она была убеждена, что шаман должен строго соблюдать старинные обряды и обычаи для того, чтобы укреплять дух, силу и здоровье своего народа. Шаман должен сплотить народ и не допустить раскола. Когда Михаил говорил ей о том, что он не чукча, а русский, что он всего лишь врач, а не шаман, у неё было одно возражение:

– Атэ не мог ошибиться. Если атэ сказал, значит, так должно быть.

Приходил Кулил, слушал их споры. Курил трубку и серьёзно кивал. Один раз зашёл Ульвелькот. Долго молча сидел и глядел на Михаила злыми ревнивыми раскосыми глазами. Его пригласили ужинать. Он отказался. Вызвал Лизу из яранги. О чём они говорили, Михаил не знал. Но видел, Лиза была рассержена.

– Лиза, иди домой. Я сам справлюсь. Ведь фактически всё уже собрано.

– Мы поужинаем вместе, и я уйду.

Михаил чувствовал, назревает скандал. В то же время он не мог прогнать Лизу, ему этого не хотелось. Лиза сейчас была единственным человеком, разделившим его одиночество. После смерти Армагиргына ему неинтересен здесь был никто.

Они поужинали. Лиза была молчалива.

– Михаил, я сама постелю тебе сегодня постель в пологе, где я спала, когда гостила у атэ. Атэ зажигал жирник и окуривал полог травами. И я видела хорошие сны.

Михаил кивнул. Изо всех сил он старался скрыть своё желание подойти к Лизе, обнять её и оставить у себя. Он знал, что Ульвелькот её жених. Ночами ему снилось, как прекрасное лицо Лизы склоняется к нему, как она гладит его, шепчет слова любви. Он тонет в омуте её зелёных глаз. Потом появляется Ульвелькот, хватает кинжал. Лиза исчезает. Он просыпается. Через некоторое время засыпает тревожным сном.

– Спокойной ночи, – сказала Лиза. – Ложись сейчас же спать, пока в пологе тепло и приятно пахнет моей волшебной травой.

Лиза ушла. А Михаил быстро разделся и лёг с надеждой уснуть и выспаться. Он закрыл полог, укрылся мягким лисьим одеялом, вдохнул запах пряной травы. Всё поплыло перед глазами, тело охватила приятная истома, и он задремал. Лёгкая тень скользнула за полог. Одежда мягким струящимся потоком легла у её ног. Молодое прохладное тело скользнуло под мягкое лисье одеяло и прижалось к горячему боку мужчины.

– Ты опять снишься мне, Лиза – моё чудное видение.

Её руки скользнули по его груди. Потом погладили волосы, мягко коснулись очерка лица, губы нежно коснулись губ. Поцелуй был полон неги. В нём ещё не было страсти, только нежность.

– Целуй меня, Лиза, шаманка моя, волшебница. Какое счастье ты даришь мне хотя бы во сне!

– Я пришла к тебе во сне. Я люблю тебя. Обними меня, душа моя, – шептала Лиза.

Он послушно обхватил её, прижал к себе и крепко заснул. И во сне улыбался. Лиза осторожно выскользнула из объятий. Оделась и ушла домой. Теперь она знала секрет нового шамана. Он был влюблён в неё. «Интересно, сколько он продержится?»

Дома её ждали Кулил и Пыткыванна.

– Лиза, почему ты так поздно? Ульвелькот страшно ревнует. Он напился дурной веселящей воды. Пришёл к нам и спрашивал тебя. Он грозился убить Михаила, – сказала Пыткыванна.

– Он не посмеет.

– Может быть, и не посмеет. Но он может донести, что у нас скрывается беглый зэк. Тогда приедут власти и будут разбираться.

– Куда он пошёл? – спросила в тревоге Лиза.

– Он только что кричал, что пойдёт к этому таньги и прирежет его, – объяснила Пыткыванна.

– И вы его отпустили! – крикнула с упрёком Лиза.

Лиза выскочила на улицу и побежала по направлению к шаманской яранге. Кулил и Пыткыванна поспешили за ней.

– Лиза, Лиза, вернись! Он не сделает это. Он просто пригрозил. Он думает, что ты осталась у таньги. Он ревнует.

Но Лиза торопилась. Она знала, что Михаил спит под влиянием её усыпляющего зелья. Он не услышит никакого шума, не сможет защитить себя.

Когда они зашли в ярангу, сразу стало ясно, что Ульвелькот здесь. Сильный запах спиртного бросался в нос. Было тихо и темно. Лиза быстро зажгла спичкой жирник, огляделась. Ульвелькот, шатаясь, стоял около откинутого полога и в недоумении смотрел на пустое место. В руках у него был большой охотничий нож.

– Ульвелькот, – позвала Лиза.

Он вздрогнул, обернулся на зов. Лицо его исказилось, гнев плеснулся в глазах. Он повернулся и пошёл на Лизу. Едва он приблизился к ней, сильные руки Кулила схватили его за запястье. Верёвка стянула его тело, несколько раз обвилась вокруг него и его ног. Это Пыткыванна торопилась связать разбушевавшегося парня. Кулил взвалил его на плечи и вынес из яранги.

– Пошли, – сказал Кулил. – Разберёмся дома, по-родственному.

Он донёс его до своего жилища, как мешок, на плече, занёс в чоттагин и сбросил на пол. Связанный Ульвелькот тихонько поскуливал и не пытался встать.

– Ты почему бегаешь с ножом? – спросил Кулил.

– Разве вы не видите, Лиза пропадает в яранге таньги? Что она сейчас там делала? Какой он шаман? Он не наш. Он никто. Зачем он тебе нужен, Лиза?

– Ты ума лишился, Ульвелькот. Я пришла домой, а мне сказали, что ты пошёл зарезать нашего гостя, которого мой прадедушка назначил быть шаманом. Я прибежала в его ярангу, опасалась твоих глупостей. А ты стоишь около его полога с охотничьим ножом! Ты шатаешься, от тебя воняет дурной веселящей водой!

Лиза была возмущена до предела.

– Твоему атэ было сто шестьдесят лет. Старый выжил из ума. Зачем ему этот русский, да ещё зэк? Какой он шаман? Он никто.

– Ты злой, пошёл с этим ножом на меня. Если бы мать и отец тебя не остановили, ты бы меня зарезал.

Ульвелькот с недоумением посмотрел на нож в своей руке. Он всё ещё крепко его держал.

– Что ты, Лиза? Я никогда бы тебя не резал. Ты выдумываешь.

Ульвелькот разжал пальцы. Нож выпал у него из рук.

– Ты стоял у полога и держал в руках охотничий нож. Я пришла с родителями остановить тебя. А ты стоял и шатался пьяный, вонючий. Кого ты хотел убить?

– Он спрятался. Его в том пологе не было! Он трус! Я всё равно его найду, – упрямо твердил Ульвелькот. – Его я всё равно убью!

– Он не трус! Он даже не знает, что ты его ревнуешь. Он давно спал в другом пологе. А трус ты. Ты пошёл убивать спящего человека. Я тебя презираю.

С этими словами Лиза подошла к лежащему Ульвелькоту и пренебрежительно пнула его в задницу. Ульвелькот взревел и подскочил. Но ноги его были связаны, и он вновь упал как подкошенный на бок.

– Замолчи, Ульвелькот! Не смей позорить нашего атэ. Если он слышит твои слова, он очень огорчается. Это не твоего ума дело, осуждать решения атэ. Михаил – врач. Нам он принесёт только пользу. Ты лучше ответь мне, почему покинул стадо? Где ты взял дурной веселящей воды? Я запретил вам пить во время работы! – возмутился Кулил.

– Где взял, там и взял. Я обиделся. Лиза не хочет выполнять договор родителей. Вместо этого она постоянно находится в яранге шамана. А там он. Он виноват, Лиза не хочет жить со мной в моей яранге!

– После того что ты натворил сегодня, я вообще не хочу тебя знать. Ты пошёл убить человека. Если бы он спал там, где всегда, ты бы его уже зарезал. Ты хочешь провести жизнь в тюрьме? Как ты посмел обвинять меня в своих неумных бреднях? Я не хочу больше видеть тебя! В нашей семье не пьют дурную веселящую воду. Мне не нужен муж-пьяница.

Ульвелькот заплакал. Слёзы текли по его жалкому сморщенному от горя лицу.

– Ты почему так на меня говоришь, Лиза?

Лиза посмотрела на него. На мгновение жалость шевельнулась в её сердце. Но потом возникла брезгливость. Она отвернулась и сказала:

– Оставьте его. Пусть проспится. Я очень устала и вы тоже. Давно пора ложиться спать, завтра ехать.

Она ушла в свой полог. Раздосадованные, отец и мать развязали незадачливого жениха. Он не сопротивлялся. Его яранга была неподалёку от них. Его отвели и уложили спать. Уже засыпая, Ульвелькот шептал слова обиды. Плакал и угрожал. Они вернулись домой, и в стойбище наступила тишина. Завтра предстояло всем сняться с места и переехать на новую стоянку.

Каждую весну оленеводы кочевали к морю. Там было меньше гнуса. От комаров и паутов олени сильно страдали. А морской ветер помогал им переносить этих кровопийц.

Армагиргына не было. Он всегда стремился уводить своих оленеводов подальше от любых селений. Он стремился избегать влияния посторонних на свой народ.

Кулил же решил перевести стойбище к селению морских чукчей. Это было опасно для Михаила и Лёвы, в морские селения часто наведывалось русское начальство.

 

Нунлигран

Нунлигран – старинное чукотское стойбище. Прямо на галечниковом валу стояли яранги морских охотников. Из яранг в любое время видно море и вельботы, возвращающиеся с охоты. Здесь же, на берегу у воды, сидели старики в тюленьих штанах. Они ожидали своих сынов – морских охотников.

Оленеводы, пришедшие из тундры, поставили свои яранги в стороне, на обрывистом берегу ручья.

С моря к тундровому берегу со свистом проносились стаи гаг. Романов стоял на высоком берегу моря и с любопытством и грустью оглядывал окрестности. Тундра и склоны сопок уже освободились от снега, а лёд на бухте вроде и не собирался исчезать. Ледяные поля казались синими. Оранжевое солнце не то падало вниз, не то забиралось вверх. Чёрные обветренные сопки, обласканные солнцем, были серьёзны и добродушны. Солнце поднялось выше. И в какой-то момент берег неожиданно вспыхнул радостным жёлтым светом. Поднялся ликующий и сильный ветер. Он был тёпл и нёс с собой тревожные запахи, неведомо откуда принесённые. Романов глубоко и всей грудью вдохнул. И явственно ощутил крепкий запах йода, запах морской солёной воды. Сзади подошла Лиза. Романов почувствовал это по лёгкому жжению в затылке. Но он стоял не оглядываясь. Лиза положила ему руку на плечо и тихо сказала:

– Как красиво здесь! Я нигде не видела такой красивой и доброй земли, как этот берег океана. Ты тоже это чувствуешь, Михаил?

– Да, этот краешек земли чист и притягателен.

– Сегодня-завтра очистится море ото льда. Ты слышишь этот запах?

Михаил обернулся и посмотрел на Лизу. Он каждой своей клеточкой чувствовал волнение от её низкого с хрипотцой голоса и оттого, что она назвала его не именем шамана, а его собственным именем. С тех пор как они перекочевали в Нунлигран, Лиза ни разу не приходила к нему. Кормила его и помогала во всём Пыткыванна. Он закончил медосмотр всех пастухов. В основном они были здоровы. Романов был согласен с Кулилом, что причина тому здоровая работа и запрет пить водку и самогон. Кулил попросил его обследовать чукчей с рыбацкого посёлка. Там дело было намного хуже. Рыбаки часто прикладывались к бутылке. Были подозрения на туберкулёз, встречалась трахома, у многих был хронический насморк, заболевания желудка. Все дни Михаил был занят.

Но вечерами перед сном, когда ложился уставший в одинокую постель, он против своей воли думал о Лизе и ждал её, и томился, и видел эротические сны. Он думал, что Лиза не приходит, потому что скоро должна выйти замуж. И сейчас, услышав её голос, почувствовав её обжигающую руку на своём плече, он стряхнул её, резко повернулся и пошёл к своей яранге. «Угораздило меня втюриться в эту девчонку!» – неприязненно подумал он. Он понимал, что был несправедлив. Однако власть этой юной девушки над ним злила его. Одиночество ощущалось в этот день особенно сильно. «Почему, почему эта умная и красивая девушка должна выходить замуж за какого-то грязного косоглазого чукчу?» «И дурак уводит принцессу в рабство», – вспомнил он откровение Экзюпери. Однако вскоре в нём проснулась совесть. «Девушке нужна семья. Она родилась здесь. Ей всё здесь знакомо и близко. Она сама сказала, что здесь её корни. А что можешь дать ей ты – русский беглый мужик? Надо обсудить проблему с Лёвой. Сколько он думает здесь обитать?» Весь вечер Михаил сидел один у небольшого костра в своей шаманской яранге. Грустные и мрачные думы не покидали. Время тянулось бесконечно медленно. В конце концов он решил, что пора спать. Но сон не шёл. Он не чувствовал себя здесь нужным. Та, другая, далёкая жизнь в Москве была в прошедшем веке, в прекрасном нереальном мире. Воспоминания приносили невыносимую боль. Он потерял себя, он несвободен. Какой будет следующий день? Сможет ли он выбраться из этого густого страшного тумана? В конце концов он подошёл к травам в надежде узнать по запаху ту, которую зажигала Лиза. Какой прекрасный сон она ему даровала тогда!

– Ты ищешь сонную траву, Михаил?

Низкий с хрипотцой голос Лизы был неожиданным. Михаил вздрогнул. Её рука, как сегодня днём на море, легко легла на его плечо. Когда вошла Лиза? Он не слышал. А она уже давно наблюдала за ним. Он повернулся медленно, как бы нехотя. Лиза почувствовала его напряжение, его решительное желание охватить её своими жадными руками. И она уже подалась ему навстречу. Но Михаил как-то иронически улыбнулся и резко отступил в сторону.

– Что с тобой, Михаил? Почему ты так отталкиваешь меня? Что плохого я тебе сделала?

– Зачем ты пришла? – ответил он недружелюбно. – Ты ведь выходишь замуж. Твой жених, наверное, ревнует. Будут неприятности.

– А разве наша дружба имеет отношение к тому, что я выхожу замуж? Да и к тому же я не выхожу замуж. Я отказала в этом Ульвелькоту.

– Как отказала?

В этом вопросе невольно была радость. Она вылилась помимо воли Михаила.

– Моё сердце не хочет этого. Я не люблю Ульвелькота. Мои родители просили меня не ходить пока к тебе. Но вчера я окончательно поговорила с Ульвелькотом. Он уехал опять пастухом в стадо. Давай я зажгу ту волшебную траву, которая тебя усыпит. Я вижу, что твоя душа опять ранена. Ты болен и плохо выглядишь. Тебе нужен отдых.

Лиза взяла пучок душистой травы, подожгла её, по яранге разлился аромат. Как и прошлый раз, она постелила ему постель в пологе. Голова его кружилась. Всё вокруг поплыло. Лиза отвела его в полог и уже сонного раздела и уложила на шкуры, укрыла мягким лисьим одеялом. Улыбаясь, она, как и в прошлый раз, разделась и легла рядом с Михаилом. Она гладила его, нежно целовала его лицо, прижималась к его телу своим разгорячённым девичьим телом. Михаил спал и улыбался во сне.

– Лиза, – прошептал он во сне, – люби меня, моя Лиза.

– Люби меня, Михаил, – прошептала ему на ухо Лиза. – Ты никогда не разлюбишь меня.

Она тихо выскользнула из-под одеяла, не спеша оделась. Затем взяла кружку и налила в неё немного вина. Небольшой иглой наколола палец себе и Михаилу, выдавила по несколько капель крови в кружку с вином, прошептала заклятье на чукотском языке, подняла голову Михаила и влила ему в рот половину содержимого, остальное выпила сама. Она вышла из яранги. «Теперь он будет моим. Моё колдовство сильное», – подумала Лиза. Завтра утром ей предстояло выехать в Магадан для сдачи государственного экзамена.

* * *

Михаил был чудовищно одинок в эти дни. Чаще всего он стоял на берегу моря и глядел вдаль. Море несло облегчение. Он наблюдал жизнь на берегу. С рыбацкого посёлка люди в белых камлейках, с непокрытыми чёрными жёстковолосыми головами отправлялись в лодках на промысел. Они проходили мимо. От них пахло звериным жиром, крепкой, продутой морским ветром кожей, табаком. В лодках лежали вдоль бортов гарпуны, надутые тюленьи шкуры-поплавки и винтовки.

Однако его прогулки прекратились. Начались туманы и упорные длительные дожди. Тучи висели очень низко. Из молочного месива сыпался мелкий дождик. Он был тих и упорен, временами превращался в снег, крупку и снова в бисерный дождик. В один из таких безрадостных июньских дней к Михаилу приехал Лёва. Ему дали выходной, и он решил навестить друга. Михаил встретил его, как своё спасение. Лев был бодр, весел и излучал радость и надежду. Они обнялись и похлопали друг друга по спине.

– Привет, Лев! Какими судьбами?

– Привет, Михаил! Я получил выходные дни и решил навестить друга. Как давно мы не сидели просто с тобой за столом, чтобы никого постороннего рядом.

Михаил засуетился, поставил чайник. Но угостить Лёву было нечем. Он о еде не заботился. Ел, что принесёт Пыткыванна.

– Лев, мне даже угостить тебя нечем.

– А как же ты живёшь?

– Обо мне заботится жена Кулила, Пыткыванна, или кто-нибудь из его семьи. Она должна вот-вот прийти.

– Эх ты! Холостяк!

Они сели около костра в чоттагине. Лев внимательно поглядел Михаилу в лицо.

– Ты что-то неважно выглядишь, старик. Рассказывай, как живёшь.

– Нечего рассказывать. Давай-ка, ты говори. Как тебе жизнь среди пастухов?

– Нормальная жизнь. Сначала хреново было. Дело не знал, людей не знал. Помогла Кэлена. Вообще не знаю, что бы делал без неё. Тебе надо завести жену, временную, конечно. Я не представляю, как ты всё время один. Или у тебя есть друзья среди чукчей?

– Нет. Когда был жив Армагиргын, я был среди людей. По крайней мере был занят и имел какой-то круг общения. Теперь мою ярангу обходят. Обо мне заботятся: меня кормят, разводят огонь, зажигают жирник. Но я никому не нужен. Ко мне никто не обращается. У меня нет дела и нет воли. Кто я? Куда иду? Мне надо бы познать прежде всего себя. Но я не могу управлять своей жизнью, я не могу строить свою собственную судьбу. И это чрезвычайно угнетает.

Лев задумался. В это время зашла Пыткыванна.

– Етти! Ремкылен! У нас гость!

– Ии! – ответил Лёва.

– Я принесла еду. Садитесь за стол.

Пыткыванна быстро расставила всё принесённое на столе.

– Я сейчас приду.

Через несколько минут она принесла недостающую посуду, ещё варёного оленьего мяса и бутылку настоящей водки.

– Вот, доброй вам встречи.

– Спасибо, Пыткыванна. Садись с нами.

– Мне некогда. Спасибо.

Она ушла. Друзья выпили, закусили, разговор пошёл душевный.

– А у нас говорят, что тебя пытался убить жених Лизы Ульвелькот.

– Я ничего не знаю об этом.

– Он рассказывал своему товарищу, что ему помешали Кулил, Пыткыванна и Лиза. Он хвастался у костра перед всеми пастухами, говорил, что ты от него спрятался, иначе никто бы тебя не спас.

– Не знаю я такого. Ты же знаешь меня, Лев. Я не стал бы прятаться. Тут что-то не то. Я вообще об этом ничего не знаю.

– Надо узнать точнее. Меня не было при этом разговоре. Мне рассказала об этом Кэлена, а ей её подруга чукчанка. А с Лизой у тебя нет романа? Ульвелькот злится оттого, что она отказалась выйти за него замуж. Они ведь были предназначены друг другу с детства.

– Когда Лиза приехала с Магадана, она много времени проводила в яранге атэ. Она помогала мне укладывать вещи, амулеты и прочее к переезду и рассказывала назначение каждой вещи. Но когда стойбище перекочевало к морю, она не стала ко мне вообще заходить. Была всего один раз и снова исчезла.

– А ты не спросил у Пыткыванны, куда она делась?

– Лев, эта девушка меня очень тревожит. Иногда мне кажется, что я болен ею. Мне неудобно спрашивать у Пыткыванны, где она. Она в первый же день нашего знакомства сказала, что с малых лет помолвлена. Ну, у них это как-то по-другому называется. Короче, сказала мне про жениха.

– Зацепила, значит, тебя. Теперь я понимаю, почему ты выглядишь больным.

– Я не знаю, что мне делать. Во мне нет согласия с собой. С одной стороны, я знаю, что она предназначена другому. С другой стороны, я вижу, как она умна, мила, образована, добра. А он тёмный немытый пастух. Разве такой девушке нужен такой муж?

– Это её дело. У них свои понятия.

– Лев, но я буквально болен ей. Она мне снится каждую ночь. Я стараюсь её оттолкнуть, и в то же время мне хочется её схватить и не выпускать.

– Ну, так что ты мучаешься? Схвати и не выпускай. Она отказалась выходить замуж за Ульвелькотта. Поэтому он сходит с ума, пьёт и болтает всякую чушь. Он потерял перед ней лицо.

– Лев, меня мучает не только это. Меня мучает бесполезность и пустота моей жизни. Нет радости, нет гармонии в душе, я спелёнут, моя воля парализована.

– Ты прав. Человек любит, творит и делает то, что хочет делать, полезное и нужное. Тогда он счастлив. Но давай подумаем. Мы связаны путами обстоятельств, от нас не зависящих. Но ведь даже при таком раскладе у нас есть свобода выбора. Твоё одиночество сейчас – это твой выбор. Иди к людям, не сиди сутками в яранге и не броди бесцельно по берегу моря. Найди себе занятие по душе. Ты врач, ты творец и учёный. Открой глаза. Ты здесь очень можешь пригодиться и найти дело по душе. Изучай место, куда тебя забросила судьба. Люби женщину. Она необыкновенна, она редкостный цветок тундры. Благодари Творца за всё, что тебе отпущено в этой жизни.

– Лев, ты в самом деле так думаешь?

– Да. Я здесь более счастлив, чем в Москве. Я не чувствую себя некрасивым, ущербным. Я среди природы, на воле. Я знакомлюсь и изучаю необыкновенный край, другой мир, другую цивилизацию. Люди снаряжали экспедиции, чтобы ознакомиться с северными народами, открыть богатства земли. Мне повезло. Я встретил женщину, которая действительно меня любит и заботится обо мне.

– Лев, ты прав. Давай выпьем за жизнь и любовь.

– Давай выпьем. Жизнь так коротка. Наш выбор в любой ситуации – взять от жизни самое лучшее.

Они пили за свет, за солнце, за гармонию, за удачу, за любимых женщин. Пыткыванна принесла им ещё оленьих шкур, постелила в пологе, и друзья заснули. Утром они вместе пошли к морю. Небо было всё так же серо, шёл мелкий надоевший дождик. Но на душе у Михаила уже посветлело, как будто он увидел вдали просвет.

– Ты приезжай ко мне чаще, Лев.

– А ты займись делом. Найди его сам. Расширь круг твоих знакомств. Сходи на морскую охоту. Я уверен, это дело очень интересное.

Внезапно небо стало быстро светлеть.

– Смотри, смотри, что делается.

Михаил показал на быстро уходящие серые тучи, где проглядывала великолепная синева неба. Они с восторгом наблюдали за этим умытым синим небом, откуда появилось сверкающее летнее солнце.

– Ну, мне пора.

Они подошли к месту, где был привязан олень. Лев быстро отвязал его.

– Я верхом на олене. До встречи.

Неожиданно легко он вспрыгнул на него верхом и помчался в тундру к оленному пастбищу. Михаил удивлённо смотрел вслед другу. На душе у него посветлело.

«Лев прав, – думал он, – какие бы обстоятельства ни были, выбор всегда есть. Жизнь не предлагает сплошной праздник. Но ты всегда выбираешь. И радость приносит преодоление».

 

Операция

К берегу подошёл вельбот. Три морских охотника аккуратно вытащили на берег что-то большое, лежащее на шкуре морского зверя. Романов стоял около своей яранги и наблюдал за берегом. К трём охотникам присоединился ещё один. Все медленно пошли в направлении стойбища оленеводов. «Что-то случилось», – подумал Романов, и ему внезапно стало страшно. Случилась беда, эти люди идут к нему. Чукчи уже подходили близко, и Романов понял: они несли человека. Человек лежал вниз лицом и в спине у него торчал гарпун. Михаил быстро зашёл в ярангу, вынес на середину чоттагина высокий стол и вышел навстречу людям.

– Заходите! Я сейчас.

Он побежал за Пыткыванной или Лизой. Ему надо было знать, как они здесь останавливают кровь.

– Пыткыванна, скорее! Там беда. Мне нужна помощь. Где Лиза? Придётся делать операцию.

– Лиза в Магадане. Я помогу.

Вдвоём они вернулись в ярангу, где посредине стола лежал пострадавший. У входа уже была толпа. И все окружили рыбаков и расспрашивали, как это случилось.

– Всем надо уйти и не мешать! Пыткыванна, объясните им по-чукотски, чтобы разошлись и не мешали. Если есть у кого-нибудь горячая вода, пусть принесут. Отойдите от входа, не загораживайте свет.

Пыткыванна быстро всех удалила. Пока Михаил нащупывал ускользающий пульс пострадавшего, принесли горячую воду. Пыткыванна нашла нужную траву и заварила её в чайнике.

– Это дадим пить, когда очнётся.

Она открыла большую коробку с неизвестным порошком.

– А этим засыпем сразу рану. Сильно засыпать надо. Кровь остановится. Потом промоешь, соединишь края и зашьёшь.

Михаил беспрекословно повиновался Пыткыванне. Он был уверен, она знает. Да и вела она себя так, как будто не раз была в подобной ситуации. Вдвоём они осторожно раздели раненого, так, чтобы не задеть гарпун. Потом Михаил стал медленно вытаскивать гарпун, а Пыткыванна обильно засыпала рану жёлтым порошком. Он впитывал кровь и бурел. Пыткыванна его смахивала на пол и снова засыпала рану. Постепенно кровотечение остановилось. Они промыли рану отваром травы, и Михаил стал тщательно зашивать. Наложили повязку. Перевернули раненого на спину. Пыткыванна достала бутыль с каким-то жёлто-коричневым напитком и стала по каплям вливать пострадавшему в рот. Чукча застонал, замычал и открыл глаза. Пыткыванна ему что-то по-своему сказала и продолжала его поить. Он закрыл глаза и снова потерял сознание.

– Давай ему отвар понемногу и часто. Я пойду.

Только сейчас Михаил увидел, как устала Пыткыванна.

– Иди, Пыткыванна. И большое тебе спасибо. Без тебя я бы не справился.

Пыткыванна ушла, а Михаил задумался. Эта удивительная женщина, казалось, знала всё. Михаил понимал, что если бы не она, раненый бы умер от потери крови. «Прав был Лев. Надо пользоваться моментом и изучать культуру народа, вникать в накопленный им опыт, изучать и применять его», – думал Михаил.

У чукчей не было письменности. Её создали только сейчас и искусственно ввели. «Но ведь они передавали всё накопленное народом из поколения в поколение. Вот и надо узнавать и по крупицам записывать, чтобы как можно меньше было утеряно». Романов подошёл к спящему больному. «Что же мне делать? А если в один день будет два, три и больше больных, куда я их размещу? Боже мой! Никаких условий. Антисанитария полная. Даже воды в запасе нет. Никаких лекарств нет. Только эти травы, назначения которым я не знаю. Хорошо, если не будет заражения крови у парня. Я ведь врач. Я не могу ворожить над больным, шаманить я не могу. И Лиза как назло уехала в Магадан и ничего мне не сказала. Хотя бы то, что необходимо ей заказать». Романов забыл, что когда Лиза уезжала, он оттолкнул её и вообще никак не думал, что ему надо работать.

Эту ночь он почти не спал. Волновался за лежащего в пологе страдальца, трогал рукой его лоб, каждые полчаса вливал ему в рот отвар, приготовленный Пыткыванной и напиток из бутыли. Наконец, сон сморил его. Когда в ярангу вошли Пыткыванна и Лиза, только что приехавшая домой, Михаил сидел на полу около больного, обхватив руками колени и уронив на них голову. Он спал. Лицо его было тревожным и напряжённым. Пыткыванна тихонько поставила кипятиться чайник. А Лиза выбрала несколько трав, которые следовало заварить и давать раненому в течение дня.

Михаил проснулся, когда закипел чайник.

– Боже мой, Пыткыванна! Здравствуй! Как я тебе благодарен! Если бы не ты, я бы опозорился вконец. Раненый проспал всю ночь, и мне, кажется, он неплохо себя чувствует. Я боялся заражения. Вливал ему в рот каждые полчаса твой отвар и напиток из бутыли.

– Мы засыпали рану дождевым грибом. Так всегда делал атэ Армагиргын. Этот гриб останавливает кровотечение и хотя бы временно притупляет боль. Заражения крови после него никогда не бывает. Пил он траву камнеломки, чтобы снять воспаление, и сок морошки. Он помогает при кровотечениях и снимает воспаления. Опять же кровь очищает. Рану при перевязке надо промывать соком морошки, не будет нагноения.

– Я очень беспокоился и боялся заснуть.

– Ты всё делал правильно. Сейчас Лиза заварит ещё разные травы, чтобы он скорее выздоравливал. А к вечеру его заберут родные и будут за ним ухаживать. А то я смотрю, ты всю ночь не спал.

Михаил слушал внимательно до того момента, пока Пыткыванна не сказала про Лизу. Тогда он быстро встал, оглянулся и увидел её. И сейчас же в его глазах засветилась такая радость, что Лизе показалось, тёплая волна окутала её всю. У него вдруг закружилась голова, он шагнул вбок и сел на китовый позвонок, боялся упасть.

– Здравствуй, Михаил! Я ездила в Магадан. Сдала государственный экзамен и получила распределение домой. Теперь я молодой специалист.

– Здравствуй, Лиза! Поздравляю с успешным окончанием учёбы.

Михаил больше ничего не сказал. Лиза, видя его смущение, не стала ни о чём спрашивать или рассказывать. Повернулась к Пыткыванне и стала с ней советоваться по травам. Вдвоём с матерью они заварили травы, накрыли на стол, пригласили Михаила к столу завтракать.

– Михаил, поешь и ложись отдыхать. Сейчас ничего не надо, а через час придёт кто-нибудь из нас.

Они ушли. Михаил был уверен, что не заснёт. Он был взволнован встречей с Лизой. Однако следом за волнением пришло спокойствие. Лиза приехала, всё на месте. Он лёг и мгновенно заснул.

Лиза и Пыткыванна по очереди дежурили около раненого. Михаил проснулся через несколько часов отдохнувшим и сильным. Приморские чукчи пришли за своим товарищем. Они благодарили доктора и Пыткыванну. Михаил вышел к ним. Осмотрел больного. Состояние не было угрожающим, но требовало покоя и ухода. Михаил проводил чукчей и обещал бывать у раненого ежедневно.

– Пыткыванна, почему меня не предупредили, что Лиза едет в Магадан? Она может не понимать, но вы-то взрослый человек, понимаете, что многое надо, чтобы лечить людей.

– Армагиргын справлялся сам этими средствами.

– И люди не умирали?

– Умирали. Но это значит, такой у них был путь.

Михаил не знал, что на это можно ответить.

Внезапно Лиза стукнула себя ладонью по лбу.

– Михаил, извини, я забыла тебе отдать второй чемодан атэ с перевязочным материалом и лекарствами. Нам присылали доктора из Уэлена. Он не захотел жить в нашем оленном стойбище. Атэ сказал моему отцу отправить его обратно, но два его чемодана остались у дедушки, – с этими словами Лиза из какого-то тайного угла достала чемодан и отдала его Михаилу. – Вот, смотри.

Теперь Михаил был вооружён и имел всё необходимое для хорошего начала своей врачебной деятельности.

 

Хочу взять тебя в мужья

Наступило лето. Лиза, Пыткыванна и Михаил стремились не терять ни одного дня, ходили то на болота, то к каменистым предгорьям запасать травы на зиму.

Травы тундры в основном однообразны. Почти каждой чукчи нашли применение. Полярную осочку запасали ворохами. Зимой она служила незаменимой стелькой в обувь, хорошо сохраняла тепло. Как букетики сирени среди камней в предгорьях, были разбросаны цветки селены. Пестрели цветы камнеломки, мягким зелёным ковриком стелилась куропачья трава. Но особенно тёплое чувство вызывали крохотные ярко-голубые цветки полярной незабудки.

Михаила эти путешествия по тундре успокаивали, поселился мир в его душе.

В один из таких мирных вечеров Михаил ушёл подальше от стойбища и разжёг на берегу моря маленький костерок. Волны тихо ластились к берегу. Он сидел и в который раз решал неразрешимую для себя задачу, как ему организовать свою жизнь. «Море огромное, лениво вздыхая, уснуло и неподвижно вдали», – вспомнил он слова Горького. Ему захотелось сочинить что-нибудь такое же значительное. Тем более что этот огромный океан был Северным Ледовитым. Он закрыл глаза, чтобы лучше сочинялось, и стал шептать. Но ничего величественного, кроме слов «Огромный Ледовитый океан», ему на ум не приходило. Дальше дело не шло. И он рассмеялся и открыл глаза. Сбоку от него на корточках у костра сидела Лиза. Она подкладывала в костерок веточки северной карликовой берёзки и улыбалась.

– Ты как здесь?

– Я зашла к тебе в ярангу. Тебя нет. Мне хотелось поговорить. Я пошла вдоль берега и нашла тебя.

Михаил вспомнил, как Лёва ему сказал: «Она необыкновенна, она редкостный цветок тундры». Он внимательно смотрел на Лизу. «Как это она могла здесь уродиться такая?!»

– О чём ты хотела со мной поговорить, Лиза?

– Я хочу взять тебя в мужья.

Она смотрела на него просто и открыто. В глазах не было смущения, хитрости или кокетства.

Михаил смутился. Вспомнил, как Лёва ему сказал: «…что ты мучаешься? Схвати и не выпускай». Но вместо того, чтобы последовать совету своего друга, он сказал:

– Лиза, у меня в Сибири есть жена и двое детей. Ты мне очень нравишься. Но я не могу на тебе жениться.

– Я знаю, что, как принято у вас, ты не можешь жениться. Я думала об этом. Но ты ещё долго не сможешь увидеть свою жену и детей. Я знаю. Если вздумаешь вернуться, то погибнешь. А я здесь. Я буду твоей женой и отпущу тебя сразу же, как у тебя будет возможность вернуться к той семье. Я хочу стать настоящей женщиной. Но для этого мне нужен только ты. Я сказала об этом своим родителям. Ты тоже хочешь сейчас быть моим мужем. Ты любишь меня, я знаю. Пойдём домой, в нашу ярангу. Давай поженимся по нашему обычаю.

– Как по вашему обычаю?

– Просто. Мы будем жить вместе, в одной яранге. И все будут знать об этом. Я буду называть тебя мужем, а ты меня женой. У нас будут общие дети. Всё моё будет твоим, а всё твоё моим.

– Ты понимаешь, что тебе будет очень больно и плохо, оттого, что у меня есть другая семья? У другой женщины есть мои дети. И я уеду к ней при первой возможности.

– У нас мужчина может иметь несколько жён, сколько он может прокормить. А детей мы никогда не бросаем. Но тебя я не хотела бы делить. И мне действительно будет больно, если ты сейчас откажешься от меня. Я увяну рано и высохну от тоски.

«Что это, – подумал Михаил, – невинность, беспомощность, чистота молодости? Или это различие культур и традиций? В любом случае молодость легко ранима. Она действительно необыкновенный нежный ранимый цветок тундры. И сколько мужества! Она отпустит меня сразу же, как будет возможность вернуться к той семье. Я не вправе заставлять её сохнуть и вянуть от тоски. А разве сам я недостоин после стольких потерь иметь это счастье? И, в конце концов, я сам мучаюсь, я хочу её, хочу этой нежности».

В результате этих переговоров и мыслей, отбросив сомнения, Михаил решительной рукой взял её за руку и потащил в свою ярангу. Лиза едва успевала переставлять ноги. Когда они, таким образом, добрались до яранги, она превратилась в сказочные чертоги. Не скрывающееся на ночь северное летнее солнце до краёв заливало всё золотым и жёлтым. Вокруг был праздник. Они посмотрели друг на друга, глаза светились радостью и теплом. Михаил почувствовал, что солнце ему мешает. Они зашли в тёмный полог, отдышались.

– Я очень долго ждала этого момента и не решалась.

– Я думал, что не имею права тебя любить. Ждал и надеялся. Ты не пожалеешь об этом? Подумай.

– Я долго думала. Я пожалею, если тебя не будет в моей жизни. Любят не потому, что имеют на это право. В сердце пришла любовь, и она имеет на всё право. Я всё решила и сегодня сказала родителям. Я сразу ушла к тебе.

«Всё оказалось возможно, – подумал он про себя. – Будем брать от жизни лучшее, что она может дать в это мгновение, и благодарить Бога за это».

Так они решили. И были счастливы.

* * *

На следующий день к ним пришли Пыткыванна и Кулил. О том, что Лиза у Михаила, они знали, потому что она буквально объявила им это вчера тоном, не терпящим возражения. Они ожидали, что Михаил, взрослый мужчина, объяснит ей нелепость её притязаний. Уж если она сказала Ульвелькоту, что ей ещё рано быть настоящей женщиной, то для этого таньги она ещё совершенная девчонка.

– Дочь, тебе пора домой! – сказал Кулил специально по-русски, чтобы Михаил понял их отношение к её решению.

– Атэ, я всё уже сказала вчера. Я не могу уйти к вам. Я давно люблю Михаила. Поэтому отказалась от Ульвелькота.

– Коттам меркичкин! Михаил! Мы могли думать, ты большой мужчина, эрмэчин. Родители договорились. Они потом умерли. Это древняя традиция. Как я сейчас с ними разговаривать? У тебя на твоей родине жена. Ты сам говорил атэ Армагиртыну.

Мать и дочь заговорили по-чукотски.

– Дочь, ты останешься одна, как только он сможет вернуться к себе на родину, – обратилась к ней Пыткыванна. – Ещё не поздно, пока люди не знают. Пойдём домой.

– Поздно, мама. Я стала женой Михаила. Я сама уговорила его.

Она подошла вплотную к матери и прошептала ей на ухо:

– Я применила к нему шаманское колдовство, которому меня научил атэ Армагиргын. Оно действует на обе стороны. Если нас разлучить, мы оба иссохнем в тоске. Ты ведь видела, как Михаил сох без меня, когда я была в Магадане. Вот так и я высохну без него.

Пыткыванна встала.

– Пойдём, Кулил. Мы опоздали. Я тебе всё объясню дома. Он ни при чём.

Родители ушли.

– Что ты сказала матери?

– Я сказала правду. Я сказала, что мы иссохнем и погибнем от тоски, если нас сейчас разлучить.

Слух о том, что Лиза ушла от родителей и стала женой нового шамана, очень быстро достиг Ульвелькота. Два дня он пил беспробудно дурную веселящую воду, а потом исчез бесследно.

Вэкэт встретил его далеко в тундре, когда ходил на охоту. Был он оборван, тощ и зол. Вэкэт его накормил. Убеждал вернуться в стойбище. Но Ульвелькот сказал, что пойдёт в Уэлен к русскому начальнику. Пусть заберут обоих русских таньги и отправят туда, где они были.

О встрече Вэкэт рассказал своей жене Анканау, а Анканау своей сестре Кэлене.

Кэлена не хотела терять мужа Лёву. Он был не такой, как её погибший на охоте муж. С тех пор как они поженились, он никогда её не обидел, был очень заботлив, ласков и добр. Они учили друг друга. И Лёва всегда её хвалил за то, что она умная и старательная. Кэлена надеялась когда-нибудь поехать вместе с Лёвой в большой мир и увидеть большие стойбища, о которых рассказывал ей Лёва. Лёва с Кэленой поехали к Михаилу. Состоялся совет четырёх. Кэлена и Лиза настаивали на том, чтобы скрыться в дальней тундре. Долго обсуждали, в каком направлении идти. Наконец, Лиза сказала:

– Надо пригласить моих родителей. Лучше отца никто не может помочь и посоветовать. Я пойду к отцу и матери.

Кулил только что вернулся домой с пастбища. Он тоже слышал о встрече Ульвелькота и Вэкэта.

– Как ты думаешь, Пыткыванна, стоит ли отнестись к этому серьёзно?

– Думаю, да. Дело ещё в том, что мы должны беречь Михаила. Он единственный знает о тайном священном зале нашего рода. Атэ никому о нём не сказал. Но он сказал, что Михаил и Лев его нашли сами. Они не стали никому о нём говорить и даже засыпали тот вход, через который проникли. Если с Михаилом случится беда, мы никогда не узнаем эту тайну. А ведь это наше священное родовое место.

Зашла Лиза.

– О каком нашем священном месте ты говоришь, мама?

– О том, которое хотел узнать приезжий немец Гера у нашего Атэ. Атэ говорил, что это необыкновенно богатый зал. Таньги его дорого ценят. Там много красного железа и блестящих камней. Таньги зовут их дорогими. О нём слышали, но не знают, где искать. Михаил и Лёва попали туда случайно. Атэ сумел стереть его из памяти Лёвы. Но Михаил не поддаётся. Он почти такой же сильный, как был атэ. Только сам об этом не знает. Поэтому атэ просил его быть шаманом Армагиргыном. Однако он не хочет. А говорить ему о его способностях мы не можем и не должны. Да он и не поверит.

– Вы знаете о решении Ульвелькота привести сюда русского начальника, чтобы взяли Лёву и Михаила?

– Я думаю, русский начальник пришлёт за ними целый отряд. Я помню, как ловили заключённых три года назад. Их сильно били. А одного закопали недалеко в тундре. Поэтому лучше быстро скрыться, сегодня ночью. Завтра может быть поздно, – сказал Кулил.

– Отец, мама, к нам приехал Лёва с женой. Я пришла просить вашего совета. Пойдёмте к нам.

– Хорошо, идём.

Когда все устроились в шаманской яранге, Кулил попросил его послушать.

– Я хорошо думал. Всему стойбищу надо кочевать в долину Чаунской губы. Там оленям много корма. Людей нет километра сто. Около Угаткына, притока Чауна, совсем близко предгорья. Среди сопок ярангу спрятать, долго искать можна. Охота, рыбалка шибко хороший. Стадо кормить близко, гости ходим, мать спокойна. Пыткыванна, я правильно сказал?

– Ты всегда прав, Кулил.

– Тогда, дети, быстро собирайте. Лёва, гони оленей, поклажу бери, самое важное. Вэкэт проводит. Он охотник, хорошо места знает. Мы и все едем другой день. Всё.

Все разошлись, и каждый занялся своим делом.

Через полчаса на олене прискакал Вэкэт. Кулил встретил его около стойбища.

– Вэкэт, ты должен выехать вместе с Михаилом и Лёвой раньше. Поведёшь их в Чаунскую долину и поможешь выбрать место для яранги так, чтобы его никто посторонний не смог отыскать. Веди их на Угаткын. Ты знаешь эти места. Ты же охотник.

Кулил и Вэкэт говорили по-чукотски.

– Конечно, знаю. Там в сопках можно отлично спрятаться.

– Забирай свою жену и отправляйтесь. Все остальные отправятся через сутки после вас. Постарайтесь не оставлять на подходе видимых следов. Пройдите километров несколько по реке. Возьми запасных оленей для женщин, оленьи шкуры для яранги. Возвращайся, как будто ты нас догоняешь. У тебя есть друзья среди рыбаков?

– Конечно, есть.

– Пусть предупредят, когда появятся гости и куда они направятся. Если появится Ульвелькот, мы тоже должны знать.

– Я всё сделаю.

 

На реке Угаткын

Было раннее июльское утро. Над тундрой стояло солнце. Они шли по берегу залива. Запах йода, ленты морской капусты на берегу и нерпы сопровождали их. Нерпы десятками торчали из воды у самого берега и разглядывали их чёрными громадными любопытными глазищами. Они ныряли, догоняли людей под водой и снова смотрели. И было в этих глазах серьёзное, почти человеческое любопытство.

Наконец они свернули в речную долину, окружённую чёрными округлыми молчаливыми сопками. Речная долина лежала меж них, как жёлто-зелёная лента. Надо было идти в горы. Тысячами осколков отсвечивали большие и малые тундровые озёра. На перевалах, меж чёрных, покрытых накипным лишайником камней, посвистывал ветер. Там было сумрачно и холодно.

Чаунская долина казалась необитаемой только на первый взгляд. Кучки оленьих рогов, брошенный чайник, остатки нарт, сломанный винчестер свидетельствовали о могилах и покинутых стоянках оленеводов. В старицах речных долин, в многочисленных озёрах гнездились утки. В июле они уже вывели крохотных утят-пуховичков. На невысоких сопках и по склонам, где были заросли ивняка и карликовой берёзки, гнездились куропатки. Вспугутые людьми, куропатчата стремительно разбегались и прятались под листиками берёзки. Но их выдавали блестящие любопытные глаза. На верхушках сопок прятались большие голубоватые чукотские зайцы. В одном месте они встретили несколько отбившихся от стада оленей.

Вэкэт был хорошим проводником. Он провёл их короткой дорогой. И они не встретили по дороге никого. Они зашли за сопочку. Речушка Угаткын сделала крутой поворот и разлилась мелким перекатом. Они вошли в воду и прошли по ней несколько километров вверх по течению. Потом вышли со стороны долины и, завернув за небольшую речную террасу, остановились.

– Вот здесь будет ваш лагерь. Вода рядом. За сопкой вас не видно. А если надо будет родителям навестить, то речку переходить не надо. Снимайте с оленей груз, ставьте свои яранги, а мы с женой должны вернуться.

С этими словами Вэкэт и Анканау направили своих оленей на обратный путь. А оставшиеся молодые люди занялись устройством жилья.

Это были счастливые, почти ничем не омрачённые дни.

Ранним утром все весело бежали к реке. Умывались и плескались в её холодной бодрящей воде. Они были уверены, что здесь их никто не найдёт. Чуть ли ни каждый вечер их навещали Кулил и Пыткыванна или Вэкэт и Анканау. Привозили им мясо оленей. Пока на новом стойбище посторонних не было. Вечером зажигали костёр, садились вокруг и вели беседы, попутно обменивались знаниями языка, пели песни, Лев и Михаил – русские, Кэлена и Лиза – чукотские. Лев и Михаил не переставали удивляться щедрости чукотского лета. Кустарник буквально сотрясался от шнырянья бесчисленного заячьего потомства. Стаи гусей прятались по берегам тундровых озёр. Береговой ил хранил отпечатки оленьих копыт и тяжких медвежьих лап. Среди травы, в небе, в кустарнике круглосуточно перекликалась птичья мелочь. Кэлена сплела из ивняка приспособление для ловли рыбы. Лев посмотрел и сказал, что у них такое называли «мордой». Каждый вечер «морду» ставили в реку, каждое утро «морда» была полна хариусов.

В двадцатых числах июля пошёл снег. Он валил несколько дней и покрыл всю землю. На Чукотке в июле снег падает почти каждый год. Стало холодно и неуютно. В это время в стойбище оленеводов прискакал верхом на олене друг Вэкэта.

– Появились чужие люди, – сообщил он. – Расспрашивают в рыбацком посёлке, куда делись оленеводы. Ещё о двоих русских, которые жили в стойбище. Ульвелькота среди них нет.

– Но это все равно по его наводке, – сказал Вэкэт. – Плохо, что его нет.

Кулил к своим подопечным послал Вэкэта. А сам стал ждать гостей.

Вэкэт сел верхом на оленя и, чтобы не оставлять следов на снегу, как и в первый их приход на место укрытия, прошёл до самого места по реке. В яранге горел костёр. Вэкэта встретили радостными криками и снежками.

– Всё, други. Ваша беспечная жизнь кончилась. С рыбацкого Нунлиграна приехал друг. Сказал, что в Нунлигран прибыл отряд, который разыскивает двух русских, бежавших из заключения. Завтра или, может быть, сегодня они прибудут в наше оленное стойбище.

– Что ты предлагаешь? – спросил Лев.

– Для вас это очень серьёзно?

– Вэкэт, если нас найдут, то, скорее всего, расстреляют. Вот так это для нас.

– Тогда затушите костёр. Затаитесь. Я буду следить за продвижением отряда. Вас здесь никто не видел. Вы исчезли раньше всех из стойбища Нунлигран. Все знают это. Попробуем их направить по ложному следу. В отряде нет Ульвелькота. Это плохо. Навряд ли вас найдёт отряд. Но Ульвелькот вполне может. Будьте предельно осторожны.

Вэкэт уехал так же, как и прибыл, на олене по реке.

Небольшой оперативный русский отряд возглавлял суровый офицер. Он представился Кулилу и объяснил, что они разыскивают двух русских заключённых, бежавших из лагеря. По имеющимся сведениям, эти люди проживают у них в стойбище оленеводов. Кулил не отрицал, что у них некоторое время проживали двое русских, когда они пасли стадо около рыбацкого посёлка Нунлигран. Но с тех пор, как они перекочевали в долину Чауна, русские покинули их стойбище. Очевидно, они где-то на побережье. У моря для них больше возможностей отправиться на материк или скрыться на островах. Кулил провёл их по ярангам оленеводов. Но никто им не дал наводки на двух русских. Все подтвердили, что двое русских ушли раньше, чем оленеводы покинули Нунлигран. Отряд обследовал окрестности и ушёл в сторону моря к острову Айон. Кулил и Пыткыванна очень переживали за дочь. Не было Ульвелькота. И это наводило на мысль, что он может следить за ними. Поэтому к беженцам ещё раз отправился Вэкэт. Он ехал очень осторожно, беспокоясь, что Ульвелькот и за ним может проследить. Поэтому он поехал сначала в другую сторону, как бы на охоту. Попетляв среди сопок, он вернулся и тщательно проверил, нет ли дополнительных следов на его пути. Следов не было.

«Ты хитрая лисица, – подумал Ульвелькот, – но я росомаха, я хитрее тебя».

Теперь Вэкэт спокойно ехал на своём олене. Следы его оленя чётко виднелись на снегу. Ульвелькот не торопился. Он спрятался за большим камнем и не пошёл дальше.

«К чему красться следом, когда дорога нарисована на снегу? Проверяй, хитрая лисица Вэкэт. Ты ничего не обнаружишь». Много дней прошло с тех пор, как Ульвелькот покинул родное стойбище. Последний разговор с Лизой жёг его сознание. С тех пор как она видела его пьяным и связанным на полу отцовской яранги, плачущим и бессильным в своёй злобе на Михаила, он потерял своё лицо перед ней. Он уже не был её другом и её «маленьким мужем». Это вызывало в нём жгучую обиду на Лизу и её мать и отца. Он, как и прежде, считал, что только кровь смоет позор. Он убьёт этого гадкого таньги, которого непонятно почему так возвысил старый, выживший из ума шаман. И он перехитрит их всех.

Через пару часов Ульвелькот видел возвращающегося Вэкэта. Он снова несколько раз слезал с оленя и проверял следы.

«Проверяй, лисица Вэкэт, проверяй. Ничего ты не увидишь». Ульвелькот подождал, когда Вэкэт скрылся из вида, и тихо выполз из своего укрытия. Не торопясь, он пошёл по следам в противоположную сторону. «Вы спокойны сейчас. Отряд таньги ушёл к морю. Но я знаю, почему Кулил сменил место стойбища. Здесь, в Чаунской долине, можно хорошо пасти оленей и почти рядом в сопках укрыться беглецам. Я найду их». С этими мыслями Ульвелькот дошёл до реки. Следы туда обрывались и шли обратно. «Хитрая лиса, он шёл по воде. Куда он шёл, вверх или вниз по течению?» За это время Вэкэт не мог уйти далеко. И Ульвелькот решил пройти в обе стороны, приблизительно затратив половину времени, на которое Вэкэт скрылся у него из вида. Он чувствовал, они где-то близко, и они недалеко от реки. Им нужна вода.

* * *

Ночь была тёплая, и к утру снег растаял. Михаил проснулся в тревоге. Он чувствовал опасность. Что-то в их маленьком лагере было не так. Он не стал тревожить Лизу. Но быстро оделся и привязал к поясу охотничий нож. Другого оружия у них не было. Однако Лиза почувствовала, что Михаила рядом нет, и открыла глаза. Внимательно посмотрела на него, потом потянула носом воздух и рывком села.

– Михаил, недалеко чужой. Я чувствую запах. Это или медведь, или человек. Но это не Лёва и Кэлена.

– Одевайся и жди меня здесь. Я пройду по лесу.

– Нет. Разбуди Лёву и Кэлену.

Михаил вышел и обошёл вокруг яранги. Никаких следов он не обнаружил. Но его насторожил чужой запах. Утро было солнечное и радостное, снег растаял. Он заглянул к Лёве и Кэлене.

– Вставайте и немедленно приходите к нам.

Все четверо пошли умываться к реке, вытащили морду с хариусами, пошли готовить завтрак. Настроение повысилось. Но утренний запах настораживал Лизу, и хотя больше не ощущался, она была внутренне неспокойна, а потому тиха и молчалива.

– Нам нельзя ходить поодиночке. Особенно женщинам, – сказал Михаил.

Лев понимающе посмотрел на него.

Долго они не могли быть угрюмыми. Они были молоды и счастливы. А потому, несмотря на ощущение опасности, с шутками и смехом собрались и пошли на ближайшую сопку за травами и ягодами. Сверху можно было осмотреть окрестности.

Ульвелькот видел, как они резвились у реки, не зажигали костра, ели сырую рыбу и пили речную воду, потом все ушли. Некоторое время он выждал в своём укрытии. Потом вышел, и, не скрываясь, пошёл к ярангам беглецов. В это время они поднялись на соседнюю сопку. Женщины собирали бруснику. А Михаил с Лёвой легли за куст и стали наблюдать в бинокль за местом своей стоянки. Они увидели, как Ульвелькот зашёл в их жилище. Через пару минут он вышел и пошёл к реке.

– Михаил, ты высокий и тебя далеко видно. Вставай и ходи по сопке около женщин. Ему, прежде всего, нужен ты. А я буду следить за ним и выясню, куда он направится.

Лёва вернулся часа через три.

– Я долго шёл за ним. Мне кажется, он направился вслед за отрядом, чтобы вернуть их и сдать нас.

– Нам придётся разделиться. Я предлагаю Кэлене и Лизе отправиться в стойбище, под защиту Кулила. А мы с Лёвой отправимся к Горячим ключам, – предложил Михаил.

– Вы не знаете тундру, легко заблудитесь и погибнете. В сопках это легко. Не дай бог попасть в болото. У вас нет оружия, только нож. Могут встретиться волки или медведь. Надо обязательно сообщить отцу, что мы меняем место стоянки. Я не оставлю тебя, Михаил.

– Я предлагаю ничего не брать с собой. Если Ульвелькот пошёл вернуть отряд, он приведёт его сюда. Они будут ждать в засаде в этих ярангах или около. Это даст нам какое-то время, – сказал Лёва.

– Скорее идём к оленному стойбищу. Спрячемся невдалеке. А к Кулилу пойдёт Кэлена. Лиза обратит на себя внимание. А Кэлена сможет незаметно пробраться. Сможешь, Кэлена? – с надеждой спросил Михаил.

– Да, я найду Кулила и приведу его к вам. Не будем возвращаться на своё место. Идём сразу отсюда.

Они быстро пошли в сторону стойбища. Спрятались за ближайшей сопочкой. Кэлена проникла в ярангу Кулила. Его дома не было. Но Пыткыванна быстро нашла его и привела за соседнюю сопку, где они укрылись.

Кулил был в большой тревоге за Лизу.

– Лиза, мужчины уйдут в тундру. Вы останетесь дома.

– Атэ, они заблудятся в тундре. Они не знают, куда идти.

– Вэкэт идёт с ними.

– Нет, я ни за что не оставлю Михаила.

– Лиза, твой отец прав. Мы вернёмся, когда отряд уйдёт. Но сейчас вы, женщины, будете нам только мешать. И не дай бог вам попасть в руки солдат отряда! Тогда мы вынуждены будем сдаться или драться до последнего. Численный перевес и оружие на их стороне, – сказал Михаил.

– Вэкэт уведёт на Горячие ключи. Лиза и Кэлена дома сидят. Я приказ дал, – важно сказал Кулил.

– К тому же Ульвелькот, узнав, что Лиза дома, успокоится. Отряд быстрее вернётся в Уэлен. Кэлена, ты тоже должна остаться. Как только начнётся зима, всё стойбище вернётся на прежнее место стоянки. Всё опять будет хорошо, – сказал Лёва.

Так и решили, что Вэкэт проводит Михаила и Лёву к Горячим ключам, а когда отряд уйдёт, они вернутся. А с Ульвелькотом Кулил поговорит как эрмэчин, как глава стойбища. Зимой он не будет скрываться в тундре. Одному без запасов и оленей холодно, голодно и очень опасно.

Женщины остались. А беженцы вооружились винтовками для охоты и защиты от волков и медведей, сели верхом на оленей, взяли поклажу с запасом еды и шкурами для яранги и во главе с Вэкэтом отправились на Горячие ключи.

Лиза осталась дома. Но она была очень встревожена. Ей казалось, что без неё с Михаилом случится беда. Какая беда, она не могла сказать. Но у неё было предчувствие. И она решила поворожить по-шамански, как её атэ учил. Она прошла по стойбищу, поговорила с Анканау. Это специально, чтобы люди видели её. Поздно вечером она села посреди яранги и стала сосредоточенно думать о Михаиле. Мать готовила ужин. Вдруг Лиза вскрикнула и потеряла сознание. Пыткыванна подбежала к дочери. Хотела её потормошить, но увидела, что Лиза очерчена кругом. Значит, она ворожит по-шамански. От Атэ она знала, что в этот момент шамана нельзя тревожить, тормошить и выводить из круга. Пыткыванна стояла в тревоге, сжав руки и не зная, что сделать, как помочь дочери. Через некоторое время Лиза открыла глаза.

– Мама, он в опасности. Мне надо спешить. За ними крадётся Ульвелькот.

– Ну и что, они же мужчины, Лиза. Успокойся, всё будет в порядке. Сейчас придёт отец. Откуда ты взяла, что Ульвелькот за ними крадётся? Он же с операми на Угаткыне их ждёт.

– Мне было видение. Я должна предупредить их. Ульвелькот не ходит с русскими. Он охотится сам.

 

Видение сбывается

Стояли ясные прохладные дни благодатной чукотской осени. По утрам вода покрывалась тонкой плёнкой льда. Неяркое жёлтое солнце и прозрачный холодный великолепной чистоты воздух бодрили и удивительным образом создавали уверенность в осмысленности и надёжности земного бытия. Всё повторялось, как тысячи лет назад. Пернатое население собиралось в свой далёкий предзимний путь. Журавли вели перекличку. Неловкие, беспорядочные пока ещё косяки гусей тянулись и тянулись на запад к заливу Креста, на последнюю откормку перед отлётом. По вечерам над тундрой повисали фантастические закаты. Небо наполовину пылало оранжевым грозным пламенем, горы на горизонте стояли чёрными молчаливыми силуэтами.

Михаил и Лев по целым дням бродили по окрестностям не столько в поисках дичи на пропитание, сколько от желания уйти от своих тревожных мыслей.

– Лев, я хочу сходить к водопаду на Амгуэме, посмотреть, какой он летом, и вспомнить Армагиргына, – сказал однажды вечером Михаил. – Я хочу сходить туда один. Заодно проверю наши рюкзачки. А ты приготовь что-нибудь на ужин посытнее.

– Хорошо. Я как раз хотел отдохнуть и подумать о настоящем и нашей будущей жизни.

– Подумай, Лев. Может быть, тебя посетят мудрые мысли. Помнишь, как Армагиргын говорил о длинных думах.

Михаил отправился к Амгуэме. Здесь, в низовьях, река была широкой и полноводной. Он шёл в задумчивости уже не один час. Издалека услышал рёв водопада. Ускорил шаг. Подошёл к тому месту, где живая и буйная река, сжатая двумя скалами, с шумом низвергала вниз свои воды.

Он стоял над Амгуэмой и вспоминал их поездку с Армагиргыном. «Талантливый всё-таки был человек, самобытный и щедрый», – думал Михаил. Перед его мысленным взором старый Армагиргын служил свою необыкновенную последнюю службу. Михаил увидал тот камень над обрывом, где стоял старый шаман. Он был в двух шагах от него и омывался водой. Михаил прыгнул, утвердился на этом камне и взглянул вниз. Ощущение полёта над бездной было настолько реальным, что он испытал восторг. И в это время он ощутил сильный толчок. И, падая вместе с ревущими струями водопада, он успел повернуться и увидеть торжествующее смеющееся тёмное широкоскулое лицо с узкими раскосыми глазами. Удар о камни внизу лишил его сознания, буйные воды подхватили и понесли тело дальше.

Выстрела никто не слышал. Но заряд попал в голову. Ульвелькот нелепо взмахнул руками и полетел вниз вслед за своей жертвой.

* * *

Не было покоя в душе у Лизы. Целыми днями она сидела на полу яранги и смотрела в одну точку. Мать Пыткыванна тревожилась и стремилась отвлечь дочь от тоски. Однако Лиза ничего не слышала и не хотела видеть. Предчувствие беды делало её глаза сухими, а тело неподвижным. В конце концов Пыткыванна рассердилась.

– Лиза, что ты себя изводишь? Никуда не денется твой Михаил. Он же взрослый мужчина. Не изводи так себя.

– Я чувствую беду, мама.

– Что ты себе вообразила?

– Я не вообразила. Я унаследовала дар атэ. Я вижу беду.

Прошло два дня. Отряд, сидевший в засаде в брошенных ярангах, вновь появился в стойбище.

– Где ваша дочь, Кулил?

– Дома. Она вам видеть надо? Зачем надо видеть моя дочь?

– Нам сообщили, что она ушла от вас с зэками, которых мы ищем.

– Каттам меркичкин! Ерунда говорил вам кто? Смотри, начальник, моя дочь мать отца любит. Зачем ей зэка ходить?

– Чукча сказал, он назвал себя Ульвелькотом.

– Ульвелькота ненормальный, моя дочь замуж хочет брать. Она отказался ему замуж. А вы наводка его зэка искать. Сам такой смешной стала. Тундра большой, края нет, Ульвелькота водит туда-сюда вас. Люди смеются, дурака водит отряда. Куда он вас отправила снова?

– Он оставил нас в засаде, а сам сразу скрылся. Я его больше не видел.

Кулил хмыкнул презрительно и отвернулся. Начальнику отряда было не по себе. «Кого мы тут ищем по наводке этого глупого чукчи?» – подумал он. Кулил оглянулся и сказал:

– Кушать отряда надо. Пошли кормить буду. Время здесь тратить зря. Совет хороший моя вам даёт, идите на Уэлен дело важный делать. Не будьте дурака валять, Ульвелькота посылать вас.

По распоряжению Кулила русских накормили, принесли им дурной веселящей воды, и Кулил проводил их, направив по дороге в Уэлен.

Рано утром Лиза и Кэлена выехали на оленях к Горячим ключам. Лиза взяла с собой старый винчестер атэ и бинокль. Они очень торопились.

– Лиза, ты загонишь оленя.

– Молчи, Кэлена. Нам надо успеть. Иначе будет беда.

Ночью они почти не отдыхали. И если бы не требовался оленям отдых, Лиза мчалась бы без перерыва. На следующий день они услышали шум водопада. Лиза остановилась и стала в бинокль осматривать окрестности. Она засмеялась.

– Кэлена, мы успели. Смотри!

Кэлена взяла бинокль и увидела стоящего над водопадом Михаила. Он был один. Но вдруг из кустов вышла небольшая человеческая фигура.

– Смотри, Лиза, там ещё кто-то есть. Но это не Лёва.

Она передала бинокль Лизе.

– Это Ульвелькот. Скорее!

Они заторопились к водопаду. Лиза закричала:

– Михаил! Михаил!

Но он ничего не слышал. Шум водопада заглушал голос. Лиза стегнула оленя и заставила его бежать. Но они явно не успевали. Лиза видела, как Михаил прыгнул на камень и замер. В это время Ульвелькот также прыгнул на камень и толкнул Михаила. Тот упал в бездну.

– А-а-а! – закричала Лиза. – Мы опоздали!

Она остановила оленя, схватила с перевязи винчестер и прицелилась. Её выстрел оборвал жизнь Ульвелькота. Он взмахнул руками, повернулся вокруг своей оси и упал в водопад. Лиза сползла на траву.

– Я не успела, – прошептала она и потеряла сознание.

Потрясённая Кэлена оглядывалась кругом. Всё происшедшее на её глазах никак не укладывалось в её сознание. «Где-то здесь должен быть Лёва», – эта первая трезвая мысль посетила её голову. Она взяла бинокль и оглядела окрестности. Но никого не обнаружила. Однако надо было получить помощь. Кэлена принялась тормошить Лизу.

– Лиза! Лиза! Не покидай меня!

Кэлена налила из маленькой фляги, притороченной к боку, ключевой воды, побрызгала на лицо Лизы, попыталась её напоить. Наконец Лиза открыла глаза. Она не кричала, не плакала, она была в ступоре. Кэлена помогла ей сесть верхом на оленя. И они поехали. Надо было найти Лёву. Поэтому они поехали к Горячим ключам.

Лёва увидел их издали.

– Боже мой, какая радость! – сказал он и побежал к ним навстречу.

– Кэлена, Лиза, я очень рад увидеть вас снова. Я как раз приготовил вкусный ужин.

Кэлена сдержанно поздоровалась:

– Здравствуй, Лёва.

Она соскочила со своего оленя.

– Сними Лизу и отнеси её в ярангу, положи в пологе на шкуры.

Лев не стал задавать вопросов. Снял Лизу и отнёс её в ярангу. Она была безучастна ко всему. Лев вышел из яранги на улицу.

– Что случилось? Что с Лизой, Кэлена?

– Большое горе, Лёва, – прошептала Кэлена. Отвела Лёву в сторону и так же шёпотом стала рассказывать ему.

– Мы подъезжали к водопаду и в бинокль увидели Михаила. Лиза всё время торопилась. Она была уверена, что если опоздает, то с Михаилом может случиться беда. Когда она увидела в бинокль Михаила одного, то решила, что мы успели, и очень обрадовалась. Однако мы были ещё далеко от водопада. И внезапно откуда-то появился Ульвелькот. Раньше мы его не видали, хотя неоднократно осматривали окрестности в бинокль. Я показала на него Лизе. Михаил же за это время прыгнул на самый край обрыва над водопадом и смотрел вниз и потом вверх. Лиза хотела предупредить Михаила. Она крикнула, но водопад сильно шумел, её было не слышно. Ульвелькот толкнул Михаила, он упал прямо в водопад. Он, наверное, разбился. Там камни.

– Какой ужас! А Ульвелькот?

– Лиза прицелилась в него и выстрелила из винчестера. Там был заряд на медведя. Она попала Ульвелькоту в голову. Её разнесло. Он упал вниз. И его тоже унесла вода. После этого Лиза потеряла сознание. Я еле её заставила очнуться. Посадила верхом, и мы медленно отправились к тебе. С тех пор она молчит.

Лев смотрел широко открытыми глазами. Потом он сел на землю, охватил голову руками и буквально завыл. Кэлене стало жутко. Она единственная могла как-то управлять обстановкой, должна была что-то решать и делать. Она дала возможность Лёве выразить своё горе и успокоиться. Прошла в ярангу, осмотрела обстановку в ней.

«Им надо дать возможность осознать себя и успокоиться», – подумала она. В углу лежали связки трав. Кэлена нашла синюху и её корни, зачерпнула воды из источника и заварила её. Пока синюха заваривалась, Кэлена накрыла на стол, вышла посмотреть на Лёву. Он всё так же раскачивался, но теперь молчал.

– Лёва, – сказала Кэлена, – пора взять себя в руки и стать мужчиной. Мы не ели почти два дня. Лиза очень ослабла. Я дам ей питьё. Её надо накормить и уложить спать.

– Извини, Кэлена. Я сейчас соберусь с духом.

– Собирайся, Лёва.

Когда он вошёл в ярангу, Кэлена осторожно поила Лизу отваром синюхи.

– Тебе тоже надо выпить, ты успокоишься, и мы подумаем, что делать.

Лев выпил предложенный Кэленой напиток, посидел, наблюдая за тем, как Кэлена старательно поила Лизу. Когда Кэлена закончила свою работу, он почувствовал себя способным к действию. Боль странным образом притупилась. Лиза есть не стала. Она почти сразу уснула. Лёву тоже неудержимо потянуло в сон. Глядя, как почти мгновенно уснула Лиза и как неудержимо зевает Лев, Кэлена приняла решение: «Пусть поспят. Теперь уже ничего не изменишь».

– Иди отдохни. Поспишь, и на свежую голову будем решать, что делать.

Лев заснул. А Кэлена поела, выпила немного синюхи и тоже быстро заснула. Она сочувствовала подруге. Но она знала, что время – великий лекарь, потому что один раз уже пережила гибель близкого человека.

Проснулись они утром почти все одновременно. Кэлена заставила всех поесть, после чего они пошли к Амгуэме.

– Надо пройти вдоль берега и поискать тело. По нашему обычаю человек должен быть похоронен, – сказал Лев.

Женщины не стали возражать. Хотя было очевидно, что за это время течение далеко унесло тело. После водопада Амгуэма разливалась широко, были мелкие места и перекаты. Вечная мерзлота не позволяла чукотским рекам вырезать ложе вглубь. Поэтому тело могло зацепиться за галечник на перекате или всплыть около прибрежной заводи. Много часов они шли вдоль реки. Нашли тело Ульвелькота. Он лежал около берега. Лев увидел его издали и не позволил подходить к нему Лизе. Голова Ульвелькота была страшно расколота. Вдвоём с Кэленой они вытащили его на берег и оставили в прибрежных кустах. Пошли дальше. Но Михаила нигде не было. Они вернулись в ярангу на Горячие ключи. За всё время Лиза не сказала и двух слов. Она молча шла, когда требовалось идти. Останавливалась, когда ей говорили останавливаться. Около яранги она развела костёр, села около него, подложив под себя скрещенные ноги, и стала петь на чукотском языке непонятную песню. Кэлена сказала Лёве, что она обращается к своему атэ Армагиргыну, чтобы он помог ей найти её возлюбленного Михаила. Лиза пела, протягивала вверх руки в отчаянной мольбе. Голос её, сначала громкий и надрывный, становился всё тише и слова короче. Затем она надолго замолчала и так сидела неподвижно и сосредоточенно, закрыв глаза руками. Лёва и Кэлена боялись нарушить тишину и отвлечь её от погружения в транс. Внезапно она глубоко вздохнула раз, другой и сказала грубым не своим голосом: «Он жив». Руки её вздрогнули. Она опустила их. Глаза открылись, в них вернулась жизнь. Лиза поднялась на ноги, увидела замерших в немом изумлении Лёву и Кэлену и сказала своим обычным голосом:

– Михаил жив. Он тяжело ранен, но он жив. Я это знаю. Мы найдём его.

Она прошла в ярангу.

– Я хочу есть.

– Слава богу, ожила, – сказал Лёва. – Кэлена, накрывай на стол.

Они молча и сытно поели. Лиза прошла в полог и легла спать. Кэлена убрала в яранге, и они с Лёвой последовали примеру Лизы. Грядущие поиски потребуют сил.

 

Тумлук

Тумлук шёл по берегу реки к своей заводи. Это было его любимое место, где он ловил рыбу. На душе его было муторно. Весной заболела и умерла жена. Он остался с пятилетней дочкой. Он был охотником-одиночкой. Охотился на песца, лису, волка, оленя. Ловил рыбу. Из торфа, камней, кусков дерева-плавника он построил себе тёплый уютный домик. А чтобы его не снесло ветром, врыл его хорошенько в землю. Посреди домика у него стояла железная печка. Он часто ходил к морю и собирал плавник – доски, которые выбрасывало море на берег во время шторма. Часть он использовал, чтобы расширить своё жилище, часть брал на топливо. Он не хотел жить в дымной яранге и гордился своим домом. Не ко времени умерла жена. Она была ласковая и добрая, всё умела и успевала делать. А теперь девочка остаётся дома одна, когда он уходит на охоту. Девочка тихая, всё старается делать как мать. Однако мала ещё. В школу пойдёт через год. А как с ней прожить зиму? Оставлять одну нельзя. Надо снова жениться. Захочет ли женщина жить в одиноком домике без подруг, без соседей? Будет ли она любить его дочь? И не хочет он уходить с насиженного места. Ему никогда не скучно здесь, река разговаривает без умолку, зверья полно, тундра то яркая от травы и цветов, то удивительно белая и чистая. Хорошо! Вольно! Вот об этом думал Тумлук, когда шёл к реке за рыбой. Он поднял голову и осмотрел берег. На гальке лежал человек. Тумлук подошёл и перевернул его на спину. Человек застонал. Он был длинный и тяжёлый. А Тумлук хоть и кряжистый, но невысокий. Однако не оставлять же живого человека помирать на берегу!

– Эй, очнись! Парень, очнись!

Тумлук видел, что это был русский. Русский язык он неплохо знал. Освоил, когда учился в Уэлене.

На голове у русского была большая шишка, из раны сочилась кровь. Он стонал, но в себя не приходил. Тумлук вытащил сети, взял улов и снова их закинул. Пошёл домой. Вернулся с оленьей шкурой. Перекатил на неё всё ещё находящегося в беспамятстве человека. Так потихоньку волоком на шкуре он потянул его к своему жилищу. Несколько раз он останавливался и прикладывал ухо к груди. Сердце работало.

* * *

Рано утром Лиза, Кэлена и Лёва отправились на поиски Михаила. Лиза была беременна, переживание и камлание у костра забрало у неё силы. Но в этот день утром она проснулась раньше всех.

– Кэлена, Лёва, вставайте! Сегодня едем искать Михаила.

– У тебя хватит сил на длительную поездку?

– Хватит. Я видела во сне своего деда Армагиргына. Он сказал, что надо ехать немедля. Мы его обязательно найдём.

До полудня они быстро ехали на оленях по берегу реки. После полудня они ехали медленно, и Лиза часто останавливалась и к чему-то прислушивалась. Наконец она совсем остановила своего оленя.

– Это должно быть где-то здесь.

Река разбивалась на множество мелких рукавов. Один из них делал крутой поворот, и в этом месте был небольшой омут.

– Подождём здесь. Они спешились и стали ждать. Подошли к заводи и обнаружили сети, поставленные на рыбу. Солнце было совсем низко, когда вдали показался человек. Он быстро приближался.

Увидев людей, Тумлук пошёл медленнее. Кто его знает, друзья это или враги его подопечного. Что они ищут именно его, человека принесённого водой, Тумлук не сомневался. Увидел двух женщин, и стало спокойнее на душе.

– Етти! – приветствовала его Кэлена.

– Ии! – ответил Тумлук.

– Помоги нам. Мы ищем своего друга. Он упал со скалы в водопад. Мы не успели ему помочь. Не видал ли ты его? – сказала она по-чукотски.

– Видал, – ответил Тумлук.

– Он жив? – спросил Лёва.

– Жив. Но только ещё не пришёл в себя. Ударился сильно головой.

Тумлук вытащил рыбу.

– Пойдёмте со мной.

Тумлук привёл их в свой маленький дом. На скамейке около задней стены лежал Михаил, чёрный, заросший, с закрытыми глазами, еле живой.

Лиза медленно подошла к нему, встала рядом на колени, положила горячую дрожащую руку на его холодный бледный лоб. Ей хотелось кричать от радости, что вот он рядом и он жив. Ей хотелось скулить от горя, что он на краю пропасти между жизнью и смертью, что он уходит куда-то в неизвестность. Она понимала, что его нельзя перемещать сейчас, двигать, трясти нельзя. Надо дойти до его сознания, согреть своим дыханием и любовью, чтобы он понял и пожелал вернуться к ней, в этот мир страданий и радости, ада и рая. Люди ей мешали. Она не могла сказать при них те единственные нужные сейчас слова.

– Кэлена, Лёва, вам придётся ехать в наше стойбище на Горячие ключи и привезти сюда травы и ягоды, которые я скажу. Заодно возьмите ярангу, потому что Михаила нельзя тревожить, пока он не придёт в себя. Привезите обязательно морошку, голубицу, высушенный мох-лишайник, травы, которые лежат у меня в отдельной сумке. Кэлена, ты знаешь. Некоторое время нам придётся здесь жить. Поезжайте прямо сейчас.

– Мы постараемся вернуться как можно скорее, – сказал Лёва.

Кэлена и Лёва ушли.

– Как тебя звать, друг? – спросила Лиза хозяина дома по-чукотски.

– Тумлук.

– Вот что, Тумлук, в доме очень жарко. Давай разведём костёр на улице. Там будем пока готовить пищу. В первую очередь вскипяти чайник. Отвари рыбу, которую ты принёс только что с реки. Наваристый бульон процедим в кружку, и понемногу я буду вливать ему в рот. Если он проглотит, это будет очень хорошо. Сейчас я должна остаться с ним одна. Мне надо с ним по-своему поговорить. Не смотри на меня так, как будто я с ума сошла. Я шаманка, понимаешь?

– Понимаю, понимаю. Я уже иду.

Тумлук вышел. Никто не обратил внимания на маленькую робкую девочку, забившуюся в угол.

Лиза вновь подошла к Михаилу. Она подняла его веки и заглянула в его глаза. Он никак не реагировал. Ей стало страшно. Она погладила его лицо.

– Миша, Михаил, ты слышишь меня. Я знаю, ты должен слышать меня. Не уходи. Тебе плохо сейчас здесь. Но это пройдёт. Не оставляй нас одних. У нас будет малыш. Вернись ради меня и ради него. Я прошу тебя. Мы двое просим тебя. Мы любим тебя. Если ты не вернёшься, я высохну и увяну. Кто будет заботиться о нашем малыше?

Только сейчас она обратила внимание на то, что Михаил в той же одежде, в которой он был в день своего падения в реку. Она ужаснулась. И стала понемногу освобождать его от уже высохшей, но затвердевшей грязной одежды. При этом она гладила, массировала его тело, дышала на него, стараясь согреть, оживить.

– Тумлук, – позвала она, – у тебя есть какая-нибудь запасная одежда?

Вошёл Тумлук. Посмотрел на почти раздетого Михаила.

– Я маленький мужчина, он большой.

– Тогда дай одеяло, а это всё я вымою в реке.

– Тётенька, возьми меня с собой. Я буду тебе помогать.

– Это моя дочь. Жена умерла, – сказал Тумлук без всякого выражения.

Лиза почувствовала боль этого человека. Девочка была маленькая, смуглая, c печальными и добрыми, не по-детски серьёзными глазами. Лиза подошла к ней, взяла на руки и прижала к груди.

– Пойдём вместе к реке. Тумлук, не беспокойся, мы быстро придём. Как тебя звать?

– Анкаун.

– Пойдём со мной, Анкаун.

С этого времени Анкаун была верной помощницей Лизы.

Лёва и Кэлена вернулись на следующий день к вечеру. Теперь Лиза стала вспоминать всё, чему её учил старый атэ Армагиргын.

Рядом с домом Тумлука поставили ярангу для Лёвы и Кэлены. Лиза днём и ночью дежурила около Михаила. Когда ей надо было уйти в тундру, чтобы найти нужную траву или корень, около Михаила оставалась девочка. И Лиза была уверена, что Анкаун выполнит точно любое её поручение. Кэлена вела хозяйство. А Тумлук и Лёва ходили на охоту и заготавливали провизию на зиму. Был сентябрь, поздняя осень. Погода не баловала. В один из дождливых ветреных дней, когда все собрались в доме Тумлука, сидели по углам и, не торопясь, пили чай, Михаил открыл глаза.

– Глядите, он смотрит! – удивлённо сказала Анкаун.

Все замерли и почему-то стали смотреть на Лизу. А Лиза очень медленно, внешне совершенно спокойно, с лицом матери, радующейся воскрешению своего дитя, боясь спугнуть, подвинулась к лежанке Михаила, встала на колени, приподняла его руку и положила себе её на голову, а потом эту голову склонила ему на грудь. Михаил улыбался и тихо гладил её голову. Потом прошептал:

– Где это мы, други?

* * *

С этого момента выздоровление пошло быстрее. Лиза и Лёва задумались, не вернуться ли им на своё любимое место – Горячие ключи. Тумлук загрустил.

– Лёва, – сказал он вечером, когда все собрались в его домике около печки и пили вечерний чай, – я хочу, чтобы ты стал моим братом.

– Ты хочешь поехать с нами?

– Тумлук, – вмешалась Лиза, – он не понимает. Это же наш обычай. У таньги нет такого обычая. Я ему объясню.

– Объясни, Лиза. Мне нужна женщина. Его женщина очень хорошая. Я был бы самым преданным его братом, если бы мы с ним так породнились.

Лев в недоумении смотрел на Тумлука и Лизу.

– Какой обычай? Тумлук, ты столько хорошего сделал для нас, что стал нам как брат. Если хочешь, поедем жить с нами на Горячие ключи. И твоей девочке будет лучше.

– Лёва, – перебила Лиза, – у нас, чукчей, есть обычай, – обмениваться жёнами с другом или отдать свою жену на некоторое время своему другу. Тогда между людьми возникают более тесные узы, они становятся братьями. Тумлук хочет быть твоим братом. Он просит тебя дать на одну ночь Кэлену ему в жёны.

Лев страшно смутился. Опустил голову и сказал:

– Это ваш обычай. У нас в этом случае поступают не так. Я не могу сейчас поступать по нашему обычаю. И не могу по вашему. В любом случае об этом надо спросить у Кэлены. Как она решит, так и будет.

Кэлена посмотрела на Лёву, потом на Тумлука.

– Ты в самом деле разрешаешь мне ответить вместо тебя?

– Нет, Кэлена. Я думаю, что только ты можешь решать такой вопрос. Я не могу приказать тебе или запретить. Я не могу ответить вместо тебя. Только ты сама отвечаешь вместо себя.

– И ты не будешь меня наказывать и сердиться?

– Нет, Кэлена. Как ты решишь, так и будет. Ни я, ни Тумлук не должны на тебя обижаться.

– Тумлук, я согласна пойти с тобой на эту ночь. Только мы уйдём в ярангу.

Тумлук встал, подошёл к Кэлене и взял её за руку.

– Пойдём, Кэлена.

Он не хотел терять и минуты. Они ушли. Лев сидел слегка ошарашенный.

– Я пойду к реке прогуляюсь.

Он вышел. Михаил во все глаза смотрел на Лизу.

– Почему ты вмешалась, Лиза? Ты знаешь, что сделал бы я в этом случае?

– Что?

– Я бы убил того, кто попросил тебя. А если бы ты согласилась, то и тебя грохнул.

– Меня у тебя никто не попросит. Даже и пытаться не будет. Мы совсем другое. У нас любовь. Я за тебя убила Ульвелькота. Ты знаешь об этом?

– Как? Как ты убила Ульвелькота? Когда? – Михаил подскочил взволнованный.

– Когда вы уехали и меня заставили остаться в стойбище, я была очень сердита. У меня было предчувствие, что может случиться беда. Во сне в эту ночь мне было видение, что ты падаешь и летишь головой вниз на камни. А Ульвелькот смеётся. Отряд всё ещё разыскивал вас. Но Ульвелькота среди них не было. Начальник отряда сказал атэ, что он исчез сразу же, как только оставил их в засаде. Они пришли в стойбище, и отец напоил и накормил их. Он убедил, что Ульвелькот ненормальный и все над ним смеются, потому что девушка отказалась быть его женой, и он так решил отомстить. Если начальник не хочет быть посмешищем, то ему лучше вернуться в Уэлен и заняться каким-либо полезным делом. Тогда он спросил у отца, где его дочь. Отец показал им меня, что я дома. И они ушли. А мы с Кэленой сразу же выехали к вам в Горячие ключи. Я очень торопилась, надеялась успеть и предотвратить несчастье. Мы с Кэленой выехали на поляну перед водопадом. В это время ты подошёл к нему и стал глядеть вниз. Из-за камней показался Ульвелькот. Мы его увидели в бинокль. Я стала кричать. Но водопад шумел, и ты слушал только его. Ты перепрыгнул на самый близкий к обрыву камень. Ульвелькот подошёл сзади и тебя толкнул. Ты полетел вниз на камни. А я прицелилась из охотничьего ружья и выстрелила. Попала Ульвелькоту в голову. Он летел вниз с уже разбитой головой. Мы его нашли, когда тебя искали. Мы вернулись, и я три дня не могла встать, так мне было страшно и больно из-за всего этого. Спасибо Армагиргыну. Он мне приснился и во сне сказал, чтобы я немедленно ехала тебя искать, пока ты ещё жив. Мы поехали и тебя нашли.

– Бедная Лиза. Как ты всё это пережила?

– Да, это было тяжело. Но, главное, мы нашли тебя, и ты был живой. Надо было уговорить тебя не покидать нас.

– Нас, это кого? Тебя и Лёву?

– Нет, нас – это меня и твоего ребёнка. Это такая радость. У нас будет малыш.

Михаилу стало жутко. Но он не хотел обижать Лизу. И не хотел врать, что для него это радостная весть. Поэтому он просто молча прижал её к себе и нежно поцеловал. Так они сидели некоторое время, молча, тесно прижавшись друг к другу, пока не вернулся с прогулки Лёва.

Лёва зашёл тихо. Ни одного слова о Кэлене он не сказал.

– Мы поедем завтра утром, ты согласен, Лев? – спросил Михаил.

– Я могу ехать хоть сейчас.

– А Кэлена?

– Михаил, ты, надеюсь, понимаешь, что возврата нет. В дальнейшем я могу поступить по нашему обычаю.

– Ты обиделся?

Лёва постоял, как бы прислушиваясь к себе. Он хотел быть предельно честным с собой и друзьями.

– Нет. Обиды совершенно нет, как нет и трагедии. В этом есть здравый смысл: Тумлук полюбил Кэлену. Он натосковался без женщины. В свете обычаев чукчей и того доброго, что он для нас сделал, его просьба естественна. Так, Лиза?

– Да, так. У нас есть дружественные семьи, где мужчины обмениваются жёнами на определённый срок. Даже если потом рождаются дети, им радуются и воспитывают как своих. Мужчины в этом случае считают друг друга братьями и всегда помогают и выручают друг друга.

– Теперь надо учесть, что Тумлук имеет дочь. Ей нужна мать. А Кэлена хочет иметь прочную семью и детей. Она просила меня о ребёнке, но я считал себя не в праве. Ну а я не могу жить с ней дальше, как ни в чём не бывало. Надеюсь, Михаил, ты меня понимаешь. Я не чукча. Могу понять, но вычеркнуть из памяти не могу.

– Я не понял бы тебя, если бы ты поступил иначе. А сейчас давайте спать. Завтра выслушаем Кэлену, узнаем, что скажет Тумлук, и двинемся в путь.

– Вы спите, а я расстанусь со своими иллюзиями. – И он снова ушёл в темноту.

* * *

С рассветом все были в сборе. Кэлена и Тумлук о чём-то смущённо шептались. Лиза, Михаил и Лев были одеты в тёплые дорожные одежды.

– Кэлена, Тумлук, мы решили ехать сегодня утром. Ты, Кэлена, решай, как тебе поступить и где тебе жить. Я поясню, – сказал Лев. – Ты можешь остаться здесь и быть женой Тумлуку и матерью Анкаун. Если по какой-либо причине тебя это не устраивает, мы доставим тебя в стойбище Кулила. Жить с нами ты больше не можешь, потому что я не могу тебя принять, Кэлена. Это теперь по нашему обычаю. Вот так.

– Тумлук, я возьму тебя в мужья. Ты согласен?

– Да, Кэлена, я согласен. Я не надеялся. Я очень хотел этого.

– Ты слышишь, Лёва. Он будет моим мужем. И девочку нашу я люблю. Я давно хотела настоящего мужа чавчу. Я не хочу в стойбище. Здесь мы сами хозяева. Тумлук имеет ребёнка, значит, у меня будут дети. Он сделает мне ребёнка, и я буду настоящей женщиной. Спасибо тебе, Лёва. Ты очень хороший. Ты отпустил меня, и ты не сердишься, правда?

– Я не сержусь. Я желаю вам счастья, Кэлена.

Все зашевелились, засобирались. И вскоре Кэлена и Тумлук махали руками вслед уезжающим.

Лёва поспешил вперёд, никого не ожидая. Встречный ветер и быстрое движение уносили все неприятные думы и обновляли душу. А на душе у него было погано. По-человечески он понимал Кэлену. Но ему было обидно за себя. Он был уверен, что соединяющие их с Кэленой узы если не любовь, то близкое к тому чувство. А на поверку оказалось, что их совместная жизнь была просто временным обоюдовыгодным союзом двух одиноких людей. И как только представился более выгодный и более подходящий в национальном отношении вариант, стабильный вариант устройства жизни, Кэлена ушла. Лев чувствовал себя просто использованным и отброшенным за ненадобностью. И от этого ему хотелось убежать. Он намного опередил Михаила и Лизу. Когда прибыл на Горячии ключи, то поставил оленя на отведённое для него место, бегом побежал к бассейну, в котором они купались. Снял одежду и плюхнулся в воду. Он ощутил радость и очищение не только от накопившейся за это время грязи. Ему хотелось промыть всего себя изнутри. Намывшись, он переменил одежду и сразу взялся за стирку. Когда приехали Михаил и Лиза, он развешивал её для просушки.

Лиза трогательно ухаживала за Михаилом. Впрочем, и Лёве оставалось от её щедрости. Она вымыла Михаила в бассейне. Сделала ему удобную мягкую постель, уложила его. Затем приготовила вкусный ужин и накормила своих подопечных. После ужина они сидели втроём у костра, пили чай, каждый думал о своём.

Лёва запретил себе думать о Кэлене. Но и свою московскую жену он теперь не вспоминал, не просил у неё прощения. Он думал о том, что свободен от любых обязательств. Жизнь можно начинать с чистого листа. А Кэлену он внутренне благодарил. Она, как это ни странно, дала ему уверенность, что он вполне полноценный мужчина. В нём нет ущербности, которой его часто корила жена. И, поняв это, он с надеждой смотрел в будущее. И сейчас, сидя у костра, он наслаждался спокойным вечером и обществом друзей. Он полюбил Чукотку и вполне мог остаться здесь навсегда.

Лиза тихо радовалась, что у её малыша есть живой отец. Михаил смотрел на Лизу и ощущал её матерью своего ребёнка. Он близко придвинулся к ней, прижался к её спине, охватил руками и слегка упёрся подбородком в плечо.

– Ой, – сказала Лиза удивлённо, – он толкнулся.

И Михаил ощутил, как кто-то изнутри легонько стукнул Лизу. Впечатление от этого было настолько неожиданным и радостным, что Михаил тоже сказал: «Ой!» И дальше они сидели тихо, ожидая нового более сильного толчка. Но его почему-то не было. Очевидно, ребёнок просто дал знать, что он есть, и тут же заснул, умиротворённый тихим вечером и покоем.

 

Преступление

Катастрофически быстро приближалась зима. Надо было запасать еду. Сначала один Лев, но через пару дней и Михаил стали ходить на ежедневную охоту. Лиза оставалась дома. Они все надеялись, что Кулил их посетит при первой возможности, и тогда будет ясно, где зимовать. Они не знали, что делается в мире, можно ли им покинуть своё укрывище. Однако дни шли, а Кулила всё не было. Лиза очень тревожилась. Её отца могли задержать только чрезвычайные обстоятельства.

Кулил был в тревоге. Надо было переводить оленное стойбище на зимнее место. Прошлогодняя стоянка им не годилась. Там было известное место. К тому же олени за прошлую зиму изрядно истощили выпасы. Надо было уходить в горы, уводить подальше людей и животных. В окрестностях вновь появился отряд русских оперативников, разыскивающий беглых. Сбежали трое заключённых, как сказал Кулилу начальник отряда, это были уголовники, вооружены и опасны. Следы вели на Чукотку. Кулил боялся привести отряд к своим. В то же время он опасался, что беглецы могут двинуться к Горячим ключам. Естественно, за ними придёт туда отряд. Надо было принимать решение и действовать. Кулил, как главный эрмэчин стойбища, был на виду и не мог сам отлучиться. Пришлось вновь звать Вэкэта. Он часто покидал стойбище, охотился в окрестностях. Пыткыванна договорилась с Анканау, что она направит Вэкэта к ним сразу же, как он появится. Поздно ночью пришёл Вэкэт.

– Вэкэт, я волнуюсь. Из лагеря сбежали трое зэков. Опасные люди, им ничего не стоит убить человека. Они рыскают по тундре.

– Ты боишься? Они могут напасть на наших?

– Да. Нашим нельзя встречаться с бандитами и с отрядом.

– Где они сейчас?

– Я не уверен. Может быть, на Горячих ключах. Их надо искать. Лиза уехала давно. Известий нет. Стойбище надо уводить на зимнюю стоянку. Выручай, Вэкэт. О твоей семье я позабочусь. Куда мы откачуем, я сообщу твоему другу в Нунлигран.

– Хорошо, Кулил, я отдохну, а утром рано выеду в путь. Я найду их.

– Береги себя. Будь осторожен.

– Обо мне не беспокойтесь. Я всю тундру ещё в детстве исходил. И зверя выслежу, и человека найду.

Они распрощались.

* * *

Утром рано Лиза проводила Михаила и Лёву на охоту. Надо запасать зимнюю еду.

– Не ходите долго. Я сегодня не хочу оставаться одна.

– Лиза, всё зависит от удачи. Мы тебя любим, – сказал Михаил.

Мужчины ушли. Лиза легла отдыхать. Её последнее время часто тянуло в сон.

Вот-вот должен был выпасть зимний снег. Пойдут большие снегопады, завоет ветер, пурга надолго запрёт людей в яранге.

Лизин малыш всё чаще толкался у неё в животе ножками, упирался головкой, пробовал свои силы. Она была уверена, что это мальчик. «Новый человек придёт в этот мир. Все будут ему рады». Лиза придумывала подарки от его имени родным и близким. Шила ему маленькие унты. Думала, как его назовёт. «У него будет два имени. Одно даст Михаил, другое я. Он будет большой и сильный эрмэчин». Лиза хотела, чтобы её сын был похож на отца: такой же большой, длинноногий, широкоплечий. Она заснула и во сне улыбалась.

Когда Лиза проснулась и вышла из яранги, было уже время обеда. Малыш требовал есть. Лиза решила приготовить обед на костре. Она надеялась, что мужчины придут сегодня рано. Костёр горел ярким добрым пламенем, дело спорилось в ловких Лизиных руках. Внезапно ветер сменил направление, она ощутила тревогу: ветер принёс чужой запах. Лиза оглянулась. Никого поблизости не было. Но дальние кусты подозрительно колыхались. Лиза поняла, что это не ветер их шевелит. Там был кто-то чужой. Она зашла в ярангу. Нашла охотничий нож, спрятала его в ножнах на поясе под кухлянкой. Другого оружия у неё не было. После этого вышла, сняла котёл с огня и решила занести его в жилище. Ей было не по себе. Лиза не была трусихой. Но добрый человек не прячется в кустах. Добрый человек приветствует хозяев. Добрый человек ещё издали предупреждает о своём приходе.

Лиза приготовилась взять в руки котёл с варевом. В это время трое вышли из кустов и направились к ней. Она почувствовала чужое присутствие, резко повернулась, увидела идущих гостей и вздрогнула. Это были таньги. У неё возникло ясное чувство: они опасны. Они шли гуськом друг за другом. Первый улыбался. Улыбка походила на волчий оскал. Порченые зубы делали улыбку ещё более неприятной.

– Здравствуй, красавица! – сказал он. – А где твой муж? Почему ты одна?

– Муж на охоте. Он вам нужен?

– Нет. Он скоро придёт?

– Как будет удача.

– Ты можешь нас покормить?

Лиза кивнула. Гости, не спросясь, пошли в ярангу.

– Я буду кормить вас здесь, на улице.

– Чего там на улице! В ярангу тащи.

Они двинулись к яранге. Лизе было неприятно. Гости были грязные, давно не мытые, от них плохо пахло потом и грязью. Кроме того, Лиза боялась, что нежданные гости могут заразить ярангу вшами.

– На свежем воздухе лучше, – сказала Лиза. – В ярангу мне тяжело нести котёл. Вы много дней не мылись. От вас пахнет плохо. Идите к ручью, умойтесь. А я поставлю еду на стол.

Улыбчивый подошёл к ней вплотную. Взял за подбородок руками, обдал гнилым дыханием. Теперь он не улыбался. Глаза его были злые и прищуренные. Лиза не понимала его изощрённых ругательств. Одно ей было очевидно, он угрожает и оскорбляет её. Она дёрнулась, со всей силы оттолкнула грязные руки. Таньги замахнулся. Но в это время тот, что стоял сзади, схватил его за руку.

– Не тронь бабу. Она беременна. Здесь, на воле, поедим. А потом пойдём отдыхать в ярангу. Она покараулит.

– Ты что, сука, суёшься не в своё дело? Это же чукча вонючая! – повернулся он к Лизиному заступнику. – Ещё морду воротит! Я её живо на место поставлю.

– А ты что, падла, лезешь к брюхатой бабе? Хочешь, чтобы я тебе морду разукрасил? Кто здесь старший? Я. Сами выбирали. Идём к ручью, вымоем руки и сядем хавать.

Они отошли к ручью. У Лизы дрожали руки и горело лицо. Но она понимала, силы не равны. С этими бандитами надо быть осторожной. Она быстро поставила на стол деревянные чашки и котёл с варевом. Дала всем по ложке.

– Хлеб есть? – спросил старший.

– Извините, нет, – ответила Лиза вежливо.

Молчавший до сих пор третий мужчина встал из-за стола и достал из своего мешка булку хлеба. Все с жадностью набросились на еду. Котёл быстро опустел.

– Ну что, заглотили горяченького? Хорошо! Теперь идём отдыхать. До вечера здесь передохнём. Потом надо уходить, пока легавые на пятки не наступили. Пошли, Кишкин. А ты, Дубина, будешь караулить. Тебя как звать, хозяйка?

– Лиза.

– Ты вот что, Лиза, поглядывай тоже. И не вздумай уйти предупредить мужика. Мы сами с ним поговорим.

Они ушли в ярангу. Лиза не хотела туда заходить. Она снова разожгла костёр и стала готовить ужин. Она боялась за своих мужчин. Их надо было предупредить о гостях. Она попыталась отойти подальше от яранги. Но караульный Дубина крикнул:

– А ну назад, красавица!

В руках у него было маленькое ружьё. Лиза знала, как оно стреляет.

В яранге тихо разговаривали бандиты.

– Слышь, Кишкин, а чукчаночка-то ничего себе. Обратил внимание, она не косоглазая. Да и скулы не такие, как у всех чукчей.

– Метиска, наверное, – сказал Кишкин. – Давай поиграем.

– Да беременная она, – возразил напарник.

– Так это даже интересней. Небось не скинет. У неё же пузо небольшое. Давай жребий кинем, кто первый.

Он взял спичку и сунул её в кулак за спиной. Когда старший, Никола, стукнул по кулаку, Кишкин открыл пустую руку.

– Эх, мне не везёт. Ну да ладно. Тёпленькая, разогретая достанется. Покладистей будет. Давай зови, тебе объезжать.

Послышался их жеребячий смех. Они позвали.

– Эй, ты, как тебя там, Лиза. Зайди к нам. Поговорить надо.

Лиза пошла в ярангу. Старший сразу же стал за ней. А Кишкин оказался перед ней и схватил её за руки. Дёрнул на себя.

– Вы что, совсем обалдели?

Оба они тяжело дышали.

– Позабавиться хотим. Ты разве против?

Лиза смотрела на них в ужасе округлившимися глазами.

– Я беременна. Со мной нельзя так.

– Это даже интересней, – захохотал Кишкин. Обхватил Лизу руками и стал валить её на шкуры. Лиза упала. Мужик всей тяжестью навалился на неё. Она извивалась, кусалась, царапалась, пиналась. Тогда второй прижал её ноги. А первый прижал руки и ударил её всем тяжёлым телом, смаху лёг на неё. Дикая боль возникла где-то внутри, горячая волна разлилась и обожгла. Громкий нечеловеческий вой вырвался из её рта.

– Эй, девка, ты что орёшь дурниной?

Кишкин кубарем скатился с Лизы.

– Да ты раздавил её, болван. Надо было мне первому. Чего полез, когда не можешь с бабой совладать? – заорал старший.

Кишкин встал на четвереньки.

– Мне первому по жребию выпало. Ты, Дрын, думаешь, у тебя всё лучше получится?

В это время раздались два выстрела. Оба бандита остались лежать. Третий убегал в тундру за кусты.

Михаил бросил карабин и склонился над Лизой. Под ней расплывалась лужа крови. Глаза были плотно закрыты. Губы напряжённо сжаты. Вокруг них проявлялась синева. Михаил смотрел в это мгновенно меняющееся лицо, и сердце его сжималось и холодело. Деревянными губами он сказал:

– Наша помощь ей уже не нужна. Она ушла к своему атэ. Не уберёг я «редкостный цветок тундры».

Горячая влага капала из его глаз на тело Лизы. Он стоял перед ней на коленях, обхватив руками свои плечи и касаясь головой колен. Лёва смотрел на согнутого в три погибели друга. В его ушах ещё стоял невероятный животный крик боли, который они услышали на подходе к своей стоянке. «Что сделать? Как помочь? Третий, с ними был третий!» Он повернулся к выходу, схватил карабин и с яростным криком выбежал. «Их было трое», – подумал он. Огляделся вокруг и побежал к дальним кустам, за которыми спрятался оставшийся в живых зэк. Увидев бегущего к нему, зэк дёрнулся. Но Лев на крыльях ярости был быстр и страшен. В два прыжка он догнал его, ухватил за плечи, развернул.

– Иди к яранге.

Когда Лев вернулся и зашёл в ярангу вместе с пойманным им бандитом, Михаил стоял, выпрямившись во весь рост, и смотрел впереди себя остановившимися глазами. Он видел, как зашёл Лев вместе с каким-то мужчиной. Он никак не отреагировал на их появление. Всё, что делало его свободным, мирило с жизнью в скитаниях по тундре, что было его счастливым сном, исчезло навсегда. Он видел, как двигаются Лёвины губы, понимал, что он что-то говорит. Но это было неважно. Он перевёл взгляд на тело Лизы. «Это всё, что осталось от жизни двух родных мне существ», – подумал он. Вышел из яранги, подошёл к ещё горящему костру. Над ним висел котёл. Это Лиза готовила им ужин. Он пристально глядел на всё вокруг, стараясь представить её последние минуты. Когда спустя полчаса он вновь зашёл в ярангу, лицо его было спокойно и бесстрастно. Но Лев поразился, как за это время Михаил успел обуглиться.

– Кто это? – спросил он у Лёвы.

– Это один из трёх бандитов, – ответил Лев. – Я поймал его в кустах.

– Нет, нет! Я не бандит! Я только из лагеря сбежал с бандитами. Они меня прихватили случайно. Дорогой всё время помыкали, насмехались и заставляли им служить. Они даже прозвище мне придумали – Дубина, – закричал в испуге зэк.

– Убери их отсюда подальше, – приказал Лев, указывая на два распростёртых тела. – Будешь мне во всём помогать.

Дубина стал убирать в яранге. Михаил и Лёва вышли.

– Хоронить надо Лизу. Как ты думаешь это сделать, Михаил? Может быть, устроить погребальный костёр, как Армагиргыну?

Перед Михаилом возникло гневное лицо шамана в огне погребального костра.

– Нет. Выроем могилу и похороним по-нашему. Я её обмою и одену. Могилу вырою сам. А ты с этим, с Дубиной, приготовь всё к выезду. Я не могу оставаться здесь.

– Будем искать Кулила?

– Пока нет.

«Уходить отсюда надо немедленно, – подумал Лев. – Зэки не только у нас наследили. Их должна разыскивать опергруппа».

До утра они собирались: укладывали имущество, зарыли в яму половину съестных припасов на случай своего возвращения, сняли и уложили на нарты ярангу.

Не было дерева сделать гроб. Михаил тщательно вымыл шкуры и настелил их в могилу. Ранним утром Лизу опустили в яму. Михаил уложил вокруг неё душистые травы, которые Лиза собирала летом, укрыл сверху мягким лисьим одеялом. Позвал:

– Лев, иди, проводим наш дивный цветок.

Вдвоём они молча постояли над могилой. Михаил бросил несколько горстей земли. Лев последовал его примеру. Потом они закопали могилу, сложили из камней памятник – пирамиду. Около него положили оленьи рога и чайник, отдав дань обычаям чукчей.

Погода портилась. Падал снег, мела позёмка. На востоке чахоточной синевой светлела полоска полярного рассвета. Если задует пурга, никуда двигаться нельзя. Они торопились. Лев и Дубина запрягли оленей в нарты с кладью. Михаил сел верхом на своего оленя.

– Куда пойдём? Какое направление будем держать? – спросил Лев.

– Я думаю надо идти к водопаду, а потом вдоль Амгуэмы к океану. Так, по крайней мере, не будем кружить по тундре.

Они двинулись навстречу ветру, пока не остановились олени. Пурга усиливалась. Из-за снега ничего не было видно.

Внезапно перед ними возник тёмный силуэт. Когда он подошёл совсем близко, Лев узнал Вэкэта.

– Здорово, Вэкэт. Как ты здесь?

Они обнялись.

– Такая погода сидеть надо яранга. Пурга идёт, нельзя места кидать. Быстро назад иди. Помогай мне.

Вэкэт уже разворачивал оленей назад. Взял переднего под уздцы и повёл, потянул за собой. Все последовали его примеру. Часа через два они были у Горячих ключей. Вновь поставили на место оленей и восстановили ярангу. Вэкэт недоумевал.

– Где Лиза, Михаил?

– Лиза? – переспросил глухим голосом Михаил. – Здесь Лиза. Рядом.

– А это кто?

Вэкэт указал подбородком на зэка.

– Это зэк, – ответил Лёва. – Сядь, Вэкэт, я всё тебе расскажу.

Вэкэт в недоумении уставился взглядом на Лёву, потом перевёл свой пристальный взгляд на Михаила. Ему стало жутко. Случилось страшное. Это он прочитал на их лицах.

– Лиза умерла? – спросил он шёпотом.

– Да, Вэкэт. Сегодня утром мы её похоронили. Как всё произошло, пусть расскажет этот зэк. – Михаил повернулся к Дубине. – Ну! Рассказывай всё.

Три пары глаз требовательно смотрели.

– Моя фамилия Дубинин. Дубинин Василий, – сказал он помедлив. – Я политический заключённый. Наш лагерь требовал отправки на фронт. Я тоже хотел. Но эти уголовники сказали, что прирежут меня, если я не пойду вместе с ними. Я случайно оказался свидетелем их побега. Они не хотели идти на фронт вместе со всеми.

– На какой фронт? – спросили враз Михаил и Лев.

– Вы ничего не знаете? – удивлённо спросил Дубинин. – Так ведь война идёт, война с Германией, с фашистами. С июня месяца. А вы ничего не знаете.

– Вэкэт, а ты знаешь?

– Да, знаю. Чукча армию не брать. Сталина сказал. Лагеря сами хотят.

– Да, лагеря сами просятся на фронт. Создаются штрафные батальоны, – пояснил Дубинин, – судимость снимается.

– Об этом поговорим потом. А сейчас Василий Дубинин расскажи, как погибла Лиза, – сурово сказал Михаил.

– Да. И начни с момента вашего появления здесь, на нашей стоянке, – подтвердил Лев.

– Ярангу мы увидели издали. Решили схорониться в тех дальних кустах, где Лев меня взял. Надо было понаблюдать и выяснить, кто здесь есть. Была одна женщина. Мы видели, она готовила еду. Очень хотелось горячей пищи. Мы костры не зажигали, пищу на огне не готовили. Дым далеко видно. Первым вышел Кишкин. Ну а мы за ним. Кишкин ненавидел чукчей. Не знаю почему. Он сначала улыбался. Но когда хозяйка не захотела кормить нас в яранге, потому что мы грязные и вонючие, и попросила умыться в ручье, он взбесился. Если бы старшой Никола его не остановил, он бы сразу избил Лизу. Никола и заставил всех умыться, ели мы на уличном столе. А потом они всё-таки пошли в ярангу спать. Меня оставили на входе следить, чтобы я подал сигнал, если увижу кого, и чтобы Лизе не позволил предупредить мужика. Так они называли мужа. Они не думали, что вас двое и вы русские. Они там что-то шушукались, а потом позвали Лизу, мол, поговорить надо. Сказали ей, что позабавляться хотят. Они жребий кидали, кто первый. Она сказала, что с ней так нельзя, она беременна. Кишкин ответил, что так даже интересней. Они вдвоём её повалили. Она сопротивлялась, кусалась, брыкалась, пиналась. Тогда Никола стал держать её ноги, а Кишкин на неё повалился со всего маху, да ещё всем телом ударил. Тут она закричала диким голосом. А Кишкин скатился с неё. Они стали с Николой ругаться. В этот момент вы и подоспели, порешили их. Я испугался и убежал. Вот всё.

Наступила тягостная тишина.

– Боже мой, как я объясню Кулилу, что не уберёг Лизу. А Пыткыванна этого не переживёт.

Михаил винил себя в случившемся.

– Кулил боялся. Меня послал вас искать. Он знал, зэки сбежали, уголовника злая. Опергруппа начальника его сказал, зэк бежал, лагерь кинул, уголовника злая, вооружён, убить может.

 

Бухта Провидения

Михаил и Лев стояли на сопке около старого огромного деревянного креста. Сюда, в бухту Провидения, привёл их Вэкэт. Неведомо кем и в честь чего или кого был когда-то сделан этот большой крест. Путешественники, побывавшие здесь ранее, оставили на нём свои следы. Крест был пробит пулями, изрезан ножиками. Отсюда был виден узкий и длинный залив, стиснутый склонами сопок, нависающих над водой. Колдун-гора, окутанная снежной позёмкой, высилась в стороне. Она казалась мрачным жилищем грозного великана и выступала адовым переплетением скалистых выступов, мрачных башен, торчащих в небо чёрных каменных пальцев.

– Куда же мы направим свои стопы? – спросил Лев.

– Я думаю, для начала надо посетить кучку яранг, что прилепилась к склону вон той сопочки, – ответил Михаил.

– Там не только яранги, два дома видно.

– Если есть дома, значит, есть русское начальство. Я думаю, нам надо поговорить с ними. Предъявим свои документы. Скажем, что хотим на фронт.

Они внимательно осматривали окрестности.

– Гляди, там за озером ещё видно посёлок. Видишь, влево, речка, потом озеро, а дальше маленький посёлок. Наверное, о нём говорил Вэкэт. Пловер, кажется, так он называл.

Лёва с интересом осматривал окрестности.

– Так куда же пойдём? Лев, давай сначала определимся с нашими целями и желаниями.

– Хорошо. Но я бы хотел прежде выслушать тебя. А потом возразить или согласиться.

– Я хочу в конце концов распрощаться с этим никчёмным существованием. Страна ведёт войну. Я не хочу быть паразитом, дезертиром. Неважно, как я попаду на фронт. Пусть это будет через лагерь, но я военнообязанный, я здоров, я должен защищать Родину, жену и детей. Мне всё равно, в какой посёлок сейчас отправиться.

– Спорить против этого трудно. Я, пожалуй, соглашусь. Но имей в виду, я иду за тобой. У нас было множество возможностей, мы могли сделать другой выбор: остаться на Чукотке и переждать войну, скрыться так, что нас ни один оперотряд не разыщет. Мы могли уйти к чукчам и жить их жизнью. Учитывая, что шаман оставил тебя на своём месте, обеспечил твою жизнь имуществом и ярангой, ты имел бы достаточную власть в этом краю. Но ты выбрал, что хотел. Не передумаешь? Мы стоим на распутье. Ещё не поздно изменить свою судьбу.

– Я не могу больше жить с этим грязным пятном. Я не «враг народа». Лев, ты можешь остаться здесь. Я тебя не выдам. Гибель Лизы всё определила. Я должен вернуться к семье. Мне не надо никакой другой роли, никакой шаманской власти.

– Я иду с тобой, – просто ответил друг.

– Лев, всё другое – не моё.

– Пошли в этот чукотский аул.

Этот шаг определил их путь. Они так и не показали свои документы. Их нечаянный спутник Дубинин уже был допрошен и ожидал своей участи. Когда они подошли к одному из домов, дверь сама открылась навстречу, и высокий человек с большой бородой приветливо сказал:

– Я уже давно вас жду.

Начался новый этап жизни. Они не так быстро, как ожидали, но успели соединиться с лагерем, изъявившим желание уйти на фронт.

 

Примечания

1

НКВД – Наркомат внутренних дел.

2

Твиндек – трюм, оборудованный нарами для пассажиров.

3

Чавчу – настоящие люди, так называли себя оленные чукчи.

4

Анюйские ярмарки устраивались в конце зимы. На берегу реки Большой Анюй с 1770 года была заведена постоянная торговля с чукчами. Чукчи разгромили посланные для их покорения отряды русских казаков и не были покорены. Русские за ясаком в их стойбища не ходили. Они числились подданными Русского государства лишь номинально. Связи с чукчами были торговыми. Купцы на промтовары выменивали пушнину, меховую одежду, моржовые клыки и ремни. Русские товары у чукчей пользовались большим спросом (котлы, железные изделия, табак, мука, бисер).

5

Анкалын – приморский житель.

6

Луоравэтльан – настоящий человек, настоящий мужчина.

7

Хаджи Мамсуров – Герой Испании, знаменитый майор Ксанти, в 1938 году был полковником и начальником отделения Разведупра.

8

Рилькиэль – похлёбка из содержимого желудка оленя с добавлением оленьих кишок.

9

Чоттагин – общая, часто холодная, часть яранги.

10

Кэркэр – меховая одежда женщин в яранге, обычно комбинезон.

11

Етти – приветствие.

12

Ии – ответное приветствие.

13

Кыкэ вынэ вай! – женское восклицание удивления.

14

Луоравэтльан – так зовут себя чукчи, в переводе на русский и в данном случае это значит «настоящий человек, настоящий мужчина».

15

Какомэй – возглас удивления.

16

У чукчей принят счёт двадцатками – по числу пальцев на руках и ногах.

17

Таньги – белолицые.

18

Каттам меркичкин – чукотское ругательство.

19

Гора Пилахуэрти Нейка, очевидно, действительно существует. Легенда о серебряной горе в горах Анадырского хребта заинтересовывала многих арктических путешественников, предпринимателей и геологов, как зарубежных, так и русских. По свидетельству пастуха и богатого оленевода Эльвива гора почти сплошь состоит из самородного серебра. Она лежит в стороне от традиционных кочёвок оленеводов и посещается очень редко. «Гора всюду режется ножом, внутри яркий блеск, тяжёлая. По бокам свисают причудливой формы сосульки, на солнце и огне не тает. Высота её около двухсот аршин. На вершине находится озеро, покрытое нетающей окисью».

20

Кочатко – медведь с костяным туловищем и шестью лапами. О Кочатко говорится во многих чукотских сказаниях.

21

Келе – злой дух

22

Анкалин – приморский житель.

23

Кликкен – мужчина.

24

Ремкылен – гость.

25

Вээмнэут – речная женщина.

26

Атэ – отец.

27

Эрмэчин – глава оленного стойбища, дословно – сильнейший.

28

Эпэкэй – бабушка.

29

Туар – невысказанное слово.

30

Анкалин – приморский житель.

31

Приехали! Прибыли!

32

Аръапаны – крепкий олений бульон, сдобренный пахучими травами.

33

Обряд вопрошания – проводится у чукчей после смерти. У умершего спрашивают его пожелания и нет ли какой обиды…