В небе над пляжами Гармендии-дель-Вьенто множество бумажных змеев с длинными хвостами танцевали по воле ветра — впервые за много лет легкого и ласкового — медленный и ритмичный воздушный балет. Старый город стоически перенес длившийся десятилетие погодный катаклизм.

С того дня, когда Мартин Амадор узнал ужасную новость, прошло два месяца, но он все еще не пришел в себя. Он не мог примириться со смертью Фьяммы деи Фьори. Долгие часы Мартин просиживал на берегу, вглядываясь в горизонт и записывая полные горечи стихи, пока солнце не тонуло в соленом море.

Он помнил каждое слово Фьяммы, произнесенное ею во время их давних прогулок. Вот и сейчас, глядя на танец воздушных змеев, он вспоминал, как однажды она сказала, что они напоминают ей отлетевшие души людей. Живые души. Он думал, что и Фьямма останется жива, пока жив он сам. Будет жить в его сердце всегда. Он не даст ей умереть.

Он будет смотреть на волны, чтобы увидеть ее белозубую улыбку.

Будет окунаться в морскую пену, словно в смех Фьяммы.

Будет угадывать в очертаниях облаков слонов, дельфинов, кроликов и лица людей.

Он снова будет собирать раковины, но не один: каждый раз, когда рука его будет опускаться, чтобы подобрать очередную находку, рядом с нею будет опускаться другая, невидимая рука.

Он будет слушать дождь, следить за полетом чаек, гладить рукой камни, чтобы они разговаривали с ним в тишине. Будет слушать сонаты Бетховена и Моцарта, которые любила Фьямма, и пить "Маргариту". Фьямма будет рядом с ним, что бы он ни делал. За то время, что ему осталось, он напишет историю их загубленных жизней.

Мартин вновь и вновь возвращался в те места, где бывал когда-то вместе с нею.

Вот уже четвертую субботу подряд поднимался он к обрывистым скалам, где прежде любила уединяться Фьямма. Впервые они пришли сюда вместе, случайно обнаружив это место во время утренней прогулки, и Фьямма, придя в восторг, разделась и начала упрашивать Мартина искупаться в этом потаенном местечке, где их никто не может увидеть, нагими. Но Мартин, с его сдержанностью и семинарским воспитанием, удержал ее, заставил устыдиться своего желания. Сейчас он понимал: Фьямма просто любила жизнь. Странный парадокс, думал Мартин: то, за что он полюбил Фьямму, когда только узнал ее, позднее стало объектом его критики.

Сидя на скале, где Фьямма любила медитировать, он принял решение отправиться на улицу Альмас.

Уже больше десяти лет с того вечера, как он, собрав чемодан, ушел к Эстрелье, Мартин не бывал там, где когда-то был его дом. Он боялся встретиться с прошлым, но встреча была неизбежной.

Мартин пересек город, сгибаясь под тяжестью страха и печали. Он очень похудел, глаза потемнели и ввалились, плечи сгорбились. Обойдя городскую стену, он свернул в одну из старых улочек, всю засыпанную желтыми лепестками "золотого дождя" — эти деревья уже отцветали. Крики чаек заставили его поднять голову. По дневному небу плыла луна, но Мартин уже не видел в этом поэзии. Душа его высохла, как и тело. Он шагал два часа, пока не добрался до своего дома. Подойдя к подъезду, беспомощно остановился. Он и сам не смог бы сказать, что хотел здесь найти. Надеялся, что в этих стенах до сих пор страдает взаперти его душа? Хотел наполниться воспоминаниями, чтобы иметь силы жить дальше? Каждый новый день приносил ему боль.

Мартин с трудом поднялся по крутой витой лестнице старого дома и, добравшись до площадки верхнего этажа, остановился потрясенный.

Дверь, ведущая в квартиру, была заткана толстым серым слоем паутины. Все дышало запустением и заброшенностью. Казалось, уже несколько веков никто не поднимался сюда. Все было прежним и в то же время мертвым. Неодушевленное тоже умирает, с горечью подумал Мартин. Он вспомнил, как они красили эту дверь. Вспомнил прекрасное разрумянившееся лицо Фьяммы, испачканное краской. Это она настояла тогда на нежно-голубом цвете: сказала, что это ворота, ведущие на небеса. Дверь ни разу не перекрашивали: сначала, потому что, выцветая, краска образовывала на поверхности причудливые волны, которые очень нравились Мартину и Фьямме, а потом они перестали замечать друг друга, а не то что дверь.

Мартин снял рукой липкую паутину. Дверь по-прежнему была красива. Он вынул из кармана платок и очистил замочную скважину, которая была плотно забита песком. Он не знал, как открыть дверь, потому что свой ключ он оставил на кровати, вместе с письмом от адвоката, в тот вечер, когда собирал чемодан, чтобы уйти к Эстрелье.

Антонио говорил ему, что никто не бывал в их квартире со времени отъезда Фьяммы в Индию. Из уважения к ее памяти.

Со всей силой, что еще оставалась у него в шестьдесят лет, Мартин Амадор обрушился на дверь. Но та не поддалась. Он попробовал еще раз, потом еще и еще... и оказался лежащим на выбитой им двери В прихожей своей бывшей квартиры. Перед ним открылась ужасающая картина. Все было покрыто серой пылью, словно пеплом. Простыни, которыми Фьямма укрыла мебель, за долгие годы отсырели и покрылись пятнами плесени. Плющ через щели ставен заполз с давно заросшего им балкона в комнаты и уже завладевал статуями и лампами. Куст голубых роз превратился в пучок сухих палок с обломанными колючками. Болтались обрывки гамака. А в воздухе, казалось, навсегда застыло страдание и одиночество. Даже вещи уже умерли. Это было кладбище — кладбище воспоминаний.

Мартин с трудом приподнялся. Прошлое лавиной обрушилось на него. Он не мог рассмотреть ни одного предмета — слезы застилали ему глаза. Он сидел на полу, среди побегов плюща и тишины. Бумага, которой Фьямма заклеила оконные стекла, давно отстала, сморщившись под лучами беспощадного солнца, кар-тины валялись на полу, задушенные всемогущим плющом. На столах все еще стояли, почти засыпанные пылью и песком, фотографии, на которых Фьямма и Мартин были вместе.

Мартин Амадор не ожидал, что встреча с прошлым будет настолько тяжелой. Из каждого уголка на него смотрели воспоминания. На что бы он ни бросал взгляд, в памяти тут же всплывал связанный с этим предметом эпизод. Смех и слезы, споры и молчание, пение и музыка, приливы нежности и внезапное отчуждение — эти стены были свидетелями стольких дней и ночей, проведенных здесь Мартином и Фьяммой! И сейчас, после долгих лет молчания, они гневно напоминали Мартину о его прошлом.

Он не мог бы сказать, сколько времени просидел так. Фьямма ничего не тронула, ничего не взяла с собой. Все было на месте, кроме той странной "картины" — куска окровавленной блузки, который Фьямма почему-то захотела вставить в раму. Это случилось в тот роковой день, когда она познакомилась с Эстрельей. Мартин содрогнулся, представив себе, какую боль пережила Фьямма, узнав о его предательстве.

Он медленно поднялся и подошел к столику, на котором стояла их свадебная фотография. Оттер пыль — и проступили счастливые лица, открыто и доверчиво смотревшие в объектив. Их переполняла любовь, а впереди ждало счастливое будущее. Фотография была сделана на пляже — за спинами Мартина и Фьяммы синело море. Они были в свадебных нарядах, но босиком. Фьямма учила его ходить по мокрому песку, играя с волнами. Она любила ходить босиком — по песку, по траве, по полу. Обувалась, только чтобы ходить по городским улицам. Мартин вынул фотографию из рамки и, прижимая ее к груди, направился в спальню.

Огромная паутина, словно москитная сетка, покрывала их с Фьяммой кровать. Мартин открыл шкаф, и оттуда вылетело целое облако моли. Насекомые разлетелись по комнате, наполнив воздух сыпавшейся с их крылышек отвратительной коричневой пыльцой. Сбежав из спальни, Мартин поднялся по узкой лесенке на чердак, хранилище его воспоминаний. Дверь была открыта настежь — с того самого дня, когда Фьямма, придя запереть квартиру, обнаружила на чердаке ящик с раковинами, собранными Мартином, и в слезах бросилась прочь.

С трудом расчистив себе проход — пауки наткали паутины где только могли, — Мартин увидел на полу деревянный ящик с его бесценной коллекцией. Замок был открыт, хотя Мартин прекрасно помнил, что в тот день, когда доставал свою коллекцию в последний раз — искал раковину, на которой можно было бы написать стихи для Эстрельи, — он закрыл замок и поставил ящик на свое место, около круглого окошка. Никто, кроме Фьяммы, не мог перенести коллекцию сюда. Мартин поднял крышку и обнаружил, что ящик полон воды. Раковины влажно мерцали, погруженные в нее. Это было странно, необъяснимо. Опустив руку в ящик, он достал со дна Spirata inmaculata, которою ласкал тело Фьяммы в их первую ночь. Раковина была красива, как никогда. Мартин попробовал воду на вкус — она была соленой, как море. Это были слезы Фьяммы, пролитые ею в тот день, когда Мартин ушел. Погруженный в соленую влагу перламутр вновь приобрел тот блеск, который когда-то подарило ему море.

Держа в руках Spirata inmaculata, Мартин вспоминал свою первую встречу с Фьяммой. Тогда, увидев ее на ночном пляже и не зная, как начать разговор, он спросил Фьямму, каков дождь на вкус, и она, слизнув каплю с ладони, ответила, что у дождя вкус слез. Ему ответ показался очень грустным, и он осторожно поправил Фьямму, сказал, что скорее у дождя вкус моря. Теперь он понимал, что море — это бесконечное множество слез, что ее зыбкая синяя гладь соткана из плача.

Мартин Амадор закрыл ящик. Он знал, что ему следует сделать: он бросит в море единственное, что осталось от Фьяммы, — ее слезы... Пусть смешаются с волнами, чтобы не высохнуть никогда. Пусть уходят и снова возвращаются вместе с пеной прилива, лаская песок. Пусть плавают по ним киты и дельфины. Пусть они омывают скалы, носят на себе корабли, качают детей и морских птиц. Будут свидетелями чьих-то встреч и разлук. Вдохновляют поэтов и художников. Пусть прикасаются к солнцу на закате. Пусть отражаются в них луна и кометы. Пусть продолжают жить. Вечно.

По дороге к морю Мартин срывал все попадавшиеся ему черные розы, чтобы бросить и их в море, прощаясь с Фьяммой. На берегу он снял сандалии и босиком зашагал по золотистому песку. Солнце уже клонилось к закату, красные тона неба брали верх над голубыми. Ветра не было.

Он пришел на то самое место, где тридцать лет назад встретил ту, что стала спутницей его жизни, — Фьямму деи Фьори.

Мартин увидел привязанную у берега старую рыбацкую лодку. Все было как всегда. Часы без стрелок на башне показывали отсутствие времени. Оставалось лишь обладающее памятью пространство, и Мартин погрузился в него. И вот он уже снова слышит смех любимой — она бежит по пляжу, босые ступни испачканы в песке, обнаженная грудь словно ждет прикосновения... Нежная сила... Сладкое сопротивление... Уступка... Любовь...

Он вошел в воду с усыпанным лепестками черных роз ящиком, полным слез и раковин, в руках. Первые волны встретили его ласково. Мартин пошел дальше. Когда соленые слезы начали почти захлестывать его, он положил на воду старый деревянный ящик. Нахлынувшая белая волна подхватила его и унесла на своем гребне. Мартин провожал его глазами. Несколько секунд ящик качался на волнах — приближался, удалялся, поворачивался и кувыркался, а потом, устав, уступил желанию океана, отдав ему все, до последней слезы.

Лишь черные лепестки плавали на воде.

Мартин вернул морю то, что принадлежало морю.

Некоторое время он продолжал стоять в теплой морской воде. Посмотрев на небо, увидел в очертаниях красного закатного облака фигуру женщины, протянувшую руку, чтобы коснуться голубой луны...

В насквозь мокрых белой рубашке и старых, закатанных до колен джинсах Мартин, запрокинув голову и закрыв глаза, сидел возле старой рыбацкой лодки... Сердце его было полно любовью. Он просидел так несколько долгих часов.

Нежный ветерок коснулся его щеки, на лоб упала первая капля дождя. Засуха кончилась. На Гармендию-дель-Вьенто готовились пролиться веселые слезы.

Но на этот раз у дождя был странный запах — цветов апельсинового дерева... Это был запах Фьяммы деи Фьори.

Не открывая глаз, Мартин глоток за глотком вдыхал знакомый аромат. Запах становился все сильнее, вся Гармендия-дель-Вьенто благоухала, как юная невеста. Когда Мартин открыл глаза, дождь лил как из ведра, хотя на небосводе сияли звезды и пролетали метеоры, оставляя после себя на черном бархате неба длинный серебристый след... Начинался прилив... Пляж был почти пуст...

Мартин поднялся на ноги и зашагал по кромке воды. В нескольких метрах от себя он увидел сидящую на песке босую женщину в белой льняной одежде. Не обращая внимания на дождь, она смотрела на море, слушала шум волн и вдыхала свежий апельсиновый запах, который доносил ветер. Лицо женщины было обращено к небу и звездам, с седых кудрей стекали капли небесных слез.

Мартин Амадор узнал ее. Это не мог быть никто другой. Она была прекрасна в спокойной зрелости. Мартин почувствовал, как горячей волной прилила к сердцу нежность, какой он не испытывал никогда.... Но не в силах был произнести ни слова... Он все уже сказал в стихах.

Мартин опустился на песок рядом с Фьяммой, вдыхая ее запах.

Ветер овевал их своим душистым дыханием. Они смотрели друг другу в глаза. Как прежде. Каждый видел в глазах другого то, что тот пережил и выстрадал. И все вокруг исчезло, остались лишь любовь и прощение. И не было больше прошлого, не было будущего — лишь прекрасное, неповторимое настоящее.

К их ногам, осторожно, словно гладя, подкатилась волна. А потом отбежала, оставив на песке старый ржавый ключ, десять лет пролежавший в море.