Развитие военного дела зависит «от материальных, т. е. экономических, условий: от человеческого материала и от оружия, следовательно — от качества и количества населения и от техники», — указывает Энгельс. Без выяснения этих вопросов невозможно осветить ни организацию и состав вооруженных сил страны, ни способы ведения войны и военное искусство. Для такой огромной страны, как Россия, количество и качество населения имело особенно важное значение.

В XIX в. Россия была самой крупной державой Европы. Располагая крупными людскими ресурсами, она могла содержать значительную по численности армию. Число мужского населения в предреформенный период возросло с 18 707,1 тыс. чел. (из них податного, обязанного нести рекрутскую повинность 14 075 тыс. чел.) до 29 450 тыс. чел. в 1833 г. (из них податного 19 790 тыс. чел.) и, наконец, в 1857 г. до 37 520 тыс. чел. (из них податного 23 103 тыс. чел.). Таким образом, общее число мужского населения в дореформенный период выросло на 18 813 тыс. чел. Обязанного же военной службой — только на 9 028 тыс. чел.

В пореформенный период наблюдается более энергичный рост мужского населения. Так, в 1870 г. оно составляло уже 42 569,8 тыс. чел., в 1885 г. — 54 393,5 тыс., в 1897 г. — 64 500 тыс. и в 1900 г. — 66 480 тыс. чел. Эти данные свидетельствуют о том, что с 1857 по 1900 г. мужское население возросло на 39 480,2 тыс. чел. Такой рост населения давал большие возможности для комплектования войск физически здоровым и боеспособным человеческим материалом, чем в первой половине века. В дореформенный период, при господстве рекрутской системы комплектования, армия почти всегда испытывала острый недостаток в людях. Крепостнический строй ограничивал возможность превращения армии из полуфеодальной, какой она была в это время, в буржуазную. Предельная норма рекрутских наборов, на которую шло правительство, составляла 4 чел. на тысячу мужского населения в мирное время и 8 чел. на тысячу мужского населения в военное время. Попытки Военного ведомства увеличить эти нормы вызывали недовольство помещиков, не желавших терять даровую рабочую силу. Оно было лишено возможности сократить срок службы, чтобы иметь в резерве обученный запас. Вот почему в критические моменты правительство было вынуждено созывать народное ополчение.

Лишь введение всесословной воинской повинности позволило решить вопрос о привлечении к военной службе практически большей части мужского населения и в короткие сроки службы создать обученный запас, позволявший развертывать массовую армию в военное время.

Не менее острым был вопрос о качестве населения. В дореформенный период военную обязанность несло податное население. Ряд категорий населения освобождался от военной службы. От этой обязанности освобождались прямо или косвенно дворяне, духовенство и купцы, численность которых была довольно высока. Военному ведомству приходилось учитывать это вплоть до военной реформы 1874 г. Данные табл. 1 характеризуют численный состав населения (в тыс. душ м. п.), не подлежащего воинской повинности в первой половине XIX в.

Таблица 1 [4]К. Герман . Статистическое исследование относительно Российской империи. СПб., 1819, стр. 8; К. И. Арсеньев . Начертание статистики Российского государства, ч. I, СПб., 1818, стр. 63–64; Е. Ф. Зябловский . Статистическое описание Российской империи, кн. 2, ч. IV. СПб., 1808; «Военно-статистический сборник», т. IV, ч. I. СПб., 1870, стр. 120–121; «Сборник статистических сведений». СПб., 1881, стр. 54; Ю. Э. Янсон . Сравнительная статистика России и западноевропейских государств, т. Х. СПб., 1878, стр. 82. А. Б. Бушен . Статистические таблицы Российской империи, вып. 2. СПб., 1872, стр. 292, 294, 297, А. Тройницкий . Крепостное население в России по 10-й народной переписи. СПб., 1881, стр. 49 и 83; А. П. Корелин . Дворянство в пореформенной России (1861–1904). — «Исторические записки», т. 87, стр. 123, 135.

Введение всесословной воинской повинности внесло изменение в определение категорий населения, на которые она распространялась. Число лиц, подлежащих призыву в армию и на флот, в целом возросло, но новые изъятия не позволили превратить эту повинность во всеобщую.

Весьма важную роль в формировании армии и флота играл национальный фактор. В многонациональной России в армию и на флот призывались русские, украинцы и белорусы. Другие национальности либо несли службу по особым правилам (поляки, финны), либо выставляли иррегулярные формирования (башкиры, калмыки и т. п.). Казаки несли службу также по особым правилам.

Основная тяжесть военной службы падала на крестьян и рабочих. Резкое преобладание крестьянского населения в стране находило свое отражение в армии. Почти до конца XIX в. ее рядовой состав был крестьянским и лишь с последней четверти XIX в. стала возрастать рабочая прослойка.

В первой половине века соотношение крестьян и рабочих было таково: в 1804 г. на 17 280,3 тыс. крестьян (м. п.) было всего 95,9 тыс. рабочих; в 1825 г. на 19 250 тыс. крестьян (м. п.) рабочих было 210,6 тыс.; в 1851 г. на 23 350,5 тыс. крестьян (м. п.) рабочих приходилось уже 465 тыс.

Более значительное изменение соотношения между крестьянами и рабочими в сторону увеличения последних наблюдается лишь во второй половине XIX в. Так, в 1863 г. на 24 204,9 тыс. (м. п.) крестьян приходилось 565 тыс. рабочих; в 1885 г. на 37 471,5 тыс. — уже 1 240 тыс.; наконец, в 1897 г. на 45 517,5 тыс. крестьян — 2 098,3 тыс. рабочих. Постепенно армия и флот меняли свое лицо. Рядовой состав переставал быть чисто крестьянским. Новые способы ведения войны и боя на суше и на море требовали известного отбора людей при комплектовании таких родов оружия как артиллерия и инженерные войска, флот.

Офицерский корпус комплектовался дворянами. Правящий класс ревниво ограждал доступ к командным должностям представителей других сословий. В ходе войны правительство было вынуждено идти на пополнение офицерского корпуса выходцами иных сословий, а в силу петровского закона лица, получившие первый офицерский чин, получали достоинство потомственных дворян, что было подтверждено также жалованной грамотой 1785 г. Значительный приток в офицерский корпус представителей других сословий, наблюдавшийся в многочисленных войнах начала XIX столетия, вызвал беспокойство правящих кругов. Стремясь не допустить «засорения», правительство ввело ограничения в получении потомственного дворянства. Первый такой акт был издан в 1845 г. — Манифест от 11 июня устанавливал, что потомственное дворянство получают лишь штаб-офицеры. Спустя 10 лет был издан указ, по которому потомственное дворянство давал лишь чин полковника (или капитана I ранга). Эти ограничения не исключали, однако, получение личного дворянства обер— и штаб-офицерами.

Ярко выраженную классовую политику в армии правящие круги вели и после военных реформ. Царизм шел на известные уступки в преобразовании военной системы ради сохранения своего господства. Классовый подход проявлялся в организации вооруженных сил, их комплектовании, формах и методах боевой подготовки.

 

1

Состав и организация армии

Состав и организация армии в первой половине ХIХ в.

Численный состав

Господство феодально-крепостнических отношений в стране неизбежно находило свое отражение и в армии. В конце XVIII в. в стране усиливается феодальная реакция в связи с развитием революции на Западе.

В отношении армии царизм повел борьбу против прогрессивных начал русской национальной военной школы Петра П. А. Румянцева, А. В. Суворова.

Павловские контрреформы привели русскую армию к такому состоянию, что необходимо было немедленно провести реорганизацию сверху донизу. Русская армия оказалась отброшенной на полвека назад почти во всех отношениях. Слепое преклонение перед реакционной прусской военной системой и ее копирование имели пагубные последствия прежде всего в деле боевой подготовки. Армия была дезориентирована. Переучиваясь на прусский лад, она теряла драгоценный опыт войн второй половины XVIII в. В войсках были нарушены традиционные основы, и все, чем армия гордилась (имена полков, знамена, награды за победы и т. п.), было грубо отброшено как ненужная ветошь. Все, что в какой-либо мере напоминало екатерининское время и было связано с именами Румянцева и Суворова, осуждалось и изгонялось.

Такая политика Павла I и его окружения вызывала негодование в армии. Недовольные этой системой идеализировали «золотой век Екатерины» и даже недостатки той поры готовы были видеть с лучшей стороны. Такие настроения были широко распространены в гвардии, где и возник заговор против Павла. Об этих настроениях знал наследник престола Александр и именно этим объясняется, что в ночь смерти Павла I он, выйдя к караулу Семеновского полка, сказал: «Все при мне будет, как при бабушке». Эти слова были восприняты как программа действий во всей внутренней политике, в том числе в организации вооруженных сил страны.

24 июня 1801 г. была образована специальная «Воинская комиссия для рассмотрения положения войск и устройства оных». Она должна была определить их численность и устройство, порядок их пополнения, а также заняться вопросами вооружения и обмундирования. Программа затрагивала главным образом организационные и хозяйственные вопросы.

Комиссия 1801 г. исходила, с одной стороны, из того, что армию нужно укрепить для обеспечения «внешней обороны и внутренней тишины», а с другой — из необходимости соблюдать жесточайшую экономию средств, отпускаемых на содержание войск. Несмотря на то, что перед комиссией были поставлены вопросы определения численности войск и в целом, и по родам оружия, основываясь на «силе соседей», учете возможных театров войны и «на способах внутреннего содержания», члены комиссии не сумели подняться до глубокого понимания состояния политической жизни Европы.

Готовясь к войне с Англией, Павел сосредоточил на границах три армии, куда вошла половина всех полевых войск. Перемена политического курса сделала излишними эти меры предосторожности.

Комиссия признала необходимым лишь распределить полки по постоянным квартирам для «отвращения стесненного положения войск», в связи с чем было составлено новое расписание размещения армии по 14 инспекциям. Необходимость же быстрой и удобной мобилизации войск и их формирования на возможных направлениях хотя и признавалась важным, но второстепенным делом.

В вопросе о численности войск в целом и по родам оружия комиссия предлагала «умножить пехотные войска одним мушкетерским и одним же егерским полком». Комиссия не находила нужным увеличивать число регулярной кавалерии и полагала, что в случае нужды ее с успехом могут заменять казаки. Члены комиссии исключали возможность вторжения неприятеля на территорию страны и потому не думали о резервах и способах увеличения числа войск в случае войны. Ни одного вопроса, касающегося направления обучения и воспитания войск и внутреннего их устройства, комиссия не затрагивала. Таким образом, павловская организация вооруженных сил страны была сохранена, и армия продолжала идти по явно порочному пути.

Социально-политические события, развертывавшиеся в Европе, втягивали в свою орбиту также и Россию. Период революционных войн во Франции уже заканчивался. Французская буржуазия не только нашла силы укрепить свою диктатуру в стране и создать новое сильное буржуазное государство, но, окрыленная успехами, поставила перед своим ставленником Наполеоном задачу обеспечить свое господство в Европе. С этой поры войны Франции из революционно-освободительных превратились в войны захватнические.

Наполеон сумел использовать все достижения революции в деле устройства армии, и не только сохранил их, но значительно усовершенствовал, создав свою систему. Буржуазная Франция ввела в 1804 г. корпусную организацию, отвечавшую новым формам и методам ведения войны, вооружение армии стало более совершенным после ряда изобретений, сделанных французскими учеными и военными специалистами. Организация, вооружения и тактика французских войск весьма слабо изучались всеми европейскими странами, в том числе и Россией. Австрия и Пруссия продолжали держаться уже отживших форм времен Фридриха II. Их правительства не сделали необходимых выводов из поражений в войнах 1792, 1796 и 1799 гг. В последней войне только гений А. В. Суворова и суворовская выучка русской армии обеспечили победы при Треббии и Нови. Но наряду с победами были и крупные неудачи, например поражение корпуса А. М. Римского-Корсакова в Швейцарии.

На 1 января 1801 г. русская армия насчитывала 446 059 чел. Из них полевая пехота имела 201 280 чел., кавалерия — 41 685, артиллерия — 36 500, гарнизонные войска — 96 594 чел. и войска особого назначения (корпус Конде и др.) — 70 тыс. чел. Пехота была сведена в 215 батальонов, конница имела 41 полк.

Высшим тактическим соединением в армии являлся полк. Полевая армия распределялась по 14 инспекциям. Инспекция представляла собой военно-территориальный округ, подчинявшийся трем начальникам по родам оружия. Неравномерное распределение войск по инспекциям и централизация их в юго-западных и северо-западных инспекциях показывали, что Россия считала по-прежнему своим главным противником Швецию и Турцию, хотя политическая обстановка в Европе значительно изменилась, и новый противник вполне ясно обозначился в лице наполеоновской Франции. Понималось это смутно, но пока было решено иметь «надежное охранение всех линий и границ, дабы и они, в случае таковой войны, не только не оставались обнаженными от войск, но еще и тогда составляли бы знатный обсервационный корпус для наблюдения за другими соседственными державами» (Австрией и Пруссией. — Л. Б.). По мнению комиссии 1801 г., не могло возникнуть такой ситуации, при которой «возгорелось бы три войны разом». В случае войны из войск, расположенных в инспекциях, надлежало сформировать армию, состоящую из нескольких корпусов. Корпуса составлялись механически и могли быть различной величины — от 10 тыс. до 50 тыс. чел. По расчетам комиссии, на мобилизацию корпусов требовалось около 60 дней.

Соображения комиссии легли в основу мобилизационных мероприятий в ближайшие же годы. Так, например, когда в 1803 г. возникла угроза столкновения со Швецией, было решено сформировать армию из четырех корпусов, составленных и трех родов оружия численностью до 20 тыс. чел. каждый. Мобилизация не была проведена, так как отпала опасность войны.

В 1804 г., в момент назревания конфликта с Францией, предполагалось сформировать две армии — «Северную» и «Вспомогательную», состоящие из трех корпусов каждая. И в этот раз состав корпусов оказался неравномерным, и число полков в них было произвольно.

В 1805 г. Россия, приняв участие в войне с Францией в составе четвертой коалиции, организовала следующим образом свои военные силы: армия М. И. Кутузова, состоявшая из шести отрядов (колонн); армия Михельсона, состоявшая из двух корпусов; армия А. М. Римского-Корсакова (резервная), состоявшая из четырех корпусов; Молдавский корпус А. П. Тормасова (на Днестре); десантный корпус П. А. Толстого (в Померании); Ионический корпус И. И. Германа (на Адриатическом побережье).

И на этот раз все указанные армии представляли механическое соединение частей. Причиной этого явления было отсутствие органической связи между различными родами оружия. Отсутствие такой связи порождало недостатки и в тактической подготовке этих соединений, что нашло отражение в боевой практике. Поражение под Аустерлицем выявило несовершенство организации и боевой подготовки русской армии в данный период и заставило сделать необходимые изменения.

Переход к дивизионной системе был осуществлен в 1806 г.

По указу от 8 мая этого года в 10 инспекциях было сформировано 13 дивизий, затем прибавлена еще одна. В июле этого же года образовано в дополнение к существующим еще четыре дивизии, т. е. стало 18 дивизий. В 1807 г. из Крымской и Кавказской инспекций составились 19-я и 20-я дивизии, кроме того, были учреждены 21-я и 22-я дивизии. Наконец, в Оренбургской и Сибирской инспекциях были сформированы 23-я и 24-я дивизии.

В 1811 г. гвардия была выведена из 1-й дивизии и образовала самостоятельную единицу. Число же дивизий в полевой армии было доведено до 27. Дивизия состояла из трех кавалерийских, шести или семи пехотных полков и одной артиллерийской бригады. Общая численность дивизии — 18–20 тыс. чел. Одновременно было признано целесообразным свести несколько дивизий в корпуса, а затем и в армии.

В войне с Францией (в Восточной Пруссии) 1806–1807 гг. и с Турцией 1806–1812 гг. русская армия имела более совершенную организацию. Днестровская армия (действовавшая против Турции) состояла из пяти корпусов трех-четырехдивизионного состава. Заграничная армия имела 3 корпуса (четырехдивизионного состава).

Опыт войн с наполеоновской Францией в 1805 и 1806–1807 гг. показал необходимость отказа от комплексных формирований и выявил целесообразность перехода к однородным высшим соединениям типа пехотных и кавалерийских корпусов и дивизий, а также утверждения армейской организации.

В целях обеспечения лучшего управления дивизией в бою было признано необходимым объединять полки в бригады. Причем вначале бригады были различной численности, но с 1811 г. они стали формироваться только из двух полков. Накануне Отечественной войны пехотный корпус имел по две дивизии, в дивизию входило три бригады, из них две мушкетерских и одна егерская — все двухполкового состава. Кроме того, в корпус входили две артиллерийские бригады (по одной на пехотную дивизию). Кавалерийские корпуса имели по две дивизии, дивизии состояли из трех бригад двухполкового состава (у кирасир трехполкового), из них две бригады были драгунские и одна — легкой кавалерии.

К началу Отечественной войны 1812 г. русская полевая армия насчитывала 362 200 чел. пехоты, 86 920 чел. кавалерии, 52 500 чел. артиллерии, 75 тыс. чел. гарнизонных войск и до 120 тыс. иррегулярных войск — всего 597 тыс. чел. Войска были сведены в восемь пехотных корпусов, четыре кавалерийских. (резервных) корпуса и два казачьих отряда, которые в то. время также называли корпусами. Все эти корпуса были распределены между 1-й и 2-й Западными и 3-й резервной армиями. Кроме того, продолжала существовать также Дунайская армия, действующая против Турции.

Итак, в процессе ряда войн русская армия перестраивалась и находила все более совершенные формы, обеспечивавшие твердую организацию, устойчивость и удобоуправляемость во время боевых действий. Значительно вырос численный состав войск, но, конечно, это не была массовая армия нового времени, которую могло дать только буржуазное государство.

Из заграничного похода действующая армия вернулась численно поредевшей, но достаточно большой. В 1-й армии было 280 421 чел., во 2-й — 84 тыс. чел., в отдельных корпусах и частях (включая ополчение) — 363 173 чел. — всего 709 603 чел.

В период с 1817 по 1825 г. был произведен ряд переформирований, однако общее число войск почти не уменьшилось. В 1815 г. к России была присоединена большая часть Варшавского герцогства, из него было создано польское королевство (Царство Польское). В соответствии с конституцией, обнародованной 12 (24) декабря 1815 г., была сформирована так называемая Польская армия, входившая в состав русской. Численность этой армии была определена сначала в 30 тыс. чел., к 1825 г. она возросла до 36 тыс. Командовал ею вел. кн. Константин. Он же командовал русским гвардейским отрядом в Варшаве. Руководство этой армией осуществлялось через Военную комиссию, которую возглавлял генерал Вильегорский (затем генерал Гауке). В 1826 г. Польская армия имела в своем составе 13 пехотных и 9 кавалерийских полков и 10 артиллерийских бригад, сведенных в два корпуса.

В 1817 г. был образован также Литовский корпус в составе 17 пехотных и 1 кавалерийского полков и 11 артиллерийских бригад. В 1831 г. он был назван 6-м пехотным корпусом и соответственно преобразован. С 1826 по 1830 г. русская армия в численном отношении оставалась почти на одном уровне, хотя на эти годы падает две войны (русско-иранская 1826–1828 гг. и русско-турецкая 1828–1829 гг.).

Об изменениях численного состава армии дают представление данные табл. 2.

Таблица 2 [22]«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2. СПб., 1871, стр. 46.

В 1831 г. были введены новые штаты, целью которых было свести до минимума расходы на содержание армии, вызванные войной 1828–1829 гг. и польским восстанием 1831 г.

В течение 1831–1833 гг. производилось переформирование войск по новым штатам. Данные табл. 3 показывают результаты изменений в личном составе армии.

Таблица 3 [23]ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17421, лл. 38, 42.

Проведенная штатная реформа позволила несколько сократить численность офицерского корпуса за счет укрупнения строевых единиц (батальонов, полков и дивизий).

В 40-е годы XIX в. в связи с обострением Восточного вопроса общая численность войск снова возросла (табл. 4). Немалую роль в этом сыграло революционное движение, охватившее Европу в 1848 г., и венгерское восстание 1849 г., в подавлении которого принимала участие николаевская Россия.

Таблица 4 [24]«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 46.

Еще значительнее увеличение численности войск было во время Крымской войны (табл. 5):

Таблица 5 [25]«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 46.

* Кроме того, в этом году было в ополчении 26 генералов, 5603 офицера и 364 421 солдат.

Организация и устройство родов войск

Пехота. Организация пехоты в начале Х1Х в. прошла несколько этапов. С 1801 по 1805 г. шло главным образом формирование новых полков. За это время было сформировано 8 мушкетерских полков и 1 егерский. Число полков стало следующим: гвардейских — 3 полка и 1 батальон; гренадерских — 13 полков; мушкетерских — 77 полков и 2 батальона; егерских — 20 полков; морских 4 полка — всего 117 полков и 3 батальона.

Одновременно с увеличением числа полков были изменены и их штаты. Все пехотные полки были переведены с двухбатальонного на трехбатальонный состав, причем каждый батальон имел по четыре роты. Таким образом, было изменено не число людей в полку (гренадеров и мушкетеров), а строевое устройство. Только в егерских полках число рот увеличилось на две, т. е. произошло увеличение людского состава полка. В гренадерских полках все роты стали называться гренадерскими. В мушкетерских полках стало два батальона мушкетерских и один батальон гренадерский.

Проведенная реорганизация дала возможность: во-первых, увеличить общее число пехотных частей, во-вторых, установить более единообразную организацию, отвечающую тактике колонн и рассыпного строя, в-третьих, в значительной степени разрешить вопрос о создании однородных гренадерских полков. Двойственность состава мушкетерских полков все же создавала значительные неудобства в управлении.

Численность личного состава полков была увеличена. Так, гренадерские и мушкетерские полки должны были иметь по штату мирного времени 1 928 строевых и 232 чел. нестроевых. По штату военного времени — 2 256 строевых и 235 нестроевых. Егерские полки имели 1 385 строевых и 199 нестроевых. Общая численность пехоты по штатам 1803 г. достигла в гвардии 8 099 чел., в полевой армии — 227 023 чел. и 18 484 подъемные лошади.

Всем пехотным полкам было возвращено прежнее название. 14 марта 1801 г. парольным приказом было указано «лейб-гвардии полкам называться по-прежнему», т. е. по городам, а не по шефам. 31 марта этот указ был распространен на все пехотные части. В то же время издается ряд приказов о восстановлении нагрудных знаков за победы в гвардии и полевых войсках.

Неудачный исход кампании 1805 г. и осложнившаяся обстановка в Европе в начале 1806 г. вынудили Военное министерство поставить вопрос о сформировании новых пехотных частей. В 1805 г. было сформировано дополнительно семь мушкетерских и два егерских полка. В 1806 г. Лейб-гвардии егерский батальон был переформирован в Лейб-гвардии егерский полк и в этом же году образованы новые 11 мушкетерских и 9 егерских полков. К 1808 г. пехота состояла из 4 полков и 1 батальона гвардии, 13 полков гренадеров, 96 полков и 2 батальонов мушкетеров, 32 полков егерей. Всего в пехоте имелось 145 полков и 3 батальона. Общая численность пехоты в гвардии достигала 11 тыс. чел., в армии — 341 996 чел. и 25 289 подъемных лошадей.

Табель 1810 г. устанавливала новое соотношение видов полевой пехоты. В течение 1810–1812 гг. был произведен ряд переформирований в гвардии и полевой пехоте, в частности сформированы Литовский и Финляндский полки. В результате этих переформирований к началу Отечественной войны 1812 г. в русской армии стало 6 гвардейских полков и 1 батальон, 14 гренадерских полков, 98 мушкетерских (пехотных) полков; 50 егерских полков, 4 морских полка и 1 батальон. Всего в полевой армии стало 172 полка и 2 батальона. Общая численность пехоты в гвардии была 15 тыс. чел и в полевой армии 390 тыс. чел.

Особенностью переформирований этого периода является то, что в гренадерских полках были оставлены только по три фузилерных батальона; мушкетерские полки стали составлять из трех мушкетерских батальонов, однако в мушкетерских полках первые роты числились гренадерскими. Все мушкетерские полки были переименованы в пехотные.

Как отдельный вид пехоты был создан корпус стрелков из прибалтийского населения и отдельная стрелковая часть, формируемая из лесничих западных губерний.

Во время Отечественной войны 1812 г. и в последующей кампании 1813–1814 гг. число полков часто менялось.

По окончании военных действий в пехоте был проведен ряд мероприятий главным образом организационного порядка, диктуемых экономией средств. Так, в 1816 г. полки 8-й и 10-й дивизий (6-го корпуса) содержались в одну треть штатного состава. В 1817 г. все вторые батальоны были переведены в одну седьмую состава. Наконец, в 1819 г. полковые обозы были реорганизованы в форштадтские батальоны.

В 1825 г. русская армия имела: 10 гвардейских полков, 15 гренадерских, 8 карабинерных, 96 пехотных, 50 егерских — всего 179 полков, насчитывавших 526 512 чел.

В середине 20-х годов пехота сводилась в 8 корпусов: гвардейский, гренадерский и 6 пехотных. Численность пехоты подвергалась довольно слабым изменениям до 40-х годов и лишь с начала обострения Восточного кризиса она стала значительно увеличиваться. Это видно из следующих данных (тыс. чел.):

В начале второй четверти XIX в. в пехоте установилась четверичная организация корпусов. В пехотный корпус входило 4 пехотных дивизии. При реорганизации вместо 3 гренадерских и 26 пехотных дивизий стало 3 гренадерских и 22 пехотных дивизии. Сверх того, для охраны Финляндии была выделена в самостоятельную единицу 23-я пехотная дивизия. Все пехотные дивизии стали двухбригадного состава. Каждая дивизия имела четырехполковой состав: гренадерская — 3 гренадерских и 1 карабинерный полки, пехотная — 2 пехотных и 2 егерских полка, причем каждый полк стал иметь по 4 действующих батальона (за исключением 6-й и 19-й дивизий).

В 1833 г. вошло в силу новое положение об армейской пехоте, которое утверждало принципы тактики колонн и рассыпного строя. Процесс преобразования затянулся почти на 20 лет.

К 1853 г. в пехоте насчитывалось 10 гвардейских, 12 гренадерских, 42 пехотных полка. Эти полки входили в так называемую линейную пехоту. 4 карабинерных полка и 42 егерских полка составляли легкую пехоту. Всего, таким образом, в пехоте насчитывалось 110 полков. Кроме того, в состав пехоты входило 9 стрелковых батальонов (Лейб-гвардейский финский, Гренадерский, Кавказский и 6 армейских) и 84 линейных батальона (18 грузинских, 16 черноморских, 13 кавказских, 10 оренбургских, 15 сибирских и 12 финских). Стрелковые батальоны также относились к легкой пехоте.

После преобразований 1833 г. вся пехота сводилась в корпуса, число которых было доведено до 11. Пехотные корпуса имели в своем составе три пехотных дивизии, одну кавалерийскую и артиллерийскую дивизии и саперную часть. Всего было 30 пехотных дивизий. Сверх того имелось 6 отдельных бригад.

Каждая пехотная дивизия имела в своем составе две бригады двухполкового состава. В первую бригаду направлялись пехотные полки, во вторую — егерские полки. Состав полков был довольно пестрым. Большая часть полков оставалась четырехбатальонного состава (полки 1-го, 2-го, 3-го, 4-го и 5-го корпусов), наряду с этим были полки трех— и даже пятибатальонного состава.

Батальоны имели по 4 роты. Каждая рота состояла из 230 рядовых, 24 унтер-офицеров и 4 офицеров. Следовательно, в батальоне было 920 солдат и 96 унтер— и обер-офицеров. Отдельные линейные и стрелковые батальоны также имели 920 солдат, но только 20 унтер-офицеров и 4 офицера. В начале же Крымской войны 1853–1856 гг. численность солдат и в этих батальонах была доведена до 1 тыс. чел. Стрелковые батальоны придавались непосредственно к корпусам. Пехотные и егерские полки были вооружены гладкоствольными семилинейными ударно-кремневыми ружьями образца 1828 г., заряжаемыми с дула.

В 1845 г. на вооружение в армии было введено гладкоствольное ударное капсюльное ружье. Однако новыми ружьями были вооружены только два корпуса: Гвардейский и 2-й армейский, а остальные имели либо прежние кремневые, либо кремневые, переделанные на ударные.

Кроме того, во всех стрелковых батальонах по 24 стрелка (в каждом пехотном и егерском) были вооружены штуцерами Литтихскими или Гартунга.

Кавалерия. Конница также стала организовываться по прежней допавловской системе. Воинская комиссия 1801 г. пришла к выводу, что «умножение числа драгунских полков, яко подвозки пехоты, есть, как кажется, необходимо нужными, наблюдая при том, чтобы оныя сидели на крепких лошадях, могущих с легкостью выдерживать большие переезды». Это мнение комиссии исходило из петровского понимания сущности драгунской конницы как ездящей пехоты. С другой стороны, комиссия находила нужным, «когда предстанет надобность», то и «кавалерию умножить казаками и другими нерегулярными войсками». Переформирования, произведенные на основе этих решений, довольно сильно изменили число кавалерийских частей:

Для всех кавалерийских полков в 1803 г. были введены новые штаты, по которым кирасирские и драгунские полки имели по 5 эскадронов (10 рот), гусарские — по 10 эскадронов (2 батальона). Кроме того, кирасирские и драгунские полки имели по одному, а гусарские и уланские полки — по два запасных эскадрона. Численность личного состава в драгунских и гусарских полках была доведена до численности пехотных батальонов. В итоге в 1803 г. общее число полевой регулярной конницы равнялось: в гвардии — 3 613 чел., в армии — 46 286 чел. при 31 936 строевых и 3 916 подъемных лошадях.

В период с 1805 по 1812 г. число конных полков продолжало расти и к началу войны 1812 г. в составе регулярной конницы находилось: гвардии — 5 полков и 1 сотня; кирасиров — 8 полков; драгун — 36 полков; гусар — 11 полков; улан — 5 полков; всего 65 полков и 1 сотня.

Увеличение числа драгунских и гусарских полков было связано с ростом подвижности войск на поле боя. Кирасирская конница теряла свое значение ударной силы. Ее место занимала драгунская и гусарская конница, способная выполнять новые задачи: глубокую разведку, охранение, преследование противника и т. д.

Личный состав конницы вырос значительно и составлял накануне войны 1812 г.: в гвардии — 5 665 чел.; в армии — 70 500 чел. при 60 тыс. строевых и 8 тыс. подъемных лошадях.

Война 1812 г. и войны последующих лет внесли существенные поправки в состав конницы. Так, появились снова конно-егеря, состоявшие в русской армии во второй половине XVIII в., получила сильное развитие уланская конница, наконец, несколько усилилась роль кирасиров.

Все эти преобразования произошли в результате изменения взглядов на характер действий кавалерии в бою. Возросло значение тяжелой конницы для массированных ударов, в то же время выявилось значение легкой конницы при стратегическом преследовании и действиях на тыловые коммуникации противника; большое значение получила армейская разведка силами легкой конницы.

К 20-м годам XIX в. кавалерия имела: 10 гвардейских, 9 кирасирских, 18 драгунских, 12 гусарских, 20 уланских и 8 конно-егерских полков. Общая численность конницы возросла в гвардии до 15 тыс. чел., в армии — до 92 тыс. чел., всего — 106 726 чел.

Это увеличение конницы является также следствием того, что в кирасирских и уланских полках был установлен шестиэскадронный состав и сверх него определен один запасный эскадрон. Впоследствии из запасных эскадронов были образованы кавалерийские округа военных поселений.

Во второй четверти до преобразований армейской кавалерии в 1831 г. в войсках было 4 резервных кавалерийских корпуса и сверх того 4 уланских и 4 гусарских дивизии.

К 1 января 1833 г. после переформирования кавалерия имела в своем составе 3 корпуса. В них входило 13 дивизий; из них кирасирских — 2, драгунских — 2, уланских — 2, легкой кавалерии — 7. Все они имели двухбригадный состав. Каждая бригада состояла из двух полков. Всего же в армии было 52 полка, из которых кирасирских — 8, уланских — 22, драгунских — 8, гусарских — 14. Всего кавалерия имела действующих эскадронов — 432 и резервных — 52.

В течение последующих 20 лет конница не претерпела особых изменений и по-прежнему делилась на тяжелую и легкую. К началу Крымской войны армия имела 59 полков, в число которых входило: 12 кирасирских и 11 драгунских полков, составлявших тяжелую конницу; 20 уланских и 16 гусарских полков, входивших в состав легкой конницы. В кирасирских полках было по 6 эскадронов; в драгунских по 10 эскадронов; в уланских и гусарских по 8 эскадронов. Каждые 2 эскадрона в строевом отношении составляли дивизион. Эскадрон как в мирное, так и в военное время включал 133 чел. конных и 35 пеших (из них 10 чел. находились в бессрочном отпуску). Все кавалерийские полки были сведены в 15 дивизий четырехполкового состава. Указанные дивизии входили в состав резервных кавалерийских корпусов: 1-й корпус составляли армейские кирасирские полки (2 дивизии), 2-й корпус — армейские драгунские полки (2 дивизии), 3-й корпус — гвардейские полки (3 дивизии). Остальные 9 дивизий придавались к армейским корпусам.

Кавалерия была вооружена так же, как и пехота, ударно-кремневыми гладкоствольными ружьями образца 1826–1828 гг. и 1833 г., кроме того, были драгунские ружья, карабины и казачьи ружья. В 1840 и 1847 гг. были приняты на вооружение гладкоствольные ружья и кавалерийские штуцера.

Общая численность кавалерии (в тыс. чел.) во второй четверти изменялась следующим образом:

Во второй четверти и середине XIX в. вполне определился недостаток стратегической конницы. Ее численность не обеспечивала решения крупных стратегических задач на Балканском полуострове и на Кавказе в войнах с Ираном (1826–1828 гг.), Турцией (1828–1829 гг.) и Крымской войне (1853–1856 гг.). Причиной этому было отсутствие средств, не позволявшее увеличить численность кавалерии и вынуждавшее делать ставку главным образом на легкую кавалерию и иррегулярные казачьи войска.

Артиллерия. Особенно крупные изменения в артиллерии были произведены в начале XIX в. В число артиллерийских подразделений по штатам 1798 г. входили: 1-й гвардейский батальон, состоявший из 4 пеших и 1 конной артиллерийских рот; 10 пеших батальонов по 4 роты в каждом. 2 роты имели полевые, а 2 роты полковые пушки; каждая батальонная рота имела по 12 орудий; конный батальон, состоявший из 4 рот по 12 орудий в роте, и 3 осадные роты. Всего на вооружении состояло 660 орудий. Личный состав имел 24 831 чел.

Ряд организационных мер, проведенных по решению Воинской комиссии 1801 г., значительно улучшил постановку артиллерийского дела в армии. Артиллерийские роты стали более однообразными по своему составу и получили самостоятельность, необходимую в случае придания их к пехоте. Это обстроительство привело к тому, что фурштадты теперь не выделялись, а помещались в число гантлангеров (в пеших ротах) или в число канониров (в конных ротах). Полевая артиллерия была отделена от осадной и увеличилась. Впервые артиллерия стала иметь своих постоянных лошадей и было признано необходимым «их от рот никогда не отделять». Твердо определено было, что при каждом орудии прислуга составляла 15–17 чел. В соответствии со штатом 1803 г. в состав полевой артиллерии входили: 1 гвардейский батальон, 9 артиллерийских полков и 2 конных батареи. Число осадной артиллерии было определено в 180 орудий с местом хранения их в Киевском, Херсонском и Петербургском арсеналах.

Война с Францией в 1805 г. показала необходимость дальнейших усовершенствований организации артиллерии. В связи с этим уже в 1805 г. было сформировано 2 новых полка и 6 рот, а в 1806 г. добавлено еще 8 полков и 4 конных роты.

Но главное было не столько в увеличении численности полков, сколько в разработке тактических основ артиллерии и приспособлении этих основ к глубокой тактике колонн и рассыпного строя. В связи с этим артиллерийская рота стала рассматриваться как низшая тактическая единица, высшей же стала артиллерийская бригада, придаваемая к вновь образованным пехотным дивизиям. Вся полковая и полевая артиллерия была сведена к 1807 г. в 20 бригад, а затем в 1811 г. число последних было доведено до 28 (по числу пехотных и кавалерийских дивизий). Сверх того было сформировано 10 резервных и 4 запасные бригады. Каждая бригада имела 1 пешую батарейную, 2 легкие и 2 конные роты. Резервные бригады были различного состава. Запасные имели 1 батарейную, 1 конную и 4 пехотные роты.

Батарейные (тяжелые) роты включали 12 пушек (4 ½-пудовых единорога, 4 12-фн пушки средней пропорции и 4 12-фн пушки малой пропорции). Сверх того придавалось по 2 3-фн единорога. Легкие роты также имели по 12 орудий (4 12-фн единорога и 8 6-фн пушек). Обычно эти роты придавались пехотным полкам.

Конные роты имели по 6 6-фн пушек и 6 12-фн единорогов.

На каждое орудие полагалось по 120 зарядов (30 картечей, 10 брандскугелей и 90 ядер или гранат). Численность орудийной прислуги составляла 10 чел. на легкое и 13 чел. на тяжелое орудие.

Исходя из штатного числа рот (150), артиллерия имела в 1808 г. 1 650 орудий.

В 1812 г. полевая артиллерия насчитывала 1 620 орудий. В это число входило 60 орудий гвардейской артиллерии, 648 батарейных, 648 легких и 264 конных орудий. Личный состав насчитывал 52 500 чел. В парках было сосредоточено 296 560 артиллерийских снарядов и 44 млн. патронов.

По окончании заграничных походов численность артиллерии не сокращалась. В 1816 г. было оставлено 66 батарейных рот, 66 легких, 33 конных; личный состав имел 67 460 чел. Все пешие роты были уравнены в составе 2 батарейных и 2 легких рот. Последним этапом в развитии полевой артиллерии первой четверти XIX в. было образование в 1819 г. специальных артиллерийских дивизий двух-трехбригадного состава. К началу 1825 г. русская артиллерия имела 143 пеших и 30 конных рот. Каждые три роты составляли бригаду. Две-три бригады — дивизию. Всего было сформировано 10 дивизий. Однако они создавались только для мирного времени. В военное же время бригады возвращались в свои пехотные дивизии.

Осадная артиллерия в конце первой четверти века имела 4 отделения по 22 орудия в каждом.

К началу преобразований 1831–1833 гг. в артиллерии насчитывалось 4 гренадерских и 21 полевая артиллерийская бригада. В их составе было: 40 пеших батарейных батарей, 68 легких батарей, 28 резервных батарей; кроме того, 5 конных батарейных батарей, 25 легких батарей, 9 резервных и 10½ казачьих. Каждая батарея была 8-орудийного состава. Подвижных запасных парков во всех бригадах (за исключением Кавказской гренадерской) было 24.

К середине 30-х годов XIX в. вся полевая артиллерия состояла из 165 батарей (108 пеших, 30 конных и 27 резервных горных). В 1833 г. все батареи были сведены в 21 пешую и 7 конно-артиллерийских бригад. Из этих бригад было составлено 10 артиллерийских дивизий, из них 1 при гренадерском корпусе, 6 при пехотных корпусах, а 3 при кавалерийских корпусах. 3 бригады (19-я в Финляндии, 20-я и 21-я на Кавказе) в дивизии не сводились. Обычно дивизия имела три бригады по четыре батареи, из которых одна состояла из батарейных орудий, а три — из легких орудий. На вооружении в артиллерии состояли 6 и 12-фн пушки и ¼- и ½-пудовые единороги, главным образом системы образца 1838 г. Всего в мирное время было 1 140 орудий (902 пеших и 232 конных). В военное время полагалось иметь 1 446 орудий (1 214 пеших и 232 конных).

Осадная артиллерия по Положению 1848 г. состояла из двух осадных парков (№ 1 и № 2), Кавказского осадного отделения и двух запасных, отдельно при С.-Петербургском и Киевском арсеналах. Во всех 11 отделениях было 286 орудий.

Накануне Крымской войны в артиллерию входили следующие подразделения (табл. 6).

Таблица 6 [67]«Историческое обозрение Военно-сухопутного управления с 1825 по 1850 г.». СПб., 1850. стр. 56.

Численность личного состава (в тыс. чел.) артиллерии во второй четверти изменялась так.

Инженерные войска. К началу XIX в. в состав инженерных войск входили 1 пионерный полк и 2 понтонные роты. Затем по решению Воинской комиссии 1801 г. в дополнение к существующим частям в 1803 г. был образован еще 1 пионерный полк. В соответствии с новыми штатами каждый полк состоял из 2 батальонов четырехротного состава (3 пионерные роты и 1 минерная). После сформирования в 1805 г. артиллерийских бригад было решено все 16 инженерных рот распределить по бригадам.

В 1812 г. армия имела 2 пионерных полка, 1 саперный полк, 1 гвардейский саперный батальон. Инженерные полки стали иметь по 3 батальона четырехротного состава. Число пионерных рот было доведено до 24. Всю войну 1812 г. инженерные войска провели, числясь в составе артиллерии. В 1816–1823 гг. инженерные полки были преобразованы в 2 саперных и 7 отдельных пионерных батальонов. Кроме того, были сформированы 1 коннопионерный эскадрон и 1 саперный батальон.

В состав инженерных войск входили также и понтонные части. К 1803 г. числились 2 понтонных парка, разделенных на 8 рот по 50 понтонов и 48 козел в каждой. Из всех этих рот был образован в 1804 г. артиллерийский понтонный полк, состоящий из 2 батальонов четырехротного состава. Каждая рота имела кроме понтонов по 6 орудий для обучения солдат «артиллерийской науке». После возвращения из заграничных походов армия имела 16 понтонных рот, приданных к дивизиям.

Обычно все понтонные роты размещались по местонахождению парков в крепостях. В 1819 г. в России насчитывалось 62 крепости, обслуживаемые инженерными частями. На каждую крепость полагалось по одной артиллерийской роте и инженерной команде.

Во второй четверти века инженерные войска состояли из 9 саперных батальонов четырехротного состава по 250 чел. в каждой роте и 2 коннепионерных дивизионов двухэскадронного состава. Каждый саперный батальон включал также 1 понтонный парк, состоявший из 16 кожаных понтонов и 4 козел. В мирное время саперные батальоны были сведены в 3 саперные бригады (сводную, 1-ю и 2-ю). В сводную бригаду входили гвардейский, гренадерский и учебный саперные батальоны; в 1-ю бригаду — 3 саперных батальона и 1 резервный; во 2-ю бригаду — также 3 саперных батальона и 1 резервный. Резервные саперные батальоны имели по 1 саперной роте и 3 понтонных парка.

Численность инженерных войск (в тыс. чел.) изменялась так:

Гарнизонные, запасные и резервные войска

Гарнизонные войска. В состав гарнизонных войск в начале века входило 105 батальонов. Гарнизонные батальоны, как и в XVIII в., разделялись на батальоны полевые (для охраны границ) и батальоны внутренние.

Систематическая подготовка запаса и создание обученного резерва через этот канал все больше осознавалось как первостепенная задача. Воинская комиссия 1801 г. внесла предложение увеличить их число на 20 батальонов, основываясь не только на необходимости «сохранения… тишины и спокойствия, но равномерно и для приуготовления в военное время к укомплектованию армии».

В 1803 г. гарнизонные войска получили новые штаты, согласно которым гарнизонные полевые батальоны имели по 4 роты, а гарнизонные внутренние батальоны — по 5 рот (одна из них инвалидная). Гарнизонные войска насчитывали 72 780 солдат и 1 727 офицеров, сверх того в инвалидных командах состояло 7 293 солдата и 1 032 офицера. Эти войска и послужили основным источником пополнения полевых полков в период войн 1805–1809 гг. Однако изъятие резервов из гарнизонных войск ослабляло внутренние силы, призванные охранять крепостнический порядок. Поднявшаяся волна крестьянских волнений в 1803–1805 гг. в Прибалтике, на Украине и Урале вынудила правящие круги усилить гарнизонные войска и искать другого решения в подготовке резервов.

Новым каналом подготовки резервов стали так называемые «запасные рекрутские депо», образованные в 1808 г. для обучения рекрутов «главным правилам военной службы». Каждая из 24 пехотных дивизий выделяла кадр из 6 обер-офицеров, 24 унтер-офицеров и 240 солдат, на который возлагалась задача подготовки рекрутов для полков своей дивизии. Этим достигалась органическая связь между депо и полками. К марту 1811 г. число депо было доведено до 40. Однако эта система долго не удержалась. В связи с угрозой наполеоновской агрессии уже в 1811 г. пришлось срочно увеличить полевую армию. Из рекрутов, состоявших в депо, были сформированы четвертые батальоны для пехотных полков и 2 рекрутские пехотные дивизии. Вслед за этим все четвертые батальоны были сведены в 10 резервных пехотных дивизий. Таким путем, писал генерал М. Д. Барклай-де-Толли, «находя себя в необходимости готовиться к войне, успели мы в продолжении 1810 и 1811 годов усилить почти вдвое армию».

То же самое произошло и в кавалерии. В кавалерийских отделениях рекрутских депо были сформированы 58 резервных эскадронов, которые в начале 1812 г. были сведены в 4 кавалерийские дивизии.

Четыре артиллерийских депо дали возможность сформировать четыре артиллерийские резервные бригады.

Из всех этих резервных дивизий вначале мыслилось создать специальную резервную армию, однако быстро развернувшиеся военные действия не дали возможности осуществить эту идею на деле, и пришлось все эти части направлять либо в действующие войска, либо формировать из них отряды для прикрытия отдельных направлений, либо, наконец, использовать для усиления гарнизонов. Резервную армию удалось сформировать только в 1813 г. Она имела в своем составе 4 пехотных и 2 кавалерийских корпуса с 37 артиллерийскими ротами.

Необходимость иметь стратегический и постоянный резерв для пополнения убыли в действующих войсках обусловила усиление внимания дальнейшему развитию резервных и запасных войск во второй четверти XIX в. Такие войска имел каждый род оружия. Так, пехоте полагалось иметь по 2 батальона на каждый полк (1 резервный и 1 запасный). В дивизиях эти батальоны сводились в резервную бригаду (8 батальонов). Три резервные бригады составляли резервную дивизию корпуса. В мирное время существовало 16 резервных батальонов и 168 кадров, которые должны были развертываться во время войны в 196 батальонов, сведенных в 8 резервных дивизий, 1 полубригаду и 1 отдельный стрелковый резервный батальон.

Кавалерия также имела резервные и запасные эскадроны из расчета на каждый кавалерийский полк от 1 до 3 эскадронов, что и составляло в мирное время 24 постоянных резервных эскадрона. Они составляли легкую резервную кавалерийскую дивизию двухбригадного состава, 1 запасный эскадрон и 48 кадров. В военное время на их базе должно было развертываться 15 эскадронов.

В пешей артиллерии было 8 резервных артиллерийских бригад шестибатарейного состава, которые в мирное время сводились в 48 резервных батарей 12-орудийного состава.

В конной артиллерии состояло 12 конноартиллерийских батарей 8-орудийного состава. В мирное время содержались кадры только 6 батарей, сведенных в постоянный конноартиллерийский резерв из 6 полубатарей.

Инженерные войска имели также 3 резервных саперных батальона с шестью понтонными парками и 1 резервную саперную роту, на базе которых в военное время развертывалось 2 резервных и 2 запасных саперных батальона, 6 понтонных рот, 1 резервный и 1 запасный коннопионерные эскадроны.

Так было до 1843 г. В этом году все резервные части были упразднены и на их месте образованы запасные. Это было сделано в целях экономии средств. Назревающая Крымская война вновь поставила на очередь дня вопрос о резервах. В 1849 и 1851 гг. были сделаны попытки создать их. Практически Военному министерству удалось разрешить этот вопрос только в дни войны. Организационно все это выглядело так:

В гвардии 4-е, 5-е и 6-е пехотные батальоны были переименованы в резервные и из них составлено 12 одноименных полков, сведенных в 6 резервных бригад. Последние образовали 3 резервные дивизии, входящие в резервный гвардейский корпус.

В гренадерском корпусе резервными стали 5-е и 6-е батальоны, а затем к ним прибавили 7-е и 8-е. Из этих частей была сформирована гренадерская резервная дивизия трехбригадного состава.

В армейских корпусах 6-е запасные батальоны стали именоваться резервными и были сведены в резервные полки, а из вновь созданных 7-х и 8-х запасных батальонов были образованы запасные дивизии. Из каждых двух резервных полков, состоявших из одного мушкетерского и одного егерского полков, образовались резервные бригады.

В Кавказском корпусе осталась 1 запасная дивизия трехбригадного состава.

Местные и вспомогательные войска. К этим войскам относились местные артиллерийские осадные парки, предназначавшиеся для хранения и снабжения армии снарядами, патронами и порохом, гарнизонная артиллерия, инженерный и полевой парки, учебные и образцовые войска и, наконец, корпус внутренней стражи.

Для нас особый интерес представляют последние два вида местных и вспомогательных войск.

Хотя создание учебных и образцовых войск относится к 1811 г., когда были образованы две гвардейские учебные роты пешей и конной артиллерии, а затем по докладу комитета, разрабатывавшего в 1816 г. Устав о пехотной службе, был сформирован гвардейский учебный батальон, все же полное развитие этого вида войск относится ко второй четверти XIX в. В 1826 г. этот учебный батальон был преобразован в образцовый учебный батальон с целью «введения в войсках единообразия по всем отраслям фронтового образования, постройки и пригонки амуниции». Вскоре, однако, одного батальона оказалось недостаточно и поэтому в 1847 г. он снова был преобразован, но теперь уже в образцовый пехотный полк. К концу второй четверти века стало 4 стрелковых полка двухбатальонного состава, сведенных в 2 бригады, в кавалерии было создано 3 образцовых (или учебных) полка — 1 кирасирский и 2 карабинерных; в артиллерии оставались прежние формирования.

Учебным полкам придавалось большое значение. Граф Аракчеев поручил их организацию полковнику Клейнмихелю, который взял себе в помощники в качестве батальонного командира лейб-гвардии Семеновского полка подполковника Стюрлера. Армию стремились превратить в механизм. Единообразия и автоматизма исполнения добивались бесконечными учениями, которые притупляли психику солдат. Хотя, пожалуй, здесь больше имело место стремление отвлечь армию от «опасных мыслей», которых страшились Николай I и его приближенные.

Войска внутренней стражи были образованы еще в 1811 г. В 1816 г. они были сведены в корпус внутренней стражи. Все батальоны этого корпуса были расписаны по 12 округам и поименованы гарнизонными батальонами. В корпус стражи были включены также инвалидные и этапные команды. В 1850 г. в корпусе внутренней стражи состояло: 52 батальона и 2 полубатальона гарнизонных войск, 564 уездных инвалидных команды, 296 этапных и 5 соляных команд, что составляло в 1850 г. 145 515 чел. Столь большое число этих команд вызывалось страхом перед крестьянскими волнениями, не прекращавшимися после войны 1812 г. Но и этих сил было мало. В помощь войскам внутренней стражи был образован корпус жандармов, в него входили жандармский полк, гвардейский жандармский полуэскадрон и отдельные дивизионы. Последние фигурировали в качестве воинских частей специального назначения и были распределены по 8 жандармским округам.

К вспомогательным же войскам нужно отнести инвалидные роты и военно-рабочие батальоны и роты.

Иррегулярные войска. Укрепляя регулярную армию, являющуюся опорой государства, правительство продолжало усиливать казачьи войска, видя в них источник пополнения полевых войск. К этому выводу пришла Воинская комиссия 1801 г.: «Когда предстоит надобность, то может и кавалерия немедленно быть умножена казаками и другими нерегулярными войсками без излишних по содержанию их в мирное время издержек». Казачьи войска в этом случае превращались из вспомогательной конницы в регулярную и должны были выполнять все задачи, возложенные на последнюю. Следует напомнить, что этой точки зрения придерживался еще Потемкин, обративший особое внимание на развитие казачьих войск. В результате произведенных преобразований к 1805 г. Россия располагала казачьими войсками, которые обязаны были выставлять следующее число полков: Донское — 80 конных, Черноморское — 10 пеших и 10 конных, Уральское — 10 конных, Бугское — 3 конных, Оренбургское — 1, Ставропольско-Калмыцкое войско — 1, Чугуевское войско — 1 полк. Казаки гребенские, терские и сибирские выставляли лишь определенное число людей. То же самое должны были делать мещеряки и башкиры. К разряду нерегулярных войск относились следующие конные полки: Моздокский, Кавказский, 1-й, 2-й, 3-й, 4-й Терские, Тептярские, Волжские и Астраханские.

Общая численность иррегулярных войск доходила до 100 тыс. чел. К иррегулярным войскам необходимо отнести также ландмилицию, созданную для охраны Камчатского побережья в период 1802–1803 гг. Камчатский гарнизонный батальон был преобразован в четыре ландмилицкие роты, которые были поселены в трех местах: две роты в Верхне-Ключевском остроге, одна у села Ключевского, «где прежде было казенное хлебопашество», одна у острожка Машура, где было приказано «учредить хлебный магазин». Для обороны Петропавловска была переброшена артиллерийская команда. Необходимость этой меры аргументировалась так: «На Камчатском полуострове первая и известная иностранцам Петропавловская гавань, где уже несколько раз европейские суда бывали, которую и должно иметь в лутчем оборонительном состоянии». Наконец, дабы придать большее значение Камчатскому посту, предписывалось «коменданта оного именовать Правителем области Камчатской».

Состав иррегулярных войск во второй четверти XIX в. почти не изменился. Они включали в себя казачьи войска и так называемые «инородческие» части. Взгляд на их функции не изменился: казаки несли внутреннюю службу в пределах своего войска и линейную пограничную службу. В 1853 г. в ведении Военного министерства состояло 10 казачьих войск. Их численный состав в середине XIX в. представлен в табл. 7.

Таблица 7 [96]«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. I, Прил. 24.

Донское войско в мирное время выставляло 34 конных полка и 4½ батареи; в военное же время — 58 конных полков и 14 батарей. Черноморское войско в мирное время выставляло 4 батальона, 1 артиллерийскую роту и 1 батарею; в военное время — 12 пеших полков, 1 гвардейский дивизион, 3 пеших и 1 горную батареи. Кавказское линейное войско в мирное и военное время давало 18 конных полков и 3 батареи, Оренбургское войско — 10 полков, Уральское войско — гвардейский дивизион и 12 конных полков. Остальные казачьи войска выставляли 28 полков.

К так называемым «инородческим» войскам относились пешие и конные иррегулярные части.

Пешие части: Балаклавский греческий батальон и грузинская пешая дружина.

Конные части: Дагестанский конно-иррегулярный, Закавказский конно-мусульманский, Кавказский сводно-иррегулярный, Терский конно-иррегулярный полки, Крымский татарский эскадрон, Анапско-горский полуэскадрон, команды лезгин (объединены в кавказский эскадрон), Дагестанская постоянная милиция (12 сотен) и Башкиро-мещерякское войско. Во всех этих частях числилось в 1850 г. офицеров — 189, рядовых — 37 500 чел.

Ополчения. Французская революция открыла эру национально-освободительных войн в Европе. Их сначала вела буржуазная Франция против феодальных государств, стремившихся силой задержать процесс оформления нового, капиталистического строя. «…Войны великой французской революции начались как национальные и были таковыми. Эти войны были революционны: защита великой революции против коалиции контрреволюционных монархий». Полученная в наследство от королевской Франции военная система не могла обеспечить оборону страны. В ходе революционных войн начались искания новых форм организации и комплектования, обеспечивающих переход к массовым армиям. Такой формой явилось ополчение (национальная гвардия), способствующее переходу к регулярной армии нового типа и комплектуемое на основе конскрипции.

Национальные войны, указывает В. И. Ленин, были типичны для эпохи складывания национальных государств. «А когда Наполеон создал французскую империю с порабощением целого ряда давно сложившихся, крупных, жизнеспособных, национальных государств Европы, тогда из национальных французских войн получились империалистские, породившие в свою очередь национально-освободительные войны против империализма Наполеона».

Следовательно, национальные войны вовсе не явились прерогативой буржуазной Франции. Их вели государства, в которых еще не победил капиталистический строй, но уже были предпосылки для этого. Национальные войны сопровождали создание национальных государств и содействовали этому процессу.

В ходе этих войн оказалось, что существовавшая в России военная организация не обеспечивала возможность активной борьбы с буржуазной армией наполеоновском Франции силами лишь регулярной армии. Нужно было приспосабливать военную организацию к новым условиям.

Создание земского ополчения или милиции в 1806–1807 гг. и явилось первым шагом, приближавшим русскую регулярную армию к армии массовой. В отличие от французской милиции (национальной гвардии) русская милиция явилась институтом, лишь дополняющим регулярную армию. Ополчение 1806–1807 гг. было временной формой военной организации. Предполагалось собрать 612 тыс. чел. В 1807 г. ополчение было сокращено до 200 тыс. чел. и пошло на пополнение регулярных войск.

Вновь к такой форме организации вооруженных сил, как ополчение, в России пришлось прибегнуть в 1812 г. во время вторжения наполеоновской армии.

Для борьбы против России Наполеон был вынужден мобилизовать людские ресурсы почти всей Центральной Европы. Громадной по тому времени, более чем полумиллионной армии вторжения Наполеона Россия могла противопоставить в три раза меньшую по численности действующую армию. В этой войне на защиту страны поднялся весь народ и придал борьбе с армией Наполеона национально-освободительный характер.

Правительство понимало, что только при участии широких народных масс Россия может устоять в борьбе, но вначале не решалось созвать народное ополчение, надеясь ограничиться силами регулярной армии. Когда же выявилось большое численное превосходство противника, правительство было вынуждено взять в свои руки организацию народного ополчения, которое стало стихийно возникать в ходе войны в районах боевых действий. Хотя созванное ополчение в численном отношении (205 тыс. чел., вместе с Украинским и казачьим — 318 773 чел.) было почти равно действующей армии, тем не менее оно рассматривалось только как ее резерв, как дополнительный ресурс. Как и ополчение 1806–1807 гг., ополчение 1812 г. являлось войском территориальным.

Хотя во второй четверти XIX в. России не приходилось вести национально-освободительных войн, требовавших вооружения крупных народных масс для защиты страны, тем не менее вопрос о создании массовой армии продолжал оставаться в поле зрения русского правительства. Но при рекрутской системе комплектования единственно возможным путем увеличения армии в короткое время был созыв ополчений. Правительство дважды становилось во второй четверти века на такой путь.

Когда в 1831 г. в Европе начались новые революционные выступления, правительство Николая I, обеспокоенное возможностью повторения франко-польского выступления против России, разработало проект созыва ополчения («временного регулярного вооружения»), и хотя надобность в нем отпала после подавления польского восстания, тем не менее появление такого проекта симптоматично.

Вновь вопрос о создании ополчения возник во время Крымской войны. «Приказ царя о призыве в армию всего мужского населения Южной России, не дав существенного увеличения численности армии, является открытым признанием невозможности проведения в дальнейшем регулярных рекрутских наборов», — указывал Ф. Энгельс.

В отличие от ополчения 1812 г., в значительной своей части построенного на общественных началах, ополчение 1855 г. было государственной организацией. Правда, система комплектования осталась прежней, общинной. Но теперь в ополчение призывались и казенные крестьяне. Офицеры комплектовались из дворян (на основе выборности). Принцип территориальности в использовании этих формирований отсутствовал и остался только при комплектовании. Таким образом, это ополчение уже не было собственно «земским войском», а стало резервом регулярных войск. По мере готовности ополчения должны были поступать на пополнение действующей армии (по две дружины на полк). Всего было собрано 359 тыс. чел. Из них 12 дружин участвовали в обороне Севастополя, а 35 дружин Калужского, Тульского и Орловского ополчений были направлены на усиление полков Крымской армии.

Военные поселения. Особо нужно остановиться на вопросе о военных поселениях. Идея создания этого института возникла у Александра I еще в 1810 г. В нем он видел средство «уменьшения издержек на содержание войск» и, главное, — создания военной силы, способной охранять крепостнические порядки в стране. Для поселения был выделен второй батальон легкого полка, который решено было поселить в Климовичском уезде Могилевской губернии. Война 1812 г. помешала осуществить эту меру. Вновь вопрос о поселениях возник в 1815 г. Генерал А. А. Аракчеев представил план поселения этого батальона Елецкого полка в том же уезде; второго батальона гренадерского гр. Аракчеева (Ростовского) полка — в Новгородском уезде Новгородской губернии, а Таганрогского уланского полка — в Змиевском уезде Слободско-Украинской губернии.

Вслед за этим в продолжение 1817 г. были поселены в Новгородской губернии 2-е батальоны 1-й гренадерской дивизии; 2-й батальон Полоцкого пехотного полка в Могилевской губернии, и приступлено к поселению эскадронов Украинской и Бугской кавалерийских дивизий в Херсонской губернии.

Вначале предполагалось выселять жителей из районов поселений, но затем было решено ставить солдат у крестьян постояльцами, обязав их помогать вести сельскохозяйственные работы.

В течение десяти лет в корпус военных поселений было зачислено 90 батальонов в Новгородской губернии, 36 батальонов и 24 эскадрона в Слободской-Украинской, Екатеринославской и Херсонской губерниях, 12 батальонов в Могилевской губернии, 2 роты Охтенского порохового завода и 2 роты гренадерского саперного батальона. По списку в этом корпусе состояло 28 генералов, 3650 штаб— и обер-офицеров, 15 361 унтер-офицер и 139 402 строевых и нестроевых солдата (из 214 тыс. чел. общего числа душ м. п. в этих губерниях).

Вводя военные поселения, Александр I декларировал, что эта мера призвана «отвратить тягость, сопряженную с ныне существующею рекрутскою повинностью, по коей поступившие на службу должны находиться в отдалении от своей родины, в разлуке со своими семействами… по сему мы приняли непременное намерение дать каждому полку свою оседлость в известном округе земли и определить на укомплектование оного единственно самих жителей сего округа». Что царь всерьез подумывал об этом, свидетельствует его приказ начальнику военных поселений Аракчееву: «…пришли мне общую карту предполагаемого поселения всей армии». Одновременно царь приказал оградить новое детище от «петербургской работы» недовольных, которых было немало.

Дворянство встретило идею поселений враждебно. Опасение возможности выступлений поселенцев проглядывает в переписке Н. М. Логинова и гр. С. Р. Воронцова. «В порядке вещей. что рано или поздно России не избежать революции, так как вся Европа прошла через это. Пожар начнется у нас с этих пресловутых поселений; даже в настоящее время достаточно одной искры, чтоб все заполыхало».

Отрицательно относились к этой идее и оппозиционные круги передового дворянства, будущие декабристы, которые видели в поселениях реакционную силу. Так, например, Трубецкой писал: «Долго члены общества собирали сведения об этом предмете, слушали о нем рассуждения и пришли к выводу, что военные поселения образуют в государстве особую касту, которая, не имея с народом ничего общего, может сделаться орудием его угнетения».

Царь знал о недовольстве дворян. Знал он и о протесте крестьян, не желавших превращаться в пожизненных военных. Тем не менее он упорно продолжал насаждать поселения, стремясь превратить в казарму всю Россию.

Во второй четверти XIX в. поселения были преобразованы. Они составляли действующую и поселенную части. К действующей части относилась выставляемая на основе рекрутской повинности боевая сила. К поселенной части — вообще все население, проживающее на территории округов.

В состав поселенных войск входили: 25 округов военного поселения кавалерии, 9 округов пахотных солдат, поселенный округ Охтенского порохового завода, 6 округов корпуса военных инженеров и военное поселение на Кавказе. На 1 января 1850 г. в этих округах проживало 728 688 чел. и на Кавказе 1 344 чел. Военными поселениями ведал созданный в 1835 г. департамент, который существовал до упразднения округов «пахотных солдат» в 1857 г. При поселенных полках существовали отделения военных кантонистов. Они были сведены в учебные кантонистские бригады.

Состав и организация армии во второй половине XIX в.

Численный состав войск

Необходимость в реорганизации армии была настолько ощутима, что уже до окончания Крымской войны в 1855 г. Военное министерство начало делать первые шаги по подготовке реформ.

По докладу генерал-адъютанта Редигера в 1855 г. была создана Комиссия для улучшений по военной части, которая должна была разработать план усовершенствования вооруженных сил, подготовить проекты новых уставов и предложить мероприятия по улучшению военного быта.

Однако комиссия Редигера поняла свою задачу узковедомственно. Деятельность комиссии, по словам Милютина, «вовсе не касалась тех основных начал… военной системы, от которых собственно зависит численная соразмерность вооруженных сил государства в мирное время и в военное, а также степень готовности к войне».

Военный министр В. А. Долгоруков был освобожден, а на его место назначен генерал И. О. Сухозанет 2-й, но дело от этого не улучшилось. «Министерство военное решительно разлагается, — писал полковник Карцов Милютину, — из всех задуманных преобразований вышло только одно: уничтожение прежнего, хоть какого-нибудь порядка».

Пять лет министерство разрабатывало новые штаты, уточняло уставы, делало попытки усовершенствовать рекрутскую систему и решить проблему резервов.

Однако ни один из поставленных вопросов не мог быть разрешен до конца, ибо на пути реформ стеной стояло крепостное право. Этот феодальный пережиток препятствовал делу преобразования вооруженных сил и только после проведения общих реформ был поставлен, наконец, вопрос и о военных реформах.

В 1862 г. был образован новый комитет под председательством генерала Данненберга, которому поручалось выявить основные задачи и пути перестройки армии. Этот комитет проявил полную беспомощность и не справился даже с определением главных задач преобразований. Впрочем, это было понятно — генералы-крепостники не видели путей перестройки армии на буржуазной основе.

Комитет вел работу вяло и нерешительно. В 1863 г. Данненберг поставил в известность Александра II о том, что дальнейшую работу комитет продолжать не может, и было решено все вопросы, подлежащие компетенции этого комитета, передать Военному министерству. Новый военный министр Д. А. Милютин, назначенный в конце 1861 г., докладывая царю о состоянии вооруженных сил на начало 1862 г., указывал, что, хотя армия насчитывает 800 тыс. чел. и она может быть доведена на случай войны до 1 410 027 чел., «однако считаю долгом откровенно сказать, что приведенная грозная цифра есть сила мнимая, существующая только по штатным положениям», действительность говорит о неготовности России к войне и требует коренных реформ. Милютин считал необходимым: дать армии организацию, отвечающую требованиям времени после отмены крепостного права, разрешить новые формы устройства, отвечающие современной тактике, и разрешить вопрос с подготовкой обученных резервов, без которых невозможно было иметь массовую армию, наконец, перейти к новым формам комплектования, перевооружить армию и пересмотреть систему боевой подготовки как солдат, так и офицеров.

Главным основанием новой организации устройства войск, по мнению Милютина, было: увеличение числа постоянных тактических единиц; уменьшение числа войск, не имевших прямого боевого назначения; уменьшение армии в мирное время и создание такого резерва и запаса, которые позволили бы развернуть большую армию в военное время.

В развитие этих положений Военное министерство приступило было к сокращению армейских контингентов, однако вспыхнувшее в 1863 г. восстание в Польше заставило царское правительство снова увеличить армию и привести ее в боевое состояние. К весне 1863 г. личный состав армии был доведен до 1 076 124 чел. Лишь после подавления восстания в Польше и ликвидации угрозы внешней войны начался переход армии на мирный состав. К середине 1864 г. армия была сокращена и получила организацию, оставшуюся без особых изменений до 1874 г. Ее состав показан цифрами табл. 8.

Таблица 8 [113]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы. Цифры здесь и далее даются на конец года.

Реформы, проведенные с 1862 по 1874 г., имели целью заменить старую армию феодально-крепостнического государства новой, буржуазной. В связи с этим была проведена реформа комплектования, управления, подготовки войск и военного суда. Реформы способствовали установлению буржуазных основ в армии и на флоте.

«Коренные преобразования в устройстве наших сил, начатые с 1862 г., — писал Милютин в 1874 г., — …приводились в исполнение с настойчивой последовательностью в течение ряда лет и привели всю нашу армию и всю нашу военную систему на такую ступень силы и стройности, которая вполне соответствовала высшим государственным задачам».

В итоге преобразования русская армия стала массовой, комплектуемой на основе всесословной воинской повинности. Изменения численного состава в армии видны из данных табл. 9.

Таблица 9 [115]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Разразившаяся война 1877–1878 гг. явилась проверкой мобилизационных возможностей России. Действительность показала, что армия может быть увеличена по сравнению с дореформенным периодом вдвое, за счет образовавшегося запаса.

Данные о численности войск в 1877–1879 гг. приведены в табл. 10.

Таблица 10 [116]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

По окончании русско-турецкой войны 1877–1878 гг. армия снова была доведена до состава мирного времени и до 1891 г. штат ее мало изменялся. Изменение численного состава русской армии с 1880 по 1885 г. (по штатам мирного времени) дано в табл. 11.

Таблица 11 [117]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Некоторое увеличение численности войск в 1886 г. было связано с англо-русским конфликтом, вызванным афганским кризисом 1885 г. В это время, отметил В. И. Ленин, Россия была «на волосок от войны с Англией». Но конфликт был улажен дипломатическим путем, что и было закреплено Лондонским протоколом 10 сентября (29 августа) 1885 г. Осложнение отношений с Германией, вызванное стремлением последней снова развязать войну против Франции, вынудило русское правительство увеличить численность армии в 1885–1887 гг. и держать ее на этом уровне до конца 1891 г. Это видно из табл. 12.

Таблица 12 [119]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Все дальнейшие попытки России установить прочные отношения с Германией оказались недолговечными. Заключенный с ней в 1887 г. «Договор перестраховки» просуществовал всего три года. Новая расстановка сил в Европе, вызванная возобновлением «Тройственного союза» в 1891 г., создала угрозу германского нападения на Россию. Это и послужило основанием для заключения секретного соглашения с Францией от 25 (13) августа 1891 г., которое 17 августа 1892 г. было оформлено как союзная конвенция. В соответствии с договором обе стороны должны были оказать друг другу помощь в случае нападения Германии. Оба государства обязывались произвести немедленную мобилизацию в случае угрозы нападения держав Тройственного союза и сосредоточить свои силы у границ. Франция собиралась выставить 1 300 тыс., а Россия — от 700 до 800 тыс. чел. Силы Франции и России преобладали над силами Тройственного союза. Об этом свидетельствуют данные табл. 13, показывающие соотношение сил государств Центральной и Восточной Европы к началу 1892 г.

Таблица 13 [123]«Энциклопедия военных наук» под ред. Г. Леера, т. VI, стр. 519.

Это соглашение повлекло за собой дальнейшее увеличение численности войск. В 1892 г. русская армия имела 34 794 генерала и офицера и 863 290 солдат, в 1893 г. ее численность возросла до 35 332 генералов и офицеров и 926 777 солдат, а в 1894 г. — до 35 500 генералов и офицеров и 940 413 солдат.

Дальнейший рост численности русской армии был связан с обострением отношений с Японией в период с 1895 по 1899 г. Это заставило наращивать силы на Дальнем Востоке при сохранении имеющихся контингентов на западных и южных границах. Данные о численном составе войск в период с 1895 по 1900 г. приводятся в табл. 14.

Проведенные преобразования коснулись не только численности армии, но и организации всех ее звеньев и устройства родов оружия. Пожалуй, наибольшей ломке подверглась в 60-е годы корпусная система организации войск. Сначала Военное ведомство отказалось от постоянных корпусов, стремясь найти другие формы оперативно-тактической организации, позволявшие развертывать кадры в крупные единицы. В 1864 г. перешли к территориально-окружной системе, при которой высшим соединением была дивизия, а низшим — батальон (эскадрон). Численность войск в округе определялась его расположением. Внутренние округа имели меньшее число войск, пограничные — большее. Военное ведомство предполагало, что «в военное время или в исключительных случаях, когда может встретиться надобность в соединении войск для каких-либо отдаленных назначений, образуются корпуса в таком составе, какой по обстоятельствам окажется нужным». По мнению Милютина, переход к военным округам приближал организацию армии к условиям военного времени, поскольку в округах были заложены возможности «иметь полевое устройство армии». Однако отказ от постоянно действующих корпусов имел и отрицательные стороны. В полевых войсках была нарушена связь между родами войск. Исключалась возможность отработки оперативных и стратегических задач, требующих единства их действий. Высшие командные кадры не получали практики управления крупными соединениями. Все это послужило основанием для восстановления корпусной организации. В 1874 г. был восстановлен Гвардейский корпус, в начале 1876 г. — армейские корпуса с 7-го по 12-й, в 1877 г. — армейские корпуса с 1-го по 6-й, затем 13-й и 14-й, а также гренадерский. В 1878 г. сформировались два кавказских корпуса и в 1879 г. 15-й армейский корпус. Таким образом, к 1880 г. в русской армии было 19 корпусов; 1 гвардейский, 1 гренадерский, 1-й — 15-й армейские, 1-й и 2-й кавказские. Вне корпусной системы остались 19-я, 20-я, 21-я и 23-я пехотные дивизии и 3-я кавказская кавалерийская дивизия. Восстановленные корпуса объединяли все рода войск.

Таблица 14 [125]«По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

В состав армейского корпуса входили две пехотные дивизии, одна кавалерийская дивизия, саперный батальон и летучий парк. Пехотная дивизия включала две пехотные бригады двухполкового состава и одну артиллерийскую бригаду. Каждый полк имел по четыре батальона четырехротного состава и, сверх того, одну нестроевую роту. Дивизионная артиллерия состояла из шести батарей, из них три батареи 9-фн орудий и три батареи 4-фн. Таким образом, пехотные дивизии имели четверичную организацию. Кавалерийская дивизия включала две кавалерийские бригады двухполкового состава и две конные батареи. В таком виде корпусная организация существовала до конца XIX в. Она определялась средствами борьбы, определявшими и функции родов войск.

Организация и устройство войск по родам оружия

Пехота. Война 1853–1856 гг. выявила крупные недостатки в существовавшей системе организации пехоты, которая резко отставала от современных требований. Главным вопросом реорганизации стало создание унифицированной пехоты. Несовершенство оружия еще не позволяло сразу разрешить эту задачу и поэтому вначале пошли по пути увеличения числа легкой пехоты, вооруженной нарезными ружьями, затем в качестве временной меры было принято решение ввести стрелковые роты во всех батальонах. Кроме того, было положено иметь при всех гвардейских, гренадерских, 4 кавказских и 18 армейских дивизиях специальные стрелковые батальоны. Переформирование пехоты было произведено в соответствии с Положением 1856 г. и дополнениями к нему, изданными в 1857 г.

По новому положению гвардейские и гренадерские полки стали иметь по два батальона, а третьи были переименованы в резервные. Армейские полки также были преобразованы в трехбатальонные. После произведенных переформирований в конце 1861 г. пехота имела в своем составе: 10 гвардейских, 14 гренадерских полков трехбатальонного состава, 72 армейских полка трехбатальонного состава; 4 гренадерских и 12 армейских полков на Кавказе пятибатальонного состава. Все эти полки сводились в 3 гвардейские, 4 гренадерские и 21 пехотную дивизии.

Стрелковых батальонов было 28: 3 гвардейских, 3 гренадерских, 18 армейских и 4 кавказских, сверх того, 1 гвардейский поселенный финский.

Линейных батальонов состояло 77: 10 финляндских, 2 кронштадтских, 37 кавказских, 10 оренбургских, 12 западносибирских и 6 восточносибирских. Все линейные батальоны составляли 22-ю, 23-ю и 24-ю пехотные дивизии. Кавказские батальоны составляли бригаду. Кроме того, линейные батальоны входили в корпус внутренней стражи.

Во всех пехотных полках каждого из шести армейских корпусов было образовано по резервному батальону, для чего все 4-е батальоны в полках были перечислены из действующих в резервные и стали называться 4-ми резервными батальонами.

В мирное время резервный батальон состоял из 870 солдат и 21 офицера, сведенных в 5 рот (1 стрелковая и 4 линейных). В военное время численность рядовых возрастала до 1 074 чел.

12 резервных батальонов корпуса составляли резервную дивизию. Каждая дивизия имела по три полка трехбатальонного состава. Все резервные дивизии были подчинены начальнику резервов армейской пехоты, имевшего свой штаб в Москве.

Гвардейский и гренадерский корпуса в мирное время резервных батальонов не имели. В военное время для гвардейских полков должны были сформироваться 4-е, а для гренадерских 4-е и 5-е батальоны резервные. Все они должны были сводиться в дивизии: гвардейскую двенадцатибатальонного состава и гренадерскую двадцатичетырехбатальонного состава. Каждая дивизия делилась на три бригады двухполкового состава.

Таким образом, в мирное время полагалось иметь: для полков армейских корпусов — 72 резервных батальона, для полков отдельного кавказского корпуса — 18 резервных батальонов — всего 90 резервных батальонов.

Во время войны общее число резервных батальонов должно быть доведено до 270 (12 батальонов гвардейского корпуса, 24 — гренадерского, 216 — шести армейских и 18 — кавказского корпусов).

Несколько иначе разрешался вопрос с подготовкой резервов для стрелковых частей. В мирное время полагалось содержать два сводных резервных стрелковых батальона трехротного состава и отдельный кавказский резервный стрелковый батальон. В военное время предполагалось увеличивать число стрелковых резервных частей и иметь в их составе 1 стрелковый полк, 8 батальонов и 3 роты.

Однако с 1864 г. пехота подверглась новому переформированию. Задача состояла в том, чтобы довести число действующих войск до размера военного времени, подготовить обученный запас и резерв, имеющий значение кадра для обучения новобранцев; сократить в целом численность пехоты в армии до 730 тыс. чел., с тем, однако, чтобы иметь возможность доводить ее в военное время до 1 170 тыс. чел., имея для этого запас в 500 тыс. чел. В связи с этим число пехотных дивизий было увеличено до 47 (3 гвардейских, 4 гренадерских и 40 пехотных). Все дивизии были определены в четырехполковом составе. Полков стало 188, из них 10 гвардейских, 18 гренадерских и 160 армейских. В каждом полку в это время было по три батальона, за исключением полков кавказской, гренадерской, 19-й, 20-й и 21-й дивизий, в которых было по четыре батальона. Батальоны теперь имели по 5 рот (4 линейных и 1 стрелковую).

Число стрелковых батальонов не изменилось и по-прежнему было равно 29 (3 лейб-гвардейских, 1-й лейб-гвардейский финляндский, 3 гренадерских и 22 армейских).

Для стрелковых батальонов было установлено иметь только три состава: обыкновенный мирный (400 чел.), усиленный мирный (544 чел.) и военный (720 чел. рядовых). Эти составы не распространялись на лейб-гвардейский финский батальон, который имел два состава (мирный и военный) и на кавказские стрелковые батальоны. В 1876 г. все действующие стрелковые батальоны были сведены в стрелковые бригады, а число линейных батальонов уменьшилось до 48 (24 кавказских, 2 оренбургских, 12 туркестанских, 10 сибирских).

На изменение числа пехоты влияла как международная обстановка, так и соображения чисто экономического порядка. Правительство, находясь в затруднительном положении, стремилось сократить армейские контингенты, но осуществить это удавалось плохо.

Накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг. полевая пехота снова перешла на четверичный состав. Она имела 48 пехотных дивизий, из них 3 гвардейских, 4 гренадерских и 41 армейскую. Каждая дивизия делилась на две бригады двухполкового состава. В каждом полку к этому времени состояло четыре батальона четырехротного состава. Кроме того, было 9 стрелковых бригад: 1 гвардейская, 5 стрелковых и 3 отдельных бригады (Кавказская, Туркестанская и Восточносибирская). Каждая бригада имела четырехбатальонный состав. Батальон состоял из четырех рот. Кроме бригад сохранены были отдельные стрелковые батальоны (6 закаспийских и 4 финских).

Линейные батальоны остались только в отдаленных округах (Оренбургском, Туркестанском, Западносибирском и Восточносибирском). Их число было доведено до 26. Линейные батальоны имели пятиротный состав.

В полковом исчислении пехота имела в это время 192 полка: 10 гвардейских, 18 гренадерских, 164 армейских, сверх того — 32 армейских и 26 линейных батальонов. Всего же в полевой пехоте числилось 682 батальона.

Резервная пехота имела в своем составе накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг. 1 гвардейский и 164 армейских резервных кадровых батальонов четырехротного состава. Запасные пехотные батальоны имели свои базы формирования, в которых постоянно находились офицеры, унтер-офицеры и ефрейторы в необходимом числе для обучения переменного состава, который призывался из общего запаса армии. По обучении переменников из них образовывались маршевые команды пополнения и направлялись в армию, а постоянный состав оставался на месте. В мирное время постоянный состав содержался в очень ограниченном числе, составляя отдельные кадры в 58 армейских запасных батальонах и кадровые чины в остальных 106 запасных батальонах. При мобилизации каждая рота развертывалась в батальон за счет призыва запасных и таким образом каждый батальон мог дать 5 батальонов, из которых 4 шло на укомплектование полка, а 5-й оставался на месте. В военное время 164 резервных полка могли быть сведены по мобилизационному расписанию в пехотные дивизии. Как полевые, так и резервные дивизии имели одинаковую структуру и по замыслу Военного министерства не должны были отличаться друг от друга. Даже назывались резервные дивизии полевыми, отличаясь от последних лишь номером.

Численный состав пехоты в рассматриваемый период 1863–1879 гг. изменялся следующим образом:

Численность пехотных полков с 1874 г. определялась только тремя составами: обыкновенным мирным, усиленным мирным и военным. Обыкновенный мирный состав давал возможность сохранить кадры, которые при доведении их до военного состава сохраняли бы связь во всех частях, были бы подготовлены в строевом отношении и могли мобилизоваться в кратчайшее время. При этом составе полки должны иметь во взводах по 22 ряда, что давало 1500 строевых солдат.

Усиленный мирный состав должен содержать по 32 ряда во взводах, что давало 2100 строевых солдат. Военный состав содержал по 48 рядов и таким образом полк имел 3600 строевых солдат.

До 1877 г. во всей пехоте роты делили на два взвода, а взвод — на два полувзвода по два отделения в каждом. Непосредственно перед русско-турецкой войной 1877–1878 гг. роты стали подразделяться на две полуроты, полуроты — на два взвода по четыре отделения в каждом. Такое изменение было сделано в целях улучшения управления ротой, как низшей тактической единицей.

Русско-турецкая война 1877–1878 гг. доказала необходимость дальнейшей перестройки пехоты в направлении ее унификации. Сопротивление ретроградов, настаивавших на сохранении устаревших форм боевых действий, присущих гладкоствольному стрелковому оружию, становилось опасным. Это было доказано во время боевых действий под Плевной. За упорство генералов, посылавших пехоту в атаку колоннами, тяжело расплачивались своей кровью солдаты. Но в ходе этой войны было доказано и другое — вооружение войск дальнобойным оружием неизбежно влекло необходимость перехода к тактике стрелковых цепей, а следовательно, и к организационной перестройке пехоты.

Первый вывод, к которому пришли руководители Военного ведомства, состоял в том, чтобы продолжить работу по улучшению стрелкового оружия. Принятая на вооружение в 1870 г. винтовка системы Бердана № 2 уступала по своим качествам системам других стран. Чтобы иметь превосходство на поле боя, нужно было не только удлинить выстрел, но и усилить огонь. Эта задача была решена Мосиным, магазинная винтовка которого была принята на вооружение в 1891 г. Но на этом не остановились и продолжали искания, результатом которых было принятие на вооружение в конце XIX в. пулеметов.

Второй вывод состоял в том, что низшей тактической единицей, способной вести самостоятельные боевые действия, должна стать рота, а не батальон. Новый способ ведения боя в стрелковой цепи неизбежно влек за собой необходимость увеличения численного состава всех звеньев пехоты (полков, бригад и дивизий). Все это послужило основанием для решения в 1882 г. удвоить число рядов сначала в стрелковых бригадах, расположенных вдоль западной границы, в следующем году Кавказская стрелковая бригада была переведена в 42-рядный состав, а в 1886 г. и в последующие годы пехотные дивизии получили; одни 36, другие 42 и 64-рядный состав. Наконец, в 1887 г. 20 стрелковых батальонов были развернуты в двухбатальонные полки. Все это дало значительное увеличение регулярной пехоты.

Крупной мерой являлись преобразования резервной пехоты: 28 резервных батальонов пограничных округов к 1898 г. были преобразованы в двухбатальонные полки с тем, чтобы в случае войны они развертывались в четырехбатальонные. Кроме того, было сформировано 4 новых двухбатальонных полка. Все резервные полки были сведены в 8 резервных бригад четырехполкового состава. При этом 12 полков имело 64-рядный состав, а 20 — 48-рядный. Остальные резервные батальоны хотя и остались в пятиротном составе, но в случае мобилизации они должны были развертываться в 2 четырехбатальонных полка. К 1893 г. эти резервные батальоны были сведены в 12 резервных бригад четрехбатальонного состава, которые к 1896 г. образовали 15 резервных дивизий.

В 1884 г. вопрос о подготовке запаса был поставлен более решительно, чем раньше. По новому «Положению о запасных пехотных войсках» число запасных батальонов устанавливалось в зависимости от числа действующих пехотных полков и стрелковых бригад. Каждая действующая часть выделяла кадр (7 офицеров и 40 рядовых) для подготовки своих запасных. Сокращение сроков службы позволило накопить обученный состав, в связи с чем с 1890 г. резервные части стали пополняться только запасными, а запасные части — только ратниками ополчений первый очереди. Все эти мероприятия позволяли обеспечить рост численности пехоты.

В период с 1881 по 1895 г. произошло также изменение качественного состава пехоты. В 48 пехотных дивизиях в 1881 г. было 192 полка, а к 1895 г. их стало 193, зато возросло число стрелковых бригад с 9 в 1881 г. до 14 в 1894 г. Возросло также число линейных батальонов с 34 в 1881 г. до 37 в 1897 г. Восстановлены были финские стрелковые батальоны, упраздненные в 1887 г. Их стало в 1895 г. 8.

Эти изменения свидетельствуют об утверждении единой пехоты, способной вести и огонь и удар. Процесс унификации происходил медленно до 1891 г. С введением же на вооружение дальнобойной винтовки Мосина, а затем пулеметов он происходил более энергично и завершился после русско-японской войны.

Кавалерия. Значительные изменения произошли также в кавалерии. В связи с внедрением дальнобойного стрелкового и артиллерийского вооружения кавалерия перестала быть ударной силой, которой она была при господстве линейной тактики и частично при тактике колонн и рассыпного строя.

С постепенным переходом пехоты к тактике стрелковых цепей на кавалерию стали возлагаться иные функции. Она должна была обеспечивать охранение войск на марше, вести глубокую разведку и подкреплять пехоту в ходе наступления. Поэтому было необходимо создать конницу, способную выполнять все эти функции. Этот процесс захватил всю вторую половину XIX в.

Указом от 18 сентября 1856 г. все легкие кавалерийские полки переводились на четырехэскадронный состав, а кирасирские — на двухэскадронный состав. Из оставшихся за штатом эскадронов драгунских полков было образовано 7 новых полков. Для легкой кавалерии был принят новый штат, сохранившиеся до 1875 г., по которому каждая из 7 легких кавалерийских дивизий состояла из 2 драгунских, 2 уланских и 2 гусарских полков. В результате произведенных переформирований число всех кавалерийских дивизий уменьшилось на 3, а число полков увеличилось на 5. Вообще же по мирному времени было упразднено 16 эскадронов, а в 64 эскадронах уменьшен состав.

Количество резервных кавалерийских частей было значительно уменьшено. По штату 1856 г. каждая дивизия имела по шесть резервных эскадронов, по два на каждый кавалерийский полк. В мирное время было положено иметь: для гвардейских полков — 10 резервных эскадронов; для 1-й и 2-й кирасирских дивизий — 8 резервных эскадронов; для 7 легких кавалерийских дивизий — 84 резервных эскадрона — всего 102 резервных эскадрона. В военное время их число удваивалось.

В 1860 г. вся полевая кирасирская конница была упразднена и слита с драгунской. Это был первый шаг к унификации. По новому положению кавалерия стала иметь два состава: нормальный и кадровый. В результате этого нового переформирования общее число кавалерии уменьшилось на 16 эскадронов.

В 1863 г. всем кавалерийским полкам были даны новые штаты, которые отличались от прежних тем, что эскадроны в мирное время должны были иметь 14 рядов во взводе, а в военное — 16 рядов.

Эти штаты были вновь подтверждены в 1866 г. с некоторыми дополнениями, регулирующими нормы оплаты и т. п. Состав кавалерии в 1866 г. включал 4 кирасирских, 20 драгунских, 16 уланских и 16 гусарских полков, которые были сведены в 10 дивизий (1-ю и 2-ю гвардейские, 7 армейских и 1 кавказскую). Армейские кавалерийские дивизии имели по три бригады двухполкового состава (драгунскую, уланскую, гусарскую). Кавказская дивизия имела четыре драгунских полка. Кавалерийские полки имели пять эскадронов. Из них четыре действующих и один резервный.

В таком составе кавалерия находилась до 1876 г., когда произошло новое изменение численности кавалерии, увеличившее ее удельный вес в полевых войсках.

К началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. кавалерия имела в своем составе 19 дивизий: 3 гвардейских, 14 армейских, 1 казачью и 1 кавказскую.

Особенностью устройства армии этого времени было то, что теперь каждая армейская кавалерийская дивизия имела в своем составе по одному конно-гренадерскому, драгунскому, уланскому, гусарскому и казачьему полку; 1-я гвардейская дивизия имела 4 кирасирских полка; 2-я гвардейская — 1 конногвардейский, 1 уланский, 1 гусарский и 1 лейб-казачий полки; 3-я гвардейская — 1 драгунский, 1 уланский, 1 гусарский и 1 казачий полки; Отдельная донская казачья дивизия — 4 полка; Кавказская дивизия — 4 драгунских полка. Все кавалерийские дивизии имели двухбригадный состав.

Регулярные кавалерийские полки имели одинаковый четырехэскадронный состав, казачьи — шестисотенный, однако терские казачьи полки имели четырехсотенный состав. При этом эскадроны и сотни разделялись на четыре взвода. Все полки должны были иметь 16-рядный состав. Численный состав полка — 33 офицера, 729 строевых и 140 нестроевых рядовых.

Изменение численного состава кавалерии в рассматриваемый период дано ниже:

Обобщая опыт последней войны с Турцией, министерство пришло к выводу, что русская кавалерия оказалась несоразмерно малой по отношению к пехоте и уступала в численном отношении кавалерии соседних государств и, главное, не обладала единой тактической организацией. Наличие уланской и гусарской конницы уже не оправдывалось характером боевых действий. Нужно было поэтому сделать еще один шаг в сторону унификации кавалерии. В связи с этим уланские и гусарские полки были преобразованы в драгунские, в последнее десятилетие сформировано дополнительно шесть полков. Было, наконец, принято решение перевести с 1883 г. все полевые полки из четырехэскадронного в шестиэскадронный состав. Эти новые веяния коснулись также казачьей кавалерии. Было признано целесообразным продолжить создавать крупные соединения из казачьих войск. Первым шагом в этом направлении было создание еще одной сводной казачьей дивизии.

Важным мероприятием явилась новая организация запасной кавалерии. Теперь согласно «Положению о кадрах кавалерийского запаса 1883 г.» вместо запасных эскадронов оставлялось от каждого полка отделение кадра кавалерийского запаса. Два кадра, сведенные вместе, составляли бригаду кавалерийского запаса, их было 8. Три бригады образовывали кадр кавалерийской дивизии.

В итоге к 1895 г. в состав русской конницы входило 22 кавалерийские дивизии, имеющие 91 полк. Сверх того было 2 казачьих бригады, а также 16 полков, 11 сотен, 4 дивизиона и 8 бригад кавалерийского запаса. Все эти мероприятия позволили держать конницу примерно на одном уровне в течение последних 20 лет:

Артиллерия. Более сложным было развитие артиллерии. Переход к нарезной сначала бронзовой, а затем стальной артиллерии превращал ее в мощную силу, способную выполнять важные оперативно-тактические задачи. Однако на процесс организации артиллерии влияло не только внедрение новых систем орудий, но и взгляд на ее роль в боевых действиях. Именно это последнее обстоятельство было причиной того, что конструкторская мысль была направлена главным образом на разработку таких систем полевой артиллерии, которые обеспечивали бы поддержку пехоте. В соответствии с этим строилась организация артиллерии как рода оружия.

По штатам 1856 г. в состав действующей артиллерии входило 9 артиллерийских дивизий. В этих дивизиях состояло: 24 пеших артиллерийских бригады, 7 конных артиллерийских бригад, 114 батарей пеших (в военное время 117), 30 конных батарей. Кроме того, было определено иметь 21 парк (14 подвижных и 7 летучих) в мирное время и 28 парков в военное время. Созданная во время Крымской войны ракетная батарея сначала была упразднена, но затем восстановлена как полубатарея.

В мирное время все шесть армейских корпусов должны были иметь по три пеших резервных батареи восьмиорудийного состава, корпуса гвардейский и гренадерский — по одной, а кавказский — четыре батареи. Резервные батареи армейских корпусов соединялись в шесть сводных армейских бригад, образующих две резервные артиллерийские дивизии. В военное время полагалось иметь для гвардейского корпуса 6 резервных батарей, для гренадерского корпуса — 6 резервных батарей, для 6 армейских корпусов — 90 резервных батарей, для кавказского корпуса — 4 резервные батареи — всего 112 батарей.

К 1863 г. после первоначальных преобразований пешая артиллерия состояла из 28 артиллерийских бригад, по две батарейных батареи и по одной нарезной батарее в каждой, Забайкальской линейной артиллерийской бригады и 6 отдельных батарей. Конная артиллерия сводилась в 8 бригад двухбатарейного состава (гвардейская бригада имела четырехбатарейный состав). Все артиллерийские парки составили 8 парковых бригад и 4 летучих кавказских парка. В 1869 г. число пеших бригад было доведено до 47, по числу пехотных дивизий, кроме того, действовали 1 бригада Туркестанского военного округа, 1 бригада Восточно-Сибирского округа и 1 батарея Западно-Сибирского округа. Каждая бригада имела по три батареи, Кавказская, гренадерская, 19-я, 20-я и 21-я — по четыре батареи. Конная артиллерия имела 4 гвардейские батареи и 7 конноартиллерийских бригад. К началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. пешая артиллерия состояла по числу пехотных дивизий из 48 бригад пешей артиллерии, 3 бригад особого состава. В каждой бригаде было 8 батарей, причем 4 батареи имели на вооружении батарейные пушки. Полевая конная артиллерия состояла из 27 регулярных и 29 казачьих батарей.

5 конных гвардейских батарей были сведены в конноартиллерийскую бригаду, полевые конные батареи прямо придавались дивизиям: 1-я — 7-я кавалерийские дивизии получили по две батареи; 8-я — 14-я дивизии — по 1 регулярной и 1 казачьей батарее, остальные 22 казачьи батареи распределены по казачьим частям. Батареи конной артиллерии к началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. были перевооружены стальными нарезными дальнобойными пушками, заряжавшимися с казенной части.

Вся артиллерия, как и другие рода войск, имела четыре штата: один кадровый, два штата мирного времени (усиленный и обыкновенный) и один штат военного времени. Резервная артиллерия состояла из 6 резервных пеших артиллерийских бригад, по шесть батарей каждая. В военное время каждый артиллерийский взвод развертывался в батарею, а каждая батарея — в 4 батареи. Таким образом, каждая резервная бригада развертывала 24 батареи. Из этого числа 16 батарей придавалось резервной пехоте, а оставшиеся 8 оставались на месте в качестве запасных. В итоге во всех 6 артиллерийских бригадах образовывалось 96 резервных батарей и 48 запасных. Все резервные батареи по особому расписанию сводятся в 24 резервные бригады и придаются к формируемым из резервов пехотным дивизиям.

По сравнению с мирным временем число резервных батарей увеличилось в четыре раза. Кроме пешей артиллерии была также конная резервная артиллерия. В мирное время в каждом корпусе полагалось иметь по одной полубатарее (четыре запасные), все они сводились в 3 сводные резервные батареи. В военное время их число доводилось до 10.

Всего в составе полевой артиллерии в 1876 г. по военному времени состояло 365 батарей при 2 809 орудиях.

Изменение числа личного состава артиллерии в рассматриваемое время видно из следующих данных:

Состав полевой артиллерии оставался без особых изменений до 1888 г., хотя и было признано целесообразным усилить число полевых орудий на каждую тысячу пехоты, снабдить полевую артиллерию орудиями навесного действия и уменьшить число орудий в батареях (с 8 до 6), чтобы сделать последние более подвижными.

Лишь с 1888 г., когда началось преобразование резервной пехоты, было решено увеличить резервную артиллерию. Всего требовалось иметь к 15 резервным дивизиям второй очереди 30 резервных и 2 запасных батареи. Для обеспечения стрелковых бригад, формировавшихся в Европейской России, в 1890 г. было создано 10 легких батарей (по две на бригаду). Была усилена также артиллерия обоих Сибирских и Туркестанского округов.

Сверх того, было решено приступить с 1889 г. к формированию мортирных полков (трех-, четырехбатарейного состава). Всего было сформировано пять полков (16 мортирных батарей). Некоторое увеличение имела конная артиллерия.

Укреплена была крепостная и осадная артиллерия. В частности, сформированы 3 осадных батальона. Наконец, была улучшена организация артиллерийских парков. С 1886 г. каждая артиллерийская дивизия стала иметь свой летучий парк, который в случае войны должен был развертываться в парковую бригаду.

Подвижные же парки решено было иметь лишь в военное время. Кадром их служили солдаты, обслуживавшие артиллерийские склады.

Состав полевой и резервной артиллерии за последние 20 лет XIX в. виден из данных табл. 15.

Таблица 15 [148]Очерк деятельности Военного министерства за десятилетие. 1881–1890. СПб., 1892, стр. 50–54; «Обзор деятельности Военного министерства», стр. 342–345.

В 1895 г. была принята новая организация полевой артиллерии. Батареи сводились в дивизионы. Каждый дивизион имел две или три батареи. Все приведенные мероприятия находили свое отражение в изменении численного состава артиллерии. За последние 20 лет личный состав возрос в полтора раза, что свидетельствует об увеличении удельного веса артиллерии как отдельного рода войск.

Численность личного состава артиллерии в 1881–1900 гг. дана ниже:

Инженерные войска. Первоначальное формирование инженерных войск было произведено в 1857 г.

По Положению 1857 г. было определено иметь 10 саперных батальонов и 1 полубатальон. Число понтонных парков осталось прежним — 7. Все саперные части были сведены в 4 саперные бригады: сводную (лейб-гвардии саперный батальон, гренадерский саперный батальон, учебный саперный батальон, понтонный гвардейский парк и гальваническая рота); 1-ю бригаду (1-й, 2-й и 3-й саперные батальоны, 1-й, 2-й и 3-й парки); 2-ю бригаду (4-й, 5-й и 6-й саперные батальоны, 4-й, 5-й и 6-й парки), Кавказскую (1-й и 2-й кавказские батальоны). Сверх того были: Лейб-гвардии коннопионерный дивизион, Коннопионерный дивизион и Финляндский саперный полубатальон.

26 августа 1864 г. вошло в жизнь новое положение, по которому саперные батальоны были подразделены на полевые и резервные. Их стало 11: гвардейский, гренадерский, 7 армейских и 2 кавказских. Кроме того, сформировано еще 3 резервных батальона. Понтонных батальонов оставлено 6, все они причислены к разряду полевых. К 1876 г. в инженерных войсках были сделаны преобразования, свидетельствующие о серьезных сдвигах в сознании руководителей армии.

В состав инженерных войск вошли: 15 саперных батальонов, 6 понтонных полубатальонов, 3 железнодорожных батальона, 6 военно-телеграфных парков, 4 полевых инженерных парка. Из них было образовано 5 саперных бригад (1-я, 2-я, 3-я, 4-я и Кавказская). К составу инженерных войск были отнесены также 5 линейных рот и 2 осадных инженерных парка, в которых состояла и осадная артиллерия. Осадная артиллерия сводилась в 2 парка по 4 отделения в каждом (1-е и 2-е располагались в Риге, 3-е и 4-е — в Новогеоргиевске, 5-е и 6-е — в Тирасполе, 7-е и 8-е — в Киеве; одно осадное отделение было в Тифлисе). Запасные отделения находились в Киеве и Петербурге.

Штатный численный состав инженерных войск изменялся в рассматриваемый период следующим образом:

После войны 1877–1878 гг. в составе инженерных войск произошли новые изменения. В 1883 г. образована 5-я саперная бригада в составе 2 саперных батальонов, 3 военно-телеграфных и 1 полевого инженерного парка. Еще 2 военно-телеграфных парка были сформированы на Кавказе. Кроме того, для Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского округов сформировали 2 отдельные полевые роты. Для подготовки резервов было решено в 1884 г. сформировать при каждом из 17 саперных батальонов по две резервных саперных роты, а для подготовки запасных батальонов выделять кадры от каждого батальона. Это дало возможность довести число резервных саперных рот до 34.

Важным мероприятием явилось формирование в 1886 г. особой железнодорожной бригады, для чего 2-й, 3-й и 4-й железнодорожные батальоны были выключены из состава саперных бригад. При этом каждому из этих батальонов было прибавлено по 5-й роте, — на основе которой в случае мобилизации развертывался резервный железнодорожный батальон. Кроме того, был образован еще 1 железнодорожный батальон для эксплуатации Закаспийской железной дороги. Новым было сформирование 2 речных минных рот, учреждение 9 крепостных саперных рот, 6 крепостных телеграфов и 1 воздухоплавательного парка, имеющего 4 отделения.

В 1894 г. началась более решительная перестройка инженерных войск. В основу был положен принцип, чтобы в каждом корпусе был усиленный саперный батальон и запасная рота и, следовательно, каждая дивизия должна была иметь саперную роту. Исходя из этого, нужно было иметь 25 действующих и 2 резервных саперных батальонов в составе трех саперных и одной телеграфной роты каждый, с придачей ему легкого шестового парка. Состав инженерных войск в 1881–1895 г. показан в табл. 16.

Таблица 16 [155]«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 342–343; «Очерк деятельности Военного министерства», стр. 52–53.

Резервом инженерных войск служили крепостные войска, число подразделений которых показано в табл. 17.

Таблица 17 [156]«Обзор деятельности Военного министерства…», стр. 344–345; «Очерк деятельности…» стр. 54–55.

В целом же численный состав инженерных войск все время возрастал, что видно из следующих данных:

Таким образом, под влиянием развития военной техники происходила унификация всех родов оружия и создавалась оперативно-тактическая организация каждого рода войск, отвечающая утвердившемуся во второй половине XIX в. способу ведения военных действий.

Местные войска. К этой категории относится группа войск, которая несла лишь внутреннюю (караульную и конвойную) службу. Поэтому в них входили только пехотные подразделения. По своим функциям местные войска разделялись на несколько видов. Местные батальоны несли гарнизонную службу в отдаленных местностях и городах России.

Местные команды (постоянные или временные) несли караульную и конвойную службу в уездных городах, были еще временные команды (формировались только в военное время). Конвойные команды предназначались для конвоирования арестантов.

Все эти войска заменили корпус внутренней стражи, упраздненный в 1864 г. Отдельную группу местных войск составляли крепостные войска, состоявшие из крепостной пехоты и крепостной артиллерии.

В местных войсках проводилось сокращение. В 1880 г. они насчитывали 136 401 чел., в 1890 г. их стало уже 55 271 чел., к концу же века цифра этих войск стабилизировалась на 23 тыс. чел.

В противоположность им стали расти части специального или вспомогательного назначения. Во-первых, из корпуса жандармов были выделены полицейские части при войсках (одна гвардейская и пять армейских кадровых команд, переформированных в военное время в эскадроны), во-вторых, были усилены дисциплинарные батальоны (6½ батальона), мастеровые и рабочие команды (26 команд), крепостные жандармские команды; наконец, нестроевые команды для работы в артиллерийских и интендантских складах (26 команд).

Численность этих войск изменялась с 93 195 чел. в 1880 г. до 20 325 чел. в 1895 г.

Таким образом, на местные и вспомогательные войска возлагалась охрана существующего общественного порядка и выполнение главным образом полицейских функций.

Финские войска. Финские части входили в состав местных войск. Они имели свою организацию и устройство. Комплектование этих войск шло до реформы 1874 г. по особым правилам, а после установления всеобщей воинской повинности по общегосударственной системе.

Изменение численного состава финских войск представлено в табл. 18.

Таблица 18 [160]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Изменение состава регулярных войск за последнее двадцатилетие XIX в. видно из сводной таблицы (табл. 19).

Иррегулярные части (казачьи войска). В середине XIX в. в ведении Военного министерства были: Донское, Черноморское, Кавказское линейное, Уральское, Оренбургское, Астраханское, Дунайское (Новороссийское), Азовское, Сибирское и Забайкальское казачьи войска. Кроме них были также отдельные казачьи поселения, не имевшие особого административного устройства, но наряду со всеми выставлявшие казачьи части.

Таблица 19 [161]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

* В числителе дается число рядовых, в знаменателе — число генералов и офицеров.

Центральное управление всеми казачьими войсками осуществлялось через Департамент военных поселений.

Каждое отдельное войско возглавлял наказный атаман. Войсковой атаман Донского казачьего войска имел права командира корпуса; наказные атаманы Черноморского, Кавказского, Сибирского, Оренбургского и Уральского войск подчинялись командирам отдельных корпусов (по принадлежности), а Азовского, Астраханского и Забайкальского — генерал-губернаторам.

Управление каждым войском, за исключением Донского, подчиненного в военном отношении непосредственно министерству, разделялось на главное и местное.

Главное управление осуществляли командиры корпусов (или генерал-губернаторы) через войсковой круг, местное управление включало в себя войсковое и станичное.

Станичное управление осуществлял станичный атаман, в распоряжении которого было выборное станичное правление. Войсковое управление осуществлялось в округах окружными начальниками, опиравшимися на окружные дежурства, в полковых округах — полковыми командирами, располагавшими полковыми правлениями.

В строевом отношении казачьи части во время походов составляли пешие батальоны (или полки), конные полки, артиллерийские батареи, пешие или конные (последние в ряде войск сводились в артиллерийские бригады).

Казаки отбывали воинскую повинность по особым правилам. Повинность была обязательна для казачьего населения всех сословий. Все лица, обязанные воинской повинностью, составляли так называемый «строевой разряд», в котором рядовые числились 30 лет (в гвардии — 22 года), а офицеры — 22 года.

Казаки несли полевую службу обычно вне пределов войска в течение 25 лет и внутреннюю, в пределах войска, — в течение 5 лет. Во время прохождения действительной службы казаки отпускались в долгосрочные отпуска (льготы). Фактически на действительной службе казаки были от 10 до 12 лет и на льготе — от 13 до 15 лет.

Для несения службы казаки выставляли, как правило, целые части: пешие батальоны (полки), конные сотни (полки), батареи (бригады). Младший командный состав готовили полковые окружные школы (на 50 чел. каждая) и войсковые артиллерийские школы (на 20 чел.).

Офицерские кадры готовились через существующую сеть военно-учебных заведений, где имелись соответствующие вакансии — Донского войска — 50, Черноморского — 14, Кавказского линейного — 8, Дунайского — 8, Оренбургского — 40, Уральского — 36, Сибирского линейного — 110.

Кроме того, в офицеры производились лица, окончившие средние и высшие гражданские школы. Практиковалось также производство из казаков — дворян и недворян.

Казачьи войска выставляли с 1856 по 1862 г. следующее количество частей: в 1856 г. — 389 сотен и эскадронов, 5 батальонов, 14 батарей; в 1862 г. — 475 сотен и эскадронов, 8½ батальона, 17 батарей.

С 1862 по 1871 г. Военное министерство произвело радикальную перестройку казачьих войск.

В результате пересмотра состава войск были преобразованы Донское, Черноморское, Терское, Астраханское, Оренбургское, Уральское, Сибирское, Забайкальское и Амурское (последнее в 1889 г. было разделено на два — Амурское и Уссурийское) войска; образовано вновь Семиреченское войско; упразднены Азовское и Новороссийское войска, а также Тобольский и Томский городовые полки.

С этого времени наказные атаманы стали пользоваться правами генерал-губернатора (или губернатора) и командующего войсками области. Земли каждого крупного войска были разделены на отделы. В связи с этим было создано: в Донском войске — 4, в Кубанском — 5, в Терском — 2, в Астраханском — 2, в Оренбургском — 2, в Сибирском — 4 отдела. В остальных войсках отделов не было.

В 1875 г. Донское казачье войско получило новый Устав о несении воинской повинности. Как и прежде, военная служба была обязательна для всех рядовых казаков. Срок службы был сокращен: действительной (полевой) — до 15 лет и внутренней — до 5 лет. Указанный срок полевой службы разделялся на три очереди (1 год службы, 2 года льготы). Офицерский состав и чиновники были освобождены от обязательной службы и подчинялись общим правилам. К 1881 г. каждое войско получило «Положение» о порядке службы, согласованное с уставом о воинской повинности. Принятые уставные документы действовали до конца XIX в.

Для подготовки офицеров было увеличено при военных училищах число вакансий до 330. Донское войско имело 114 вакансий, Кубанское — 70, Терское — 20, Астраханское — 6, Оренбургское — 61, Уральское — 32, Сибирское — 22, Семиреченское — 5. Итогом преобразований должно было явиться приближение иррегулярных войск к регулярным. В последующие годы этот процесс продолжался.

Численный состав казачьих войск был в общем стабильным. Это видно из табл. 20.

Число частей в казачьих войсках, выставляемых в мирное время, представлено в табл. 21.

Таблица 20 [164]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Таблица 21 [165]«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 392–393.

Кроме собственно казачьих частей, в состав иррегулярных войск входили также национальные формирования, так называемые «Инородческие войска». В 1862 г. в их составе было 3½ эскадрона, 25 сотен конницы, 1 дружина и 1 сотня пехоты. Число войск в этих войсках было непостоянным.

Изменение состава национальных милиционных формирований дано в табл. 22.

Таблица 22 [166]«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. I, III, V. Приложения.

В последней четверти милиционные части продолжало выставлять население Кавказа и Закаспийских областей. Большая часть этой милиции не имела постоянной организации и состояла из конных сотен (Кубанская, Терская и Дагестанская милиция). Наряду с ними действовали милиционные части, получившие одинаковое военное значение с регулярными кавалерийскими и казачьими частями. К ним относились Дагестанский конный полк и Туркменский конно-иррегулярный дивизион, входившие в Закаспийскую казачью бригаду.

Государственное ополчение. Взгляд на ополчения изменился. В середине века ополчению придавалось значение вспомогательной части вооруженных сил. В связи с этим ему уделялось мало внимания. Нужно было сначала упорядочить кадровую армию и обеспечить ее материальными ресурсами и обученным запасом. Эта задача в основном была решена к 80-м годам XIX в. Кадровая армия получила четкую организацию и хорошую материальную базу. Война 1877–1878 гг. выявила, что обученный запас довольно быстро был исчерпан и в связи с этим пришлось призывать для пополнения частей ратников первого разряда в количестве 185,5 тыс. чел. Назревающая угроза европейской войны вынудила правительство призвать еще 65 тыс. ратников. По окончании войны ополчение распустили по домам. Опыт использования ополченских кадров во время последней войны показал необходимость радикального преобразования ополчения. Без введения четкой организации и без должной подготовки ополчение не могло стать серьезной боевой силой. Между тем в европейских странах — Германии, Австро-Венгрии, Франции и Италии — было много сделано для сближения кадровых войск с милиционными (ландвером, ландштурмом и т. п.). Русские военные круги сильно обеспокоились увеличением численности войск в соседних державах. Вновь вопрос об ополчениях стал предметом обсуждения. В 1888 г. были изменены основания для зачисления в ратники ополчения первого разряда и изменена организация ополченских частей. По правилам 1876–1877 гг. ополчение состояло из отдельных дружин и конных сотен, которые затем придавались к регулярным войскам, но из них не формировались крупные тактические единицы. По новому же Положению 1891 г. было решено дать ополчению более полную организацию, образовывая в нем высшие соединения (бригады и дивизии).

Кроме того, было решено формировать не только пехотные и кавалерийские части, но также артиллерийские и инженерные (пешие батареи, крепостные артиллерийские роты, саперные роты), для обеспечения же перехода к твердой организации — иметь минимальный кадр из расчета 2 чел. на роту, сотню и батарею (всего 2 880 чел.).

Деление ратников на два разряда оставалось, но по новому Положению в число ратников первого разряда зачислялись лица, отбывшие срок действительной службы и запаса.

Основной массой ополчения были уже обученные контингенты. Введение же для них ежегодных сборов позволяло держать эти кадры на уровне современных требований.

В соответствии с этим Военное министерство в 1888 г. обсудило вопрос на комитете по мобилизации войск о создании 320 дружин в составе 20 пехотных дивизий; 40 артиллерийских батарей в составе 20 полков; 80 конных сотен в составе 20 полков, 20 крепостных артиллерийских рот в составе 5 дружин и 20 саперных рот в составе 5 дружин — всего на 400 тыс. ратников.

В соответствии с утвержденными в 1892–1894 гг. ведомостями ополченские формирования должны были выставить следующие губернии: Петербургская — 3 дружины, Новгородская — 4, Псковская — 3, Эстляндская — 1, Архангельская — 1, Олонецкая — 1, Виленская — 6, Гродненская — 6, Ковенская — 5, Лифляндская — 2, Курляндская — 1, Витебская — 5, Киевская — 15, Волынская — 11 и т. д.

Таким образом, в течение второй половины XIX в. ополченская повинность превратилась из общинной в личную, из сословной во всеобщую, из временной в постоянную. Теперь ополчение было включено в общую военную систему и сближалось с регулярными войсками в части организации и устройства.

Эволюция организации и устройства армии в XIX в. показывает, что армия представляет собою историческую классовую категорию. Являясь составной частью эксплуататорского государства, армия претерпевала все изменения, происходившие в государстве — органе, обеспечивающем господство правящего класса. Военные реформы, коснувшиеся всех сторон жизни армии, определялись, с другой стороны, изменениями материально-технической основы войны в целом и военных действий в особенности. Перевооружение армии дальнобойным, казнозарядным стрелковым и артиллерийским оружием предопределило организацию и тактическое устройство каждого рода войск. Все это обусловило изменение форм управления и боевой подготовки.

Правящий класс взял на вооружение буржуазные формы организации и устройства армии и современные способы ведения войны и боя. Но все это делалось для сохранения существующего строя. Как дореформенная, так и пореформенная армии выражали интересы того класса, который ее создал и осуществлял его внутреннюю и внешнюю политику. Она оставалась «орудием реакции, слугой капитала в борьбе против труда, палачом народной свободы».

 

2

Комплектование войск рядовым и офицерским составом

Комплектование войск рядовым составом в первой половине XIX в.

Сложившаяся на рубеже XVII–XVIII вв. рекрутская система комплектования соответствовала феодально-крепостнической социальной основе царской России. Крестьяне, рабочие и другие податные сословия общества поставляли рядовой состав, дворяне — офицерский. Рекрутская система несомненно была для своего времени прогрессивным явлением. Ее введение позволило создать постоянную регулярную армию, имевшую типовое вооружение и форму и содержавшуюся на средства государства. Эта армия была однородная в национальном отношении, поскольку рекрутскую повинность несли главным образом русские крестьяне и горожане. В последней четверти XVIII в. эта повинность была распространена на Белоруссию и Украину.

Однако наряду с положительными чертами рекрутская система имела существенные недостатки. При этой системе государство было вынуждено содержать большую в численном отношении армию, отягощавшую бюджет страны. Хотя численность войск в мирное время всегда была велика, однако она была всегда недостаточной для военного времени. В ходе войны приходилось прибегать к усиленным наборам и пополнять армию необученным контингентом. При этом каждый новый набор вызывал недовольство дворян, поскольку они теряли рабочую силу. По этой же причине попытки правительства сократить сроки службы и за счет этого создать обученный запас наталкивались на сопротивление крепостников. Отсутствие обученного запаса создавало хронический некомплект полков не только в военное, но и в мирное время. Таким образом, рекрутская система ограничивала возможность получать быстро, и, главное, своевременно обученное пополнение.

Вторым недостатком рекрутской системы являлось то, что при длительных сроках службы армия постоянно имела в своем составе больше солдат старших возрастов, чем молодых. Опытность этих солдат не заменяла других качеств, которыми обладали молодые солдаты: выносливости, подвижности и т. п. Правда, когда войны шли одна за другой, то вследствие убыли в ходе войны войска в большей своей части стали состоять из едва обученных рекрутов. Вот почему Барклай-де-Толли писал в 1810 г. канцлеру Румянцеву: «Вместо сильных и мужественных войск полки наши составлены большей частью из солдат неопытных и к тягостям войны неприобыкших. Продолжительная нынешняя война (имеется в виду война 1806–1812 гг. с Турцией. — Л. Б.) затмевает в них наследственные геройские добродетели; дух национальный от бремени усиленной и бесполезной войны, как и силы физики, начинают ослабевать». Еще больше обновился состав войск в ходе Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов 1813–1815 гг., но по окончании походов войска слабо обновляли свой состав.

Третьим недостатком этой системы комплектования были многочисленные изъятия в несении военной службы. От военной службы было освобождено почти 20 % мужского населения страны. Изъятия шли по классовому и сословному признакам. Прежде всего, от обязательной службы освобождалось дворянство. Правительство могло призвать дворян лишь в случае опасности существования государства. Манифестом 1807 г. купеческое сословие также освобождалось не только от поставки рекрутов, но и от денежной повинности. Освобождалось от службы в армии и духовенство. В эту категорию входило все духовное сословие, включая и членов семей духовенства. И хотя никаких законодательных актов по освобождению этого сословия от воинской повинности не было, тем не менее все лица, числившиеся в духовном ведомстве, не несли никаких обязанностей по военной службе. Лишь иногда правительство, спохватываясь, делало разбор всех этих лиц и производило запись их в податные сословия. Последний такой разбор был проведен в 1854 г.

Только по этим разным сословным изъятиям освобождалось от службы в армии в общем до 2 млн. мужчин.

По национальному признаку (полностью или частично) освобождались от службы ряд народностей Сибири, жители Кавказа, Башкирии (последним было дано право денежной замены), Бессарабии, крымские татары, а также армяне и татары Астраханской губернии.

По территориальному признаку освобождались все жители отдаленных районов Сибири, жители Архангельской губернии (дано право денежной замены) и др. Сюда же относились изъятия по правам переселения. Этим правом пользовались переселенцы из Западной Европы — немцы в Поволжье, на Украине и на Кавказе, а также многочисленные переселенцы с Балкан (сербы, болгары, греки).

Льготы по военной службе давало также образование, однако какой-то продуманной системы по этому вопросу не было. Наконец, нужно указать на частные изъятия в наборе для мещан и крестьян, например, для лиц, занимающих должности по выборам в обществах.

В целом в середине века число лиц, освобожденных от воинской повинности по перечисленным признакам, составляло от 5 до 6 млн. чел. Следовательно, вся тяжесть рекрутской повинности падала на крестьян и рабочих.

Все эти недостатки стали отчетливо проявляться в начале XIX в., т. е. в тот период, когда страна вступила в период кризиса феодально-крепостнического строя. Рекрутская система перестала отвечать требованиям времени и нуждалась в замене более совершенной всесословной воинской повинностью, но ее введение было возможно лишь при переходе от феодально-крепостнического строя к капиталистическому.

Порядок проведения наборов определялся рекрутским уставом 1810 г., который повторял все основные положения «Генерального учреждения» 1766 г. Но в отличие от предыдущего устав 1810 г. ввел очередной порядок набора рекрутов, хотя сохранил принцип общинной, а не личной повинности. Сущность очередного порядка наборов сводилась к тому, что все семьи каждого призывного участка вносились в очередные списки по числу работников в семье. При этом в первую очередь давали рекрутов семьи, которые имели большее число работников. Рекрутские очереди возобновлялись через каждые три года и утверждались казенными палатами.

Очередная система, выработанная долголетней практикой, удержалась до 1874 г.

Кроме того, устав 1810 г. определил деление страны на рекрутские участки как основную единицу для раскладки повинностей на население. Эти участки совпадали с административным делением податных обществ. Таким образом, мещане в городах имели свои участки, крестьяне в волостях свои, при этом отдельно для крестьян государственных, удельных, помещичьих.

Раскладка по участкам производилась так: число ревизских душ умножалось на объявленное число поставки с каждой тысячи душ и затем делилось на 1 000 (например, в участке состоит 7 500 ревизских душ. Набор объявлен из расчета 4 чел. на 1 000 (7 500×4:1 000 = 30 чел.).

Полагалось проводить ежегодно по одному набору, но частые войны начала XIX в. вынуждали прибегать в отдельные годы к двум наборам и увеличивать норму поставки рекрутов.

В 1800–1801 гг. наборов не было. В 1802 г. состоялся 73-й набор по 2 рекрута с 500 душ. По этому набору намечалось собрать 52 523 чел., а было собрано 46 491 чел.; по 74-му набору, который проводился по такому же расчету в 1803 г., вместо предполагаемых 60 379 рекрутов было собрано 54 855. Оба эти набора проводились для ликвидации некомплекта армии в соответствии с решением Комиссии 1801 г. 75-й набор, проводившийся в 1804 г. из расчета 1 рекрут с 500 душ, дал еще 38 437 чел. Однако в 1805 г. в связи с начавшейся войной с наполеоновской Францией норма поставки была увеличена до 4 рекрутов с 500 душ, что дало возможность получить 110 тыс. рекрутов вместо 80 166 по предварительным расчетам. И все же в том же году набор был повторен для восполнения некомплекта в полках, но уже из расчета 1 рекрут на 500 душ. Собрано было еще 58 205 чел.

Война с Турцией и вторая война с наполеоновской Францией в 1806–1807 гг. вынудила правительство прибегнуть к экстраординарной мере — созыву ополчения. Набор ополченцев, как и набор рекрутов, отражал феодально-крепостническую структуру общества. Он проводился по классово-сословному признаку: рядовой состав комплектовался из крестьян (крепостных или казенных) и мещан, а офицерский — из дворян. Ополченская повинность была не личной, а общинной. Правовое положение лиц, призванных в ополчение, не менялось, так как после роспуска войска ратники милиции вновь возвращались «в первобытное состояние». При формировании милиции предполагалось, что она будет вести борьбу на той территории, где происходило ее формирование. Согласно плану, предполагалось собрать 612 тыс. ратников. В этих целях европейская часть России была разделена на 7 областей. По раскладке I область должна была поставить 90 тыс., II — 60 тыс., III — 111 тыс., IV — 140 тыс., V — 75 тыс., VI — 59 тыс., VII — 77 тыс. Но затем правящие круги посчитали опасным вооружить столь большое количество крестьян, и норма была снижена до 252 тыс. чел. Основанием для этого послужили доклады главнокомандующих указанными областями. Так, например, генерал А. Беклемешев указывал, что крестьяне не хотят идти в ополчение, «в некоторых местах оказываются уже отступления от послушания и доброго порядка». Фактически было собрано всего 200 129 чел.

Пока собирали ополчение, война с Францией закончилась. Вместо того чтобы распустить ополчение по домам, как обещано было в манифесте, правительство решило оставить его на пополнение армии и флота, назвав одну его часть подвижной милицией, а другую — подвижным земским войском. В армию было направлено 168 117 чел. и на флот — 9 265 чел. Эти последние акты вызвали волнения среди ополченцев.

Недостаток людей заставил издать ряд постановлений об определении в армию бродяг, даже если они не отвечали установленным нормам по росту.

Одновременно были даны инструкции о порядке предъявления квитанций и внесения денежных взносов купцами вместо поставки рекрутов.

В 1807 г. решено было призывать также скопцов. Решение об этом было повторено в 1808 г.

Новый рекрутский набор проводился только в 1808 г., из расчета 5 рекрутов с 500 душ. Он должен был пойти на пополнение войск и запасных рекрутских депо. Потребность выражалась в 118 300 чел., собрано же было только 38 906 чел. Вот почему в 1809 г. был проведен 79-й набор из того же расчета. Назначено к сбору было 82 146 чел., собрано — около 60 тыс.

Усиленные наборы продолжались и в 1810–1811 гг. в связи с угрозой новой войны с Францией. 80-й набор, из расчета 3 рекрута с 500 душ, дал 94 589; 81-й набор (по 4 рекрута с 500 душ) дал 120 тыс. при расчете в 135 тыс. чел. В 1812 г. проводилось три набора. По чрезвычайному 82-му набору (2 рекрута с 500 душ) предполагалось собрать 70 тыс. чел. Вслед за ним начался 83-й набор (по 8 рекрутов с 500 душ), по которому предполагалось собрать 181 585 чел. Но так как из 18 207 944 податных душ 3 555 798 чел. было на занятой французами территории, то собрать удалось только 166 563 чел. Вот почему в ноябре 1812 г. был проведен 84-й набор из расчета 8 рекрутов с 500 душ, лишь в Лифляндии 1 чел. с 50 душ. Он должен был дать 167 686 чел.

Таким образом, страна только за один год должна была поставить почти 420 тыс. рекрутов. Предельный возраст призываемых пришлось увеличить с 35 до 40 лет и разрешить принимать рекрутов с 18 лет. Кроме того, уменьшили предельный рост (на 2 вершка) и допустили прием рекрутов с телесными недостатками. Однако и этих мер было мало, поэтому вынуждены были снова обращаться к созыву народного ополчения.

Для созыва ополчения страна была разделена на три округа. I округ дал 135 204 чел., II — 26 280 чел., III — 43 661 чел. Из них было сформировано 74 пехотных полка и 2 батальона, 9 бригад (28 дружин) и 13 конных полков и 3 сотни. Украина поставила 74 255 чел., сведенных в ополченские пешие и конные полки.

Кроме того, значительное количество ополченских формирований выставило Донское войско, народы Поволжья и Урала. Следовательно, под ружье только за один год было поставлено около 1 млн. рекрутов и ратников ополчения.

85-й набор производился из расчета 8 рекрутов с 500 душ. (В Эстляндии 1 рекрут с 50 душ.) Набор дал более 200 тыс. чел.

Из заграничных походов армия вернулась сильно поредевшей. Ополченские формирования пришлось распустить. Это и было причиной срочного проведения 86-го набора из расчета 1 рекрут с 500 душ. От набора освобождались Украина, Бессарабия и Грузия. Собранные по этому набору 33 417 рекрутов пошли на укомплектование войск. В 1816 и 1817 гг. общие наборы не проводились, вместо них был объявлен так называемый уравнительный набор, давший 75 615 чел. Вновь ежегодные наборы стали проводиться с 1818 г. Два набора 1818–1819 гг. (87-й и 88-й) проводились из расчета 2 рекрута с 500 душ, они дали 107 917 рекрутов. 89-й набор 1820 г. (4 рекрута с 500 душ) дал 126 884 чел. и сверх того 5 023 недоимочных рекрута. Из них на флот было направлено 7 611 чел. и на военные заводы 4 383 чел. 90-й набор был проведен только в 1824 г. (по 2 рекрута с 500 душ). По этому набору поступило 54 639 рекрутов. Таким образом, в течение первой четверти XIX в. было проведено 28 наборов. Они дали армии и флоту до 2 млн. рекрутов.

Служба в армии продолжалась 25 лет. Этот срок был настолько тяжелым, что служба рассматривалась как тягчайшее наказание. «Срок для службы, определенный в 25 лет, до такой степени через всякую меру продолжителен, — писал П. Пестель, — что мало солдат оный проходят и выдерживают и потому с самого младенчества привыкают они взирать на военную службу, как на жесточайшее несчастье и почти как на решительный приговор к смерти».

«Надобно вести приватную жизнь, чтобы быть очевидцем отчаяния семейств, стенания народа, тягости издержек и конечного в продолжение набора прерывания хозяйства и всякой промышленности. Время набора рекрут по нынешнему установлению есть периодический кризис народной скорби, а нечаянность рекрутских наборов производит в народе жестокие потрясения», — писал генерал-майор И. А. Тутолмин.

Проекты сокращения срока службы с 25 до 12 лет представлялись правительству еще в 1811 г., но война помешала их осуществлению.

В 1817 г. барон И. И. Дибич предложил свой проект, по которому предполагалось сократить срок службы до 15 лет, но он не был осуществлен.

В 1818 г. было решено сократить срок службы на 3 года, но и то только для гвардии. Армейские же солдаты должны были служить по-прежнему 25 лет. Нужно сказать, что в Царстве Польском уже в 1816 г. был введен 16-летний срок службы. Этим Александр I стремился добиться некоторой популярности среди поляков.

Во второй четверти XIX в. в рекрутской системе существенных изменений не произошло. В 1836 г. П. Д. Киселев поставил вопрос о переходе на жеребьевую систему, но она была введена только в 1854 г. и то лишь для государственных крестьян и мещан. Сущность этой системы сводилась к тому, что основанием для призыва стали служить семейные списки, разделенные на три разряда: 1) бездомные и бессемейные одиночки и семьи, имевшие четырех работников и выше, причислялись к первому разряду, 2) «тройники» — ко второму, 3) «двойники» и те двойники, которые дали уже рекрутов ранее изданного закона, входили в третий разряд. На основе этих списков составлялись призывные списки, в которые вносились все молодые люди, достигшие 21 года (считая с 1 января). К жеребьевке привлекались вначале первый разряд, затем второй, наконец третий. Эта система в какой-то мере подготовила реализацию введенной в 1874 г. воинской повинности.

Несколько иная система набора была введена в Царстве Польском. Там призывы рекрутов производились по системе конскрипций. Ежегодно все молодые люди, достигшие 20–30 лет, распределялись на четыре разряда и затем вносились в призывные списки. К отбыванию повинности привлекались все сословия, поэтому она была общеобязательной, но не личной, так как разрешалось ставить вместо себя заместителей. Выбор людей для несения службы производился по жребию. Сначала призывался первый разряд, затем в случае недостатка людей второй разряд и потом третий и четвертый разряды.

Штатная численность войск в 1826 г. равнялась 848 201 чел. (фактически их было меньше). Для пополнения комплекта войск решено было в 1826 г. набор производить по таким категориям, как однодворцы, вольноопределяющиеся и т. п., что составило 7 572 чел. Зачетных квитанций было принято 446.

Очередной 91-й набор состоялся в 1827 г. (2 рекрута на 500 душ). Предполагалось собрать 56 284 чел, было собрано 61 996 чел. На следующий год был объявлен 92-й набор из расчета 2 рекрута на 500 душ, исключая Грузию и украинские губернии, где с 500 душ брали 1 рекрута. Собрано было 59 906 рекрутов.

В связи с русско-турецкой войной 1828–1829 гг. в 1828 г. был объявлен 93-й набор (4 рекрута с 500 душ). Грузия, Бессарабия и Украинские губернии исключались. Набор дал 134 915 рекрутов.

94-й набор проводился в 1829 г. на всей территории страны, за исключением Грузии, Бессарабии и Украины. Поступило 64 392 рекрута.

95-й набор проводился в. мирный 1830 г. Норма была снижена до 2 рекрутов с 500 душ. Собрано было 70 763 рекрута. Недобор составил только 65 чел.

В 1831 г. в связи с польскими событиями проводилось два набора: 96-й-набор, который исходил из нормы 3 рекрута с 500 душ, и 97-й — 4 рекрута с 500 душ. По первому набору собрано 101 035 чел. (недобор составил 2 503 чел); по второму-126 210 чел. при недоборе в 5309 чел.

Последняя война с Турцией вновь поставила вопрос о необходимости отказа от рекрутской системы. Однако на пути решения этого вопроса непреодолимой стеной стояло крепостное право. Массовую армию, опирающуюся на широкий контингент обученного запаса, нельзя было создать в полуфеодальной стране.

Комиссия, сформированная для рассмотрения вопроса о способах комплектования, после длительной работы и долгих дебатов представила в 1831 г. на утверждение проект нового рекрутского устава, сохранявший принципиальные положения рекрутчины. Новым было лишь то, что по уставу страна разделялась на две половины: Северную и Южную, в которых должны были проводиться наборы поочередно; лишь в исключительных случаях предусматривался набор со всей страны в целом. Расчет, как и прежде, производился с каждой тысячи душ. От наборов освобождались дворяне, духовенство, купцы I–III гильдии и некоторые другие категории, например почетные граждане, казенные крестьяне, прослужившие 3 года в земских и других судах и т. п. Устав разрешал денежную замену по 1000 руб. за чел. (в Архангельской губ. — 500 руб.). Сословно-классовый характер этого устава ярко проявляется в том, что около 20 % населения страны, принадлежащего к категории имущих, по-прежнему освобождались от рекрутской повинности, и вся ее тяжесть падала на беднейшие классы; Устав сохранил бритье лбов, установленное еще в 1757 г. «Генеральным учреждением» о ежегодном сборе рекрутов. Не новым было и разрешение выставлять заместителей.

Пока шла разработка устава, набор не проводился. В 1832 г. призвали только кантонистов и жителей Царства Польского — набор дал 15 639 чел.

В 1833 г. был произведен 98-й набор на прежних основаниях. Он дал 31 141 чел., недобор составил 2 031 чел.

В 1834 г. в целях создания резерва был издан указ о сокращении сроков действительной службы с 25 до 20 лет. В кадровых частях солдаты должны были служить «беспорочно» 15 лет, после чего их переводили в резервные батальоны со сроком службы в 5 лет. По прошествии этого времени солдаты увольнялись в отпуск и состояли в нем еще 5 лет. Это мера дала к началу Крымской войны накопление обученного запаса в 210–212 тыс. чел. В 1834 г. 99-й набор был проведен по прежним основаниям, с Северной половины из расчета 3 рекрута с 1 000 душ собрано было 30 401 чел. Кроме того, был проведен призыв казаков и однодворцев на Украине и в Царстве Польском; все они дали еще 7 965 чел. Всего же было призвано в 1834 г. 38 368 чел.

С 1835 г. счет наборов стали проводить заново по так называемым частным наборам. В этом году был проведен первый частный набор с Северной половины: собрано 47 843 чел. и зачтено квитанций 4 583, недобор составил 364 чел. Для его покрытия провели набор среди казаков на Украине — взяли 2 229 чел.

В 1836 г. проводился общий набор. Предполагалось собрать 97 393 чел., собрано было 96 696, из них на флот направлено 9 156 чел., на военные заводы — 500 чел.

В 1837 г. проводился второй набор с Южной половины из расчета 5 рекрутов с 1 000 душ. Было собрано 41 693 чел., зачетных квитанций предъявлено 3 222, недобор составил 4 077 чел.

В 1838 г. второй набор с Северной половины проводился на тех же основаниях. Он дал 53 389 чел., было представлено квитанций 6 554, недобор составил 1 447 чел.

В этом году приняли решение разделить страну на Западную и Восточную половины, чтобы не допускать перебоя в отправлении службы в Западных губерниях. В 1839 г. набор состоялся с Западной половины. Определено было собрать 55 577 чел., собрали 49 512, зачли квитанций 3 776, недобор составил 2 289 чел.

Данные о проведенных в 1840–1852 гг. наборах представлены в табл. 23.

Крымская война вынудила прибегнуть вновь к чрезвычайным мероприятиям. В конце 1853 г. 10-й частный набор с Восточной половины проводился по норме 10 рекрутов с 1 000 душ. Предполагалось собрать 139 879 рекрутов. Было предъявлено квитанций — 12 264, недобор составил 253 чел., следовательно, реальных душ было 127 615 чел. (из них направлено на флот 7 тыс. чел.).

В 1854 г. проводилось три набора, 11-й частный с Западной и Восточной половины (по 9 рекрутов с 1 000 душ), предполагалось собрать 222 576 чел., собрано 209 559, квитанций предъявлено 11 801; 12-й частный с обеих половин проводился из расчета 10 рекрутов с 1 000 душ, предполагалось собрать 201 335 чел., собрано 200 160; наконец, 13-й набор с Западной половины из расчета 12 рекрутов с 1 000 душ дал еще 73 194 чел. В 1855 г. общий набор по 10 чел. c 1 000 душ снова поставил под ружье 187 884 чел., вместо 198 054, предполагаемых по плану. Таким образом, в ходе войны было призвано 878 тыс. чел. «Однако самой удивительной особенностью этих, часто повторяющихся наборов, — указывал Ф. Энгельс, — является то, что они дают в действительности незначительное количественное увеличение состава армии». И действительно, численность рядового состава полевой армии с 1 123 583 чел. в 1853 г. возросла только до 1 527 748 чел. в 1855 г. Так велики были потери в ходе войны. Острая нехватка людей была главной причиной того, что правительство Николая I решило созвать в 1855 г. ополчение. «Наше положение тяжело, — писал царь в начале 1855 г. канцлеру М. Горчакову, — знаю, что, когда настанет минута воззвать мне к России, она станет та же, как была в 1812 году». Спустя несколько днёй был опубликован манифест о сборе подвижного ополчения.

Таблица 23 [221]ПСЗ (II), т. XV, № 13632; т. XVI, № 14729; т. XVII, № 15840, 15841, 17026; т. XIX, № 18071; т. XX, № 18695, 19434; т. XXIII, № 21507, 22447, 23108, 23463; т. XXV, № 24310; т. XXVI, № 25302, 25304; т. XXVII, № 26458; ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 20984, лл. 28–28 об.; ф. 395, оп, 325, д. 24–30.

Ополчение должно было состоять из 335 пеших и конных дружин четырехротного состава, по 1 088 чел. в каждой дружине. Кроме того, было сформировано 4 дружины Морского ополчения общей численностью в 4 500 чел. для охраны Балтийского побережья. Все ополчение насчитывало 360 тыс. чел. Начальником ополчения был избран генерал А. П. Ермолов.

Таким образом, созыв ополчения являлся насущной необходимостью, позволившей увеличить численность войск еще на 35 %.

Новая попытка решить вопрос о подготовке резервов путем сокращения сроков действительной службы была сделана в ходе Крымской войны. По закону, изданному в 1854 г., срок действительной службы был определен в 20 лет, после чего солдат увольняли в бессрочный отпуск. Бессрочноотпускные в случае войны в первую очередь призывались в армию и для них в мирное время должны были проводиться периодические сборы. Так был сделан первый реальный шаг по созданию запаса армии, прошедшего длительную военную подготовку.

Но в общем наличие рекрутской системы комплектования, которая к этому времени уже изжила себя полностью, приводило к тому, что Россия не могла решить вопрос создания резервов. Энгельс с предельной ясностью указал на это, характеризуя русскую армию накануне Крымской войны. «…Россия не сможет поднять своих военных сил с 2–3% до 5 % без полной революции во всей своей социальной и политической, организации и в особенности в своем производстве…»

Самое же главное состоит в том, пишет Энгельс, что «массовость средств нападения, — так же как и подвижность, является необходимым результатом более высокой ступени цивилизации; в частности, современное соотношение численности вооруженных сил и населения несовместимо ни с одной из стадий общественного развития, предшествующих эмансипации буржуазии.

Итак, современный способ ведения войны предполагает эмансипацию буржуазии и крестьянства, он является военным выражением этой эмансипации».

Комплектование войск офицерами в первой половине XIX в.

Обеспечение войск командным составом в первой половине XIX в. не встречало особых затруднений. Стабильная численность войск в мирное время и относительно небольшое увеличение армии в военное время не порождали вопроса создания офицерского запаса, без чего нельзя было развертывать массовую армию. В комплектовании офицерского корпуса резко проявлялся классовый подход — офицерский корпус состоял исключительно из дворян.

Дворяне не были обязаны нести военную службу. Указы Петра III «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» и Екатерины II «Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» признавали за дворянами лишь «нравственную обязанность» службы в армии. Эти права были подтверждены Александром I. Правительство оставило за собой право призывать дворян лишь в случае опасного для государства положения.

Численность офицерского корпуса в первой половине ХIХ в. была довольно устойчива. В 1803 г. в армии было около 12 тыс. офицеров. Накануне войн с наполеоновской Францией численность офицерского корпуса составляла примерно 14 тыс. чел. Во время Отечественной войны 1812 г. в армии числилось от 15 до 17 тыс. офицеров (без учета офицеров иррегулярных войск). Во второй четверти века в регулярных частях численность офицерского корпуса почти стабилизировалась: в 1826 г. было 25 919 офицеров, в 1835 г. — 20 534, в 1845 г. — 23 748. Непосредственно перед Крымской войной в войсках состояло 26 868 офицеров.

Срок службы офицеров не был определен. Каждый офицер имел право выходить в отставку в любое время.

Ежегодная убыль в мирное время не превышала 1 500 чел. Причины убыли — выход в отставку, смерть, увольнения за преступления по службе. Освобождавшиеся вакансии заполнялись молодыми офицерами, окончившими военно-учебные заведения, и главным образом путем производства в офицеры унтер-офицеров (из дворян). Иное положение было во время войн. Поскольку потери офицеров во время боевых действий значительно возрастали, то приходилось производить в обер-офицеры унтер-офицеров из других сословий. В этом случае вновь произведенным офицерам давалось дворянство. Этим соблюдался принцип кастовости офицерского корпуса в армии.

Данные убыли численного состава офицерского корпуса во время Крымской войны приведены в табл. 24.

Таблица 24 [227]«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. I. СПб., 1879, Прилож. 21.

Данные о поступлении офицерского состава в армию за эти же годы представлены в табл. 25.

Таблица 25 [228]«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. I. Прилож. 20.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что потребность войск в ходе Крымской войны в командном составе хотя и удовлетворялась, но главным образом за счет досрочных выпусков из военно-учебных заведений и путем производства из унтер-офицеров и вольноопределяющихся.

Комплектование войск рядовыми во второй половине XIX в.

Поражение в Крымской войне заставило Военное министерство вновь поставить вопрос о необходимости пересмотреть способы комплектования войск. Стало ясно, что рекрутская система устарела, что она не отвечает современным требованиям и служит препятствием в развитии вооруженных сил страны. Однако в первые 5 лет по окончании войны далее разговоров дело не пошло. И это понятно — без решения вопроса о крепостном праве нельзя было решить вопрос о рекрутчине. Но как только вошел в силу закон 19 февраля 1861 г. об отмене крепостного права, так пало последнее препятствие на пути ликвидации рекрутской системы. Военное министерство создало в 1862 г. комиссию по пересмотру рекрутского устава 1831 г. Возглавил ее член Государственного совета Бахтин.

Комиссия должна была «указать те меры, которые могли бы быть приняты неотлагательно в отмену существовавших в старом порядке рекрутского набора варварских приемов, усугублявших в глазах народа тягости рекрутства и унижавших самое звание солдата».

Однако предложенные комиссией меры свелись лишь к изменению порядка призыва. Сама же система осталась без изменений.

С 1863 г. наборы стали производиться по стране в целом. Рекрутские присутствия стали действовать в уездных городах. Подтверждена была отмена бритья лбов. Наконец, отменено было препровождение рекрутов в полки в особой одежде, напоминающей арестантскую. Именно эти отмены и указывались в манифесте от 1 сентября 1862 г. Дальнейшие меры по переходу к буржуазному способу комплектования армии упирались в нежелание реакционных кругов отказаться от остатков крепостничества.

«Работы комиссии, — отмечалось в докладе Д. А. Милютина, — останавливаются за неразрешением внесенного на рассмотрение Государственного совета основного вопроса о том, какая часть населения должна быть привлечена к отправлению рекрутской повинности и какие лица и сословия могут подлежать изъятию от оной». Хотя дело не терпело отлагательств, Государственный совет не торопился рассматривать этот вопрос. В 1869 г. Милютин вошел с предложением к царю о представлении специальной записки о состоянии вооруженных сил страны. Такая записка была представлена в 1870 г. Милютин решительно потребовал обсудить вопрос об отмене рекрутской системы. Однако царь все еще колебался, на него давила реакционная часть знати, боявшаяся буржуазных идей Милютина, хотя они и были направлены на укрепление существующего государственного строя. Милютин был весьма озабочен тем, чтобы его доклад не вызвал «крик в лагере наших консерваторов».

Милютину помогла записка П. А. Валуева, вернувшегося из Европы после франко-прусской войны 1870–1871 гг. Он наблюдал мобилизацию и развертывание прусской армии. По согласованию с Милютиным Валуев представил царю докладную записку, в которой обосновал необходимость перехода от рекрутской повинности к новым буржуазным способам комплектования; заключая доклад, он подчеркнул, что «безопасность России требует, чтобы ее военное устройство не отставало от уровня вооруженных сил ее соседей». «Мысли невоенного о наших военных силах» Валуева произвели большое впечатление на Александра II. Царь разрешил Милютину составить соображения о введении всесословной воинской повинности. Доклад был представлен Милютиным в ноябре 1870 г. и по утверждении опубликован.

Отмечая важность предстоящей работы и справедливо усматривая, что с введением новых оснований комплектования армии будет завершена перестройка ее на буржуазной основе, Милютин писал в 1870 г. царю: «Ныне наступает новый период еще более коренных реформ, с целью наибольшего развития вооруженных сил наших, ввиду громадных вооружений всей Европы и практических указаний настоящей войны Пруссии с Францией». В том же году Милютин. представил царю еще одну записку о введении воинской повинности.

На предстоящую реформу Милютин возлагал огромные надежды. Он видел в ней способ решения не только военных, но и сословных, а также национальных противоречий, обострившихся после крестьянской реформы 60-х годов. «Соединение под одним знаменем лиц всех сословий и из всех частей России послужит могущественным средством к ослаблению в народе сословной и племенной розни, к правильному соединению всех сил государства и направлению их к одной общей цели», - докладывал Милютин. Милютин предложил ввести воинскую повинность для всех сословий. Если ранее освобождение привилегированных сословий определялось крепостным правом, то после его отмены, писал он, «ничто, по-видимому, не препятствует справедливому распространению военной повинности на все сословия, в чем ныне более, чем когда-либо, представляется необходимость, едва ли не всеми сознаваемая». Предлагая всесословный принцип отбывания повинности, Милютин в то же время считал необходимым сохранить ряд сословных преимуществ: «Необходимо допустить многие и существенные льготы, — указывал он, — не столько в видах сохранения привилегированного положения высших классов населения, сколько в интересах самого государства и общества».

Наконец, в ноябре 1870 г. были сформированы Комиссия о воинской повинности и Комиссия по разработке «Положения о запасных, местных и резервных войсках и государственном ополчении». Обе комиссии возглавил начальник Главного штаба генерал-адъютант Гейден.

Комиссии приступили к работе в январе 1871 г. Но пока шла их работа, призывы проходили на основании прежних узаконений. С 1856 по 1862 г. наборы вообще не производились. Естественную убыль в войсках пополняли путем призывов отпускных. В период с 1859 по 1861 г. было призвано из бессрочного отпуска 60 тыс. и временных отпусков — 172 258 чел. В 1862 г. вместо общего набора собрали отпущенных в отпуск и другие категории, что составило 49 364 чел., из которых направили в гвардию 42 чел., в полевые войска — 47 755 чел., на пополнение кавказских войск — 1 472 чел. и оставили при губернских командах 95 чел.

Начались наборы с 1863 г. и велись по Положению 1862 г. по стране в целом и отдельно в Царстве Польском. Данные об этих наборах приведены в табл. 26.

Нужно отметить, что предполагаемые наметки наборов были выполнены с превышением только в 1863 и 1865 гг., в остальные же годы отмечается значительный недобор. В 1871 г. — 12 076 чел. в 1872 г. — 7 385 чел. и в 1873 г. — 7 317 чел. Любопытно также, что, когда в 1861 г. перед крестьянами был поставлен вопрос о переходе на жеребьевую систему, они просили сохранить очередной порядок призывов.

В работе комиссии встретились серьезные затруднения. Разнообразные предложения, поступившие от ее членов, вынуждали «отступать от прежних оснований, указанных комиссии при ее учреждении». Но главное было даже не в этом. В ходе работы «обнаружилась полная связь организационных вопросов с вопросами высшего государственного порядка — политическими и финансовыми». В связи с этим выявилась необходимость созыва Особого совещания. На совещании, состоявшемся в начале 1873 г., были «установлены основания новой организации армии».

Таблица 26 [242]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Одним из пунктов решений было указание, что реформу следует проводить «по мере денежных средств». В связи с этим Милютин высказал опасение, «что означенная постепенность на деле окажется слишком медленною» и реформа в конце концов будет сорвана.

Комиссии завершили работу, и 19 января 1873 г. Милютин сделал соответствующее представление Государственному совету, к которому прилагались проект Устава о воинской повинности и Положение о государственном ополчении.

Проекты были направлены членам Государственного совета и министрам для получения их мнений. Представленный проект был встречен далеко не всеми положительно. Особенно резко отзывались о нем реакционно настроенные члены совета и министры. В связи с этим было принято решение образовать Особое присутствие о воинской повинности на правах департамента Государственного совета под председательством вел. кн. Константина и провести там постатейное обсуждение обоих проектов.

Споры возникли по коренным проблемам Устава — по вопросу о личной и всеобщей повинности, о льготах и о производстве в офицерские чины. Точку зрения реакционного дворянства наиболее четко выразил министр просвещения гр. Д. А. Толстой. Он выступил за перенесение прусской системы комплектования на русскую почву. Толстой возражал против льгот вольноопределяющимся, поскольку следствием этого могло быть «засорение» офицерского корпуса выходцами из мещан и купцов. Наконец, он предлагал уравнять сроки службы для лиц, получивших низшее, среднее и высшее образование.

Министр иностранных дел А. М. Горчаков и товарищ министра иностранных дел Вестман также считали необходимым подольше сохранить существующий порядок комплектования армии и вообще, не спешить с введением всесословной повинности.

Отрицательную позицию, но по другим причинам заняли представители буржуазии. Они добивались больших льгот себе. В частности, их предложения сводились к освобождению от призыва одного из сыновей и внуков и узаконения права замены. Московское биржевое общество направило министру финансов Рейтерну специальную записку по этому поводу.

Страстная полемика развернулась в печати между милютинцами и защитниками «доброго старого времени». Размышляя над ходом дискуссии, Милютин писал: «Ни одно коренное преобразование в государственном строе, как бы ни было оно благодетельно и разумно, не обходится без противодействия, без критики, без жалоб… Честолюбцы и интриганы пользуются им для своих целей и поднимают тревогу болтовней в обществе и полемикой в печати».

При всем различии точек зрения классовая природа спорящих лагерей была одинакова. Это была борьба внутри правящего класса из-за меры уступок. Однако при всем этом следует указать, что за реакционной кликой, в своем большинстве состоявшей из немцев, стояли дирижеры из Германии. Они всячески старались противодействовать введению новых прогрессивных начал, направленных на усиление русской армии. Бисмарк пугал Александра II призраком революции и уговаривал сохранять консервативные начала. В частности, из Германии пришла идея, что для России наиболее пригодна прусская система. Милютину удалось доказать царю, что последняя в России неприемлема. 8 ноября 1873 г. после дискуссии Особое присутствие одобрило представленные проекты без существенных поправок.

В течение декабря 1873 г. Государственный совет рассмотрел как сами проекты, так и докладные записки (мемориалы), поступившие в Особое присутствие. В ходе заседаний вновь разгорелись споры по тем же вопросам, а также о времени проведения призыва и об отбывании службы евреями. Вновь выступили гр. Д. Толстой, кн. А. М. Горчаков, П. А. Шувалов и К. П. Победоносцев, однако Государственный совет поддержал мнение Военного министерства. 17 декабря 1873 г. обсуждение проектов было закончено и они были представлены Александру II на утверждение. 1 января 1874 г. Устав о воинской повинности был утвержден. Так, наконец, совершился переход к буржуазным принципам комплектования, которые позволили создать в России массовую армию.

Каковы же были основы нового устава?

Вооруженные силы страны разделялись на постоянные войска и ополчение. В состав постоянных войск входили: кадровая армия, пополняемая ежегодными наборами; запас армии уволенных по истечении первого срока службы; казачьи войска, служба которых определялась специально узаконенными правилами, и так называемые «инородческие» части, формируемые из лиц нерусского происхождения. В состав морского флота входили действующие команды и запасные части.

Призыву подлежали лица, которым к 1 января исполнялось 20 лет. Поступление на службу определялось жребием. Призывники, вынувшие номер, означавший зачисление в войска, шли на военную службу, остальные зачислялись в ополчение. Срок службы определялся в 15 лет. Из них действительной службы — 6 лет, состояния в запасе — 9 лет. Для лиц, несших службу в отдаленных местностях, срок действительной службы определялся в 7 лет и в запасе — 6 лет. Особые сроки были установлены для службы на флоте: 7 лет действительной службы и 3 года в запасе. При этом Военному и Морскому министерствам предоставлялось право увольнять в запас и до истечения сроков действительной службы. Государственное ополчение составлялось из лиц, не числившихся на действительной службе, но способных носить оружие. Предельный возраст для состояния в ополчении был установлен 40 лет. Ратники ополчения делились на два разряда. В первый разряд входили четыре младших возраста. Ратники этого разряда могли быть использованы как для ополченских частей, так и в постоянных войсках (в случае недостатка запасных). Во второй разряд входили все остальные возрасты.

Устав предусматривал льготы, отсрочки и изъятия. Льготы давались по образованию. Лица, получившие высшее образование, служили 6 месяцев и состояли в запасе 14 лет и 6 месяцев. Лица, получившие среднее образование, должны были служить 1 год и 6 месяцев и состоять в запасе 13 лет и 6 месяцев. Лица, получившие образование в объеме учебных заведений третьего разряда, обязаны были служить 3 года и состоять в запасе 12 лет. Лицам с начальным образованием, входившим в четвертый разряд, полагалось служить 4 года и состоять в запасе 11 лет.

Освобождение от службы предусматривалось по физическим недостаткам и по роду занятий. От службы были полностью освобождены духовенство, врачи и преподаватели. Условное освобождение предоставлялось по семейному положению. Отсрочки было определено предоставлять по телесным недостаткам, для окончания образования и по имущественному положению. Устав запрещал замену и наем охотников, но он предусматривал возможность представления зачетных рекрутских квитанций, проданных государством до 1874 г.

Порядок призывов устанавливался следующим образом. Организацией наборов в уездах ведали уездные по воинской повинности присутствия, в губернии — губернские по воинской повинности присутствия. В крупных городах были учреждены городские по воинской повинности присутствия, действовавшие на правах уездных. Губернские присутствия производили раскладку новобранцев между участками и осуществляли общее наблюдение за ходом призывов и переосвидетельствованием. Уездные занимались составлением списков, определением прав призываемых и их освидетельствованием и, наконец, проведением призывов. Обычно в уезде (городе) было несколько участков; число их определялось уездным земским собранием (в городах — городским управлением). Все местности основных губерний России (европейской части) были разделены на 164 участка, по числу пехотных полков. Территориальное комплектование распространялось только на пехоту и пешую артиллерию. Гвардия, стрелковые части, конница, конная артиллерия получали новобранцев по росписи Главного штаба. Морской флот получал новобранцев по определенному списку из приморских губерний (но все они также входили в общий расчет).

Казачье население несло службу на основе общеобязательной воинской повинности. Вооруженные силы войска составляли служилый состав и войсковое ополчение. Срок службы казаков определяли в 20 лет (3 года в приготовительном разряде, 12 лет в строевом и 5 лет в запасном). Для жителей Финляндии в 1881 г. было введено особое положение. Срок службы определен в 18 лет (3 года действительной службы, 2 года в запасе, 13 лет в ополчении). Лица, не попавшие на действительную службу, состояли в запасе 5 лет и проходили учебные сборы.

Устав не распространялся на жителей Закавказья (как коренных, так и русских) и на нерусское население Северного Кавказа. Лишь с 1887 г. население и этих мест было привлечено к несению службы на основании особого положения, предусматривавшего 3 года действительной службы и 12 лет запаса. Всем мусульманам служба была временно заменена денежным налогом. Новобранцы Закавказья и Северного Кавказа несли службу только в войсках Кавказского округа. Русские входили в общий расчет министерства и распределялись по разверсткам в другие округа.

Одновременно с работой над Уставом шла работа над «Положением о государственном ополчении». Комиссия графа Гейдена располагала проектами П. Киселева («Соображения о составе и устройстве армии»), Д. А. Милютина («Мысли о невзгодах русской армии») и Максимовского («Разделение империи на округа и система резервов»).

В печати со своими предложениями выступил ряд лиц, в частности Н. Зубков и генерал Р. А. Фадеев. Все эти материалы давали достаточно данных для решения вопроса. Комиссия пришла к выводу, что наиболее рациональным путем накопления запаса является ополчение. Оно разделялось на два разряда. Ополчению каждой губернии было присвоено наименование данной губернии. Проект был представлен в Государственный совет в 1876 г. и утвержден.

Закон 1876 г. действовал до 1891 г., когда был утвержден новый, предусматривавший более широкое использование ополчения для пополнения кадровых войск, увеличение срока пребывания с 40 до 43 лет, разделение ополчения по родам оружия. Все это сближало ополчения с кадровыми войсками. Окончательно этот вопрос нашел свое разрешение в законе 1897 г.

Приступая к проведению наборов по новому закону, Милютин ожидал отрицательной реакции со стороны рабочих и тех категорий городского населения, которые раньше не несли воинской повинности. И, конечно, для этого у него были основания. Жандармское управление доносило о недовольстве новым законом в городах и особенно в западных губерниях. Однако крупных демонстраций не произошло. Отметив, что первый призыв по новому уставу прошел благополучно, Милютин вынужден был донести Александру II, что «исключение представляют лишь немногие участки, преимущественно где преобладает еврейское население, а также население некоторых больших городов».

Большое беспокойство министерства вызвало появление в войсках грамотных рабочих и мещан. Сначала министерство дало указание сводить этих новобранцев в особые команды и обучать их военному делу «при штабах» части, а затем было решено распределять их по ротам и эскадронам. По новому уставу в период с 1874 по 1879 г. было проведено шесть наборов. Сведения о числе набранных в армию и на флот помещены в табл. 27.

Из данных таблицы следует, что наборы в целом шли удовлетворительно. Тем не менее почти ежегодно имел место недобор (в 1874 г. — 1 542 чел., в 1876 г. — 1 952, в 1877 г. — 4 792, в 1878 г. — 2 941, в 1879 г. — 950 чел.). Как правило, это были немцы-переселенцы или евреи. Последние, не желая нести военную службу, эмигрировали за границу.

Проведенные наборы позволили Военному министерству сделать вывод, что сроки службы велики и вследствие этого рост обученного запаса идет медленно. В связи с этим Военный совет решил пойти на новое сокращение сроков действительной службы. С 1878 г. в пехоте он был сокращен до 5 лет, а в кавалерии и артиллерии оставлен прежним. В 1880 г. срок действительной службы был сокращен еще на 1 год. Это и дало возможность увеличить численность обученного запаса с 752 тыс. в 1879 г. до 1 009 тыс. чел. в 1881 г. Однако после некоторых дебатов в 1881 г. срок действительной службы был в пехоте снова установлен в 6 лет, а в специальных войсках — 7 лет.

Таблица 27 [261]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

¹ При определении числа направляемых для службы в отдельные рода войск исходили из следующих норм. Во все пехотные части и полевую артиллерию направлялась 1/5 штатного состава полков, в кавалерию и конную артиллерию — 1/6, в войска, расположенные в отдаленных районах Сибири, — 1/7. Кроме того, во все полки отправлялось ¾ русских новобранцев и ¼ нерусских.

² Здесь показаны запасные и пограничные части, а также части, дислоцированные в Кавказском, Туркестанском, Сибирском и некоторых других округах. Направленные в запас не учитываются.

³ Приплюсовано число солдат, направленных в действующую армию.

Введение воинской повинности оказалось в значительной степени условным, ибо разные части страны несли ее неравномерно.

Достаточно показательны данные на 1885 г. по несению воинской повинности жителями различных территорий (табл. 28, в тыс. чел.).

Таблица 28 [262]А М. Золотарев . Материалы по военной статистике России. Население России как источник комплектования армии. СПб., 1889, стр. 4.

Из данных таблицы следует, что из каждой тысячи населения в Европейской России подлежало военной службе 18,4 чел. на Кавказе 6,1, а в Средней Азии только 1 чел.

В сравнении же с другими странами русская система комплектования нуждалась в серьезных поправках. Главное, чего нужно было добиться, — быстрого увеличения обученного запаса. Несообразности в порядке прохождения службы стали все более и более ощущаться. Пришлось вновь вернуться к обсуждению сроков прохождения службы и оп отделению районов, на которые распространялось положение 1874 г.

В 1888 г. срок службы снова был сокращен на 1 год. Но взамен было увеличено пребывание в запасе на 3 года.

В Финляндии устав о воинской повинности был введен в 1878 г. Призывы в армию шли с рядом поправок в законе. Но в 1891 г. было решено унифицировать порядок прохождения службы и не учитывать национальные особенности. То же было проделано и в отношении Кавказа. Общий порядок был введен на Кавказе в 1893 г. с тем, однако, что призванные несли службу в кавказских частях, а осетины — в составе Терского войска.

Данные табл. 29 характеризуют движение наборов за последнее десятилетие XIX в.

Таблица 29 [264]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы. Направленные в запас не учитываются.

* Здесь и далее приплюсованная цифра означает число призываемых с Кавказа.

Недоборы составляли сравнительно небольшие цифры: в 1883 г. — 2 045; в 1884 г. — 1 433 чел., в 1886 г. — 670 чел., в 1888 г. — 876 чел., в 1889 г. — 651 чел., в 1890 г. — 687 чел., в 1891 г. — 1 144 чел., в 1893 г. — 4 326, в 1900 г. — 2 128 чел.

Введение нового порядка набора позволило постепенно наращивать обученный запас. Если на 1 января 1874 г. было в запасе 716 тыс. чел., то затем запас стал возрастать: в 1875 г. — до 840 тыс., в 1876 г. — до 832,5 тыс. Война 1877–1878 гг. понизила численность запаса: в 1877 г. — до 517,9 тыс., а в 1878 г. — до 263 тыс. чел. Но уже с 1879 г. произошло увеличение запаса. В этом году он равнялся 650 тыс. чел., в 1880 г. — 812,8 тыс., в 1881 г. — 1 009 тыс., в 1890 г. — 1 800 тыс., в 1894 г. — 2 653 тыс. и в 1899 г. — 2 965 тыс. чел.

По отчислении в запас для рядовых проводились учебные сборы. Первые сборы были проведены в Киевском округе еще в 1871 г., затем в 1872 г. их провели и в других округах. В 1875 г. Военное ведомство учредило комитет по подготовке данных о мобилизации, на который возлагалась обязанность регулировать проведение сборов. В 1876 г. комитет издал «Положение о бессрочно отпускных». Последующие сборы проводились согласно правилам этого положения. В период с 1887 по 1900 г. сборы проводились ежегодно, но, как правило, число запасных, призванных на сборы, было невысоким. У Военного министерства либо недоставало денег, либо отпущенные ассигнования использовались не по назначению (например, на проведение опытной мобилизации 51-й пехотной дивизии в 1888 г. или сбор прапорщиков в 1890 г.).

Данные о проведенных сборах свидетельствуют о том, что Военное ведомство относилось к этой задаче формально.

В период с 1887 по 1900 г. отбыло сборы:

Призывы в ополчения начались уже через год после утверждения «Положения». Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. было призвано 185 500 ратников первого разряда. Все они пошли на укомплектование резервных частей действующей армии. В 1878 г., когда возникла угроза войны с Германией и Австрией, правительство призвало еще 64 968 ратников. Но после принятия Берлинского трактата часть этих ратников была распущена по домам, а другая часть поступила на пополнение крепостных, местных и запасных войск и на Кавказ.

До 1890 г. шло зачисление в ополчение, однако оно не имело еще твердой организации. Лишь в 1891 г., когда был принят закон об образовании постоянных кадров ополчения, оно получило четкую организацию.

По этому закону государственное ополчение составлялось из контингента, не входящего в кадровые постоянные войска и в запас. Призыву подлежали лица в возрасте от 21 до 43 лет. Деление ратников на два разряда сохранилось. В первый разряд зачислялись все лица, отчисленные из запаса, т. е. по окончании срока действительной службы, во второй — все остальные. В 1894 г. ополчение первой очереди составляло 20 пехотных дивизий, 20 конных полков, 20 артиллерийских полков и 40 крепостных саперных рот, общей численностью в 400 тыс. чел. С 1900 г. должно было формироваться такое же количество частей из ополчения второй очереди.

Число ежегодно отчисляемых в ополчение видно из данных призывов табл. 30.

Таблица 30 [273]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

К 1881 г. общая численность ратников первого разряда составляла 1 873 тыс. чел., но годных к службе было только 356 тыс. чел. В 1894 г. общая численность ратников первого разряда составила 2 600 тыс., из которых годных к службе было 1 267 500 чел.

Россия очень медленно перестраивала свой военный аппарат, и на рубеже XIX и ХХ столетий он уже не отвечал полностью требованиям времени, ибо исход борьбы решала численность войск, их вооружение и степень боевой подготовки. В этом отношении Россия отставала от других стран Европы, о чем свидетельствуют данные табл. 31.

Таким образом, Россия смогла увеличить за последнюю четверть XIX в. численность своей армии всего на 20 % и это при населении в 129 211 000 чел., из которых 29 723 тыс. были мужчины в возрасте от 20 до 40 лет.

Таблица 31 [275]А. Гулевич . Война и народное хозяйство России. СПб., 1898, стр. 20–22.

Комплектование войск офицерами во второй половине XIX в.

Переход к всеобщей воинской повинности и формирование массовой буржуазной армии обусловили новые требования в определении численного состава офицерского корпуса. Как указывалось выше, до реформы 1874 г. его численность мало изменялась: в 1861 г. в армии было 29 500 генералов и офицеров, в 1865 г. — 30 507, в 1870 г. — 27 841 и в 1873 г. — 28 431.

После реформы численность оставалась на прежнем уровне. В 1874 г. было 29 174 генерала и офицера в регулярных и иррегулярных войсках, в 1875 г. — 29 359 и в 1876 г. — 31 239. Лишь во время русско-турецкой войны она поднялась до 35 614 чел. в 1877 г. и 39 268 чел. в 1878 г.

По окончании войны произошло некоторое снижение численности командного состава. В 1880 г. в армии находилось 34 917 генералов и офицеров, в 1885 г. — 30 655, в 1890 г. — 33 545, в 1895 г. — 36 568 и в 1900 г. — 38 008. Убыль офицеров до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. колебалась от 1 800 до 3 тыс. чел. с лишним в год. Одной из причин убыли офицеров были воинские и уголовные преступления.

Так, например, с 1861 по 1870 г. из армии убыло 24 605 офицеров. Из них исключено со службы за нарушение воинской дисциплины — 301 чел., разжаловано в рядовые — 169 чел., расстреляно — 9 чел., сослано на поселение — 21 чел., бежало — 15 чел.

В период с 1871 по 1876 г. выбыло из армии 9 644 офицера. Из них за воинские и уголовные преступления было осуждено 473 чел., исключено со службы — 77, получили взыскания с содержанием на гауптвахте или в смирительных домах — 348, разжаловано в рядовые — 48 чел.

Убыль офицеров компенсировалась теми же способами, как и в первой половине Х1Х в. — за счет выпусков из военно-учебных заведений, производства из унтер-офицеров и возвратившихся из отставки.

Источники пополнения офицерского состава показаны в табл. 32.

Таблица 32 [276]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Во время русско-турецкой войны убыль офицеров незначительно превышала убыль мирного времени. В 1876 г. в армии убыло 1 749 чел., в 1877 г. — 1 403, в 1878 г. — 1 831 и в 1879 г. — 2 382 чел.

Потери за указанные годы компенсировались выпусками из военно-учебных заведений — 2 406 чел, путем производства из портупей-юнкеров — 9 921 чел. и возвратившимися из отставки — 3 893 чел.

После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. положение с комплектованием офицерского корпуса сильно изменилось. Переход к всеобщей воинской повинности по-новому поставил вопрос о комплектовании массовой армии. И хотя в мирное время (с 1881 по 1900 г.) убыль офицеров по-прежнему колебалась от 2 до 3 тыс. чел. ежегодно, тем не менее потребность в офицерских кадрах резко увеличилась в связи с подготовкой резерва рядового состава для развертывания массовой армии. Вот тут-то и выявился разрыв между количеством офицеров, поступающих в войска, и количеством, потребным для штатов военного времени. Так, в 1880 г. из войск ушло 1 854 офицера. На открывшиеся вакансии были назначены 635 офицеров, окончивших военные училища, 1 034 офицера, произведенных из унтер-офицеров, и 185 офицеров, возвратившихся из отставки — всего 1 854 чел.

Благополучие было кажущимся, так как по штатам военного времени на 1 января 1881 г. недоставало около 14 тыс. чел, В 1885 г. из войск ушло 2 625 офицеров. На замещение вакансий поступило из военных училищ — 785 чел., из юнкерских училищ 1 112 чел. — всего 1 897 чел. По штатам же военного времени по-прежнему недоставало 17,9 тыс. чел. Данные о производстве офицеров за 1886–1890 гг. приведены в табл. 33.

Таблица 33 [277]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Не улучшилось положение и через 5 лет. В 1894 ушло из армии 2 420 чел. Поступило из военных училищ — 1 287 чел., из юнкерских училищ — 1 086 и возвратилось из отставки — 129 чел. — всего 2 492 чел. Запас насчитывал 7 028 обер-офицеров. Дефицит в кадрах составил почти 12 тыс. офицеров.

Такое же положение было и в 1897 г.: из армии ушло 3 700 офицеров, поступило из средних учебных заведений 1 225 чел., из юнкерских училищ — 1 089 чел. и вернулось из отставки 1 101 чел. — всего 3 415 чел. Запас насчитывал 4 473 чел. Войскам же по штатам военного времени 1898 г. недоставало 12 463 чел.

Было ясно, что развертывание массовой армии могло быть обеспечено лишь путем создания офицерского запаса. Решение об офицерском запасе было принято в 1882 г. Однако число лиц, подлежавших учету в запасе, оказалось небольшим (3 249 чел.). Вот почему в 1886 г. было издано «Положение о прапорщиках запаса», которое распространялось на лиц, пользующихся льготами по образованию. Эти офицеры должны были состоять в запасе 12 лет и проходить за это время учебные сборы. Первый сбор 311 запасных прапорщиков был проведен в 1890 г., второй — в 1892 г., на 754 чел., третий — в 1893 г., на 645 чел. В дальнейшем сборы проводили почти ежегодно. Эти меры позволили создать обученный запас младших офицеров: к 1894 г. числилось 2 960 чел., к 1897 г. — 4 473, а в 1900 г. — 5 200 чел. И все же до штатов военного времени не доставало в среднем 15 тыс. офицеров. В связи с этим в 1891 г. было издано положение о зауряд-прапорщиках. Это полуофицерское звание давалось унтер-офицерам, состоявшим на сверхсрочной службе, и вольноопределяющимся первого разряда.

Не лучше обстояло дело и с офицерами ополчений. Для замещения офицерских должностей в ополчении первой категории требовалось 3 420 офицеров и во второй категории — до 6 тыс. Такова была потребность при формировании ополчений после русско-турецкой войны. Налицо же было только 1 400 числившихся в запасе офицеров. Было решено продлить срок службы в ополчении для штаб-офицеров до 55 лет, а для обер-офицеров — до 50 лет. Эта мера дала возможность увеличить к 1895 г. число офицеров запаса до 2 800 чел. Однако для покрытия штатной потребности недоставало около 7 тыс. офицеров.

Все это свидетельствует о том, что социальная политика правительства входила в противоречие с потребностями армии. Нужно было открыть доступ в офицерский корпус представителям других сословий. Делалось это медленно, с оглядкой на благонадежность. Результат такой политики обернулся в войнах начала ХХ столетия катастрофической нехваткой офицеров при развертывании многомиллионной армии.

Так обстояло дело с обер-офицерскими кадрами. Несколько иная картина наблюдается с кадрами штаб-офицеров. Вакансий по этой категории в армии было значительно меньше. Эти вакансии замещались либо окончившими Военную академию (по второму разряду), либо переведенными офицерами гвардии (с повышением в чине). Возможностей для производства обер-офицеров по выслуге оставалось сравнительно немного. Поэтому о недостатке штаб-офицеров вопрос не стоял. Скорее он ставился в другом плане. Армия была переполнена офицерами старших возрастов, так как служба в обер-офицерских чинах продолжалась от 25 до 30 лет. Поэтому подавляющее число командиров рот (до 70 %) было в возрасте от 40 до 50 лет. Это обстоятельство должно было учитывать Военное министерство при составлении мобилизационных планов. При сложившейся ситуации в запасе недоставало штаб-офицеров. Вот почему в конце века встал вопрос о возрастном цензе. В 1899 г. были введены «Временные правила о предельном возрастном цензе для состоящих на службе генералов, штаб— и обер-офицеров», по которым предельный возраст устанавливался для строевых обер-офицеров — 53 года, для кавалерийских — 56, для командиров пехотных полков и батальонов — 58, для начальников дивизий — 63 и для командиров корпусов — 67 лет.

Система комплектования армии и флота рядовым и командным составом всегда отражает существующие в стране общественные отношения и господствующие формы и методы ведения войны и военных действий. Господство в России феодально-крепостнического строя в первой половине века обусловило существование рекрутской системы, позволявшей иметь в армии и на флоте однородный социальный и национальный рядовой состав, и обеспечивало руководство всеми видами вооруженных сил за господствующим классом.

Однако эта система входила в противоречие со складывающимися буржуазными формами ведения войны и военных действий, развитие которых в конечном счете определялось изменениями, происходившими в материально-технической основе военного дела.

Вызревание в недрах феодального строя капиталистического способа производства привело к победе капиталистического строя. Это обусловило переход от полуфеодальной кастовой армии к массовой армии, комплектуемой на основе воинской повинности. Экономической ее основой было капиталистическое производство средств ведения войны и боя.

Однако переход от рекрутской системы к воинской повинности не изменил расстановку социальных категорий в армии. Рядовой состав по-прежнему комплектовался рабочими и крестьянами, командный — дворянами. Это и был тот анахронизм, который не позволял воинскую повинность сделать всеобщей и всесословной. «Безвозвратно канули в вечность те времена, когда войны велись наемниками или представителями полуоторванной от народа касты. Войны ведутся теперь народами…», — писал В. И. Ленин. В новых условиях сохранение феодально-крепостнических пережитков в вопросе комплектования обернулось поражением в русско-японской войне 1904–1905 гг. и мировой войне 1914–1917 гг.

 

3

Боевая подготовка войск

Обучение и воспитание войск в первой половине XIX в.

Развитие военно-теоретической мысли

Система боевой подготовки войск определяется, с одной стороны, способом ведения войны и боя, с другой — господствующим социальным строем.

В первой половине XIX в. ведущим способом войны и боя стала глубокая или, как тогда ее называли, перпендикулярная тактика колонн и рассыпного строя, пришедшая на смену линейной тактике. Глубокая тактика по своей социальной сущности выражала буржуазные способы ведения войны и боя, сложившиеся на Западе и в России в конце XVIII — начале XIX в. На Западе ее носителем явилась французская армия. Начало складывания ее относится к 60-м годам XVIII в., оформилась же она в период революционных и наполеоновских войн. Теоретическое обоснование она получила в работах Фолара, Гибера, Карно и Наполеона. В России новый способ ведения войны и новая глубокая тактика также складывались с 60-х годов XVIII в. Их создателями были П. А. Румянцев, А. В. Суворов и М. И. Кутузов. Во Франции буржуазный способ ведения войны и боя достиг расцвета в период утверждения капиталистического строя. Новые буржуазные отношения определяли способ комплектования, организацию армии и систему ее боевой подготовки. В России же только складывались буржуазные отношения. Феодально-крепостнические отношения затрудняли оформление тактики колонн и рассыпного строя. Новое рождалось в боевой практике. Но к нему относились с недоверием и поэтому старались облечь в старые формы. Правящие круги стремились использовать только те элементы нового в военном деле, которые не нарушали феодальных основ военного дела. Прогрессивные круги армии видели необходимость перехода к буржуазным формам ведения войны и новым способам подготовки армии и проводили их в жизнь, и поэтому неизбежно вступали в противоречие с официальным курсом.

Развитие военно-теоретической мысли шло вместе с развитием общества, с его борьбой противоречий. «…История идей, — указывает В. И. Ленин, — есть история смены и, следовательно, борьбы идей». Эта борьба нашла свое отражение уже в первых трудах по тактике. Генерал А. И. Хатов в 1807–1810 гг. издал «Общий опыт тактики» и «Начальные основания военной тактики». В этих книгах он добросовестно изложил боевой опыт стран Западной Европы, главным образом Франции, и дополнил его соображениями, основанными на боевой практике русской армии.

Хатов рассматривает войну как общественное явление, зависящее от ряда факторов. К ним он относил военную технику и общественный строй которые создают «Способы, употребляемые правлениями для образования граждан, воинов и генералов». Поскольку техника и общественный строй изменяются, то «изменяются по мере изменения оружия и военных учреждений» и принципы военного искусства.

Хатов решительно выступал против вечных и неизменных принципов военного искусства и против формализма в теории. «Наука, и прежде всего военная наука, должны сделать тактику простее и искуснее, образовать лучше войска и лучших генералов, поставить методу на место навыка, соображение на место случая».

Он ратовал за переход к тактике колонн и рассыпного строя и отказ от безнадежно устаревшей линейной тактики. Вслед за Хатовым в защиту глубокой тактики выступил генерал М. С. Вистицкий. Он утверждал, что теория должна основываться на боевом опыте. Тактические же правила зависят «от обстоятельств». Ему же принадлежит исследование вопроса о базе и операционной линии, в основе чего лежал опыт Отечественной войны 1812 г.

Но вот отгремели национально-освободительные войны 1812–1814 гг. Плодами усилий народов воспользовались реакционные круги. Политическая реакция, наступившая в Европе после разгрома наполеоновской империи, охватила также и Россию. В условиях аракчеевского режима все выступления в пользу нового способа ведения войны, пропаганда военных идей Суворова и Кутузова, а также обращение к опыту Отечественной войны 1812 г. стали рассматриваться правящими кругами как критика правительственного курса. Именно поэтому начальник Главного штаба П. М. Волконский писал командующему гвардейским корпусом И. В. Васильчикову: «Давно бы пора перестать говорить о кампании 1812 года».

Знамя борьбы за новые передовые идеи подняли декабристы. Они не стремились к усовершенствованию военной системы в интересах господствующего класса, а считали нужным заменить ее вместе с существующим строем.

И. Г. Бурцов, П. И. Пестель, Н. М. Муравьев, Ф. Н. Глинка и другие старались решать кардинальные вопросы войны и боя и способов организации, образования и воспитания войск в плане передовой буржуазной науки.

Декабристы поставили вопрос о связи военной организации с общественным устройством и о необходимости заменить устаревшую феодальную военную организацию более высокой — буржуазной. Они доказывали целесообразность ударной или глубокой тактики, преимущества которой подтвердил опыт боевых действий русских войск под командованием великих полководцев Суворова, Кутузова.

Поражение декабристов на время прервало разработку вопросов военной теории в буржуазном духе. Разгромив дворянских революционеров, царизм еще яростнее стал бороться за сохранение крепостнического строя и соответственно феодальных пережитков в военном деле. Этому способствовало и то, что вооружение не претерпело сколько-нибудь серьезных изменений, как не изменились и способы военных действий.

Тем не менее в военной теории продолжалась борьба вокруг двух тактических систем. Передовым взглядам декабристов противопоставлялись взгляды западноевропейских военных теоретиков, особенно Ллойда, Бюлова, эрцгерцога Карла и Жомини. Отвлеченные схемы Ллойда и Бюлова не мешали царизму сохранять феодальную систему комплектования и боевой подготовки войск на основе феодальной военной идеологии.

Русские военные теоретики стремились находить самостоятельные пути в решении коренных проблем военной истории. «Я не видел причины, — писал автор «Теории военной географии» полковник П. А. Языков, — почему мы, русские, должны повторять только то, что сказано писателями иностранными. Не положено в законах природы, чтобы идеи новые и открытия в науках должны непременно следовать от Запада к Востоку. Они могут принять и обратный путь».

Первые крупные труды по тактике, вышедшие во второй четверти XIX в., принадлежат генерал-майору Н. В. Медему. Медем критически оценивал системы известных западных военных специалистов, причем ни одна из этих систем не признавалась вполне приемлемой. Медем пришел к выводу, что «постоянные, безусловные правила для самых действий существовать не могут».

Обращаясь к опыту, как к главному источнику знаний, Медем говорит, что опыт должен служить основанием военной науки.

Медем делил тактику на начальную и высшую, причем первая в свою очередь подразделялась на чистую тактику и прикладную. Главная его мысль состояла в том, что способы ведения войны меняются под влиянием развития средств борьбы, и, следовательно, соответственно им должна изменяться и система боевой подготовки. Он возражал также против догматизации боевых порядков, ибо сам дух глубокой тактики основан на подвижности элементов боевых построений. Выводы Медема способствовали утверждению взгляда на тактику как на науку, признанную обобщать передовую боевую практику.

Наиболее крупным ученым, разрабатывавшим теоретические основы тактики в середине XIX в., был Ф. И. Горемыкин. В первый раз было точно и ясно определено место тактики в военной науке. «Стратегия, — писал Горемыкин, — дает им (войскам. — Л. Б.) общее направление сообразно с принятым планом войны, решает, где и с какой целью они должны вступить в непосредственное столкновение с неприятелем», тактика же «составляет в общей науке войны часть, которая имеет в виду исследование лучшего состава войск, их устройства, вооружения, строя, движений и действий в бою как в частях, так и в совокупности».

Центральное место в тактике должно занимать учение о бое. Применение тактики колонн и рассыпного строя изменило характер боя, и поэтому теоретическая разработка принципа взаимодействия частей расчлененного боевого порядка имеет первостепенное значение для боевой практики. Горемыкин указывал на необходимость учета обстановки и исследований элементов, из которых она складывается. «На правила в тактике, — указывал он, — надобно смотреть не как на законы, всюду и неизменно исполняемые, а только как на общие мысли, как на указания, в духе которых должны быть на самой практике делаемы соображения; исполнение же этих соображений, смотря по различию случаев, может и должно изменяться до бесконечности».

Выдвигаемые передовыми военными писателями положения подрывали основания «смотровой тактики», которой официальные круги хотели подменить тактику боевую.

Противниками Медема, Языкова и Горемыкина были защитники «вечных принципов» в стратегии и смотровой тактике И. Ф. Веймарн 2-й и М. И. Богданович. Они усматривали в самой идее развития военного дела материалистическую крамолу и стремились проводить в жизнь то, чего требовали официальные уставы. Так, например, Веймарн 2-й поставил себе главной задачей дать в курсе тактики «аналитический разбор главных статей устава». Хотя он и подразделял тактику на «боевую и смотровую», тем не менее утверждал, что смотровая тактика есть условие правильного понимания сути боевой тактики. Воззрения Веймарна выражали официальную точку зрения. Об этом свидетельствует академический отчет Николаевской академии за 1849 г. «Наши строевые уставы должны служить основанием преподавания всех отделов начальной тактики, что основной идеей всего изложения этого отдела в академии служит мысль, что командные слова есть единственный для войск язык и что войско с полной отчетливостью может выполнять то, чему оно было обучено». За образец принимали не столько боевые примеры, сколько смотровые занятия в Красносельском лагере.

Строевая подготовка

В период с 1801 по 1809 г. в армии руководствовались павловскими строевыми уставами. Главной задачей обучения пехоты была строевая подготовка. Весь смысл ее сводился к отработке навыков действовать в линейном боевом порядке. От солдат требовалось единовременное и, главное, автоматическое выполнение команд. Во время построения и движения боевого порядка и при введении различного вида стрельбы. Подготовленная в 1809 г. «Школа рекрут и солдат» хотя и была направлена в войска вместе с «Кратким наставлением о солдатском ружье», однако вошла в силу только в 1811 г., составив первую часть «Воинского устава о пехотной службе 1811 г.». В этом же году было подготовлено и доведено до войск «Ротное учение». Обе части воинского устава 1811 г. мало чем отличались от павловского. Первая часть излагала основы обучения стойке, выправке, поворотам, тихому и скорому шагу, который по-прежнему предписывалось производить «не сгибая колен», а также правила обучения ружейным приемам. Сохранялось разделение приемов «по темпам» с точным регламентированием. Вторая часть содержала обучение роты всем видам марша и стрельбы. Впервые в уставе было сказано «сколь важно и необходимо, чтобы солдаты обучены были цельно стрелять». Однако все эти рекомендации получены были войсками лишь в конце 1811 г. Поскольку официальные уставы запаздывали, то командующие армиями М. Б. Барклай-де-Толли и П. И. Багратион разослали в войска свои инструкции о порядке обучения рекрутов.

К дальнейшей разработке строевого устава вернулись лишь после окончания войны с наполеоновской Францией. В 1816 г. и войска были направлены первая и вторая части устава 1811 г. с добавлением третьей части — «Батальонное учение». Казалось, что опыт войны 1812–1814 гг. повлияет на характер устава, и все устаревшие положения линейной тактики будут отброшены. Однако этого не произошло. Батальонное учение осталось по своему духу и понятиям выражением линейной тактики. Даже раздел о колоннах, трактующий о глубокой тактике, в уставе был подчинен старым установкам. Последние оказались необычайно живучими и устойчивыми.

Заключительной частью устава являлось «Линейное учение», направленное в войска в 1820 г. Оно заключалось в изучении правил «движений и действий нескольких батальонов совокупно, как в линии, так и в колонах». Устав предусматривал правила построения фронта в линию восьми батальонов, в 20 шагах один от другого. Эти построения были очень сложны и крайне утомительны при исполнении. Они требовали большой точности. Особенно сложно было производить перемену фронта линией батальонов вперед, назад и «облически», т. е. в полоборота. Кроме линий и колонн, предусматривалось построение — каре.

Таким образом, между уставами и боевой практикой наметился разрыв. Делу не помогли появившиеся в 1818 г. «Правила рассыпного строя, или наставление о рассыпном действии пехоты, для обучения егерских полков и застрельщиков всей пехоты, изданные в 1-й армии», раскрывавшие основы глубокой тактики. Эти правила не были приняты для всей армии. Такая же судьба постигла «Правила полкового учения для пехоты, собранные при 1-й армии 1818 г.» и «Об употреблении стрелков в линейных учениях 1820 г.», поскольку нельзя было объединить официальные уставы и правила, в основе которых лежали различные тактические системы.

Попытка Барклая-де-Толли закрепить опыт прошедших войн практически ни к чему не привела, так как в армии все больше укреплялась идея непрерывными учениями и муштрой занять время солдат и офицеров, дабы не происходило «вторжение свободных мыслей извне и возбуждение размышлений». Это направление возглавлялось генералом А. А. Аракчеевым.

Никаких знаний, кроме механического знания устава, от войск не требовалось. Все измерялось качеством марша и четкостью экзерциций. В 1822 г. командир 17-й пехотной дивизии полковник Желтухин ввел в своей дивизии прусский учебный шаг. Александр I, ознакомившись с этим нововведением, издал указ об использовании его в боевой подготовке всех пехотных частей.

В армии этот указ встретили с негодованием и протестовали против него. Дежурный генерал А. А. Закревский писал начальнику штаба 2-й армии генералу П. Д. Киселеву: «О шаге и прочем … велено приучать солдат; посылаю вторичную о сем бумагу; не объявляй по армии, а вводи сии новости (чем армия наша отличается) в учебных командах постепенно, следовательно, и ропоту никакого быть не может».

Мастера экзерцицмейстерства добивались превращения воинской части в машину. Даже вел. кн. Константин в письмах к начальнику гвардейского штаба генерал-адъютанту Сипягину резко осуждал установившуюся систему: «Ныне завелась такая во фронте танцевальная наука, что и толку не дашь: … Я более 20 лет служу и могу правду сказать, даже во время покойного государя был из первых офицеров во фронте; а ныне так перемудрили, что и не найдешься».

Оценка Константина Павловича представляет значительный интерес потому, что он сам по духу был гатчинец, и учения в Варшаве мало чем отличались от учений в Петербурге.

Если так делали в Петербурге и Варшаве, то не отставали и в полевых войсках. Генерал Сабанеев, приняв в командование 6-й корпус, нашел его в тяжелом состоянии: «Учебный шаг, хорошая стойка, быстрый взор, скобка против рта, параллельность шеренг, неподвижность плеч и все тому подобные, ничтожные для истинной цели предметы, столько всех заняли и озаботили, что нет ни минуты заняться полезнейшим. Один учебный шаг и переправка амуниции задушили всех, от начальника до нижнего чина. Какое мученье несчастному солдату, и все для того только, чтобы изготовить его к смотру! Вот где тиранство! Вот в чем достоинство Шварца, Клейнмихеля, Желтухина и им подобных!».

Еще более усилились эти тенденции во второй четверти XIX в. Основное внимание изданного в 1831 г. устава о строевой службе было обращено на выработку у солдат автоматизированных строевых навыков.

Главное в одиночной подготовке состояло в выработке «чувства локтя» у солдат, доведенных до такого состояния, чтобы они смотрели на себя как на составную часть общего механизма, что было характерным для линейной тактики и являлось уже анахронизмом в тактике глубокой. Прусский взгляд на солдата, как на «механизм, артикулом предусмотренный», продолжал господствовать в русской армии до середины XIX в. «О фридриховской тактике обыкновенно говорят, что она погребена была на полях сражений при Иене и Ауэрштедте. Да, там погребена ее внешняя оболочка, ее формы, но дух ее продолжал жить, по крайней мере в нашей армии, еще и в 50 годах», — писал генерал Г. А. Леер.

К ротному учению предлагалось переходить после того, как «нижние чины будут хорошо обучены всем правилам одиночного и шереножного учения… и таким образом подготовят роты к батальонному строю». Обучение рот и батальонов также сводилось к строевой подготовке. Завершался весь процесс подготовки линейным учением, когда отрабатывался строй и стрельба крупными массами.

Обучение кавалерии не отличалось от обучения пехоты. От конницы требовалось одно — точное соблюдение уставов. Меньше всего думали о ее тактической подготовке и заботились лишь о красивости фронта и мастерском выполнении различных построений на смотрах. Это и было главной причиной того, пишет Герсеванов, что «наша регулярная кавалерия в Крымскую кампанию не отличалась никакими замечательными действиями; к тому же лошади ее, привыкнув к манежам, теплым конюшням, не выносят трудов и лишений продолжительной кампании, несмотря на то, что вся тяжесть аванпостной службы лежит на казаках».

Несколько лучше было поставлено обучение артиллеристов, но и здесь задача сводилась главным образом к отработке строевых правил, к соблюдению твердого порядка в расположении орудий во время построения войск. Меньше всего при этом думали об обучении цельной стрельбе.

Весьма сложной была отработка совместных действий разных родов оружия. Для руководства были изданы в 1839 г. «Правила для построения пехотных дивизий в боевые порядки и общие колонны».

В целях выработки единых форм управления действиями пехоты с артиллерией для дивизии были разработаны четыре основных боевых порядка и один резервный.

1-й боевой порядок («обыкновенный») предназначался для обороны и в том случае, если обстановка не была выяснена.

2-й боевой порядок («разомкнутый») предназначался также для действий при невыясненной еще обстановке.

3-й боевой порядок («растянутый») применялся уже при выявившейся обстановке. Его характерной чертой было то, что в первую линию выдвигалось три полка, которые открывали сильный равномерный по всему фронту огонь.

4-й боевой порядок («усиленный») предназначался главным образом для удара в штыки. Он имел в первой линии три полка, построенные в колонны к атаке.

Для кавалерии также было установлено три боевых порядка. Они имеют тот же характер, что и в пехоте. Форме было подчинено все. Равномерное распределение сил по фронту, симметричность, равнение и т. п. поглощали все внимание.

Нормальные боевые порядки, в которых отражались формы ведения современного боя и подчеркивались сильные стороны гладкоствольного оружия, были доведены до логического абсурда узким пониманием характера боевых действий, подчинением содержания форме и фетишизацией плотных боевых построений.

Инспекторские проверки, производившиеся регулярно с 1830 г., показали, на что именно обращало внимание Военное министерство в обучении войск.

В 1832 г. была проведена проверка всех пехотных корпусов полевой армии. Инспектора привезли отчеты, в которых отмечалось, что «нижние чины во всех полках сбережены и имеют вид здоровый. Все следуемое по положению продовольствие получают сполна и своевременно. Недостатков никаких в продовольствии не терпят и претензий никаких не имеют… Оружие в исправности… Стрельба в цель порядочна… Правильность и согласие в ружейных приемах по новым правилам удовлетворительны».

Через 10 лет генеральный смотр повторился. И снова инспектора доложили о благополучном положении в войске.

В 1852 г., т. е. накануне Крымской войны, была произведена более глубокая инспекторская проверка. Надвигавшаяся война заставила обратить внимание на то, как обстоит дело в действительности с огневой подготовкой. Оказалось, что армия стреляла плохо, и скрывать это было просто преступно. Николаю I был представлен следующий рапорт инспектора стрелковых батальонов генерал-лейтенанта Рамзая от 30 июня 1853 г. об итогах проверки:

Батальонным составом застрельщиков в цепном порядке.

На 600 шагов — стреляло — 240 попало 100 — 42%

На 800 шагов — стреляло — 240 попало 105 — 48%

На 1000 шагов — стреляло — 240 попало 86–36%

На 1200 шагов — стреляло — 240 попало 81–34%

Унтер-офицерами и отборными стрелками.

На 600 шагов — стреляло 80 попало 50–70%

На 800 шагов — стреляло 80 попало 36–40%

На 1000 шагов — стреляло 80 попало 46–57%

На 1200 шагов — стреляло 80 попало 38–48%

Отборная команда из всей восемнадцатой пехотной дивизии.

На 400 шагов — стреляло 64 попало 45–70%

На 500 шагов — стреляло 64 попало 41–64%

На 600 шагов — стреляло 64 попало 29–45%

На 800 шагов — стреляло 64 попало 27–42%

Состояние стрелковой подготовки оказалось плачевным. Это, наконец, поняли. Чтобы исправить дело, решено было послать «специалистов по стрельбе» из гвардейского и гренадерского корпусов в пехотные резервные корпуса и создать учебные команды. Главной же мерой было распекание командиров корпусов о нерадении их к столь важному вопросу. Но было уже поздно.

Полевая подготовка

Полевые учения, проводившиеся в Красносельском лагере под Петербургом, имели целью отрабатывать те формы боевых построений и способы их использования, которые надлежало затем усвоить всей армии. Александр I неукоснительно следил за тем, чтобы гвардия и гренадеры действовали в соответствии с уставом.

С началом военных действий, протекавших почти непрерывно с 1805 по 1815 г., характер полевой подготовки изменился. Дело перешло в руки генералов, прошедших суворовскую и кутузовскую школу и понимавших, что учить нужно войска только тому, что нужно для войны. В полевых войсках были прекращены беспредметные линейные учения. Основное внимание было обращено на обучение действиям в рассыпном строю в сочетаниях линий и колонн, в приобретении навыков массированных ударов и т. п. Для маневров времени почти не оставалось, войска поэтому обучались походной полевой службе на практике. И нужно сказать, что эта практика обеспечила армии высокий уровень боевой подготовки. Справедливость этого положения подтверждают те блестящие победы, которые русская армия имела в войнах 1812–1815 гг. Но, конечно, война «испортила войска». Они потеряли свой внешний лоск, что бросилось в глаза Александру, принимавшему после окончания Отечественной войны 1812 г. парад в Вильно по случаю изгнания французов из России. Пропуская мимо себя Московский гренадерский полк, Александр сделал Кутузову несколько едких замечаний о потрепанных мундирах, обожженных киверах и т. п. Кутузов отвечал ему: «Зато славно дрались, ваше величество».

Наконец, русская армия прибыла в Париж. Александр решил показать свою армию союзникам на параде в Вертю. Для смотра был выделен русский экспедиционный корпус генерала М. С. Воронцова.

Смотр был проведен 26 августа 1815 года, т. е. в третью годовщину Бородинского сражения. В три линии стояли 3 пехотные корпуса с 21 артиллерийской ротой, на их флангах располагались в две линии кавалерия, за центром находились резервы.

В начале смотра был показан беглый огонь из орудий, затем по орудийным сигналам войска образовали огромное каре, в середину которого въехал Александр со своей свитой, после этого войска продефилировали церемониальным маршем. Через три дня смотр был повторен для иностранных миссий. Командовал войсками сам Александр I. Обращаясь к своим союзникам, он называл корпуса, дивизии, полки и изредка выказывал одобрение. Особенно внимательно следили за русскими английские генералы Веллингтон и Стюарт. Последний впоследствии писал: «Все, что можно сказать о русских резервах, останется ниже истины. Внешний вид и вооружение их удивительны. Когда подумаешь о претерпенных ими трудах и сообразишь, что некоторые из них прибыли с границ Китая и в короткое время прошли пространство от Москвы до Франции, исполняешься каким-то восхищением к этой исполинской стране и ее людям».

После смотра был дан приказ о возвращении главных сил в Россию. Русская армия привела в восхищение всех иностранных военных специалистов. Но вот войска вернулись в Россию, и прежние порядки были восстановлены. С 1816 г. вновь стали проводиться ежегодные лагерные сборы и маневры. На проведенных в 1817 г. маневрах 3-го пехотного корпуса под Полтавой, Гренадерского корпуса у Тарутино и 4-го пехотного корпуса на р. Роси демонстрировались наступательные действия. Аналогичные маневры проводились 2-м пехотным корпусом у Ораниенбаума. На кавалерийских маневрах 1818 г. у Белой Церкви присутствовал Александр I. Он был удовлетворен показом действий крупных масс конницы против конницы. Из Белой Церкви он отправился к Старо-Константинову и поверял 7-й пехотный корпус. Царь выразил недовольство строевой выучкой войск. В результате было произведено сильное изменение в командовании войсками. Место Витгенштейна занял генерал Остен-Сакен. Новый командующий 2-й армией представил отчет, в котором отмечал, что до 1819 г. смотры во 2-й армии проводились редко. «Проходили года, что главнокомандующий не видел своей армии, при осмотрах же его обыкновенно или все было похвально, или никакого отзыва не было сделано о состоянии войск ни на месте смотра, ни впоследствии». Особенно плохо обстояло дело со стрельбою, «первое (же) испытание стрелков на смотру 1819 года показало, в каком жалком состоянии находилось искусство стрельбы…».

Для упорядочения поверок штаб армии составил проект инструкции проведения инспекторских смотров, где говорилось: «Для содержания войск во всегдашней исправности, готовности во всякое время к движениям, сбережения оных во всех частях, равномерно и для сохранения порядка службы, без коего ни одно войско долго существовать не может, необходимо должны при войсках быть инспекторы». На инспекторов возлагалась обязанность проверять комплектование, довольствие и боевую подготовку войск. Маневры 1820–1823 гг. под Курском, у Риги и под Москвой завершились изданием замечаний по поводу маневров и «Общих правил для руководства впредь как в подобных случаях, так и в действительных сражениях против неприятеля поступать должно». На маневры был высказан здоровый взгляд, что, поскольку они в мирное время имеют в предмете образование военных людей для войны, то и «должно исполнение оных походить на действительные сражения, дабы получить полные об оных понятия».

В то же время говорилось, что маневры должны в мирное время отработать определенные типы боевых порядков, сочетающих линейные и глубокие построения. Теперь оставалось сделать один только шаг к «нормальным боевым порядкам» (лишившим войска возможности проявления какой-либо инициативы), что и было сделано в 1825 г. В конечном счете дело свелось к тому, что глубокие построения были вложены в линейные формы и сведены к нескольким типам боевых порядков, для чего были разработаны в 1-й армии «Общие правила» для боевого порядка, положенные в основу «Боевых порядков для гвардейских пехотных дивизий 1825 года».

Стремление установить единый порядок в строевых занятиях привело к тому, что при главных квартирах 1-й и 2-й армий были созданы дивизионные учебные батальоны, подчиненные специально выделенным штаб-офицерам. Учреждение таких батальонов ставило целью упорядочить вопрос обучения и установить единую систему, но вскоре они превратились в «экзерцицмейстерские школы» унтер-офицеров. В соответствии с приказом царя все унтер-офицеры должны были направляться в эти батальоны за год до выслуги лет.

Во второй четверти XIX в. полевая подготовка регулировалась рядом инструкций и наставлений, в частности действовали: «Руководство молодым офицерам к отправлению военной службы разных родов войск в военное время», «Полевой устав» 1846 г.

Подготовка шла в лагерях, куда выводились ежегодно все войска. За два месяца в лагере отводилось только два дня на стрельбу в цель, а все остальное время уходило на маршировку. Этой стороне дела придавалось огромное значение. Научить массы передвигаться в боевых порядках оказывалось совсем не легким делом: это требовало огромного напряжения и времени. На Калишских маневрах 1835 г. войска резервного Калишского корпуса были представлены прусскому королю, и последний был изумлен точностью исполнения массами всех перестроений. Прусская гвардия, бывшая на этих маневрах, была посрамлена. Николай I был доволен. Он перещеголял своих учителей. На маневрах всем присутствующим высшим чинам были розданы «типовые боевые порядки», по которым и проводились учения. По существу они мало чем отличались от «боевых порядков», принятых еще в 1825 г. По этим «боевым порядкам» проводились маневры на всех пунктах, где собрали войска.

Большой интерес представляют Кишиневские маневры 1827 г., проведенные также в присутствии Николая I. Для маневров были составлены два больших отряда. Срок маневров — семь дней. Тема — война с Турцией. При определении характера действий руководствовались указаниями Николая; главное, «чтоб в основание сих маневров были приняты боевые порядки, подобные нормальным… Поелику же маневры сии должны представить совершенный образ предполагаемой войны, то… (они должны) послужить наставлением для всех чинов армии относительно следования, расположения и действия войск». Это последнее указание принесло свою пользу, но практически во время войны 1828–1829 гг. показанными «боевыми порядками» войска не руководствовались.

Значительным событием явились маневры 1839 г. на Бородинском поле, проводившиеся в течение семи дней. Тема — отражение удара неприятельского корпуса, наступающего от Смоленска на Можайск. Боевой порядок — нормальный.

Нормальные боевые порядки демонстрировались также на Царскосельских маневрах гвардейского корпуса в 1839 и 1840 гг.

В 1840 г. Киевская инспекция разработала правила маневрирования большими массами войск. По этим правилам в 1842 г. шли маневры Сводного кавалерийского корпуса у Вознесенска, 1-го и 3-го резервных кавалерийских корпусов под Харьковом в 1845 г. и маневры 1842 г. под Елизаветградом, где были показаны действия пехоты и кавалерии. Маневры были повторены также в 1852 г. и под Москвой.

Специальные артиллерийские маневры проводились в 1842 г. у Красного Села. Тема — атака крепости. На Красносельских маневрах 1844 г. была показана переправа через водные преграды и переход артиллерии в наступление. Значительные по масштабу маневры были проведены, наконец, под Чугуевом в 1845 и 1852 гг.

В 1852 г., т. е. за год до Крымской войны, Николай I решил лично осмотреть войска и поприсутствовать на маневрах. В воздухе пахло порохом и нужно было приготовиться «достойно» ответить «зазнавшимся туркам».

Николай три дня пробыл в Красносельском лагере. 17 июля шли линейные учения по дивизиям всей гвардейской пехоты с пешей артиллерией. В приказе по войскам говорилось: царь «к истинному своему удовольствию нашел, что строевые образования сих войск доведены до высокой степени совершенства. Доказательством этому служат необыкновенный порядок, спокойствие и вместе с тем быстрота и самая подробная отчетливость, с какими исполнялись решительно все движения и построения…». На другой день проверялась подготовка всей гвардейской кавалерии. В приказе отмечалось, что войска находятся в таком же «блистательном состоянии», как и пехота и пешие батареи.

В заключение 19 июля были проведены маневры, во время которых была продемонстрирована «общая связь действий, точность частных построений и тишина во фронте при быстром исполнении самих действий».

Николай был в восторге от гвардии. В сентябре этого же года он прибыл в Елизаветград и присутствовал на линейном учении 1-го резервного кавалерийского корпуса с его артиллерией. Он остался доволен подготовкой конницы и специально отметил «правильность и быстроту в производстве движений, сопровождаемые замечательным спокойствием, тишиною и вниманием, за что объявляет полную и совершенную свою признательность». Подготовка 5-го корпуса царя не удовлетворила. Он приказал «строго наблюдать, чтобы не допускали никаких изменений от правил строевых уставов».

Войска превосходно исполняли все уставные построения, главное, они великолепно маршировали. Качество же огневой подготовки царя не интересовало.

Вера в уставные порядки была весьма велика.

Князь И. Ф. Паскевич приписывал успех в венгерской кампании только тому, «что войска придерживались устава». Николай I, получив донесение Паскевича, сказал Н. Н. Муравьеву: «Стало быть, все, что мы ныне в мирное время делаем при образовании войск, правильно и необходимо для военного времени». Муравьев записал в дневнике: «Они уверены, что эти боевые порядки суть настоящие изображения военных действий, и что тот только воин, кто знает равнение, дистанции и интервалы. Государь убежден по ложным и грубо льстивым донесениям фельдмаршала, что войска вступили в дело в предписанном уставом строе боевых порядков». Тем горше оказалось пробуждение в Крымскую войну, где «нормальным боевым порядкам» был нанесен смертельный удар.

Воспитание войск

Проблема воспитания войск стала как никогда остро еще в первой четверти XIX в. Как и прежде, перед армией стояла задача охраны порядка внутри государства и обеспечения внешнеполитических задач страны. Участие русской армии в ряде заграничных походов 1805–1807 гг., Отечественная война 1812 г. и послевоенный период имели свои особенности, и «воспитательная политика» Александра менялась в соответствии с этими особенностями.

В первые же дни нового царствования были объявлены указы об уничтожении тайной экспедиции, все лица, обвиненные тайной экспедицией, были освобождены, «повелено» было также «всех выключенных по сентенции военного суда и без суда по приказам генералов, штаб— и обер-офицеров считать отставленными от службы», появился также манифест, смягчавший наказания всем осужденным. Специально сформированной комиссии была даже дана инструкция, по которой эти осужденные разбивались на три группы. К первой группе были отнесены «люди, коих вины важны были только по обстоятельствам политическим», ко второй — оскорбители величества (прежнее «слово и дело»).

Третью группу составляли лица, «не предполагающие вред государству». Комиссия рассмотрела значительное число дел и по военной коллегии. Особенно большое впечатление произвела отмена пытки, «чтобы самое название пытка, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной».

Более мягкими стали военно-судебные законы. Был издан указ о том, чтобы при экзекуциях находился всегда лекарь, запрещено было употреблять слово «нещадно» или «жестоко» при определении наказания бить кнутом. Запрещено было заковывать в железо офицеров и рядовых из дворян. Наконец, специальный указ был издан о борьбе «с крайним небрежением» при производстве следствия и военного суда.

В целях упорядочения и ускорения судопроизводства был издан указ 18 октября 1806 г., по которому теперь дела о первых побегах и мелких кражах шли не через военно-судные комиссии, а через аудиторов, решения которых утверждались шефом полка. Но вскоре от этих послаблений не осталось и следа. После начала войн с Наполеоном права главнокомандующих были необычайно расширены. С 1803 г. им давалась «власть арестовать и предавать военному суду каждого ослушника и нарушителя верности и присяги… и приговоры военного суда немедленно исполняемы будут, хотя бы оные касались лишения живота».

Общее направление военно-судебного законодательства свелось к задаче «укрепления начал порядка и дисциплины», необходимых для того, чтобы армия была послушным орудием в руках господствующего класса. Полевое уголовное положение 1812 г. вводило такие строгости, которые ставили «преступителя» в бесправное положение. Никаких начал справедливости не наблюдалось, обвиняемый был безоружен перед судом, а тайное письмоводство лишало его возможности какой-либо защиты. Все это служило превращению суда в орган устрашения, делало его орудием угнетения, порабощения и обезличения солдатской массы.

Однако наряду с мерами запрета и устрашения разрабатывалась также система нравственного воздействия на солдат, без чего немыслима была война массовых армий. Следствием этого было проявление высоких моральных качеств русских войск в тех войнах, где вопрос шел о судьбе Родины. В сражениях под Красным и под Смоленском, в Бородинском, под Вязьмой и на Березине русская армия явила замечательные примеры стойкости, храбрости и мужества. Дело шло о судьбе Родины, и моральный фактор проявился в этих сражениях со всей полнотой.

Но вот отгремели бои в Ге «мании, во Франции. Русская армия победоносно вступила в Париж, и парад русских войск на Марсовом поле был достойным венцом всех усилий. После заграничного похода армия возвратилась в Россию и снова окунулась в российскую действительность. Война и заграничные походы оказали на армию громадное влияние. Возвратившиеся домой солдаты стали совсем другими, они наблюдали в Европе более свободные отношения, они увидели более высокую культуру, и когда министр внутренних дел граф Кочубей потребовал в 1820 г. сведений о настроениях в армии, то известный общественный деятель В. И. Каразин в своей докладной записке написал: «Солдаты, возвратившиеся из-за границы и наипаче служившие в корпусе, во Франции находившемся, возвратились с мыслями совсем иными и распространяли оные при переходе своем или на местах, где квартируют… люди начали больше разсуждать. Судят, что трудно служить, что большие взыскания, что они мало получают жалованья, что наказывают их строго и пр.»

Именно этого боялись правящие круги. Аракчеев говорил царю, что если у армии отнять все свободное для раздумья время, то в ней не будет проявляться дух свободомыслия. Вместо Тайной экспедиции был создан специальный комитет, который систематически доносил Аракчееву и Александру об «опасных мыслях», распространявшихся в армии и угрожавших самим устоям империи. Прямым средством борьбы с «тлетворными идеями» было усиление фронтовых занятий и назначение безусловно верных трону людей. Прежде всего, были заменены все русские командиры гвардейских полков. В Преображенский полк был назначен Порх, в Семеновский — Ф. Е. Шварц, в лейб-гренадерский — Н. К. Стюрлер, в Московский — П. А. Фридерикс и только в Измайловском полку остался П. П. Мартынов.

Об этих назначениях генерал А. А. Закревский писал начальнику штаба 2-й армии П. Д. Киселеву 30 марта 1820 г.: «Ни в чье командование гвардейскими корпусами не назначали таких командиров, как теперь, и полагаю, что сего времени гвардия будет во всех отношениях упадать, кроме ног, на кои особенно обращают внимание». Затем приступили к замене командиров полков и дивизий в полевой армии. Смена командиров сопровождалась резким усилением муштры и шагистики. Армия за несколько лет была забита, замучена, задергана.

Попадая в армию, солдат не видел выхода из своего состояния. Беспрерывные изнурительные учения, сопровождавшиеся побоями, штрафами и взысканиями, создавали невыносимые условия солдатской службы и приводили к многочисленным побегам. «Срок службы в 50-х годах был весьма продолжительный, солдатское звание было почти пожизненное и рекрут отрывался навсегда от своего домашнего быта. В военную службу отдавали за преступления и проступки: отдача в солдаты определялась законом уголовным наравне со ссылкою в Сибирь и содержанием в арестантских ротах, а также разрешалось обществом и помещиком в виде окончательного средства избавиться от людей порочных». Такому взгляду способствовала также военно-судебная практика в самой армии. Штрафованные солдаты и унтер-офицеры не получали права на бессрочный отпуск, а оставались в войсках, обычно их переводили из полевых войск в корпус внутренней стражи или в сибирские батальоны и только в крайнем случае в инвалидные команды.

Произвол сопровождался неудержным грабежом солдатских денег. Командиры полков, батальонов и рот расхищали средства, отпускаемые на содержание и обмундирование. Мало того, они использовали солдат как своих крепостных на различных работах. Этот произвол являлся следствием установившейся системы в армии. Его корни уходили в существовавший общественный порядок в стране. В феодально-крепостническом государстве трудно было ожидать иного порядка, ибо, пишет Д. А. Милютин, «в те времена господствовала в военной службе, можно сказать, система террора. Только тот начальник считался исполнительным, надежным, который держал подчиненных в ежовых рукавицах».

Солдат был беззащитен в случае какой-либо провинности. Даже в официальном обзоре о военно-судной деятельности министерства 40—50-х годов XIX в. говорилось: «Если к этому прибавить, что суд был вполне закрытый, что обвиняемый не имел права защиты, что решение дела начальниками производилось только на основании данных, находящихся в деле, без всякого опроса, и притом на основании законных доказательств и улик, то станет понятным, что военный суд находился в неудовлетворительном положении и нуждался в коренных преобразованиях».

Подготовка унтер-офицерских кадров (начальные военные школы)

Специальных школ, готовящих унтер-офицеров для армии, в конце XVIII в. не существовало. Главным источником, пополнявшим офицерский корпус армии, были выходцы из дворян. Но армия нуждалась и в низшем звене командных кадров — в унтер-офицерах. Часть из них производилась из старослужащих солдат, а часть из выпускников солдатских школ.

В начале XIX в. была сделана попытка упорядочить эту систему и превратить существовавшие с XVIII в. солдатские школы в основной источник подготовки унтер-офицерских кадров. Военное министерство разработало проект реформы школ. Согласно этому проекту, предполагалось учредить частные училища военных воспитанников для обучения и воспитания солдатских детей во всех тех городах, где имелись гарнизонные полки или батальоны, и создать Главное училище военных воспитанников для 300 кадет (дворян) и 700 солдатских детей. Совет о военных училищах рассмотрел проект военного министра С. К. Вязьмитинова и отклонил его как слишком либеральный. Взамен было решено представить в 1807 г. устав солдатских школ, что и было сделано. Однако устав этот также не был утвержден.

Фактически же дело обстояло так. После образования Непременного совета о военных училищах (1805 г.) под его ведение перешел также Военно-сиротский дом. В соответствии с планом военного воспитания сиротский дом и его филиалы должны были преобразоваться в губернские училища, однако эта мера не была осуществлена, и сиротский дом с филиалами (отделениями) продолжал свое существование в виде учебного заведения, дворянское отделение которого готовило для поступления в кадетские корпуса, а солдатское — унтер-офицеров для армии.

Для военно-сиротских отделений в 1804 г. были изданы правила записывания солдатских сыновей, которых с 1805 г. стали называть кантонистами. Сиротские отделения с 1824 г. были переданы в Управление военными поселениями, находившимися в ведении А. А. Аракчеева. По Правилам 1824 г. все кантонисты были разделены на три возраста. Дети младшего возраста — до 10 лет — воспитывались у родителей или у опекунов (за особое вознаграждение). Дети среднего возраста — от 10 до 15 лет — должны были посещать школу, где их учили грамоте и счету. Дети старшего возраста — от 15 до 18 лет — учились не только грамоте и счету, но также фронту, ремеслам и сельскому хозяйству.

Практически оказалось, что все дети солдат должны были проходить обязательное обучение. В 1826 г. из 63 118 кантонистов были сформированы 5 учебных бригад, куда входили 17 батальонов, 7 полубатальонов и 4 роты. Кроме того, было сформировано 48 эскадронов и 6 батарей; в них готовились кадры унтер-офицеров для кавалерии и артиллерии. Ввиду увеличения числа учащихся в 1820 г. была сделана попытка установить в школах кантонистов бель-ланкастерскую систему взаимного обучения, но вскоре после того, как Аракчеев пришел к выводу, что таким путем может передаваться «вольнодумство и мятеж», эта система была отставлена. Поэтому было решено открыть специальный военно-учительский институт для подготовки кадров квалифицированных учителей солдатских школ. Этот институт был подчинен Аракчееву. Окончившие школы военных кантонистов направлялись главным образом в артиллерию, а не способные к строевой службе определялись к нестроевым должностям.

В 1810 г. было указано «в отвращение того, чтобы пионерные полки не почувствовали недостатка в нижних чинах по тем званиям, кои предполагают такие сведения, каковых не могут приобрести поступающие на службу рекруты», ежегодно направлять в каждую минерную и пионерную роты по 4 кантониста. Одновременно запрещено было присылать в гренадерские части «мало знающих грамоте» кантонистов.

Таким образом, школы кантонистов давали основной контингент людей в артиллерию и инженерные части. Этим в значительной мере объясняется высокое мастерство русских артиллеристов во время кампаний 1812–1815 гг.

Число кантонистов довольно быстро росло, особенно после того, как к ним в 1824 г. были причислены дети военных поселенцев. В 1797 г. численность воспитанников сиротских отделений была равна 12 тыс., в 1801 г. — около 16 тыс., в 1812 г. — 19 тыс., в 1816 г. — 17 600, в 1825 г. их стало 19 203 из общего числа 63 118 чел.

Во второй четверти века в связи с ростом военных поселений численность кантонистов продолжала возрастать: в 1830 г. — 196 тыс., в 1842 г. — 223 тыс., в 1856 г. — 378 тыс. чел. Посла ликвидаций поселений и упразднения сословия кантонистов их осталось 12 400 чел., а в 1858 г. они уже не числились на учете.

Но далеко не все кантонисты проходили подготовку, открывавшую путь к унтер-офицерским званиям. Ее получали лишь те кантонисты, которые обучались в военно-сиротских отделениях воспитательного дома и специальных школ, открывавшихся с 20-х годов XIX в. К началу второй четверти века таких школ было 12. При пороховых заводах — 3, со штатом в 25 чел. каждая; при арсеналах («для отвращения издержек казны на найм вольных мастеров») — 2, со штатом 25-100 чел.; кроме оружейных школ была создана пиротехническая школа со штатом в 50 чел., две артиллерийские учебные роты (первая на 670 чел, вторая на 230 чел.), затем писарская школа на 100 чел., а также аудиторская школа на 100 чел. каждая. В целях обеспечения общеобразовательных школ учителями были открыты семинария и военно-учительский институт. Таким образом, особой системы подготовки унтер-офицерских кадров в первой половине XIX в. не существовало. Унтер-офицеров производили частично из кантонистов, получивших образование в военно-сиротских отделениях, частично — из старослужищих солдат. Низшие военные школы составляли довольно значительную часть общеобразовательных начальных школ.

В 1830 г. в общеобразовательных школах (одноклассных и двухклассных) обучалось около 105 тыс. учащихся, а в начальных школах Военного ведомства (военно-сиротских отделениях и специальных школах) — 22 425 учащихся. В 1850 г. в общеобразовательных школах было 70 985 учащихся, а в военных — 40 750.

Подготовка офицерских кадров

Средние общевойсковые военные школы

Между способом ведения войны и боя и системой подготовки офицерских кадров существует определенная зависимость. Эта зависимость вполне определилась в период установления тактики колонн и рассыпного строя на рубеже XVIII и XIX вв. и особенно в период наполеоновских войн. Именно в это время сложились условия, при которых основной тактической единицей стал не полк, а батальон, способный к самостоятельным тактическим действиям. Этот поворот произошел не сразу, а лишь после многочисленных войн начала ХIХ в.

В начале XIX в. подготовка офицерских кадров была сосредоточена в пяти школах. Это были 1-й и 2-й кадетские корпуса, Гродненский корпус, Военно-сиротский дом, а с 1802 г. — Пажеский корпус. Все вместе они выпускали в армию ежегодно до 120 офицеров, имевших в лучшем случае строевую подготовку и вовсе не знавших основ штабной службы. Большая часть выпускников военных школ оседала в гвардии и военных учреждениях. Полевые же войска имели офицеров, оставлявших желать лучшего.

Внедрение основ тактики колонн в боевую практику настоятельно требовало усиления тактической подготовки офицеров. Вопрос о необходимости расширения сети военно-учебных заведений возник в первые годы XIX в. Шеф 1-го кадетского корпуса генерал П. А. Зубов представил в 1801 г. проект учреждения губернских военных училищ с целью подготовки молодых дворян в кадетские корпуса и в университеты. Предполагалось открыть училища в 17 губерниях, «дабы дух единомыслия оживотворял всю армию». Александр I одобрил проект и предложил губернаторам 17 губерний обсудить на дворянских собраниях вопрос об открытии училищ на средства дворян. С образованием Военного министерства в 1802 г. была создана специальная комиссия под председательством вел. кн. Константина, которая должна была рассмотреть поступившие из губерний предложения и разработать основания системы военного образования.

Комиссия рассмотрела проект генерала Зубова и поступившие предложения от губерний. Кроме того, она изучила проекты генерал-майора Клингера и генерала Моркова о высшем военном училище и ознакомилась с постановкой дела в военных школах Западной Европы.

Результатом двухлетней работы комиссии явился «План военного воспитания», утвержденный Александром I в марте 1805 г.

План предусматривал развертывание 10 военных училищ (в Петербурге, Москве, Смоленске, Киеве, Воронеже, Твери, Ярославле, Нижнем Новгороде, Казани и Тобольске). Подготовительной ступенью к училищам должны были служить военные школы. Руководство военными заведениями возлагалось на Непременный совет.

В соответствии с этим планом были открыты военные школы в Тамбове, Туле и Петербурге. Существующие кадетские корпуса подлежали реорганизации, но временно они были оставлены, «пока не примет действия новое образование». Однако процесс перестройки затянулся и все дело в первой четверти XIX в. свелось к открытию нескольких военных школ и некоторой реорганизации кадетских корпусов, сущность которой выражалась в уравнении 1-го и 2-го корпусов в части программ, внутреннего порядка и штатов. Оба корпуса давали воспитанникам общеобразовательную и военную подготовку. По окончании выпускники получали офицерский чин.

Гродненский кадетский корпус был переведен в Смоленск, откуда во время войны 1812 г. его перебросили сначала в Тверь, потом в Кострому. В 1824 г. его перевели в Москву и переименовали в Московский кадетский корпус. В 1815 г. (в связи с включением в состав России большей части Варшавского герцогства) стал действовать Калишский корпус.

Все эти учебные заведения дали с 1800 по 1825 г. 4 329 офицеров (1-й — 2 545 чел., 2-й — 1 555, Московский — 229 чел.).

В начале второй четверти к существующим военным школам прибавились лишь Омская и Уральская военные школы для обучения сыновей офицеров Сибирского и Оренбургского казачьих войск (1829 г.). В 1830 г. на особом комитете под председательством генерала К. И. Оппермана был обсужден вопрос о состоянии подготовки офицерских кадров в военно-учебных заведениях. Итогом деятельности комитета явился «Устав военно-учебных заведений 2-го класса». Комитет Оппермана работал одновременно с комитетом А. С. Шишкова, получившего печальную известность тем, что он расправился с принципами академической свободы и самоуправления в высшей школе (Университетский устав 1833 г.). Все эти реформы были реакцией на восстание декабристов.

Для надзора и управления военно-учебными заведениями Непременный совет был реорганизован на новых основаниях, а в 1842 г. был учрежден «Штаб управления главного начальника Пажеского, всех других сухопутных кадетских корпусов и Дворянского полка», работавший под управлением генерал-лейтенанта Кривцова. Окончательную организацию штаб получил в 1844 г. С этого времени штаб возглавлял вел. кн. Михаил, фактически же управление находилось в руках генерала Я. И. Ростовцева.

В 1830 г. был опубликован указ об открытии в основных губерниях кадетских корпусов. В соответствии с этим указом дополнительно к существующим были сформированы: Новгородский (1834), Полоцкий (1835), Петровский, Полтавский (1840), Александровско-Брестский (1842), Орловско-Бахтинский (1843), Воронежско-Михайловский (1845), 2-й Московский (1847), Владимиро-Киевский (1851) и Александринский (Сиротский). Кроме того, Тульское (1836), Тамбовское (1846), Омское (1835) и Оренбургское Наплюевское (1844) училища также были преобразованы в корпуса. Предложения об открытии корпусов в Казани и Тифлисе в это время не были осуществлены.

Для всех корпусов в 1836 г. был введен единый учебный план и установлен общий порядок организации и устройства. Учебный план предусматривал изучение закона божьего, французского, немецкого, русского языков и словесности, математики, естественных наук, географии и статистики, политической истории, законоведения, чистописания, рисования, черчения и военных наук.

В конце 40-х годов в составе старших классов корпусов были сформированы одногодичные артиллерийские инженерные отделения, где преподавали специальные дисциплины.

Все корпуса с 1825 по 1856 г. дали 17 653 офицера.

Кроме кадетских корпусов, офицеров выпускали также Военно-сиротский дом, Пажеский корпус и Царскосельский лицей. Императорский военно-сиротский дом до 1816 г. готовил воспитанников для поступления в кадетские корпуса. В 1816 г. он был реорганизован, число кадетов доведено до 500 чел., занятия же велись по учебному плану и программам 1-го кадетского корпуса. В течение первой четверти XIX в. из Военно-сиротского дома был выпущен 721 офицер (предназначенные к выпуску офицерами прикомандировывались к Дворянскому полку). В 1829 г. Военно-сиротский дом был преобразован в Павловский кадетский корпус и просуществовал до 1863 г.

Пажеский корпус как военно-учебное заведение был сформирован в 1802 г. Он был рассчитан сначала на 66 чел., а со второй четверти века на 150. Как и другие кадетские корпуса, он решал две задачи — обеспечение общего и военного образования. Срок обучения в корпусе был установлен в 7 лет (5 общеобразовательных и 2 специальных). В корпусе изучали закон божий, русский, немецкий и французский языки, математику, историю русскую и всеобщую, географию, дипломатику и политэкономию, физику, статистику (русскую и иностранную), статику, механику, фортификацию (полевую, долговременную и иррегулярную), атаку и оборону крепостей, артиллерию, минерное искусство и военное судопроизводство. В течение первой четверти века корпус дал армии 624 офицера и второй — 986 офицеров.

Царскосельский лицей, открытый в 1811 г., имел целью готовить кадры как для гражданской, так и для военной службы. Это привилегированное учебное заведение предназначалось для детей знати. В 1822 г. лицей получил чисто военное направление и был передан из ведения Министерства просвещения в ведение Совета о военных училищах. С этого времени он выпускал главным образом офицеров. В первой четверти XIX в. лицей дал 35 офицеров. В 1829 г. благородный пансион при лицее был упразднен, а с 1843 г. Царскосельский лицей не выпускал офицеров.

В 1844 г. лицей был переименован в Александровский и переведен в Петербург.

Особого группу составляли также краткосрочные учебные заведения: Дворянский полк и юнкерские школы.

В 1807 г. в Петербурге была сформирована одногодичная школа, называвшаяся Волонтерным корпусом, задачей которого было срочно подготовить для полевых войск младших пехотных офицеров. С 1808 г. корпус был переименован в Дворянский полк. Училось в нем 600 чел. Для подготовки кавалерийских офицеров при этом полку был сформирован Дворянский кавалерийский эскадрон на 110 чел. Свой первый выпуск Дворянский полк сделал уже в 1808 г. За 25 лет своего существования он дал 9 070 офицеров.

Таким же типом школы была двухлетняя школа гвардейских подпрапорщиков, учрежденная в 1823 г., выпустившая в первой четверти XIX в. 133 чел., во второй — около 500 чел.

Юнкерские школы армейских подпрапорщиков были открыты при штаб-квартирах 1-й и 2-й армий, а также при гренадерском и пехотных корпусах 1-й армии. В задачу юнкерских школ входила подготовка строевых обер-офицеров.

Такая школа была открыта при главной квартире 1-й армии в Могилеве (на Днепре). Она была рассчитана на 120 чел. В учебном отношении школа была разделена на два класса: младший и старший. В строевом отношении она составляла роту. Занимались в школе учебными предметами, «в непосредственной связи с военным режимом состоящими». Существовала эта школа с 1820 по 1830 г. Аналогичная школа была организована в 1818 г. при главной квартире 2-й армии в Тульчине. В отличие от Могилевской, Тульчинская школа имела трехлетний срок обучения. Закрылась она в 1828 г.

Корпусные школы существовали также недолго. Эти школы содержались на экстраординарные армейские суммы.

Особенностью их было отсутствие единства в организации вследствие различного подхода к обучению в штабах 1-й и 2-й армий. Так, в 1-й армии считали, что юнкерская школа должна давать главным образом военное образование. В связи с этим она была отделена от полков и была по сути закрытым заведением.

Во 2-й армии главное внимание было обращено на практическую подготовку. Юнкера несли службу наряду со строевыми офицерами (правда, только во время лагерных сборов). Юнкерские школы не получили своего развития в первой половине XIX в. вследствие того, что Главный штаб военных учебных заведений считал основным каналом подготовки общевойсковых офицеров среднего звена кадетские корпуса и специальные училища.

Все средние военно-учебные заведения во второй четверти XIX в. делились на два разряда. К первому разряду принадлежали школы, состоявшие в ведении управления военно-учебных заведений. Ко второму — учебные заведения, состоявшие в ведении других учреждений. Военно-учебные заведения первого разряда составляли три учебных округа: Петербургский, Московский и Западный. При этом по правам они составляли два класса. К первому классу относились Пажеский корпус, Школа гвардейских подпрапорщиков, Дворянский полк, 1-й и 2-й кадетские корпуса, 1-й и 2-й Московские корпуса, Финляндский, Новгородский, Орловский, Воронежский, Полоцкий, Брестский, Полтавский, Оренбургский и Сибирский кадетские корпуса. Срок обучения в них продолжался 9 лет: 1 год приготовительный, 5 лет — общий курс, 3 года — специальный курс.

Ко второму классу относились: Александровский для малолетних, Тульский, Тамбовский, Владимиро-Киевский корпуса. Кадеты из этих корпусов, проучившись 5 лет, поступали затем в корпуса первого класса.

Штат этих учебных заведений в первой четверти века составлял 9 504 учащихся, во второй четверти — 14 415 офицеров. На их содержание затрачивалось ежегодно около 2 млн. руб.

Средние военные школы являлись привилегированными учебными заведениями интернатного типа. Со второй четверти XIX в. всякая частная инициатива в этой области исключалась. Николай I считал первопричиной декабрьских событий 1825 г. «своевольство мысли». Преобразованная школа, направляемая государством, должна стать, по мнению царя, орудием воспитания преданных трону дворян. Для достижения этой цели была проведена значительная работа по превращению школ в казармы. На занятиях господствовали муштра. Главное место занимала строевая подготовка и зубрежка уставов. На одном из совещаний директоров корпусов Николай I сказал, что трону «нужны солдаты, а не профессоры», и это имело особое влияние на учебный процесс. «Вместо того чтобы бросать семя на добрую землю (почву), начальство старалось прежде заглушить в нем жизненную силу, и благотворный росток замирал под заботливою опекою воспитателей», — указывал В. Штейнгель. В корпусах была установлена слежка в целях «обнаружения вредного образа мыслей». Еженедельно производился осмотр вещей воспитанников. Вся частная переписка тщательно проверялась путем перлюстрации, затем все письма стали вскрывать в присутствии учащихся. Книги, тетради, альбомы, где могли быть записи стихов и т. п., категорически запрещались. После очередного посещения Пажеского корпуса Николай I приказал усилить контроль. Начальник корпуса дал приказ воспитателям делать осмотры «внезапно и чаще».

Средняя военная школа не обеспечивала полностью армию офицерскими кадрами. Из оканчивающих кадетские корпуса 1/3 шла в гвардию и специальные рода войск, около 2/5 направлялись в армейские полки, остальные шли на гражданскую службу или были исключены «за леность». В течение второй четверти века из корпусов было выпущено 17 297 чел. Из них 14 415 было произведено в офицеры, 1 517 — направлено на службу юнкерами и 1 265 — на гражданскую службу.

Наиболее интенсивными были выпуски 1840–1845 гг., когда армия получила 15 142 офицера.

Таким образом, армия получала незначительное число офицеров со средним образованием. В дивизиях были полки, имевшие по два-три офицера, окончивших кадетские корпуса.

Об удельном весе средней военной школы можно судить, сравнив численность кадетских корпусов и гимназий, существовавших в первой половине XIX в. (табл. 34).

Таблица 34 [389]«Материалы для истории и статистики наших гимназий». СПб., 1864; «Военно-статистический сборник», т. IV. «Россия», ч. I, стр. 853; «Извлечения из отчетов Министерства народного просвещения» за 1840 г. СПб., 1841, Приложения 1 и 6; за 1846 г., СПб… 1864, Приложения 1 и 5; за 1850 г., СПб., 1852, Приложения 1 и 5; «Краткий отчет о положении и ходе обучения…», стр. 12.

Средние специальные военные школы

Существовавший в конце XVIII в. Артиллерийский и инженерный корпус в 1800 г. был преобразован во 2-й кадетский корпус, приравненный по программе и учебному плану к 1-му корпусу.

В результате этого решения специальная подготовка артиллерийских и инженерных кадров для армии прекратилась.

Отсутствие офицеров со специальной подготовкой особенно остро дало себя почувствовать в начале XIX в. Однако Военное министерство недостаточно активно боролось за восстановление разрушенных Павлом I специальных школ. Лишь в декабре 1802 г. был сделан первый шаг в подготовке инженерных кадров на базе существовавших военных школ. В этих целях было предложено обучать во 2-м кадетском корпусе 100 кадет инженерным наукам (черчению планов, профилям строений, съемке и разбивке на местности, руководству строительными работами). Предполагалось, что желающие из кадет, сдав дополнительный экзамен по указанным предметам, пойдут на службу в инженерные ведомства.

В 1804 г. по инициативе генерала П. К. Сухтелена в Петербурге была открыта инженерная школа «для поучения находящихся здесь юнкеров-кондукторов в свободное от должностей время наукам, до инженерной службы касающимся». Школа была рассчитана на 25 чел., но уже через три года число учащихся в ней возросло до 60 чел.

В 1810 г. школа получила штат на 50 чел. и была преобразована в Инженерное училище. Офицерский класс школы выпускал военных инженеров. В 1816 г. последовал указ именовать это училище «Главным училищем инженеров», но по существу никаких перемен в содержании обучения не последовало. Лишь в 1819 г. училище было перестроено и переименовано в Главное инженерное училище, ставшее высшим учебным заведением. По новому положению оно разделялось на два отделения: нижнее — готовившее кондукторов, и высшее — выпускавшее инженеров. Первое отделение было трехгодичным, второе, строившееся на базе первого, — двухгодичным. В кондукторском отделении изучались: арифметика, алгебра, геометрия, история, география, русский и французский языки, рисование, полевая фортификация, артиллерия, аналитическая геометрия и дифференциальное исчисление; в инженерном отделении: фортификация, аналитическая геометрия, дифференциальное и интегральное исчисление, физика, химия, гражданская архитектура, практическая тригонометрия, начертательная геометрия, механика и строительное искусство. Первое отделение было рас. считано на 96 чел., второе — на 48 чел. Возглавлял школу генерал В. Л. Шарнгорст. С этого времени инженерный корпус стал получать более подготовленные кадры. С 1819 по 1825 г. училище подготовило 182 инженера, с 1826 по 1855 г. — 854 чел. Инженерные кадры давал также Горный институт. Этот институт в 1804 г. был переименован в Горный кадетский корпус с правом производства выпускников в офицерские чины. В 1833 г. корпус был снова преобразован в Горный институт. Поскольку этот Институт имел целью давать военно-инженерные кадры, то он получил военную организацию. С 1848 г. институт стал вообще закрытым военно-учебным заведением и назывался Институтом корпуса горных инженеров.

Аналогичное положение было с Институтом инженеров путей сообщения и Лесным институтом, также готовившими офицерские инженерные кадры. В 1842 г. оба учебных заведения были преобразованы: введен восьмилетний срок обучения (четыре класса общеобразовательных, три теоретических и один практический). В 1849 г. Институт путей сообщения был преобразован в кадетский корпус. Выпускники этих учебных заведений производились в офицеры.

Хуже обстояло дело с подготовкой артиллеристов. Как указывалось выше, в 1800 г. Артиллерийский и инженерный корпус был преобразован во 2-й кадетский корпус, который стал готовить кадры артиллерийских и общевойсковых офицеров. Этот корпус в течение 1 четверти века подготовил 793 офицера. Артиллеристов давал также и 1-й Московский корпус, подготовивший 91 офицера. Довольно много артиллерийских офицеров готовили юнкерские классы при учебных гвардейских артиллерийских ротах, но они выпускали кадры с низкой подготовкой. Через этот канал было подготовлено 907 фейерверкеров и офицеров.

После окончания наполеоновских войн оказалось, что уровень артиллерийских офицеров совершенно не отвечал требованиям времени.

И хотя это было установлено, тем не менее лишь в 1820 г. была сформирована учебная артиллерийская бригада. При этой бригаде открылось артиллерийское училище на 120 штатных и 28 сверхштатных воспитанников, построенное по типу Главного инженерного училища. Низшее отделение (юнкерское) было рассчитано на трехлетний срок обучения, высшее (офицерское) — на двухлетний срок.

За 35 лет училище подготовило 375 артиллерийских офицеров (75 в первой четверти века, 300 — во второй).

Во время Крымской войны особенно резко почувствовалась нехватка артиллерийских офицеров. Она восполнялась путем производства унтер-офицеров, вольноопределяющихся и юнкеров по сдаче экзамена. В 1853 г. сдали экзамен 96 чел., в 1854 г. — 80 и в 1855 г. — 39.

Кадры топографов давал Финляндский топографический корпус, открытый в 1812 г. на базе бывшей шведской военной школы, существовавшей в м. Гаапаньеми Куопиосской губернии. Корпус был рассчитан на 60 кадет. Срок обучения в нем определен в 4 года. Для предварительной подготовки при корпусе с 1823 г. была открыта трехлетняя элементарная школа. В 1818 г. корпус был переведен в Фридрихсгам и переименован в Финляндский кадетский корпус. До 1825 г. этот корпус выпустил 92 топографа. В связи с преобразованием корпуса в общеобразовательное учебное заведение подготовка специалистов-топографов была возложена на школу топографов, организованную при Главном штабе в 1822 г. Первое отделение, на 40 чел., готовило полевых офицеров-топографов. Второе — на 80 чел. — готовило граверов и литографов для военно-топографического депо. Эта школа действовала до 1832 г. Практическая подготовка была сосредоточена непосредственно в корпусе топографов. В его составе действовало восемь рот, рота военно-топографического депо на 120 чел., затем семь рот по 24 или 48 чел. при штабах армии или по месту выполнения съемок. Всего корпус насчитывал 76 обер-офицеров и 456 топографов.

Высшая военная школа

Николаевская военная академия.

Если подготовка общевойсковых строевых офицеров в какой-то мере была налажена, а затем была восстановлена система подготовки артиллерийских и инженерных офицеров среднего звена, то хуже дело обстояло с подготовкой офицеров высшего звена. С проектом организации высшей практической школы в 1805 г. выступили военный министр генерал С. К. Вязьмитинов и генерал И. Марков. В 1809 г. в Военном министерстве дебатировался вопрос о «Заведении военно-учебного института для офицеров» при корпусах. Однако дальше Военного министерства эти проекты не пошли. Это и явилось причиной формирования при штабах 1-й и 2-й армий временных школ для подготовки офицеров и создания училищ колонновожатых. Петербургское училище на 80 чел. было открыто в 1810 г. при депо свиты. Начальником его стал генерал-майор А. И. Хатов.

Почти одновременно по частной инициативе М. Н. Муравьева возникло московское училище. Сначала это училище называлось «Обществом математиков», президентом которого стал генерал Н. Н. Муравьев. Эти школы просуществовали до Отечественной войны 1812 г. Во время войны преподаватели и слушатели их занимали в армиях основные штабные должности. Вновь эти школы возродились по окончании войн с наполеоновской Францией. Московское «Общество математиков» стало называться «Московским училищем для колонновожатых», но существовало оно на средства генерала Н. Н. Муравьева. Училище просуществовало восемь лет и подготовило 180 штабных офицеров, из них в свиту было направлено 127 чел. и в войска 11 чел.

Петербургское училище возродилось в 1823 г. по инициативе генерала К. Ф. Толя. Московская школа была закрыта и влита в его состав. Но Петербургская школа просуществовала всего два года. Возродились также временные штабные школы в войсках. В период с 1818 по 1821 г. было представлено из войск три проекта, из которых наибольший интерес представляет предложение начальника штаба 2-й армии генерала П. Д. Киселева о создании военных лицеев. Но все эти проекты не были реализованы. Для удовлетворения потребностей польских частей в Варшаве была учреждена Аппликационная школа, предназначенная для подготовки офицеров в строевые части и на штабные должности.

Таким образом, в начале XIX в. ставился вопрос о подготовке общевойсковых офицеров высшей квалификации, но ни одно из созданных учебных заведений не стало высшей военной школой.

Накануне Отечественной войны 1812 г. Военное министерство вплотную занялось постановкой штабной службы. Начальник свиты кн. П. Волконский, изучив состояние квартирмейстерской части за рубежом, приступил к ее реорганизации. Под его руководством было разработано «Руководство к отправлению службы чиновниками дивизионного Генерального штаба», в котором впервые были четко определены как роль штаба, так и его функции. Вслед за этим в 1812 г. было издано «Учреждение для Большой действующей армии», согласно которому штабы дивизий, корпусов и армий составляли «одно общее управление, являясь орудиями, помощью которых власть главнокомандующих, корпусных и дивизионных начальников приводилась в действие во всех подробностях».

Во время Отечественной войны 1812 г. штабы действующих армий пополнились выпускниками школ колонновожатых и прогрессивно настроенными немецкими офицерами, вступившими в русскую службу после разгрома Германии Наполеоном. Среди них выделялись русские офицеры Н. Раевский, Н. Н. Муравьев, И. П. Липранди, К. Ф. Толь, А. Щербинин, а среди немецких — К. Клаузевиц. В ходе войны 1813–1815 гг. русские офицеры занимали руководящие посты в союзной армии.

Следует отметить, что именно штабы 1-й и 2-й армий после возвращения из заграничных походов стали местом сосредоточения вольнолюбиво настроенных офицеров.

После разгрома движения декабристов Николай I принялся за «очищение» армии от «опасных элементов». Из армии было удалено почти все прогрессивно настроенное офицерство.

Однако роль штабов как органов управления становилась все более важной, а потому вопрос о подготовке кадров для них продолжал привлекать внимание. К этому времени в ряде европейских стран уже были открыты высшие военно-учебные заведения. В Англии штабная школа (Staff College) была создана в начале XIX в. Во Франции высшую штабную школу организовал в 1818 г. Сен-Сир. К этому же времени относится создание высшей королевской школы (Kriegs Schule) в Австрии. В Пруссии существовавшая со времен Фридриха II Рыцарская академия в 1822 г. была преобразована в Королевскую академию (Allgemeine Kriegs Schule).

В России же к вопросу создания высшей военной школы подошли лишь в начале 30-х годов XIX в.

Инициаторами предложения явились генерал-лейтенант А. И. Хатов и генерал-лейтенант А. Жомини. Независимо от них представили свои соображения также генералы Леонтьев и Киселев. В докладной записке о состоянии Генерального штаба Жомини писал: «Хороший Генеральный штаб для армии столь же важен, как хорошее правительство для народа; без него можно иметь хорошие полки, но не иметь хорошей армии». Штаб нуждается в офицерах высокой квалификации, которую может обеспечить лишь высшая школа, возглавить которую, по его мнению, мог генерал Хатов. Для рассмотрения проектов в 1829 г. была создана комиссия в составе генералов Жомини, Нейгарда, П. К. Сухтелена, Шуберта и А. И. Хатова. Комиссия разработала устав, учебный план и предложила назвать новую школу «императорской военной академией». Однако академии суждено было открыться лишь в 1832 г. Революционная волна, охватившая в начале 30-х годов всю Европу, и в частности польское восстание 1830–1831 гг., отодвинули вопрос об открытии академии на два года.

Академия учреждалась «для образования офицеров к службе Генерального штаба» и «для вящего распространения знаний в армии». Следовательно, высшая школа не рассматривалась как узкоспециальное учебное заведение. Идея предоставления русским офицерам Генерального штаба широкого образования отличала русскую академию от ряда иностранных. В академию могли быть приняты только офицеры-дворяне, выдержавшие установленные экзамены. На первое время число принимаемых было установлено в 25 чел. Возглавил академию генерал И. О. Сухозанет, отличавшийся педантичностью и далекий от науки. Николай I предпочел эту кандидатуру более образованному и зарекомендовавшему себя в науке генералу Хатову.

Обращаясь однажды к слушателям академии. Сухозанет заявил: «Сама наука в военном деле не более, как пуговица к мундиру; мундир без пуговицы нельзя надеть, но пуговица не составляет всего мундира». Царь был в восторге от этой фразы и благодарил начальника академии за строгость.

В соответствии с учебным планом в академии должны были преподаваться предметы, обеспечивавшие знание основ военного дела в целом и штабной работы в особенности. Курс обучения был рассчитан на 2 года. В летнее время офицеры теоретического класса несли лагерную службу вместе с частями Петербургского гарнизона, а офицеры практического класса занимались топографическими съемками, разбивкой лагерей, составлением обозрений и участвовали в маневрах, проводимых в Царскосельском лагере.

Главными предметами учебного плана были тактика и стратегия. Под тактикой подразумевалось «искусство образовать войска и посредством оных приводить в исполнение соображения стратегии, которая, в свою очередь, есть искусство устремлять наивыгоднейшим образом к достижению цели войны». Сначала курс тактики подразделялся на начальную и высшую, но вскоре было признано, что в задачу стратегии должно войти лишь изучение основ высшей тактики. Увлечение стратегией продолжалось недолго. В 40-е годы снова вернулись к прежнему делению курсов. Было установлено, что основанием преподавания начальной тактики должны стать строевые уставы, поскольку академия «должна приготовлять не столько ученых, сколько… офицеров для службы в войсках».

Стратегия предусматривала освещение систем известных военных теоретиков, при этом ни одна из этих систем не признавалась полностью приемлемой. Исходным пунктом курса было то, что «постоянных и безусловных правил для действий нет, и сама стратегия состоит из исследования элементов и средств и в оценке их влияния на ход войны». Генерал Медем, читавший этот курс, учил, что «никакая теория не может выучить искусству вести войны», она лишь может подготовить к этому.

Большое место занимала военная история, которая дополнялась курсом военной литературы. В учебный план входили также военная география и статистика, геодезия и топография, дополняемые черчением и съемкой. Остальные предметы занимали в учебном плане подчиненное положение.

В первые два десятилетия нащупывались как сам объект знаний, так и установление форм учебного процесса в академии. В отношении тактической подготовки был определен объем знаний в пределе полк — дивизия. В части стратегической — в пределе армии. Все остальные курсы должны были служить формированию офицера, способного мыслить оперативно-стратегическими категориями. Поскольку академия не имела готовых учебных курсов, то профессорам приходилось их создавать самим и размножать литографическим способом.

На этом этапе отмечается стремление приблизить учебный процесс к постановке преподавания в специальных классах кадетских корпусов. Это отметил Милютин. «Ныне, — писал он в 1851 г., — в курсе Военной академии слишком много школьного, теоретического, много педантизма; надобно сделать его более практическим, а для этого все предметы преподавания прямо и непосредственно связать с практическим применением их в самой службе».

Милютин думал в данном случае решить эту задачу путем разумного сочетания теории с практикой, чтобы академия выпускала офицеров, способных ориентироваться в любой обстановке и быть мастерами военного дела. Его точка зрения противостояла взгляду Медема, который полагал, что задача высшей военной школы сводится к тому, чтобы вооружить офицера методом мышления, который он может применить на практике уже после окончания академии.

Руководящие же деятели министерства смотрели на академию как на воинскую часть, где офицеры лишь усовершенствуют свои практические знания. Указывая на эту сторону дела, Драгомиров писал: «Нельзя скрыть от себя то, что не только общие, но и специальные школы 50 лет тому назад в особенном авантаже не обретались. К ней (к науке. — Л. Б.) относились с враждебным недоверием, ее боялись. Это предубеждение доходило до такой напряженности, что при первоначальном обсуждении устава тогдашним генерал-квартирмейстером было подано мнение, что академических офицеров (нужно) расквартировывать казарменно, прикомандировав к полкам Петербургского гарнизона и подчинив не академическому, а строевому начальству; обязать их нести в полках караульную и строевую службу, а лекции посещать в свободное от занятий время и по вечерам».

Что Драгомиров не преувеличивал, свидетельствует факт отсутствия в академии научной библиотеки. Боясь проникновения «опасных» мыслей, Николай I категорически возражал против ее создания и разрешил приобретать лишь учебную литературу. Для надзора за офицерами состоял штат из четырех штаб-офицеров, проводивших ежемесячное аттестование каждого слушателя. Заодно они неусыпно следили за преподавателями. Подбором этих офицеров занимался сам царь. Характеризуя установившуюся систему надзора, Милютин писал: «Малейшая провинность подвергалась взысканиям… За опоздание на лекцию ¼ часа объявлялся выговор, за получасовое опоздание или за невнимание офицера на лекции — суточный арест; за дурное салютование на карауле — выговор, за то, что офицер шел рядом с юнкером — арест. Каждый малейший случай служил поводом или к грозному приказу по академии, или же к не менее грозной беседе директора».

Комплектование академии затруднялось тем, что в войсках не было достаточно подготовленных офицеров В период с 1832 по 1850 г. из войск в академию поступил 351 офицер, а окончило ее 235. В связи с недостаточным количеством поступающих решено было с 1840 г. направлять ежегодно в войска по 30 кадет для стажировки по квартирмейстерской службе и подготовки к поступлению в академию. С 1840 по 1850 г. был направлен 181 кадет. Из них поступило в академию 50, а окончило 35. Всего за первые 18 лет существования академии в нее поступило 410 чел., а окончил 271 чел. Причиной слабого притока слушателей было то, что служба в Генеральном штабе не давала никаких преимуществ. Окончившие академию получали должности дивизионных или корпусных квартирмейстеров. Ученых офицеров генералы николаевской школы всячески третировали и старались поскорее избавиться от «планщиков» и «свитских чиновников». Не удивительно, что приток офицеров в академию в 1852 г. сильно уменьшился. Число офицеров, желавших поступить в академию, несколько увеличилось лишь после введения в 1852 г. некоторых льгот для оканчивающих. В частности, было разрешено возвращаться в свои части, были увеличены оклады. Эти преимущества делали службу более привлекательной. Академия этого времени дала армии ряд выдающихся деятелей. Из ее стен вышли Д. А. Милютин, М. И. Драгомиров, Н. Н. Обручев и ряд других генералов и офицеров.

Военно-хирургическая академия. Вторым крупным высшим военно-учебным заведением, готовившим кадры для армии и флота, была Медико-хирургическая академия, официально функционировавшая с 1800 г. Сначала академия числилась в ведении Медицинской коллегии, но с упразднением последней в 1802 г. была передана в Министерство внутренних дел.

В связи с организацией Петербургской академии со штатом на 120 чел. было решено упразднить Московскую медицинскую школу и Медико-хирургический институт, а также включить в академию учащихся Кронштадтского и Медико-хирургического училищ. Для нее был установлен штат в 280 чел.

Академия в первой половине XIX в. действовала по уставам 1808 и 1835 гг. Она состояла из трех отделений: хирургического (с 5-летним сроком обучения), ветеринарного (с 4-летним сроком) и фармацевтического (с 3-летним сроком). Первым президентом академии был Виллие. С 1825 по 1838 г. академия дала армии и флоту 636 врачей (терапевтов и хирургов), 183 ветеринарных врача и 34 фармацевта.

В 1838 г. Медико-хирургическая академия была передана в ведение Военного министерства. До 1854 г. она продолжала действовать по уставу 1835 г. в составе трех факультетов. Численность учащихся колебалась от 280 до 300 чел. Ежегодный выпуск составлял в среднем 60–70 врачей. Но уже с 1850 г. число слушателей в академии было доведено до 600 чел.

На 1 января 1852 г. в академии состояло 644 слушателя, из которых стипендиатов было 274 чел., «пенсионеров» — 38 и вольнослушателей — 332.

Обучение и воспитание войск во второй половине XIX в.

Развитие военно-теоретической мысли

Во второй половине XIX в. характер боевой подготовки резко изменился. На смену феодально-крепостнической рекрутской системе пришла буржуазная всесословная воинская повинность, сохранившая, однако, многие феодальные пережитки. Перевооружение армии нарезным дальнобойным оружием, введение телеграфа и строительство железных дорог создали предпосылки для применения новых способов ведения войны и боя. На этой основе стала складываться тактика стрелковых цепей, потребовавшая кардинальной перестройки системы боевой подготовки.

Процесс перехода к новой тактике занял довольно длительный период. Над руководителями Военного ведомства довлели прежние представления о сущности боя, отрешиться от которых они не могли вплоть до войны 1877–1878 гг. В то же время зачатки нового способа ведения боя появились уже в Крымской войне. На р. Альме и при Инкермане солдаты вопреки приказам офицеров, старавшихся заставить их действовать по уставам в плотных строях, стали применяться к местности и вести стрелковый бой, который из вспомогательного средства (цепи застрельщиков) превращался в главное. Тяжелые неудачи в ходе Крымской войны заставили подумать о необходимости ввести тактическую подготовку во все звенья войскового организма и отказаться от взгляда на строевую подготовку как на всеобъемлющее начало. Новый взгляд на эту сторону дела нашел свое отражение в военно-теоретических работах и уставах 60-70-х годов.

После поражения николаевской России в Крымской войне русская военно-теоретическая мысль пыталась осмыслить пути развития военного дела.

Среди важнейших причин поражения были названы отсталая военная техника, устаревшие способы ведения боевых действий и соответствующая им система боевой подготовки. Критику отсталости армии во всех ее звеньях начали военные журналы «Военный сборник», «Артиллерийский журнал», «Оружейный сборник» и «Педагогический сборник». Особенно смелыми были статьи, помещаемые на страницах организованного в 1858 г. журнала «Военный сборник», когда его редактировали Н. Г. Чернышевский, В. М. Аничков и Н. И. Обручев. Уже в первом номере этого журнала появились статьи, которые привели в ужас генералов николаевской школы. «Огорченные последними неуспехами, мы не дали себе труда вникнуть в истинные причины неудачи и все успехи неприятеля приписали превосходству их военного устройства, их оружия и даже тем не важным особенностям строя, которыми они от нас отличались». Эти причины, подсказывал журнал, нужно искать глубже — в существующем общественном устройстве. Резкому осуждению на страницах журнала подверглась муштра — не забота о солдате, о его подготовке, а «смотры высшего начальства составляют альфу и омегу нашей служебной деятельности». Обличительные статьи «Военного сборника» дали основание реакционерам нападать на редакцию журнала. Со страниц официоза Военного министерства — «Русского инвалида» посыпались обвинения в «унижении и оскорблении» армии, в подрыве «уважения и доверия» к ней. В результате редакционная коллегия «Военного сборника» была заменена другой. Журнал был подчинен непосредственно Военному министерству, которое заявило, что на страницах журнала хотя и будут допускаться критические статьи в целях всесторонней подготовки предстоящих реформ, однако «обсуждение недостатков и несовершенства какого бы то ни было учреждения не должно впасть в тон так называемой обличительной литературы».

В период с 1862 по 1875 г. на страницах «Военного сборника» помещались главным образом статьи, освещающие проводимые Военным министерством мероприятия по комплектованию, организации и устройству войск. В 60—70-е годы главное место в журнале заняли статьи по вопросам тактики и боевой подготовки. Особенно острый характер носили выступления М. И. Драгомирова, С. М. Сухотина и С. К. Гершельмана, пропагандировавшие тактику стрелковых цепей и соответствующую ей систему боевой подготовки. В этих статьях раскрывалась сущность новой тактики и давались основы обучения и воспитания войск.

В унисон с «Военным сборником» действовал «Оружейный сборник», на страницах которого возникла острая дискуссия о путях развития стрелкового оружия и системе огневой подготовки солдат. Журнал резко критиковал действия Оружейной комиссии и выступал за перевооружение войск нарезным, казнозарядным и дальнобойным оружием. Аналогичную позицию занимал «Артиллерийский журнал», выступивший в защиту сталепушечного производства и передовых методов подготовки артиллеристов.

Особенно интересными были статьи А. С. Лаврова «Влияние развития точных наук на успехи военного дела», Н. В. Маиевского «Артиллерийские лекции», А. В. Гадолина «Теория орудий, скрепленных обручами», Н. Калакуцкого «Материалы для изучения стальных орудий». Журнал резко критиковал Горное ведомство за безучастное отношение к изготовлению новой военной техники.

Огромное влияние имел «Педагогический сборник», на страницах которого выступали лучшие деятели народного просвещения и методисты К. Д. Ушинский, А. Острогорский, Водовозов и др.

На страницах этого журнала помещались статьи, смело и решительно обсуждавшие важнейшие вопросы теории, обучения и воспитания в военных школах. Журнал отважился даже на полемику с реакционным курсом Министерства просвещения.

Таким образом, военная публицистика формировала новые идеи в области тактики и боевой подготовки войск. Но более обстоятельно эти вопросы решались в капитальных трудах А. И. Астафьева, Г. А. Леера, М. И. Драгомирова и других крупных теоретиков военного дела.

Астафьев стремился по-новому осветить такие вопросы, как сущность войны, ее социальное значение, способы ведения боя и т. п. Касаясь вопроса связи войны с политикой, он указывал, что последняя определяет характер войны. Война, пишет Астафьев, имеет ту же самую цель, что и политика, армия же действиями своими только осуществляет (как сила физическая) идеи правительства в достижении политической цели. Но политические взгляды Астафьева были ограниченными, поэтому и его заключение о связи политики с войной было скорее догадкой, чем научным выводом.

Астафьев связывает состояние морального духа армии с политическим строем страны.

«Армия не есть машина, которою ведется наступательная и оборонительная войны. Войско не составляет отдельной части от народа. Оно живет тою же жизнью, как и народ, и каждый воин есть вместе с тем подобный другим гражданин одной общей семьи, для защиты которой от внешних врагов он по призыву правительства обрекает свою жизнь на жертву». Вот почему на войне весьма важную роль играет. воинский дух. Одним из средств поднятия воинского духа, полагает Астафьев, является воспитание, которое поднимает его на степень долга и чести. Долг и честь Астафьев понимал, конечно, в духе своего времени, но в то время такие взгляды были прогрессивными.

В этой же работе Астафьев высказал ряд ценных мыслей о том, что технические изобретения неоднократно совершенно изменяли технику, стратегию войны и все, что касалось военного искусства.

Астафьев останавливался и на вопросе о тактике стрелковых цепей. «По нынешнему улучшению и влиянию на бой ручного огнестрельного оружия тактика должна изменить строй, отдавая все преимущества рассыпному (строю) перед колоннами…». «Теперь необходимо рассыпать не только роты и батальоны, но даже целые полки и бригады», — писал он.

Взгляды Астафьева были враждебно встречены официальными кругами. Его работа получила отрицательную оценку на страницах «Московских» и «С.-Петербургских ведомостей» за «слишком оригинальные мысли».

Выразителем буржуазных взглядов на способы ведения войны и боя был Г. А. Леер. Сначала он выступил как теоретик в области тактики. Отметив, что «настоящий период для тактики — это период сильного умственного брожения в ней», Леер стремился обосновать тезис, что теория в тактике должна сводиться, во-первых, «к уяснению и установке руководящих основных положений (принципов, начал), масштабов, регуляторов для той или другой тактической операции (идеалов)» и, во-вторых, «к охарактеризованию наиболее типичных случаев их применения к делу (свойства наиболее типичных форм применения того или другого начала. Типы)».

От своих предшественников Леер отличался тем, что он почти устранил из области тактики устав, ограничившись разработкой различных уставных типов и оценкой примеров в разделе «Прикладная тактика». Вскоре он вообще отошел от тактических проблем и определился как теоретик в области стратегии.

Истинным властителем дум в области теории тактики стал во второй половине XIX в. М. И. Драгомиров. Он не только дал наиболее глубокое изложение принципов тактики стрелковых цепей, но и впервые в истории военного дела разработал систему боевой подготовки, отвечающую этой тактике, и таким образом явился создателем военной педагогики как науки.

Раскрывая сущность воинского воспитания, Драгомиров писал: «Все дело воспитания и образования войск приводится к весьма немногим идеям: 1) ставить воспитание выше образования; 2) переходить от анализа к синтезу (т. е. учить делу по частям, но на этом не останавливаться, а непременно соединять эти части в одно, так как они соединяются при действии против неприятеля); 3) учить целесообразно; 4) развить внимание людей в военном направлении; 5) приучать их встречать неожиданности быстро, но несуетливо; 6) вести занятия так, чтобы ни один шаг в них не противоречил закону выручки своих; 7) ознакомить различные роды оружия со взаимными их свойствами; 8) вести маневры так, чтобы «всякий воин понимал свой маневр»; 9) устранять все, способствующее самосохранению, и поощрять все, благоприятствующее самоотвержению, и потому давать практику в преодолении чувства опасности; 10) учить показом, а не рассказом; 11) остерегаться примерного исполнения чего бы то ни было, в мере, допускаемой мирной практикой, — вот и все. Все эти идеи можно было свести даже к одной только: в воспитании и обучении сообразоваться со свойствами воли и ума человека».

Таким образом, Драгомиров очерчивал три стороны воинского воспитания: воспитание ума и воли, воспитание нравственное, воспитание физическое.

Рассматривая воспитание как сложный процесс, Драгомиров наиболее полно раскрыл вопросы умственного и нравственного воспитания. Мысль о единстве этого процесса выражена в учебнике тактики: «В военном воспитании соображение с духовным и умственным строем человека требует в занятиях целесообразности, в отношениях — строгой законности, в жизни материальной — хорошей пищи, одежды, а также физических упражнений, которые, держа организм в постоянной деятельности, не доводили бы его, однако ж, до истощения, а напротив, укрепляли».

Процесс военной подготовки должен выработать у солдат воинское мышление, научить их оперировать военными категориями, заставить направить весь ум, все внимание на выполнение военных задач — в этом состоит цель обучения.

Обучение должно быть сознательным. Нужно заботиться о том, чтобы люди верили в свои знания и свои силы («ибо в деле, кто себе не верит, тот и с основательными знаниями бывает бит»), чтобы солдаты понимали цель всякого приема и действия, чтобы каждый умел применить свои знания на практике в бою и не растерялся, а выжал из своего ума максимум его возможностей.

Центром всей воспитательной работы, по мнению Драгомирова, должно быть нравственное воспитание. Он считал, что моральный фактор является решающим фактором и от степени нравственной подготовки зависят судьбы войны.

Драгомиров считал главным воспитание чувства патриотизма и самоотверженности ради интересов Родины. «Выше всего… стоит готовность страдать и умирать, т. е. самоотвержение: оно освящает повиновение, оно злейшее иго делает благим, тягчайшее бремя легким; оно дает силу претерпеть до конца, принести Родине жертву высшей любви».

Громадная роль в деле воспитания принадлежит дисциплине. «Воинская дисциплина есть совокупность всех нравственных, умственных и физических навыков, нужных для того, чтобы офицеры и солдаты всех степеней отвечали своему назначению». Основа дисциплины — строжайший порядок, а «здоровый внутренний порядок в войсках возможен лишь тогда, когда каждый из начальников знает права и обязанности, когда в войсках будут знать и строго соблюдать уставы».

Только на этой основе возможно воспитание чести. Чести военнослужащего и чести части. Личная честь должна быть связана с честью боевой части, с честью боевого знамени. Воспитание чести в этом направлении будет завершением нравственной подготовки солдат и офицеров, «ибо там, где человек любит свою Родину, любит свою часть, там он не задумывается жертвовать собою для их блага».

Наконец, важнейшим элементом нравственного воспитания будет являться воспитание товарищества и взаимной выучки. «В военном деле все основано на единодушии, на товариществе… ввиду этого все, способствующее развитию товарищества, должно быть поощряемо, все препятствующее внимательно устраняемо».

Драгомиров выдвинул глубоко правильное положение о связи и взаимозависимости духовного и физического состояния. Физически развитый, натренированный солдат будет спокоен, расчетлив и стоек в бою, он не потеряется в самых сложных условиях. Твердая закалка и тренированность будут являться основой бодрости духа. В свою очередь бодрость духа позволит дольше и легче выдержать все испытания и добиться победы.

Таким образом, Драгомиров развил суворовские идеи и применил их на новой основе. Он совершенно справедливо указывал на то, что Суворов видоизменял свою систему в зависимости от усовершенствования способов ведения боя, и поэтому Драгомиров с полным основанием имел право сказать о себе, что он видоизменил суворовскую систему, оставив неизменными ее принципы.

Но все эти идеи должны были служить одной цели — укрепить существующий порядок. Драгомиров был сыном своего времени, и его идеи определяются принадлежностью к классу эксплуататоров. Но этот либерал-помещик понимал, что при капиталистических отношениях нужно по-новому подходить к солдату, и это новое он очертил с замечательной полнотой. Его система нашла широкое применение в армии, хотя она и подвергалась нападкам со стороны ретроградов.

Обучение и воспитание войск

Подготовка пехоты. Поступившее на вооружение пехоты нарезное оружие превратило ее в царицу полей. Гладкоствольная артиллерия была бессильна против огня дальнобойных ружей. Огонь этих ружей гасил также столь грозные прежде кавалерийские атаки задолго до их сближения с пехотой.

Новое оружие потребовало коренной перестройки всей системы боевой подготовки, которая, однако, затянулась. По окончании Крымской войны была создана «Комиссия для улучшений по военной части». Она собрала мнения командиров корпусов, дивизий и даже полков по вопросу о причинах превосходства противника в военных действиях и о путях перестройки боевой подготовки. Наибольший интерес представляют записки Липранди, Коцебу, Офросимова, Васильчикова, Горчакова, Веселицкого, Герсеванова и Медема. Общим для них являлся вывод о необходимости перевооружения войск нарезным оружием, о создании стрелковых батальонов, о переходе к действиям стрелков в цепях, а также усилению тактического образования рекрутов. Следствием работы комиссии явился новый взгляд на боевую подготовку и действия войск, что нашло свое отражение в «Правилах для совокупных учений пехоты с легкой артиллерией» 1857 г.

От бесцельных построений войска стали переходить к тактическим учениям. Для войск были установлены три порядка построений: боевой, резервный и походный.

Более подробные указания для действий в бою, говорилось в правилах, «не даются потому, что боевая обстановка слишком разнообразна». В 1859 г. появились «Правила для обучения гимнастике», требовавшие от войсковых командиров обратить внимание на физическое развитие солдат как обязательное условие стрелковой подготовки. В 1859 г. появилось также новое «Руководство для образования стрелков». Изданные инструкции создали необходимые предпосылки для разработки новых строевых уставов, чем и занялся «Специальный комитет по устройству и образованию войск» 1862 г.

Этот комитет развернул энергичную деятельность, результатом которой был «Воинский устав о строевой пехотной службе». В первую очередь была разработана первая часть устава — «Рекрутская школа». В ходе ее подготовки и до этого на страницах печати проводилась дискуссия о типах строев и о характере строевой подготовки. Этот вопрос стоял в тесной связи с введением с 1856 г. на вооружение нарезного оружия. «Военный сборник» первым начал обсуждение вопроса о пехотных строях. Журнал ратовал за отказ от трехшереножных строев и звал к установлению более тонких — двухшереножных, уже принятых в армиях западноевропейских государств.

Издавая «Рекрутскую школу», Милютин включил в нее особый параграф, в котором говорилось, что «успех обучения рекрут главнейшие зависит от обращения с ними. Обучающие должны помнить, что если рекрут не исполняет чего-либо или исполняет дурно, то это происходит, за весьма редкими исключениями, не от нерадения, а от непонимания требований; помочь этому можно только терпеливым и кропотливым объяснением рекруту того, что он должен делать, а не взысканиями».

Каждому начальнику предоставлялось право строить занятия по своему усмотрению, для чего отводилось 3½ часа в день. Объем сведений в уставе назначался примерный, который обучающие должны были принимать к руководству, однако «последовательность обучения предписывается к неуклонному исполнению».

Период одиночного обучения продолжался 6 месяцев. В первый месяц молодого солдата поручали «дядьке», который в течение первых двух недель был обязан приучить его соблюдать опрятность в одежде, уметь отдавать честь при встрече с начальниками. На третьей и четвертой неделе молодой солдат приступал к гимнастическим упражнениям. Во второй и третий месяцы продолжались гимнастические упражнения. Молодому солдату выдавалось ружье, и на специальных уроках он знакомился с названием главных частей ружья, с правилами сборки и разборки, руководствуясь наставлением для обучения стрельбе в цель, а также простейшим ружейным приемам.

Милютин внимательно следил за ходом одиночной подготовки. И когда при инспекторской поверке 1863 г. выявились недочеты, он немедленно издал приказ, посвященный специально обучению рекрутов: «Обучить рекрут: упражнению с ружьем, заряжанию и стрельбе, правилам рассыпного действия и шереножного строя в той мере, чтобы все вышеизложенное делалось бы с достаточною твердостью и при непременном условии сознательного усвоения».

Очень большое значение в инспекторском департаменте теперь стали придавать обучения стрельбе в цель. Для солдат в 1859 г. было издано наставление для образования стрелков. Оно было дополнено в 1863 г. «Наставлением о том, что нужно знать каждому пехотному солдату», подготовленным генералом Глинкой. Наконец, была издана «Солдатская книжка для стрельбы и глазомера». Все эти наставления требовали от обучающего просто и содержательно преподнести материал, а от солдат — изучить свойства оружия и усвоить понятия о действии пороха и полете пули.

Стрелок должен был принять ряд приготовительных упражнений по ознакомлению с устройством оружия, прицеливанию со стойки, по прикладке и проведению спуска курка. После этого приступали к стрельбе дробинками с помощью прибора генерала Мосалова. Затем переходили к стрельбе холостыми патронами и только после этого солдаты допускались к практической учебной стрельбе.

Стрельба производилась поодиночке: в неопределенное время — с расстояния от 100 до 1 200 шагов; из рассыпного строя на 300-1 200 шагов. По команде стрельба велась с расстояния прицельного выстрела поодиночке и залпами из рассыпного строя.

Стрельба одиночная производилась обычно в мишень № 1 (1 аршин 8 вершков × 2 аршина 3 вершка) на расстоянии до 400 шагов включительно, в мишень № 2 (2 аршина 8 вершков × 3 аршина) до 500–600 шагов и на остальные расстояния — в мишень № 3 (2 аршина 8 вершков × 1 аршин 8 вершков). Каждый стрелок должен был стрелять в отдельную мишень.

Стрельба с расстояния до 400 шагов производилась всегда стоя, от 400 до 800 шагов — первые два выстрела производились в произвольном положении, а вторые — стоя; с расстояния более 900 шагов стреляли в произвольном положении.

После обучения стрельбе все стрелки разделялись на три класса: лучшие стрелки, средние и слабые. Независимо от класса все стрелки проходили ежегодно весь курс стрельбы.

Для стрелковых частей были разработаны особые программы стрелковой подготовки. Обучение предусматривало проведение более частых стрельб, на основании которых и производилось деление стрелков на классы.

Изменение формы боя в результате перехода к тактике стрелковых цепей во время войны 1877–1878 гг. имело своим следствием то, что основной тактической единицей стала рота.

До войны это понимали смутно, и когда, например, в 1856 г. обсуждался вопрос о введении двухшереножного строя, при котором неизбежно увеличивался фронт батальона, а рота приобретала большую самостоятельность, генералов озаботил вопрос о том, как поведут себя солдаты, получив эту самостоятельность.

Генералы-крепостники не верили солдату и стремились обеспечить должный надзор над ним не только вне боя, но и особенно в бою.

Устав о ротном и батальонном учении был издан в 1864 г. Он содержал в себе все необходимые данные для расчета роты и батальона и сведения о строях и стрельбе. К сомкнутым строям устав относил: развернутый строй, колонны (сомкнутые и разомкнутые, по отделениям, полувзводные и взводные), к разомкнутым строям — рассыпной строй.

Обучению строю роты и батальона уделялось довольно значительное время и внимание. Если рекрутская школа давала личные навыки, то ротное ученье ставило своей задачей сплотить солдат в организм, способный вести бой. Вот почему приобретало большое значение формирование навыков движения в различных строях и перестроений на месте и на ходу.

Авторы этих инструкций стремились довести до ясности мысль, что рота и батальон не есть нечто самодовлеющее, а составляют часть более крупной тактической единицы, которой и подчиняют свои действия. Таким образом, в основу учений был положен тактический принцип.

Наиболее ярко новые тенденции проявились в инструкции «Опыт руководства частей к бою», подготовленной генералом Драгомировым для войск Киевского округа в 1871 г., и в «Проекте инструкции для полевых занятий войск», изданном в том же году. Эти инструкции хотя и не меняли уставов, уже отставших в своих требованиях от новых средств борьбы, однако в отдельных вопросах входили с ними в противоречие.

Общее наблюдение за постановкой стрелкового обучения было передано инспектору стрелковых батальонов. Оно выражалось в специальных поверках воинских частей офицерами, выделенными министерством. Первая поверка была проведена в 1863 г. В Красном Селе поверялись полки 1-й и 2-й гвардейских пехотных дивизий и кавалерийские полки, на Ходынском поле — гренадерские и пехотные полки (от каждой роты по 84 чел.). Стрельба шла стоя из рассыпного (по 3 пули) и сомкнутого (по 2 пули) строя на дистанции в 400 шагов.

Стрельба дала весьма низкие результаты. Процент попаданий при стрельбе из рассыпного строя в гвардейских полках колебался от 18,3 (Семеновский полк) до 33,4 (Финляндский полк), в пехотных полках соотношение было еще хуже — 2,5 (Омский полк) и 8 (Иркутский полк). Лучше стреляли из сомкнутого, привычного для пехоты строя, но и здесь самый высокий результат не превышал 53,2 %, а самый низкий составлял 18,4 %.

Систематические поверки стали проводить только с 1871 г. В 1876 г. состояние огневой подготовки поверялось в 9 округах.

Из 110 пехотных полков 17 получили отличную оценку, 55 — очень хорошую, 39 — хорошую, 3 — посредственную и 2 полка — слабую.

В этом же году на проведенных в 24 стрелковых батальонах стрельбах 22 батальона получили оценку «отлично», а 2 — «очень хорошо».

Требования инспекторских поверок состояли в том, «чтобы каждый… достиг уменья производить меткий боевой выстрел», для чего стрелок должен был при выстреле принимать во внимание «состояние воздуха, освещение, условия местности» и добивался «тонкой» стрельбы, не допуская замены единичной меткости каждого отдельного выстрела количеством выпущенных пуль. Так называемая «скорая стрельба» требовалась только от стрелковых частей, для линейных же частей устанавливалась «учащенная стрельба» по команде.

Несмотря на положительные результаты поверок, было подмечено, что все обучение стрельбе, скорее, клонилось к ее совершенствованию на стрельбище, чем к приближению к боевым условиям.

Вопрос о стрельбе в цель в годы, предшествовавшие русско-турецкой войне 1877–1878 гг., приобрел большое значение. Вокруг него было много споров, и в армии наметилось два направления. Одно отдавало предпочтение цельной стрельбе на близкие расстояния (в том числе и залповой стрельбе), другое же настаивало на целесообразности ведения одиночного беглого огня.

Сторонником последнего вида стрельбы был генерал Л. Зеделлер, находившийся при немецкой армии во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. в качестве военного наблюдателя. Он указывал, что теперь «одиночный огонь есть главный вид боевой стрельбы; залпы возможны в редких случаях, при расположении небольшой части за закрытием; огонь на расстоянии верного выстрела есть самый действительный, и ему должно быть отдано полное преимущество…»

Введение на вооружение казнозарядного оружия привело к тому, что «стрелковая цепь перестала составлять лишь придаточную часть сомкнутого строя, а приобрела при современном вооружении полную самостоятельность». За сомкнутым строем «осталось как бы второстепенное значение».

Доклад Зеделлера был сначала рассмотрен в «Главном комитете по устройству и образованию войск» в 1875 г., после чего его предложения были рассмотрены на выделенной комитетом комиссии, которой было предложено подготовить вопросы, относящиеся к строевой и огневой подготовке. Комиссия признала, что казнозарядное оружие изменило характер боя. Стрелковый бой приобрел в связи с этим самостоятельное значение. Поэтому, считала комиссия, необходимо «отдать полное предпочтение стрельбе из рассыпного строя», в то же время комиссия считала целесообразным сохранить залповую стрельбу из сомкнутых строев, но поскольку она может быть эффективной на сравнительно короткие расстояния, то рекомендовала установить во вновь принятых ружьях (Бердан № 2) прицел не на 1 200, а только на 600 шагов. Учитывались при этом и экономические соображения: считалось, что для обучения пехоты стрельбе с дальних расстояний потребуется больший расход боеприпасов.

Наиболее целесообразной признали стрельбу на короткие расстояния, учитывая, «что действительность огня увеличивается с уменьшением расстояний… огню на близком расстоянии поэтому должно быть отдано полное предпочтение. Должно стрелять, заботясь главным образом о меткости, на больших дистанциях редко и лишь по непосредственному приказанию ближайших начальников; затем учащать огонь по мере сокращения дистанции, по приближении же противника стрелять неумолкаемо, учащая пальбу на близком расстоянии до возможного прицела, ввиду решительного действия».

Дискуссия была разрешена на практике во время войны 1877–1878 гг. За экономию боеприпасов в мирное время войска заплатили тяжелыми потерями в боях под Плевной и Ловчей.

Война показала, что прицельный одиночный огонь из сомкнутого строя вести невозможно, что наиболее целесообразной формой его является стрельба из рассыпного строя, что действенность залпового огня потеряла свою силу, что пехота может идти в атаку и против укрепленных позиций, что, наконец, холодное оружие (штык) не потеряло свою действенную силу.

Все это привело к созданию особого отдела о стрельбе и действиях стрелка в рассыпном строю в уставе 1881 г. Новый устав рекомендовал располагать войска для боя в цепи, «имея в виду желательную силу огня и потребность в резерве».

Солдаты в цепи «принимают произвольное положение и, если представляется возможность, то имеющимся у них шанцевым инструментом устраивают себе закрытия… Лучшие закрытия для цепи: неровность местности, канавы, ямы, бугры, насыпные дороги, толстые деревья» и т. п. Характер боя менялся, и поле боя становилось все более пустынным. От картинного передвижения войск, от грозного вида сплоченных масс теперь приходилось отказываться совсем. Нужно было учить солдат метко стрелять с далеких дистанций, применяться к местности, окапываться и всячески укрываться от огня противника, который не допускал сближения с собой. Поэтому в указаниях об огневом бое появился раздел об одиночном огне, хотя залповому огню все еще отдавалось предпочтение: «Везде, где окажется возможным и уместным, стрельбу залпами следует употреблять предпочтительно».

При наступлении цепи выделялся период сближения «от построений боевого порядка до вступления в сферу ружейного огня, т. е. приблизительно до 800 шагов» и период удара, который «имеет целью атаку позиций противника».

Уставы рекомендовали применение к местности во время движения, перебежки, определение последней стрелковой позиции, на которой штыковой удар окончательно подготавливается ружейным огнем, после чего примерно за 200 шагов должно следовать движение для удара в штыки. «Раз двинувшись, — гласит инструкция, — для удара в штыки, следует идти прямо и быстро к атакуемому предмету, не останавливаясь, пока цель атаки не будет достигнута; малейшее колебание, нерешительность, а тем более какая бы то ни было остановка может повлечь за собой громадные потери и иметь гибельные последствия». После атаки требовалось продолжать боевые действия, «преследуя неприятеля усиленным огнем».

Наряду с фронтальными атаками предусматривался охват одного из флангов, фланкирование огнем, а затем удар во фланг.

В обороне считалось целесообразным «извлечь из огнестрельного действия наибольшую пользу, потрясти огнем наступающие войска и затем встретить удар ударом». Отразив противника огнем и контрударом в штыки, «цепь и резервы преследуют его огнем и изготовляются немедленно к отражению следующей его атаки, или если таковой, по расстройству неприятеля и истощению его резервов, ожидать нельзя, то переходят в наступление».

Все эти действия можно было производить только унифицированной пехотой, которая могла сочетать огонь и удар.

Так, характер боя изменил назначение пехоты и ее действия в бою, что в свою очередь изменило систему боевой подготовки пехоты.

В тесной связи с огневой подготовкой стоял вопрос об обучении войск саперному делу. Начало этому обучению было положено еще до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Военное министерство в 1871 г. направило в войска специальное «Наставление», в котором говорилось: «Все части пехоты и пешей артиллерии в полном их составе во время летних сборов должны упражняться в земляных работах, имеющих целью устройство закрытий от неприятельских выстрелов… сверх того, особые, временно формируемые команды от пехоты и артиллерии обучаются некоторым простейшим саперным работам».

До этого времени занятия по саперному делу производились только в тех частях, которые участвовали в обороне Севастополя. Как это ни странно, но вопрос об обучении саперному делу не двигался с места после Крымской войны в течение 15 лет и новым толчком в значительной мере послужила франко-прусская война 1870–1871 гг.

Саперное дело для полевых войск пока было явление новое, и хотя «Наставление» и рекомендовало «соединять упражнения по возможности с маневрированием», но практически это не удавалось делать. В большинстве округов саперному делу не уделялось должного внимания и отводилось мало времени на его усвоение. Лишь в Петербургском, Виленском, Киевском, Одесском, Варшавском округах был накоплен некоторый опыт, что и отметили поверяющие во время инспекторских поверок. Так, генерал Рамзай, инспектировавший войска Варшавского округа, указывал, что «результаты, достигнутые низшими чинами сводных батальонов, не взирая на короткий срок обучения и не вполне ответственный выбор людей в частях некоторых дивизий, дают уверенность в том, что эта часть образования войск, несмотря на недавнее ее применение, находится в отличном состоянии…»

На хорошую постановку обучения саперному делу указывает также генерал Паткуль, поверявший в 1872 г. войска Одесского округа.

В 1876 г. командующий Виленским округом представил в Главный комитет новый проект «Наставления». Комитет потребовал дать справки о саперных работах во время Крымской и франко-прусской войны. Заслушав все данные, он принял решение о том, что вопрос о введении в состав снаряжения легкой шанцевой лопаты «должен быть решен безотлагательно».

В том же году была избрана комиссия, чтобы подготовить необходимые указания и наставления. Комиссия начала работу в 1877 г., но с началом военных действий ее деятельность прекратилась, и войска отправились на войну слабо обученными в инженерном отношении. Таким образом, хотя Главный комитет и признавал, что «стрелковая цепь не только перестала быть придаточной частью сомкнутого порядка, но приобрела в пехотном боевом строе первенствующее значение», однако должных выводов отсюда не сделал.

Вновь к вопросу об обучении стрельбе и необходимости упрощения строев вернулись в начале 90-х годов. От ряда командующих округами поступили сообщения, что с введением нового мелкокалиберного оружия «среди старших начальников замечается стремление изыскивать для пехоты строи, в которых она несла бы наименьшие потери от современного огня».

В то же время инспектор пехоты докладывал военному министру, что в войсках «боевой стрельбой мало занимаются» и увлекаются более показательной учебной стрельбой.

Военное министерство собрало мнения командующих округов как по строевому уставу, так и по инструкциям для обучения стрельбе и маневрам, на основе которых были пересмотрены действующие уставы и наставления и после проверки введены в войсках. В частности, были изданы: «Инструкция для маневрирования войск с боевой стрельбой из трех родов оружия» (1886 г.); «Особые указания производства движения и боя ночью» (1886 г.); «Наставление для обучения стрельбе» (переработанная редакция) (1889 г.); «Устав о строевой пехотной службе с инструкцией для действий роты и батальона в бою» (1889 г.); «Положение о саперных командах в пехоте» (и инструкция) (1890 г.).

Перевооружение армии магазинной винтовкой образца 1891 г. и введение бездымного пороха потребовали нового пересмотра уставов. Результатом работы комиссии генерала Сухотина явился «Устав строевой пехотной службы» 1895 г., переизданный в 1897 г. вместе с «Наставлением для действий пехоты в бою». В них сохранялись установки устава 1881 г. по одиночной подготовке. Эта же комиссия разработала «Особые указания для движения и боя ночью» (1892 г.). Однако устав 1895 г. быстро устарел, и потребовалось его снова переработать, что и было сделано комиссией генерала Драгомирова. Новый «Устав строевой пехотной службы» вышел в 1900 г. Он еще более упрощал строи и предоставлял возможность начальникам частей видоизменять уставные строи в процессе боевых действий.

При издании устава 1900 г. «Наставление для действий пехоты в бою» было отделено от строевого устава и опубликовано как самостоятельный документ. В качестве дополнения было издано «Наставление для обучения стрельбе из ружья-пулемета образца 1902 г.».

Таким образом, в течение второй половины XIX в. шел процесс становления и освоения тактики стрелковых цепей. Процесс этот был обусловлен переходом от гладкоствольного к нарезному оружию, которое изменило функции и тактическую организацию пехоты.

Подготовка кавалерии. Чем действеннее становилось стрелковое оружие и артиллерия, тем меньшее значение имела в боевых действиях кавалерия как ударная сила. В то же время поднялась ее роль как средства стратегической разведки, вне поля сражения, на флангах и в тылу противника. Большое значение приобрели глубокие рейды, потребовавшие умения вести самостоятельный бой не только в конном, но и в пешем строю. В связи с этим возникла потребность в унификации конницы и разносторонности ее подготовки.

Военное министерство тщательно изучило опыт североамериканской войны 1863–1865 гг., где конница зарекомендовала себя как род войск, способный к самостоятельным действиям. Оно сделало известный шаг вперед в боевой подготовке кавалерии, поставив задачу отойти от плацпарадной системы и приблизиться к условиям полевой службы.

Изданные в 1869 г. «Воинский устав кавалерийской службы» и в 1870 г. «Наставление для обучения стрельбе в цель пехоты и драгун» носят черты нового.

Одиночная подготовка кавалериста включала гимнастические упражнения, действия в пешем строю, верховую езду и вольтижировку. Совместное обучение предусматривало отработку действий как в развернутом строю, так и в колоннах. Главная задача состояла в подготовке конницы для атаки.

Но уже через год в войска было направлено дополнение к этому уставу — «Устав спешенных драгунских полков», а в 1873 г. — «О спешивании в уланских и гусарских полках». Смысл этих дополнений заключался в том, чтобы научить конницу самостоятельно действовать при защите переправ, при прохождении дефиле, атаках населенных пунктов и дальних рейдах.

В связи с этими задачами на вооружение конницы поступили дальнобойные ружья системы Бердан № 2 и толовые (пироксилиновые) шашки для взрывных работ.

В ряде округов кавалеристов обучали также саперному делу (Варшавский округ) и проводили маневры для тренировки войск в длительных и быстрых пробегах. В Киевском и Виленском округах такие пробеги совершались на маневрах 1876 г. на 170–200 км.

Наряду с этим командиры полков и даже дивизий неохотно шли на оперативно-тактические формы подготовки кавалеристов, предпочитая более простые — манежные, поскольку они обеспечивали сохранение красивого внешнего вида лошадей для смотра.

Война 1877–1878 гг. показала невысокий уровень подготовки регулярной конницы. Командиры отдельных отрядов предпочитали иметь дело с казачьей конницей, лучше справлявшейся и с разведкой и с действиями в глубине театра войны. Выявившиеся недостатки были учтены во время пересмотра уставов. Крен был сделан на тактическую подготовку. Войска получили ряд инструкций и наставлений, в частности: «Инструкцию для действия в бою отрядов из всех родов оружия» (1882 г.); «Воинский устав пешего строя кавалерии» (1884 г.); новую редакцию «Строевого кавалерийского устава», ч. I и IV (1884 г.); «Инструкцию для маневрирования с боевой стрельбой отрядов из трех родов оружия» (1889 г.); «Устав внутренней службы в кавалерии» (1889 г.).

Новые наставления сыграли значительную роль. Маневры последнего десятилетия подтвердили правильность избранного тактического направления в этой области

Подготовка артиллерийских частей. Роль артиллерии в бою существенно изменилась после Крымской войны. Введение нарезных дальнобойных ружей в пехоте свело к нулю значение гладкоствольной артиллерии, которая не могла состязаться с пехотой по дальности и меткости стрельбы. Это было убедительно доказано в сражении при Альме. Гладкоствольная полевая артиллерия больше не могла защищать свою пехоту. Принятие нарезной артиллерии (сначала бронзовой, а затем стальной) и новых снарядов позволило увеличить дальность стрельбы. Действительный огонь пушек стал достаточно эффективным, чтобы заставить пехоту при сближении применяться к местности и действовать рассредоточенно. Новое вооружение потребовало решения ряда задач.

Особое значение в связи с увеличением дальности стрельбы приобрел вопрос о меткости стрельбы. Вначале добивались этого путем глазомерного определения расстояний, затем ввели в 1872 г. малые мишени для пристрелок, в 1873 г. открыли способ захвата цели «в вилку».

В 1873–1876 гг. появились «Руководство по стрельбе» В. Шкларевича и «Проект инструкции стрельбы из полевых пушек» Мюллера, в которых удовлетворительно были разрешены вопросы наводки орудия и стрельбы.

Вторая задача заключалась в определении содержания боевой подготовки артиллерийской прислуги. Стремление сохранять такты в исполнении приемов по заряжению теперь отпало. Требовалась слаженная работа прислуги и повышалась роль наводчика. Наводчику стремились передать функции командира орудия и заставляли его учиться делать математические вычисления в целях корректировки стрельбы. Поэтому упор делался на самодеятельность наводчиков, что и нашло свое отражение в программе практической стрельбы 1872 г., где говорилось, что «боевая практическая стрельба производится в батареях для образования хороших наводчиков, т. е. таких, которые навыкли бы сами, без всякого постороннего указания, скоро и хорошо пристреливаться».

Впрочем, от этой точки зрения вскоре отказались, и с 1874 г. в жизнь была проведена идея генерала Зиновьева, который считал, что «принципу самодеятельности наводчиков должен быть противопоставлен принцип единоличного управления огнем батареи ее командиром», что и было продемонстрировано на маневрах в Одесском и Виленском округах.

Самым сложным оказался вопрос о стрельбе по закрытым целям. Войска привыкли стрелять по открытым целям. Принятые системы удлиненных снарядов, разрывавшихся в точке ударов, не были достаточно изучены, и поэтому на практике стремились маневром колесами добиваться фланкирующего огня, либо путем маневра же сблизиться до дистанции картечного огня. Обе эти формы стрельбы были внедряемы в практику обучения. Все дело, конечно, состояло во введении полевых мортир, но их в русской артиллерии в третьей четверти XIX в. еще не было.

Следующим крупным вопросом являлось использование артиллерии в бою. Артиллерийские начальники старались разбросать артиллерию в боевых порядках как по фронту, так и в глубину. Сосредоточение артиллерии рассматривалось как механическое сведение большого числа пушек на позиции, для усиления заградительного огня и ведения огневого удара по всему фронту позиции. К мысли о маневре огнем еще не подходили.

Ставился также вопрос о применении на маневрах стрельб боевыми снарядами. В принципе он был решен, в связи с этим стали отпускать на орудие по 110 снарядов (при проведении односторонних маневров).

Содержание и методы боевой подготовки полевой артиллерии изменялись по мере решения поставленных задач. Строевые уставы пешей и конной артиллерии еще отдавали дань способам боевой подготовки, сложившимся до Крымской войны. Артиллеристов обучали так же, как и пехотинцев, действиям в пешем строю (а в конной артиллерии — верховой езде и сабельным приемам) и действиям при орудиях при подъездах, отъездах и расположении на позициях.

По-прежнему учили вести огонь по открытым целям главным образом на коротких дистанциях. При этом старались достичь, чтобы батарея «заряжалась вместе как одно орудие».

Уставом 1859 г. предусматривалось обучение пяти видам («родам») стрельбы. Все они исходили из требований развернутого линейного строя и в меньшей степени — из глубоких построений. На обучение войск отпускали недостаточное количество боеприпасов. Главное внимание обращалось не на качество стрельбы, а на соблюдение дистанции и интервалов в размещении орудий и зарядных ящиков и в отработке маневра колесами на позициях.

Степень подготовки артиллеристов показали данные поверки, проведенной в 1866 г. в Московском, Варшавском и других военных округах. Она оказалась весьма невысокой.

Низкие результаты стрельб обеспокоили Артиллерийское управление. В связи с этим Военное министерство издает ряд приказов и инструкций, имеющих целью улучшить обучение.

Была создана твердая программа обучения «цельной» стрельбе. Задача обучения определилась в ней так: «Цель практической стрельбы полевых батарей должна состоять в том, чтобы в кратчайшее время и с наименьшим числом выстрелов научиться приискивать наилучшую высоту прицела для действования с меткостью против предметов, расстояние до которых неизвестно, на всякого рода местности, и в образовании самостоятельных наводчиков, т. е. таких наводчиков, которые без всякого постороннего указания могли бы выполнять эту задачу».

Главное состояло в том, чтобы приблизить обучение к боевым условиям. «Стрельба полевой артиллерии в бою будет тем успешнее, чем ближе к условиям боя подходит практическая стрельба, производимая батареями в мирное время, и чем вообще практические занятия полевой артиллерии в мирное время более способствуют к приобретению офицерами и нижними чинами батарей навыка в производстве скорой и меткой стрельбы». Пока министерство готовило эти указания, в войсках уже наметился перелом в сторону улучшения качества боевой подготовки.

Война 1877–1878 гг. выявила, что главным недостатком при подготовке артиллеристов было ослабление связи между действиями артиллерии и пехоты как следствие ликвидации корпусов в мирное время. Не меньшее значение имела относительно слабая подготовка артиллерийских офицеров. Стрельба велась главным образом по открытым целям, для разрушения крепостных сооружений использовалась полевая артиллерия, в горных условиях использовали полевые орудия без учета их тактико-технических возможностей. Все это приводило, во-первых, к бесполезной трате боеприпасов и, во-вторых, к тому, что пехота не получала необходимой поддержки. Прошедшая война заставила подумать об усовершенствовании подготовки артиллеристов. Это было необходимо сделать потому, что на вооружение артиллерийских частей поступила казнозарядная стальная артиллерия (пушечная, а позднее и гаубичная), обеспечивавшая новые возможности боевых действий. Резко повысилась дальность стрельбы и эффективность действия огня. Стало возможным вести нависшую стрельбу.

Военное ведомство было вынуждено дать войскам ряд новых инструкций и наставлений, в которых разрабатывались основы тактики артиллерии вообще и способы ее использования со всеми родами оружия в частности. После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. были изданы: «Инструкция для действия в бою артиллерии в связи с другими родами войск» (1882 г.); «Устав орудийного и батарейного учения пешей артиллерии» (1884 г.); «Наставление для обучения полевой артиллерии стрельбе» (1886 г.); «Правила стрельбы полевой батареи» (1886 г.); «Правила для совокупного действия группы батарей полевой артиллерии» (1889 г.); «Проект инструкции для действия в бою полевых мортирных батарей» (1890 г.). Кроме того, войска получили: «Проект устава маневрирования дивизионами» (1895 г.); «Наставление о полевой и горной артиллерии» (1895 г.); «Правила строевые для легких и конных батарей» (1895 г.).

Подготовка инженерных частей. В ходе Крымской войны 1853–1856 гг. был накоплен богатый опыт в области инженерного военного искусства.

Впервые в новое время при защите крепостей была создана система эшелонированной обороны, которая обеспечила столь длительное сопротивление Севастополя превосходящему в силах и средствах противнику. Эта система сочетала сплошную зону ружейного и артиллерийского огня с инженерными заграждениями. Новым словом было применение полевых укреплений фортового типа (бастионов и редутов), превратившихся в опорные пункты позиции, созданы системы фланкирующих укреплений. Широко использовалось разделение огневых средств — для обеспечения дальней и ближней обороны. Наконец, инженерная мысль подошла к идее позиционной обороны. Развитие инженерного дела после Крымской войны привело к созданию новых видов инженерных войск. Вслед за саперными и крепостными частями появились специальные войска связи (телеграфные части и части самокатчиков, воздухоплавательные и железнодорожные части).

Для обучения этих войск был издан ряд инструкций и наставлений, в частности: «Положение о специальном образовании инженерных войск» (1884 г.); «Наставление о понтонной службе» (1886 г.), «Наставление для саперных батальонов по искусственной части» (1886 г.); «Опыт руководства для железнодорожных батальонов» (1887 г.): «Руководство по военному воздухоплаванию» (1889 г.).

Обучение инженерных войск шло по особым программам, в которые включалась также и общевойсковая тактическая подготовка.

В ходе боевой подготовки отрабатывались специальные навыки и умения, которые затем закреплялись на специальных учениях и общевойсковых маневрах.

Железнодорожные батальоны накапливали опыт по строительству железных дорог. Для отработки системы массовых перевозок войск в 1876 г. были проведены крупные маневры. Перевозки производились из Одесского в Варшавский и Виленский округа, из Москвы в Петербург, из Москвы в Крым и на Волгу, в которых приняло участие 93 тыс. солдат и 41 тыс. лошадей. На маневрах был проведен опыт сооружения полевых железных дорог. Руководил маневрами созданный еще в 1875 г. «Комитет по передвижению войск железными дорогами».

В ходе войны 1877–1878 гг. железнодорожные войска накопили богатый опыт. В последующее время они принимали деятельное участие в строительстве железных дорог в Средней Азии и Сибири.

Главное внимание при этом было обращено на отработку скоростных способов постройки полевых дорог. Особенно интересным был опыт по сооружению полевых дорог, показанный на маневрах 1890 г. под Луцком и в 1896 г. под Варшавой.

Много усилий затратили для подготовки личного состава частей связи телеграфных и воздухоплавательных парков.

Накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг. не удалось приобрести достаточных навыков. Пришлось отрабатывать способы проведения проводной связи непосредственно в ходе военных действий. Войска связи в общем справились с поставленной задачей, и их участие сыграло громадную роль во время блокады Плевны (после третьего штурма), при окружении турецких войск у Шейново и во время действий за Балканами. После этой войны войска связи занимались организацией пунктов управления и созданием проводной связи на крепостных маневрах в 90-х годах XIX в.

Воздухоплавательные части делали лишь первые шаги по применению воздушных шаров, но и эти небольшие навыки не были использованы в русско-турецкой войне.

Полевая подготовка. После Крымской войны основы полевой службы были пересмотрены. В 1858 г. был издан «Воинский устав о полевой пехотной службе в мирное время», заменивший устаревший к этому времени устав 1846 г.

По этому уставу войска готовились до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Они изучали общие положения на отдыхе, походные движения и основы разведывательной и сторожевой службы. Устав носил отвлеченный и схоластический характер. Это обстоятельство в значительной мере определило полевую подготовку войск в лагерях. Во время лагерных сборов особенно большое внимание уделялось караульной службе.

Но самым важным делом были тактические учения. Обычно они начинались с построения войск на линейках. После выноса знамен полк (бригада, дивизия) отправлялся на учение, которое должно было продолжаться 3–4 часа до обеда и около часа после обеда. Учения соответствовали уставным требованиям и ставили своей целью приобретение навыков «действовать, приближаясь к боевым условиям». Впрочем, так было далеко не везде, ибо старшие начальники все еще старались обращать главное внимание на внешнюю сторону, в ущерб знанию боевой практики. С 1865 г. в войсках стали проводить ежегодные сборы, для которых с 1869 г. оборудовали 27 пунктов, где одновременно могли пройти лагерный сбор 28 пехотных дивизий, 8 кавалерийских дивизий, 34 артиллерийских и 8 саперных бригад. Однако главная роль по-прежнему принадлежала Красносельскому лагерю. Здесь обычно проводились маневры, продолжавшиеся от 8 до 12 дней. На эти маневры всегда присылались офицеры штабов других округов. Главной темой окружных учений была теоретическая подготовка офицеров среднего звена. Эти учения называли «малыми» маневрами. Милютин писал: «Вместе с служебным подготовлением молодых офицеров обратить внимание и на продолжение военного их образования, преимущественно с практической стороны. С этой целью в продолжение летних сборов при упражнениях войск малыми маневрами заставлять этих офицеров делать краткие описания производимым маневрам, с приложением небольших кроки местности, на которой они происходили, причем не требовать от этих чертежей (которые д. б. представлены непременно в карандаше) никакого щегольства в отделке, лишь бы они были исполнены самими офицерами в поле. Независимо от этого упражнять молодых офицеров как в разбивке небольших полевых укреплений, так и в устройстве ложементов, занимаясь подобными работами по возможности во время самих маневров с тем, чтобы офицеры могли наглядно изучать, в каких случаях полезно усиливать искусственно местные предметы в зависимости от свойств местности и хода действия». Для руководства такой формой полевой подготовки начальники штабов дивизии обязывались выделить в каждый полк офицеров, имевших академическое образование. Эта полезная мера не получила, однако, широкого распространения, главным образом из-за малочисленности офицеров Генерального штаба и лиц с академическим образованием в полевых войсках.

Вторично к этому вопросу Военное министерство возвратилось в 1875 г. и особым приказом установило два вида обязательных тактических занятий: систематические упражнения офицеров в решении тактических задач на картах и планах и практические упражнения в поле. Но этот приказ распространялся только на младших офицеров. Приказ подчеркивал, что «весьма желательно, чтобы ближайшими руководителями молодых офицеров… могли быть ротные и эскадронные командиры». Это снижало ценность мероприятия, так как учения не превышали знаний в объеме роты или эскадрона и таким образом носили узкоприкладной характер.

В военных округах учения стали проводить довольно широко и до 1875 г. В 1873 г. требовалось во время летних занятий «решать особые тактические задачи». В 1874 г. проводилась проверка хода тактических занятий, и в приказе № 175 дан их разбор и оценка. В Виленском округе также проверялась тактическая подготовка в 1874, 1875, 1876 гг. В Харьковском округе такая проверка проводилась в 1873 и 1874 гг. В Киевском и Одесском округах были установлены занятия преимущественно на самой местности, и командующие округами нередко лично проверяли ход этих занятий. Наиболее интересными явились маневры войск Петербургского округа, на которых была показана переброска крупных соединений по железным дорогам. Однако в общем практическая подготовка офицеров в войсках не получила должного развития и твердых оснований. Она была начата сравнительно поздно, носила пока еще случайный характер и не превратилась в строго продуманную систему. Она не дифференцировалась в армии и ставила на одну доску офицеров младшего и среднего звена. Лишь после русско-турецкой войны 1877–1878 гг. была полностью осознана необходимость внести определенный порядок в дело усовершенствования офицеров. В 1880 г. были разработаны, а в 1881 г. проверены особые программы годовых занятий и инструкции для ведения летних занятий по всем родам оружия, целью которых было установить единство в системе тактической подготовки. В практику вошли и так называемые подвижные сборы. Впервые они были применены в Московском округе в 1885 г., а с 1889 г. проводились повсеместно и охватили более ¾ всех войск. Такие сборы приближались к мобилизационным и служили довольно хорошей школой. Широкое применение в конце века получили маневры крупными тактическими соединениями. Учения в объеме дивизия — корпус — отряд стали применяться в округах с 1889 г. повсеместно.

Для отработки форм и методов управления крупными соединениями проводились пробные мобилизации. Так, в 1886 г. были проведены двенадцатидневное маневры войск Варшавского и Виленского округов в Гродненской губернии. В маневрах участвовало 118 батальонов, 85 эскадронов, 210 орудий. В 1888 г. войска Одесского и Харьковского округов провели шестидневные маневры в Елизаветградской губернии. В них участвовало 78½ батальона, 79 эскадронов и 170 орудий. В 1890 г. девятидневные маневры прошли для войск Киевского и Варшавского округов. В них принимали участие 187 батальонов, 142 эскадрона и 456 орудий. В 1892 г. маневры были только в Варшавском округе. В них участвовало 71¾ батальона, 67 эскадронов и 216 орудий. Такие маневры должны были проходить через каждые два года. Следующие крупные маневры были в 1895, 1897 и 1898 гг. В десятидневных Белостокских маневрах 1897 г. принимало участие 176 батальонов, 152 эскадрона и 544 орудия. Наряду с общевойсковыми маневрами применялись также тематические. Так, в 1885, 1889, 1891, 1893 и 1895 гг. были проведены маневры по десантированию отрядов войск Одесского округа, а в 1886, 1887, 1889, 1890 гг. и 14 последующие годы такие же маневры шли в Крыму.

Большое значение имели полевые поездки офицеров Генерального штаба, которые практиковались в последнее десятилетие XIX в. Их характер был определен специальной инструкцией 1882 г. Задачей этих поездок было изучение границ в оперативно-стратегическом отношении. Ежегодно в поездках принимало участие от 120 до 160 офицеров Генерального штаба. Такие поездки проводились в 1896 г. в Петербургском, Финляндском, Виленском, Варшавском, Киевском, Одесском, Кавказском и Туркестанском округах, а в 1897 г. и в Приамурском округе.

В 1891 г. был издан новый «Полевой устав». Казалось, что в нем должны были найти отражение новые черты военного искусства. Но ни генерал Леер, возглавлявший комиссию. ни другие члены комиссии решительно ничего не сделали для того, чтобы приобщить устав к условиям войны. В нем по-прежнему отсутствовал раздел о боевых действиях, зато подробно излагались общие положения: походные движения, расположение войск на отдыхе и почти дословно повторялись положения о разведывательной и сторожевой службе прежнего устава.

Недостатков в уставе было так много, что вскоре пришлось создавать новую комиссию под председательством генерала Сухотина. За несколько лет комиссия разработала лишь общие положения. В 1900 г. комиссию возглавил М. И. Драгомиров, но дело двигалось по-прежнему медленно. Новый устав был принят лишь в 1904 г. и издан вместе с «Наставлением для действий в бою отрядов из всех родов оружия» и «Положением о полевом управлении войск». Изданные уставы были некоторым шагом вперед, но они не отражали всех возможностей, которые давало войскам дальнобойное огнестрельное оружие.

Военно-судное дело

Буржуазные реформы неизбежно отразились и на военно-судном законодательстве. Уже в 1859 г. Военное министерство выступило с проектом изменений в уголовном законодательстве. В том же году Государственный совет отменил прежние законы об отдаче в солдаты за преступления. Смысл этих решений состоял в том, чтобы изменить взгляд на солдатскую службу, поднять нравственное достоинство армии и сформировать чувства долга и чести.

На разработку нового буржуазного кодекса ушло почти 10 лет. Впервые в армии были введены: «Дисциплинарный устав» (1869–1875 гг.); «Устав внутренней службы» (1874 г.); «Правила военного чинопочитания и отдания чести» (1884 г.). Основы военно-судного дела были изложены в «Военно-судном уставе» (1867 г.) и «Воинском уставе о наказаниях» (1863–1893 гг.).

По инициативе консерваторов были изданы инструкции, предназначенные для сохранения прежних, уже никому не нужных традиций. В 1872 г. был издан «Свод правил о смотрах и парадах больших отрядов войск», дополненный целым рядом приказов и директив.

В уставах декларировались охрана чести и достоинства воина. Сама воинская служба расценивалась в дисциплинарном уставе как высшее служение родине. В то же время устав внутренней службы подчеркивал, что «рядовой, как и всякий воинский чин, есть слуга… отечества и защитник их от врагов внешних и внутренних».

«Дисциплинарный устав» 1869 г. определял существо и значение воинской дисциплины. «Воинская дисциплина, — говорится в уставе, — состоит в строгом и точном соблюдении правил, предписываемых военным законом».

Старые уставы, по существу, не обеспечивали этого. Так, например, «Военно-уголовный устав» 1839 г. не имел даже раздела о дисциплинарных взысканиях, ибо все предоставлялось на усмотрение начальника. Командиры полков смотрели на солдат почти как на крепостных. Судьба и жизнь солдата зависели от воли и характера начальника, и в выборе средств воздействия царил полный произвол. В основе этих мер лежала идея устрашения солдата. Новый дисциплинарный устав 1869 г. трактовал понятие дисциплины в разрезе буржуазной законности, и это резко отличало пореформенную армию от крепостнической армии XVIII и первой половины XIX в. Новые пореформенные общественные отношения нашли свое отражение и в армии. Крепостникам пришлось отказаться от негласного суда. В обиход вошли такие понятия, как права и обязанности солдата. С этим нужно было считаться. Теперь нельзя было бить солдат по своему усмотрению, хотя практически рукоприкладство не исчезло. Нельзя было посылать солдат в свое имение как собственных крепостных.

Уставы декларировали охрану чести и достоинства солдата и главным нарушением считалось нарушение долга. Сами нарушения были разделены па собственно преступления, которые входили в компетенцию военно-уголовного суда, и проступки, подведомственные исправительным судам или судам чести. Открытые суды имели целью воздействовать как на провинившегося солдата, так и на всех присутствующих на суде. Их основной целью было формирование таких нравственных понятий, как долг, честь, храбрость, стойкость, мужество. К воздействию на отдельную личность привлекалось общественное мнение, хотя оно было, конечно, сословно-классовым. Все это было настолько ново и необычно для «старых служак», что они резко восстали против Милютина, Драгомирова и других прогрессивных военных деятелей.

Мало было издать уставы, оказалось необходимым вести упорную, длительную борьбу за их осуществление на практике. И этот процесс затянулся в армии на долгие годы.

В условиях самодержавия нельзя было ликвидировать произвол и бесправие. Попирание человеческого достоинства и беззащитность солдат продолжались.

Солдатские школы грамоты

В условиях технического перевооружения армии и флота громадное значение приобрела грамотность солдат и матросов. Без решения вопроса о первоначальном образовании поступавшего в армию и на флот контингента нельзя было продуктивно вести тактическую подготовку рядового состава. Между тем в 60-х годах на военную службу поступало не более 10 % грамотных. Так, в 1867 г. из 103 604 новобранцев, прибывших в армию, грамотных было только 9 504 чел. (9 %), из 94 987 новобранцев 1868 г. грамотных насчитывалось 9 062 чел. (9,5 %) и в 1869 г. на 87 344 новобранца грамотных приходилось 8 533 чел. (9,8 %). В армии солдаты не могли получать необходимой тактической подготовки, ибо в своей массе они были неграмотны.

Не лучше обстояло дело с контингентом, поступающим и в последующие годы. Лишь в конце XIX в. в армию стали приходить около 50 % грамотных новобранцев, что видно из табл. 35.

Таблица 35 [478]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Столь медленный рост грамотных, призываемых в армию, объяснялся политикой сдерживания образования народа, настойчиво проводившейся правящими кругами как до реформ 60-х годов, так и после них. Стремясь затормозить развитие просвещения народа, царское правительство отпускало мизерные средства на содержание школ.

Разве можно было говорить о заботе правительства о просвещении народа, если на 75 млн. населения в 1866 г. было 17 678 светских начальных школ, находившихся в ведении различных ведомств, в которых училось 787 тыс. учащихся, и 16 287 тыс. школ духовного ведомства с 335 тыс. учащихся.

Спустя двадцать лет, в 1885 г., число начальных школ Министерства народного просвещения утроилось, их стало 25 194, с 1 210,3 тыс. учащихся. И это на 108,8 млн. населения. Лишь в 1900 г. число министерских школ достигло 41 956, с 4 560,8 тыс. учащихся, а число церковноприходских школ выросло до 42 588 с 1 633,6 тыс. учащихся. Но и этого числа школ было недостаточно для страны с 132 960 тыс. населения.

Так как армия получала главным образом неграмотных новобранцев, нужны были значительные усилия для ликвидации их неграмотности. Без этого они не могли пользоваться введенными в учебных командах в 1862 г. «Солдатскими книжками» и различного рода наставлениями. В 1872 г. книжки были признаны «соответствующими современным требованиям военного дела» и распространены во всех частях.

Не получая грамотного контингента, Военное ведомство было вынуждено организовать школы непосредственно в войсках. Для покрытия расходов на каждого солдата было ассигновано по 10 коп.

Вначале школы грамоты были созданы в полках 1-го и 2-го пехотных корпусов. В 1857 г. в 1-м корпусе было обучено 7 056 солдат, во 2-м — 5 773 солдата, в 1858 г. в 1-м корпусе было обучено 12 582 солдата, во 2-м — 13 317. Учитывая, что в период с 1857 по 1862 г. наборы вообще не проводились, обучались, следовательно, солдаты всех прежних наборов. Опыт был успешным. Военное министерство доложило царю: «Опытами доказано, что строевое обучение грамотного солдата идет несравненно легче, чем неграмотного». Однако прошло более 10 лет, прежде чем Военное министерство приступило к организации полковых школ грамоты. В 1871 г. в войска было разослано «Наставление для обучения нижних чинов в пехотных и кавалерийских полках грамоте и для приготовления их к особым служебным званиям и обязанностям». Через год аналогичные школы были открыты в инженерных и артиллерийских частях.

Подготовка унтер-офицерских кадров

Обучение и воспитание солдат возлагалось на офицеров и унтер-офицеров. Главную роль в одиночном обучении солдат выполняли унтер-офицерские кадры.

Если в первой половине XIX в. при стабильном составе войск унтер-офицеры комплектовались из выслуживших свой срок солдат и в меньшей степени — из выпускников солдатских школ, то при переходе к массовой армии, в которой состав войск менялся в сравнительно короткие сроки, встала проблема подготовки низшего звена офицерских кадров.

Одним из источников пополнения унтер-офицерских кадров еще в середине века были школы для солдатских детей. Ликвидация кантониcтcкого сословия в конце 50-х годов привела к свертыванию школ для солдатских детей в полевой армии и гарнизонах. Солдатские школы остались лишь в Петербурге и Ревеле.

В Петербурге они существовали при 11 полках и саперном батальоне. Как правило, все эти школы были трехклассные, при гренадерском и конном полках — двухклассные и лишь при Московском полку — четырехклассная. Всего в этих школах в 1869 г. обучалось 500 детей от 7 до 17 лет, в 1874 г. — 615. В школе изучали закон божий, русский язык и арифметику.

Кроме школ при полках, с 1861 г. существовала также двухклассная бесплатная смешанная школа при Охтенском пороховом заводе, в 1869 г. там обучалось 65 учащихся, в 1870 г. — 111, в 1874 г. — также 111 учеников. Такая же школа функционировала с 1861 по 1882 г. в Динабурге. Там было 40 учащихся.

Наконец, нужно упомянуть о ревельской Рождественской школе с двухлетним сроком обучения на 30 учащихся.

В середине 70-х годов существовало 14 школ при гвардейских полках и 2 бесплатные школы.

В 60-е годы получили развитие училища Военного ведомства, они открывались на базе школ кантонистов и предназначались для подготовки общевойсковых унтер-офицеров, артиллерийских и инженерных кондукторов, топографов, аудиторов, писарей и т. п.

Комиссия ГУВУЗа, занимавшаяся школами кантонистов, предложила учредить 12 военно-начальных школ с числом учащихся от 200 до 400 в каждой. Срок обучения в этих школах был определен в 3–4 года.

Школы Военного ведомства не стали основным источником получения кадров унтер-офицеров, отвечающим требованиям времени. Военное министерство стало создавать полковые учебные команды в пехоте и кавалерии и специальные окружные школы в артиллерии и инженерных войсках. Срок обучения в пехотных и кавалерийских командах был установлен в 2 года, в специальных школах — в 5–6 лет.

Чтобы научить унтер-офицера составлять донесения и вести ротное письмоводство, учебным планом команд предусматривалось изучение русского языка, арифметики в пределах четырех действий над целыми числами и дробями; строевого и дисциплинарного уставов и теории стрельбы. В инженерных и артиллерийских школах добавлялось изучение специальных предметов.

После ликвидации рекрутской системы комплектования армии система подготовки унтер-офицеров для всех родов оружия снова была перестроена. Специальная комиссия, работавшая в 1874 г., нашла, что полковые учебные команды удовлетворяют новым требованиям как в части содержания, так и сроков обучения, реорганизации же требуют только окружные артиллерийские и инженерные школы, которые предлагалось теснее увязать с частями. Поэтому окружные школы были закрыты и вместо них созданы специальные школы непосредственно при артиллерийских и инженерных частях. Срок обучения и программы были рассчитаны от 1 до 3 лет.

Для подготовки бомбардиров, наводчиков и лаборатористов создавались учебные команды при батареях, парках и крепостных ротах со сроком обучения в один год. Подготовка фейерверкеров была сосредоточена в артиллерийских бригадах и крепостях. В эти команды обычно принимались лица, прошедшие курс в батарейных одногодичных командах. Срок обучения в бригадных командах был установлен в 2 года. Учебным планом предусматривалось изучение русского языка, арифметики, геометрии, артиллерии, фортификации и иппологии (сведения о конях).

Школы Военного ведомства подверглись перестройке. Часть из них была преобразована в прогимназии, другая часть — в технические военные школы.

Так, в 1866 г. военно-начальное училище в Петербурге было преобразовано в Военно-чертежную школу, имевшую в своем составе 3 топографических и 4 кондукторских класса. Состав учащихся определен в 150 чел.

Из 12 существовавших в первой половине Х1Х в. специальных школ при арсеналах и заводах было оставлено 4, но по своему уровню они были выше своих предшественниц. Техническая артиллерийская школа в 1869 г. была преобразована в Техническое артиллерийское училище с четырехлетним сроком обучения. Штат училища предусматривал 100 учащихся. Это училище согласно Положению 1879 г. явилось средним военным учебным заведением второго разряда, выпускавшим для артиллерийских предприятий мастеров второго разряда, которым через три года присваивался первый разряд. Учащимся, не выполнившим всех требований, присваивалось звание подмастерья. С 1864 по 1879 г. училище подготовило 156 мастеров второго разряда, 15 чертежников второго разряда и 36 подмастерьев.

Существующая Пиротехническая школа в 1863 г. была также преобразована в Пиротехническое училище с четырехлетним сроком обучения. Впрочем, с 1869 г. училище стало по-прежнему называться школой, но с правами учебных заведений второго разряда. По положению 1876 г. оно выпускало строевых обер-фейерверкеров второго разряда и фейерверкеров. С 1863 по 1870 г. училище подготовило 156 мастеров пиротехников, 15 чертежников и 36 подмастерьев.

Оружейные школы были оставлены только при Тульском и Ижевском заводах: первая — на 100, а вторая — на 80 учащихся. В обеих школах был четырехлетний срок обучения, и они имели право присваивать звание мастеров-оружейников второго разряда. Вскоре была открыта также Военная электротехническая и кондукторская школа при Инженерном училище, рассчитанная на 20 учащихся.

Школы в инженерных войсках модифицировались в зависимости от назначения кадров. Одногодичные гальванические школы создавались при саперных и понтонных частях (батальонах). В них изучали русский язык, арифметику, геометрию, фортификацию, электричество, магнетизм и гальванизм. В двухлетних батальонных командах изучали русский язык, арифметику, геометрию, фортификацию, артиллерию, топографию, черчение, данные о составе войск и плотничье ремесло (для руководства мостовыми работами). При саперных бригадах создавались команды для подготовки «учителей в батальонные команды», срок обучения в них был определен в один год.

Военное ведомство было озабочено тем, что при новых сроках службы унтер-офицеры, подготовленные через систему учебных команд, уходили из армии, их не устраивало ни положение, ни материальное обеспечение.

Для привлечения людей на сверхсрочную службу нужно было повысить им жалованье.

Это было сделано в 1871 г. Согласно новому положению унтер-офицерам сверхсрочной службы было установлено мизерное годовое жалование в 60 руб. вместо 42 руб. Эта мера дала некоторое пополнение низшего офицерского состава. Милютин доложил, что в течение 1871–1872 гг. «поступило на сверхсрочную службу 3 564 унтер-офицера».

Однако этой меры оказалось недостаточно. В 1874 г. пришлось снова повысить жалованье фельдфебелям и старшим вахмистрам до 84 руб. в год и ввести почетные знаки отличия (медали за выслугу лет и шевроны). Разрешено было производить унтер-офицеров в подпрапорщики после двухлетней сверхсрочной службы. Для повышения образования готовившихся к сдаче экзаменов на офицерский чин при полках создавались школы.

Эти меры дали некоторый рост этой категории военнослужащих. В 1888 г. в войсках было 4 988 унтер-офицеров, в 1890 г. — 7 388, в 1895 г. — 8 535, но затем снова наметилась тенденция к снижению. В 1897 г. на сверхсрочной службе числилось только 8 325 чел. Военное ведомство не раз ходатайствовало о новых способах поощрения сверхсрочников. Оно просило дать возможность унтер-офицеров с 10-летним стажем сверхсрочной службы перечислять в запас с первым офицерским чином, а с 5-летним — обеспечивать службой «по казенной продаже питей». Однако Военный совет отказался удовлетворить это ходатайство. Положение с подготовкой кадров этой категории снова обострилось в конце XIX в. и в начале ХХ в., когда выявилась их острая нехватка.

Особенно плохо обстояло дело в ополчениях.

Остается немного сказать и о таком звене, как фельдшерские кадры. Сеть военно-фельдшерских школ стала развертываться с 1869 г. В первую очередь открылись двухлетние школы в Петербурге, Москве и Киеве (на 300 чел. каждая). В 80-е годы открылись школы в Тифлисе, Оренбурге, Омске, Новочеркасске, Екатеринодаре и в некоторых других городах. В это время школы перешли на четырехлетний срок обучения. Школы дали армии довольно значительное число военных фельдшеров. С 1880 по 1889 г. — 3 424 чел., и с 1890 по1900 г. — 3 165 чел.

Таким образом, лишь в конце XIX в. подготовка унтер-офицерского звена получила более или менее твердые основания. Учебные команды стали главными каналами подготовки этого важного звена. Хуже обстояло дело с резервом унтер-офицеров, без которого невозможно было развертывать армию в военное время. Решение этой задачи перешло в ХХ в.

Подготовка офицерских кадров (Реформа военной школы)

В ходе Крымской войны выявилась необходимость изменения системы подготовки офицерских кадров и перестройки ее на новых буржуазных началах. Вся совокупность экономических и политических изменений, происходивших с 60-х годов в стране, требовала проведения преобразования военной школы.

В первые пять лет после Крымской войны Военное министерство не проводило каких-либо существенных изменений в работе корпусов. Главным штабом военно-учебных заведений руководил генерал Я. И. Ростовцев, человек весьма осторожный и не склонный жертвовать репутацией верного последователя идей Николая I.

За эти годы было усилено то направление в работе корпусов, которое установилось перед Крымской войной, его основой было соединение общего и специального образования. В этой связи стоит формирование специальных классов во всех губернских кадетских корпусах. Кроме того, в эти годы Дворянский полк был реорганизован в Константиновский кадетский корпус, а школа гвардейских подпрапорщиков и юнкеров — в Николаевское училище гвардейских юнкеров.

С 1856 по 1861 г. из военных учебных заведений был выпущен 4 141 офицер, из них Пажеский корпус дал 164, школа гвардейских подпрапорщиков — 274, остальные 3 903 чел. окончили кадетские корпуса. Большую часть обер-офицерских кадров давали унтер-офицеры (дворяне) — 10 206 чел. — и вернувшиеся на службу из отставки — 1 646 чел. Всего за шесть лет армия получила 15 493 офицера. Выбыло же из нее за эти годы 20 634 офицера.

К преобразованиям военно-учебных заведений приступили лишь с 1860 г. Главный штаб военно-учебных заведений, еще не состоявший в то время в ведении Военного министерства, запросил директоров кадетских корпусов высказать мнение о путях улучшения постановки учебно-воспитательной работы в подчиненных им заведениях. Полученные доклады не дали, однако, основания для решения вопроса. Директора ограничились указанием на отдельные недостатки и обошли вопрос о соответствии существующей системы подготовки офицеров требованиям военного дела. Тогда, в 1862 г., Главный штаб попросил высказать соображения по данному вопросу руководителей Военного ведомства, Министерства просвещения и других ведомств. Наибольший интерес представляют записки Д. А. Милютина и министра просвещения А. В. Головнина. Милютин утверждал необходимость преобразования всех корпусов в общеобразовательные школы (военные гимназии) с тем, чтобы поставить военные училища на базу средней школы и тем самым повысить уровень подготовки офицерских кадров для армии и флота. В настоящее время, писал Милютин, «корпуса суть заведения воспитательные, а не исключительно образовательные». Развивая эту систему, правительство имело в виду не столько «приготовить для армии образованных офицеров», сколько «дать средство к воспитанию детям тех лиц, которые служили или служат государству на поприще военном или гражданском, цель очевидно благотворительная». Военные школы поглощали 3 314 тыс. руб., а на общее образование ассигновывалось лишь 3 409 тыс. руб. Отношение 1:1, в то время как во Франции и Пруссии это отношение 1:9. И несмотря на это, русские «военно-учебные заведения снабжают офицерами почти лишь исключительно гвардию и специальные роды оружия».

За полное отделение общего образования от специального высказался также А. В. Головнин. Выступая в пользу мнения Милютина, он ратовал за передачу высвобождающихся средств на обеспечение народных училищ, гимназий и университетов. На 3 млн. руб., затрачиваемых в настоящее время на содержание 8 тыс. кадетов, писал он, можно иметь 10 университетов, где будут обучаться 10 тыс. студентов; 150 гимназий на 45 тыс. учащихся; 428 прогимназий на 64 200 учащихся и 10 тыс. народных школ на 400 тыс. учащихся.

В октябре 1862 г. был созван Особый комитет для обсуждения предстоящих преобразований, на котором было решено приступить к реформам. Исполнение их было возложено на Военное министерство. В связи с этим Главный штаб был упразднен, а в Военном министерстве образовано в январе 1863 г. Главное управление военно-учебных заведений (ГУВУЗ), руководителем которого стал генерал-майор В. И. Исаков, ГУВУЗ проделал значительную работу по определению содержания и форм подготовки офицерских кадров всех ступеней. Все военные школы были разделены на четыре разряда. Военные академии, а также педагогические курсы при 2-й Петербургской военной гимназии вошли в первый разряд; Пажеский и Финляндский кадетские корпуса, юнкерские и военные училища — во второй; военные прогимназии и гимназии — в третий; технические, оружейные, топографические и фельдшерские школы составили четвертый разряд.

Этим самым были определены основные звенья подготовки офицерских кадров высшей, средней и низшей квалификации.

Военные прогимназии. Военно-начальные школы просуществовали недолго. Артиллерийское ведомство заявило, что низшие технические училища могут пополняться из ряда других источников и более подготовленными кадрами. Медицинское ведомство также было склонно признать подготовку начальных школ недостаточной для поступления в фельдшерские школы. В связи с этим было решено преобразовать начальные военные училища в прогимназии с четырехлетним сроком обучения.

В учебный план прогимназий входили следующие предметы: закон божий, русский язык, арифметика, начальная алгебра, низшая геометрия и черчение, история, география и рисование.

В 1867 г. в прогимназии было преобразовано Московское, Псковское, Ярославское, Киевское, Вольское, Оренбургское, Омское и Иркутское военно-начальные училища. Вслед за этим Киевская прогимназия была переведена в Елизаветоград, а Петербургская чертежная школа тоже преобразована в прогимназию. Последней в прогимназию была преобразована Пермская школа. В итоге преобразований в 1870/71 г. числилось 10 прогимназий, рассчитанных на 3 тыс. учащихся. Фактически их было меньше. За период с 1867 по 1870 г. прогимназии выпустили 10 850 чел.

Прогимназии готовили кадры для поступления в юнкерские училища. Наряду с выпускниками прогимназий в юнкерские училища хлынула масса вольноопределяющихся, имевших лучшую общеобразовательную подготовку. Так, в период с 1867 по 1871 г. из прогимназий поступило в юнкерские училища 3 120 учащихся, а вольноопределяющихся — почти 5 тыс. чел. В последующие годы разрыв еще больше увеличился. С 1871 по 1880 г. прогимназии дали 6 730 своих выпускников, а вольноопределяющихся было более 35 тыс. Таким образом, прогимназии к 1880 г. уже утратили свое значение. В последующие годы число выпускников прогимназий продолжало уменьшаться: с 1881 по 1885 г. было выпущено 2 837 чел., с 1886 по 1890 r. — 1 542, с 1891 по 1895 — 735 чел., с 1896 по 1900 г. — 287 чел. Дело в том, что прогимназии давали в юнкерские школы в основном недворянский контингент, и поэтому Военное министерство склонялось к выводу о ликвидации этого типа школ. Со стороны армейских офицеров потоком шли жалобы на существующий порядок. Они требовали восстановления военных школ закрытого типа, что и было сделано в 1881–1882 гг. Не все учащиеся были взяты на государственное содержание. Преимущество отдавалось детям погибших или раненых офицеров и кавалеров ордена Георгия. В 1884 г. этот круг был ограничен требованием 10-летнего срока службы родителей в армии на офицерских должностях. Своекоштные воспитанники должны были платить по 250 руб. в год за обучение. Эти ограничения и послужили причиной резкого уменьшения числа поступавших в школы.

Следствием было свертывание этого типа школ: в конце века их осталось лишь две — в Ярославле и Вольске, куда направляли отчисленных из кадетских корпусов по неуспеваемости и другим причинам.

Военные гимназии и кадетские корпуса. После Крымской войны началась острая дискуссия о средней школе. Система классического образования перестала соответствовать требованиям времени. Дискуссию открыл «Морской сборник», поместивший серию статей о воспитании юношества Бема, И. И. Давыдова и В. И. Даля. Особенно важным было выступление на страницах этого журнала известного хирурга и педагога Н. И. Пирогова. «Вопросы жизни, отрывок из забытых бумаг, выведенный на свет неофициальными статьями «Морского сборника» о воспитании» — так называлась его статья. Пирогов ратовал против раннего профессионализма. «Все готовящиеся быть полезными гражданами, — писал он, — должны сначала научиться быть людьми». Он звал к утверждению «нравственно-научного просвещения» всего народа. Дискуссия сыграла значительную роль в выработке нового устава всех типов школы. составленного под руководством П. Ковалевского и опубликованного в феврале 1860 г. После переработки устав был вновь опубликован под названием «Проект устава общеобразовательных учебных заведений» (народные училища, прогимназии и гимназии). Уже в этом проекте было предусмотрено два типа гимназий — классической (с преобладанием языков) и реальной (с преобладанием математики и естествознания). Устав был утвержден и вошел в силу в 1864 г. Дискуссия о судьбе средней общеобразовательной школы отразилась и на средней военной школе. Проводником новых веяний стал Д. А. Милютин, Он так же, как и Пирогов, выступал против ранней профессионализации и в связи с этим считал необходимым преобразовать кадетские корпуса в военные гимназии.

Ратуя за создание военных гимназий, Милютин вовсе не считал их постоянным типом военной школы. Скорее, он видел в них школу переходного типа, от которой можно будет отказаться, как только окончательно установится общеобразовательная средняя школа. Такую мысль он провел в докладе по итогам работы министерства за 1863 г. «С упразднением строевого состава (в двух кадетских корпусах. — Л. Б.) заведения эти получат характер строго воспитательных заведений и сохранят свое особое назначение — приготовлять детей к поступлению в военные училища, только до тех пор, когда прилив в сии последние молодых людей, окончивших полное гимназическое образование на свой счет, сделает возможным постепенное уменьшение таких приготовительных учебных заведений в Военном ведомстве, постепенною же передачею их в Министерство народного просвещения». Главное, чего добивался Милютин, состояло во-первых, в ликвидации привилегированных закрытых учебных заведений, где учащиеся получали образование за счет государства. Он справедливо полагал, что дворянство вполне обеспечено и может решать эту задачу за собственный счет. И, во-вторых, — в расширении возможностей пополнения офицерских кадров из других социальных слоев (буржуазии, мещан, крестьян и др.).

Преобразование кадетских корпусов началось с осени 1863 г. Сначала был реорганизован 2-й Петербургский корпус. Строевые подразделения были в корпусе упразднены и взамен их установлены возрастные отделения (классы). Новая гимназия была укомплектована такими видными педагогами-методистами, как В. А. Евтушевский, Д. Д. Семенов, К. К. Сент-Илер, Г. Я. Герд и др., которые вели одновременно занятия и на Педагогических курсах.

Опыт прошел удачно. Это дало основание реорганизовать в 1864 г. еще пять корпусов: 1-й и 2-й Московские, Орловский, Тульский и 1-й Петербургский, а в апреле 1865 г. еще четыре: Полтавский, Киевский, Полоцкий и Воронежский. Изучив опыт работы военных гимназий, Управление учебными заведениями разработало для них положение и штат, утвержденные в 1866 г.

В 1866 г. Новгородский корпус, преобразованный в гимназию, был переведен в Нижний Новгород. В этом же году были преобразованы в гимназии Оренбургский и Сибирский корпуса и упразднены малолетние отделения 1-го кадетского корпуса и Тамбовского корпуса. После всех преобразований были оставлены лишь Пажеский и Финляндский корпуса.

С 1873 по 1880 г. было открыто еще семь военных гимназий (3-я Петербургская, Симбирская, 3-я Московская, Тифлисская и др.). По своему типу эти гимназии были учебными заведениями с открытым интернатом. Все гимназии имели приготовительный и шесть основных классов на 416 воспитанников.

Учебным планом предусматривалось изучение следующих предметов: закон божий, русский язык и словесность, французский язык, немецкий язык, математика, сведения из естествознания, физика, космография, география, история, чистописание и рисование. План был очень близок к учебному плану реальных училищ.

Воспитанники, окончившие гимназию, подразделялись на три разряда. В первый разряд входили учащиеся, получившие хорошие и отличные оценки, во второй разряд — получившие удовлетворительные оценки, в третий разряд — получившие плохие оценки. Они обычно исключались из гимназии.

Новый тип учебных заведений быстро завоевал себе популярность. За 15 лет существования число учащихся почти удвоилось. Так, если в 1865 г. в военных гимназиях училось 4 894 чел., то в 1881 г. их стало 8 315. За эти годы военные гимназии выпустили 17 872 ученика, из которых в военные училища поступили около 14 тыс. чел.

После преобразования основной массы кадетских корпусов в гимназии в ведении Главного управления военно-учебных заведений остались лишь Пажеский и Финляндский корпуса. Однако в них были внесены изменения. Военная подготовка в Пажеском корпусе велась в двух старших специальных классах, остальные четыре класса приравнивались к четырем старшим классам гимназии. В Финляндском корпусе общий курс был пятилетним (на шведском языке), специальный — двухлетним (па русском языке).

Прогрессивность осуществляемых мер отмечал Г. В. Плеханов, который учился в Воронежской гимназии, затем окончил Константиновское военное училище. «С тех пор как военным министром сделан был Милютин, началась поистине новая эра: шагистику почти совсем отставили… преподавание было осмысленно, программа учебных заведений значительно увеличена, телесные наказания почти совсем выведены из употребления».

Создание военных прогимназий и гимназий вынудило Военное ведомство по-новому решать вопрос о подготовке специальных педагогических кадров со средним и высшим образованием.

В этих целях при Московской военно-начальной школе была открыта учительская семинария с трехлетним сроком обучения на 50 учащихся. С 1863 по 1865 г. семинария выпустила 157 учителей. С 1867 г. штат семинарии был увеличен до 100 чел., что позволило с 1867 по 1875 г. подготовить еще 370 учителей. В последующие годы семинария давала по 25–30 учителей ежегодно. В 1882 г. она закрылась. Подготовка преподавателей для военных гимназий была сосредоточена на Высших педагогических курсах при 2-й Петербургской гимназии, функционировавших с 1865 г. На курсы принимались лица, имевшие университетское образование. С преобразованием военных гимназий курсы в 1882 г. были расформированы.

Политическая реакция, наступившая в 80-е годы, сопровождалась ликвидацией прогрессивных и демократических начал в области просвещения. В среднюю школу было запрещено принимать «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и т. д.». В высших учебных заведениях была ликвидирована автономия. Реакционеры К. П. Победоносцев, Д. А. Толстой, И. Д. Делянов резко выступили против военных гимназий. На совещании 8 марта 1881 г., созванном по поводу проектов М. Т. Лорис-Меликова, с программной речью выступил лидер реакционеров Победоносцев. Итогом был уход в отставку Милютина.

Генерал П. С. Ванновский, возглавивший Военное министерство после ухода Милютина, не дожидаясь указаний свыше, приступил к реорганизации военных гимназий. Проект реорганизации им был представлен царю 30 мая 1882 г. Ванновский подверг критике всю систему подготовки среднего офицерского состава. Главной опасностью, с его точки зрения, была наметившаяся тенденция среди дворянской молодежи уклоняться от поступления на военную службу. Это нашло свое отражение в том, что военные училища вынуждены были от 50 до 70 % каждого набора комплектовать за счет контингента со стороны, а не из военных гимназий.

Министр считал необходимым, во-первых, усилить принцип благотворительности со стороны государства путем учреждения в корпусах интернатов. В то же время он считал возможным разрешить поступление в корпуса детям не только дворян, но и буржуазии. Наконец, он предлагал дело воспитания в корпусах поручить только офицерам.

Александр III утвердил все положения доклада Ванновского, за исключением пункта о праве поступления в корпуса детям буржуазии. Сословный принцип был сохранен. В течение 1882 г. военные гимназии были переименованы в кадетские корпуса. Новое «Положение» и штат корпуса получили в 1886 г.

Учебный план корпусов в 1889 г. был пересмотрен. Авторы нового плана сохранили объем знаний, даваемый военными гимназиями, но усилили военно-физическую подготовку. В табл. 36 представлены данные о количестве часов, отводимых в корпусах для изучения преподаваемых там предметов.

Преподавательский состав был сохранен, но введен штат офицеров-воспитателей. Личный состав воспитанников подразделялся на роты и отделения, число учащихся в классе составляло 35 чел. Постепенно корпуса стали превращаться в казармы, где главное место занимала строевая подготовка.

Таблица 36 [515]«Программы и инструкции для преподавания учебных предметов в кадетских корпусах» СПб., 1889.

Переход от гимназий к кадетским корпусам сопровождался установлением при приеме ряда ограничений, чтобы превратить их в чисто дворянские учебные заведения. В этих целях было повышено число казеннокоштных учеников (табл. 37).

За двадцать лет (с 1881 по 1900 г.) численность казеннокоштных учащихся резко увеличилась, во-первых, за счет своекоштных кадет и экстернов, во-вторых, за счет упразднения всех земских вакансий (380 стипендий) и уменьшения числа стипендиатов Московского учебного округа (с 400 до 80), которому теперь было предоставлено право направлять на стипендии лишь детей дворян. Корпусам были предоставлены все дворянские стипендии из закрывшихся прогимназий и вновь учрежденные казачьи стипендии. Наряду с этим было резко уменьшено число экстернов: с 2 236 чел. в 1881 г. до 246 в 1898 г. Это привело к изменению состава учащихся.

Казалось, «справедливость» восторжествовала. С либерализмом Милютина покончили быстро и, казалось, бесповоротно. Кадетские корпуса стали источником, поставлявшим армии дворянские офицерские кадры. Число обучающихся в корпусах стабилизировалось, что дало основание министерству дать указание, чтобы с 1885 г. некоторые училища принимали только окончивших кадетские корпуса. Прием же лиц других сословий допускался лишь в кавалерийские, артиллерийские и инженерные училища. Всего кадетские корпуса за последние 20 лет XIX в. подготовили 26 634 офицера: с 1881 по 1885 г. — 6 487; с 1886 по 1890 г. — 6 505; с 1891 по 1895 г. — 6 694 и с 1896 по 1900 г. — 6 948 офицеров.

Средние специальные училища. Учреждение военных прогимназий и гимназий позволило создать базу для школ по специальной подготовке строевых, артиллерийских и инженерных офицеров.

Средние специальные школы подразделялись на два типа: юнкерские училища и военные училища.

Юнкерские училища. Юнкерские училища как новый тип школы возникли в 1864 г. Они создавались с целью «доставления нисшим чинам регулярных войск и урядников из дворян и обер-офицерских детей иррегулярных войск научного и строевого образования, необходимого для офицера».

Юнкерские училища должны были на долгое время стать главным источником пополнения офицерского корпуса. Милютин писал в докладе царю за 1864 г.: «В юнкерских училищах заключается будущность нашей армии. Если учреждение их удастся на практике, то армия будет обеспечена строевыми офицерами со степенью развития, достаточной собственно для служебных целей».

Как правило, сначала юнкерские училища создавались в округах. В них принимали окончивших прогимназии и вольноопределяющихся из дворян, но их недоставало, и училища нередко начинали занятия не полностью укомплектованными. С 1869 г. было разрешено поступать в училища детям унтер-офицеров, происходивших из других сословий. Это позволило увеличить приток поступающих. Учебный план юнкерских училищ предусматривал прохождение в течение двух лет следующих предметов: общие предметы — закон божий, русский язык, математика (арифметика и геометрия), география, общее и специальное (ситуационное) черчение, история и естествознание: специальные предметы — тактика, военная топография, полевая фортификация, курс об орудии со сведениями об артиллерии, военная администрация, военное законоведение, иппология (в кавалерийском училище), военная гигиена, методика обучения языку (для обучения солдат школьной грамоте). Кроме того, предусматривались практические работы по топографии, саперному делу и тактике.

Таблица 37 [520]«Статистический сборник», т. IV, стр. 856 (за 1869–1870 гг.); «Извлечения из всеподданнейшего отчета Министра народного просвещения» за 1871 г. СПб., 1873, стр. 171–172; за 1879–1881 г. СПб., 1887, стр. 354, 355, 384–385; за 1890–1893 гг. СПб., 1894, стр. 15–16, 33; за 1897 г. СПб., 1900, 88–89, 93, 283. «Всеподданнейший отчет военного министра» за 1870 г., стр. 13–14; за 1890 г., стр. 3, 9; за 1897 г., стр. 2, 8.

При определении объема содержания специального образования за основу взяты навыки, необходимые для командования батальоном.

Согласно штатам численность юнкеров в каждом училище определялась в 200 чел. Затем она возросла до 300–400 чел.

Количество училищ в 1864 г. было невелико. Сначала откры-лись Московское, Виленское, Варшавское и Гельсингфорсское (последние два — на базе юнкерских школ).

В течение 1865–1866 г. были открыты Киевское, Одесское, Чугуевское, Рижское, Казанское, Тифлисское — пехотные, Елисаветградское и Тверское — кавалерийские училища.

К концу 1870 г. число училищ возросло до 15 (открылись Новочеркассков, Оренбургское и Ставропольское училища). Обучалось в них 2 128 юнкеров (по штату 3 270 чел.).

В 1880 г. также оставалось 15 училищ с 3 397 учащимися (одно закрылось в Гельсингфорсе и одно открылось в Иркутске). В период с 1865 по 1880 г. все училища дали 17 538 офицеров.

В последующие 20 лет функционировало 11 юнкерских училищ, которые подготовили еще 25 766 чел. Число обучавшихся юнкеров изменялось в зависимости от удовлетворения потребностей армии в обер-офицерских кадрах, но в общем с 1870 г. оно было почти стабильным.

Таким образом, юнкерские училища на время ликвидировали голод на офицеров младшего звена. Их подготовка могла считаться достаточной лишь для исполнения младших офицерских должностей в звене взвод-рота, но слабой — для занятия более высоких ступеней. Поэтому Военное министерство предприняло шаги по ее улучшению. В 1886 г. при Московском юнкерском училище было открыто отделение с военно-училищным курсом. Такие же отделения были открыты затем в Киевском пехотном и Елизаветградском кавалерийском училищах.

Поскольку опыт был удачным, то эти юнкерские училища были вообще переведены на военно-училищный курс. С 1887 по 1894 г. юнкерские училища дали 1 680 офицеров с повышенной подготовкой, а в последующие 6 лет — еще 1 800. Этим в какой-то мере удовлетворялась потребность войск в обер-офицерах по штатам мирного времени. Хуже обстояло дело со штатами военного времени. Так, в 1891 г. офицерский запас исчислялся в 4 961 чел., в 1892 г. — в 5 500 чел. при мобилизационной потребности в 17 200 чел., в 1893 г. на учете было 6 967 чел., а потребность возросла до 20 291 чел., в 1897 г. запас насчитывал 4 473 чел. при потребности в 20 тыс. чел.

В связи с острой нехваткой офицеров среднего звена было решено готовить их из вольноопределяющихся первого разряда и сверхсрочных унтер-офицеров, которым присвоено звание зауряд-прапорщиков.

Военные училища. После преобразования кадетских корпусов в военные гимназии их специальные классы были сведены в четыре пехотные училища: Константиновское (1859 г.), Павловское (1863 г.), Александровское (1863 г.) и Оренбургское (1863 г.). Последнее училище в 1866 г. было закрыто. В 1865 г. было открыто еще Николаевское кавалерийское училище на базе Николаевского училища гвардейских юнкеров.

Каждое пехотное училище было рассчитано на 300 юнкеров, а кавалерийское — на 250 чел. Прием в них согласно Положению 1867 г. производился из сословий, не обязанных рекрутской повинностью, следовательно дворян. Лишь после введения всесословной воинской повинности право поступления в военные училища формально получили лица всех сословий, в действительности, как и прежде, в них принимали детей дворян, окончивших военные гимназии и кадетские корпуса. Срок обучения в училищах был установлен в два года.

Учебный план и программы для училищ сначала были оставлены прежние, установленные для специальных классов корпусов. При этом Управление военно-учебных заведений разрешало педагогическим советам училищ определять объем преподаваемых предметов, составлять свои руководства и разрабатывать методику преподавания. Но затем с 1866 г. этими вопросами занялась специальная педагогическая комиссия, созданная непосредственно при управлении. Комиссия определила, что училище должно давать специальную подготовку в объеме полка. Это и определило объем и содержание курсов тактики. топографии, администрации, артиллерии, фортификации и законоведения. Большое значение придавалось специальным практическим занятиям, особенно строевым.

Вообще, военные училища предназначались для подготовки пехотных и кавалерийских офицеров, однако недостаток офицеров в специальных родах войск вынуждал министерство отбирать лучших выпускников и назначать их в артиллерию и инженерные войска. Это обстоятельство и было причиной того, что в учебных планах отводилось большое количество часов на изучение артиллерии и фортификации. Кроме того, при Константиновском пехотном училище действовало артиллерийское отделение. На ненормальность этого положения обратил внимание Милютин. По его указанию выпускников пехотных училищ стали назначать в войска в соответствии с профилем учебного заведения. Все учащиеся артиллерийских отделений корпусов и Константиновского училища были переведены в Михайловское артиллерийское училище. Время на изучение артиллерии и фортификации в училищах было сокращено, а за счет этого увеличили число часов на тактику и топографию, что и позволило решить главную задачу — дать подготовку в объеме полка.

Для всех пехотных училищ был установлен общий учебный план, включавший общие и специальные предметы. Общие: закон божий, русский, французский и немецкий языки, математика, механика, физика, химия, история, политическая экономия, статистика, психология; специальные: тактика, военное искусство, артиллерия, фортификация, военная топография, военное законоведение, военная администрация, военная гигиена, черчение (топографическое, артиллерийское и фортификационное).

Число военных училищ с 1890 г. стало возрастать. В 1897 г. в военные училища были преобразованы Московское (Алексеевское) и Киевское юнкерские училища. Расширено Николаевское кавалерийское училище за счет сформирования в 1890 г. казачьей сотни (в связи с этим Ставропольское казачье юнкерское училище в 1898 г. было расформировано). Кроме военных училищ, строевых офицеров продолжали давать Пажеский корпус, Финляндский корпус, Оренбургский и Сибирский корпуса. Специальные классы этих корпусов стали заниматься по программам военных училищ.

Военные училища подготовили с 1863 по 1880 г. 16 184 офицера, а с 1881 по 1900 г. — 15 947 офицеров.

Специальные училища. Помимо пехотных и кавалерийских училищ, продолжали действовать Михайловское артиллерийское (на 160 чел.) и Николаевское инженерное училище (на 126 чел.), а также Военно-топографическое училище, преобразованное в 1860 г. из школы топографов.

В Михайловском артиллерийском училище непосредственно после Крымской войны было решено установить одногодичный курс с тем, однако, что в него могли поступать лица, окончившие три специальных класса (артиллерийских отделений) корпусов. После закрытия корпусов в училище был установлен трехгодичный срок обучения. Комплектовалось Михайловское училище окончившими гимназии или сдавшими экзамены по специальной программе. Обычно первых было 92–94 %, а вторых — 6–8%. По социальному признаку первое место занимали дети дворян — более 90 %.

Учебный план училища предусматривал изучение следующих предметов: закон божий, иностранные языки, история, военное законоведение, алгебра, дифференциальное и интегральное исчисление, аналитическая геометрия, механика, физика, химия и химические манипуляции (практика), артиллерия, тактика, тактический курс употребления артиллерии, артиллерийское черчение, артиллерийская администрация, фортификация и топография.

Уровень подготовки артиллерийских кадров среднего звена был достаточно высоким, но число выпускаемых офицеров было явно недостаточным. Чтобы покрыть недостаток, Военное министерство направляло в артиллерийские части выпускников других военных училищ. Так, с 1857 по 1881 г. из кадетских корпусов направлено 635 чел., из Пажеского корпуса 74, из пехотных и кавалерийского училищ — 120.

Учреждение Константиновского училища позволило увеличить выпуск из обоих учебных заведений до 300 чел. в год. Всего же оба училища дали 3 236 чел. Выпуски учащихся представлены данными табл. 37.

Таблица 37 [531]По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

Николаевское инженерное училище было преобразовано в трехгодичное на 126 юнкеров, сведенных в одну роту. В него стали принимать как лиц, окончивших военные гимназии, так и лиц из других учебных заведений. Это определило социальный состав учащихся. В училище поступало до 30 % детей недворянского происхождения.

Довольно длительное время инженерное училище обеспечивало потребности инженерных войск. В период с 1866 по 1880 г. оно дало 791 офицера. Но затем войска начали ощущать недостаток в квалифицированных инженерах и техниках. С 1881 по 1895 г. училище выпустило 847 офицеров при потребности в 1 250 чел. В связи с этим был поставлен вопрос об увеличении штата училища со 140 до 250 юнкеров и одновременно о сокращении срока обучения с 3 до 2 лет. Кроме того, предполагалось иметь дополнительный класс на 50 юнкеров для получения специальной подготовки.

Предложения министерства были утверждены, что и дало возможность увеличить выпуск до 100 и более чел. Только в период с 1896 по 1900 г. училище дало войскам 540 специалистов. Всего, по данным отчетов Военного министерства, училище дало во второй половине XIX в. 2 338 офицеров.

Военно-топографическое училище возникло на базе школы топографов в 1860 г., но училищем оно стало называться только с 1863 г. Сначала оно было с двухлетним сроком обучения. В 1877 г. в училище был установлен трехлетний срок обучения и штат на 40 юнкеров. При училище существовала учебная команда для подготовки унтер-офицеров данного профиля. Но затем выявилось, что училище не полностью обеспечивало практическую подготовку, а команда не давала достаточных знаний. В 1886 г. решено было преобразовать училище в двухгодичное с тем, чтобы выпускать в войска топографов-офицеров. Учебному плану был придан практический уклон. Общеобразовательные предметы были исключены, поскольку в училище стали принимать окончивших средние школы. За время с 1870 по 1900 г. училище подготовило 599 офицеров-топографов.

Офицерские школы. Наконец, нужно упомянуть об офицерских школах, предназначавшихся для усовершенствования знаний основ военного дела. Сначала в некоторых округах были организованы «учебные части» для проведения специальных занятий с офицерами. Программы и способы проведения занятий определялись непосредственно в округах. Затем Главный штаб принял решение взять дело переподготовки офицеров в руки министерства. Учебные части были преобразованы в одногодичные офицерские школы. Стрелковая школа была предназначена для подготовки капитанов к занятию должностей командиров батальонов, ежегодно в школе проходили переподготовку от 150 до 160 офицеров, имевших двухгодичный стаж командования ротой; кавалерийская школа, рассчитанная на 64 офицера (40 — от армейских и 24 — от казачьих полков), ставившая целью совершенствовать кавалерийские знания и умение обучать еще и выездке лошадей. Артиллерийская школа со сроком обучения 7 месяцев предназначалась для подготовки офицеров к самостоятельному командованию полевой или крепостной батареей. Ежегодно принимали в эту школу 60 офицеров. Наконец, для подготовки офицеров линейных и телеграфных частей была открыта электротехническая школа на 60 чел. Подготовку офицеров осуществлял также учебный воздухоплавательный парк.

К концу XIX столетия в ведении Главного управления военно-учебными заведениями состояли: Пажеский корпус, Финляндский кадетский корпус, 27 кадетских корпусов, 4 пехотных и 1 кавалерийское училище, Вольская военная школа и Ярославская школа императора Александра II, 11 юнкерских училищ, 22 школы солдатских детей (для гвардейских частей) и Рождественская солдатская школа в Ревеле. Кроме того, в ведении Артиллерийского и Инженерного управлений состояли 4 училища и 4 офицерские школы. Наконец, в ведении медицинских органов было несколько фельдшерских школ.

Подготовка штаб-офицерских кадров. Высшее военное образование получило развитие лишь во второй половине XIX в. Все сделанное в первой половине XIX в. в части подготовки офицеров Генерального штаба составляло лишь первый этап в решении этой важной и сложной задачи. Подготовка высших кадров для специальных родов войск в первой половине XIX в, также лишь намечалась. Между тем развитие военного дела настоятельно требовало комплектования армии офицерами, обладавшими высокой квалификацией. Одной из важнейших причин поражения русской армии в Крымской войне было то, что ее генералитет и штаб-офицерский состав не обладали должной оперативно-тактической подготовкой. Между тем уже в ходе Крымской войны наметились новые тенденции в развитии военного дела: На полях сражения при Альме, Инкермане и Черной рухнула тактика колонн и появились ростки тактики стрелковых цепей. Усовершенствование стрелкового оружия имело следствием разработку принципов этой тактики. Новый способ ведения боя потребовал, чтобы офицеры стали его организаторами, а не простыми исполнителями команд, получаемых свыше. Еще большие требования военное дело предъявило и генералитету. Способы мобилизации передвижения и сосредоточения войск с развитием железных дорог изменились. Изменились также способы управления войсками на театре войны и полях сражения. «Нормальные боевые порядки» стали анахронизмом. Нужны были новые люди, способные мыслить новыми оперативно-стратегическими категориями.

Оснащение армии дальнобойным казнозарядным стрелковым оружием и стальной артиллерией поставило новые задачи в области артиллерии и инженерного дела, которые не могли успешно решать офицеры, обладавшие средним техническим образованием.

Переход к буржуазной массовой армии означал переход и к более высокой ступени в подготовке всего офицерского корпуса.

Академия Генерального штаба. Наиболее ярко процесс борьбы за новые принципы тактической и оперативной подготовки проявился в Академии Генерального штаба. В 1865 г. было проведено несколько заседаний Конференции академии, на которых обсуждался вопрос о профиле академии. Д. А. Милютин, бывший профессор академии, к этому времени ставший военным министром, указал на серьезный недостаток в работе академии и определил направление предполагаемой перестройки. «Офицер Генерального штаба, — говорил Милютин, — признавал своей обязанностью водить, располагать батальоны, но видел в этих батальонах только тактические единицы: внутреннее же устройство войска, быт и потребности солдата едва были знакомы ему; в самом управлении войсками он почти не принимал участия. Подобный порядок не мог продолжаться ввиду реформ, предпринятых в последнее время».

Другими словами, Милютин требовал приблизить процесс обучения к практике. Армии нужен был офицер, хорошо знающий не только теорию военного дела, но и умевший практически решать сложные вопросы управления войсками.

В представленном в Военное министерство проекте положения Милютин указывал, что «все академии должны прекратить свое существование в смысле университетских факультетов военного образования и сделаться аппликационной школой каждого из специальных ведомств».

В соответствии с этим была изменена редакция в своде военных постановлений. «Николаевская академия Генерального штаба, Михайловская артиллерийская и Николаевская инженерная и Военно-юридическая академии имеют целью доставить офицерам высшее образование, соответствующее требованиям того рода службы, к которому они предназначены».

Учебный план Академии Генерального штаба подвергся существенным изменениям. На общем отделении главными предметами были: тактика, стратегия, военная история, военная администрация, военная статистика, геодезия с картографией, съемкой и черчением. К вспомогательным предметам относились: русский язык, сведения по части инженерной, сведения по части артиллерии, политическая история с некоторыми отделами международного права, иностранные языки. На геодезическом отделении главными предметами были: теоретическая и практическая астрономия, физическая география, геодезия со съемкою и черчением, картография, военная статистика, вспомогательными — военная администрация, тактика, русский язык, иностранные языки.

Согласно новому положению численность слушателей, подлежащих приему в академию, была установлена в 50 чел. При этом для поступления в академию нужно было после окончания училища прослужить в войсках 4 года, из которых 2 года — на строевых должностях. Повышены были и программные требования.

Результат не замедлил последовать. Число поступающих в академию снизилось более чем в 10 раз. Так, в 1860 г. в академию поступило 103 чел., в 1862 — 72 чел. и в 1863 г. — 8 чел. Обеспокоенный Генеральный штаб потребовал от академии выяснить причины слабого притока офицеров. На запрос академии из войск поступили ответы, что причиной этому являются слишком большой срок службы на командных должностях и резкое повышение требований к поступающим. На этом переписка закончилась. Условия приема не были изменены. В связи с расширением программы по стратегии и тактике и включением военной игры как метода практического обучения способам вождения войск в 1869 г. срок обучения был увеличен еще на 6 месяцев.

Вновь к вопросу об объеме изучаемых курсов и соотношении теоретической и практической подготовки вернулись в конце 60-х годов. Во французских и немецких высших учебных заведениях добивались главным образом узкопрактической подготовки. Русская академия давала более широкие знания, но прививала меньше практических навыков.

С большой статьей о задачах высшей военной школы в 1868 г. выступил генерал Леер. Он предлагал иметь «военный университет, а не фабрику офицеров Генерального штаба, поскольку специалист Генерального штаба многосторонен». Его не беспокоила многопредметность, которая неизбежна при решении поставленной задачи.

Для ознакомления с постановкой высшей школы за рубежом (главным образом во Франции) за границу был направлен профессор Н. Обручев. Его выводы представляют большой интерес. Они свидетельствуют о том, что в России лучше понимали значение высшей школы. Конференция отметила ряд положительных сторон обучения в «аппликационной школе», но признала целесообразным сохранить установившуюся в России систему, усилив, однако, формирование практических навыков путем отработки их на военной игре.

В начале 90-х годов академия по существу снова вернулась к исходным позициям, т. е. к положению 1832 г. По положению 1893 г. на нее снова возлагалось распространение высшего образования среди офицеров и комплектование Генерального штаба. Интерес к высшей школе сильно возрос, увеличился наплыв слушателей. В связи с этим ограничительная квота на число поступающих была отменена. В соответствии с новым положением была изменена и структура академии. Первые два класса (курса) хотя и давали высшее образование, но окончившие их офицеры направлялись в войска на командные должности. Лишь окончившие третий класс (курс) причислялись к Генеральному штабу для занятия штабных должностей.

О числе офицеров, выпущенных из академии, дают представление следующие данные:

Академию оканчивали далеко не все слушатели. Довольно большой процент слушателей отчислялся до окончания курса. Неуспеваемость далеко не всегда была причиной отчисления. Часто этой причиной было участие в политических движениях.

С 1881 по 1885 г. было отчислено 318 чел., с 1886 по 1890. — 178, с 1891 по 1895 г. — 201 и с 1896 по 1900 г. — 216 чел.

Академия все больше и больше завоевывала авторитет в войсках. Ее питомцы постепенно заняли важные посты как в Генеральном штабе и штабах округов, так и в строевых частях, и это способствовало качественному улучшению армии. Так, с 1852 по 1882 г. академию окончило 1 329 чел., из них 903 чел. пошло в Генеральный штаб, 197 чел. получило в командование полк, 66 чел. командовали бригадой, 49 чел. — дивизией, 8 чел. — корпусом и 7 чел. — военным округом.

Однако высшие командные должности по-прежнему сохраняли выходцы из титулованной знати.

Курс восточных языков. Специальной общевойсковой высшей школой был так называемый Курс восточных языков, задачей которого была подготовка офицеров со знанием арабского, персидского, турецкого и татарского языков, международного и мусульманского права. Курс был открыт в 1883 г. при такой же школе, готовившей специалистов для Министерства иностранных дел. Срок обучения был установлен в 3 года. Численность ежегодного приема была установлена в 5 чел. Всего с 1886 по 1898 г. из этого учебного заведения было выпущено 55 офицеров. По окончании офицеры должны были прослужить в Туркестанском или Кавказском округах не менее 4½ лет. Для подготовки же офицеров со знанием китайского языка были учреждены две стипендии при специальной школе в Урге и одна при такой же школе в Кульдже.

Михайловская артиллерийская академия. Академия была учреждена в 1855 г. на базе Михайловского артиллерийского училища. В течение ряда лет оба учебных заведения находились в органической связи. Сначала эти учебные заведения находились в ведении Главного управления учебных заведений.

Генерал Я. И. Ростовцев смотрел на эти школы как на военный университет и добивался широкой подготовки артиллерийских кадров. Эта тенденция нашла отражение в установках Главного артиллерийского управления: академия должна готовить кадры «с высшим специальным образованием, преимущественно для занятия мест по технической и учебным частям в артиллерии». Но уже в 1863 г. академия была передана и Артиллерийское ведомство. Из ее учебного плана были исключены общие предметы и оставлены главным образом предметы специальные. С этого времени академия имела два факультета: технический (или теоретический) и строевой. Первый факультет готовил кадры офицеров для изготовления и эксплуатации артиллерийской техники, второй — для командных должностей. В соответствии с этими целями в учебный план факультетов входили на теоретическом отделении: артиллерия, баллистика, долговременная фортификация, тактика, военная история, высшая математика, теоретическая механика, практическая механика, физика, химия, артиллерийское черчение, черчение фортификационных планов; на практическом отделении: артиллерия, приложение анализа к устройству лафетов и повозок, баллистика, фортификация, практическая механика, физика, аналитическая химия, артиллерийское черчение.

В 1865 г. было принято решение сосредоточить подготовку командных кадров в училище, а в академии оставить лишь один технический факультет, способный давать «хорошо подготовленных ученых техников».

В Положении было указано, что все оканчивающие академию должны быть направляемы «к занятию мест по техническим и учебным частям в артиллерийских заведениях, в главном и окружном артиллерийских управлениях, в артиллерийском комитете Главного артиллерийского управления и для приема артиллерийских изделий с различных заводов».

В течение второй половины XIX в. академия подготовила значительное количество хороших специалистов:

Академия обладала высококвалифицированными кадрами. Баллистику читал Н. В. Маиевский, оружие и артиллерию — В. Л. Чебышев, физику и технику — А. В. Гадолин, металлургию — Д. К. Чернов, теоретическую механику — П. Л. Лавров. Их деятельность была весьма плодотворной в создании лучших по тем временам артиллерийских систем.

В стенах академии работали также крупные военные историки, давшие солидные труды по истории артиллерии, например Н. П. Потоцкий. Тактику и стратегию преподавали М. И. Драгомиров и Г. А. Леер.

Николаевская инженерная академия. В ходе Крымской войны возросла роль военно-инженерного искусства. К военным инженерам были предъявлены значительно более высокие требования, чем прежде. В связи с этим было решено офицерские классы Главного инженерного училища преобразовать в самостоятельное высшее учебное заведение. Указ о реорганизации был опубликован 30 августа 1855 г., однако перестройка затянулась. Лишь в 1867 г. академия получила устав, определявший сроки обучения, его содержание и штат. В академии был установлен двухгодичный, а с 1869 г. трехгодичный сроки обучения. В младшем (теоретическом) классе изучались: фортификация, фортификационное черчение, строительное искусство, архитектура, архитектурное рисование, высшая математика (высшая алгебра, дифференциальное и интегральное исчисление), начертательная геометрия, топография, топографическое черчение, неорганическая химия, военная администрация. В старшем классе — фортификация, фортификационное черчение, строительное искусство, строительное черчение, архитектура, архитектурное черчение, механика (сопротивление материалов и прикладная механика), военная история, железные дороги в военном отношении, химия (органическая и аналитическая), минералогия. На дополнительном курсе изучались: фортификационные проекты, строительные и архитектурные проекты, строительное искусство, строительная механика, прикладная механика и химия.

Преподавали в академии известные в России ученые: Д. И. Менделеев, Н. В. Болдырев, А. И. Квист, П. Е. Роше, М. Н. Герсеванов, Г. Е. Паукер, Н. П. Петров, Г. А. Леер, А. Р. Шуляченко, Ц. Кюи, К. И. Величко и др.

Академия давала звание военных инженеров окончившим по первому разряду, окончившие же по второму разряду направлялись в войска на строевые должности. Комплектовалась академия офицерами, окончившими инженерное училище и прослужившими в войсках не менее двух лет (принимались лица, имевшие чин капитана, а из саперных частей — в чине поручика). Вступительные экзамены не превышали объема знаний за военное училище.

За вторую половину XIX в. Николаевская инженерная академия подготовила 1 613 квалифицированных инженера.

Военно-юридическая академия. При проведении военной реформы встал вопрос и о преобразовании системы юридического образования.

Существующее Аудиторское училище уже не удовлетворяло новым требованиям, в 1866 г. при нем был открыт офицерский класс, преобразованный в 1868 г. в Военно-юридическое училище, которое и просуществовало до 1878 г. В этом же году была организована Военно-юридическая академия, находившаяся в ведении Военно-судного управления.

Александровская юридическая академия была высшей школой с трехлетним курсом обучения. Главными предметами учебного плана были военно-уголовное законодательство, военно-уголовное судопроизводство, военно-административное судопроизводство, история военного законодательства, государственное и гражданское право.

Вспомогательное значение имели: история русского права, энциклопедия права, финансовое право, полицейское право, церковное право, международное право, политическая экономия, судебная медицина, психология, логика. Выпускники делились на два разряда.

За 35 лет своего существования офицерские классы Аудиторского училища, Военно-юридическое училище и собственно академия дали армии большое количество юристов. Аудиторское училище и Военно-юридическое училище с 1861 по 1878 г. дали 1 298 юристов, а академия с 1878 по 1900 г. выпустила 882 юриста.

Военно-интендантский курс. В 1899 г. встал вопрос об открытии высшего учебного заведения для подготовки специалистов по тылу. Усложнение организации тыла, системы обеспечения и переброски войск требовали особой подготовки офицеров. Сначала был открыт интендантский курс.

Набор был произведен летом 1899 г. и с 1900 г. слушатели начали занятия. Было принято 30 офицеров и 9 чиновников. Из них 8 чел. из Академии Генерального штаба, 22 армейских офицера и 9 чиновников Интендантского ведомства. В состав учебного курса входили: военная администрация, статистика и военная география. товароведение, счетное делопроизводство, химия и русский язык.

Читали эти курсы: профессора Ф. Макшеев и А. М. Золотарев, Нечаев, Березин и Петров.

Военно-медицинская академия. Академия продолжала свою деятельность во второй половине XIX в. После Крымской войны ее возглавил П. А. Дубовицкий, с именем которого связан период полезных преобразований. В 1857 г. академия получила новое Положение, по которому она работала до 1869 г. Дубовицкий пригласил в академию крупных специалистов. Здесь работали С. П. Боткин, И. М. Сеченов, Н. Н. Зимин, Н. И. Пирогов, Н. В. Склифосовский, В. Л. Грубер и другие выдающиеся деятели русской науки.

При академии в 1872 г. были созданы женские медицинские курсы. В 80-е годы начался упадок деятельности академии. По вновь введенному Положению 1881 г. срок обучения был сокращен с 5 до 3 лет. Это сказалось как на характере преподавания, так и на состоянии научной работы академии. Подготовка получила узкопрактический уклон. Нецелесообразность этого поняли лишь через 10 лет. В положении 1890 г. был восстановлен пятилетний срок обучения.

Состав слушателей академии мало изменился по сравнению с первой половиной XIX в. Сюда поступали главным образом лица, окончившие духовные и учительские семинарии, что определило демократический состав студенчества. Сначала прием был ограничен. На первый курс принимали только 300 чел. Огромная потребность войск в медицинских работниках разных профилей и особенно хирургах вынудила Военное министерство объявить с 1869 г. прием без ограничений. Численность студентов в период с 1869 по 1881 г. резко возросла.

Студенты академии принимали участие в ряде политических выступлений 70-80-х годов. Особенно активный характер носили волнения 1876–1878 гг. Это было одной из причин введения ограниченного приема с 1882 г. Штатная численность учащихся была установлена в 750 чел. В соответствии с этим сократился прием и выпуски академии.

С 1862 по 1900 г. академия дала армии 8 090 врачей. Исключено за участие в политическом движении 251 чел.

***

Военные реформы армии начались с изменения системы подготовки офицерских кадров. Реформы средней и высшей военной школы, проведенные с середины 50-х по середину 60-х годов, имели целью обеспечить массовую армию офицерским составом, обладающим необходимыми военными знаниями. Мероприятия Милютина и его сподвижников были безусловно целесообразны. Русская армия стала получать квалифицированных офицеров среднего звена, стоявших на уровне современных требований военной науки. Эти кадры прошли успешный экзамен в русско-турецкую войну 1877–1878 гг. Они неплохо показали себя и во время русско-японской войны 1904–1905 гг.

Однако сделанные шаги оказались недостаточными. Милютину не удалось превратить военные школы (как средние, так и высшие) во всесословные буржуазные учебные заведения. Проведенные мероприятия оказались половинчатыми, так как в военную школу был закрыт доступ представителям буржуазии и других сословий и классов. Дворянство всеми мерами старалось сохранить в своих руках всю систему руководства армией, во всех командных звеньях. Высшее же звено (генералитет) комплектовалось из аристократической элиты, не имевшей вообще необходимого военного образования, но быстро продвигавшейся по служебной лестнице. Следствием этого оказывалось, что среднее офицерское звено было лучше подготовлено, чем высшее.

Политическая реакция 80-х годов весьма существенно отразилась на системе подготовки офицерских кадров. Многое сделанное Милютиным было упразднено. Сословный принцип комплектования восторжествовал окончательно. Рост численности выпускаемых кадров задерживался. В результате Военное министерство не располагало достаточным количеством офицеров даже в мирное время и стояло перед необходимостью создавать суррогаты (юнкерские школы), чтобы не оказаться перед невозможностью развертывания массовой армии по штатам военного времени. Это проявилось уже в русско-японскую войну, а во время первой мировой войны обернулось катастрофической нехваткой даже этих кадров.

Устанавливая систему барьеров для других сословий, царизм полагал, что офицерский корпус, укомплектованный только дворянами, сможет не только удержать армию в своих руках и оградить ее от революционных влияний, но и использовать ее силу для подавления любых проявлений недовольства существующим общественным порядком. Хотя в целом царизму удалось решить эту задачу, однако русская армия как чуткий барометр отражала колебания в политической жизни страны. Царизму с трудом удавалось справиться с проникавшим в армию революционным влиянием, ему приходилось идти на крайние меры по очищению офицерского корпуса от «революционной заразы». Как правило, очагами ее были военные учебные заведения, из которых в армию попадали офицеры «с вредным, по выражению Милютина, образом мыслей».

 

4

Управление войсками

Управление войсками в первой половине XIX в.

Центральное управление. В начале XIX в. общее управление войсками осуществляла Военная коллегия. Кроме нее, существовала походная Военная канцелярия, через которую царь передавал в Военную коллегию свои указы. Наличие двух органов отнюдь не способствовало установлению твердого порядка в армии. Это и было главной причиной стремления найти более совершенную форму управления. Перед реорганизацией Александр I получил ряд предложений по укреплению системы управления. Интерес представляет «План для военного учреждения во всех оного частях» (1801 г.), в котором доказывалось, что «военное учреждение должно иметь твердое основание в самом себе» и не должно произвольно изменяться, как это было сделано «при последнем правлении».

В 1802 г. было образовано Министерство военно-сухопутных сил, в состав которого вошла также Военная коллегия как исполнительный орган министерства. Военно-походная канцелярия как самостоятельный орган функционировала до 1808 г. Генерал С. К. Вязьмитинов, возглавлявший в это время Военно-сухопутное министерство, стремился завершить в короткое время работу по централизации военного управления. Ему удалось упорядочить работу Военной коллегии, сформировать Инженерный и Артиллерийский департаменты, создать Медицинское управление, учредить должность генерал-интенданта, которому подчинялись Провиантский и Комиссариатский департаменты, и, наконец, перестроить Счетный и Аудиторский департаменты. Эти меры до некоторой степени устранили несогласованность частей министерства, но не установили единых принципов. С 1808 г. пост военного министра занял генерал А. А. Аракчеев, который продолжил работу своего предшественника в части упорядочения министерства. При нем был создан специальный комитет под председательством С. С. Апраксина, который должен был осуществить необходимую предварительную работу по улучшению аппарата управления.

С 1808 по 1810 г. были достигнуты некоторые результаты Инженерная экспедиция преобразована в департамент, учреждены крепостные округа, создан Ученый комитет по артиллерии Военно-походная канцелярия теперь стала подчиняться военному министру, а Министерство военно-сухопутное стало называться Военным министерством. Командиры дивизий получили «Положение», значительно расширявшее их права и освобождавшее министерство от ряда мелочных обязанностей.

В 1810 г. был издан указ об образовании Государственного Совета, в составе которого был предусмотрен также Департамент «дел военных». Этот департамент возглавил генерал Аракчеев, а на пост военного министра был назначен генерал М. Б. Барклай-де-Толли, который продолжил реорганизацию военного управления.

В мае 1811 г. комитет Апраксина был распущен, вместо него была образована «Комиссия для составления военных уставов и положений», возглавляемая М. Л. Магницким. Эта комиссия разработала ряд важных документов, в частности «Учреждение Военного министерства», утвержденное 27. I. 1812 г.

Согласно «Учреждению» Военное министерство состояло из семи департаментов: Артиллерийского, Инженерного, Инспекторского, Аудиторского, Провиантского, Комиссариатского, Медицинского, а также канцелярии министра и его совета. Все другие органы упразднялись. При Военном министерстве были образованы: военно-ученый комитет, военно-топографическое депо, особенная канцелярия и две комиссии — первая по сбору военно-исторических материалов, вторая по производству геодезических работ. Вошла в штат также типография (см. схему 1).

С этого времени исполнительная власть была в руках военного министра. Он получил также право входить в Государственный Совет с проектами военных законов и другими предложениями. Однако в структуре министерства был существенный пробел. В его составе не была предусмотрена квартирмейстерская часть или штаб для мирного времени. В военное же время полевое управление осуществлялось непосредственно в армии. Новая организация вошла в силу в феврале 1812 г. Для министерства были разработаны штаты, которыми предлагалось руководствоваться «впредь до указу».

После заграничных походов к вопросу об устройстве центрального управления вернулись снова. Александр I объявил, что «трехлетний опыт благополучно окончившейся последней войны явил ощутительную пользу изданного в 1812 году положения о полевом управлении, носившего название «Учреждение о большой действующей армии». «Находя необходимым сохранить тот же порядок и в мирное время по управлению всем вообще Военным департаментом, признал я за полезное дать оному новое устройство».

Схема 1 [566]И. Я. Данилов . Исторический очерк Военного управления в России. — В кн. «Столетие военного министерства (1802–1902)», т. I. СПб., 1912, стр. 177.

Структура центрального военного управления в 1812 г.

В соответствии с этим указанием была произведена перестройка центрального военного аппарата. В августе 1814 г. был сформирован гвардейский Генеральный штаб, а 16 декабря 1816 г. создан Главный штаб. Кроме того, было решено «оставить армии наши в настоящем образовании их, то есть раздел их на бригады, дивизии, корпуса».

С образованием Главного штаба к нему от Военного министерства отошли все вопросы, «относящиеся до строевой части». Одновременно были утверждены «Правила, по коим должны главнокомандующие управлять армиями в мирное время». В состав Главного штаба вошли начальник штаба, военный министр, инспектор артиллерии и инспектор инженерного корпуса. Кроме того, в штаб входили: генерал-квартирмейстер, дежурный генерал, генерал-провиантмейстер, генерал-кригс-комиссар, генерал-аудитор, генерал и флигель-адъютанты, комендант Главной квартиры, генерал-вагенмейстер, инспектор госпиталей, главный инспектор по медицинской части, капитан над вожатыми, армии обер-священник.

Таким образом, вопросы, относящиеся к строевой (фронтовой) части, отошли к Главному штабу, а вопросы хозяйственно-экономические остались в ведении министерства. В 1816 г. в Главным штаб отошли Инспекторский и Аудиторский департаменты, Военно-ученый комитет, военно-топографическое депо и типография. Была образована также канцелярия Главного штаба. Кроме того, возникло еще два самостоятельных органа: Штаб военных поселений и Управление военно-учебными заведениями, начальники которых имели право доклада императору (см. схему 2). Отрицательные стороны подобного распределения функций, несомненно, должны были дать себя знать. Вскоре они проявились.

Так, к концу первой четверти XIX в. наметилось разделение в управлении полевыми и поселенными войсками. Обе части, военного организма стали независимыми друг от друга. Строевая часть была отделена от экономической и таким образом Главный штаб не отвечал ни за подготовку войск, ни за их обеспечение вооружением, боеприпасами и всеми видами довольствия. Главный штаб не мог контролировать подготовку офицерских кадров, поскольку Управление военно-учебными заведениями также являлось самостоятельным органом. Генерал-инспектор по артиллерии и генерал-инспектор по инженерной части лишь условно подчинялись Главному штабу. Наконец, военный министр был лишен права доклада императору и мог обращаться к нему лишь через начальника Главного штаба.

Таким образом, в организации управления отсутствовало единство при стремлении обеспечить максимальную централизацию.

Одним из следствий восстания декабристов было еще большее усиление централизации военного аппарата. Николай I хотел все знать, всем ведать и решать все вопросы жизни армии, начиная от стратегии и кончая бытом. Он не только давал заключения по стратегическим планам, но и сам составлял их, утверждал программы маневров войск и проверял их исполнение, рассматривал все уставы и лично наблюдал за выполнением предписаний уставов на учениях, решал, кому из офицеров можно разрешить носить очки, и т. п. Не доверяя никому, он хотел все регламентировать.

В 1835 г. начальник Главного штаба генерал А. И. Чернышев представил доклад об устройстве Военного управления. Он требовал соединить «фронтовую и хозяйственную части», в результате чего «отвратятся многие неудобства и доставят военному управлению более единства и успешность в действии». Предлагая объединить Главный штаб и Военное министерство «в один состав», Чернышев стремился к осуществлению полной централизации управления. Пока это достигалось тем, что с 1828 г. он был одновременно и начальником Главного штаба и военным министром.

Николай I согласился с проектом Чернышева и даже составил программу реорганизации. К 1836 г. перестройка была завершена. Структура Военного министерства определялась в «Учреждении Военного министерства». Одновременно был опубликован ряд положении: «О военно-походной канцелярии», «Военно-ученом комитете» и др.

Хотя многие недостатки в системе управления были устранены, тем не менее Чернышеву не удалось обеспечить единства. Даже в этом виде министерство не охватывало всех вопросов, касавшихся руководства армией. Существовали три управления, которые лишь условно подчинялись военному министру, так как они заметались лицами ил царствующей фамилии. Это были управления генерал-фельдцейхмейстера, генерал-инспектора по инженерной части и главного начальника военно-учебных заведений.

Схема 2 [573]А. Н. Данилов . Указ. соч., стр. 221.

Структура Военного министерства к 1825 г.

 означает право руководителя ведомства докладывать непосредственно императору.

Схема 4 [574]А. Н. Данилов . Указ. соч., стр. 654–655.

Устройство Военного министерства в 1900–1903 гг.

Накануне войны возник вопрос о преобразовании Главного штаба в Генеральный штаб. В докладе начальника штаба говорилось: «Вся задача состоит в том: дать Генеральному штабу больший круг действий и сделать его полезным в мирное время».

Кроме этих органов, существовали и другие: крепостные управления (комендантские); Управление корпусом жандармов (штаб, окружные и губернские управления); Управление отдельного корпуса внутренней стражи (штаб, окружные и губернские управления); Управление гарнизонами артиллерийского ведомства: управления инспекторов арсеналов, оружейных и пороховых заводов; Управление гарнизонами инженерного ведомства (по крепостной части и инженерных арсеналов). Обилие этих управлений не способствовало улучшению руководства частями военного организма, так как на местах не было органов, объединяющих все эти части в одно целое.

Местного управления как формы, построенной на основе единых принципов, по сути, не было. В мирное время войска, дислоцированные в губерниях, подчинялись генерал-губернаторам. В то же время войска 1-й и 2-й западных армий, расположенные на границах, были подчинены главнокомандующим армиями. Войска, дислоцированные на Кавказе, подчинялись наместнику Кавказа, а в Сибири и областях Дальнего Востока — генерал-губернаторам. Для обеспечения войск предметами довольствия и боеприпасами территория европейской части России разделялась на особые округа. При этом артиллерийские, инженерные, провиантские и комиссариатские округа имели свои самостоятельные границы, что весьма затрудняло снабжение войск. В то же время в Сибири, Оренбургском крае и на Кавказе были свои органы снабжения, почти не связанные с министерством, поэтому последнее даже не имело точных данных о положении дел со снабжением войск, расположенных на этих территориях. Полностью все эти недостатки выявились во время Крымской войны.

Полевое управление. Полевое управление войсками до 1812 г. осуществлялось на основе положения «Устава воинского 1716 г.». Однако этот устав уже устарел. Выработка нового полевого устава была возложена на «Комиссию по составлению военных уставов и положений», в состав которой входили: М. Б. Барклай-де-Толли, П. М. Волконский, К. И. Опперман, Ф. Сен-При, А. И. Кутайсов, И. Г. Гогель, Е. Ф. Канкрин, М. Л. Магницкий и Перский. Комиссия старалась учесть все лучшие образцы полевых уставов. Особенно внимательно были изучены французские законоположения. Комиссию отнюдь не смущало то обстоятельство, что они были созданы в буржуазной Франции. Она старалась поставить на службу все, что могло быть полезным и применимым к складывающемуся в России буржуазному способу и формам ведения войны. Результатом деятельности комиссии явился полевой устав 1812 г. С изданием нового полевого устава, получившего название «Учреждение для управления большой действующей армией», все другие узаконения потеряли силу.

Схема 3

Схема военного управления по «Учреждению» 1812 г.

Согласно «Учреждению» главнокомандующий войсками получал неограниченную власть в армии, поскольку он «представляет лицо императора» и облекается его властью. Впервые командующий войсками получил «полную мочь», о которой лишь мечтал А. В. Суворов.

Главнокомандующий должен был управлять армией через Главный полевой штаб, состоящий из четырех отделений: управления начальника Главного штаба, полевого артиллерийского отделения, полевого инженерного отделения и интендантского отделения.

Все корпусные и дивизионные штабы строились по тому же принципу. При этом начальники служб должны были иметь прямое подчинение вышестоящему органу по линии дивизия-корпус-армия.

Вопрос о квартирмейстерской службе разрешался «Учреждением» на новых началах. В армии была создана квартирмейстерская часть, которой были подчинены соответствующие органы в корпусах и дивизиях. В целях установления твердого порядка для штабных офицеров были изданы «Памятные книжки для военных людей» и «Замечания для приуготовления молодых офицеров к военным действиям».

Крупное значение имели меры по организации управления тылом. Оно целиком возлагалось на штаб армии, который был обязан составить план обеспечения войск и управлять их снабжением в ходе войны и ведать военными коммуникациями. Руководство тылом возлагалось в штабе на генерал-интенданта, в распоряжении которого были дежурный генерал, генерал-вагенмейстер, директор военных сообщений, главный доктор и директор госпиталей. «Учреждение для управления большой действующей армии» вполне оправдало себя на практике не только во время войны 1812–1815 гг., но и в последующей войне 1828–1829 гг. (см. схему 3).

В 1846 г. вошел в силу новый полевой устав — «Устав для управления армией в мирное и военное время». Этот устав сохранял в силе основные положения «Учреждения» 1812 г. Он лишь устранял некоторые его отрицательные черты. Так, было прекращено подчинение отдельных звеньев по линии дивизия-корпус-армия, минуя строевых начальников. Теперь командиры ведали и отвечали за все стороны жизни своих подразделений. Не менее важным было то, что генерал-интендант был освобожден от обязанности осуществлять гражданское управление на театре войны.

Кроме того, Чернышев ввел должность генерал-полицмейстера. Наконец, местные органы управления были подчинены на территории дислокации армии органам полевого управления. В остальных случаях органы местного управления осуществляли функции строевого управления. В этом случае генерал-губернатору присваивались права командующего. Таким образом, сложившаяся в начале века система полевого управления еще более укрепилась.

Управление войсками во второй половине XIX в.

Существовавшая до Крымской войны система управления в общем отвечала задаче, которая стояла перед армией. Чрезмерная централизация военного управления исходила из стремления Николая I все знать и решать самому.

Напряженная политическая обстановка, возникшая в стране по окончании Крымской войны, вынуждала правящие круги найти средства предотвратить революцию. Обычный административно-полицейский аппарат уже не справлялся с революционным движением, направленным против крепостного права. Вот почему возникла идея создания сильных местных органов управления, способных быстро и энергично локализовать возможные выступления масс. Эта идея возникла во время подготовки крестьянской реформы. Инициатором ее явился Александр II. Он поручил в 1858 г. министру внутренних дел С. Ланскому представить соображения об учреждении генерал-губернаторств на всей территории России. Образцом этого института были наместничества в Польше и на Кавказе. Однако эта идея не нашла поддержки прежде всего в самом Министерстве внутренних дел. Сам Ланской, да и руководители других гражданских ведомств, боялись ослабления органов центральной власти. Власть генерал-губернаторов может, докладывал он царю, «перейти в неограниченное самовластие и безотчетный произвол». Тем не менее угроза подъема революционного движения вынудила царя и его ближайших помощников вновь возвратиться к идее децентрализации государственного аппарата, но уже в связи с военной реформой. Существовавшая система военного управления не могла обеспечить должного руководства войсками. Это хорошо понимал Д. А. Милютин, состоявший в это время членом комиссии «Для улучшения военной части». В 1856 г. он представил докладную записку — «Мысли о невыгодах существующей в России военной системы и о средствах к устранению оных». Уже в этом докладе Милютин поставил вопрос о коренной перестройке армии и децентрализации системы ее управления. Милютин не встретил поддержки. Но он не оставил своей идеи и попытался реализовать ее, находясь с 1856 по 1860 г. на посту начальника штаба Кавказской армии. Он способствовал упорядочению всех звеньев управления этой армией, которая пользовалась особым статутом, как, впрочем, и 1-я армия, расположенная на территории западных провинций России.

Вернувшись в 1860 г. в Петербург, Милютин занял сначала пост товарища министра, а с 1861 г. стал военным министром. В 1862 г. он представил Александру II обширную программу военных преобразований, в том числе и преобразований органов управления армией. Основной идеей Милютина было укрепление всей военной системы в целях сохранения царского режима в условиях буржуазных реформ. Александр II утвердил предложенную программу. Приступая к реформам, Д. А. Милютин начал с реорганизации центрального аппарата и создания системы местных органов управления войсками. Процесс перестройки органов управления продолжался с 1861 по 1869 г. В результате перестройки система военного управления получила в 1867 г. новую структуру. Она состояла из центрального, местного и полевого управления войсками.

Центральное управление по-прежнему осуществляло Военное министерство, структура которого определялась «Положением о Военном министерстве», вступившим в силу 1 января 1869 г. В состав министерства входили Военный совет, Главная квартира, Главный военный суд, Главный штаб, 7 управлений, 2 инспекции и 5 главных комитетов.

Характеризуя изменения в системе центрального управления, Милютин указывал: «Преобразования 1867 г. не коснулись основных начал, положенных в устройство Министерства в 1836 г… оно имело целью только упростить его организацию». Конечно, это была лишь внешняя сторона дела, внутренняя же состояла в том, что министерство оставило в своем ведении лишь те вопросы управления, которые имели значение для всей армии, предоставив местным окружным органам право решать оперативные задачи управления. Особенно важным было восстановление Главного управления Генерального штаба в составе Главного штаба.

Целесообразность реорганизации органов центрального управления доказала война 1877–1878 гг.

В начале 80-х годов после ухода Милютина с поста военного министра была образована специальная комиссия под председательством генерала Коцебу, которая должна была пересмотреть систему центрального, местного и полевого управления. Главным явился вопрос о выделении из состава Военного министерства Генерального штаба, а также вопрос об увеличении главенствующей роли министерства. Однако комиссия высказалась против этих предложений и не пошла на разрушение установившейся системы, хотя и нашла необходимым расширить рамки деятельности министерства в связи с изменениями численности армии, способов проведения мобилизации и т. п.

В 1894 г. Обручев представил проект преобразования Главного штаба, чтобы превратить его в орган, способный «выполнять работу и высшего стратегического порядка, относительно распределения войск по театрам войны, образования армии, составления планов их сосредоточения и первоначальных действий, подготовки полевого управления в пограничных округах, организации сбора сведений о неприятеле и проч.». Для изучения этого предложения военный министр назначил специальную комиссию, но она не успела рассмотреть предложенный проект реорганизации штаба в связи с уходом Ванновского и Обручева в отставку в 1897 г. Однако к этому проекту вскоре вернулись. Он был рассмотрен в 1900 г. по предложению нового министра А. Н. Куропаткина. 24 февраля 900 г. проект был принят, в марте этого же года утверждено «Положение о Главном штабе», которое вошло в жизнь в 1903 г. Структура Военного министерства представлена на схеме 4.

Местные органы военного управления — военные округа

Децентрализация военного управления предусматривала создание таких местных органов, которые бы полностью обеспечивали руководство войсками в мирное время на местах в части их материального обеспечения и боевой подготовки. Но это была одна задача. Другая, главная с точки зрения царя и его окружения, состояла в том, что на местах создавались оперативные центры, обеспечивавшие порядок в государстве.

Милютин оформил свои соображения в виде докладной записки «Главные основания предполагаемого устройства военного управления по округам» и представил ее в 1862 г. царю. Получив принципиальное согласие царя, он поставил доклад на обсуждение в Совете министров, который одобрил основные предложения Военного министерства. Правда, писал Милютин, это обсуждение не принесло той пользы, которую можно было бы ожидать, так как министры не «высказали откровенно свои взгляды, поскольку знали, что Александр II разделяет мнения военного министра».

Приступая к окружной реформе, Военное министерство создало в 1862 г. в виде опыта четыре округа: Варшавский, Виленский, Киевский и Одесский. В связи с этой организацией упразднялось управление 1-й армии, расположенной на территории Привислинского края, а также управления 5-го пехотного и сводного кавалерийского корпусов, расположенных на территории Одесской губернии.

Спустя полгода вошло в жизнь «Положение об охранении воинской дисциплины и взысканиях дисциплинарных», задачей которого было установление твердой дисциплины в войсках, столь необходимой для борьбы с нарушителями «тишины» в государстве. Поскольку опыт реорганизации местного управления оправдал себя, то он был положен и в основу готовящегося «Положения о военных округах».

Для разработки «Положения» было создано три комиссии по вопросам общего управления, системы обеспечения и медицинского обслуживания. Материалы же этих комиссий сводила общая редакционная комиссия, возглавляемая непосредственно военным министром. Проект «Положения» министерство разослало всем главным начальникам войск и военным деятелям. Однако вместо ожидаемых 211 ответов министерство получило только 134 мнения, в целом одобряющих реформу. Все эти материалы были изданы как особый свод, который Милютин представил царю вместе с проектом «Положения». По обсуждении этот проект был утвержден 4 августа 1864 г.

В ходе подготовки «Положения» решили унифицировать вообще все органы власти, подчинив их командующим округами, и в связи с этим Военное министерство представило предложение о слиянии жандармских округов с военными. Однако это предложение решительно было отклонено шефом жандармов кн. В. А. Долгоруковым. «Опыт показал, — писал шеф жандармов царю, — что успех службы жандармского корпуса находится в прямом отношении с независимостью, которой он пользуется от прочих властей». Следовательно, это. корпус должен вообще контролировать деятельность всех органов государства, а также наблюдать и за армией. Александр II согласился с мнением Долгорукова, и предложение Милютина отпало.

Вся территория России была разделена в 1864 г. на 10 военных округов: Петербургский (Петербургская, Новгородская, Псковская, Олонецкая и Архангельская губернии); Финляндский (великое княжество Финляндское); Рижский (Лифляндская, Эстляндская и Курляндская губернии); Виленский (Виленская, Ковенская, Гродненская, Минская, Витебская и Могилевская губернии); Варшавский (Царство Польское); Киевский (Киевская, Подольская и Волынская губернии); Одесский (Херсонская, Екатеринославская, Таврическая губернии и Бессарабская область); Харьковский (Харьковская, Полтавская, Черниговская, Воронежская, Курская и Орловская губернии); Казанский (Казанская, Пермская, Вятская, Симбирская, Самарская, Саратовская, Астраханская и Пензенская губернии); Московский (Московская, Тверская, Ярославская, Вологодская, Костромская, Владимирская, Нижегородская, Смоленская, Калужская, Тульская, Рязанская и Тамбовская губернии). Кавказский, Оренбургский края и Сибирь сначала сохранили свои управления. Позднее из них были образованы Кавказский, Оренбургский, Западно-Сибирский и Восточно-Сибирский округа. Включение в состав России Туркестана и изменения в обстановке в Сибири и на Дальнем Востоке потребовали последующих изменений в количестве и границах округов. Кроме того, в 1881 г. был упразднен Оренбургский округ, а Харьковский — в 1888 г. Западно-Сибирский округ после включения в него Семиреченской области в 1882 г. стал называться Омским, Восточно-Сибирский округ в 1884 г. был разделен на два округа — Приамурский и Иркутский.

С введением округов разделение войск на корпуса ликвидировалось. К концу XIX в. в России было 13 округов, границы которых определялись численностью войск, расположенных на территории округа: Петербургский, Финляндский, Виленский, Варшавский, Киевский, Одесский, Московский, Казанский, Кавказский, Туркестанский, Омский, Иркутский, Приамурский. Закаспийская область, хотя и имела свое управление, но была подчинена Туркестанскому округу. Донская область имела самостоятельное управление.

Схема 6

Структура Полевого управления частной полевой армии по Положению 1890 г.

Во главе округа стоял командующий войсками. В Петербургском округе он носил звание главнокомандующего гвардией и войсками Петербургского округа. На Кавказе ему было присвоено звание наместника Кавказа и главнокомандующего войсками округа.

Командующий округом через военно-окружной совет осуществлял руководство военным хозяйством, через штаб управлял войсками округа, а через остальные отделы обеспечивал руководство и снабжение всех родов войск.

Структура полевого управления показана по схеме 5.

Схема 5 [600]«Положение о военно-окружных управлениях». СПб., 1864.

Территориальная военно-окружная система имела своим предшественником сложившиеся управления в Сибири и на Кавказе. В 1882 г. Милютин писал: «Для создания военных округов мы имели готовый образец не в иностранных государствах, но в устройстве наших же окраин, где с давнего времени существовала местная военная власть, достаточно самостоятельная… власть, объединяющая в себе начальствование и над войсками полевыми и местными и над местными органами хозяйственными».

Военно-окружная система отвечала и условиям военного времени, ибо «вместе с мобилизацией войска распределяются на базисе театра войны, образуя корпуса и отряды той силы и того состава, какие будут необходимы по стратегическим соображениям», т. е. в округах были заложены возможности «иметь полевое устройство», и в случае необходимости округ превращался в полевое управление армией. Не забыл Милютин упомянуть также и о том, что своевременное проведение окружной реформы в Царстве Польском способствовало быстрому подавлению восстания. «Подавление вооруженного восстания потребовало особенной распорядительности со стороны местных властей». Успешное же решение этой задачи стало возможным благодаря наличию средств, «которые были предоставлены в распоряжение командующих войсками в округе и той степени власти, которой они были обеспечены». Хотя в общем структура местного управления и была отработана, однако вскоре пришлось вновь восстановить корпуса.

Восстановление корпусов не нарушало военно-окружной системы, которая позволила решить главные вопросы организации армии. За время существования округов была заложена прочная основа для развития полевых резервных войск. Окружная система дала возможность устранить недочеты комплектования, перейти к территориальной системе и готовить войска в духе новой тактики.

Подводя итоги организации округов, Милютин отметил все положительные стороны новой системы и подчеркнул, что дислокацию действующих войск и в мирное время следует согласовывать с стратегическими условиями военного времени, поэтому войска должны быть «сколь можно более сосредоточены ближе к западным границам» и с таким расчетом, чтобы окружные управления могли сразу же превратиться в полевые армейские управления.

Наряду с военными округами были созданы также и другие органы местного управления. В каждой губернии и уезде учреждалось управление воинского начальника, а в каждом районе комплектования — управление начальника местной бригады. Подчиненное главному начальнику военного округа, местное управление стало необходимым после установления правильной системы подготовки резервов и введения закона о воинской повинности. Округа европейской России были разделены на 22 района комплектования запасных бригад, через которые шел с этого времени процесс призыва, подготовки запасных и комплектования маршевых частей. В мирное время в ведении местного управления находились все людские и материальные ресурсы, необходимые для развертывания запаса, а в военное — оно осуществляло мобилизацию.

К местному военному управлению были отнесены также управления крепостями и комендантские управления. Управление крепостями менялось в зависимости от состояния крепости. По мирному положению крепостью ведал комендант, имевший в своем распоряжении артиллерийское, инженерное, интендантское и медицинское крепостное управление. По военному положению, кроме этих органов, учреждались начальники отделов обороны, крепостной суд и крепостное казначейство. По осадному положению должен учреждаться совет обороны крепости.

Комендантские управления в городах выполняли функции военной полиции и вели учет военнообязанных, прибывающих в город. В уездах эти функции выполнял воинский начальник.

Полевое управление до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. осуществлялось по «Положению о полевом управлении войск в военное время» 1868 г., заменившему «Положение» 1846 г. Во главе армии стоял главнокомандующий войсками, имевший в своем распоряжении штаб главнокомандующего, состоящий из трех органов: управления генерал-квартирмейстера, управления дежурного генерала и железнодорожного отдела, ведающего сетью дорог всего театра войны. Главнокомандующий руководил деятельностью командующих армиями.

Каждая армия должна иметь свое полевое управление, в состав которого входили: полевой штаб армии; главные отдельные управления — управление интенданта армии, управление инспектора артиллерии, управление инспектора инженеров, управление главного полевого казначея, управление полевого главного контролера; второстепенные отделы — канцелярия полевого штаба, военно-госпитальный, военно-медицинский, полевого ветеринарного инспектора, главного уполномоченного красного креста отделы, затем управление этапами, дорожное управление, управление почт и телеграфов, управление транспортов, наконец, суд и кассационное присутствие.

Управление корпусом (с 1876 г.) строилось по принципу армейского управления. Управление отдельных отрядов определялось решениями главнокомандующего армией.

Хотя «Положение» 1868 г. и устранило многие недостатки прежней организации, тем не менее в нем оказалась слабо разработанной служба тыла. Война 1877–1878 гг. показала необходимость устранения этого недочета, что и было осуществлено частично в ходе войны. В этой связи было издано «Положение об управлении сообщениями действующей армии и войсками, в тылу ее находящимися».

После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. в 1881 г. был издан устав о полевой службе, разработанный Г. А. Леером, который оставался без изменения до 1900 г. Наряду с этим в 1890 г. генералом П. Лобко было переработано «Положение о полевом управлении войск» (см. схему 6). Положение определяло порядок управления на театре военных действий, оно предусматривало возможность создания нескольких армий, общее руководство которыми осуществлял главнокомандующий. Этим самым предвосхищалась идея фронтового управления. Она стала предметом обсуждения совещания командующих округами в 1899 г. и утверждена после совещания 1902 г.

В приграничных военных округах во время войны по-прежнему должны были действовать военно-окружные управления как исполнительные органы командующего и полевого управления.

В случае продвижения армии через границу на занятой территории предполагалось учреждать военные генерал-губернаторства, подчиненные главнокомандующему и полевым органам управления.

Таким образом, к концу XIX в. вся система управления получила твердое основание. Центральный орган (министерство) сосредоточил в своих руках общие вопросы руководства войсками, местные же органы обеспечивали руководство войсками, дислоцированными в округах. При всем этом в установившейся военной организации был серьезный изъян. В стране не было постоянного органа, в котором решались все вопросы организации обороны государства в целом. И по этой причине приходилось создавать временные комитеты, призванные решать комплексные задачи в экстренном порядке. Комитеты, как правило, разрабатывали программу действий, предоставляя Военному и Морскому министерствам решать частные вопросы. В результате многие вопросы управления не были продуманы до конца и приходилось спешно разрешать их во время русско-японской войны 1904–1905 гг.

 

5

Общественно-политическое движение в армии и на флоте

Общественно-политическое движение в первой половине XIX в.

В классовом обществе армия всегда является орудием господствующего класса, при помощи которого решались вопросы внутренней и внешней политики. Правящие круги ревниво оберегали вооруженные силы от влияний, могущих поколебать те устои, на которых зиждились армия и флот. Но как ни старались правители России в этом направлении, как ни ограждали они войска от участия в общественно-политической жизни страны, все же им не удавалось осуществить эту задачу полностью.

Характеризуя этапы развития революционного движения в России, В. И. Ленин писал: «Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала — дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря, это — движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году. Следующий начинает расти на наших глазах».

Армия и флот явились активными участниками каждого этапа революционной борьбы. Первым этапом революционного движения в армии и на флоте явилось восстание декабристов. Оно было подготовлено всем ходом исторического развития России конца XVIII — начала XIX в.

Огромное влияние на общественно-политическую жизнь в стране в целом и особенно в армии оказали войны с наполеоновской Францией. Отечественная война 1812 г. породила сложный комплекс явлений в России. Царь и его правительство понимали, что с Наполеоном нельзя вести борьбу лишь силами регулярной армии, без участия народа. Задача состояла в том, чтобы найти лозунги, отвечающие чувствам народа. Этим объясняется появление в Манифесте о сборе ополчения 1806 г. слов, что только народ «поставить может повсеместным ополчением непроницаемый оплот против враждебных сил, сколь бы они велики ни были». В то же время правительство принимает меры по охране внутреннего порядка. В 1805 г. возрождается Тайная экспедиция, переименованная в «Комитет 1807 г.», или Комитет общей безопасности. В его задачу входил не столько розыск французских агентов, сколько борьба с нарушением спокойствия и безопасности государства.

Угроза наполеоновского нашествия на Россию вынудила правительство развернуть идеологическую борьбу против захватчиков. В русской прессе появился ряд статей, целью которых было показать пагубность наполеоновской тирании и доказать необходимость мобилизации всех сил народа для борьбы с нею.

Особенно широко развернулась идейная борьба в ходе Отечественной войны. Война 1812 г. призвала на защиту страны лучшие силы. Мундир офицера носили и кадровые офицеры, и те, кто был уволен из армии при ее чистке Павлом I, и вновь пришедшие в армию молодые дворяне. Армия была полна горючим материалом и именно здесь стали формироваться новые прогрессивные идеи.

Крупным агитационно-пропагандистским центром стала походная типография, созданная при штабе армии. Ее руководители профессора Тартуского университета А. С. Кайсаров и Ф. Э. Рамбах понимали свою задачу широко: «Где ныне хотят побеждать, — писал Кайсаров, — там стараются прежде разделять мнения народа». Издаваемые штабом Кутузова листовки полны призывами послужить делу освобождения страны от захватчиков. В них описывались подвиги не только офицеров, но и солдат, а особенно крестьян. Простые люди, вставшие на защиту Родины, были объявлены «истинными или верными сынами отечества». Пропагандируемая борьба против наполеоновской тирании воспринималась в гораздо более широком плане и трансформировалась в идею борьбы против тирании и у себя в стране. «Идеи свободы, распространившиеся по всей стране, всеобщая нищета, полное разорение одних, честолюбие других, позорное положение, до которого дошли помещики, унизительное зрелище, которое они представляют своим крестьянам, — разве не может все это привести к тревогам и беспорядкам…? Может быть, революции столь же необходимы в жизни империй, как нравственные потрясения в жизни человека…», — задавал себе вопросы молодой офицер Семеновского полка Александр Чичерин, а вместе с ним и другие его сверстники.

Таким образом, во время Отечественной войны 1812 г. зарождалась идея необходимости избавления как от внешней, так и от внутренней тирании. Оформление же и окончательная кристаллизация общественного сознания в этом направлении завершились во время заграничных походов. «1812 год, — отмечал М. И. Муравьев-Апостол, — а вовсе не заграничный поход создал общественное движение, которое было в своей сущности не заимствованным, не европейским, а чисто русским». И он справедливо отмечал: «Мы были дети 1812 года». Если до наполеоновских войн 1812–1815 гг. в среде офицерства еще имели место иллюзии о реформаторских стремлениях Александра I, то после Венского конгресса от них не осталось и следа. В то же время офицеры убедились в положительной роли многих буржуазных институтов, познакомились они также с деятельностью масонских лож, тугендбунда и других тайных обществ.

Придя к выводу о необходимости изменения существующего в России крепостнического строя, передовые офицеры стали искать пути его преобразования. Время с 1814 по 1820 г. и было периодом исканий форм создания революционной организации. Начало было положено в 1814 г. М. Ф. Орловым и М. А. Дмитриевым-Мамоновым, составившими проект организации «Орден русских рыцарей». Правда, дальше составления программы общества и разработки основ аристократической конституции дело не пошло, так как ни Орлову, ни Дмитриеву-Мамонову не удалось найти единомышленников, за исключением поэта-партизана Дениса Давыдова. Деятельность общества была прервана войной. Вновь М. Орлов вернулся к идее создания общества, когда русские войска возвратились из Франции. Участие в обществе приняли, кроме Дмитриева-Мамонова, Меншиков, С. П. Трубецкой, Л. В. Перовский, Вольховский, М. Горчаков, Литке и другие лица.

К этому же времени относится зарождение офицерской артели в Семеновском гвардейском полку Офицеры полка испросили разрешение у командира полка генерала Я. А. Потемкина собираться вместе, обедать и проводить свободное время за чтением книг и газет и обсуждением текущих политических событий. Потемкин не только разрешил эти собрания, но даже сам стал на них бывать. Когда Александр узнал об этом, он тотчас приказал прекратить «такого рода сборища». Хотя артель существовала недолго, все же она оставила след среди офицерства. По ее образцу в 1814 г. была создана «Священная артель» в среде офицеров квартирмейстерской части Генерального штаба. В эту организацию входили И. Г. Бурцов, А. Н. и М. Н. Муравьевы, И. И. Пущип, В. Д. Вольховский, А. В. Семенов и другие офицеры. На собраниях артели раздавалась острая критика существующих порядков в армии и в стране в целом. Артель просуществовала около трех лет и прекратила свое существование в связи с созданием новой организации. Некоторое значение имели сложившиеся при штабах 1-й и 2-й армий образовательные кружки, в которых проводились «чтения и беседы о прочитанном и виденном». Так сложились первые преддекабристские организации.

Важную роль в оформлении политических взглядов будущих декабристов сыграло «Общество военных людей», возникшее как научная организация при Главном гвардейском штабе. Целью общества было «подготовлять членов для главного общества, не имеющего тогда своего образования». Общество использовало созданную при штабе специальную военную библиотеку. Начальник штаба генерал Сипягин благосклонно смотрел на это начинание и даже полагал; что ему принадлежит честь организации при этой библиотеке «Общества почетных и действительных членов, которого цель есть издание Военного журнала». В него вошли: Ф. Н. Глинка, А. Н. Муравьев, Н. Н. Муравьев, И. Г. Бурцов, М. К. Грибовский, Е. П. Оболенский и др. Общество возобновило издание «Военного журнала», редактором которого стал Ф. Н. Глинка. На страницах этого журнала выступали Бурцов, Муравьев, Раевский и другие прогрессивно мыслящие офицеры. Редакция журнала поставила задачу пропагандировать русское военное искусство, показывать подвиги русских полководцев и солдат и препятствовать восхвалению реакционной иностранщины.

Следует указать также на такие формы общения, как офицерские собрания, широко практикуемые при штабах 1-й и 2-й армий в период с 1815 по 1821 г. Здесь проводились чтения и беседы на различные военные и политические темы. На этих собраниях офицеры сближались между собой, лучше узнавали друг друга и устанавливали связи.

Первой крупной организацией, которая имела вполне определенную политическую программу, предусматривавшую установление конституционной монархии и ликвидацию крепостного права в России, стал «Союз Спасения». Он возник в 1816 по инициативе С. П. Трубецкого, А. Н. Муравьева и Н. М. Муравьева. Вскоре в это общество вступили М. И. Муравьев-Апостол, С. И. Муравьев-Апостол, И. Д. Якушкин, М. С. Лунин, Ф. Н. Глинка и П. И. Пестель. К началу 1817 г. в этой организации было до 30 чел. Руководители «Союза Спасения» в самом названии общества стремились подчеркнуть свои цели. Они хотели освободить Россию от крепостного права, которое могло привести страну к отсталости и гибели. В то же время у общества было и другое название — «Общество истинных и верных сынов отечества». В листовках 1812 г. так называли крестьян, вставших на защиту Родины от внешних врагов. Теперь пришло время борьбы против врага внутреннего, против крепостничества и абсолютизма — и участники движения стали так называть себя.

В задачу «Союза Спасения» входило добиваться «введения монархического конституционного правления», а если царь это не сделает добровольно, то не исключалась возможность и насильственного ограничения самодержавия и даже цареубийство, писал И. Д. Якушкин. Однако в конце 1817 г. общество распалось. Пожалуй, главной причиной этого было различное понимание путей реализации поставленных целей.

В 1817 г. исполнялось пятилетие со дня окончания Отечественной войны 1812 г. По этому случаю решено было провести торжества в Москве. Двор в сопровождении гвардии прибыл из Петербурга и оставался во второй русской столице довольно долгое время.

Участники распавшихся обществ не оставили мысли о необходимости преобразования России. Они продолжали собираться и в Москве. Встречи происходили на квартире полковника А. Н. Муравьева в шефском доме у Хамовнических казарм. Здесь они в начале 1818 г. сформировали общество «Союз благоденствия». В новое общество вошли А. Н. и Н. М. Муравьевы, С. И. и М. И. Муравьевы-Апостолы, П. И. Пестель, И. Д. Якушкин, М. С. Лунин и др. Общество приняло устав. Во главе общества стояла Коренная управа. Исполнительным органом являлась Дума, состоявшая из 6 чел. «Союз благоденствия» делился на управы. Они были учреждены в Петербурге, Москве, Кишиневе, Тульчине и других городах и объединяли около 200 чел. Как и «Союз спасения», новое общество ставило своей задачей ликвидацию крепостного строя и установление представительного правления и конституции. О республике вопрос пока не ставился. Путь достижения этой цели лежал через создание тайных и легальных организаций, в задачу которых входила пропаганда нового свободного строя, формирование общественного мнения и постепенный переход от крепостничества к буржуазному строю. Участники общества были убеждены, что феодальная Россия «общим мнением всегда потрясена быть может и следовательно от общего мнения зависит». Для создания «общего мнения» как идеологической предпосылки перехода к новому общественному строю, обществу нужно стать массовой организацией. Необходимо отметить, что складывание этого общества падает на время усиления оппозиционных настроений в широких кругах, понимавших, что феодальные отношения себя изживают. Руководители «Союза» стремились опираться на эта круги. Это нашло отражение в уставе общества: «Союз не взирает на различие состояний и сословий: все те из российских граждан, дворяне, духовные, купцы, мещане и вольные люди… приемлются в Союз благоденствия».

Общество не предполагало обращаться к народным массам. Оно хотело принести крепостному крестьянству освобождение сверху. Участников «Союза» страшили «ужасы» Французской революции. Общество развернуло довольно широкую антикрепостническую пропаганду через журналы «Сын отечества», «Дух журналов» и «Военный журнал».

Члены «Союза» старались использовать все формы получения легальной трибуны для пропаганды новых идей и для борьбы с реакцией, мракобесием и крепостничеством во всех его проявлениях. В этих целях был использован существовавший с 1815 г. литературный кружок «Арзамас».

М. Ф. Орлов вместе с Н. И. Тургеневым, П. А. Вяземским и Н. М. Муравьевым стали бороться за «образование общего мнения». В «Арзамасе» возникла идея создания легального журнала для распространения «мнений ясных и правильных», но эту задачу осуществить не удалось.

За новые формы общественных отношений боролись и другие общественные деятели. В 1818 г. в «Сыне отечества» была напечатана статья профессора А. П. Куницына «О конституции». Автор статьи ратовал за «представительный образ правления». Вслед за этим в 1818–1820 гг. Куницын выпустил две части своего труда — «Право естественное», в котором формулировалось философское кредо нового направления. Взгляды Куницына соответствовали взглядам декабристов. Через Н. И. Тургенева они постарались установить с этим ученым связь. К этому же времени относятся антикрепостнические выступления в печати известного статистика К. И. Арсеньева и других профессоров Петербургского университета. Пропаганда новых идей шла довольно успешно. Значительная часть офицеров гвардии почти открыто выражала сочувствие революционным событиям в Пьемонте, Испании и особенно в Греции. В середине 1820 г. Бессарабия стала центром тайного греческого общества «Фелики Этерия». Дом братьев Кантакузинов стал местом, где русские офицеры встречались с организаторами греческого движения — А. Ипсиланти и др. Возникла даже идея, что 16-я дивизия М. Ф. Орлова окажет помощь повстанцам: «Ежели б 16-ю дивизию пустили на освобождение, — писал Орлов А. Н. Раевскому, это было бы не худо». Орлов и другие считали, что уже настало время переходить к активным действиям и у себя в России. Участников «Союза» уже не удовлетворяли «конституционные мечтания», они хотели большего.

На совещании Коренной управы в 1820 г. был заслушан доклад одного из самых деятельных членов «Союза» — П. И. Пестеля — о государственном устройстве. Являясь страстным сторонником республиканской формы правления, Пестель убедил участников совещания активно бороться за народное представительное государство путем революционного военного переворота. Но существующая организация не годилась для осуществления «военной» революции. В ее состав входили и те, которых пугала перспектива революционной борьбы. Они хотели лишь реформ. Вот почему встал вопрос о ликвидации «Союза благоденствия».

Правительство Александра I было серьезно обеспокоено возможностью проникновения в Россию революционных идей с Запада. На конгрессе в Троппау участники «Священного союза» выработали ряд мер борьбы с распространением революционной идеологии. Вернувшись в Россию, Александр I убедился, что свободолюбие проникло в оплот трона — гвардию.

После возвращения гвардии из заграничного похода 1813–1814 гг. в отдельных полках установились гуманные порядки. В Семеновском полку отменили физические наказания. Александр I усмотрел в этом проявление «вольнодумного духа». В апреле 1820 г. в Семеновский полк был назначен командиром полковник Ф. Е. Шварц, который за пять месяцев своего командования умудрился назначить 44 провинившимся солдатам 14 250 палочных ударов. Наказаниям подвергались и герои войны 1812 г. В полку нарастало недовольство, которое готово было вылиться в прямое неповиновение. Поводом для этого явился случай оскорбительного отношения к солдату Бойченко во время утреннего осмотра 16 октября 1820 г. Обходя строй солдат, Шварц заметил, что у Бойченко не были застегнуты все пуговицы на мундире. Он подошел к Бойченко, плюнул ему в лицо, а затем повел солдата вдоль строя и приказал солдатам тоже плевать на провинившегося. Этот случай переполнил чашу терпения солдат. Вечером после переклички солдаты первой «государевой» роты самовольно построились в казарме и вызвали ротного командира капитана Кашкарова. Они просили его доложить по команде о недовольстве установившимся жестоким порядком, тяжелыми учениями и запрещением в свободное время ходить на работы для заработка. Кашкаров доложил Шварцу о происшествии в его роте. Шварц донес о протесте 1-й роты командиру бригады вел. кн. Михаилу и командующему гвардейским корпусом гене залу Васильчикову. Решено было арестовать «бунтовщиков». Вечером 17 октября рота без оружия была направлена в штаб корпуса. Все попытки узнать зачинщиков были безрезультатны. Тогда роту под конвоем направили в Петропавловскую крепость. Поскольку 1-я рота должна была идти в караул, Шварц приказал направить вместо нее по 20 чел. из других рот 1-го батальона полка.

О событиях стало известно всему полку. Полк отказался повиноваться, была сделана попытка захватить Шварца и расправиться с ним. Но ему удалось спрятаться. Офицеры полка, в том числе участники декабристской организации, не вмешивались в это «дело». Декабристы считали, что для широкого выступления обстановка неблагоприятна и не использовали момент. Волнения продолжались даже после того, как Шварц был отстранен от командования полком. Семеновцы требовали освобождения 1-й роты. Тогда был арестован весь полк. Волнения охватили гвардию. Среди полков распространялись прокламации с протестом против угнетения солдат и тяжелого положения крестьян. В найденной в Преображенском полку прокламации царь прямо назывался «сильным разбойником», грабителем своего народа. Следствие тянулось долго, так как солдаты держались стойко и не выдавали «зачинщиков». Их имена удалось установить только путем провокации. 24 солдата осудили к ссылке на каторжные работы, 9 из них прогнали шесть раз сквозь строй 1 000 солдат. Приговор был приведен в исполнение на территории Охтенского завода. Более 400 солдат были осуждены на поселение, остальных решили направить на службу в Сибирь, на Кавказ и в Польшу. Отданы были под суд и офицеры, причастные к «делу»: командир батальона капитан Вадковский, командир 1-й роты Кашкаров и командиры взводов Щербатов и Ермолаев. Следствие продолжалось еще шесть лет. Наконец в 1826 г. было вынесено решение направить участников выступления на службу в Кавказский корпус. Полк был заново укомплектован.

Выступление Семеновского полка явилось первым крупным выступлением против крепостничества. Царь был убежден в том, что волнения в Семеновском полку явились результатом влияния каких-то тайных обществ: «Я его приписываю тайным обществам, которые по доказательствам, которые мы имеем, в сообщениях между собою и коим весьма неприятно наше соединение и работы в Троппау».

Александр был встревожен докладом командира гвардейского корпуса И. В. Васильчикова о невозможности послать русские войска для подавления революционного движения в Пьемонте. «Офицеры не желают идти против неаполитанцев… — докладывал генерал. — Число говорунов слишком велико, чтобы заставить их молчать. Революция в умах уже существует, и единственное средство не потопить корабля, это не натягивать больше парусов, чем ветер позволит». Александр I приказал Аракчееву усилить наблюдение за гвардией. Возникла идея создать для этой цели тайную полицию. «Офицеры посещают общества, — говорилось в документе, — имеют связи; беспокойное брожение умов по всей Европе, особенно со времени последних происшествий, может вкрасться и к нам… Словом, при теперешнем положении дел совершенно необходимо иметь военную полицию при гвардейском корпусе для наблюдения войск, расположенных в столице и ее окрестностях». Положение о тайной военной полиции было утверждено Александром в Лайбахе в начале 1821 г. Наблюдение возлагалось на лиц «испытанной скромности и благонамеренности… которые бы отлично, прикрыв себя рассуждениями и беспечностью, умели вкрадываться в других».

Тайная полиция явилась органом крепостного режима, выразителем которого был Аракчеев. Ему царь Александр I доверял управление страной во время своего отсутствия. Для режима аракчеевщины характерно планомерное и беспощадное проведение крепостнической реакции во всех звеньях государственного организма. С реакцией были связаны притеснения общественной жизни и преследование всех проявлений свободомыслия. Особенно настойчиво насаждал Аракчеев свои порядки в армии, чтобы искоренить в ней проявление прогрессивных начал. На первый план была поставлена тупая муштра — как средство отвлечения солдат и офицеров от жизни, восстановлена палочная дисциплина павловских времен и мордобой, попиравшие человеческое достоинство. Наушничество и доносы превратились в систему.

Казалось, все делалось для превращения армии в послушную машину. Царь успокоился. Всех крамольников убрали из Петербурга, а о событиях в Семеновском полку запретили упоминать. Подробности о «бунте» передавались из уст в уста как легенда, и тем острее был интерес к этому событию, проявляемый в армии и на флоте. В этом организаторы расправы вскоре убедились. Из всех полков, куда были направлены опальные семеновцы, стали поступать сведения о «разлагающем влиянии», которое они оказывали на солдат. Особенно это почувствовалось на Кавказе, на Украине и в Польше. По этому поводу вел. кн. Константин писал И. И. Дибичу: «Я всегда был того мнения, что несчастная была принята мера, что эту заразу Семеновского полка распустили по всей почти армии». Протесты против насаждения аракчеевщины продолжались. В 1821 г. против крепостнических порядков в Литовском гвардейском полку выступила группа офицеров. Вел кн. Константин Павлович отдал их под суд. К смертной казни были приговорены M. И. Пущин, П. А. Габбе и Веригин, но затем казнь была заменена разжалованием этих офицеров в рядовые.

В следующем году произошла так называемая «Норовская история». На смотру Лейб-гвардии егерского полка в феврале 1823 г. шеф бригады вел кн. Николай Павлович выразил недовольство строевой подготовкой 3-й роты ее командиру штабс-капитану В. С. Норову. Оскорбительная форма замечания вызвала возмущение офицеров всего полка. Они потребовали от вел. кн. отдать «сатисфакцию Норову». Не получив удовлетворения, 20 офицеров подали рапорт об увольнении из полка с переводом их в армию.

Все эти события не прошли бесследно и для участников «Союза благоденствия». Особенно большое впечатление произвело неповиновение солдат в Семеновском полку. Семеновская история ускорила процесс поляризации в обществе. Она отрезвила либералов, мечтавших о революции без участия народа, с другой стороны, она убедила радикалов в необходимости ускорения событий, поскольку в армии создавались благоприятные условия для выступления. Спустя несколько лет К. Ф. Рылеев, делясь с Н. В. Басаргиным мыслью о возможности привлечения солдат к восстанию, говорил: «Один подобный случай, а именно неповиновение Семеновского полка, был уже пропущен… не должно повторять ошибок». На московском съезде в январе 1821 г. было решено распустить «Союз благоденствия» и отказаться от либерально-просветительной пропаганды. Довольно значительная часть либералов отошла от движения. Это решение стало известно царю, и, несомненно, оно способствовало притуплению внимания военной полиции, которая довольно долго не могла обнаружить новую революционную организацию, возникшую вместо «Союза благоденствия». А между тем на месте ликвидированного «Союза благоденствия» возникло два новых общества — «Северное» и «Южное».

Южная управа «Союза благоденствия», сферой действия которой была 2-я армия, расквартированная на Украине и в Бессарабии, направила на январский съезд двух представителей, подполковников И. Г. Бурцова и Н. Комарова. Вернувшись со съезда, Бурцов созвал Южную управу и объявил о решении съезда распустить общество.

После бурных прений решено было не соглашаться с решениями съезда о роспуске «Союза благоденствия» и сохранить тайную организацию, которую возглавили три директора. П. И. Пестель, А. П. Юшневский и Н. М. Муравьев (последний — для связи с формирующимся Северным обществом). Руководители Южного общества приняли республиканскую программу и поставили задачу совершить «военную» революцию.

Северное общество сформировалось лишь в 1822 г. после возвращения Гвардейского корпуса из Литвы, где он был расквартирован с осени 1821 г. Тотчас по возвращении в Петербург члены бывшего «Союза благоденствия» объединились в новое общество. Эту организацию возглавил Никита Муравьев. В нее вошли С. П. Трубецкой, М. С. Лунин, И. И. Пущин, Е. П. Оболенский, Н. И. Тургенев и др. Это была хорошо законспирированная организация. Нужно подчеркнуть, что обе эти организации считали, что они составляют две части целого и поэтому полагали необходимым действовать совместно. «Я утверждал, — говорил на следствии Пестель, — что Северное и Южное общества составляют одно, потому что они оба суть продолжение «Союза благоденствия».

Подтверждал это в своих показаниях и Н. Муравьев. Он говорил, что декабристские организации возникли «из одного и того же корня». Однако вначале руководители Северного общества не разделяли радикальных взглядов южан и скорее склонялись к умеренным воззрениям своего главы Н. Муравьева, пропагандировавшего идею конституционной монархии.

Обе части общества довольно сильно выросли. Более энергичным был рост Северного общества вследствие того, что полки Гвардейского корпуса были компактно расположены в Петербурге. Здесь же, в Петербурге и Кронштадте, стоял Балтийский флот. Особенно сильные офицерские организации были в Гренадерском, Измайловском и Московском гвардейских полках. Туда входил и кружок молодых морских офицеров. В большинстве своем они были республиканцами. «Никто никогда и не доказывал, — показывал на следствии Д. И. Завалишин, — или не убеждал об республиканском образе, ибо сие было не нужно, потому что на сей счет спора не было».

Интенсивно росло и Южное общество, особенно в 1824–1825 гг., когда в его состав влилось «Общество первого согласия», сформировавшееся в 1818 г. и переименовавшее себя в 1823 г. в «Общество соединенных славян». Правда, члены этого общества считали, что «никакой переворот не может быть успешен без согласия и содействия целой нации», они настаивали на вовлечении в движение широких кругов народа, полагая необходимым превратить его в массовое, ибо военные революции хотя и «быстрее достигают цели, но следствия оных опасны: они бывают не колыбелью, а гробом свободы, именем которой совершаются». Тем не менее «славяне» решили поддержать движение. Южному обществу стало известно о наличии какой-то тайной организации и в Кавказском отдельном корпусе. По поручению Верховной думы Южного общества на Кавказ отправился С. Г. Волконский стараться узнать «о дошедшем до нас слухе, что на Кавказе и в самой главной квартире в Тифлисе существует общество, имеющее целью произвести политический переворот в России».

О наличии организации в корпусе Волконскому сообщил А. И. Якубович. Он заявил: «Действуйте, и мы тоже будем действовать, но каждое общество порознь, а когда придет пора приступить к явному взрыву, мы тогда соединимся».

На раздельном существовании Якубович настаивал на случай неудачи выступления. «В случае неудачи вашей мы будем в стороне и тем будет еще зерно, могущее возродить новую попытку».

К концу 1825 г. декабристская организация составляла крупную силу. «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и наций, прикосновенным к делу, произведенному высочайше утвержденной 17 декабря 1825 года Следственной комиссией» включал 570 фамилий. В список не вошли 9 офицеров Черниговского полка и примерно 20 офицеров, привлеченных позднее. Руководители декабристов делали ставку на военных. На следствии по показаниям Пестеля выявилось, что общество «имело желание как можно более начальников войск обратить к своей цели и принять в свой Союз, особенно полковых командиров… Желало также и прочих начальников в общество приобрести: генералов, штаб-офицеров, ротных командиров».

К деятельности в обществе было привлечено 17 генералов, 115 штаб-офицеров и 315 обер-офицеров. Под влиянием декабристов находилось 40 из 256 полков русской армии.

Первые два года после реорганизации ушли на выработку платформы союза. Н. Муравьев составил программу, получившую название «Конституция». Ее автор полагал, что новая Россия должна стать конституционной монархией при одновременном федеральном устройстве. Крепостное право уничтожалось. Сравнительно скромные реформы, намечаемые в «Конституции» Муравьева, не удовлетворяли более радикально настроенных членов Северного общества, влившихся в период с 1823 по 1824 г. В 1823 г. в общество был принят поэт К. Ф. Рылеев, являвшийся страстным республиканцем, таких же взглядов придерживались А. А. Бестужев, В. И. Штейнгель и другие члены общества. Группа Рылеева возобладала в Северном обществе после отъезда на некоторое время из Петербурга С. Трубецкого и Н. Муравьева. В Северной думе, являвшейся распорядительным органом Северного общества, главную роль стали играть К. Рылеев, А. и Н. Бестужевы и Е. Оболенский. С этого времени Северное общество стало действовать более активно.

Наиболее демократический характер носил проект конституции, составленный П. И. Пестелем в Южном обществе. Он получил название «Русская Правда». По этому проекту Россия становилась республикой.

«Русская Правда» также декларировала немедленную ликвидацию крепостного права, которое «есть дело постыдное, противное человечеству». Все граждане «без всякого изъятия» должны пользоваться равными правами. Каждый мог выбирать и быть избранным без соблюдения ценза оседлости, грамотности или имущества. Служба в армии объявлялась священной обязанностью граждан. Таким образом, проект конституции П. И. Пестеля радикализмом требований значительно отличался от «Конституции» Муравьева.

По существу члены общества так и не пришли к единой точке зрения, хотя Пестель и делал попытку в этом направлении. Весной 1824 г., будучи в Петербурге по служебным делам, он привез с собой «Русскую Правду». Обсуждение ее выявило серьезные расхождения во взглядах членов Северного общества. Пестелю не удалось добиться, чтобы его проект конституции стал идейной платформой всего общества. Отсутствие единства в идеологической области привело к отсутствию единства действий во время восстания и в конечном счете к крушению военной революции. На 1826 г. планировался съезд, на котором предполагалось принять единую платформу.

Существовал ли у декабристов конкретный план действий? Да, существовал. В начале 1825 г. С. Трубецкой направился в Киев по служебным делам. Здесь он повел переговоры о совместном выступлении Северного и Южного обществ. Соглашение состоялось после того, как Трубецкой заявил о согласии северян установить республиканскую форму правления в итоге революционного переворота. Здесь был подготовлен «Манифест к русскому народу», который должен был принять Сенат после революции. «Манифест» предусматривал созыв Учредительного собрания для принятия конституции и избрания нового правительства. «Манифест» декларировал буржуазные свободы — слова, совести и печати. Согласно плану, предполагалось собрать гвардейские полки на Петровской площади, овладеть Арсеналом, занять Петропавловскую крепость и, наконец, принудить Сенат принять «Манифест» и объявить об уничтожении монархического строя в России.

Декабристы полагали, что основной силой, способной осуществить переворот, должна быть армия. В то же время ряд руководителей восстания считал, что переворот должен быть поддержан и гражданским населением. «Только тогда он будет прочен, — доказывал, по словам Д. И. Завалишина, Рылеев, — ежели переворот сделается военною силою, то власть и останется в ее руках, и это весьма ненадежно: сейчас можно сделать контрреволюцию… Власть в руках военных, соединенная с силою, опасна».

Декабристы боялись самостоятельных выступлений солдатских масс, считали необходимым их участие в движении лишь под руководством офицеров. «Все мы видели очень хорошо, что предпринимать что-либо, не имея никакой надежды на солдат, было бы безрассудно», — говорили участники восстания, но боялись до конца раскрыть солдатам свои цели. Хотя агитация среди солдат и матросов считалась опасной, тем не менее она стала проводиться как на юге, так и на севере после волнений в Семеновском полку. Так, например, майор В. Ф. Раевский, рассказывая солдатам своей роты об этом событии, сказал: «Вот, ребята, как должно защищать свою честь, и если кто вас будет наказывать, то выдьте 10-ть человек вперед и, уничтожа одного, спасете двести». По данным тайной полиции, на уроках Раевский вел революционную пропаганду через дивизионную школу. Вскоре он был арестован и сослан в Сибирь.

Большое впечатление произвели на солдат приказы командира 16-й дивизии М. В. Орлова об искоренении в полках побоев. Орлов обязывал офицеров «быть часто с солдатами, говорить с ними, внушать им все солдатские добродетели, пещись о всех их нуждах, давать им пример деятельности и возбуждать любовь к Отечеству, поручившему им свое охранение и свою безопасность». Завершался этот параграф приказа словами: «Я сам почитаю себе честного солдата и другом и братом».

Осенью 1825 г. Александр 1 выехал из Петербурга. Во время путешествия он заболел и 19 ноября умер в Таганроге. Поскольку у царя не было детей, то формально престол должен был перейти к его брату вел. кн. Константину. Однако последний задолго до этого отрекся от права наследования престола в пользу вел кн. Николая. Об этом знал лишь весьма узкий круг людей. Константин официально числился наследником, 27 ноября войска были приведены к присяге ему. Присягнул Константину и вел. кн. Николай, поскольку из Варшавы не поступили сведения об официальном отречении Константина. Одновременно и Константин принес присягу Николаю. Не дожидаясь получения отречения Константина, Николай I объявил себя императором и назначил на 14 декабря день «переприсяги». Так создалось междуцарствие, которое руководители Северного общества решили использовать. На совещании 13 декабря было решено вывести войска на Петровскую (Сенатскую) площадь, окружить Сенат, направить туда делегацию в составе К. Ф. Рылеева и И. И. Пущина, которая предъявит требование объявить царя низложенным и принять «Манифест», затем созвать Учредительное собрание, ввести новую конституцию и избрать правительство. Диктатором (т. е. руководителем) восстания был избран кн. С. П. Трубецкой.

Решение о выступлении было отправлено — в Московскую управу и Южное общество. Руководители восстания были уверены в успехе. Но еще до восстания план стал рушиться. Каховский рано утром 14 декабря отказался убить Николая. Вслед за этим Якубович, которому было поручено захватить Зимний дворец, отказался вести войска, так как боялся, что солдаты и матросы могут убить Николая I. Стал колебаться и сам диктатор Трубецкой, хотя он и не сложил с себя полномочий. Наступило утро 14 (26) декабря. Все члены Северного общества прибыли к своим полкам. Присяга должна была проводиться по местам расположения казарм. Конногвардейский и Семеновский полки присягнули сразу. Присягнули также, хотя и не без трений, в Преображенском и Измайловском полках. Отказались от присяги Московский и Гренадерский полки и Морской экипаж. Они вышли на Петровскую площадь и стали в каре, дожидаясь приказа от руководителей восстания о дальнейших действиях. И вот в критический момент оказалось, что Трубецкой не прибыл на Петровскую площадь. Время было упущено. Сенат принял присягу и разошелся. Нужно было менять план действий и брать Зимний дворец, но никто не решился дать об этом приказ. В среде руководителей рождалась неуверенность и растерянность. Попытки Рылеева и Пущина найти «диктатора» были безуспешны. Трубецкой уехал в Главный штаб и не показывался. Когда Дума назначила, наконец, командовать восставшими кн. Е. П. Оболенского, то было уже поздно. Император смог организовать свои силы и перешел в наступление.

Николай узнал о готовящемся заговоре еще 12 декабря. Об этом ему сообщил генерал Я. Ростовцев, которого пытались привлечь на свою сторону декабристы. Еще раньше от генерала К. И. Дибича поступили данные о подготовке заговора на юге страны. Вот почему Николай не был захвачен врасплох. Когда стало известно о сосредоточении войск повстанцев на Петровской площади, царь стал принимать меры, чтобы изолировать их и не допустить присоединения других частей. В этих целях у Зимнего дворца были расположены кавалергарды и преображенцы, а Петровскую площадь окружили конногвардейцы, павловцы и коннопионеры. Царь не был уверен в успехе и действовал осторожно. Попытки разъединить стоявшие на площади в каре полки не увенчались успехом. Все пять атак были отбиты восставшими. При этом атакующие вовсе не проявляли активности, а атакуемые стреляли вверх. Все ожидали темноты, когда солдаты других полков хотели присоединиться к восставшим. Восставших поддерживало и то, что вокруг Сенатской площади собралось до 30 тыс. простых людей, и они были готовы строить баррикады. Когда контакт между толпой и восставшими стал явным и возникла угроза народной революции, Николай I применил артиллерию. Было убито 80 чел. Восстание было подавлено. «Мы более всего боялись народной революции», — говорил А. А. Бестужев, и это привело к крушению восстания. Страх перед народом помешал организаторам восстания действовать решительно, чтобы осуществить свой план.

Расправа началась на следующий день, когда были арестованы почти все участники восстания. В этот день в казематах Петропавловской крепости очутилось 600 чел., аресты же продолжались еще долгое время.

Готовились к восстанию и в Южном обществе, здесь разрабатывались планы активного выступления уже в 1823 г. Н. А. Бестужев, И. Е. Швейковский, В. С. Норов и С. И. Муравьев-Апостол предполагали активно выступить во время предстоящего смотра Александром I 9-й пехотной дивизии в Бобруйской крепости. Мы, показывал Муравьев-Апостол, «положили овладеть государем, и потом с дивизиею двинуться на Москву. Сие осталось без исполнения по недостаткам средств». И хотя Александр I приехал на смотр и даже выразил удовлетворение состоянием 3-го корпуса, замысел не был осуществлен потому, что он не был согласован со всеми управами Южной директории. Васильковская управа нашла этот замысел хорошим и разработала план выступления на 1824 или 1825 г. во время маневров у Белой Церкви. Разработанный план был доложен Пестелю. Оп его одобрил, но считал нужным сочетать выступление на юге с одновременным выступлением в Петербурге.

Во время обсуждения плана на съезде в Киеве в январе 1825 г. сформировалась идея «военной» революции. Считалось возможным поднять весь 3-й пехотный корпус, убить царя, а затем двинуться к столице. В Петербурге Северное общество должно было в это время поднять армию и флот, чтобы заставить Сенат приступить к преобразованиям. Срок восстания окончательно определен был на 1826 г., на время сборов в Лещинских лагерях.

Неожиданная кончина царя вынудила руководителей Южного общества форсировать подготовку восстания. По новому плану было решено поднять 3-й корпус, арестовать штаб-квартиру 2-й армии и дальше действовать по обстоятельствам. Но правительству стали известны эти планы по доносу Шервуда и Майбороды. В штаб 2-й армии прибыл генерал Чернышев и стал производить аресты уже 13 декабря. В этот день были арестованы Пестель и Юшневский, а затем и Барятинский. Тульчинская управа была обезглавлена. Каменская управа бездействовала. Ее глава генерал Волконский отказался поднять 19-ю пехотную дивизию. Лишь руководители Васильковской управы С. Муравьев-Апостол и М. Бестужев-Рюмин успели опередить аресты и как только получили сведения о восстании в Петербурге, решили во время присяги поднять Черниговский полк. Дело ускорило прибытие в полк жандармского офицера Ланга с предписанием арестовать Сергея и Михаила Муравьевых-Апостолов, что и было сделано командиром полка Гебелем. Сподвижники Муравьевых подняли полк, солдаты освободили арестованных и 30 декабря заняли Васильков, а затем двинулись к Белой Церкви.

Николай I, опасаясь развития восстания, приказал подавить его силой. Когда Черниговский полк подошел к Белой Церкви, то верные правительству части окружили восставших у села Устинова. Муравьев приказал «солдатам не стрелять, а итти прямо на пушки». Полк двинулся в атаку и был остановлен огнем артиллерии в упор. Борьба была неравной. В результате разгрома черниговцев было убито и ранено 5 офицеров и 26 солдат. В плен было захвачено более 1 тыс. чел.

Причастными к восстанию Черниговского полка были 1 164 чел. Из них непосредственно черниговцев было 967, бывших семеновцев — 110, из других полков — 41 и из 8-й артиллерийской бригады — 26 чел.

Следственная комиссия приняла решение прогнать сквозь строй 12 раз 6 человек, от 1 до 6 раз — 180 чел., направить на Кавказ — 398 чел. и в сибирские полки — 21 чел.

Суд над декабристами длился почти полгода. Царь сам допрашивал арестованных в залах Эрмитажа в присутствии следственного комитета. Суд проходил в глубокой тайне.

Во время следствия участники восстания вели себя стойко и смело. Почти все они говорили, что действовали сознательно во благо Родины. Об этом же они писали и после опубликования приговора. Так, П. И. Пестель перед казнью писал: «Я страстно любил мое Отечество, я желал его счастья с энтузиазмом, я искал этого счастья в замыслах, которые побудили меня нарушить мое призвание».

Из 579 чел., преданных суду по этому делу, 5 чел. поставили «вне разрядов» и приговорили к казни. Это были П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, М. П. Бестужев-Рюмин, С. И. Муравьев-Апостол и П. Г. Каховский. По первому разряду было осуждено 121 чел. Казнь состоялась на рассвете 13 июля 1826 г. па кронверке Петропавловской крепости.

Полки, участвовавшие в восстании, были расформированы, значительная часть солдат была наказана шпицрутенами. Из осужденного 2 031 солдата составили Сводный гвардейский полк и направили его своим ходом на Кавказ. Разжалованных офицеров распределили в разные полки на Кавказ, в Сибирь и Финляндию.

Следствие показало, что движение декабристов охватило гораздо более широкие круги, чем предполагалось. В. Одоевский справедливо отмечал, что в восстании «участвовали представители всего талантливого, образованного, знатного, благородного, блестящего в России». Правительство Николая было озабочено теперь тем, как показать Европе, что заговор не носил всеобщего характера. Вот почему от наказания были освобождены сыновья наиболее видных генералов и государственных сановников: Н. Д. Сенявин, И. П. Коновницын, Л. П. Витгенштейн, Н. Н. Депрерадович и др.

По окончании суда Николай I приказал опубликовать «Донесение следственной комиссии», в задачу которого входило дать официальную версию «заговора». Публикуя этот документ, правительство шло на прямой подлог. В «Донесении» отсутствовало главное, в нем не было изложения идей, за которые боролись декабристы. Умолчав о стремлении декабристов покончить с крепостничеством и ликвидировать абсолютную монархию, члены комиссии оставили лишь указание на «преступный умысел» совершить цареубийство.

В последующие годы в России было запрещено что-либо писать о декабристах. «Развитие было прервано, все передовое, энергическое вычеркнуто из жизни», — писал А. И. Герцен.

Гибель декабристов — это гибель военных талантов, гибель цвета русской военной интеллигенции. Дальновидные государственные деятели, к мнению которых прислушивались в стране, пытались спасти их или, во всяком случае, использовать их знания в интересах страны. Так, известный экономист адмирал Н. С. Мордвинов предложил собрать декабристов в одном месте в Сибири и предоставить возможность заниматься положительными науками — физикой, химией, математикой и т. п., чтобы способствовать процветанию этого края. «Можно было Вы, — писал он Николаю I, — образовать из них академию, при условии, чтобы члены ее занимались лишь вышеназванными науками и чтобы в библиотеке академии находились только книги, посвященные положительным знаниям». Но Николая I больше всего страшила возможность распространения просвещения в России, которое было источником «прозрения людей». Декабристам было назначены для ссылки в Сибирь не крупные, а глухие места, исключавшие возможность их общения.

Разгром декабрьского восстания. Расправа с участниками этого движения дали основание п правительству считать, что с крамолой в стране покончено. Николай I беспокоился об одном, чтобы революционное движение не затронуло широкие круги армии. Список осужденных по первому разделу был отпечатан и разослан в войска. За «прикосновенными к известному событию» было установлено бдительное наблюдение.

В силах Николая I было приказать забыть о декабристах, но не в его силах было остановить разложение крепостнического строя и утверждения новых, буржуазных отношений в результате развития производительных сил в стране. Правительство Николая I старалось сделать все необходимое для сохранения крепостнических порядков. Между тем борьба против крепостничества все более расширялась. В 1826–1834 гг. было 148 крестьянских выступлений, в 1835–1844 гг. число их возросло до 216, а в 1845–1854 гг. Министерство внутренних дел насчитало уже 348 выступлений.

Довольно сильно потрясли николаевскую Россию Севастопольское восстание и восстание военных поселений. Севастопольское восстание, вспыхнувшее стихийно в связи с эпидемией в 1830 г., захватило Севастополь и Черноморскую эскадру. Но поскольку восстанием никто не руководил и сами восставшие не знали, что им нужно делать, то правительству удалось задушить движение. По этому делу было осуждено 1 580 чел. Испуганный Николай приказал, чтобы «несчастное происшествие, в Севастополе случившееся, до времени не было разглашаемо».

Особенно грозным симптомом проявления недовольства крестьян явились волнения военных поселений 1831 г. Еще Александр I стал насаждать военные поселения сразу же после окончания Отечественной войны и заграничных походов. Особенно по душе эта идея пришлась Николаю I. Он счел необходимым укреплять и развивать эту форму устройства войск. Правительство Николая I до 1831 г. проявляло интерес к поселениям, и только грозные восстания умерили пыл царя.

Доведенные до отчаяния солдаты военных поселений не раз пытались восставать против своих угнетателей. В 1826 г. взбунтовалась гренадерская рота Аракчеевского полка. По этому делу было осуждено 30 чел.

Еще более серьезное выступление было в Чугуеве, где восстало два полка. После усмирения было арестовано 1 104 чел. из Чугуевского и 899 чел. из Таганрогского полков. Из них 313 чел. преданы военному суду, который приговорил 275 чел. «к лишению живота». Смертная казнь была заменена Аракчеевым 12 тыс. шпицрутенов для каждого осужденного. Избиение состоялось 18 августа. Вначале было наказано 40 чел. Из них 20 умело до конца истязания. Вновь волнения проявились в селе Шебелинке в Слободской Украине. Волнения были подавлены силою оружия. Само село было сметено огнем артиллерии, а жители его подверглись массовым избиениям. В 1829 г. отмечается восстание в округе поселенного Серпуховского полка, которое отличалось своей организованностью и упорством.

Самым серьезным было восстание новгородских военных поселян в 1831 г. Оно грозило превратиться в массовое выступление крестьян и поселенных солдат против аракчеевского режима. Восстание началось 11 июля 1831 г. в Старой Руссе и захватило значительную территорию. Известие о восстании привело столицу в волнение. Для подавления восстания в район поселений были направлены войска. Начались массовые аресты, а затем новгородская следственная комиссия приступила к работе. В течение полугода шло следствие и суд. По суду было наказано 3 960 чел. В процессе наказания было запорото кнутом и забито насмерть шпицрутенами только по округам Старорусского уезда 129 чел., приблизительно столько же было убито в других округах. Остальные же после наказания были сосланы в Сибирь, на Кавказ и в другие места. В ноябре 1831 г. округа военных поселений были переименованы в округа пахотных солдат.

Крестьянские и солдатские волнения не могли не найти отклика в обществе. Вторая четверть XIX в., по выражению Герцена, была временем «наружного рабства и внутреннего освобождения». Этот. процесс проявлялся в самых различных формах. Едва закончила свою работу следственная комиссия по делу декабристов, как одно за другим стали поступать сведения либо о существовании новых тайных организаций, либо о новых выступлениях, либо о распространении запрещенных произведений, прямо или косвенно относящихся к делу декабристов.

Так, в Бобруйской крепости сделал попытку поднять батальон, а затем и весь Полтавский полк прапорщик Трусов и другие офицеры этого полка. Сам Трусов, по свидетельству декабриста Горбачевского, являлся членом Южного общества, и его попытка 6 декабря 1826 г. поднять восстание явилась запоздалым отголоском декабристского движения.

В 1827 г. в Москве было открыто тайное общество братьев Критских. На организацию общества Петра Критского и его товарищей толкнула «погибель преступников 14 декабря», говорилось в материалах следствия. По приказу Николая без всякого суда всех шестерых участников кружка заточили бессрочно в Шлиссельбургскую крепость, а спустя несколько лет направили в войска рядовыми.

В том же году возникло Оренбургское тайное общество, объединившее более 30 чел., из которых 20 были офицерами Оренбургского гарнизонного полка, Оренбургского казачьего полка и других частей, дислоцированных в Оренбурге. Общество не успело развернуть свою деятельность. Члены его были арестованы по доносу И. Завалишина, отбывавшего наказание за ложный донос в Оренбурге. По делу было привлечено около 80 чел.

В 1828 г. в Москве было раскрыто еще одно тайное общество, организатором которого был Н. П. Сунгуров. Общество рассматривало себя как «остаток от общества 14 декабря 1825 года». Оно ставило своей целью установление конституционного режима. Путь к этому, по мнению участников общества, был один — революционный переворот, но с обязательным участием народа и армии. По данным процесса, руководители общества рассчитывали на поддержку 57 офицеров и 1 500 солдат Московского гарнизона. Общество было разгромлено до того, как сложилось в тайную организацию.

Военные власти были обеспокоены проявлением сочувствия осужденным солдатам и офицерам по делу 14 декабря. Это имело место в переформированном после восстания лейб-гвардии Московском полку и в ряде полков 1-й и 2-й армий — Ахтырском, Саратовском, Вятском, Алексопольском пехотных и др. То же происходило и в кавалерийских полках, где также наблюдались «вольные суждения и самовольство».

С Больше всего правительство беспокоил Кавказский корпус, где отбывали наказание сначала 36, а затем еще 23 офицера, разжалованных в рядовые, и 2 800 солдат, участников восстания в Петербурге и в Черниговском полку. В августе 1826 г. на Кавказ прибыл Сводный гвардейский полк «заглаживать свои заблуждения». В Тифлисе ему устроил смотр начальник Главного штаба генерал И. И. Дибич. Он доложил Николаю, что усердие командира полка полковника Шипова и офицеров дают надежду, что в боях с персами и турками полк заслужит «милость императора».

Накануне прибытия полка на Кавказ флигель-адъютант А. Меншиков вел негласное следствие о настроениях в Кавказском корпусе. Докладывая об этом Николаю, он писал: «Тайное общество в Кавказском корпусе ген. Ермолов полагает решительно несуществующим». Царь принял это к сведению, но тем не менее предложил находившемуся в это время на Кавказе генералу Бенкендорфу и Дибичу продолжить наблюдение, в том числе и за самим Ермоловым. Царь писал Дибичу: «Вы не оставите [извещать] меня обо всем, что у вас или вокруг вас происходить будет, особливо у Ермолова… Ему меньше всех верю». Вскоре последний был смещен с поста наместника Кавказа и командующего Кавказским корпусом, а его место занял генерал И. Ф. Паскевич.

С уходом в отставку Ермолова и его ближайших помощников (Вельяминова, Модорова и др.) положение декабристов в Кавказском корпусе ухудшилось. За проявленное сочувствие к отбывающим наказание офицерам генерал-майор Н. Н… Раевский был переведен в 5-ю уланскую дивизию и за ним установлен надзор. Вслед за этим были произведены и другие перемещения командиров полков. И все же сам Паскевич вынужден был широко использовать офицеров, «прикосновенных к делу о злоумышленных обществах». Командиром Херсонского гренадерского полка был назначен полковник Бурцов, 41-го егерского полка — полковник Леман, 42-го егерского полка — подполковник Миклашевский. К корпусному штабу были причислены капитан Вольховский, сотник Сухоруков, поручик Искрицкий. Даже разжалованные в солдаты офицеры исполняли командные функции: М. И. Пущин — корпусного инженера, Е. Е. Логинов — корпусного топографа. Царь «изволил согласиться на таковое назначение … с тем, однако, чтобы означенные лица состояли под строгим надзором».

О проявлении недовольства режимом сообщалось и из других мест. Продолжали поступать донесения о «произнесении дерзких слов» по адресу царя и царской фамилии солдатами в Костромском полку, лейб-гвардии Саперном батальоне, лейб-гвардии Драгунском полку и других частях. В ряде военных частей отмечались попытки вести революционную агитацию. Тетради с запрещенными произведениями Радищева, Рылеева и Пушкина передавались из рук в руки. В связи с этим были арестованы штабс-капитан Лейб-гвардии конного полка А. И. Алексеев, прапорщик 25-го егерского полка Барятинский, адъютант штаба 1-го пехотного корпуса капитан А. Шишков, штабс-капитан Генерального штаба С. Ситников и другие офицеры.

Насколько серьезно к этим проявлениям недовольства относилось правительство, свидетельствует дело поручика 3-го батальона Тарутинского пехотного полка Лансберга, обвинявшегося в революционной агитации. Дело началось в 1827 г. по докладу командира батальона этого полка майора Фрея. При аресте у Лансберга были найдены «Послание к Аракчееву» А. Пушкина, «Рылеев в темнице» (В. Розальон-Сошальского), «К друзьям» (В. Ф. Раевского) и другие материалы. Власти были озабочены тем, что в деле оказались замешанными также студенты и преподаватели Харьковского университета и чиновники губернского присутствия, и тем, что далее нить тянулась в Чугуевское военное поселение. Сгоряча правительство нарядило на расследование самого начальника Главного штаба И. Дибича, которому были предоставлены чрезвычайные полномочия, но по болезни его заместил генерал-адъютант Стрекалов, который постарался это дело потушить. Интересно, что следователи не установили, что среди хранившихся у Лансберга запрещенных рукописей были также странички из «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Радищева.

Во второй четверти XIX в. социальные противоречия еще более углубились. В обществе зрела оппозиция правительству. Шеф жандармов А. Х. Бенкендорф на пороге 30-х годов с тревогой докладывал царю: «Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разные формы и чаще всего прикрывающийся маской русского патриотизма… Экзальтированная молодежь, не имеющая никакого представления ни о положении России, ни об общем ее состоянии, мечтает о возможности русской конституции… и о свободе… Мы снова находим идеи Рылеева и только страх быть обнаруженными удерживает их от образования тайных обществ».

Атмосфера в России накалилась в связи с тем, что в войсках, принимавших участие в русско-турецкой войне 1828–1829 гг., снова стали распространяться национально-освободительные идеи. Еще большее значение имело польское восстание, вспыхнувшее в 1830 г. и потрясавшее страну до 1832 г. Бенкендорф прямо указывал, что дух мятежа, распространившиеся в Царстве Польском и в присоединенных от Польши губерниях, имел вообще вредное влияние и на расположение умов внутри государства. Особенно опасным с точки зрения правительства было то, что на сторону восставших поляков в 1831 г. переходили русские солдаты и офицеры. Достаточно указать, что аудиториату пришлось организовать ряд процессов над несколькими группами офицеров и солдат, «служивших в рядах мятежников». В одном списке 1831 г. числится 49 чел., перешедших на сторону поляков, в другом списке, относящемся к тому же времени, — 27 чел. Многие русские офицеры были осуждены за проявление сочувствия повстанцам. Очевидно, из этих кругов вышла прокламация, распространившаяся в войсках, дислоцированных в Поволжье в начале 30-х годов. Авторы прокламации призывали к свержению деспотизма и требовали «устроить представительное правление» в России. «Восстаньте лишь, — призывали они, — и престол вострепещет, услыша гремящие отзывы свободы по всей земле Русской».

Чтобы изжить крамолу в войсках, решено было все польские части расформировать, а замешанных в восстании сослать в Сибирь и Оренбург. За сосланными поляками везде был установлен строжайший надзор, пресекались их попытки поднять там мятеж. Так возникли процессы в Астрахани, в Омске, Томске и других городах, в которых фигурировали десятки польских офицеров и солдат, отбывавших ссылку в сибирских частях.

Всякая попытка выразить протест против режима сурово наказывалась. Тем не менее проявление протеста имело место, например в Гродно, Вильно и ряде других городов.

Если даже в частных письмах офицеров выражалось какое-то неодобрение порядков в стране, то за виновными учреждался на много лет надзор. Достаточно было прапорщику лейб-гвардии Финляндского полка князю Шаховскому написать домой, что во время маневров «потоптали мы несчастным мужикам все засеянные поля и неубранный хлеб», как он был взят под подозрение. Стоило поручику кн. Хованскому написать, что после ухода его и других офицеров в отставку «полк очистился, остались решительно одни отборные молодые люди, с коими, говоря правду, и двух слов сказать нельзя», как по приказу Николая и за ним установили надзор. Подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка Бринкена за «дерзкие слова» по личному приказу царя исключили из службы, послали в Шлиссельбургскую крепость, а затем направили «по лишении чинов и дворянства рядовым без выслуги в один из линейных батальонов Оренбургского корпуса» под именем Рихарда Егорова. Жандармы, ведущие перлюстрация писем, старались создавать «дела», чтобы угодить царю. Так возникли процессы поручика Лейб-гвардии уланского полка Савоини, писаря лейб-гвардии Павловского полка Д. Комиссарского, подпоручика Азовского полка А. Пестова и ряда других, посмевших в частных письмах критиковать существующие порядки.

И все же ропот на аракчеевские порядки в войсках не умолкал. Обеспокоенный шеф жандармов докладывал царю: «Солдаты и офицеры признают таковые для себя отяготительными и ропщут на оные».

В ответ Николай лишь приказывал усиливать репрессии. Сибирь была переполнена ссыльными. Исполняющий обязанность помощника шефа жандармов полковник Маслов докладывал, что пора, наконец, прекратить ссылку нижних чинов в Сибирские батальоны: «Сибирь, так сказать, наводнена преступниками разных сословий, с некоторого времени она сделалась не так уж страшна ссылаемым».

Апостолы крепостничества решили революционной идеологии противоставить идеологию царизма. Министр просвещения граф С. С. Уваров сформулировал охранительные начала, которые должны были лежать в основе идеологии царизма. Они свелись к формуле: «самодержавие, православие и народность».

За утверждение этих начал взялись не только Министерство просвещения, но и жандармское ведомство, зорко наблюдавшее за состоянием умов в России. И хотя шеф жандармов А. Х. Бенкендорф считал, что у него нет серьезных оснований для беспокойства, однако в стране зрели новые силы, которые впоследствии встали на борьбу с крепостничеством и обскурантизмом. Это новое проявилось в 30-е годы в форме философских кружков, возникших в студенческой среде Московского и Петербургского университетов.

Мрачная действительность николаевской России вынуждала передовых людей того времени искать выход. Начались поиски революционной теории, которая осветила бы путь движения к более передовому общественному строю.

В 40-е годы центром идейного движения снова стал Петербург. Здесь шла консолидация прогрессивных сил, идейными руководителями и наставниками которых стали В. Г. Белинский и А. И. Герцен. Всю силу таланта использовали эти два исполина общественной мысли для того, чтобы разбудить умы молодого поколения и подсказать необходимость активной борьбы с охранительной идеологией и с крепостничеством.

Революционные демократы признавали народ решающей силой исторического развития, они утверждали материалистические начала в понимании общественных явлений. Для них было характерно увлечение теорией утопического социализма Сен-Симона и Фурье. Они были убеждены в том, что «вера в будущее своего народа есть одно из условий содействования будущему».

В 1844–1845 гг. возник кружок М. В. Петрашевского. Состав кружка был весьма пестрым. На собраниях бывали поэты А. Н. Плещеев и А. Н. Майков, писатели М. Е. Салтыков и Ф. М. Достоевский, офицеры Н. П. Григорьев, Н. А. Момбелли, А. И. Пальм, Черносвитов, Ф. Н. Львов (2-й) и другие лица, принадлежавшие в разночинной интеллигенции. Своей главной целью члены кружка полагали изучение социалистического учения Фурье, поскольку оно отвечает «основным началам быта общественного». Петрашевцы считали необходимым ликвидировать крепостное право и утвердить в России республиканский строй. Для достижения этих целей они решили создать тайное общество, способное осуществить на деле новые идеалы.

Революционная буря 1848 г. вновь потрясла Европу. Ждали революции и в России. Напуганное начавшимся в Европе движением правительство Николая снова стало сурово расправляться с инакомыслящими. Первый удар был обрушен на кружок Петрашевского. По этому делу было привлечено 123 чел., из них арестовано 39 чел., среди них 6 офицеров: поручик лейб-гвардии конного гренадерского полка Григорьев, поручик лейб-гвардии Московского полка Момбелли, отставной поручик Достоевский, поручик лейб-гвардии егерского полка Пальм, штабс-капитан лейб-гвардии егерского полка Львов (2-й) и отставной подпоручик Черносвитов; 22 активных участника преданы военному суду. «Это вовсе не какой-нибудь мелкий заговор, образовавшийся в нескольких разгоряченных головах, — докладывал Липранди, ведший следствие. — Я постепенно дошел до убеждения, что в деле этом скрывается зло великой возможности, угрожающее коренными потрясениями общественному и государственному порядку». «Заговор идей» петрашевцев показался царю столь же опасным, как и заговор декабристов. Именно поэтому был вынесен столь суровый приговор. Петрашевскому было предъявлено обвинение «в богохулении, покушении произвести реформу быта общества в России, в участии в совещаниях о составлении тайного общества и о произведении восстания и недонесении об умышлении на цареубийство».

Тяжелые обвинения были предъявлены также Григорьеву и Момбелли. Первый обвинялся «в составлении и распространении злоумышленного своего сочинения «Солдатская беседа», заключающего в высшей степени дерзкие выражения против священной особы государя-императора», а второй — «в распространении изустно и письменно дерзких мыслей… злоумышлении к уничтожению императорского дома и в покушении составить тайное общество». В этом же обвинялись Львов и Достоевский.

Военный суд определил смертную казнь через расстрел 21 обвиняемому, но затем она была заменена более мягкими наказаниями: Петрашевский был осужден пожизненно на каторжные работы, Григорьев и Момбелли — на 15 лет, Львов — на 12 лет, а Достоевский — на 4 года крепостных работ и затем на службу рядовым.

Генерал-губернатору Петербурга предписывалось «означенную конфирмацию привести в исполнение 22 и не далее 23 сего декабря (1848 г. — Л. Б.) на Семеновском плацу при собрании части войск Гвардейского корпуса», сначала прочитать приговор о смертной казни и «тотчас приступить к исполнению обряда таковой казни» и лишь после этого зачитать конфирмацию, а затем, «надев на них арестантское одеяние и заковав тут же в ножные кандалы, отправить с места казни при кандалах» под конвоем в ссылку.

Царь был удовлетворен. Он приказал отпустить из-под стражи других лиц, арестованных по ошибке во время следствия, и 30 апреля 1849 г. во время парада гвардейского корпуса, «подозвав к себе егерского полка капитана Львова, пред всеми извинялся ему в том, что по одноимянству офицер сей был взят под стражу вместо другого капитана Львова, принадлежащего шайке коммунистов».

В 1848 г. жандармы установили, что у мещанина Шапошникова собирались также и военные люди и толковали «о республике, перемене у нас общественного быта, о равенстве и других предметах». По этому делу осуждены Ал. Толстов, Европеус и другие лица.

Еще через год начался процесс над участниками так называемого Виленского бунта. По этому делу было арестовано более 30 чел. Сосланы отбывать службу рядовыми на Кавказ 23 чел. Им было предъявлено обвинение в чтении запрещенных книг, сношении с неблагонадежными людьми и в том, что они знали о готовящемся бунте, но не донесли.

Принятые меры не могли остановить распространения в обществе и армии свободолюбивых идей. Терпеть существование крепостничества становилось невозможным. «Революция на пороге России, — заявлял русский царь. — Но, клянусь, она не проникнет в Россию, пока во мне сохранится дыхание жизни».

При первом же известии о революции на Западе Николай во всеуслышание сказал: «Господа, седлайте лошадей!» И как только австрийский император попросил оказать ему помощь в подавлении венгерского восстания в 1849 г., Николай I тотчас направил особый корпус. При этом русский царь предупреждал своих генералов о необходимости соблюдать все предосторожности, чтобы не произошло сближения между русскими и венграми, ибо «от этого сближения и наша молодежь заразиться может». Для такого напутствия у царя были основания, ибо русские офицеры и солдаты еще до выступления проявляли симпатию «к бунтовщикам».

Симпатии к восставшим стали еще сильнее проявляться, как только русские вступили в Венгрию. В ряде случаев войска отказывались применять оружие против повстанцев. Так, например, командир батальона капитан А. Гусев призвал своих офицеров и солдат перейти на сторону восставших. Суду было предано 16 чел. За отказ участвовать в подавлении восстания было приговорено к расстрелу 7 чел., а остальных сослали в Сибирь.

На сторону восставших перешел отряд в 100 чел. во главе с полковником Н. Руликовским. Этот отряд мужественно сражался до последних дней восстания. После капитуляции венгерской армии Руликовский и его товарищи были казнены у г. Надьвард.

Многие солдаты и рядовые сдавались в плен и затем вступали в ряды венгерской повстанческой армии. «Русские проявляют больше охоты брататься с нами, — писала газета «Свобода» 22 июня 1849 г., — чем бороться против нас».

Обеспокоенный донесениями из Вены о проявлении сочувствия в войсках к восставшим венграм, Николай I предписал Паскевичу побыстрее отозвать экспедиционный корпус из Венгрии. Тем не менее присутствие русских войск в Австро-Венгрии помогло австрийской армии расправиться с венграми. Придя к выводу о бесперспективности борьбы, командование венгерской армии капитулировало. После ухода русских войск австрийцы учинили погром в Венгрии. В результате террора погибло много участников восстания.

Вплоть до Крымской войны в России не утихала борьба с крепостничеством. Массовым террором царизм пытался задушить протест против феодально-крепостнического режима. Но протест не только не угасал, а грозил вылиться в форму революции. И когда опасность всеобщего восстания стала реальностью, царизм оказался вынужденным отменить в 1861 г. крепостное право. Жертвы не были напрасны.

Во второй половине XIX в. общественно-политическое движение в армии и на флоте вступило в новую фазу. Оно связано с деятельностью революционеров-демократов и движением народовольцев.

Россия была потрясена неудачами Крымской войны. Все слои общества выражали свое возмущение, обвиняя правительство в бессмысленных материальных затратах и гибели громадного количества людей. Отражая эти настроения, «Полярная звезда» писала: русский царь «не имел веры в свой народ. Он знал Альму и Евпаторию, но крымской Сарагоссы, но богатырской защиты Севастополя не предвидел. Воздух 1612 и 1812 годов повеял в России при вести о неприятельском нашествии».

Тем горше для народа был переход от героической борьбы за Севастополь, за которой следила вся страна, к крепостнической действительности. Однако «колоссальные жертвы, понесенные в войне, слишком глубоко взволновали русский народ, царю приходилось слишком часто взывать к его преданности, чтобы можно было сразу же вернуть народ к прежней пассивности и механической покорности», — указывал Энгельс.

Начавшееся движение нельзя было остановить. Это движение довольно точно отражало расстановку классовых сил в стране, определяемую ходом экономического развития. А когда возникла угроза нового всенародного восстания крестьян, царь был вынужден сказать, что лучше освободить крестьян «сверху», не ожидая, пока они начнут освобождать себя «снизу».

Крепостнический строй рухнул в 1861 г. Реформа 1861 г. явилась крупным шагом по превращению феодально-крепостнической монархии в монархию буржуазную.

Но в результате реформы крестьяне были обмануты, их вновь надолго закабалили выкупными платежами. По стране прокатилась новая волна недовольства. Реформы не удовлетворили и передовые круги общества. По стране начались антиправительственные выступления. Передовые деятели, группировавшиеся вокруг Н. Г. Чернышевского, стремились раскрыть обман правительства и призвать народ к активной борьбе. Революционеры-демократы звали к борьбе за «социальную и демократическую республику».

В 1861–1862 гг. в стране возникло тайное общество «Земля и воля», целью которого была революционная борьба с царизмом — этим «главным врагом русского народа». Огарев, Герцен, Бакунин находились в тесной связи с организаторами общества. Политическим же их учителем являлся Чернышевский. Одновременно усилилась национально-освободительная борьба в Польше. Она тесно переплеталась с революционно-демократическим движением в России. Польское восстание 1863 г. было подавлено силой. Царизм усилил борьбу с демократическим движением в стране. Были арестованы Чернышевский, Писарев, Шелгунов и др. Власти закрыли передовые журналы. «Земля и воля», потеряв своих руководителей, распалась.

Революционная ситуация этих лет не привела к всенародному восстанию. Царизм праздновал победу. Начавшийся террор не привел, однако, к ожидаемым результатам. В конце 60-х годов опять начались студенческие выступления. В это время сложилось новое общество, названное также «Земля и воля». Народники 70-х годов верили, что Россия может и должна осуществить всенародную революцию и перейти к социалистическому строю, минуя стадию капитализма.

Видя в крестьянстве главную силу общественного развития, народники поставили цель поднять его на борьбу. Хождение в народ, несмотря на значительный размах, не дало ощутимых результатов. Царизм легко справился с движением, и сотни молодых революционеров оказались в ссылке. Нужно было искать других путей борьбы.

Одной из причин неудачи народнического движения было то, что народники не ставили перед собой задачу вести пропаганду в армии. Между тем подъем революционного движения в стране не замедлил сказаться на армии и флоте. Основным содержанием общественно-политического движения 60-70-х годов являлся протест против крепостничества и его остатков, особенно остро проявлявшихся в армии. Специфические же условия в армии и на флоте порождали особые формы этой борьбы. Главной особенностью движения было то, что оно и в разночинский период революционной борьбы захватывало главным образом офицерские круги и не затрагивало солдатские массы.

Солдатские выступления. Едва закончилась Крымская война, как среди солдат Гвардейского корпуса и других частей стали распространяться слухи о предстоящей крестьянской реформе. Из Петербурга и Москвы в деревни стали поступать нежелательные для правительства «ложные сведения». Обеспокоенный этим начальник штаба Гвардейского корпуса генерал Э. Т. Баранов приказал полковым командирам установить надзор за перепиской солдат.

В Министерство внутренних дел стали поступать сведения о том, что в ряде мест отпускные солдаты не только распространяют слухи «о свободе крестьян», но и подстрекают последних к неповиновению властям.

Были отмечены случаи «подстрекательства» и со стороны офицеров. В связи с этим в 1858 г. были арестованы корнет Шмаров, подпоручик Н. Обдорский и др. Однако все это были единичные выступления, не отразившиеся сколько-нибудь серьезно на состоянии войск и широко используемые властями для подавления протеста крестьян.

О характере выступлений можно судить по следующим примерам: в мае 1856 г. 60 солдат Херсонского гарнизонного батальона оказали неповиновение своему командиру за грубое обращение. В 1857 г. вышел из повиновения Кавказско-Горский эскадрон конвоя в Петербурге. Причина та же. Осуждено 46 солдат и 4 юнкера. В июле 1859 г. 15-я рота Ширванского полка выразила активное недовольство командиром. В 1860 г. 4-я рота Люблинского пехотного полка отказалась подчиняться приказам своего командира. В 1862 г. отмечены случаи коллективного неповиновения в лейб-гвардии гарнизонном батальоне, в 1863 г. — в Ямбургском уланском полку, в 1865 г. — в Саратовском пехотном полку и ряде других частей.

Кроме неповиновения, имели место случаи нападения солдат на офицеров. Такие случаи отмечены в Тверском гарнизонном батальоне, в Александровском пехотном полку, в Ширванском пехотном полку, Лабинском отряде и других частях.

Все это были отдельные вспышки недовольства, число которых не превышало средних цифр воинских преступлений. Так, с 1860 по 1874 г. по данным военно-судебного ведомства было осуждено за побеги 58 691 чел., за нарушение чинопочитания — около 26 тыс. чел. Характерно увеличение числа осужденных офицеров. Например, с 1862 по 1870 г. осуждено за государственные преступления 1 263 офицера. Из них приговорено к смертной казни 34 чел. Правительство сначала не видело во всех этих выступлениях серьезной опасности, хотя и учитывало необходимость изменения политики в армии после Крымской войны, что и нашло свое отражение в военно-судебной реформе.

Офицерские кружки и организации. Складывание общественного мнения.

Неудачи Крымской войны вызвали негодование в среде армейских офицеров. В последние годы войны, когда вскрылись многие язвы русской действительности, протест против николаевского режима был готов вылиться открыто. Отражая настроения офицеров, Л. Н. Толстой, участвовавший в обороне Севастополя, записал в своем дневнике: «Велика моральная сила русского народа, много политических истин выйдет наружу и разовьется в нынешние трудные для России минуты. Чувство пылкой любви к Отечеству, восставшее и вылившееся из несчастной России, оставит надолго следы в ней. Те люди, которые теперь жертвуют жизнью, будут гражданами России и не забудут своей жертвы. Они с большим достоинством и гордостью будут принимать участие в делах общественных, и энтузиазм, возбужденный войной, оставит навсегда в них характер самопожертвования и благородства». Офицерство стремилось принять участие в делах общественных. Оно стало громко обвинять руководителей Военного ведомства и генералитет в косности и рутинерстве. Оно упрекало их в нежелании совершенствовать военную технику, в сохранении отсталой системы боевой подготовки, в несовершенстве военной организации. Офицерство требовало гласного обсуждения наболевших в армии вопросов. Все эти формы протеста против крепостнических порядков совпадали с общим процессом переоценки ценностей в русском обществе. Обеспокоенное тем, что этот процесс захватил армию и флот, правительство потребовало от руководителей Сухопутного и Морского ведомств взять руководство начавшимся движением в свои руки и придать ему приемлемые для него формы. Одной из таких попыток является использование прессы.

По инициативе Д. А. Милютина Военное ведомство предприняло с 1858 г. издание нового общевойскового журнала «Военный сборник». Стремясь использовать в своих целях передовых представителей общественного движения, Военное ведомство пригласило в состав редакции Н. Г. Чернышевского.

Определяя задачи журнала, редакция в составе Чернышевского, профессора подполковника В. М. Аничкова и профессора капитана Н. И. Обручева заявила, что центром внимания явится «всестороннее и добросовестное изучение настоящего материального и нравственного состояния наших войск».

Резкие обличительные статьи по острым вопросам армейской жизни стали появляться с первого же номера журнала. Статьи «Голос из армии», «Изнанка Крымской войны», «Военная статистика и солдатский быт» поднимали самые злободневные вопросы, волновавшие широкие армейские круги. Особенно резко критиковал журнал крепостнические пережитки в армии. Редакция ратовала за ликвидацию телесных наказаний, за искоренение «солдатокрадства», за высокое нравственное воспитание солдата. «Горячее наше сочувствие должно быть обращено к этому сильному простому человеку, идущему против многих невзгод и лишений».

Журнал перепечатывал некоторые статьи из «Морского сборника» по важным вопросам обучения и воспитания и особенно по проблемам, связанным с реформой флота.

Редакционная деятельность Чернышевского и его помощников вызвала резкие нападки со стороны генералитета и главного цензора полковника Штюрмера. Они усмотрели в публиковании критических статей подрыв опоры царизма — армии. Встал вопрос о реорганизации редакции журнала и подчинении его военной цензуре. И это было сделано в 1860 г. Так был положен конец пропаганде «вольнодумства» через официальный орган министерства. Время с 1860 по 1861 г. было тяжелым для журнала. Новый его редактор П. К. Меньков не смел и думать о каких-либо обличениях. Он, например, предоставил страницы журнала для статьи кп. Шварценберга в защиту телесных наказаний. Журнал получил массу протестов, а 106 офицеров напечатали в «Северной пчеле» письмо такого содержания. «Кн. Э. Шварценберг обдумывал, написал и напечатал свои взгляды по-немецки. До него, следовательно, нам нет дела, но нам неприятно, что дикие рассуждения иностранца…переводятся и находят себе место в журнале, редакция которого вверена вам, милостивый государь, не для того, чтобы распространять в нашем военном сословии невежество и проводить взгляды, доказывающие возмутительное непонимание духа русского солдата и потребности общества». Протест этот не был принят во внимание, а все подписавшие этот документ были взяты под наблюдение.

В 1862 г. с «Военного сборника» была снята цензура. В информационном сообщении была признана необходимость «гласного обсуждения всеми военнослужащими различных достатков и недостатков существующих установлений». Офицеры приглашались принять участие «во всестороннем обсуждении предполагаемых мер» (т. е. реформ). Однако подчеркивалось, что это обсуждение не должно впасть в тон так называемой «обличительной литературы». С этого времени журнал больше не выступал с резкой критикой. Тем не менее сам факт гласного обсуждения проводимых реформ сыграл значительную роль в формировании общественного сознания армии.

Еще большее значение получил «Морской сборник», возникший в 1848 г. В представленной Морскому ученому комитету записке адмирал Ф. П. Литке указывал: «… все служащие во флоте издавна чувствуют недостаток повременного издания такого рода, которое они могли бы считать своим». Из представленной программы комитет исключил раздел о состоянии флота и политические вопросы. И в период с 1848 по 1854 г. редакция сборника ограничивалась разрешенной тематикой.

Но после Крымской войны этот журнал из узковедомственного превратился в трибуну общественного движения 50-60-х годов. Оценивая деятельность журнала в этот период, Н. Г. Чернышевский писал: ««Морской сборник» есть одно из замечательнейших явлений нашей литературы — может быть, самое замечательное во многих отношениях».

На его страницах нашли отражение многие вопросы, которыми жило русское общество и которые волновали передовых людей и флота, и армии. Именно этот журнал высказался раньше других за новые принципы комплектования и организации армии и флота, за ликвидацию крепостнических порядков в промышленности, обслуживающей нужды флота, за реформу военного права и реформу военной школы.

Первое место среди этих проблем занимал вопрос о создании парового флота и предстоящей в связи с этим реорганизацией. Редакция понимала свою задачу очень широко и освещала наиболее важные вопросы строительства паровых судов и их вооружения новыми, более совершенными, нарезными орудиями, а также связанные с этим вопросы комплектования и боевой подготовки личного состава.

Пожалуй, наиболее важным в выступлении «Морского сборника» по данному вопросу было то, что он указал на несовместимость существующей социальной структуры с намечаемой реформой флота и поставил вопрос о скорейшей ликвидации крепостного права, пагубно влиявшего на судовое и военное производство. Сборник называет крепостное право «противоестественным экономическим состоянием».

Журнал ставил задачу создания отечественной экономической базы, способной освободить страну от технической зависимости.

Второй вопрос, который приобрел огромное значение, был вопрос о военном праве. Журнал выступил с критикой сословного закрытого суда, за замену его гласным буржуазным судом. Инициативу проявило само Морское ведомство, поставившее на гласное обсуждение проект нового судебного устава, составленного генералом П. Н… Глебовым. Этот проект отражал основы буржуазного права. Он предвосхищал те формы суда, которые установились после буржуазных реформ 60-х годов. В обсуждении проекта реформ морского суда приняли участие представители разных кругов общества и это обстоятельство в немалой степени способствовало формированию общественного мнения.

Столь же большое значение приобрело обсуждение вопросов воспитания и образования в средней военной школе. Выступление на страницах сборника Н. И. Пирогова положило начало наступлению на реакционную николаевскую систему боевой подготовки офицеров армии и флота. «Честь и слава Пирогову, — писал Н. Г. Чернышевский, — за прекрасное и решительное выражение таких здравых мыслей; полная честь и «Морскому сборнику» за помещение таких статей».

Главной заслугой Пирогова было то, что он поставил вопрос о реформе военной школы как «вопросы жизни» всего общества. Как правильно отмечает Э. Д. Днепров, статья Пирогова и последующие статьи по этой проблеме продолжали традицию демократического просветительства и подготовили антиправительственное общественно-педагогическое движение 60-х годов.

По всем этим и некоторым другим вопросам «Морской сборник» нашел полную поддержку демократических кругов. Однако гласная критика правительства встревожила правительственные круги. Крепостники требовали распространения на журнал цензуры. Они осуждали вел. кн. Константина Николаевича за то, что он допустил слишком смелую критику на страницах подведомственного ему журнала. Даже Милютин отмежевался от «Морского сборника», правда, после того, как цензор Штюрмер добился роспуска редакции «Военного сборника». Милютин указывал редактору Менькову, что ««Морской сборник» не должен служить образцом для «Военного сборника» — «Морской сборник» грешен во многом, и я весьма желаю, чтобы «Военный сборник» не следовал его путем».

«Морской сборник» в 60-е годы перерос границы своей тематики и на некоторое время стал рупором общественного мнения. Его тираж возрос до 6 тыс. экз. Каждую книжку «Морского сборника» ждали с нетерпением. Нужно было немалое гражданское мужество, чтобы открыто раскритиковать язвы николаевского времени, способствовать крушению николаевской легенды о «благопопечительном начальстве» и, главное, обеспечить формирование общественного мнения на флоте, о чем не могло быть и речи в николаевское время.

При всей важной роли легальной периодической прессы, пробуждавшей общественное сознание офицерства, еще большее значение имела нелегальная пресса и подпольная литература, распространявшаяся среди войск революционными организациями. Нелегальная литература, печатавшаяся за границей, поступала в Россию не только через сухопутную границу, но и на военных судах, возвращавшихся из заграничного плавания.

Охранка внимательно следила за прибывающими кораблями и нередко нападала на верный след: по донесению жандармского отделения были арестованы гардемарин Дьяконов и юнкер Трувеллер за доставку запрещенной литературы на фрегатах «Олег» и «Громобой». Запрещенную литературу находили во многих военно-учебных заведениях. Особенно много оказалось ее в Петербургском, Московском, Новгородском, Киевском и Полтавском кадетских корпусах. Кадеты читали Герцена и Чернышевского. В большом ходу среди них были «Современник» и «Колокол». Начальство устраивало обыски, чаще всего безрезультатные, вело беседы, лишь возбуждавшие интерес молодежи. Оскорбленные кадеты устраивали демонстрации протеста против полицейских методов слежки и дознания.

Жандармское управление доносило о распространении запрещенной литературы и среди солдат Гвардейского корпуса во время проведения лагерных сборов. За это был арестован подполковник Шевелев.

Главнокомандующий 1-й армией генерал Л. Н. Лидерс доносил о массовом распространении в войсках брошюр «Что надо делать войску»? и «Что надо делать духовенству?», вследствие чего было сделано распоряжение по армии, «чтобы в случае появления между воинскими частями» они отбирались.

Широко распространялись также такие прокламации, как «Великорусс», в котором резко критиковался существующий порядок, выдвигались требования народного представительства. «Разного рода прокламации, адреса и «Великорусс» рассылаются во все штабы… В Артиллерийской академии «Великорусс» висит по мере выхода на стене в зале для желающих читать», — писал неизвестный, артиллерийский офицер в тетради, найденной у поручика 4-го стрелкового батальона 3. Г. Каплинского. Преображенцам прислали медали картонные «300 штук, на одной стороне портрет государя с надписью вокруг «Моим верным холопам», а с другой — «За усмирение восстания Санкт-Петербургского университета» — это отпечатано на бумаге», — писал тот же офицер.

Милютин с тревогой сообщал в 1861 г. об упадке дисциплины, особенно в войсках, дислоцированных в западных губерниях. В циркуляре «О мерах предупреждения революционной пропаганды» он писал: «В некоторых частях войск обнаружены преступные намерения молодых офицеров к сближению с нижними чинами и внушению им противозаконных и ложных понятий, к совращению их с пути долга и верности. Замечено также, что люди посторонние стараются проникнуть в круг нижних чинов или привлечь их к себе, чтобы распространить между ними ложные толкования и подстрекать к преступным действиям. Тайные революционные партии избирают все способы, чтобы распространить свою пропаганду во всех частях России, и ныне обращают особое неусыпное внимание на военное сословие».

Военный министр требовал очистить войска от всех «нравственно испорченных», т. е. зараженных революционным духом, офицеров, а войска «занять службой». Во исполнение приказа в 1861 г. было уволено в отставку 286, а в 1862 г. 243 офицера. Правительство создало в 1862 г. следственную комиссию под председательством кн. Голицына по вопросу «О распространении в войсках и в гор. Петербурге печатных, преступного содержания воззваний и покушения некоторых лиц возбудить воинские чины противу правительства». Комиссия открыла, что «деятельность злоумышленников направлена к ниспровержению существующего порядка правления» и что она развита в больших размерах и на пространстве почти всего государства.

Комиссия рассмотрела список на 128 лиц, привлеченных к военному суду. По этому списку оказалось штаб-офицеров — 4, капитанов — 5, штабс-капитанов — 10, поручиков — 47, подпоручиков — 19, прапорщиков — 37, юнкеров — 5, учащихся военно-учебных заведений — 18. Из этого числа к смертной казни было приговорено 3 чел., сосланы на каторжные работы — 3 чел, к остальным были применены более мягкие наказания.

Складывание революционной военной организации. Военные кружки

Первоначально военные кружки в военно-учебных заведениях и в воинских частях возникли как просветительные. Участников этих кружков объединяло стремление познакомиться с революционно-демократической литературой, через которую они пытались найти ответы на волновавшие их вопросы.

Такие кружки возникали не только в кадетских корпусах и военных училищах, но и в академиях. Одними из первых появились кружки в 1-м и 2-м Московском кадетском корпусе, Константиновском военном училище и в Морском училище. Вслед за ними такие же кружки возникли в Воронежском, Орловском, Владимирском (Киевском), Новгородском и других корпусах. Военное министерство было озабочено «заразой либерализма», в результате распространения которого большое число офицеров вовлечено в политические преступления. Милютин считал, что его распространение «служило очевидным доказательством распущенности и ложного направления воспитания в этих заведениях».

Одновременно формировались кружки и в военных академиях. Они возникли в николаевской академии Генерального штаба, Инженерной и Артиллерийской академиях и Медико-хирургической академии. Кружок слушателей Академии Генерального штаба хотя и был хорошо законспирирован, однако сведения о его существовании проникли в жандармское ведомство. Так же обстояло дело с кружком преподавателей. По данным В. А. Дьякова и Р. А. Таубина, через кружок «генштабистов» прошло около 170 чел..

Вторым по значению был «кружок военных инженеров», созданный при Инженерной академии. По данным В. А. Дьякова, через этот кружок прошло более 60 чел. Начальство долго не могло ликвидировать этот кружок и исключало отдельных слушателей за чтение книг «преступного содержания». С деятельностью этого кружка связана «история» в академии, возникшая в связи с исключением слушателя Никонова «за неуместное объяснение с преподавателем». 125 слушателей подали рапорты об увольнении. Начальству удалось уговорить взять обратно рапорты только 10 чел. Остальные 115 чел. были исключены. Подвиг «115 благородных офицеров» был высоко оценен Герценом. В академию был направлен список учащихся (441 чел.), исключенных из других учебных заведений, которым запрещалось поступление в высшие военные учебные заведения, Для предотвращения поступления неблагонадежных лиц Главное артиллерийское управление разослало циркуляр во все артиллерийские и инженерные части, «чтобы они (начальники. — Л. Б.) обращали особенное внимание на служебное и политическое направление тех молодых офицеров, которые будут испрашивать разрешение отправиться в С.-Петербург для поступления в академии».

Крупную роль играл кружок, действовавший в Михайловском артиллерийском училище и Артиллерийской академии. Его называли кружком «чернышевцев». Руководил кружком профессор полковник П. Л. Лавров. Им особенно интересовалось жандармское управление и в досье за ним числилось участие в студенческих волнениях Петербургского университета, подача царю адреса в пользу арестованного народовольца Михайлова, присутствие на демонстрации в Петропавловской крепости при погребении Штейнгеля. Жандармы подозревали его в «революционных замыслах». Генерал-адъютант Суворов писал вел. кн. Михаилу, что Лавров «человек весьма вредный, он то и делает, что подстрекает молодежь».

III отделение сообщало о связях слушателей училища и академии с революционными кружками и участии их в противоправительственной пропаганде. Однажды Милютину был направлен список из 13 чел., арестованных за тайную пропаганду. Милютин, просмотрев этот список, написал: «Замечательно, что все 9 воспитанников Михайловского артиллерийского училища, замеченные в деле о противузаконной пропаганде в народе, принадлежат к выпускам 1869, 1870, 1871, 1872 и 1873 годов и в особенности последнего. Можно предположить, что только в последнее время (с 1869 г.) началось какое-нибудь тайное зловредное влияние на юнкеров Артиллерийского училища». Его беспокоило, «нет ли на Выборгской стороне какого-нибудь кружка, в который вовлекаются молодые люди».

Под наблюдение было взято 88 слушателей училища и академии, но безрезультатно. Кружок открыть не удалось. Арестованные показали, что все дело свелось к созданию «секретной юнкерской библиотеки», которой ведали Воронков, Тышкевич, Прокудин, а затем Антов, Теплов, Нефедов, Введенский и др. Юнкера читали не только Вольтера, Ренана, Бюхнера, но также Писарева и Чернышевского. На сходках же обсуждались политико-экономические вопросы. На них бывали офицеры: Рогачев, Шишко, Кравчинский и студенты Медико-хирургической академии Дехтерев, Эйгоф, Стопалов и другие лица. Действовал кружок также в Царскосельской стрелковой офицерской школе.

Значительный интерес представляет кружок при Медико-хирургической академии. Под влиянием пропаганды многие слушатели этой академии бывали на демонстрациях. В частности, в известной Казанской демонстрации участвовало 20 слушателей академии (Вебер, Антушев, Гурович, Грамматикопуло и др.). Слушатели имели тесные связи с другими кружками и были сильно распропагандированы, что и проявилось в ходе студенческих беспорядков.

Военное министерство образовало специальную комиссию для расследования всех обстоятельств дела. На докладной записке комиссии Милютин сделал заметки: «Замечено, что с некоторого времени между студентами Медико-хирургической академии господствует весьма нехороший дух, обнаруживающий враждебные чувства к престолу и правительству… Некоторые студенты занимаются разными тайными происками, сходятся с лицами, распространяющими возмутительные убеждения, и получают воззвания, которые раздают своим знакомым. Есть также повод подозревать нескольких студентов академии в печатании предосудительных сочинений для возбуждения ненависти к властям». Исключения подозреваемых не привели, однако, к уничтожению тайного кружка. Он продолжал действовать.

Кроме академий и училищ революционные кружки возникали и в военных частях, дислоцированных в Петербургском и других военных округах. Они существовали в Киеве, Курске, Калуге, Ряжске, Нижнем Новгороде, Оренбурге, на Кавказе и в Сибири.

Первые организации

Естественным этапом в общественном движении явилось установление связи между кружками. Между ними шел обмен нелегальной литературой. Нередко происходили совместные выступления слушателей военно-учебных заведений, например участие в похоронах Н. А. Добролюбова и Т. Г. Шевченко, присутствие на панихиде в Петербурге и Боровичах по жертвам варшавских расстрелов, участие в студенческих волнениях и др.

В. A. Дьяков выдвинул гипотезу о существовании союза военных кружков. Более определенно можно говорить о революционной организации офицеров в войсках 1-й армии, дислоцированных в Польше и на Украине. Эта организация сложилась на базе кружков, возникших с 1861 по 1863 г. Она имела руководящий центр — «Комитет русских офицеров в Польше». В отличие от петербургских кружков, занимавшихся главным образом политическим самообразованием, офицерская организация 1-й армии поставила своей целью развернуть широкую пропаганду не только среди офицеров, но и среди солдат. Офицеры распространяли в войсках листовки как заимствованные из «Колокола», так и составленные непосредственно в России. Примером могут служить прокламации «Чего хочет русский народ и что должен делать тот, кто его любит?» и «О Комитета русских офицеров в Польше».

Кроме распространения листовок, офицеры довольно успешно вели устную пропаганду в войсковых частях. За революционную деятельность среди солдат Шлиссельбургского полка были преданы военно-полевому суду и расстреляны офицеры П. Сливицкий, И. Арнгольдт и Ф. Ростковский. Солдат, принимавших участие в их деятельности, сослали на Кавказ.

Наконец, были использованы воскресные школы, возникшие в период с 1860 по 1862 г. в отдельных гарнизонах в Торопце, Ромнах, Могилеве, Киеве и других городах. Поступившие от жандармов сведения о пропаганде там «вредных начал» послужили основанием для их запрета.

Руководители офицерских революционных кружков знали о существовании польских и украинских революционных организаций и старались установить с ними связи. Совещания, проведенные в Петербурге и Лондоне в 1862 г., имели целью оказать помощь готовившемуся восстанию в Польше и этим подготовить себя «для русского дела».

Революционные связи с польскими организациями

После Крымской войны 1853–1856 гг. национально-освободительное движение охватило весь Привислинский край, Белоруссию и Украину. Захватило оно и армию, в которой было много офицеров, выходцев из западных и юго-западных районов России. Немало польских и литовских офицеров училось в военных училищах и академиях. Польская военная молодежь была тесно связана с русскими революционными кружками. В то же время польские офицеры создали свою организацию, ставившую целью подготовить кадры руководителей для активной борьбы за освобождение Польши.

Организаторами кружка явились С. Сераковский и В. Калиновский. Кружок сложился на рубеже 1856–1857 гг. Милютин указывает, что Сераковский привлек «с одной стороны, офицеров, чиновников, юнкеров, а с другой — студентов университета, Медико-хирургической академии и других высших учебных заведений». Эта организация разработала устав и имела четкую структуру. Она развернула свою деятельность не только в Петербурге, но в Литве и Польше. Собрания членов организации проводились на частных квартирах в форме «литературных вечеров». Их охотно посещали многие офицеры — слушатели Академии Генерального штаба, Артиллерийской, Инженерной и Медико-хирургической академий.

Сераковский, Домбровский и Новицкий сблизились с Добролюбовым. «Николай Александрович, — писал Чернышевский, — был близким другом некоторых из замечательнейших людей обоих кружков». Чернышевский имел в виду преподавательский кружок, сформировавшийся в Академии Генерального штаба. Столь же тесно был связан с этим кружком и сам Чернышевский.

В начале 60-х годов польская офицерская организация развернула свою деятельность в частях, дислоцированных в Литве и Польше. Для руководства ею в Литве был создан Литовский провинциальный комитет. Этот комитет имел довольно широкую сеть небольших, хорошо законспирированных кружков. В Польше действовала своя офицерская организация. Между этими организациями и «Комитетом русских офицеров» был установлен контакт. Особенно энергично ратовал за тесное сближение между всеми этими организациями Андрей Потебня. Однако общего фронта не получалось. Польские и литовские организации не могли договориться ни по социальному, ни по национальному вопросам. Руководители Польского национального комитета претендовали на руководящую роль в предстоящем восстании. Боясь аграрной революции, они возражали против радикальной программы литовских революционеров. Наконец, они добивались восстановления Великой Польши и, следовательно, исключали возможность национальной независимости Литвы. Русские революционные организации офицеров и «Земля и воля» занимали прогрессивную позицию в этих вопросах и готовы были поддержать движение, считая, что оно положит начало революционной борьбе в самой России. Они утверждали, что дело поляков и литовцев есть дело русских.

Репрессии, начавшиеся в войсках после разгрома кружка Сливицкого и Арнгольдта, поставили под угрозу существование национальных революционных кружков. Весной 1862 г. руководители польской офицерской революционной организации решили перейти к активным действиям. На заседании Центрального народного комитета Я. Домбровский утверждал, что русские офицерские организации поддержат восстание. Однако комитет не решился начать восстание до того момента, пока не будут изжиты разногласия с литовцами. Кроме того, польские националисты не вполне доверяли русским организациям. Восстание в Польше произошло стихийно в январе 1863 г. В нем приняли участие широкие круги населения — рабочие, ремесленники, учащаяся молодежь и мелкопоместное дворянство. В ряде мест выступило также крестьянство. Отсутствие ясной и четкой программы у руководителей движения привело к тому, что у восставших не было единства и это обрекло восстание на неудачу.

Тем не менее национальные офицерские организации тотчас включились в борьбу и возглавили ряд повстанческих отрядов. «Комитет русских офицеров» и «Земля и воля» активно поддерживали восстание. Они обратились с воззванием к армии о солидарности с восставшими, надеясь, что следующим этапом явится выступление и в самой России против «виновника всех народных бедствий — императорского правительства».

Обращение «Земли и воли», а также выступление А. И. Герцена в поддержку восстания возымело действие. Революционно настроенные командиры старались избегать столкновения с повстанцами, они отводили свои части в сторону, прекращали преследование польских и литовских отрядов. Более радикально настроенные русские офицеры переходили на сторону повстанцев. Как показало следствие, на стороне повстанцев выступало 214 русских военнослужащих. Особенно отважно действовали члены «Комитета русских офицеров» Потебня и Краснопевцев. Командовали отрядами Богданов, Борисов, Снитко, Черняк, Ельчанинов, Иванцов, Тимкевич, Булатов и др. Восстание было подавлено. Польские и литовские организации оказались разгромленными. Были сильно ослаблены и русские организации. Но кровь, пролитая против общего врага — самодержавия, скрепила дружбой русский, польский и литовский народы.

Война 1877–1878 гг. дала новый толчок общественному движению, развивавшемуся на общей почве аграрного кризиса страны. Наряду с ростом напряженности в деревне стали возникать крупные осложнения и в городе. Рабочий вопрос все больше стал занимать видное место в жизни общества, отражая изменения в расстановке классовых сил в стране.

К концу 70-х годов в стране вновь сложилась революционная ситуация. В течение 1878–1884 гг. произошло 328 крестьянских выступлений, охватывавших от 10 до 29 губерний, часть которых пришлось подавлять силой. В городах за эти же годы было зарегистрировано 225 волнений и стачек, охватывавших в отдельные годы до 15–16 тыс. чел. В 1878 г. складывается «Северный союз русских рабочих», в который вошло несколько сот человек.

Правительство было напугано ростом активности масс в стране, совпавшим с крупными внешнеполитическими осложнениями, угрожавшими войной с европейской коалицией. Однако кризис самодержавия был вызван действиями той партии, которая в данный момент выражала интересы народа. Это была «Народная воля».

«Вопреки утопической теории, отрицавшей политическую борьбу, — указывал В. И. Ленин, — движение привело к отчаянной схватке с правительством горсти героев, к борьбе за политическую свободу».

В отличие от «Земли и воли» народовольцы считали, что хотя крестьянство и является «главной народной силой», но для победы революции нужно обратить внимание на рабочих города и войска, ибо успех первого нападения всецело зависит от их поведения.

«Народная воля» перешла к террору. Исполнительный комитет партии считал, что только таким путем можно привести правительство в состояние паники и возбудить массы к действиям. Главной цепью партии должно быть свержение самодержавия. Ход событий, завершившихся цареубийством 1 марта 1881 г., после которого начался период идейного и организационного разброда партии, продолжавшегося до конца 80-х годов, хорошо освещен в литературе. Поэтому мы на нем не останавливаемся и переходим к освещению событий непосредственно в армии.

Казалось, что буржуазные реформы 60-70-х годов, следствием которых было превращение армии в массовую, настолько укрепили военную систему России, что она может безупречно выполнять свои функции, не допуская сбоев. Однако в ходе русско-турецкой войны вскрылось немало недостатков в военной организации и в системе боевой подготовки, давших себя почувствовать непосредственно в ходе войны. Наблюдались неполадки с проведением мобилизации войск и сосредоточением их в районах боевых действий па балканском театре, обеспечение войск устаревшим вооружением, поразительно плохая организация снабжения и грандиозное казнокрадство, «достигшее размеров открытого дневного грабежа», следствием чего были громадные потери в людях от болезней. «Офицерство не могло не задумываться, — писала В. Н. Фигнер, — над причинами всех этих злоупотреблений и искать средств для искоренения их».

С войной был связан также процесс формирования в русской среде вообще и в офицерской в частности тираноборческих идей. Правительство Александра II довольно охотно прибегало накануне войны к лозунгам, поддерживавшим борьбу славянства против турецкой тирании. Эти лозунги должны были воодушевить как русские войска, так и славянское население. Они принимались в армии всерьез. Русская армия понесла немало жертв и обильно полила своей кровью балканскую землю, Румыния, Сербия и Болгария стали независимыми. Но эти народы получили одновременно конституционный строй, которого Россия не имела. Русское офицерство стало задумываться над положением дел у себя в стране. «Мы думали, — говорил Н. Д. Похитонов, — что вместо того, чтобы освобождать чужую страну, надо думать об освобождении России».

Когда армия вернулась домой, в ней накопилось достаточно горючего материала. Кроме того, к этому времени в составе офицерского корпуса как в армии, так и на флоте произошли известные изменения в сторону демократизации. Хотя правительство тщательно заботилось об ограждении офицерского корпуса от проникновения недворянских элементов, тем не менее остановить процесс демократизации его оно не могло. В ходе русско-турецкой войны офицерский корпус пришлось пополнить выходцами из других сословий. Пришлось открыть отдушину и при приеме в технические военно-учебные заведения. В офицерской среде значительную прослойку стали составлять разночинцы — люди, нуждавшиеся в постоянной службе.

Все это обусловило возможность складывания как в армии, так и на флоте условий для формирования революционных кружков, активно участвовавших в борьбе с абсолютизмом.

Революционные кружки возникли IB ряде городов России в Петербурге, Кронштадте, Старой Руссе и др. Первым появился кружок в Одессе в 1879 г. Его организаторами были В. Ф. Костюрин и А. И. Желябов. Кружок имел целью, по мысли Костюрина, «повторить попытку декабристов и устроить широко раскинутую организацию».

Почти одновременно сложилось несколько кружков в Кронштадте и Петербурге среди артиллеристов и моряков. Организатором артиллерийского кружка был В. Папин. В него входило 7 чел..

Второй кружок, организованный В. П. Дружининым, состоял из молодых мичманов, находившихся под влиянием организации «Черный передел». Они вели работу среди матросов с целью приготовить из них будущих пропагандистов в деревне. Они сумели сагитировать около 100 чел.

Третий кружок, организованный А. И. Желябовым и Н. Е. Сухановым, был морской. В него вошло 14 кронштадтских офицеров. Кружок выработал программу («Конституцию»), в которой говорилось, что основной целью организации является осуществление социально-политического переворота в стране под руководством партии «Народная воля». Моряки выполняли отдельные поручения исполкома партии, размножали и распространяли прокламации, доставали оружие и деньги.

Несколько кружков возникло в Риге (в 116-м Мало-Ярославском полку), в Самаре (в 159-м Гурийском полку), в Саратове (в 158-м Кутаисском полку), в Минске, Николаеве, Одессе, Кобеляках, Вилькомире и ряде других городов. Кружки появлялись в большинстве своем стихийно, и если между ними и народниками устанавливались связи, то все же революционно настроенные офицеры «не очень доверчиво относились к способу и плану действий тогдашних революционеров».

Когда сформировалась «Народная воля», выдвинувшая на первый план политическую борьбу — свержение самодержавного правительства и завоевание свобод вооруженной рукой, то необходимость связи с армией и использования революционно настроенных офицеров стала первоочередной задачей. Это нашло свое отражение в программном документе исполкома партии, где указывалось: «Для успешного исполнения всех функций партии в высшей степени важно прочное положение в различных слоях населения. По отношению к перевороту особенно важны администрация и войско». Важна была самая постановка вопроса, указывает В. Фигнер, что «революционная партия, стремящаяся в первую очередь к насильственному ниспровержению самодержавия, должна искать опоры в войске».

В конце 1880 г. исполком приступил к организации Центральной военной организации. Она создавалась на следующей основе: «Во 1-х, Военная организация должна быть строго централизована; во 2-х, Центральная военная группа должна быть составлена не по выбору самих военных, а из лиц, указанных И. К.; в 3-х, она должна быть строго отделена от всех фракций «Народной воли».

От исполнительного комитета в Военную организацию вошли А. И. Желябов, Н. Н. Колодкевич, Н. Е. Суханов и А. П. Штромберг и были назначены офицеры Н. М. Рогачев, В. А. Папин, С. П. Дегаев и Н. Д. Похитонов. Душой Центральной организации был «энергичный, стремительный энтузиаст» Суханов.

Программа Центральной военной организации была составлена на основе «Конституции» морского кружка.

Кружок принимал участие в подготовке первомартовского выступления. Вслед за этим возникла идея поднять восстание 70–80 тыс. рабочих Петербурга, но, убедившись в невозможности этого, руководители кружка отказались от этой идеи.

После ареста Желябова, Суханова и Штромберга Военный центр был обновлен. От исполнительного комитета в него вошли А. П. Корба, В. Н. Фигнер, С. С. Златопольский, из офицеров — А. В. Буцевич, Э. А. Серебряков, Ф. И. Завалишин и др.

Исполнительный комитет «Народной воли» обратился к офицерам с особыми воззваниями: «К офицерам русской армии» и «Славному казачеству войска Донского, Уральского и пр. объявление исполнительного комитета», в которых офицеров призывали присоединиться к обществу для защиты народа.

И хотя тираж первого обращения был невелик — всего 600 экземпляров, тем не менее оно стало известно почти во всех гарнизонах страны. «Недалеко общее восстание угнетенного народа…, — указывалось в обращении. — Офицеры русской армии, скоро наступит решительный час. Пред вами только два пути. Вы можете быть или освободителями народа, или же его палачами… Кто не за нас, тот против нас».

Главной своей задачей Центральная военная группа поставила создание сети кружков. Для местных кружков был разработан «Устав местного офицерского кружка». Когда сеть провинциальных кружков разрослась, возникла мысль о включении их в Военно-революционную организацию, имеющую в крупных городах окружные центры. К этому времени относится составление программы центрального кружка, в которой указывалось, что Военная организация возникает с целью объединения и урегулирования революционных сил в армии, привлечения наибольшего числа активных деятелей и союзников и установления правильного общения с революционной партией всей России «для взаимной помощи и поддержки». Этой программой и руководствовался Военный центр, который развернул энергичную деятельность по формированию офицерских кружков. Его представители были направлены в Москву, Минск, Киев, Одессу, Николаев и другие города.

Рогачев организовал кружки в Петербурге. Он же создал кружки в Москве, Орле, Витебске, Риге, Митаве, Либаве, Вильне и в Минске. С задачей организации кружков в Минск и Киев выезжал В. П. Дружинин, в Одессу и Николаев — В. Фигнер, на Кавказ — А. Корба.

Военный центр обратил свое особое внимание на военные училища и военные академии. Кружки были созданы в Петербурге (в Артиллерийской академии и Константиновском училище) и в училищах Москвы, Новочеркасска, Риги, Одессы и Тифлиса. Юнкера не только читали революционную литературу, но и распространяли революционные листовки.

Офицеры, окончившие училища и получившие направление в полки, продолжали там свою деятельность и либо создавали свои кружки, либо входили в смешанные кружки.

Военная организация сумела создать сеть кружков не менее чем в 25 городах, куда входило от 300 до 400 офицеров. Готовился военный заговор.

Деятельность «Народной воли» встревожила правительство. Комитет министров констатировал, что в стране существует «хотя и немногочисленная, но опасная по своей дерзости шайка злоумышленников, стремящихся ниспровергнуть коренные условия гражданского порядка».

В распространении вредных идей была заподозрена печать. На нее обрушилась волна запретов. Для наведения порядка в стране после покушения Соловьева был введен институт генерал-губернаторов.

Однако эти меры не привели к ожидаемым результатам. Взрыв в Зимнем дворце, организованный Халтуриным, показал неспособность III отделения обеспечить охрану царской фамилии. Он вызвал растерянность в правительстве.

Вновь было созвано совещание, на котором сформировали Верховную распорядительную комиссию под председательством генерал-адъютанта М. Т. Лорис-Меликова и обсудили «меры к лучшей охране спокойствия и безопасности в империи». Лорис-Меликов обратился с воззванием «К жителям столицы», в котором выражал надежду на поддержку общества. «Народная воля» оценила диктатуру Лорис-Меликова как средство «сомкнуть силы правительства, разделить и ослабить оппозицию, изолировать революцию и передушить всех врагов порознь».

Лорис-Меликов развил кипучую деятельность. Вскоре он представил царю доклад о необходимости реорганизации внутреннего управления с целью сосредоточения полноты власти в Министерстве внутренних дел. В связи с этим было упразднено III отделение, функции которого были переданы Департаменту государственной полиции. Министр внутренних дел становился также шефом жандармов. Верховная распорядительная комиссия была упразднена.

Свои задачи и программу действий Лорис-Меликов изложил на совещании редакторов крупных газет и журналов. Цель правительства была в том, чтобы печать объявила о несостоятельности надежд общества на конституцию.

Полицейские меры были усилены также в армии и на флоте. От командующих округами и командиров частей Военное министерство потребовало усилить борьбу с проникновением в войска и особенно в военно-учебные заведения революционной пропаганды.

Принятые меры не спасли Александра II. 1 марта 1881 г. он был убит агентом исполкома «Земли и воли» И. И. Гриневецким. Этот акт вызвал панику в правительственных кругах. Особенно большое впечатление на правительство произвело заявление Желябова на процессе, что если новый царь не пойдет на уступки, партия прибегнет к новому покушению.

«Народная воля» после 1 марта приняла новые меры для организации офицерских кружков в гвардии и в провинции. Но правительство перешло в наступление. Первый крупный удар был нанесен Военному центру летом 1882 г., в это время были арестованы Буцевич, вслед за ним был схвачен Ашенбреннер. Арестованный в декабре 1882 г. Дегаев предал организацию и раскрыл на следствии почти всю ее сеть. В течение шести месяцев было арестовано около 200 офицеров. Правительство предало военному суду 14 народовольцев, из которых 8 являлись офицерами. Штромберг и Рогачев были приговорены к смертной казни, а остальным офицерам казнь заменили бессрочной каторгой.

Весной 1883 г. Военная организация «Народной воли» прекратила свое существование. Она не могла выполнить цель, поставленную партией, по следующим причинам: она не обладала четкостью и ясностью взглядов, необходимыми для борьбы;

дело снова свелось к привлечению в организацию офицеров, и очень мало было сделано для пропаганды среди солдат и матросов. В итоге офицерская организация не имела опоры в массах.

Третий и последний в XIX в. этап общественно-политического движения в армии и на флоте связан с пролетарским периодом революционного движения.

Характеризуя этот этап революционного движения, В. И. Ленин писал, что существует громадная разница между «разночинно-интеллигентской революционностью офицеров народовольцев, — и глубоко демократической, пролетарской и крестьянской революционностью солдат и матросов в России двадцатого века».

Несмотря на провал Военной организации и многочисленные аресты, деятельность революционных кружков не прекратилась. Не прошло двух лет, как они возродились в морском Кронштадтском, Константиновском и Павловском пехотных училищах.

Во главе морского кружка стал гардемарин Н. Н. Шелгунов. Члены кружка читали социально-экономическую литературу, надеясь там найти ответы на «вопросы жизни». Кружок разработал программу, близкую к программе социал-демократов.

В Павловском училище кружок возглавлял юнкер Д. Бруевич. По его же инициативе возник кружок и в Константиновском училище. Два десятка юнкеров также читали запрещенную литературу.

В начале 1886 г. кружками была сделана попытка создать общую организацию и привлечь к ней кружки в пиротехническом училище (А. Баранский и др.), киевский кружок, возглавляемый подпоручиком И. И. Аксентовичем, и одесский — работавший под руководством Е. А. Селунского. Новая организация отличалась от народовольческой тем, что значительная часть ее стала отходить от тактики народовольцев и искать сближения с социал-демократическими рабочими кружками. На состоявшейся в июне 1886 г. сходке участники этой организации познакомились с программой группы «Освобождение труда» и были готовы войти в более тесный контакт. Однако их деятельность прервалась арестом. К следствию было привлечено 58 чел. Жандармское управление, проводившее дознание, отметило наличие разногласий в теоретических воззрениях отдельных членов: Брагинский вместе с моряками находил, что для успеха движения необходимо участие в нем всех заинтересованных слоев общества. Противники же их, Н. Н. Слепцова, Л. Ф. Гаевский и Д. С. Бруевич, к которым присоединились и юнкера Константиновского училища, утверждали, что «успех движения может быть обеспечен преимущественно участием в нем военных, и признавали деятельность среди народа менее плодотворной, нежели деятельность среди военных». После разгрома царской охранкой этих кружков связь с социал-демократами была прервана.

Переход к всеобщей воинской повинности сказался на состоянии воинской дисциплины. Число побегов в абсолютных цифрах уменьшилось. С 1875 по 1884 г. отдано под суд за побеги 23 772 чел., с 1885 по 1894 г. — 17 708 чел., а с 1895 по 1900 г. — 9 727 чел.

Угрожающим симптомом было то, что численность осужденных за нарушение воинского чинопочитания не уменьшалась. С 1878 по 1884 г. — осуждено 21 470 чел., с 1885 по 1894 г. — 20 676, с 1895 по 1900 г. — 12 610 чел.

Военный министр докладывал в 1878 г. об осуждении 17 чел. за государственные преступления. Из них ряд лиц принадлежал «к преступному сообществу, образовавшемуся в России под названием социально-революционной партии, стремящейся путем насильственного переворота к ниспровержению существующего в империи государственного порядка». Так, И. Логовенко, мичман 2-го Черноморского экипажа, готовился осуществить взрыв в Николаеве, куда намеревался прибыть в августе 1878 r. Александр II. За принадлежность к той же партии и «участие в действиях этой партии» в 1879 г. осуждено 14, а в 1880 г. — еще 6 чел. Отдано же под суд за выступления против порядка управления в 1878 г. — 80 чел., в 1879 г. — 198, а в 1880 г. — 140 чел. Участие солдат в «беспорядках» в связи с голодом 1891 г. произвело значительное впечатление. Во время «подавления беспорядков обыкновенного характера, производимых крестьянами и рабочими, — сообщало Военное министерство, — в 19 случаях было командировано 34 роты, 12 местных команд и 10 сотен». Министра крайне обеспокоил факт нежелания солдат активно действовать против «бунтовщиков». Военные власти весьма сурово обошлись с солдатами. В 4 военных округах состоялось несколько процессов. Из 630 чел., отказавшихся подавлять крестьянские и рабочие выступления, к смертной казни был приговорен 81 человек (приведено в исполнение только 3 приговора, остальные заменены каторжными работами), к каторжным работам — 103 чел., к исправительным наказаниям — 215 чел., оправдано 239 чел.. Военное министерство продолжало использовать войска против рабочих и далее, но при этом оно отмечало в своих докладах царю, что «командирование войск для содействия гражданским частям весьма вредно влияет на войска, если им приходится употреблять в дело оружие». Тем не менее в войска были направлены правила содействия гражданским властям, в которых говорилось, что «последствия от употребления оружия не налагают никакой ответственности как на гражданские, так и на военные власти» при подавлении «народных беспорядков и волнений».

Военное и Морское министерства проявляли серьезную озабоченность в связи с активной деятельностью «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Союз распространял листовки на военных заводах (Сестрорецком, Обуховском, Франко-Русском, Ижорском и др.). Для подавления волнений на заводы направлялись войска, среди которых затем были обнаружены «злонамеренные материалы». Особенно опасным явлением были попытки офицеров найти общий язык с солдатами. По донесениям жандармов, «они сближались с нижними чинами одного с ними полка» и старались «внушить им мысли, противные порядку службы». Подобные факты сообщались жандармским управлением неоднократно. Они явились проявлением наступающего с конца 90-х годов революционного кризиса, захватившего армию и флот. В это время стали определеннее обозначаться общественно-политические течения. Развернувшаяся идейная борьба между народниками и социал-демократами захватила широкие армейские круги. В прогрессивных кругах офицерства зрели оппозиционные настроения. Часть офицеров стала искать путей активного участия в революционном движении, другая часть, не видя выхода, уходила в отставку. Их настроения отразил в своем дневнике М. К. Лемке: «Никакого гражданского воспитания в нашем брате дармоеде-офицере нет, ровно никакого, какая-то привилегированная и ничего не делающая каста». Большая же часть офицерства не принимала участия в активной борьбе против царизма. Между тем РСДРП на рубеже XIX — ХХ вв. начала развивать активную деятельность в войсках. Особенно опасными для правительства были попытки офицеров найти общий язык с солдатами. По донесениям жандармского управления, они «сближались с нижними чинами», чтобы «внушить им мысли, противные порядку службы».

Первые обращения РСДРП к армии наблюдаются в 1900–1901 гг. В Вильне среди офицеров гарнизона была распространена листовка, призывавшая к отказу от подавления стачки. В этом же году жандармское управление обнаружило появление листовок в частях, дислоцированных на Украине, в Грузии и Польше. К началу 1902 г. деятельность социал-демократических организаций в войсках и на флоте была зарегистрирована в 27 городах. В них распространялись листовки. Например, сибирским комитетом РСДРП распространялись статьи-воззвания Л. Н. Толстого: «Не убий!», «Офицерская памятка», «Солдатская памятка», в которых великий писатель призывал отказываться от расправ над народом.

В 1902 г. возникли, наконец, военные социал-демократические организации в Москве, Александрополе, Тбилиси, Саратове и других городах. Такие же организации появлялись и на флоте. Центр тяжести в революционном движении стал перемещаться в солдатскую и матросскую среду. Характеризуя этот процесс, В. И. Ленин писал: «…Гигантский прогресс революции со времен Народной воли сказался именно в том, что за ружье взялась против начальства «серая скотинка», самостоятельность которой так напугала либеральных помещиков и либеральное офицерство».

***

Армия и флот являлись активными участниками каждого этапа революционной борьбы. Главная роль в движении декабристов принадлежала русскому офицерству. Но оно не имело связи с широкой массой солдат и матросов.

Военная организация «Народной воли», состоявшая из разночинной военной интеллигенции, также не имела твердой опоры в армии и на флоте и ее деятельность не всколыхнула широких масс солдат и матросов.

И лишь после того как во главе революционного движения стал пролетариат, «глубоко демократическая, пролетарская и крестьянская революционность» охватила солдатские и матросские массы, которые повели за собой наиболее передовую часть общества.

Начался новый этап борьбы, связанный с революцией 1905–1907 гг.