Эту вещицу я «пас» довольно долго. Разглядывал её и так и этак. Прикидывал место в своей квартире, где она может стоять. И, наконец, сразу после майских праздников решился и купил её.

– Удачный выбор, – сказал продавец комиссионного мебельного магазина, что на Садовой улице. – Поздравляю.

Он помог мне погрузить её в автомобиль и сильно волновался, не поцарапается ли столешница при поездке. Я, как мог, успокаивал его. Что я, мол, водитель со стажем и езжу очень осторожно. Но он никак не хотел успокоиться. Мзда моментально успокоила мужчину, и он, удовлетворенный, скрылся за дверями магазина.

Ломберный столик я, естественно, не предполагал использовать для игры в карты. Даже если бы меня кто-нибудь и не обучил играть в ломбер, я не стал бы этого делать.

Мало ли, что я в годы своей бурной юности на пляжах Сочи, Мацесты, Хосты и других курортов тех мест слыл отважным каталой, и не раз только хорошо натренированные мышцы ног спасали меня от кулаков, а то и заточек недовольных граждан. Не подумайте, что был я профессиональным шулером. В те годы я был обыкновенным студентом. Студентом истфака ЛГУ. На море я проводил лишь каникулы первых трех курсов. Потом я куролесил по стране в составе археологических экспедиций. Наверное, именно тогда появилась во мне страсть к старинным вещицам. К тем предметам обихода, от которых веет ароматом прошлого.

Вообще, со второго курса я стал придавать своему облику черты старомодности. Вошли в моду брюки «дудочки». Я пошел к знакомой портнихе и заказал брюки. Почти клеш. Пацаны взбивали волосы в коки а ля Элвис Пресли. Я стриг волосы под бокс. Джаз еще играл один Утесов и Лундстрем, а у меня на «костях» – пьесы в исполнении Луи Армстронга и Дези Гиллеспи.

Я узнал, что настоящее имя этого музыканта Джон Беркс. Что родился он двадцать первого октября 1917, в городке Чероу, штата Южная Каролина.

Как был удивлен мой отец, когда я принес домой тромбон.

– Ты собираешься освоить этот инструмент?

Я кивнул.

– И играть тут?

Я кивнул.

– Надеюсь соло?

Я кивнул.

– Тереза! Наш сын онемел, зато скоро мы будем наслаждаться его игрой соло на тромбоне.

Мама, аккомпаниатор Филармонии, рассмеялась.

– Соло на тромбоне? Это авангард какой-то.

Как давно это было. К тому времени, когда мне и моим сокурсникам предстояло писать дипломную работу, я уже освоил не только тромбон. Я имел разряд по боксу, умел работать ключом на рации, водил мотоцикл и легко мог переплыть Неву в самой её широкой части.

Моя страсть к вещицам определилась в экспедициях с археологами. Свою первую вещицу я привез из экспедиции в Марийскую республику. Помню, как я был приятно удивлен, когда узнал, что дословно название этой страны можно перевести, как Мужская республика. Именно оттуда я привез свою первую вещицу. Малюсенькую фигурку женщины из необожженной глины. Как сказал профессор, она может датироваться концом пятнадцатого века. Он благосклонно разрешил мне взять её:

– Пускай это будет мое первое и единственное должностное преступление.

Так оно и было. Больше никому и никогда он не разрешал подобного.

Я не утверждаю, что моя квартира подобна музею. Но и жилищем большинства обывателей, в истинном понимании этого определения, её назвать нельзя. Видал я квартиры современных мещан. Тома собраний сочинений подобраны не по интересам обитателей, а под цвет обоев. Вместо старинного торшера, где основой служила ваза китайского фарфора, стоял одноногий уродец с тряпичным абажуром ярко-оранжевого цвета в подсолнухах. Ширму, каркас которой был изготовлен из тика, а ткань из настоящего китайского шелка с росписью в стиле художника Ци Байши, выбросили на свалку. На её место водрузили колченогий трехногий столик. ETC!

А отреставрированная ширма отгораживает от всего остального пространства в кабинете кресло качалку. Тоже «вещица» та еще. Сядешь в него с бокалом токайского вина вечерком и уносишься в бесконечную даль фантазий.

Как положено, после окончания Университета я отработал три года по распределению. В архиве при Обкоме КПСС. И не жалею о тех годах, проведенных среди томов архивных документов, отражающих подлинные, а не интерпретированные, события быстротекущего времени. Я черпал «горстями», так сказать, первичную информацию. Вчитывался в решения съездов, постановлений Пленумов. Особое мое внимание привлекали речи лидеров партии. При всей их официозно однообразной лексике, у каждого оратора я находил свой стиль. Так родилась тема моей будущей диссертации.

– Вы, товарищ Поспелов, отважились на весьма опасную затею, но я поддержу Вас, – произнес доктор исторический наук, покрутил прядь седых волос у виска и добавил: – Подумайте и над таким казусом: как менялся стиль и лексика наших партвождей по мере продвижения страны к заветной цели.

А что, если тогда и родился тот анекдот: Коммунизм близко, за горизонтом…

Справка: горизонт – условная линия, по мере приближения к которой та отдаляется.

Мне исполнилось двадцать пять лет, когда мой научный руководитель, седой доктор исторических наук, объявил во всеуслышание, что на небосклоне богини Клио взошла новая звезда. Через неделю в кулуарах поползли слухи – наш мэтр сошел с ума. Не желала элита исторической науки принимать «новую звезду». Защитить диссертацию мне не дали. Под разными предлогами, но она была не допущена до защиты. Так и пылятся листы, отпечатанные на американской пишущей машинке Ундервуд, в ящике письменного стола, купленного мной во все том же комиссионном магазине на Садовой улице.

Но до сих пор помню я наши с профессором дискуссии по поводу переименования РСДРП сначала в РКП (б), а затем в ВКП (б).

– Молодой человек, может быть, Вы и правы, утверждая, что включив в наименование партии понятие коммунизм, большевики допустили стратегическую ошибку. Но Вы не учитываете политической обстановки.

Мы спорили горячо, но в пределах приличий.

Спустя год после того, как мой оппонент вышел из клиники психозов, он сам нашел меня. И только для того, чтобы сказать одну фразу:

– Вы были правы в нашем споре о наименовании партии. Думаю, Сталин позже пожалел, что поддался давлению со стороны Троцкого и не сумел убедить Ленина, что такое переименование оттолкнет многих социал-демократов за пределами России.

О его судьбе в дальнейшем мне ничего не известно.

«Ах, как годы летят… Мы грустим, седину замечая». Я не седел. Я лысел. Где-то прочел, что это признак активного либидо.

Что скрывать, женщины не обделяли меня своим вниманием.

Мы выехали из Кондопоги рано утром и рассчитывали преодолеть сорок пять километров до Нигозера максимум за час.

Небо, серое в зените, к горизонту краснело. Гребенка дальнего леса зеленела, отдавая в синь. В ложбинах пластался утренний туман. Издали доносилось тарахтение трактора.

Как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. В нашем случае продолжительность пути определило разгильдяйство шофера. Не успел старенький УАЗик выехать за пределы города, как «полетел» правый задний скат. Запаска в наличии, а домкрата нет. Ждать встречной или попутной машины – дело гиблое. Мой спутник – майор ВВС, это на его машине мы отправились порыбачить на Нигозере, крепко выматерил бойца и послал его искать домкрат.

– Без домкрата не возвращайся. Пристрелю.

И было чем пристрелить. СКС лежал рядом со мной в чехле. Самозарядный карабин Симонова мне был хорошо знаком. Сколько кабанов я подстрелил в парме в Юганском заповеднике!

Сорок минут мы потеряли из-за нерадивости шофера. Пропустили утренний клев.

– Я заставлю тебя, боец, своими подштанниками рыбу нам на уху наловить.

Такая угроза молодого солдата не испугала.

– И що? Мы с пацанами у нас на Язве реке так рыбу и ловили.

– Видите, профессор, с кем приходиться служить. У него и река не река, а Язви его в душу.

Майор возвысил меня в звании. В то время я имел звание доцента, и то вот уж год, как не преподавал в ВПШ при Ленинградском Обкоме партии.

Боец убежал в ту сторону, откуда раздавалось тарахтение трактора. Скоро он также бегом вернулся с домкратом в руках.

Мы же с майором, пока боец менял колесо, прошлись вдоль дороги. Майор, человек военный, уставной, молчал, полагая, что я старше его по званию. Я молчал, потому что мне просто не хотелось говорить. Наговорился.

Нагнал переобутый вездеход.

– Прошу садиться, – на испачканном лице юноши белозубая улыбка смотрелась несколько картинно, – карета подана.

На Нигозере нас ждали.

– Я уж хотел высылать техпомощь, – встретил нас отставной старшина у въезда на базу отдыха.

Узнав о причине задержки, мужчина в ватнике и резиновых сапогах спокойно заметил.

– Утреннюю зорьку вы пропустили, но я кукан вытащил. На ушицу достанет.

Белесое утреннее небо стало окрашиваться в теплые оттенки. От краплачного до алого. Лес проявился оттенками зеленого. Гладь озера иногда поддергивала рябь. Три лодки, причаленные к сходням, покачивались на ряби, и стук от ударов бортами разносился над озером.

Мы расположились за столом в беседке, сооруженной на выступающей над водой террасе.

– Грамм по сто моей самогонки не помешает, – предложил хозяин, и мы с майором согласились.

Боец-шофёр возился с машиной.

– Отдыхайте. Рыба ушла на дно. Теперь только вечером можно будет выйти на лодке в озеро. – Отставной старшина повел нас к дому в отдалении от берега озера.

Звуки природы убаюкивают. Скоро я уснул. Снился мне какой-то человек. Невысок ростом и одет как-то странно. Он стоял надо мной и молча смотрел мне в глаза. Что он хотел спросить или сказать? Этого я не узнал. Меня разбудили.

– Чайку попьем и пойдем на озеро.

Отставной старшина переоделся в черный бушлат. На ногах флотские ботинки с резиновыми вкладышами по бокам.

Была и рыба, был и ужин с нею, копченой. В потреблении самогона мы себя не ограничивали, но не усердствовали.

Утро следующего дня. Сильный ветер гнал волну по Нигозеру. На лодке не выйдешь. А тут и дождь пошел.

Майор и старшина, позавтракав, легли отдыхать. Я хорошо выспался ночью. По давней привычке меня потянуло на поиски чего-нибудь из прошлого.

Дождь прекратился. Ароматы наполнили атмосферу. Голова закружилась. Берег озера то опускался к обрезу берега и воды, то подымался вверх. По нему-то, пробивая канавки, и стекала дождевая вода.

Одно мое неосторожное движение – и я съезжаю на пятой точке к воде. Вода преследует меня. Сижу с промокшей, простите, попой на песке и наблюдаю, как вода размывает песок. Забавно! Ручейки песка, извиваясь, стекают в озеро. Опять зарядил дождь. Промокший насквозь, решаю взбираться по откосу. Довольно приключений! Обдирая кожу пальцев, карабкаюсь наверх. Песок – не лучшая опора для восхождения. Но упорен человек, обреченный на восхождение. Не пропадать же в озере? Пройдена треть пути к высшей точке цели. Тут песок размыт сильнее всего. Цепляться все труднее. Был момент, когда мне казалось, что сорвусь. Но тут… Как в сказке, но наяву. Пальцы моей правой руки зацепились за что-то более надежное, чем плывущий песок.

Зацепился. Примостился поудобнее. Отдыхаю. Теперь-то я доберусь до верха.

И опять это сказочное, но тут… Дождь прекратился. Задул ветерок. Небо стало очищаться от облаков, и выглянуло солнце. В этот момент я понял наших пращуров, имевших Главного Бога. Бога Солнца Ра. Радость посетила меня!

«Хватит тебе отдыхать», – командую себе и собираюсь совершить последний рывок наверх. Но природное любопытство заставляет меня получше рассмотреть то, за что я уцепился. Тащу. Песок осыпается. Рискую свалиться в озеро. Но упорен черт, сидящий во мне: тащи, интересно же узнать, что это за фиговина.

Соорудив себе подобие рабочего места, я принялся вытаскивать это. Через минут десять я понял. Передо мной древнее убранство воинов. Кольчуга.

Долго сказка сказывается? Наверное. Никогда не складывал сказки. Но одно точно. В дом отставного старшины я вернулся с трофеем. Кольчугой.

– Профессор, Вы, случайно, не на Чудское озеро сбегали? – проявил свою эрудицию майор.

Мне было не до шуток. Продрог ужасно. Бьет озноб. Глаза текут.

– Оставьте товарища в покое. – Отставной старшина берет бразды в свои руки. – Раздевайтесь.

Потом меня обтерли спиртом и напоили горячим чаем с медом. Проспал я до вечера.

Наш ужин был обилен и долог. Беседа велась в основном о рыбалке. Отставной старшина увлекательно рассказывал о своих рыбацких удачах.

Я же думал о своей находке. Мне не терпелось отмыть её от песка и начать изучать «вещицу».

В тот день мне не удалось исследовать находку: куда уж там, если выпито было немало. Но на следующий день я проснулся раньше всех, наскоро перекусив, взял ком железа и пошел к озеру. Какую красоту застал я там! Куинджи, Саврасов, Поленов, Левитан. Кого не увидишь в той картине, что открылась мне!

Почти полчаса я любовался ею. Поражался переходам от одного состояния к другому.

«Довольно бездельничать», – приказал я себе и выбрал место для работы.

Кольчуга весила, навскидку, килограммов пять. Промыть её от песка – дело весьма непростое. Руки холодит вода. Тяжесть утомляет. Одному такую работу провести затруднительно. Но кое-что проясняется. Защитная одежда древних воинов сохранилась прекрасно.

Я не знаток древних видов оружия и защиты от него. Для чего библиотека? Вернусь в Питер и засяду за книги.

Солнце поднялось над лесом. Дымка, что стелилась над водой, рассеялась. Стало даже припекать. То, что я съел рано утром, успело раствориться в желудочном соке, и теперь этот желудок начал сердито бурчать. Мои товарищи как будто услышали его. От дома донеслось:

– Ау! Искатель! Марш домой! Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста!

Я в замешательстве. Забрать с собой кольчугу или оставить тут? Долго пребывать в сомнениях мне не пришлось – сверху раздался голос отставного старшины.

– Прикройте лапником – и всех делов. У нас тут воров нет. Помочь? – Он протягивает руку.

Обильный и сытный завтрак не располагал в работе. Было решено еще чуть-чуть вздремнуть, а потом уж отправиться на берег озера и совместными усилиями отчистить кольчугу.

К полудню кольчуга была отчищена настолько, насколько это можно было сделать в тех условиях.

– Домой приедете, там помоете эту железку в стиральном порошке. Как новая будет.

Майор был прав. Кольчуга на удивление прекрасно сохранилась. Она практически не имела повреждений.

Три дня мы с майором рыбачили. Коптили рыбу и варили уху. Кажется, рыбы я наелся тогда на всю жизнь.

Боец за это время привел в полный порядок вездеход, и потому обратный путь в Кондопогу мы проделали без приключений.

Домой я вернулся не скоро. Дела в Петрозаводске задержали меня.

Зачем я так подробно окружаю словами факт находки артефакта? Можно было бы ограничиться констатацией сего – и всего-то. Но мне кажется, даже плохонькая картина требует багета. Может быть, я не прав.

Вернувшись домой и смыв «пыль дорог», я тут же отправился в библиотеку. Мне хотелось как можно больше узнать о своей находке.

Рабочую неделю, то есть с понедельника по субботу, я провел в библиотеках. Сфотографировав свою находку в разных ракурсах и масштабах, я мог сравнивать ее с тем, что обнаруживал в литературе.

В конце концов, я пришел к выводу, что моя «вещица» есть байдана.

Она «соткана» из крупных шайбовидных колец, которые были изготовлены путем штамповки.

В «Энциклопедии Оружия» Бехайма автор итальянскую разновидность байданы, именуемую maglia ghiazzerina (итал. яцериновое плетение или просто «яцерин»), сравнивает с чешуёй, кроме того, он же неверно называет такую кольчугу разновидностью карацены.

Это меня не интересует. А вот о России. «На Руси «боданы бесерменьскыя» впервые упоминаются в Кирилло-Белозерском списке Задонщины (1470 годы). С XVI века отмечено их конкретное применение, однако, встречались они редко».

И еще интересный факт. Кольчуга Бориса Годунова упоминается в описи 1589 года: «Байдана мисюрская с сеченым кольцом, с мишенью без ожерелья, ворот и рукава, и по подолу пущена в три ряда медью золоченою». На кольцах надпись: «С нами Бог ни кто, же на ны», а с другой: «Мати Божия буди с нами».

Кроме байдан в описях упоминаются полубайданы: согласно одному мнению, так называли укороченные байданы длиной немного ниже пояса, согласно другому – дело не в длине доспеха, а в кольцах таких же пропорций, но меньшего размера.

Сделав несколько снимков с иллюстраций, я, удовлетворенный своими изысканиями, двинул… Нет, не домой. Прямиком в ресторацию. Так положено: отметить событие доброй порцией вина.

Байдана, что я нашел в песке берега Нигозера, теперь красуется на манекене у меня в кабинете. Вещица заняла свое законное место лишь тогда, когда по ней мой товарищ, мастер, театральный макетчик, изготовил торс «добра молодца».

Иногда, притомившись от трудов праведных в поисках крупиц истины в массе информации, я гляжу на «идола» и говорю с ним. Я не сошел с ума. Просто в моем характере засел вирус спорщика.

Как-то поздно вечером, когда после рюмки Scotch whisky я опять стал вести дискуссию с манекеном, он мне пожаловался:

– Голова моя без шелома. В сече порубят мою добру головушку.

Дело было зимой, в день Крещения. Стояли, как и положено, Крещенские морозы, и о поездке куда-нибудь на поиски очередной «вещицы» речи быть не могло.

До весны все мои мысли были заняты одним: как бы закончить статью для журнала «Вопросы истории». А чувства отданы особе женского пола с милым именем Полина.

Манекен нет, нет, да намекнет мне о шеломе.

– Он меня пугает, – жаловалась Полина, и я её понимал. Стоит половина мужика в железе. Мало что его половина, так голова его лыса и блестит мерзко.

– Поедешь со мной в экспедицию? – сгоряча спросил я юную деву с бюстом четвертого размера.

– На море? – Я понял, она со мной не поедет. Намерен я уехать на Валдай. А там, как известно, моря нет.

Как известно также, Валдайская возвышенность дает начало многим рекам. Волга и Западная Двина, Ловать и Мета, Сясь и Молога. По опыту своих археологических экспедиций в студенческие годы знаю: по берегам рек можно найти редкие «вещицы». Подготовкой к этой экспедиции я занялся загодя. С особой тщательностью собирал я инструменты. Скребки, лопатки, ломики. Тара тоже играла немаловажную роль. Одна – для твердых «вещиц», другая – для артефактов хрупких и бьющихся. Припас и мешочки для сыпучих «вещиц». О своем пропитании я не озабочивался. Буду жить по принципу – будет день, будет пища. В подборе напитков я поступил, как истинный гурман. Чай только крупнолистовой байховый. Обязательно в металлических коробках. Кофе беру в ограниченных количествах. Пить кофе для поддержания тонуса? Ложное представление. Только сердце «раскачивать».

К середине мая все было готово. Но вновь, как в сказке, случилось то, что надолго отложило мою экспедицию на Валдайскую возвышенность. Неведомый грипп свалил меня в постель. И не просто в постель, а на больничную койку в больнице имени Боткина. «Боткинские бараки».

На третий день моего пребывания в клинике, когда врачам удалось «сбить» температуру, я получил записку от Полины: «Милый, срочные дела вынудили меня уехать из города, но я с тобой. Скоро вернусь. Не скучай, твоя Полина».

Три недели я пробыл в больнице. За время лежания на больничной койке я прибавил в весе. Удалось даже написать небольшое эссе об исторической необходимости создания в Советском Союзе такого института государственного управления, как система ГУЛАГ.

Во второй половине июня, когда белые ночи были на исходе, я вернулся домой. С каким наслаждением я вдыхал воздух своей квартиры. Я обходил её, задерживаясь то у одной, то у другой «вещицы». Воспоминания, воспоминания…

Каково было мое удивление, когда я не обнаружил мои припасы для экспедиции. Зато увидел листок из блокнота: «Милый, прости, что я без спроса забрала твои запасы. Лето же. Пропадут. Прости, люблю. Полина».

Я вспомнил, что когда меня собирались увезти в больницу, я передал дубликат ключей моей милой подруге.

Двое суток я приходил в прежнюю норму жизни. На третий день поехал в магазин спортивных принадлежностей. Гантели на два и три килограмма, эспандер. Подержал в руке гирю. Нет. Благодарю покорно. Я вам не Жаботинский и не Власов.

– Решил заняться бодибилдингом? – Я чуть не упал. Рядом Полина.

Задавать вопрос, как она тут оказалась, зряшное дело. Сама скажет.

– Дорогой мой, я знаю, что ты меня спросишь, как я тут оказалась. – А что я говорил? – Я «вела» тебя прямо от парадной твоего дома. Грешна, думала, что ты идешь к любовнице. Решила глянуть, каков вкус у моего друга.

Пояснение от меня. Полина когда-то служила в милиции. Оттуда и сленг.

С двумя парами гантелей и эспандером мы пошли искать место, где можно было бы утолить голод.

– Дома я поражу твое воображение одним сюрпризом, – говорит Полина, утирая рот салфеткой после съеденного пломбира с шоколадной крошкой.

– Ты сделала пластическую операцию, и теперь у тебя нет пупка?

– Мое зачатие порочно, как и твое. Ты извращенец? Оплати по счету и пошли.

Во время обеда я не спрашивал, где была Полина все то время, пока я лежал на койке в больнице. Сама расскажет, если сочтет нужным.

Напольные часы пробили восемь раз.

– Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, – протянула томно Полина. – Напои меня глинтвейном – и тогда я расскажу тебе, где я была и что делала там.

– Не по сезону пить горячее вино.

– Ты жадный или зануда? Хочу глинтвейна.

Горячее вино со специями не только согревает. Оно и возбуждает.

Напольные часы пробили десять раз.

– С тобой я получу психическое истощение, – постанывая, говорит Полина и больно щиплет меня.

– Зарежу, труп расчленю и растворю в серной кислоте, – отвечаю я.

– Дело номер триста пять. Убийство с особой жестокостью. Я его успешно довела до суда. Преступник получил двадцать лет в колонии строгого режима.

В моем шлафроке и босая Полина села на пуф.

– В прихожей сак. В нем пакет. В пакете мой сюрприз.

Так как Полина забрала мою домашнюю одежду, а облачаться в партикулярное платье было не время, я, как был в плавках, пошел в прихожую. Паркет приятно холодит ступни ног, от двери веет. У нас в доме как? На улице жара, а входишь в парадную – там прохлада. Ищу сак. Нашел с трудом. Полина умудрилась запихнуть его на антресоли шкафа-купе. Ожидая очередного розыгрыша от бывшего следователя, я, намереваясь снять сак с полки, напрягся. А он легок, и снять его не представило никого труда. Одним пальцем, выражаясь образно, я сак спустил на пол.

Открываю с особой осторожностью. Открыл. В саке пусто.

Из комнаты смех Полины:

– Нашел?

Что ответить? Молча возвращаюсь.

Вхожу – и тут же вижу манекен в кольчуге и со шлемом на голове.

Озорница это Полина.

Уснули мы под утро. Был последний день июня. Через десять дней Полина оставила на кухонном столе записку: «Вы прекрасный человек. Вы и любовник отменный. Но Вы никогда не сможете быть хорошим мужем. А мне, девушке, пора и замуж».

Что же, милая девушка Полина, я не в обиде, хотя и попривык к тебе. Может быть, это чувство легкой обиды подвигло меня на вторую поездку в Марийскую республику. Что-то неосознанное мною звало меня туда. Жажда найти очередную «вещицу»? Этого я не исключаю. Но было и нечто другое.

Закончив дела в городе, поручив квартиру надзору соседки и попрощавшись с манекеном, я налегке полетел в Йошкар-Олу. В столице Мари отоварился всем необходимым и на взятом в прокате автомобиле поехал, куда глаза глядят. А глаза мои глядели в сторону реки Юшут.

Погоды стояли прекрасные. Лето набирает силу. Поля по сторонам дороги желтеют колосьями. По обочине в деревнях женщины, вернее бы сказать бабы, торгуют огурчиками, редисочкой, молочком. Кое-где вижу и первую ягоду малину.

Автомобиль послушный и исправный. Забот нет. Одна забота, где притулиться? Скоро стемнеет, а я страсть как не люблю ездить ночью.

Указательный щит – Мочалище. Мне так понравилось название населенного пункта, что я затормозил.

Выйдя из автомобиля, встал у щита. Солнце начинало припекать. От земли шел духовитый запах.

– Не решаетесь въехать? – мелодичный женский голос позади. Я не спешу оборачиваться. Такая игра. Попытаться по голосу представить, как выглядит человек. Определенно, это женщина. До идиотизма простой вывод. Она образована. Она молода.

– Мочалище примет вас с должной гостеприимностью. Отелей у нас нет, но кров вы найдете.

Оборачиваюсь. Карие раскосые глаза внимательно смотрят на меня. Черные прямые волосы подстрижены в каре. Челка прикрывает высокий лоб. Ярко выраженные азиатские черты ничуть не портят лицо девушки. Широкие, но не уродующие фигуру плечи, длинная шея и гордо сидящая голова. Вот что я вижу.

– Я Лайла. А вас как зовут? – Девушка протягивает ладошку.

И я называюсь.

– Я ночь, а ваше имя что значит? – поразительная непосредственность.

– Я восходящий. От слова восход, – все, что я знаю о своем имени.

– Сначала была ночь, но пришел восход – и все засияло. – Я продолжаю держать руку девушки в своей. Хотите – верьте, хотите – нет, но я чувствую, как от неё в меня вливается некая сила.

– Решайтесь. Мочалище приютит вас.

Через десять минут я останавливаю машину у одноэтажного дома. Лайла едет со мной.

– Посидите минуту. Я маму предупрежу. У неё сердце слабое, – Лайла выпархивает из машины.

Как все просто. Явилась девушка с раскосыми глазами и чуть кривоватыми ножками, и я повержен.

Нервничаю. Курю. Мимо прошествовала пара гусей. Гусак косо глянул на мою машину, что-то крякнул и повел подругу дальше по улице.

Загляделся на гусей и не заметил, как к машине подошла женщина.

– Вы что ли будете гость из столицы? – Строгий взгляд, уверенный тон.

– Если иметь в виду, что Петербург когда-то был столицей, то ваше предположение верно.

– За словом в карман не лазаете. Это хорошо. Не терплю мужиков рохлей. Я в Питере училась в Университете. Дочь говорит, вы на постой проситесь. На постой или приударить за Лайлой хотите?

– Сначала на постой, а потом поглядим.

– Удалец. Заводи таратайку во двор. Нечего отсвечивать. Мы с Лайлой одни живем. Некому за нас постоять. У наших баб языки, что помело.

Так, друзья мои, и вошла в мою жизнь девушка-марийка Лайла. Как тут не сказать – судьба!

Три недели провел я в республике Мари. Лайла взяла на работе отпуск за свой счет, и мы вместе объездили почти всю республику.

Провожая нас в поездку, мама Лайлы произнесла знаковую фразу:

– В пути люди сходятся быстрее, но и связь такая непрочная. Но мне кажется, вас с моей дочерью свяжут крепкие узы. И дело не в том, что Лайлина бабушка была колдуньей, и она унаследовала от неё дар приворота. Просто вы и она – две половинки одного целого.

– Вы довольны путешествием? – спросила меня Лайла по истечении десяти дней непрерывного движения с остановками только на ночлег.

Ответить отрицательно – значит обидеть девушку. Но и сказать, что я был полностью удовлетворен, я не мог. Я летел за сотни километров сюда за артефактами. Как я выражаюсь, вещицами. А не сделал ни одной раскопки.

– Вы недовольны. Я вижу. Скажите, какую цель вы преследовали, летя сюда?

Я рассказал о своем увлечении.

– Так бы и говорили, – Лайла обижено сжала губы. Помолчала километров с семь-десять и уже весело продолжила: – Скоро будет село, за ним с шоссе направо проселочная дорога. По ней доедем до реки Ветлуги, а от неё течет Выжума. Бабушка рассказывала, что на берегах Выжумы она в юности колдовала, и там у неё сокрыт клад. Бабушкин клад не станем трогать, а другие, более древние, поищем.

И я поверил. Старый дурак поверил девчонке.

Разбили лагерь на берегу симпатичной речки. Вспомнил Нигозеро под Кондопогой и нашу рыбалку с майором. Давненько то было.

– Сейчас наловлю рыбы. – Недаром Лайла – внучка колдуньи. – Сварим уху. Вы подобреете. Все мужчины добреют, когда поедят.

Хотел спросить, каков у неё опыт общения с мужчинами, но поостерегся. Нравится мне она, а услышу, что у неё есть мужчина, сильно расстроюсь, а пить мне тут никак нельзя. Такое имя у меня. Обидчивый я и склонный к алкоголю.

Девушка достала телескопическую удочку. Быстро наладила её и на обычную нитку мулине стала ловить рыбу. Чудо! Рыба сама лезла ей на крючок.

Она и костер разожгла сама.

– Вы городской. Я быстрее разожгу, – отстранила меня Лайла.

Уха обжигала губы, но была так вкусна, что мне было не до этого.

– Дома мама бы налила своей настойки. Моя мама учитель. Строгая. А по хозяйству настоящий мастер. Отец умер, когда мне было три года. С тех пор мы с мамой одни живем. Сколько раз я говорила маме: выходи замуж. Она не хочет: «Нет такого мужчины, которого бы я в свой дом привела».

Я уже знал, кем работает Лайла. О матери её узнаю сейчас и от неё.

Военная палатка, которую мне подарил старинный приятель пограничник, была настолько вместительна, что между нашими спальными местами можно было бы разместить еще одно.

Отвечаю на немые вопросы любителей «клубнички» – две недели, что мы путешествуем с Лайлой, я не позволил себе ни одной вольности. Для меня она оставалась ребенком. Взрослым ребенком. Кроме того, я не забывал напутственные слова её матери.

Прохлада, идущая от реки, бодрит. Впору вместо «доброе утро» говорить «бодрое утро». Что и сделала Лайла.

– Бодрое утро, мужчина.

Если бы ко мне обратились в такой форме где-нибудь в Питере, списал бы на плохое воспитание говорящего. Но памятуя изначальное значение слова мари, согласился с таким обращением. Тем более что оно исходило от Лайлы. Я все больше проникался к ней симпатией, граничащей с обожанием.

– Пробежимся?

Мы побежали. Петляя между деревьями, перепрыгивая через кочки. Пробежка не утомила меня. Она вызвала аппетит. Но до завтрака еще далеко. Теперь водные процедуры. Холодная вода Выжумы обожгла кожу. Барахтались в воде недолго.

Лайла была прекрасна. На гладкой смуглой коже блестели капли воды. Черные волосы намокли и стали еще чернее. Рот приоткрылся и обнажил ряд крупных белых зубов. Движения её рук пластичны. Пританцовывая на одной ноге, девушка пытается выбить воду из уха. И эту вполне обычную процедуру она проделывает артистично.

Колдовство очарования проникло в меня. Теперь даже изъян во внешности девушки мне будет казаться признаком особой красоты.

– Вы сыты?

Как можно остаться голодным после котелка каши с тушенкой и большой кружки чая с хлебом?

– Тогда я пошла. Вскрывать тайники шаманов нельзя в присутствии посторонних. Вы для нас сторонний. Не ходите за мной.

Гляжу ей вслед. Угораздило тебя, старый, увлечься девочкой. Корю себя, а сам, честно говоря, вожделею Лайлу. Знал бы я в тот момент, что за каверзу затеяла эта марийская девчонка!

Дабы не «перегреться», решаю пройтись по лесу. Лес смешанный. То и дело попадаются кустики земляники. Она уже отошла, но кое-где ягодки остались и краснеют, дразня меня. Вот и первые грибы. Красные шляпки сыроежек.

Вспорхнула какая-то крупная птица. Перепел, наверное. Прогулка по лесу придала мне новые силы. Захотелось чего-то необычного. Из ряда вон выходящего. Как говорят в Одессе: их есть у меня. У нашего бивуака меня ждала Лайла. И не просто девушка, а чудо, наряженное в необычайный наряд. На разноцветное платье Лайлы было надето что-то вроде халата. Буйство цветов и узоров. Голову покрывала косынка, завязанная узлом на затылке.

Лайла стояла простенько, опустив руки вдоль тела, слегка наклонив голову. И взгляд её тих и смиренен. Пригляделся. Ткань не тронута временем. Блестит вышивка из бисера. Гарус обрамляет халат по бортам.

– Нравится? – В словах девушки меньше вопроса, чем утверждения.

– Нравится, – отвечаю Лайле и задумываюсь: спрашивать или нет о возрасте наряда. Спрошу – внучка колдуньи найдет достойный ответ, а я окажусь в неловком положении.

– Это бабушкин наряд. В древних все истлело.

Верить? Не верить? Досужие вопросы. Все равно правды не найду.

– Отвернитесь! – Что меня теперь ждет? Неужто увижу обнаженную Лайлу? От нее всего можно ждать.

– Можете повернуться! – Девушка в обычном платье. Но что-то не то в нем, чувствую я.

– Ты ласковый. Мне было хорошо.

Полог палатки слегка колышется от ветерка с реки. Я в полной прострации. Она настоящая колдунья.

Мой опыт общения с женщинами на уровне интимного не то чтобы велик, но и монахом себя не назову. То, что я испытал минутами назад, было во всем необыкновенно. Лайла была неистово ласкова и нежно страстна.

На следующий день мы с берегов Выжумы уехали. Мы едем к реке Сугрюм. Она ближе к Ветлуге, конечной цели нашего вояжа. Мы едем к истоку реки в селение Красное Иваново. Там живет какая-то родственница Лайлы.

– Тетя Маша очень добрая. Они с мужем держат фазанью ферму. И баня у них шикарная.

И тетя Маша с мужем были добрыми, и баня шикарная. Но главное, Лайла превзошла все мои ожидания. Сколько страсти!

Три дня я прожил в состоянии эйфории. И что характерно, ни капли спиртного.

– Приезжайте ещё. Ты, Лайлушка, привози его. Он настоящий, – так проводила нас тетя Маша.

Вот и закончился моя поездка в Марийскую республику. Я возвращаюсь домой. Я везу туда самую драгоценную вещицу, что доставалась мне в жизни. Она сидит рядом. Спит марийская девушка Лайла, а в моих ушах звучит голос её мамы: «На свадьбу не забудьте пригласить. И вот что еще прошу. Пускай Лайла наденет тот наряд. Я его шила специально для её свадьбы».

«Ах, как годы летят…»

Мне тридцать пять. Спасибо зарядке, я не потерял спортивной формы и могу без труда отжаться от пола раз сто. Могу пробежать пять километров и после этого не умереть. И в сфере умственной деятельности со мной все в порядке. Читаю лекции в Гуманитарном университете. Что удивительно, на них приходят не только студенты.

Помаленьку пишу. Мой «старик» Ундервуд отправлен на пенсию, и ныне я набиваю тексты на электрической машинке. У неё нет обычной каретки. Шарик какой-то вместо неё.

За всю свою профессиональную жизнь я написал более тридцати научных работ – эссе, статей, и даже одну книгу.

Теперь я пишу сказку. Сижу в кресле работы немецких мастеров XIX века, справа от меня стоит манекен в кольчуге и шлеме. С некоторых пор он имеет имя – Спиридон. И кажется мне, что Спиридон нет, нет, да подмигнет мне.

За стеной детский голос выводит:

Нашему с Лайлой сыну семь лет.

Это не вещица. Это штучка. Взрывная штучка!