Пробиралась Лисичка по березничку, глядь-поглядь, Медведь валяется около своего плетня, пристанывает. Шуба в клочьях, на лбу шишка, скула набок.

— Что с тобой, Мишенька? — полюбопытствовала Лисичка, а сама за плетень нос тянет, узнать, на месте ли амбар.

Амбар оказался на месте. А щеколду откинуть — для Лисички не задача. Поэтому поуспокоилась, переспросила:

— Что с тобой, Мишенька, где ж тебя так отполировали?

— А на пасеке, — простонал Медведь. — Позавчера ходил — ничего, вчера ходил — ничего, а нынче на кол напоролся. Ни встать, ни сесть, ни дух перевесть.

«И чего старик пасечник совсем не прибил его?» — подосадовала Лисичка и наставительно сказала:

— Знать бы надо Мишенька: на первый раз прощается, на второй — предупреждается, на третий — запрещается. Два разочка бы сходил, а на третий — на лавочке бы посидел, песенку бы спел. А сама через плетень да к амбару. Щеколду в сторону, да к бочке с яблочным соком, да за лосятинку. Вскоре и песенку заиграла.

Медведь у плетня глазами хлопал. Разорвать бы Лисичку за грабеж, а не встать.

А Лисичка в амбаре хороводилась-хороводилась, набрала туесок яблочного сока, лосятины прихватила — и на свое подворье.

На второй день опять Лисичка тут как тут. На Медведя и внимания никакого, сразу в амбар. И пошел пир горой, похлеще вчерашнего. Медведь — и встать бы, а земля ещё не пускает.

А Лисичка в амбаре все вверх дном, да с песнями мимо Медведя, хвостищем по глазам. Дескать, знай наших!

От такой-то обиды откуда у медведя и силы взялись. Встал, кол из плетня выдернул.

На третий день Лисичка к амбару, а Медведь загривок её в горсть, хрипит:

— На первый раз прощается, на второй — предупреждается, на третий — запрещается!

Видит Лисичка — конец приходит, о третьем разочке запамятовала. Глянула на здоровенного Медведя, на здоровенный кол и не то чтоб в беспамятстве, укорила:

— И это мне в благодарность, что быстро на ноги поставила?

У Медведя глаза на лоб, расстроился от таких речей, лапы развел. А когда в чувство пришел, только и увидел рыжий хвост в березничке.