Загадка Южного континента

В конце 1767-го – начале 1768 года в салонах Лондона много говорили о том, что Адмиралтейство любезно предоставляет транспортные средства группе астрономов Королевского общества, желающим совершить плавание в Тихом океана и наблюдать 3 июня 1769 года прохождение Венеры через меридиан (между Землей и Солнцем). Благородством лордов Адмиралтейства громко восхищались, а чуть тише передавали слухи об еще одной цели экспедиции: открыть побольше новых островов на океанских просторах, объявить их владениями британской короны и не допустить, чтобы эти никому пока неизвестные острова достались Франции. А наиболее осведомленные подданные короля Георга III совсем уже под большим секретом сообщали, что в действительности экспедиция отправляется искать не какие-то там острова, а целый материк, который, как совершенно точно известно ученым, должен занимать чуть ли не половину Южного полушария.

Самое интересное в этих слухах то, что почти все они были правдивы, быть может, за исключением информации о величине Южного континента, что экспедиции как раз и предстояло уточнить. Еще античные географы придерживались мнения, что суша занимает значительную часть Южного полушария, хотя объясняли это по-разному. Так, известный географ Страбон утверждал, что в Южном и Северном полушариях должны находиться одинаковые массивы суши, иначе было бы нарушено равновесие.

В 1487 году португальский мореплаватель Бартоломео Диаш достиг южной оконечности Африки и доказал, что этот материк не соединяется с Южным континентом, после чего при изображении на картах их стали отделять друг от друга широким проливом. В 1520 году Фернандо Магеллан прошел из Атлантического океана в Тихий проливом, названным его именем. Гористая земля, которую он увидел к югу от пролива, была принята им за берег громадного Южного континента. Однако сначала капитан испанской экспедиции Ф. Осес (в 1526 г.), а затем английский мореплаватель Ф. Дрейк (в 1578 г.) обнаружили, что Огненная Земля не является частью Южного континента, а представляет собой группу гористых островов.

Выступом Южного континента сочли и северный берег острова Новая Гвинея, который был открыт испанцами в 1544 году. Только в 1606-м испанский мореплаватель Л. Торрес доказал, что Новая Гвинея – это всего лишь остров в тропической зоне Тихого океана.

За часть громадного Южного континента была принята вначале и Австралия, которую открыли в первой половине XVI в. голландские моряки. В 1642 году голландский исследователь Абель Тасман обошел этот материк с юга. Таким образом, в Мировом океане оставалось все меньше места для Южного континента, а желание его найти и присоединить к той или иной колониальной империи становилось все сильнее.

Горячим сторонником гипотезы о существовании Южного континента был английский географ Александр Далримпл. На основании умозрительных заключений он утверждал, что население этой неведомой земли превышает 50 миллионов человек. Далримпл исходил из представлений античных географов, полагавших, что соотношение между сушей и водой в Северном и Южном полушариях должно быть одинаковым (вспомним того же Страбона). А поскольку площадь суши между экватором и 50' ю. ш. в несколько раз меньше площади океана, то, значит, южнее 50-й параллели должен находиться гигантский континент, уравновешивающий материки Северного полушария. Именно он и убедил лордов Адмиралтейства в целесообразности подобной экспедиции. Все это было тем более актуально, что просторы южных морей уже третий год бороздила эскадра блистательного Луи Антуана де Бугенвиля, мечтавшего компенсировать французской короне недавнюю потерю Канады и ряда островов Вест-Индии в Семилетней войне.

 

Лучший картограф Британии

Руководить предприятием назначили опытнейшего капитана и, согласно общему мнению, непревзойденного картографа Джеймса Кука, которому суждено было стать одним из двух наиболее почитаемых фигур в истории Королевского военно-морского флота Великобритании (вторым является адмирал Гораций Нельсон).

О Куке написано множество книг. Но вот, по мнению известного английского писателя Алистера Маклина, ни одна из биографий капитана не является удовлетворительной. Не был доволен Маклин и собственной попыткой описать жизнь великого мореплавателя. «Мы знаем о Куке все, – писал Маклин, – и мы ничего о нем не знаем. Мы знаем, что он был бесстрашным и осторожным, неутомимым, безрассудно смелым, прирожденным лидером, но каков он был на самом деле, что это была за личность – об этом у нас только самые отдаленные представления. Мы знаем, что он направлял старые, протекающие корабли то в тропические районы Океании, то в безжизненные арктические и антарктические водные пустыни, совершая свои самые поразительные в истории человечества путешествия. Но любил ли он цветы, любил ли качать своих детей на коленях, смотрел ли зачарованно на закат солнца в океане за гавайским или таитянским горизонтом – мы никогда не узнаем. Мы знаем, что он был величайшим мореплавателем своей эпохи или даже всех эпох; было бы интересно узнать, доводилось ли ему когда-нибудь заблудиться на боковых улочках своего родного Степни.

Сохранить в такой тайне свою личную жизнь – поистине настоящий подвиг, но сделать это, несмотря на то, что он тщательно записывал изо дня в день в течение многих лет все свои действия, почти невозможно. Однако в своих дневниках и судовых журналах Куку это удалось. Ни одна значительная фигура современности не оставляла столь подробных и старательных записей о своей жизни. Однако эта огромная документация безлична, удалена от главного персонажа: Кука там не видно – там все о том, что он делал, и ничего о том, каким он был. Даже в его личной корреспонденции – хотя ее сохранилось очень мало – видна все та же железная сдержанность». Впрочем, подобная сдержанность сама по себе характеризует личность достаточно ярко, и о том, что за человеком был капитан Кук, красноречиво свидетельствуют его дела.

Происхождения Джеймс Кук был самого что ни на есть простого. Он родился в 1728 году в Йоркшире в семье сельскохозяйственных рабочих. Известно, что мальчик учился в школе, потом некоторое время работал на ферме, а в 17 лет переехал в небольшой портовый городок Стейтс, где устроился работать в лавку бакалейщика. В лавке он не задержался и год спустя поступил в учение к судовладельцам Джону и Генри Уокерам, которые специализировались на торговле углем. Морская карьера будущего великого мореплавателя начиналась не слишком романтично. Первое время Кук служил на борту судна «Фрилав» водоизмещением 450 тонн, курсировавшего с углем между Лондоном и Ньюкаслом, этим британским Донбассом. Кстати сказать, английская пословица, аналогичная русской «В Тулу со своим самоваром», звучит как в «Ньюкасл со своим углем». Отработав два года на этом довольно однообразном маршруте, юный Джеймс перешел на другое судно Уокеров – «Три брата», что расширило границы его географических познаний и морскую практику, поскольку «Три брата» ходили к западному побережью Англии, в Ирландию и Норвегию. Братья Уокеры, у которых Кук жил, когда не был в море, оставили письменные воспоминания, отразившие то удивление, которое у них вызывали долгие часы, проводимые молодым моряком за книгами. Он пополнял свои знания по штурманскому делу, астрономии и математике. Это была привычка, с которой Кук никогда не расставался: он продолжал учиться до последних дней своей жизни.

Суда, на которых плавал Кук, отнюдь не были изящными фрегатами, от красоты которых дух захватывает. Это были широкие и неуклюжие посудины, подверженные качке при любой погоде и печально известные скверными, тупыми, неуживчивыми моряками. Они, как тогда говорили, были построены «как некая смесь голландского деревянного башмака и гроба», но для перевозки большого количества угля навалом были прекрасно приспособлены. Суда эти, несмотря на неприглядную внешность и низкие ходовые качества, обладали замечательной устойчивостью и могли стоять на якоре в самые сильные шторма. То, что они были плоскодонными, позволяло вытягивать их на песчаный берег для очистки днища. И, разумеется, они могли вместить в себя огромные запасы провианта. Именно эти неуклюжие «угольщики» из Уитби, а не стремительные военно-морские фрегаты и крейсеры привели Кука в самые отдаленные концы света.

В 1755 году братья Уокеры предложили двадцатисемилетнему Куку принять командование над судном «Френдшип», где он ранее служил помощником капитана. Казалось бы, это было прекрасное предложение, но Кук отказался. Вместо этого он поступил на службу в Королевский военно-морской флот матросом первой статьи.

Это тем более удивительно, что молодые люди того времени отнюдь не горели желанием служить матросами на военном флоте. Условия службы были невероятно тяжелыми, к тому же впереди маячила Семилетняя война, эта генеральная репетиция мировых войн XX века. Британские верфи строили военные корабли с небывалой скоростью, но «заселить» их командой было не так-то просто. «Убеждение» идти служить обычно принимало форму насильственного привлечения какого-нибудь крепкого парня, пьяного или трезвого, которому не повезло настолько, что он попался на пути до зубов вооруженного отряда вербовщиков. Но Джеймс Кук пошел служить в Королевский военно-морской флот добровольно, променяв на матросскую лямку хлебную должность капитана торгового флота. 22 июня 1755 года он был назначен на шестидесятипятипушечное судно «Игл».

Во время Семилетней войны «Игл» блокировал побережье Франции. Через месяц службы Кук стал помощником штурмана, а всего через два года, 27 октября 1757 года, в двадцать девятый день своего рождения он уже в качестве капитана вступил на «Пемброук», шестидесятичетырехпушечное военное судно. Что примечательно, он получил капитанскую должность, но не чин офицера Королевского военно-морского флота. Несмотря на то что Куку всегда довольно быстро удавалось добиться признания своих блестящих способностей, простонародное происхождение еще долго мешало его карьере.

Почти всю зиму «Пемброук» вел блокаду в Бискайском заливе, а в феврале 1758-го отправился в Канаду. В этой кампании Куку удалось сыграть выдающуюся роль, когда в мае 1759 года авангард британских сил вошел в реку Святого Лаврентия и приблизился на расстояние нескольких миль к Квебеку. Дальше проход по глубокой воде проходил вдоль северного берега, затем через всю реку на юг и приближался к бассейну самого Квебека. Этот участок получил название Преодоление. Как пишет Алистер Маклин, «с точки зрения навигационного риска мало существует равных ему в мире: это почти незаметный и крайне коварный лабиринт скал и мелких препятствий, перемещающихся песчаных отмелей – кошмар для лоцмана, если такового можно найти здесь».

До войны там стояли буи, но французы их, естественно, убрали. Теперь английским капитанам, в числе которых был и Кук, предстояло нанести на карту и отметить буями этот проход, что было трудным и опасным делом, длившимся не одну неделю. К тому же англичане должны были работать под градом французских снарядов, поэтому всю работу приходилось выполнять ночью, в то время как французы отплывали от своего берега на лодках в темноте и ломали буи, которые снова приходилось ставить на следующий день.

К июню все было готово, и в том же месяце вся британская армада из более чем двух сотен кораблей благополучно совершила «преодоление» без единой потери. Кук показал себя в этой операции отменно, и в официальных донесениях теперь именовался Главным геодезистом. После осады и взятия Квебека он был переведен на «Нортумберленд», флагманский корабль главнокомандующего лорда Колвилла, что стало своего рода свидетельством того, что он отныне считался самым опытным капитаном флота. Но офицерский чин ему по-прежнему не дали.

Следующие три года бывший капитан «Пемброука» продолжал наносить на карту реку Святого Лаврентия, а затем побережье Ньюфаундленда. На следующий год адмирал Колвилл отослал карты Кука в Адмиралтейство, настаивая на их публикации, и добавил при этом: «Зная по опыту одаренность мистера Кука и его способности, я считаю его достаточно квалифицированным для работы, которую он выполнил, и для крупнейших предприятий того же рода». Карты Кука появились в Северо-Американской лоции 1775 года и оставались стандартом для мореплавателей в тех водах более ста лет.

В ноябре 1762 года Кук ненадолго возвращается в Англию, где женится на некоей Элизабет Беттс. Биографам капитана очень мало удалось разузнать о его жене. Сохранилось несколько скупых упоминаний о ней и детях в частных письмах, а также портрет Элизабет Кук, сделанный в преклонном возрасте. Некоторые исследователи полагают, что Джеймс и Элизабет знали друг друга с детских лет, впрочем, веских доказательств этому они не приводят, так, общие соображения. Дескать, капитан был не такой человек, чтобы поддаваться внезапно вспыхнувшей страсти, и, если женился столь быстро после возвращения из Канады, значит, давно и хорошо знал невесту. Но на самом деле, что мы знаем о страстях, обуревавших Джеймса Кука? Он умел оберегать их от постороннего взгляда.

Следующие пять лет Кук ежегодно совершает плавание в Канаду, где продолжает картографировать местность, а по несколько месяцев проводит в Англии. На фоне его последующих свершений эти «дежурные» плавания представляются чем-то довольно скучным, можно сказать, рутинным. Маклин даже позволяет себе заметить об этом периоде: «Следующие пять лет жизни Кука бедны событиями, они были посвящены бесконечному самообразованию и постоянному увеличению его и так обширных знаний и опыта». Но это он написал не подумав. В действительности съемка северо-восточных берегов американского континента сама по себе задача очень и очень нетривиальная. Взгляните на карту, и вы поймете, сколь сложен этот гидрографический объект. А плавание на парусном судне у незнакомых изрезанных берегов в условиях сурового климата требует от капитана выдающихся способностей. Такое не каждому под силу. Скажем, в начале XIX в. в истории британского флота был зафиксирован трагический случай. Капитан гидрографического судна «Бигль», проводившего подробную съемку берега южной оконечности Южной Америки, не выдержал нервного напряжения, впал в депрессию и застрелился.

Именно канадский опыт сделал Кука лучшим картографом Британии и как нельзя более основательно подготовил его к грядущим свершениям. Только этой работы было бы достаточно, чтобы имя капитана осталось в веках, но так случилась, что она поблекла в тени путешествий и открытий, совершенных Куком позднее.

Когда в недрах Адмиралтейства созрел план поиска Южного континента, лорды остановили выбор на Куке как лучшей кандидатуре на место руководителя экспедиции. По этому случаю ему наконец-то присвоили звание лейтенанта Королевского военно-морского флота. А то неудобно бы получилось, если бы новый Колумб, первооткрыватель еще одного Нового Света, не имел офицерского чина.

 

Путешествие первое (1768–1771)

Корабль, выбранный для совершения великого деяния, принадлежал к давно знакомому Куку типу «угольщиков». Ранее этот скромный трудяга носил имя «Эрл-оф-Пемброук», теперь его переименовали в «Индевор», что значит «Попытка». Известный немецкий ученый Георг Форестер, бывший спутником Кука в его втором кругосветном плавании, объясняет этот выбор Адмиралтейства в своей книге «Путешествие вокруг света»: «Путешествия капитанов Байрона, Уоллиса и Картерета показали, что военные корабли «Дельфин» и «Ласточка» мало подходят для таких целей прежде всего потому, что они не могли взять с собой нужного количества провизии и приборов. Поэтому капитан Кук для своего первого плавания использовал корабль совершенно иного типа. В Англии такие суда употребляются для перевозки угля. Для исследовательских экспедиций, по мнению капитана Кука, необходим был корабль, способный вместить провизии и других припасов для всей команды по меньшей мере на три года; при этом он должен быть не слишком велик, иметь не очень глубокую осадку, чтобы в случае надобности входить в самые узкие и самые мелкие бухты. Надо также, чтобы он легко снимался с мели, во всяком случае, выдерживал удар о грунт и чтобы для починки можно было без особого труда вытащить его на берег. Хороший моряк на таком судне не побоится плыть куда угодно, зная, что оно будет ему послушно».

Максимальная скорость «Индевора» со всеми распущенными парусами при самых лучших условиях могла достигать лишь семи узлов, однако он был очень прочно построен и обладал замечательной устойчивостью. На нем нашлось место для 94 человек и двухгодичного запаса продовольствия для них. Корабль отправлялся в Неведомое, и никто не знал, когда представится случай пополнить запасы. Кроме того, необходимо было взять с собой запас парусов и веревок, поскольку во время путешествия и то и другое быстро изнашивалось и требовало замены. Нужно было иметь оружие и боеприпасы не только для ружей, но и для двенадцати орудий, которыми был оснащен «Индевор». Надо было везти с собой запас товаров для обмена с местными жителями, которых они ожидали встретить. Надо было взять полный набор медицинского оборудования для корабельного врача. Необходимо было иметь плотничью мастерскую и кузницу. И в довершение всего, с собой везли очень много астрономических инструментов, без которых было невозможно производить точные наблюдения за прохождением Венеры через солнечный диск. Все это было погружено на «Индевор», где почти не осталось свободного места.

Команда состояла из сорока матросов, нескольких гардемаринов, двенадцати солдат морской пехоты, писарей, слуг – всего их было восемь – и научной группы, утвержденной Королевским обществом.

Самой яркой фигурой научной группы был Джозеф Банкс, очень богатый молодой человек и фанатичный ботаник (в прямом смысле этого слова). Чтобы попасть в экспедицию, он заплатил 10 тысяч фунтов. Впоследствии он стал президентом Королевского общества, пробыл на этом посту около полувека и был очень уважаем коллегами. В состав научной группы также входили доктор Карл Соландер, знаменитый шведский ботаник; Александр Бакан, художник-пейзажист; Сидни Паркинсон, художник, в чьи обязанности входило делать зарисовки представителей фауны; официальный астроном Королевского общества Чарлз Грин, который вместе с Куком отвечал за фактические наблюдения за прохождением Венеры. Одна забавная деталь: человек, утвержденный на должность старшего кока экспедиции, оказался одноногим. Конечно, капитан «Индевора» не мог знать тогда еще ненаписанную историю одноногого судового повара Джона Сильвера и никакого особого предубеждения к своему коку не питал. Но он резонно считал, что отсутствие ноги – существенный недостаток для человека в море, мешающий исполнять свои обязанности. Кук попросил, чтобы повара тут же заменили. Его заменили – одноруким.

Королевское общество потребовало от Адмиралтейства, чтобы наблюдение за прохождением Венеры производилось с Таити. Тогда это был одним из немногих островов в Тихом океане, чья долгота и широта были известны достаточно точно. А как только закончатся наблюдения и результаты будут зарегистрированы, «Индевор» отправится на юг, на поиски таинственного континента.

В августе 1768 года «Индевор» отплыл из Плимута. Плавание на юг до Мадейры, которой он достиг 13 сентября, прошло без приключений, но прибытие было омрачено печальным событием: когда они бросали якорь, якорный трос зацепил помощника штурмана и потащил под воду, и хотя спасти штурмана не удалось, якорь тут же снова подняли. Впрочем, в те времена капитан корабля, совершившего кругосветное плавание, считал себя удачливым, если привозил живыми две трети первоначального состава команды.

Кук был отлично осведомлен, что одной из наиболее распространенных причин смерти на кораблях дальнего плавания является заболевание цингой, вызванной тем, что команда длительное время вынуждена питаться солониной и консервированными продуктами. Поэтому на Мадейре загрузили свежую говядину, свежие фрукты, овощи и лук. Кук настаивал, чтобы вся команда ежедневно также ела квашеную капусту. Первый случай, когда Кук дал приказ о наказании во время путешествия, произошел, когда он узнал, что два члена его команды нарушают его предписания по части рациона и отказываются есть свежее мясо. Он приказал их высечь. Однако в отношении квашеной капусты репрессивные меры не помогали. Куку никак не удавалось заставить своих подчиненных взять в рот это диковинное для англичан блюдо. Он решил эту проблему, заставив своих офицеров есть ее с демонстративным удовольствием и при этом громко нахваливать; любопытство заставило некоторых членов экипажа попробовать ее; желающих становилось все больше, так что в конце концов Кук был вынужден установить норму на капусту. Как показывают документы, не было ни одного корабля той эпохи, команды которых пострадали бы от цинги так мало, как корабли, которыми командовал Кук.

Следующим после Мадейры крупным портом на пути следования «Индевора» был Рио-де-Жанейро. Однако путешественников приняли там не слишком любезно. Как выяснилось, местные власти пришли к выводу, что неуклюжий «угольщик» меньше всего похож на судно английского военно-морского флота, что офицерский патент капитана Кука конечно же подделка, а сам он – то ли пират, то ли контрабандист, словом, личность подозрительная. С большим трудом удалось получить разрешение загрузить пресную воду и продовольствие, никого из членов команды не пустили на берег. Между тем из-за неблагоприятного ветра путешественникам пришлось провести в этом негостеприимном порту почти месяц. Впрочем, Банкс все же устроил тайную вылазку на сушу, чтобы собрать образцы местной флоры, и весьма в этом преуспел.

Рождество встретили где-то на полпути к мысу Горн. На следующий день капитан сделал в своем дневнике лаконичную запись: «Поскольку вчера было Рождество, команда была не в трезвейшем виде». Джозеф Банкс позволил себе более пространное описание: «В Рождество все добрые христиане, то есть все матросы, отвратительно напились, так что к ночи едва ли оставался на корабле один трезвый член команды: слава Богу, ветер был умеренным, иначе одному Господу известно, что бы с нами стало». Вообще-то, Кук славился своей строгостью, но, как видим, ничто человеческое было ему не чуждо, и время от времени он позволял команде «оттянуться».

В середине января путешественники исследовали остров Терра-дель-Фуэга, лежащий близ южной оконечности американского континента, место холодное и унылое, несмотря на разгар лета. Но Банкс обнаружил там до тех пор неизвестные науке растения и был счастлив. 24 января, когда «Индевор» огибал мыс Горн, погода стояла прекрасная, светило солнце и море было спокойным, что большая редкость в этих водах. Далеко не всем, кто огибает мыс Горн, вообще удается его увидеть. Воспользовавшись этой счастливой случайностью, Кук прошел вокруг мыса Горн очень медленно, зондируя, наблюдая, нанося на карту, делая очень точные определения широты и долготы, и вошел в Тихий океан. Как писал Маклин: «Теперь в Тихий океан пришел человек, который мог точно найти то место, куда он хотел плыть; человек, который, покидая это место, в точности знал, где он побывал. Это был человек, которому судьба назначила прочесать Тихий океан, совершить огромный, широко охватывающий поиск, который и не снился ни одному исследователю предшествующих эпох, открыть множество островов и оставить след, печать белого человека, в судьбах и жизнях большего числа народов, чем все его предшественники, вместе взятые».

13 апреля 1769 года «Индевор» прибыл на Таити, не имея среди членов команды ни одного больного, ни одного случая цинги, что после восьмимесячного морского плавания тогда почиталось почти невероятным.

Второй помощник Кука Джон Гор прежде бывал на Таити с капитаном Уоллисом. Тогда они были встречены градом стрел и камней и Уоллис был вынужден стрелять в нападавших, убив при этом одного, а остальных ранив. Даже после этого против англичан продолжали сражаться сотни лодок и тысячи человек. Высадка была завершена под защитой ружей и пушек, пока таитяне не признали поражение. Гор и на этот раз опасался чего-то подобного, но все прошло благополучно. Пассажиры вышедшей на встречу «Индевору» флотилии лодок были настроены вполне дружелюбно. Через два дня после прибытия Кук с группой отправился на берег, чтобы выбрать место для форта, где можно будет разместить обсерваторию. Вести астрономические наблюдения с борта корабля неудобно, для этого нужна абсолютно неподвижная платформа. Выбрали песчаную косу в северо-восточной оконечности гавани Матаиеа-Бей. Это место полностью простреливалось с «Индевора» (если бы возникло какое-нибудь недоразумение), а находящаяся поблизости река Вайпупи, впадающая в море с другого конца косы, снабжала форт питьевой водой. Сооружение состояло из земляных валов с трех сторон с глубокими рвами за ними, по верху валов была построена изгородь из срубленных поблизости деревьев. На востоке, на обращенной к реке стороне, использовали корабельные бочки. На стенах установили пушки с корабля.

Снаружи вокруг форта была проведена линия: таитянам было сказано, что они ни в коем случае не должны за нее заходить. Этот запрет был вскоре нарушен, что привело к трагическим последствиям. Однажды, когда Банкс и Кук охотились на уток, они услышали выстрел со стороны форта. Они побежали назад и нашли мертвого таитянина, лежавшего на земле. По версии охранявших форт матросов, туземец оттолкнул ничего не подозревавшего часового, схватил его мушкет и бросился с ним бежать, после чего и был застрелен. Так это было или нет, но мир на острове повис на волоске. Все же Куку удалось объяснить вождю, каким тяжелым преступлением является кража мушкета, и тот согласился, что, если человек видит, что против него совершено преступление, он волен принимать любые меры, чтобы отомстить.

Дружеские отношения с туземцами были восстановлены, и ничто их не омрачало до 2 мая, когда из обсерватории исчез квадрант. Чем этот астрономический прибор, без которого наблюдения за прохождением Венеры лишались всякого смысла, привлек таитян, остается загадкой, но члены Королевского общества, ради которых, согласно официальной версии, и затевалось все предприятие, были в отчаянии. Кук перекрыл залив, чтобы вор не мог уйти морем. В конце концов островитяне вернули прибор по частям. К счастью, починить его было возможно, и мир снова был восстановлен. 3 июня прохождение Венеры успешно наблюдали из двух точек на Таити и из третьей на соседнем острове Муреа. Кук и Грин были уверены, что получили отличные результаты, но, к сожалению, инструменты для астрономических наблюдений того времени были недостаточно точны, чтобы дать тот результат, на который надеялись ученые, так что именно эта миссия «Индевора», хоть и была выполнена, не имела серьезных научных последствий.

«Индевор» покинул Таити в середине июля. Вместе с Куком в плавание добровольно отправился местный вождь по имени Тупиа, прихвативший с собой слугу-подростка Тиату. Тупиа не был уроженцем Таити, а приплыл туда с острова Райатеа, находящегося к западу от Таити. Он сообщил, что кругом было много островов и он хорошо их знал. На одном из них у него были родственники, которых он иногда навещал; еще большее число островов он посещал в составе военной экспедиции. Тупиа мог быть очень полезен при исследовании океана вокруг Таити и как проводник, и как переводчик. Однако Тупиа, чей отец был великим путешественником и заплывал далеко на юг, никогда не слышал, чтобы там находился обширный континент, только острова.

После Таити Кук посетил и нанес на карту несколько островов архипелага, который он назвал островами Общества, «потому что они расположены близко друг к другу», и присоединил их к британской короне. Затем, несмотря на уверения Тупиа, он повернул прямо на юг во исполнение секретного приказа Адмиралтейства.

«Индевор» проделал путь в полторы тысячи миль по пустынному морю и достиг сороковой параллели – предела, положенного ему в инструкциях лордов Адмиралтейства. «Ревущие сороковые» – так называют эту область Мирового океана моряки всего мира. Погода была отвратительная, никаких признаков близкой земли не наблюдалось, и Кук не стал пробиваться дальше. Он свернул сначала на северо-запад, потом пошел почти прямо на запад, лишь чуть-чуть забирая к югу в надежде, что на этой линии где-то упрется в неуловимый континент. 7 октября юнга «Индевора» разглядел на горизонте восточное побережье Новой Зеландии.

Новая Зеландия была открыта за 126 лет до этого голландским мореплавателем Тасманом. Он проплыл вдоль ее западного побережья. Восточного берега Новой Зеландии до сих пор не видел ни один европеец, ни один европеец после Тасмана и до Кука Новой Зеландии не посещал, ни один европеец никогда в Новой Зеландии не высаживался. Тасман в свое время отказался от этой мысли, напуганный враждебным поведением собравшихся на берегу туземцев-маори. Несколько спутников Тасмана заплатили за попытку высадиться жизнью.

Коренные новозеландцы и на этот раз не проявили дружелюбия. Когда Кук с несколькими матросами направился к берегу, туземцы тотчас попытались отрезать их от корабля. Пришлось прибегнуть к огнестрельному оружию, причем стрельба в воздух нужного эффекта не дала. Кук смог благополучно вернуться на борт только после того, как один новозеландец был убит.

На следующее утро была предпринята вторая попытка. Кук, Грин и еще несколько человек высадились на берег и направились к группе вооруженных маори. Они предложили им подарки, но маори были совсем не похожи на других дикарей. Их совершенно не привлекали бусы и другие безделушки, а вот оружие англичан вызвало живейший интерес. Один из них попытался вырвать шпагу из рук Грина и завязалась схватка. Один маори был убит, трое ранены. Кук с командой вернулся на «Индевор».

Третья попытка договориться также не привела ни к чему, кроме новых жертв среди новозеландцев. В конце концов Кук отказался от мысли высадиться на этом участке побережья и покинул негостеприимную гавань, назвав ее Поверти-Бей (гавань Бедности) – «потому что нам не удалось добиться ничего из того, что мы хотели».

Надо сказать, это далеко не последний раз, когда новозеландцы ставили англичан в тупик своим поведением. Лет через пятьдесят после описанных событий один английский капитан доставил в Кембриджский университет маорийского вождя по имени Хонга. Профессора приняли его с распростертыми объятиями и с энтузиазмом начали составлять словарь и грамматику языка маори. Хонга пользовался большим успехом в Англии и неоднократно получал приглашения к королевскому двору. С королем он держался на равных, а тот буквально засыпал его дорогими подарками. Когда же пришла пора возвращаться на родину, вождь сумел продать все подарки и на вырученные деньги закупить партию огнестрельного оружия, которым выучился владеть отменно. Оказавшись вновь в Новой Зеландии, Хонга вооружил и обучил соплеменников, развязал кровавую войну против других племен и вскоре утвердил свою власть на значительной территории. Хотя враждебные действия Хонги не были направлены против белых поселенцев, тогда еще очень малочисленных, его возвышение нарушило существовавшее ранее равновесие между племенами и доставило колонизаторам немало хлопот.

Но вернемся к нашим путешественникам. К югу от Поверти-Бей подходящего места для высадки им найти не удалось, но к северу обнаружилась небольшая защищенная бухта с дружелюбными туземцами. Ученые нашли здесь деревья, растения, цветы, птиц, животных и насекомых, совершенно не известных в других частях света.

«Индевор» продолжал двигаться на север вдоль береговой линии, и за время этого плавания команда еще не раз сталкивалась с враждебностью местных жителей. На Рождество 1769 года, после двух недель непрекращающейся схватки со штормовым ветром и постоянно бурным морем, Кук достиг северной оконечности Новой Зеландии. Он узнал группу островов, известных как Три Короля, в последний раз виденных Тасманом за век с четвертью до этого. После этого Кук повернул свой корабль к югу.

Если восточный берег Новой Зеландии он наносил на карту очень тщательно, то в отношении западного был более небрежен. Во-первых, берег был подветренный, а значит, гораздо более опасный для плавания, во-вторых – «Индевор» к тому времени дал течь, оброс водорослями и нуждался в ремонте. Его капитан торопился поскорее найти место, подходящее для долгой стоянки, и справедливо опасался, что на этом берегу такого места нет.

11 января 1970 года команда «Индевора» увидела на горизонте покрытую снегом вершину горы высотой более 2000 м, которую капитан нарек горой Эгмонт. После этого береговая линия повернула на юго-восток, но Кук решил продолжать плыть по прямой. Так он пересек пролив, который сейчас называется проливом Кука, и достиг Южного острова. Затем он повернул на восток, проплыл мимо гавани Убийц (ныне Золотая Гавань), названной так в память об убитых туземцами членах команды Тасмана, затем мимо залива Тасмана и наконец нашел якорную стоянку, которая полностью отвечала его требованиям: небольшая бухта, почти полностью закрытая холмами и имеющая множество роскошных пляжей, идеально подходящих для килевания «Индевора». Этой бухте суждено было стать любимой гаванью Кука в Южных морях, и в дальнейшем он будет туда возвращаться несколько раз в год. Он назвал ее заливом Королевы Шарлотты, в честь супруги Георга III.

Пока команда занималась ремонтом, Кук поднялся в горы, чтобы кое-что уточнить. Ведь до сих пор у него не было уверенности, что они пересекли именно пролив, а не горло широкого залива. Впрочем, чутье моряка подсказывало Куку, что это именно пролив, и обзор с ближайшей вершины подтвердил его правоту. Получив эту информацию, капитан решил пройти проливом и выйти снова к восточному побережью.

Кук обогнул Северный остров, нанес на карту его очертания и координаты важнейших точек. Теперь предстояло главное – пройти вдоль побережья Южного острова и выяснить, не является ли он все-таки не островом, а северной оконечностью Южного континента.

Сразу обогнуть второй крупнейший остров Новозеландского архипелага по контуру, как это вышло с первым, не получилось. Когда «Индевор» уже приближался к его южной оконечности, разразился западный шторм и утащил корабль далеко в Тихий океан. Когда Кук снова повернул на запад в поисках материковой суши, он прошел южнее Южного острова и наткнулся на остров Стюарта, который отделен от Южного проливом Фово. Они обогнули юго-западный мыс острова Стюарт, и Кук не сомневался, что достиг южного предела архипелага, потому что широкий накат ветровых океанских волн, который они теперь встретили, мог быть только накоплен на пространстве в тысячи миль.

Итак, надежда на то, что Новая Зеландия все-таки окажется частью пресловутого Южного континента, растаяла окончательно. Тем не менее, эта земля была велика и обильна, и Кук направил «Индевор» на север, чтобы продолжить исследование Южного острова. 26 марта «Индевор» вернулся в залив Королевы Шарлотты, завершив обход Южного острова. Это плавание разрушило мифы о том, что земля, открытая Тасманом, – полуостров, отходящий от большого Южного континента. Теперь Кук окончательно доказал, что Новая Зеландия – архипелаг, состоящий из двух крупных островов, и нигде рядом нет огромной континентальной массы. Это была плохая новость, но зато это была твердо установленная истина.

В принципе, капитан Кук уже выполнил возложенную на него Адмиралтейством миссию: астрономические наблюдения на Таити провел, дошел до предписанной секретной инструкцией сороковой параллели, Южного континента там не обнаружил, но зато составил подробную карту обширной земли, про которую раньше было известно лишь то, что она существует, и, весьма приблизительно, место ее расположения. Можно было отправляться в Англию, но не было никакого резона возвращаться туда тем же путем, каким «Индевор» прибыл в Новую Зеландию. Кук решил по дороге исследовать восточное побережье Австралии, где прежде бывал только Тасман, затем добраться до голландской Ост-Индии, где легко можно будет пополнить запасы продовольствия, и оттуда уже отправиться в Англию вокруг мыса Доброй Надежды.

Первый помощник капитана лейтенант Хикс увидел на горизонте австралийский берег 21 апреля. Кук поплыл вдоль берега сначала в восточном, потом в северном направлении в поисках хорошей гавани. После недельного плавания они нашли подходящую бухту и зашли в нее. Прежде спутники Кука часто видели на берегу дым и заключили, что места эти обитаемы, но видеть местных жителей им еще не приходилось. В облюбованной гавани они впервые встретили австралийских аборигенов. В отличие от золотисто-смуглых полинезийцев, их кожа была почти черного цвета. Некоторые из встреченных австралийцев совершенно поразили европейцев своим равнодушным отношением ко всему. Однажды путешественники встретили две лодки, полные аборигенов, занятых рыбной ловлей; никто из них не обратил внимания на появление «Индевора» и не проявил интереса или удивления, хотя нельзя было предположить, что эти люди когда-нибудь раньше видели такой корабль.

Австралийцы не знали земледелия, и Кук не смог пополнить здесь запас свежих овощей и фруктов. Единственное, что было в изобилии, это пресная вода и рыба. Гавань кишела рыбой, и Кук назвал это место гаванью Скатов, но, в отличие от большинства географических названий, придуманных капитаном, это имя надолго не закрепилось. В первые же дни стоянки Банкс и Соландер нашли на берегах бухты сотни неизвестных в Европе растений и собрали великолепный гербарий. По этому случаю гавань Скатов торжественно переименовали в Ботани-Бей (Ботаническая гавань).

Больше месяца у восточного побережья Австралии стояла прекрасная погода и плавание протекало удивительно мирно, а в 11 часов вечера 11 июня «Индевор» наскочил на подводный коралловый риф с такой силой, что задрожали все шпангоуты. Вода немедленно хлынула внутрь. Особенно неприятно было то, что корабль сел на мель в высшей точке прилива и, следовательно, с наступлением отлива должен был засесть еще прочнее. Тем временем тяжелый накат волн постоянно бил по севшему на мель кораблю.

Помпы не справлялись с прибывавшей водой. По мере отступления прилива у «Индевора» развился крен, что увеличивало нагрузку на уже поврежденные шпангоуты. Чем сильнее спадал прилив, тем больше становился угол крена. Материк находился в двадцати милях. Стоило разразиться внезапно шторму, и судно могло быть сорвано с рифа. При этом сломалось бы еще больше шпангоутов, и оно бы затонуло, а шлюпок было недостаточно, чтобы отвезти команду на берег.

Ситуация сложилась отчаянная. Чтобы облегчить судно, Кук приказал выбросить за борт сначала весь балласт, а потом и необходимый груз: боцманские и плотницкие склады и даже пушки, хотя место выброса последних старательно обозначили буями, чтобы потом возвратить их на корабль. В результате судно стало легче на 50 тонн, но по-прежнему плотно сидело на рифе. Капитан распорядился положить якоря в полубаркас и бросить их на некотором расстоянии от «Индевора», чтобы при помощи ворота и якорной цепи перетянуть судно в более глубокую воду. Во время следующего высокого прилива в 11 часов утра снять судно с мели не удалось. Теперь Кук возлагал большие надежды на ночной прилив. Обычно на этом побережье тот был значительно выше дневного. Однако и в случае успеха затеи с якорями команда подвергалась большому риску. Коралловый риф, на который сел «Индевор», удерживал его на месте, но в то же время не давал ему камнем пойти на дно. Однако оставаться на рифе казалось опасным. Кук решил, что если корабль начнет быстро тонуть, он попытается перетянуть его на прежнее место на рифе. Ну а если корабль сойдет с мели и все-таки станет медленно тонуть, он попытается преодолеть на нем 20 миль до берега, вытащить на сушу, разобрать и построить менее крупный корабль из его древесины и шпангоутов и доплыть на этом новом корабле до Ост-Индии.

Как видим, обе перспективы были довольно безрадостными, но тут судьба, которой, видимо, надоело издеваться, преподнесла капитану и его команде роскошный подарок. Когда во время ночного прилива «Индевор» с большими усилиями удалось снять с мели, оказалось, что он совсем неплохо держится на плаву. Большая глыба коралла обломилась, когда судно сдвинулось с места, и частично заткнула пробоину. Чтобы закрепить успех, решили поставить на нее пластырь. Под днище корабля была подведена веревка, привязанная к парусу, покрытому паклей и шерстью. Этот парус подвели под корабль, и когда он попал на пробоину, давление воды установило его в нужном положении. При работающей помпе корабль и не думал тонуть, вода пробивалась в трюм тонкой струйкой, медленнее, чем ее успевали откачивать.

Немного севернее места аварии посланные на разведку матросы нашли подходящее устье реки. Правда, из-за встречного ветра войти в него удалось только через три дня, все это время помпы работали и «Индевор» держался молодцом. Наконец удалось бросить якорь, а потом вытащить пострадавшее судно на берег. Большая часть обшивки подводной части корабля была ободрана и не хватало четырех досок, но ничего непоправимого с «Индевором» не случилось.

Во время этой вынужденной стоянки англичане впервые вступили в контакт с австралийскими аборигенами, которые не причинили им особых хлопот. Что до сопровождавших Кука натуралистов, то они охотно остались бы в этом краю диковинных животных и растений гораздо дольше, чем этого требовал ремонт судна. Впервые они увидели летучих собак, динго, валлаби, кенгуру и прочие чудеса австралийской фауны, столь непохожей на фауну Старого Света. Но капитан был очень встревожен и стремился отправиться в путь как можно быстрее. «Индевор» был залатан не слишком надежно, а ближайшие судоремонтные верфи находились в Батавии, на Яве, в голландской Ост-Индии, и Кук даже не знал еще, как туда плыть, поскольку пока не было доказано, что существует проход между Северной Австралией и Новой Гвинеей. Провизии осталось всего на три месяца, а в случае задержки попутные юго-восточные пассаты грозили смениться на встречные северо-западные. 6 августа Кук отправился в путь, дав название приютившей их реке в честь своего корабля – Индевор. Город, который теперь стоит на этом месте, называется Куктаун.

Дальнейшее плавание было очень сложным, ведь «Индевор» находился в районе Большого Барьерного рифа, однако недавнее несчастье заставило всех удвоить осторожность. Капитану понадобилась целая неделя, чтобы провести корабль через особенно трудный участок, который он окрестил Лабиринтом. Ночью плыть вообще было невозможно, а в течение дня впереди «Индевора» шел катер, постоянно делая промеры глубины. В это время сам Кук руководил движением корабля с верхушки мачты. Уйти из этих опасных вод слишком далеко в море он позволить себе не мог, так как рисковал пропустить пролив, отделяющий Австралию от Новой Гвинеи.

Когда Кук достиг наконец северной оконечности австралийского континента, он объявил всю эту землю владением британской короны, а ее северо-восточная часть получила название Новый Южный Уэльс. Прежде чем покинуть эти воды, Кук проверил ширину пролива, отделяющего Австралию от Новой Гвинеи, а затем взял курс на Батавию. В этот принадлежащий голландцам порт он прибыл в начале октября. Это был первый цивилизованный город, который команда «Индевора» увидела за два года, после того как покинула Рио-де-Жанейро. И так случилось, что именно здесь команду «Индевора» постигло страшное несчастье.

Батавия была построена в низколежащей долине и снабжена многочисленными каналами. Так принято было строить города в Голландии – почти вдоль каждой большой улицы протекал канал. Но климат на Яве очень отличался от голландского, поэтому каналы были невероятно грязны, полны отбросов и нечистот и оказались идеальным рассадником москитов, бактерий и вирусов. Ничего удивительного, что город стал очагом малярии и дизентерии. Из каждой сотни военнослужащих, которые приплывали из Голландии на службу в гарнизоне, пятьдесят умирали к концу года, двадцать пять находились в госпиталях и только не больше десяти были полностью пригодны для несения службы. Когда «Индевор» прибыл в Батавию, вся его команда была здорова, что составляло немалую гордость его капитана. Голландские моряки сказали Куку, что он может считать себя счастливчиком, если половина его команды не умрет здесь. Когда, закончив ремонт, сразу после Рождества «Индевор» отплыл из Батавии, судно уже потеряло семерых членов команды, в том числе судового врача, и более сорока были настолько серьезно больны, что не могли принимать участия в работе на корабле.

Во время десятинедельного перехода из Батавии в Кейптаун на корабле умерло 23 человека, включая астронома Грина и рисовальщика-натуралиста Паркинсона. Когда 14 марта «Индевор» пришел в Кейптаун, Кук был вынужден нанять новую команду. Многие из тех, кто остался жив, все равно были не в состоянии выполнять тяжелую корабельную работу. 12 июля 1771 года, через два года и одиннадцать месяцев плавания, первая кругосветная экспедиция Кука возвратилась в Англию.

 

Путешествие второе (1772–1775)

Немедленно после возвращения Кук получил повышение и стал командором. Под его начало поступило судно Его Королевского Величества «Скорпион». В планы Адмиралтейства, однако, не входило, чтобы Кук долго оставался его капитаном. Это было просто временное назначение, средство, с помощью которого он содержался на полном окладе. На повестке дня стояла подготовка второй экспедиции. Несмотря на то что «Индевор» добрался до сороковой параллели и не нашел Южного континента, лорды Адмиралтейства и члены Королевского общества продолжали верить в его существование. Как рассказывал сопровождавший Кука во втором путешествии Георг Форстер, «многие еще продолжали говорить о существовании в Южном море обширного материка, который простирается до 30° южной широты. Поскольку эти края благодатные, материк мог представлять большой интерес для европейских держав. Правда, первое плавание капитана Кука, когда он дошел до 40°, не встретив никакого материка, нанесло подобным взглядам опасный удар. Но кое-кому это показалось все еще недостаточным доказательством. Возможно, именно там, говорили они, материк не простирался так далеко к северу; возможно, капитан Кук просто попал в большой залив, а возьми он градусов на десять в сторону, то увидел бы землю. Вообще море вокруг Южного полюса всюду до 50°, а в некоторых местах до 40° широты все еще оставалось неисследованным, здесь никто еще никогда не плавал!»

На этот раз капитан, видимо, не получил никаких специальных секретных инструкций, только общие указания. По словам все того же Форстера: «Капитану Куку было рекомендовано использовать летние месяцы для открытий близ Южного полюса; когда же наступит холодное, бурное, туманное и ненадежное время года, ему надлежало вернуться к тропикам и там с помощью имевшихся у нас теперь астрономических инструментов произвести новые расчеты и более точно определить положение открытых прежде островов. Если большой материк так и не будет обнаружен, капитану Куку следовало пройти как можно ближе к полюсу, двигаясь на восток, покуда он не обойдет земной шар». Следуя пожеланиям Адмиралтейства, Кук проутюжил южные широты с истинно британской дотошностью.

Решили, что новый корабль Кука должен быть больше «Индевора», а для безопасности, удобства и взаимной поддержки в экспедицию должно быть отправлено второе судно. Адмиралтейство закупило еще два «угольщика»: «Маркиз де Гранби» водоизмещением 462 тонны и штатом 118 матросов и «Маркиз де Рокинхем» водоизмещением 350 тонн и штатом 83 человека. При передаче военно-морскому флоту им поменяли имена. Сначала корабли хотели назвать «Дрейк» и «Рэли», но передумали, потому что эти имена очень раздражали испанцев, а на тот момент с испанцами ссориться не хотели. Поэтому корабли Кука получили имена «Резолюшн» («Решение») и «Адвенчер» («Приключение»). Капитаном «Адвенчера» стал Тобиас Фюрно, очень опытный офицер, который уже плавал вокруг света с Уоллисом. Что до научной группы, то сперва предполагалось, что ее вновь возглавит Джозеф Банкс, но на этот раз его отношения с лордами Адмиралтейства не сложились. По их мнению, ученый выдвинул непомерные требования относительно бытовых условий на корабле. И хотя нет сведений, чтобы Банкс ссорился с капитаном, Кук ушел в плавание без него. Научную группу возглавил знаменитый немецкий натуралист Иоганн Рейнхолд Форстер. С ним был его сын Георг, которому предстояло выполнять функции художника-натуралиста. Последнему мы обязаны прекрасным описанием второго путешествия Кука. Он по справедливости считается родоначальником жанра художественно-научного описания путешествий. Об обстоятельствах своего появления на «Резолюшн» Георг Форстер сообщает следующее: «Банкс и Соландер, принимавшие участие в первом плавании капитана Кука, решили отправиться с ним и на этот раз. Господин Банкс даже затратил немалые суммы, дабы обзавестись всем необходимым. В ботанических и зоологических исследованиях ему должны были, помимо Соландера, помогать двое молодых людей, трех других он собирался взять, чтобы они зарисовывали животных и растения, которые будут им найдены. Сопровождать его собирался даже Цоффани, опытный немецкий художник, которому надлежало зарисовывать всяческие ландшафты, равно как и жителей. Чтобы совершить путешествие с наибольшими удобствами, Банкс потребовал произвести на корабле некоторые перестройки. Однако морской министр не пожелал исполнить требований сего бескорыстного ревнителя науки. Банкс довольно долго, хотя и напрасно, ждал благоприятного решения, наконец за десять дней до отплытия он заявил, что отказывается от путешествия вместе со всеми своими спутниками. Министр был разгневан, он захотел показать, назло Банксу, что наука может обойтись и без него. Из суммы, которую выделил на это путешествие парламент, еще оставались не распределены 4000 фунтов стерлингов. Министру это пришлось как нельзя более кстати. Моему отцу было предложено сопровождать капитана Кука в качестве натуралиста; однако всю интригу, которая предшествовала приглашению, от него тщательно скрыли. Парламент определил ему и мне вышеназванную сумму, присовокупив к ней всякие ненадежные обещания, и мы отправились в путешествие, намереваясь хотя бы отчасти восполнить ущерб, который могла бы претерпеть наука из-за отказа господина Банкса».

Уильям Ходжс был приглашен в качестве художника-пейзажиста; также был взят в команду астроном из Совета по долготе некий Уильям Уоллс, который вместе с Куком должен был испытать качества хронометра нового типа, измеряя долготу в море. Другой астроном, Уильям Бейли, выполнявший те же задачи, находился на борту «Адвенчера».

13 июля 1972 года «Резолюшн» и «Адвенчер» отплыли из Плимута и взяли курс на Кейптаун. Экспедиция сделала две остановки – на Мадейре и островах Зеленого Мыса, и 30 октября прибыла в Кейптаун. К огорчению Кука, запасы, заказанные заблаговременно, еще не прибыли, и ему пришлось около месяца их ожидать. Пока он находился там, до него дошли известия о плаваниях французских кораблей в Индийском и Тихом океанах. История исследований, сделанных французами, вкратце изложена в книге Форстера: «В 1769 году господин Сюрвиль по поручению французской Ост-Индской компании проделал путь от Пондишери через Филиппинские острова к Новой Зеландии. Он стоял там на якоре в бухте Даутлесс, когда 9 декабря увидел проплывавшего мимо на «Индевре» капитана Кука. Затем он пересек Южное море между 30° и 40° южной широты и погиб при высадке в перуанском порту Кальяо.

В 1772 году Кергелен и Сент-Аллуарн открыли в Южном Индийском океане остров почти на одном меридиане с островом Маврикия и под 48° южной широты [остров Кергелен]. В том же году Кергелен отправился из Франции еще в одно плавание, но вернулся домой ни с чем. Одновременно с первым путешествием Кергелена Марион-Дюфрен и Крозе проплыли от мыса Доброй Надежды через Южный Индийский океан между 20° и 50° южной широты к Вандименовой Земле и Новой Зеландии. Южнее Мадагаскара они открыли несколько маленьких пустынных островов [острова Принс-Эдуард и Крозе]. Марион-Дюфрен был убит новозеландцами во время стоянки в заливе Островов [Бей-оф-Айлендс]. Крозе продолжил путешествие один. Вначале он следовал по пути Тасмана, однако затем свернул к Маниле.

Отправляясь в путь, мы были осведомлены только об открытиях, совершенных до первого путешествия Кука (включительно); о последних французских экспедициях мы либо еще ничего не знали, либо имели сведения в высшей степени ненадежные».

Если англичане мало знали о французах, то и французы немного слышали про англичан. В частности, экспедиция Марион-Дюфрена покинула Новую Зеландию, дав острову название Острель-Франс и объявив его владением французского короля, не зная, что Кук уже объявил его владением британской короны. Но, в отличие от Кука, они не обошли остров кругом и не нанесли его на карту.

Хотя капитан и досадовал на задержку, научная группа экспедиции проводила время довольно плодотворно. Форстер рассказывал: «В день после нашего прибытия оба астронома, господа Уоллс и Бейли, расположили свои инструменты на берегу в нескольких футах от той точки, где до них производили астрономические наблюдения господа Мезон и Диксон. В тот же день мы приступили к ботаническим прогулкам. От города берег поднимается полого во все стороны к трем горам, расположенным в глубине залива. У самого моря берег низкий и ровный; между бухтами Фолз-бей и Столовой, где в последнюю впадает маленький ручей с соленой водой, почва болотистая. Кое-где она поросла зеленью, однако по большей части песчаная. Места более высокие с моря кажутся иссохшими и пустынными, однако здесь множество разнообразных растений, в том числе кустарников; называться же деревьями заслуживают лишь две или три разновидности. У маленьких ручьев повсюду расположены загородные дома здешних жителей, которые весьма оживляют местность. В сухих зарослях водятся всевозможные насекомые, многие виды ящериц, черепах и змей; здесь в изобилии можно встретить также разных мелких птиц. Каждый день мы возвращались с богатой добычей растений и трав, и многие, особенно травы, к нашему удивлению, оказались совсем неизвестны натуралистам, хотя они росли довольно близко от городских стен, откуда не раз пополнялись коллекции по всей Европе».

В кейптаунском порту ученые встретили своего коллегу, прославленного шведского ботаника, ученика самого Карла Линнея Андерса Спаррмана. Ранее побывавший в Китае, а теперь ненадолго осевший на мысе Доброй Надежды, Спаррман, не долго думая, присоединился к экспедиции. Как объяснил Форстер: «Мысль собирать новые сокровища в совершенно неизведанных землях настолько захватила его, что он тотчас же решил отправиться с нами вокруг света, и я с гордостью могу теперь подтвердить, что в его лице мы обрели горячего друга естествознания, опытного врача, сердце, способное к благороднейшим чувствам и достойное философа».

22 ноября «Резолюшн» и «Адвенчер» вновь вышли в море. На борту был даже скот, предназначенный для расселения на островах. «Беспокойная стихия, – рассказывал Форстер, – коей мы сызнова доверили теперь себя, не особенно нам благоволила, так что всю ночь мы боролись с сильными порывами ветра. Море светилось примерно так же, как по пути к мысу, но не столь сильно, как тогда. На другой день в 8 часов утра мы потеряли мыс Доброй Надежды из виду и взяли курс на юг. Поскольку нам теперь предстояло плавание, какого до нас никто еще не совершал, и мы не знали, когда и где найдем возможность пополнить запасы пресной воды, капитан приказал относиться к ней бережливо. У бочки с водой был даже поставлен часовой, и каждый член команды ежедневно получал лишь определенную порцию. Кроме того, каждому разрешалось еще попить из бочки, но не брать с собой. Сам капитан умывался морской водой, и вся команда должна была следовать его примеру. Постоянно действовал также усовершенствованный господином Ирвингом дистилляционный аппарат, чтобы хоть как-то восполнить ежедневный расход пресной воды».

Экспедиция отправилась прямо на юг, потому что в 1700 милях южнее мыса Доброй Надежды экспедиция капитана Буве вроде бы заметила остров (или оконечность материка). Сейчас этот остров хорошо известен ученым и носит имя впервые открывшего его капитана. Он настолько мал, что его почти невозможно разглядеть на обычной школьной карте, и неудивительно, что Куку не удалось его найти.

В середине декабря на горизонте стали появляться айсберги, а капитан решил, что никакого стоящего острова, и уж тем более материка, в этих краях нет. Рождество отметили в обычной для команды манере. «Радость и хорошее настроение царили на всем корабле», – записал в своем дневнике Джеймс Кук. «Дикий гвалт и пьянство», – прокомментировал Форстер-старший, по мнению спутников, редкостный брюзга и зануда, но истинный ученый.

После праздников маленькая эскадра перестала утюжить море во всех направлениях и повернула прямо к югу, чтобы провести глубокое зондирование и раз и навсегда установить, есть ли в данном направлении большая земля или нет. Айсбергов вокруг становилось все больше, а порой случались густые туманы и близкое соседство ледяных гор становилось опасным. Подводная часть айсбергов иногда подтаивает от сравнительно теплой морской воды. Из-за подводной эрозии ледяная глыба внезапно теряет устойчивость и опрокидывается набок. Но иногда к плавучим горам все-таки приближались, чтобы пополнить запас пресной воды за счет растопленного льда. Природа айсбергов чрезвычайно занимала Форстера, и хотя многие его выводы оказались ошибочными, читать их неизменно интересно: «Такие громадные массы льда движутся на вид очень медленно и незаметно, поскольку же наибольшая часть их бывает скрыта под водой, воздействие ветра и волн мало на них сказывается. Морские течения – вот, вероятно, главная сила, приводящая их в движение, однако и самое быстрое из них не может за двадцать четыре часа отнести их на 2 английские мили. Во время этого первого плавания к Южному полюсу мы могли составить лишь предположительное мнение о происхождении плавучих льдов, подтвердить которое может только дальнейший опыт; однако, совершив путешествие вокруг света и не найдя Южного материка, в который верили все в Европе, мы утвердились в этом мнении и считаем теперь более чем вероятным, что такой плавучий лед возникает непосредственно в открытом море; во всяком случае, неоднократные опыты ясно показали, что морская вода может замерзать.

Плавучие льды свидетельствуют о большом различии между климатом Северного и Южного полушарий. В декабре (что в Южном полушарии соответствует нашему июню) мы находились всего только под 51°5′ южной широты (что примерно соответствует широте Лондона), однако встретили уже несколько плавучих ледяных гор, и наш термометр в полдень показывал 36° [2,2 °C]. Такой несоразмерный холод, видимо, связан с отсутствием в Южном полушарии материка, здесь только море, которое, будучи прозрачным жидким телом, лишь поглощает солнечные лучи, но не отражает их, как в Северном полушарии».

17 января 1773 года корабли Кука, первыми в истории, пересекли Южный полярный круг и спустя несколько дней уперлись в сплошные поля пакового (морского) льда. Капитан счел свой долг выполненным и повернул на север.

Некоторое время экспедиция искала открытый французами остров Кергелен. Тоже безуспешно, потому что Куку была известна широта – 48°, но долготу ему назвали неверно. К концу января погода страшно испортилась. Если море не штормило, его окутывал густой туман, и однажды «Резолюшн» и «Адвенчер» потеряли друг друга и не смогли найти. План действий на этот случай был предусмотрен. Идти в Новую Зеландию, в залив Королевы Шарлотты и встретиться там. Однако, несмотря на попутный ветер, Кук не сразу поспешил к месту встречи, а еще раз повернул на юг и снова уперся в льды. Некоторое время он двигался вдоль 60-й параллели и прошел всего в трехстах милях от Земли Уилкса. Открыть Южный континент ему и на этот раз не удалось.

17 марта Кук направил «Резолюшн» на северо-восток к Новой Зеландии. Шесть недель он провел в бухте Даски на Южном острове, давая команде возможность отдохнуть после трудного приполярного плавания, а ученым исследовать местную флору и фауну. В начале июня он нашел «Адвенчер» и его команду в заливе Королевы Шарлотты. Поскольку обе команды уже успели восстановить свои силы, воссоединившаяся эскадра покинула любимую гавань капитана Кука 7 июня. Корабли прошли через пролив Кука, вошли в Тихий океан и направились почти прямо на запад, потом повернули немного севернее, надеясь найти остров Питкерна, который был открыт капитаном Картером в 1767 году. Но неприятные события заставили Кука изменить планы. 29 июня он узнал от Фюрно, что на борту «Адвенчера» один человек умер, а двадцать оказались серьезно больны. Кук немедленно поднялся к нему на борт и обнаружил, что и другие члены команды находятся в плохом состоянии. Во всех случаях причина была одна и та же – цинга. А в то же самое время на борту у Кука ни один человек не был болен. Несчастье случилось просто потому, что Фюрно, опытный вроде бы капитан, не установил у себя на судне строгую антицинготную диету, на которой настаивал Кук. Заболевшим были необходимы свежие продукты, и Кук отложил свои планы исследований на ближайшее время. Он повернул к ближайшему известному ему сравнительно безопасному месту стоянки – на Таити.

Прибытие на этот тихоокеанский остров стало, наверное, самым приятным впечатлением, оставшимся у Форстера о путешествии. Он описывал его восторженно:

«Стояло утро, прекраснее которого не мог бы вообразить поэт, когда мы в двух милях от себя увидели остров О-Таити [Таити]. Восточный ветер, сопровождавший нас до сих пор, утих, а ветерок с берега доносил прекрасные свежие ароматы и волновал поверхность моря. Покрытые лесом горы величественных очертаний вздымали свои вершины, уже озаренные первыми лучами солнца. Под ними виднелся ряд пологих холмов, покрытых, как и горы, лесами и расцвеченных в разные оттенки, от зеленого до осеннего багрянца. Перед нами простиралась равнина, осененная плодоносящими хлебными деревьями и бесчисленными пальмами, широко раскинувшими свои царственные кроны. Все пребывало еще в глубоком сне; едва занимался рассвет, и тихие тени еще витали над пейзажем. Но постепенно стали различимы под деревьями дома и каноэ, вытащенные на песчаный берег. В полумиле от берега параллельно ему тянулась гряда невысоких скал, над которыми пенился морской прибой, за ними же вода была гладкой и обещала недельную стоянку. Наконец солнце осветило и равнину. Жители просыпались, все начало оживать.

Едва заметив в море большой корабль, несколько туземцев поспешили на берег, столкнули в воду свои каноэ и поплыли к нам. Вскоре они прошли между рифами, и одно каноэ приблизилось к нам на расстояние слышимости. В нем сидели два почти совершенно нагих человека, на головах у них было что-то вроде тюрбанов, на бедрах – передники. Они махали большими зелеными листьями и время от времени выкрикивали:

«Тайо!» – возглас, который нам и без словаря нетрудно было растолковать как дружественное приветствие. Когда каноэ вплотную подошло к корме, мы тотчас спустили им подарок: бусы, гвозди и медали. Они в ответ передали нам зеленую банановую ветвь, которая у них символизирует мир, и попросили прикрепить ее к кораблю так, чтобы все видели. Ветвь прикрепили к снасти главной мачты, после чего наши друзья тотчас вернулись на берег.

Вскоре весь берег оказался усыпанным множеством людей. Одни смотрели на нас, другие, доверившись заключенному мирному союзу, сталкивали в воду каноэ и грузили в них плоды своей земли. Не прошло и часа, как нас окружили сотни таких лодок, в каждой из них находилось от одного до четырех человек. Они настолько доверяли нам, что приплыли без оружия. Со всех сторон слышалось дружелюбное «Тайо!», и мы отвечали искренне, от души радуясь происходящему. Они привезли нам множество кокосовых орехов, бананов, а также плодов хлебного дерева и других растений, которые усердно меняли на бусы и мелкие гвозди. Предлагались на обмен и легко находили желающих также куски материи, рыболовные крючки, каменные топоры и разные прочие изделия. Множество каноэ, сновавшие взад-вперед между нами и берегом, представляли собой прекрасное зрелище, своего рода ярмарку на воде. Я тоже через окно каюты начал приобретать дары здешней природы и через полчаса уже имел две-три разновидности неизвестных птиц и много новых рыб. Рыбы эти, пока оставались живыми, отличались исключительно красивым цветом, поэтому я потратил все утро, чтобы их зарисовать и запечатлеть яркие краски, покуда они не исчезли вместе с жизнью.

Черты людей, окружавших нас, были столь же мягкими, сколь и приятным было их поведение. Роста они примерно нашего, цвет кожи – коричневый, как у красного дерева; у них красивые черные глаза и волосы, вокруг пояса они носили кусок материи собственной работы; другое полотнище живописно обертывалось вокруг головы наподобие тюрбана. Женщины достаточно миловидны, чтобы обратить на себя внимание европейцев, которые больше года не видели соотечественниц. Их одежда состояла из полотнища с отверстием посередине для головы, сзади и спереди оно доходило до колен. Поверх него надевался другой кусок материи, тонкостью напоминавшей миткаль, который на разный манер, однако довольно изящно, обертывался вокруг тела ниже груди наподобие туники; свободный конец перекидывался через плечо, иногда очень грациозно. Хотя этот наряд, возможно, и уступал по красоте драпировкам, какими мы любуемся у греческих статуй, однако он превосходил все наши ожидания и был островитянкам необычайно к лицу. Представителей обоих полов украшали или, вернее, изменяли до неузнаваемости уже описанные другими путешественниками странные черные пятна, которые получались путем накалывания кожи, а затем втирания в эти места черной краски. У людей простого звания, которые ходили по большей части нагими, такие пятна имелись в основном на бедрах, наглядно показывая, сколь различны представления людей о красоте и в то же время сколь одинаково все они склонны так или иначе делать себя красивее, чем есть.

Вскоре несколько туземцев поднялись к нам на борт. В каждом их движении, в каждом поступке чувствовалась необычайная мягкость нрава – основная черта их национального характера, достойная внимания каждого, кто изучает человеческое сердце. Внешне их расположение к нам проявлялось по-разному. Одни трогали наши руки, другие прижимались к плечу, третьи нас обнимали. Их удивлял белый цвет нашей кожи, и иногда они раздвигали у нас на груди одежду, дабы убедиться, что мы устроены так же, как они».

Через месяц пребывания на Таити матросы с «Адвенчера» были здоровы, и Кук взял курс на острова Общества, чтобы изучить их подробнее, чем в первое посещение, и пополнить запас свежего мяса. На Таити им предоставили всевозможные овощи и фрукты, но с мясом дело обстояло туго. Свиней на острове было немного, и их отказывались продавать, поскольку они принадлежали местному «королю».

На островах Общества англичане встретили столь же теплый прием, что и на Таити, и смогли получить около трехсот свиней, так что на ближайшее время проблема с провизией была решена. Потом «Резолюшн» и «Адвенчер» посетили архипелаг, который из-за оказанного им исключительно доброжелательного, даже по сравнению с таитянским, приема Кук назвал островами Дружбы.

«Туземцы, – рассказывает Форстер, – как находившиеся в каноэ, так и стоявшие на берегу, встретили нас громкими криками радости. Их каноэ подошли вплотную к нашей шлюпке, и оттуда нам бросали большие свертки материи, не требуя ничего взамен. Другие, и мужчины, и женщины, плавали вокруг, держа над головой мелочи на продажу вроде колец из панциря черепахи, рыболовных крючков из перламутра и т. д. Мы пробились через скопление лодок, но из-за мелководья не смогли приблизиться к берегу. Тогда жители добровольно вызвались перенести нас на плечах. На берегу они собрались вокруг нас, всячески выказывая свое дружелюбие и предлагая в подарок фрукты, оружие и домашнюю утварь.

Трудно было представить себе лучший прием, даже если вообразить, что они уже имели дело с европейскими кораблями и по опыту не сомневались в наших мирных намерениях. Однако здесь дело обстояло как раз наоборот, ибо до сих пор они еще не видели у себя ни одного европейца, а о давнем пребывании Тасмана на соседнем острове Амстердам могли знать только понаслышке. Так что подобный прием рекомендовал их самым выгодным образом. Видимо, они по природе были радушны, чистосердечны и чужды низкого недоверия. Это подтверждалось и тем, что среди них было много женщин, коих индейские народности обычно предпочитают прятать от чужеземцев. Женщины здесь были одеты от бедер до пят и дружелюбно улыбались, как бы приглашая подойти поближе».

Сейчас эти острова также известны под своим оригинальным названием – острова Тонго. Они показались европейцам земным раем. Здешние жители достигли более высокой ступени развития, чем любой другой народ в Тихом океане. Один из членов экипажа писал, что они были прекрасным народом на прекрасном острове. Вся пахотная земля была тщательно обработана, разделена на аккуратные квадратные делянки с пересекающими их тропинками. Дома туземцев представляли собой самое чистое жилище, которое Кук когда-либо видел в Тихом океане, с безукоризненно чистыми тростниковыми циновками на полу. Астроном Уоллс писал, что это были самые веселые и радостные создания, которых он когда-либо видел. Кук с немалым удивлением отмечал, что мужчины и женщины не только ели вместе, что было запрещено на Таити, но мужчины были настолько галантны, что первыми предлагали пищу женщинам.

Впрочем, воспоминания европейцев, возможно, не были лишены некоторой идеализации. Во всяком случае Форстер обвинял в таковой экспедиционного художника. «Господин Ходжс, – писал он, – сделал по наброску прекрасную картину о сей достопримечательной дружеской встрече, и она была выгравирована для книги капитана Кука об этом плавании. Я всегда готов воздать заслуженную хвалу работам сего талантливого художника, когда они верны истине, но в данном случае не могу не заметить, что упомянутая гравюра не дает верного представления о жителях Эа-Уве и Тонгатабу, как ни мастерски ее выгравировал на меди господни Шервин. Гравюры к описанию предыдущего плавания капитана Кука заслужили справедливый упрек в том, что они изображают не индейцев (так Форстер называл всех туземцев Тихого океана – Н. Б.), а некие красивые фигуры в античном вкусе как по одежде, так и по всему своему облику; тот же упрек следует отнести и к упомянутой гравюре для данной книги. Можно было подумать, что господин Ходжс потерял свои оригинальные наброски с натуры к этой работе и, обнаружив пропажу, сделал новый, идеальный рисунок, руководствуясь лишь тонкой, художественной фантазией. Знатоки видят в этой гравюре греческие черты, фигуры, каких никогда не встречалось в Южном море, и восхищаются красивыми легкими одеяниями, покрывающими головы и тела, тогда как на этом острове женщины почти никогда не прикрывают плечи и грудь. Великолепна фигура старого благородного мужчины с длинной белой бородой, однако жители Эа-Уве никогда не отпускают длинной бороды, а подстригают ее с помощью ракушек».

8 октября 1773 года, когда корабли Кука покинули острова Дружбы, их трюмы ломились от фруктов и овощей, и к тому же они везли с собой – живыми – три сотни голов домашней птицы и примерно сто пятьдесят свиней. Две недели спустя путешественники увидели восточное побережье Новой Зеландии, которая, несмотря на настороженность местных жителей, успела стать для них почти что домом родным. Сразу пройти к совсем уже обжитому заливу Королевы Шарлотты помешал чудовищный шторм. Описывая обрушившиеся на них злоключения, Форстер не жалеет красок. Его рассказ столь выразителен, что мы позволим себе очень обширную цитату:

«Вечером 24-го мы наконец увидели перед собой вход в пролив Кука у мыса Паллисер, но в темноте не рискнули войти в него, а утром не успели это сделать, так как опять поднялась буря. К 9 часам она так разбушевалась, что нам пришлось убрать все паруса, кроме одного, и лечь в дрейф. Несмотря на то что мы держались довольно близко к берегу и были, казалось бы, защищены высокими горами, волны вздымались громаднейшие; разбиваясь, они превращались ветром в водяную пыль. Эта пыль покрывала всю поверхность моря, и при безоблачном небе, в ярком, ясном свете солнца бурлящее море ослепительно сияло. Наконец ветер так рассвирепел, что разорвал единственный парус, который мы еще рискнули оставить. Теперь мы окончательно стали игрушкою волн, они швыряли нас во все стороны, часто с ужасающей силой разбивались о палубу и разносили вдребезги все на своем пути. От постоянной нагрузки и качки сильно пострадал такелаж; веревки, которыми были закреплены ящики и сундуки, ослабли и наконец порвались, все оказалось разбросано. Один раз, когда корабль наклонился особенно сильно, сорвался оружейный ящик, закрепленный в кормовой части палубы, он ударился о боковой бортик, у которого как раз находился один из наших юных спутников по имени Гуд. У того даже не оставалось времени наклониться, да это его не спасло бы, не угоди ящик о бортик углом, так что осталось пространство, в котором господин Гуд счастливо сумел оказаться невредимым.

Но как ни бушевала стихия, птиц это не испугало. Черный буревестник продолжал летать над кипящей вспененной поверхностью моря, весьма искусно прячась от ветра за высокими волнами. Вид океана был одновременно величествен и ужасен. То с вершины громадной, тяжелой волны мы видели бескрайнюю морскую поверхность, изборожденную множеством глубоких складок, то низвергающаяся волна увлекала нас круто в страшную бездну, а ветер уже гнал на нас новую водяную гору с пенящимся гребнем, грозившую накрыть корабль. Приближение ночи умножило страхи, особенно у тех, кто с юных лет не привык к морской жизни. В каюте капитана были вынуты окна и вместо них вставлены дощатые задвижки, чтобы туда не могли ворваться волны. Это новшество заставило выбраться на белый свет скорпиона, скрывавшегося за оконной рамой. Должно быть, он попал к нам на борт во время стоянки на одном из последних островов вместе с плодами и овощами. Наш друг Махеине заверил нас, что это животное безобидное, но один его зловещий вид вызывал трепет. В других каютах совершенно промокли постели, но все равно жуткий рев волн, скрип деревянных частей судна, сама качка не дали бы нам сомкнуть глаз. В дополнение ко всем страхам нам приходилось выслушивать ужасную ругань и проклятия наших матросов, которые порой перекрывали шум ветра и волн. От младых ногтей привычные ко всяческим опасностям, они и теперь перед лицом угрозы не отказались от самого кощунственного богохульства. Без всякой причины и извиняющего повода они поминали проклятием каждую часть тела в таких разнообразных и заковыристых выражениях, что описать это нет никакой возможности. Сравнить ужасающую мощь этих проклятий я мог бы разве что с проклятиями Эрнульфа, опозорившего христианство. Ветер бушевал по-прежнему, как вдруг в 2 часа утра сразу прекратился и наступил полный штиль. Вот тут-то волны принялись за корабль по-настоящему! Они с такой силой качали его и швыряли, что не только средние переборки, но даже кормовая часть палубы иногда оказывалась в воде.

Через час подул наконец свежий попутный ветер, с помощью которого мы в течение всего дня продвигались к берегу, ибо шторм отнес нас далеко в море. Вокруг нас снова стаями кружились буревестники, и мы проплыли мимо альбатроса, который крепко спал в открытом море – так сильно утомил его отбушевавший шторм.

На другой день у входа в пролив Кука дело обернулось ничуть не лучше, чем накануне: опять ветер дул навстречу, и, прежде чем наступила ночь, он перешел в настоящий шторм, который продолжался, не ослабевая, оба следующих дня. Рано утром 29-го вахтенный офицер увидел несколько небольших смерчей, а вскоре после этого пошел дождь и подул попутный ветер. Вечером мы потеряли из виду «Адвенчер» и больше не видели его в течение всего плавания. Встречный ветер, который подул на следующее утро, окончательно разнес нас в разные стороны, так как «Адвенчер» находился гораздо дальше от берега, чем мы, и, следовательно, буря обрушилась на него с гораздо большей силой.

Нет надобности, да и скучно рассказывать, как еще долго встречный ветер сменялся попутным. Достаточно сказать, что нас швыряло в море девять долгих, тяжких ночей, не давая сомкнуть глаз, и мы почти потеряли всякую надежду когда-нибудь вообще приблизиться к этому побережью. Наконец 1 ноября мы вошли в пролив Кука. Ветер, правда, все время оставался неустойчивым; когда мы уже приближались к мысу Теравити на Северном острове, он опять стал дуть навстречу; однако 2-го нам удалось войти в бухту, которую мы обнаружили как раз восточнее этого мыса. Берег там состоял из одних лишь зловещих, бесплодных гор, очень высоких и безлесных; они выступали в море длинными, острыми скалами, напоминавшими колонны».

Близ гавани, где «Резолюшн» нашел приют после того ужасного шторма, теперь находится город Веллингтон.

На следующий день Кук направил свой корабль в залив Королевы Шарлотты. Три недели он дожидался здесь капитана Фюрно, а затем принял решение выйти в море. Во время этой стоянки англичане получили неопровержимое свидетельство, что местные маори, с которыми им худо-бедно удалось наладить дружеские отношения, были людоедами. Разумеется, Форстер уделил много внимания этому эпизоду в своих записках:

«После полудня капитан вместе с господином Уоллсом и моим отцом решили переправиться в Моту-Аро, чтобы осмотреть огород и набрать растений для корабля. Несколько лейтенантов тем временем отправились в бухту Индиан-Коув для торговли с туземцами. Первое, что бросилось им там в глаза, были человеческие внутренности, сваленные в кучу у самой воды. Едва они пришли в себя от этого зрелища, как индейцы показали им различные части самого тела и объяснили с помощью знаков и слов, что остальное они съели. Среди этих оставшихся частей была голова; насколько можно было судить по ней, убитый был юноша лет пятнадцати-шестнадцати. Нижней челюсти не было, а череп над глазом был проломлен, вероятно, с помощью патту-патту. Наши люди спросили новозеландцев, откуда взялось это тело. Те ответили, что они встретились с врагами и нескольких убили, однако сумели унести лишь труп этого юноши. Они также добавили, что и с их стороны погибло несколько человек, и показали при этом на сидевших в стороне вдов, которые громко стенали о погибших и царапали себе лицо острыми камнями.

Таким образом, наши предположения о распрях между индейцами теперь наглядно подтвердились; не было оснований усомниться и в том, что именно мы послужили тому причиной. У нас не осталось также никаких сомнений, что новозеландцев можно считать самыми настоящими людоедами. Господин Пикерсгилл пожелал купить голову, чтобы взять ее с собой в Англию в память об этом путешествии. Он предложил за нее гвоздь и за эту цену легко ее приобрел. Вернувшись на корабль, он выставил ее для обозрения наверху, на перилах палубы. Пока мы стояли вокруг и разглядывали ее, несколько новозеландцев подошли к нам от источника. Увидев голову, они знаками дали понять, что хотели бы поесть мяса и что оно очень вкусно. Всю голову господин Пикерсгилл отдать не захотел, но предложил отделить кусок щеки. Они, казалось, были этому рады. Он в самом деле отрезал кусок и дал им, но они не стали есть мясо сырым, а сначала решили его тут же, при нас, приготовить; немного поджарили над огнем, после чего с большим аппетитом съели.

Вскоре вернулся на борт капитан со своими спутниками. Они тоже пожелали посмотреть на такую необычную вещь, и новозеландцы повторили эксперимент в присутствии всей команды. Зрелище это имело на всех присутствовавших странное и очень разное воздействие. Некоторые при всем отвращении к людоедству, привитом воспитанием, казалось, сами были едва ли не прочь откусить кусочек; им казалось весьма удачной шуткой назвать новозеландские войны охотой за людьми. Другие, напротив, так негодовали на людоедов, что вопреки здравому смыслу готовы были перестрелять всех новозеландцев, словно они имели право распоряжаться жизнью народа, чьи действия не подлежали даже их суду. На некоторых же сие зрелище подействовало как рвотное. Остальные довольствовались тем, что объявили это варварство позором для человеческой природы и сетовали на то, что самое благородное из божьих созданий может так уподобиться зверю!

Наибольшую чувствительность проявил Махеине, юноша с островов Общества. У него, рожденного и воспитанного в стране, жители которой уже порвали с варварством и вступили в общественные отношения, эта сцена вызвала крайнее отвращение. Он не выдержал ужасного зрелища и убежал в каюту, дабы отвести душу. Мы нашли его в слезах, кои свидетельствовали о его неподдельном волнении. На наш вопрос он ответил, что плакал о несчастных родителях бедного юноши! Такой образ мыслей делал честь его сердцу, ибо доказывал способность живо и глубоко сочувствовать ближнему. Все это так болезненно ранило его, что прошел не один час, прежде чем он смог успокоиться, и долго еще не мог говорить о случившемся без содрогания».

25 ноября «Резолюшн» покинул залив Королевы Шарлотты, всего на пять дней разминувшись с «Адвенчером», который был унесен далеко в море и сумел преодолеть встречный ветер и выйти к условленному месту лишь 30 ноября.

Фюрно бросил якорь в бухте Королевы Шарлотты и провел там две недели, ремонтируя свое потрепанное штормом судно. 16 декабря он послал на сушу шлюпочную команду, состоящую из двух офицеров и восьми матросов, пополнить запасы овощей и зелени. Они не вернулись. Поисковая партия, которая отправилась за ними на следующий день, обнаружила, что все люди были убиты и съедены маори.

Этот случай подействовал на всех угнетающе, к тому же Фюрно не знал, где теперь искать капитана Кука. Он решил вернуться в Англию. «Адвенчер» всего за одни месяц проделал переход до мыса Горн, затем остановился в Кейптауне, после чего взял курс на Британские острова.

«Резолюшн» тем временем двигался на юг, чтобы прочесать южные широты Тихого океана, как прежде он это проделал с Индийским. Недели через две в море стало не продохнуть от айсбергов. В сочетании с густым туманом они представляли большую опасность для корабля. Пришлось временно взять курс на северо-восток, но при первой же возможности Кук поворачивал к югу. 21 декабря 1773 года он второй раз в своей жизни (и в истории) пересек Южный полярный круг. Рождество отпраздновали в полярных водах, не прекращая неуклонного движения к югу, со всех сторон окруженные ледяными горами. С переменным успехом, наступлениями и отступлениями это продвижение продолжалось до 30 января 1974 года, когда «Резолюшн» достиг точки с координатами 71°10′ южной широты и 106°34′ западной долготы, самой южной точки всех странствий Кука. Земли здесь не было, а был сплошной, до горизонта лед. Если где-то там и была суша, она едва ли годилась для колонизации. Ирония судьбы заключается в том, что значительная часть береговой линии Антарктиды расположена севернее, но в этой части континента она отступает далеко на юг.

К несказанной радости своей измотанной команды Кук окончательно развернул корабль на север, но вместо того чтобы плыть в Англию, на что он имел полное право, вознамерился отыскать в Тихом океане остров Пасхи, относительно местоположения которого, по его собственным словам, «были столь разнообразные указания, что у меня почти не было надежды его отыскать».

Остров Пасхи – самый уединенный обитаемый клочок суши на Земле и один из самых загадочных ее уголков. От ближайшего острова – Питкерна, его отделяет 1819 км пустынного океана. А чтобы достичь побережья ближайшего континента – Южной Америки, пасхальцу нужно преодолеть путь в 3703 км. Недаром среди древних самоназваний острова есть такие как Те-Пито-те-хенуа – «пуп земли», или Мата-Китераге – «глаза, смотрящие в небо». Тот, кто наградил его такими именами, наверное, воспринимал свою родину как единственный кусок твердой земли во Вселенной. Между тем, остров Пасхи очень невелик. По форме он приближается к прямоугольному треугольнику, почти равнобедренному. Длина «гипотенузы» этого треугольника равна 24 км, «катетов» – 18 и 16 км. Первым европейцем, достигшим острова Пасхи, стал голландский капитан Якоб Роггевен. Свое открытие он сделал весной 1722 года, в христианский праздник, давший острову его имя. Еще одно широко употребляемое в наши дни название этого кусочка суши – Рапануи. Вопреки распространенному мнению, это имя придумали не аборигены, а полинезийцы – обитатели других тихоокеанских островов. Последние совершали дальние морские переходы на своих, казалось бы, утлых суденышках и знали о существовании уединенного острова далеко на восток от Таити и Питкерна. В 1770 году на остров Пасхи случайно наткнулась испанская экспедиция. Теперь Кук вознамерился отыскать эту песчинку в самой пустынной части Мирового океана. Несмотря на высказанные им опасения, это удалось ему довольно легко. Путешественники увидели остров 11 марта. «Остров на вид был невелик и не особенно высок, – рассказывает Форстер, – несколько отдельных возвышенностей полого спускались к морю. Плодороден ли он и на какую еду здесь можно рассчитывать, издалека судить было трудно. Следующим утром выдался штиль. Мы находились в это время в пяти морских милях от берега. Отсюда он казался черным и мрачным. Чтобы скоротать время, мы ловили акул, плававших вокруг корабля и весьма жадно хватавших насаженную на крючок солонину. После полудня поднялся ветер, и мы направились к берегу, надеясь до наступления ночи бросить якорь. Хотя мы находились теперь гораздо ближе к земле, чем утром, вид ее не стал более привлекательным: очень мало зелени, а кустарника почти никакого. Но после столь долгого, трудного и однообразного плавания даже самые голые скалы были для нас желанным зрелищем.

Возле некоторых холмов мы заметили группы черных колонн. Судя по местности, это были фигуры, которые люди Роггевена приняли за изображения идолов; но мы, еще даже не изучив их как следует, придерживались пока другого мнения. Мы предполагали, что это могли быть памятники мертвым вроде тех, что ставят в местах погребения таитяне и другие обитатели Южного моря, называющие их э-ти.

Ветер был слабый, встречный. К тому же приближалась ночь, а мы не нашли на восточной стороне острова места для якорной стоянки; поэтому еще одну ночь нам пришлось провести под парусами. Когда стемнело, мы увидели возле упомянутых колонн много огней. Голландцы их тоже видели и связывали с жертвоприношениями; вероятнее, однако, что это были просто костры, на которых местные жители готовили себе еду».

Загадки начались при первом же знакомстве с туземцами. Как было известно путешественникам, приплывших сюда всего за несколько лет до Кука испанских моряков встретили высокие белокожие туземцы, среди которых было много светлых шатенов и рыжих. Толпа, собравшаяся на берегу, по мнению испанцев, составляла приблизительно две тысячи человек. Двух самых высоких мужчин они измерили. Рост одного оказался 195 см, другого 199 см. А теперь англичан встречало не более двухсот человек, причем все они были темнокожие и низкорослые. Форстер отметил, что среди них не было ни одного выше среднего роста. А Роггевен в 1722 году видел среди островитян представителей обеих рас. Спутники Роггевена также рассказывали, что первым на палубу их судна поднялся «совершенно белый человек» в короне из перьев. Судя по поведению, он занимал видное место среди островитян. Отличительной чертой его внешности были проколотые и вытянутые под тяжестью украшений мочки ушей, свисавшие до самых плеч. Такие же спутники Кука видели и у посетивших их первыми темнокожих аборигенов. Во всех трех случаях путешественники удивлялись тому, что видели очень мало женщин и детей в толпе местных жителей.

Чтобы недоумение мореходов стало вполне понятным, надо, наверное, подробнее рассказать о здешнем ландшафте. Как уже говорилось, Рапануи – небольшой, треугольный остров вулканического происхождения. Близ каждой из трех вершин «треугольника» расположены потухшие вулканы. Самый высокий из них поднимается на 539 м над уровнем моря. Леса на острове нет, лишь по берегам озер, образовавшихся в вулканических кратерах, есть небольшие рощи и заросли тростника. Все остальное пространство занимает сухая каменистая степь. С любой из возвышенностей остров Пасхи просматривается как на ладони. Поэтому спутники Кука полагали, что видели все его население. Они считали, что большому количеству народа здесь просто негде укрыться от глаз. Лишь в XX веке этой загадке удалось найти объяснение. Оказалось, что недра острова Пасхи изобилуют вулканическими пещерами. Лавовую толщу прорезают длинные извилистые туннели, которые порой выводят в довольно обширные полости с гладким куполообразным сводом. На первый взгляд стены и потолки таких пещер кажутся обработанными человеческими руками, но на самом деле это – естественные образования, следы когда-то возникших в жидкой лаве пузырей раскаленного газа. Эти подземные полости служили убежищем туземцам во время междоусобных войн, которыми, как ни странно, изобиловала история крохотного острова. Именно в этих пещерах, по-видимому, скрывалась большая часть населения острова во время визита капитана Кука. Судя по разнице в составе делегаций, встречавших испанцев и англичан, они попали как раз на переломный момент великой войны между «короткоухими» и «длинноухими», о которой пасхальцы столько рассказывали знаменитому исследователю их культуры Туру Хейердалу.

Спутники Кука ни о чем таком не знали. Они лишь дивились малочисленности населения и диковинным каменным сооружениям на поверхности острова. Впрочем, Форстер уже тогда высказал предположение, что туземцы могут жить в естественных вулканических пещерах. И конечно же он подробно описал свои впечатления от вылазки на остров и увиденных там диковинок:

«Пробыв некоторое время на берегу с туземцами, мы начали подниматься в глубь острова. Вся земля была покрыта скалами и камнями разной величины, черными, обгорелыми, ноздреватыми, явно подвергшимися воздействию сильного огня. Между этими камнями пробивались жалкие травы двух-трех видов. Хотя они и были полузасохшие, но все же в какой-то мере смягчали унылость голого пейзажа.

Шагах в пятидесяти от места высадки мы увидели стену из четырехугольных тесаных камней; каждый имел от 1,5 до 2 футов в длину и фут в ширину. В середине высота стены достигала примерно 7–8 футов, однако с обоих концов она была ниже, длиной же шагов в двадцать. Самое примечательное – это соединение камней. Они были так искусно сложены и так точно подогнаны друг к другу, что получалось на редкость долговечное архитектурное сооружение. Порода, из которой их вытесали, не особенно твердая – черно-коричневая, ноздреватая, ломкая лава. Земля от берега поднималась все время в гору, так что второй стене, параллельной этой и отстоявшей от нее на двенадцать шагов выше, достаточно было иметь всего 2–3 фута в высоту, чтобы в пространстве между ними образовалась своего рода плоская, поросшая травой земляная терраса.

В пятидесяти шагах дальше к югу мы обнаружили приподнятую плоскую площадку, вымощенную такими же четырехугольными камнями, как те, из которых сложена стена. В середине этой площадки стояла каменная колонна из цельного куска, изображавшая человеческую фигуру до бедер. Фигура была сделана плохо и доказывала, что скульптура здесь еще в младенческом состоянии. Глаза, нос и рот были едва обозначены на грубой, неоформленной голове. Уши в соответствии со здешним обычаем – невероятной длины и отделаны лучше, чем все остальное, хотя европейский скульптор и устыдился бы такой работы. Шея показалась нам бесформенной и короткой, плечи же и руки были слегка намечены. На голове водружен высокий круглый цилиндрический камень более 5 футов в высоту и в поперечнике. Эта насадка, похожая на головной убор египетских божеств, сделана из другой породы камня красноватого цвета; кроме того, на обоих основаниях цилиндра мы заметили отверстия, как будто круглую форму ему придавали с помощью токарного или шлифовального устройства. Голова вместе с верхней насадкой составляла половину всей высоты колонны от земли. Мы, впрочем, не видели, чтобы островитяне оказывали какие-либо почести этим столбам, колоннам или статуям, но все же они, видимо, уважали их; так, похоже, что им было неприятно, когда мы ходили по мощеным площадкам, постаменту или исследовали породу камня, из которого они были сделаны».

Но как ни интересны были все эти постройки, моряки были глубоко огорчены, что остров Пасхи столь мал и бесплоден. После исключительно трудного плавания в антарктических водах, подорвавшего здоровье всем, не исключая капитана, они рассчитывали на длительный отдых, обилие свежего мяса и фруктов. Было очевидно, что остров Пасхи не может им всего этого предоставить. Пробыв здесь совсем недолго, «Резолюшн» отправился на Маркизские острова. Он прибыл туда 7 апреля, команда получила в изобилии овощи и фрукты, но свежего мяса здесь было не слишком много.

Жители Маркизских островов показались путешественникам самой красивой расой Океании. Форстер оставил следующее описание их внешности: «Все они ходили нагие, лишь с небольшим куском материи вокруг бедер, все высокого роста, хорошо сложены. Не было ни одного беспомощного или толстого, как знатные таитяне, не было и таких худых или изможденных, как жители острова Пасхи. Татуировка, у людей средних лет покрывавшая почти все тело, скрадывала их красоту. Но среди молодых людей, у которых не было татуировки, мы встречали на редкость красивых, правильно сложенных; они вызывали у нас восхищение. Иных можно было бы поставить рядом с лучшими творениями древних, и они не проиграли бы от такого сравнения.

Естественный цвет кожи у этих молодых людей был не такой темный, как у простонародья на островах Общества, но взрослые из-за татуировки, покрывавшей их с ног до головы, казались гораздо чернее. Эта татуировка наносилась столь правильно, что фигуры на ногах, руках и щеках полностью соответствовали друг другу. Они, однако, изображали не животных или растения. Это были всевозможные пятна, кривые линии, квадраты и углы; все это вместе имело очень пестрый и странный вид. Лица у всех были приятные, открытые и живые, чему немало способствовали их большие черные глаза. Волосы тоже черные, курчавые и густые, лишь у отдельных людей более светлые. Борода обычно редкая из-за множества шрамов и татуировок, которых больше всего на подбородке. Эта татуировка и другие украшения как будто в известной мере заменяли одежду.

У некоторых на голове было нечто вроде диадемы. Она имела вид плоской повязки, сплетенной из кокосовых волокон. С наружной стороны этой головной повязки были прикреплены два круглых довольно больших куска перламутра, инкрустированных в середине пластинкой из резного панциря черепахи. Из-за этих украшений, имевших форму щита, поднимались два пучка черных блестящих петушиных перьев, которые придавали всему головному убору действительно красивый и благородный вид. Некоторые носили круглые короны из маленьких перьев фрегата, другие – обруч, на котором укреплялось вокруг головы несколько плетеных волокон кокоса высотой около 2 дюймов и частью окрашенных в черный цвет. В уши они иногда вставляли по два плоских овальных куска легкого дерева длиной 3 дюйма; эти украшения покрывали все ухо и чаще всего были окрашены в белый цвет известью. Предводители носили нагрудное украшение, сделанное из маленьких кусков легкого пробкообразного дерева; они были склеены смолой и образовывали полукруг. Смолой же на них было укреплено в несколько рядов длиной от 2 до 13 дюймов множество красных горошин (Abrus precatorius Linn.). Те, у кого не было таких роскошных украшений, носили вокруг шеи хотя бы шнур с куском раковины на нем, вырезанным в форме зуба и отполированным. Они также высоко ценили пучки человеческих волос, которые привязывали шнурами вокруг тела, рук, колен и бедер. Все прочие украшения они меняли на мелочи, только не те, что из волос; их ценили необычайно высоко, хотя они и кишели насекомыми».

Поскольку здоровье команды и самого капитана все еще было очень расшатано долгим плаванием, он принял решение снова отправиться туда, где всегда встречал теплый прием и обильную здоровую пищу – на Таити. По дороге он обнаружил обширный архипелаг, состоящий из множества небольших низменных островов – Туамоту. Попытка высадиться на одном из этих островов, однако, натолкнулась на не слишком дружелюбную реакцию его обитателей. 22 апреля экспедиция достигла Таити.

Время для посещения Таити оказалось исключительно удачным. Пока путешественники отсутствовали, островитянам удалось развести большое количество свиней, и теперь Кук смог купить столько свежего мяса для своей команды, сколько пожелал. Он также приобрел изрядное количество живых свиней и даже выстроил на берегу хлев, в котором животные жили во время стоянки. И, наконец, англичане стали свидетелями удивительного зрелища – полного боевого сбора таитянского флота. В описании этого события Форстер как всегда оказался на высоте. Его текст столь хорош как в художественном, так и в научном отношении, что не стоит портить его пересказом.

«Добравшись до берега О-Парре, мы были поражены зрелищем, какого никто из нас не ждал увидеть в Южном море. Вдоль берега на якоре стояла многочисленная флотилия больших боевых каноэ с гребцами и воинами в полном вооружении, со щитами и в высоких головных уборах. Весь берег кишел людьми, однако в толпе царило торжественное молчание. Едва мы достигли берега, как навстречу нам вышел дядя короля по имени Ти, чтобы помочь капитану выйти на берег. В тот же самый миг на берег вышел главнокомандующий флотом и тоже самым вежливым образом приветствовал нас. При его приближении весь народ воскликнул «Тоха!» и с почтением, удивившим нас, расступился перед ним. Он подошел прямо к капитану Куку, протянул ему руку, назвал своим другом и пригласил в свое каноэ. Ти, казалось, был не очень доволен таким поворотом дела, ему явно не хотелось, чтобы капитан Кук покинул его и шел с Тохой. Мы подошли к адмиральскому каноэ, и капитан уже собирался было сесть в него, как вдруг передумал и отклонил приглашение. Тоха, видимо, почувствовал себя оскорбленным, он покинул нас с явной холодностью и вошел в лодку один, мы же, более не заботясь о нем, рассмотрели поближе корабли, выстроившиеся в прямую линию, носами к берегу.

Вид этой флотилии не зря привел нас в изумление. Поистине он далеко превосходил все, что мы до сих пор могли себе представить о могуществе и богатстве сего острова. Здесь собралось не менее 159 больших двойных каноэ длиной от 50 до 90 футов. Если вспомнить, какими несовершенными инструментами пользуются местные жители, то нельзя не удивляться терпению, потребному для постройки стольких кораблей. Ведь нужно было сперва свалить для них деревья, нарезать из них планки, сделать эти планки гладкими и плоскими, подогнать их одну к другой и, наконец, составить в форме большого грузоподъемного судна; и для всех этих работ они не имели других инструментов, кроме каменного топора и зубила, кусочков коралла и жесткой шкуры ската, служившей для обстругивания и полировки поверхностей.

Все их каноэ были двойные, то есть соединенные попарно крепкими поперечинами числом от 15 до 18. Поперечины обычно располагались в 4–5 футах одна от другой и были от 12 до 24 футов длиной. В последнем случае они выдавались далеко за оба борта и образовывали нечто вроде палубы над всем судном, имевшей часто в длину 50–70 футов. А чтобы такое множество поперечин держалось крепко, на них укладывали по два-три стропила вдоль судна по краям и посередине, между двумя соединенными лодками. Корма и нос на несколько футов возвышались над водой, корма иногда футов на 20. Она имела вид криво изогнутого птичьего клюва и обычно была украшена резьбой.

Между двумя высокими кормовыми частями двойного каноэ обычно натягивался вместо вымпела кусок белой материи, который часто раздувался ветром, точно парус. На некоторых имелись полосатые вымпелы с красными полями; как мы узнали потом, они служили знаками различия для отдельных отрядов, на которые делился флот. Над клювообразной кормой поднимался высокий резной столб, наружный конец которого изображал уродливую человеческую фигуру; лицо ее было обычно прикрыто краем доски, как нахлобученной шапкой, и иногда раскрашено красной охрой. Столбы, или сваи, были обычно украшены черными пучками перьев, и длинная низка таких же перьев спускалась с них. Посредине борта каноэ были ниже всего, они возвышались над водой на 2–3 фута, но не все были устроены одинаково. У некоторых было плоское дно и борта поднимались отвесно, другие, напротив, были выпуклые, с острым килем, как можно видеть на иллюстрации к описанию первого путешествия капитана Кука. В передней части каноэ для воинов были устроены помосты высотой 4–6 футов, обычно на резных столбах. Эти помосты длиной от 20 до 24 футов и примерно 8—10 футов шириной выдавались далеко за края каноэ. Ниже помоста находилась плоская палуба, образованная поперечными балками и продольными стропилами, и так как они укладывались поперек друг друга, то возникало несколько четырехугольных отделений, где сидели гребцы. Таким образом, в каноэ с восемнадцатью поперечинами и тремя продольными стропилами (двумя по бокам и одним посредине) помещалось не менее 144 гребцов, не считая 8 рулевых, по 4 на каждой корме. Но так были устроены лишь немногие из собравшихся здесь каноэ. Большинство же не имело выдававшихся платформ, и там гребцы сидели просто в углубленной части судового корпуса. Воины стояли на помосте или платформе; на каждой лодке их могло поместиться человек 15–20.

Одежда туземцев была странная и являла собой красочное зрелище. На них были надеты три больших полотнища материи с вырезанным посредине отверстием, через которое продевалась голова. Нижнее, самое длинное полотнище – белое, второе – красное, верхнее, самое короткое – коричневое. Их нагрудные плетеные щиты украшали перья птиц, а также зубы акулы. Почти у всех воинов были такие щиты, шлемы же – лишь у немногих. Шлемы были огромных размеров. В высоту они имели футов 5 и представляли собой длинную цилиндрическую корзину, передняя часть которой была укреплена еще более плотным плетением. Этот щит (или передняя пластина), расширявшийся к середине шлема и несколько выгнутый вперед, был густо усажен блестящими голубовато-зелеными голубиными перьями, которые окаймлялись перьями белыми. От шлема лучами расходилось множество хвостовых перьев фаэтона, так что издалека казалось, будто вокруг головы воина светится нимб, вроде того, каким наши живописцы окружают обычно головы ангелов или святых. Чтобы эти высокие неудобные сооружения не давили на голову и притом сидели крепко, под них надевался большой матерчатый тюрбан. Но так как этот головной убор служит не для защиты, а для украшения, то в бою воины его обычно снимают и кладут возле себя на палубу. Самые знатные вожди носят еще один знак отличия, напоминающий бунчук турецкого паши. Он представляет собой нечто вроде круглого хвоста из зеленых и желтых перьев, свисающего с одежды сзади. У адмирала Тохи было на спине пять таких хвостов из перьев, к концам которых вдобавок были прикреплены шнуры из кокосовых волокон с пучками красных перьев. Вместо шлема он носил красивый тюрбан, который очень шел ему. На вид Тохе было лет шестьдесят, однако он был большого роста и выглядел весьма бодро; во всей его повадке было что-то очень приятное и благородное.

До сих пор мы наблюдали этот флот лишь с берега. Чтобы поглядеть на него со стороны моря, мы сели в свою шлюпку и поплыли на веслах вдоль всего ряда каноэ, стоявших к нам кормой. В каждом каноэ мы увидели кучу копий и большие палицы или боевые топоры, которые были прислонены к платформе; кроме того, каждый воин держал по копью или палице в руке. В каждом каноэ лежала также куча больших камней – единственный вид оружия, коим они способны поражать врага на расстоянии. Мы насчитали 159 двойных боевых каноэ, а также вне линии еще 70 более мелких, тоже большей частью двойных, с перекрытием на корме. На таком каноэ мог переночевать вождь, кроме того, оно могло служить провиантским судном. Другие были полны листьев банана; по словам островитян, они предназначались для мертвых. Эти лодки они называли э-ва-но т'эатуа, то есть «каноэ божества».

Но куда больше роскошных нарядов удивляло обилие собравшихся людей. По самым скромным подсчетам, команда флотилии составляла около 1,5 тысячи воинов и 4 тысячи гребцов, не считая находившихся в провиантских каноэ и на берегу.

Нас интересовало, для чего собралось такое громадное воинство, но узнать об этом мы пока ничего не могли. Поскольку король покинул округ О-Парре и отправился в бухту Матаваи, мы, так и не поговорив с ним, к полудню вернулись на борт. Здесь мы встретили многих вождей, в том числе Потатау, который поел с нами. За обедом он рассказал, что войско собралось в поход на Эймео [Муреа], вождь которого, бывший вассалом О-Ту, теперь взбунтовался. Мы были особенно удивлены, узнав, что весь флот, виденный нами, снаряжен одним лишь округом Атахуру; все другие округа, в зависимости от своей величины, должны были еще вывести в море соответствующее число кораблей. Это заставило нас заново оценить население острова; без сомнения, оно гораздо значительнее, чем мы полагали до сих пор. По самым скромным предположениям, на обеих половинах острова Таити должно было жить 120 тысяч человек.

Но и этот подсчет еще слишком скромный. Ведь мы потом видели, что флот самого маленького округа составлял не менее 44 боевых каноэ, да еще 20–25 маленьких, так что контингент округа Атахуру, который мы брали за основу, мог быть еще больше.

Обе половины острова разделены на 43 округа. Будем считать, что в среднем каждый округ может снарядить 20 боевых каноэ и что на каждом находится всего по 35 человек. Тогда численность всего флота, не считая более мелких каноэ, составит не менее 30 тысяч человек. Будем считать, что это четвертая часть всего народонаселения. Подобный расчет во всех отношениях занижен, так как я исхожу из предположения, что кроме этих 30 тысяч на острове больше нет способных носить оружие людей; с другой стороны, я принимаю отношение способных носить оружие к остальным за один к четырем, тогда как во всех европейских странах доля этих остальных гораздо значительнее».

Грозные приготовления встревожили Кука, и он почел за благо покинуть Таити до начала военных действий, чтобы, чего доброго, не оказаться втянутым в междоусобный конфликт. На этот раз «Резолюшн» пошел по знакомому маршруту – от Таити к островам Общества, потом к островам Дружбы. Дальше он взял направление на запад с легким уклоном к северу и 17 июля открыл первый остров архипелага Большие Киклады, настоящего лабиринта, состоящего более чем из восьмидесяти небольших островов. Луи де Бугенвиль во время своего путешествия 1766–1769 гг. уже посещал этот архипелаг, но не удосужился заняться его подробным картографированием.

Как выяснилось, население Киклад не однородно. Архипелаг населяют представители двух рас: золотисто-смуглые полинезийцы и меланезийцы, более темные, близкие к негроидам. С представителями полинезийской расы отношения у англичан складывались легче. Меланезийцы в лучшем случае были холодно враждебны, но случались и открытые столкновения. На одном из островов темнокожие туземцы попытались украсть у моряков вельбот. Дело кончилось вооруженной стычкой, среди туземцев были убитые и раненые.

После того как сложная работа по нанесению на карту Больших Киклад была завершена, «Резолюшн» вновь взял курс на Новую Зеландию. 3 сентября моряки увидели гористый остров, выросший прямо перед ними из моря. На севере был виден ряд опасных рифов и отмелей, поэтому Кук направился вверх, вдоль восточного берега, пока не нашел подходящую якорную стоянку. Туземцы этих островов внешним обликом напоминали австралийцев, но стояли на гораздо более высокой ступени развития. Туземцы Австралии знают лишь присваивающие виды хозяйства: охоту и собирательство, а на открытом Куком острове процветало интенсивное земледелие.

Во время недельной стоянки Кук взобрался на гору и обнаружил, что этот остров, который он назвал Новая Каледония, имеет форму спины кита. В ширину он был не более тридцати пяти миль, но когда они снова пустились в плавание, то были удивлены его протяженностью с юга на север – примерно двести пятьдесят миль. Если не считать Новой Зеландии, это был самый большой остров в Океании.

10 октября они открыли маленький необитаемый, но плодородный остров, который Кук назвал Норфолк. 18 октября «Резолюшн» вновь бросил якорь в заливе Королевы Шарлотты. Осмотрев окрестности, Кук понял, что «Адвенчер» побывал здесь после него, но о судьбе постигшей отправившихся за продовольствием матросов он ничего не знал. Впрочем, капитан заметил перемену в поведении маори, которые держались более холодно и настороженно, чем когда-либо. Однако никаких попыток напасть они не делали, и Кук узнал причину их настороженности, лишь когда прибыл в Англию.

Из Новой Зеландии экспедиция двинулась на юго-восток, чтобы достичь Огненной Земли. «Резолюшн» быстро и с минимальными приключениями пересек Тихий океан, и команда была довольна, что никакой достойной длительного изучения земли они на своем пути не встретили. Большинство было уже по горло сыто неведомыми землями и радостно предвкушало скорое возвращение домой. Стоянка на Огненной Земле была, однако, необходима, хотя место это – одно из самых неприветливых на Земле и неизменно производит на моряков тягостное впечатление. Не был исключением и Форстер: «Печально выглядела часть Америки, открывшаяся перед нами! В 3 часа утра мы приблизились к берегу, почти сплошь окутанному густым туманом. Ближе к нам находился, по-видимому, небольшой остров, состоявший из невысоких, но совершенно бесплодных черных скал. За ними видны были более высокие и крупные горы, от вершины и почти до самого подножия покрытые снегом. Из живых существ на этих пустынных берегах водились только стаи бакланов, буревестников, поморников и прочих птиц, которые могли нам, во всяком случае, компенсировать бесплодность сей земли, если бы удалось найти гавань, где мог бы укрыться наш корабль. Действительно, за все наше кругосветное плавание редко встречалась нам земля, где не было бы никакой пищи, ни растительной, ни животной, которая помогла бы нам уберечься хотя бы от крайней степени цинги и других подобных болезней!

В 11 часов мы прошли мимо мыса, выдававшегося далеко в море. Капитан Кук назвал его мыс Глостер. После полудня мы проплыли около острова, на котором, согласно описанию Фрезье, находится мыс Нуар. Гравюра в его книге, изображающая этот мыс, совершенно соответствует истине. На северо-востоке в глубь суши, видимо, уходит длинный морской рукав; это, несомненно, так называемый пролив Санта-Барбара. Уже на самых старых испанских картах можно найти эту часть Огненной Земли, разделенную в соответствии с действительностью проливами на множество островов; все они были открыты и наименованы старыми испанскими мореплавателями. Одна из лучших таких карт приложена к испанскому переводу описания кругосветного плавания Байрона, сделанному д-ром Казимиром Гомесом Ортега. По этой карте мы установили, что земля от того места, где мы ее впервые увидели, до мыса Нуар состоит из множества островов, и мы, вероятно, увидели бы их гораздо больше, если бы не туман».

Островок, который Кук выбрал для стоянки, был столь же мрачен и бесплоден с виду, как и прочие, но при ближайшем рассмотрении Форстер и другие натуралисты нашли его весьма интересным: «Остров представлял собой как будто одну скалу, сложенную из грубого гранита, полевого шпата, кварца и черной слюды. В большинстве мест она была совершенно голая, лишена почвы и какой-либо растительности. Лишь кое-где дожди и тающий снег наносят иногда песок; на таких местах появляется лужайка из маленьких, напоминающих мох растений толщиной около дюйма. Они легко выскальзывают из-под ног, потому что не могут крепко держаться на скалах. Чем больше такие места защищены от разрушительных ветров, тем чаще среди этого мха появляются другие виды растительности, и так накапливается достаточно почвы, на которой постепенно разрастается небольшая рощица. К числу здешних растений принадлежит и порода дерева, чья кора оказалась превосходной пряностью, ее впервые завез в Европу капитан Уинтер, и в честь него она получила название коры Уинтера. Ее нередко путают с Canella alba, но ту привозят с Ямайки и получают совсем из другого растения. Дерево, с которого берут кору Уинтера, на берегах Магелланова пролива, а также на восточном побережье Огненной Земли, достигает иногда довольно значительной высоты; однако на том необжитом побережье, где мы сейчас находились, оно бывает высотой не выше 10 футов, да так и остается обычно кривым, невзрачным кустарником.

Как ни бесплодны казались эти скалы, почти каждое здешнее растение было для нас новым; некоторые из них даже украшали красивые, благоуханные цветы. На камнях, лежавших в самой воде, росло невероятно много морской травы, листья которой покрывали поверхность воды, а стаи устрицеловок, бакланов и гусей оживляли безлюдный берег».

По мере того как путешественники исследовали Огненную Землю подробнее, общее унылое впечатление не то чтобы исчезло, но как-то сгладилось, и Форстер начал находить в этом суровом уголке Земли даже некоторую прелесть. Например, такой эпизод: «Довольно долго пройдя на веслах, мы наконец нашли на редкость красивую гавань. Она имела форму круглого бассейна, с гладкой, как зеркало, и совершенно прозрачной водой. По берегу до самого моря стояли деревья, более высокие и красивые, чем в других местах. Между ними пенилось множество небольших ручьев, предлагая мореплавателю удобнейшую возможность наполнить водой бочки. Но более всего поразил нас гомон множества мелких птичек, собравшихся в сей тенистой глуши, под ласковыми лучами солнца. Они были разных пород и, совсем не зная людей, прыгали рядом с нами. Если бы при нас оказалась не такая крупная дробь, сия доверчивость дорого бы им обошлась!

Среди деревьев пробивался различных видов мох, папоротник, разные вьющиеся растения, так что здесь непросто было пройти; к радости ботаника, в этом лесу были и цветы. Словом, тут можно было найти, во всяком случае, подобие лета. Но стоило обратить взор к горам на заднем плане – и со всех сторон высились только стены скал, покрытых снегом и льдом, который в зависимости от возраста был то голубой, то желтый, как на альпийских глетчерах, где бывают так же смешаны и как бы переплетены времена года. Правда, здешние горы были не так высоки, но сходны видом остроконечных вершин, промежутки между которыми заполнял снег».

Прошло довольно много времени, прежде чем англичане познакомились с местными жителями. Они показались морякам самыми жалкими, бедными и некрасивыми созданиями из когда-либо виденных. При этом огнеземельцы представлялись совершенно безобидными, отдавали европейцам свои копья, тюленьи шкуры и тому подобное не только добровольно, но и бесплатно. Их каноэ были сделаны из древесной коры. В этих ветхих суденышках лежало несколько камней и куча земли; на ней дикари постоянно поддерживали огонь, чтобы согреться. Интересно, что при этом огнеземельцы не преуспели в изобретении разного рода теплой одежды. Как рассказал Форстер, «вся их жалкая одежда состоит из старой небольшой тюленьей шкуры, укрепляющейся при помощи шнура вокруг шеи. В остальном они совершенно нагие и не обращают ни малейшего внимания на то, что не допускает наша благопристойность и скромность». Моряков поразила немногословность огнеземельцев. Если другие обитатели Южного моря обычно приближались к кораблям европейцев с громкими радостными возгласами, то у этих все совершалось в глубочайшем молчании. У самого корабля они произнесли только единственное слово: «Пессерэ!» В разговоре между собой они тоже постоянно произносили именно это слово, и, по утверждению Форстера, оно звучало удивительно печально и жалобно. Казалось, ничто на корабле не возбуждало у них ни желания, ни хотя бы любопытства и они не выказывали ни малейшего стремления обучить европейцев своему языку.

На Огненной Земле команда охотилась на диких гусей и немного отъелась свежим мясом. В конце декабря «Резолюшн» снова вышел в море, обогнул мыс Горн и 31 декабря достиг островов, которые по такому случаю назвали Новогодними. Несмотря на праздничное название, это было не слишком радостное место.

Пребывание на Огненной Земле и Новогодних островах лишь частично восстановило силы команды. Тем не менее, Кук принял решение не идти сразу в цивилизованный Кейптаун, а напоследок прочесать еще и Южную Атлантику. Правда на этот раз он делал это не столь упорно, как в Тихом и Индийском океанах. Усталость давала о себе знать, и «Резолюшн» не пошел дальше шестидесятой параллели.

Экспедиция обнаружила в Южной Атлантике несколько небольших островов, причем каждое новое открытие встречалось чуть ли не с досадой, потому что означало задержку. Правду сказать, эти холодные скалы, единственными обитателями которых были тюлени и пингвины, едва ли могли вдохновить моряков, измотанных более чем двухлетним плаванием. Но торжественно объявить вновь открытые земли владениями британской короны, конечно же, не забыли.

Наконец Кук решил, что ничего интересного он в Южной Атлантике больше не найдет и направил свое судно к мысу Доброй Надежды, чем несказанно обрадовал всех находящихся на борту. 22 марта 1775 года они благополучно бросили якорь в Столовой бухте. Стоявшие на рейде капитаны узнавали «Резолюшн» по исключительно изношенным снастям и посылали первопроходцам разные лакомства, которых они были лишены за годы плавания. В Кейптауне Кук впервые получил достоверные сведения о судьбе «Адвенчера» и его команды. Отправляясь отсюда в Англию, Фюрно оставил письмо для начальника экспедиции.

Путешественники оставались в этой гостеприимной гавани больше месяца и вышли в море лишь в конце апреля. Команда отдохнула и поправила здоровье, а корабль отремонтировали и покрасили. 27 апреля «Резолюшн» вновь вышел в море под гром приветственных пушечных залпов. Ему салютовали не только соотечественники, но и голландские и испанские моряки. После всего, что совершил Кук за последние без малого три года, плавание от мыса Доброй Надежды с заходом на остров Святой Елены и Азорские острова не представляется чем-то столь уж выдающимся. 30 июля 1775 года экспедиция вернулась в Англию. За все время путешествия Кук потерял лишь одного члена команды своего корабля. Его избрали в члены Королевского общества и наградили золотой медалью Копли за статью, посвященную вопросам здравоохранения в море. Король удостоил капитана личной аудиенции.

Казалось, второе путешествие Кука поставило точку в истории поиска Южного континента. Это впечатление было столь полным, что даже в книге писавшего в XX веке Алистера Маклина мы читаем странную фразу: «Он обогнул земной шар в районе столь высоких широт, что подобное путешествие считалось абсолютно невозможным, и окончательно похоронил мечту Далримпла, доказав, что никакого Южного материка не существует». В некоторых других работах, посвященных географическим исследованиям, также можно встретить утверждения, что Кук доказал отсутствие гипотетического Южного материка. Но мы-то с вами знаем, что этот материк существует! Сорок пять лет спустя его открыл Фаддей Беллинсгаузен, завершив тем самым эпоху Великих географических открытий. Упомянутое выше утверждение, скорее всего, бездумно перекочевало в современные книжки из географических трудов конца XVIII – начало XIX веков. Таковы парадоксы человеческого сознания. Впрочем, Кук с очевидностью доказал, что на Юге не осталось крупных неизвестных земель, пригодных для колонизации. То, что в районе полюса земля может быть, допускал и он, и Форстер, причем капитан склонялся к этой мысли больше, чем натуралист, так как совершенно справедливо считал, что айсберги образуются лишь у берега, тогда как Форстер полагал, что они могут быть результатом замерзания воды в открытом море.

Вскоре после возвращения Кук получил должность капитана в Гринвичском госпитале. Это означало спокойную жизнь и высокий доход. Как полагали лорды Адмиралтейства, руководитель двух беспрецедентных исследовательских экспедиций заслужил и то и другое, но сам Кук был не уверен, что готов к такому повороту. «Что касается моего жалованья, – писал он другу, – то меня бросает из одной крайности в другую. Несколько месяцев тому назад все Южное полушарие было недостаточно велико для меня, а теперь собираюсь удовольствоваться границами Гринвичского госпиталя, который слишком мал для моего деятельного характера. Должен признаться, что это замечательная отставка и неплохой доход. Но смогу ли я полюбить покой и уединение – покажет время».

 

Путешествие третье (1776–1780)

Привыкать к спокойной жизни капитану не понадобилось. Вскоре в умах лордов Адмиралтейства возник новый грандиозный проект, для исполнения которого никто не подходил лучше Кука. На этот раз речь шла об исследовании не антарктических, а арктических широт, а именно – о поисках Северо-Западного прохода из Тихого океана в Атлантику. До сих пор никому еще не удавалось обогнуть американский континент с севера, и никто не знал, как далеко он простирается в полярных широтах. Может быть, до самого полюса и дальше? Однако если это не так, то открытие и нанесение на карту нового морского пути, соединяющего два океана, сулило огромные выгоды как коммерческие, так и стратегические. Это было особенно интересно британцам в свете недавнего перехода под власть короля Георга Канады, а также в связи с неприятностями в отношениях со старыми североамериканскими колониями (в 1775 году там начались волнения, а в 1776-м они объявили о своей независимости, положив начало существованию США). Было решено, что отправятся две экспедиции, одна пойдет к предполагаемому проходу со стороны Атлантики, а другая – со стороны Тихого океана.

Более короткое плавание с западной стороны должен был осуществить фрегат «Лайон» («Лев») под командованием Ричарда Пикерсгилла (не путать с художником-однофамильцем), руководить тихоокеанской экспедицией должен был Кук. Надо сказать, что лорды Адмиралтейства не просили его об этом прямо, видимо, испытывая некоторую неловкость перед человеком, которому пообещали заслуженный отдых. Они лишь советовались с ним по поводу возможной кандидатуры и добились своего. Капитан вызвался сам.

В плавание отправился старый верный «Резолюшн» и еще один «угольщик», получивший имя «Дискавери» («Исследование»). Командиром «Дискавери» назначили Джеймса Кларка, бывшего спутником Кука в двух предыдущих экспедициях и ранее обогнувшего земной шар вместе с капитаном Джоном Байроном. 12 июля 1776 года, не пробыв на родине и года, капитан Кук снова отправился в Тихий океан.

Однако выход в море «Дискавери» задержался по причине того, что его капитан внезапно угодил в долговую тюрьму из-за финансовых проблем своего брата. К счастью, его в конце концов отпустили, и «Дискавери» отплыл из Англии 1 августа.

Кук сделал первую остановку на Тенерифе, где запасся провиантом для команды и для многочисленных домашних животных, которых они везли, чтобы раздать островитянам. 17 октября «Резолюшн» прибыл в Кейптаун, 10 ноября к нему присоединился «Дискавери». Во время перехода по Атлантике выяснилось, что оба судна были отвратительно проконопачены, и их пришлось конопатить заново. Тем временем Кук дополнил свой скотный двор четырьмя лошадьми, которых он поместил в каюту, предназначенную для таитянина Омаи, причем это подселение вызвало у последнего отнюдь не возмущение, но восторг. «Принятие на борт нескольких лошадей абсолютно осчастливило Омаи, он с восторгом согласился уступить им свою каюту», – писал капитан своему давнему другу и покровителю лорду Сэндвичу.

Первого декабря оба корабля покинули Столовую бухту и благодаря попутному ветру в рекордное время пересекли Индийский океан. 26 января 1977 года они были у берегов Тасмании. Здесь задержались ровно столько, сколько было необходимо для возобновления запасов пресной воды, и направились к Новой Зеландии. 13 февраля Кук вновь вошел в залив Королевы Шарлотты. Здесь ему удалось установить личности зачинщиков убийства матросов с «Адвенчера», но карательных мер он принимать не стал. Трудно сказать, какое впечатление это произвело на маори. Экспедиция покинула Новую Зеландию после двухнедельной стоянки.

Ветрам, как видно, наскучило подгонять корабли в нужном направлении, и они решили порезвиться. Кук не смог сразу пробиться к Таити, как намеревался, и решил посетить острова Дружбы. Экспедиция задержалась в этом краю надолго, до середины лета. Торопиться было некуда. В Адмиралтействе предполагали, что переход по Индийскому и Тихому океану займет гораздо больше времени, а поскольку они хотели, чтобы британские корабли, двигаясь с запада и с востока, встретились в Северо-Западном проходе, они назначили атлантическую экспедицию на лето 1778 года. Но Кук очень быстро успел добраться в самое сердце Тихого океана и теперь собирался дожидаться здесь назначенного срока.

Почти три месяца путешественники неспешно переплывали от острова к острову в полюбившемся им архипелаге, затем отправились на Таити. Биографы Кука часто отмечают, что он как будто предчувствовал скорую гибель и спешил насладиться созерцанием мест, которые любил больше других. Хотя, возможно, капитан просто стремился дать команде хорошо отдохнуть перед тяжелым арктическим плаванием.

Впрочем, безмятежность пребывания Кука на этих островах сильно преувеличена романтически настроенными писателями. Да, Куку удалось установить мирные отношения с жителями Таити, островов Дружбы и островов Общества, но мы едва ли можем себе четко представить, что именно лежало в основе этого мира. Кем вообще был Кук для полинезийских вождей? Другом? Божеством? Средством в борьбе за власть? Просто диковинным пришельцем, возбуждавшим их любопытство? Мы можем лишь строить предположения. Однако отношения европейцев с аборигенами Полинезии никогда не были идиллическими. Восторженные встречи и грустные проводы английских кораблей не должны нас обманывать. На самом деле они настороженно прощупывали друг друга. Иногда случались попытки что-то украсть, которые довольно часто заканчивались убийством вора. Эта мера кажется неадекватно жестокой, но в подобных случаях европейцам, как правило, удавалось убедить полинезийцев в правомерности своих действий. Возможно, подобные конфликты служили выяснению взаимного статуса аборигенов и пришельцев, и более мягкой реакции островитяне бы не поняли.

Еще одна деталь, явно нарушающая идиллию, – применяемая Куком практика взятия заложников из числа туземной аристократии. Причем это делалось не только тогда, когда нужно было заставить островитян исправить учиненные ими безобразия, например, вернуть украденный ценный инструмент, а и в том случае, когда требовалось их содействие в ликвидации безобразий, не имевшим к ним никакого отношения. К примеру, таким образом полинезийцев заставляли ловить дезертировавших с корабля англичан. Правда, с заложниками никогда не обращались жестоко, но определенный диссонанс в отношения подобные эпизоды, конечно, вносили. Однако такой способ действий до некоторых пор себя оправдывал, и Кук продолжал его применять, особенно часто это имело место во время последнего путешествия. То ли утомленный капитан стал не в меру раздражительным, то ли он почувствовал в настроении полинезийцев некий опасный перелом.

В начале декабря экспедиция наконец покинула знакомые воды и направилась прямо на север. 22 декабря «Резолюшн» и «Дискавери» пересекли экватор. Два дня спустя на горизонте возник небольшой остров, который назвали островом Рождества. Здесь путешественники провели девять дней, во время которых имели возможность наблюдать солнечное затмение. Потом плавание продолжилось в прежнем направлении, и 18 января 1778 года Кук открыл Гавайские острова. Он назвал их Сэндвичевыми, в честь главы Адмиралтейской коллегии, своего давнего друга и покровителя лорда Сэндвича, но в дальнейшем это название как-то не очень прижилось.

Поначалу казалось, что отношения с гавайцами складываются даже лучше, чем с таитянами и аборигенами островов Дружбы. Кука не просто приветствовали как друга, перед ним пали ниц как перед божеством. Впрочем, в этот раз не нуждавшиеся в отдыхе путешественники недолго задержались на Гавайях.

Эскадра направилась к западному побережью Северной Америки, достигла его 6 марта где-то в районе 45-й параллели и стала продвигаться на север вдоль побережья. Погода стояла не самая спокойная, и когда корабли добрались до места, где сейчас находится город Ванкувер, они очень нуждались в ремонте, так что пришлось бросить якорь и провести в этих краях целый месяц. В конце апреля путь продолжили, Кук тщательно наносил на карту береговую линию. В августе экспедиция достигла самой западной и самой близкой к Азии точки североамериканского континента, которую капитан назвал мысом Принца Уэльского, пересекла Берингов пролив и после короткой стоянки у азиатских берегов двинулась в Чукотское море. Однако далеко уйти не удалось. После нескольких дней пути температура резко упала, а море оказалось загромождено льдами.

Джеймс Кук был не таким человеком, чтобы отступить сразу, он лавировал и пытался отыскать проход среди ледовых полей. Но через неделю стало понятно, что затея безнадежна, и эскадра повернула на юг.

Удивляться такому исходу особенно не приходится. Чукотское море оказывалось не по зубам и куда более серьезным кораблям, чем «угольщики» XVIII века. В 1933 году именно в этих водах ледокол «Александр Сибиряков» потерял гребной винт, а год спустя построенный по последнему слову техники «Челюскин» был как орех раздавлен льдами.

Что до Северо-Западного прохода, то попытки его отыскать и пройти по нему предпринимались постоянно и до, и после Кука. И впервые это удалось лишь Амудсену в 1903–1906 гг. Этот водный путь и ныне, в эпоху атомных ледоколов, считается не вполне судоходным. Впрочем, Кук не думал, что отступает окончательно. Он cобирался перезимовать на Сэндвичевых островах и повторить попытку следующим летом.

Капитан так никогда и не узнал, что его появление у берегов Чукотки вызвало в Европе дипломатический скандал. Весть от иркутского генерал-губернатора о появлении в районе Чукотского носа неопознанных судов пришла в российскую столицу осенью 1779 года. О том, что Кук искал северо-западный проход со стороны Тихого океана по заданию британского Адмиралтейства, в Санкт-Петербурге не знали и предположили, что корабли эти могут быть американскими.

В то время достаточно крупные поселения выходцев из Европы на Тихоокеанском побережье Северной Америки имелись только далеко на юге, в непосредственной близости от Панамского перешейка. Севернее колонисты обжили лишь сравнительно узкую полосу на атлантическом побережье, и лишь в 1805 году они впервые пересекли североамериканский континент и вышли к Тихому океану (экспедиция Льюиса и Кларка). Следовательно, американские корабли в районе Берингова пролива в 1778 году могли означать, что колонисты обнаружили северный проход из Атлантики.

Дело было в разгар войны США за независимость. Российская политическая верхушка проявляла к этому конфликту живейший интерес. На начальном этапе войны Лондон пытался втянуть в нее Российскую империю, склонить к тому, чтобы послать за океан экспедиционный корпус в помощь англичанам. Но императрица Екатерина отнеслась к этой идее без энтузиазма, предпочитая соблюдать нейтралитет и извлекать пользу из положения арбитра. По мере того как развивались события, в Петербурге все больше склонялись к мысли признать США независимым государством, но с решительными действиями не торопились. Американским представителям давали понять через посредников, что в России в целом благожелательно относятся к молодому государству и враждебных действий предпринимать не будут, но на прямой дипломатический контакт долго не решались, не желая слишком обострять русско-английские отношения. В какой-то момент вопрос словно бы завис в воздухе, но полученное от иркутского губернатора известие дало толчок дальнейшему развитию событий.

Российское правительство сочло новости с Дальнего Востока столь важными, что позволило своему посланнику в Париже И. С. Барятинскому напрямую связаться с «поверенным от американских селений» Бенджамином Франклином, чтобы узнать, «не возьмет ли он на себя разведать, подлинно ли сии суда были американские и из какого места; и когда спознает он действительно, что они были из Америки, то уж не можно ли будет ему в таком случае достать и доставить Вам описание и карту их путешествия, дабы по соображению оных можно было увидеть, не представится ли удобности или возможности к установлению беспосредственного мореплавания между здешними областями и самою Америкою прямым и сокращенным путем». Это уже не просто формальное нарушение принципа непризнания дипломатических представителей, это весьма прозрачный намек на возможность грядущего российско-американского союза, который по самой природе своей неизбежно приобрел бы антианглийский характер.

Это был первый случай прямого дипломатического контакта России с Соединенными Штатами. Естественно, ответа на интересующий вопрос в Петербурге не получили, поскольку американцы его не знали, но событие имело резонанс в узких дипломатических кругах, вызвало недовольство в Лондоне и ускорило превращение Российской империи (при сохранении формального нейтралитета) в фактического союзника молодой республики. Таким образом, Кук, верой и правдой служивший Британской империи, невольно приблизил ее поражение в этой войне. Впрочем, этот инцидент вряд ли радикально изменил течение событий.

На борту «Резолюшн» и «Дискавери» ничего не знали о политических страстях, сотрясавших Европу и Америку. 26 ноября 1778 года корабли достигли Гавайских островов, где намеревались перезимовать. Еще прежде, чем они нашли удобную якорную стоянку, множество туземцев встретили их на своих лодках, везя большое количество свежих фруктов, овощей и свиней. Среди встречавших был почтенный пожилой человек, как выяснилось впоследствии, король Гавайев Каланиопу. Ничто не предвещало беды, напротив, гавайцы проявляли дружелюбие, доверие и почтительность больше, чем кто-либо из полинезийцев. Пока корабли медленно продвигались в архипелаге, ища подходящую бухту, их повсюду сопровождали флотилии лодок, пассажиры которых поднимались на борт без малейшего опасения. Они весело устраивались ночью спать на палубе, в то время как их лодки тянулись за кораблем.

16 января была обнаружена исключительно удобная якорная стоянка в Килакекуа-Бей. Поблизости была пресная вода и две деревни, которые могли удовлетворить все нужды моряков.

Когда корабли наконец встали на якорь, оказанный путешественникам прием превзошел все, что они до сих пор видели в Океании. Кинг, второй помощник Кука, оценил количество скопившихся в гавани лодок не менее чем в тысячу пятьсот. Они вмещали, по меньшей мере, девять тысяч туземцев. Еще сотни плавали в воде, как стаи рыб, и тысячи собрались на берегу бухты.

Кука приветствовали местный вождь и великий жрец, и когда капитан сошел на берег, ожидавшие его тысячи туземцев распростерлись на берегу. Как выяснилось, одна из гавайских легенд рассказывает о Лоно – боге счастья, мира и плодородия. Давным-давно он отправился в море, но должен был когда-нибудь вернуться к ним. За него островитяне и приняли Кука еще в первое его посещение. За время отсутствия новость о возвращении Лоно распространилась по Гавайским островам. Теперь его заметили с гористого острова еще за неделю до того, как он нашел окончательную якорную стоянку, и тысячи туземцев приехали издалека, чтобы встретить своего бога.

Во время стоянки король Гавайев Каланиопу неоднократно посещал Кука на борту корабля и официально и частным образом, в сопровождении лишь членов семьи. Во время одного из официальных визитов он вручил Куку полдюжины крайне ценных накидок из перьев, в то время как Кук подарил ему свой пояс с кортиком, затем они обменялись именами, что в Океании означает дружбу навек.

Однако эта вечность длилась всего две недели. По истечении этого срока гостям начали намекать, что они утомили хозяев. Особой агрессии гавайцы при этом не проявляли, просто при каждом удобном случае говорили морякам, как хорошо они теперь выглядят, и у них нет причин дольше задерживаться на берегу. Как видно, и капитан, и его команда переоценили те преимущества, которые давал статус бога. То ли совершили какой-то поступок, для божества не свойственный, и тем подорвали свой авторитет, то ли богам на Гавайях предписаны столь же строгие нормы этикета, что и людям в светском обществе, и засиживаться в гостях сверх меры считается неприличным. Следует помнить, что снабжение продуктами питания команды двух английских кораблей тяжким грузом ложилось на полинезийские деревеньки. Правда, Кук честно расплачивался с туземцами, но всегда ли европейские диковинки могли компенсировать нехватку продовольствия? Возможно, гавайцы начали опасаться, что прожорливая свита бога Лоно съест всех свиней на острове или, по крайней мере, подорвет поголовье. Не исключено также, что гавайские жрецы решили: конкуренция живого бога им не нужна. Так или иначе, европейцы почувствовали себя неуютно.

Впрочем, ничего страшного пока не произошло. Просто Кук принял решение покинуть Гавайи и дождаться благоприятной для поисков северо-западного прохода погоды на Камчатке. 4 февраля «Резолюшн» и «Дискавери» подняли якоря и направились в океан. Туземцы проводили их весьма тепло, хотя, возможно, к чувствам, воодушевлявшим собравшуюся на берегу толпу, теперь примешивалась радость от того, что гости наконец уходят.

Очень может быть, что заявись бог Лоно на Гавайи снова через год-другой, его приняли бы с прежним радушием, но, увы, все сложилось иначе. Пару дней спустя корабли попали в жестокий шторм, «Резолюшн» потерял фок-мачту, и Кук был вынужден вернуться в гавань для капитального ремонта. Когда через шесть дней после торжественных проводов обитель бога счастья и плодородия вновь показалась на горизонте, туземцы в восторг не пришли. Англичан приняли более чем холодно, вождь отказался выделить людей для погрузки воды, участились случаи воровства, а моряков, пытавшихся вернуть свое имущество, встречали градом камней. Когда об этом доложили капитану, тот заметил: «Я боюсь, что эти люди вынудят меня применить какие-нибудь крутые меры, потому что они не должны воображать, что могут получить над нами преимущество».

14 февраля 1779 года капитан «Дискавери» Кларк доложил Куку, что ночью его большой баркас был украден. Капитан решился применить крутые меры – забрать короля Каланиопу на борт «Резолюшн» и держать до тех пор, пока баркас и похищенные ранее слесарные инструменты не будут возвращены.

Кук отправился на берег с группой вооруженных морских пехотинцев в баркасе, лодке и шлюпке. Все три лодки немного отошли от берега, в то время как Кук и десять вооруженных морских пехотинцев вместе с их офицером направились к дому короля Каланиопу и настояли, чтобы он немедленно отправился с ними на борт «Резолюшн». Старый король не возражал, но, когда они подошли к воде, одна из его старших жен догнала их и вцепилась ему в руку, умоляя не подниматься на борт; к этому требованию присоединились двое его вождей. Вокруг Кука сгрудились две или три тысячи туземцев. Как рассказывают, ударить Кука, глядя ему в лицо, долго никто не решался, но когда он повернулся лицом к морю, чтобы подать знак своим людям, ему нанесли удар по затылку. Капитан не смог сдержать стона, и тогда отовсюду послышались крики: «Он стонет! Он не бог!» Морские пехотинцы на берегу и в отдалении на лодках дали несколько залпов, но слишком поздно, чтобы предотвратить рукопашную схватку, в которой англичане оказались в катастрофическом меньшинстве. Разъяренная толпа бросилась вперед, и Кук упал под градом ударов.

В наше время любой школьник слышал о том, что гавайцы не просто зверски растерзали Кука, но и с аппетитом его съели. Но источник этой версии сомнителен. То, что при данных обстоятельствах команда имела достоверные сведения о судьбе останков своего капитана, вообще вызывает сомнение. Алистер Маклин в своей биографии Кука сообщает лишь, что останки Джеймса Кука были преданы морю 22 февраля. Марк Твен, рассказывая о своем пребывании на Сэндвичевых островах, приводит следующую версию, имеющую хождение среди местного населения: «Мясо его тут же счистили с костей и сожгли (кроме девяти фунтов, посланных на корабль). Сердце подвесили под потолком одной туземной хижины. Трое детей обнаружили его там, приняли за собачье и съели. Один из этих «сердцеедов» дожил до глубокой старости и умер в Гонолулу всего несколько лет назад. Офицеры капитана Кука подобрали несколько костей своего начальника и предали его морю».

Толпу туземцев удалось разогнать лишь пушечными выстрелами. Посетивший место событий почти сто лет спустя Марк Твен описал его так: «На берегу мы обнаружили «памятник Куку» – пень кокосовой пальмы, четыре фута в вышину и примерно один фут в диаметре. Он был обложен валунами из лавы – они поддерживали памятник, который был весь, сверху донизу, обвешан грубыми, потемневшими щитами из меди – той самой меди, какой обшивают киль корабля. На щитах были нацарапаны – по всей видимости, гвоздем – какие-то каракули. Работа чрезвычайно грубая. В большей части надписей сообщалось о посещениях памятника различными офицерами английского флота, в одной же значилось:

Возле этого места пал КАПИТАН ДЖЕМС КУК Выдающийся Мореплаватель, Открывший Эти Острова в году 1778.

Когда убили Кука, его помощник, находившийся в это время на судне, открыл огонь по толпе туземцев, кишащей на берегу. Одно ядро попало в ствол этого дерева, и таким образом получился сей монументальный пень».

Оставшийся за главного капитан Кларк удержал команду от дальнейшей мести и счел за благо как можно быстрее покинуть Гавайские острова. Несмотря на гибель главы экспедиции, летом 1779 года была предпринята еще одна попытка штурмовать Арктику, впрочем, столь же безуспешная, как и прошлогодняя. «Резолюшн» и «Дискавери» вернулись в Англию 4 октября 1780 года.

Последние слова, записанные Джеймсом Куком в его дневнике, были: «Некоторые сожалеют о том, что нам не хватило упорства, чтобы найти северный проход на пути домой прошлым летом. Мы обязаны их разочарованию тем, что смогли снова посетить Сэндвичевы острова и обогатить наше путешествие открытием, хотя и самым последним, но, по-видимому, в любом отношении самым важным, которое было совершено европейцами до сих пор во всем Тихом океане».

Отрадно, что последнее открытие приносило капитану Куку такое моральное удовлетворение, но оно, конечно, не было самым важным. Самым важным было то, что, прочесав океаны от Южного полярного круга до Северного, Кук окончательно определил приблизительные очертания обитаемого мира, и больших сюрпризов, вроде открытия Нового Света, ждать уже не приходилось. А для Британской империи важным было то, что, уже успешно осуществляя колониальную экспансию в Америку и Азию, она теперь была готова к прыжку в Океанию.