Холл Дельта-Эспас, пятница, 9 часов утра.
Шатле. Здесь дышать невозможно. Ей-богу, я рад, что сматываюсь. Никогда мне не хотелось надолго задержаться в этой конторе и сделать здесь карьеру. Для этого потребовалось бы слишком кардинально всё изменить. А Берси не из тех, кто способен навести порядок! Так что, вряд ли что тут изменится! Хорошо, что ухожу! Да, я … просто в бешеном восторге! Значит, на будущей неделе?
Одеон. Если невозможно будет устроиться в Тиране, мы всё закончим по дороге. Она такая красивая, взгляните на фотографию, глаза огромные.
Шатле. Вы мне уже показывали…вчера утром и вчера вечером.
Одеон. Да, действительно… я волнуюсь каждый раз, когда на нее смотрю.
Шатле. Она красивая.
Одеон. Все будут ее любить. Я очень взволнован.
Шатле. И правда, есть отчего… я вас понимаю.
Одеон. Мы спасем ее от катастрофы и подарим настоящую жизнь. Я уже люблю ее.
Шатле. А как ее зовут?
Одеон. Сначала мы хотели назвать ее Этуаль, но подумали и решили, что это несколько претенциозно.
Шатле. Да, Этуаль… для албанки… я не уверен, то есть, мне кажется, как-то напыщенно.
Одеон. В конце концов, решили назвать Европой, такое будет у нее имя.
Шатле. Да, Европа лучше, вы правы, звучит красиво и основательно.
Одеон. Да, Европа — это прекрасно… Европа.
Шатле. Как прошла вчера ваша беседа у Альстхома, они вас берут?
Одеон. Плохо прошла. Должно быть, я чересчур был уверен в себе. Во мне скопилось столько мерзостей внешнего мира, что это плохо на меня повлияло. Надо бы поменьше пить кофе и побольше транквилизаторов, а, возможно, и наоборот, не знаю. Такое ощущение, словно в голове у меня постоянно жужжит муха. А как у вас с Буйгом?
Шатле. Работа совершенно не соответствовала искомой. Жалкая работенка, никакой самостоятельности, дьявол меня побери!
Одеон. А Лионские воды?
Шатле. Бесспорно, место отличное. Но не всё понятно, не всё так очевидно. Я должен получше познакомиться. Они там фанатики…полные фанатики своего дела… я на них запал, особенно на директора по кадрам, рыженькая такая с белой кожей, очень сечет в психологии, похожа на Мирей Пигаль из телесериала, от которой я тащусь! Еще одна из тех, кто захочет, чтобы я сделал ей ребенка.
Одеон. Стало быть, вы согласились?
Шатле. Пока думаю, есть еще хорошее предложение от Пешиней, но я предпочитаю не торопиться и как следует всё продумать… не хотелось бы оказаться под началом какого-нибудь из моих бывших товарищей по карьере… Ну, да ладно, а вы-то как, Одеон, у вас как всё складывается? Вы мне ничего не рассказали о том подходящем месте, где и люди были интересные, что-то связанное с экспортом?
Одеон. Да, было такое, но я быстро понял, что не буду в прямом контакте с этими людьми. И, знаете, это не совсем директорское место. Кроме того, мне сказали, что мой графологический анализ несовместим с графологическим анализом генерального директора. Надо было, наверное, принять побольше транквилизаторов.
Шатле. Это помогает?
Одеон. Надеюсь, что так…Но почерка все равно изменить не может. Я всё спрашиваю себя, что же может быть в моем почерке такого уж несовместимого. А вы, что вы думаете о моем почерке?
Шатле. Даже и не знаю… я вашего почерка не знаю.
Одеон. Нате, посмотрите мою записную книжку (Пауза) Ну как?
Шатле. …Даже и не знаю, что подумать, я ведь не графолог.
Входит Данфер
Данфер. Приветствую вас, господа, всё хорошо? Не знаете, Берси на месте?
Шатле. Плевать я хотел, дорогой мой Данфер, на месте он или нет. Еще недельку здесь протяну, а потом пошли вы все к такой-то матери, как говорят древние греки! Все равно вкалываем впустую.
Данфер. Лично у меня нет такого ощущения.
Шатле. Потому что вы наивный человек!
Данфер. Что вы этим хотите сказать?
Шатле. Полно, полно, вы прекрасно знаете, что выигрывает контракт не самый компетентный, а тот, кто больше всех роздал шоколадок.
Данфер. Только не с англичанами. Они все же европейцы!
Шатле. Ну и что, поэтому отличаются от всех остальных?
Данфер. Это была бы большая неожиданность.
Шатле. Да что вы вообще об этом знаете? Даже если бы была и неожиданность. Хорошо известно, что, если любишь шоколад, сопротивляться бесполезно, будь ты англичанин или кто другой.
Данфер. Не надо, не надо, то, что вы говорите, просто смешно.
Шатле. А если бы речь шла не об англичанах, а об арабах, вас бы это меньше шокировало, не так ли? С арабами ведь всё иначе, правосудие закрывает глаза, средства информации закрывают глаза, все закрывают глаза, потому что так уж повелось: дабы встретиться с кузеном Абдаллахом и сладить с ним дельце, его нужно зарыть в шоколад с головы до ног. Но у нас, на Западе, мы никакими махинациями не занимаемся, у нас по-другому повелось. Все притворяются, что верят, будто можно продавать ракеты, как продают конфеты в магазине Самаритен или кружевные трусики в магазине Бонмарше. На самом деле, продавать оружие — дело чертовски сложное.
Данфер. Вы просто обижены, оттого что уходите… я вас понимаю.
Шатле. Ну, ну, ну…только не пытайтесь заставить меня поверить, что можно заключить контракт просто так, единственно потому, что команда оказалась «топ», а цены «чип»… Какая наивность!
Данфер. Вы — пессимист.
Шатле. Да, я пессимист. Но такой контракт, как этот, можно заключить, только если руки полны шоколада, Данфер! И там, наверху, это хорошо известно! Так что, ни моя, ни ваша компетенция тут совершенно ни при чем.
Одеон. То, что вы говорите, обескураживает.
Шатле. Потому что это правда, дорогой мой Одеон! И совсем необязательно быть Иисусом Христом, чтобы это понять. Оглядитесь-ка вокруг, мы одни, старичок, в полном одиночестве.
Данфер. Хорошо, хорошо, до скорого (Уходит).
Шатле. Обратили внимание, как этот тип высоко себя несет? С тех пор, как его пригласили на прямой эфир к Пале-Роялю, он слетел с катушек и растерял последние шарики. Вы будете смотреть эту передачу? Я — нет! Чтобы лишний раз видеть их гнусные рожи и слышать лицемерные и якобы здравомыслящие речи о последних модах в военно-промышленном комплексе, нет уж, увольте! Только не это! А сам этот Пале-Рояль с его повадками жуликоватого и всем на уступки идущего священника! Какая дрянь! Хотел бы я попасть к нему на передачу хотя бы ради того, чтобы сказать всё, что я думаю по поводу его демагогической морали и дурацкой черной маечки под черным пиджаком! Какая пакость! А Гренель, она, видите ли, не собирается садиться ко мне в кадиллак. Кстати, теперь уже незачем и садиться, поскольку я уже ее трахнул.
Одеон. Вот как?
Шатле. А вы как думали? Но она совсем не подарок… под этими ее пиджаками — вполне банальная мымра… мещаночка… истеричка! Кстати, в пиджаках или без все они — шлюхи! А, кстати, как поживает ваша сестра?
Одеон. Неплохо, но почему вы спрашиваете?
Шатле. Сам не знаю, просто захотелось узнать, лучше ли она себя чувствует… то есть, я хочу сказать… она из больницы-то вышла?
Одеон. Она там никогда и не была. Вы что-то перепутали.
Шатле. А я думал, что она тяжело больна… то есть, нездорова психологически.
Одеон. К счастью, она никогда и ничем не болела. Чувствует себя отлично.
Шатле. Ах, вот как? Извините меня, я, видимо, спутал ее с кем-то другим.
Одеон. Да, спутали, должно быть. Сестра моя продолжает работать над докторской диссертацией, и сегодня вечером я у нее ужинаю.
Шатле. Тем лучше! Но как бы то ни было, нет в жизни ничего необратимого…
Одеон. Вы ничего мне не ответили насчет моего почерка.
Шатле. Сказал же я вам, что не графолог. Это ведь отдельная и вполне дурацкая профессия! Вроде психоанализа!
Одеон. Ну, хоть что-нибудь, малейшее наблюдение, мне это важно! Никто мне ничего не говорит! Я хочу знать, понимаете?!
Шатле. Да мне кажется, нормальный почерк.
Одеон. Повнимательней посмотрите!
Шатле. Если посмотреть повнимательней, то да, точно, можно найти смешное, у ваших t нет палочки наверху…
Одеон. И что это означает?
Шатле. Откуда я знаю? Кстати, а в других случаях вы эту палочку вполне употребляете.
Одеон. Это что, еще хуже?
Шатле. Не факт.
Одеон. Да, конечно же, хуже! Жан-Жак! Спасибо, что вы разговаривали со мной так по-дружески (крепко пожимает ему руку).
Шатле. Я не сказал вам ничего особенного (Пауза). Бернар, насчет Гренель я вам солгал, я ее не трахал.