Внутри шатра, сооруженного согласно древним традициям племени бонго-матассалаи, царит полумрак. Сквозь занавешенный куском ткани проем, служащий одновременно и входом, и выходом, проникает всего лишь один луч света. Шатер бонго-матассалаи представляет собой гигантское полотно, натянутое на пять высоченных жердин, воткнутых по кругу в землю и соединенных вверху. Больше всего он напоминает индейский вигвам. Полотно, если приглядеться к нему поближе, сшито из шкур множества мелких животных. И нет сомнений, что шкурки эти были сняты с животных, умерших естественной смертью. Верхняя часть полотнища состоит из шкуры зебу Забо, верного спутника племени, сопровождавшего его более тридцати лет. Но сегодня племя далеко, и шатер служит пристанищем всего пятерым воинам.

Воины бонго-матассалаи во главе с вождем собрались вокруг огня. Мы уже знаем, что все пятеро ужасно высокие (два метра тридцать сантиметров, никак не меньше) и ужасно красивые. Только в роскошных прическах поубавилось перьев и ракушек. Но такова традиция. С приближением осени листья с деревьев начинают опадать. Расставание с листьями огорчает деревья, и, выражая свою солидарность с деревьями, матассалаи вытаскивают из своих причесок перья и ракушки. Они уверены, что, глядя на них, деревья легче переносят утрату листьев.

Взявшись за руки, пятеро матассалаи образуют круг.

— Ох! А нельзя ли нагнуться пониже? Пожалуйста! — шепотом произносит человечек, сидящий тут же на корточках.

У маленького человечка на лице боевая раскраска матассалаи, а макушку его увенчивает странноватый головной убор из огромной ракушки с торчащими из нее тремя перьями. Любой мальчишка может нанести себе на лицо боевую раскраску и нацепить на голову гигантскую раковину. Но только у одного мальчика непослушные веснушки будут проступать под любой раскраской, даже если краску станет наносить сам вождь матассалаи. Эти крохотные веснушки можно узнать среди тысячи других веснушек.

— Прости нас, Артур, мы задумались, — оправдывается вождь племени.

Улыбнувшись мальчику, воины берут его за руки и таким образом расширяют круг. Некоторое время составившие круг люди долго и глубоко дышат, а потом, дружно вдохнув, разом освобождают легкие, выдувая из них воздух прямо на костер, который тотчас разгорается еще ярче. В этом упражнении Артуру явно не угнаться за своими друзьями: пока те делают один вдох и выдох, он успевает проделать то же самое трижды. Можно сказать, что, пока они справляются с большой кислородной конфетой, он успевает проглотить целую кучу мелких кислородных леденцов.

— Отлично, просто замечательно, — довольно улыбается вождь, вполне удовлетворенный таким началом. — А теперь Большую книгу сюда.

— Сегодня у нас сто тридцать седьмой день по селенельному календарю, цветок дня — маргаритка, и мы сейчас воздадим ей подобающие почести.

Не дожидаясь нового знака, каждый из воинов, включая Артура, вытягивает руки и бросает зажатые в них цветки маргариток в стоящий на огне глиняный горшок. Вода в горшке кипит, и маргаритки быстро раскисают.

Глядя, как булькает вода с лепестками маргариток, Артур испытывает одновременно и любопытство, и отвращение. Он знает: в горшке варится «маргаритковый суп». Но, похоже, что, несмотря на красивое название, суп этот не относится к его любимым блюдам.

С помощью самодельной деревянной ложки вождь наполняет вырезанную из дерева плошку «супчиком дня» и протягивает ее Артуру. Мальчик морщится, но благодарит — еле слышно.

— Изречение дня! — провозглашает вождь, раскрывая лежащую перед ним Большую книгу на нужной странице: «Природа питает тебя каждый день. Но настанет время, когда ты станешь питать природу. Так устроен великий круг жизни».

Артур молчит, занятый больше созерцанием содержимого своей плошки, нежели осмыслением «изречения дня». В принципе он не против в урочный час отдать свое тело природе, только он всегда был уверен, что этот час настанет не скоро. Но сейчас вид маргариткового супчика явно поколебал его уверенность. И пахнет этот супчик как-то странно… «Интересно, почему, ведь в нем нет ничего, кроме маргариток», — размышляет Артур.

— Что ж, начинай! Пей! — ласково обращается к мальчику вождь.

«Отчего вдруг он заговорил так ласково? И почему они сами не пьют?» — продолжает вопрошать самого себя Артур, и внезапно в душу его закрадывается подозрение. Но лица окружающих его воинов по-прежнему бесстрастны, и ответов на свои вопросы он не получает.

— Еще слишком горячо, — отвечает мальчик, всегда готовый слукавить.

Вождь чувствует его сомнения. И вновь улыбается — еще более ласково. Он понимает, что обряды взрослых воинов могут быть непонятны маленькому мальчику, пусть даже такому сообразительному, как Артур. Значит, надо подать ему пример. И, налив себе полную плошку, вождь единым духом опустошает ее. Четверо воинов немедленно следуют его примеру. Не моргнув глазом и не дрогнув ни единым мускулом, они проглатывают маргаритковый супчик. Артур только хлопает глазами, и лицо его выражает живейшее удивление. Наконец взоры воинов устремляются на мальчика.

Воины молчат, но и без слов ясно, что теперь отказ выпить отвар будет воспринят как обида или — еще хуже! — как оскорбление, А оскорбить высокого воина матассалай — это наилучший способ полюбоваться собственной кожей на потолке шатра, где она будет аккуратно пришита к шкуре зебу Забо. Следовательно, у Артура нет выбора. Лучше умереть достойно, чем умереть со стыда. И, задержав дыхание, Артур залпом выпивает жидкость.

Когда он был маленьким, точно так же ему приходилось пить сироп от кашля, бурое месиво, словно специально созданное для того, чтобы вызывать отвращение у детей. Хотя мама с доктором в один голос утверждали, что он прекрасно излечивает бронхит. Внутри у Артура становится так горячо, что воздух, вылетающий у него изо рта, превращается в маленькое пушистое облачко. Если эта смесь предназначена для того, чтобы его самого превратить в супчик, то цель достигнута. По крайней мере, в желудке у него все кипит. И, широко раскрыв рот, Артур часто-часто дышит, пытаясь избавиться от паров растения, представляющего семейство сложноцветных.

— И как тебе супчик? На что это похоже? — спрашивает мальчика вождь, однако на этот раз улыбка его не ласковая, а скорее ехидная.

— На… ну… можно сказать… на маргаритку!

Услышав столь краткий и честный ответ, воины хохочут.

— Совершенно точно! Точнее некуда! — сквозь смех соглашается вождь.

В ответ Артур улыбается. Все его страхи позади, теперь они кажутся ему смешными.

— Устами младенца глаголет истина! — изрекает вождь.

Но Артур прекрасно знает, что эта пословица извлечена не из сокровищницы мудростей матассалаи.

Воины пребывают в прекрасном расположении духа. Они так развеселились, что никак не могут успокоиться, и то один, то другой взрываются гомерическим хохотом.

— Какими свойствами обладает маргаритковый суп? — с любопытством спрашивает Артур, всегда готовый узнать что-нибудь новенькое.

— Абсолютно никакими! — со смехом отвечает вождь и продолжает хохотать так заразительно, что все, словно получив его сигнал, начинают смеяться уже без остановки, сгибаясь от хохота в три погибели.

— Это еще одна традиция! Мы просто выполнили предписания, изложенные в Большой книге! — икая от смеха, выдавливает из себя вождь.

— В… ик!.. поваренной книге! — добавляет один из матассалаи, и все принимаются хохотать еще громче.

Артур смотрит на корчащихся от смеха воинов.

Сейчас они напоминают ребятишек, сидящих на спектакле кукольного театра. А может, маргаритки и вправду обладают веселящими свойствами, просто об этом пока еще никто не знает? Или же, сваренные в кипятке, они начинают выделять веселящий газ, бодрящие пары, способные превратить здоровенных мужчин в расшалившихся младенцев?

— Странно, — задумчиво произносит Артур, — ведь маргаритка, вернее, Маргарита зовут мою бабушку!

При этих словах всеобщее веселье становится еще более буйным. Ну разве можно не веселиться, представив себе бабулечку, кипящую на дне кастрюльки?!

И тут, посреди всеобщего веселья, появляется Альфред. Откинув ткань, загораживающую вход, он просовывает голову в шатер и громко лает.

— А-а, тебе тоже хочется немного супчику? — громко вопрошает один из воинов, и все вновь заливаются смехом.

Воины держатся за животы, потому что от такого громогласного и долгого хохота действительно начинает болеть живот. Даже Артур попадает под заразительное влияние громоподобных, оглушительных раскатов.

Однако Альфред примчался сюда вовсе не для веселья. Теперь, когда жизни Артура ничто не угрожает, он должен позаботиться о той, над чьей жизнью внезапно нависла страшная угроза. Альфред продолжает лаять и наконец, исхитрившись, хватает Артура за рукав и тянет прочь.

— Это вкусно, Альфред! Погоди еще пару минут, я сейчас подогрею тебе супчик! — всхлипывая от смеха, произносит мальчик.

Воины перегнулись пополам, силы их на исходе, им уже больно смеяться, изо рта вместо звуков вылетают только сдавленные бульканья. Тем не менее, совершенно ясно, что это бульканье является не чем иным, как смехом.

Альфред в негодовании. Выпустив рукав Артура, он выскакивает из шатра и продолжает лаять снаружи. Быть может, так хозяин лучше поймет, что он хочет сказать.

Наконец-то! Сработало! Артур прекращает смеяться, мотает головой, словно стряхивая с себя смеховые чары, вскакивает с места и выбегает из шатра. При виде хозяина пес принимается крутиться вокруг собственной оси, словно волчок, хмурит брови, прижимает уши. Сомнений нет, дома что-то произошло.

— Эй! Ты куда, Артур? — доносится до мальчика прерывистый от смеха голос вождя племени.

Но Артур вряд ли слышит его. Точнее, слышит, но он уже успел отбежать так далеко, что отвечать смысла не имеет: все равно его голос не долетит до шатра. Да, собственно, и вопрос вождя он толком не разобрал.

— Он отправился собирать маргаритки! — вместо мальчика выговаривает воин, которому кое-как удалось разогнуться и вобрать в себя немного воздуха.

Его слова вызывают у остальных членов племени новый приступ истерического хохота, и шатер снова сотрясается от громовых раскатов, хихикающих всхлипов и возгласов вроде: «Ой, больше не могу!» Интересно, всегда ли приготовление супа из маргариток завершается бурным весельем? И знал ли о веселящих свойствах вареных маргариток вождь?