Почему бы, когда возникают объективная потребность и желание дать панораму жизни современной французской молодежи, не прибегнуть к языку документальной прозы, к форме сделанных по свежим следам репортажей, к жанру научных статей? Какой богатый, насыщенный точными сведениями материал могли бы мы получить в руки! Ведь тому, что нас интересует, вооруженные новейшими методологиями и изощренными техническими средствами социологи посвящают свой труд, а многочисленные специализированные журналы — богатые информацией страницы. Отдавая предпочтение повестям и рассказам, мы в первую очередь руководствуемся мыслью о том, что они более привлекательны для широких кругов читателей, но также еще и предположением, что, как это ни парадоксально, они к тому же еще и наиболее информативны. Не случайно ведь знаменитый французский психолог Жак Лакан — его, как ученого, трудно заподозрить в недооценке научного знания — однажды сказал, что «истина всегда принимает форму художественного вымысла».

Литература дает человеку надежные ориентиры. Она улавливает все сиюминутное, хрупкое, разрушающееся и, как правило, обладает гораздо большей силой проникновения в глубинный смысл истории, чем слишком абстрактная, а зачастую и несвободная от предрассудков историческая наука. Ну и, кроме того, научным открытиям, статистическим данным и репортажам свойственно устаревать, тогда как, приобщаясь к миру искусства, мы всегда вправе лелеять надежду, что общаемся с ценностями вечными. Взять, например, великих властителей прошлого. Большинство из них навсегда кануло в реку забвения; иных же мы в лучшем случае знаем по именам да по застывшим маскам. А вот Манон Леско, Жюльен Сорель, Пьер Безухов, Алеша Карамазов будут жить вечно и, кстати, останутся вечно молодыми.

Когда предлагаешь перевести на русский язык французский роман, то, естественно, стараешься, чтобы это был шедевр. Когда же составляешь тематический сборник, то от подобной претензии приходится отказываться, во всяком случае на первых порах. В мозаике иной камень выглядит вроде бы сам по себе и не очень изящно, но без него не обойтись. Несмотря на это, по окончании труда, после многочисленных отборов видишь, что в общем и целом детали картины, даже будучи взятыми порознь, могут за себя постоять.

Хотя способность литературы проникать в суть вещей практически безгранична, — чем и объясняется наше никогда по дремлющее стремление получать при чтении отнюдь не только эстетическую информацию — надежда на то, что действительность благодаря ей предстанет перед нами в зеркально незамутненной чистоте, совершенно несостоятельна. Литература имеет обыкновение пропускать все жизненные факты сквозь призму субъективного видения писателей. Поэтому в определенном смысле сборник малых литературных форм имеет значительные преимущества перед романом: сочетание многих точек зрения дает картину более приближенную к тому, что можно назвать объективной действительностью.

Еще одно достоинство сборника — большой совокупный жизненный опыт. В данном случае этот опыт получился поистине необъятный. Начать с того, что в книге представлены писатели трех-четырех, а то и пяти поколений: от ветерана Андре Дотеля, родившегося в 1900 году, до Катрин Риуа, Жана-Марка Робера и Патрика Бессона, родившихся в 50-е годы. Казалось бы, о молодежи наших дней должны писать преимущественно молодые авторы. Однако, несмотря на то, что приоритет при составлении сборника был отдан материалу, а не именам, и несмотря на то, что количество прочитанных на предварительном этапе рассказов и повестей оказалось поистине необъятным и среди них немало произведений принадлежало писателям, пришедшим в литературу за последние десять лет, в конечном счете большинство сохранилось за мастерами старшего поколения: за Эрве Базеном и Жильбером Сесброном, Эмманюэлем Роблесом и Роже Гренье, Роже Вриньи и Полем Гимаром, Даниэлем Буланже и Бернаром Клавелем, Юбером Ниссеном и Полем Саватье, чьи даты рождения рассеялись в диапазоне от 1911 до 1931 года. Почти столь же прочная репутация и у некоторых писателей, родившихся в начале 40-х годов: у Жана-Мари Гюстава Леклезио, у Жана-Люка Бенозильо, у Жана-Пьера Энара.

В том, что костяк отобранных произведений принадлежит перу названных писателей, сыграл, естественно, большую роль критерий качества. А также критерий метода. Дело в том, что многие молодые авторы тяготеют к различным модернистским направлениям и их рассказы, с нередко богатой, но слишком уж закодированной информацией требуют, пожалуй, отдельного, самостоятельного издания.

Помимо возраста, который принимается во внимание, когда говорят о жизненном опыте людей, учитывают обычно образование, профессию, знание своей страны, равно как и знакомство с другими странами, приобретаемое во время путешествий. Столь желательное для писателя филологическое образование получили в разное время Эрве Базен и Эмманюэль Роблес, Роже Вриньи и Жан-Мари Гюстав Леклезио, Катрин Риуа и Патрик Бессон. Андре Дотель по образованию философ, Жильбер Сесброн, Жан-Люк Бенозильо — юристы, а, например, Даниэль Буланже некогда закончил семинарию. Ну а что касается профессий, освоенных на разных этапах жизни писателями, чьи произведения встретились под обложкой нашего сборника, то все перечислить даже и не представляется возможным. При этом, однако, есть такая профессия, которая объединяет почти всех авторов: Э. Роблеса, Д. Буланже, Б. Клавеля, Э. Базена, Ж. Сесброна, П. Гимара, Р. Гренье, Ю. Ниссена, С. Фаскель, Ж.-М. Робера, Ж.-П. Энара, К. Риуа, П. Бессона и многих других, изрядно потрудившихся на поприще журналистики.

Многие из авторов нашего сборника работали также в кинематографе и на телевидении. Например, Даниэль Буланже написал сценарии более чем к шестидесяти фильмам, причем работал с такими известными режиссерами, как Луи Малль, Роже Вадим, Жан-Люк Годар, Франсуа Трюффо. Случилось ему и самому сниматься в кино. А Поль Саватье первоначально был драматическим актером, потом стал писать сценарии для кинофильмов и, наконец, полностью посвятил себя литературе. Сценарная работа — очень хорошая школа для новеллиста. В свою очередь, новелла зачастую оказывается превосходным прототипом сценария. У истоков многих полнометражных фильмов мы обнаруживаем весьма короткие рассказы. Сценарную школу прошли также Э. Роблес, Р. Вриньи, П. Бессон.

История литературы наполнена рассказами о путешествиях, совершенных классиками. Вспомним хотя бы историю русской литературы: кто из наших великих писателей не путешествовал? Не случайно составители литературных энциклопедий считают своим долгом приложить к биографическому очерку, например, Гёте, Шатобриана или Флобера карты с нанесенными на них маршрутами их странствий. Что же касается современных писателей, особенно если они являются одновременно журналистами, то путешествия для них — просто обязанность. Так, Э. Роблес посетил Китай, Индонезию, Камбоджу, Южную Америку, Ю. Ниссен ездил в Алжир, Китай, Скандинавию, Д. Буланже был в Бразилии, в Чаде, А. Дотель долго жил в Греции, Ж.-М. Г. Леклезио преподавал французскую литературу в Индокитае, С. Фаскель объездила весь Ближний Восток, Б. Клавель прочно обосновался в Канаде, а у П. Гимара вообще репутация морского волка, избороздившего волны всех морей и океанов и даже совершившего кругосветное путешествие. Если же перечислить путешествия всех писателей, еще не упомянутых в этом списке, то окажется, что нет на Земле такого уголка, где бы не побывал тот или иной из них.

Можно смело сказать, что коллективный автор нашего сборника имеет все необходимые качества, чтобы предпринять обстоятельный рассказ о современной французской молодежи. Хотелось бы остановиться на некоторых ключевых моментах этого коллективного повествования. Одним из наиболее ярких произведений современной французской литературы, несомненно, является открывающая сборник повесть «Дом одинокого молодого человека». Несмотря на сравнительную молодость Патрика Бессона — он родился в 1956 году, — у него уже большой писательский стаж. Первый свой роман «Мелкие любовные треволнения» он опубликовал в 17 лет, и за ним сразу же укрепилась репутация талантливого писателя. Сейчас на его счету десять романов, несколько пьес и книга очерков о современной литературе. Повесть «Дом одинокого молодого человека» связана узами преемственности со всеми его предшествующими произведениями и вместе с ними соотносится одновременно и с личной биографией автора, и с биографией его поколения. Меняются лишь перипетии и имена персонажей, а суть остается едина. Некоторых своих героев писатель охотно наделяет автобиографическими чертами, других себе противопоставляет, но независимо от этого между ними обнаруживаются параллелизм, духовная общность, игра зеркальных отражений. Так, умонастроения Эрика, с которым читатель вот-вот познакомится, отражаются в умонастроениях Одили, те и другие вместе — в умонастроениях персонажей других повестей Бессона. При этом общей и доминирующей чертой всех его героев является неприятие сытого, лишенного признаков духовности, существования. Отсюда стена отчуждения, вырастающая между ними и старшим поколением. Типично, например, высказывание Одили о ее взаимоотношениях с матерью, о том, что они всегда были чужими друг для друга, что у них не было никакого взаимопонимания, никакого общего интереса.

Героев Бессона пугает застойность, неподвижность вещей, медленное течение жизни, единообразие будней, а главное, одиночество, отчужденность. Как правило, их взаимоотношения с окружающей действительностью принимают форму романтического протеста, ярко вспыхивающего в одних романах и повестях писателя и более открытого в других. Протест этот чаще всего оборачивается против самих его носителей, против их друзей и возлюбленных. При этом может показаться, что Патрик Бессон сам участвует в романтическом протесте, что он разделяет со своими персонажами их умонастроения, что их кругозор является его собственным кругозором. Это вовсе не так. Бессон обладает великолепным даром стилистического перевоплощения, он тщательно рассчитывает тот эффект, который должна произвести на читателей речь его персонажей. Например, когда читаешь записи Эрика Короны, то с первой страницы о нем создается впечатление как об очень умном, очень наблюдательном и одновременно жестком, бесчувственном, механическом человеке. А когда автор воспроизводит диалог Эрика с Поль Хагеман, то перед нами предстает ранимое существо. И оказывается, что совсем он не бесчувственный, что он боится жизни, боится любви, боится всего и прячет свой страх под различными масками. Он — символ поколения, которое ищет спасения от пустоты, бесцельности существования, неприкаянности в развязности и в агрессивном нарушении того, что окружающие называют благопристойным поведением.

Углубившись в страницы повести, читатель догадается также, что за внешним налетом цинизма и бесстрастности ее героя скрываются доброта, нежность, сочувствие. На это, кстати, еще в 1980 году обратил внимание Матье Гале, авторитетный литературный критик из влиятельного журнала «Экспресс»: «И вот посреди этой зияющей пустоты, — писал он, — которую раньше, может быть, назвали бы отчаянием, вдруг обнаруживаются небольшие фразы, которые говорят о любви так, как о ней не говорили уже очень давно».

«Дом одинокого молодого человека» — это повесть о воспитании чувств, повесть о становлении характера. Герой ее прошел через страдания, познал горечь утраты любимого существа. Писатель запечатлел сложный период в его жизни. Собственно становление уже закончилось, но он медлит вступать в жизнь, ему необходимо еще побыть одному. Большинство в эти годы, наоборот, стремится пребывать среди сверстников. Одиночество в юности — удел сильных и цельных натур и одновременно хорошая жизненная школа. В открывающей сборник повести Патрика Бессона, как в увертюре, звучит эта главная тема, проходящая в виде различных вариаций едва ли не через все произведения сборника. Однако трактуется эта тема разными авторами по-разному.

Не будем поддаваться искушению однозначно определить одиночество как символ социального неблагополучия. Порой оно — не что иное, как естественное экзистенциальное состояние, известное человеку с тех пор, как он ощутил себя человеком. Ведь несмотря на общеизвестное высказывание Джона Донна, утверждавшего, что люди являются частью континента, на самом деле мы все-таки острова. Одиночество отнюдь не обязательно зло; во многих случаях оно дарует благо. Когда-то Мильтон называл одиночество своим лучшим другом, когда-то монахи отгораживались от мира стенами своих келий, дабы строить духовные храмы вдали от мирской сутолоки, и мудрейшие люди всех времен, от Сенеки до Вольтера и Ницше, констатировали, что благодаря одиночеству мы обретаем цельность, суверенность, индивидуальность, в конечном счете обретаем свободу.

Именно так понимает это состояние Патрик Бессон. Однако жизнь соткана из диалектических противоречий, и слишком долгое испытание одиночеством рискует стать источником страданий и страха. А с другой стороны, в процессе размышлений одинокого человека рождается потребность в общении, возникает желание помочь людям. И, наконец, прошедший школу одиночества человек начинает, как правило, испытывать потребность в любви. Одиночество и любовь — это два важнейших механизма, два чудеснейших инструмента, с помощью которых писатели изучают общество, идеи, нравы, психологию людей, и не случайно было подмечено, что французский роман редко говорит о любви как таковой: чаще он использует любовную интригу для других целей.

Если в жизни любовь может служить средством разрушения социальных условностей, средством, заключающим в себе фантастическую энергию, то в литературе она чаще всего выполняет функции мощного анализатора социальных противоречий. Подтверждение тому легко найти и в «Невидимом древе» Э. Роблеса, и в «Отливе» П.-Л. Рея, и в «Эмме» К. Лепрон, и в «Грейпфрутах на завтрак» К. Риуа, да и в ряде других рассказов тоже. Это не случайно. Ведь любовь является тиглем, в котором символически переплавляется и возрождается личность. Любовь — это революция на уровне личности. Однако, будучи средством единения, любовь может стать и сильным катализатором страдания, когда преодолеть одиночество не удается.

Следует также сказать, что в современной французской литературе, дабы заполнить лакуну, оставшуюся после того, как обнаружилась несостоятельность политических утопий, получила определенное распространение любовная утопия. Рильке в свое время мечтал, что «когда-нибудь любовь перестанет быть делом только взаимоотношений мужчины и женщины и станет делом человечества, общающегося с другим человечеством», станет основой вообще всех взаимоотношений в человеческом обществе. Приблизительно в таком ключе решает проблему преодоления социальных противоречий Андре Дотель.

Впрочем, говорить об этом писателе, что он в своем творчестве решает какие-то проблемы, не совсем правильно. Ведь Андре Дотель выглядит настоящим антиподом литератора, желающего поведать читателю свои мысли. Он рассказывает просто из удовольствия и еще для того, чтобы выразить свое удивление тем, что on повидал за свою долгую жизнь. Исходным материалом его новелл служат конкретные, весьма реалистически воссозданные детали быта, но только преображенные поэтической фантазией писателя, безгранично верящего в торжество жизни. С самых первых книг у него обнаружилась тяга к буколическому преображению действительности, где описания растительного мира чередовались с описаниями пробуждающейся любви, рассказы о путешествиях чередовались с изображением сцен деревенского быта. Его жизненная и писательская философия сводится к тому, что чудеса мира находятся на расстоянии вытянутой руки. Начав активную писательскую деятельность в возрасте 43 лет, он, можно сказать, изобрел магическое средство, с помощью которого он остается и, должно быть, навсегда останется вечно молодым — в большинстве книг, число которых уже перевалило за шестьдесят, писатель рассказывает о молодежи. Его творчество посвящено прославлению мироздания, увиденного глазами детей, подростков, юношей и девушек. В его произведениях, прекрасным примером которых выглядит «Зимняя сказка», мы не найдем ностальгических мотивов. Его творчество сугубо не трагично. Дотель сумел создать воображаемый мир, где царит согласие между людьми и где неведомо зло. Конечно, нужно признать, что это мир нереальных детских грез и столь же нереальной, вечно торжествующей любви. Однако такие миры и такие писатели нужны, потому что они делают менее угрюмым существование в нашем бренном мире, утрачивающем идеалы.

Для многих современных литературных героев, да и для писателей тоже, любовь оказывается единственной реальной ценностью в пустом и безнадежном существовании. Тем трагичнее складывается для героев ситуация, когда рушится и эта последняя надежда. Трагедию социального одиночества любовная драма многократно усиливает. Характерна в этом отношении повесть молодого писателя Пьера-Луи Рея. История о том, как взаимное непонимание двух любящих друг друга людей привело к самоубийству героини, позволила автору произвести весьма тщательный и искусный социально-психологический анализ, завершившийся весьма нетрадиционными выводами.

Этой же теме посвящена и сделанная в более классическом ключе повесть «Невидимое древо» блестящего мастера французской прозы Эмманюэля Роблеса. Через все его творчество проходит мотив тоски по миру, где человек жил в гармонии с природой. Большинство его романов посвящено изображению социальной и политической борьбы и неустанно рассказывает о том, как под натиском первобытных диких страстей и ненависти рушится мечта о потерянном рае. Слабый свет братства едва пробивается в мире насилия, где трагедии разбитой любви словно вехи отмечают бренное человеческое существование. С этими двумя повестями как бы перекликаются рассказы «Смерть под фанфары» Жана-Пьера Энара и «Любовь» Роже Вриньи. Правда, они, несмотря на их минорную тональность, все же более оптимистичны. Ведь их герои в битве с судьбой сражаются до конца и, если принять отстаиваемые ими системы ценностей, одерживают победу.

Характерно, что в сборнике практически не оказалось произведений с политической тематикой. Здесь отразилась реальная, объективно существующая тенденция снижения интереса к политике у французской молодежи. Единственное исключение — рассказ «Прекрасный месяц май» Даниэля Буланже. Кстати, этот рассказ, с юмором освещающий события уже более чем двадцатилетней давности, частично объясняет сложившуюся ситуацию. Молодежь во Франции перестала быть политически активной силой. Последний всплеск ее активности пришелся на 1968 год. К тому времени в стране создалась высокоразвитая модернизированная промышленность и значительно возрос национальный доход. Ну а всякий рост, всякая научно-техническая революция, естественно, чреваты перекосами в сфере распределения материальных благ, что, в свою очередь, ведет к недовольству существующими социально-политическими структурами, к пересмотру шкалы духовных ценностей и, как следствие, к утрате жизненных ориентиров. Вот через подобную болезнь роста французское общество и прошло в 1968 году, когда всю страну — но интенсивнее всего Париж — потрясли студенческие волнения. Правда, до настоящей революции дело не дошло: просто произошел кризис технократического сознания, кризис потребительских идеалов и ценностей, произошел пересмотр стереотипов. После чего правительство произвело некоторые реформы — прежде всего в сфере образования, и жизнь вошла в привычную колею. Вскоре после того «ирреволюция», как ее назвал один писатель, дала материал для десятков пьес, романов, новелл, но тем самым революционная тема оказалась закрытой. И сейчас для революционных настроений у французов практически никаких оснований. Чтобы убедиться в этом, достаточно представить себе в роли революционера любого персонажа из повестей и рассказов этого сборника. Взять, например, Дени Маджеру из повести «Отлив» или, скажем, «одинокого молодого человека», или девочек-подростков из «Езды по кругу», или, наконец, Пьера Вилькье. Их конфликты с обществом имеют весьма локальный, весьма частный, отнюдь не политический характер.

Несмотря на колоссальное имущественное неравенство и связанное с ним недовольство многих людей, в частности молодых, общественно-политическими структурами страны, Франция в материальном отношении является вполне благополучной, даже процветающей страной. А вот социальные противоречия там существуют, они сильнее всего проявляются в духовной сфере, и литература активно ими занимается. О духовном кризисе современного французского общества говорится во многих из представленных здесь произведений: в «Вечерней трапезе» Ж.-Л. Бенозильо и «Езде по кругу» Ж.-М. Г. Леклезио, в «Искушении Пьера Вилькье» А. Надо и «Нормандии» Р. Гренье, в «Эмме» К. Лепрон и «Грейпфрутах на завтрак» К. Риуа. Выявляются симптомы тех или иных социальных болезней. Так, Ж.-Л. Бенозильо показывает, какое негативное воздействие способны оказывать на детей и подростков средства массовой информации, как жестокость, культивируемая псевдоискусством, ведет к жестокости в жизни. Об агрессивной силе телевизионных и кинематографических образов, активно вторгающихся в реальную жизнь и наполняющих ее звуками выстрелов, рассказывается и в новелле Поля Саватье «Как в кино». С другой стороны, перекликается тематически «Вечерняя трапеза» и с другими рассказами. Например, она выглядит чем-то вроде пролога и к «Руке», и к «Езде по кругу».

Если Бенозильо в своих рассказах порой отдает слишком большую дань назидательности, то автор «Езды по кругу» умеет более искусно облекать уроки морали в эстетически совершенные формы. Леклезио — писатель самого первого ряда, чья известность уже давно перешагнула границы Франции. Будучи прирожденным писателем, писателем от бога, он кладет в основу своего творчества опыт своих чувств. И всем своим творчеством стремится подтвердить некогда сказанные Полем Валери слова о том, что «самое глубокое у человека — это кожа». Искусство Леклезио зиждется прежде всего на умении найти точный языковой эквивалент для выражения разнообразных гамм ощущений. Правда, он избегает психологического анализа и его персонажи похожи порой на роботов. Это можно заметить и на примере героинь «Езды по кругу».

Симптоматично, что именно Леклезио, любящий город, способный, как никто, описывать город с его ритмами, с его сиренами и несчастными случаями, одним из первых во Франции обратился к проблемам экологии. Поскольку ему удалось пожить в таких странах, где человек сумел не потерять контакта с природой и сохранил верность своей изначальной натуре, Леклезио крайне болезненно и резко реагирует на дегуманизацию, пропитывающую поры современного технократического общества. В этом, кстати, его позиция смыкается с позициями таких писателей, как Эрве Базен и Бернар Клавель. А с Андре Дотелем его сближает другой интересный момент: произведения Леклезио населены преимущественно детьми, подростками, молодыми женщинами. В одном интервью писатель признался, что зрелость, «взрослость» в его образной системе соответствует не вызывающему у него симпатии индустриальному обществу.

В этой связи следует сказать, что французской литературе, как и нашей литературе, как и большинству других современных литератур, свойственно противопоставлять гипертрофированным формам урбанизации доиндустриальный, деревенский мир, как колыбель исконных человеческих ценностей. Можно даже обнаружить некоторые сходные процессы в нашей литературе и во французской. Есть во Франции, например, то, что у нас называется «деревенской прозой». Ж.-М. Г. Леклезио вряд ли можно отнести к числу «деревенщиков», а вот «очарованного сказочника» Андре Дотеля — вполне. А чем не «деревенщик», например, Бернар Клавель? Герой-эпоним его рассказа «Боби» вырвался на простор городской жизни, избежал необходимости зарабатывать на жизнь тяжелым крестьянским трудом, и писатель его не осуждает: что с Боби взять? Однако симпатии Клавеля не на его стороне: истинная героиня рассказа — его мать. Особой любовью к сельской провинциальной жизни, к простым труженикам проникнуто и творчество Эрве Базена, певца природы, названной им в одном из романом «зеленым храмом». Интересным образцом деревенской прозы является и наполненная грустным юмором новелла Инес Каньяти «Индюшка». Есть во Франции, как мы убеждаемся на примере ряда других произведений нашего сборника, и отчетливо выраженная «городская» проза.

Как-то так получилось, что в сборник удалось включить всего четыре рассказа, принадлежащих авторам-женщинам. Похоже, принцип тематического отбора сыграл в данном случае против них. Это, несомненно, случайность, не отражающая реального положения вещей. Дело в том, что в литературном мире Франции представительницы прекрасного пола играют очень активную роль и создают добрую половину всей книжной продукции. Радует, однако, что читатель познакомится с Катрин Риуа. На небосклоне современной французской словесности она, несомненно, является звездой первой величины. По образованию Катрин Риуа филолог. Она защитила диссертацию по Генри Джеймсу и в настоящее время преподает американскую литературу и английскую лингвистику в Сорбонне. Ее перу принадлежит уже больше десятка романов, несколько публицистических книг, романизованные биографии, в том числе биография Брижит Бардо. Персонажи ее книг, подобно анонимной героине рассказа «Грейпфруты на завтрак», пытаются успешно либо безуспешно выбираться из замкнутого мира, на прозябание в котором их обрекла было судьба. Одним из главных компонентов ее незаурядного таланта является великолепный юмор, благодаря которому ей очень хорошо удается пародирование современных нравов. Правда, за это некоторые критики склонны считать манеру ее письма несколько аморальной. В действительности же она придает большое значение моральным принципам. Все дело в том, что ее система моральных ценностей не совпадает с системой, принятой ее оппонентами.

Одним из наиболее остросоциальных рассказов, представленных в сборнике, является рассказ Катрин Лепрон «Эмма», иллюстрирующий некоторые жизненные, или, точнее, антижизненные правила современного технократического общества, в соответствии с которыми человек оказывается ценен не сам по себе, а лишь как один из механизмов, необходимых для функционирования сложной производственной системы. Главными героями в этом рассказе, который можно было бы назвать «производственным», являются технологические процессы и отведенное на них время, а сама Эмма служит лишь придатком к ним. Спасибо, однако, палочке-выручалочке, называемой любовью, благодаря ей героиня начинает постепенно обретать черты живого человека. Это чувство все-таки действительно способно иногда оказать людям реальную помощь как в литературе, так и в жизни.

В заключение хотелось бы сказать, что цель данного сборника — не только рассказ о французской молодежи, но и знакомство с новейшей французской литературой, с некоторыми ее тенденциями. Она сейчас находится на одном из наиболее интересных этапов своего развития. Был в ее истории период — приблизительно с начала шестидесятых до середины семидесятых годов, — когда она находилась в состоянии кризиса из-за чрезмерного увлечения многих молодых писателей авангардистскими теориями, из-за чрезмерной ее идеологизации и политизации, а главное — из-за того, что законодателями литературных мод во Франции на некоторое время стали ученые-структуралисты, занявшиеся комплексным микроанализом эстетических явлений и попытавшиеся подменить язык художественной прозы формализованным языком лингвистики, этнологии, психоанализа, социологии и некоторых других гуманитарных наук.

Сейчас французская словесность вновь обрела самостоятельность и активно восстанавливает свои силы, о чем, в частности, свидетельствуют и встретившиеся под этой обложкой повести и рассказы. Хочется надеяться, что жизненный и литературный опыт представленных в сборнике писателей, равно как и опыт героев их произведений, окажется и интересен, и полезен нашим читателям, в первую очередь молодым.