Две девушки решили встретиться в том месте, где улица Свободы, расширяясь, образует небольшую площадь. Они решили встретиться в час дня, чтобы иметь в запасе достаточно времени, прежде чем в два часа начнутся занятия по стенографии. А можно и опоздать. Даже если их выгонят из школы, что из того? Так рассудила старшая Тити, у которой ярко-рыжие волосы, а Мартина лишь пожала плечами, как она делает всегда, когда соглашается, но не желает сказать этого вслух. Мартина на два года моложе Тити, то есть ей исполнится семнадцать через месяц. Хотя выглядят они ровесницами. Однако Мартине, как говорят, не хватает характера, и она пытается скрыть свою робость за хмурым выражением лица или вот, например, пожимает плечами, когда нужно сказать либо «да», либо «нет».
Во всяком случае, идея появилась не у Мартины. Может быть, даже и не у Тити, но первой высказала ее именно она. На лице Мартины не отразилось удивления, и она не разразилась громкими криками. Она только пожала плечами, и таким вот образом они достигли согласия. Правда, возник небольшой спор о месте. Мартина хотела, чтобы все происходило где-нибудь за городом, например, у Мельниц, там, где меньше народу, но Тити сказала, что, наоборот, лучше в самом городе, там, где ходят люди, и так настаивала, что Мартина в конце концов пожала плечами. В городе ли, у Мельниц ли, в сущности, это одно и то же, только бы повезло. Так считала Мартина, но не сочла нужным сказать об этом подруге.
Завтракая вместе с матерью, Мартина и думать забыла о предстоящей встрече. А когда вспомнила, то с удивлением отметила, что ей это безразлично. Иное дело Тити. Она целыми днями размышляла о возникшей идее и не преминула рассказать об этом своему дружку, когда сидела рядом с ним на скамейке и жевала бутерброд. Кстати, он первым вызвался одолжить Мартине мопед, поскольку у той своего не было. Правда, узнать, что он обо всем этом думает, было никак нельзя. Глазки у него узкие, и в них ничего не прочтешь, даже когда он сердится или скучает.
Только очутившись на улице Свободы рядом с площадью, Мартина почувствовала, как запаниковало ее сердце. Так странно — сердце, испытывающее страх, сильно-сильно в самом центре груди стучит: «бум, бум, бум», а ноги сразу делаются ватными, и кажется, что вот сейчас упадешь. Чего же она боится? Сама не знает: голова холодная, в мыслях безразличие, даже скука, и в то же время как будто кто-то посторонний забрался и трясет ее изнутри. Во всяком случае, она сжимает губы и дышит осторожно, так, чтобы никто не увидел, что с ней происходит. Тити со своим дружком уже на месте, восседают на мопедах. Мартина не любит этого дружка Тити и не приближается к нему, чтобы не пришлось целоваться. А вот с Тити — все по-другому. Они с Мартиной настоящие подруги, сдружились год назад, и для Мартины с тех пор, как у нее появилась подруга, все переменилось. Она стала меньше бояться парней, и возникло ощущение, что она теперь неуязвима, — ведь у нее есть подруга. Миловидной Тити не назовешь, но она умеет смеяться, и у нее красивые серо-зеленые глаза: конечно же, огненные волосы — это несколько эксцентрично, но такой стиль ей идет. Она всегда защищает Мартину от парней. А поскольку Мартина — девушка симпатичная, то с ними у нее проблемы возникают часто, и Тити приходит на помощь, может даже врезать ногой или кулаком.
Возможно, идея сначала появилась у дружка Тити. Сейчас сказать трудно, потому что им всем давно уже хочется попробовать, но ребята всегда много говорят и мало делают. Тогда Тити заявила, что нужно всем им показать, что мы можем, не сдрейфим, и что пусть катятся куда подальше эти типы и девицы из банды, и что после этого Мартина уже ничего не будет бояться. Вот почему так сильно бьется сердце в груди у Мартины, — предстоит экзамен, испытание. Она не подумала об этом, но, увидев Тити и ее дружка, сидящих на мопедах в конце улицы и курящих на солнышке, поняла, что мир чего-то ждет, что должно что-то произойти. Однако на улице Свободы спокойно, прохожих мало. По бортику тротуара, по водостоку расхаживают голуби, шевеля своими головками. И все же кажется, что со всех сторон давит томительная, режущая уши пустота, припрятавшая угрозу на крышах семиэтажных домов, за каждым окном, в каждой остановившейся машине.
Мартина замирает, она чувствует в своем сердце холод пустоты, и пот увлажняет ее ладони. Тити и ее парень смотрят на нее, сощурившись от солнца. Они что-то ей говорят, но она не слышит. Наверное, она очень бледна, глаза напряженно застыли, губы дрожат. А потом нее сразу проходит, она начинает говорить немного хриплым голосом, не очень хорошо сознавая, что именно.
— Ладно. Значит, едем? Едем сейчас?
Парень слезает со своего мопеда. Целует в губы Тити, приближается к Мартине, но та его бешено отталкивает.
— Перестань, оставь ее.
Тити резко заводит мопед и пристраивается рядом с Мартиной. Потом они одновременно трогаются, нажимая на акселераторы. Какое-то мгновенье они едут по тротуару, затем вместе съезжают на дорогу и движутся бок о бок в коридоре для автобусов.
Подвластная езде, Мартина больше не чувствует страха. Наверное, вибрация мопеда, запах и жар газа заполнили снедавшую ее пустоту. Мартина любит кататься на мопеде, особенно, когда день солнечный, как сегодня, и воздух нехолодный. Она любит проскальзывать между машинами, повернув голову немного в сторону, чтобы не вдыхать ветер, и любит быстро мчаться. Тити повезло, брат подарил ей свой мопед, вернее, не совсем подарил; он ждет, когда у Тити появится немного денег, чтобы ему заплатить. Брат Тити не такой, как большинство ребят. Он приятный парень, знает, чего хочет, и не тратит своего времени, как другие, на всякую хвастливую болтовню, чтобы набить себе цену. Мартина, в общем-то, не думает о нем, лишь на несколько секунд представляет себе, будто они вместе гонят с огромной скоростью на его большом мотоцикле «Гуцци» и по пустынной улице. Уцепившись за юношу обеими руками, она чувствует на своем лице силу ветра, а когда на виражах земля опрокидывается, как в самолете, испытывает головокружение.
Две девушки катят вдоль тротуара в западном направлении. Солнце стоит в зените, оно жжет, и свежему воздуху не удается рассеять сонливость, которая давит на асфальт мостовых и цемент тротуаров. Магазины закрыты, железные шторы опущены, и это еще больше усиливает ощущение оцепенения. Несмотря на рев мопедов, Мартина иногда различает на какое-то мгновение ропот телевизоров, что-то бормочущих на нижних этажах домов. Слышатся мужской голос и музыка, которая раздается на дремлющей улице так же причудливо, как в пещере.
Тити теперь идет впереди, напряженно выпрямившись в седле своего мопеда. Огненные волосы развеваются на ветру, а куртка, как у летчиков, пузырится на спине. Мартина едет позади, в том же ряду, и когда они проезжают мимо витрин, то краем глаза замечает в них два силуэта, похожих на всадников из ковбойских фильмов.
Внезапно страх снова наполняет Мартину, и в горле у нее пересыхает. Она вдруг замечает, что улица уже не совсем пуста, что все как будто заранее предопределено, что они приближаются к тому, что должно произойти, и уже не могут свернуть никуда в сторону. Тоска становится такой сильной, что у Мартины перед глазами все начинает кружиться, как будто вот-вот ей станет дурно. Она хотела бы остановиться, присесть где угодно на земле, у какой-нибудь стены и прижать колени к груди, чтобы сдержать удары сердца, посылающие волны по всему телу. Ее мопед, замедляя ход, виляет на мостовой. Тити, прямо держась в седле своего мопеда, уже далеко впереди, едет, не оборачиваясь, и солнце искрится в ее огненных волосах.
Самое ужасное, что люди ждут. Мартина не знает, ни где они стоят, ни кто они такие, но знает, что они здесь, всюду, по всей улице, и что их неумолимые глаза следят за мчащейся вдоль тротуара кавалькадой из двух мопедов. И чего они ждут, чего? Чего хотят? Может быть, они стоят на верхних балконах белых домов или скрываются за занавесками? Может быть, они далеко, сидят в машинах и подстерегают с биноклем в руках? Мартина видит все это в течение тех нескольких секунд, когда ее мопед виляет на мостовой и замедляет ход около перекрестка. Но вот сейчас Тити посмотрит назад, вернется к ней и спросит: «Ну? Ну, что? Что с тобой? Почему ты останавливаешься?»
Мартина закрывает глаза и наслаждается мгновеньями темноты, единственно прекрасными за весь этот жестокий день. Когда она вновь открывает глаза, улица выглядит еще более пустынной и еще более белой, течет большой рекой асфальта, плавящегося в лучах солнца. Мартина крепко сжимает губы, так же, как несколько минут назад, чтобы не поддаться страху. Но тех, что смотрят, затаившись, из-за своих ставней, из своих машин, она ненавидит так сильно, что ее губы снова начинают дрожать, а сердце сильно колотится. Все эти переживания приходят и уходят настолько быстро, что Мартина ощущает охватывающее ее опьянение, как если бы она слишком много выпила и накурилась. Она еще замечает краем глаза лица тех, кто выжидает, кто смотрит, мерзких типов, притаившихся за своими шторами, замерших внутри своих машин. Мужчин с массивными лицами, глубоко посаженными глазами, раздутых, с неопределенными улыбками, в глазах у них блестит огонек желания, огонек злобы. Женщин с жесткими чертами, смотрящих на нее с опасением, завистью и презрением, лица девчонок из школы стенографии, лица парней, все они кружатся, приближаются, гримасничают. Опп все здесь, Мартпна угадывает их присутствие за окнами баров, за выступами опустошенной солнцем улицы.
Когда она вновь трогается с места, то видит, что Тити остановилась перед следующим перекрестком, на автобусной остановке. Тити сидит вполоборота, ее ярко-рыжие волосы разметались по лицу. Она тоже бледна, потому что страх скручивает ее внутренности и в горле у нее застревает комок. Это, конечно же, палящее солнце нагоняет страх и голое небо без единого облачка над седьмыми этажами новых зданий.
Мартина останавливает свой мопед рядом с Тити, и они обе неподвижно застывают, сжимая ручку газа. Они ничего друг другу не говорят, друг на друга не смотрят, но обе знают, что езда по кругу начнется сейчас, и сердца их бьются сильно-пресильно, но теперь уже не от волнения, а от нетерпения.
Улица Свободы лежит пустая и белая, и солнце, висящее в зените, давит своей тяжестью на тени, пустые тротуары, тихо скользящие автомашины и дома с окнами, похожими на угасшие глаза. Как все это может быть таким спокойным, таким далеким? Мартина вспоминает о моторах мопедов, которые могут греметь, как гром, и в следующее мгновение она видит, как улица поднимается и бросается под пожирающие ее шины, а окна разрываются на тысячи осколков, рассыпающихся по асфальту маленькими острыми треугольниками.
Все это из-за нее, из-за нее одной: дама в синем костюме ждет автобуса, не обращая внимания на девушек, и как будто спит. У нее раскраснелось лицо, потому что она шла по солнцу, и под жакетом ее синего костюма белая блузка прилипла к коже. Ее маленькие глазки глубоко сидят в глазницах, они ничего не видят, разве что совсем немного, украдкой, как бы самый конец улицы, откуда должен прийти автобус. На ее правой руке чуть покачивается черная кожаная сумочка с позолоченной застежкой, отражающей солнечные блики. Туфли на ней тоже черные, немного прогибающиеся под тяжестью тела и заметно поношенные.
Мартина смотрит на даму в синем с такой настойчивостью, что та оборачивается. Однако маленькие глазки скрыты тенью от надбровных дуг, и Мартина не может встретить их взгляд. А зачем она пытается поймать этот взгляд? Мартина не понимает, что с ней происходит, что ее тревожит, что беспокоит и раздражает одновременно. Может быть, это из-за слишком яркого солнечного света, жесткого и жестокого, отяжеляющего лицо женщины, заставляющего потеть ее кожу, вспыхивающего острыми лучами на позолоченной застежке ее сумки?
Мартина резко нажимает на акселератор, и мопед подпрыгивает. Она сразу чувствует движение воздуха на своем лице, и оцепенение спадает. Мартина вырывается вперед, за ней Тити. Два мопеда с треском мчатся по пустынной мостовой. Дама в синем провожает их взглядом и видит, как через два квартала мопеды сворачивают направо. Пронзительный рев моторов внезапно смолкает.
Несколькими кварталами дальше, невдалеке от вокзала, с места медленно трогается груженная мебелью и картонными коробками синяя машина. Это старый грузовик с высокой посадкой, выкрашенный в неприятный синий цвет, прошедший миллион километров и сильно пострадавший от резкого торможения и переключения скоростей сменявшимися шоферами. Перед синим грузовиком узкая улочка запружена машинами. Проезжая мимо бара, водитель пригибается, но не видит ничего, кроме тени в глубине зала. Он устал, ему хочется есть, а может быть, мешает слишком сильный свет, который отражается от плавящегося асфальта. Водитель щурит глаза, морщится. Синий грузовик быстро едет по узкой улочке, и, когда он проезжает мимо подъездов, рычание мотора усиливается. В кузове поскрипывает мебель, ударяются друг о друга картонные коробки с вещами. Тяжелый запах мазута наполняет кабину, перемешивается с голубым дымом, растянувшимся по всей улице. Старый грузовик равномерно раскачивается, трясется, рвется вперед и чем-то напоминает разгневанное животное. Перед его капотом взлетают голуби. Почти не замедляя хода, он минует перекресток, еще один перекресток, вероятно, тот миллион километров, что он проехал по улицам города, дает ему приоритетное право проезда.
Вторая, третья, вторая. Скорости скрипят, мотор стучит, делает перебои. В витринах магазинов быстро скользит синий силуэт, немного напоминающий разъяренное животное.
Там, на тротуаре дама в синем костюме по-прежнему ждет. Она только что, вот уже в третий раз, посмотрела на часы, но стрелки, кажется, остановились в этом бессмысленном положении: двадцать пять минут второго. О чем она думает? Ее раскрасневшееся лицо бесстрастно, солнечный свет едва оттеняет впадины глаз, нос, подбородок. В ярком солнечном свете она напоминает гипсовую статую, застывшую на краю тротуара. Только черная кожа ее сумочки и туфель, отбрасывающая блики света, кажется живой. У ног ее лежит, слегка запрокинувшись назад, тень, вся сжавшаяся и похожая на сброшенную шкуру. Может быть, дама ни о чем не думает, даже о том автобусе номер семь, который должен прийти, а пока едет где-то вдоль пустых тротуаров, останавливается, чтобы подобрать двух учеников, идущих в лицей, а потом старика в сером костюме. Ее мысли остановились и тоже ждут. Она просто смотрит перед собой — то на мопед, проезжающий мимо с диким ревом, то на автомобиль, скользящий по асфальту с характерным теплым шумом мокрой улицы.
Все вокруг неспешно, но что-то готово обрушиться на мир словно молния, вспыхнуть по всему городу, словно знамения, словно сверкание безумного света. Все вокруг спокойно, как во сне, и в то же время чувствуется некое возбуждение, подавляемые крики, ярость.
Мартина едет впереди Тити, она мчится по безлюдным улицам и так наклоняет свой мопед на поворотах, что педаль скрежещет по асфальту, разбрасывая вокруг снопы искр.
Горячий воздух наполняет ее глаза слезами, проникает в рот и ноздри так, что ей приходится отворачиваться в сторону, чтобы дышать. Тити едет сзади в нескольких метрах от нее со своими огненными, развевающимися на ветру волосами, тоже пьяная от скорости и запаха газов. Езда по кругу через город сначала уводит их далеко, а потом постепенно, улица за улицей, возвращает к остановке автобуса, где ждет дама с черной сумочкой. И это круговое движение тоже их опьяняет, движение, которое осуществляется вопреки пустынности улиц, вопреки молчанию белых зданий, вопреки ослепляющему их жестокому свету. Езда мопедов по кругу оставляет борозду в безразличной земле, делает более слышным зов, и именно ради того, чтобы довести до предела это головокружение, катятся вдоль улиц и синий грузовик, и зеленый автобус, катятся именно для того, чтобы круг замкнулся.
В новых домах, по ту сторону от похожих на потухшие глаза окон незнакомые люди, защищенные мембранами своих занавесок, ослепленные пестрящими экранами своих телевизоров, едва живут. Они не видят ни жестокого света, ни неба, они не слышат пронзительного зова мопедов, который похож на крик. Может быть, они даже не подозревают, что это их дети мчатся по этому кругу, их дочери, с еще по-детски нежными лицами.
Сидя в камерах своих запертых квартир, взрослые не знают, что происходит снаружи, не хотят знать, кто носится по пустынным улицам на безумных мопедах. Да и как это узнать? Они — узники гипса и камня, цемент завладел их плотью, закупорил их артерии. На серых экранах телевизоров мелькают пейзажи, события, персонажи. Картинки зажигаются, гаснут, заставляя мерцать голубые блики на неподвижных лицах взрослых. А снаружи, при свете солнца остается место лишь для грез.
Итак, езда по кругу заканчивается здесь, на улице Свободы. Теперь мопеды едут прямо, оставляя позади все эти дома, деревья, скверы, перекрестки. Дама в синем костюме все стоит на краю тротуара, одна, словно погрузившись в сон. Мопеды едут рядом, в одинаковом ритме, и рев их звучит до такой степени в унисон, что мог бы сокрушить мосты и стены домов. Есть на улицах люди, которые затаились в своих машинах, спрятались за шторами своих комнат. Они продолжают шпионить своими сощуренными глазами, но разве это имеет значение?
Почти не замедляя ход, первый мопед въезжает на тротуар, приближается к даме в синем. Когда это происходит, дама, прежде чем упасть, смотрит на Мартину, которая движется на нее вдоль водостока, она наконец смотрит в ее широко раскрытые глаза и видит цвет их радужной оболочки, освещающей ее взгляд. Но это длится лишь сотую долю секунды, а потом раздается крик, крик страдания и удивления, который звенит в пустоте улицы, в то время как два мопеда уносятся к перекрестку.
Снова дует горячий ветер, снова бьется в груди сердце, и рука Мартины, сжимающая черную сумочку, вся в поту. А главное, пустота снова наполняет Мартину, потому что езда по кругу закончилась, и опьянение уже не повторится. Далеко впереди мчится Тити, и ее огненные волосы развеваются на ветру. Ее мопед быстрее, и она минует перекресток, она спасается. А в тот момент, когда перекресток пересекает второй мопед, на него выезжает синий грузовик, внезапно ставший как две капли воды похожим на зверя, его капот подхватывает мопед и придавливает к земле с ужасным скрежетом металла и стекла. Колеса с ревом тормозят.
На улице, в центре перекрестка, снова воцаряется тишина. На мостовой, позади синего грузовика распласталось перекрученное, как белье, тело Мартины. Боли еще нет, пока еще нет, она смотрит на небо широко открытыми глазами, рот слегка дрожит. Но вот постепенно, по мере того, как кровь черными ручьями струится из ее раздробленных ног, ее поглощает ощущение глубокой, невыносимой пустоты. Недалеко от руки Мартины лежит сумочка из черной кожи, как будто кто-то по глупости забыл ее на асфальте, и ее позолоченная застежка поблескивает смертоносным блеском.