Разумеется, опираясь на все реакционное, все темное, все жестокое, что имелось в предшествующей истории, фашисты стремились создать свою «теорию», свою «идеологию», которая обосновывала и оправдывала бы их преступные замыслы и цели. Фашистам нужна была «своя доктрина», которая помогла бы им увлечь последователей, обеспечить достаточно широкую социальную базу.

Именно это обусловило беспрецедентный эклектицизм фашистской идеологии. Национализм и международная общность фашистов, антикапитализм и теория «созидательного капитала», проповедь автаркии и идеи единого европейского рынка, возведенные в теорию презрение к массе и провозглашение человека труда опорой фашистского строя — все это содержалось в ней. Всем фашисты сулили все: рабочим — ликвидацию безработицы и «справедливую» зарплату; крестьянам — снижение процентов по ипотечным долгам, прекращение продажи земли с торгов; мелким торговцам и ремесленникам — закрытие универмагов, снижение цен на сырье и т. п.

Но у фашистов безусловно был принцип отбора идей. Этим принципом был антимарксизм. Антимаркоизм был основной служебной целью фашистской идеологии; борьба с марксизмом, нейтрализация влияния марксистских идей на трудящиеся массы была главной социальной функцией, обусловившей возникновение идеологии фашизма 1. Гитлер вещал в 1933 г.: «14–15 лет тому назад я заявил немецкой нации, что вижу свою историческую задачу в том, чтобы уничтожить марксизм. С тех пор я постоянно повторяю сказанное. Это не пустые слова, а священная клятва, которую я буду выполнять до тех пор, пока не испущу дух» 2.

 

1. Обскурантизм фашистской идеологии

Главная и основная догма, из которой исходили, в частности, Гитлер и другие нацистские главари при построении своей «доктрины», заключалась в следующем: истинная идеология базируется не на логике, не на разуме, а на слепой, иррациональной вере. Фашистские заправилы сознательно противопоставляли свое «органическое мировоззрение», ядром которого была «жизнь», а не «истина ради истины», научному мировоззрению, которое они третировали как схоластическое, механическое и т. п.1.

Конечно, за всеми их словесными мистификациями скрывается весьма определенное идейное и политическое содержание. Неясность, нечеткость формулировок, обрамление программных установок мистифицированной фразеологией позволяли фашистам маскировать классовую сущность своей идеологии и в этой связи использовать в своих контрреволюционных целях широкие слои мелкой буржуазии, т. е. находить массовую социальную базу.

«Фашистский дух, — провозглашал, например, Муссолини, — бежит от всякой произвольной ипотеки на таинственное будущее. Мы не верим в догматические программы, во все эти твердые рамки, в которые нужно вместить сложную, изменчивую и многоцветную действительность. Мы позволяем себе роскошь согласовать и превзойти в себе те антитезы, которые разъедают других… Мы позволяем себе роскошь быть аристократами и демократами, консерваторами и прогрессистами, реакционерами и революционерами, легалистами и иллегалистами в соответствии с обстоятельствами времени, места и среды, одним словом, в соответствии с историей, в которой мы вынуждены жить и действовать» 2.

Рассматривая классовую сущность фашистской идеологии, П. Тольятти отмечал: «Что мы обнаруживаем анализируя фашистскую идеологию? Всего понемногу. Эта идеология эклектична. Но крайний национализм — повсюду составная часть идеологии всех фашистских движений… Фашистская идеология включает множество разнородных элементов. Мы должны с этим считаться, ибо эти особенности позволяют нам понять, чему служит данная идеология. А она служит объединению различных течений в борьбе за господство над трудящимися массами и за создание в этих целях широкого массового движения» 3.

То обстоятельство, что фашистская идеология была эклектичной, противоречивой и внешне примитивной, использовалось и нередко используется и современными буржуазными идеологами для маскировки классовой сущности идеологии фашизма, да и самого фашистского движения в целом. Буржуазные историки утверждают, что то, что принято называть «идеологией», «мировоззрением» или «философией» фашизма, есть не более как социально-психологическое описание противоречивых, не поддающихся суммарному теоретическому исследованию инстинктов толпы, что это только отражение идеологии мещанства, взбунтовавшегося против последствий первой мировой войны, последствий послевоенной разрухи и экономического кризиса и т. д. В таком случае, во-первых, идеология фашизма исключается из сферы теоретико-социального исследования и становится предметом психоанализа и социальной криминологии, и во-вторых, империалистические круги освобождаются от ответственности за фашистские преступления, поскольку мировоззрение фашизма отождествляется с «инстинктами толпы», с «идеологией мещанства».

Конечно, отмечает советский исследователь С. Ф. Одуев, понятия «философия» и «фашизм» ставить рядом рискованно, тем не менее правомерно и необходимо. Несмотря на противоречивость и примитивность, у фашизма была и есть своя философская концепция, ибо так или иначе фашисты решали и основной вопрос философии и отвечали на вопрос о сущности бытия и духа, о сущности человека и смысле его жизни 1. Не представляя собой единого целого, фашистская «философия» по своей классовой, партийной направленности выражала, подчеркиваем это, интересы самих реакционных, шовинистических кругов империалистической буржуазии; она была философией империалистической агрессии и войны, философией преступления, как называл ее Томас Манн.

Иррационалистическое, мистическое «органическое мировоззрение» служило фашистам теоретической опорой отрицания предшествующей рационалистической и демократической традиции в культуре. Так, в частности, итальянский фашиствующий философ Оттавиано в своей статье «Антисовременное» призывал, по сути дела, к полному отказу от всей предшествующей рационалистичен кой и демократической культуры. «С тех пор как Декарт нашел критерий истины в субъекте, а не в объекте, переместив ее естественную основу, с тех пор как протестантизм своей пагубной доктриной свободного исследования потряс основы религиозного авторитета, с тех пор как фатальный дух «Энциклопедии» в своем безумном антиисторизме отверг ценность традиции… с тех пор как И. Кант попытался построить метафизику на основе морали, уничтожив и ту и другую, с тех пор как французская революция освободила поле деятельности для необузданного эгоизма, с тех пор как натурализм Руссо уравнял всех людей… с тех пор… на сцену вышли необразованные и грубые массы, которые в погоне за материальными богатствами ввергли мир в неописуемую бойню»2. И подстрекали их к этому, подчеркивает Оттавиано, именно «представители мира культуры», забывшие о моральных ценностях и традициях и сделавшие из человека меру истинного и ложного, добра и зла, справедливого и несправедливого3.

Итальянские фашисты отвергали историю, откровенно проповедовали исключительную ценность антиистории. Так, Тильгер в книге «История и антиистория» превозносит фашистов за их «господство» над историей: «Делу мира гораздо в большей степени служат люди и партии, которые не позволяют истории господствовать над собой, но крепко держат ее в руках, чем те, которые в силу суеверного преклонения перед историей оставляли на произвол судьбы в его первозданном естестве беспорядочный и хаотический поток европейской жизни. История сегодня сведена с пьедестала… она очеловечилась. Она представляется теперь изготовленной из крови, страстей, воли и ошибок людей, живая, свободная, непредвидимая, как все человеческие творения»1.

В том же духе открыто проповедовал самый дикий обскурантизм Орестано. Установив, что «истинная» философия есть прославление того, кто не мыслит, Орестано восклицает, что как раз это и есть «философия, полностью и изначально итальянская. Предложить миру обучение этой философии значило бы завоевать Италии новый примат, примат философский…»2.

Э. Гарин отмечает, что «после 1929 г., в то время как терпели крах последние иллюзии многих веривших в официальную итальянскую культуру», Орестано «выпала честь стать выразителем всего наиболее темного, смутного, двусмысленного, что оставалось в обращении и предпринимало попытки утвердиться различным образом» 3.

И все же все это не просто фальсификация науки, не просто дикие, шарлатанские измышления идеологов фашистского разбоя. Обскурантизм, нападки на науку, на объективную истину, воспевание иррационализма, самых «темных и мрачных» человеческих инстинктов и т. п. — все это имело определенную цель: обосновать воинственный волюнтаризм, агрессивность фашистского «мировоззрения», в конечном счете пробудить в массах «жажду крови». Апеллируя к «философии жизни» Ф. Ницше, к «жизненному порыву» А. Бергсона, рассматривавши! «жизнь» как «отчаянную авантюру», как смелое вторжение в возможности бытия, как то, что предваряет всякое существование, Гитлер, фашисты требовали, чтобы фашистское мировоззрение исключало всякую созерцательность, было «активным», «практическим», наступательным «духовным оружием».

Фашистам не нужна была теория, рациональная и научная. Им нужна была «идея», имеющая черты страсти, зовущая к действию. Отсюда апелляция к мистике, к мифу, поскольку только они могут-де вызвать озарение, непосредственную общность между толпой и «идеей-силой» (по выражению Джентиле), что и порождает иррациональный порыв, страсть, находящую выход в действии.

 

2. Расизм, антисемитизм, национализм, шовинизм

Руководствуясь подобной «методологией», фашистские заправилы Германии объявили ядром, важнейшей составной частью своего «органического мировоззрения» миф о мнимом превосходстве «арийской расы», призванный оправдать «право» немцев на мировое господство, на угнетение и подавление других народов. Раса, согласно догмам фашистов, изначальна, первична, она первооснова всех исторических явлений, всех государственных образований и культурных достижений 1. Всеобъемлющий расовый дух, утверждал, в частности, Розенберг, — вот мера всех наших мыслей, воли и дел, подлинный критерий всех наших ценностей. Вся история человечества рассматривалась нацистами как история борьбы рас, прежде всего двух рас: иудейско-сирийско-римской и арийско-нордической. В основе различий расовых типов, по Розенбергу, лежит прежде всего биологический фактор-кровь и обусловленные кровью различные физические и духовные характеристики. Кровь расы, разъяснял Розенберг, — это мистическое понятие, не поддающееся уяснению при помощи рассудка, это категория, которая не может быть установлена обычными методами экспериментального исследования, это мистический синтез, темный жизненный поток и т. д.2.

Фашистская «мировая революция», разглагольствовал далее Розенберг, как раз и заключается в «пробуждении расовых типов». Она направлена против демократии и марксизма, начавших «дело искоренения расового и народного сознания», против засилья «гуманистического классического схематизма», за победу «органического расово-народного мировоззрения»3. Разумеется, фашистские идеологи «доказывали», что именно арийская раса является высшей расой, призванной господствовать над другими расами и народами.

Конечно, никакого объективного критерия расовой чистоты и рисового превосходства арийцев они указать не могли; единственным признаком расовой общности арийцев они объявили внутреннее мистическое «переживание» арийцами, прежде всего немцами, своего расового происхождения и чистоты своей северной «крови». Быть арийцем, твердили нацистские «теоретики», значит чувствовать в себе движение потока «своей», арийской «крови», который возбуждает и поддерживает жизнь нации. Кровь является тем фактором чувственной и бессознательной жизни, который пробуждает в каждом индивиде присущие его расе признаки.

Апеллируя к расе, к крови, фашистские теоретики сконструировали свою «типологию» личностей, призванную утвердить биологическое неравенство людей и народов исходя из «своеобразия» их физиологических и психологических конституций. Так, высший, «интегрированный тип», к которому принадлежат «арийцы», характеризуется, по мнению фашиствующих психологов, «органическим единством и связью» всех его психологических функций. Низший, «дезинтегрированный» тип, напротив, не способен к образованию «органической общности»; он характеризуется «бессвязным» характером психической жизни, «неустойчивостью» перед внешними влияниями, он склонен к образованию так называемой общественности (механического количества, толпы, массы) и т. п. Как утверждал «сам» Гитлер, именно ариец является прототипом того, что мы понимаем под словом «человек». Противостоящий ему «низший» расовый элемент содержит, по Гитлеру, женственный элемент, обладает типично женственными качествами. Он, подобно женщине, всегда мечтает о том, чтобы найти мужчину, который мог бы стать ее абсолютным господином. Все эти и подобные им примитивные рассуждения призваны были «доказать», что только в «северной, арийской расе», в первую очередь только в немцах, воплощена особая порода «сверхчеловеков», призванных господствовать над всем миром.

Примечательно, что нацисты, провозглашая немецкую расу высшей расой, носительницей лучших человеческих качеств, тем не менее и немецкий народ делили на две неравные части — на громадное большинство, которое состоит либо из «нечистых арийских элементов», либо из «арийцев», лишенных «признаков господ», и на меньшинство — «чистых арийцев», наделенных качествами господ.

Эти рассуждения о расовой «неравноценности» самих арийцев были положены фашистами в основу так называемой евгеники — «науки о расовой чистоте и способах ее сохранения». Фашисты разработали специальные инструкции об установлении степени расовой «порчи» и «неполноценности» в зависимости от наличия различных примесей неарийской крови, а также о методах обращения с лицами смешанного происхождения. Они осуществляли постоянную «аттестацию» населения путем оформления «родословных», учитывающих чистоту арийского происхождения. При этом, например, для зачисления в СС требовались «абсолютная расовая чистота» и отсутствие «неарийских» примесей не менее чем в пяти поколениях предков, а для поступления на службу в государственные учреждения и армию — не меньше чем в четырех. Применяя к людям принципы зоологического отбора и выведения пород, гитлеровцы создали даже специальную организацию — «Лебенсборн», в рамках которой осуществлялось «воспроизводство» потомства «повышенной расовой чистоты»1.

Наряду с этим нацисты, руководствуясь принципами зоологического, вульгарного социал-дарвинизма, осуществляли преступную бесчеловечную практику уничтожения «расово неполноценных», «непригодных для жизни» представителей «низших рас», «недочеловеков», по терминологии гитлеровцев. Примечательно, что на формирование расистских «выводов» фашистов о «недочеловеках» (Untermenschen) большое влияние оказали реакционные немецкие «ученые»: биологи и психиатры. Многие из них исповедовали абсолютно антигуманные, аморальные взгляды, квалифицировали людей с расстроенной психикой «экономическим балластом», лицами, не представляющими «никакой ценности»2. Эти псевдоученые сами различными способами содействовали созданию гитлеровского мифа о превосходстве арийской расы и о необходимости «очистить» ее от людей с физическими или умственными недостатками. Тысячи врачей в конце концов были вовлечены в эту страшную операцию, в ходе которой было истреблено около 275 тыс. душевнобольных в Германии.

В то время как пронацистские психиатры разрабатывали методы «лечения», генетики подводили «научную» базу, оправдывающую уничтожение «второсортных» людей. Например, Конрад Лоренц выдвинул теорию о необходимости очистить «третий рейх» от неполноценного генофонда. В 1940 г., когда нацистский режим в Германии достиг своего апогея, Лоренц писал: «Руководствуясь расовыми идеями, лежащими в основе нашего государства, мы достигли уже многого в этом отношении!.. Нам просто необходимо положиться на здоровые чувства наших лучших представителей и поручить им сделать отбор, от которого будет зависеть процветание или же загнивание нашего народа».

Фашисты, разумеется, взяли на вооружение все эти псевдотеоретические изыскания расистских псевдоученых. 15 января 1935 г. был принят закон о гражданстве рейха, который разделял граждан на два разряда: первый — «граждане рейха» — это немцы арийского происхождения, только они наделялись политическими правами; второй — все остальные — жители рейха, не имеющие арийского происхождения. Позднее, 15 сентября 1935 г., был принят «Закон 0 защите немецкой крови и немецкой чести», запрещавший браки и сожительство граждан рейха с евреями. В том же 1935 году нацисты лишили цыган всех их гражданских прав, а затем в течение последующих лет поголовно загнали их в концентрационные лагеря, где в рамках политики «расовой гигиены» уничтожили почти 1 млн. цыган. В целом с 1933 по 1936 г. в Германии было издано около 250 расистских и прежде всего антисемитских циркуляров и инструкций2.

Итальянские фашисты также исповедовали и обосновывали расистские принципы (хотя, следует отметить, в этой стране расизм не привился так глубоко, как в нацистской Германии). Вслед за нацистами в 1937 г. фашистское правительство Италии также утвердило «Закон о защите расы», полностью списанный с гитлеровского «расового кодекса». Согласно новому закону, сожительство итальянцев («белых») с «черными» объявлялось тягчайшим преступлением и каралось тюрьмой. Результатом дальнейшего углубления «расового мировоззрения» итальянского фашизма явился ряд мероприятий, предпринятых против изобретенного им «еврейского засилья», — мер, увенчавшихся опубликованием в ноябре 1938 г. закона, согласно которому проживающим в Италии евреям запрещается находиться на службе в каких бы то ни было государственных и общественных учреждениях, в школах всех типов; евреям запрещалась служба в армии и вступление в брак с «арийцами»; евреи — иностранные подданные — были обязаны покинуть пределы Италии; наконец, подлежали высылке евреи, поселившиеся в итальянской империи после 1919 г., причем их имущество конфисковывалось.

Расистские бредни распространялись не только в Европе, не только в фашистских странах, но и в США, кичившихся «демократичностью» своей общественно-политической системы. В США еще в самом начале нашего века несколько видных американских: промышленников стали оказывать финансовую помощь выше упоминавшейся «евгенике», ставившей целью «улучшить человечество» используя достижения генетики. «Позитивная евгеника» должна была обеспечить воспроизводство «пригодных» индивидов среди населения, а негативная — уменьшить число «непригодных».

И дело отнюдь не ограничивалось только проповедью расистских идей. Евгенистам в США удалось в то время проложить дорогу законам о запрещении браков между представителями различных рас. Такие законы были приняты примерно в 30 штатах США. 24 штата приняли законы о стерилизации лиц, «не приспособленных к жизни в обществе».

Однако главное значение расовой теории заключалось, конечно в том, чтобы «обосновать», оправдать кровавый план завоевания фашизмом мирового господства. Еще до прихода фашистов к власти проповедники «фёлькише» (от слова Volk — народ) выдвинули тезис о мнимом превосходстве германской культуры, «германского духа» над бездушной либеральной цивилизацией остальных западноевропейских народов. Опираясь на этих своих идейных предшественников (у которых нацисты позаимствовали многие ритуалы и символику, в частности знак свастики), фашисты трактовали понятие «народ» как сугубо расовую культурно-биологическую и мистическую общность, всегда находящуюся во враждебных, антагонистических отношениях с другими подобными общностями. Эта вражда, подчеркивали фашистские идеологи, отнюдь не является продуктом объективных антагонистических социальных отношений, наоборот, сами эти отношения — порождение вражды, которая коренится в духовной субстанции «народа» и со временем достигает крайней степени интенсивности, приводя к войне между «народами».

В фашистской идеологии и практике борьба за сохранение чистоты расы становится, подчеркивает Р. Бурдерон, «мощным мобилизующим фактором, ибо она является насущно необходимой для самого индивидуума. Перед липом угрозы вырождения расы, а следовательно, и входящих в нее индивидуумов каждый немец отстаивает свою собственную жизнь. С биологической точки зрения интересы расы и интересы индивидуума единое целое. Следовательно, перед лицом общности крови стирается всякое чувство принадлежности к той или иной определенной группе…исчезает всякое ощущение чужеродности в отношении немца иной социальной Принадлежности. На основе кровных уз образуется народное сообщество» 1.

Посредством биологизации и мифологизации понятия «народ» фашисты преследовали цель представить в глазах немца политику монополий, политику господствующего класса как миссию расы, к которой он сам принадлежит; им важно было добиться, чтобы подчинение и угнетение рядового немца правящей капиталистической олигархией выступало бы как свободное, добровольное служение делу собственной расы, собственной нации, собственного народа. Человеконенавистнические деяния немецкого империализма становились в таком случае, в сущности, законом природы, заповедью расы. Подчинение диктату монополий выступало бы для немца как формирование «сообщества», упрочивающего его собственное положение, возвышающего его. Пусть концерны угнетают, эксплуатируют, разоряют немца; он знает, кто «виновен» во всем: «низшие» расы; против них он и должен бороться.

Наряду с таким — иррациональным видением «народной общности» немцу вдалбливали в голову, что он — представитель высшей, господствующей расы, что лучшая раса имеет абсолютное «право» господствовать, что она должна установить и сохранить без каких-либо колебаний свое господство над «низшими» расами. Причем что касается средств борьбы, то во имя интересов расы все дозволено.

Как отмечает Р. Бурдерон, «расизм дает положительную возможность отвергнуть классовую борьбу, реинтегрировать в национальное сообщество массы, особенно рабочие массы, поддавшиеся на приманку интернационализма, и возложить на сообщество, в котором отныне царит согласие, основную (империалистическую) миссию. С точки зрения негативной он дает возможность найти ответственных за ныне царящую бедственную ситуацию, играющих роль козлов отпущения, на которых возлагают вину за все грехи человечества (в расистском понимании). И таким образом, он дает возможность разделаться с ними и тем самым открыть лучезарный путь к дальнейшему гармоничному развитию высшей расы. Так, расизм обретает черты универсальной категории»2.

Представителями «низших рас» и «врагами», которых надо уничтожить, объявлялись в первую очередь французы, славяне, евреи. Особую ненависть нацисты питали к славянским народам. «После столетий хныканья о защите бедных и униженных наступило время, чтобы мы решили защитить сильных против низших. Это будет одна из главных задач немецкой государственной деятельности на все время — предупредить всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами дальнейшее увеличение славянской расы. Естественные инстинкты повелевают всем живым существам не только завоевывать своих врагов, но и уничтожать их»1,— вещал Гитлер. И далее снова и снова Гитлер твердил: «Моя миссия— уничтожить славян… Славянство представляет собой биологический вопрос, а не идеологический… К России нельзя подходить с юридическими и политическими формулами, так как русский вопрос гораздо опаснее, чем это кажется, и мы должны применить колонизаторские и биологические средства для уничтожения славян»2.

Расистский бред фашистских заправил нашел свое кульминационное выражение в проповеди и практике антисемитизма. Антисемитизм, жестокое истребление евреев были в фашистской Германии государственной политикой, проводимой как официально, так и путем подстрекательства к массовым и индивидуальным расправам с евреями.

Фашисты проповедовали самый отвратительный, самый грубый и примитивный антисемитизм. Поразительно, что Гитлер, Геббельс и другие фашистские главари даже ожидали пропагандистского эффекта от массового уничтожения евреев, в рамках которого «Европа будет прочищена с Запада на Восток». «Наш антисемитизм, — заявил, в частности, Гитлер, 22 июня 1944 г. перед генералами и офицерами, — распространится на весь мир, так же (!) как в свое время идеи французской революции предшествовали французским армиям и облегчали победы Наполеона. Так же будет и у нас»3.

Самое страшное заключается в том, что все это отнюдь не было просто расистским бредом нацистских маньяков. Антисемитизм фашистских громил имел определенные политические причины, за ним скрывался холодный политический расчет. С помощью антисемитизма фашисты желали отвлечь внимание трудящихся масс от их подлинных угнетателей — капиталистов. Дело в том, что многие представители мелкобуржуазных слоев, в том числе и трудящиеся, почти ничего не знали о еврейском пролетариате и достаточно часто сталкивались с евреями-капиталистами. Фактически сами они ненавидели в состоятельном еврее не столько еврея как представителя определенной расы, нации, национальности, сколько буржуа, который их эксплуатировал и угнетал.

Однако фашисты, спекулируя на том, что среди капиталистов было немало евреев, сумели перевести ненависть трудящихся к угнетателям-капиталистам в русло антисемитизма; разжигая антисемитизм, они сумели скрыть истинные причины социальных противоречий и конфликтов, размыть классовые позиции широких трудящихся масс. Гитлер, Геббельс, Розенберг постоянно твердили, что именно евреи эксплуатируют рабочих, что именно евреи развязали первую мировую войну, что именно еврейский капитализм стремится сегодня к мировому господству, к новой мировой войне. Более того, фашистские заправилы твердили, что наряду с капитализмом либерализм, марксизм, большевизм и т. п. — все это также продукты «еврейства», абсолютно чуждые подлинным арийцам.

Антисемитизм, расовая теория в целом действительно были действенным идеологическим оружием в руках нацистов. Апеллируя к мифу о «расе», «крови» и т. п., требуя «очищения» «народного сообщества» от «чуждых» примесей, фашисты сумели навязать многим немцам чувства националистической вражды, миф, будто люди другого происхождения или цвета кожи являются неполноценными.

Фашистам удалось использовать антисемитизм как важное средство отвлечения трудящихся масс от классовой борьбы с капитализмом и фашизмом, подлинными виновниками эксплуатации и угнетения трудящихся. Под видом борьбы с «еврейским капитализмом» фашизм на самом деле вел борьбу с рабочим движением, с рабочим классом в целях защиты капитализма. Выступления рабочих против своих классовых врагов фашисты демагогически объявляли враждебными «социализму», изображали как действия, идущие якобы на пользу еврейскому капиталу. Коммунистов они неизменно называли не иначе, как приверженцами «еврейской партии». И, конечно, важную роль в проведении фашистами политики антисемитизма играли экономическйе интересы, тот факт, что все имущество евреев конфисковывалось и передавалось в собственность монополистов «арийского» происхождения или фашистских фюреров.

Преступным, бесчеловечным было практическое выполнение германскими фашистами своей программы «окончательного решения» еврейского вопроса. В конечном счете нацисты уничтожили более 6 млн. евреев из 10 млн., живших на Европейском континенте.

Антисемитизм служил фашистам также и «обоснованием» агрессивной внешней политики, их ставки на развязывание империалистической войны против СССР. Объявив «еврейство» и марксизм одним и тем же учением, фашисты стремились привить мелкобуржуазным массам Германии ненависть к коммунизму и мобилизовать их на истребительную — войну против социализма, против СССР. «Борьба против еврейской большевизации мира, — истерически кричал Гитлер, — требует ясной позиции в отношении Советской России». Эти и подобные призывы должны были прикрыть подлинную агрессивную сущность германского империализма, стремящегося к мировому господству.

Расизм, национализм, шовинизм были составными частями идеологических построений и у фашистов в других странах. Например, в идеологии японского фашизма ключевым был расистский миф о «японском духе». Концепция «японского духа» утверждала несравненное превосходство японской нации, освящала войну, якобы ведущую к концентрации «моральной жизненной энергии», возвеличивающую «японский дух» и т. д. и т. п. Наиболее полно «японский дух», по утверждениям фашистских идеологов, был воплощен в личности императора; император объявлялся ими олицетворением божественного начала, прямым потомком богини солнца. Японская нация же трактовалась как некая якобы единая семья, возглавляемая отцом-императором. Взаимоотношения «отца» — императора и его «семьи» — народа основаны будто бы на взаимной семейной любви. Подобным образом рассуждал, например, фашистский «теоретик» Фуисава; он изображал японское государство как «биологический организм», имеющий главу (Tenno — император) и органы (члены). Император, доказывал он, есть «духовный и биологический центр японской народной общности». Он «воспитатель нации» и «отец» ее. Провозглашая превосходство, преимущество японцев, Фуисава утверждал, что японцам «внутренне»-де присущи такие высокие моральные качества, как преданность императору, готовность отдать жизнь за родину, дух повиновения, храбрость, наступательный дух. По примеру своих нацистских собратьев Фуисава грубо нападал на французскую буржуазную революцию, клеймил либерализм и марксизм. Он безудержно восхвалял фашистскую диктатуру Гитлера и Муссолини, клеветал на Коммунистический Интернационал и Народный фронт, противопоставлял им так называемый Национальный фронт, цинично спекулируя на расистских и националистическо-шовинистических предрассудках.

В 30-е годы под лозунгами «японского духа», «японизма» в Японии были созданы многочисленные расистские националистические)рганизации: «Общество Дзимму», «Промышленная партия Великой Японии», «Патриотическая партия труда», «Союз молодежи Великой Японии», «Национал-социалистическая партия Японии» (позднее переименованная в «Патриотический политический союз»), «Народный союз Новой Японии» и др. Все эти организации разжигали расистские, националистические чувства и т. п., призывали японцев «осознать» свое призвание в качестве великой нации, нации-колонизатора. Фуисава, другие идеологи «японизма» с откровенным цинизмом прославляли войну, постоянно твердили, что война — это «проявление божественной ценности», что она «возвеличивает японский дух», доказывали, что мир может быть достигнут лишь в том случае, когда все народы «свободно» признают Японию как духовный центр мира и т. д. и т. п.1

Советские ученые уже в 30—40-е годы показали полнейшую научную несостоятельность и вскрыли политическую сущность концепции «японизма». Как отмечал советский исследователь И. Разумовский, «тот особый «оттенок» мировоззрения, на который выражает свои претензии распоясавшийся японский фашизм, целиком проистекает из его полуфеодальных корней… Дух самурайской помещичьей аристократии, помноженный на самоновейший, требующий кровавых жертв японский империализм, проглядывает сквозь всю эту елейную болтовню об «отце-императоре», его «родительской» любви и прочих «нравственных» чертах японской культуры. Шайка хищных империалистов, японская военщина… стремится прикрыть свои наглые империалистические аппетиты и полное закабаление японских трудящихся масс этими феодально-религиозными рассуждениями» 1.

В конечном счете «японизм» был идеологией японского империализма. Именно «дух Ямато», «японский дух» освящал и оправдывал навязанные японскому народу империалистическими кругами захватнические войны 1931–1945 гг.

Фашистские лидеры «малых» фашистских стран также были приверженцами расизма. Так, румынские фашисты где только возможно твердили об идейной общности между своей «Партией нации» и гитлеровскими нацистами. Если германские фашисты твердили о «превосходстве» арийской расы, то румынские «железно-гвардейцы» утверждали главенство в Румынии валахов. Так же как и гитлеровцы, румынские фашисты были антисемитами. «Мы направляемся к решительной антисемитской политике, — писала фашистская газета «Порунка времий». — Без этого полный национализм невозможен». В духе своих нацистских вдохновителей фашистские заправилы Румынии также требовали «серьезно и рационально» разрешить славянский вопрос. Они заявляли, что славянские народы являются для Европы не политической или духовной, а серьезной биологической проблемой, что по отношению к славянам «необходимо занять непоколебимую позицию, а поэтому любое разделение, любая нейтрализация или занятие славянской территории являются законными актами» и т. п.2

Фашистские идеи «расы», «крови» и т. п. отнюдь не представляют собой чего-либо нового, оригинального. Обращение к истории (см. гл. III) показывает, что эксплуататорские классы, пытаясь возвести господство и угнетение в «вечный» и «неизменный» принцип природы и общества, не раз обращались к подобного рода «теориям» о «высших» и «низших» расах, к «идеям» о расовом и национальном превосходстве тех или иных народов.

Основоположники научного коммунизма К. Маркс и Ф. Энгельс, давшие подлинно научное объяснение развития общества, решительно отвергли все попытки перенесения биологических понятий в область общественных наук.

Они раскрыли научную несостоятельность социал-дарвинизма, ошибочность его попыток объяснить эволюцию общественной жизни биологическими законами естественного отбора и борьбы за существование.

Методологическим пороком социал-дарвинизма является абсолютизация биологического процесса, законы которого, якобы, «…имеют силу вечных законов человеческого общества»3.

В. И. Ленин так же резко критиковал биологизм в объяснении общественных процессов: «…применение понятий «подбора», «ассимиляции и дезассимиляции» энергии, энергетического баланса и проч. и т. п…. к области общественных наук есть пустая фраза. На деле никакого исследования общественных явлений, никакого уяснения метода общественных наук нельзя дать при помощи этих понятий. Нет ничего легче, как наклеить «энергетический» или «биолого-социологический» ярлык на явления вроде кризисов, революций, борьбы классов и т. п., но нет и ничего бесплоднее, схоластичнее, мертвее, чем это занятие»1. Более того, в результате манипуляций с биологической терминологией можно всю историю подвести под один-единственный «великий естественный закон», превратить всякую социальную борьбу во фразу «борьба за существование»2. В таком случае классовая борьба изображается как расовая борьба, как борьба биологически сильных против биологически слабых.

Наука давно уже доказала всю несостоятельность расистских измышлений о происхождении рас, об их взаимодействии и взаимовлиянии. Человеческие расы образовались внутри вида Ногпо sapiens уже после того, как сложилась социальная форма жизни. Труд дал возможность различным группам Homo sapiens расселиться почти во всех районах Земли и жить в самых разных природных условиях.

Относительная первоначальная изоляция отдельных групп способствовала тому, что в дальнейшем развитии в процессе приспособления к конкретным окружающим условиям эти группы постепенно приобретали определенные наследственные признаки. Вместе с тем на линиях между географическими центрами сосредоточения белой, черной и желтой рас можно обнаружить наличие большого числа плавных переходов и оттенков в цвете кожи и других внешних признаков, которые обусловлены различной частотой одних и тех же генетических компонентов.

В любом, случае расистские рассуждения фашистов представляют собой издевательство не только над наукой, но и над простым человеческим здравым смыслом. Поскольку каждая из современных наций в силу своеобразного хода своего исторического развития представляет собой продукт смешения самых разнообразных расовых элементов (если иметь в виду расу как совокупность физических признаков: цвет волос, формы головы, носа и т. п.), постольку в не меньшей степени это относится к немцам, японцам и итальянцам, которым фашистские «расоведы» пытались внушить человеконенавистническую идею насчет какой-то их особой «расовой чистоты».

Современная наука так определяет расы (принято ЮНЕСКО): расы — это человеческие популяции, различия которых проявляются во внешнем виде их представителей и в большинстве случаев связаны с различной частотой появления комбинации одних и тех же наследственных признаков. Различные по частоте комбинации одних и тех же генетических компонентов приводят к таким физическим различиям, как преобладающая группа крови, форма головы или пигментация кожи. Как видим, в этом определении нет даже упоминания о наличии каких-либо характерных психических отличий у представителей различных рас. В конечном счете отдельные индивиды всех человеческих рас находятся в общем и целом на одном уровне морфологической и физиологической организации. И по мере усиления, в сущности, необратимого процесса взаимопроникновения и смешения рас происходит постепенное исчезновение рас как биологически различающихся групп людей.

В этой связи абсолютно несостоятельны также попытки фашистских «теоретиков» уподобить нацию, народ, государство организму, чувствующему и мыслящему. С научной, марксистской точки зрения нацию, например, определяют такие вполне реальные и поддающиеся точному анализу признаки, как исторически сложившаяся общность экономической жизни, территории, языка и психического склада, проявляющегося в общности культуры. Именно эти признаки характеризуют собой нацию, а отнюдь не надуманная мистика «расы», «расовой души», «общности крови» и т. п. В любом случае процесс формирования наций, перспектив их развития нельзя рассматривать изолированно от развития экономической и классовой структуры данного общества. Бесспорно, капитализм консолидирует нацию, способствует интеграции населения в рамках определенной национально-государственной общности. Однако интеграция населения, включенного в определенную национально-государственную общность, в капиталистическом обществе сопровождается расколом на эксплуататоров и эксплуатируемых. Более того, капитализм углубляет несовместимость экономических и духовных интересов противоположных классов внутри нации. Именно поэтому с марксистской точки зрения понятие «народ» в капиталистическом обществе не совпадает с понятиями «нация», «народонаселение» и т. п. В понятие «народонаселение» марксисты включают всех людей, проживающих в определенных национально-государственных или региональных границах, независимо от их классовой, национальной, профессиональной или религиозной принадлежности. Что же касается понятия «народ», то под народом в теории научного коммунизма понимается совокупность классов, социальных групп и личностей, которые своей материальной и духовной деятельностью обеспечивают прогрессивное развитие общества на данном историческом этапе. В этом смысле паразитические эксплуататорские классы, социальные группы и слои, выступающие объективно противниками социального прогресса, являются антинародной силой и, естественно, не включаются в это понятие.

Конечно, поскольку нация как специфическая общность народонаселения объективно существует, постольку идея нации глубоко проникает в массы трудящихся, тем более что во многих случаях единство нации достигалось в длительной упорной борьбе против иностранного господства.

Все это и создает возможность для того, чтобы и в национальное сознание трудящихся могли проникнуть буржуазный национализм и шовинизм. Бесспорно, что широким массам немецкого населения объединение Германии, осуществленное Бисмарком, казалось реализацией вековечной мечты о национальном единении, реализацией того, за что боролись лучшие представители немецкой нации. Но беда была в том, что при этом могло выхолащиваться и выхолащивалось демократическое содержание национальных чаяний. Национальное чувство постепенно стало отождествляться с традиционным верноподданническим духом немецкого мещанства, с послушанием буржуазно-юнкерскому государству, якобы представляющему всю нацию.

Более того, национальное чувство верноподданных все больше отождествлялось с шовинизмом господствующих классов. Шовинисты проповедовали превосходство немецкой нации, доказывали, будто национальное величие равнозначно военной силе и что война, направленная на порабощение других народов, является-де истинно национальным деянием.

Новым элементом, появившимся в шовинистической идеологии империалистических кругов Германии после поражения в первой мировой войне в 1918 г., является реваншизм, Реваншизм — это отнюдь не призыв к борьбе против несправедливостей Версальского договора. Реваншизм — это империалистическая идеология, предпосылкой которой является разочарование, вызванное крушением надежд на создание Германской мировой империи. Реваншизм нацеливает на войну во имя реванша за поражение, подогревает эмоции и сознание людей, обещая «возрождение». Ему, как правило, свойственно демагогическое утверждение, будто все внутренние бедствия проистекают из этого «случайного» военного поражения и реванш, следовательно, вновь приведет в порядок все немецкие дела. Поэтому реваншизм является шовинизмом империализма, потерпевшего поражение.

Основоположники научного коммунизма всегда указывали на опасность, всегда разоблачали коварную цель проповедуемых империалистическими идеологами расистско-националистических, шовинистических лозунгов. С марксистской точки зрения как нет никаких высших и низших рас, так и нет высших или низших наций и народов. Каждый народ внес свой вклад в культурное наследие человечества. Культура каждого народа неотделима от культуры человечества в целом. Национальная культура — продукт гораздо более широкого притока идей, нежели тот, который ограничен пределами национальных границ. Если, например, взять Европейский континент, то здесь, несмотря на длительные периоды соперничества и войн, в конечном итоге сложилась общая европейская культура, порожденная социально-экономическими эпохами готики, Реформации, Возрождения, промышленной революции.

Подлинно культурный человек в любой стране никогда не ограничивался своей национальной культурой. Он неизменно устремлял и устремляет свой взор к лучшему из того, что создано другой национальной культурой. Шекспир принадлежит всей Европе и всему миру, так же как Бетховен, Толстой или Рабиндранат Тагор.

Вопреки клеветническим измышлениям фашистов, огромный вклад в культуру человечества внес и русский народ. Без русской поэзии, русской литературы невозможно представить мировую цивилизацию, мировую культуру.

Что же касается фашистских попыток создать некую «чистую» арийскую культуру для немецкого народа, то они обернулись уничтожением как мировых культурных ценностей, так и культурных достижений немецкого народа. Лишь благодаря победе советского и других народов над фашизмом была спасена мировая, в том числе и немецкая, культура.

Разоблачая расизм и шовинизм фашистов, советские ученые еще в 40-х годах подчеркивали, что расовая идеология, нелепые рассуждения о «чистоте крови», о нации как «метафизическом, трансцендентном абсолюте» и т. п. — это, с одной стороны, практически весьма удобный способ скрыть убожество мысли и абсолютное невежество, ибо сей бред не требует каких-либо знаний или какой либо аргументации; с другой стороны, провозглашение этого мировоззрения открывает совершенно исключительные возможности для террора и искоренения целых народов и государств.

 

3. Фашизм — идеология насилия и агрессивной, захватнической войны

Расизм, безудержный национализм и шовинизм были в фашистской идеологии «теоретической» базой жестокого культа насилия и войны. Фашистские «теоретики» назойливо твердили: война— высшая цель и смысл жизни нации, необходимое средство очищения народа от всякой скверны. Война — первопричина динамики жизни и одновременно источник всех человеческих ценностей. Она — школа геройства и товарищества, она приобщает индивидуума к народному сообществу. Нация укрепляется числом солдат, которых она имеет, количеством битв, в которых она участвует.

Конечно, фашистские славословия войне опять-таки не были оригинальны. Уже в начале века империалистические круги желали войны, готовились к ней и, разумеется, обосновывали и оправдывали ее. Кровавая бойня первой мировой войны ничему не научила империалистов. Для них по-прежнему война была «необходимой предпосылкой прогресса цивилизации». В изданной в 1935 г. книге «Тотальная война» генерал Людендорф, военный преступник, все сделавший для затягивания первой мировой войны, цинично утверждал: «Война и политика служат выживанию народа, война есть высшее выражение народной воли к жизни. Поэтому политика должна служить ведению войны… Подобно тому как мы не можем избежать смерти, мы не в состоянии избежать и войны… Это судьба всякого живого…»1

Апология империалистической войны и утверждение культа солдата были важнейшей составной частью идеологической системы нацизма. Фашистская пропаганда назойливо твердила, что фашистское движение «имеет духовное происхождение в августовских днях 1914 года» (т. е. в тех днях, когда германские милитаристы начали первую мировую войну), когда «весь германский народ в стихийно вспыхнувшем воодушевлении поспешил взяться за оружие». Отмечая двадцатилетие со дня развязывания первой мировой войны, фашисты ставили перед собой следующую задачу: «Всему нашему народу дать теперь картину того великого, что было пережито, что двадцать лет назад поставило наш народ на его настоящий путь и что внешне и внутренне неким образом определяюще повлияло на каждую отдельную личность». И далее: «Прежде всего мы должны у живущего вместе с нами поколения пробудить и углубить сознание того, что солдатское поведение и солдатские действия должны быть неотъемлемой частью государственного творения»2.

Фашизму нужны были не рассуждающие и думающие люди, а выдрессированное, одержимое шовинистической ненавистью солдатское стадо, готовое безоговорочно уничтожить всех, кого фашисты назовут «врагами немецкого народа». Расистские, шовинистические измышления фашистов были призваны «открыть» «глубинные» корни агрессивности и ненависти в самой человеческой натуре, пробудить в человеке его самые низменные инстинкты. Отсюда у фашистских теоретиков и безудержная зоологизация всего понимания личности. Они доказывали, что неверно считать, будто отличие человека от животных состоит в том, что у животных господствует инстинкт, а у человека — интеллект. Инстинкты раскрываются как источники силы и у человеческого существа, влечения же могут быть рассмотрены как врожденные силы инстинктов.

Фашисты откровенно объявляли идеалом «нового человека» солдата, жестокого, жаждущего крови солдата. В войне с «врагом» не должно быть никакой жалости, никакой пощады. «Никакой жалости, жестокость… Сильнейший владеет правом. Нужна величайшая жестокость», — цинично разглагольствовал Гитлер. «Кто может оспаривать мое право уничтожать миллионы людей низшей расы, которые размножаются как насекомые? — продолжал фюрер. — …Будущая война будет ужасной, кровавой, жестокой. Но война наиболее жестокая, война, которая не будет делать разницы между военными людьми и мирными жителями, будет также войной наиболее приятной. Я хочу войны, и все средства для меня хороши. Война будет вестись по-моему, война — это я»3.

По отношению к «врагам» фашисты не признавали никаких моральных принципов, напротив, оправдывали самые бесчестные поступки, более того, возводили их в ранг доблести и образцов для подражания, если они служили интересам расы и нации. Верность фюреру — вот единственный «нравственный» принцип, которым должны были руководствоваться арийцы. В отношениях с представителями других рас и народов такие принципы, как честь, совесть и т. п., исключались1. Гитлер лично провозгласил человеконенавистнический тезис: «Я освобождаю человека от унижающей химеры, которая называется совестью… Я имею то преимущество, что меня не удерживают никакие соображения теоретического или морального порядка… Я провожу политику силы, не беспокоясь о мнимом кодексе чести»2.

Свои человеконенавистнические замыслы по отношению к другим народам фашистские заправилы пытались «оправдать» и геополитически. Германии, находящейся в центре Европы, геополитически предопределено расширять свои границы во все стороны, твердили Гитлер, Розенберг, Геббельс и др.

Спекулируя на тезисе «народ, нация без жизненного пространства», Гитлер нагло оправдывал и прославлял захватнические войны. «История всех времен. — история Римской империи и Британской империи — доказала, что всякая территориальная экспансия возможна лишь путем преодоления сопротивления и в результате риска. Неизбежны даже неудачи. Ни раньше, ни теперь не существовало территории без владельца. Нападающий всегда сталкивается с владельцем. Поэтому проблемы, стоящие перед Германией, могут быть разрешены лишь силой… Обстоятельства должны быть приспособлены к целям. А это невозможно без вторжения в иностранные государства или посягательства на чужую собственность»3,— разглагольствовал Гитлер. В том же духе «рассуждал» и Геббельс. «Нам необходимо жизненное пространство. А что это означает? Определение мы дадим после войны. Когда эта война закончится, мы станем хозяевами Европы. Тогда мы станем вновь принадлежать к имущим нациям, тогда у нас будет сырье и ресурсы, и тогда нашей собственностью станет крупная колониальная империя… Мы, национал-социалисты, всегда стояли на той точке зрения, что в 1918 г. война не завершилась. Наступил лишь большой перерыв. Заключительный акт разыгрывается сейчас. Эта драма закончится немецкой победой и не станет трагедией»4.

Фашистским заправилам вторили и «ученые-геополитики». Опираясь на идеи Р. Челлена, который рассматривал государство как «чувственно-разумное существо», «подобное человеку», гитлеровские геополитики Р. Генниг, К. Гаусгофер, X. Гюнтер и другие твердили, что у государства, точно так же как и у отдельного человека, тенденция роста проявляется в двоякой форме: расширения и деления. Геополитик Р. Генниг, например, доказывал, что «обыкновенное расширение границ государства напоминает телесный рост молодого человека, основание колоний — процесс размножения». Следовательно, народ, государство, стремящееся захватить другие территории, обнаруживает лишь «здоровый инстинкт размножения» и это надо только приветствовать. Тем более это касается германского народа, «народа без территории»; он «задохнется», если не будет добиваться расширения своего «жизненного пространства»1. Другой геополитик — К. Гаусгофер в своей книге «Границы» подчеркивал, что целью его работы служит «воспитание в немецком народе чувства границы, создание атмосферы для геополитического ощущения просторов. Надо создать среди всех слоев народа убеждение в недостаточности жизненного пространства в тех размерах, — утверждал он, — в каких оно сейчас имеется, и в негодности его теперешних границ. Этого можно достигнуть только тем, что под влиянием воспитания весь народ от смутного чувства стесненности из-за недостаточности пространства для дыхания, из-за недостатка воздуха, из-за давящей тесноты перейдет к сознательному стремлению изменить свои границы»2.

Апеллируя к геополитическим лозунгам, Гитлер, Геббельс, другие фашистские заправилы истошно призывали к войне за создание «Великой Германии». Великая Германия, по замыслам гитлеровцев, должна была включать в себя Голландию Бельгию, Северную Францию, Эльзас и Лотарингию, Люксембург, Швейцарию, Австрию, Чехословакию, Прибалтийские страны, часть Югославии и т. д. Первый шаг на этом пути — уничтожение Франции, «этого заклятого и смертельного врага Германии». Затем — разгром Англии, которую следовало «наказать», лишив ее наиболее прибыльных колоний и сделав полувассальным государством. Причем в любом случае «сведение счетов» на Западе — только прелюдия. Его можно рассматривать исключительно как прикрытие тыла с целью расширения территории. Главное направление экспансии теперь — Восток, разглагольствовал Гитлер, Германия теперь должна искать приобретения новых территорий в Восточной Европе, и прежде всего за счет России.

Примечательно, что захватнические аппетиты Гитлера, нацистов выходили далеко за пределы Европейского континента. И в конечном счете было совершенно ясно, что речь шла отнюдь не о «жизненном пространстве», а о «мировой нацистской империи», о мировом господстве фашистской Германии.

Геополитический тезис о «жизненном пространстве» широко использовали и итальянские фашисты. Их идеологические подручные «доказывали», что стремление к империи, к национальному распространению является будто бы жизненным проявлением; обратное, т. е. «сидение дома», — это признак упадка. Народы, возвышающиеся и возрождающиеся, всегда-де являются империалистами. Жонглируя лозунгами: «Народ без территории», «Народ без жизненного пространства», — Муссолини обосновывал и прославлял захватнические колониальные войны. «Если нам не хватает пространства, мы должны получить его», — заявлял Муссолини. И угрожающе продолжал: «Если требования Италии не будут осуществлены путем переговоров, то они будут осуществлены при помощи оружия. Италия требует от Франции не больше, но и не меньше того, что должно принадлежать ей в силу исторического права: Тунис, Суэц и Джибути. Кроме того, следует урегулировать вопрос о Корсике. Итальянский народ убежден в том, что этот остров принадлежит ему»1.

Осуществляя свою империалистическую политику, фашистская Италия вела истребительную войну против Эфиопии, вместе с гитлеровской Германией участвовала в интервенции против республиканской Испании. Даже еще в 1942 г. после сокрушительных поражений на советско-германском фронте, итальянский фашизм имел наглость требовать почти одну треть Африки (Судан, Тунис, Алжир и другие африканские области с границей от Индийского океана до Атлантического), большую часть Балканского полуострова и часть французской территории (Ниццу, Корсику, Савойю), не отказываясь в то же время от старых притязаний итальянского империализма на страны Ближнего Востока, в том числе и на часть территории Турецкой республики.

Таким образом, ясно, что все «рассуждения» фашистских заправил Италии о «народе без жизненного пространства» служили одному — обоснованию программы агрессивных войн.

Лидеры «малых» фашистских стран также твердили о «нехватке» жизненного пространства и доказывали, что искать его нужно прежде всего «на Востоке». В 1942 г. вице-премьер фашистского правительства М. Антонеску в своем докладе «Румыния в завтрашней Европе», призывая помочь Гитлеру и Муссолини в их «великой миссии по уничтожению большевизма», вместе с тем раскрыл аппетиты, прямо скажем чрезмерные, румынского империализма. Он уверял, что Румынию после достижения «конечной победы» ожидает в «новой Европе» блестящее будущее, что она станет «воротами против восточных славян, воротами, через которые богатства немецкой Центральной Европы будут связаны с румынским Черным морем». «Через Северные Карпаты, — разглагольствовал он, — мы проложим мост к великой немецкой массе. Через Львов мы свяжемся с Балтийским морем, через нас будут стекаться богатства Европейского Севера на юг и восток Европы; благодаря Дунаю мы принадлежим к Центральной Европе, мы — кроны Балкан, а через Черное море мы протягиваем нашей сестре Италии руку вечной латинской веры»1.

История, социальная практика многих стран и многих поколений показала полнейшую несостоятельность всякого рода «теорий» о якобы нехватке «жизненного пространства» для тех или иных народов, для тех или иных стран, из-за которой-де и проистекают все бедствия и страдания данного народа или страны.

Основоположники научного коммунизма К. Маркс и Ф. Энгельс в свое время решительно отвергли попытки рассматривать природную среду как фактор, определяющий историю страны. «От «природы» Германии, какой она была в эпоху переселения в нее германцев, — писал, например, Ф. Энгельс, — осталось чертовски мало. Поверхность земли, климат, растительность, животный мир, даже сами люди бесконечно изменились, и все это благодаря человеческой деятельности, между тем как изменения, происшедшие за это время в природе Германии без человеческого содействия, ничтожно малы»2. Он подчеркивал, что одни и те же природные условия в зависимости от состояния общественного производства по-разному влияют на жизнь общества. Рассматривая, в частности, историю Австро-Венгрии, Ф. Энгельс отмечал, что буржуазная цивилизация распространялась в Центральной Европе вдоль морских берегов и по течению больших рек, «земли же, лежащие далеко от моря, и особенно неплодородные и труднопроходимые горные местности, оставались убежищем варварства и феодализма». Однако такая географическая изоляция рухнула вместе с созданием железных дорог.

«Гранитные стены, за которыми каждая провинция сохраняла свои национальные особенности и вела замкнутую местную жизнь, перестают служить преградой… Альпы и Богемский лес как бы перестают существовать; новая артерия простирается от Триеста до Гамбурга, Остенде и Гавра, далеко за пределы империи, пересекая горные хребты И проникая до отдаленных берегов Северного моря и Атлантического океана. Участие в общих делах всего государства, в событиях внешнего мира становится необходимостью. Провинциальное варварство исчезает»3. Дело в конечном счете не в несовершенстве политической карты мира, не в несоответствии исторических границ «естественным» интересам государства. Дело в способе производства материальных благ, в характере производственных отношений.

Фашистские геополитические теории служили одной-единственной цели — оправдать откровенно шовинистические, захватнические войны фашизма.

В конце концов эти агрессивные и человеконенавистнические теории фашизма абсолютно противоречили коренным интересам любого народа, в том числе и немецкого. Однако, к сожалению, они отравили сознание значительной части немецкого народа. В. Ульбрихт совершенно справедливо отмечал в этой связи: «Немецкой буржуазии, в течение многих десятилетий оболванивавшей немецкий народ, удалось убедить немало немцев в том, что распространение господства немецкого народа на другие народы является ключом национальной мощи и свободы, что немецкая нация тем сильнее и свободнее, чем больше она умеет распространить свое господство на другие народы, подавлять свободу и право на самоопределение других народов, вовлекать их в захватнические войны и грабить их». Разоблачая геополитические изыскания последышей фашистов, В. Ульбрихт отмечал далее: «Некоторые немцы утверждают, будто наш народ не может жить в пределах нынешних, сузившихся границ. Это старый аргумент, с помощью которого Гитлер готовил войну. Пагубность мнения, будто жизненный уровень народа зависит от количества квадратных километров территории, обнаружилась и была доказана как раз во время этой войны, В ходе захватнической войны Гитлера к территории Германии, составлявшей почти 500 тыс. кв. км., была присоединена территория в 4,5 млн. кв. км. Но именно поэтому страна и пришла к катастрофе. Не число квадратных километров определяет жизненный уровень народа. Что это действительно так, видно на примере таких стран, как Швейцария, Швеция и др, Этим странам не хватает многих продуктов, но они могут иметь их в любое время на основе мирных торговых связей с другими народами. И напротив, народ старой России с обширной территорией терпел до 1917 г. жестокую нужду, хотя имелось достаточное пространство. Лишь после установления Советской власти в России, когда был создан действительно демократический строй и народ стал хозяином страны, удалось преодолеть нужду и нищету. Поэтому жизненный уровень народа определяется не количеством квадратных километров, а внутренним строем и отношениями с другими народами. Вывод из этого таков: жизненный уровень нашего народа зависит от того, удастся ли ему не допустить нового использования его сил и достояния для империалистических завоеваний, удастся ли создать внутри страны такой демократический порядок, который сделал бы возможными мирные отношения с другими народами»1.

Обманывая немецкий народ, лживо утверждая, что все бедствия немецких трудящихся объясняются исключительной плотностью населения Германии, несоответствием между количеством населения и размерами территории и что вследствие этого единственный путь к подъему жизненного уровня немецкого народа лежит в расширении его «жизненного пространства», гитлеровцы планировали агрессивные захватнические войны. Они ставили своей задачей не просто военный разгром своих реальных и мнимых противников, одновременно они планировали ограбление порабощенных стран и народов, ограбление в таких масштабах, каких история еще никогда не знала 1.

Бесчеловечность фашистских агрессивных планов заключалась в том, что фашисты помышляли не только о захвате «пространства», территорий, продовольствия и сырья, фашисты ставили цель поработить и даже уничтожить другие народы2. Вот как «рассуждал» о немецкой политике по отношению к Советскому Союзу А. Розенберг:, «Или полное уничтожение русского народа, или онемечивание той его части, которая имеет явные признаки нордической расы… Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве. Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается скорее всего в том, чтобы разгромить русских как народ»3.

Конкретизируя решение «русской проблемы», Розенберг подчеркивал: «Создание военной державы западнее Урала никогда не должно снова стать на повестку дня, хотя бы нам для этого пришлось воевать сто лет. Все последователи фюрера должны знать: империя лишь тогда будет в безопасности, если западнее Урала не будет существовать чужого войска… Только немец вправе носить оружие, а не славянин, не чех, не казак и не украинец… Гигантское пространство, естественно, должно быть как можно скорее замирено. Лучше всего этого можно достигнуть путем расстрела каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд» 4.

Подобные преступные заявления были характерны для всех сподвижников Гитлера. В частности, Гиммлер на одном из совещаний группенфюреров СС (Познань, октябрь 1943) цинично заявлял: «У эсэсовцев должен быть один абсолютный принцип: мы обязаны быть искренними, порядочными, верными и относиться по-товарищески только к тем, кто принадлежит к нашей собственной крови, и ни к кому более. Как дела у русских, что с чехами — мне совершенно безразлично. То, что у народов связано с качественной кровью нашего типа, мы заберем себе, а если понадобится, то отнимем детей и воспитаем их по-своему. Живут ли другие народы зажиточно или подыхают с голоду — интересует меня лишь настолько, насколько мы нуждаемся в них как в рабах… Будут ли держаться на ногах от усталости 10 000 русских баб на строительстве противотанкового рва — интересует меня лишь настолько, насколько готов противотанковый ров для Германии…»5.

Германизировать славянское население, лишить его государственности, подавить его культуру, физически уничтожить поляков, русских, чехов, югославов и т. д. — такова была «программа» фашистских извергов.

Одним из важных средств подавления славян нацисты считали разгром их культуры, уничтожение интеллигенции славянских народов. Славянские территории должны быть только сырьевой и энергетической базой. Славяне должны быть обречены на тяжелый, неквалифицированный труд. Их жизненный уровень должен быть низким, и повышать его никогда не следует.

Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы этим народам давалась возможность культурного развития, создания собственной интеллигенции, собственных очагов национальной жизни. Иначе, предупреждал, в частности, Гитлер, позднее из этого может возникнуть оппозиция, от которой потом долго не избавиться 1.

Уничтожение интеллигенции славянских стран — таков «жизненный закон», подчеркивал и Гиммлер. И разъяснял, что для решения этой «проблемы» принципиальным вопросом является «вопрос о школах и тем самым вопрос об отборе и просеивании молодежи. Для ненемецкого населения на Востоке не должно быть образования выше, чем четырехклассная народная школа. Цель этой народной школы должна состоять лишь в следующем: умение считать, самое большое до 500, и правильно написать фамилию. Убеждение, что послушание немцам, откровенность, прилежание и порядочность являются божьей заповедью. Умение читать я считаю излишним. Других школ на Востоке быть не должно…»2.

Жестоким средством уничтожения населения захваченных стран был массовый угон граждан этих стран на принудительный труд в Германию. Из оккупированных стран фашисты насильственно вывозили сотни тысяч людей. В Германии или на захваченных фашистами территориях эти люди жили в невыносимых условиях концентрационных лагерей. Они страдали от голода, холода, от болезней, напряженных темпов работы и садизма эсэсовских охранников и «капо». Потрясающим свидетельством бесчеловечного обращения фашистов с узниками концлагерей являются рассказы самих заключенных. Так, заключенные из Освенцима, работавшие на гигантских заводах по производству синтетического горючего и каучука концерна «ИГ Фарбениндустри», рассказывали: «Мы работали на огромном заводе по производству «буны», куда нас сгоняли каждый день около 3 часов утра. На обед нам давали похлебку из картофеля или брюквы, а вечером — немного хлеба. Обращались с нами ужасно. Поскольку наше место работы находилось за пределами большой цепи караульных постов, оно было разделено на маленькие участки в 10x10 метров, каждый из которых охра. — нял эсэсовец. Любого, сделавшего хоть шаг за пределы этих квадратов в рабочее время, без всякого предупреждения убивали выстрелом на месте за «попытку к бегству». Часто случалось, что эсэсовец исключительно по злобе приказывал заключенному принести какой-либо предмет, находившийся вне его квадрата. Если он выполнял этот приказ, эсэсовец убивал его за то, что тот отошел от отведенного ему места. Работа была очень тяжелой, без перерывов для отдыха. На работу и с работы надо было бежать быстро, как бегут солдаты; любого, кто выбивался из строя, убивали выстрелом на месте… Лишь очень немногие могли вынести такое напряжение, и, хотя побег был невозможен, попытки бежать бывали ежедневно. В результате каждую неделю вешали по нескольку человек»1.

В обращении с иностранными рабочими фашисты руководствовались инструкцией Заукеля, в которой говорилось, что «все рабочие должны получать такую пищу и такое жилище и подвергаться такому обращению, которые давали бы возможность эксплуатировать их в самой высокой степени при самых минимальных затратах»2. Исходя из этой инструкции, верхушка СС и руководство «ИГ Фарбениндустри», договорились о том, что «ИГ» будет платить СС по 3 марки в день за каждого неквалифицированного рабочего — заключенного концлагеря и по 4 марки — за квалифицированного. В дальнейшем эсэсовцы согласились поставлять «ИГ» даже и детей за 1,5 рейхсмарки3.

Через филиал «ИГ Фарбениндустри» в Освенциме прошло 300 тыс. рабочих из концлагерей, из которых свыше 25 тыс. были замучены на работе до смерти. Деятельность «ИГ Фарбениндустри» лучше всего характеризует кощунственная реплика одного из руководителей этого концерна; «Заключенные — это только инструменты, которые используются в работе; когда они изнашиваются, их выбрасывают, заменяя другими»4.

После сокрушительного разгрома фашизма руководители «ИГ» были арестованы. Однако американский суд вынес им смехотворно мягкие приговоры: от 1,5 до 8 лет тюремного заключения. Главный обвинитель Дж. Дюбуа назвал их «достаточно мягкими, чтобы угодить вору, таскающему кур»5. Примечательно, что правоприемницы «ИГ» — западногерманские фирмы «Байер», «Хёхст» и «Басф» уже в 1956 г. процветали. В 1977 г. они уже входили в число тридцати крупнейших промышленных компаний мира. Ныне каждая из них стала более крупной, чем был «ИГ» в период своего расцвета. Причем председателем контрольного совета «Байер» уже в 50-е годы был Фриц Тер Меер — военный преступник, признанный виновным и в разграблении, и в использовании рабского труда. Другой военный преступник — Фридрих Йене, также осужденный Нюрнбергским трибуналом, стал в эти же годы председателем контрольного совета фирмы «Хёхст».

Разумеется, «ИГ» не был «одиночкой»: жестоко эксплуатировали рабский труд иностранных рабочих и заключенных из концлагерей и другие концерны и фирмы фашистской Германии. Как отмечает У. Манчестер, убийство, грабеж, порабощение и жестокое обращение с тысячами людей — все это широко практиковалось и в крупповском «государстве в государстве», особенно в последние годы приближавшегося к краху нацизма Г

Жестоко и особенно изощренно человеконенавистническая фашистская программа «обезлюживания» осуществлялась непосредственно в концентрационных лагерях. Газовые камеры, душегубки, печи для кремации — наиболее распространенные способы, применяемые для умерщвления людей в концентрационных лагерях.

Нормальное человеческое воображение поражает холодный расчет нацистских убийц. Все должно быть использовано, все шло в дело. Человеческие волосы использовались для изготовления тюфяков и теплых носков; пепел сожженных в крематориях тел использовался как удобрение; высушенные человеческие головы, словно экзотические статуэтки, украшали квартиры эсэсовских палачей. Проводились опыты по получению мыла из человеческих тел и дублению с промышленными целями человеческой кожи и т. д. и т. п.

«Голод и голодная смерть, садизм, плохая одежда, отсутствие медицинского обслуживания, болезни, избиение, виселицы, замораживание, вынужденные самоубийства, расстрелы и т. п…. Заключенных убивали без разбора…впрыскивание яда, расстрелы в затылок были ежедневными событиями; свирепствовавшие эпидемии брюшного и сыпного тифа, которым предоставляли неистовствовать, служили средством уничтожения заключенных; человеческая жизнь… ничего не значила. Убийство стало обычным делом, настолько обычным, что несчастные жертвы просто приветствовали смерть, когда она наступала быстро»2 — так Международный военный трибунал в Нюрнберге охарактеризовал обстановку, царящую в нацистских концентрационных лагерях.

За страшные годы фашистского террора свыше 26 млн. человек были брошены в концентрационные лагеря, из них И млн. были злодейски умерщвлены. Только в таком страшном лагере смерти, как Освенцим, было истреблено около 4 млн. человек, около 1,5 млн. заключенных погибло также в лагере смерти в Майданеке. Лишь быстрое наступление советских армий помешало эсэсовским убийцам завершить свою кровавую оргию.

Жестокость, террор, расстрелы, организованные массовые убийства также были «основой» оккупационной политики нацистов на захваченных территориях. Мирное население систематически и жестоко истреблялось. Например, в Ленинградской области было убито и замучено свыше 172 тыс. мирных граждан, в Сталинградской области — свыше 40 тыс., в Крыму мирные граждане были погружены на баржи, вывезены в море и потоплены. Таким путем было уничтожено свыше 144 тыс. человек. В Бабьем Яру, близ Киева, фашисты расстреляли свыше 100 тыс. мужчин, женщин, детей и стариков. В Киеве они убили около 200 тыс., в Ровно и Ровенской области убили и замучили свыше 100 тыс. мирных граждан, в Одесской области было убито не менее 200 тыс., в Харькове около 195 тыс. человек было замучено, расстреляно и удушено в душегубках. В Львовской области и в городе Львове немецкие фашисты истребили около 700 тыс. советских граждан.

Проводя свою варварскую политику «обезлюживания», фашисты методически и хладнокровно уничтожали промышленные и сельскохозяйственные объекты, учебные заведения, медицинские учреждения, города, поселки, деревни. В частности, на территории СССР они разрушили около 32 тыс. промышленных предприятий, 65 тыс. километров железнодорожной колеи, 4100 железнодорожных станций, 36 тыс. почтово-телеграфных учреждений, телефонных станций и других предприятий связи. Фашисты уничтожили в СССР 40 тыс. больниц, 84 тыс, школ, техникумов и вузов, 45 тыс. общественных библиотек. Они разграбили и уничтожили 98 тыс. колхозов, 1876 совхозов и 2890 машинно-тракторных станций. Фашисты уничтожили в СССР 1710 городов, более чем 70 тыс деревень и поселков, более чем 6 млн. зданий, оставили без крова около 25 млн. человек.

Фашистские варвары разрушали и уничтожали города и поселки и в других странах Европы. Они разрушили и уничтожили Гернику, Орадур, Лидице, Ковентри, Варшаву и многие другие прекрасные и древние города Европы. Они убили миллионы, десятки миллионов лучших людей Европы.

Фашисты запятнали себя кровавыми преступлениями не только против мирного населения; они опозорили себя военными преступлениями. Еще до нападения на Советский Союз Гитлер на совещании с командующими вермахта заявил, что борьба между Россией и Германией — это не просто военный конфликт между двумя государствами, это гигантская борьба между народами и расами, в ходе которой побеждает одно мировоззрение и безжалостно уничтожается другое1.

В начале войны сущность этого заявления цинично раскрыл Кейтель. Получив доклад, содержавший указания на факты жестокого, варварского обращения с захватываемыми в плен красноармейцами и ссылки на существующие нормы международного права, Кейтель написал на нем: «Эти положения соответствуют представлениям солдата о рыцарском способе ведения войны. Здесь речь идет об уничтожении целого мировоззрения, поэтому я одобряю эти мероприятия и покрываю их»2. Начальник управления по делам военнопленных генерал Рейнеке высказывался столь же откровенно и ясно: «Красноармеец должен рассматриваться как идеологический враг, т. е. как смертельный враг национал-социализма, и поэтому должен подвергаться соответствующему обращению» !.

И после всего этого представители Верховного военного командования фашистской Германии еще смели утверждать на заседаниях Нюрнбергского трибунала, что все это — «преступления эсэсовцев» и что они «ничего» якобы «не знали» об этих зверствах!

Военное командование вермахта несет прямую ответственность за кровавые преступления против красноармейцев, военнослужащих других стран антигитлеровской коалиции, за жестокую расправу над мирным населением.

В конечном счете дело не в том, кто больше или меньше ответствен за преступления фашизма. Дело в том, что весь период фашистского господства был заранее продуманной, организованной, невероятной по своей жестокости и цинизму системой преступления. Существовала единая цель, единая злая воля, которая объединяла всех фашистских убийц и палачей: нацистскую партию и фашистское правительство, вермахт и эсэсовцев, а также тех архитекторов и строителей, химиков и врачей, которые участвовали в проектировке, строительстве и эксплуатации «лагерей смерти», производили бесчеловечные опыты над беззащитными людьми, расстреливали, убивали их газом «циклон Б» и т. п.

Фашистские преступления против человечества и человечности — все это были не какие-то пусть страшные, но отдельные самовольные акты; нет, это было общее узаконенное явление. Это была политика фашизма, вытекающая из фашистской идеологии.

 

4. Фашистское тоталитарное государство. Принцип фюрерства как воплощение фашистской диктатуры

Составной частью бесчеловечной фашистской идеологии была «концепция» тоталитарного государства, призванная «обосновать» установление фашистами после узурпации ими государственной власти жестокой террористической диктатуры в «собственной» стране. Как известно, фашисты, добившись власти, создали страшное тоталитарное государство: ликвидировали все прежние представительные (парламентские) формы государственного устройства, ввели полный государственный контроль за всеми сферами общественной и личной жизни граждан, жестоко подавляли любые оппозиционные выступления, т. е. установили открытую террористическую диктатуру. Именно тот факт, что фашизм не явился простой сменой у власти одной фракции буржуазии другой, одной буржуазной партии другой, что фашизм существенно изменил форму классового господства буржуазии, дал повод многим буржуазным и мелкобуржуазным идеологам трактовать фашистское государство как надклассовое, как власть, стоящую над обоими основными классами: буржуазией и пролетариатом, как вариант бонапартизма. Так утверждали О. Бауэр, Тальгеймер, Троцкий и др. Так утверждают и современные буржуазные идеологи. Они доказывают, что в 1918 г. в Германии будто бы сложилась сложная ситуация: собственники, банкиры, юнкера были не в состоянии удержать господство, а рабочий класс был не в состоянии взять власть. На основе этой ситуации, обусловленной равновесием сил противоборствующих классов, якобы и возникло в 30-е годы тоталитарное государство, надклассовая власть фашистов.

В действительности тоталитарное государство фашистов отнюдь не было надклассовым. Оно было государством крупной буржуазии, оно выражало неодолимую тенденцию государственно-монополистического капитализма. Тоталитаризм выступал и выступает как альтернатива либерально-демократическому государству в том виде, в каком оно сложилось после буржуазно-демократических революций. Как известно, либерально-демократическое государство базировалось на признании «естественных прав» личности, провозглашало широкие индивидуальные гражданские свободы, которые не подлежали непосредственному государственному контролю. Известный германский просветитель В. Гумбольдт следующим образом определял отношение классического либерализма к государству: «Государство заботится о благосостоянии граждан и не берет на себя других функций, кроме необходимости обеспечения своей собственной безопасности и защиты против внешнего врага; ни в каком другом случае оно не должно ограничивать свободы»1. Бесспорно, подобная политическая эмансипация, провозглашенная победившей буржуазией, стремившейся к свободному развитию капиталистической инициативы, сама по себе была огромным шагом вперед в освобождении человека, общества в целом. Хотя, как указывал К. Маркс, политическая эмансипация отнюдь не является последней формой человеческой эмансипации, она является таковой лишь в пределах существующего буржуазного общества. В противовес подобным «естественно-правовым» взглядам на государство, как реакция на Великую Французскую буржуазную революцию возникла тенденция абсолютизации суверенитета государства. Она нашла свое выражение прежде всего в теориях так называемых реставраторов, в «органической» теории государства, в государственно-правовой концепции Гегеля.

Эти теории опирались на старый тезис, идущий от Платона и Аристотеля: государство существует прежде человека, государство имеет приоритет над личностью. Так, например, Гегель утверждал: «Так как оно (государство) есть объективный дух, то сам индивид лишь постольку является объективным и нравственным, поскольку он есть член государства»2. Государство, по Гегелю, — это организованное целое, которое стоит выше индивидуума, его воли и желаний, т. е. выше субъективного начала. Государство'—это воплощенный объективный разум. Только через отождествление своих индивидуальных «Я» с государством люди что-то собой представляют. Классики германского историзма Л. Ранке, Г. Трейчке в гегелевском духе также рассматривали государство как проявление объективного духа, как выражение божественной воли. и в этой связи оправдывали авторитарную форму государственного правления и культ силы. По их утверждениям, свобода человека как индивидуума состоит в отказе от своего «Я», в принятии им как своих собственных всех законов, традиций и институтов государства. Государство всегда право, оно не может совершить что-нибудь неправильное.

Особенно широко распространились воззрения на государство как «органическую форму Жизни», как «физиономию исторического бытия человечества» во время и после первой мировой войны. Под воздействием мировой войны в буржуазном обществе усилилась тяга к авторитарным методам правления, выросло политическое могущество монополий, их влияние на государственный аппарат. В этих условиях подвергается острым нападкам сложившаяся в русле классического либерализма концепция «государства — ночного сторожа». Шпенглер и другие буржуазные идеологи, опровергая эту концепцию, отвергая лозунг «laissezfaires», т. е. призыв к свободе от государственного вмешательства в сферу «гражданского общества», доказывали, что государство — это не механическая совокупность отдельных граждан, но живая целостность. Государство — не отвлеченный субъект права и не совокупность юридических норм, но конкретная форма «жизни». Государство — не придаток правопорядка, но развитие витального принципа самосохранения. Государство — не надстройка над общественной реальностью, свойственная определенным ступеням в жизни человека, но реальная необходимость, обусловливаемая самим началом жизни, и т. д. и т. п. Они требовали подчинения «эгоистического» индивидуума «целому», «общему благу», олицетворением которого и объявляли государство, сильное и могущественное.

Разоблачая все эти псевдотеоретические изыскания буржуазных идеологов, В. И. Ленин отмечал, что «сила, по буржуазному представлению, это тогда, когда массы идут слепо на бойню, повинуясь указке империалистических правительств. Буржуазия только тогда признает государство сильным, когда оно может всей мощью правительственного аппарата бросить массы туда, куда хотят буржуазные правители»2.

Фашистские идеологи во многом опирались на воззрения своих реакционных предшественников. Итальянский фашистский философ Джентиле доказывал, что либеральное государство не может осуществлять общую волю, поскольку оно основывается на ложном понимании свободы. Определяя свободу как право, а не как долг, оно превращает индивидуума в источник свободы, противопоставляя его, таким образом, государству, которое превращается просто-напросто в посредника, примиряющего индивидуалистические интересы и игнорирующего высшую реальность — интересы нации. Первостепенная же роль государства, по Джентиле, заключается в том, чтобы взять на себя претворение в жизнь национального предназначения. И поскольку государство претворяет в жизнь судьбу нации, оно должно обладать неограниченной властью, она должно быть тоталитарным. Оно должно быть силой «универсально-духовной», «универсально-этической», оно должно аккумулировать всю национальную энергию, освободить национальный организм от тлетворного влияния чужеродных элементов и т. д. и т. п. И если буржуазные теоретики эпохи либерализма воспевали, выражаясь современным языком, «плюрализм» идей и действий индивидуумов (так, например, американский просветитель и гуманист Генри Торо писал: «Если человек не шагает в ногу со своими спутниками, может быть, это оттого, что ему слышны звуки иного марша? Пусть же он шагает под ту музыку, какая ему слышится, хотя бы и отдаленную»2), то фашистские теоретики требовали «единства мыслей и действий» всех индивидуумов, их подчинения целому, абсолютному.

Уже в первой партийной программе итальянских фашистов (1921) было записано: «Партия рассматривает государство не как простую сумму индивидов, живущих в определенное время и на определенной территории, но как организм, содержащий в себе бесконечные ряды прошлых, живущих и будущих поколений, для которых отдельные индивиды представляются лишь преходящими моментами. Из этой концепции общества партия выводит категорический императив: индивиды и группы (категории, классы) должны подчинять свои интересы высшим интересам национального организма»3.

«Разъясняя» концепцию фашистского государства, Муссолини провозглашал: «Фашизм понимает государство как абсолют, по сравнению с которым все отдельные лица или группы имеют относительное значение. Тот, кто говорит фашизм, тот имеет в виду государство»4. «Все в государстве, ничего вне государства» — эти слова Муссолини были своего рода формулой фашистского тоталитарного государства. Лидер испанской фаланги Примо де Ривера также провозглашал: во имя единства все классы и индивидуумы должны подчинить себя общему закону. Государство должно быть орудием на службе этого единства, в которое оно должно уверовать. Все, что противостоит этому глубоко органичному единству, должно быть отброшено, даже если большинство стоит за него. Мосли в том же духе заявлял:. «Движение является фашистским, так как оно… основывается на высоком понимании государства…признает необходимость авторитарного государства, стоящего выше партии и фракционных интересов» Г

Приписывая государству абсолютный и первоначальный суверенитет, фашисты отвергали демократию, демократические институты, любые демократические процедуры. Не случайно, что первая же речь Муссолини после прихода к власти была открытым вызовом и оскорблением парламента. Муссолини не требовал доверия для своего правительства а угрожал парламенту, запугивал своих противников «свирепой тоталитарной волей» фашистов: «Я мог бы воспользоваться победой, я мог бы превратить это темное и серое здание в солдатский бивак. Я мог бы разогнать парламент и образовать чисто фашистское правительство. Тем не менее я составил коалиционное правительство, но не для того чтобы получить парламентское большинство — я в нем не нуждаюсь… Я составил коалиционное правительство, чтобы призвать на помощь истощенной Италии всех — независимо от партий, — кто хочет спасти ее… Я не хочу править вопреки палате, коль скоро в этом нет необходимости. Но палата должна понять, что от нее самой зависит, жить ли ей еще два дня или два года… Мы требуем полноты власти…»2. Не демократия, а сила — вот источник нашей власти, цинично заявлял Муссолини; именно поэтому он пользовался максимумом силы, находящейся в его распоряжении. В конечном счете именно сила влечет за собой согласие. Во всяком случае когда не хватает согласия, имеется сила и т. д. — твердил Муссолини.

Германские фашисты, отвергая либерально-демократические институты, также воспевали тоталитаризм, сильное государство, верховную волю вождя, фюрера. Так, философствующие фашисты Кронер, Глокнер, Фрайер и другие, грубо нападая на «пустозвонство» демократии, требовали строить государство на иерархических принципах, в духе средневековых сословных государств. Они «доказывали», что воля государства должна находить свое выражение в воле фюрера, что сила государства исходит от фюрера. Верховный фюрер наделяет всех других фюреров определенными полномочиями в строго иерархическом порядке. Каждый из фюреров безоговорочно подчиняется своему непосредственному начальнику, но при этом имеет, в сущности, неограниченную власть над подчиненными ему фюрерами.

Для обоснования права фюрера на руководство государством фашистские идеологи широко использовали аргументы иррационального, мистического характера. Отбросив как чуждую «национальному духу» идею общественного договора, они на ее место выдвинули идею о мессианской роли «вождя», отмеченного печатью избранности, о фюрере как выразителе и олицетворении расового, национального и народного духа. Государство, по мнению фашистских идеологов, является воплощением расовой, народной общности, общности нации и крови. Цель государства состоит в сохранении этих общностей. Не народ создает государство, а, наоборот, государство, возникшее как результат предначертаний судьбы, выраженных в воле фюрера, объединяет народ и нацию.

Оправдывая идею «фюрерства», в частности, сам Гитлер уподоблял человеческое общество биологическому организму, у которого должны быть голова и тело. Голова, мозг нации — ее фюрер. Избранный круг фюреров с «абсолютным авторитетом» и «абсолютной ответственностью» он противопоставлял «безответственной» демократической парламентской системе. Вместо мнимых парламентских свобод и равенства Гитлер предлагал немцам беспрекословное подчинение «во имя общего блага» и железную дисциплину.

Фашистская клика окружила Муссолини, Гитлера ореолом непогрешимости. «Человек, — утверждал, например, Лей, «фюрер» фашистских профсоюзов в Германии, — должен признавать авторитет. На этом покоится принцип вождизма и общности. Общность без авторитета немыслима. Раса и кровь сами по себе еще не создают общности. Поэтому фюрер, который воплощает авторитет нашего общества, для нас неприкасаем. Фюрер нации стоит выше критики для любого немца на вечные времена… Никто не имеет права задаваться вопросом: прав ли фюрер, верно ли то, что он говорит? Ибо, повторяю еще раз, — то, что говорит фюрер, всегда верно»1.

В апреле 1942 г. фашистский рейхстаг на своем заседании, кстати последнем, даже формально объявил Гитлера «над законом» и провозгласил его неограниченным владыкой над жизнью и смертью миллионов простых немцев. Фюрер может в случае необходимости принудить любого немца всеми находящимися в его распоряжении средствами к исполнению своего долга и при нарушении этого долга покарать без оглядки на так называемое естественное право, гласил фашистский закон.

«Культ фюрера» занимал центральное место в нацистской системе одурманивания масс. В детской организации, в союзе гитлеровской молодежи «гитлерюгенд», в «трудовом фронте» (в фашистских профсоюзах), на производстве и дома, в театре и кино твердилось одно и то же: «Фюрер всегда прав!», «Безоговорочно выполняй приказ фюрера!», «Справедливо все то, что служит национал-социализму и фюреру!»

Польский исследователь фашизма Ф. Рышка пишет, что, «вероятно, было два источника, служивших примерами для подражания, Доведенные в фашистском государстве до абсурда: пример папской непогрешимости (так обозначенный в политическом трактате Ж. де Местра «О папе») в католической церкви и образец военной иерархии, наиболее полно претворенный в прусской армии»1. Последнее, подчеркивает Рышка, было особенно важным: «Поскольку фашизм ориентировался на войну, организация государства копировала организацию армии. Здесь проявляется диалектическое изменение положения, описанного в свое время Ф. Энгельсом: армия воспроизводила черты общества; общество, организованное в фашистское государство, становится отражением армии»2.

Весь фашистский государственный аппарат был проникнут духом вождизма — беспрекословного подчинения руководителям фашистской партии и государства. Закон от 26 января 1937 г. обязал чиновников приносить клятву, в которой говорилось: «Клянусь, что буду верен и послушен фюреру».

На принципе вождизма, принципе иерархии («решения — сверху вниз, ответственность — снизу вверх») строилась и фашистская партия. В сущности, фашистская партия не была политической партией в точном смысле этого слова. Она не имела никаких подлинно открытых политических функций. Вся ее деятельность сводилась к исполнению функций организационно-технических, пропагандистских, даже полицейских. Никакой политической самостоятельностью и активностью эта партия не обладала. Вся полнота власти в партии (как и в государстве) принадлежала фюреру, вождю, «харизматическому» лидеру 3.

Наряду с иерархическим принципом фюрерства, важнейшим звеном построения фашистской тоталитарной диктатуры был принцип корпоративно-сословный.

Фашистские идеологи и политики доказывали, что единство государства возможно только на основе профессионально-сословного строя, базирующегося на строгом соподчинении сословий и корпораций по рангу и потому якобы не знающего никаких классов и классовой борьбы.

Апеллируя к принципу корпоративизма, фашисты провозглашали намерение достичь классового сотрудничества и объединения в фашистских корпорациях, в частности в профсоюзах всех без исключения классов, занимающихся всеми видами умственного и физического труда. Так, съезд фашистских синдикатов (профсоюзов) Италии констатировал в 1922 г.: общество, опирающееся на профсоюзы, одинаково защищает интересы всех классов и профессиональных категорий. Профессиональная организация не является более специфическим признаком только рабочего класса. Она становится формой организации всей нации, высшим синтезом всех физических и нравственных качеств нации. И далее съезд подчеркивал: «Заменить классовое сознание национальным, доказать рабочим, что в их интересах отрешиться от группового эгоизма в пользу национальной солидарности — вот задача фашистских профсоюзов»1. Муссолини также постоянно навязывал идею сотрудничества классов, якобы лежащую в основе фашистского синдикализма. «Фашистский синдикализм, — твердил он, — отличается от красного одной фундаментальной чертой: он не ставит себе задачей нанести какой-либо ущерб частной собственности. Когда предприниматель находится перед лицом красного профсоюза, он имеет перед собой профсоюз, который… имеет своей конечной целью борьбу за общее изменение существующего положения, т. е. уничтожение права на собственность. Наш же синдикализм стремится только улучшить положение тех групп и классов, которые собираются под его знамена, и не имеет конечных целей. Наш синдикализм основан на сотрудничестве на всех стадиях процесса производства. Он сотрудничает в первый период, когда речь идет о производстве богатств. Он продолжает сотрудничать во второй период, когда дело касается валоризации этих богатств. Он не может не сотрудничать и на третьей ступени, когда речь идет о распределении полученной прибыли»2, В рамках корпоративной системы предприниматели и рабочие должны выступать «в органическом единстве», как производители.

Примечательно, что функции «по согласованию классовых интересов» фашистское государство брало на себя. «Италия отвергает крайность разрешения социального вопроса русскими, которые признают только за рабочей силой право юридически дисциплинировать производственные отношения, но она отвергает также крайности ложно научного американского тейлоризма, который передает право организации производства исключительно хозяевам. Между тем и другим разрешением вопроса фашизм… выдвигает третий элемент, возвышающийся над всеми классовыми концепциями и в котором разрешаются все противоречия, — государство» 3.

В своей книге «Фашизм в Британии» Мосли также характеризует корпоративное государство как величайшую конструктивную концепцию, которая когда-либо была придумана человеческим умом. Он пишет: «Наша политика — это установление корпоративного государства… это… государство, организованное подобно человеческому телу. Каждый член этой организации действует в гармоническом соответствии с общей целью под руководством и направляющим мозгом фашистского правительства… Все… интересы сплетены в непрерывно функционирующий аппарат корпоративного производства. Внутри корпоративной структуры интересы федерации профсоюзов и предпринимателей уже не будут представлять собой генеральные штабы враждующих армий, а совместное управление национальным предприятием. Классовая война уступит место национальному сотрудничеству. Мощь организованного государства обратится против всех, проводящих сепаратную антинациональную политику»1.

Отметим, что идея организации сословно-корпоративного строя принадлежит отнюдь не фашистам. Как известно, средневековое феодальное общество было сословно-корпоративным и его идеологи обосновывали неравенство сословий «волею божией». В XIX в. идею о корпорации выдвигал Гегель, который рассматривал корпорацию не только как производственное, но и как нравственнодуховное объединение. «Наряду с семьей, — писал Гегель, — корпорация составляет второй, вырастающий на почве гражданского общества нравственный корень государства… Сама по себе взятая корпорация не есть замкнутый цех; она скорее представляет собою сообщение нравственного характера отдельно стоящему промыслу и включение его в высший круг, в котором он приобретает силу и честь»2. Иными словами, корпорация у Гегеля осуществляет функции политической организации, связывающей гражданское общество с государством.

Фашистские идеологи и их идейные предшественники придали идее корпорации откровенно реакционный смысл. Так, О. Шпенглер рассматривал корпорацию как идеал теперь уже утерянной гармонии личного и общественного. Средневековые корпорации казались ему той величиной, которая ставила личность в связь с общественными интересами, сочетала экономику и политику, право и обязанность. Конечно же, апелляции фашистских теоретиков и политиков к корпоративному принципу отнюдь не выражали их намерение примирить классовые противоречия, согласовать, гармонизировать личные и общественные интересы. В классово-антагонистическом обществе это принципиально невозможно. И фашистский сословный строй имел в действительности своей подлинной целью закрепить существующее в Германии, Италии, Англии и т. д. социально-классовое неравенство, «привязать» рабочий класс в качестве «органического сословия» к «сословию» (классу) капиталистов. В устах фашистов слова «уничтожить классовые противоречия», «превратить внутринародное напряжение в полезную энергию» и т. п., по сути дела, означали призыв к подавлению любого проявления борьбы пролетариата против капитализма и фашизма, стремление превратить трудящихся в безропотный объект эксплуатации, подчинить их интересы целям фашизма.

Лживость рассуждений фашистских теоретиков об «общем благе», об «органической общности» всех граждан сословно-корпоративного государства, «начиная с президента и кончая последними трудящимися», невольно разоблачается самими идеологами фашизма, когда они пытаются обосновать «вывод», что «лучшие» должны господствовать над «большинством», что расовые особенности наилучшим образом выражены-де у высших классов.

Демагогическими рассуждениями о классовом мире в корпоративном государстве прикрывалась политика насильственного разгрома независимых организаций рабочего класса, всех трудящихся. Профсоюзы были запрещены. Взамен в Италии были созданы фашистские синдикаты, в Германии — фашистский рабочий фронт, куда входили работники физического и умственного труда, предприниматели и рабочие, «классовый мир» в которых поддерживался мощным полицейским аппаратом.

Фашисты ликвидировали тарифные договоры, право свободного передвижения рабочих, фактически ввели принудительный труд. В Германии, например, в 1938 г. около 1 млн. человек было обязано в принудительном порядке работать на военных предприятиях, на строительстве «западного защитного вала» и т. д. Была удлинена рабочая неделя (до 60 часов), усилена интенсификация труда, что вело к росту числа несчастных случаев на производстве, и т. п. Фашисты ликвидировали важнейшие социальные завоевания трудящихся, прежде всего их право на стачки и забастовки.

Итальянская Хартия труда, опубликованная в 1927 г., откровенно защищала частную собственность, господствующее положение капиталиста в корпоративном государстве: корпоративное «государство смотрит на частную инициативу в области производства как на наиболее действенное и наиболее полезное для интересов нации орудие. Так как частная организация производства является функцией национального значения, то организатор предприятия отвечает перед государством за ход производства. Именно работодатель несет ответственность за управление предприятием»1.

Германский Кодекс труда, вступивший в силу 1 мая 1934 г., являл ту же картину. Он заморозил заработную плату рабочих на самом низком уровне, отменил все коллективные договоры, регулировавшие раньше отношения между предпринимателями и рабочими, и предоставил предпринимателю, называемому отныне «вождем предприятия», абсолютную власть над рабочими, которые именовались теперь его «дружиной».

В период господства фашизма система государственно-монополистического регулирования достигла небывалого размаха. Ввиду стремления фашизма к автаркии для осуществления планов вооружения и военного хозяйства, охватывающего всю экономику, была создана централизованная система, которая насильственными методами подчинила все ресурсы экономики преступным, реваншистским целям империализма. Монополисты получали все больше и больше прямых государственных полномочий. 15 июня 1933 г. Гитлер созвал Генеральный совет по германской экономике. В него вошли Крупп, Тиссен, Фёглер, Бош, Сименс, Шредер и другие монополисты, а также Лей. Перед этим советом была поставлена задача— осуществить жесткую организацию всей экономики страны в целях подготовки к войне. Изданный в 1934 г. закон «.О подготовке органической структуры германской экономики» практически превратил организации предпринимателей в часть фашистского государственного аппарата, предоставил им права и полномочия в таких областях, как снабжение сырьем, размещение военных заказов, получение кредитов, ценообразование и т. д.

Объединение аппарата власти фашистского государства с крупнейшими монополиями проявлялось в самых различных сферах. Представители монополий, выступая в качестве руководителей предприятий, располагая неограниченными правами на предприятиях, занимали и все более ответственные государственные должности. С декабря 1937 г. около 400 ведущих представителей монополий Германии были произведены в ранги «фюреров» военной экономики. Кроме того, в каждом округе страны национал-социалистическим правительством назначался «доверенный труда», являвшийся своего рода диктатором во всех вопросах, касающихся заработной платы и условий труда. О характере этих «доверенных лиц» можно судить по тому, что «доверенным труда» для Рурской области был Крупп 1.

Построенное на принципах фюрерства фашистское тоталитарное государство являло собой страшную систему духовного й физического подавления трудящихся, всех демократически настроенных граждан. Фашисты создали специфическую систему тотального контроля за всеми сферами жизни людей. Детей же они поголовно зачисляли в соответствующие фашистские организации. В Италии например, дети до 8 лет зачислялись в детскую организацию «Сын Волчицы»; от 8 до 11 лет — в организацию «Балилла»; от 11 до 13 лет — «Балилла-мушкетеры» (они упражнялись с игрушечными ружьями); от 13 до 15 лет — «Авангардисты»; подростки от 15 до 17 — «Авангардисты-мушкетеры» (этим давали уже боевое оружие); от 17 до 21 года — «Молодые фашисты»; в 21 год молодые итальянцы вступали в фашистскую партию. Это позволяло фашистам установить тотальный контроль за поведением и мышлением итальянцев, осуществлять тотальное оболванивание людей. Все начиная с 6-летних детей, давали клятву служить фашизму до последней капли крови. Воспитание шло в духе лозунга: «Верить — повиноваться — сражаться». Кроме того, подобный конвейер обеспечивал большой механический рост численности фашистской партии.

В целях подавления любых попыток сопротивления фашисты создали разветвленную систему устрашения людей. Главным «производителем страха» были внесудебные преследования: ссылки, концентрационные лагеря. Причем факты репрессий отнюдь не скрывались. Напротив, насаждение атмосферы страха рассматривалось фашистами как важный метод подчинения людей. Гитлер и другие фашистские заправилы открыто говорили о том, какие цели преследует фашистское тоталитарное государство: того, кто не желает изменить свой образ мышления, надо согнуть; искоренение марксизма до последнего; смертная казнь за измену стране и народу; ликвидация раковой опухоли демократии; строжайшее авторитарное руководство государством.

Для подавления инакомыслящих, для организации террора фашисты создали специальные вооруженные отряды. Гитлер цинично признавал, что штурмовые отряды, CA, СС, тайная полиция (гестапо) и т. п. создавались прежде всего для борьбы против революционного рабочего класса, против коммунистов. Фашистам нужны были эти отряды потому, что, как заявлял Гитлер, «самую высокую идею можно задушить убив ее носителя ударом дубинки до голове». То, в чем мы нуждались, продолжал Гитлер, была не сотня и не две отважных конспираторов, а сотни тысяч фанатичных борцов, одержимых нашими идеалами. Мы должны заставить марксизм понять, что национал-социализм — будущий хозяин улицы и что в один прекрасный день он станет хозяином государства.

Численность специальных вооруженных формирований фашистов постоянно возрастала. Так, если в 1940 г. войска СС насчитывали 100 тыс., то к концу войны их было уже около 580 тыс. человек. Подобные военизированные отряды фашисты создавали и в других странах: в Италии это были легионы чернорубашечников, в Румынии— «железногвардейцы», в Венгрии — «скрещенные стрелы», в> Финляндии — щюцкоровцы, в Болгарии — легионеры, в Японии — специальные офицерские подразделения 1.

Коммунистический Интернационал дал совершенно точную оценку роли и значения «неофициальных» вооруженных отрядов фашистов: «До мировой войны 1914 года капитализм не знал распространения в широком размере этого вида чисто классовой контрреволюционной армии. Он пользовался для борьбы с массовыми движениями «государственными» органами, постоянной армией, полицией, жандармерией. Обострение классовой борьбы после войны сорвало последние остатки «демократизма» с буржуазии. Повсюду капитал организует свои боевые организации, численность которых в целом ряде стран превосходит размеры регулярной армии. Задача этих отрядов помимо поддержания внутренней реакции в «мирное время» заключается в военное время в том: а) чтобы быть постоянным надежным резервом для подавления революционных движений, возникающих во время войны или к концу ее, б) чтобы гнать массы штыками на войну в случае мобилизации; в) чтобы быть готовыми кадрами для современных армий на случай империалистической войны» 1в

Еще до прихода к власти фашисты развернули широкий кровавый террор против прогрессивных, демократически настроенных людей. Избиения, расправы, убийства — все эти средства были для фашистов «моральными» и «законными». Прийдя к власти, они сделали насилие и террор средством государственной политики. Только в ночь с 27 по 28 февраля 1933 г. после поджога рейхстага фашисты арестовали по всей стране более 10 тыс. антифашистов. Через 4 месяца число арестованных достигло 70 тыс., а к лету 1935 г. — около 320 тыс. человек.

Уже в 1933 г. фашисты создали концентрационные лагеря, которые использовали в целях «превентивного заключения» политических противников фашизма. Как свидетельствует прогрессивный западногерманский историк Г. Вайзенборн, в 1939 г., к началу второй мировой войны, число антифашистов, репрессированных фашистами, достигло 1 млн. человек2.

Фашистская империя была не только преступной полицейской машиной, она была и абсолютно аморальной. Беззаконие в фашистских государствах не оставило от нравственности камня на камне. Дурной пример шел сверху и заражал всю фашистскую иерархию, вплоть до последней ее ячейки. Пьянство, прелюбодеяние, фактическое многоженство гитлеровских функционеров, продажность, сексуальная извращенность и другие аморальные действия были в порядке вещей и не подлежали никакому наказанию при условии рабски слепой преданности Гитлеру.

В сущности, в строго научном смысле слова государство в фашистских странах не существовало. Как метко замечает С. Хаффнер, на заключительном этапе существования «третьего рейха» его «конституционный правопорядок был больше похож на банду, чем на государство, а Гитлер был больше боссом гангстеров, нежели главой государства или правительства»3.

Подрыв конституционных основ буржуазной демократии, установление тотального контроля за всеми сферами жизни граждан, жестокое террористическое подавление инакомыслящих и т. п. — типичная черта фашизма. И не только германского и итальянского. Любого. Испанские правые, консервативные силы после победы Народного фронта в 1936 г., напуганные успехом левых, тотчас же лишились веры в эффективность институтов буржуазной демократии и обратились к фашистской «диалектике кулаков и пистолетов»4. Во имя «родины» и «чувства справедливости», которые были «попраны» победой левых, фашисты развязали гражданскую войну, в ходе которой погибло около 1 млн. человек; не менее 500 тыс. испанцев были вынуждены покинуть родину, спасаясь от мести фашистов. После своей кровавой победы франкисты обрушили на реальных и потенциальных противников фашизма жесточайшие репрессии. Были запрещены все поддерживавшие республику политические партии, такие, как Коммунистическая партия Испании, Испанская социалистическая рабочая партия, другие республиканские партии, ведущие профсоюзные организации. Около 2 млн. испанцев прошло в первые послевоенные годы через тюрьмы и концлагеря.

Только за период с 1939 по 1944 г. на основании приговоров чрезвычайных трибуналов и без всяких приговоров было расстреляно, по одним подсчетам, 164 тыс., по другим — около 200 тыс. антифашистов. Беспощадно подавлялись малейшие проявления сопротивления. Пытки, жестокое обращение с арестованными и заключенными, насилие при разгоне демонстраций, применение оружия против пикетов бастующих рабочих или студентов, ссылки без суда и следствия — все это были «нормы» франкистского правопорядка 1.

Терроризм, возведенный франкистами на уровень государственной политики, сопровождался (так же как в Германии и Италии) принудительным втискиванием общества «в прокрустово ложе корпоративной организации, подчиненной произволу и деспотизму главарей, назначаемых свыше и поддерживаемых полицейской машиной диктатуры» 2.

В Испании вся полнота политической, законодательной, исполнительной, судебной и военной власти на всех этапах существования фашистской диктатуры находилась в руках «каудильо» Франко. Он располагал ничем не ограниченными полномочиями в определении норм и направления деятельности правительства, в утверждении декретов и законов, в назначении военных и гражданских чиновников, депутатов кортесов и муниципалитетов. Франко был главой государства, главнокомандующим вооруженными силами и каудильо единственной политической партии — фашистской Испанской фаланги, а после ее распада — так называемого Национального движения, объединившего всех сторонников режима 3.

Подобные черты были присущи фашистским, профашистским режимам не только в Европе, но и в странах других континентов. В Японии тоталитаризм проявлялся в культе императора, армии и самурайства. Все и вся должны были подчиняться «надклассовому» императорскому государству. Наиболее решительным и преданным инструментом его величества объявлялась армия.

Жоржи Амаду в своей книге «Военный китель, академический мундир, ночная рубашка» вспоминает Бразилию 40-х годов, в которой «под тоталитарной конституцией «Нового государства», в условиях военного положения как следствия побед держав «оси», жесточайшие репрессии достигли небывалого размаха. Идиллия с нацистской Германией, — пишет Ж. Амаду, — определяла правительственную политику: строжайшая цензура, пресловутый «закон о безопасности» с его трибуналами, никаких гражданских прав, вообще никаких прав, никакой свободы, безграничный произвол полиции, В тюрьмах, исправительных колониях, подвалах полицейских управлений — политические заключенные, пытки»1.

В конечном счете, это мы хотим еще раз подчеркнуть, тоталитаризм, отказ от демократии, духовное подавление народа, как и сам фашизм, — порождение государственно-монополистического капитализма. Это важно выделить потому, что буржуазные теоретики стремятся скрыть классовый характер тоталитаризма. На первый план они выдвигают его трактовку как лишь антипода либеральной демократии и на этой основе предпринимают попытку уподобить и фашизм, и социализм как врагов демократии, свободы и т. п. Причем поскольку фашизм разгромлен, постольку пытаются представить в качестве главной угрозы демократии именно социализм и коммунизм. Так, один из лидеров ХДС Барцель заявлял в 1965 г. в бундестаге: «Оба, коммунизм и нацизм, попирают… демократию, правовое государство и человеческое достоинство. И я потому говорю об этом сейчас, что Гитлер уже мертв, а Ульбрихт жив и красный флаг развевается над частью Германии»2. Отсюда, делает «вывод» Барцель, антитоталитаризм сегодня — это прежде всего борьба с коммунизмом, это антикоммунизм.

В свое время Александр Абуш очень точно раскрыл истинный смысл рассуждений о тоталитаризме. «За модным словечком «тоталитаризм», — отмечал он, — можно сделать невидимыми конкретно осязаемых капиталистических хозяев Гитлера, подменив их чем-то неопределенным, абстрактным, вневременным… отвлечь внимание немецкого народа от только приобретенного последнего опыта германской истории, а также от сущности капитализма»3.

Мы уже отмечали, Что критику либерального государства следует рассматривать в контексте общей тенденции развития монополистического и государственно-монополистического капитализма. В эпоху монополистического капитализма процесс производства, процесс организации и функционирования производительных сил приобретает все более ярко выраженный общественный характер. Наряду с этим обостряются классовые противоречия. В этих условиях правящие классы стремятся расширить функции государства, бросают открытый вызов демократическим институтам, парламенту и т. д., причем даже в странах, традиционно считающихся парламентскими. В. И. Ленин писал в статье «Конституционный кризис в Англии», имея в виду выступления аристократии против закона о самоуправлении Ирландии, принятого парламентом: «Значение этого бунта помещиков против «всемогущего»… парламента Англии необыкновенно велико. 21-ое марта (8-ое марта старого стиля) 1914 года будет днем всемирно-исторического поворота, когда благородные лорды-помещики Англии, сломав вдребезги английскую конституцию и английскую законность, дали великолепный урок классовой борьбы… Эти аристократы поступили как революционеры справа и тем разорвали все и всякие условности, все покровы, мешавшие народу видеть неприятную, но несомненную действительность классовой борьбы… Все увидали, что заговор сломать волю парламента готовился давно. Действительное классовое господство лежало и лежит вне парламента» 1. Тем не менее примечательно, что хотя кризис либерально-демократического государства захватил в той или иной мере почти всю послевоенную Европу, переход к новой государственности, откровенно отрицающей старые демократические принципы правления, произошел лишь в наиболее слабых звеньях либерально-демократической системы. Фашизм, тоталитаризм восторжествовал в тех странах, где отсутствовали сколько-нибудь прочные демократические традиции и устойчивые формы демократического правления.

Основоположники научного коммунизма, говоря, в частности, о Германии, всегда подчеркивали слабость парламентско-либеральной и демократической традиции в этой стране, что и порождало мистифицированное представление о государстве как о верховном, едва ли не «божественном» начале жизни. «…B Германии, — отмечал, например, Ф. Энгельс, — суеверная вера в государство перешла из философии в общее сознание буржуазии и даже многих рабочих»2. Подобное отношение к государству Т. Манн образно выразил в формуле: «Генерал доктор фон Государство».

Разумеется, идеологи империалистической буржуазии всеми средствами пытаются скрыть тот факт, что стремление к тоталитаризму, к террористической диктатуре (в той или иной форме) — неодолимая тенденция государственно-монополистического капитализма; они всемерно стремятся отмежеваться от фашизма, ставшего в глазах народов символом жестокости и насилия. Сегодня, этой цели более всего служат попытки интерпретировать возникновение тоталитаризма как явленйя, присущего и социализму. Этой параллелью между фашизмом и социализмом — в чем и заключается главная цель буржуазных идеологов, — они пытаются скомпрометировать социализм, подорвать доверие к социалистическим идеалам, опорочить практику строительства социалистического и коммунистического общества в странах социализма. Применительно к «тоталитаризму» в социалистических странах краеугольным камнем рассуждений буржуазных идеологов является ложное и неправомерное противопоставление понятий диктатуры и демократии. Вот как выглядит это противопоставление: понятие «демократия», которая, конечно, отождествляется апологетами капитализма с буржуазным государственным строем, с его многопартийной системой, противопоставляется ими понятию «диктатура», отождествляемой прежде всего с однопартийной системой, существующей в СССР и в некоторых других социалистических государствах. Затем на этом шатком теоретическом основании социалистический строй уже безапелляционно объявляется «антидемократическим», «тоталитарным» (наряду с фашизмом), а буржуазный парламентский строй — «чистой», «истинной» демократией.

В наиболее систематизированном виде эта модель тоталитаризма была разработана в 50-е годы К. Фридрихом, X. Арендт, В. Репке, А. Мейером и другими буржуазными теоретиками. Они наделяли тоталитаризм следующими основными чертами: господство одной партии, одной идеологии, монополия государства на средства массовой информации, на производство вооружения и владение оружием, наличие террористической тайной полиции, централизованное управление экономикой и т. д. и т. п.1

Как видно, здесь тщательно укрывается классовый характер власти и господства. Монополистическая буржуазия и ее идеологи, подменив классовое содержание понятий «демократия» и «диктатура», абстрактно противопоставляют их как абсолютные антиподы и на этой «основе» скрывают основное противоречие современной эпохи — противоречие между социализмом и империализмом, подменив его мнимым противоречием между демократией и тоталитаризмом, свободой и диктатурой. Опасность «антитоталитарной» демагогии буржуазных идеологов заключается в ее мнимой антинацистской, антифашистской позиции. Осуждая отдельные нацистские преступления, буржуазная доктрина «антитоталитаризма» служит затушевыванию подлинной сущности фашизма, его классового характера как террористической формы господства самых реакционных кругов монополистического капитала. Перенося понятие «тоталитаризм» и на социалистические государства, буржуазные идеологи пытаются тем самым приписать и социалистической системе террористический режим. А поскольку ими постоянно утверждается, будто фашизм и неонацизм не представляют больше серьезной опасности «в западном мире», то ясно, что угроза тоталитаризма теперь может исходить будто бы только с Востока.

Посредством такой фальсификаторской демагогии идеологи буржуазии стремятся, во-первых, скрыть истинный характер фашистской диктатуры, исключить фашизм, а следовательно, и тоталитаризм из общей линии развития империализма и, во-вторых, объединяя понятия «тоталитаризм», фашизм» и «социализм» в единое целое, направить ненависть и борьбу трудящихся масс против фашизма в русло борьбы против социализма» против революционного движения пролетариата.

В действительности в условиях острых общественных потрясений, в кризисных для себя ситуациях сама империалистическая буржуазия устремляется к фашистской форме тоталитарного правления. В фашизме усматривается действенное орудие борьбы против народных масс, с которыми она больше не в состоянии справиться традиционными методами своего господства, методами социального маневрирования и буржуазной демократии. Чтобы устранить угрозу, возникшую для капиталистического строя, монополистическая буржуазия делала и делает ставку на фашизм, на установление открытой террористической диктатуры наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала. Как подчеркивал В. И. Ленин, ради «стабильности», чтобы «отстоять гибнущее капиталистическое рабство», империалистическая реакция, напуганная размахом революционных выступлений трудящихся, готова пойти и пойдет «на все дикости, зверства и преступления…» 1.

Обращение к анализу общественных процессов, происходящих в условиях современного государственно-монополистического капитализма, делает очевидной склонность империалистической буржуазии к тоталитарным, террористическим методам подавления народа.

Это можно наглядно проследить на примере империалистических кругов ФРГ. Так, зловещее шествие монополистической буржуазии к тоталитарной диктатуре началось, в сущности, с первых дней существования западногерманского государства2. В 1950 г. правительство Аденауэра приняло решение об увольнении с государственной службы всех коммунистов, а также других прогрессивных деятелей. Через год оно объявило Коммунистическую партию и ряд других прогрессивных организаций ФРГ «враждебными конституции». В 1954 г. против КПГ начался судебный процесс, который в 1956 г. закончился ее запрещением. Затем политические деятели ХДС/ХСС сформулировали «чрезвычайные законы», введение которых, в сущности, означало бы ликвидацию любых буржуазно-демократических свобод и установление открытой террористической диктатуры монополистической буржуазии.

В 70-е годы антидемократическая тенденция к тоталитаризму в ФРГ отнюдь не была приостановлена, несмотря на то что к власти пришло коалиционное правительство во главе с социал-демократами. В 1972 г. федеральное правительство и правительства земель приняли постановление «О врагах конституции», в соответствии с которым «экстремисты» (прежде всего коммунисты, другие политические деятели левых, прогрессивных, демократических убеждений) изгонялись и не принимались более на государственную службу. В 1973 г. были приняты пресловутые «запреты на профессии», подтверждающие отказ принимать на работу в государственные учреждения, а также в органы народного образования, школы и т. п. вышеупомянутых «экстремистов». Итак, «запреты на профессии» при кайзере, в Веймарской республике, при фашизме и в сегодняшней ФРГ — все это одна тенденция, одна линия развития господства монополистической буржуазии.

Подобная тенденция характерна, и для других капиталистических стран, в частности для США. В последние годы ультраконсервативные силы пытаются вернуть эту страну к временам маккартизма и холодной войны. В американском обществе снова усиливаются нападки на «инакомыслящих», вновь в моде ура-патриотизм, поднимают голову Ку-клукс-клан и откровенно профашистские группировки. «Эпоха» Рейгана взбодрила тех, кто хотел бы дополнить диверсии против международной разрядки закручиванием гаек во внутренней политике Соединенных Штатов, кто в реакционной практике вашингтонской администрации усматривает шанс перенести законы револьвера и кулака с киноэкрана в реальную жизнь.

На гребень волны выходят «новые» мыслители, вновь активизируются уже давно известные реакционные политические силы и организации. Так называемое «моральное большинство», от имени которого выступают правые, выдвигает требование перевооружения, ставит на повестку дня расовую сегрегацию в школах, провозглашает антикоммунизм, выступает против такого основополагающего человеческого права, как право на труд, против движения женщин за свои права, борется за возведение религии в ранг государственного института и т. д. и т. п. Во всяком случае очевидно: могущественные силы толкают США вправо.

Конечно, сегодня мы не можем квалифицировать политический механизм господства монополий как абсолютно фашистский. Однако совершенно очевидно, что тенденция развития этого механизма такова, что фашизм, который как возможность имманентно, внутренне присущ ему, ищет выхода и в какой-то момент может одержать в нем верх. В докладе на VII конгрессе Коминтерна Г. Димитров отмечал, что «до установления-фашистской диктатуры буржуазные правительства обычно проходят через ряд подготовительных этапов и осуществляют ряд реакционных мероприятий, помогающих непосредственному приходу фашизма к власти»

В полной мере эта характеристика относится и к правящим кругам современных империалистических государств, которые исподволь, незаметно, постепенно стремятся к установлению тотальной диктатуры, способной обеспечить их дальнейшее господство.