14-15 марта 1944 года мы подошли к г. Скалат через скалистые высотки и завязали бои за его освобождение. Для противника появление нашего батальона было неожиданным. Немцы не ждали, что так быстро преодолеем значительное расстояние до города. Однако эту внезапность, по неизвестным мне причинам, руководство бригады не использовало. В результате все три батальона бригады завязли в боях в самом городе. Когда наш батальон подошел днем к городу, то мы — Шакуло, я и Колосов (Гаврилов был ранен) — получили от командира роты Титова задачу наступать по левой стороне дороги и продвинуться в глубь города как можно дальше. На окраине города мы противника не встретили и стали продвигаться от дома к дому. Противника все еще не было. Мы уже несколько осмелели и поняли, что немцев в городе нет или они без: сопротивления отступают. Возможно, было и так. Вдруг прибежал связной от ротного с приказом возвращаться назад. Мы вернулись и доложили, что немцев нет, но ротный Титов сообщил, что полоса, где мы действовали, не наша, другого подразделения, а нам отвели полосу для наступления по правой стороне дороги. Другие роты также были остановлены. Произошла какая-то заминка, приказа о наступлении до полной темноты так и не последовало. Нам достался свободный от жителей небольшой дом, где разместилась рота. Пока суд да дело, расположились вздремнуть.

Ночью меня вызвал командир батальона. В хате, куда я пришел, находились, кроме комбата Козиенко, начальник штаба бригады Старовойт Григорий Васильевич и еще кто-то из штабных офицеров. Передо мной поставили задачу продвинуться по дороге вперед и определить, где находится противник, — в каких домах организовал оборону, имеются ли танки и какого типа. Я заявил, что днем я со взводом и взвод Шакуло уже были в городе и противника не встретили, не видели мы и танки. Мне тем не менее приказали проверить еще раз. Я поднял взвод, разъяснил задачу бойцам, отдельно командирам отделений. Мы тихо тронулись по обочине дороги к центру. Впереди взвода, на некотором отдалении от него, как положено, я выдвинул отделение для дозора и разведки. Вскоре по команде этого отделения мы остановились и залегли около дороги. Оказывается, мы столкнулись с бойцами из бригадной разведроты. О ни противника не встретили, танков тоже не видели, но из дома, который стоял впереди нас, слышали голоса и даже, мол, мелькнул огонек сигареты. Когда мы достигли дома на перекрестке двух улиц, я приказал тихо обследовать этот дом. Противника в нем не нашли, перепутали разведчики. На войне это бывает. Дальше по улице мы не пошли, так как солдаты обратили мое внимание на звук моторов, и мы определили, что в нашу сторону двигаются танки, точнее — два танка типа «Тигр», только что, видимо, подошедшие на усиление пехоты. Вернувшись, я так и доложил — пехоты у противника нет, а если есть, то лишь отдельные очаги сопротивления в домах (потом это подтвердилось}, а также подошли два танка, которых днем не было. Мне ничего не сказали и отпустили на отдых. Я посчитал, что задачу, поставленную мне, выполнил. Не знаю, поверили ли мне после доклада разведчиков, но могу сказать, что если бы мы атаковали противника в городе в первый же день, то не понесли бы столько напрасных потерь, завязнув в городе почти на неделю — с 14 по 20 марта.

С наступлением рассвета батальоны развернулись в цепь перед городом, в чистом поле, как на учениях. Противник молчал, огня по нам не открывал, хотя мы все были как на ладони. Зачем нас разложили на поле? Командир батальона вызвал всех нас для постановки задачи на наступление. Мы собрались группой около дороги, у которой даже кюветов не было, не говоря уже об укрытиях. И это на войне! В это время появилось не менее 10–12 самолетов противника. Сначала они сбросили бомбы на танковый полк, расположившийся неподалеку между домами. Полк сразу понес потери в танках и личном составе. После этого самолеты налетели на батальон и стали обстреливать солдат, не успевших окопаться и открыто лежащих на поле. Спасло нас то, что самолеты уже сбросили свои бомбы на танковый полк.

Офицеры, так и не получив задачу, стали разбегаться, ища укрытие. Я тоже попытался найти, где укрыться, но поле было голое, спрятаться было некуда. Комбат и ряд офицеров набились в трубу водостока, проложенную через дорогу под ее полотном. Я ничего лучшего не нашел, как побежать полем к своей ячейке. Немецкий летчик заметил меня и стал обстреливать. Фонтанчики земли от пуль так и вспыхивали вокруг меня. Летчик сделал заходов пять, пытаясь убить меня. Он открыл колпак кабины, и я видел, как эта сволочь смеется надо мной. До ячейки я все же добрался благополучно, пули меня не задели. Быстро залег в окопчик, и летчик прекратил вести за мной охоту. Самолеты сделали еще несколько заходов, ведя огонь по людям, а затем собрались в боевой порядок и улетели. Кто-то от отчаяния открыл огонь из противотанкового ружья (ПТР), но быстро замолчал, толку от ружья не было никакого — это не зенитное оружие.

Потери батальон понес незначительные, было ранено несколько солдат, а также командир 3-й роты старший лейтенант Григорьев Ю. А., старшина этой роты Василий Блохин, бывший старшина нашей роты. После налета авиации мы получили задачу и б ыстро стали продвигаться вперед. Огонь немцы открыли, только когда мы углубились в город и захватили несколько зданий. Танки пытались поддержать нас, но после того, как немцы подбили три танка «Т-34», а их экипажи сгорели, остальные вперед не пошли, укрывшись за домами. По танкам и пехотинцам в основном огонь вели два немецких «Тигра», которые выбрали очень удобную позицию за домами, где их не было видно. Мы с Шакуло со своими взводами продвинулись вперед, прячась за домами. Из некоторых домов немцев приходилось выбивать, а порой они оставляли дома без боя. Таким образом, мы захватили дом перед площадью с костелом и оказались в центре города на правой стороне улицы. Однако у стены этого дома со стороны улицы стоял немецкий танк и вел огонь, но скоро замолчал — берег, видимо, боеприпасы. У нас не было с собой бутылок с горючей смесью и противотанковых гранат, чтобы подбить или сжечь этот танк, да и патронов осталось мало. А боепитание батальонное еще не подошло, как не подойдет оно до самого конца Каменец-Подольской операции.

Наступили сумерки, бой утих с обеих сторон. Самая пора, чтобы разжиться едой. Война войной, а есть хочется. Посланные на поиски бойцы обнаружили небольшой склад с провиантам и водкой. Перекусили на славу: водку почти не пили, а консервы съели. Под утро пришел связной и принес записку от командира роты Титова. В ней он дал нам указание перебраться на левую сторону улицы и присоединиться к третьему взводу роты, командир которого Гаврилов был ранен. Приказ есть приказ, и под покровом ночи мы с Шакуло перешли улицу и присоединились к третьему взводу. С нами был и пулеметный взвод роты под командованием лейтенанта Колосова. Солдат взвода Гаврилова по приказу командира роты распределили между нашими взводами. Ночью мы попытались продвинуться вперед, но в темноте попали в зону действий 2-й роты нашего батальона; пришлось уйти от них в сторону. При этом напоролись на немцев, и командир дозорного отделения был ранен в живот. Продвижение застопорилось. Хорошо, что этот бой был в темноте и противник не вел прицельного огня. Однако мы понесли потери и вынуждены были закрепиться на достигнутом рубеже. Атаковать дальше не решились — подошел немецкий танк и открыл пулеметный огонь.

Утром связной передал приказ командира роты — уйти с этого участка, чтобы не мешать 2-й роте, закрепиться на прежнем месте, откуда ушли, а с наступлением темноты продолжать атаки с выходом на окраину города. День был для нас тяжелым — «Тигр» методично обстреливал из пушки наш дом, где мы закрепились.

Появились снайперы. Одного из них мои бойцы выследили — он бил из окна высокого дома. Во взводе Шакуло оказалась наша, советская, снайперская винтовка. Мне поручили его «снять» (в свое время я готовил снайперов в мужской и женской ротах). Долго я его высматривал, и когда его голова появилась в окне, произвел выстрел. Бойцы, наблюдавшие за дуэлью в бинокль, мне сказали, что я попал. Больше немец не появлялся.

Кроме того, немцы пытались контратаковать, но были отброшены огнем из пулеметов, понеся потери. Ночью мы с Шакуло без встречи с противником обошли площадь с костелом и, пройдя город, закрепились на окраине города в деревянных домиках и сараях. Утром немцы обнаружили нас и открыли огонь из пулеметов. Вели огонь и снайперы, поджигая «халупы», в которых находились бойцы. Пришлось отойти в более безопасное место. Днем противник снова пытался нас атаковать, но наши стрелки эту атаку отбили. С наступлением сумерек мы покинули пожарище и расположились в крепком кирпичном здании, тоже на окраине города. Как выяснилось, во время оккупации в нем находилось гестапо. В подвале этого здания мы нашли мед, спирт и другие продукты.

Днем противник опять предпринял атаку, но не из города, а наоборот, наступал на город, со стороны открытого поля. Наши бойцы изготовились к стрельбе из окон здания. Немцы подъехали по грунтовой дороге на 3–4 автомашинах, высадились и развернулись в цепь метрах в 600–800. Хорошо, что танков с ними не было. Мы подпустили на близкое расстояние и огнем, особенно двумя пулеметами «максим», сдули их с лица земли. Удар по ним был неожиданным, плотным, но коротким — мы берегли патроны. Одновременно немцы стали перебегать и накапливаться и со стороны города, недалеко от нашего здания. Во взводе Шакуло был боец со снайперской винтовкой, который стал вести огонь по перебегающим немецким солдатам. Получалось у него хорошо, расстояние было не более 100 метров, и он так наловчился их щелкать, что немцы прекратили перебегать, а затем совсем покинул и этот рубеж. Атака была сорвана одним снайпером.

Под вечер прибежал. от Титова связной с письменным посланием. В записке командир роты приказывал вернуться на прежние позиции и занять тот дом «С «Тигром» у стены». Мы выполнили этот приказ, и Шакуло пошел к комроты доложить за меня и Колосова обстановку. В это время, как мы уяснили позже, в город вошли четыре «Тигра». Лейтенант Шакуло обо всем доложил Титову, а также сообщил ему, что правее от центральной улицы города находится одна наша рота, а леве-е две роты батальона и полностью 2-й батальон бригады. Если рота уйдет, то немцы займут дома, которые находятся правее дороги, и могут выйти в тыл бригаде. Титов оставил нас в покое и больше не трогал.

Вообще, мне кажется, ему необходимо было прибыть к нам и своими глазами оценить обстановку, а не руководить нами записками. С другой стороны, следует отметить личную храбрость Титова. В один из солнечных дней одиночный немецкий танк двинулся по центральной улице мимо нашего дома к нам в тыл. Но далеко он не прошел — его поджег командир нашей роты ст. лейтенант Титов Петр Иванович одной только бутылкой с горючей жидкостью, которую он бросил из-за угла дома. За этот подвиг Титов был награжден орденом Отечественной войны 11 степени.

Кварталы, расположенные с нашей стороны улицы, были практически освобождены от противника. Немцы оказывали сопротивление только левее центральной дороги, где подразделения бригады все еще вели бой. Неожиданно связной, направлявшийся к командиру роты, доложил, что в тылу нашей роты, позади нашего дома, стоят 3 или 4 танка «Тигр». Видимо, они прошли другой улицей и вышли к нам в тыл, оседлав центральную улицу. Вот так номер! Хорошо, что танки были без пехоты. Послали связных другим путем для доклада командиру роты, как нам быть? Поступило приказание — сидеть на месте. Так мы и сделали.

В основном, конечно, овладеть городом Скалат нам мешали танки противника, хотя их было не более 8-10 машин. В бригаде почти не имелось средств борьбы с тяжелыми танками, не было противотанковых гранат, хотя они против «Тигров» и малоэффективны, почти не было бутылок с горючей смесью, которые могли в какой-то мере помочь. «Тигры» настолько осмелели, что по городу продвигались, как куры по деревне, и только когда Титов поджег танк, они стали остерегаться и перестали действовать так нахально.

Через день или два на помощь бригаде пришли танки из другой части, и, преодолев распутицу на дорогах, подошел полк «катюш» (БМ-13). С этим полком связаны потери в личном составе бригады. Полк обрушил свой огонь не только по противнику, но и по 2-му батальону и по 3-й роте нашего батальона, которые почему-то были в окопах в поле, а не в городе, как наша рота. Видимо, не смогли ворваться в город; а нам с Шакуло повезло. От одного залпа погибло 30–35 человек. За месяц боев не понесли столько потерь, сколько от одного залпа «катюш»! Мучительно больно за погибших воинов — молодых, здоровых и нужных для дальнейших боев. И еще больнее, когда гибнут от собственного огня, от безразличия отдельных командиров к судьбам воинов, от их бездарности, неумения руководить. И главное, это проходит без всякого наказания для командиров, допустивших гибель людей. Этот залп вообще мог быть на руку немцам, которые могли перейти в наступление. Однако «катюши» и приход танков все же заставили противника с наступлением ночи покинуть город, и 20 марта 1944 года город Скалат был полностью освобожден.

В боях за Скалат бригада понесла значительные потери в людях и боевой технике. Были ранены командир 3-й роты старший лейтенант Григорьев, командиры взводов лейтенанты Кравцов (был обожжен нашей горючей жидкостью, бутылки которой разбились у его ног), Гаврилов и еще кое-кто, а также старшина Вася Блохин, мой друг-сибиряк. Убиты были командир 2-й роты старший лейтенант Гулик и командир взвода автоматчиков лейтенант Коломийцев, еще ряд офицеров. На моих глазах был убит снайпером командир пулеметного взвода пулеметной роты, лейтенант, по национальности башкир — высокий, стройный, веселый. Он со взводом пулеметов поддерживал наши два взвода — Шакуло и мой. Он был нами похоронен в саду около дома. Сожалею, что не запомнил его фамилию и фамилии других офицеров, а также фамилии солдат моего взвода, убитых в Скалате.

Мы были молоды, не имели жизненного опыта и к своей жизни и жизни других относились несерьезно, иногда даже безразлично. В Скалате солдаты устроили игру со смертью. Надо же додуматься: перебегали с одной стороны улицы на другую под обстрелом пулеметного огня немецкого танка. Устроили соревнование — кто быстрее перебежит улицу и не станет мишенью противника. Обычно фриц запаздывал в открытии огня и бил уже по пустому месту. Некоторые перебегали по нескольку раз, и даже я осмелился перебежать улицу один раз, чтобы не выглядеть в глазах подчиненных трусом. К счастью, никто не пострадал. Мне кажется, что немцы так и не понял и нашу игру, подумали, видимо, что мы накапливаемся для удара, и оставили несколько нужных нам домов без боя. Было и так. Всякое бывало на войне, и мы считали, что это в порядке вещей.

После окончания боев за Скалат, когда рота проходила по центральной улице, я обратил внимание на дом, фасад которого был как решето — весь избит снарядами. Я спросил солдат, чей это дом и как обороняющиеся могли там находиться. Ребята засмеялись и ответили, что это наш дом, где мы находились в течение нескольких дней. Подошел я к командиру роты Титову, с ним был замполит Герштейн, и, показав на дом, рассказал, в каких условиях мы воевали. Титов тоже сказал замполиту батальона, что удивительно, как рота держалась в этом избитом снарядами доме и отражала атаки немцев, не пустив их в тыл батальона. «Жарко было?» — спросил Герштейн. Что я ему мог ответить? Сказал: «Терпимо».

С 20 марта 1944 года бригада получила новую задачу: наступать в южном, юга-восточном направлении на г. Гусятин и г. Каменец-Подольский. Подошли «тридцатьчетверки», и наша рота отправилась десантом в передовом отряде бригады, так как понесла потерь меньше, чем другие роты батальона, к тому же во 2-й и 3-й ротах и роте противотанковых ружей выбыли из строя командиры рот и взводов. В трех этих ротах осталось лишь по одному командиру взвода: во 2-й — лейтенант Чернышов, в 3-й — младший лейтенант Беляков, в роте ПТР — младший лейтенант Дроговоз. Начался пятидневный марш в направлении Каменец-Подольекого с целью его освобождения и окружения противника. В ту пору Каменец-Подольский был областным центром. Продвигались на «студебекерах». Звери, а не машины! Порой они перли по грязевым дорогам, как танки. Еще чаще мы передвигались на танках «Т-34». Наступление велось почти круглосуточно — днем и ночью, часто днем делал и большой привал, скрываясь от авиации противника, от налетов которой мы несли большие потери в личном составе и даже в танках.

Мы продолжали питаться по «бабушкиному аттестату» — за счет населения сел. А после г. Скалат бригада, покинув Западную Украину, совершала марш опять по восточной части Украины, где население встречало нас радостно, со слезами на глазах. Если мы «проскакивали» село, не останавливались, то жители на ходу бросали нам караваи хлеба, сало; мы всегда делились едой с экипажами танков. Несколько раз в хорошую погоду авиация противника совершала налеты на нашу колонну, но все обходилось благополучно. В таких случаях мы быстро покидали танки, разбегаясь в разные стороны от дороги. Танки тоже покидали дорогу, стараясь найти укрытие на местности — в овраге, балке, даже останавливаясь в тени дерева, с воздуха их труднее заметить в таком случае. Днем на привалах, в селе, в любую погоду танки, как правило, ставил и в тень хаты или сарая. Соблюдали маскировку — маскировали не только танки, мы маскировали и автомашины, а солдаты десанта старались меньше бродить по населенному пункту. Иногда мы даже просили жителей не топить днем печь — дым из трубы заметен с воздуха и может привлечь немецкую авиацию. У немцев имелся всепогодный самолет-разведчик, мы его называли «рама». Это был двухфюзеляжный самолет, который обычно летал на большой высоте, имея хорошую оптику. Когда «рама» появлялась, у нас все замирало, так как если «рама» выявит что-либо, то через некоторое время прилетают бомбардировщики противника. Советские истребители редко вступали в бой с «рамой», на высоте и с ее скоростью «рама» быстро уходила.

Наша танковая армия, в том числе и наша 49-я механизированная бригада, действовала в глубоком тылу противника… Немцы оказывали нам сопротивление лишь на отдельных рубежах по маршруту нашего марша. Иногда были дни, когда мы вообще не встречали противника, или он пытался остановить наше движение наспех организованной обороной, которую мы без большого напряжения сбивали. Значительное сопротивление немцы оказали в бою за город Гусятин 22–23 марта 1944 года. В его освобождении принимал участие наш 1-й мотострелковый батальон и, естественно, наша рота. К вечеру 23 марта, когда противник был выбит из города, мы с Петром Шакуло остановились на окраине города, где заняли недалеко друг от друга несколько хат для отдыха личного состава.

Усталость валила всех нас с ног, так как весь день мы продвигались пешком, сбивая отдельные очаги сопротивления. Танки в этих стычках не всегда нам помогали, так как поддерживали другие батальоны нашей бригады. В темноте боя мы потеряли связь с командиром роты Титовым и с командиром батальона Козиенко, а также с другими ротами батальона. Связь и взаимодействие друг с другом — основа в бою, и терять связь нельзя, но мы были рады отдыху и тому, что выбили немцев из города, и решили, что с рассветом разберемся в обстановке, поэтому не стали искать командира роты. На всякий случай выставили у хаты часовых, договорились о смене. Наступила ночь, мы успели протопить печь, сняли мокрые шинели, сапоги, чтобы просушить портянки, и крепко заснули. Глубокой ночью часовой, зашедший в хату погреться, услышал стук в дверь. Часовой открыл дверь и, услышав немецкую речь, закричал: «Немцы! Немцы!» — и открыл огонь из автомата. Проснулись остальные бойцы, многие успели выбежать из хаты и тоже открыли огонь. Но немцы успели скрыться с криком: «Иванен! Иванен!» — Так они называли нас, воинов Красной Армии.

Лейтенант Шакуло отругал часового за его нерадивость. До рассвета подремали немного, обулись, оделись и с наступлением утра отыскали командиров роты и батальона. Подошли другие роты батальона, перекусили чем бог послал и отправились пешим порядком вперед. Было тихо, противника не было видно. Видимо, на нас напоролись ночью блуждающие немцы, из остатков разбитых частей. На фронте всякое может быть. Когда, например, наш батальон ушел из города, то туда набились тыловые подразделения батальонов и бригад. Забыв о бдительности, они расположились на отдых, зная, что город освобожден от немцев. К вечеру ворвались немецкие танки и устроили в городе «Варфоломеевскую ночь» — разбили, уничтожили, передавили все, что там стояло на улицах, — им некому было дать отпор. Немцы сожгли нашу батальонную машину с полевой кухней, погибли некоторые из поваров. Об этом рассказали очевидцы, которым удалось спастись живыми из города Гусятина, в том числе зампохоз батальона Задиран. Днем 24 марта 1944 г. к Гусятину подошли танки других частей нашей танковой армии, и в результате ожесточенного боя немцы вынуждены были снова оставить Гусятин. Получается, что город дважды освобождался от противника, а заслуги по освобождению г. Гусятина приписали потом не нашей бригаде, а совсем другим частям, которые второй раз вели бой за Гусятин.

Вспоминается мне пеший марш весной 1944 года. Идешь по грязи, еле передвигая ноги от усталости, шинель от дождя становится пудовой, и думаешь: «Хорошо бы забраться в хату, поесть горячих щей или супа и вздремнуть часиков 25». В походе всякие мысли в голову лезут, и хорошие, и плохие.

Мы обрадовались, когда наш батальон догнали танки бригадного танкового полка, и мы уже десантом двинулись дальше. Задача у нас была одна — овладеть городом Каменец-Подольский. Забегая вперед, скажу, что до города бригада двигалась два-три дня. Устали и люди, и танки, они тоже не выдерживали такого напряжения. Танки стали чаще останавливаться из-за мелких поломок, особенно разрывов гусениц. Конечно, мы, десант, тоже принимали участие в ликвидации поломок, чтобы не отставать от батальона.

Марш батальона после Гусятина продолжался, противник упорного сопротивления не оказывал. Отдельные очаги сопротивления противника сминались нашими танками и десантом батальона. В других случаях немцы не вступали в бой, уходили, оставляя иногда незначительные заслоны. В одном из сел мы устроили привал для заправки танков горючим и боеприпасами, а также для ликвидации отдельных поломок. Я уже писал, что марш был тяжелым и отдых был необходим. Жители села нас накормили, и мы вздремнули в хатах. Как помню, день был солнечный. Боялись налета авиации, поэтому строго соблюдалась маскировка. Действительно, прилетели бомбардировщики противника и стали бомбить село, но в основном почему-то другую окраину, где не было ни танков, ни личного состава. Нас летчики, видимо, не заметили. Когда авиация улетела, мы услышали плач женщин — были жертвы среди гражданского населения. На этом же привале произошел такой случай: механик-водитель одного танка, видимо, употребив самогона, включил скорость, но не переднюю, а заднюю; танк стоял возле хаты и проломил ее стену, отодвинув к противоположной стене хаты стол, за которым обедали несколько офицеров танкового полка и хозяева. Механик вовремя остановил танк, поняв, что поехал не в ту сторону. Удивительно, что пострадавших не было, но все были обсыпаны глиной, побелкой, да и стена дома была сломана. Те, кто сидел за столом, в хате, отделались испугом. Один из офицеров выскочил из-за стола и с пистолетом в руке бросился к люку механика-водителя. Механик, перепугавшись, закрыл все люки и молча сидел в танке, пока остальные успокаивали офицера, грозившегося расстрелять водителя. В итоге танк отогнали, а командование танкового полка приказало оставить «безлошадных» танкистов, чтобы те восстановили дом.

Под вечер стали собираться на марш, и командиры решили продолжать движение ночью из-за высокой активности авиации противника днем. С наступлением сумерек выступили в ночной марш на танках. Населенные пункты мы проскакивали с зажженными фарами танков. Вместе с нами двигались и транспортные машины, «студебекеры», и поэтому создавалось впечатление, что движется огромная танковая колонна.

На рассвете, вернее, было уже утро, мы столкнулись с противником — пехотой и двумя-тремя танками («Тигры» и «Пантеры»). Завязался бой. С обеих сторон танки открыли огонь. Открыли огонь и 76-мм пушки артиллерийского дивизиона бригады, некоторые орудия были выдвинуты на прямую наводку. Я и лейтенант Шакуло подняли свои взводы в атаку. Скомандовали каждый из нас своему взводу: «Встать. За Родину, бегом вперед!» Сами тоже оторвались от матушки-земли и бросились вместе со всеми в атаку. Хорошо, что бежать много не пришлось — противник был не более чем в 100 метрах от нас.

Ворвались на окраину села, часть немцев была перебита, другие убежали. Артиллерией был подбит один немецкий танк, другой вместе с пехотой покинул село, а третий танк остался стоять на месте, но экипаж его покинул. На броне танка были вмятины от наших снарядов и шли трещины по борту. Видимо, у него кончилось горючее. Вот такая атака.

Действие каждого воина в атаке — это уже подвиг, подвиг — идти в атаку под пулеметным и артиллерийско-минометным огнем противника, не зная, останешься живым или нет. Сколько надо иметь стойкости, мужества и храбрости, чтобы все это преодолеть и выбить фрицев с занимаемых ими позиций! Кто кого — на войне только так. Идти в атаку на противника страшное дело, надо пересилить свой страх, пересилить себя, встать с земли, подняться и сделать хотя бы первый шаг, а для этого надо как можно ближе подойти к противни ку, перебежками или ползком — это очень тяжело, а затем броском на врага, который сосредоточил на тебе огонь. Сначала бежишь, но сил не всегда хватает бежать до переднего края противника, особенно по пашне, по которой не только бежать — идти шагом тяжело, особенно весною, когда ноги глубоко проваливаются в грунт. Но, как правило, атакующие всегда стараются бежать, и при этом обязательно надо вести огонь из автомата по противнику, даже если его не видишь. Это психологический фактор воздействия на противника. И я всегда требовал от бойцов вести огонь.

Когда мы под огнем противника ворвались в село и остановились передохнуть, я узнал, что мой друг лейтенант Петр Шакуло ранен. Не везло Петру: в каждой операции ему попадало.

Подошли наши танки — они все же подбили другой танк, который сгорел в селе, и мы от-правились дальше выполнять задачу. Это было утром 24 марта 1944 года. Кроме командира роты Титова и меня, в роте теперь остался только один офицер — командир пулеметного взвода лейтенант Колосов.

Во второй половине дня 24 марта немецкая авиация нанесла удар по нашему батальону и танкам. За время войны я редко видел действия нашей истребительной авиации. Сколько раз нас бомбили немцы, но истребители не прикрывал и нас. А зенитные пулеметы роты ПВО бригады — это ерунда против авиации немцев, да они просто боялись стрелять. Штурмовая авиация нам помогала, реже — бомбардировочная, а истребителей я видел только в Орловской операции. Пишут и говорят, что не было истребителей в 1941–1942 гг. для прикрытия советских войск, но их не было и в 1944-м, когда нас «утюжила» немецкая авиация, буквально с высоты 50 метров расстреливая людей и танки. Говорили, что для наших истребителей близко не было аэродромов. Может, и так, да вот только нам от этого не легче. В то время мы не думал и плохо о нашей авиации, наоборот, гордились ею, радовались, как она «работает» по противнику. Только на старости лет у меня возник вопрос, почему истребители не прикрывали нас на марше от авиации противника?

В тот день, 24 марта 1944 года, немецкая авиация почти полностью уничтожила батальон. Мы понесли большие потери в личном составе, а танковый полк — в танках. Другим досталось не меньше. Налет авиации начался в полдень и длился до вечера. Одна волна, самолетов 15–20, отбомбится, и только наша батальонная колонна соберется и начинает движение вперед, как налетает другая волна немецкой авиации, и так несколько часов подряд — до сумерек. «К счастью», у танка, на котором десантом был я со взводом, произошел разрыв гусеницы, и мы встали для ее восстановления. Бригада ушла вперед, а мы стали ремонтировать машину. Произошло это сразу после первого налета авиации, и остальные налеты на бригаду я не видел. Срастив гусеницу, мы двинулись вперед, и по дороге к нам присоединилось еще два танка. Прибыли мы в батальон, когда уже стемнело. Я нашел командира нашего батальона Козиенко и командира танкового полка Столярова, они оба обрадовались, что прибыло пополнение. Комбат спросил меня, не видел ли я командира роты Титова. Я доложил, что не видел. Оказывается, наш командир роты Петр Иванович Титов пропал, его еще до наступления полной темноты искали, обшарив вокруг всю местность, но так и не нашли.

Около села, которое почти сгорело, стали собираться бойцы батальона и других подразделений бригады, которые разбежались по всему полю и до темноты скрывались, кто как мог. Батальон понес большие потери в людях, а полк в танках. У нас в роте, кроме меня и Колосова, остались в живых человек 30–35 личного состава, в других ротах и того меньше — по 10–15 бойцов. Козиенко и Столяров поставили мне задачу: остатками роты и пулеметным взводом роты лейтенанта Колосова на трех танках двигаться в сторону города Каменец-Подольского, овладеть его окраиной, а далее действовать по обстановке, но лучше дождаться главных сил бригады. Сами они остались собирать людей и танки после налетов авиации.