Станислав Воротов, бригадир слесарей, часов в девять утра был в конторе участка по делам и, как всегда, заглянул в бухгалтерию. Не зашёл туда, а именно заглянул, чуть приоткрыв дверь и тотчас же прикрыв. Но его заметили и окликнули:

– Станислав Павлович, что же вы не заходите к нам? – пропела Валентина Николаевна, бухгалтер, когда он опять открыл дверь. – Ну, проходите же… – улыбалась она, обнаруживая массу ямочек и складочек на полном бело-розовом лице.

– Зайду. – Отвечая улыбкой на улыбку, Воротов шагнул через порог в тесное помещение с тремя столами, шкафом и железным двухэтажным ящиком, с почтением именуемым сейфом. – Отчего не зайти…

Он скинул фуражку и сел на свободный стул.

– А от того, что наша Лидочка в отпуске, – Валентина Николаевна при этих словах даже чуть прищурила глаза.

Станислав снисходительно улыбнулся.

Все в конторе знали, что старший бухгалтер, Лидия Васильевна, овдовевшая три года тому назад, моложавая блондинка, встречалась, как принято говорить, с Воротовым. Они и не скрывали особенно этого, собираясь вскоре узаконить свои отношения.

Воротову чуть за пятьдесят. Мужик он видный – рослый, плечистый, сухощавый, с небольшой головой на крепкой шее. Волосы тёмно-русые, чуть посеребрённые у висков, довольно густые. Из-под тёмных бровей весело и дерзко глядят светлые, с рыжинкой глаза. Не портит общего впечатления и курносый нос. Станислав, улыбаясь, морщит его, и тогда знавшие его в молодости вспоминали кличку Славки Воротова – Жмура.

– Ну, что пишет Лидия Васильевна с курорта?

– А когда ей расписывать? – Станислав обвёл насторожившихся женщин улыбчивым взглядом. – Там ведь танцы-манцы, встречи-проводы.

– Да что вы, Станислав Павлович! – как от испуга округлила голубые глаза Валентина Николаевна. – Это не в привычках нашей Лидочки.

– А если я ей полное разрешение дал, так чего же не попользоваться?

– Нет и нет, – Валентина Николаевна, словно защищаясь, выставила перед собой пухлые ладошки. – Я за Лидию Васильевну ручаться могу…

– А-а!.. Все вы одинаковые, – Воротов махнул рукой, собираясь встать.

– А вот и не все! – с жаром вклинилась в разговор молчавшая до этого Зинаида Николаевна, калькулятор, молодая женщина с мелкими чертами незапоминающегося лица. – Ничего-то вы, Слава, о Лидии Васильевне не знаете!

Станислав Павлович удивлённо оглянулся на Зиночку, голос которой он чуть ли не впервые услышал, потом глянул на Валентину Николаевну, согласно кивающую головой.

– Я? Не знаю? – Воротов хлопнул фуражкой по колену и резко встал. – Да я, если хотите, обратное доказать могу!

Надвинув в сердцах фуражку на самые брови. Воротов вышел из бухгалтерии, хлопнув дверью.

Ещё бы не знать ему всю эту женскую породу! Начать хотя бы с его бывшей жены, помотавшей ему нервную систему. А потом сколько он холостяковал, сколько перебрал этих вдовушек и разведёнок…

С Лидией, правда, получилось у него не так, как с другими, не «по схеме». Уговаривал её с полгода, а она всё откладывала решительный ответ, ждала, когда сын пойдёт в армию служить.

И потом, когда она уже у него дома стала оставаться, всё всегда как по первому разу. Раздевается – «Отвернись!», одевается – «Отвернись!». Но в остальном-то всё равно такая же, как и все! Хорошая женщина, собой красивая. Дом свой держит в порядке, сына воспитала. Но ведь женщина!

Вечером после работы Воротов вновь вспомнил разговор в бухгалтерии. И чего это они все Лидию розовыми красками расписывают?

Он включил электрический чайник, сел к столу на кухне с новым номером журнала «Человек и закон». Когда чайник стал тоненько посвистывать, Воротов достал из холодильника сливочное масло, поставил варенье двух сортов в пол-литровых банках, нарезал белого хлеба – приготовился поужинать.

Спиртное Станислав не уважал даже в молодости, а подпортив себе желудок на Севере, куда попал на восемь лет не по своему желанию, а за горячий нрав и крепкий кулак, он и вовсе пристрастился к чаю с вареньем. Памятью Севера были для него вставные зубы и сложный орнамент наколок по всему телу. Там же, на Севере, получил он специальность слесаря по теплосетям, стал неплохим газоэлектросварщиком, мог токарить.

Любил Воротов читать, и библиотекарши, уважая его за своевременный возврат книг, придерживали для него любимую им фантастику и детективы. Журнал «Человек и закон» он выписывал несколько лет подряд, и аккуратные стопочки, сложенные по годам, лежали у Воротова в книжном шкафу рядом с книжками по специальности, справочниками, учебными пособиями.

В этот раз ему не читалось, и мысли витали далеко-далеко, на известном ему курорте, где теперь отдыхала Лидия Васильевна. С отъезда её прошло почти два десятка дней, и Станислав заскучал. Обещаний в верности он ей не давал, и с неё не брал, но в отсутствии Лиды ни к одной из своих бывших подружек в гости не заходил. «А что, если и вправду проведать её там? Заодно и миф этот, о том, что она больно порядочная, развеять… Три дня отгула, два выходных – вполне хватит на поездку. Самолётом смотаюсь. Наплевать на расходы…»

Налегке, в сорочке без галстука, вельветовых брюках в обтяжку, с коричневым, – в тон одежде и обуви – кейсом в руке, ступил Станислав Воротов с самолётного трапа на пышущие жаром бетонные плиты южного аэропорта. Таксисту он сказал адрес, не заглядывая в записную книжку – в этом городе он был уже несколько раз, то по путёвке, то «дикарём», отдыхая и подлечивая себя здешними целебными водами.

Был разгар курортного сезона, но постоянному клиенту у хозяйки дома нашлась койка, и Станислав, пообедав в молочном кафе, – местную пищу, острую, густо перчёную, Воротов не мог есть, – до позднего вечера проворочался, валяясь с боку на бок, так и не задремав ни на минуту.

В голову к нему лезли всякие несуразные мысли. Например, почему он, взрослый и видавший виды мужик, лежит на этой койке с продавленными пружинами под простынею, больнично пахнущей хлоркой? Неужели только для того, чтобы вечером убедиться в давным-давно ему известном, в том, с чем он давным-давно смирился – в женской неверности? Или может, в женской верности ему надо убедиться? Ведь этой верности ему всегда недоставало, всегда на его пути встречались лёгкие весёлые женщины, жадные до жизни, которая им представлялась непрерывной чередой праздников – застолий, подарков, поклонений… Может, он очень хочет убедиться в том, что та, ради которой он сюда прилетел, на них совсем не похожа?

Распорядок дня в санатории, – он там отдыхал три раза – Станислав Воротов знал наизусть. Знал, что после ужина до «кефира» на летней веранде будут танцы. Потом кто-то пойдёт пить кефир и мирно спать, а кто-то, нарушая режим, допоздна задержится в запущенном санаторском парке, изобилующим укромными закоулками. Эти закоулки Воротов хорошо помнил.

Воротов пришёл в парк к окончанию танцев и сел на одну из многих скамеек, стоящих вдоль главной аллеи, выбрав самую затенённую, тогда как сама аллея была ярко освещена мертвенным светом люминесцентных ламп. Он расстегнул верхние пуговицы на вороте сорочки – ему было жарко, – и стал ожидать конца танцев, слушая непрерывно льющуюся музыку. Музыка навевала лёгкую грусть и сбивала охотничье возбуждение Воротова: в ней преобладали мелодии прежних лет, лет его молодости.

Лидию Васильевну Воротов увидел в компании с худощавой чернявой молодой женщиной и двумя мужчинами. Высокий молодой красавец в длинных кудрях вёл обоих женщин под руки, а со стороны чернявой семенил полноватый, с залысинами в негустой причёске мужчина постарше, среднего роста.

«Ясно, фраера видного подцепила. Молодец!» – с удовлетворением – ведь его предположения сбывались! – отметил про себя Воротов. Разве не был он прав, когда доказывал в бухгалтерии, что все женщины одним миром мазаны и что Лидия Васильевна от прочих не отличается.

Компания, в которой находилась Лидия Васильевна, остановилась почти напротив скамьи, на которой сидел Воротов и тут же разделилась на пары, но совсем не так, как он предполагал: кудлатый молодец в обнимку с чернявой свернул в боковую аллею, а Лидия Васильевна с лысоватым пошла дальше по главной. Лысоватый всё время что-то говорил, округло разводя руками, а Лидия, держа сумочку перед собой, только иногда согласно кивала высокой, как башня, копной своих золотящихся даже при таком свете волос.

Станислав Павлович пошёл за ними по аллее, не особенно опасаясь, что будет замечен увлечённой своим разговором парой, так как в том же направлении шли группами, попарно и поодиночке много мужчин и женщин.

За корпусом санатория аллея была освещена слабее, и здесь пары рассаживались на скамьи, стараясь занять более уютные и затемнённые. Лидия Васильевна со спутником тоже присели на скамью, но выбрали из всех свободных единственно освещённую.

Свет падал узкой полосой, выхватывая из всё густеющей темноты фигуры Лидии и её спутника. Воротов, присевший на скамью под склонённым кустом сирени, различал даже выражение их лиц, но слов разобрать не мог, да, собственно говоря, и не вслушивался, менее всего придавая значения словам.

«Ну и выбрал место этот олух, – думал Воротов с каким-то унылым презрением к лысоватому. – Ведь и не первый раз, наверное, встречается с Лидой, а сидит, лопочет, воздух руками обнимает. Уж он-то, Слава Воротов, никогда таким олухом себя представить не мог. Станиславу Павловичу было обидно за себя, прилетевшего за сотни километров, выходит, для того, чтобы исподтишка созерцать эту «пионерскую любовь», как он обычно выражался по подобному поводу. Он уже решил для себя потихонечку выбраться отсюда, отправиться на ночлег, а завтра утром первым же рейсом улететь домой, чтобы потом, когда Лидия вернётся с курорта, вместе с ней посмеяться над своей глупой поездкой.

Лысоватый между тем повысил голос, приподнял ватные плечи своего пиджака, стал больше размахивать руками. Станислав Павлович уловил ритмику и рифмованные окончания фраз. Лысоватый читал стихи! Лидия Васильевна тоже как-то подобралась, повернулась лицом к лысоватому, и в её глазах – может это только показалось Станиславу Павловичу – появился какой-то блеск, словно огонёк зажегся.

Словно завораживал лысоватый своими словами, она тянулась к нему взволнованным лицом. Воротов это ясно видел. Не помня себя, не заметив, как это случилось, Воротов очутился рядом с ними, схватил лысоватого за галстук, притянул к себе, заставив подняться.

– Ну! – Станислав сверху вниз воткнул свой взгляд в переносицу лысоватого.

Глаза у того забегали во все стороны и остановились на распахнутом вороте сорочки Станислава, где на треугольнике тёмной от загара кожи, размахнув мощные крылья, нёс в когтях безвольно обвисшее тело обнажённой женщины, орёл.

– Слава, не надо! – повисла на его правой руке Лидия Васильевна. – Слава!..

– Пусти! – выдавил из себя Воротов, но не рванул руку, не врезал этому, со стихами. Толкнул только левой, державшей за галстук рукой не сильно, но всё же так, что лысоватый сел на скамью и, вертя головой, стал поправлять воротничок сорочки.

Воротов секунду-другую смотрел на него немигающим взглядом, потом освободил руку, которую держала Лидия Васильевна, судорожно похлопал по карманам, ища сигареты. Долго не мог прикурить, ломал спички. Искоса взглянул на Лидию Васильевну – у неё было жалкое, плачущее лицо, сразу постаревшее и подурневшее.

Провожатель её уже стоял у скамьи в напряжённой позе, то ли готовый дать деру, то ли полезть в драку. Воротову стало смешно, но он сдержался. Драться с этим? Из-за чего? Ну хоть бы тискал Лидию, поцелуями слюнявил… А то – стихи… Воротов резко повернулся, пошёл по аллее прочь.

Камешек на дорожке отбросил точным ударом носка туфли.

– Станислав, подожди! – Лидия Васильевна догнала, взяла под руку, прижалась боком – он чувствовал, как её колотит мелкая дрожь.

У дверей корпуса он остановился, осторожно отвёл её руки.

– Ну, иди. Спи. – Ушёл, не оглянувшись.

Домой они летели вместе ночным рейсом. Лидия Васильевна могла отдыхать ещё целых три дня, но сама обменяла билет. В самолёте она сразу после взлёта уснула в откинутом кресле, держась, как маленькая, за руку Воротова. На высоте, где они летели, в иллюминатор пробивался слабый свет, и в нём лицо Лидии Васильевны выглядело усталым, со стёртыми чертами. Станислав Павлович не спал, сидел, упрямо глядя перед собой на круто повитую тёмным волосом макушку сидящего впереди пассажира. Иногда искоса смотрел на Лидию.

Почти год знает он эту женщину близко – куда уж ближе! – и опять она для него загадка. Вроде бы принадлежит ему и душой, и телом, а вот такого взгляда, каким глядела она на лысоватого, ни разу, даже в самые счастливые минутки, не подарила она ему. Виноват он, что ли, что не понимает стихов, что для него они, ну как это сказать, мешанина слов и больше ничего. Розы-морозы, кровь-любовь…

Станислав Воротов так и не женился на Лидии Васильевне. Вначале даже хотел рассчитаться с работы, но тут сама Лидия переводом ушла в другое учреждение. В городской библиотеке по просьбе Воротова молоденькая библиотекарша выдала ему несколько тоненьких книжечек поэзии. Он вернул их вскоре все, и когда библиотекарша профессионально поинтересовалась: «Понравилось вам что-нибудь?», отрезал коротко: «Нет!».