После подробного письма Вадима Виктор уехал из родного города. Главной причиной было забыть Антонину, бывшую уже жену. После возвращения на родину по окончании института влюбился он в соседку, десятиклассницу Тоньку. Собирался Виктор переехать в областной город на тренерскую работу, и это было, наверное, главным в решении первой красотки, «Мисс города» того года, согласиться на брак. В область Виктор не переехал, и почти два года их брак был на грани распада, пока наконец и не завершился разводом. Встречаться каждый день с Антониной, теперь уже секретарём мэра, Виктор был не в состоянии, и он уехал в зауральский город, на завод. По протекции Вадима, военного представителя на этом оборонном предприятии, Виктор стал работать мастером отдела техконтроля, и жить в заводском общежитии для молодых специалистов. Ужинал он обычно в ресторане, на первом этаже того же общежития.

Одним из первых городских знакомых стал для Виктора Борис. Виктор в одиночестве сидел за столиком, когда к нему с двумя кружками пива подошёл мужчина лет сорока на вид. Вежливо попросив разрешения, мужчина присел напротив Виктора. Быстрыми, глубоко посаженными глазами мужчина оглядел Виктора. Тот в свою очередь тоже его внимательно рассмотрел. У него было худое, словно помятое, лицо с заметными шрамами на верхней губе и подбородке, во рту поблёскивали стальные коронки.

– Извините, вы недавно в городе? – вкрадчиво осведомился у Виктора мужчина.

– Да, недавно, – сказал Виктор, и, чтобы внести ясность, уточнил: – Работаю на заводе, живу этажом выше.

– Борис!

Мужчина протянул руку. На пальцах и на запястье тускло синели наколки, сигнализируя о его прошлом.

– Виктор.

Борис пил пиво, Виктор – чай, рассказывая о себе, Борис поведал о своём пути в жизни. Отбыл в зоне червонец за изнасилование, которое фактически не совершал. Выучился играть на аккордеоне, стал художником-оформителем и, вернувшись в город, работает рекламистом в кинотеатре. Все городские новости и сплетни ему известны.

– Ты молодой ещё и, наверное, скучаешь по бабе? – спросил он, узнав о разводе Виктора. – Подружка тебе нужна, это ясно. Могу познакомить. Медсестра. Девка чистая… В кривой ухмылочке блеснули коронки.

«А почему бы и нет? Только так я избавлюсь от воспоминаний от Антонины…» – мелькнуло в мыслях Виктора. Вслух он этого не произнёс.

Прошло какое-то время, и Виктор опять встретил Бориса.

– Ну, как там медсестра? – Виктор спросил вроде бы между прочим.

– Идём в гости, если хочешь.

Они пришли в общежитие какого-то ведомства. По дороге Борис сообщил, что медсестра Катерина живёт в одной комнате с его девушкой.

– Моя Валентина баба что надо. Катерина другого сорта.

– Какого другого? – Виктор приостановился.

– Да не бойся! Может, даже понравится… – Борис засмеялся.

Катерина оказалась яркой брюнеткой. Чёрные глаза, чёрные волосы, собранные в пучок на затылке, узкий нос с горбинкой. Валентина, худенькая голубоглазая блондинка, смотрелась ангелочком.

– Привет, девочки! – Борис выставил на стол водку и пиво. – Можно у вас праздник отметить?

– Какой ещё праздник? – Катерина показала мелкие белые зубки. – Знаем ваши праздники! Скажи лучше, что привёл нового своего дружка.

– Ух ты, моя догадливая! Привёл. Знакомьтесь.

Тосты выдавал Борис. Катерина пила, разбавляла тосты анекдотами и воспоминаниями о шахтёрском городке Анжеро-Судженске, где она училась. Воспоминания были покруче анекдотов.

Борис, подмигнув Виктору, предложил Валентине прогуляться, и они ушли.

– А что мы будем делать? – Катерина уже снимала кофточку. Она осталась в майке. Чёрные её глаза смеялись. Она провоцировала к насилию, и прелюдия любви свелась к единоборству. Виктор ждал, что она завопит: «Помогите!», но этого не случилось.

Накинув на плечи нейлоновую шубку цвета малины, Катерина, стуча пластиковыми тапочками, умчалась в конец коридора в ванную. «Ну всё!» – подумал Виктор, выравнивая дыхание, но Катерина уже прибежала обратно, на ходу сбросив свою замечательную шубу, плюхнулась рядом с ним на кровать. Холодная после водной процедуры, прижалась и обняла. Виктор подумал, что следующий любовный раунд пройдёт в нежности. Ничего подобного – всё повторилось!

– Катерина, я – всё! – сказал Виктор решительно, приводя в порядок свой гардероб.

– Слабак! – Она не скрывала разочарования. – Вот у меня геолог был!..

Пришёл Борис с Валентиной, и ещё две бутылки пива украсили праздник.

Виктор нисколько геологу тому не позавидовал. В своём общежитии, после душа, лёжа в кровати, Виктор попытался разобраться в случившимся. Конечно, Катерина своим темпераментом могла бы затмить любую женщину, только это ли ему надо?

Как обычно, вечером Виктор приходил в ресторан поужинать. В этот раз, выйдя из зала, он остановился около раздевалки в полном безделье. С улицы входили люди. Девушка в коротком приталенном пальто голубого цвета, в белой пуховой шапочке и унтах остановилась у дверей, не проходя дальше. Разрумяненная от мороза, она выглядела новогодней Снегурочкой. Круглое лицо с серыми глазками было чистым, ненакрашенные губы сложены в полуулыбку. Обводя взглядом фойе, она незаинтересованно глянула на Виктора. Этот взгляд задел его. Он подошёл к девушке и спросил:

– Вы кого-нибудь ищете, девушка?

– Нет. Так, гляжу.

– Может, вас нужно проводить до дома?

– Я не домой иду. – Она говорила с ним, как со старым знакомым. – Мне надо зайти к деду.

«К деду так к деду. У девушки с аккуратно вздёрнутым носиком дед натурально мог быть», – подумал Виктор. Девушка бросила на него несколько оценивающих взглядов и, как Виктору показалось, осталась осмотром довольна. Она явно «велась». «Но сколько ей лет? Она похожа на школьницу, сбежавшую с урока физики», – подумал Виктор. Заметив интерес, проявленный Виктором к своей особе, девушка, не дожидаясь вопросов, продолжила разговор:

– Дед – дядя моей подруги. Мы его дедом зовём. У него плохо с ногами. Ленка приходит к нему делать уборку. Можно к нему прийти с другом, он не против.

«Вот теперь мне всё или почти всё ясно. Могу задать вопрос напрямую», – Виктор отбросил все сомнения и задал вопрос напрямую:

– Так что ваш «дед» пьёт?

– Водку он пьёт, от водки и болеет.

– Взять бутылку – и к «деду»?

Виктор смотрел во все глаза, ожидая хоть какое-то смущение девчонки. Ничего подобного!

– Да, можно. Там, наверное, уже Ленка со своим парнем.

– Маня! – окликнул Виктор знакомую официантку, выглянувшую из зала. – Бутылку на вынос, пожалуйста!

Маня, грудастая брюнетка в кокошнике, улыбнулась Виктору, а на «школьницу» бросила далеко не лестный взгляд.

Они сошли с крыльца ресторана и пошли по протоптанной в снегу дорожке.

– Тебя как звать? – глядя на катящуюся колобком рядом девицу, спросил Виктор.

– Я Нинка. А вас как?

– Виктор я. Можно Витя. И будем на «ты»

– Витя, а я видела тебя с… девушкой. Я её. знаю. Катя. С общаги.

– Да, было такое, – подтвердил Виктор с неохотой.

Они шли мимо ряда двухэтажных домов, в какие поселили приехавших во время войны спецов из Ленинграда. Он об этом уже знал.

– Дед здесь живёт, – показала Нинка на ничем не примечательный дом.

Дверь в квартиру на втором этаже открыла пучеглазая русая красотка. Она нисколько не удивилась, что за спиной Нинки стоит высокого роста мужчина в пыжиковой шапке. Она сделала рукой приглашающий жест. Виктор зашёл в коридор и уже без приглашения разделся. Нинка проворно скинула пальто и шапочку.

– Пошли! – Она потянула Виктора за руку, и они вошли в комнату.

На кровати сидел небритый худой мужчина возраста где-то между пятьюдесятью и семьюдесятью.

– Это Виктор, – представила Нинка, – а это Валерий Семёнович, Лена и… – Нинка застопорила речь, – как тебя звать?

– Меня? Толик… Толян… – Губы мокрого рта расплылись в пьяной улыбке. – Я тут, бля…

– Толян! Закрой пасть! – Лена толкнула его в плечо, и он, обведя взглядом комнату, повернулся к ней.

– Ты чего дерёшься? – и опять расплылся в улыбке.

– Ленка! Я говорила тебе отшить этого алкаша! – Нинка недовольно выпятила губки.

– Виктор, вы где работаете? – вступил в разговор хозяин квартиры. Высохшее лицо и красные веки глаз говорили о болезни. – Вы, наверное, на заводе трудитесь? – Говорил он медленно, с остановкой после каждого слова. Правая рука, лежащая на столе, мелко дрожала.

– Да, на заводе. Мастером ОТК. – сказал Виктор, опережая вопросы.

Валерий Семёнович покивал головой и уставился взглядом в пустой стаканчик, стоявший перед ним. Нинка перешёптывалась с Ленкой, Толян, навалившись грудью на край стола, молчал. В наступившей тишине Виктор вспомнил о принесённой бутылке.

– Извините, – сказал он и принёс из коридора бутылку, поставил на стол. Валерий Семёнович оживился, и его трясущаяся рука двинулась в сторону посуды. Ленка цепко схватила бутылку за горлышко, отвернула пробку и поровну разлила веселящую жидкость. Выпили все, в том числе и оживившийся Толян, после чего плотно улёгся на столе. Остатки водки Ленка разделила на двоих с Нинкой.

Нинка с Ленкой о чём-то разговаривали вполголоса. Время шло. Компания эта Виктору надоела.

– Извините меня, но на всех здесь места не хватит, – глядя на Виктора, вдруг заявила Ленка. – Мы с Толяном кое-как на диване перебьёмся, а вы… по домам. В другой раз.

Нинка утвердительно качнула головой.

Виктор с Нинкой вышли на пустынную улицу и потащились по нерасчищенному тротуару. Нинкин дом оказался рядом со спортивным залом, куда Виктор приходил в свободные вечера, и где Вадим качал мышцы. Нинка шла, заплетаясь, что-то бурчала себе под нос и висела на его руке. У своего дома она встряхнулась и спросила:

– Где мы встретимся?

Встречаться Виктору не очень хотелось, и он, чтобы отделаться, сказал:

– Может быть, в ресторане?

– Нет. Ты в заводской общаге живёшь, на втором этаже, над рестораном?

– Да, – удивился Виктор такой осведомлённости, – откуда ты это знаешь?

– Знаю. Ты лучше скажи, в какой комнате живёшь?

– В восьмой…

Вадим пригласил Виктора на день рождения дочери. Обегав немногочисленные магазины города, Виктор купил в подарок двухлетней имениннице большую куклу. Кукла закрывала глаза и произносила что-то похожее на «ма-ма». Виктор был уверен, что дочь Вадима придёт от такого подарка в восторг, и порядком огорчился, что это была уже третья такая кукла.

Жена Вадима, Юля, и её подруга, тоже учительница, Таня, хлопотали на кухне, Вадим устроился перед телевизором, а Виктором занялась Даша. Она окружила его своим вниманием. «Ви-тя, Ви-тя!» – её голосок звенел непрерывно. Виктор был завален игрушками. Три одинаковых куклы находились тут же, ещё рыжий орангутанг, кролик из белого меха были разложены у него на коленях, на кресле, а Даша подносила новые игрушки. Пришедшая из кухни Таня присела на кресло рядом и напрасно пыталась переключить внимание Даши на себя. Она подняла маленькую куколку, упавшую с подлокотника кресла и сразу же раздался визг Даши: «Не надо!»

Дети всегда шли на контакт с Виктором, а его к детям влекло их фантазёрство, от которого их торопятся избавить родители, школа, общество. Они успешно с этим справляются, выращивая винтик для машины жизни. Права, считал Виктор, грустная шутка, что жизнь – это всего-то шесть лет до школы и год после пенсии.

Приготовления к обеду закончились. Дашу Юля накормила и увела спать. Даша не успокоилась, пока не помахала Виктору рукой и не пропищала: «Ви-тя, Ви-тя!»

Праздник у всех времён и народов – это обильная пища и возбуждающее питьё. Виктора посадили напротив Тани, и он начал своё знакомство с ней наблюдением во время застолья. У Тани было красивое лицо и жестковатая фигура с прямыми неширокими плечами. По форме глаз, рисунку бровей, высоте скул в ней проглядывало что-то азиатское. Кожа лица была смуглой, персиково-бархатистой. Тёмно-карие, почти чёрные глаза, узкий прямой нос с тонкими лепестками ноздрей, чётко вырезанные губы с приподнятыми уголками. Виктору вспомнились строки Давида Самойлова: «…лицо твоё степное, угрюмых глаз неистовый разлёт, и губы, опалённые от зноя…». Она пила вино без жеманства, аппетитно ела, непринуждённо поддерживала разговор, который вращался вокруг детей, детства. Виктор понял, что у Тани есть сын примерно того же возраста, что и Даша, и что, скорее всего, нет мужа.

Меньше всех в общем разговоре пришлось говорить Виктору. Вадим представил его как друга детства, и подтвердил, что работает с ним на одном предприятии, по сходной специальности, но человек он гражданский. Что Виктор одинок, обеим женщинам было ясно без вопросов.

Внешность Тани не оставляла Виктора равнодушным. Крупноватые руки, невысокая грудь, узкие бедра – в ней было что-то от бегуньи или лыжницы. Виктору хотелось ей понравиться.

Значит, у неё ребёнок, сын. Вот Антонина категорически отказывалась заводить ребёнка, и это, в основном, решило судьбу их брака. Для Виктора ребёнок – неразрывная связь мужчины и женщины, без ребёнка нет семьи. Ребёнок – их продолжение во времени, Вечность…

От Вадима Виктор ушёл вместе с Таней. Провожать было недалеко, её дом стоял на той же улице в ряду пятиэтажек новой постройки, но они шли долго. Они разговаривали вроде бы ни о чём. Но Виктор ощущал значимость каждого её вопроса и сам отвечал обдуманно. Подав руку на прощанье, Таня обронила небрежно:

– Заходи как-нибудь. Посмотришь мои книги. Может быть, тебя что-то заинтересует.

И назвала номер квартиры.

В заводской многотиражке напечатали стихотворение Виктора. Там было что-то о говорящем дожде и лужах на асфальте, нескромно подглядывающих под платья прохожих. В цеху. где он работал, появились поклонники местного таланта. Первым его поздравил с публикацией токарь с участка метизов. В конце смены он предложил Виктору идти вместе.

Они пошли от проходной завода через пустырь, до первых домов города, и всю дорогу говорили о поэзии, называя имена поэтов. ближних и дальних. Виктора Стас отнёс к группе символистов, о которых тот имел отдалённое представление. Он спросил Стаса. пишет ли тот сам стихи. «Не пишу, но читаю и читаю. Боюсь чистого листа бумаги, не пишу». Он посмеялся вместе с Виктором. Виктор тоже признался, что только недавно преодолел робость публикации.

– Нет, твои стихи, Виктор, сто́ящие, то есть настоящие. Твои задевают. Даже Томка не фыркнула, прочитав, а подруга её, по-моему, за это стихотворение влюбилась в тебя.

– Уж так и влюбилась?

– Второй день о тебе говорит. Она ведь в нашем цеху работает. На протяжке.

Протяжка была под контролем второго мастера, но Виктор не раз был на том участке. Он стал вспоминать девушек-протяжчиц. Рослая, стройная даже в рабочем халате, белокурая ему запомнилась. Остальные как-то прошли мимо внимания. Из-под косынки у белокурой выбивалась кудрявая чёлочка – и ему сразу захотелось запечатлеть этот факт в стихах. Виктор вполуха слушал Стаса, пока до него не дошло, что его Стас приглашает к себе в гости в ближайшее время, когда к Томке, его жене, придёт подруга из цеха.

– Приходи… Ведь тебе интересно будет услышать похвалу от симпатичной девушки, а?

– Не знаю… Может быть, это неудобно? – тянул Виктор, не желая сразу сдаваться.

Они расстались на перекрёстке. Время шло, Стас приглашения Виктору не передавал, а тот не напоминал. Несколько раз Виктор, вроде бы по делу, побывал на протяжке, и был замечен белокурой, даже одарен улыбкой. Его, правда, огорчило то, что белокурая уходила после работы с рослым парнем. Приступ словотворчества угас, и стихи о кудрявой чёлочке Виктор так и не написал.

Нинка пришла, когда Виктор её совсем не ждал. По правде сказать, он стал забывать встречу у деда и свою пьяную болтовню. Нинка пришла подвыпившая и принесла бутылку портвейна.

– Я подумала, что у тебя никакого пойла не найдётся, и прихватила вот это. В следующий раз запасись.

С мороза её щеки густо розовели. Глаза казались тёмными из-за расширенных зрачков. Небрежно сбросив пальто на кровать Виктора, она стала стаскивать сапожки.

– Фу! У тебя жарко так! Извини, я кое-что сниму с себя.

Она стянула через голову свитер и осталась в одной сорочке, под которой лифчика не просматривалось.

– Витя! Открывать бутылку – обязанность мужчин… Или ты не мужчина?

Она начала рассказывать о каком-то Жорике, лапавшем её без спросу и получившего от неё по морде, о дежурной по «вашей вонючей общаге», пытавшейся её не пустить…

– Я захотела и пришла. Не её собачье дело! Ещё документ у меня спрашивала!.. Мой документ всегда при мне! – Она захохотала. – Тебе, Витя, могу показать.

Забыв про портвейн, какой Виктор не стал открывать, она упала головой на своё пальто и мгновенно отключилась. Виктор забросил её безвольные ноги на кровать и вышел в коридор объясниться с дежурной.

– Об этой девице кое-что знаю. Родители приличные, уважаемые люди в городе… Кто бы мог подумать!.. Вы уж, Виктор, поберегитесь!

Виктор заверил «тётю Дусю», как все в общежитии звали дежурную, что ничего дурного не произойдёт, протрезвеет девушка – он проводит её до дома.

Нинка лежала на спине, спокойно дышала, приоткрыв рот. Её полудетское тело не вызывало у Виктора никаких эмоций, кроме жалости. Сев за стол, он стал набрасывать строки стихотворения, не относящегося к событию.

Она проснулась сама, села на кровати и окликнула вполголоса:

– Витя!

– Доброе утро! – откликнулся тот в шутку. – На новом месте приснился жених невесте?

– Нет. Чепуха какая-то лезла в голову. Сколько уже времени?

– Скоро десять.

– Проводишь меня? А что я тут пьяная городила? Бред какой-то. В ресторане день рождения девки отмечали. Оттуда и пришла. Кстати, скоро день моего рождения. Приглашаю. У деда отметим.

– И сколько тебе стукнет?

– Пока секрет. Но, в общем-то, много. Мой вид обманчив, все меня молоденькой считают… Придёшь поздравить?

«Нинка темнит. Ей не более семнадцати. При её «приличных и уважаемых» родителях можно налететь на провокацию», – подумал Виктор.

Он проводил Нинку до дома, тему родичей не задевал.

«Спрошу у Бориса, он, конечно, знает. Лучше всего связь с девчонкой порвать». Представить её женой, матерью его ребёнка, не получалось.

В спортзале Виктор встретился с Вадимом. Тот со смехом рассказал, как Даша играет с тремя куклами. Рассаживает их в ряд, называет: «Витя», «Таня», «Деда». У него могла бы быть такая дочь, но Антонина захотела быть свободной. Сидит теперь в приёмной шефа, получает презенты и улыбки клиентов. Мать за ней ухаживает, как за маленькой. Всё у неё есть. Даже любовь его ещё осталась, хотя не хочет Виктор в том признаться.

Мать в письме написала Виктору, что отец прибаливает, и о его «бывшей» вскользь. Живёт, мол, одна, работает. Мать развод не одобряла, хотя Антонина ей никогда не нравилась. Отец после фронта и ранения доработал на заводе до пенсии, но на скамеечке не сидел. «Витька, надо забор поправить… Витька, пару листов на крыше заменить надо!» Представить Виктор не мог, что отец лежит больной.

В десятой комнате жили две девушки. Обе работают в техотделе. относятся к Виктору почти по-матерински. Одной за тридцать, другая помоложе. У них в комнате неплохой телевизор, и на интересные, по их мнению, фильмы, Виктора приглашают. Приглашают и на чай, отвергая все его попытки принести к чаю чего-нибудь покрепче, типа сухого грузинского. Зовёт их Виктор тётями – тётя Клава, постарше и посухощавее, увлекающаяся вязанием, и тётя Вита, помоложе, полноватая, любительница литературы, одобрявшая его попытки поэзии.

– Виктор, у тебя получится. Уже получается. Вот какая свежая метафора! И образ! Работай над словом, читай… Вот в журнале замечательные стихи… – И она называет автора, как своего близкого знакомого.

Виктор читал стихи, не всегда докапываясь до смысла, и опять сочинял по-своему, получая от Виты нагоняй за вторичность, банальность и неграмотность.

– В эту субботу у тебя, надеюсь, срочных дел нет? – Стас вытирал руки ветошью, готовясь на перерыв. – Почитательница твоих стихов сама Томке напомнила. Хочет девушка поближе с поэтом познакомиться.

– Стас, мы тебя ждём! – крикнули от столика в закутке цеха собравшиеся доминошники.

– В субботу, в четыре! – И Стас скользнул между махинами станков.

Был четверг, а значит было ещё время до субботы Виктору решить, стоит ли заводить новое знакомство, не разобравшись с уже имеющимися.

– Виктор Семёнович! Подойдите, пожалуйста!

Это голос контролёра, подчинённого Виктора, дотошного «дяди Саши». Он уже на пенсии, но равного ему в коллективе цехового ОТК нет. Раз он позвал мастера, значит, спорный вопрос, и надо принять одно, единственно правильное решение. Цех работает на «оборонку», отсюда и спрос с контроля.

Минут двадцать с мерителями оба колдуют над деталью размером всего-то с мобильный телефон, прежде чем сделать неутешительное для производственников заключение: брак!

Конец рабочей недели и уже готовы планы на выходные. Завтра после работы Виктор идёт к «деду», на день рождения Нинки – обещал! А в субботу к Стасу. Тоже обещал… И надо, наконец, ему решить, где и с кем встречать Новый Год.

Уже на подходе к площадке второго этажа слышался гром музыки. Виктору открыли только после стука в дверь. Открыла Ленка. Уже на взводе. Застолье было в разгаре. Увидев Виктора, Нинка оттолкнула угрюмого прапорщика, сидевшего рядом с ней, подскочила и повисла на шее Виктора. Подарок, коробку духов, небрежно бросила на кровать.

– Витя, сюда, рядом со мной! Твоё законное место!

Она налила рюмку водки Виктору и полный бокал себе.

– За меня. за мои восемнадцать! Ура!

– За тебя! – Виктор отпил глоток и опустил руку с рюмкой.

– Нет! Так не пойдёт! За меня пить до дна! – и она выпила свой бокал именно так.

Прапорщик, видимо, очередной друг Ленки, молча глазел на Нинку, переводя иногда мутный взгляд на Виктора, словно удивляясь, кто этот штатский, который обнимает именинницу. Нинка, обнимая Виктора, дирижировала в такт песне, льющейся из магнитофона.

Ленка, Нинка, даже дед что-то говорили, пытаясь перекричать музыку. Молчал угрюмо насупившийся прапорщик.

От водки, пришедшей к концу, перешли к пиву. Дед повалился головой в подушку, Ленка висела на мощном плече прапора, а Нинка добиралась до Виктора, расстёгивая пуговицы его рубашки. Потом она сняла свитер и осталась в одной ночнушке, от чего прапор вытаращил глаза и попытался отстранить от себя Ленку. Не тут-то было! Ленка очнулась и ещё крепче вцепилась в служивого.

Опираясь на плечо Виктора, Нинка встала над столом. Постучав ложкой по краю салатницы – никто, конечно, на стук не обратил внимание, – крикнула:

– Стоп! Стоп, ребята. Время позднее, именинница хочет отдохнуть. Имеет право… Ленка, теперь моя очередь на диван… Витя! Диван наш до утра!

Перспектива остаться до утра на диване с пьяной Нинкой Виктора не радовала, да и прапор мог спьяну качать права. Он встал из-за стола и вытащил за собой Нинку:

– Нинуля! – уговорить её, как понимал Виктор, можно только нежностью. – Нинок! Пошли из этой хаты ко мне. Тут задохнуться можно. У меня спокойно, постелька чистая…

Нинка, пьяно улыбаясь, глядела на Виктора широко открытыми глазами, явно не понимая сути его предложения. И он нанёс самый решительный удар:

– Ниночка! Я же люблю тебя! Идём отсюда ко мне!

Подобрав свитер, он надел его не несопротивляющуюся Нинку и вывел в коридор.

Прапор сделал попытку встать, но Ленка вцепилась в него мёртвой хваткой и он обречённо сел.

На улице шёл мелкий снежок, чистый морозный воздух был удивительно приятен после духоты в квартирке деда. Нинка, держась за Виктора обоими руками, блаженно улыбалась. Чтобы закрепить успех похищения, он наклонился и поцеловал её в пухлую щёчку.

– Пошли, пошли! Помаленьку… Скоро придём.

К себе он Нинку, конечно, не повёл. И ложиться с ней на узкую общежитскую коечку не хотел, и вообще нечего ей делать у него. Он уже сделал для себя твёрдый выбор встречи Нового Года – у Вадима. И там будет Таня!

У своего дома Нинка пришла в себя:

– Ты меня сюда приволок? Обманщик! Ладно. Всё равно люблю. Прощаю!

Обмазав Виктора остатками губной помады, заметно покачиваясь, она ушла в подъезд.

В субботу Виктор проснулся поздно: праздник и прогулка по морозу дали себя знать. Он вспомнил прапора. Пусть тот немного потерпит, и Нинка, на какую он глаз положил, освободится. Продолжать с ней встречаться Виктор не хотел, хотя она ему нравилась.

В обед в ресторане Виктор увидел Бориса. В последнюю встречу тот поинтересовался, как Виктору Катерина, и Виктор подтвердил, что она действительно «другая». Теперь тот шёл к Виктору, лавируя между пока пустыми столиками.

– Лучше чаю или рассола.

– День рождения Нинки отмечал?

– Да. А ты откуда знаешь?

– Знаю. С прошлых лет помню… Не буянила именинница?

– Нет. Я её домой отвёл…

– Домой? А чего у деда не остались? Именинница была бы не против…

Борис, понял Виктор, знает праздники на квартире деда, знает про Нинку много больше, чем говорит, и решение Виктора не встречаться с Нинкой – правильно.

Вернувшись к себе, Виктор стал собираться на встречу с читательницей стихов. Он перебрал листочки, сложил в одну пачку, перегнув пополам, сунул в карман, полагая разобраться на месте.

На улице мело. Снег был влажным и липким, и покрывал броней Виктора с ног до головы. На перекрёстке буксовала легковушка. Водила, щупленький мужик, выйдя из машины, беспомощно оглядывался. Ждать ему теперь службу дорожную, если есть она в этом городишке.

В коридоре квартиры Стаса Виктор заметил пальтецо с меховым воротничком, шапку-ушанку из белого кролика. «Блондинки с протяжки здесь нет», – подумал Виктор, и его напряжённость спала. Блондинку он видел в синтетической шубе под леопарда и в норковой шапочке.

Сняв пальто и шапку, Виктор шагнул в комнату. За столом сидели Стас и девушка. Девушка была полной противоположностью блондинки. Она была брюнетка. Густые тёмные прямые волосы обрамляли смуглое лицо. Нос «уточкой», брови подковками над тёмно-карими глазами. Ненакрашенные губы с приподнятыми уголками, словно готовые к улыбке. Всё это Виктор охватил взглядом раньше, чем сказал: «здравствуйте».

Из второй комнаты вышла женщина и ребёнок, мальчик лет пяти. глянув на Стаса, негромко сказал: «Здравствуйте».

– Это моя половина, Тамара, можно звать Томкой. И Владик.

Худенькая плоская рыжая Томка была обсыпана веснушками. Большие водянистые серые глаза из-под тяжёлых век смотрели испуганно. Она то и дело бросала взгляды на мужа, словно ожидая команды. И команда последовала:

– Томка, давай тащи всё на стол. Будем праздновать. Ровно пять лет и один месяц, как нас окрутили в ЗАГсе. Отметим эту печальную дату, превратим её в праздник. А ты, Владик, к своим игрушкам марш!

Всё это Стас изрекал командным голосом и Виктору показалось, что при слове «марш» Владик втянул голову в плечики. Стас явно был монархом в своём малом государстве. Томка пошла в кухню. В открытую дверь второй комнаты был виден стол и часть детской кроватки.

– А теперь вы, гости, познакомьтесь. Оля, по отчеству Петровна и Виктор Семёнович. Будьте знакомы!

Уголки губ Оли приподнялись выше в неуверенной улыбке, но глаза, как показалось Виктору, остались грустными.

– Очень приятно! – сказала Оля грудным мягким голосом.

Принесла из кухни закуску и присела к столу Тамара. Она не произнесла, как показалось Виктору, ни одного слова. Зато Стас не умолкал. Оля отделывалась междометиями, Виктор кивками головы подтверждал тирады хозяина. Стас вещал о семье, о жизни. Молчаливая Томка, к удивлению, Виктора, выпила рюмку до дна, не поморщившись. Она стала разговорчивей, вступала в полемику с мужем. Стас, налив только себе, выпил.

– Извините! – Он наполнил рюмки. – Я вроде забыл, что вы тоже потребляете эту гадость… Первый тост был за нашу пятилетку, второй выпьем за ваши пятилетки, за вас. – и буквально вплеснул рюмку в один мах в рот.

Виктор смотрел на Олю, сравнивая её с Таней. Что-то общее в них было, может быть, спортивная ловкость в обращении со столовыми приборами.

– Оля, каким спортом занимаешься? – спросил Виктор совсем не в тему разговора.

Оля какое-то время удивлённо молчала, что дало Стасу активно включиться:

– Да она у нас спортсменка что надо! И по заводу, и по городу.

– Ну, пожалуй, по городу не так уж… – Оля смутилась.

– Это ты брось! – Стас загорячился. – Первое место на четыреста разве мало?

– Четыреста – это по молодости было…

– То же мне, старуха! – Стас не сдавался. – Твой рекорд стоит до сих пор не побитый!

– Хватит с меня и малой ракетки… А вы, Виктор Семёнович, с каким спортом дружите?

– Во-первых, Оля, предлагаю на «ты». А из спорта остался один баскетбол, болен им с институтских времён…

– Ну, собрались спортсмены! – Стас разлил остатки водки по рюмкам. – Между прочим, у меня первый разряд по боксу… Юношеский. Мухач я… А Томка по литрболу ударяет… Томка, иди спать! Спать, я сказал!

Из спальни выглянул испуганный Владик.

– Ма… а! Иди ко мне. Я спать хочу…

Тамара, услышав голос сына, медленно переставляя ноги ушла в спальню.

– Вот так и живём. – Стас развёл руками. – А вы сидите, сидите. Есть закуска, водка будет… Пять сек – и принесу, ларёк рядом, круглосуточный для трудящихся…

– Нет, нет! – запротестовала Оля. – Меня и так дома, наверно, потеряли… Я ухожу, Стас. Ты Томку не обижай!

– Я обижаю? Это она меня обижает. Чуть что – бежит к своей матери, Владика туда тащит…

Оля, махнув рукой на Стаса, вышла в коридор. Виктор тоже поднялся от стола.

– Пойду и я. Олю надо проводить. Спасибо за приём! – Виктор пожал руку Стасу.

В коридоре Оля, уже одетая, немного смешная в своей огромной шапке, ждала Виктора.

Снег идти перестал, небо расчистилось, показались звезды, и мороз вспомнил, что февраль – зимний месяц.

Оля жила в большом старом доме, сталинке, недалеко от завода. Площадь перед домом была украшена трёхгранным пилоном в честь Победы. От разговора про спорт они перешли к литературным темам, и обнаружили сходство в оценке читаных книг, а потом стихов.

– Я принёс несколько своих, чтобы прочитать, но, видно, не судьба., – обронил Виктор.

– Что так мрачно? Ваши… то есть твои стихи, Виктор, мне понравились. Новые в многотиражке появятся. А потом, мы же в одном цехе работаем. Если найдёшь время, дашь почитать в рукописи. Стас сказал, что я на протяжке?

– Сказал. А что, Стас всегда такой дома?

– Да, к сожалению. Тамара – моя школьная подруга, выскочила замуж в восемнадцать: любовь! А теперь сама к рюмке прикладывается, а Стас… Их это дело, Томки и Стаса… Только я в любовь как-то не верю, а замужества боюсь… Пока, до встречи в цехе.

Виктор позвонил Тане и долго говорил обо всём, не решаясь сказать, что хочет её видеть. Она сама пригласила его прийти в ближайшую субботу. Это обрадовало и взволновало Виктора… До субботы Виктор находился в приподнятом настроении. Заглянувшую ко нему Нинку вежливо выпроводил. Она поняла это, надула губки. Все вечера до субботы ходил в спортзал, таскал до изнеможения железо. В голове Виктора мелькали мысли о Тане или складывались и разрушались строчки новых стихов. Каждый вечер он начинал новое стихотворение, скомкав вчерашний листок. Стихи не шли… Все субботние планы свелись к подготовке к встрече. Волновался, как перед первым свиданием в доармейские годы. Переписал несколько новых стихотворений…

– Проходи. Раздевайся и надень тапочки. – Таня улыбалась.

В простеньком домашнем платьице, без парадной причёски она показалась Виктору ещё более красивой. Большие тапочки. От бывшего мужа наследство, наверное. Маленькие ботинки. Это обувь сына. А где же он? Опережая вопрос, сказала просто:

– Сергей у бабушки, соседки. Проходи, проходи…

Виктор справился с дыханием и даже изобразил на лице улыбку. Шкаф с книгами, стол с большой стопой тетрадей, стакан с набором авторучек и карандашей.

– Ну, вот моя с Сергеем обитель, место отдохновения от моих бандитов.

Виктор изобразил на лице недоумение.

– Да-да! Не смотри так удивлённо. Учащиеся моего десятого – это бандиты, идиоты, дебилы в крайнем случае. Я веду литературу, пытаюсь вбить в их пустые головы прописные истины, без которых нет человека вообще.

– Получается?

– Если бы! Остаётся только натаскивать тех, кто после школы собирается в институт. Почитал бы ты, Виктор, их сочинения! Вон они, горой лежат на столе… Ладно, отойдём от больной для меня темы. И вообще, надо расслабиться. Пройдём на кухню. Ты, кстати, сними свой пиджак и галстук, будем по-домашнему.

Виктор что-то начал говорить о книгах, но Таня пресекла его речь твёрдо, как она, наверное, командует в классе:

– О книгах после.

Стол на кухне был сервирован и возглавлен бутылкой коньяка.

– Не удивляйся. У меня праздник: первый мужчина в моём доме после развода. Чуть больше года как это случилось. Так-то!

Таня переставила бутылку ближе к Виктору. Он понял намёк, открыл и налил в маленькие рюмочки.

– По праву хозяйки предлагаю первый тост. Выпьем за счастье в жизни, несмотря ни на что и вопреки всему!

Как и на празднике у Вадима, в ней не было ни скованности, ни жеманства, только большая взволнованность, какую она пыталась скрыть. Ничего не закусывая, она то глядела в окно, выходящее на детскую площадку, то на Виктора, невозмутимо вроде бы зачищающего тарелку.

– По грузинскому обычаю, – начал Виктор, нарушив затянувшуюся паузу, – посуда на столе не должна оставаться пустой, а тамада должен быть готовым произнести подходящий тост.

Говоря эту фразу, Виктор вновь наполнил рюмки, но ответить на Танин тост, прозвучавший как вызов, с ходу не мог. Её тост был признанием в одиночестве.

– Я присоединяюсь к твоему тосту, Таня, – начал Виктор развивать мысль, – но… – Тут он замялся и замолчал, увидев, как Таня напряжённо вглядывается ему в глаза, и закончил: – Присоединяюсь, без всякого «но» – за счастье! – И выпил.

Таня расслабилась, прихлёбывая, выпила тоже. Она словно разочаровалась в ответе, и Виктор решил реабилитироваться:

– Вопреки всему, по-моему, можно противостоять только силам природы, когда мы сами выигрываем или проигрываем, а в социуме выигрыш одного оборачивается проигрышем другого. Неправда?

– Правда… – потухшим голосом подтвердила Таня. – Наливай, Витя, раз тамадой назвался.

– Третий тост принято пить за тех, кто в море или за любовь. За любовь? – сказал Виктор.

– С таким же успехом можно выпить за мираж, за тень на стене. Но я выпью за любовь, неожиданную, нежданную. За любовь!

Она выпила рюмку лихо, со стуком поставила посудину на стол.

У каждого из них двоих уже была любовь, потом брак, потом разрыв. Обычные истории, разные, и в то же время одинаковые в главном. У Виктора полугода хватило, чтобы разобраться, ещё полгода он пытался наладить отношения. Наконец сообразил, что лучший вариант – разойтись. У Тани было, наверное, что-то подобное, только сложнее, болезненнее – третий человек, не виноватый в ошибках двух, будет расплачиваться своей судьбой, своим характером.

Виктор занялся едой, поглядывая иногда на Таню, которая вроде бы успокоилась: коньяк сделал своё доброе дело.

– Хватит есть! – Она стремительно встала и, уходя из кухни, бросила: – Будем танцевать!

Полилась мелодия танго, самого чувственного, камерного танца.

– Я приглашаю вас на белый танец. – Таня вошла на кухню улыбающаяся. – Белый танец, конечно, вальс, но где тут развернёшься?

Виктор шагнул вслед за ней в зал, и Таня завладела его левой рукой.

– Подожди, – Виктор высвободил руку. – Это делается так… – И он левой взял её правую, а правой обнял за талию.

Таня вдруг расхохоталась:

– Ты знаешь, Виктор, я в своём институте, где в основном девочки учились, всегда танцевала за кавалера, вот и сейчас… – И она опять засмеялась. – Наверное, со мной танцевать будет нелегко. Муж меня не водил на танцы, танцевать не умел и не хотел. А ты танцевал?

– Даже на приз! – Виктор не уточнил, что было это в доме отдыха, а не на фестивале.

– Тогда со мной справишься!

Таня плохо «велась» в танце и прижимал Виктор её гораздо сильнее, чем легко ведущуюся партнёршу. Танец кончился, Виктор церемонно раскланялся.

– Спасибо за танец. Хочешь выпить ещё?

– Только чай или кофе…

Виктор достал из кармана пиджака листочки.

– Наверное, твои новые стихи? Наслышана я, что появился новый поэт на заводе. Многотиражку вашу не читаю. С голоса, да ещё с поэтическим подвыванием, не воспринимаю. Давай, сама почитаю.

Таня читала медленно, то сдвигая брови, то улыбаясь, а Виктор волновался, как на суде.

– В пунктуации ты слаб, но поэзия, по-моему, присутствует. Я ведь только учитель словесности, скажу по-дилетантски: стихи мне нравятся… И давай будем пить кофе, пока горячий.

Они болтали обо всём. Таня на память прочитала несколько стихотворений. «Это Мандельштам. Это Цветаева…»

– У меня есть эти авторы и, если хочешь, по одной книжке буду тебе выдавать. С проверкой домашнего задания!

За окном потемнело, и Виктор распрощался с Таней, предупредив, что будет звонить, не откажется от литучёбы.

Да, размышлял Виктор, замечательная женщина Таня! И Серёжка у неё наверняка замечательный ребёнок, но это не его ребёнок. При живом отце он не сможет стать для него отцом. Ему нужен родной ребёнок, его продолжение в этом мире.

В воскресенье, когда Виктор собирался идти в ресторан обедать, к нему зашла Нинка. Не снимая пальто, она выложила на стол билеты на спектакль – в Доме культуры завода шёл спектакль «Волки и овцы».

– Сколько с меня? – Виктор сделал вид, что её жеста не понял и хочет купить билеты.

– Это я тебя приглашаю, Витя. Не дошло? – Нинка сверкнула глазками, голосок звенел от обиды.

– Понял, извини! Ты разденься, присядь… Или пойдём, пообедаем в ресторане.

– Нет уж, спасибо! Может, предложишь пивка хлебнуть? Я иду домой, а к пяти буду у тебя. И пойдём на спектакль. – Она была совершенно уверена, что по-другому и быть не могло.

«К чему бы такой поворот? – подумал Виктор. – Может быть, это связано с недавним посещением общежития какой-то женщиной?». Виктор подошёл к тёте Дусе, дежурной по этажу.

– Зашла дамочка лет пятидесяти. Полненькая, симпатичная. Фамилию назвала свою, я не запомнила. Спросила, как жильцы, спокойные или нарушают порядок. О вас спросила, назвала по фамилии, доску объявлений прочитала, и ушла…

Виктор вспомнил о рассказе Бориса про родителей Нинки. Значит, могла быть её мать, на разведке. Ему надо готовиться к обороне!

Нинка заявилась в начале шестого, застав Виктора уже готового к выходу «в свет». Вместо круглой шапочки голову её украшал белый пуховой платок. Подкрашенные глаза блестели загадочно. Это в связи с рассказом тёти Дуси Виктора несколько настораживало.

– Идём? Это тебе нести. – Она вручила Виктору пакет. – Не бойся, не взорвётся…

По дороге к ДК Нинка всё время болтала, выкладывая школьные познания по драматургии. «Не её ли матушка позаботилась об этом культпоходе?» – подумал Виктор.

В фойе дворца уже толкались пришедшие, а у двух окошек раздевалки образовались очереди. Нинка достала из пакета туфли на высоченных каблуках. Пальто и платок она сбросила Виктору на руки и предстала перед ним во всей красе. Высокая причёска открыла шею Нинки, в глубоком декольте тёмно-синего платья блёстками изящная бижутерия под золото, (а может, золото?), кольцо свободного браслета на левой руке. Виктор сдал вещи в гардероб и стоял в несколько обалделом состоянии у зеркала, глядя, как Нинка поправляет причёску.

Очнувшись, он осмотрелся. Проходившие парни глазели на Нинку, у женщин взгляды выражали смесь зависти и недоброжелательства.

– Ну, пошли в зал! Звонок уже был. – Она подошла к Виктору вплотную и смотрела, улыбаясь, явно наслаждаясь произведённым эффектом.

– Пошли, пошли!..

Обежав глазами зал, Виктор поймал в фокус нескольких знакомых по заводу. Поискал Таню – её не было. Зато в дальнем ряду увидел Клаву и Виту. Они синхронно махали ему руками. Начался спектакль.

Боковым зрением Виктор наблюдал за Нинкой. Она улыбалась, хмурилась, иногда поворачивала лицо к нему, ожидая его переживания, и он делал вид, что увлечён спектаклем. Что-то детское казалось Виктору в Нинке. Слова Бориса и замечания коридорной о ней не вязались с её теперешним обликом.

Когда они шли по заснеженной улице к дому Нинки, она говорила только о спектакле. У подъезда она стояла, держа Виктора за руки, глядя ему в глаза. Виктора потянуло к ней и, не удержавшись, он поцеловал её в сомкнутые холодные губы. Она отстранилась, улыбнулась и, забрав пакет, убежала в подъезд.

Виктор шёл по улице к себе в общагу, глупо улыбаясь чему-то, что не имело названия. Праздничная обстановка дома культуры, нарядные люди, преображённая Нинка – всё это вместе взятое словно подняло его над буднями.

Зайдя в коридор общежития и увидев тётю Дусю около столика с телефоном, он словно протрезвел и вернулся на грешную землю.

Вадим пришёл в цех, чтобы поговорить с Виктором о новогоднем празднике. Напомнил, что будет Таня. О Тане он всегда вспоминал с ним в разговоре. Вадиму Таня явно нравится, и он её «сватает» Виктору. Тот не разочаровывает его своими сомнениями.

У Тани Виктор побывал ещё раз. Он пришёл довольно поздно, и её Серёжа спал в манежике. Говорили о книгах, о поэзии и, конечно, о её «бандитах». Тема школы для неё была неисчерпаема.

– Пойдём, Виктор, покажу своего сына. Посмотри на моего мужчину!

Черноволосый мальчик лет трёх спал, как положено, на правом бочку. Ровные стрелки бровей разбегались к вискам. Высокие скулы, упрямо сжатые губы. Азиатские черты смуглого лица были заметны.

– Кто его отец? – спросил Виктор.

– Отец по матери русский, по отцу – татарин. Ты это хотел узнать? – Таня выжидающе смотрела на Виктора.

– Красивый у тебя сын, – ответил тот, выдержав паузу.

Мальчик был действительно красивым. И он был сын своего отца. Он – её любовь, её мука, её испытания в будущем.

Они отошли от манежа к книжному шкафу, и Таня подала Виктору довольно толстую книгу.

– Вот Бродский, Нобелевский лауреат. Попробуй, почитай. Может быть, не всё будет по зубам, но он пока признанный лидер в русской поэзии, и имеет массу подражателей. Может, появится ещё один, в твоём лице… Это первый том двухтомника. Через пару недель сдашь мне зачёт по нему – получишь второй том.

С кем встретишь Новогодний праздник, с тем, по приметам, будешь вместе весь год.

С кем Виктор хотел быть весь год? С кем прожить вместе много лет? Свои новые стихи он Тане не показал. Они – подражание Сергею Есенину, его кабацкой лирике. Муза его поэзии на данном этапе – Нинка.

Для Виктора сказать «люблю», значит: «хочу видеть тебя счастливой». Таких слов ни Нинке, ни Тане сказать он не мог. Не будут они счастливыми с ним. Таня может быть ему другом, ближе не надо, всё испортится.

Несколько дней перед новым годом для Виктора побежали в рабочих хлопотах. Позвонил ему Вадим, напомнил, что встречаются у него дома в девять. Сказал, что кроме Тани на празднике будет её подруга, тоже училка, и военпред, холостяк.

Обещанного прогнозом потепления не было, мороз стоял приличный, что не мешало празднику. Виктору встречались подвыпившие, лилась музыка.

Как он ни старался прийти в срок, всё равно опоздал минут на двадцать. Его ждали. Даша, увидев Виктора, начала скакать на одной ножке и пищать «Витя». У Тани радостно раскрылись глаза, и она встала из-за стола, показывая ему место рядом с собой.

Юля поймала и усадила к себе на колени Дашу, Вадим что-то добродушно бубнил – праздник Нового года начался.

Военпред, молодой ещё человек, с дынеобразной головой и высокими залысинами внешностью напоминал немного Владимира Ленина университетского возраста. С вождём пролетариата его роднило и отчество – Ильич. Олег Ильич. Галочка, подруга Тани, при внешней неприглядности, привлекала разговорчивостью.

Её внимание Виктор отразил вежливыми, как говорят в боксе, уходами, и она всю себя отдала Ильичу-Младшему.

Виктор сидел рядом с Таней. Она выглядела праздничной и светилась какой-то особой радостью, словно ожидала новогоднего счастья. Юля отвела уставшую Дашу в спальню, Вадим с олимпийским спокойствием смотрел шоу на экране телевизора.

Таня опять вспомнила про своих бандитов. Новогодний бал в школе шёл без неё, «классной дамы», под присмотром родительского комитета. «Пусть родители полюбуются на своих отпрысков. Мне они надоели!»

Вадим с небольшим шумовым эффектом открыл шампанское – Новый Год! Звон хрусталя, радостный галдёж…

Выпили шампанское, потом «Фетяску»… Юля принесла окорочка с печёным картофелем. «Фирма моей жёнушки!» – сообщил Вадим, целуя Юлю.

«Вот так и можно жить семьёй. Если бы Таня была одинока, без сына! Вот она сидит рядом, касается меня плечом, коленом. Вполголоса, обдавая меня своим дыханием, говорит на ухо. Не важно, что…» – скачут мысли Виктора.

Олег Ильич заглядывается на Таню, но Галка настороже, мгновенно овладевает ситуацией.

– Ребята, девчата! Танцевать надо в Новом году! Я сейчас поставлю музыку соответствующую!

Вадим выключает телешоу, а комнату заполняют звуки оркестра, волны вальса!..

Стол отодвинут, Таня в объятиях Виктора… По ходу он замечает, как Галочка учит танцевать Олега, Вадим неспешно ведёт свою Юлю…

Все опять садятся за стол – и, приятная неожиданность, – Ильич, оказывается, принёс с собой гитару и глуховатым баритончиком начинает напевать «Виноградную косточку», которую все знают и мурлычат вместе с ним. Потом другие песни Булата, потом аплодируют песням Владимира Высоцкого – Ильич удачно изображает и хрипотцу, и надрыв голоса барда.

Виктор с Таней покидают хозяев около двух ночи уже нового года. Таня держит Виктора за руку, прижимаясь к нему, заглядывая в лицо. Он еле сдерживает желание наклониться к ней и поцеловать. Возле подъезда они останавливаются, говорят ничего не значащие слова. Потом Таня, чуть отстранившись от Виктора, глядя ему в глаза, говорит:

– Приглашаю ко мне выпить кофе…

Виктор от неожиданности немеет. Отвечает с запинкой:

– Принимаю… приглашение.

Таня решительно идёт в подъезд, он поднимаюсь вслед за ней на второй этаж. У кого-то из соседей ещё звучит музыка.

– Проходи, раздевайся…

Она говорит это, не оглядываясь, включая всё освещение. Виктору ясно, что Серёжка у соседской бабушки. Таня включает музыку.

– Тебе, Виктор, наверно жарко после наших скачек. Сними пиджак, умойся…

Когда он заходит в кухню, Таня уже разливает кофе.

– Пей пока… Мне не хочется…

Виктор сидит на кухне, слышит, как Таня открывает дверцы шкафа. Его кофе выпит, Таня входит уже переодетая в домашний халат, в тапочках на босу ногу, с распущенными волосами. Былого возбуждения как ни бывало. Она напряжена, глаза её избегают взгляда Виктора.

– Если не хочешь тащиться по морозу к себе, оставайся у меня, постель готова. А я приму душ…

Если хочешь… Хочет ли он, и что хочет? Не знает Виктор, как ответить, тем более, что Таня уже в душе. Он прошёл в спальню, разделся, аккуратно развесил вещи на спинку уже придвинутого стула. лёг в постель, до подбородка натянул простыню. Слышал, как Таня щелкает выключателем, убирая свет. В спальне тусклый ночник. Таня подходит к постели, сбрасывает халат, ложится поверх простыни. Она лежит на спине, сложив руки под холмиками грудей. Какое-то время Виктор лежит неподвижно, потом, не отбрасывая простыни, поворачивается к Тане, кладёт руку поверх её рук. Глаза Тани открыты, она смотрит куда-то вверх. Он переводит руку на её грудь…

– Витя, не надо…

Она встаёт, идёт к шкафу и возвращается одетая в глухую ночнушку до пят, ложится, повернувшись к Виктору спиной…

Виктор просыпаюсь от прикосновения руки Тани к щеке.

– Вставать пора, гость дорогой! В ванну, одевайся и на кухню.

В голосе Тани педагогический напор.

– Вот теперь я кофе выпью. – Она улыбается без какого-либо смущения. – Подкрепись вот этим. Это – бутербродики с маслом и сыром. Что приснилось на новом месте?

– Что всегда или почти всегда – зелёное поле, берег реки, бегущая вода…

– Счастливый ты, Витя, человек! И здоровый психически. У меня чаще кошмары. Бегу от кого-то, прячусь, ищу Серёжку…

Таня замолкает, задумчиво пьёт кофе.

– Ты знаешь, Виктор, захотелось мне там, у Вадима, почувствовать себя женщиной – не вышло…

– Это моя вина, наверное? – неуверенно говорит Виктор.

– Нет твоей вины… Главное в женщине, во мне в данном случае. Прошу прощения, больше не буду…

Таня грустно улыбается, касается рукой его руки.

Виктор уходит, так и не поцеловав это красивое лицо, эти чётко вырезанные губы, провожаемый пожеланиями: «Не забывай про литучёбу, звони».

«Мы останемся друзьями, и это хорошо», – заключает с грустью Виктор про себя.

Дни после праздника для Виктора тащились муторно. От Нинки ничего не было слышно, Тане он не звонил. Пробовал читать Бродского – действительно не по зубам, хотя были стихи понятные, несущие подтекст. Он садился перед листом бумаги, вымучивал строку… Муки творчества, одним словом. Ему вспоминалась Нинка. Возникали мысли всерьёз заняться ей, с перспективой на будущее.

В цеху он стал по-свойски заходить на участок протяжки, с блондинкой здоровался, с Олей перебрасывался несколькими фразами, а если она была занята, смотрел минуту-другую, как она ловко управляется со своей техникой. Стас подходил несколько раз с виноватым видом, заговаривал о пустяках. Виктор созвонился и зашёл к Тане, отчитался по первому тому Бродского – получил от Тани «тройку» за прилежание. Пил у неё кофе, познакомился с Серёжкой. С Таней установились дружеские отношения с долей влюблённости. Читал ей свои новые стихи.

В пятницу к Виктору подошёл в ресторане Борис, с двумя, как обычно, кружками пива, присел напротив за столик. Припав к первой кружке, помолчал, изучая Виктора звероватым взглядом.

– Загуляла твоя Нинка…

– Не моя она, – отпарировал Виктор, прожёвывая окорочок.

– Это так. Она общая. Опять в молодёжную свору влилась.

– Пусть гуляет, пока молодая. – Виктор говорил вполне искренне.

– Ей надо нагуляться напоследок. – Борис пил вторую кружку, пена блестела на верхней губе, – летом её жених приедет.

– Жених? Она ни о каком женихе не говорила! – удивился Виктор.

– А зачем ей говорить кому-то. Парень заканчивает военное училище, получит чин, увезёт нашу Ниночку куда-нибудь в гарнизон.

– И она поедет? Что она, не видела фильмы про наши гарнизоны?

– Поедет. Ей замуж надо выйти, а кто её здесь замуж возьмёт? Может, ты хочешь взять? – Борис смотрел на Виктора с явной усмешкой. – А что? Молодая, пухленькая, тёпленькая…

Виктор молча усмехнулся. Что ему сказать, если появлялись такие мысли?

– Не хочешь? Нинка лет с тринадцати с пацанами барахталась. Ей это дело вроде щекотки, она по-настоящему до сих пор не женщина.

Допив пиво, Борис встал.

– Катерину давно видел? Она тебя вспоминает. Может, зайдём сейчас в общагу к девам? Я с Валентиной хочу повидаться.

– Нет, не пойду. Здоровье не позволяет. – отшутился Виктор.

Нинка пришла к Виктору дней через пять после его разговора с Борисом. Было около часу дня, и он переписывал не складывающееся стихотворение, собирался на обед. Нинка вошла удивительно тихо, без громогласного «Привет, привет!». Сказала просто: «Здравствуй, Витя» и присела на стул, не снимая пальто.

– Привет Нинок! Раздевайся.

– Я ненадолго…

Виктор удивился. Сама скромность! Нинка была трезва и выглядела неважно. Бледная, с кругами под глазами, грустная, и словно напуганная.

– Как твои дела? Вид больно скучный у тебя.

– Тебя, Витя, на Лесную не вызывали?

– На Лесную? С какой стати? – насторожился Виктор. На Лесной улице был известный всем диспансер по интимным болезням.

– Я там лечусь… Меня допрашивали… С кем, когда… Тебя я не называла, не была я с тобой.

– Меня не вызывали…

«А пригласить могли бы…», – подумал Виктор.

– Ленка тоже лечится… Ну, я пойду.

Нинка встала, поправила шапочку.

– Постой, Нинка! Я тебе желаю здоровья. И головой думай!

Нинка ответила несмелой улыбкой. Она и пришла-то к Виктору за добрым словом. Кто ей скажет добрые слова, узнав о болезни? От родителей упрёки, от молодых друзей – насмешки.

Виктору было жаль девчонку.

Сообщение Бориса о намерении жениться заставило Виктора серьёзно взглянуть на проблему семьи и брака, для него уже повторного.

Катерина и Нинка отпадают, Таня тоже под большим вопросом. Может быть, Оля, тоже ему не безразличная, но пока малознакомая. Встреча у Стаса и разговоры на участке протяжки не сдвинули с места знакомство. Виктор не знал, с чего начать сближение. Серьёзность Оли, замкнутость, лёгкий флирт исключались. Стихи, ставшие началом знакомства, только в воображении Стаса могли стать причиной сближения.

В пятницу, когда Виктор в очередной раз пришёл на участок протяжки, Оля подала ему билет на спектакль:

– Виктор, если хочешь посмотреть наши драматические силы, вот билет на завтра. Классика в исполнении дилетантов. Может быть, тебе надо два билета? У меня есть ещё.

– А ты идёшь? – Виктор был готов к отрицательному ответу. Оля ответила, что идёт.

Кое-что об Оле Виктору рассказал Стас, когда они шли с работы. Все эти сведения у него от Томки, школьной подруги Оли.

Оля дважды поступала в медицинский институт. Поступив – ушла с первого курса из-за брезгливости к анатомическим препаратам. Пошла на временную работу в завод. Из парней ближе всех к ней молодой режиссёр театра дома культуры. Познакомилась с ним через своих родителей, актёров театра. Режиссёр этот вроде бы ухаживает за Ольгой…

Виктор сидел на почётном четвёртом ряду и делал вид, что не замечает руку Ольги, лежащую на его руке. В антракте они чинно прогуливались в фойе, и Оля сообщила ему, что в спектакле играют её родители.

По окончании спектакля вышла на поклон вся труппа и режиссёр, невысокий щуплый мужчина лет тридцати пяти. Длинные волосы, зачёсанные назад, открывали далёкие залысины. Делая поклон, он придерживал очки в круглой тёмной оправе.

Потом они не спеша шли по центральной улице города, позволяя парочкам, спешащим к своим гнёздам, обгонять их. Снег поскрипывал под ногами, и это почему-то напомнило ему о Тане – во время спектакля он про неё забыл. Может, она тоже была в ДК?

– А режиссёр мне знаком. Он к нам несколько раз приходил, к маме и папе, – Оля снизу заглядывала Виктору в глаза, – Мне цветы, маме – конфеты…

– Сватать, наверное, тебя собирается, – ляпнул Виктор, но Оля не смутилась нисколько.

– Не знаю, это мамина затея, не моя, – и она взяла Виктора под руку. – Мама тянет меня в театр. Сперва папу втянула, играет там смешных старичков, вроде шолоховского Щукаря. А я играть не хочу. Скучно и нелепо играть в жизнь.

– Жизнь ведь тоже игра. Есть правила её игры, законы, постановления, общественные взгляды. Так ведь, Оля?

– Это так, но только жизнь нельзя проиграть повторно, а ошибку в спектакле можно исправить на репетиции.

Эти слова Оля произнесла серьёзно, словно уже познала цену непоправимых ошибок.

У подъезда они попрощались, пожав руки. Руку Виктора Оля задержала чуть-чуть, словно хотела сказать что-то кроме «До свидания!». Усмехнулась, отпустив руку, молча ушла.

Вадим пригласил Виктора на «Мужской праздник». Его называли Днём Советской Армии, потом – «Днём защитника Родины». Виктор пришёл раньше всех приглашённых. Даша теперь рисует, и просит нарисовать Витю. Виктор напряг все свои рисовальные способности, и первым в Дашином альбоме появился заяц. Это вызвало бурю восторга у Даши и даже у её родителей – у Вадима хорошо получались дома и самолёты, у Юли – только цветочки.

Вслед за зайцем Виктору заказан был слон, потом «киса»…

Приход Олега Ильича и Галочки спас альбом от полного истребления чистых страниц. Юля забрала фломастеры, сказав. что Вите надо отдохнуть, он очень устал.

Пришла Таня. Её появление в праздничном наряде укололо Виктора в сердце. Она улыбалась, шутила, обняла Виктора и коснулась щекой его щеки. Он опять сидел рядом с ней, и праздник шёл по обычному сценарию, только тосты были другими, с воинским уклоном. Виктор и Таня тоже говорили о своём, по мелочам. После третьего тоста, «За любовь!», Таня, понизив голос, сказала:

– А у тебя, Витя, новая девушка?

Виктор глянул на Таню – она с улыбкой глядела на него. И отвела глаза.

– Можно и так сказать, если считать, что ты старая девушка, – шутка получилась неудачной, но лучшего Виктор не успел придумать. – Значит ты была на спектакле наших самодеятельных?

– Да, была. Они, кстати, тянут на народных. На мой взгляд, заслуживают.

Заполнив паузу едой, Виктор не находил слов для продолжения разговора на заданную тему.

– Да ты, Витя, не смущайся. Я ведь не только «старая девушка». Я твой друг. Подруга твоя мне понравилась. Молодая, но не школьница, подобная той, какую ты демонстрировал на прошлом спектакле.

«Значит, она знает о Нинке, – подумал Виктор, – а может, и о Катерине? В маленьком городке с одним большим заводом можно узнать всё и обо всех».

– А теперь послушаем раритетные, – провозгласил Вадим, ставя новый диск. И грянуло: «Расцветали яблони и груши», потом «Три танкиста», потом вальс «В лесу прифронтовом». И все подпевали. Они были близки, песни их отцов. Зазвучал вальс:

«Ночь коротка, спят облака»…

– Танцуем, Юля! – и, подхватив жену, Вадим повёл её по кругу. – Ну, а вы что притихли? Вальс что надо, офицерский!

Виктор повёл Таню через такт, не прокручивая – где уж развернуться в комнате обычной пятиэтажки! И опять сердце его стучало рядом с Таниным: «И лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука…». Галка командовала Олегом. Тот топтался некрупной пандой.

По дороге к дому Тани они говорили почему-то о Галине и Олеге.

– Они, наверное, поженятся. Олег славный парень, а Галинка не даст ему скучать. Нашли друг друга… Не красавец Олег, ну и что? Вот мой красавец был, и нет его. Подарил красавца-сына, который, кроме меня, никому не нужен…

Таня умница, ей понятно, почему Виктор не сделал решительного шага навстречу, поэтому она и говорит эти жёсткие слова – они адресованы ему.

Они прощаются у подъезда. Ни приглашения на кофе, ни поцелуя в щеку – рукопожатие, дружеское.

– Таня, я твой друг… – твёрдо говорит Виктор.

– Я знаю… – так же отвечает Таня.

Оказалось, что на спектакле в ДК были и соседки Виктора по общаге, Клава и Вика. Конечно, он был ими замечен в обществе Оли. Вечером в коридоре Вика крепко схватила его за руку:

– Виктор! Ты что-то давно не заходил к нам чай попить, стихи почитать? – Вика мило улыбалась всем своим круглым личиком. – Клава даже забеспокоилась о твоём здоровье.

– Здоров я, спасибо за заботу. Зайду, как цеховую пыль стряхну.

– Чай будет с вареньем из запасов Клавы, и свежее печенье из гастронома.

Виктор переоделся в свой «Адидас» и даже побрился – к девушкам идёт!

– Итак, Витя, – помешивая ложечкой в кружке, начала Клава. – Итак, у тебя новая подружка?

– Допустим. – согласился Виктор.

– Не «допустим»! Это девушка с нашего завода, спортсменка, красавица, и не чета твоим… называть не хочется! – закипела Вика.

– И в обиду мы её тебе не дадим, так и знай! – включилась Клава.

– С чего вы взяли, что я её обижу? – несколько деланно возмутился Виктор. – Она со мной в одном цеху работает, я её давно знаю… – приврал он для убедительности.

– Отец её, Пётр Кузьмич, работает в отделе экспедиции, уважаемый человек! – не снижая напора, продолжила Вика.

– Да что вы, девчонки, взъелись на меня? Пригласили на чай с вареньем, а устроили форменное аутодафе! Вот возьму и уйду, не буду ваш чай пить!

Сделав такое грозное предупреждение, Виктор не сдвинулся с места, продолжая с удовольствием поглощать варенье из лесной земляники.

– Витя, ты нас пойми. Мы за тебя, и тебе только добра желаем. – Из литровой банки Вика зачерпнула полную столовую ложку варенья и положила в розетку. – Ты, конечно, после своего неудачного брака ищешь свою половинку, и, может, она рядом?..

Виктор помалкивал, выслушивая наставления соседок и, поблагодарив за угощение, ушёл к себе. Над чистым листом бумаги просидел с полчаса, ничего не написав.

«Эти добрые девчонки – думал Виктор, – добровольно взяли на себя обязанность свах! Они так горячо и подробно рассказывали о достоинствах Оли… Нет, им я не стану докладывать, что маленькая девушка из цеха уже занимает первое место, вытеснив всех прочих претенденток, даже потеснив Таню. Реалии жизни сбросили с глаз моих розовые очки. Я стал реалист, даже циник. Оля очень симпатичная девушка, но далеко не такая красивая, как Таня, не такая молодая, как Нинка, не такая, возможно, страстная, как Катерина, но всех она опережает, как принято говорить, по рейтингу. Но торопить судьбу не буду».

Март – весенний месяц. Слово «весна» действует магически, несмотря зимнюю погоду, появляются новые стихотворные строки:

«Привратник» не нравится, и дальше стихотворение не идёт. В субботу он встретил Таню, шла после лыжной прогулки. Прикид у неё классный, спортивный. Красно-жёлтая ветровка, лыжные шорты голубого цвета обтягивают бёдра, белые гетры. И лыжи на зависть! Куда до них его старым «Карху». Виктор не стал её задерживать. Он в зимнем пальто и мохнатой шапке, а она в лёгком костюмчике, с ленточкой, стягивающей волосы и прижимающей уши. Разрумяненная после пробежки, улыбающаяся… «Как позабыть лицо твоё степное…». Нет, не забыть Виктору!

В понедельник в цех наведался отец Оли, Пётр Кузьмич, старший экспедитор, по делам… Но Виктор понял, что на разведку, по его душу. Зашёл на участок Виктора, задал несколько вопросов по работе. Виктор разглядел его без грима. Небольшого роста, сухощавый, с копной сивых волос. Под густыми седыми бровями в складках век сибирские глаза. И нос уточкой. Дочка пошла в папу. Маму Виктор видел только на спектакле – крупная, осанистая, курносая блондинка. Дама! А Кузьмич – типичный рабочий класс…

С утра он договорился с Олей вместе идти с работы. Захотел узнать истинные причины появления предка…

Виктор шёл с Олей по пустырю, по перемятому сотнями ног снегу. Они шли вместе с «конторой». Их обгоняли женщины из отделов, оглядывали, здоровались с Олей, Виктора изучали – с кем это их Оля?

– Я знаю, что папа приходил, и знаю, почему, – сама начала Оля.

– Почему? – буркнул Виктор, не очень обрадованный встречей с Кузьмичом.

– Потому что я вчера своим родичам заявила, что познакомилась с тобой, Виктор, и что… ты мне понравился.

Такой откровенности он не ожидал, молча утаптывал снег.

– Ты что молчишь, Виктор? Недоволен?

– Нет. Почему недоволен? Немного удивлён, это есть.

«Значит, родителям она доверяет, и вот так, прямо, может им сказать».

– У нас в семье конфронтация полная. Мама категорически против какого-то заводчанина. Она в своих театральных иллюзиях. Таня, сестра моя старшая, за меня, а вернее против Вадима, режиссёра. Она его и раньше недолюбливала, а тут… Отец решил познакомиться с тобой поближе, но Вадима он никогда за мужчину не считал. Вот такой расклад…

– Вот оно как, – не зная, что сказать, Виктор помолчал. – А кем ты меня представила?

– Тебя? Товарищем по работе, другом даже. Я была неправа?

– Ты права, Оля! Будем дружить! – заключил Виктор.

Пожав руки, они расстались у дома Оли.

Оля всё больше нравилась Виктору. Они стали встречаться у Стаса. Приносили сладости к чаю и для Владика. Общались, Оля с Томкой, Виктор со Стасом. Пили чай и потом уходили в коридор, облюбовав себе место на ларе, где Томка хранила старые вещи. Они сидели, прижавшись друг к другу плечами, касались руками, но ему и в голову не приходило обнять Олю или поцеловать, хотя разговоры становились всё более доверительными и откровенными.

О чём они только ни говорили! Часто разговор касался книг, ими читанных, литературных героев и героинь. Виктор признался в подростковой любви к Павке Корчагину и парню из «Школы» Гайдара. И Печорин, фаталист и покоритель женских сердец, был одно время его кумиром. Виктор копировал его вежливо-презрительный тон, манеру поведения.

– А твоя героиня кто? Наташа Ростова или Жанна Д’Арк? – как-то поинтересовался Виктор.

– Смеёшься? В пятом классе я прочитала «Евгения Онегина» и запала, что называется, на Татьяну Ларину. В старших классах страсти по «Онегину» поутихли, а выпускной вечер перечеркнул мою виртуальную любовь. Да и любовь вообще…

Вопрос «Почему?» Виктор посчитал бестактным, и рассказал о своём выпускном, суматошным, немного пьяном, с массовым купанием в реке. Тогда Толика Лизунова чуть не утопили, еле откачали… Большинство из класса готовилось служить Родине. Никто не откупался, не «косил». Отец ему тогда сказал: «послужи сынок, научись подчиняться, чтобы потом мог командовать».

И он послужил…

Виктору пришло письмо от матери. Писала она, что прибаливает, скучает по нему, хочет, чтобы приехал хоть на недельку. Отец слабеет, возраст даёт о себе знать. Родни в городе почти не осталось. Старые умирают, молодёжь разбегается кто куда. Антонина иногда заходит. С новым боссом у неё разногласия. В конверте был вдвое сложенный листок бумаги – записка от Антонины. Писала его бывшая, топ-модель городская, что учла свои прежние ошибки и готова вновь продолжать совместную жизнь.

Виктор сунул письмо и записку в карман перед уходом к Стасу, а, уходя вместе с Олей, вспомнил:

– Мать прислала письмо, зовёт в гости.

Виктор достал письмо, и в отрывках, пропуская подробности, прочитал.

– Виктор! Ты должен обязательно поехать. Когда у тебя отпуск?

– Могу хоть завтра взять отпуск, только время не отпускное. У нас сейчас грязюка по колено, и искупаться в речке нельзя…

– Какая речка! Мать же тебя просит приехать! – возмутилась Оля.

То ли из хвастовства, то ли по глупости Виктор подал Оле записку.

– Что за писулька? – Оля улыбалась, разворачивая листок.

– Прочти!

Оля пробежала взглядом короткие строки записки, потом ещё раз, и вдруг начала бледнеть. О таком Виктор только читал в романах, но никогда не видел. Ему показалось, что Оля падает. Он обнял Олю и прижал к себе.

– Оля, что с тобой?

Она освободилась от его объятий, отстранилась.

– Так что с тобой, Оля?

Она достала из кармана платочек и провела им по лицу.

– Дурак ты, Виктор! Я люблю тебя… Вот что со мной…

Виктор почувствовал, как кровь бросилась к его лицу. Этот клочок бумаги сработал, как детонатор.

«Я, конечно, был дурак, не заметивший, как Оля раскрывалась передо мной в разговорах, как влюблённо смотрела на меня при встречах. Я дурак, я слепой… Что сейчас сказать ей в ответ, что?»

– Проводи меня домой, Виктор. Устала я от всего этого…

Он шёл рядом с Олей, о чём-то говорил… Сказал, что поедет к матери во вторник. Оля безучастно обронила: «Езжай».

В понедельник в цехе Виктор подошёл к Оле, поздоровался. Она посмотрела на него каким-то потухшим взглядом, сказала: «Здравствуй, Виктор» и отвернулась к станку.

В его родном городе, на неглавной его улице, грязи хватало. Мать плакала от радости, отец, покашливая, курил самосад – сигарет он не признавал. Он действительно сильно изменился. Остатки седых волос лохматились за ушами, ввалились щёки. Он приглядывался к Виктору, интересовался его работой.

– Работа твоя несерьёзная – чужие огрехи искать. Работа – это когда готовую вещь свою можно в руках подержать… Да ладно! Сейчас молодые, здоровые парни не работают. Покупают – продают. Базар!

На правах экс-супруги пришла Антонина. Топ-модель. Высокая голубоглазая блондинка, с грустной миной на намакияженном лице.

– Витя! Я тебе в записке всю правду написала, и готова поклясться…

– Тоня! Не клянись. Поезд ушёл. Тот, свадебный… – прервал Виктор её монолог.

– Но почему? Ведь мы почти два года с тобой жили… Я заведу ребёнка… – настаивала Антонина.

– Заводи. Всё у тебя впереди, только не со мной, – отрезал Виктор.

Он увидел, что Антонина приходит в состояние ярости, как случалось с ней и во время их супружеской жизни. Не сказав «до свидания», она ушла, хлопнув дверью.

Узнав о приезде Виктора, пришёл младший брат отца, дядя Иван. Он всю жизнь до пенсии проработал сельским учителем. Любил выпить и пофилософствовать. Виктор помнил, как узнав, что он собирается жениться на Антонине, дядя Иван высказал мысль, верность которой осозналась много позднее:

– Красивая у тебя, племяш, жена будет. В моё время такие девчонки редко попадались. Были росточком поменьше, фигурой поплотнее. Красивая Тонька, ничего не скажешь! Женишься – сразу заводи ребёнка. Да не одного! Тогда и будет семья. Без детей, без домашнего хозяйства, женщина не жена – игрушка. А игрушку или выбросишь, или она сама к другому перебежит.

С дядей выпили по чарке, поговорили. Вспомнив про Антонину, дядя Иван повторил ранее сказанное: «Пустая девка».

Дожив до субботы, Виктор совсем заскучал. Смотрел в окошко, как, размешивая грязь резиновыми сапогами, идут в кинотеатр парочки. Смотрел. Думал.

Конечно, он любит Олю. Это не прошедшая шальная страсть к Антонине, не влюблённость к Тане… Эта любовь, о которой ему рассказала бабка Мария, покойница.

– Егор ведь так жалел меня! – вспоминала она мужа. – И я его жалела.

– А любила ты, бабка Маша? – Виктору тогда было шестнадцать, и вопросы любви его интересовали.

– А как же! Только это пока мы с Егором женихались…

Виктор как будто знал Олю много лет, любовь его к Оле подходит под формулу любви бабки Маши: он Олю желает и жалеет…

Он взял билет на поезд и послал Оле телеграмму. Последнее слово в телеграмме было: «Люблю».

Оля бежала по перрону, разбрызгивая мокрый снег. Она поскользнулась, чуть не упала, и сердце Виктора сжалось от испуга. Она подбежала, сверкая своими азиатскими глазками, счастливая и… испуганная. Виктор обнял её и осторожно поцеловал. Первый раз поцеловал…

У него оставалось ещё несколько дней отпуска. Виктор то садился за стихи – они не шли, то выходил в город, подходил к ещё скованной льдом реке. Он позвонил Тане и сообщил, что в его жизни грядут изменения. Она выдержала паузу и потом буднично спросила:

– Это та девушка, с которой был на спектакле?

– Да…

– Поздравляю. По-моему, она хорошая. Счастья тебе, Виктор. – и повесила трубку.

В пятницу они с Олей подали заявление на регистрацию брака, а вечером пошли к Стасу.

Стас бурно выразил своё одобрение и, конечно, предложил отметить этот факт застольем.

– Томка! – в обычной манере он дал указание жене, какая уже обнимала Олю. – Готовь всё к столу, а я в гастроном. Вы, голуби, сидите, воркуйте.

Виктор вручил остатки отпускных Стасу. За столом тот сыпал тостами и пожеланиям. Томка пила с ним на равных. Стас хвалил Олю, ругал Томку. Подтянув Виктора к себе, предложил на ухо:

– Оставайся у нас с Олькой. Наша кровать в вашем распоряжении. Вы же молодожёны!

Томка ушла к Владику в спальню, Стас успокоился, уткнувшись в стол лицом, а Виктор и Оля ушли на «своё» место и сидели там, держась за руки.

– Ты знаешь, Витя, баталии у нас в доме не прекращаются. Мама все сплетни о тебе собрала и выложила на семейном совете. Отец и слушать не стал. Сказал, что Виктор, то есть ты, мужчина, и этим всё сказано. Татьяна посмеялась и пристыдила мать, а та всё причитала о Вадиме, какой он талантливый, культурный, интеллигентный… Я встала из-за стола и ушла к себе.

– Оля, а Стас расщедрился и предложил нам, как молодожёнам, свою семейную кровать. Прямо на эту ночь. – неожиданно с улыбкой сообщил Виктор.

Вдруг Оля опять начала бледнеть. Она справилась с собой, вздохнула, держась за сердце. Виктор с испугом глядел на неё, не понимая причину шока.

– Витя! Я не девушка… не девственница. Тогда, на выпускном, напоил меня… подонок…

Лицо её исказилось гримасой горя, и она зарыдала.

Виктор обнял Олю, прижал её к себе:

– Дурочка ты моя! Любимая дурочка!