Представьте себе испорченный фотоаппарат, который постоянно воспроизводит один кадр — тот самый кадр, фиксируя который аппарат поломался. Представьте себе исковерканный записывающий кристалл, который повторяет лишь одну музыкальную фразу, ужасную, незабываемую фразу.
— У нее состояние навязчивых воспоминаний, — так объяснил, сидя в гостиной у Пауэла, доктор Джимс из Кингстонского госпиталя внимательно слушавшим его Пауэлу и Мари Нойес. — Она реагирует только на ключевое слово «помощь» и воспроизводит сцену, с которой для нее связано какое-то ужасное воспоминание…
— Смерть отца, — сказал Пауэл.
— О? Тогда понятно. Что же касается остального… кататония.
— Это неизлечимо? — спросила Мэри Нойес.
Молодой доктор Джимс взглянул на Мэри с удивлением и возмущением. Хоть он и не был щупачом, но в Кингстонском госпитале считался одним ив самых способных молодых ученых и был фанатически предан науке.
— В наше время, в наши дни? Сейчас нет ничего неизлечимого, мисс Нойес, за исключением физической смерти, но и над этой проблемой уже начали работать у вас в Кингстоне. Исследуя смерть с симптоматической точки зрения, мы приходим к выводу…
— В другой раз, доктор, — перебил Пауэл. — Сегодня лекция не состоится. Прежде всего дело. Как, по-вашему, могу я работать с этой девушкой?
— Каким образом?
— Обследовать ее телепатически.
Джимс задумался.
— А почему бы нет? Я лечу ее методом Deja Eprouve. Вам это не должно помешать.
— Метод Deja Eprouve? — переспросила Мэри.
— Величайшее изобретение, — взволнованно объяснил Джимс. — Его автор
— Гарт, один из ваших щупачей. Больной впадает в кататонию. Это бегство. Уход от действительности. Его сознание противится конфликту между окружающей реальностью и тем, что заложено в его подсознании. Отсюда стремление не существовать, перечеркнуть весь свой жизненный опыт, вернуться к зачаточному состоянию. Вы меня понимаете?
Мэри кивнула:
— Пока да.
— Отлично. Deja Eprouve — старинный термин, введенный в употребление психиатрами в девятнадцатом веке. Буквально он означает: нечто уже пережитое, испытанное. Многие больные так горячо чего-то хотят, что в конце концов им и впрямь начинает казаться, будто они сделали или испытали то, к чему стремятся все их помыслы. Это понятно?
— Постойте, — неуверенно сказала Мэри. — Выходит, я…
— Ну вот, представьте себе, например, — оживленно перебил Джимс, — что вас одолевает жгучее желание… э-э, скажем, сделаться женой мистера Пауэла и матерью его детей. Так?
Мари вспыхнула и принужденно ответила:
— Так.
Пауэлу в этот момент ужасно захотелось вздуть доброжелательного нескладеху доктора.
— Так, — в блаженном неведении продолжал распространяться Джимс, — утратив равновесие, вы можете вообразить себе, что вышли замуж за Пауэла и родили ему троих детей. Это и будет Deja Eprouve. Наш метод состоит в том, что мы синтезируем для пациента искусственное Deja Eprouve. Например, помогаем сознанию этой девушки осуществить кататоническое стремление бежать от действительности. Желаемое делается реальным. Мы возвращаем ее разум назад к зачаточному состоянию и не препятствуем ей ощущать себя только что рожденной к новой жизни. Понятно?
— Понятно.
Мэри уже овладела собой и даже попыталась улыбнуться.
— Что же касается сознания, то пациент вторично, хотя и в ускоренном темпе, проходит через все стадии развития. Младенчество, детство, отрочество и, наконец, зрелость.
— Вы хотите сказать, что Барбара де Куртнэ превратится в младенца… будет снова учиться говорить… ходить?
— Именно так. На все это уйдет около трех недель. К тому времени как ее сознание достигнет уровня, соответствующего ее возрасту, она уже будет готова к восприятию реальности, от которой пытается сейчас спастись. Как говорится, созреет для этого. Но, как я уже объяснял, все эти перемены затронут лишь ее сознание. Глубже все останется без изменений. Вы можете обследовать ее телепатически. Беда лишь в том, что под влиянием шока там, в глубине, все перепутано. Вам нелегко будет докопаться до того, что вас интересует. Но, конечно, вы специалист. Рано или поздно какой-то ключ вы подберете.
Доктор Джимс вдруг встал.
— Мне пора, — он направился к выходу. — Счастлив был помочь вам. Я всегда очень рад, если ко мне обращаются эсперы. Мне совершенно непонятна эта враждебность к вашему брату, которая с некоторых пор начала распространяться…
Доктор вышел.
«Гм-м. Многозначительное заявление под занавес».
«Что ты имеешь в виду, Линк?»
«Наш могущественный приятель Бен Рич… ведь это он поддерживает антиэсперовскую кампанию. Весь этот вздор — щупачи держатся особняком, им нельзя доверять, они не патриоты, устраивают межпланетные заговоры, едят детей, которых похищают у нетелепатов, и прочее».
«Какая гадость! И при этом тот же Рич поддерживает Союз Эспер-патриотов. Отвратительный, опасный человек».
«Опасный, но не отвратительный. В нем есть обаяние, Мэри, и это делает его вдвойне опасным. Обычно ведь считается, что у злодея должен быть и вид злодейский. Что ж, надеюсь, мы все же успеем вовремя обезвредить его. Приведи сюда Барбару, Мэри».
Мари сходила на второй этаж за девушкой и, введя ее в гостиную, усадила на возвышение возле стены. Барбара села, невозмутимая, как статуя. Мэри переодела ее в голубой трикотажный спортивный костюм, зачесала назад белокурые волосы и подвязала их голубой лентой. Чистенькая и опрятная, Барбара напоминала красивую восковую куклу.
«Снаружи все прелестно, зато внутри… Мерзавец Рич!»
«Что еще он устроил?»
«Я уже говорил тебе, Мари. Там, в „крольчатнике“ у Чуки, когда я нащупал Рича, спрятавшегося на верхнем этаже, я решил преподнести ему тот же подарок, который перед этим сгоряча выдал Киззарду с женой…»
«А что ты сделал с Киззардом?»
«Это у нас называется ОНШ — „основательный неврошок“. Зайди как-нибудь в лабораторию, и мы тебе покажем. Одна из наших последних новинок. Если ты будешь держать экзамен на первую ступень, тебе придется это освоить. Похоже на нейронный дезинтегратор, но психогенного характера».
«Это смертельно?»
«Ты забыла Завет Эспера? Конечно, нет».
«А ты сквозь пол нащупал Рича? Как это удалось тебе?»
«Телепатическое отражение. Между темной комнатой и будуаром были открытые акустические каналы. Рич этого не учел. Я уловил его телепатемы и, клянусь честью, всей душой надеялся, что он рискнет пальнуть. Его выстрел я предупредим бы добрым ОНШ и с блеском бы вошел в историю криминалистики».
«Почему же он не выстрелил?»
«Не знаю, Мэри, право, не знаю. Он считал, что у него есть предостаточно причин, чтобы убить нас Считал, что сам он в полной безопасности. Он не подозревал о неврошоке, хотя видел, как упали супруги Киззард, и это его ошеломило… И все же он не смог выстрелить в нас».
«Боялся?»
«Рич не трус. Он не боялся. Не мог, и все. Не знаю почему. Возможно, в следующий раз все сложится иначе. Поэтому я и оставил Барбару де Куртнэ у себя. Здесь ей ничто не угрожает».
«В Кингстонском госпитале ей тоже ничто не угрожало бы».
«Да, но там нет условий, нужных для работы, которую я должен проделать».
«?»
«В ее больном сознании завязла сцена убийства со всеми подробностями… Мне нужно по кусочкам выудить ее, и тогда Рич будет у меня в руках».
Мари встала.
«Мэри Нойес удаляется».
«Сядь, голубка моя. Зачем, по-твоему, я тебя пригласил? Ты будешь жить здесь вместе с этой девушкой. Ее нельзя оставлять одну. Вы можете поселиться в моей спальне, а я переберусь в кабинет».
«Линк, постой, не тарахти так. Тебя что-то смущает. Сейчас попробую отыскать щелочку в этом мыслеизвержении».
«Знаешь что…»
«Ага! Не пускаете, мистер Пауэл?» — Мэри засмеялись. — «Тогда все ясно. Я понадобилась вам в качестве компаньонки. Викторианское слово, верно? Но ты и сам такой же, Линк. Типичный анахронизм».
«Клевета. Меня считают очень современным в самых пижонских кругах».
«А что это за образ промелькнул там? Батюшки, да ведь это рыцари Круглого стола. Сэр Галахад Пауэл. А глубже еще что-то спрятано. Я…» — Мэри вдруг перестала смеяться и побледнела.
«Что ты там откопала?»
«Лучше не спрашивай».
«Ну, полно, Мэри».
«Забудь об этом, Линк. И не пытайся выщупать. Если ты сам не разобрался, то не стоит узнавать от постороннего лица. Тем паче от меня».
Он посмотрел на нее с любопытством, потом пожал плечами.
«Хорошо. В таком случае приступим к делу».
Он повернулся к Барбаре де Куртнэ и сказал:
— Помощь, Барбара.
Она тотчас же выпрямилась и замерла, как бы прислушиваясь, а он осторожно исследовал ее ощущения… Прикосновение постельного белья… издали донесся голос.
«Чей голос, Барбара?»
Она откликнулась из подсознания:
— Кто это спрашивает?
«Твой друг, Барбара».
— Тут никого нет. Я одна, совсем одна.
Одна, совсем одна она стремительно пробежала по коридору, распахнула дверь, влетела в багряно-золотую комнату и увидела…
«Что, Барбара?»
— Человек. Двое людей.
«Кто они?»
— Уйди. Прошу тебя, уйди. Мне неприятно слышать эти голоса. Один кричит. Он так страшно кричит.
Она и сама закричала, в ужасе шарахнувшись от кого-то, кто хотел схватить ее и оттащить от отца. Она увернулась и забежала сбоку…
«Что делает твой отец, Барбара?»
— Он… Постой… Откуда ты? Тебя здесь нет. Нас только трое здесь. Мы с отцом и… — кто-то третий, кто схватил ее и держит. Его лицо промелькнуло на миг и исчезло. Ничего не видно.
«Вглядись еще раз, Барбара. У него гладкие волосы. Большие глаза. Тонкий орлиный нос. Тонкие чувственные губы, похожие на шрам. Это тот человек, Барбара? Вот и я его подробно описал. Он это?»
— Да. Да. Да.
И все исчезло.
Девушка стояла на коленях, безмятежная, неживая, как кукла.
Пауэл вытер с лица пот и отвел Барбару к возвышению у стены. Он был потрясен, измучен… сильней, чем она. Истерическое состояние служило для девушки как бы амортизатором. У Пауэла не было такого амортизатора. Незащищенный, неприкрытый, он принял на себя ее испуг, панику, боль.
«Это был Бен Рич, Мэри. Ты тоже успела его разглядеть?»
«Линк, я оставалась там недолго. Не могла, сил не хватило».
«Это был он, вне всякого сомнения. Но мне неясно, как Бен Рич убил ее отца. Чем он его убил? Почему старик не защищался? Придется повторить все слова. Жаль мучить бедняжку…»
«А мне жаль смотреть, как мучаешься ты».
«Что поделаешь».
Он глубоко вздохнул и сказал:
— Помощь, Барбара.
Девушка снова выпрямилась и прислушалась. Он тут же принялся ей подсказывать:
«Потихоньку, дорогая моя. Не надо спешить. У нас много времени».
— Снова ты?
«Ты меня помнишь, Барбара?»
— Нет. Нет. Я не знаю тебя. Уходи.
«Но я ведь часть тебя. Вот мы вдвоем бежим по коридору. Ты видишь? Вместе открываем дверь. Вместе все гораздо легче. Мы друг другу помогаем».
— Мы?
«Да, Барбара, мы, нас двое — ты и я».
— Отчего же ты сейчас не помогаешь мне?
«Чем я могу тебе помочь?»
— Посмотри на отца! Помоги мне его остановить. Останови его. Останови. Что же ты не кричишь? Кричи! Меня никто не слышит! Бога ради, помоги мне!
И вдруг она опять опустилась на колени, безмятежная, неживая, как кукла.
Почувствовав, как кто-то тянет его за руку, Пауэл понял, что сам он последовал примеру Барбары. Распростертое на полу тело медленно исчезло. Исчезла комната, похожая на орхидею. Мэри Нойес пыталась его погонять.
— На этот раз ты выдохся первым, — сказала она жестко.
Пауэл покачал головой. Он наклонился к Барбаре де Куртнэ, но не сумел помочь ей. Он упал.
«Очень хорошо, сэр Галахад. Поостыньте немного».
Мэри поставила девушку на ноги и отвела к возвышению. Потом вернулась и Пауэлу.
«Теперь могу помочь тебе. Как по-твоему, я парень что надо?»
«Ты очень мужественный человек, я бы это так назвал. Но не трать на меня времени, потому что мне сейчас нужно собраться не с силами, а с мыслями. Обнаружился неприятный сюрприз».
«Что ты нащупал?»
«Де Куртнэ хотел, чтобы его убили».
«Как так?»
«Да уж так. Он хотел умереть. Насколько я могу понять, он, возможно, даже сам и покончил с собой в присутствии Рича. Воспоминания Барбары очень невнятны. Этот вопрос надо выяснить. Я должен поговорить с врачом де Куртнэ».
«Он лечился у Сэма Экинса. Сэм и Салли несколько дней назад вернулись на Венеру».
«Тогда я должен вылететь туда же. Я успею на десятичасовой звездолет? Вызови такси».
Сам Экинс, эспер-1, доктор медицины, получал тысячу кредиток за час психоанализа. Всему свету было известно, что Сэм зарабатывает два миллиона кредитом в год, зато мало кто знал, сколько сил и здоровья растрачивает он на неимущих пациентов, которых лечит бесплатно. Сэм был одним из самых преданных борцов за осуществление перспективного воспитательного плана Лиги, убежденных в том, что телепатические способности не редкое свойство, что они присущи каждому живому организму и их можно развить путем упражнений.
Вот почему дом Сэма, расположенный в безводной пустыне неподалеку от Венусбурга, кишмя кишел неудачниками. Сэм призывал всех малоимущих переложить свои заботы на его плечи и, изыскивая способы помочь своим подопечным, одновременно силился раздуть в каждом из них телепатическую искру. Рассуждал он просто. Если исходить из того, что телепатические способности можно развить, упражняя не натренированные прежде мускулы, напрашивается вывод, что большинство людей оказались жертвой собственной лени или отсутствия благоприятных обстоятельств. Когда же человек попал в беду, лень для него недопустимая роскошь; и Сэм старался предоставить этим людям возможность поупражняться и проявить себя.
В результате он выявлял среди своих подшефных около двух процентов скрытых эсперов, то есть меньше, чем отбиралось в среднем в приемной Института Эспер Лиги. Сэма это не обескураживало.
Пауэл разыскал его в саду, где доктор Экинс, полагая, что занимается прополкой, безжалостно расправлялся с представителями местной флоры. Одновременно он беседовал с целой толпой пациентов, которые с унылым видом следовали за ним по пятам. Как всегда на Венере, было облачно, и яркий свет рассеивался, пробиваясь сквозь облака. Лысая голова Сэма отливала розовым. Он сердито покрикивал и на растения, и на людей.
— Чушь! Никакая это не светящаяся трава, а самый настоящий сорняк. Что я, по-вашему, сорняка не узнаю? Дайте тяпку, Бернард.
Низенький человечек в черном протянул ему тяпку и сказал:
— Меля зовут Уолтер, доктор Экинс.
— И в этом вся наша беда, — буркнул Экинс, извлекая из земли упругий красный клубень. Тот судорожно бросался из одной цветовой гаммы в другую и жалобно пищал, из чего следовало, что это не сорняк и не светящаяся трава, а совершенно фантастическое порождение природы — венерианский вербейник.
Экинс с неодобрением его разглядывал. Затем грозно посмотрел на человечка в черном.
— Семантическое бегство, Бернард. Вы ориентируетесь не на существо явления, а на ярлык. В этом и состоит ваше бегство от реальности. От чего вы скрываетесь, Бернард?
— Я надеялся, что вы мне скажете это, доктор Экинс, — отозвался Уолтер.
Пауэл не торопился сообщать о своем присутствии, любуясь этим зрелищем. Оно напоминало патриархальную библейскую сцену. Раздражительный мессия Сэм, окруженный толпой смиренных учеников. Вокруг поблескивала испещренная кристалликами кварца каменистая почва, и во все стороны ползли пятнистые сухие растения. Над головой раскаленный перламутровый купол; а вдали, на сколько хватает глаз, красные, пурпурные и фиолетовые пустоши планеты.
…Экинс негодующе бросил Уолтеру-Бернарду:
— Вы напоминаете мне нашу рыжую. Кстати, где эта квазикуртизанка?
Хорошенькая рыжеволосая девушка пробралась вперед и жеманно произнесла:
— Я здесь, доктор Экинс.
— Я вижу, вы взыграли духом. Ярлычок, которым я вас наделил, для этого не основание, — хмуро осадил ее доктор и продолжил на телепатической волне: — «Вы от себя в восторге только потому, что вы женщина, так ведь? В этом смысл вашего существования. — Я женщина, — говорите вы себе, — и оттого желанна для мужчин. Я знаю, что если бы я позволила, тысячи мужчин обладали бы мною, и я довольна. Это сознание делает меня реальной. — Вздор! Вам не удастся спрятаться от действительности за рассуждениями такого рода. Секс не выдумка. И жизнь не выдумка. Не возводите девственность в апофеоз».
Ожидая ответа, Экинс сердито взглянул на девицу, но она молчала и только строила глазки. Сэм не выдержал:
«Неужели ни один из вас не слышал моих слов?»
«Я слышал, господин учитель».
«Линкольн Пауэл! Каким ветром вас занесло сюда? Откуда вы?»
«С Земли. Я приехал за консультацией, Сэм, и времени у меня в обрез. Хочу успеть вылететь следующим звездолетом».
«Отчего же вы не позвонили по межпланетной?»
«Это было бы слишком сложно, Сэм. У меня к вам конфиденциальный разговор. В связи с делом де Куртнэ».
«О! А! Гм! Прекрасно. Идите в дом и выпейте чего-нибудь, через минуту я к вам присоединюсь». — Сам гаркнул во всю телепатическую мочь. — «САЛЛИ! ГОСТИ!»
Один из его паствы неожиданно вздрогнул, и Сэм пришел в ажиотаж:
— Вы услышали, говорите, услышали?
— Я ничего не слышал, сэр.
— Неправда. Вы только что приняли телепатическое сообщение.
— Нет, доктор Экинс.
— Отчего же вы дернулись?
— Меня укусил комар.
— Это выдумки! — загремел Экинс. — В моем саду нет комаров. Вы слышали, как я кричал жене. — И Сам пошел напролом: — «ВЫ ВСЕ МЕНЯ ОТЛИЧНО СЛЫШИТЕ. НЕ ОТРИЦАЙТЕ ЭТОГО. ВЕДЬ ВЫ ХОТИТЕ, ЧТОБЫ Я ВАМ ПОМОГ. ОТВЕЧАЙТЕ МНЕ! БЫСТРЕЙ!»
Пауэл нашел Салли Экинс в просторной и прохладной гостиной с открытым потолком. На Венере нет дождей, а пластиковый купол вполне достаточная защита от нестерпимого блеска, излучаемого небосводом в течение семисотчасового венерианского дня. Когда же вступит в свои права семисотчасовая леденящая ночь, Экинсы сложат вещи и вернутся в утепленный городской блок в Венусбурге. На Венере вся жизнь расписана по тридцатидневным циклам.
Сэм влетел в гостиную и залпом выпил большую кружку ледяной воды.
«Десять кредиток коту под хвост на нашем черном рынке, — бросил он Пауэлу. — Вам это известно? У нас на Венере есть черный рынок, где торгуют водой. Интересно, о чем думает полиция? Не обижайтесь, Линк. Я знаю, что это вне вашей компетенции. Что вы хотели узнать о де Куртнэ?»
Пауэл рассказал о своих затруднениях. Картину гибели де Куртнэ, судя по горячечным воспоминаниям его дочери, можно представить себе двояко. Рич либо убил де Куртнэ, либо же просто был свидетелем его самоубийства. Старый Моз потребует, чтобы в этот пункт была внесена ясность.
«Понятно. Я выбрал бы второй вариант. У де Куртнэ была тяга к самоубийству».
«Тяга к самоубийству? Как это понять?»
«Он находился в состоянии тяжелой депрессии. Его приспособительный баланс нарушился. Он регрессировал на почве эмоционального истощения и был на грани самоуничтожения. Опасаясь рокового исхода, я бросил все дела и последовал за ним на Землю».
«М-м-да… это удар. Значит, он был способен продырявить себе голову?»
«Что? Продырявить голову?»
«Конечно. Вот фотоснимок. Мы еще не знаем, каким оружием он пользовался, но…»
«Постойте-ка. В таком случае я смогу дать вам более определенный ответ. Если де Куртнэ умер таким образом, то это не самоубийство».
«Почему?»
«А потому, что его внимание было фиксировано на отравлении. Он решил отравиться наркотиком. Вы не знаете самоубийц, Линк. Выбрав способ умертвить себя, они от него никогда не откажутся. Де Куртнэ, конечно, был убит».
«Поменяемся ролями, Сэм. Скажите, почему де Куртнэ решил прибегнуть именно к яду?»
«Я вижу, вы шутник. Если бы я это знал, он бы остался в живых. Меня очень опечалила вся эта история, Пауэл. Из-за Рича все мои труды пошли прахом. Я мог бы спасти де Куртнэ…»
«И вы не догадываетесь, что послужило причиной его депрессии?»
«Кое-какие догадки у меня были. Де Куртнэ испытывал глубокое сознание вины».
«Перед кем?»
«Перед своим ребенком».
«Перед Барбарой? Каким образом? Почему?»
«Я не знаю. Ему не давали покоя какие-то непонятные иррациональные символы… одиночество… заброшенность, позор… отвращение… трусость. Вот все, что я знаю. Я еще только собирался заняться этим».
«Возможно ли, что Рич каким-то образом узнал об этом обстоятельстве и решил использовать его для осуществления своих планов? Старый Моз непременно найдет тут повод для придирки, когда мы представим дело в суд».
«Рич мог догадываться… Хотя нет. Исключено. Вот если бы ему помогал очень умелый…»
«Минутку, Сэм. У вас что-то запрятано где-то там глубже. Как бы мне…»
«Валяйте добирайтесь. Я перед вами весь как на ладони».
«Не старайтесь мне помочь. Вы еще больше все запутали. Постойте-ка… что-то связанное с развлечением… вечеринка… разговор во время вечеринки… у меня. В прошлом месяце. Гас Тэйт, ваш коллега, хотел посоветоваться по поводу пациента с аналогичным заболеванием». — Пауэл так огорчился, что заговорил вслух: — Что прикажете делать с этим субъектом?
«О ком вы говорите?»
— Гас Тэйт был в Бомон Хаузе в ту ночь, когда убили де Куртнэ. Он пришел вместе с Ричем, но я все же надеялся…
«Линк, этого не может быть!»
— Я тоже так считал, но против фактов не попрешь. Малютка Гас Тэйт оказался тем самым «умелым помощником», который подстраховывал Рича и подготовил почву для убийства. Он выудил из вас все, что вы знаете, и сообщил убийце. Как видно, ему наплевать на клятву Эспера.
— А заодно и на Разрушение, — яростно произнес Экинс.
Из холла позвала Салли:
«Линк! Видеофон».
— Что за черт? Никто, кроме Мэри, не знает, где я. Не случилось ли чего с дочкой де Куртнэ?
Пауэл бегом заторопился к нише, где стоял видеофон. Еще издали он увидел на экране лицо Бека. Лейтенант тоже заметил его и возбужденно замахал рукой. Он начал говорить прежде, чем Пауэл мог его услышать.
— …сообщила мне, куда звонить. Рад, что успел перехватить вас, босс. У нас только двадцать шесть часов.
— Одну минуту. Рассказывайте по порядку, Джекс.
— Доктор Уилсон Джордан, тот, что занимался родопсином, вернулся на Землю с Каллисто. По милости Рича он теперь богатый человек. Я, разумеется, последовал за ним. Он оформит свои права, приведет дала в порядок, и уже через двадцать шесть часов новоиспеченный землевладелец махнет обратно на Каллисто. Если вы хотите что-нибудь от него узнать, я вам советую поторопиться.
— А он согласен дать показания?
— Был бы он согласен, я не стал бы вам звонить по межпланетной. Нет, босс. Он очень признателен Ричу, который (цитирую) «так благородно отступился от своих собственных притязаний» в пользу доктора Джордана и во имя справедливости. Так что я вам советую поскорее вернуться на Землю и лично заняться им.
— А это, — сказал Пауэл, — наша лаборатория, доктор Джордан.
На доктора лаборатория произвела большое впечатление. Для исследовательских работ был отведен целый этаж здания Института Лиги. Помещение лаборатории представляло собой круглый зал около тысячи футов в диаметре, увенчанный куполом из двух слоев поляризованного кварца, который позволял менять освещение от предельно яркого до полной темноты. Сейчас, в полдень, солнечный свет был приглушен так, что столы и скамьи, серебряную и хрустальную аппаратуру и сотрудников в комбинезонах озаряло мягкое розоватое сияние.
— Хотите осмотреть лабораторию? — любезно предложил Пауэл.
— Вообще-то я спешу, мистер Пауэл, но… — Джордан колебался.
— Я понимаю. И все же нам так нужен ваш совет. Мы вам будем бесконечно благодарны даже за небольшую консультацию.
— Если речь идет о де Куртнэ… — начал Джордан.
— О ком? Ах да, это убийство. Что это вам пришло в голову?
— Меня выслеживали, — мрачно пояснил Джордан.
— Доктор Джордан, поверьте мне, мы ждем от вас научной консультации, а не сведений об убийстве. Что для ученого убийства? У нас иные интересы.
Джордан слегка оттаял.
— Вполне с вами согласен. Достаточно взглянуть на вашу лабораторию, чтобы убедиться в этом.
— Так пойдемте? — Пауэл взял Джордана под руку. Одновременно он оповестил всех сотрудников лаборатории: «Прошу внимания, щупачи! Готовится розыгрыш».
Нетелепату трудно было бы представить себе, какой гам внезапно поднялся в тихой и чинной лаборатории. Сквозь град ехидных образов пробился хриплый выкрик одного остряка: «А кто украл погоду, Пауэл?» Вопрос относился к малоизвестному эпизоду из деятельности Нечестивого Эйба. В чем состоял сам эпизод, ни разу никому не удалось прощупать, зато было замечено, что упоминание об этом случае всегда вгоняет Пауэла в краску. Покраснел он и сейчас под беззвучный гогот остальных.
«Нет, щупачи, это дело серьезное. Исход всей моей работы зависит от того, что мне удастся выудить из этого человека».
Веселье тотчас стихло.
«Это доктор Уилсон Джордан», — сообщил Пауэл. — «Он специализировался в области физиологии зрения и располагает сведениями, которые мне желательно от него получить. Пусть он почувствует себя метром среди желторотых новичков. Изобретите какие-нибудь несуществующие проблемы и взывайте о помощи. Заставьте его заговорить».
Они подходили поодиночке, по двое и целыми группами. Рыжеволосый изобретатель, занятый проблемой транзистора, воспроизводящего телепатемы, смиренно попросил доктора просветить его. Поделились своими затруднениями две хорошенькие девушки, поглощенные головоломным исследованием, — они пытались определить возможность телепатического общения на расстоянии. Группа японцев, изучавших экстрасенсорный узел — центр телепатической восприимчивости, — с вежливым пришепетыванием настойчиво осаждала доктора Джордана.
В час дня Пауэл сказал:
— Прошу извинения, доктор, но указанный вами срок подошел к концу… вас ждут дела.
— Ничего, ничего, неважно, — отмахнулся Джордан. — Так вот, милейший доктор, если вы попробуете разделить оптическую…
Через полчаса Пауэл напомнил снова:
— Уже половина второго, доктор Джордан. Вы вылетаете в пять. Право же…
— У меня еще уйма времени. Уйма… Звездолеты, знаете ли, как женщины. Ни на одном из них свет клином не сошелся. Беда в том, дорогой сэр, что в вашем замечательном исследовании есть существенное упущение. Вы ни разу не попробовали исследовать узел жизни с помощью витальных красителей. Я посоветовал бы вам…
В два часа был сервирован ленч, не помешавший пиршеству умов.
В два тридцать раскрасневшийся от приятного возбуждения доктор Джордан признался, что ему претит мысль о роскошной жизни на Каллисто. Там нет ученых. Не с кем поговорить.
Разве там мыслимо что-либо хоть отдаленно напоминающее этот блистательный коллоквиум?
В три часа он без утайки поведал Пауэлу, как ему досталось это проклятое поместье. Сперва им, кажется, владел Крэй де Куртнэ. Старому Ричу (отцу Бена), наверное, каким-то образом удалось оттяпать поместье, и он записал его на имя жены. После ее смерти поместье перешло к сыну. Ворюгу Бена Рича, видно, мучила совесть, коль скоро он передоверил решение дела крючкам-юристам, а те, петляя в дебрях закона, неожиданно обнаружили, что имение принадлежит Уилсону Джордану.
— И конечно, это далеко не единственное, что есть на совести у Рича,
— сказал Джордан. — Чего я только не нагляделся, когда работал на него! Но финансисты ведь все жулики. Разве не так?
— На мой взгляд, вы несправедливы к Бену Ричу, — с благородным беспристрастием возразил Пауэл. — В нем многое достойно восхищения.
— О, конечно, конечно, — торопливо согласился Джордан. — Совесть у него все же есть, и это, право, восхитительно. Мне не хотелось бы дать ему повод подумать, будто я…
— Разумеется, — Пауэл с заговорщицким видом одарил Джордана пленительной улыбкой. — То, что как ученые мы можем порицать, нам приходится хвалить как светским людям.
— Мы друг друга понимаем, — сказал Джордан, с чувством пожимая Пауэлу руку.
В четыре часа доктор Джордан уведомил осчастливленного японца, что с радостью передаст самую секретную часть своей работы по зрительному пурпуру этим славным юношам, чтобы помочь им в исследованиях, над которыми они трудятся. Он вручает факел грядущему поколению. Его глаза увлажнились, голос срывался от волнения, и он двадцать минут подробно объяснял принцип ионизатора, разработанного им для «Монарха».
В пять часов доктор Джордан прибыл на аэроскутере на космодром. Доктора провожал весь штат сотрудников лаборатории. Они усыпали его каюту цветами и подарками. Они засыпали его самого бурными изъявлениями благодарности, и когда, набирая скорость, звездолет устремился к четвертому спутнику Юпитера, доктор ощущал приятное сознание, что он принес пользу науке и ни единым словом не нанес вреда своему щедрому и благородному патрону, мистеру Бенджамену Ричу.
В гостиной Барбара старательно училась ползать. Ее недавно покормили, и она перемазалась в желтке.
— Та-та-та-та-та-та, — говорила она. — Тата.
«Мэри! Мэри! Где же ты? Иди скорей сюда. Она говорит!»
«Не может быть!» — Мэра вбежала в комнату. — «Что она сказала?»
«Она назвала меня „папа“.
— Тата, — сказала Барбара. — Та-та-та-та-та-та.
Мэри облила его презрением.
«Ишь что придумал. Ничего она не говорит, просто лопочет: „Та-та-та“.
Мэри направилась в кухню.
«Она хотела сказать „папа“. Она ведь еще маленькая, и ей трудно выговаривать слова».
Пауэл наклонился к Барбаре:
— Скажи «папа», детка. Папа. Папа. Скажи «па-па».
— Та-та, — милым детским голоском протяжно отозвалась Барбара.
Пауэл капитулировал. Минуя уровень сознания, он, как прежде, обратился к подсознанию:
«Здравствуй, Барбара».
— Это снова ты?
«Ты меня помнишь?»
— Не знаю.
«Конечно, помнишь. Я тот малый, что без спросу лазит к тебе в душу, чтобы помочь тебе унять ее смятение».
— Значит, нас только двое?
«Только двое. Ты знаешь, кто ты? Хочешь, я расскажу тебе, как получилось, что ты совсем одна и бесконечно далека от всех?»
— Я ничего не знаю. Расскажи.
«Слушай, милое мое дитя, когда-то давным-давно все это с тобой уже было — тогда ты тоже просто-напросто существовала. Потом ты родилась. У тебя была мать, был отец. Ты выросла и стала красивой, стройной, грациозной девушкой с белокурыми волосами и темными глазами. Ты прилетела с Марса на Землю вместе с отцом, и вы…»
— Неправда. Кроме тебя, нет никого другого. Нас только двое в темноте.
«Нет, Барбара, у тебя был отец».
— Никого у меня не было. Никого нет.
«Прости, милая. Мне очень жаль, но мы опять должны пройти через эту муку. Мне нужно кое-что узнать».
— Нет. Нет, прошу тебя. Нас с тобой только двое. Дух, миленький, прошу тебя, не надо.
«Мы и будем вдвоем. Иди сюда, моя хорошая. Твой отец в другой комнате… в комнате, похожей ни цветок… и вдруг мы слышим…»
Пауэл глубоко вздохнул и крикнул:
— Помощь, Барбара! Помощь!
И они замерли, напряженно прислушиваясь. Прикосновение постельного белья. Холодный пол под босыми ногами… нескончаемый коридор… а потом, добежав до комнаты, похожей на орхидею, они врываются в дверь, с криком шарахаются прочь от страшного Бена Рича, который что-то прикладывает к губам отца. Что он к ним приложился Задержи этот образ. Сфотографируй. О господи! Как ужасен был этот приглушенный взрыв! Голова проломлена, и тот, который вызывает столько нежности, почтения, любви, неестественно скорчившись, падает на пол, и сердце надрывается от боли, и нужно доползти и выхватить из помертвевших губ этот зловещий стальной цветок…
«Встань, Линк! Ты с ума сошел!»
Мари Нойес, возмущенная и негодующая, силилась поставить его на ноги.
«Идиот! Тебя нельзя оставить даже на минуту».
«Я очень долго простоял здесь на коленях, Мэри?»
«Не меньше получаса. Вхожу из кухни, и нате вам, любуйтесь!»
«Ты знаешь, Мэри, я нашел то, что искал. Это был револьвер. Старинное огнестрельное оружие. Я его очень отчетливо видел. Вот, взгляни…»
«М-м-м. Это и есть револьвер?»
«Да».
«Где Рич мог его достать? В музее?»
«Сомневаюсь. Я хочу рискнуть, попробую одним выстрелом убить двух зайцев. Пожалуйста, стань так, чтобы тебя не было видно на экране».
Подойдя к видеофону, Пауэл набрал ВД-12,232. Почти тотчас на экране возникло перекошенное лицо Черча.
— Привет, Джерри.
— Здравствуйте… Пауэл.
Черч держался крайне настороженно.
— Гас Тэйт покупал у вас какой-то револьвер?
— Револьвер?
— Да, огнестрельное оружие. Образца двадцатого столетия. Тот самый, что был пущен в ход при убийстве де Куртнэ.
— Не покупал.
— Неправда. Джерри, я уверен, что убийца — Гас Тэйт. Мне казалось, что пистолет приобретен у вас. Я сейчас приеду к вам и покажу, как выглядит тот револьвер, а вы мне скажете, прав я или нет. — Поколебавшись, Пауэл тихо, но веско добавил: — Вы нам очень поможете, Джерри, и я буду чрезвычайно признателен. Чрезвычайно. Ждите меня. Я буду у вас через полчаса.
Пауэл отключил видеофон. Взглянул на Мэри. Образ подмигивающего глаза.
«За полчаса малютка Гас должен успеть домчаться до ссудной кассы Черча».
«Но почему вдруг Гас? Я думала, Бен Рич…» — Мэри перехватила схему, в общих чертах составленную Пауэлом для себя еще в доме Экинсов.
«Ага, понятно. Ловушка и для Тэйта, и для Черча сразу. Черч продал Ричу револьвер».
«Возможно. Наверняка, конечно, знать нельзя. И все-таки ссудная касса — это почти то же, что музей».
«Ну а Тэйт, выходит, помогал Ричу осуществить убийство? Не могу поверить».
«В этом почти нет сомнений».
«Ты хочешь натравить двух этих щупачей друг на друга?»
«И обоих на Рича. В качестве следователей мы потерпели полный крах. Попробую их общупачить».
«Но если ты не сможешь натравить этих двоих па Рича? Что, если они сразу вызовут его в ломбард?»
«Его нет в городе. Мы его выманили. Запугали Кено Киззарда так, что он кинулся в бега, а Рич пытается его перехватить, пока Кено не проболтался».
«Да ты и правда жулик, Линк. Держу пари, что не кто иной, как ты, украл погоду».
«Нет», — ответил он, — «не я, а Нечестивый Эйб».
Покраснев, он поцеловал Мэри, поцеловал Барбару, снова покраснел и, сконфуженный, вышел из дома.