И вот мы оказались в сферической тюремной камере. Прозрачный толстостенный пузырь, оборудованный небольшим шлюзом, висел в помещении, заполненном фосфоресцирующим ядовитым газом. И мы катались туда-сюда внутри, как дети со стога сена, — только весьма обозленные дети. Нет, верните нам старые добрые тюремные камеры с решетками и замками! В этом случае у непонятого властями героя был шанс проявить смекалку и драпануть. Скажем, какая-нибудь сердобольная потаскушка пришлет ему мясной пирог с запеченной в нем пилкой. Или охранник-показушник, гордый новыми золотыми часами, протянет руку похвастаться своим приобретением, а ты схватишь его лапищу в тиски своих мускулистых рук. Тогда он взвоет от боли и отдаст тебе связку ключей.

Я опасался, что Фе воспользуется случаем и изнасилует Краснокожего, но она вела себя паинькой — оглаживала его, нашептывала ласковые слова и выслушивала возмущенные стенания. Одновременно она наклоняла голову петушком, внимательно прислушиваясь и к другим вещам. Что она выслушала из эфира — об этом я намеревался расспросить ее позже. А пока что я был целиком занят мыслями о Натоме, которая, несомненно, вся извелась от ожидания. Впрочем, я верил в доброго зулуса — М'банту не даст ее в обиду и сумеет успокоить мою женушку.

Как ни стыдно в этом признаться, я не слишком маялся в тюремном пузыре, а ощущал себя как бы в чреве матери — уютно, спокойно, качаешься словно на волнах — ни тебе конфликтов, ни тебе забот… Кто знает, может, я со временем тоже эволюционирую в гермафродита, которыми, по словам Секвойи, будет спасена сия юдоль порока. Впрочем, на это надеяться не стоит. Я хоть и изолирован от мира, но не заморожен. Воздадим хвалу пенологам, которые изобрели это уютное чудо. Хотите без хлопот удерживать рецидивистов в заключении? Создайте им атмосферу непрекращающейся эйфории — и они пошлют куда подальше пилки в пирогах и больше не станут набрасываться на тюремщиков. Даже самые отчаянные герои.

Не знаю, сколько времени прошло. В нынешнюю эпоху чувство голода уже не может служить надежным ориентиром — все едят когда попало, а не в определенные часы. Поулос сидел умиротворенный — улыбался своим мыслям и напевал тихонько под нос. Я немного поспал, но и сон в нашу эпоху не может служить ориентиром во времени — по той же причине: все спят когда попало и сколько попало. Прежние сутки, считай, упразднены. И прежний размеренный темп жизни — две трети активности, треть на сон — ушел в прошлое, сменившись круглосуточной суетой.

К несчастью, радиоизоляция тюремного пузыря не была полной, потому что мы слышали журчание сериала «Гонифф-69». Типичная дурь. Бесстрашный агент Джим Говнофф гоняется за героиней-рецидивисткой, которую играет Лейкемия Лавалье — та, что прославилась благодаря сериалу «Жизнерадостный некрофил». Вооруженная негодяйка слямзила кроваво-красный карбункул и бегает от Говноффа по всем континентам, а ее больной сынишка тем временем рыдает по мамочке и попадает на операционный стол к добрейшему хирургу Марку Бруту, профессору френологии, который по ночам подрабатывает тем, что варит самогон в кладовке торгового центра. Ну и прочая интеллектуальная хренотень. Народ кипятком писает.

Спустя некоторое время я упросил Фе ненадолго отлипнуть от Секвойи и отвел ее в сторонку — если внутри сферы что-то можно назвать сторонкой.

— Ну, как он там? Что с Угадаем?

— Все в порядке. В полном порядке.

— Фе!

— Ей-ей.

— Не вешай мне лапшу на уши. Он здорово изменился, и мы оба это знаем. Что с ним произошло?

— Понятия не имею.

— Он по-прежнему «твой парень»?

— Да.

— Но он… э-э… все тот же парень?

— Иногда.

— А иногда — что?

Она удрученно покачала головой.

— Ну, так что же случается тогда?

— Откуда мне знать?

— Фе, у тебя ушки получше, чем у летучей мыши. Ты слышишь то, чего никто не слышит. И я замечал, как ты прослушиваешь эфир вокруг него. Что ты там слышишь?

— У него нет жучка в голове.

— Это не ответ.

— Я люблю его. Гинь.

— Ну и?

— Прекрати ревновать.

— Дорогая Фе, я тебя люблю и всегда желал тебе только добра. Ты превратилась в важную персону, и меня распирает от гордости, потому как ты, в сущности, моя единственная дочь… мой единственный ребенок. Ты же, я уверен, в курсе того, что члены Команды не могут иметь детей. Этим тоже оплачено наше бессмертие.

— О-о… — простонала она, и глаза ее наполнились слезами.

— Ты не знала? Понимаю твое горе. Но над этим фактом тебе придется хорошенько задуматься.

— Я…

— Отложим этот вопрос на потом, — твердо оборвал я. — А сейчас снова прояви себя взрослой женщиной и сосредоточь все свое внимание на Секвойе. Итак, что с ним происходит время от времени?

После долгой-предолгой паузы она прошептала:

— Нам надо быть предельно осторожными. Гинь. Говори совсем тихо.

— Да? Почему?

— Сейчас нам ничего не грозит, поскольку он спит.

— Не грозит — что?

— Послушай. Когда Лукреция Борджиа умертвила его в корпусе, где находится Экстро-К…

— Такое не забыть. Он крепко помучился.

— Тогда все нервные клетки и клетки его мозга рассоединились на время. Стали совершенно изолированными. Как острова в океане.

— Но потом-то все связи между ними восстановились, и он ожил.

Фе согласно кивнула.

— Гинь, сколько, по-твоему, клеток в мозге?

— Не знаю в точности. Миллиардов сто, если не больше.

— А каков объем памяти Экстро-Компьютера? В битах?

— Опять-таки точно не знаю. Полагаю, эта растяжимая дурында рассчитана на тысячи миллиардов.

Фе опять энергично кивнула.

— Правильно. Когда Вождь временно умер и каждая его клетка оказалась в полной изоляции, Экстро переселился в Секвойю. В каждую клетку его мозга непрошеным гостем поместился один бит сверхкомпьютера. Таким образом, он — это Экстро, а Экстро — это Секвойя. Они одно целое. И временами сквозь него говорит другое существо — или другая вещь, не знаю, как тут выразиться.

— Не торопись, Фе. Я не поспеваю за тобой. Это выше моего разумения.

— И всякое другое электронное устройство способно разговаривать с Экстро и слушать Экстро. Используя Секвойю в качестве передатчика. Вот почем мы должны быть предельно осторожны. Электронные машины образуют сплоченную сеть и доносят обо всем, что подслушают. Не исключено, что они проникают даже в наши мысли.

— Они все доносят Экстро?

— Да.

— Через Вождя?

— Да. Он как бы распределительный щит.

— Ты уверена на все сто?

— Нет. Похоже, ты так и не понял. Гинь, как устроена моя воспринимающая система. Я беспрерывно улавливаю пересекающиеся потоки информации буквально на всех частотах. Одни сигналы слышу громко и отчетливо, другие едва-едва, к тому же с помехами. Сигналы, идущие к Вождю и от него, я слышу урывками, бессвязными кусочками. Так что я ни в чем не уверена.

— Теперь понятно. Цены тебе нет, дорогая Фе. Спасибо, милая.

— Если я такая бесценная, отчего же ты не помог мне справиться с охранниками? Вместе мы бы их запросто вырубили.

— Возможно. Почему мы этого не сделали — объясню в другое время и в другом месте. А пока скажу просто: не могли. И не дуйся. Теперь, голубушка, иди к Секвойе и хорошенько заботься о нем. Мне же надо пораскинуть мозгами над тем, что я услышал.

Тут мне вспомнилось, как в моей голове мелькнула мысль, что Секвойя одержим дьяволом. Я попал пальцем в небо, говоря о подспудной страсти, которая порой завладевает человеком. Страсть оказалась ни при чем. Компьютеру страсти не знакомы. Только холодная логика, к тому же заранее вложенная в него жесткой программой. Итак, суть проблемы в следующем. Если Фе не ошибается и Экстро на самом деле вселился в сознание профессора Угадая, получив контроль и над ним и над всей электроникой планеты, каким будет планируемый результат этого необычного комменсализма, или сотрудничества, или симбиоза — или, вероятнее всего, паразитизма? Кто нагреет на этом руки? Вот ключевой вопрос, на который у меня не было даже приблизительного ответа.

Сегмент пузыря открылся, и вошел тюремщик с закрытой тележкой, в которой оказалось съестное.

— Мини! — весело провозгласил он.

В наши дни завтраки, обеды и ужины упразднены. Теперь прием пищи именуют Мини, Полу, Четверть, Миди и Макси.

— Кушать подано, проходимцы. Наваливайтесь на еду, покуда на вас не навалился совет директоров. Говорят, даже перед казнью аппетит не пропадает.

Тут до меня наконец дошло, что тюремщик тараторит на двадцатке, и я узнал Гудини.

— Гарри! — воскликнул я.

Он хитро подмигнул.

— Насыщайте свою утробушку. Остальное предоставьте мне.

— Но что ты тут делаешь?

— Как что? Получил срочную депешу и явился на зов.

— Что за депеша? От кого?

— Это сейчас не самое главное. Заставь снимателя скальпов поесть. Не люблю иметь дело с дохляками. — И исчез, затворив за собой сегмент.

Гарри Гудини — величайший мастер по исчезанию. Он работает с мафией с самого дня ее возникновения. Был один великий художник в Китае. Так вот, он потрясающе расписал стену императорского дворца в Пекине. После того, как он снял занавес и показал свою картину собранию дворцовой знати, он открыл нарисованную дверь — и навсегда исчез. Если вам не ясно, как он это проделал, — спросите у Гарри. Он откалывает фокусы и почище.

— Не желаю помирать. Я слишком молод, чтобы окочуриться, — весело промурлыкал я и набросился на еду.

Поулос присоединился ко мне.

— Знаешь, Гинь, если нам приспичит, мы можем прогрызть выход из этой милой фосфоресцирующей темницы — вот только будем светиться после этого, как светлячки. Что в графине?

— По-моему, бургундское.

— Э, нет. Это аргентинское вино. «Trapiche viejo». Ничего винцо, но не изысканное.

— А ты-то откуда знаешь?

— Потому что аргентинские виноградники — мои. Дружище, уговори профессора Угадая выпить немного вина и съесть ромштекс. Нам следует позаботиться о восстановлении его сил. Гинь, я всегда очень скептически относился к твоей теории, что все эпилептики — люди талантливые и необычные. Я и сам страдаю припадками — ну, ты знаешь, находят на меня затмения, — но это как раз опровергает твою теорию. Я отнюдь не считаю себя выдающимся умом. А ты что скажешь обо мне — только положа руку на сердце!

— Что ты талантлив и своеобычен.

— Ха! Любишь позолотить пилюлю…

Это был дурацкий спор. Как-то нелепо убеждать котяру, который владеет четвертой частью мировых богатств, что он умница и неординарная личность. Большинство членов Команды в материальном отношении устроены неплохо — тут и время сыграло свою роль, и финансовые советы Грека, но чтобы владеть четвертью мира!.. Решив прибегнуть к фланговой атаке, я позвал Фе:

— Душечка, иди сюда и отведай чего-нибудь.

Душечка не замедлила присоединиться к нам.

— Фе, позволь рассказать тебе короткую занимательную историю про жизненные метаморфозы одного члена нашей Команды. Давным-давно он возглавил крестьянское восстание в Каппадокии.

Синдикат слегка напрягся, но не более того. Искусство держать себя в руках освоено им до тонкости.

— Однако восставшие крестьяне плохо повиновались своим предводителям и натворили много бессмысленных преступлений. Он не мог остановить своих товарищей. И когда крестьянский бунт был подавлен, знать придумала для предводителя жесточайшую казнь. Они усадили его на раскаленный до красна трон, надели ему на голову корону из раскаленного металла и дали в руки раскаленный скипетр. Он вынес пытку с непередаваемым достоинством.

Фе содрогнулась от ужаса.

— И что же спасло его?

— Одно из землетрясений, которые и по сей день исправно отправляют людей на тот свет тысячами. От дворца остались одни руины — когда наш герой очнулся, то не мог поверить, что он жив. Он оказался под горой погибших вельмож — своими телами они закрыли его от каменных обломков потолка.

Фе — девочка сообразительная и уставилась на Поулоса с почтительным восхищением.

— Вы самый удивительный человек в мире, — выдохнула она.

— Ну, Грек, выиграл я наш спор?

Он насмешливо передернул плечами.

— Но эти пытки, — спросила Фе, — разве они не оставили следов — скажем, шрамов, ожогов?

— Еще бы не оставили! — воскликнул Синдикат. — Любого, кто глядел на меня, невольно мутило. Это было одной из причин, отчего я стал профессиональным игроком. Играли по ночам, а в то время единственным освещением были свечи. Но даже появляясь при этом неверном свете, я, как говорят, послужил прообразом графа Дракулы. Партнеры звали меня граф Дракон. А вы сами знаете, как выглядят драконы на картинках. Существа, мягко говоря, малосимпатичные.

— Но ведь теперь вы такой импозантный мужчина!

— Благодаря многочисленным пересадкам кожи и костным протезам, моя дорогая, а также бескорыстному искусству великой Лукреции Борджиа. Возможно, вас позабавит тот факт, что в реконструкции моего лица принимал участие сам Леонардо да Винчи — я имею в виду нашего бессмертного приятеля Леона. Он говорил, что перестанет себя уважать, если доверится костолому в вопросах эстетики. Борджиа по сей день не простила ему этих слов.

В пузырь-камеру вошли через шлюз пять охранников в громоздких белых скафандрах — похожие на снежных людей. По жесту своего начальника четверо охранников сбросили скафандры и остались в чем мать родила, явив нам безупречные мускулистые тела.

— Одевайтесь, — приказал Гарри Гудини.

Мы проворно натянули скафандры. Я не задавал никаких вопросов. Гарри вопросов не любит.

Когда мы выбрались из пузыря и оказались вне помещения с фосфоресцирующим газом, Гудини приказал:

— Пошли.

— Куда? — раздался голос Вождя.

— К вертолету.

— Нет. Вначале к криокапсулам.

— Вы — Угадай?

— Да, я профессор Угадай.

— Гинь, ты где?

— Я тут, — отозвался я из скафандра.

— Должен ли я слушаться Угадая?

— Если это исполнимо, тогда делай, как он просит.

— Для меня нет неисполнимого. Вперед.

Гарри повел нас мимо постов. Очевидно, он давал руками правильные кодовые сигналы, потому что нас пропускали без задержки. Одна из неуклюжих фигур в скафандрах приблизилась ко мне, робко прижалась к моему боку и тихонько произнесла:

— Гинь, мне страшно.

— Мне тоже, но крепись. Объедфонд не нанимает в охранники гомиков, так что худшего не случится.

Шутки шутками, но у входа в зал, где находилась взлетно-посадочная платформа и космический аппарат, нас поджидал отвратительный сюрприз. Эти сволочи установили вибрационный щит перед двойной дверью. Никаких шансов прорваться. Вот такой хреновиной Лейкемие Лавалье защищать бы свой украденный карбункул!

— Новая модель, — сказал Гарри.

— Откуда ты знаешь?

— Впервые вижу подобную переливчатую штуковину.

— Можно преодолеть?

— Спрашиваешь! Но мне нужно какое-то время, чтобы понять принцип работы этого щита. А у нас, к сожалению, времени кот наплакал. Что решим?

— Сваливаем отсюда, — сказал я. — Разумеется, если ты знаешь способ свалить отсюда.

Но Гарри тот еще тип! Конечно же, у нас не оказалось проблем при выходе. Он опять делал верные знаки у каждого поста, и нас пропускали беспрекословно. Не хочу поставить под сомнение изобретательность Гудини, но сдается мне, что он тратит миллионы в год на подкуп всех караулов и всех стражей по всему миру — просто на всяких случай. Это очень помогает проходить сквозь стены и творить разные прочие чудеса.

Мы прилетели к моему бывшему дому, по дороге сбросив с себя скафандры. В доме нас встретил Джимми Валентайн, а также моя женушка, без нитки на теле, зато разрисованная кубическими картинами Пикассо (голубой период). М'банту смущенно улыбался.

— Это последний крик моды, — сказал он мне. — И, кажется, по эту сторону добра и зла.

— Говори спасибо, что Вождь так ослабел, что не реагирует.

После того, как я обстоятельно поприветствовал Натому, она с озабоченным видом бросилась к Фе и Секвойе. Я повернулся к Валентайну.

— А тебя каким ветром сюда занесло, Джимми? Когда ты нужен, никогда не дозовешься!

— Странный вопрос! Я был занят делом в Ванкувере — и тут получил просьбу от тебя немедленно приехать.

Быть может, вы уже догадались по прозвищу моего друга, что Джимми был на протяжении веков «вором в законе» — подлинным гением в деле проникновения в чужие дома и квартиры. Подобно всем великим авторитетам воровского мира внешне — это бесцветный человечек с невыразительной физиономией. Но зато человек чести. Ни разу ничего не упер у членов Команды.

— Фе, Натома, уложите Вождя в постель. М'банту, постарайся найти Борджиа и привести ее сюда. Гарри, Джимми, отвечайте мне, как духу: кто направил вам просьбу явиться сюда?

— Ты.

— Каким образом?

— Радиограммой.

— И что в ней говорилось?

— Что тебе необходима помощь весьма специфического рода.

— Уточнялось, какая именно?

— В моей, — сказал Гарри, — было написано, что ты угодил в кутузку Объедфонда и не хотел бы там засиживаться.

— А в моей, — сказал Джимми, — говорилось, что ты хотел бы попасть внутрь объекта Объедфонда.

— Безмерно благодарен вам, ребята, за поддержку, но я очень озадачен. Ведь я не посылал никаких радиограмм.

Оба отмахнулись от меня.

— Что за препятствие? — спросил Джимми у Гарри.

— Вибрационный щит. Таких я сроду не видел.

— Линейный? Сетчатый? Типа жалюзи?

— Переливчатый.

— М-да. Это новейшая мослеровская модель К-12-FK. Появилась несколько месяцев назад.

— Сможешь прорваться через нее?

— Глупый вопрос. Надо только повозиться с индуктором и электропроводкой. Делов на двадцать минут. У меня инструмент с собой — покажу, чего и как.

— Неужели ты так уверен в себе?

Валентайн оскорбленно поджал губы.

— Не уважаешь. Гинь, из тебя никогда не получится хорошего вора. Как только переливчатый вибрационный щит появился на рынке, я его тут же купил. В первый же день. И неделю изучал его, пока не допетрил, где там уязвимые места. Теперь гастролирую, а компания Мослера после каждого моего дела вносит улучшения в свое изделие. Норовит поспеть за мной. Этим я и занят в Ванкувере.

Вот так-то, господа! Еще один профессионал высшего класса. Но кто же рассылает приглашения асам нашей Команды? Не подсказывайте мне. Я и сам знаю, да только еще не готов посмотреть прямо в лицо данному факту.

Тут в дом вошел совершенно незнакомый мне человек в белом лабораторном халате. Невежа.

— Не извиняюсь за неожиданное вторжение, — сказал он на испангле. — Срочное дело, парни. Профессор Угадай здесь?

— Вы кто?

— Из Юнион Карбида.

— Что у вас такого срочного?

— Да вот с Экстро беда. Вроде как шизонулся.

— Только что?

— Нет, часов десять назад. Совсем рехнулся. Мы сбились с ног — искали профессора Угадая. Чтоб доложить. Может, он опять поможет починить. У него получается.

— У него и на этот раз получится. Только позже. Сейчас он занят. Я ему передам. Подождите на улицы. Давай-давай, на улицу!

Когда университетский лаборант выкатился вон, Поулос задумчиво констатировал:

— Приступ у профессора Угадая случился именно десять часов назад.

— Слушай, Грек, что тебе известно?

— Все, что тебе нашептывала эта юная особа. У меня отменный слух.

— Получается, что Угадай воздействует на Экстро в той же мере, в какой компьютер воздействует на него.

— Думаю, умозаключение верное.

— И это Экстро направил радиограммы Гарри и Валентайну.

— Вне сомнения. Через свою электронную сеть.

— Нас и сейчас подслушивают?

— Вероятно. Причем, не исключаю, что не только слова, но и мысли.

— Получается, мы вроде как с жучками в голове!

— Да, в определенном смысле именно так. Тогда, когда профессор Угадай в сознании и владеет всеми своими чувствами. Однако он не единственный человек, помогающий компьютеру.

— Что-о-о?

— Один из членов Команды осуществляет кровную месть. Ведет свою войну против Команды.

— Боже мой! Поулос, кто? Почему? И чего он добивается?

— Не знаю. Просто делаю вывод, что это кто-то из нашей Команды.

— Да бросьте!

— Чего ж тут бросать. Среди Молекулярных людей появился предатель.

— Невозможно!

— В жизни и не такое случается.

— Чтобы Молекулярный мужчина обратился против своих?

— Это может быть и женщина. А почему ты так удивляешься? Разве между некоторыми членами Команды не существует застарелой вражды? Они даже мстили друг другу — были такие факты. Так что мы имеем хоть и совсем особый, но лишь очередной случай.

— Что привело тебя к подобному выводу?

— Подложные послания к Гудини и Валентайну.

— Их же направил Экстро.

— Верно. Но откуда он проведал об их существовании и об их уникальных способностях? И как он их нашел?

— Он мог… э-э… М-да, ты прав. Впрочем, он мог узнать все это от Вождя.

— А разве Вождь знал о Гудини и Валентайне? Он и недели не провел в качестве члена Команды. Он видел полдюжины наших — но, разумеется, не Гарри и Джимми. И никто про них не говорил. Так что Экстро получил эту информацию не от Секвойи.

— Боже мой. Боже мой! Боюсь, ты совершенно прав. По всему выходит, что ты прав. Один из наших! Но почему ты утверждаешь, что он затевает что-то именно против нас?

— Потому что он на стороне Экстро, который доказал свою полную враждебность по отношению к нам.

— Господи! Иуда в нашей среде — какая пошлость!

— И этот предатель — могучий враг. С богатым многовековым опытом. Внушительный противник.

— У тебя есть догадки, кто он?

— Понятия не имею.

— Его мотивы?

— Ненависть. Причины могут быть разными.

— Он ненавидит всех нас или кого-то конкретно?

— Можно лишь гадать.

— Ну и как он или она выходит на связь с Экстро?

— Это проще простого. Снимает трубку любого типа телефона и говорит в нее. А электронная сеть уже сама доводит сведения до Экстро — в том случае, если их живой передатчик находится в сознании.

— Поулос, это может стать катастрофой для Команды! Я уже сейчас готов бежать куда глаза глядят и забиться в какую-нибудь щель!

— Отчего же. Гинь? Это же грандиозный вызов — о таком только мечтать можно! Первая серьезная угроза за многие столетия существования Команды!

— Согласен, вот только чем это кончится для нас?

— Кончится перелетом на Цереру. Не бегством, а мерами по обеспечению безопасности Угадая и сохранности криокапсул. А затем мы начнем борьбу всерьез.

Гарри и Джимми совершенно не слушали нас, погруженные в свой сугубо профессиональный разговор, и сыпали такими словечками как ватты, амперы, частотные характеристики, индукция и прочая фигукция. В моем прошлом взломщики толковали о нитроглицерине и сверлах с алмазной головкой. Прогресс. Когда мы с Поулосом замолчали, они тоже умолкли и уставились на нас.

— Когда? — спросил Джимми. Говорил он как обычно — тихо, под сурдинку, заставляя прислушиваться к себе.

— Как только краснокожий окончательно придет в себя. Вам нужно провести внутрь объекта его одного.

— Надо бы дождаться времени минимального потребления электроэнергии.

— Не получится, — сказал Гарри. — У Лаборатории свои независимые генераторы.

— Тогда любое время подойдет, — сказал Джимми. — Я тороплюсь в Токио.

— Погляжу, как там Вождь, — сказал я.

Вождь чувствовал себя неплохо. Фе заботливо порхала вокруг него, а сам он на черокском языке распекал Натому за то, что она изменила высоким моральным принципам резервации Эри. Натома только посмеивалась.

— Гадкая шовинста к жещщинам! — сказала она мне на двадцатке. Видно, М'банту успел научить ее многому, преображая в женщину, идущую в ногу со временем.

— Команда готова провести тебя к криокапсулам, — сказал я. — А ты готов?

— Да, — ответил Секвойя, вставая с постели. — Стало быть, я обратил тебя в свою веру.

— Черта с два! Я ни на грош не верю в то, что двуполость спасет человечество. Просто среди членов Команды развита взаимовыручка.

— Это напоминает мне вольтеровскую позицию: «Мне не нравится то, что вы говорите, но я готов насмерть стоять за ваше право выражать свое мнение».

— Тоска утверждает, что ничего подобного Вольтер никогда не говорил. Пошли вниз.

Он несколько секунд к чему-то прислушивался. И теперь я знал, к чему.

— Ты прав, как всегда. Гинь, — произнес наконец Вождь. — Это выражение только приписывается Вольтеру, но процитировал я его точно.

В вертолете лежали пять скафандров. Для Джимми и Гарри, для Вождя и Фе. А пятый? Четверка вопросительно смотрела на меня.

— Нетушки, — сказал я. — Я желаю уединиться в своем вигваме с женушкой, которая уже извелась от тоски по мне.

— Давай с нами, Гинь!

— Чего ради?

— Это ты приобрел Угадая для Команды. Кому как не тебе следить за развитием событий.

— За развитием — до какой точки? Я понятия не имею, куда катится вся эта история и когда ей будет конец! Натома, возвращаемся в вигвам?

— Заботиться о брата. Хинь, — сказала Натома. — Ты идти. Я ждать.

Ну я и «идти». В последний момент М'банту привел Борджиа — слишком поздно. Так что пришлось извиниться за беспокойство и расстаться с ней. Пока вертолет летел к Лаборатории, а мы надевали легкие скафандры — чтобы охрана нас не узнала (при нынешнем загрязнении атмосферы многие время от времени пользуются легкими скафандрами, так что они удивления не вызовут), я осведомился у лучшего сына резервации Эри:

— Какие у тебя планы?

— Не очень ясные. Но дерзкие. Цель одна — вырваться из-под власти Объедфонда. Поднять аппарат в воздух и увести его с территории Лаборатории при помощи вспомогательных двигателей. Надеюсь, топлива хватит.

— Там полные баки. При нас техники накачали, чтобы Объедфонд мог осуществить свои подлые планы.

— Это большой плюс, но единственный. Крутая переделка. Смогу ли я выкрасть космический аппарат? Мне не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь хотя бы попытался сделать подобное.

— Помощь вора в законе упростит твою задачу.

— Ладно, украду. Но ведь его в карман не положишь. Куда с ним деваться? Удрать на орбитальный циклотрон? Или на Цереру — в объятия «Фарбен Индустри»? Или забраться в шахту к Греку? Пока я ничего не решил. Надо все хорошенько взвесить. Так или иначе, без знания результатов анализа, который проводит Эдисон, я как в тумане. Вероятней всего, если мне удастся спереть этот аппарат, я просто поставлю его на стационарную орбиту — до принятия окончательного решения.

— А как на это посмотрит Экстро? Согласится?

Вождь пытливо уставился на меня.

— Почему ты задал подобный вопрос?

— Я все знаю. Фе-Пять изложила мне весь сценарий событий.

— Слишком большие у нее уши, — раздраженно буркнул Вождь и опять замкнулся в молчании.

Гарри провел нашу компанию в Лабораторию — делая все те же условные знаки охране.

— Никудышная система безопасности, — ворчал он. — Кодовые сигналы надо менять каждые четыре часа!

Возле двойной двери с вибрационным щитом, за которой находилась взлетно-посадочная платформа, мы остановились, и за дело взялся Джимми Валентайн. После внимательного осмотра объекта работы он выбрался из скафандра и стал выгружать инструменты из карманов своего комбинезона — похоже, таких же бездонных, как саквояж Секвойи.

— Засекайте время: максимум двадцать минут, — сказал Джимми. — Стойте на шухере и вырубайте всех любопытных.

Он приступил к работе. По тщательности и искусности это напоминало то, как Резерфорд проникал в секреты атома. Гарри подглядывал из-за его плеча, и они деловито обменивались ученой тарабарщиной. Эдисон составил бы им отличную компанию, но с другой стороны, он бы непременно затеял дискуссию, и двадцать минут обратились бы в пятьдесят. Словом, опять я маялся без дела в ожидании.

Охранник в форме появился в конце широкого коридора и рассеянно посмотрел на нас. Людьми в скафандрах местных стражей не удивишь. Он дружелюбно кивнул нам, но тут его внимание приковала деятельность Джимми. Охранник напрягся и быстрым шагом направился к двойной двери. Сперва я подумал, не попросить ли его показать мне свои новые часы, но вместо этого я шепнул Секвойе на двадцатке:

— Вождь! Помни о канцелепре. Используй индейскую хитрость.

Я медленно двинулся в сторону охранника, сжимая в кармане разводной ключ, однако Секвойя опередил меня. Тигриным прыжком он бросился на охранника, охватил его обеими руками за шею, а колено просунул ему между ног. Со стороны это выглядело, как ласковые объятия двух педиков, но колено ударило раз, и еще раз — и охранник рухнул на пол. Вождь проворно обыскал парня и протянул мне его оружие. Джимми и Гарри даже не оглянулись.

— Это и есть индейская хитрость? — спросил я.

— Мы — племя миролюбивое, — сказал Вождь. — Но если тряхнуть стариной, много чего можно вспомнить.

— Ты убил его? — спросила Фе придушенным голосом.

— Нет.

— Просто лишил беднягу на время проклятой сексуальной озабоченности,

— весело сказал я, чтобы успокоить ее.

В этот момент переливчатый вибрационный щит внезапно стал одноцветным, затем прекратил дрожать и начал съеживаться, пока не превратился в округлое пятно — но и оно вскоре исчезло.

— Дорога открыта! — объявил Джимми.

— Пятнадцать минут, — сказал Гарри. — Джимми, тебе говорили, что ты гений?

— Неоднократно. Руководство Английского банка. И все полицейские сводки. А теперь мне надо в Токио. Тамошние банки и особняки заждались меня. Я отстаю от гастрольного графика.

— Подожди еще несколько минут. Пусть Вождь заберет свою штуковину, после чего я выведу тебя отсюда. Собирай инструмент и надевай скафандр.

Тем временем Фе и Вождь открыли двойные двери и вошли в амфитеатр, где находилась взлетно-посадочная платформа. Тут Секвойя взял командование в свои руки. Он протянул Фе электронную карточку.

— Вставь в прорезь на панели управления.

Фе так и сделала. На панели вспыхнули лампочки. Теперь она подчинялась всем командам. Вождь открыл люк аппарата и заглянул внутрь. Затем, удовлетворенно сияя, захлопнул его и задраил. Гарри, Джимми и я с интересом наблюдали за действиями профессора.

— Впервые помогаю стырить космический аппарат, — признался Гарри.

— Я тоже, — кивнул Джимми. — Впервые ворую без денежного интереса.

— Фе! Внимание! — резко приказал Секвойя.

— Да, Вождь.

— Открывай купол.

Она нажала нужные кнопки, и створы купола стали медленно раздвигаться.

Угадай подошел к панели управления и принял командование на себя, жестом послав Фе к платформе. Она опустилась на колени и стала подавать сигналы: выше, ниже, вперед, влево. Хоть она была в скафандре, я представлял, как она от напряжения и рвения высунула язычок и прикусила его зубками. Мало-помалу Фе и Секвойя на пару вывели аппарат почти к самому куполу. Фе так и осталась на коленях и, запрокинув голову, провожала глазами темную полусферу. Со стороны казалось, что она молится. Но аппарат внезапно остановился и завис в воздухе — так и не миновав отверстия в куполе.

— Это что за чертовщина! — воскликнул Угадай и заколотил пальцами по кнопкам. Прежде чем мы успели ахнуть, аппарат повело в сторону, а затем он всей массой рухнул вниз — прямо на Фе — и превратил ее в лепешку.