Последние месяцы героической обороны Севастополя, приковавшей к себе основные силы антирусской коалиции, совпали по времени с серьезными неудачами, которые союзники снова потерпели на Балтике, на Тихоокеанском побережье России и в Закавказье.

На Балтику был вторично послан англо-французский флот в составе 52 паровых линейных кораблей и фрегатов, а также большого числа мелких и вспомогательных судов. Командовавшие флотом адмиралы Дундас и Пено, сменившие Непира и Парсеваль-Дешена, решили на этот раз не ограничиваться блокадой Балтийского побережья России, а во что бы то ни стало прорваться к Кронштадту через минные заграждения русских и разгромить сосредоточенный там русский Балтийский флот. Однако при разведке на подступах к Кронштадту четыре парохода англичан подорвались на минах, причем, по свидетельству очевидца, «все четыре упомянутые судна были настолько сильно повреждены, что должны были искать спасения в доках и не принимали более участия в военных действиях». В итоге командование союзников вновь отказалось от мысли решить судьбу кампании в генеральном морском сражении у Кронштадта.

Длительное время после этого Дундас и Пено не могли придумать, что им предпринять далее: возвращаться с Балтики ни с чем означало для них разделить судьбу Непира, а атаковать русские крепости было сочтено слишком рискованным, тем более что русские войска гораздо основательнее приготовились теперь к их обороне, чем в предыдущую кампанию, когда нападение вражеского флота застигло их врасплох.

Не отваживаясь на сражение с русскими вооруженными силами, союзники, по примеру предыдущей кампании, продолжали нападать на мирные прибрежные селения, грабили и предавали их пожару. Тактика англофранцузских эскадр в подобного рода нападениях была чисто пиратской: приблизившись к какому-либо городу, нападающие высылали обычно парламентеров, которые требовали от жителей города пресной воды и продовольствия, а заодно узнавали, нет ли поблизости русских отрядов. Когда была очевидна безнаказанность близкого подхода к берегу, английские и французские корабли с небольшой дистанции открывали огонь по городу, не щадя ни жилых домов, ни других строений. В течение июня — августа 1855 г. были подвергнуты артиллерийскому обстрелу Бьорке, Нарва, Пернов, Нюстад, Раумо, Ловиза, Котка и другие города, причем два последних сильно пострадали от пожаров.

Попытки же нанести поражение русским отрядам, оборонявшим побережье, попрежнему не приносили союзникам успеха. В середине июля 1855 г. русские войска сбросили в море английский десант, пытавшийся высадиться неподалеку от Выборга. Через несколько дней береговые батареи русских обратили вспять английские суда у города Фридрихсгам и у устья Западной Двины. В августе 1855 г. англичане вторично потерпели неудачу при попытке овладеть городом Гамле-Карлебю.

Наконец, оба адмирала союзников нашли способ избавиться от перспективы позорного возвращения без всяких результатов. Они решили подвергнуть бомбардировке с моря крепость Свеаборг, но не рискуя при этом своими кораблями, т. е. ведя огонь с предельно дальней дистанции, недосягаемой для более мелких по калибру орудий крепости. 9 и 10 августа на протяжении 45 часов англофранцузский флот, находясь на расстоянии свыше трех километров, непрерывно бомбардировал крепость. Дальность дистанции, действительно, избавила корабли союзников от существенных повреждений, но зато и бомбардировка не дала сколько-нибудь серьезных результатов. Не удалось ни разрушить укрепления Свеаборга, ни уничтожить русские корабли, стоявшие в его гавани. От бомбардировки сгорело лишь несколько жилых домов и различных строений, принадлежавших мирным гражданам.

«С военной точки зрения Свеаборг почти не потерпел ущерба, — отмечали в связи с этим К. Маркс и Ф. Энгельс. — Вся эта история сводится к акту, материальные результаты которого едва ли оправдали произведенные на него издержки и который был предпринят отчасти потому, что Балтийскому флоту (союзников. — И. Б.) надо было что-нибудь сделать перед возвращением домой…».

Поздней осенью 1855 г. англо-французский флот покинул Балтийское море. Вторая «Балтийская экспедиция» оказалась такой же безрезультатной, как и первая.

Важную роль сыграли подводные минные заграждения русских и в военных действиях на Черном море, когда англо-французский флот в начале октября 1855 г. попытался прорваться к городу и порту Николаев, чтобы разрушить там русские верфи. Сосредоточив свыше 90 боевых кораблей (в том числе несколько впервые появившихся тогда бронированных пловучих батарей), союзники после ожесточенной бомбардировки принудили к сдаче гарнизон форта Кинбурн, расположенного у входа в Днепро-Бугский лиман, и двинулись, было, дальше, но, узнав о том, что в самом лимане имеются минные заграждения, — повернули назад.

Столь же неудачно закончилась вторая экспедиция союзников на Тихоокеанское побережье России. На этот раз они направили сюда 23 военных корабля против двух военных кораблей и трех вооруженных транспортных судов русских. Весной 1855 г. англо-французский флот во второй раз появился перед Петропавловском-на-Камчатке, но нашел его опустевшим: жители и гарнизон города заблаговременно эвакуировались, пробившись на кораблях через льды в открытое море в самом начале весны. Никаких трофеев противнику в городе не досталось, и оставаться в нем на зимовку не имело смысла.

После этого флот союзников разделился на эскадры, которые двинулись на поиски русских судов. Спустя некоторое время одна из этих эскадр нагнала русских в Татарском проливе между островом Сахалином и материком. Не решившись атаковать противника, англо-французская эскадра после короткой перестрелки отправилась за подкреплением. Тем временем русские суда ушли на север, к устью реки Амур, и командование англо-французского флота вновь потеряло их: в Западной Европе Татарский пролив считался в то время заливом, так что адмиралы союзников не допускали возможности ухода из него иначе, как в южном направлении; туда и направилась погоня. 19 июля 1855 г., следуя вдоль русского побережья, союзники потерпели поражение у бухты Де-Кастри, где небольшой казачий отряд обратил в бегство высаженный ими десант.

Безуспешно проискав русские суда до осени и разграбив несколько прибрежных рыбачьих селений, флот союзников вынужден был и отсюда уйти ни с чем.

Наиболее же тяжелое положение сложилось для антирусской коалиции в Закавказье, где от Анатолийской армии турок остались лишь 33-тысячный гарнизон Карса да почти совершенно небоеспособные Батумский и Баязетский отряды, насчитывавшие в общей сложности не более 20–30 тысяч человек. Это дало возможность Действующему корпусу русских, численность которого достигла за счет прибывших подкреплений 55 тысяч человек, перейти, наконец, в решительное наступление и довершить разгром противника на его собственной территории.

Замысел генерала Н. Н. Муравьева, назначенного главнокомандующим всеми русскими войсками на Кавказе, сводился к тому, чтобы частью сил блокировать Карс, а другой частью — оттеснить мелкие турецкие отряды к Эрзеруму, лишив гарнизон Карса подвоза продовольствия и принудив его тем самым к капитуляции от голода. Такой способ действий позволял овладеть Карсом почти без потерь, но только при условии, что союзники не смогут в течение ближайших месяцев перебросить сюда крупные резервы, в чем Муравьев был вполне уверен.

Во исполнение этого замысла главные силы русского корпуса (около 35 тысяч человек) в середине июля 1855 г. подошли к Карсу и, оставив возле него 20-тысячный блокирующий отряд, совершили несколько глубоких рейдов, в ходе которых отбросили остатки Баязетского корпуса турок к Эрзеруму и уничтожили собранные там врагом запасы продовольствия. Гарнизон Карса в течение всего этого времени не проявлял никакой активности, хотя мог бы серьезно затруднить действия русских, так как был более чем в полтора раза сильнее оставленного против него отряда. Английский генерал Вильямс, осуществлявший фактическое командование турецкими силами в Карсе, не улавливал сути замысла противника и, получая время от времени небольшие партии продовольствия извне, рассчитывал, очевидно, отсидеться в крепости до зимы, когда военные действия снова были бы прерваны на несколько месяцев.

Только тогда, когда громадная область Оттоманской империи между Аджарией, Эрзерумом и Месопотамией оказалась полностью очищенной от турецких отрядов, а русские войска, стянувшись обратно к Карсу, пресекли всякую возможность подвоза продовольствия в город, Вильямс понял, что оказался в ловушке, и начал спешно принимать меры к спасению. Вначале он попытался прорвать кольцо блокады силами гарнизона. В ночь на 4 сентября 1855 г. около полутора тысяч турецких конников атаковали русские заставы, но были окружены подоспевшими резервами и почти полностью уничтожены. Тогда турки попытались пробиться в Карс извне, по горным дорогам, но 11 сентября их 5-тысячный отряд, пробиравшийся в Карс с обозом продовольствия, был наголову разбит у селения Пеняк таким же примерно по численности русским отрядом под командованием генерала Ковалевского. Капитуляция гарнизона Карса, лишенного всякой надежды на спасение, казалась совсем близкой, как вдруг Вильямс получил известие, возродившее у него эту надежду: 14 сентября в Сухуме высадился авангард переброшенного из Крыма корпуса Омер-паши, усиленного за счет последних людских резервов турецкого командования до 45 тысяч человек.

Над русскими войсками у Карса нависла угроза оказаться между двух огней. Такая же угроза нависла и над Гурийским (Кутаисским) отрядом русских, насчитывавшим всего около 20 тысяч человек (в том числе свыше 10 тысяч грузинских милиционеров). Этому отряду приходилось теперь обороняться и на Батумском, и на Сухумском направлениях.

В связи с таким осложнением обстановки Муравьев собрал военный совет, который большинством голосов высказался за штурм Карса с тем, чтобы развязать руки для борьбы с Омер-пашой, хотя такие опытные генералы, как Ковалевский и Бакланов, настаивали на продолжении блокады, считая возможным добиться капитуляции турок до подхода Омер-паши и указывая на трудность штурма Карса. Оба мнения имели свои положительные и отрицательные стороны, но в одном Ковалевский и Бакланов были безусловно правы: штурм такой мощной крепости, как Карс, действительно представлял исключительную трудность и требовал особенно искусной организации для достижения успеха.

Между тем Муравьев не сумел должным образом ни подготовить штурм, ни организовать управление войсками в ходе боя. Он пренебрег необходимостью тщательной разведки сил и средств обороны противника и ограничился лишь беглым осмотром укреплений Карса в подзорную трубу. В результате главные силы штурмующих — свыше 12 тысяч человек, разделенных на три отряда под командованием генералов Майделя, Ковалевского и Гагарина — были брошены им на хорошо укрепленные турками высоты, тогда как на более выгодное для штурма направление были выделены лишь небольшие отряды генералов Базина и Бакланова (всего около 5 тысяч человек), которым была поставлена задача нанести вспомогательный удар. 5-тысячный резерв под командованием генерала Бриммера предназначался только для поддержки главных сил. Кроме того, 3-тысячный отряд генерала Нирода должен был сковать гарнизон крепости демонстративным наступлением со стороны, противоположной направлению главного удара. Остальные силы русских должны были охранять захваченную у противника область, и их нельзя было использовать для штурма.

Штурм Карса начался на рассвете 29 сентября. Турки встретили атакующих, которым пришлось взбираться на обрывистые высоты, убийственным огнем. До турецких укреплений добралась едва половина людей, остальные были убиты или ранены. Остатки отрядов Ковалевского и Гагарина, потеряв убитыми или ранеными почти всех офицеров (в том числе и самих командующих), отошли на исходные позиции. Отряд же Майделя, более многочисленный, выбил противника из передовых траншей, но остановился перед линией редутов, взять которые с оставшимися силами оказалось невозможно, а резервов не было, так как Муравьев не наладил связи с атакующими частями и не знал о сложившейся обстановке. Резервы к русским прибыли лишь тогда, когда турки успели получить крупные подкрепления, и поэтому атаки на редуты снова были отбиты. Прибывший к месту боя генерал Бриммер счел бесполезным продолжать атаки и приказал начать отход. Штурм не удался.

А в это время отряды Базина и Бакланова сравнительно легко приблизились к турецким укреплениям на другом направлении и внезапной атакой захватили три вражеских редута. Но у них не хватило сил для продолжения наступления, а резервов им не полагалось, так как их действия, считались вспомогательными. Они перешли к обороне, а получив известие о неудаче своих главных сил, отступили на исходные позиции, отбив несколько контратак противника.

Порочность николаевской военной системы, не совместимой с гибким маневрированием войск на поле боя, стоила русским при штурме Карса около семи с половиной тысяч человек, выбывших из строя. Это было втрое больше, чем у оборонявшихся. Но, несмотря на неудачу штурма, боевой дух русских солдат и офицеров, по свидетельству самого Муравьева, был «отлично хорош», и это, несомненно, повлияло на решение русского главнокомандующего продолжать блокаду до конца. Такое решение, как показали дальнейшие события, было вполне целесообразно.

Действительно, сосредоточение корпуса Омер-паши в Сухуме проходило, по вине командования союзников, очень медленно. Оно продолжалось почти месяц, и только в середине октября турки двинулись, наконец, к Кутаису, с целью пробиться через Сурамский перевал в Тифлис и отвлечь тем самым войска Муравьева от Карса. 4 ноября авангард турецкого корпуса подошел к реке Ингур, за которой заняли оборону части Гурийского отряда русских, и попытался с хода форсировать этот водный рубеж, но был отброшен и туркам пришлось два дня потерять на подтягивание резервов и перегруппировку сил. 6 ноября Омер-паша двинул в атаку почти все свои наличные силы — свыше 36 тысяч человек. Командир Гурийского отряда генерал Багратион-Мухранский мог противопоставить им всего около 9 тысяч человек, так как остальные его силы должны были сдерживать продвижение Батумского корпуса турок. Целый день русские пехотинцы, казаки и грузинские милиционеры совместными усилиями успешно отражали натиск врага, так и не допустив его совершить переправу на направлении главного удара. Только подавляющее превосходство в силах позволило Омер-паше к концу дня обойти русский отряд с обоих флангов и тем принудить его к отступлению.

Но отступление оборонявшихся не перешло в бегство, как ожидал турецкий командующий. Отойдя на 50 км, русские войска вновь заняли сильную оборонительную позицию за рекой Цхенис-Цхали, так что туркам предстоял еще один упорный бой, а под Кутаисом — снова такой же бой на Рионе — одной из крупнейших рек Закавказья. Становилось ясным, что дальнейшее наступление войск Омер-паши будет сопряжено с тяжелыми боями и потребует от них крайнего напряжения сил. Между тем в захваченных турками районах Грузии разгорелась против них партизанская война.

Следует отметить, что грузинская милиция ни на один день не прекращала борьбы против турок, нанося им серьезные удары даже зимой, когда бездорожье сковывало действия регулярных войск. Так, например, 31 января 1855 г. милиция совершила налет на лагерь противника под Батумом и полностью разгромила вражеский отряд, насчитывавший до трех тысяч человек, а в начале мая того же года произвела еще один успешный налет на расположение Батумского корпуса неприятеля. Но подлинно всенародный размах получила эта борьба после вторжения захватчиков на территорию Грузии. На грабежи, убийства и массовый угон в рабство мирных жителей грузинский народ ответил массовым партизанским движением. «В Мингрелии, — сообщал Омер-паша, — часть населения выступила (против турок. — И. Б.) с оружием в руках, а остальная часть бежала, бросив дома и имущество… Гурия ополчилась почти поголовно».

Непрерывные набеги партизан изматывали захватчиков и причиняли им большие потери. Дело дошло до того, что партизаны разгромили штаб турецкого корпуса и едва не захватили в плен самого Омер-пашу. Понятно, что при такой обстановке нельзя было и думать о продолжении наступления. Турецкие войска оставались в бездействии перед русской позицией до тех пор, пока не стало известно о сдаче Карса на милость победителя, — выдержка русских войск дала, наконец, свои результаты.

Гарнизон Карса долго надеялся, что с приближением зимы русские отойдут, как обычно, в свои пограничные крепости. Но, вместо этого, войска Муравьева соорудили неподалеку от Карса большой укрепленный лагерь, названный Владикарсом, и снова стянули кольцо блокады вокруг турецкой крепости. Обещанная Вильямсу помощь со стороны корпуса Омер-паши явно запаздывала. Между тем в Карсе начался голод, от которого умирало ежедневно до 100 человек, а все попытки провезти продовольствие в крепость горными дорогами попрежнему кончались провалами. В этих условиях, осознав, что продолжать сопротивление бессмысленно, Вильямс принял решение о капитуляции. 28 ноября остатки гарнизона Карса — 10 генералов и свыше 18 тысяч солдат и офицеров сложили оружие перед русскими войсками. Анатолийская армия турок перестала существовать.

Падение Карса ставило корпус Омер-паши, в случае прибытия к Гурийскому отряду крупных подкреплений, под угрозу разгрома. Поэтому Омер-паша поспешил отвести свои войска обратно за Ингур, но вместе с тем попытался закрепиться на территории Грузии, используя наступившее зимнее бездорожье. Однако грузинские партизаны своими ударами сорвали и этот расчет захватчиков. 14 декабря, например, один из партизанских отрядов внезапным налетом почти полностью уничтожил турецкий гарнизон в городе Зугдиди. Спустя несколько дней были разгромлены еще два крупных турецких отряда. В конце концов турки оказались вынужденными отступить к Черноморскому побережью, а затем, в связи с наступлением общего перемирия, и вовсе покинуть территорию Грузии. Третий по счету в Крымской войне поход на Тифлис окончился новым сокрушительным поражением захватчиков.

«Этим заканчивается третья удачная кампания русских в Азии, — указывали К. Маркс и Ф. Энгельс, — Карс и его округ завоеваны; Мингрелия освобождена от неприятеля; последний еще оставшийся боеспособным отряд турецких войск — армия Омер-паши — значительно обессилен численно и морально. Это немаловажные результаты в стране, подобной юго-западному Кавказу, где все операции неизбежно замедляются характером местности и недостатком дорог».

Но, несмотря на все эти успехи, оплаченные кровью десятков тысяч русских солдат и офицеров, крепостная Россия была не в состоянии продолжать далее борьбу с коалицией, в которую входили две сильнейшие капиталистические державы Западной Европы и к которой могли со дня на день примкнуть еще несколько крупных государств.

Прежде всего выяснилось, что экономика отсталой феодально-крепостнической России оказалась неспособной выдержать тяжесть продолжительной войны большого масштаба.

Война потребовала, во-первых, неслыханного ранее количества войск. За два года военных действий в армию и флот было призвано дополнительно около миллиона человек, а война требовала все новых и новых людских контингентов. Кроме того, из хозяйства страны было изъято для армии около 150 тысяч лошадей. На крепостническом хозяйстве с его низкой производительностью труда выкачивание в армию рабочей силы сказывалось самым катастрофическим образом, тем более, что на крестьян, помимо этого, давили еще непомерно возросшие налоги и множество повинностей. В результате происходило массовое разорение крестьянства, а это подрывало основные устои экономики аграрной страны; дальнейшее увеличение численности армии угрожало полным экономическим крахом. «Силы наши уже не могут возрастать, а, напротив того, должны неизбежно ослабевать», — констатировал Д. А. Милютин этот факт в записке, озаглавленной им «Об опасности продолжения в 1856 г. военных действий». Таким образом, у России не было людских ресурсов для продолжения войны.

Война потребовала, во-первых, колоссального количества оружия и боеприпасов, а производить их в достаточном количестве отсталая военная промышленность крепостной России не могла. «Мы должны сознаться в том, — продолжал Милютин в той же записке, — что нам трудно в этом отношении меряться с неистощимым обилием средств западной промышленной Европы… При всей усиленной деятельности наших оружейных заводов не было никакой возможности снабдить в столь короткое время всю массу наших армий таким же усовершенствованным оружием, какое имеют враждебные нам армии». В результате снабжение русской армии и флота всем необходимым происходило главным образом за счет накопленных до войны запасов. Но к 1856 г. запасы эти начали иссякать: из более чем полумиллиона ружей, хранившихся на складах, осталось лишь 90 тысяч, из 1656 артиллерийских орудий — 253 и т. д. Пороху и свинцу в стране выпускалось почти вдвое меньше, чем требовалось для успешного ведения боевых действий. Столь же плохо обстояло дело и с обмундированием войск. Таким образом, у России не хватало оружия, боеприпасов и снаряжения для продолжения войны.

Война потребовала, в-третьих, громадных денежных средств. За два года военных действий на нее было истрачено до 500 млн. руб. — почти трехлетний доход государства. На третий год требовалось еще несколько сот миллионов рублей, а между тем массовое разорение крестьянства исключало всякую возможность существенно повысить доходы государства. Несмотря на рост налогов, эти доходы выросли по сравнению с 1853 г. всего на 34 млн. руб., в то время как расходы выросли более чем на 200 млн. руб. В результате дефицит бюджета превысил в 1855 г. 282 млн. руб., и попытка покрыть его за счет усиленного выпуска бумажных денег привела к инфляции. Финансовый кризис крайне осложнял положение с ассигнованиями на военные расходы. Таким образом, у России не хватало денежных средств для продолжения войны.

Война потребовала, в-четвертых, огромного количества продовольствия для армии. Между тем ближайшие к театрам военных действий области России были в этом отношении совершенно истощены, а плохие дороги и примитивность транспортных средств очень затрудняли подвоз из отдаленных областей. Таким образом, у России не было запасов продовольствия для продолжения войны.

Наконец, важно отметить, что плохое состояние путей сообщения и транспортных средств осложняло не только подвоз боеприпасов и продовольствия к театрам военных действий. Оно тормозило и само передвижение войск на этих театрах. «А между тем, — отмечал Милютин, — при обороне непомерного протяжения берегов наших против флотов и десантов, весь стратегический расчет основывается только на быстроте передвижения войск». Таким образом, у России не было ни хороших путей сообщения, ни достаточных транспортных средств для продолжения войны.

«Крымская война, — писал В. И. Ленин, — показала гнилость и бессилие крепостной России». Без развитой промышленности, без высокопродуктивного сельского хозяйства, без хорошего транспорта одержать победу на войне в эпоху капитализма оказалось невозможным.

С другой стороны, массовое разорение русского крестьянства в годы Крымской войны не могло не привести и действительно привело к новому подъему борьбы крестьян против их угнетателей — помещиков. Начиная с 1854 г., количество крестьянских волнений, по сравнению с довоенным периодом, увеличилось больше чем в три раза, причем выступления крестьян не только охватывали все большее количество губерний, но и принимали все более решительный характер.

Особенно широкий размах приобрело крестьянское движение в России в связи с созданием в 1855 г. народного ополчения численностью свыше 364 тысяч человек. В военном отношении ополченцы ничем, кроме формы одежды, не отличались от рекрутов. Как и рекруты, они после обучения направлялись в действующие войска, где составляли особые части или подразделения. Несколько дружин (батальонов) ополчения приняло, в частности, активное участие в обороне Севастополя, влившись летом 1855 г. в состав гарнизона города. Но ополченцы существенно отличались от рекрутов в социальном отношении. Рекруты с уходом в армию полностью выходили из крепостной зависимости, а ополченцы освобождались от нее лишь на время войны, а затем снова должны были вернуться в собственность помещиков. С помощью такого маневра царское правительство стремилось оградить интересы помещиков-крепостников, избавив их хозяйство от значительной потери крепостной рабочей силы.

Но крестьяне, готовясь выступить на защиту Родины, естественно, ожидали другого. Им казалось, что освобождение от мук крепостного права будет вполне справедливой наградой за их подвиги на полях сражений. В народе распространились слухи о том, что всем ополченцам после окончания войны будет дарована воля. В результате приток добровольцев в ополчение намного превысил установленные нормы и принял характер массовой антикрепостнической демонстрации, развернувшейся одновременно в шестнадцати губерниях Европейской России. Царским стражникам пришлось задерживать многочисленные группы крестьян, пробиравшихся в города для записи в ополчение, и под конвоем отправлять их обратно. В некоторых же губерниях подавить крестьянские волнения царскому правительству удалось лишь с помощью военной силы. Так, например, в Киевскую губернию были направлены два батальона пехоты и два кавалерийских полка с приданной им артиллерией, которые при усмирении убили и ранили свыше сотни крестьян.

Крестьяне оказывали царским карателям самоотверженное сопротивление. Они решительно отказывались подчиняться помещикам и избирали на сходках собственных старост, которые руководили их борьбой. В Васильковском уезде Киевской губернии крестьянские отряды осадили в одной из деревень посланную туда для усмирения роту солдат, которая вынуждена была надолго «перейти к обороне», ожидая подкреплений. В селе Быкова Гребля каратели попробовали вначале действовать уговорами. Они призывали крестьян возобновить работу на помещика и ожидать «царской милости». Однако крестьяне уже не верили обещаниям. Один из них, по свидетельству очевидца, заявил, что он «не имеет ложки молока для прокормления своего дитяти, тогда как владелец, имеющий тридцать тысяч душ, держит двенадцать голландских коров собственно для кормления огромной стаи английских собак». Крестьяне наотрез отказались выполнить требования властей. Когда же каратели задумали сломить их сопротивление массовой поркой, возмущенная толпа в едином порыве бросилась на солдат. «Бунт» был подавлен зверским расстрелом безоружного населения.

Еще более решительно выступили против карателей крестьяне села Березное и окрестных деревень. 3 апреля 1855 г., вооружившись кольями, три тысячи человек встретили карательный отряд смелой атакой, и только несколько ружейных залпов в упор заставили их отступить, оставив на поле боя убитыми и ранеными до 60 человек. Такой же отпор попытались дать царским войскам крестьяне села Таганча, устроившие нечто вроде демонстрации протеста против работы на помещика. 10 апреля 1855 г. они организованной колонной более чем из четырех тысяч человек явились в соседнее местечко Корсунь и передали местному исправнику, что категорически отказываются продолжать трудиться на помещика. Демонстрация была остановлена шеренгой солдат с ружьями наперевес. «Вы должны работать и повиноваться поставленным над вами властям, — заявил крестьянам начальник карательного отряда, — а вольности вам не будет». — «Нет, будет!» — раздалось в ответ, и вся толпа с криком «ура!» ринулась на солдат. Ружейным огнем в упор крестьяне и здесь были рассеяны. Но окончательно сломить их сопротивление карателям долго еще не удавалось. Разбежавшись по окрестным лесам, крестьяне домой не возвращались и работы не возобновляли. Царским войскам пришлось устраивать настоящие облавы на скрывавшихся, и только зверское избиение заставляло последних приступить к работе на барщине.

Ожесточенные схватки крестьян с царскими карательными отрядами происходили также в Черниговской и Воронежской губерниях, в Поволжье и на Урале. Крестьяне повсюду отказывались работать на помещиков, требовали объявления им «царского указа о вольности», который, по распространившимся среди них слухам, был уже издан в Петербурге, но сохранялся якобы в тайне местными властями. Кое-где раздавались даже требования о разделе помещичьей земли и имущества.

Из среды крестьян в некоторых селах выделились авторитетные вожаки-организаторы — Иван и Николай Вернадские, Яков Романовский, Петр Швайка, Михаил Гайденко, Василий Бзенко, Аким Пухлый, Михаил Пивень и многие другие. Большую роль в крестьянских выступлениях сыграли агитаторы из среды разночинцев — единственно грамотных людей в деревне того времени. Разночинцы Врублевский, Слотвинский, Рябоконь, Бохемский, Костецкий и другие призывали крестьян к борьбе за освобождение от помещичьего ига, составляли прошения местным властям, отстаивали крестьянские интересы при переговорах с властями. В некоторых селах борьба крестьян принимала до известной степени организованный характер. Крестьяне выставляли караулы у наиболее важных пунктов, запечатывали кабаки, чтобы не было пьянства, совместно вырабатывали свои требования к помещику, совместно давали отпор карательным отрядам.

Но в целом крестьянское движение все еще продолжало оставаться стихийным, выступления крестьян были неподготовленными, разрозненными и подавлялись одно за другим, поодиночке. Выступая против помещиков, крестьяне сохраняли наивную веру в «батюшку-царя». У них не было четкой политической программы, не было сознания необходимости борьбы против самодержавия, как главной опоры крепостников. Не было у них и союза с городскими пролетариями, не представлявшими еще тогда собой той сплоченной, организованной силы, которая оказалась способной впоследствии повести крестьян за собой.

Все это обусловило неудачу крестьянских выступлений 1854–1855 гг. Тем не менее эти выступления сыграли свою историческую роль в расшатывании устоев крепостного права и в создании предпосылок для нового подъема крестьянского движения.

Опираясь на рост крестьянского движения, все шире развертывали свою пропаганду против самодержавия русские революционеры-демократы. В своих нелегальных прокламациях они рассказывали народу о причинах возникновения Крымской войны, о причинах неудач в ней царской России, о необходимости для крестьян бороться за свое освобождение. Именно в эти годы началась публицистическая деятельность Н. Г. Чернышевского на страницах «Современника». В эти же годы развернул свою публицистическую деятельность и А. И. Герцен, основавший в Лондоне незадолго до начала войны русскую типографию и создавший вольную русскую прессу за границей.

Русские революционеры-демократы заклеймили Крымскую войну как войну, начатую исключительно в интересах реакционных правящих клик Англии, Франции и России. «Опять струится кровь мужичья, — с гневом писал Т. Г. Шевченко в одном из своих стихотворений тех лет. — Палачи в коронах, как псы голодные, за кость грызутся снова». Н. А. Добролюбов на страницах нелегальной студенческой газеты «Слухи» также писал о «самолюбии двух-трех человек, которые для удовлетворения ему губят в кровопролитной войне столько народу».

Но, наряду с этим, революционеры с горячим сочувствием относились к борьбе народов России против иноземных захватчиков, высоко оценивали подвиги в этой борьбе простых русских людей. В Севастополь по личной просьбе был переведен с Балтики шестидесятилетний декабрист капитан 2 ранга В. П. Романов. Декабрист Н. А. Бестужев, умирая в далекой Сибири, спрашивал в свой предсмертный час: «Держится ли Севастополь?» Н. Г. Чернышевский с большой теплотой отзывался о «мужественных защитниках родных укреплений». Н. А. Добролюбов писал о «необычайном мужестве войска, одиннадцать месяцев отстаивавшего Севастополь».

Обличая гнилость самодержавия, революционеры указывали, что неудачи царской России в Крымской войне отнюдь не означают слабости русского народа. «Разве слабые народы дерутся так?» — справедливо спрашивал Герцен, ссылаясь на пример героической обороны Севастополя.

Резкое недовольство политикой царского правительства начинала проявлять даже часть дворянства, убедившаяся в неспособности России одержать победу над своими противниками и напуганная ростом крестьянского движения. Отражая эти настроения, известные русские общественные деятели того времени, вроде М. П. Погодина, Ю. Ф. Самарина, П. А. Валуева и др., в своих записках, расходившихся в рукописях по всей России, критиковали политику правительства, обвиняли его в неумении отстаивать интересы государства. «Зачем завязали мы дело, не рассчитав последствий, или зачем не приготовились, из осторожности, к этим последствиям? — спрашивал, например, Валуев в записке, озаглавленной им „Дума русского в 1855 г.“ — Зачем встретили войну без винтовых кораблей и штуцеров? Зачем ввели горсть людей в Княжества и оставили горсть людей в Крыму? Зачем заняли Княжества, чтобы их очистить, перешли Дунай, чтобы из-за него вернуться, осаждали Силистрию, чтобы снять осаду, подходили к Калафату, чтобы его не атаковать, объявляли ультиматумы, чтобы их не держаться, и прочая, и прочая, и прочая». «А каких друзей приготовила нам прежняя политика и дипломатика? — вторил ему Погодин. — Никаких. Помощи нам ожидать неоткуда. Друзья нас предали».

В начале 1855 г. оппозиционное отношение к правительству со стороны части дворянства открыто проявилось в выборах командиров ополчения, когда были избраны опальный генерал Ермолов и другие не угодные царю генералы и офицеры.

Напряженное внутриполитическое положение в стране заставляло царское правительство усиленно искать способа прекращения войны, — на победу оно уже не рассчитывало. К этому побуждало его и международное положение России, непрерывно ухудшавшееся по мере продолжения войны.

Действительно, в связи с явным истощением России в ходе войны, ее западные соседи заметно усилили приготовления к открытому присоединению к антирусской коалиции. В Вене ходили слухи относительно близкого разрыва дипломатических отношений с Россией. В Берлине было опубликовано официальное заявление о том, что между французским и прусским правительствами «существует самое полное согласие в Восточном вопросе». В Стокгольме 21 ноября 1855 г. было заключено англо-франко-шведское соглашение о помощи Швеции, в случае ее нападения на Россию, со стороны Франции и Англии. В это же время под давлением Англии и Франции дали свое согласие на присоединение к коалиции правительства некоторых других государств Западной Европы.

При всем том, однако, положение коалиции было также далеко не блестящим. Турецкая армия, как уже указывалось выше, к осени 1855 г. фактически перестала существовать, а французская и английская армии были значительно ослаблены героической обороной Севастополя, стоившей союзникам несколько сотен тысяч человек. Наполеон III еще в середине 1855 г. сообщил командованию своей армии в Крыму, что он не может больше посылать туда новые дивизии, так как у него во Франции остается слишком мало войск. Английскому же правительству, чтобы восполнить потери своей экспедиционной армии в Крыму, пришлось снимать войска с Гибралтара, с Мальты и даже из Индии, ставя тем самым на карту войны судьбу своей колониальной империи.

Неудивительно, что в такой обстановке Наполеон III счел нереальными те далеко идущие планы, с которыми союзники вступили в войну против России. «В каком положении наши дела? — писал он тогда английской королеве Виктории. — Ваше величество имеете в Крыму около 50 тысяч человек и 10 тысяч лошадей, у меня там 200 тысяч человек и 34 тысячи лошадей; у Вас огромный флот как в Черном, так и в Балтийском море; мой флот также значителен, хотя и не в таких размерах. И все-таки, несмотря на столь могущественные военные средства, теперь вполне очевидно для всякого, что одними нашими силами мы не сможем сломить Россию». Французский император возлагал все надежды на присоединение к коалиции в самом ближайшем будущем Австрии, Пруссии и Швеции, но даже и в этом случае не рассчитывал на быструю победу: Севастопольская оборона наглядно продемонстрировала, какое героическое сопротивление способен был оказать захватчикам русский народ. «Трудно было ожидать какого-либо решительного результата и потому не было далее цели продолжать войну», — признался впоследствии Наполеон III в беседе с одним из русских генералов.

Правящие круги Англии были яростными противниками прекращения войны, так как основная масса экспедиционной армии союзников состояла из французских дивизий, и в Лондоне надеялись еще некоторое время таскать каштаны из огня руками своего партнера. Но именно из-за незначительности сухопутных сил Англии и неспособности ее продолжать войну в одиночку, решающее слово в данном случае осталось за Наполеоном III.

Уже в октябре 1855 г. русскому правительству стало известно, что французский император очень недвусмысленно высказывается за прекращение военных действий, а в декабре правительство Австрии, продолжая угрожать разрывом дипломатических отношений, предъявило России условия, на которых союзники были согласны вести с ней переговоры о заключении мира. От России требовалось, во-первых, отказаться от протектората над Молдавией, Валахией и Сербией, а также от «покровительства» православным подданным Оттоманской империи; во-вторых, не восстанавливать более на Черном море военного флота и укрепленных баз для него; в-третьих, передать под контроль всех великих держав устья Дуная.

После некоторых колебаний царское правительство приняло эти условия. В феврале 1856 г. было заключено перемирие, и представители Англии, Франции, Австрии, Турции, Сардинии и России собрались в Париже на конгресс, чтобы согласовать окончательную редакцию статей мирного договора.

30 марта 1856 г., после продолжительной дипломатической борьбы представленных на конгрессе держав, Парижский мирный трактат был подписан. В основу его, как и следовало ожидать, легли условия, выдвинутые антирусской коалицией. Россия возвращала Турции Карс, получая взамен Херсонесский полуостров с Севастополем и Балаклавой, Евпаторию, Керчь, Кинбурн и другие города, занятые союзниками. Россия отказывалась от «покровительства» православным подданным Оттоманской империи, т. е. фактически признавала право вмешательства во внутренние дела Турции только за Англией и Францией. Россия соглашалась на установление коллективного протектората всех великих держав над Молдавией, Валахией и Сербией, т. е. признавала право Англии, Франции и Австрии вмешиваться во внутренние дела и этих стран. Россия соглашалась на установление «свободы плавания» в устьях Дуная и уступала Молдавии южную часть Бессарабии, прилегавшую к Дунаю, т. е. на деле передавала низовья Дуная под контроль все тех же Англии, Франции и Австрии. Наконец, Россия соглашалась на «нейтрализацию» Черного моря, обязуясь, совместно с Турцией, не восстанавливать здесь военного флота, арсеналов и укреплений. Не должны были восстанавливаться русские укрепления и на Аландских островах в Балтийском море.

Это было серьезное внешнеполитическое поражение царизма, кичившегося своей военной мощью.

Международное влияние царизма после войны было подорвано. Царская Россия перестала играть роль главного жандарма Европы. Но это вовсе не означало ослабления реакции, так как место царизма заступили правящие клики Англии, Франции, Австрии и Пруссии, активно помогавшие душить революционное движение и до Крымской войны. «Ни политический, ни социальный уклад Европы не поколеблен в результате войны, — писали по этому поводу К. Маркс и Ф. Энгельс. — Все эти громадные расходы и потоки пролитой крови ничего не дали народу».

Внутреннее положение царизма также пошатнулось. Доведенные до отчаяния разрухой и голодом, крестьянские массы усиливали свою борьбу против крепостников. В правящих кругах все чаще вспыхивали разногласия по вопросам внутренней политики. К концу пятидесятых годов в России сложилась революционная ситуация, и в результате царское правительство оказалось вынужденным в 1861 г. отменить крепостное право.

Но будучи крупным внешнеполитическим поражением царизма, Парижский мирный договор свидетельствовал, вместе с тем и об успехах борьбы русского народа против иноземных захватчиков. В тексте Парижского трактата не было ни слова ни о контрибуции, ни о серьезных территориальных уступках со стороны России, на чем особенно упорно настаивало правительство Англии. Даже Австрия принуждена была отвести свои войска из Молдавии и Валахии, хотя до последнего момента она рассчитывала удержать за собой эту добычу.

Отчасти такая умеренность требований противников России объяснилась искусством русского делегата на Парижском мирном конгрессе — талантливого дипломата А. Ф. Орлова, который умело сыграл на обострении противоречий между Англией, желавшей принудить Россию к возможно большим уступкам, и Францией, опасавшейся чрезмерного усиления Англии в случае значительного ослабления России. Но главной причиной этой умеренности было, конечно, то впечатление, которое произвело на весь мир героическое сопротивление русской армии и флота. Орлов недаром говорил, что вместе с ним на конгрессе незримо присутствовала тень Нахимова и его славных богатырей-севастопольцев.

Крымская война имела исключительно большое значение не только в области политики, но и в области военного искусства. В ходе ее наглядно выявились преимущества нарезного оружия перед гладкоствольным и парового флота перед парусным. Гладкоствольное оружие и парусный флот отошли после этой войны в прошлое. Вместе с тем в ней впервые нашли применение железные дороги, электрический телеграф и минные заграждения, получили развитие элементы новой прогрессивной для того времени тактики стрелковых цепей, зародились позиционные формы войны. Все это сделало Крымскую войну важнейшим этапом в развитии военного искусства.

Существенной особенностью Крымской войны было то, что благодаря превосходству русских войск над противником в моральном отношении, а также благодаря более сильным прогрессивным боевым традициям русское военное искусство не только не уступало военному искусству союзников, но даже во многих отношениях превосходило его. Тем самым была продемонстрирована неспособность реакционных правящих кругов Англии и Франции привести военное искусство своих вооруженных сил в соответствие с достигнутым в этих странах уровнем промышленного развития.

Крымская война повсюду — и в первую очередь в России — обнаружила настоятельную необходимость последовательных буржуазных реформ в области строительства вооруженных сил и соответствующих сдвигов в области военного искусства. Опыт Крымской войны был использован при проведении военных реформ 1862–1874 гг. в России, а также широко применен в гражданской войне 1861–1865 гг. в США, в австро-прусской войне 1866 г., франко-прусской войне 1870–1871 гг., русско-турецкой войне 1877–1878 гг. и в других войнах второй половины XIX века.

* * *

Советский народ свято чтит память о героических защитниках Родины в Крымской войне 1853–1856 гг. Он не забыл о подвигах своих предков, сумевших в исключительно тяжелых условиях крепостного гнета и экономической отсталости страны отстоять Родину от иноземных захватчиков.

Столетие отделяет нас от Крымской войны. Неузнаваемо изменилась за это время наша Отчизна. Великая Октябрьская Социалистическая революция, свергнувшая власть помещиков и капиталистов, сделала народ подлинным хозяином страны. За годы Советской власти отсталая царская Россия из экономически слаборазвитой, аграрной страны превратилась в могучую индустриальную социалистическую державу.

В дни Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. советские люди не только сохранили, но и приумножили славные боевые традиции нашего народа. Одним из лучших примеров тому служит героическая 250-дневная оборона Севастополя 1941–1942 гг., во время которой гитлеровцы потеряли около трехсот тысяч солдат и офицеров убитыми, ранеными и пленными. Под руководством Коммунистической партии защитники советского Севастополя, преисполненные горячего патриотизма и вдохновленные образами наших великих предков, подняли славу русского воина на недосягаемую прежде высоту. Легендарный Севастополь вошел в число городов-героев Советской страны. 17 октября 1954 г., в память столетия первой Севастопольской обороны и в ознаменование огромных боевых заслуг перед Родиной, он был награжден орденом Красного Знамени.

Учрежденные Советским правительством в годы Великой Отечественной войны орден и медаль Нахимова, а также организованные после войны нахимовские военно-морские училища служат в нашей стране как бы символом героических традиций народа России, традиций, ярко проявивших себя в Крымской войне и крепнущих ныне в рядах Советской Армии и Флота.

«Сто лет назад, в период исторической обороны Севастополя 1854–1855 годов, — заявил при вручении ордена городу-герою на торжественном заседании Севастопольского городского совета депутатов трудящихся 13 октября 1955 г. К. Е. Ворошилов, — наш народ проявил исключительный героизм, стойкость и самоотверженность при защите родной земли.

Невзирая на превосходство соединенных сил врага в живой силе и особенно в военной технике, несмотря на полицейский крепостнический строй России с его экономической и военно-технической отсталостью, русские солдаты и матросы в одиннадцатимесячной осаде Севастополя изумили мир своим подлинным героизмом в битвах с иноземными захватчиками.

…Мы можем с гордостью сказать, что в памяти нашего народа наравне с Полтавской битвой и Бородинским сражением свято хранится первая оборона Севастополя, как величайшая эпопея ратного подвига, мужества и доблести русского народа в борьбе за свою независимость и национальную честь».

Великие подвиги защитников Севастополя вечно будут жить в сердцах нашего народа. Советский народ бережно хранит и приумножает боевые традиции Севастополя.

Народы Советского Союза будут всегда помнить о незабываемых ратных подвигах своих предков в Крымской войне 1853–1856 гг. В Крыму, на Кавказе, на далекой Камчатке и на других театрах военных действий народы России продемонстрировали исключительную стойкость и самоотверженность в борьбе с противником за национальную честь своей Отчизны.