Когда Анна Васильевна вспоминала молодость, что случалось не слишком часто, она поражалась как мало ценила то, что у нее было, как легкомысленно откладывала что-то «второстепенное» на потом, на будущее… Вот муж защитит диссертацию и станет получать «нормальные деньги»; когда сын подрастет и перестанет болеть всякими коклюшами и свинками; когда их двухэтажную «виллу», пленными немцами строенную, наконец-то снесут и они получат отдельную, благоустроенную квартиру…

Потом, потом, все будет потом… Эти мечты помогали отрешиться от двух склочных соседок по коммунальной квартире, не замечать убожества давно требовавших ремонта «мест общего пользования», годами носить одно и то же пальто и «всепогодные» сапожки. Это все временные трудности, которые переживает вся страна, ничего страшного.

Зато была замечательная компания бывших сокурсников: ее — филологов и мужа — химиков; поездки на природу; посиделки под гитару и разговоры; регулярные походы в театры и на концерты. Черно-белый телевизор включали чрезвычайно редко. Основное украшение комнаты составляли книги, добытые всеми правдами и неправдами, а безумная любовь, которая бросила их, тогда еще студентов, в объятия друг к другу, благополучно перешла в любовь-дружбу двух умных, интеллигентных людей, превыше всего ценящих духовность.

— А ты знаешь, Анка, — как-то сказал ей супруг Евгений, — ты ведь сумасшедше красивая баба. Мне повезло.

— В чем? — изумилась Анна. — В том, что женился на красотке? Да их вокруг…

— Нет, милая моя, в том, что ты не делаешь из своей красоты фетиш. И не посвящаешь жизнь тому, чтобы окружающие курили фимиам твоей прелести.

Анна расхохоталась:

— Что это с тобой сегодня? Мы больше десяти лет женаты, и ты никогда…

— Поумнел, — лаконично отозвался Евгений. — К тому же в наши времена такая боевая подруга, как ты, дорогого стоит.

Времена действительно наступили непонятные. Идолоподобного вождя страны заменил молодой и говорливый руководитель, моментально обретший было популярность в народных массах и почти тут же ее потерявший из-за введения «сухого» закона. Прилавки в магазинах пустели, сахар стали выдавать по талонам, а осатаневшие от уже практически наступавшего голода провинциалы мели все подряд, оттесняя в сторону москвичей.

И тем не менее, неожиданное высказывание Евгения Анну поразило. Он вообще был скуповат на слова, считал, что чувства доказываются делами, а не болтовней. Но, конечно, отдавал должное внешнему виду супруги, ограничиваясь лаконичным:

— Класс.

А тут — такие дифирамбы. К чему бы это?

В тот вечер Анна, запершись в ванной комнате, где было относительно большое, хотя и порядком помутневшее зеркало, разделась и долго, придирчиво разглядывала себя, пока одна из соседок не начала барабанить в дверь с воплями, что «другим тоже надо!».

Но Анна успела-таки провести «общую инспекцию». Фигура прекрасная, ничего лишнего, но и кости не торчат, ноги стройные, длины умеренной, талия тонкая, пропорционально бедрам. Кожа…

Кожа действительно класс, хотя никакими специальными кремами Анна не пользовалась и в салоны красоты не ходила. Да их и не было тогда. Коллеги на работе иногда завистливо вздыхали:

— Дал же Бог такое… Как кинозвезда.

— А вы курите поменьше! — хохотала Анна. — И кофе литрами не пейте. Гулять перед сном, опять же, полезно.

Лукавила, конечно. Гулять перед сном ей было некогда: муж и сын требовали постоянных забот. Да и копна роскошных темно-каштановых волос тоже была подарком судьбы, и ни от каких прогулок, естественно не зависела. Равно как и густые ресницы, ровные, белые зубки и красивой лепки руки, не нуждавшиеся в маникюре. Полчаса работы визажиста — и хоть на обложку.

Но про визажистов, опять же, тогда слыхом не слыхивали, на обложках журналов помещали героев труда и победителей спортивных соревнований, а сниматься в кино… Такой вариант Анне и в голову не приходил, хотя ее собственная работа была, мягко говоря, тоскливой.

После института ее, отличницу с «красным дипломом», направили на работу в издательство Академии наук. Но не в головное учреждение, а в маленькую, хитрую контору под названием «Редакционный совет», размещавшийся в трех комнатушках на первом этаже монументального жилого дома. Комнатушки были до потолка забиты пыльными папками, на свободном месте помещалось семь столов: два — начальственных, в отдельной комнате, остальные — для рядовых сотрудников, в двух оставшихся смежных.

Чем занимался этот самый «РС», оставалось загадкой даже для его учредителей. Пятеро дам и двое мужчин сводили воедино бесчисленные тематические планы различных академических издательств и, согласно указаниям свыше, вносили в них необходимые коррективы и дополнения. Один из мужчин был начальник, а второй — его заместитель. Оба ездили на разные совещания и в командировки.

А четыре дамы обеспечивали работой пятую — машинистку Верочку, безотказную старую деву, которая способна была по несколько раз перепечатывать маловразумительные бумаги, составленные ее коллегами. Все четверо были замужними, с детьми, с бытовыми проблемами и не слишком легкими характерами. Но в целом, за годы совместной работы коллектив сложился и даже оброс какими-то традициями, типа совместных кофе- и чаепитий с сушками из соседней булочной.

С девяти до десяти утра собирались, наводили марафет, обменивались последними новостями, выпивали по первой чашке кофе, выкуривали по первой сигарете. К половине шестого в конторе уже не было ни одной живой души.

Платили, конечно, гроши, но и работа-то была… Анна, конечно, не предполагала всю жизнь прокорпеть в этих пыльных папках с одними и теми же разговорами. Просто пока сын ходил в детский сад, а потом — в младшие классы школы (с продленкой, естественно), такая работа была просто находкой. Кроме того, полагался один библиотечный день в неделю, то есть фактически третий выходной, да и отпроситься с обеда проблемы не составляло.

Евгений необидно подшучивал над работой супруги, но в глубине души был доволен. Никаких амбиций, никаких коллективных посиделок, никаких коллег-соперников, в смысле мужчин. Начальник был занят сооружением своей капитальной дачи на месте недавно купленного скворечника в ближнем Подмосковье, а его заместитель — проблемой выпивки вечером и опохмелки утром. Больше его вообще ничего в жизни не интересовало, в том числе, и женщины.

Но были у этой странноватой работы и некоторые плюсы. Во-первых, ведомственный детский сад, удачно расположенный неподалеку от дома. Во-вторых, ведомственная поликлиника и, соответственно, больница. В услугах последней Анна не нуждалась, но поликлиника с запланированными двумя диспансеризациями в год экономила массу времени и позволяла не связываться с кошмаром районного здравоохранения. В-третьих, раз в месяц полагались так называемые «продовольственные заказы», а к праздникам — соответственно, праздничные, что было совсем не лишним.

В общем, Анна отсиживала часы, а Евгений работал в каком-то Закрытом научно-исследовательском институте, учился в заочной аспирантуре, порой до глубокой ночи засиживался в лаборатории. Денег, правда, приносил немного, но на жизнь семье хватало, даже удавалось кое-что откладывать, например, на отпуск в Крыму или на письменный стол сыну школьнику.

Жили, как все живут, точнее жили в те времена. Никаких сюрпризов, потрясений, неожиданностей. Поэтому внезапное прозрение Евгения относительно красоты законной супруги поразило эту самую супругу до глубины души. С чего бы это? Точнее, с какого перепугу?

На следующий день во время очередного чаепития Анна со смехом поведала эту историю коллегам. Но те ее веселья, как ни странно, не разделили.

— У него кто-то появился, — безапелляционно заявила самая старшая из коллег Нонна Сергеевна, считавшаяся экспертом в брачных вопросах, поскольку замужем была уже в третий раз. — И он сравнивает тебя с нею.

— Все-таки мужики — сволочи, — вздохнула искусственная блондинка Раечка, которой вот уже десять лет было тридцать пять. — Как ни крутись вокруг них, все равно норовят налево. Вот мой…

Сага про Раечкиного супруга всем уже давно надоела, поэтому Марго, жгучая брюнетка, игравшая в коллективе роль женщины-вамп, перебила ее достаточно бесцеремонно:

— Только приворотом, девочки. Если нужно, могу дать адресок. И разлучницу накажут так, что мало не покажется.

Марго и сама немного смахивала не то на цыганку, не то на ведьму, и была давно и прочно «задвинута» на всевозможной магии и прочей чертовщине.

Верочка в дискуссию не вступала, только хлопала глазами и вздыхала. Да ее и не воспринимали, как полноценного собеседника, тем более — в вопросах любви и брака.

— А вообще-то, Аня, красота проходит быстро, — грустно вздохнула Раечка. — Как и молодость.

— Так что пользуйся, пока есть возможность, — поддержала ее Нонна Сергеевна, прикуривая очередную сигарету от предыдущей.

Анна слегка опешила:

— Как это — пользуйся?

— Заведи любовника, — безмятежно пояснила Марго. — Или двух.

— Зачем?

— Чтобы были! — фыркнула Раечка. — Чтобы водили по кабакам, дарили цветы, побрякушки…

— Где это ты таких видела? — ядовито поинтересовалась Нонна Сергеевна.

— Мне подруга рассказывала… — слегка смутилась Раечка.

— Подруга тебе содержание какого-то кинофильма пересказала, — предположила Марго. — А ты, святая простота, поверила.

— Девочки, стоп! — вмешалась Анна. — Я замужем, какие любовники? Да и некогда мне… Шурик вон скоро в шестой класс пойдет, за ним глаз да глаз нужен. И Евгений тоже…

— Тогда положи свою красоту в чемодан и убери на антресоли, — сухо сказала Нонна Сергеевна. — Только не тычь ею в глаза окружающим.

Анна даже оторопела:

— Но я и не думала…

— А зачем тогда всю эту историю рассказала? — чуть ли не хором закричали коллеги.

Анна пожалела, что разоткровенничалась, дискуссию на этом прекратили. Скандальчики в их коллективе были не редкостью, характеры у всех были непростые, но сама Анна предпочитала держаться от этого в стороне. И вот — на тебе! А сама виновата: нечего трепаться про личную жизнь.

В общем, все, конечно, помирились еще до конца рабочего дня, но у Анны остался осадок. К тому же не давала покоя идея, зароненная многомудрыми дамами: у Евгения кто-то есть. Или появился. Или… уже давно есть?

Ревность не была присуща Анне. Во-первых, она искренне считала, что это недостойное чувство недоверия к близкому человеку, во-вторых, поводов для ревности у нее никогда не было. А то, что супруг периодически пропадал до глубокой ночи, так это было понятно и объяснимо: работа такая. Вечерами в лаборатории пусто, оборудование свободно, да и не все опыты можно просто взять и прекратить до следующего дня. Это не издательские планы составлять.

А через несколько дней после этого разговора случилось такое, что начисто выбило у Анны из головы все предыдущие события. Глубокой ночью соседний подъезд их «особняка» со страшным шумом и треском обвалился. К счастью, обошлось без смертельных случаев. Но девять семей из четырех квартир остались без крыши над головой, а уцелевшая половина дома — без света, газа и воды.

Понаехавшие к утру чиновники всех уровней проблему, как ни странно, решили довольно шустро: лишившимся жилья тут же выделили квартиры в малоизвестном тогда Солнцево, а оставшимся предложили на выбор жилье из «выморочного фонда». Семье Анны досталась двухкомнатная смежная малогабаритная квартирка в панельной башне, но в пяти минутах ходьбы от метро, причем станции кольцевой линии.

Очередной отпуск Анна провела по уши в известке, обойном клее и прочих ремонтных прелестях. Евгений, как нарочно, вынужден был уехать в командировку, сына, благо наступили летние каникулы, удалось пристроить в пионерский лагерь, несмотря на его явное неудовольствие, а сама Анна занялась ремонтом и переездом. А закончив оба этих процесса, долго потом удивлялась, как она вообще смогла осилить такое.

— А чему ты удивляешься? — спросил ее вернувшийся из командировки Евгений. — Я всегда знал, что ты — женщина сильная, коня на скаку остановишь только так, а уж про горящую избу вообще молчу. Я бы только путался у тебя под ногами, ты же знаешь, быт — не моя стихия.

Это, кстати, было правда. За годы семейной жизни Анна научилась и гвозди забивать, и стекла вставлять, и даже с простыми сантехническими проблемами разбираться. А уж побелить потолки и поклеить обои… Это она и работой-то не считала. Так, рукоделие от безделья.

Свеженькая и вылизанная до стерильного блеска квартира казалась игрушкой… пока в ней не собралась вся семья и не перевезли мебель. Проходную комнату предназначили сыну, сохранив за ней функции гостиной, вторую — совсем крохотную — сделали спальней. И только. На десяти квадратных метрах, часть которых занимало окно с балконом, а часть — дверь, кроме кровати, шкафа и пары тумбочек места не хватило уже ни на что. В пятиметровой кухне было тоже тесно, а совмещенный санузел вообще создавал неведомые доселе проблемы. Так что про себя Анна даже пожалела, что не согласилась на полнометражную квартиру в далеком Солнцево.

Она-то пожалела про себя, а вот муж и сын свои негативные эмоции не скрывали. Шурка, давно переросший Анну на голову, поначалу обрадовался, что сможет приглашать новообретенных приятелей в собственную комнату. Но быстро понял, что на заставленных до предела четырнадцати метрах особо не развернешься, и что мать имеет обыкновение приходить с работы в самый неподходящий момент.

А потом побывал в гостях у кого-то из приятелей и несколько вечеров подряд бормотал себе под нос, что некоторые умеют жить, и дают жить другим по кайфу, что бывают приличные дома, где макушкой не задеваешь потолок, а плечами — стены, и у взрослого человека есть своя, изолированная комната, куда предки нос не суют, да и в карманных деньгах не отказывают, а он, как первоклашка, до сих пор получает какие-то копейки на школьный завтрак. Что другие…

В конце концов терпение Анны кончилось.

— Чем ты недоволен? — прервала она как-то вечером один из подобных монологов вполголоса. — Одет-обут, крыша над головой есть, слава богу, не голодаешь…

— По-твоему, человеку больше ничего не нужно? — скривил губы Шурик. — Ни мага приличного, ни кассет, ни шузов…

— Будь добр, выражайся по-русски, — одернула его Анна. — Какие еще шузы? Ботинки, что ли?

— Ботинки? Ты еще скажи — валенки. У нас все в фирме ходят, кроссовки, джинсы, все такое только с лейблами. А я будто из тундры.

— Это что, главное в жизни? Тряпки с модными наклейками?

— Ну, поехали! Конечно, для тебя главное — духовность.

— Представь себе.

— А что тут представлять? Считаешь копейки, носишь годами одну и ту же юбку, зато книгами весь дом забит, от пыли деваться некуда. Лучше бы видак купили…

Анна посчитала про себя до десяти, потом как можно мягче сказала:

— Шурик, видеомагнитофоны появились совсем недавно, а книги мы покупали много лет подряд. И потом, откуда у нас возьмутся деньги на…

Сын, не дослушав, фыркнул:

— Да козе понятно, что денег нет. Телек — черно-белый, маг — допотопный. Другие вон кооперативы строют, деньги гребут лопатой и детям покупают не кеды, а музыкальные центры.

— Скажи это отцу. Он, кажется, зарабатывает больше меня.

— Сколько? — с неподдельным интересом спросил Шурик.

И тут Анна растерялась. Она понятия не имела, сколько зарабатывает супруг, который вот уже много лет выдавал ей с каждой получки ровно сто рублей. Наверняка он получал не те сто двадцать, которые полагались Анне в ее издательском совете, но сколько? Сто сорок? Сто восемьдесят? Сколько может получать младший научный сотрудник без степени?

— Я не знаю точно, — пробормотала она. — У нас как-то не принято говорить о деньгах…

Сынуля посмотрел на нее с какой-то жалостью и решительным жестом нацепил наушники от пресловутого допотопного магнитофона. Жить без музыкального сопровождения он, похоже, просто не мог. А Анна прошла на кухню, налила себе чашку напитка с условным названием «чай» (то, что содержалось в упаковке с соответствующим названием не слишком походило на благородный напиток, зато пока еще не было дефицитом), села в свой уголок и задумалась.

Сын, конечно, избалован, спору нет. Но как это могло получиться? В прежней школе никаких претензий не возникало, приятели у него были из таких же семей научных и околонаучных работников, жили все примерно одинаково. Здесь школа, вроде бы, тоже обычная, но… Но как же она не заметила, что их панельная башня торчит, как инородное тело, среди куда более современных и элегантных домов светлого кирпича со встроенными лоджиями? Совсем не простые домики, обычным людям тут квартиру не получить…

Духовность? Как ни грустно, сынуля во многом прав. Это раньше собирались компании, обсуждали литературные и театральные новинки, гордились отсутствием мещанских предрассудков. Где теперь эта компания? Как-то незаметно прекратились ежемесячные посиделки: кто-то уехал, кто-то переехал, кто-то просто незаметно исчез с горизонта. И долгие разговоры вечером с мужем «о духовном и греховном» — когда они закончились? Анна не могла вспомнить последней подобной беседы.

А уж по поводу зарплаты супруга… Тут Шурка попал не в бровь, а в глаз. Она, наверное, совсем уж не от мира сего, если понятия не имеет, сколько зарабатывает ее благоверный. И о том, что она — красавица и умница — тоже больше ни разу не заикнулся, а домой фактически приходит только ночевать. Даже выходные проводит в своей лаборатории, если, конечно, не врет. А если?..

Анна отчаянно замотала головой. Нет, не может быть, все в порядке, просто Евгений вот-вот защитит диссертацию, нужно проводить бесконечные опыты, серию за серией. И сына он любит, каждую свободную минуту проводит с ним, берет его на свой обожаемый футбол, если удается достать билеты, помогает с уроками… иногда. Нет, она просто устала, смертельно устала от нудной, серой жизни, где все труднее купить, точнее, достать самое необходимое, где вокруг происходит непонятно что под названием «становление демократии».

Анна отлично помнила, как всех взбудоражил недавний первый съезд нового Совета депутатов, какие страсти бушевали на голубом экране и вокруг. У них на работе трудовая деятельность фактически прекратилась: тихоня Верочка приволокла черно-белый портативный телевизор и дамы, забыв про все на свете, упоенно следили за происходящим на экране. Ей же это казалось нестерпимо фальшивой, непомерно затянутой сценой из какой-то скучной пьесы, поставленной, к тому же, отвратительным режиссером.

И еще было страшно. С экрана открыто говорили то, о чем раньше только шептались на кухнях, и все воспринимали это, как нечто само собой разумеющееся. А толку от этих разговоров не было, скорее, наоборот. Москва становилась чужим и угрожающим городом, дня не проходило, чтобы не сообщили о каком-нибудь убийстве или особо дерзком ограблении. Грабили, между прочим, не неизвестно откуда взявшихся хорошо одетых людей на иномарках, а всех подряд, так что на улицу с наступлением темноты и выйти-то было страшно.

И вот под угрозой оказался собственный дом, который казался таким незыблемым и уютным. Сын считает ее идиоткой-идеалисткой, муж вообще непонятно чем живет и о чем думает, на работе все чаще поговаривают о том, что скоро будет большая реформа Академии наук и их «шарашкину контору» обязательно прихлопнут за бесполезностью, так что надо начинать подыскивать новое место работы. Какой? Где? Что они умели делать, дамы далеко не первой молодости, давно привыкшие к своей комфортной синекуре?

Анна протянула руку, чтобы налить себе еще чашку чая, и вдруг согнулась от нестерпимой, режущей боли. Словно кто-то всадил ей в живот нож и медленно, с садистским упоением, поворачивал его, раздирая внутренности. Звать на помощь было некого: Евгения дома нет, сын за своими наушниками ничего не услышит… Перед глазами все поплыло, она сползла на пол и уже в позе эмбриона потеряла сознание.

Очнулась она совершенно в незнакомом месте, прежде всего поразившим ее своей тишиной. Попыталась разглядеть что-нибудь в полумраке, но не столько увидела, сколько почувствовала воткнутую в вену иглу и резиновую трубку, уходящую куда-то вбок и вверх. Анна попыталась шевельнуться, но не смогла и непроизвольно застонала. Тут же над ней склонилось незнакомое женское лицо, обрамленное белой косынкой:

— Очнулась, милая? — тихо спросила женщина. — Ну, вот и хорошо, все правильно.

— Где я? — почти беззвучно шевельнула губами Анна.

— В реанимации, милая. Почти сутки здесь, мы уж стали беспокоиться. Правда привезли тебя… поздновато. Но ничего, операцию сам профессор сделал, все будет хорошо.

«Какую операцию?» — хотела спросить Анна, но перед глазами опять все поплыло и она снова провалилась в беспамятство.

Когда она снова открыла глаза, то обнаружила, что находится в большом сумрачном помещении с несколькими койками. Капельница стояла рядом с ее кроватью, только игла была воткнута уже в другую руку. И туман в голове был не такой густой, она даже вспомнила, что уже приходила в себя, что лежит в реанимации после какой-то операции, и что все прошло довольно успешно. Но как она вообще сюда попала и что за операция? Неужели под машину попала? Ничего не вспоминалось, кроме того, как она вышла с работы и отправилась домой.

Страшно хотелось пить, но кого об этом просить и как она не знала. И тут, словно в ответ на ее немую мольбу, появилась медсестра. Вроде бы та, которая подходила в прошлый раз. Или другая? Эти косынки всех делают на одно лицо.

— Пить, — прошептала Анна.

Сестра молча, привычным движением протерла ей губы извлеченной откуда-то влажной салфеткой.

— Пока потерпи, — сказала она. — Скоро профессор посмотрит, решит, что тебе можно, а что пока нет. Сейчас утренний обход будет.

— Как я сюда попала?

— Как все — по «Скорой», — краешком губ усмехнулась сестра. — Сначала в операционную, потом — под капельницу. Скоро, наверное, в палату переведут, и так ты тут задержалась.

— Меня сбила машина?

Сестра изумленно приподняла брови:

— Машина? Нет, тебя вроде бы по другой части оперировали. По женской. Ты пока полежи молча, я тебе утренний туалет сделаю, а вопросы врачам задавать будешь. Договорились?

Анна молча кивнула, ошарашенная услышанным. Операция по женской части? Странно, с этим у нее вроде бы все было в порядке. Или — не совсем? Вдруг вспомнились неоправданные задержки и преждевременные кровотечения, периодические тянущие боли внизу живота, еще какие-то мелочи. А диспансеризацию она в этом году пропустила, что-то помешало, все откладывала. Вот и дооткладывалась.

В любом случае, любая беременность и выкидыш исключались: Евгений не прикасался к ней уже несколько месяцев. Кстати, он-то знает, что с ней произошло? И что с Шуркой? Неужели он дома один? Если верить сестрам, она здесь вторые сутки, как же там ее мужчины?