Тебе, кто, наконец, меня заставил Поверить — верх банальности! — в себя, Вся эта книга. Вне всех логик, правил, Волнуясь, веря, веруя, любя… А надо мной — божественным щитом Твоя рука незримая простерта. Ничто не позабыто и не стерто: Ты снова в каждом светлом сне моем. Неизгладима первая любовь. Какую б маску время ни надело На нас — с тобой мы вместе вновь и вновь, Неразделимы — как душа и тело. Где ни встану — ты все впереди, Ты всегда от Вселенной — слева. Мне сдержать бы тебя, как в груди Возглас вольного изумленья. Притаиться б за садом седым И скрутить, когда станешь явью, Мне собрать бы тебя, как дым, Облетающий в мае с яблонь. Мне б в ночи, не смыкая глаз, Среди звуков шуршащих и теплых Сторожить твой возможный лаз, Когда их у тебя — бессчетно. Записать твою гибкую речь На магнитном кругу Вселенной. Мне б тебя, как луну, сберечь От ущерба и разоренья. И в движенье — сквозном и косом — Две ладони, два профиля лунных… Мне б тебя приковать, мой сон, К изголовью ночей чугунных. Но виденья не входят в дом, Если их превращают в слепок. Мне сдержать бы тебя, как стон Свой — последний. Посмейся! Как вышло, что в замкнутой жизни, Размеренной жизни моей Ты был лишь приятным сюрпризом, А стал вдруг — дыханья нужней? Как вышло, что в зимний тот вечер С тобой свел нас случай слепой? Ты был — лишь бесплотною встречей, А стал вдруг — моею судьбой. Когда, за каким откровеньем Я стала земной и другой? Ты был — виртуальным явленьем, А сделался — жизнью самой. И мосты не сожгу, и коней не сменю. Губы — в кровь, пальцы — в хруст, ничего, устою Только ночью, быть может… да-да, в «час души»… Вдруг проснется извечное: «О, не дыши!» Но печатью на сердце и перстнем на перст Положи мою душу — извечный мой крест — Невиновную, грешную, Бог ей судья! В ней вся сила моя, в ней вся слабость моя. А смятенность лица и невольная дрожь — Это все, чем отвечу на нежности нож, Что вонзился, как молния, в душу мою… Сердце в кровь, жизнь на слом, ничего, устою! Стихи во всем созвучны со стихией. Бывает, говорят, зимой гроза… Передо мной глаза твои — такие, Нежней которых выдумать нельзя. Из детства, изо всех ночных видений, Меня маня, чаруя и дразня, Глядят глаза знакомые — темнее И невозможней выдумать нельзя. Предчувствую разгул стихов стихии, Но не в обрыв, а к облакам скользя, Я вижу: светят мне глаза — такие, Родней которых выдумать нельзя. Самое время — сонеты слагать. Дура и дура — ну что с тебя взять? Мало учили? Не били давно? Не беспокойся, добьют все равно. Ну, поиграй напоследок, дружок, Если не впрок самый жесткий урок. Все, что осталось, раздай поскорей, Нищею станешь — так будешь умней? Вряд ли, голубушка. И с бубенцом Пестрый колпак станет — брачным венцом. Самое время — ночами не спать… Дура и дура, ну что с тебя взять! Ничего мной тебе не обещано, Никаким я зароком не связана, Потому, что я вовсе не женщина, Я — звезда твоя сумасшедшая И земною быть не обязана. Прямо в руки с небес спустилась, Прямо в небо сквозь пальцы кану, Потому, что Шестым Океаном Рождена — и обычной не стану… Пусть сейчас такой притворилась. Какое счастье у меня украли! Когда бы ты пришел в тот страшный год — Меня б в чужой игре не проиграли, Души бы не пустили в оборот. Как много я стихов не написала! (Как много написала — да не тех). Когда б тебя тогда я повстречала — Иными были б слезы. Да и смех Иным бы был, наверное. Кто знает? Хоть к лучшему все в лучшем из миров, Но сколько не увидела я снов Счастливых — уж никто не сосчитает. Я сама проявила похвальное рвенье, Только я просчиталась на самую малость: Метеором хотела блеснуть на мгновенье — А мгновение жизни длинней оказалось. Мой расчет оказался придуманным вздором, Я ошиблась в себе — по заслугам расплата. Не смогла я холодным блеснуть метеором, Как хотелось девчонке наивной когда-то. Я не знала про это, но знаю сегодня, Заплативши за знанье жестокую цену. Я считала холодной себя и свободной, Оказалось… Да нет, обойдемся без сцены. Без плащей бутафорских, без масок и грима, Без заученных намертво реплик лукавых, Без наивной в своей немоте пантомимы, Без счастливых развязок и финалов кровавых. Оказалось, что слиты несчастье и счастье И нельзя разделить их руки мановеньем, Оказалось, что тайной и горькою властью Обладает мгновенье… Но только мгновенье! Тяжело. Потому что прошедшие годы Я ничем не восполню, никогда не забуду, Потому, что той странной, все ждущей кого-то, Глупой женщиной-девочкой больше не буду. Душа душе — ни капли не должна, Душа дотоль жива, доколь нужна Другой душе, во всем ей равно-вечной. Цепь равно-душья уз иных покрепче. Затем, что — вне. Затем, что — над и сверх Всего мирского и живущих всех. Не «потому», а только — «вопреки». Душа — движенье духа, не руки. Касанье мыслей, не касанье уст. Душа с душой — сплав равно-значных чувств. Я снова вспоминаю нашу встречу — Прекрасную и странную слегка, — И вновь встает за строчкою строка, И образом твоим наполнен вечер. Я никогда так полно не жила, Такой счастливой, легкой, молодою Я никогда, поверь мне, не была… Так значит, все же стала я — другою? Благодарю, пускай и невпопад, Всем сердцем за свершившееся чудо, За каждое свиданье, каждый взгляд, За те слова, что вечно помнить буду. Ни дня, ни часа не хочу иначе. Я плачу — да! — но я от счастья плачу. Прекрасно то, что я тебя люблю. Прекрасно то, что ты меня так любишь, Что я почти спокойно ночью сплю, Хоть никогда меня ты не разбудишь На утренней предсолнечной поре, Что никогда мне раньше всех не скажешь: «Вставай, дружок. Уж утро на дворе.» Что никогда ничем меня не свяжешь… Ах, жизнь моя, прекрасен наш союз! Но иногда он до того прекрасен, Что я не сплю ночами. Я боюсь Проснуться. А в бессонницу пристрастен Любой — ко всем. В пристрастьи признаюсь: К тебе — пристрастна. Вывод? Слишком ясен! Ну, что же делать, если так случилось? Одно сказать лишь можно: так случилось, Что мне почти у самого конца Пути такой подарок царский сделан, Такое счастье испытать дано, Что остается только изумляться — За что? Да, я мечтала и ждала, Но и сейчас ещё боюсь поверить. И с каждым днем, рассудку вопреки, Я все полнее счастье ощущаю, И только повторяю, как молитву Слова: «Так не должно быть…» И еще: «Благодарю…» И как там было? — «Мне бы Родиться двести лет тому назад…» Нет, нет, родиться я не опоздала! А все мои терзанья, слезы — вздор, Ребячество. Я клятвы не нарушу. Нам до разлуки время есть еще, Еще тебя порадую — стихами, Причудами, быть может, ворожбою… А правда, я давно не колдовала, Ужели зелье действует еще? Ах, бред! Не принимай так близко к сердцу! В моих ли силах — да приворожить? Сама я стала жертвой приворота. Но что же делать, если так случилось? Одно сказать лишь можно: так случилось. И не судьба, и поздно, но — люблю. Люблю — оправдываться незачем и нечем. Короткие звонки, минуты встречи, Как капли, пересохшим ртом ловлю. Утратив тень надежды, я за тенью Надежды, все забыв, бегу бегом. Утратив веру, стала суеверной: И сад уже не в сад, и дом — не в дом. Уж я-то знаю, как досталась мне Обманчивая видимость покоя. Какой за это плачено ценою Сполна. А чаще все-таки — вдвойне. Уж я-то знаю, сколько нужно сил На то, чтоб сильной только лишь казаться, И сколько воли, чтобы отказаться От благ, которых разум не просил. Но я не знаю, как мне объяснить То, что сейчас со мною происходит… Клубок судьбы разматывает нить И в лабиринт меня с собой уводит. Подними над грешною землею, Опусти меня на облака. Дай побыть немного молодою, Дай взглянуть на жизнь издалека — Свысока. Не урони случайно. Руки невзначай не опусти, Причаститься дай последней тайны, В сотый раз таинственность прости. Только б голова не закружилась, Только бы себя мне не забыть… Что должно случиться, то случилось, Некого и не в чем мне винить. Совесть тихо сытой кошкой дремлет, Тают, тают облака мои… Опусти меня скорей на землю… То есть просто на руки возьми. Пусть это только лишь мираж, Знак близкого самума. Последняя — в ряду всех краж Из кошелька Фортуны. Счастливый промах колеса В игре Судьбы — рулетки. Удачи яркой полоса, Шальной побег из клетки. Я ко всему готова. Что ж: Случается — случайно, Что сам Господь отводит нож В последний миг закланья. Боюсь? Да ничего я не боюсь. И больше никуда не тороплюсь. Куда спешить? Ведь жизнь, а не кино Не будет «хэппи-энда» все равно. Что мне грозит? Да в худшем варианте Я лишь вернусь к тому, что было раньше: До нашей эры. Этого бояться? Да было бы чего! Ну, улыбаться Я снова разучусь. Ну, замолчу. Ну, не погладят нежно по плечу. Жила ведь и без этого — годами. Неплохо, кстати. Распустилась — с вами. Стихи, цветы, романтика — красиво. Ну, перестану быть такой счастливой. Так не умру, надеюсь. Перебьюсь. Когда равномерно биенье сердец, Что значит «начало», что значит «конец»? Там нет ни конца, ни начала, Где слово «любовь» прозвучало. Когда равнозначно смятение глаз, Что значит «столетие», что значит «час»? Там не ни часов, ни столетий Где явственно веет бессмертьем. Когда равносильно сплетение рук, Что значит «молчание», что значит «звук»? Там нет ни молчания, ни звука, Где вновь отступила разлука. А самое трудное было — На грешную землю сойти: В таких эмпиреях парила — И слов описать не найти. А самое трудное было — Упреков и слез избежать: Сама все себе намолила, О чем же теперь горевать? А самое трудное было, Что грезы сбылись наконец: По-царски судьба рассудила, Воистину — делу венец. А самое главное было — Свершенность свиданья с тобой, И вновь обретенная сила Быть рядом. Но — быть лишь собой. Вся жизнь была залогом и прологом Того, что совершается сейчас. Писала много — пышно и убого. Попробую опять — в который раз. Восмью строками подвести итоги, Восмью строками новую начать Главу. А впрочем, лучше помолчать И, молча, — и в надежды, и в тревоги. Тишина повисла над Москвою, Побледнело зарево огней… В этой веренице дней Выпал шанс побыть самой собою. Наконец — свободной. Ото всей Суеты. От этой вечной ноши Будничных, бесчисленных забот… Как же я устала, мой хороший! Труден этот «судьбоносный» год. Как же я измучена, любимый, Если мне так сладко быть одной… А перо скользит неудержимо И, как сердце, рвется за тобой. Ни прошлого, ни будущего. Тоска. Девятый вал. Бессонные стихи. Но все не-совершенные грехи Искуплены безумной летней ночью. Спасибо за этих стихов водопад, Спасибо, что мне не вернуться назад, За то, что любая беда — не беда, Как только твой взгляд… ах, твой взгляд я ловлю. Спасибо за то, что свиданий я жду. Спасибо за светлые слезы мои, За счастье писать о счастливой любви. За то, что рифмую все, всюду, подряд! Спасибо, что мне не вернуться назад. За то, что ты так безоглядно — нежен, Так больно дразнишь, щедро так надежду Мне подаешь — не нищенке, а равной, Что при тебе не смею своенравной Я быть. Что я ищу слова простые И теплые — не прежние вития. За то, что ты меня ребенком старшим Считаешь. Что по-прежнему летящей Душа моя становится. За встречи Короткие. За каждый долгий вечер В неистовости жадной — за работой И за твою прекрасную заботу О девочке, которую поэтом Назвал впервые ты. Но не за это Благодарю всего нежней. За то, Что ты мне нужен в жизни, как никто. Как девочку по голове погладь, Коснись виска спокойною рукою. И время чудом обернется вспять И позовет в дорогу за собою. Коснись виска — исчезнет седина, Коснись виска — разгладятся морщинки, Которые тревога навела. Коснись виска — растают в сердце льдинки. Как девочку погладь по голове, А я глаза закрою на мгновенье И в этой знойной летней тишине Услышу эхо музыки весенней. Твоя трагическая резкость, Пластичность резкости твоей, Твоя мальчишеская дерзость И взрослость золотых теней Вкруг темных глаз — какое чудо Они свершают для меня? Нет, я не стану, я не буду Садиться близко у огня. Ты есть — мне этого довольно… Но почему твое лицо Всплывает в памяти невольно, Замкнув бессонницы кольцо? О пустота твоих ладоней, Неощутимость губ твоих! В таком невиданном разгроме Избитых, позабытых рифм… Твоя стремительная плавность, Усталость тонкого лица И вся загадочность и странность Меня обманут до конца. Все выманят, обезоружат, По капле высосут стихи И, точно вещь совсем ненужную, Небрежно бросят на пути. Но пусть потом мне будет больно, Сейчас одно грозит, как риф Острейший: пустота ладоней, Неощутимость губ твоих. Я в первый раз не знаю, что сказать, Я в первый раз пророчить перестала. Что думать о конце, когда начало Я не могу ни вспомнить, ни понять? Нельзя играть по надоевшей схеме, И знаю лишь одно: да, я люблю. Но на до мелочей знакомой сцене, Забывши роль, безмолвная стою. А мысленно — такие диалоги! Такой поток сверхостроумных фраз! Но вслух… Лишь лепет, жалкий и убогий, Под ироничным взглядом темных глаз. И снова ночь. И перезвон курантов. И тихий шорох ветра за окном… Так получилось. Мы не виноваты, Хотя порой и правы не во всем. Так получилось. Фарс и мелодрама Сплелись в один трагический клубок. Смеяться — поздно. Плакать — слишком рано. Да и о чем, когда не вышел срок Тому, что было и тому, что будет, Что есть уже и что лишь предстоит? И даже цепь привычно-странных будней Меня уже почти не тяготит. Так получилось. Но порой ночною Совсем не те нас посещают сны. И не меня ты чувствуешь спиною, А лишь плиту холодную стены. И я щекой заплаканной прижалась К своей руке, не к твоему плечу… Кто выдумал смешное слово «жалость»? Об этом даже думать не хочу… Нет, все-таки мы просто дилетанты: Нам скучно врозь, не тесно и вдвоем… И снова ночь. И перезвон курантов. И тихий шорох ветра за окном. По-своему с ума сойти — так что ж? Так повелось, что в этом нет шаблона. Но, как за круг, хватаюсь я за слово И ставлю точку, как втыкают нож. Куда? Откуда кровь капелью звякнет? Своя ль, чужая ль, — ах, не все ль равно? И кровь, и боль со временем иссякнут… Дожить бы лишь до времени того! По-своему с ума сойти — куда? Куда идти, с рассудком распростившись? Кому нужны блаженные и нищие? Сойти — с ума, со сцены… Ерунда! Спи, мой милый, без сновидений, Засыпай легко и с улыбкой. Я спою тебе колыбельную, Только шепотом, тихо-тихо. Я побуду с тобой немного В этот поздний и сладкий час. Спи, мой милый. Не хмурься строго, Не вздыхай хоть на этот раз. Я желаю тебе доброй ночи, Спи же крепко и сладко спи. Просто я люблю тебя очень… Ты за это меня прости. Ночь подкралась на лапах мягких И по комнате бродит тенью. День был слишком шумным и ярким… Спи, любимый. Без сновидений. И с тобою лишь наполовину Я сама собою быть могу: Нежною, насмешливою, милой… Я ещё покой твой берегу. Ты не знаешь, чем плачу за встречи, Как потом их вспоминаю я, Сколько сил мне стоит каждый вечер На краю удерживать себя. Ты не знаешь, как бы ворожила, И в каком бы вихре закружила, На какой бы возвела костер. Как бы все на свете позабыла, А тебя бы — до конца любила, Точно сорок ласковых сестер. Если в нашем бредовом дуэте, На каком, я не знаю, свете. Мне поэтом быть суждено, То, наверное, мне придется Первой падать на дно колодца, Первой пробовать яд и вино. Если в нашем — как там? — романе В этом все ещё зыбком тумане Вы хотите меня научить Бесполезной житейской прозе, Значит, все это — несерьезно. В прозе новым стихам не быть! Ироничная улыбка — только щит. Кто защиты этой зыбкой не простит? Ошибалась, ушибалась — жизнь идет. А до свадьбы все, считалось, заживет. После свадьбы много-много лет прошло. Все, казалось, слава Богу, зажило. Только шитый белой ниткой шов — трещит. Вот и прячусь за улыбку, как за щит. Будто переливание крови Эти дивные встречи мои. Мне ничто не поможет, кроме Обновления всей крови. Стисну руки, глаза закрою, Вдруг догадкой ошеломлена: У меня — твоя группа крови И меня к тебе тянет — она. Но ты, один лишь ты и виноват В том, что стихов оборвалась лавина. Ведь я ни в чем не знала середины — Той, золотой. Мне — или рай, иль ад, Но только не чистилища долины. Не рифмовать — да лучше и не жить! Но эти рифмы — медленная пытка… О Господи, как хрупко и как зыбко Все то, что пожелал ты подарить! Прости меня. Я намолчалась — всласть. Летать прекрасно, только б не упасть. Я верю, что меня ты позовешь Протянешь руки, ласково шепнешь: «Мой свет весенний…» И пойду доверчиво, Как маленькая, глупенькая девочка, Извечно женскую перемогая дрожь. Пусть будет все иначе, чем хочу, Пусть ты захочешь только отогреться И, мимоходом прислонясь к плечу, Так нехотя, шутя, заденешь — сердце. Пусть все мои наивные маневры Видны за километр. Пусть условен И зыбок этот перехлест дорог, Пусть по ошибке ты на мой порог Взошел — и смотришь так недоуменно… Я верю, что ты все-таки придешь В осенний снег или в весенний дождь, Прочтешь моих стихов дневник лукавый И… ничего, наверно, не поймешь, Но все-таки зачем-то позовешь — И я пойду. Как девочка за мамой. Я ждала тебя, так ждала: Все старье из стола убрала, Дневники и стихи сожгла, Угольком глаза подвела… И что ты не придешь поняла. Мне говорили: счастья не бывает. А если и бывает, то не так. А как — никто, по-моему, не знает. А из-под ног земля все уплывает И сердце без ошибки понимает И принимает каждый новый знак. Я вспомню — и горячею волною Меня опять накроет с головою И сердце остановится на миг. Спасибо, мой родной, за совершенье Всех самых сумасбродных сновидений, За то, что жив поэзии родник. Спасибо, мое счастье, за мгновенья Двойного — в унисон — сердцебиенья, За то, что я живу, смеюсь, пишу. Спасибо, мое сердце дорогое, За то, что я сумела стать другою… А большего я просто не прошу. Ведь я живу, смеюсь, люблю, дышу. Просто — голос в трубке телефонной, Просто — ключевой воды глоток, Просто — ключ к десятку новых строк, Утро после ста ночей бессонных. Вот и все. Не правда ли — как просто? Просто — счастье, просто — жизнь и свет. Просто горя не было и нет, Просто… ничего ещё не поздно! Я безумна — что смотреть с улыбкой немой? Но сошла я с ума летней ночью одной. Пели звезды о встрече, отпевали — разрыв. На одно лишь мгновенье все в душе сохранив, Я забыла, забыла, где муж, где жених, Где — лишь тень, их ведь столько уж было — моих. Столько было — моих, ты же, к счастью, — не мой… Я безумна — что смотришь с улыбкой немой? Все будет в свое время. Бег минут Сближает нас прочнее всяких пут. Увидимся? Не встретимся? Все благо! Ведь только тех и любят, кого ждут. Вскрывала вены до костей, А кровь не шла никак. Хотела заманить гостей, Да помешал пустяк: Ни капли крови про запас У ведьмы не нашлось. Зря пробил заклинанья час — Заклятье сорвалось. Чем завтра потчевать дружка И чем приворожить? Под сердцем нож на три вершка, А крови — не добыть. Я сумасшедшая, я знаю: Так рваться к горькому концу, Так балансировать по краю Нормальным просто не к лицу. В минуты редких просветлений Я ощущаю холодок Моих последних песнопений И кровь в конце последних строк. Я хочу быть Чебурашкой, А не бедною дворняжкой. Чебурашке нужен друг. Может, он найдется вдруг? Я хочу быть Винни-Пухом С гладким, сытым, толстым брюхом. Только мед хочу любить, В гости к кролику ходить. Вот история какая: Кем мне быть — сама не знаю. Надоело сочинять, Лучше снова буду спать. Длинный день на балконе, в цветах, и тот взгляд твой внезапный, И мгновения те, что уходят, увы, безвозвратно, — В яркий, солнечный луч обернувшись, но — вечером тенью вернутся. И заснуть на мгновенье, и снова от счастья проснуться… Эти дни вне реалий… Нужно их нам использовать как-то, Как в азартной игре, открывая все новые карты. И, встречая, как новость, капризы судьбы поминутно, Козырного туза утаить и метнуть лишь под утро. Козырного туза — невозможно — счастливое лето, Короля козырного — тот самый «да божий» поэта, И трех дам козырных, что приходят ко мне вновь и вновь, Трех сестер неулыбчивых: Веру, Надежду, Любовь. Больную душу трудно излечить, В единый миг как с прошлым распроститься? Я так привыкла плакать и молиться, Не научившись наяву любить. Услышь, как мне тоскливо и тревожно В глухую ночь под красною звездой. Пойми, как мне невероятно сложно Стать молодой, оставшися седой. Услышь, как я зову тебя, любимый. Не руку, нет, хоть голос протяни Сквозь эту ночь, сквозь призраки мои, Скользящие безмолвно мимо, мимо… Услышь меня, спаси меня, любимый. Да, в счастье есть трагическое что-то. Конечно, есть. Пусть это только нота, Но та, которой дышит весь прелюд. Гармония, слиянье, совершенство, Апофеоз, высокое блаженство, Экстаз… А если все-таки убьют? Как раз на пике этого полета… Я больше не боюсь ни черных дней, Ни белых от бессонницы ночей, И прошлого безжалостные тени Покой мой потревожить не сумеют Отчаянье и грусть — все преходяще. Впервые в жизни грежу настоящим, Впервые в жизни не хватает слов И… слишком много их. Как птицелов Я караулю ту, одну, чьи песни Совсем немногим избранным известны. Но попадет ли мне она в силки? Ее полет и песни так редки… Я не боюсь предчувствий и примет, Я не боюсь за все держать ответ. Лишь одного боюсь: а вдруг, а вдруг Молчания опять замкнется круг, В моей душе иссякнет рифм родник — И я тебя утрачу в тот же миг. Бояться — не гибели: ладоней твоих Отчетливых линий. Читаю на них Погибель. Не даром Гадаешь ты мне. Ах, дорог подарок! Плачу — и вдвойне. Плачу, а не плачу, Не злюсь — золочу Ладони горячие Тебе — палачу. Не алою кровью, Не солью очей. Сладчайшею болью Всех дней и ночей. Пойду, улыбаясь, Босая — по острым Ножам, лишь поманишь, Пройду к тебе — версты. Чтоб только касались Меня твои руки, Чтоб радости завязь Рождалась из муки. Чтоб только единого Бояться: твоих Безжалостных линий Ладоней родных. Казаться сильной — вовсе и не грех. Так воспитали нас. Так было модно. Один за всех? Да за кого угодно Одна — за всех, для всех и против всех. Казаться сильной — норма, эталон. Не суть столь важно: быть или казаться. Ведь на войне как на войне — сражаться И все. А кто боец, она иль он, Кому какая разница? Победа! Вот — высший смысл, единственная цель. И крутимся, как белки в колесе, По собственному — вражескому — следу. Казаться сильной, быть ей… О, когда бы Сумела я начать с начала жить, То одного старалась бы достичь: Казаться, быть и оставаться слабой… Какой Шекспир и завещал нам быть. Как трудно мне выразить сердце стихами Пусть все теперь будет лишь в области снов. Но только с тобою… Нет, все-таки с Вами Я ближе, чем с теми, кто рядом. Но слов О том, что все смертны, не надо. Я знаю. Хватило могил на недлинный мой век. Не нужно о смерти, я Вас заклинаю, Пожизненно мой дорогой человек Пусть будет другое, пусть даже — другие, Я Вас не ужалю ревнивой строкой. Мы любим друг друга. Сегодня. Живые. И вечно я — с Вами. Нет! Все же с тобой. Человек ты мой удиви тельный, Для чего это чувство вины? Испокон веков у обители Было ровно четыре стены. В рождались сонеты, поэмы, В этой келье и взял разбег Век наш атомный, жесткий, нервный, Беспощадный, прекрасный век. Удивительный, так непонятный Проходящими рядом с тобой. Муж, любовник… Пустое все это. Будь собой. Лишь самим собой. Зачем нам виноватого искать? И в чем кого-то можно упрекать? На все вопросы есть лишь два ответа: «Да» или «Нет». Ты хочешь третий дать? Если так бывает — я поверю В Бога, в черта и во всех святых, И единой мерою измерю То. Что отпускалось на двоих. Чудо, счастье, грех или безумье — Принимаю и благодарю. Где оно, мое благоразумье? Искра божья — где? А я горю Той звездой… единственной? Любимой? Боже мой, твоей, твоей звездой. Птица счастья не промчится мимо, Прилетит поговорить со мной. Никуда я не смогу уйти, Слишком все прекрасно и серьезно. Мне уже иного нет пути, Нет судьбы — иной. Шипы и розы — Все мое. И замерли весы В равновесьи хрупком и непрочном. Тишина… И только ритм сверхточный Отбивает сердце, как часы. Закрываю глаза — и ты снова со мною, И рождается снова строка за строкою… Видно правда — судьба, видно правда — любовь, Если счастлива так, если нежность такая, Что её передать не могу, слов не знаю, Согревает доселе холодную кровь. Закрываю глаза — и опять над землею На твоих я руках уплываю в иное Время, жизнь и пространство — в стихию стихов. И — строка за строкою, мечта за мечтою — Шлю к тебе я, о сердце мое дорогое, Бесконечный, бессонный, безмолвный мой вздох. Когда метель начнет меня душить Колючим ветром и холодным снегом, И в темных тучах будет скрыто небо, Ты только не забудь мне позвонить. И если «мир связующая нить» Прервется вдруг под чьей-то силой злою, Останусь все равно сама собою — Ты только не забудь мне позвонить. Когда, устав венки сонетов вить, Я захочу не счастья, а покоя, (Вполне возможно, будет и такое) — Ты только не забудь мне позвонить! За яд созвездий, счастье матерей И пепел денег в боковом кармане Мы платим тысячью невидимых смертей И пулей, не досчитанной в нагане. А к небу — километры желтой пыли. Сквозь жар и гарь проторенных дорог Бредут бродяги в такт мельканью милей, Стучат ступни окостеневших ног. На сочность листьев, на огонь початков, На море голубеющих небес Ложится пятернею отпечатка Ушедших лет костьми звенящий лес. А пыль поет, в долине растекаясь, О тех, кто подняли её, пройдя. И падает, к крестам церквей ласкаясь, Как мы детей целуем, уходя. Ты с ума меня свел, ты меня отравил, Опоил сладким ядом, измучил. Для чего ты гордыне меня научил, Обучил осмысленью созвучий Слов, доселе бесцельных, бессмысленных? Кто Дал тебе это страшное право: Вынимать — наугад — точно фишки в лото, Мне судьбу каждый день? И неправый Суд творить над любым легким шагом моим, От тебя ли, к тебе ли… О. Боже! Я грешна, как и все. Но мерилом таким Измерять мою жизнь — невозможно Я безумна, да, знаю. Но кто же с ума Меня свел? Палачом и судьею Здесь могу быть лишь я, а не ты. Я сама Расплачусь. Жизнью. Кровью. Собою. О, пожалейте же! На помощь я зову. Как кровью, истекаю я стихами. Уже туман стоит перед глазами. Я падаю, я брежу, я плыву. На дне давно? — или за облаками? — Не чувствую, не знаю, не пойму… Не совершенный грех, ничью вину Уж не втройне — семижды искупаю. Ну, так что же, моя голубка, Пей взахлеб из этого кубка. Тридцать лет тебе не было жутко С тенью, призраком — ночь напролет! — Черной магией заниматься, Переписывать заново святцы, Так тебе ли живого бояться, Если мертвый за дверью ждет? Ты их спутала, видно, случайно И живому все тайны, А тому, другому, свиданье Ты в полночный назначила час. Вот теперь сама разбирайся: С тем — беседуй, живому — кайся. Крепок был тот напиток райский… Ну так что же — в последний раз. Все ведь знала, сама все знала, Все давным-давно предсказала, Так кого же винить теперь В том, что счастья отпущено — мало, Что седьмого не снять покрывала, И что снова захлопнута дверь В ту страну, где тебя… любили? Или просто ласковы были? Слышишь: полночь часы пробили. Если хочешь, их с сердцем сверь. Снова, ах, снова стихов водопад, Снова ловлю вопрошающий взгляд: «Любишь ли?» — молча. И молча, в ответ: «Да.» Только взгляд, только глаз ясный свет. Снова, ах, снова я жизнь тороплю, Снова тебя больше жизни люблю, Снова рифмую — впопад, невпопад — Снова, ах, снова стихов водопад. Найди себя в разливе бурном строк: Здесь много продиктовано тобою. Найди себя — давала я зарок Ничем не лгать: ни рифмой, ни судьбою. Найди в моих стихах твои слова, Ведь я их только эхом повторила А ты на них имеешь все права — Тебе их вместе с сердцем подарила. И, наконец, найди в стихах меня. Моей души летящую крылатость, Несвойственные мне чеканность, сжатость, И вечно мой свет дальнего огня. На день иль на неделю — но назад Всегда, всю жизнь хотелось мне вернуться. Остановить мгновенье, слово, взгляд, Заснуть седой — и девочкой проснуться… Мне странно, но ни с кем и никогда Я не была от прошлого свободна. Все вспоминала, сравнивала… Да, Пусть было больно, но зато — удобно. Снять с полочки привычный трафарет — И ясно все, до самого прощанья… Во время наших встреч — полусвиданий — Сознаться ли? — воспоминаний нет. Когда пишу? Когда не сплю, Когда тебя я вспоминаю, Когда себя не понимаю, Когда слова любви ловлю, Когда тебя я так люблю, Что блажью это не считаю. Когда пишу? Когда живу, Когда так сильно сердце бьется, Когда мечтать мне удается, Когда судьба в лицо смеется, Когда я вижу — наяву — Звезду мою со дна колодца… А что ещё мне остается? Вот и пишу. Пишу и рву. Рву письма лишь, а сердце рвется. Кто подсказал тебе? Как ты подслушал Все то, что про себя шептала я? Ужель и правда равнозначны души? Да что теперь мне и душа моя! Ее я потеряла, подарила, Но, кажется, твою взяла взамен… Побеждена я — или победила? Пленила — иль сама попала в плен? А напоследок — лучше помолчать. Нельзя же надышаться перед смертью. Увидимся, не встретимся — как знать? Все благо. Уж давно написан «Вертер». А напоследок — лучше не глядеть. Пускай уж память зрение обманет. Чтоб петь потом и плыть, чтоб плыть и петь… А впрочем, уж давно написан «Гамлет». Да все уже написано давно, Да все уже как будто все равно. Последний вздох так беспечально-нежен. И, собственному сердцу вопреки, Не вскину глаз, не подниму руки… Не удержать. Конец-то — неизбежен. Мне бы родиться лет двести назад, Мне бы за веером прятать свой взгляд, Мне бы по старому парку ходить, Мне бы записочки в муфте хранить. Мне бы усадьбы с колоннами сень, Мне бы играть на рояле весь день, А вечерами сидеть у камина И наблюдать за огня пантомимой. Мне бы в домовую церковь ходить, Мне бы — открыто! — молитвы творить, Мне б на погосте старинном лежать… Ну, а тебе обо мне тосковать. Все время жду: звонка. Прихода, чуда, Тех дней, когда мне легче будет ждать. Все время верю, что счастливой буду, А счастье есть уже. Лишь удержать Его в руках так бесконечно трудно! К груди прижать — задушишь невзначай, Разжать ладони — снова догоняй, И снова ждать: звонка, прихода, чуда… Так ждать? Сама хотела — получай. Тебе не наскучило рифму двойную На счастье и горе свои подбирать? И шарить в словах, наугад и вслепую, Найти, и отбросить, и шарить опять? Чем в юности ранней тебя опоили, Что бродит отрава доселе в крови? Чему и зачем тебя в жизни учили, Коль помнишь ты только напевы свои? Тебе бы не женщиной надо родиться, Коль только и можешь, что плакать да петь. А сойкой, кукушкой, иволгой-птицей, Отпеться, отплакаться — и улететь Все, сердце мое. Я иду спать. И ждать — звонка. Не упусти, не пропусти мгновенье, Когда хотеть и мочь почти одно. Когда прозренье высшее дано И вспышкой озаряет вдохновенье. Не упусти. Дымящийся огонь Раздуй, пока дыхания хватает. Пусть он до дна, до кости прожигает Беспомощную, нежную ладонь. Не упусти. Пока ещё не поздно — Дыши взахлеб. Пиши, люби — взахлеб. Еще чуть-чуть и наконец пробьет Твой час. Тот самый. Долгожданный. Звездный. Как поздно все приходит! Ненамного Ты опоздал: всего на жизнь мою… Нет, никого ни в чем я не виню, Мой пройден путь — дорога как дорога. Но сколько перепутий позади, Распутиц, переправ и перекрестков… И поздно возвращаться… Пощади! Сменить дорогу прежде было просто Я простоты не вижу — впереди. Да, это правда так нелепо Все, что из глины боги лепят. И этот суетливый лепет Так неизбежно канет в Лету. Слова застынут на лету В прозрачном воздухе над нами — Сплетенье клятв и начинаний, Как рыбки мертвые во льду: И «Слава» мы произнесем, благодаря лишь за потери, За то, что что-то не успели, Не допустили в милый дом, За то, что стекла запотели И чистый инея узор нам ограничил кругозор. Зачем мне память прежней боли? Все это правда, но не боле Как мало тех, с которыми на «Вы» И — откровенно. Боже мой, как мало! Сердечность «ты» когда-то означало, Теперь не значит ничего, увы. Как много тех, с которыми на «ты» И — лицемерно. Боже мой, как много! А фамильярность — это так убого, На «Вы» куда воз-вы-шенней мечты. Предчувствия меня не обманули — Их не было предчувствий. Не могло Их быть — тогда. Как дети, протянули Друг другу руки. Все само пришло. Стихи, стихи! Кому, как не поэтам, Знать колдовскую силу стройных строк? А я стихи писала до рассвета И их тебе читала — как урок. И с каждой новой встречей крепче, туже Затягивала узел роковой… Стихи, стихи! Изящность этих кружев Перехватило горло мне петлей. Предчувствия меня не обманули: Я слишком поздно вспомнила о них. Мы друг на друга пристально взглянули — И мир вокруг настороженно стих. Да, каждый мерит ближних по себе, Им ищет уголок в своей судьбе. Мозаика не из простых. Но все же Всяк в центре мнит всегда себя. Я тоже. А я, пожалуй, первый раз не знаю, Какие строки выведет перо. Спокойна, да. Но, видишь, все равно Пишу стихи. А, значит, понимаю, Что все не так-то просто и легко, Как представлялось нам совсем недавно. И в рамки заурядного романа Не входит, как ни странно, ничего. А вспоминать Шекспира и Ростана — Еще один пустой самообман. Своей рукой писать придется драму, Комедию, трагедию, роман. Все уже написано давно, Повторяться буду я невольно. Только ведь не будет все равно: В рифму больно, иль не в рифму больно. Новая поэма иль сонет — Все равно уже покоя нет. Не обманывая друг друга, Мы обманываем себя. Далеко до седьмого круга, Если первый пройти нельзя. И тогда остается только Гроздь рифм в пустоту ронять Ведь в стихах утешенья столько Что другого — не занимать. Все чаще чувствую усталость, О ней все реже говорю. Моя судьба — песчинки малость В созвездьи судеб. Но — горю. Кому-то, может быть, звездою, Кому-то, может быть, костром. Давно стал крепостью мой дом, А башню я все так же строю. Все отрешенней, все мудрей, Все выше, все непримиримей… Как падать буду я красиво На грудь холодную камней! Не знаю, где ты, и не знаю, кто ты, Но знаю, что мы встретиться должны. Тебя мне предрекал тревожный шепот Опавших листьев. В сумерках весны Мне чудится твой голос незнакомый, Твои следы я на снегу ищу. Когда луной сад летний околдован, Я о тебе ночь напролет грущу. Я верю в неизбежность нашей встречи… Но кто приметы назовет твои? А ты опять тоскуешь целый вечер По чьей-то неразгаданной любви. Все будет просто: ты войдешь, В глаза посмотришь, скажешь: «Здравствуй. Как ты жила? Как ты живешь?» Все будет просто и прекрасно. Мне было очень сложно — да, Тогда, в те дни и слез и счастья (Счастливых слез, не настоящих), Мне было трудно и тогда, Но как же трудно мне теперь. Так ждать, уже почти не веря В твои звонки, в шаги у двери, В то, что тебе открою дверь. Что будет просто все: войдешь, В глаза посмотришь, скажешь: «Здравствуй! Как жила? Как ты живешь?» Так просто. Но ведь так прекрасно. Странно все это и сладко все это: Воля чужая сломила мою Волю — и сердце, насильно согретое, Я против воли своей отдаю. Странно ли, страшно ли, только невольно, Гибель предвидя, навстречу иду… Горько? Да. Больно? И как ещё больно… Только так сладко — как будто в бреду. Что мне достается и что остается? Живая душа над болезнью смеется, Болезнь над живою хохочет душой И тянет в безверье её за собой. Как мне достается за то, что поется, За то, что мечтается и удается! (За то, что давно уже не удалось Когда-то досталось достаточно слез). Что мне остается и с кем мне бороться? И кто же — последним совсем — посмеется Над шуткой со вздохом последним моим?.. Иль молча уйду в пантомиме, как мим? Покой? Голубушка, откуда быть ему? У времени прошедшего в плену Ты настоящим жить не научилась. Сама же отдалась — судьбе на милость — И ждешь покоя? Глупо и напрасно. Да неужели до сих пор не ясно, Что твой покой — очередной мираж? И сколько ты потом сама отдашь, Чтобы вернуть сегодняшнее счастье — Все будет бесполезно. Хоть Запястья Опять вскрывай — ни капли не получишь. Зачем же ты себя так страшно мучишь? Играй кем хочешь, только не собой… Откуда он возьмется, твой покой? С таким восторгом — и в восторг такой! Самозабвенья и самосожженья, Самообмана, самоотрешенья И — самолюбования. Самой Порой смешно, порой немного грустно, Но все-таки никто не виноват, Что эту очувствленность (или чувство?) Я возношу — За миг — до райских врат. Добрый вечер! Он добрый со мной, этот вечер осенний. Мне не надо ни писем, ни встреч, ни друзей, ни веселья. Он со мной — этот вечер, и дождь, и стихов заклинаний. Что же мне пожелать? Это вечер любых, невозможных желаний. Что же мне попросить? Для тебя, для себя — я не знаю. Лучше ты пожелай, я желанья твои угадаю Пожелай мне покоя… Опять! Ты желал мне покоя, Ты желал мне быть мудрой, веселой, любимой — не стоит Все равно не смогу, все равно я другою не стану Попытаюсь (пыталась уже!), но ведь скоро устану От напрасных стремлений хоть в чем-то собой поступиться. Добрый вечер! И с этим, и с этим пора примириться, С тем, что эти слова я опять в никуда адресую, Что года, как стихи, я дарю, раздаю, трачу всуе. Мне не жаль их: ни их, ни себя, никого не жалею. Но забыть не могу, не хочу и — наверно — не смею. Уже дожди стремятся потушить Зеленый лес. И осень уж стучится В окно крылом озябнувшей синицы… И нет нужды, и нет причин спешить На ту — несостоявшуюся — встречу. Сметая листья в жестяной сугроб Холодный ветер быстро студит лоб И слишком крепко обнимает плечи… Тоска предзимья — чем её унять? Холодный воздух разрядил дыханье, Убив в груди малейшее желанье… Мне даже тень желанья не догнать И — надо ли? Нет. Ухожу в ненастье, В ту сторону, где даже пепел чист, Чтоб обрести единственное счастье: Лететь по ветру, как опавший лист. Ах, потери, потеречки. Маленькие. Жестокие, как деточки Словно сдох попугайчик в клеточке… А хозяйка ходит и мается, Выбросить не решается. Звонко часы в изголовии тикают, Город, как кот за окошком мурлыкает, А про себя все твержу я непрошенное: «Милый, хороший мой, милый, хороший мой.» Ночь побледнела уже от усталости, И не хватает-то самой мне малости: Чтобы пробилось сквозь слов лишних крошево: «Милый, хороший мой, милый, хороший мой.» День заморочит, закружит, замучает, Скроется солнце за снежными тучами… Нежностью странной глаза запорошены, Милый, хороший мой, милый, хороший мой. Горит свеча — как символ вдохновенья, Что осеняет третье поколенье, И померещится в мерцающем огне: «Быть может, некогда восплачешь обо мне». Слова давно Забытого поэта, Чуть слышный вздох, не встретивший ответа, Вновь прозвучал в тревожном полусне: «Быть может, некогда восплачешь обо мне». Все отдала и поздно сожалеть, Как лес роняет мертвых листьев медь — Роняет сердце в зыбкой тишине: «Быть может, некогда восплачешь обо мне». Легко ль быть искренней хотя б с самой собой? Я вижу в зеркале свой прежний взгляд прямой, Я слышу в зеркале, в холодной глубине: «Быть может, некогда восплачешь обо мне». «Я Вас люблю, я думаю о Вас…» Запомните навеки эти строки. Не дай Вам Бог таким быть одиноким, Какою оказалась я сейчас. «Вы для меня смятение отныне…» Отныне и, быть может, навсегда. Не дай Вам Бог таким быть нелюбимым, Какою прожила я жизнь тогда. «Уйдете Вы, скажу Вам: в добрый час!» Скажу, и даже счастья пожелаю… Словно во сне, себя не понимая, Я Вас люблю, я думаю о Вас… Скажите это сами мне. Хоть раз. Когда Господь таланты раздавал, Я опоздала. Кончился товар. Я добрала бракованные крохи. А лучше б было — ничего не брать И даже не пытаться сочинять Неровные, беспомощные строки. Когда Господь судьбу определял, Он лучшую из лучших подобрал Мне. Только я — тогда не оценила. И вот теперь с тоской смотрю назад: Никто, увы никто не виноват, Что быть слабей мне не хватило силы. Одним дано природой обижаться, Другим дано — уйти и не прощать. А мне одно отпущено — смеяться И будни от мечты не отличать. И в холода мне ничего не надо: Зарыться в листья, зиму перемочь, И лишь весной проснуться вместе с садом И снова — жизнь. Пока не грянет ночь. Научи меня потерять И потом уже не искать, Не вычитывать между строк, Не выискивать трудных дорог. Научи меня не любить, Научи меня мудро жить, Не оглядываясь назад, Не прося никаких наград. Научи меня умереть, Научи меня в жизнь смотреть, Точно в небо, на облака, Когда ночь ещё далека. Не учи меня ничему: Я из рук твоих не приму Медяков истрепанных фраз, А молчание — против нас. Все ещё случится, все получится — Только сердце вырвать из груди. Мне с тобой, любимый, сладко мучиться, А с другим — Господь не приведи! С другим, мой друг, с другим, мой свет С другим — Господь не приведи! Я всегда была душою странница, Мой огонь маячил впереди. Я другому буду лгать и каяться, А тебе — Господь не приведи! Тебе, мой друг, тебе, мой свет, Тебе — Господь не приведи! Ты меня, израненную птицу, Сотый раз прости и пощади За меня Господь воздаст сторицей, Но другим — Господь не приведи! Тебе, мой друг, тебе, мой свет, Тебе — Господь да приведи! Любовь? Но не влюбиться было трудно, Когда ты мне явился, словно чудо. Как радуга — зимою. Как трава Из-под сугроба. Чайкою — над степью. Любовь… Не только рифмы и слова, Да вычурные образы. Но трепет — Священный, вечный сердце, словно скрипку Заставил петь сквозь слезы, как сквозь дождь. И осветила странная улыбка Твое лицо. Так ты все понял? Что ж — Любовь? Любовь. Реальная, земная, Прекраснее, чем первая. Большой Удар в грудь… О милый мой, я знаю, Как безнадежен дар любви моей. Это все было лишь прологом. Что с того, что написано много? Я и больше могу написать, И не то ещё предсказать, И не так ещё стиснуть руки, И не те ещё вынести муки, И такою счастливою стать, Как не думалось, не гадалось… Что с того, что мало осталось Дней, неделей, месяцев, лет? Я из прошлых веков явилась, В звезлной россыпи закружилась И в листве лесной притаилась… Мне обратной дороги нет. На Земле лишь одной ногою Я стою. И не буду иною, Не смирюсь и не изменюсь, И исчезнуть не побоюсь. Но пока ещё здесь побуду, Сотворю что-то вроде чуда: Просто женщиной притворюсь. Отпусти — хоть на одну минуту, Хоть для смеха или просто так… Слишком все переменилось круто, Я никак не попадаю в такт. Я ещё не слишком понимаю, Что мне думать, делать, говорить, Упрекать — или благодарить. На твоих руках я замираю И боюсь на миг глаза закрыть… А от страха их не открываю. И это смятенье на что-то иное похожее, И эти слова, словно взятые с книжных страниц… Назвали романом, поверили в это — так что же? Случается все: быль похлеще любых небылиц. Всю жизнь себе жизнь сочиняла, запуталась в сказках, С трудом отделив явь от снов, подошла к рубежу, Где нужно решить наконец: не снимать больше маски, Надетой однажды, иль сбросить — мол, не дорожу С такими трудами добытой надежной личиной Гордячки, ледышки, кокетки — бездушной и злой… Ах, этот рубеж! Вот причина всех слез беспричинных. А это ведь просто всегда называлось. Судьбой. Не хочется, чтоб было, как у всех: Свидания украдкой ложь и слезы… Но как несовременно и серьезно Все то, что происходит. Даже смех Над собственною романтичной блажью Трагичней, чем заламывание рук. И поздно, и непросто. И не вдруг — Закономерно делается каждый Последующий шаг наш. Вверх? Да нет. Давно уже истоптана дорога: Владимиркой — острожников дуэт Под щелканье кандальных кастаньет… До нас по ней прошедших — слишком много. Где силы взять — с тобою слабой быть? Разматывая запутанную нить, Не обрывая, сгоряча, в сердцах? Где силы взять, чтоб удержать в руках Ее концы — двух судеб перехлест? И как себя мне принимать всерьез, Когда все время, без конца, шучу (Сама от этих шуток уж кричу), Когда одна — молчу, молчу, молчу? Где силы взять — себя перелепить? Где силы взять — с тобою слабой быть? Доживи сначала до разлуки, А потом оплакивай её. А пока — клади на сердце руки… На чужое сердце, не свое, Руку нежно положа, ответь мне: Где конец изысканной игре В жмурки — с расставаньем и со смертью — На тюремном замкнутом дворе? Выхожу из подвала вины — в одиночество,* Не стесненное каменной рамою стен. О тоска ослепленности, ваше высочество, Перед вами уже не склоню я колен. Выхожу из подвала вины — в иронический, Чуть лирический круг повседневных страстей. О тоска обреченности, ваше величество, Я не буду средь ваших почетных гостей. Выхожу из подвала вины вслед за шествием Бесконечных, забытых и милых теней. О тоска отрешенности, ваше святейшество, Вы утратили власть над судьбою моей. Одиночество — счастье волчье, Воля волчья и волчий вой. Одиночество — днем и ночью Ставка очная — сам с собой. Воля вольному? Что мне та воля! Дом — не клетка, мир — не тюрьма… Одиночество — волчья доля, Волчья яма — без стен и дна. Неприкаянное одиночество, Среди близких, в своем дому. И законы волчьи и почести Тоже — волчии: никому. В который, ну, в который уж раз В висок — свинцом — одиночество нас? Что мне достается и что остается? Живая душа над болезнью смеется, Болезнь над живою хохочет душой И тянет в безверье её за собой. Как мне достается за то, что поется, За то, что мечтается и удается! (За то, что давно уже не удалось Когда-то досталось достаточно слез) Что мне остается и с кем мне бороться? И кто же — последним совсем — посмеется Над шуткой, со вздохом последним моим?.. Иль молча уйду, в пантомиме, как мим? Так даже лучше. Грудью на клинок Свой собственный — и кончен поединок. Не победить ты попросту не мог, Но — пожалел. Всего лишь жест единый — Мой жест, прости! и кончена дуэль. Я в ней могла тебя невольно ранить — Я не хочу. Пусть нас рассудит память, Оплачет эта зимняя капель. Прости меня за то, что я посмела Застыть у самой бездны, на краю Падения… Я так тебя люблю, Что уберечь от лишних ран — успела. Как поздно все приходит! Ненамного Ты опоздал: всего на жизнь мою… Нет, никого ни в чем я не виню, Мой пройден путь — дорога как дорога. Но сколько перепутий позади, Распутиц, переправ и перекрестков… И поздно возвращаться… Пощади! Сменить дорогу прежде было просто. Я простоты не вижу — впереди. Мне от тебя не нужно ничего, Тебе не нужно и просить что-либо… Мы разминулись — только и всего. А путь иной избрать и не могли бы Ни я, ни ты… И птицы могут плыть, И рыбы — молча, правда, — но летают… Так с кем тебя и с кем меня сравнить? Кто луч, кто лед, раз оба — обжигают? Когда любовь сменяет мастерство, Коленопреклоненнность — только поза, Не более. Прости мне эти слезы, Убожество мое и божество. Уже кричу, а мне: «Чуть-чуть погромче»,* Уже ломаю руки, а меня Все упрекают в том, что нет огня Ни в жестах, ни в поступках… Кто ж притворщик? Я — в прах и кровь разбившая себя (Уже не лоб, а — выше, глубже — сущность), Иль те, кто нежно — походя! — любя, И помянуть забудут средь живущих? Миг совершенства — прекраснейший миг Знаем мы чаще всего лишь из книг, Где непременнейшим апофеозом, Только крещендо! — кончается проза И начинается… жизнь. Без экстаза, Без всерешающей выспренной фразы, Медленно, скупо, не вверх, а вперед Жизнь не проходит — всего лишь идет. Но, если в этот размеренный ход Вслушаться — ритм за собой поведет К свету. К исходу из мрака туннеля. Вышли. Смогли. Совершили. Сумели. И — на излете — как чистый родник — Миг совершенства… Мучительный миг. Ох, слишком много было слов Моих. Я это знаю. Твоя не первая любовь И даже не вторая… А я полжизни прождала Любви, такой, чтобы была Последнею и первой, Единственной и верной. А ты считаешь, что в любовь Я, как и ты, играю… Ох, слишком много лишних слов Моих. Я это знаю. А не начать ли мне сначала, Забыв минувшие дела? Я ничего не потеряла — Я лишь потери собрала. Могло быть все намного хуже, Мне, в общем, просто повезло. А то, что круг друзей все уже — Так разве важно их число? А то, что предают бездумно — Так слава Богу, что без дум! А то, что я почти безумна — Так для чего мне этот ум? Сама во всем я виновата И больше некого винить… Ах, памятью я так богата, Что многое могу забыть. Да, это скверно и нелепо — Больной души бессвязный лепет. О гениальные слова: «Не дай мне Бог сойти с ума!» А если — дал? и — по заслугам? Опять по замкнутому кругу Полупридуманных страстей Скользить в последний свой Мальстрем? О, как нелепо, как же скверно: В душе прослушали каверны, Душа больна, её знобит, Не плачет, не поет — хрипит. «Одна из сотых интонаций» Как током бьет по нервам мне… Не многое ль, мой друг Гораций, Еще не снилось в страшном сне? Оттого, что твоя я — и не твоя, Так реальны все сны и так призрачны встречи, Полнозвучно молчанье, беспомощны речи, И так сладок янтарный мед знойного дня Оттого, что твоя я — и не твоя. Стоит веки сомкнуть — и ты снова со мною, И опять возникает за дальней чертою Непонятная, терпкая радость моя Оттого, что твоя я — и не твоя. Только миг — но его помнишь ты, как и я, — Невозможное было свершенно-возможным. И чем дальше уходит оно, тем дороже, И бессонные сны неподвластны мне тоже Оттого, что твоя я — и не твоя. Зачем торопиться? Куда торопиться? Все то, что должно совершиться — свершится. Но лучше — позднее. Чем позже — тем лучше. Мудрее рассудка нечаянный случай. Не просто живу. Я пишу. Я… Не нужно. Не время об этом — пока. Коемужды Все сбудется только по вере его. Зачем торопиться? Куда? Для чего? Не будь скупым со мною на слова. Слукавь, солги — всему поверю слепо. Так призрачны, увы, мои права На счастье, на тебя… Все так нелепо. И эта запоздалая любовь, И слишком поздно скинутая маска, И то, что все могло быть так прекрасно, Но — вряд ли будет. Только вновь и вновь Как милости прошу: не будь скупым. Не взвешивай слова, как драгоценность. Я проверять не стану. Пусть как дым Рассеятся — потом. Пускай неверность, Пусть боль разлуки. Но сейчас, молю, Хоть раз один скажи мне сам: «Люблю». Ты триста лет назад со мной расстался Всего на день. А минули — века. С кем только с той поры ты не встречался, Как жизнь твоя бывала нелегка! Меня искал во всех своих подругах, Мои глаза искал в глазах других… Ну вот, мы снова встретили друг друга, А ты узнать не можешь глаз моих. Три века срок немалый, понимаю, Не мудрено, что много ты забыл… Нет, нет, тебя ни в чем не упрекаю, Скажи лишь: без меня ты счастлив был? Слишком поздно начала я жить! Был пролог длинней, чем сам спектакль. Что осталось мне? Какие капли, Крохи счастья? Долго ли — любить? День? Неделю? Месяц? Что гадать! Я и так в долгу перед судьбою… Ведь с тобой останусь все равно я Здесь ли, там ли… Все равно искать Будешь в тех, других, своих, то пламя Чистое и светлое — любви. Все стирает время, но не память. Эти — наши — не забыть нам дни. Вспомнишь, как смеялась, как грустила, Как тебе мешала иногда, Как ждала, как верила всегда В магии и чародейства силу. Ты меня заранее прости И сейчас пойми меня, любимый, Чтоб потом, совсем в конце пути Не скользнула равнодушно мимо Тень моя. Чтоб на короткий миг Задержалась, встала пред тобою, Улыбнулась — и растаял лик Льдинкою прозрачно-голубою, Точно солнца мартовского блик… Все равно останусь я с тобою! А я тебя придумала таким, Каким тебя я встретила, мой милый. Как видно, и счастливым снам моим Судьба возможность сбыться подарила. И первый взгляд был — узнаванья взгляд, И первый шаг к тебе — лишь совершенье… Мы встретились так много лет назад, Что явь мне показалась сном волшебным. И те слова, что ты теперь сказал, Лишь эхо тех, тогда произнесенных… Мне кажется, и ты меня узнал, Иль это ясновиденье влюбленных? За горечь тех, давно минувших дней, За смертную тоску былого лета — Спокойное тепло руки твоей, Спокойное явление рассвета. Так ты пришел? Я вымолила все, О чем уже давно и не молилась? Что это — вновь ирония? Иль милость Судьбы ко мне? Явь иль последний сон? Не знаю. Твердо знаю лишь одно: Мгновения — но были настоящим, Действительным и неподдельным счастьем… А остальное, в общем, все равно. Скажи, что любишь. Даже если нет — Скажи. И пусть последней будет встреча, Но слов банальных яркий, ровный свет Звездою вспыхнет. В самый темный вечер, Когда не будет силы ночь прожить, Я вспомню их — и жизнь начнется снова. Три слова мне скажи, всего три слова… А после можешь вовсе не любить. Поиграй еще, дружочек, поиграй. Мало плакала — так вдосталь порыдай. Сядь у зеркала с собою визави, Подведи за жизнь итоги — по любви. Как красива надо лбом седая прядь! Можно в жертву горькой страсти поиграть. А глаза, какие в зеркале глаза! Ну точь-в-точь над бурным морем, да гроза. Ты придвинь поближе к зеркалу лицо: Вокруг глаз лучей-морщиночек кольцо. А новехонькая складка возле губ — Не её ли подарил сердечный друг? Пококетничай ещё годами — всласть, Поиграй в почти что роковую страсть… Тут хоть смейся, моя милая, хоть плачь, Ясно, кто и в чьей руке был только мяч. О, это время на изломе жизни! Когда вершины все уже внизу И путь ведет лишь вниз. О, это время Несбывшихся желаний, честолюбий Неутоленных… Время очной ставки С холодным зеркалом: чуть больше седины. У губ морщинки горькие. Глаза, Уставшие чуть больше, чем хотелось… И это — я? Как быстро все ушло: Тщеславье, гордость, дерзкие порывы, Надежды, ожидания… Увы! Как жизнь со мной жестоко пошутила: Все отняла, оставила ни с чем, И к этим вот рукам, пустым, холодным Тебя швырнула… Что я дать смогу? Что вызвать, кроме жалости, сумею? Тогда бы… Раньше… Хоть на полдороге… Не у обрыва! Я должно быть устала немного На канате без сетки плясать… Увези меня, ради Бога, Хоть на час, хоть на полчаса! Увези меня не взаправду, Понарошку, а не всерьез. Увези, хоть на снег, хоть на травку, Хоть под елку, хоть в шум берез. Подари мне всего лишь дорогу. Шелест листьев, птиц голоса… Укради меня, ради Бога, Хоть на пол-, хоть на четверть часа! Ты надеждой себя не баюкай: Нож вложила убийце в руку, И стихи твои будут порукой В том, что цели достигнет он. Неужели — в твои-то годы! — Ты ещё в милосердие Бога Можешь верить? Пуста дорога И глубок зачарованный сон. Под ножом — но не раньше! — проснешься И от боли навзрыд… засмеешься. Но ведь это и вправду смешно: Перед смертью на миг очнуться, Уходя, назад оглянуться И понять вдруг, как хорошо Было там — в зазеркальном мире… Мы такую дверь отворили, Что и думать об этом — грешно. Пусть это только лишь мираж — Знак близкого самума. Последняя — в ряду всех краж — Из кошелька Фортуны. Счастливый промах колеса В игре судьбы-рулетки, Удачи яркой полоса, Шальной побег из клетки — Я ко всему готова. Что ж, Случается — случайно, Что сам Господь отводит нож В последний миг закланья. Я больше не боюсь ни черных дней, Ни белых от бессонницы ночей, И прошлого безжалостного тени Покой мой потревожить не посмеют. Отчаянье и горе преходящи, Впервые в жизни грежу настоящим, Впервые в жизни не хватает слов И… слишком много их. Как птицелов Я караулю птицу ту, чьи песни Немногим только избранным известны. Но попадет ли мне она в силки? Ее полет и песни так легки! Я не боюсь предчувствий и примет, Я не боюсь за все держать ответ… Лишь одного страшусь: а вдруг, о вдруг Молчания опять замкнется круг В моей душе, иссякнет рифм родник… И жизнь я потеряю в тот же миг. Грейте душу, пока горю, Принимайте, пока дарю, Точно перстень — с перста на перст, Как заветный нательный крест, Сотни этих звенящих строк — Запасайте, копите впрок. Я ещё и не так спою, Я не так ещё вас отдарю. Раздувайте огонь-пожар, Птице-Фениксу нужен жар, Чтоб из пепла, тлена, углей Воспарить — Синей Птицы живей. Я грешу лишь постольку, поскольку дышу, Ни понять, ни простить меня я не прошу. Если я перед кем-то хоть в чем-то виновна, То лишь в том, что стихи набегают, как волны, А я скрыться от них за скалу не спешу. Где-то близко уже тот, последний, девятый, Долгожданный, зловещий, прекрасный, проклятый… Пусть меня унесет он с собой в океан, Ослепит, оглушит… По рукам и ногам Свяжет накрепко — пусть. Неизбежно когда-то Я уйду — в океан ли, во тьму ль, в никуда… Но стихами осыплю дорогу туда! Лишь об одном прошу: не предавай! Меня так беспощадно предавали, Такой тоске на откуп отдавали, Что по сравнению с ней и ад был — рай. Лишь об одном прошу: не пожалей. Не дай желанью превратиться в жалость. Пережила я столько черных дней — Десятком больше — боже, что за малость! Лишь об одном прошу: не обмани. Не отведи глаза, когда разлюбишь… Скорее ложью ты меня погубишь, Чем честным погребением любви. Вот возьму и обижусь, возьму и уйду, И другое себе утешенье найду. Ну, тогда ты, возможно, хоть что-то поймешь, Но такую, как я, все равно не найдешь. Суета это все. Растеряешь ты в ней Всех стихов моих россыпь, души свет моей… Вот возьму и обижусь, возьму и уйду — Раз не хочешь тепла — поживи-ка во льду.

Письмо свое прощальное храню, Как ампулу — на самый крайний случай… Да, если может быть змея колючей И ядовитым — еж, то признаю, Что это — я. А что со мной не скучно — Давным-давно известно. Что уж лучше? Ирония — избранников занятье, Моя защита и мое проклятье! Я не люблю иронии своей, Она со мной срослась прочней, чем кожа, Меняться? Ни к чему и слишком сложно. Терпеть? Терплю. Но с каждым днем больней Растягивать в заученной улыбке Не высохший, а пересохший рот. Ирония… Она мне не дает Ни сил, ни счастья. Третья лишь попытка Не растопить — хотя бы тронуть лед. Занятие для избранных? О, да! Лишь избранным доступная беда. Хранить — храню, но не пошлю письма, Я — первая — уйти не в состоянье. Так, чуточку притворства — по призванью, Ажурная, ненужная тесьма Вкруг полотна сурового реалий… Такое лишь крестами расшивали — А ревность — вздор. Холодная нервозность, Причуда слишком острого ума И — просто по характеру — стервозность… Ах, о себе все знаю я сама, Но все-таки, как грустно знать такое. И больно. И опять мне нет покоя. Еще один отрывок из судьбы. Кусочек жизни. Слабость или сила? Но ревности — себе — я не просила Твоей с избытком хватит для борьбы. Моя? Каприз, очередная блажь. В любой пустыне должен быть мираж. Писать стихи, не ведая кому? Не видя? Наугад? Пути не зная? Опять игра? Игра. Еще какая! Во что играю только, не пойму. Точней — в кого? Романтики туман Укроет и смягчит любой обман. Туман, туман… Нелетная погода. В тумане лишь фантазия парит, Но вряд ли вдохновеньем осенит, К сухим губам приблизит вряд ли воду. От жажды умираю у ручья, Для всех, со всеми и всегда — ничья… И, как вода в песок, уходят годы. Начать с начала. С самого утра До вечера все разнести по графам. От сих до сих. Давно пришла пора Освободится от ненужных страхов. Начать сначала. Круто и сплеча Переменить привычные маршруты Привычных мыслей. Да, с плеча и круто, Но — Боже упаси! — не сгоряча. Хо-лод-но-кров-но. Так и только так. Поменьше слов — любых! — и больше дела… Как мало я за жизнь свою успела, А время жестко отбивает такт. Тик-так — глядишь, и юность промелькнула. Тик-так — глядишь, и молодость прошла. Тик-так — и лезут перья из крыла, Которым вдруг и невпопад махнула… Начать с начала? С самого начала? Но где оно? Когда б я это знала! Апофеозом собственности — мой! Мой год, мой месяц и мой день рожденья. Тройной залог — победы? пораженья? Иль просто — пустоты? Какой ценой Заплачено за простоту такую? Какой ценой? Словесной шелухой! Рифмую, плачу и опять рифмую, Короче, остаюсь сама собой. Нет дела. Есть всего лишь только слово. Пустая форма существа пустого. Так и живу: до первого «нельзя», В которое, как в стену, лбом врезаюсь — И каюсь. Так самозабвенно каюсь, Так навсегда и свято зарекаюсь, Что в оторопь впадают все друзья… До следующего моего «нельзя». Поставить дату. Вспомнить давний год. Какой был день? Какое счастье было? Куда оно ушло? Куда уплыло? И кто меня, не осудив, поймет? Кто потерял меня — и не заметил, Что потерял? Одна на целом свете Была — такая. Поищи теперь. Как ветра в поле. Как пушинку — в мае. Не упрекала и не упрекаю. Понятно, что без смысла нет потерь. Но просится ненужная слеза, Но копятся ненужные обиды… О Боже, с полувзгляда было видно: Так продолжать нелепо. И нельзя. Но просится проклятая слеза… Глаза б мои на это не глядели! Но все сильнее качались те качели — Не маятником, просто маятой… Да это солнце слезы выжимало И не от боли сердце замирало — От высоты, от высоты одной. Но просится ненужная слеза… Наверное, мне надо проще быть. Хотя бы там, где рифмы неуместны. Хотя бы в тот момент, когда забыть Все можно. Или — нужно? Неизвестно, Что хуже: проще быть иль быть сложней. Летать приятно — падать неохота, А есть предел у каждого полета, Как есть предел наивности моей. Уже упала… Жестко и жестоко Холодное касание камней К останкам крыльев… Проще иль сложней Вдвоем? А не вдвойне ли одиноко? Что натворила, что я натворила! Сама себя — и как! перехитрила… Ведь думала изысканно, на «Вы» Писать, мечтать… Но жизнь внесла поправки. И вместо арабесковой заставки Пишу пролог очередной главы — Причем на «ты». Забавное смещенье Привычных понятийных упрощений: «Вам» было много проще, чем «тебе». Обычно все наоборот бывает, Но мною жизнь как мячиком играет, И повороты резкие в судьбе Лишь ироничней делают усмешку… Жила себе, бездумно и безгрешно, Плела из слов привычных кружева… Ах, эти романтичные слова! Ах, этот романтизм почти нездешний! Проснулась? С добрым утром, милый друг! Века прошли — все новое вокруг, А ты так старомодно-безутешна. Так и живем: все шутим да острим, От встречи до другой перемогаясь. Но, может быть, я снова ошибаюсь: Один из нас не любит — лишь любим? Мой вечный скепсис, что мне делать с ним? Да, обожанья бедствие огромно, Слепого обожания — вдвойне Огромно. Просто не по силам мне. От этого и строки так неровны, И безусловность истины условна, И впору закричать. Но, как во сне, Нейдет ни слова с губ полуоткрытых. Нет больше слов — и эта карта бита. Но, слава Богу, боли больше нет. Похоже, я — за болевым порогом, Похоже, что очнулась я немного, Раз снова различаю тьму и свет И не сужу о прошлом слишком строго. А скорбная мечтательность не нова Для тех, кому все дело — только слово. Попробуй-ка меня на нем поймать — Скользну сквозь пальцы, вывернусь змеею, Еще ужалю. Весело со мною? На благо ли — такая благодать? Слова, мечты, иллюзии — химеры, Без времени, без места и без меры. Меня на слове мудрено поймать, Но просто — слишком! — подловить на слово И словом же, не целясь, добивать… Уже добил, не начинать же снова! Да, знаю, не к лицу и не по летам, Но что же делать, если правда это? Как я люблю предчувствие стихов. Когда ещё — ни шороха, ни звука, Но кажется: протянешь только руку И гроздь в ладонь — гроздь долгожданных слов. Пока не начато привычное движенье Руки — к перу, так сладко ощущать Строк новых неизбежное рожденье, На миг его — дыханье — удержать, И — полной грудью — глубочайшим стоном — На выдохе — со сказочного трона Фантазии — как птицу отпустить На волю стих. И сразу все простить. И все забыть. И все припомнить снова. Сказать всю правду? Или — подождать? Успею. Все успею я сказать. И ошибок пора отошла, И всеведенье — не за горами. Что утратила я, что нашла Неприкаянными вечерами? Научилась — хоть изредка — жить Просто, мудро: как вечно хотела. Можно помнить, а можно забыть, Только опыт копить надоело. И не кара, и не благодать, Просто-напросто суетность будней… Может, счастья тебе пожелать? Ну, а если и счастья не будет? Вы мне звезду готовы с неба снять, Все подарить — и океан, и сушу, Восход, закат — все мне одной отдать… А мне… Мне нужно только вашу душу. Вы мне твердите нежные слова — Благодарю. Надежнейшее средство Упрочить ваши надо мной права. Но мне… Мне нужно только ваше сердце. Вы за меня готовы умереть, Пойти на плаху, на костер, на муки. А мне бы на мгновенье замереть, Прижав к губам родные ваши руки. Но именно минуты и вдвоем Никак найти вы для меня не в силах: Нет времени! Вот если б попросила Я солнце… Ну а прочее — потом. Успеется и завтра, правда, милый? Полюбить — разлюбить не наука. Хорошо бы все знать наперед! А пока — бабье лето и скука От великих столичных щедрот. И продолжатся редкие встречи. Бабье дето. Дела и дела. Разлюби — на слабо! — будет легче. Будь, что будет. Была не была. Разлюби просто так, без причины, Оттого, что дождит во дворе… Он достойный, шикарный мужчина. Как Вергилий с гравюры Доре. С ним кругами бульварного ада Колесили недаром вдвоем… Ничего мне, мой милый, не надо, Погуляю одна под дождем. Что же, деточка, все-то ты знаешь Про любовь и про жизнь — наперед. И себя до конца понимаешь… Только делаешь — наоборот.

Я ревности не знала никогда, Хоть поводов всегда с избытком было. Не ревновала. Значит — не любила? Не знаю. Слишком уж была горда. Так презирала тех, кто ревновал, Так холодно плечами пожимала. Сама себя считала идеалом… Как снег весной растаял идеал! Все понимаю. Но темно в глазах, Но сердце так болит невыносимо, И дрожь в руках, и горечь на губах… Я и в бреду такого не просила! Все доводы рассудка — пепел, прах. Ревную. Так, что и дышать не в силах. Я ревности не знала никогда. И лучше бы до смерти не узнала! Не знаю, кто ты: счастье иль беда, Но знаю твердо: ты всему начало. Та вспышка… Озаренье? Слепота? Паденье в бездну или вознесенье? Преддверие Голгофы? Воскресенье? Божественная истина? Тщета? Вопросы остаются без ответа. Да и откуда ждать ответа, милый? Малейший луч ловя и отблеск света, Живу, пока дышать хватает силы. И не стремлюсь расстаться с жизнью этой, Хоть поводов всегда с избытком было. Хоть поводов всегда с избытком было Лить слезы, руки в гор заломить, Везде искать — и находить! — могилы… Придумывать любовь, но не любить. Мой мальчик… И не мальчик, и не мой. Порою нежный, так порой жестокий. У сердца сердце — все равно далекий, Ничей, свободный, вечно только свой. Венок сонетов… Два давным-давно Я Принцу не дарила — посвятила, Но в жизни я ценила лишь одно: Мои стихи. А кто кому был милым, Мне было абсолютно все равно. Не ревновала. Значит — не любила? Не ревновала. Значит — не любила? Бывает ли без ревности любовь? Ну вот, пошли банальности, мой милый, Осталось только выбрать рифмой «кровь». Нет, я себя считала все же старше. Опять венок сонетов, боже мой! Опять — мечты. Все точно так, как раньше, Я только не была — тогда — седой. Ах, что хитрить! Я до сих пор играла В любовь, страданья… В общем, ерунда. О, если б можно было все сначала Начать. И повстречать тебя — тогда. Иль право я на счастье потеряла? Не знаю. Слишком уж была горда. Не знаю. Слишком уж была горда Я там, где и гордиться было нечем. До мелочей продуманные встречи Малейшего не стоили труда. До тонкости отточенные фразы Произносились только лишь в мечтах. Ни разу, понимаешь ты, ни разу Не видела себя ни в чьих глазах! Любовь? О да, до гроба, не иначе, А ревность — пережиток, балаган. Любовь слепа, а ревность — дело зрячих. Великолепнейший самообман! Как я клялась, что никогда не плачу! Как презирала тех, кто ревновал! Как презирала тех, кто ревновал! (Себя не презираю, а жалею). Гордыни грех — вот бог и покарал. Сама ревную во сто раз сильнее Тебя ко всем. Да что там — ко всему! Спаси тебя господь от этой кармы. Уже незаживающая рана, Сквозной рубец по сердцу моему. Когда-то бровью бы не повела, Словечка бы упрека не сказала… Когда-то! Я спала, а не жила. Все грезила, романтики искала. И если даже рушилась мечта, Так холодно плечами пожимала. Так холодно плечами пожимала: Кого-то можно мне предпочитать? Бог в помощь, дверь — вон там. А умолять Я не умела. Никогда б не стала Молить — тогда. Зато теперь молю О встрече хоть на миг, о нежном слове. Впервые в жизни встретилась с любовью, Впервые в жизни, господи, люблю! Одним тобой живу я и дышу, Все принципы, все догмы растеряла, По воле волн, закрыв глаза, плыву… Врагу б такой любви не пожелала! И я ещё — прости господь вину! — Сама себя считала идеалом. Сама себя считала идеалом, Судила всех, но только не себя. (Подумать можно, горя было мало. Хватало, знаешь. Даже без тебя.) За что ты послан мне такой, не знаю. Но догадаться можно: за грехи. Мой величайший грех, мои стихи Тебе все сразу, оптом посвящаю. За золото медяк я принимала, Но вовремя Господь прозренье дал. С меня уже довольно идеалов — Богаче жизнь. Любви девятый вал Накрыл меня — и прошлое пропало. Как снег весной растаял идеал. Как снег весной растаял идеал: Последняя о нем я пожалею. Ты мне такое счастье, милый, дал, Что я себе признаться в нем не смею. Стихам, и снам, и песням нет конца. Все — для тебя. Одно ты солнце в небе. Ты мне взамен тернового венца И не один тебя мне не заменит. Я счастлива теперь земной любовью, Я на земле живу, а не в мечтах. Пусть трудно, пусть невыносимо больно — Продлись, мой сон. Пусть только лишь в стихах Ты мой. Мне даже этого довольно. Все понимаю. Но — темно в глазах. Все понимаю. Но — темно в глазах. Все принимаю. Но немеют губы. До смерти я, должно быть, не забуду Тебя с другой… Иллюзии все — в прах! Бесчеловечно как! Да нет — безбожно! Ох, мне бы хладнокровие твое! Давать советы, милый мой, не сложно. А выполнять… Мучение мое! Ты мне собою заслоняешь мир, И изменить что-либо я бессильна. И не хочу. Все остальное — миф, Небытие, театр, пантомима. А ты… Уже едва ли не кумир. Но сердце так болит невыносимо! Но сердце так болит невыносимо… Как долго сможет выдержать оно? Пойми меня: опоры я просила. Не жалости, не милости. Дано Мне слишком много, знаю. Но… так мало Из рук твоих. Не будь со мной скупым. Тебя уже об этом умоляла — Опять прошу. Как видно, снам моим В насмешку лишь и суждено сбываться. Вся тяжесть только на моих плечах. Тебе легко: ты можешь посмеяться. Мы не на равных. Мне достался — страх. Тягучий, черный, липкий страх расстаться. И дрожь в руках, и горечь на губах. И дрожь в руках, и горечь на губах, И смех в слезах, и слезы в каждой шутке… Тебе смешно порою, а мне жутко: Для моего ль плеча такой размах? Да-да, почти шекспировские страсти. Своей рукой трагедию пишу. Увы, мое единственное счастье, Какого счастья я теперь прошу? Какая мука: бесконечно ждать. Какая боль, какая пытка, милый! Тебя не видеть — значит не дышать. И это счесть любовью, и счастливой? Какую же тогда несчастной звать? Я и в бреду такого не просила. Я и в бреду такого не просила, Предугадать, предвидеть не могла. День пережить хватило б только силы, А ночи — боже мой! — сплошная мгла. Мгновенья встречи безнадежно зыбки, Не видеть — значит по-просту не жить. Вымаливать не слово — хоть улыбку, И каждый взгляд, движение ловить. В шестнадцать лет простительно такое Бесцельное блуждание впотьмах. Теперь же… Ни мгновения покоя, Слепые вспышки гнева, дрожь в руках, Тоска и радость — все одной волною, Все доводы рассудка — пепел, прах. Все доводы рассудка — пепел, прах. Я, вопреки рассудку, твердо верю, Что счастью моему открылись двери, Что будет все прекраснее, чем в снах. Благодарю Судьбу за каждый день. Их множество, но каждый день единственный. И жизнь уже реальность, а не тень. Жизнь так нежна, проста и так таинственна. Моя любовь, мой свет, моя звезда, Моя мечта… Слова, слова, мой милый. Но так я не писала никогда, Да что писать — не думала. Счастливой Любви я дождалась. Прости же. Да. Ревную — так, что и дышать не в силах. Ревную так, что и дышать не в силах Порой. Вот до чего я дожила. Поэзия на крыльях лебединых Меня в седьмой круг ада унесла. Немного поздно ревности учиться. И нужно ли, на старости-то лет? Нужна тебе такая ученица? Такой учитель нужен мне иль нет? Опять вопросы. И опять — в пространство. Да все мои прожитые года На них ответа не дадут. Напрасно Ищу я аналогий. Глупо, да. Да, я ревную. И теперь мне ясно: Я ревности не знала никогда. И вдруг настала тишина. И над измученной душою Взошло спокойное, простое Сознанье: выпита до дна Судьбою поданная чаша. И боль от сердца отлегла, Как отступает день вчерашний, Как уплывает ночи мгла. И так же тихо и светло Печали отлегли от сердца, Как пестрый лист в осеннем скерцо, Как с моря — белое крыло.