Опять тот же вопрос: а может ли талантливый художник обманывать других, не обманываясь сам, может ли он быть неискренним? Опять эта по сути вариация вопроса Сальери!
Но Константин Симонов ни злодеем, ни гением не был. А был он всё же одним из самых талантливых поэтов своего поколения!
И продать ему было что… Ну, и разве это злодейство — продать первородство за чечевичную похлебку? К тому же Симонов всегда продавал не оптом, а с точным расчётом, ровно в той мере, в какой этого с него требует очередной зигзаг линии партии. «И не больше, и не меньше…»
Первое, о чём он хотел забыть в старости, — это о том, что в самом своём начале написал он лиричнейшую и такую юношескую поэму "Пять страниц", в которой все было свежим и полностью искренним, которую переписывали в тетрадочки, но крайней мере до 56 года, бесчисленные девочки с бантиками и без оных…
Там начало конца, где читаются старые письма,
Где реликвии нам, чтоб о нежности вспомнить, нужны
И с тем же, почти есенинским, лиризмом звучат его стихи, ставшие песней для всей России в дни войны:
Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди,
Жди, когда навеют грусть
Жёлтые дожди-
Эти жёлтые дожди, стучащие в меланхолическом ритме коротких строк — создание истинного поэта.
Константин Симонов был военным журналистом, как и Киплинг, и почти всю жизнь он Киплингу подражал. Причём английского Симонов не знал, так что Киплинг пришёл к нему в чужих переводах.
Вот строки. из стихотворения, которым открываются почти все симоновские сборники — «Всю жизнь любил он рисовать войну»:
«Никак не можем мы смириться с тем.
что люди умирают не в постели,
что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив. Не долетев до цели,
Как будто можно, кончив все дела……»
Интонация тут киплинговская. И в балладах, таких, как «Рассказ о спрятанном оружии», она тоже киплинговская, хотя сюжет её взят из Р. Л. Стивенсона — из «Верескового мёда» в переводе С. Маршака. Симонов рассказывает о двух героях, о двух испанских террористах (стихи написаны еще до гражданской войны в Испании). Этих двоих: подвергают пытке: кормят «отборной, розовой, насквозь просоленной треской», и пить не дают. Не спорю, пытка, конечно, но ведь в те самые годы в вагонзаках в СССР не отборной треской, а ржавой селедкой кормили не двух, а всех зеков, и тоже пить не давали. Но простим юному поэту его немыслимую книжность…
Чуть не каждой строкой напоминают Киплинга многие стихи даже из самой лучшей книги Симонова, вышедшей в дни войны, — из книги «С тобой и без тебя». Её так называемый «лирический герой» вышел из стихов, баллад и прозы Киплинга, едва успев переодеться в форму советского офицера и кое-как застёгиваясь на ходу… Да и не только эта книга. Ведь как легко, к примеру, выдать за стихи «железного Редьярда» хотя бы балладу «Сын артиллериста» с её рефреном:
Держись мой мальчик: на свете
Два раза не умирать,
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!
Такая уж поговорка у майора была…
Лучшая книжка поэта, и безусловно самая искренняя., — «С тобой и без тебя» — сквозной лирический поток: от «подросткового» по интонации стиха «13 лет, кино в Рязани…», и до «юношеского» (по стилю!) — «Над чёрным носом нашей субмарины».
На небе любят женщину от скуки,
И отпускают с миром, не любя…
Ты упадёшь ко мне. В земные руки.
Я не звезда. Я удержу тебя.
А ведь оба стихотворения написал уже тридцатилетний офицер и военный журналист…
Да, хотя у Киплинга всего-то есть три или четыре любовных стихотворения, а у Симонова их множество, по человеческой психологии эти два поэта очень похожи. И потому странно, что все попытки Симонова переводить стихи своего кумира (с чьих-то явно нелепых подстрочников) неизменно увенчивались полным провалом, кроме вдруг блестяще переведённых «Гиен».
Из военных стихов Симонова одно из самых пронзительных «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины»
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих!
В те страшные годы опубликовать это было возможно — люди воевали не за партию, а за собственный дом, и Сталин цинично торговал российским патриотизмом зная, что придет время, и он снова будет переодет в советский…
Итак, Симонов стал заслуженно, хотя и на короткое время, самым популярным из русских поэтов, и популярность его ещё возрастала от таких рискованных "сюжетов", как ходивший в конце сороковых анекдот: Сталин будто бы спросил, каким тиражом издана книжка "С тобой и без тебя". Ему сказали. "Напрасно, — пошутил гений всех времён и народов, — напрасно — надо было два экземпляра — для него и для Серовой… Кстати, эта вражда к любой «не социальной» поэзии позднее расцвела пышней некуда, хотя сам вождь, говорят, про цветочки сочинял стишата!
Настал 1947 год. Жданов тоном лагерного "кума" обругал Анну Ахматову, смешал с грязью Михаила Зощенко. Участие Симонова в травле нескольких виднейших писателей страны было тогда вполне закономерно. Теперь поддержал он свою популярность уже не среди читателей, а в совсем иных кругах… Вскоре он написал и опубликовал в "Новом мире" цикл сюжетных стихов "Друзья и враги" — одно из самых типичных отражений холодной войны. Впрочем, не отражение это, а скорее один из важнейших актов той холодной войны. За эти лживые, неуклюжие, но ремесленно крепко и броско сколоченные антиамериканские лозунговые пасквили поэт и получил свою долю чечевичной похлебки (из американской же чечевицы, да еще со свиной тушенкой), которую каждому своему трубадуру исправно выдавал Сталин в форме премий «Имени Себя».
Как всегда, когда средний поэт пишет чушь с холодным носом, он чаще всего неизбежно сводит стих к сюжетцу, к зарифмованной побасенке, рассказику или примитивной притче с басенной моралью в конце. Небывальщины Симонов излагает лихо. В стихотворении «Митинг в Канаде'» он беззастенчиво утверждает, что после того, как он, Симонов, на митинге этом выкрикнул пару лозунгов, весь зал "как обвал, как вал воды" орал ура Сталину. А — "три первые ряда молчат" — доносит поэт. Читатели в СССР почти все тогда верили этой картинке — такое ведь они видели ежедневно, только в СССР именно "первых три ряда" орали громче и казённее всех.
.
"Разводящим видней, где поставить кого" — вот пафос философии винтика. И мало кто сравнил эту симоновскую фразу с другой: "фюрер думает за нас".
Мало кто в СССР знал, кстати, что в сходных ситуациях Киплинг никак не угождал властям, а откровенно и сатирично издевался над недостаточно ценившей своих солдат «вдовой», т. е. над Её Величеством королевой Викторией, которая, по словам журналистов «Таймса», стихами Киплинга «Праздник у вдовы» и несколькими другими ужасно шокирована»…
А в начале хрущевского правления, вдруг поняв, что "теперь можно", осмелевший Симонов пишет совсем другие стихи:
Жил да был человек осторожный,
Осторожный до невозможности,
С четырёх сторон огороженный
Своей собственной осторожностью
Но может это о себе? Упрёк за все шатания? Но полупокаяние — всегда лицемерие. Немыслимо похож стал в старости Симонов уже не на Киплинга, а, извините, на Евтушенко (или — наоборот?) Но для автора книги «С тобой и без тебя» и блестящей поэмы «Суворов» могло ли быть падение ниже, чем сравняться с одним из самых бессовестных советских стихотворцев?
Напомню строки из начала «Суворова»:
…Расклеены указы Павла:
«Размер для шляп вершок с осьмой,
Впредь не носить каких попало,
Впредь вальс в домах не танцевать,
Впредь машками под страхом палок
Не сметь ни коз, ни кошек звать»
И особенно — дальше:..
…Там второпях возводят новый
Казённый памятник Петру.
Должно быть в пику Фальконету
Тут будет всё наоборот:
В проекте памятника нету
Руки, протянутой вперёд,
Ни змея, ни скалы отвесной…
Он грузно встанет на плите,
Огромный и тяжеловесный…
Да, времена теперь не те,
Чтоб царь, раздетый, необутый,
Скакал в опор бог весть куда!
Из всех петровских атрибутов
Вы палку взяли. господа…
И Симонов, и читатели в самом конце тридцатых годов очень многозначно понимали эти строки — «да, времена теперь не те» (!!!)…
А вот и предел отваги поэта: в 1959 году появляется в "Новом мире" его статья, в которой он высказывает, хотя и робко, сомнения аж в соцреализме! Тут на поэта накинулись и "Вопросы литературы", и другая тяжёлая артиллерия, а вслед ей затявкали всякие. газеты… Не доучёл Симонов, что оттепель оттепелыо, а основного «идеологического оружия» нацеленного на литературу, партийные «литературоеды» не уступят…
Ломали поэта всю жизнь, и хоть порой хватало ему сил сопротивляться, но всё же доломали… До серой халтурной романной трилогии. Не написанной даже, а, как говорили, надиктованной секретарше, а за нею якобы автором даже не вычитанной…
И жаль этого трижды лауреата сталинских премий… Жаль. Ведь в других условиях мог бы он… Но не будем гадать: кончился замечательный поэт, так и не ставший чем мог бы….
О его ремесленной прозе сказать нечего. В бесславном своём конце пути Константин Симонов тем, принял немалое участие в травле Солженицына, как раньше приложил лапу к травле Ахматовой и Зощенко.
……………………………………………………………………………………..
А в 1977 году (на третий день после гибели А.А.Галича!) видел я, как бледно и верноподданно выступал Симонов, гастролируя в зале бывших парижских боен. Читал он нечто казённое и вялое, да ещё в компании Роберта Рождественского и Евгения Евтушенко! Куда уж дальше?