(СЕТЕВОЕ ИЗДАНИЕ, "Сайт Василия Бетаки", 2005)
Подтверждает и зимний пронзительный шквал,
И художник — стрелок проворный,
И кипрских скал тёмно-рыжий оскал:
Содержанье — лишь крошки от Формы!
Алексис Раннит
237.
MEA!
Если время стреляет как птицу влёт,
Если время стекает с морщин как пот,
Как стекают остатки дождя на капот —
И ветер сметает их на скоростях,
Как приставшие к стёклам листья,
Как снежинки первые, как пустяк,
Не замеченный в рощах предместья,
Торопись:
Из групповой фотографии с надписью "Время"
Вырезают ножницами одного за другим,
И дырки, в плотной бумаге зрея,
Пропускают не память — фигурный дым.
И несолнечный день, и туман как сметана,
Сквозь него — только мутного солнца глазок…
Это — время пожухлой листвой платана
Улетает за ветреный горизонт,
Это — время вертится возле вечных вещей,
Вроде Сириуса, Любви и того же Рима,
Обтекая их, как скалу ручей,
И опять вырастает новый мир, тот, ничей —
Не из глины, брёвен или кирпичей —
Из ничего сотворённый рифмой.
238.
Лиловый камень вместо тучи,
…Колонны тонкие, как пальцы,
В них ветер плачет монотонно.
Пригнулись травы, разбегаются.
Земля и небо — всё лилово —
Готово с грохотом распасться.
Уже белы одни колонны,
Колонны тонкие, как пальцы,
Ах, как же всё случилось скоро:
Под исполинским камнем тучи
Колонны хрупкого фарфора…
Рим. Форум. 2005 г.
239.
Петербургская "Коломна"
Лиловый булыжник после дождей,
Кривые дворы, дровяные сараи.
Грязный канал. И в чёрной воде
Бельма окон немытых. Дальше — Сенная…
Из тьмы Фонарного на Канал,
Визжа, выворачивают трамваи.
На миг достоевскую ночь отогнав,
Одноглазый вагон исчезает снова.
Над каналом решётка. Набережная. Ад,
Где багровые львы узкий мостик хранят.
Обыкновенный ад, года 46-ого.
Мостовые небо держат в горсти
Через камни пробившейся жухлой травой, и
В подъезде прячутся вечные двое, -
Ну, куда беззащитность свою унести?
В семь утра работяге вольно' выходить
Из какой-то "распивочной" дохлой тенью…
Так во сколько раз больше воображенья
Надо, чтоб невыдуманное воплотить?
Город тот растворился в десятилетьях.
И осталась даже не память — словЮ,
Но скоро время их тоже засветит:
Булыжник бледней, зеленей трава,
И вечные двое на фоне заката
Превратились в открыточный силуэт.
…Достоевского города, который когда-то
Душил нашу молодость, — больше нет.
А не исчезни он — не было бы на свете
Даже начала этих стихов,
Потому что я выудил строчки эти
Из чёрной воды и булыжных дворов.
240.
…И был дождей фальшивый лак,
И нетерпение такое —
Как мальчик тот, что просто так
Зачем-то джинна беспокоил;
Добро бы гнался за строкой,
Какой-нибудь там небывалой,
Добро б — трясущейся рукой
Ощупывал углы подвала, -
Так нет же: шарил наугад —
Где попадя, без всякой цели,
И не было таких рулад,
Которые не надоели,
И не было таких картин,
Которых жизнь не отменила,
И не огонь, не дым, не джинн —
А было только то, что было:
И город, полный кутерьмы,
И пригородов сонных бредни,
И монотонность той зимы,
Что оказалась не последней,
И как обломки медных ламп,
Как новонайденная Мекка,
Был тот четырёхстопный ямб,
Не устаревший за три века.
12 марта 2000
241.
СЕН-ГЕНОЛЕ
"Пен-ар-бед" (по-бретонски)
и "Финистер" (по-французски) —
это "конец земли".
Сейнеры, белые домики, синие ставни,
Гранитный маяк Сен-Геноле торчит из камней,
"Пен-ар-бед!" — чайки выкрикивают своенравно,
"Стой! — чайки предупреждают — Здесь — конец!"
Врут они, птицы морские. Не кончено это:
Врут, как горизонта растянутая дуга…
Знаю: за ней — чуть постаревшего Нового Света
Низкие и кленовые берега.
Там тоже белые домики (но не синие, а чёрные ставни),
И, повторяю, — от клёнов рыжие берега
В воду Атлантики серой уходят плавно,
Листва лихорадочной осени — янтарная курага.
И если ручную бурю выпустить из стакана —
Клёны, облетая, правдиво расскажут тебе про то,
Что вот там, за горизонтом, по ту сторону океана…
Но чайки и здесь предупреждают: "дальше — ничто!"
Врут они, птицы: где-то посреди — ещё Атлантида,
А за ней на скалистой, песчаной, серой земле,
За кормой отплывшего сейнера исчезает из вида
Угол Атлантики и Бискайи — Сен-Геноле.
Май 2004 г., Бретань
242.
Небо снизилось. Небо — немо.
Но упорно и незаметно
Отделяет землю от неба
Бесконечный язык ветра.
Только он один-то и может
Тут хозяйничать, растекаясь,
Потому что края моря —
Мир, оставленный без вертикалей:
Ни ствола, ни куста — плоско.
Что ж удержит сию чашу?
Потому-то здесь так просто
Небо наземь ложится часто.
И могло бы лежать вечно
Надо всеми грехами земными,
Только длинный язык ветра
Простирается между ними.
Каждый камень кипит как чайник,
Пар ползёт в облака немо,
Подпирая и крылья чаек,
И всё то, что осталось от неба:
Что-то тяжкое, в синих дырах,
(Устарела дождя ересь),
И когда б не столбы менгиров,
Раздавило б оно вереск!
Гомонят бакланы, кроншнепы,
Их вдоль пены небо качает,
И когда б не скалы-кронштейны,
Раздавило б оно чаек!
А сейчас и чаек разгонит:
Их возня всё глуше и глуше,
И когда б не пружины прибоя,
Раздавило б оно душу…
Май 2004. Бретань
243.
ЛЮБОВНИКИ И БРОДЯГА У НАСТОЯЩЕГО МОРЯ
Из Сильвии Плат
…И навечно холодное воображенье
Заколачивает летнее бунгало,
И в песочных часах время без движенья:
Каникулы кончились, и пейзажи заколо-
чены тоже. Мысли, в прибое вольном
Следившие за зеленью русалочьих волос,
Как летучие мыши спрятались недовольно
На чердаке черепа. И не довелось
Стать нам теми, какими стать могли бы.
Никуда не деться от "здесь и сейчас",
Белые киты и радужные рыбы
Вместе с океаном покинули нас.
Только бродяга, одинокий и серый,
Среди ракушек стараясь на корточки сесть,
Тычет своей палкой в осколки Венеры,
А чайки над ним — как узловатая сеть.
Обломок кости, голый и гладкий,
Ухмыляется, как только схлынет волна,
И хоть разум работает, и всё в порядке —
Нам-то что остаётся? Песчинка одна —
Не жемчужина…
Повседневное, взаправдашнее солнце
Встанет, сядет… Да и вода — как вода.
Человечка на луне больше не найдётся.
Всё — как всегда, как всегда, как всегда…
244.
ВЕТЕР
Если б небу — где хочешь (но не в этой пустыне),
Наземь вздумалось бы соскользнуть, скатиться,
Удержали б его на верхушках лесные
Атланты, колонны, кариатиды.
А на плоском — ветрам не забьёшь кляпа.
И не цапля плачет, не чайка стонет,
И не скалы торчат из воды, — шляпы
Рыбаков, утонувших стоя.
И не камень кипит — сатанинский чайник,
Хочет паром крыло обварить чайке,
Водяные, накрывшись волн плащами,
По сигналу ветра сбиваются в шайки.
Набегают на мыс с быстротой коня,
Огибая скалу и взлетая ввысь,
Стелют белые бороды по камням,
Потому что это — последний мыс.
Сквозь бегущие тучи солнце — блюдце.
Но они и его разобьют наконец,
Оторвётся небо — камни в пену сорвутся,
И с земли сдует белый крахмальный
Бретонский чепец.
2004 г., Бретань.
245.
ОДА-БАЛЛАДА
(о том, "как делать стихи")
Не пишется. Не спится.
Бессонница — как страж…
На чём остановиться?
История? Пейзаж?
И где, какая птица
Рифмуется, кружится,
И стих впадает в раж?
А рифмы — как из крана
(видны, стены, штаны…)
Толпятся, как бараны:
(вруны, годны, полны…),
Ну, выверну карманы —
Слоны, бледны… Блины!!!
У кромки океана —
Бретонские блины!
На вересковой круче,
Над морем, прямо тут,
В толпе ветров колючих
Девчонки их пекут.
А ну-ка, глянь на солнце
И заслонись блином,
Сквозь блин предстанет солнце
Канатным плясуном!
Набег ассоциаций —
Размашистым пучком…
Не дай им разбегаться
И оглядись кругом:
Вон, тучка, что так хмуро,
Так медленно прошла, -
Да, это тень Артура
У Круглого стола!
А стол стоит над сопкой
С прибрежной стороны,
На нём горячей стопкой
Возвысились блины!
Внизу же — ни травинки…
(Ах, в мире всё — песок!)
Глотни-ка, по старинке,
Поджаристый кусок!
Вдали — залива глотка
Скалиста и черна,
Закат — как сковородка
Для нового блина:
Нальют в неё тумана —
И вновь вознесены
Над пеной океана,
Белесой, как сметана,
У края океана —
Бретонские блины!
Июнь 2004 г.
246.
ПАРИЖ В 1973 ГОДУ…
Так от прочего мира мы прочно в России были отрезаны,
Что все, уехавшие хоть до первой войны,
Хоть в семнадцатом, хоть в сороковых,
Существовали для нас где-то в истории,
Персонажами времён совершенно иных…
А когда я встретился с некоторыми из них,
Казалось — не только Одоевцева, Бахрах или Анненков, но
И те, кто исчезли давным-давно,
Ни в каком прошлом вовсе не пребывали,
И вот теперь, на парижском бульваре,
Даже разговаривать с ними дано!
Следы Серебряного века мимо скользили…
В былом растворялись? Пожалуй — нет!
Ведь было не совсем понятно:
это и вправду Париж, или
Притворяющийся Парижем Тот Свет?..
2005 г.
247.
ОБНАЖЁННАЯ В ЗОЛОТИСТЫХ ТОНАХ
(портрет)
И. Ш.
Где в море душу вливая,
Опять дрожит река,
Осоку раздвигая —
Оливковая рука…
Валькирия тяжёлая
Звенит глухою медью,
Отряхивая волосы,
Над виноградом мидий.
Июнь — белее белого,
Он даже ночью белей
Цветков жасмина, сделанных
Из платьиц мелких фей.
На фоне ветра белого
Чуть влажная и медная,
Она идёт так медленно
По краю летних дней…
Звенят по меди искорки
Опавших лепестков —
Фарфоровые осколки
От статуй старых богов.
Давным-давно покинуты
Античные они,
И в воду опрокинуты
Жертвенные огни.
С холмов седого ветра дым
Над яркостью осок,
И сквозь зелёный свет воды —
Коричневый песок.
Валькирия тяжёлая
Звенит глухою медью
И отжимает волосы
Над виноградом мидий,
И волосы — как водоросли,
И тёмен медный цвет…
По камушкам. Над водами.
Вдоль края летних лет…
248.
АНАКРЕОНТИЧЕСКИЙ ДИПТИХ
1.
Как запах ламинарий влажен!
…Атлантика, она — моя
Всей крутизною пенных ляжек,
Всей шириной округлых пляжей,
Всей бабьей сутью бытия.
Хоть молода — не молода,
Опять приманит — не откажет;
Зато и хороша тогда,
Когда волнуясь жадно, ляжет
На жёлтой простыне песка,
Чуть лицемерна, но легка:
Пусть не одна в неё река, -
Она и не подавит даже
Ветров утробных голоса,
Всей шириною мягких пляжей,
Всей крутизною пенных ляжек
Раздвинув скалы и леса!
2.
Жить без "мучительных романов",
И не по нотам соловья,
Свистеть, не слыша барабанов:
"Синица я, синица я!"
Как Эпикур или Лукреций,
И с вольтерьянской прямотой,
Да с перцем вместо тонких специй
Жрать вечной лёгкости настой.
249.
ЙЕР ЛЕ ПАЛМЬЕ
…рассказать
Обо мне, какой я была,
В те года, когда здесь жила…
Ирина Одоевцева.
…А те, кто и не знал её,
Твердят, серьёзны и упрямы,
Что, мол, отменное враньё —
Воспоминанья старой дамы.
Враньё? Узор для красоты?
Но с ней мы не были "на ты",
Так как ручаться — между нами! -
(Кот умывался на окне),
Что только правду и годами,
Она рассказывала мне?…
(Кот умывался на окне…)
Но почему-то стало жаль,
Что скатывался с гор мистраль,
Что вдруг все пальмы смолкли разом, -
(Бурям и сказкам есть предел…)
Сказала… (Но к чему об этом?)
Что первый, кто её раздел,
Да и последний, был поэтом…
Враньё?… Словцо "для красоты?
Нет, с ней мы не были "на ты",
Но было ей всего важней,
Что я вчера принёс мимозу,
Напомнившую цокот дней
На каблучках,
когда над ней
Был рыжий ореол темней,
А в волнах отблески огней,
И… что рукой, писавшей прозу,
Никто не прикасался к ней!
Враньё?
Пускай, для красоты,
Ведь с ней мы не были "на ты"…
250.
…И нет грибов, и какая-то птица
кричит, что больше их нет на свете,
кричит, что зима ведь не только снится,
и это подтверждает порывистый ветер,
взвывая собакой о вымершем лете.
Несолнечный день. И стволы черны
над влажными волнами желтизны.
Но лес прозрачен: натиском света,
сочащегося отовсюду и ниоткуда,
он перекрывает живопись лета,
в жёлтую обёртку землю пакуя.
И мёда нет. И — пустые соты…
Спрямите земную ось, идиоты!
251.
Медная мелочь акаций
Бренчит по чугунным оградам,
Кленовые ассигнации
Переполняют пруды:
Осень устала таскаться
По раутам и парадам
И начала избавляться
От зеркального вида воды.
Жёлтый паркет — как ловко
Он притворяется твёрдым!
Чтобы не догадались,
Сколько под ним воды.
(Есть у вранья сноровка!)
Осень, да где твоя гордость?
Ну, до чего ж по дешёвке
Октябрь продаёт сады!
Ну, до чего ж по дешёвке
Орест продаёт Пилада!
Ему давно уж не снятся
Сверкающие пруды!
Медная мелочь акации
Бренчит по чугунным оградам,
Медная мелочь акации —
Цена ледяной беды
Медон, Январь.2005 г.
252.
СТАРЫЙ АРТИСТ
Памяти Павла Антокольского
Не рыцарь — карлик из Прованса —
Но весь от ног до головы
Он был обломком Ренессанса
В совковой духоте Москвы…
Он — режиссёр, поэт, художник,
Точнее — человек-театр,
Незримо сплёл свой труд острожный
С толпою федр и клеопатр.
Обвал в горах? Горланство рынка?
Взмахнёт, как дирижёр — и вот
Шекспир сменяет Метерлинка
И оттесняет Турандот.
Так он и выдумал весь мир:
Нагромоздив на сцену сцену,
Обруша в серый сон квартир
Непрошеную перемену.
Тебя по сцене он ведёт,
Схватив за локоть резко, грубо,
Разбрызгав водевильный мёд
Веслом трагедии стотрубой!
Нет аксиом, и мир непрост —
Забудь, что крашеные доски
Вокруг тебя, что здесь — подмостки,
И что прожектор — ярче звёзд!
И не пытайся заглянуть
За размалёвку декораций:
Будь зрителем, актёром будь,
А в тряпках незачем копаться!
Смотри в лицо — и в этом суть
Стиха и сцены…
1965–2005 г.г.
253.
Конец Фауста — это как Симеон:
"Ныне отпущаеши". Так и получилось.
Неважно, что и адресат, да и стиль — не тот…
Ведь и то, и другое — сдача на милость:
Так славно признаться, что ты — банкрот!
Но жаль на банкротов мне тратить время,
Задорого взятое напрокат,
Важней, когда вдруг спохватываемся в ноябре мы,
Что вот, ещё в мае упущена строка,
Что всё ленивей — в дождь из-под крыши.
Что недели бегут не по одной, — гуртом…
И всё меньше читаешь, всё больше пишешь
И о том, что всего не успеть, и о том,
Что жизнь бездонна, но не бездомна,
Что вот ещё скатываются капли с весла,
И что пусть уродлива, пусть никчёмна,
А всё-таки та Атлантида всплыла!
Медон, 26 авг.2004
254.
Из Дилана Томаса
Шпиль церкви наклоняет голову — это журавль колодца.
Но каменное гнездо стен не выпустит рукотворную птицу,
Чтоб журавль свой клюв о солёный гравий не притупил,
Чтобы не расплескал небесное болотце,
Не продырявил
крыльями, на которых репьи,
И ногами, на которых ил…
Но тюрьму свою обманул звон, ворвавшись в поток времён,
Как дождь беззаконный, который бьёт по облаченью вод.
Так пловцы преодолевают теченье,
Чтобы музыку выпустить из сомкнутых ртов,
Чтобы из-под замка серебряным звучаньем,
Как щука с крючка, со шпиля срывались перо и нота.
Твой выбор — это журавль, склонённый над гладью болота!
Вернётся к колоколу звон, вернётся к горлу песня,
Но только не тони в беззвучии немых ветров
И время, данное тебе, не растрать напрасно.
255.
ГОЛОС МОРЯ
Памяти Е.Г. Эткинда
Горсть провансальского песка
В черновиках моих стихов.
Волной прибитая доска,
Как соль впитала слов улов.
А у прибоя по краям
Белеет рифмы полоса:
Волна к волне — прибой есть ямб,
И всех столетий голоса
Таскают волны сотни лет
Под аккомпанемент песка,
И ждут, чтоб я принёс в ответ —
Канцону, ритурнель, сонет? -
Неважно, лишь бы был пропет!
Хоть посвистом из кулака!
Дух всех времён доходит к нам:
Ну да, не зря, назло ветрам,
Синдбад скитался по морям,
И Агасфер по временам?
К чертям песок житейских драм
(Их отнесём к черновикам)!
А нам — нежданных мыслей пласт,
Нам — запахи собачьих лап,
Нам — запахи тюленьих ласт…,
Песнь всех земель открыта нам!
……………………………………..
А нищих духом всех — к чертям,
А нищим духом — Бог подаст!
19 апреля 2005 г.
256.
ЭТО ВАМ НЕ TEATР…
Весь мир — театр, а люди в нём — актёры…
В. Шекспир
Нет, Шекспир не бывал в Вероне —
Предрассветную альбу он слушал
В белых ивах на узком Эйвоне,
В птичьем свисте сплетённых верхушек…
И пускай перед входом в "Глобус"
Ждут толпой кареты и кони —
Он-то знал — балаганная глупость:
Лишь на сцене бывал он в Вероне.
А на сцене полно железа!
Подсказал, не иначе, призрак,
Чтобы всех актёров зарезать
И прикончить датского принца.
Королевские пьянки жутки,
В чёрных скалах пенится море…
Вот опять балаганные шутки:
Не бывал он и в Эльсиноре!
И на Кипре он не был тоже.
Кто же, спутав орла и решку,
О придушенной дочке дожа
Напридумал ему в насмешку;
Всё наврав от слова до слова,
Не в угоду ль его лицедеям,
Взял — и Ричарда Никакого
Описал отменным злодеем?
Кто ж виной тут? Кто знает! То ли
Сэр Фальстаф, лишённый обеда,
То ли две-три роли без соли,
То ли хроники Холлиншеда?
Но ведь есть же терпенью мера!
И не хочет он быть в ответе
За тупой полуслух-полуверу,
Что и вовсе не жил на свете…
Нет, уж тут хватили мы лишку:
Эту Смуглую Леди Сонетов
Не сыграть актёру-мальчишке,
Не придумать её поэту!
Лондон всё выводит на площадь,
Но его трагедию спрятал
За коптящие пляски плошек
В размалёванный тёмный театр…
Что ж, — опять балаганная глупость?
Тут не сцена вам на балконе!
Ведь недаром у входа в "Глобус"
Ждут толпой кареты и кони!
Этот "Глобус" — как глобус…
То есть — весь мир:
За кулисами вечные споры
О ролях,
Задник с небом протёрт до дыр,
А статисты
Лезут в актёры…
И среди калибанов
Себя чувствуя лишним,
(Иссякает терпенью мера!)
На чужом островке, никогда не бывшем,
Переломит свой жезл Просперо…