"Пересмешник"
День "X":
— Ки-Уэст, Ки-Уэст, говорит один-ноль-пять.
— Говорит Ки-Уэст, слушаю вас.
— Дайте погоду.
— Погода ясная, ветер три, два, ноль, скорость пятнадцать.
— О’кей, о’кей, принято.
— Ки-Уэст, Ки-Уэст, говорит один-ноль-шесть.
— Говорит Ки-Уэст, слушаю вас.
— Как меня слышите?
— Слышу хорошо, докладывайте.
— Все идет нормально.
— Ки-Уэст, Ки-Уэст.
— Говорит Ки-Уэст, докладывайте.
— Говорят Кило, Новембр, Папа, Оскар.
— Докладывайте, Кило, Новембр, Папа, Оскар.
— Кто летит надо мной?
— Все нормально, все нормально, над вами один-ноль-пять.
— Ки-Уэст, Ки-Уэст, говорит один-ноль-девять.
— Говорит Ки-Уэст, докладывайте.
— Прибыл в назначенный пункт.
— Доложите обстановку.
— Кругом много кораблей и самолетов.
— Ки-Уэст, говорит один-ноль-семь, вижу то же самое.
— Внимание всем, от один-ноль-один до один-ноль-двенадцать. Возвращайтесь на базу, возвращайтесь на базу.
В соответствии со срочным указанием Пентагона, корабли, самолеты и наземные силы, инсценировавшие проведение больших маневров для прикрытия операции "Пересмешник", вернулись на свои базы.
— Мы живем в удивительное время.
Сюзанна не придала значения этой фразе. Курт всегда начинал говорить заумные вещи после второй рюмки. Но на этот раз неспроста. Это она сразу поняла и поэтому смотрела на него почти с удовольствием, но не бросая своих дел. Говорят, что, когда человек начинает вспоминать свою жизнь, это значит, он подсознательно думает о смерти. Смерть штука неприятная, хотя мы и пытаемся обманывать себя, забывая о ней. Но воспоминания приходят в голову и тогда, когда мы встречаем старого знакомого после долгой разлуки. Сейчас отношения между ними прохладные. В юности их страсть кипела, а теперь в ее взгляде проглядывала скорее печаль. Она была уверена, что Курт Кильзен приехал в Ки-Уэст совсем не ради нее и только в силу привычки отдал должное любовным утехам. Ощущение этой отчужденности она почувствовала вчера. Ей даже подумалось, что его приезд объясняется тем, что гостиницы становятся все более дорогими и менее удобными. Конечно, лучше провести ночь, ощущая рядом человеческое тепло. В пятидесятые годы все было по-другому. Курт присылал ей телеграмму и появлялся, нагруженный подарками, как Дед Мороз. Каждый вечер они ходили по ресторанам, ездили на рыбалку, на охоту, купались — словом, развлекались. Праздник святого Сильвестра пришелся в 1951 году на понедельник. Курт приехал на пикапе с чудесным подарком — телевизором. В 1957 году он заехал за ней и увез с собой на прогулку, которая длилась целую неделю. Они жили под открытым небом, много фотографировались. Эти фотографии хранятся у нее в старом альбоме. В 1959 году Курт перешел на новую работу, которая у него стала отнимать все время. Осенью 1962 года произошел "ракетный кризис". Курт постоянно находился в Ки-Уэсте, но был так занят, что для Сюзанны оставался почти таким же недосягаемым, как и в Майами. В те дни он оправдывался тем, что страна столкнулась с кризисом и что Куба поставила мир на грань катастрофы. После 1962 года наезды Курта стали совсем редкими и, как правило, преследовали, как и сейчас, другие цели. Теперь Сюзанна уже смирилась со своим положением.
Курт сидел на полу, скрестив разутые ноги и внимательно наблюдая за экраном телевизора. Он рассуждал о том, что мы живем в удивительное время.
Сюзанна разделяла его мнение, потому что не могла поверить, что Курт оставил свой дом и работу для того, чтобы приехать сюда посмотреть телевизор. Он был буквально захвачен выступлением Кастро. Как это понимать?
Курт почувствовал, что его терпение вот-вот лопнет, когда в зале раздались возгласы: "Фидель, да здравствует Фидель! Долой янки!" В этот момент он пожалел, что знает испанский. Курт убрал звук. "Еще посмотрим, кто кого", — подумал он, наблюдая за мимикой Кастро, который продолжал свой доклад, сопровождая его энергичными жестами и победной улыбкой.
— Да, — вернулся к своей мысли Курт, — мы живем в удивительное время. Человек оторвался от земли, летает на сверхзвуковых скоростях, достиг Луны.
Между тем Фидель Кастро заканчивал свое выступление. По крайней мере, Курту так показалось по его жестам. Сюзанна никак не могла понять, что происходит с ее другом. Почему он буквально подпрыгнул, чтобы включить звук на последних словах доклада?
— Смотри внимательно, Сюзанна!
— Что смотреть?
— То, что произойдет сейчас на экране. Это тебе покажется фантастикой.
— Но там ничего нет.
— Подожди, подожди. Это должно произойти сейчас. Не уходи, Сюзанна.
Женщина вытерла руки о передник и послушно встала около него.
— Да что ты привязался к этому телевизору, Курт?
— Сейчас увидишь. Сейчас!
Он усилил звук, но на маленьком экране не происходило ровно ничего особенного. Раздалась продолжительная овация, был исполнен гимн, появился диктор, оповестивший о конце передачи, а потом заставка с указанием канала кубинского телевидения.
Курт повалился на ковер, как обиженный ребенок. Что-то не сработало. Его охватила бессильная злоба. Он чувствовал себя обманутым, будто купил лучшие места на великолепный спектакль, который в последний момент был отменен. Он потерял столько времени, не пропустил ни одной передачи, не отлучился ни на час. У него воспалились глаза, ломит в ушах, он обалдел от недосыпания в ожидании звездного часа. Он думал, что то, чего он ждал, специально откладывается на последнюю минуту, на самый конец и произойдет под последние выкрики "Родина или смерть!", под гимн… И ничего.
Курт Кильзен молча, с опущенной головой собрал свои вещи и уехал. Сюзанна не уговаривала его остаться. Она понимала, что на этот раз его привлекли сюда не ее прелести, которые остались в далеких пятидесятых годах, когда он с гордостью прогуливал ее в бикини по пляжу и водил на танцы, считая себя счастливчиком и предметом зависти для окружающих. Он ушел, не попрощавшись, не сказав ни слова. Когда Сюзанна вернулась в свою опустевшую комнату, сто долларов, оставленные под будильником, показались ей еще одной пощечиной Курта Кильзена. Она со злостью бросила их на пол, но потом, плача, принялась собирать бумажку за бумажкой.
"Что же помешало?" Сидя в автобусе, едущем в Майами, Курт вспоминал свое бесполезное ожидание перед телевизором величайшего события, которое так и не произошло. Ведь он был так уверен! Каждый километр шоссе и каждый оборот секундной стрелки терзали его и без того истощившееся терпение.
Прибыв в Майами, Курт не стал ждать городского автобуса, а взял такси, чтобы отправиться к одному своему хорошему другу в Алапате, и уже оттуда позвонил коллеге из Центра прослушивания эфира:
— Алло, Джим! Что случилось? Это Курт! Сделали в конце концов что-нибудь?
— Курт! Наконец-то ты появился. Где ты столько времени пропадал? Тебя вчера искали, но твоя жена ничего не могла сказать. Тебя хотели видеть здесь, в Центре.
— Я уехал в Ки-Уэст. Хотелось быть в первом ряду, чтобы видеть спектакль поближе. Но я лишь потерял время. До сих пор не верю. Что случилось? Отложили до другого раза? Но такого больше не будет.
— Ай да Курт! Значит, ты отправился в Ки-Уэст. А мы здесь слушали по радио, но бесполезно. Ты представляешь, какое это было скучнейшее занятие. Ты, по крайней мере, был, наверное, в приятной компании.
— Но что произошло? Не хватило духа?
— Об этом лучше поговорим здесь. Ты все слышал, что он сказал?
— Отчасти. Я иной раз выключал звук, чтобы лучше видеть. Казалось, что я там присутствую.
— Теперь я понимаю, почему ты не знаешь, что произошло. Приходи завтра сюда, и мы сможем поговорить свободно. Кроме того, у нас накопилось много работы.
— Но разве ты не можешь выдать мне хоть какой-нибудь аванс?
— Не тебе говорить о значении фактора внезапности. Так вот именно его нам и недоставало.
— Кто виноват?
— Давай об этом завтра. А сейчас спи спокойно.
— О’кей, Джим. Завтра я приеду пораньше.
— Сейчас я расскажу тебе, чем закончился "Пересмешник". Если бы ты оставался на работе… Но я представляю, как ты был занят.
Курт Кильзен терялся в догадках и почти не спал всю предыдущую ночь. Его друг Джим как бы в наказание нарочно тянул время.
— Давай пройдем в кабину прослушивания.
Кабина 2-Б представляла собой прямоугольное помещение размером около четырех квадратных метров с белыми звукоизолирующими стенами и матовыми окнами. Белокурая веснушчатая девушка приводила в порядок магнитофонные ленты, разбросанные на полках. На рабочем столе стояли два студийных магнитофона. Кондиционер работал на полную мощность, и было прохладно.
— Кэти, дай мне "Пересмешник-022".
Девушка протянула кассету Джиму Артману. Тот поставил ее на первый магнитофон, одновременно неразборчиво расписываясь в регистрационной карточке, протянутой девушкой. Затем он нажал кнопку и стал ждать. В тишине раздался мягкий медленный женский голос:
— "ЦРУ, запись для "Пересмешника", порядковый номер 22".
— Это здесь, — Джим прогнал ленту и снова нажал кнопку.
— "…Вы изберете новый достойный Центральный Комитет…"
— Нет, немного раньше. — Он перемотал ленту назад.
— "Не станет Центрального Комитета, но революция будет продолжаться".
Послышались продолжительные аплодисменты. Джим сделал знак рукой, как бы говоря: вот сейчас начнется. В кабине стояла абсолютная тишина. Лишь из динамика раздавался голос оратора. Курт Кильзен слушал очень внимательно, но пока ничего не понимал.
— "Если вдруг обрушится эта стена и не станет Центрального Комитета, вы изберете новый достойный Центральный Комитет".
Раздались аплодисменты, и Джим надавил кнопку "Стоп".
— Как тебе понравилось это — про стену?
— Не нужно большого ума, чтобы понять, что Кастро был предупрежден. Намек слишком прямой. Но кто это мог сделать?
— Кое-кто был против использования эмигрантов в качестве прикрытия, опасались утечки информации. Судя по всему, так и получилось.
— Но все-таки попробовали или нет? — растерянно спросил Курт.
— Наполовину, только наполовину. Все было подготовлено. Для вида на юге были развернуты учения. Но сразу же стали поступать сообщения, что Кастро привел в состояние боевой готовности все свои силы. Первым попятился Пентагон. Мы пытались убедить его представителей в том, что это лишь естественные меры предосторожности в связи с проведением съезда партии, но по их оценке уровень принятых мер вполне соответствовал тому, что против кубинцев готовилось. Поэтому они отозвали свои корабли и самолеты. По различным каналам эти сведения были подтверждены. Не было ни малейшего сомнения, кубинцы ожидали чего-то значительного, а не просто вооруженного катера. В тот момент никто не мог дать объективной оценки возможностей Кастро.
— Теперь я понимаю. Но я уязвлен тем, что кто-то сообщил обо всем на Кубу.
— Это, конечно, всего лишь предположение. У нас нет доказательств. — Джим продолжал манипулировать кнопками магнитофона. На ленте были отметки, указывающие наиболее важные фрагменты. Он искал один из них. — Подальше есть еще более ясные намеки. Некоторые удивляются тому, насколько они соответствуют нашим планам. — Он стал включать для пробы.
— "…делегатов, но революция будет продолжаться… в партийных организациях… Меры по охране этого театра".
— Это здесь.
— "Я обращаю внимание на это! Министерство вооруженных революционных сил и министерство внутренних дел, организаторы съезда приняли все меры, чтобы, скажем, на это здание не смог обрушиться самолет, начиненный бомбами".
Джим остановил магнитофон, вздохнул:
— Ну что ты скажешь?
— Невероятно!
— Будто Кастро находится здесь и выговаривает нам. Самолет, начиненный бомбами! Разве это не было нашим первоначальным вариантом?
— Сначала мы думали о самолетах, но потом возникла идея применить ракеты.
— Теперь послушай, как он нас называет по именам и фамилиям, чтобы на всякий случай поставить точки над i.
— "…все меры. Все, кто читал те или иные сообщения о ЦРУ, знают, что в них нет ничего преувеличенного и что потерпевший поражение противник может в отчаянии предпринять любые акции. И иногда он их предпринимает".
Джим снова надавил кнопку "Стоп". Он покачал головой, все еще не в силах избавиться от удивления. Его приятель потер подбородок и иронически улыбнулся:
— Именно это мы и имели в виду, планируя операцию, ясно, Джим, что это не простое совпадение.
— Конечно. У нас где-то есть щели. Мы обвиняем эмигрантов в болтливости, но они не единственное слабое звено в нашей цепочке. Ты помнишь, что он сказал о Зиапе?
— Да, помню. Он сказал что-то вроде того, что мы могли бы его схватить.
— Давай послушаем. Кэти, найди мне "Пересмешник-004".
Девушка порылась на полках и достала нужную кассету.
— Сначала прослушаем то, что мы говорили между собой несколько недель назад, а потом, что сказал Кастро несколько часов назад. Вот наши слова. — Джим поставил кассету на магнитофон и отыскал нужное место.
— "…Пентагоновцы заставили страну потратить миллионы долларов, вызвали инфляцию, но никак не могли схватить этого проклятого Зиапа. Он орудовал в течение трех десятилетий, ставя в неудобное положение генералов двух империй. Однако мы теперь всего одним выстрелом превратим его в пыль…"
— А теперь послушай, что говорит Кастро.
— "…Зиапа не смогли схватить".
— Он использует наше слово "схватить". Давай перемотаем немного назад. Слушай внимательно.
— "Возьмите Во Нгуен Зиапа. За тридцать лет войны его не смогли ни схватить, ни взять в кольцо окружения…"
Джим остановил магнитофон и встал. Взяв пачку "Полл Молл", он предложил сигарету Курту и прикурил свою.
— Может, ты и видел его вблизи, но не слышал.
— Я хорошо помню изображение. По-моему, я видел эти фрагменты, но часто выключал звук. Меня интересовало не то, что он скажет, а то, что должно было произойти. Я мог ожидать всего, чего угодно, даже конца света, но не того, что произошло.
Джим язвительно улыбнулся. Он не верил ни одному слову своего приятеля. Ему была известна история с Сюзанной, и он подозревал, что поездка в Ки-Уэст была вызвана совсем не служебной необходимостью.
— Разве, лежа в кровати рядом с красивой женщиной, можно понять, что происходит на экране?
— Ты ошибаешься, — запротестовал Курт. — Это совсем не то, о чем ты думаешь. Я уехал в Ки-Уэст полюбоваться зрелищем, и только для этого. Мне хотелось быть поближе к сцене. Меня не устраивало быть в одной из таких, как эта, холодильных камер нашей фирмы. А что касается твоих намеков, мне для этого совсем не нужно ездить так далеко.
— Ты, дружок, не забывай, что однажды я был с тобой на юге.
— С тех пор много воды утекло, Джим. Сейчас это совсем не то.
Разговор ушел в сторону. Джим Артман возвратил Кэти кассеты, и они с Куртом вышли на улицу.
Провал "Пересмешника" не является случайностью. Однако это не вызывает необходимости проводить расследование. Начав его, мы прежде всего выйдем на самих себя, натолкнемся на собственные слабости и недостатки. На нашем пути полно ям и колдобин: верхоглядство, излишнее недоверие, параллелизм, ненужная сверхсекретность, бюрократизм, ревность, зависть, эгоизм — словом, хорошенький салат из человеческих слабостей. Зачем тогда расследование? Ясно, что утечка имела место. Если ты настаиваешь на том, чтобы вскрыть ее, мне остается только пожелать тебе успеха.А. Г.
Дайнас отбросил записку. Он мучился оттого, что не мог связать концы с концами. Несмотря на содержавшийся в записке совет, его продолжал беспокоить вопрос: что делать? Есть ли связь между провалом "Пересмешника" и человеком, который сейчас обличает ЦРУ? Может быть, прекратить поиск, следуя совету пессимистически настроенного автора записки? Правильно, на пути полно колдобин. Центральная фигура "Пересмешника" наверняка не выдержала бы серьезной проверки. Однако ЦРУ, ФБР, РУМО и другие звенья разведывательной машины не в состоянии объединить свои усилия. Да и кто возглавит эту работу? Даже "Альфа", прямо пострадавшая от провала, не стремится к выяснению обстоятельств. Андрес Насарио ведет себя совсем глупо. Он никак не бережет свою репутацию руководителя. Его беспокоят лишь личные финансовые дела. Банкир Патрисио, сообщив о гибели Сантоса, воспользовался этим, чтобы прикарманить деньги, предназначенные для подрывных операций. Андрес Насарио, сообщая об этом ЦРУ, удвоил сумму, продолжив начатое Патрисио мошенничество.
Когда выяснилось, что кубинец жив, ЦРУ не стало искать виновных. И так всегда, любые усилия сходят на нет, когда сталкиваются личные интересы. Каждый руководствуется принципом: что мне это даст… Дайнас пытался сопротивляться такому подходу. Полученная записка была своего рода дружеским предостережением ему. Известно, что происходит с людьми, которые уделяют излишнее внимание темным делам фирмы. Не нужно быть донкихотом. Он уже собирался сдаться, когда вспомнил про человека, который мог бы ему помочь: "Старик Мартин! Кто, если не он!"
Дайнас дал себе обещание: если Мартин не поможет, то больше он не станет никуда соваться. Уэсли Мартин. Боб даже не был уверен в том, что это его настоящее имя. Он познакомился с ним несколько лет назад, когда они работали вместе. Мартин стал его мудрым учителем еще в то время, когда Куба уже рассматривалась в качестве одного из главных объектов работы спецслужб и делалось все возможное, чтобы повсюду ставить ей подножки. Мартин не занимался тайными операциями с применением насилия. По своему характеру он больше подходил для чисто разведывательной работы. Его привлекли к организации прослушивания сети государственной телефонной связи на Кубе. Была создана специальная группа из представителей ЦРУ, НСА и специалистов из компании ИТТ, которая в свое время монопольно владела всей сетью кубинской телефонной связи и рассчитывала, что, несмотря на национализацию, она будет продолжать держать ее под контролем. Ведь оборудование этой сети было американским, а старые кубинские специалисты, по ее разумению, находились под американским влиянием. Однако этот замысел провалился: Кастро стал заменять американское оборудование советским, а попытки вести вербовку среди работников телефонной сети оказались безуспешными.
В 1962 году Мартина перевели на аналитическую работу, а спустя четыре года он перешел в государственный департамент. Мартин был консультантом при подготовке чилийской операции.
Его способности высоко ценились в Управлении, и поэтому, когда в 1974 году Мартин вышел на пенсию, у него там остались прочные связи. Для него не было слова "невозможно", не было закрытых дверей, не было хмурых лиц. Его преданность делу была выше любых подозрений. Достаточно сказать, что он отказался от большой суммы денег, предложенной ему одним издательством, которое в коммерческих целях хотело заняться "полосканием грязного белья" ЦРУ.
Как разыскать сейчас Мартина? Боб, полистав старую телефонную книжку, набрал нужный номер в Далласе. Через некоторое время он услышал в трубке голос старого друга, а на следующий день Боб вылетел для встречи с ним.
— Ты совсем не изменился, Мартин! Только добавил несколько фунтов да, кажется, несколько седин. А в остальном ты выглядишь как юноша.
Мужчина с большой лысиной, полным лицом и пышными черными усами с проседью, развалясь в кресле, попыхивал трубкой. Он отрицательно покачал головой:
— Годы оставляют свои следы. Может быть, не столько внешние, сколько внутренние. Но следы всегда остаются.
Дайнас приступил к делу без всякой горячности. Ему важна была первая реакция собеседника, чтобы определить, как правильно излагать факты. Постепенно он перешел к деталям, с удивлением обнаружив, что Мартину все было хорошо известно, несмотря на положение пенсионера.
— Служба иммиграции и ФБР заметили за ним кое-что?
— Конечно, как он только приехал…
— Но это еще ни о чем не говорит. Они всегда стараются найти какую-нибудь зацепку. В противном случае могут подумать, что они работают плохо или недостаточно хорошо…
— Вызвал сомнения способ, которым воспользовался Сантос для бегства с Кубы. Я имею в виду судно, которое он украл у собственного отца.
— Это характеризует его лишь как сына. Его отец, конечно, принадлежит к числу состоятельных людей. У него было судно, и Сантосу пришлось украсть его.
— Его отец небогатый человек. Сантос украл катер потому, что его отец коммунист и не позволил бы ему…
— Коммунист владелец судна? Этого не может быть. Тебя не разыграли? Или он не коммунист, или это судно не его. Будь осторожен, кражу судна легко инсценировать. Это уже может быть зацепкой.
— Было установлено также, что Сантос служил в Повстанческой армии.
— Каким образом это установили?
— Он сам сказал об этом. Его слова были потом проверены.
— Подумаешь! Многие эмигранты, которые сегодня ассимилировались в нашем обществе и верой и правдой служат Соединенным Штатам, были в рядах повстанцев.
— Нет, Мартин, не многие. Это преувеличение. Лишь некоторые.
— Ну хорошо, пусть это не совсем, точно. Но он может быть одним из них. Я лишь пытаюсь помочь тебе думать.
Боб Дайнас ожидал большего от Мартина. Он приехал в Даллас не затем, чтобы кто-то помог ему думать, пусть даже хорошо. Цель его приезда состояла в том, чтобы добиться прямого участия Мартина в этом запутанном деле и, мобилизовав с его помощью все возможности ЦРУ, докопаться до истины. Теперь он начинал понимать, что хотел слишком многого от своего друга. Но отступать было поздно, и он продолжил:
— Во время первых допросов после прибытия в Соединенные Штаты Сантос дал понять, что располагает интересующей нас информацией. Под этим предлогом он в первые же сутки своего пребывания на нашей территории сумел побывать в Опа-Лока.
— А ты не думаешь, что хороший агент как раз наоборот предпочел бы не привлекать к себе внимания с самого начала.
— Да, конечно. Но некоторые думают, что в этом деле слишком много случайностей. Сначала, якобы по ошибке, он приводит свое судно в одну из наших самых крупных военно-морских баз на Юге.
— Все, что ты мне рассказываешь, произошло еще до того, как он вступил в "Альфу". Не правда ли? Но разве в тот момент кто-нибудь завел на него дело? Кто-нибудь высказал свои подозрения?
— Судя по всему, в тот момент нет.
— А потом да?
— Позднее дело было заведено по инициативе Анхеля Моисеса Эрнандеса, по прозвищу Эль-Рохо.
— А что говорил Эль-Рохо?
— Что Сантос и еще один человек делали подозрительные фотоснимки. Они сфотографировали даже оперативного работника ЦРУ, который к ним подходил. Тот отобрал фотоаппарат у Сантоса, пленка была проявлена. На ней оказались заснятыми восемь эмигрантов, так или иначе связанных с нами.
— Что сказал в свое оправдание Сантос?
— С ним на эту тему не говорили. Однако у него хорошее оправдание. Он уличный фотограф.
— Было заведено дело и его закрыли, даже не допросив Сантоса.
— Именно так!
— Возможно, мы с тобой сами были причастны к этому…
— Потом появился донос. Сантос и один из тех, кто вместе с ним прибыл в Майами, поддерживали дружеские отношения с "раскаявшимся" эмигрантом, неким Марвином Селайа. Этот парень вошел в группу, которая поддерживает Кастро, выступает за прекращение блокады Кубы и призывает к солидарности с ней. За ним ведется усиленная слежка, но, если не считать идей, до сих пор не удалось ничего обнаружить.
— Ты говоришь, что Сантос не один, что с ним еще другой, с которым они вместе приехали.
— Да, это Тони Равело Маркес, племянник одного из наших людей в Майами. В отношении этого парня тоже существовали подозрения, которые оказались необоснованными.
— Какие отношения у него со своим дядей?
— Отвратные. Дядя подозревал его. Он говорил, что племянник привез с Кубы слишком радикальные идеи и даже угрожал выгнать его из дома.
— Что еще?
— Сантос упорно хотел приобрести судно. Его, как и многих других, захватила багамская "золотая лихорадка". Это выглядело естественным стремлением. Наконец он заполучил желанное судно. И знаешь, что он неожиданно сделал? Вытащил судно на берег неподалеку от своего дома и занялся другими делами.
— Какими именно?
— Он включился в антикубинскую деятельность, вступив в "Альфу-66".
— Кто помог ему в этом? Я полагаю, что его не просто завербовали.
— Его привел Гусман, тот самый человек, который был его компаньоном по фотографии.
— Совпадение? Или, может быть, за этим нашли что-нибудь?
— Ничего. Его приняли, и он прославился в "Альфе".
— В общем-то это вполне естественно для кубинца эмигранта. Я не придаю большого значения и тому, что ты сказал про судно. Сколько людей продали свои суда, чтобы заняться другими делами.
— Я все время пытаюсь опираться на факты, но каждый раз почва уходит у меня из-под ног.
— Есть еще что-нибудь?
— Да, есть. Самое интересное я оставлю на конец. Теперь о его связях. Он имел довольно тесные отношения с "Андресом, президентским сынком", как он числится в нашей картотеке. Речь идет о Карлосе Риверо Кольядо. Он сражался против Кастро в заливе Свиней, но теперь удрал на Кубу. До самого последнего дня он поддерживал связи с Сантосом.
— Только с Сантосом или еще с кем-то?
— Конечно, и со многими другими.
— В таком случае, наверное, завели довольно много дел?
— Не насмехайся!
— Ну ладно, продолжай.
— Потом произошел инцидент на Инагуа. Акция, в которой он принял участие, была направлена против Кубы, а не против Инагуа, но все произошло не так, как было задумано. При загадочных обстоятельствах испортился двигатель "Надежды". Я говорю "при загадочных обстоятельствах", но мы установили, что его преднамеренно вывели из строя. Кто это сделал? Подозрение падает на семерых. Один из них Сантос.
— А ты не мог бы несколько сузить круг подозреваемых?
— Конечно! Можно свести их даже к двум: Кастильо и Сантос. Однако мне думается, что у Кастильо были личные проблемы. Один кубинец утверждал, что он ведет себя подозрительно. Что, возможно, он был завербован контрразведкой на Кубе, когда работал там в подполье. Ему в то время поручили заложить бомбу в Нобелевской академии. Однако при ее взрыве "случайно" была тяжело ранена девушка из его группы. Кастильо прибыл в Соединенные Штаты при очень схожих с Сантосом обстоятельствах. Он находился на "Надежде" во время инцидента. Мы узнали, что Сантос отчитал Кастильо за то, что тот часто без надобности приходил на "Надежду" и заводил двигатели. Это было в дни, предшествовавшие выходу в море. Сантос запретил Кастильо это делать, потому что, как он объяснял, если резко увеличить обороты на холодном двигателе, он может выйти из строя, и тогда придется плыть по воле волн. Именно так и случилось.
— Были приняты какие-то оперативные меры?
— Какие там меры! Я же говорю тебе, что двигатели на "Надежде" сломались по пути на Кубу. Сантос стоял за штурвалом. Он решил направиться на Инагуа, где они и были арестованы.
— А был ли какой-нибудь берег ближе, чем Инагуа?
— Нет.
— Тогда куда же было ему идти?
— Но когда они попали на Инагуа, первое, что он сказал, было: "Мы из ЦРУ!"
— Ты думаешь, что если бы он сказал: "Мы из "Альфы", то это произвело бы тот же эффект?
— В любом случае у него не было на это разрешения.
— Но его поступок легко объясним.
— Это целая цепочка подозрительных случайностей, но все они, как ты сказал, объяснимы, и поэтому ими не стали заниматься. Сантос был отобран для участия в подготовке двух операций ЦРУ! Одна из них, очень важная, была направлена против кубинского коммунистического съезда, цель другой — покушение на Кастро в Мексике…
— Это значит, что он не давал повода нашим службам плохо думать о нем.
— Вроде бы так. Теперь самое интересное. Сантос подлежал повторному судебному разбирательству по делу об Инагуа. Это был грязный ход. Рассчитывали на то, что он не явится в суд. Затем мы использовали бы его в Мексике или любом другом месте. Поскольку он был бы беглецом от американского правосудия, для внешнего мира это освобождало бы нас от причастности к его деятельности. Однако руководитель "Альфы" Насарио все испортил. Он стал настаивать на том, чтобы Сантос явился в суд, поскольку в этом деле оказались замешанными его деньги — он внес за Сантоса залог. Сантос, почувствовав, что его загнали в угол, сбежал в Мексику. Там он вышел на людей, которые готовили покушение. Другая группа кубинцев попыталась прикончить его. Это было вызвано отнюдь не подозрением в измене. Сантос, чудом избежав смерти, удрал в Сальвадор, где и находится сейчас.
— Чем он там занимается?
— Просит о въезде в Чили, чтобы работать на ДИНА.
— Действительно интересный человек! Он делается мне все более симпатичным.
— У него делали обыски, следили за ним, записывали разговоры, использовали все средства, имеющиеся в нашем распоряжении, и никакого компромата.
— Может быть, не сумели связать воедино отдельные факты. Или такой связи просто не было.
— Мне нужна твоя помощь.
— Чтобы я высказал свое мнение?
— Нет. Хотелось бы, чтобы ты занялся этим делом.
— Многого я тебе не обещаю, но я могу сделать так, чтобы его обыскали по-настоящему, прощупали от головы до ног и пришли к какому-то заключению в ближайшие часы.
ЛЬЮК
У МЕНЯ ЕСТЬ КОЕ ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ДВОЕТОЧИЕ НИКАКОГО ОТВЕТА ЧИЛИ ЗПТ МЫ НЕМЕДЛЕННО ДОЛЖНЫ ЛЮБЫМ СПОСОБОМ ЗАПОЛУЧИТЬ САНТОСА ТЧК
Дайнас
Утрата связи с Центром ставит разведчика в тяжелое положение. Перерезаются важные нити, которые позволяют быстро ориентироваться в критических ситуациях. Иной раз даже утрачивается способность правильно оценивать опасность своего положения. Именно это и произошло с Чино, когда он отправился в Сальвадор. Нужно было немедленно сообщить ему, чтобы он отказался от попытки проникнуть в ДИНА. У ЦРУ возникли серьезные подозрения, а пиночетовская разведка не могла не проконсультироваться с американцами перед вербовкой. Возможно, обмен мнениями через эфир уже шел.
Чино между тем с нетерпением ожидал в отеле ответа Ганса Бостельмана. Он не придавал особенно большого значения отсутствию связи с Кубой, так как предупредил о своем длительном "молчании", пока не "нормализуется" его работа.
Но обстоятельства изменились, и на Кубе решили принять срочные меры. Был подготовлен специальный связной для поездки в Сальвадор.
Ему поручалось обеспечить, чтобы Сантос:
1. Сменил документы и внешность.
2. Отменил поездку в Чили.
3. Возвратился в Майами (самый опасный пункт плана), чтобы проинструктировать свою замену, уже прибывшую туда.
4. Вернуться на Кубу через "Синюю страну".
А Чино, который ни о чем еще не знал, безуспешно обивал порог чилийского посольства, требуя ясного ответа на свою просьбу. Он не знал, что Бостельман, сам сгорая от нетерпения, вынужден был ждать приказа своего руководства. В свою очередь нерешительность ДИНА объяснялась ее подчиненностью ЦРУ. Шел нескончаемый обмен телеграммами, многие из которых, запаздывая, создавали путаницу. Военный атташе, выведенный из себя ожиданием, потребовал окончательного ответа под предлогом того, что Сантос вот-вот уедет. Он хотел заставить свое начальство наконец срочно принять решение и покончить с тягостной неопределенностью. Именно об этом, о необходимости принятия решения, размышляли сейчас в здании "Дьего Порталес" в Сантьяго-де-Чили.
Пузан-Адольфо был доволен и польщен приглашением присутствовать на высокопредставительном совещании в "Дьего Порталес". Он почувствовал себя важным человеком. Он знал, что руководство пришло к выводу о необходимости создания аналитической группы. Может быть, думал он, его вызвали как раз за тем, чтобы сказать: "Адольфо, займитесь этим делом".
Он прибыл одним из первых. В зале готовили к работе звукозаписывающую аппаратуру, и он стал думать, как построить свою речь, чтобы на него обратили внимание. Например, можно начать так: "Я, Адольфо, поступил бы таким образом…" Кто знает, куда попадут эти записи. В любом случае их будут иметь в виду. По крайней мере, могут спросить: "Откуда этот умница Адольфо, где его разыскать?" Обычно, когда записывается конфиденциальное совещание, это делается для доклада в высшие инстанции. Может быть, это совещание созвано по личному поручению Пиночета. Возможно, на нем будут обсуждать вопрос о приезде в Чили кубинского агента.
Совещание началось. Сразу приступили к делу. На стол было выложено дело по Сальвадору. Высокий костлявый человек с длинным лицом и большими ушами медленно зачитал ультиматум Ганса Бостельмана. Затем кисло сказал:
— Мы его хорошо знаем. Он способен припугнуть, чтобы избавиться от лишней работы.
— У Ганса и без того много дел, — вступился за него низенький толстый человек с тонкой ниточкой каштановых усиков.
— Он занимается всей Центральной Америкой и не может бесконечно ждать, пока решится вопрос о том, следует ли этой никому не известной личности разрешать ехать в Чили, причем не исключено, что этот Сантос нам ни для чего не пригодится.
Адольфо поднялся и пошел в наступление:
— Я, Адольфо, считаю, что нам наконец нужно принять решение. Естественно, что этот человек испытывает нетерпение. Я себя спрашиваю: Адольфо, что бы ты делал на его месте? Ждал бы того дня, пока кто-то решится сказать тебе: приезжай! Нет. Я бы надоедал, довел бы до белого каления Ганса или любого другого, а не добившись ответа, убрался бы восвояси, оставив всех при своих сомнениях.
— Я бы спросил мнение Хулио Солорсано, — вступил в дискуссию следующий. — Не изменил ли он своего мнения о Сантосе.
Высокий костлявый человек гулким голосом отреагировал:
— А кого спрашивать? Хулио Солорсано-отца или сына? Если Хулио-отец будет сомневаться, а Хулио-сын нет? Это равносильно выбору между опытом, мудростью, уравновешенностью зрелости и напором, неуемным энтузиазмом юности. Я бы предложил такое решение: косвенно спросить самого Сантоса. Если он был достаточно терпеливым, чтобы ждать все это время, если не раз проявлял настойчивость, это говорит о его особой заинтересованности. Возникает вопрос: не преследует ли он определенного оперативного интереса?
— Другими словами, вы предлагаете рассматривать его как возможного агента Кастро?
— Я сказал, что можно даже и об этом подумать.
— Но кто может доказать, что этот человек проявляет настойчивость? Ганс Бостельман ссылается на срочность, чтобы снять с себя заботу, — заговорил усатый толстяк с густыми бровями и жестким взглядом. — У нас нет твердой почвы. Я бы основывался на том, что Соединенные Штаты затягивают переговоры. Разве вы не читали телеграммы? Они тянут резину. Может быть, они не заинтересованы в том, чтобы помочь нам, или не хотят отдавать ценного агента? Или нашли что-нибудь подозрительное? Может быть, это проявление бюрократизма? А вдруг нами просто пренебрегают? Кто знает, что они думают по этому поводу. Но в любом случае задержка необычная. Мы вовсе не обязаны до бесконечности ждать ответа. Я предлагаю проявить твердость. Мы живем в трудное время, и для того, чтобы выжить, нужна твердость духа. Ганс говорит, что Сантос требует. Ганс сам требует. Давайте продолжим эту линию и будем требовать от ЦРУ ответа. Нам следует сейчас составить собственный ультиматум.
— Я бы написал следующим образом… — высунулся Пузан-Адольфо.
— Подождите, юноша, я еще не кончил. Нужно составить, как я сказал, собственный ультиматум, который помог бы вынести окончательное решение по делу Сантоса. Бог мой, до чего нас довела нерешительность! Такой незначительный вопрос превращаем в серьезное государственное дело. Его можно было бы решить в рабочем порядке с самого начала, никого не беспокоя. Так вот, давайте подумаем. — Казалось, что выступающий вот-вот задохнется. — Подумаем, что нам сказать американским коллегам. Что-нибудь вроде этого: "В связи с просьбой о проведении проверки кандидата в агенты ДИНА Сантоса Эрнандеса мы понимаем дело таким образом, что не имеется возражений или замечаний с вашей стороны… Если до такой-то даты… (нужно дать им срок не менее недели) мы не получим от вас отрицательного ответа, то немедленно предоставим ему политическое убежище. Для этого будет использовано наше посольство в Сан-Сальвадоре". Это будет почтительный ультиматум, но с определенной датой. Когда придет ответ, мы скажем Гансу: "Шли немедленно твоего приятеля".
— Мне кажется, что эта идея правильная…
— Мне тоже…
— Да, да…
— Решимость, только решимость! "Помни Ля-Монеду!" Хватит миндальничать!
— Я все время говорю себе: "Адольфо, к делу, не упускай случая".
Одобрение было единодушным. Тут же стали редактировать текст, стараясь максимально смягчить выражения. Получилось следующее послание:
В связи с просьбой, направленной недавно относительно проверки Сантоса Эрнандеса, Хосе, которая нам срочно необходима для принятия решения, сообщаем, что, понимая огромный объем вашей текущей работы, мы приняли решение не ожидать официального ответа и понимаем дело таким образом, что, если в течение двух дней от вас не поступит никаких сообщений, это означает, что не имеется серьезных соображений, которые заставили бы нас отказаться от принятия решения. В таком случае мы предоставим политическое убежище, о котором Сантос просит наше посольство в Сальвадоре. Этим вопросом займется непосредственно наш общий друг Ганс Бостельман, который просит нас принять срочное решение по данному делу. Для вашего сведения сообщаем, что Сантос будет работать на ДИНА.
Женщина подняла взгляд и обнаружила перед собой надоедливого сеньора Сантоса.
— Вы снова здесь?
— Да, сеньорита, снова здесь. Кстати, совсем не потому, что мне этого хочется. И не забывайте, что вы на дипломатической работе, принимаете посетителей, у которых складывается впечатление о вашей стране по тому, как вы их встречаете.
— Это не моя страна. А потом, я принимаю посетителей, а не привлекаю туристов. Что вам надо?
— Передайте его превосходительству сеньору военному атташе Гансу…
— Да-да, знаю, что Хосе Сантос хочет увидеться с ним по вопросу о политическом убежище…
— Совершенно верно.
Чино изобразил дипломатическую улыбку, показывая женщине, что и он может профессионально улыбаться. Дождавшись приглашения Ганса Бостельмана, он отправился в его кабинет. Проводника не потребовалось, он был здесь "свой".
— Я же сказал вам, чтобы вы ждали.
— Да, но я остался без средств. А жить ведь надо, не правда ли?
— Вы пришли за деньгами?
— Это было бы неплохо. Друзья в Майами дали мне ровно столько, сколько нужно для выполнения указания Солорсано. Мои средства на исходе. Однако я пришел не за деньгами, а за ответом.
— Право, не знаю, что с вами делать. Вы должны понять, что ответ зависит не только от меня. Возможно, если бы мы увиделись с сеньором послом, но он сейчас…
— Да, я знаю, его сейчас нет, так же как и в прошлый раз. Он был тогда на международном конкурсе красоты. Чем там все кончилось? Я слышал, что избрали представительницу Пуэрто-Рико. Что мне делать? Сеньор посол практически здесь не бывает…
— Поверьте мне, что я больше, чем кто-либо, хотел бы покончить с этим делом. Но в данный момент мне ничего, не приходит в голову…
Телефонный звонок прервал Бостельмана. Он взял трубку и стал слушать, бросив взгляд на Чино. У Чино мелькнула догадка, которую следовало проверить:
— Неужели прибыл его превосходительство?
Военный атташе утвердительно кивнул:
— Да, он приехал.
— Я хочу поговорить с ним.
Посол согласился принять Сантоса, но до его прихода постарался создать нужную обстановку. Чино обратил внимание на бумаги, разбросанные по столу, злое лицо и заряженный аргентинский револьвер Руби 38 калибра, лежавший на видном месте между бумаг.
— Проходите. — Его превосходительство взял револьвер и положил в ящик стола, оставив его приоткрытым, затем сел боком, чтобы было удобно, не мешкая, стрелять в случае надобности. — Садитесь, пожалуйста. Я вижу, вы взволнованы. Что с вами?
— Мое положение не из лучших. Без денег, без знакомых, у которых можно было бы попросить помощи, в чужой стране, без возможности связаться с моим другом Солорсано. А вы каждый раз повторяете мне одно и то же: "Подождите немного", "Мы направили запрос", "Поговорим об этом на следующей неделе". Есть у вас или нет наконец право предоставлять убежища?
— Оно есть, но только для преследуемых по политическим убеждениям в Сальвадоре, преследуемых, естественно, не нами. Но вы-то совершенно свободно ходите по этим улицам, никто к вам не пристает. Ваши трудности не здесь, а в Майами. И не забывайте, что вы пока считаетесь человеком, разыскиваемым правосудием Соединенных Штатов Америки, а не сальвадорской полицией, которая даже не имеет удовольствия знать вас.
— Ну если не хватает только этого, так я могу предоставить ей такое удовольствие! — Чино вскочил со стула. — Вам хочется, чтобы меня преследовало сальвадорское правосудие? Мне не нужно далеко ходить, чтобы добиться этого. У вашего входа дежурит полицейский. Надеюсь, вы не откажетесь подтвердить, что это подлинный сальвадорский полицейский? Я немедленно выхожу из посольства и разбиваю ему череп. Вслед за этим сразу же возвращаюсь к вам. Тогда я, без сомнения, окажусь человеком, преследуемым сальвадорским правосудием. Я готов пойти на все, чтобы покончить с нынешним положением.
— Я бы посоветовал вам вести себя поспокойнее, — в голосе и жесте посла чувствовалась скрытая угроза. — На вашем месте я бы терпеливо ждал в отеле и не стал осложнять ситуацию. Понимаете?
— Больше вы ничего не можете предложить мне?
— Мы послали новый запрос. Я уверен, что ответ не задержится. Ждите.
— Ждите! Ждите! Мне кажется у настоящего дипломата должен быть более богатый словарный запас.
Чино повернулся спиной и удалился. Проходя мимо полицейского, он едва сдержался, чтобы действительно не стать человеком, преследуемым сальвадорской полицией.
Вернувшись в отель, он принялся ходить из угла в угол, но так и не пришел ни к какому решению. Сев на кровать, он взял в руки телефонный аппарат и набрал номер:
— Сеньорита, соедините меня, пожалуйста, с Сантъяго-де-Чили.
— С большим удовольствием, сеньор. Одну минутку, пожалуйста.
— Сантьяго-де-Чили, пожалуйста, Сантьяго-де-Чили.
— Какой номер вам нужен?
— Двадцать три — семьдесят — восемьдесят три.
— С кем вы хотите говорить?
— С сеньором Хулио Солорсано.
— Подождите, пожалуйста… Я сожалею, сеньор, но по номеру, который вы называете, нет человека с такой фамилией.
— Ах нет? Тогда я буду разговаривать с тем, кто возьмет трубку.
— Одну минутку. Я очень сожалею, сеньор, но это невозможно. Там нет никого, кто мог бы подойти к телефону.
— Понятно. В любом случае большое вам спасибо.
Сантос положил трубку. Хулио Солорсано больше не существовал для него. Значит, Ганс наверняка тянул время с какой-то целью. Сантос снова связался с телефонисткой:
— Дайте мне, пожалуйста, Майами.
На этот раз ему повезло. Человек, которому он звонил, подошел к телефону.
— Кастильо?
— Да, старик. А ты откуда?
— И не догадаешься. Ты помнишь приятеля, о котором я тебе рассказывал? Хулио, чилиец.
— Да.
— Все закрутилось. Я уже в пути. О тебе тоже не забыл. Есть кое-что подходящее. Если ты заинтересован, конечно.
— Нет, моя проблема закрылась. Я знал, что, как всегда, это разрешится. Ведь нам обещали. Но я хочу предупредить тебя. Здесь люди начали плохо поговаривать о тебе… Мне пришлось выступить в твою защиту. Было бы хорошо, если бы ты вернулся. Мне уже надоело слушать эти глупости о тебе.
— А что говорят?
— Разве ты ничего не знаешь?
— Откуда мне знать?
— Даже то, кто виноват в этом?
— Я ничего не знаю, парень. Скажи наконец. Ты меня совсем заинтриговал. Я не смогу дождаться, пока приеду.
— Во всем виноват янки. Тот самый. Если ты действительно ничего не знаешь, придется рассказать. Это было на первом заседании суда. Мы ждали начала все вместе — Гаскон, я, кое-кто еще из кубинцев, агенты ФБР, судейские. Андрес Насарио, по-моему, без всякой задней мысли сказал Гаскону и мне: "Не хватает только Сантоса". Мы не знали, придешь ты или нет. Я помнил, что ты мне тогда говорил о чилийце, но не знал, как ты решил поступить. Когда Насарио говорил это, там рядом стоял Хофа. Ты знаешь Хофу?
— Да, конечно. Это тот, что из федеральной полиции.
— У него что, зуб против тебя? Я имею в виду в личном плане…
— Откуда я знаю!
— Так вот, когда он услышал эти слова Насарио, знаешь, как он отреагировал? Он сказал: "Этого типа можете не ждать. Я не знаю, откуда он — из "Альфы" или из кубинской контрразведки". С этого все и началось…
— Насарио не ответил?
— Ты же знаешь Насарио. Чтобы понравиться американцам, он сделает все что угодно. После этих слов Хофы — ты ведь знаешь, какие есть люди — начали болтать всякое. Например, что этот янки из ФБР что-то знает И проболтался, то да се. А на следующий день газетенка, одна из тех, которые не знают, что печатать, воспользовалась шумихой и опубликовала твою фотографию с комментариями по поводу заявления Хофы. Под фотографией стояла подпись: "Сантос: друг или враг?"
— Вон как! Хорошо же попользовались моим отсутствием.
— Именно в такие минуты лучше всего узнаешь, кто есть кто. Сколько лицемеров на свете. Я по радио закатил целую речь против таких типов. Насарио тоже защищал тебя. И Мансферер здорово выступил в твою защиту в своей газете.
— Что он написал?
— Примерно так: проверенный, храбрый человек, руководитель сотни рейдов на Кубу, верный борец против коммунизма, который находится сейчас где-то в другом месте Америки, защищая демократию. Я тебе говорю, он выступил хорошо, просто великолепно. Но ты же знаешь, каковы люди. Мне уже пришлось схлестнуться с такими. Поэтому было бы лучше, если бы ты поскорее приехал. Я бы рассказал, кто поливает тебя грязью из зависти или по другим соображениям. Приезжай побыстрее, и мы заткнем им глотки.
— О’кей, я вылетаю в Майами завтра же.
— Очень хорошо. Посмотрим, что они будут петь тебе в лицо.
— Наверняка все будут говорить, что защищали меня.
— В моем присутствии они не смогут врать.
— Значит, у вас в суде не было проблем: Если бы я знал, то остался с вами и не попал бы в эту историю.
— Именно это говорил Насарио. Ведь ты один из лучших среди нас. Я так и знал, что ты, уехав, осложнишь свое положение. По правде говоря, Чино, я не представляю, на кой черт ты уехал.
— Ну ладно, посмотрим, что делать с этой публикой. Еще неизвестно кто кого.
— Точно. Ты только приезжай.
— Еду.
— Главное — заткнуть рот некоторым сволочам. Ты помнишь Ортегу? Как он лебезил перед тобой. Так вот, теперь он ведет расследование и пытается найти тебя. Как бы мне хотелось, чтобы ты приехал и посмотрел сам на все это. Не звони никому и никому ничего не говори. Приезжай прямо ко мне или к кому-либо из тех, кто за тебя. Гусман тоже на твоей стороне. Приезжай к нам, и мы подготовим им хорошенький сюрприз. Я знаю, почему они развели весь этот сыр-бор. Потому что мы эмигранты, а слова американца равносильны слову божьему. Именно слова Хофы посеяли раздор. Все здесь стали смотреть в ту же сторону. Вот что произошло.
— Спасибо, старик. Я скоро приеду.
— О’кей, я жду тебя.
В тот самый момент, когда Чино клал телефонную трубку, Ганса оторвал от дел звонок из Чили. Указания начальства были лаконичными: "Слушай, Ганс, мы нашли недостающую букву. Запиши: это Д. Как в слове дом. Понял?"
Ганс Бостельман сразу же понял приказ: "Схватить Хосе Сантоса и любым способом переправить в Сантъяго-де-Чили".
Он должен заняться этим делом, не ставя в известность его превосходительство посла.
Между тем Чино, не подозревая, насколько осложнилось его положение, собирался лечь отдохнуть у себя в номере. Он пока не терял надежды выкрутиться и поэтому не торопился. Нужно было лишь тонко рассчитать каждый следующий шаг. Он стал мысленно проигрывать свои действия. Лежа на кровати, он думал о том, что бессмысленно оставаться в Сальвадоре: "После заявления Хофы, ЦРУ, видимо, уже сформировало свое мнение. ДИНА наверняка проконсультировалась с ним. Поскольку Хулио Солорсано исчез, значит, ответ получен. Они боятся сказать мне "приезжай". Мне необходим контакт с Кубой. Как его установить? О чем договорились ЦРУ и ДИНА? Нужен я им или нет? Ладно, подождем до завтра…"
Он уже засыпал, когда раздался тройной стук в дверь. Чино вскочил, снял пистолет с предохранителя и рывком открыл дверь…
— Ты здесь? Черт возьми!