В Шадринске Анатолий Моисеенко понял, что задержится в командировке надолго. На полях обширного хлебного района в полном разгаре шла страда. Все машины, без которых могли обойтись в городе хотя бы на короткое время, разъехались по колхозам и совхозам. Это прибавляло хлопот. Суетин и Моисеенко еще дома решили оставить в покое гаражи шадринских промышленных предприятий. Но обстановка изменила их план, эти машины тоже могли участвовать в махинациях с зерном.

Работники шадринской автоинспекции не отказывали Моисеенко в помощи. Но прошло две недели. Суетин сообщил в Шадринск Моисеенко, что уже получил ответ из Кустаная, где машину обнаружили. На ней действительно приезжали в Соколовку торговать зерном. Торговцев, живых и здоровых, задержали всех, даже начали следствие по хищению зерна. А в Шадринске дело не двигалось. И только к исходу третьей недели в одном из колхозов нашли машину, шофером которой оказался молдаванин. В памяти Анатолия Моисеенко тотчас встала маленькая робкая женщина из Соколовки, утверждавшая, что зерном торговал цыган, и он немедленно погнал в деревню.

Сельский участковый уполномоченный доставил его на полевой стан, где ночевал шофер Сырба, почти к полуночи. Сырба, черный и корявый, вышел к милиционерам в старой выгоревшей гимнастерке и штанах, заправленных в кирзовые сапоги. Моисеенко больше не сомневался, что имеет дело с тем, с кем нужно. Если этот человек не убийца, то он определенно зернокрад. И он не стал с ним разговаривать, а просто забрал его в Шадринск.

От Анатолия Моисеенко и его помощника не укрылось, как прятал от них Сырба сразу ставший пустым взгляд, как торопливо залезал в «газик», словно боялся плевка от своих односельчан, как хрипло попросил разрешения закурить и после этого отвернулся к окошку.

В отделении милиции он молча, не посмотрев на конвоира, зашел в камеру, а когда его спросили, хочет ли есть, бросил злобно:

– Не надо.

Утром он встретил их так же настороженно. На все вопросы отвечал коротко и отказывался от всего.

– Видели же тебя в Соколовке, – пробовал увещать его Моисеенко. – Ну, подумай сам, как бы мы нашли тебя без номера машины?

– Не знаю.

– Ты, когда торговал зерном, фамилию свою с домашним адресом покупателям не называл?

– Я не торговал.

– А это – твой?

И Моисеенко неожиданно бросил ему под ноги мешок. Сырба только скосил на него свои угольные глаза:

– Не мой.

– Эх, парень, парень, ничего-то ты не понимаешь! Тебя-то нашли по машине. От этого не уйдешь. Почему же о попутчиках молчишь? Кто эти двое?

– Не ездил. Не знаю.

– Чего боишься-то?

– Ничего не боюсь.

Через сутки перед Сырбой выложили еще два таких же мешка.

– Видишь, – говорил Моисеенко. – Из вашего колхоза. Заведующий зерноскладом сказал, что еще к позапрошлой уборочной запасали…

– Он знает, я – нет, – отрезал Сырба и отвернулся.

Последующие дни ничего не дали. Сырба молчал. Ни по путевым листам, ни из разговоров с деревенскими узнать о его дальних поездках ничего не удалось. Никто не мог припомнить среди его знакомых и хромого. Скорее всего такого и не было, потому что Сырба только два года назад демобилизовался из армии и жил на виду. Моисеенко мог лишь предполагать, что знакомый Сырбе хромой жил в одной из соседних деревень. Но в шадринских деревнях, как и в Верхнепышминском районе, пропавших без вести хромых не значилось.

– Зерно ты крал, – изводил разговорами Сырбу Моисеенко. – И все равно отвечать тебе придется. Но ты скрываешь сообщников, хочешь оставить их на свободе, чтобы они и дальше воровали. За это тебя накажут строже. Себе хуже делаешь.

– Наказывайте.

…Моисеенко не спрашивал Сырбу о его хромом спутнике из опасения, как бы парень не заперся окончательно. Не вынимал из чемодана и сапог.

Договорившись с шадринскими товарищами о продолжении розыска сообщников Сырбы по продаже краденого зерна и прихватив с собой колхозные мешки для доказательства, что они из той же партии, что и соколовский, Моисеенко выехал домой, в Верхнюю Пышму.

Разумеется, вместе с задержанным Сырбой.

Когда подъезжали к Пышме, Моисеенко не сдержался:

– Места знакомые?

Сырба только зыркнул на него, и Анатолий окончательно убедился в душе, что не ошибся вопросом.