1

Изнывая от жары, дежурный по Ленинскому райотделу милиции рассеянно слушал телефонную трубку.

– Ну и что? – лениво спросил он наконец. – Ну и что?.. Потерпите немного, и придет. – Потом поморщился, видимо пережидая возражения, и поднажал на голос: – Послушайте, уважаемые! Вам зарплату скорее надо, я понимаю. А милиция-то при чем? Ну, задержалась… Обедает, может… Вы-то небось уже сытые… Ладно, звоните.

Водворив трубку на место, объяснил помощнику:

– Из кулинарного училища. Два часа, говорят, а кассирша из банка все еще не пришла. Что делать, спрашивают.

Помощник только хмыкнул в ответ.

Через час позвонили снова. Кассир не появилась.

– Дисциплину надо укреплять, товарищи! – недовольно закончил на этот раз дежурный. – Вот так.

Однако вскоре принесли официальное заявление, подписанное директором торгово-кулинарного училища. Из него можно было понять, что утром кассир ушла в банк получить 9737 рублей для выдачи стипендии учащимся и зарплаты работникам. В училище ждали ее звонка, чтобы встретить. Но она не позвонила. Не явилась и ко времени открытия кассы. Дважды позвонив в милицию и натолкнувшись на полное безучастие дежурного, бухгалтер с директором запасными ключами открыли сейф и установили номер чека, с которым кассир ушла в банк. Через несколько минут узнали: деньги по интересующему чеку выданы банком в половине одиннадцатого утра.

– От банка до училища ходу не более десяти-пятнадцати минут, – дочитав заявление, вслух соображал дежурный. – Если бы она попала под машину, «скорая» известила бы. Грабеж?.. Мы бы уже знали. – И, взглянув на помощника, с некоторым удивлением заключил: – Смылась.

Следователь Климов приехал выяснить обстоятельства происшествия. Не дожидаясь его расспросов, директор училища – дама в годах – растерянно сообщила:

– Вы понимаете, наши старший бухгалтер и мастер производственного обучения только что вернулись с квартиры кассира по улице Сакко и Ванцетти. Но… им сказали, что Рязанцева – это ее фамилия – там… вообще не живет.

– Послушайте! – Климов почувствовал, что сам обескуражен. Спросил первое, что пришло на ум: – Как ее имя и отчество?

– Валентина Андреевна.

– Личное дело где?

– У меня, – торопливо ответила директор и открыла сейф. Нескоро отыскав нужную папку, передала ее следователю.

– Почему нет фотографии на листке учета кадров? – сразу спросил Климов.

– Как нет?

– Смотрите.

– Была… – упавшим голосом отозвалась директор,

– Видите же – нет. – Климов начинал сердиться. По клеевому пятну он понял, что фотография оторвана. – Где трудовая книжка?

– Где трудовая? – эхом откликнулась директор, обращаясь уже к старшему бухгалтеру.

– Там…

«Там» оказалось верхним отделением сейфа бухгалтерии. Трудовой книжки на месте не нашли. Узнав, что Рязанцева имела туда доступ, старший лейтенант Климов окончательно убедился в том, что имеет дело с умышленным, хорошо продуманным преступлением.

– Странные вещи творятся у вас, – не сдержался он, усаживаясь в директорском кабинете и обращаясь сразу к директору и старшему бухгалтеру. – Рассказывайте все сначала. Откуда и когда появилась у вас эта Рязанцева, кто она, молодая, старая, где работала раньше. Словом, все, что знаете. Да подробнее.

Разговор продолжался уже около часа, но Климов чувствовал, что раздражение его не проходит. И вовсе не потому, что собеседники были растеряны, отвечали сбивчиво: он понимал их состояние, даже сочувствовал им. Поэтому, подавляя отчаяние, терпеливо в разной форме повторял вопросы.

– Вы сказали, что Рязанцева поступила к вам на работу в апреле. Кто ее рекомендовал?

– Никто. Пришла по объявлению.

– Где она работала раньше?

– Бухгалтером по расчетам в строительном управлении шоссейных дорог.

– Где? Где находится это управление?

– Не могу сказать точно, – извиняющимся тоном ответила директор. Потом добавила: – С 1963 года по 1970-й… Это – по записи в листке по учету кадров.

– Поймите, я хочу знать, где расположено это управление. У нас в Свердловске, в Москве, на Камчатке?

После томительного молчания директор обрела дар слова:

– Помню, что паспорт ее был выдан милицией не то города Омска, не то где-то в Омской области. – И, словно боясь нового вопроса следователя, сразу же обратилась к старшему бухгалтеру: – Помните, я еще просила уточнить время и место последнего увольнения Рязанцевой?

– Разве по трудовой книжке этого не было видно? – вмешался Климов.

– Ах трудовая…. У нее там была исправлена фамилия и сделана сноска, заверенная круглой печатью, что это после вступления в брак…

– Подождите, подождите, – попросил Климов. – Давайте уточним сначала место работы.

– Строительное управление…

– Где оно находится? – едва не сорвался на крик Климов.

– Не могу точно сказать… Паспорт омский. И еще: она говорила, что у нее есть сын в Омске, у бабушки. Сама-то она с мужем не жила…

– Да, да, – подхватила бухгалтер. – Она была одна. Как-то мне говорила, что у нее здесь знакомый в овощном магазине по улице Куйбышева. Но это не муж…

Климов резко поднялся.

– Спасибо, – поблагодарил он и даже поклонился слегка. – Заранее прошу извинить меня, если еще потревожу.

В волнении он забыл вызвать машину и, добираясь до райотдела на троллейбусе, мысленно на чем свет стоит костерил головотяпов всех рангов, умудряющихся на любой должности не выполнять элементарных обязанностей. А может быть, следователь Климов больше всего досадовал на то, что впервые возвращался с места происшествия ни с чем, если не считать словесного портрета мошенницы, в точности которого, впрочем, не был уверен.

– Веселенькое дело досталось нам, – сделал вывод начальник райотдела, выслушав тоскливый доклад Климова.

– Веселее некуда, – согласился Климов.

– Как искать будем?

– Запрошу адресное бюро… Составлю телеграмму на телетайп по этим приметам, – Климов показал блокнот с записями, сделанными в торгово-кулинарном училище. – Больше-то пока ничего нет.

– Жаль! – жестко посочувствовал начальник. – А ведь она где-то еще у нас под носом бегает… Торопитесь!

Геннадий Климов не был новичком в милиции и понимал, сколь важно не упустить инициативы в розыске. Но успех поиска прежде всего зависит от того, какими сведениями о преступнике располагает следователь.

Да, начальник райотдела прав: Рязанцева, возможно, еще в городе. Но как ее узнать среди многих тысяч лиц, занятых своими хлопотами, на улицах, в магазинах, на вокзалах? Фотографии нет. Из листка по учету кадров достоверно известно только то, что ей тридцать два года. Но в таком возрасте женщины выглядят по-разному: пойди определи…

Внешние приметы даны директором училища: «блондинка, волосы носит распущенными до плеч…» Таких в Свердловске наверняка больше сотни тысяч: попробуй проверь всех, не говоря о том, что перекраситься проще простого. «Телосложение среднее…» Значит, вполне нормальная баба. «На руке кольцо с камнем…» Это – вообще не примета: сейчас кольца носят с шестнадцати лет. «Юбка черная, кофта трикотажная ярко-розового цвета…» Как будто трудно переодеться!..

И злополучная телеграмма, ориентирующая работников милиции на розыск преступницы по приметам, которую Климов должен был сейчас составить, казалась ему нелепой и ненужной. Может, поэтому он спускался по лестнице медленнее, чем обычно.

В кабинете, все так же неторопливо устроившись за столом, без воодушевления снял телефонную трубку, задержался с вызовом адресного бюро. Какой смысл? Рязанцева устроилась на работу в апреле. По ее же словам, да и по омскому паспорту было ясно, что она приезжая. Указанный ею домашний адрес оказался вымышленным. Какая тут может быть прописка?.. Но порядок есть порядок.

Позвонил. Подождал минуту.

И вдруг почти закричал:

– Когда прописана?! С 1967 года?.. Бросил трубку, не поблагодарив и не задав больше ни одного вопроса, ворвался к дежурному:

– Давай какие-нибудь колеса! Еду к Рязанцевой!

Уже в машине, словно не веря себе, еще раз просмотрел листок с торопливой записью: «Рязанцева Валентина Андреевна, 1939 года рождения. Родилась в Новосибирской области, Сузумский район. Незамужняя. Проживает на улице Шейнкмана, дом…»

Дверь квартиры открыла интеллигентная старушка. Спросил Рязанцеву. Нет дома.

– Не скажете, где она? – осведомился Климов.

– Наверное, на работе еще, – ответила соседка, с любопытством разглядывая Климова.

– Вы ее видели сегодня? – продолжал Климов, радуясь, что одет в штатское.

– Конечно. Я поднимаюсь рано. Она уходила при мне.

– И не возвращалась?

– Нет.

– На работе ее уже нет. Я заезжал, – счел нужным сообщить Климов.

– Возможно, зашла за Димой. – И, почувствовав неведение Климова, спросила: – А вы кто?

– Знакомый.

– Ее Димочка в круглосуточном садике, но она иногда забирает его в неурочный день. И к подруге могла зайти.

– Жаль, – огорчился Климов, отступая от двери. Он знал свою противную черту: краснеть от волнения. – Очень жаль…

На лестнице послышались шаги. Старушка подалась вперед и, как только увидела поднимающуюся женщину, радостно сообщила:

– А вот и Валюша.

– Спасибо, – бросил Климов не особенно вежливо и поспешил навстречу Рязанцевой.

Та, заметив, что к ней почти бегом направился незнакомый мужчина, невольно задержалась.

– Валентина Андреевна? – негромко спросил в упор.

– Да, – удивленно отозвалась она.

– Вернитесь со мной.

– Зачем?!

– Тихо. Я из милиции. Прошу. – Не ожидая ответа, крепко взял ее под руку. И только когда она повиновалась, растерянная, повернулся к старушке соседке, оставшейся вверху, и улыбнулся как можно естественнее.

– Куда вы меня ведете? И кто вы?! – возмутилась Рязанцева, решительно остановившись у подъезда.

– Не волнуйтесь, – предупредил ее Климов и вытащил удостоверение. – Как видите, я неопасный человек. Пусть соседка считает меня вашим знакомым. Проедемте со мной до райотдела, вы нам очень нужны.

– Ничего себе – успокоили…

Она встряхнула головой, откидывая назад распущенные до плеч волосы, и решительно направилась в сторону машины, стоявшей поодаль. Климов пошел следом. Он уже достаточно разглядел ее всю. И вдруг улыбнулся не без сарказма.

«Вот и верь приметам, – думал про себя. – Да, волосы, распущенные до плеч. И телосложение среднее… Но какая же она, к черту, блондинка?»

Усевшись в машину рядом с задержанной, Геннадий с облегчением отметил, что раздражение, которое угнетало его все эти часы, прошло.

На душе стало светлее.

Радужное настроение Климова несколько померкло уже дорогой и еще больше, когда они очутились с Рязанцевой в его кабинете.

Без приглашения присев на стул возле стола, Валентина Андреевна спокойно сказала:

– Слушаю вас.

– Слушать собираюсь я, – ответил Климов. – Расскажите о себе… Когда и откуда приехали в Свердловск? Где работаете, давно ли и кем?

– За этим вы и привезли меня?

– За этим, за этим, – подтвердил он и почувствовал, что сейчас начнет краснеть.

– Ну что ж…

Валентина Андреевна Рязанцева приехала в Свердловск семнадцатилетней девушкой. Здесь училась в техникуме советской торговли, здесь же позднее вышла замуж. Последние четыре года работала товароведом в одном из райпищеторгов. Семейная жизнь, к сожалению, не сложилась. В этом она винила мужа, который не только пил, но и был ей неверен. Впрочем, последнее – только ее подозрения. Главное – пьянство. Поэтому в 1967 году они расстались, разменяли квартиру, и с того времени она с маленьким сыном поселилась на улице Шейнкмана, а муж остался в старом районе на Уралмаше.

– Как видите, в моей жизни все обыкновенно и просто, как у многих женщин. Не знаю, чем могла заинтересовать вас.

– Есть у вас с собой какие-нибудь документы?

– Только удостоверение личности. – Она открыла сумку, поискала в ней. – Пожалуйста.

Документ был в порядке, Климов тут же вернул его.

– Значит, теперь вы одна с сыном? – Он спрашивал, чтобы как-то затянуть время: понимал, что перед ним не та, которую он искал, и странное совпадение имени и фамилии не давало ему покоя.

– Да, одна с сыном.

– Наверное, есть подруги?

– Особенно похвастаться не могу. Но есть. Они что, тоже интересуют вас?

– Может быть.

– Назову. Мы дружим много лет. Одна – Нина Кашина, соседка по квартире, в которой мы жили еще вместе с мужем. Работает в автохозяйстве. Сейчас встречаемся реже: женщинам ведь некогда разъезжать. Другая работает вместе со мной – Римма Лыкова. С ней, разумеется, видимся каждый день…

– Вы должны знать, почему я спрашиваю обо всем этом, – прервал ее Климов. – Вашим именем кто-то очень серьезно злоупотребил. Поэтому я и заговорил о подругах.

– Нет, нет, они не могут, – торопливо заверила она.

– Я и не говорю об этих. Может быть, у вас есть знакомые, которые живут совсем не в нашей области?

– Нет, – сразу ответила она. Но, помолчав, спросила: – А как злоупотребили моим именем?

– Как вам сказать. Предположим, в преступных целях.

– И что? Преступник – женщина?

– Конечно, если воспользовались вашим именем, а не моим,

– Этого не может быть, – заключила она. И задумалась.

Климов не мешал ей. Заметив, как она тревожно взглянула на него, спросил:

– Вспомнили что-нибудь?

– Да так. Глупость, наверное, но все-таки…

– Не стесняйтесь. Разговор между нами.

– Я только что говорила о Римме Лыковой, которая работает со мной. Она в конце марта – начале апреля ездила отдыхать в Ялту. И там близко познакомилась с одной женщиной, которая, как она рассказывала, работает тоже товароведом, в Тюменской области. Ну, обсудили они, видимо, все: люди на отдыхе. Так вот, та женщина очень звала Римму переехать на работу к ним: не в саму Тюмень, а куда-то севернее, где теперь у них нефть и газ. Там хорошо платят. Римма сама ехать отказалась, но рассказала обо мне: все-таки мне одной с ребенком на руках трудно. Даже дала той женщине мой свердловский адрес.

– И что дальше?

– Мне никто ничего не написал.

– И вы не пытались наладить связь?

– А зачем мне? Я и Римме сказала тогда, что вовсе не хочу уезжать отсюда.

– Дела… – вздохнул Климов. Приободрившись, сказал: – Валентина Андреевна, я намерен серьезно заняться этой женщиной из Тюменской области. Прошу вас завтра сразу после работы зайти ко мне. Ваши показания надо оформить как положено. Так что захватите паспорт.

– Хорошо. Я могу уйти?

– Я вас потревожил, поэтому постараюсь доставить домой. Да!.. Пожалуйста, не волнуйте свою соседку-старушку.

Проводив Рязанцеву, Климов не мешкая поехал к Лыковой.

Он застал ее дома и, познакомившись, прямо повел разговор о ее ялтинском знакомстве.

– А я как-то быстро сошлась с ней еще в самолете, – моментально включилась Лыкова. – А когда разговорились, она сразу сказала мне, что им очень нужны кадры.

– И вы дали ей адрес Валентины Андреевны?

– Да.

– А где живет эта ваша тюменская знакомая, помните?

– Нет, точно не знаю. Даже название поселка из головы вылетело.

– Как выглядит, сколько ей лет?

– Она много моложе меня, но чуть постарше Вали. А выглядит как?.. Круглолицая, суетливая: как колобок катается. Черненькая, хорошенькая еще…

– Вам-то она хоть написала?

– Нет.

– А Валентине Андреевне?

– Тоже, наверное, нет. А то бы я знала.

Геннадий Климов и начальник отделения уголовного розыска Иван Иванович Усков просидели в райотделе до позднего вечера. Оперативные группы, в состав которых были включены сотрудники торгово-кулинарного училища, докладывали с автостанции, вокзала и аэропорта, что скрывшийся кассир там не появлялась.

Загадочная, безликая Рязанцева исчезла.

А телетайп в комнате связи райотдела методично отстукивал телеграмму:

«Всем, всем, всем! Разыскивается опасная преступница, называющая себя Рязанцевой Валентиной Андреевной. Приметы: рост 150 – 160 сантиметров, 33 – 36 лет, глаза миндалевидные, блондинка, волосы носит распущенными до плеч. На руке кольцо из желтого металла с камнем. Юбка черная, кофта трикотажная ярко-розового цвета. Обута в коричневые туфли на малом каблуке. При задержании немедленно сообщить в Ленинский районный отдел внутренних дел города Свердловска…»

– …Ну и что мы запишем первым пунктом в план оперативно-розыскных мероприятий? – спросил Усков Климова.

– Фонарю ясно: установление личности преступницы.

– Каким образом?

– Спроси у господа бога.

– Так и писать?..

– Не надо, пожалуй. Давай-ка лучше закурим.

 

2

Вернувшись домой, Валентина Андреевна устало опустилась на диван. Мысли смешались, и она не могла сосредоточиться на чем-то одном. Она никогда не имела дел с милицией. Поэтому сегодняшний вызов, такой внезапный и необычный, когда ее буквально увели с лестничной площадки в подъезде собственного дома, представлялся ей не иначе как предвестником большой беды. Валентина Андреевна попыталась до мелочей восстановить весь разговор с Климовым и с ужасом поняла, что следователь, собственно, ничего ей не сказал и она бессильна даже предположить, что произошло за ее спиной.

В мыслях она то и дело обращалась к своим подругам, которые столько лет были рядом с ней в самые тяжелые минуты, и любое подозрение относительно их казалось ей кощунственным.

Измучив себя окончательно, Валентина Андреевна переоделась в домашнее, кое-как освежилась перед зеркалом и вышла на кухню. У нее не было никакого желания заговорить с соседкой – очень милой и обходительной женщиной, в одиночестве коротавшей старость.

Но та не сдержалась сама:

– Валюша, я никогда не видела этого вашего знакомого.

– А какого вы видели? – попробовала улыбнуться Валентина Андреевна.

– Извините, я не так выразилась, – поправилась соседка. – Я просто не знала, что у вас есть знакомый.

– Как видите, появился… Может быть, еще придет, – почему-то предположила Валентина Андреевна и поторопилась в комнату.

«Какую глупость сморозила…» – подумала, оставшись одна. Ведь завтра нужно самой явиться в кабинет Климова для какого-то официального разговора. Тут же вспомнила о паспорте: не забыть бы утром в спешке.

Валентина Андреевна присела возле столика с трельяжем, в одном из ящиков которого хранила документы. Перебрав жировки и платежные квитанции за Димкин садик, нашла свидетельство о расторжении брака, профсоюзный билет, добралась до диплома об окончании техникума, отодвинула в сторонку сберегательную книжку, с которой, знала, давно сняты остатки скромных вкладов… Посоображала. Открыла нижнее отделение столика, вытащила большую коробку с лекарствами и рецептами, быстро перебрала их и снова принялась за ящичек с документами…

Через час-полтора, перевернув в комнате все вверх дном, опустошенная, легла в постель. Паспорта не нашла.

Валентина Андреевна лежала неподвижно, равнодушная ко всему. Она чувствовала, как усталость, сковавшая ее, тушит остатки мыслей, обволакивая их туманной пеленой. Потом ей стало тепло и уютно.

Когда она открыла глаза, уличный фонарь высвечивал ажурную вязь тюлевой шторы. Тишина за окном означала глубокую ночь. Сознание спокойно вернулось к событиям минувшего дня, в котором остались и волнения, и усталость.

Валентина Андреевна подумала о предстоящей встрече с Климовым и стала сосредоточенно восстанавливать в памяти все, что оставило след за четыре года, прожитых без мужа в этой квартире. Ничего радостного. Первый год привыкала к новому положению. Переживать разрыв с мужем было некогда, потому что часто болел Димка. Потом привыкла и вместе с привычкой пришло душевное облегчение, как и должно быть, когда из жизни уходят унизительные ссоры и оскорбления. С нежностью вспомнила подруг, неизменно участливых и верных в житейских затруднениях.

И, не пугаясь уже, а больше удивляясь, пыталась понять, кто мог сделать ей плохое.

Ко всему этому странная пропажа паспорта. Она брала его с собой только в тех случаях, когда это было необходимо. «Может быть, еще найдется?..»

Единственными гостями в ее квартире за эти годы были подруги. Никаких других близких знакомых она не заводила. Впрочем…

Ей вспомнилась середина нынешнего апреля, неприятный вызов в институт народного хозяйства. После развода она запустила занятия на заочном отделении, кое-как переползала с курса на курс, в конце концов пропустила последнюю экзаменационную сессию, и ее попросту отчислили.

Вот тогда, ожидая решения своей судьбы, она познакомилась в коридоре возле учебной части с молодой женщиной, которая приехала сдавать экзамены. Со Светланой – так звали женщину – они простояли за разговором часа полтора. За это время к ним никто не подошел: Валентина Андреевна уже давно бывала в институте от случая к случаю, а приезжая, видимо, тоже никого не интересовала.

День выдался погожий, и, получив справку об отчислении, Валентина Андреевна со своей новой знакомой пошли в центр пешком.

Уже на площади 1905 года Валентина Андреевна спохватилась:

– Что ж это я тебя так далеко за собой затащила?!

– А мне по пути, – ответила Светлана просто. – живу в «Олимпии», на стадионе.

– Я тоже тут, неподалеку – на улице Шейнкмана. Будет скучно, заходи: по вечерам я всегда дома, – предложила Валентина Андреевна, назвав свой адрес и про запас – рабочий телефон.

На следующий день Валентину Андреевну послали с проверкой в один из крупных магазинов, и она вернулась домой поздно. От соседки узнала, что к ней приходила женщина, назвавшая себя Светланой.

– Не хотела ждать? – осведомилась Валентина Андреевна.

– Сидела целый час. Потом сказала, что пойдет заниматься.

– Жаль.

Через день Светлана позвонила на работу, посожалела, что не застала дома, и пригласила к себе.

Валентина Андреевна в тот же день навестила ее в гостинице. Отыскав семнадцатый номер, застала Светлану в постели.

– Не заболела?

– После душа захотелось полежать, – ответила та.

В номере больше никого не было. На этот раз разговор завязался более откровенный. Светлана пожаловалась, что плохо живет с мужем.

– Пьет, наверное? – предположила Валентина Андреевна.

– В том-то и дело, – вздохнула та. – Живем в Кемерово, у него хорошая должность на заводе: инженер. К тому же мужчина заметный, избалован женским вниманием, а я – что?..

Светлана призналась, что недавно два месяца пролежала в больнице после преждевременных родов, а потом ее забрала к себе мать, живущая в Нижнем Тагиле.

– Прямо от нее и приехала сдавать экзамены в институт. Готовлюсь, а сама не знаю, что делать: возвращаться к мужу или нет. Детей у нас, наверное, так и не будет. Значит, и семьи – тоже. Но, понимаешь, там не уволилась и не выписалась… Денег поднакопила, вещи тоже почти все увезла. Часть – с собой, остальные – у мамы.

Валентине Андреевне вспомнилось, что была у Светланы еще дважды. Перед маем увидела у нее новую импортную кофточку, серенькую с красивой отделкой по воротнику. Еще сохранившаяся яркая этикетка прямо-таки заворожила, и Валентина Андреевна стала упрашивать Светлану уступить кофточку. Наконец та согласилась.

Валентина Андреевна сразу же забрала обновку, пообещав отдать деньги позднее. И тут же, не зная, чем отблагодарить, предложила провести праздник у нее дома.

– Будем вдвоем, да еще Димка мой.

– С удовольствием, – согласилась Светлана, – а то гостиница ужасно надоела.

Первого мая Светлана пришла в десять часов утра. Приготовили стол и просидели до четырех. Потом Светлана ушла и не вернулась.

Не дала о себе знать и в другие дни.

Девятого Валентина Андреевна пошла к ней в «Олимпию», чтобы отдать двадцать рублей долга за кофточку, Ей сообщили, что Светлана из гостиницы выехала.

– Куда? – испугалась Валентина Андреевна. – Я должна ей деньги!..

– Знаете что? Спросите у девушек из восемнадцатого номера, она последние дни жила там.

В восемнадцатом номере Валентине Андреевне сказали, что Светлана якобы перебралась в гостиницу «Юбилейная» и живет там где-то на шестом этаже.

Валентина Андреевна вспомнила, как целый день попусту проторчала в «Юбилейной». По одному имени разыскивать Светлану не стали, а фамилии своей новой знакомой она не знала. Попробовала обходить номера, но толку, конечно, не добилась.

Так Валентина Андреевна и осталась должницей.

Предположив, что Светлана выехала по какому-то срочному вызову, Валентина Андреевна расспрашивала своих сослуживцев, не разыскивал ли ее кто-нибудь по телефону.

Но ею никто не интересовался.

«Что это я все о ней?» – спохватилась про себя Валентина Андреевна.

Потом улыбнулась: злополучные двадцать рублей за кофточку Светлане, оказывается, лежат в коробке вместе с Димкиными лекарствами. «Вот куда засунула!..»

Климов не мог скрыть удивления, когда в десять утра она зашла к нему в кабинет.

– Валентина Андреевна? – встал он. – А Я через минуту уехал бы. Что так рано?

– Здравствуйте. Зашла на работу и отпросилась.

– Спешите с какой-нибудь новостью?

– Как вам сказать. Наверное, с плохой. Я потеряла паспорт.

– То есть как потеряли?

– Ну, не нашла…

– Вы садитесь, – предложил он и тоже сел: – Как не нашли?

– Вы понимаете, я с собой беру его очень редко. Только тогда, когда он нужен: перевод, например, или посылка… Вот и пришла сразу: может быть, для нашего разговора не обязательно паспорт. Я сегодня же заявлю о потере.

– Погодите. Куда же он девался? Мог его кто-нибудь взять?

– Кому он нужен? Да и не бывает у меня никто. Разве только…

И вдруг рассказала ему, как познакомилась в институте со Светланой, как ее потеряла, да еще в долгу осталась. И заметила, что Климов насторожился.

– Когда вы брали из дома паспорт последний раз? – спросил он.

– Давно. Месяца три.

Климов задумался. Потом спросил:

– А получали где?

– Восемь лет назад в Омской области.

– В Омской области?!

– После окончания техникума я уезжала туда на работу в район. Там бабушка у меня жила, – поспешила объяснить Валентина Андреевна. – Срок старого кончился, и там я получила этот. А потом приехала сюда и вышла замуж…

– У Светланы вы какие-нибудь документы видели?

– Нет. А что?

– Просто интересуюсь, А как она выглядит?

– Симпатичная женщина.

– Белокурая, голубоглазая, в общем, привлекательная…

– И волосы носит распущенными до плеч?

– Откуда вызнаете? – почти с испугом спросила она,

– Могу еще больше удивить вас.

– Почти уверен, что ваш паспорт у Светланы.

– Зачем он ей?

– Мало ли… – уклонился он от ответа. – Вот что я предлагаю, Валентина Андреевна: вы отправляйтесь на работу. О наших разговорах не распространяйтесь, а когда будет нужно, я сам найду вас. Заявление о потере паспорта пока не делайте и о своей утрате молчите. Договорились?

– Я ничего не понимаю.

– Так нужно, Валентина Андреевна. Надеюсь, скоро объясню вам почему. А сейчас – всего хорошего! У меня срочные дела.

Он вместе с ней вышел из кабинета и, уже расставаясь, вдруг вспомнил:

– А коль скоро Светлана даст о себе знать, не забудьте об этом сразу же уведомить меня. Лады?

– Я же понимаю, что вы приказываете, – ответила она без воодушевления.

– Ей-богу, прошу! – улыбнулся он.

…После короткого совещания у начальника следственного отделения и начальника отделения уголовного розыска в гостиницу «Олимпия» поехала следователь – капитан милиции Валентина Петровна Булыгина.

Найти Светлану, точнее ее след, в «Олимпии» даже по одному только имени не составляло особого труда. В семнадцатом и восемнадцатом номерах, на которые указала Рязанцева, а апреле-мае жила всего одна женщина, носившая это имя, – Светлана Николаевна Обкатова. В бланке прописки значился ее постоянный адрес: г. Кемерово, Горловское шоссе… А когда сотрудники гостиницы обрисовали внешность Обкатовой, у следователя не осталось сомнений, что она на правильном пути.

В разное время вместе с Обкатовой жили шесть постоялиц: одну из них, по счастливому стечению обстоятельств заочницу юридического института Галину Ивановну Маркову, приехавшую из Челябинской области на сессию, Валентина Петровна застала дома. Юристы поняли друг друга сразу. Но Маркова могла сообщить немногое:

– Она жила вместе с нами числа до десятого мая, а потом переселилась в «Юбилейную». Что я могу сказать определенного?.. Светлана говорила, что учится в институте народного хозяйства. Правда, меня удивляло то, что я не видела у нее ни учебников, ни конспектов. Даже заводила об этом однажды разговор. Но она, особа бойкая, очень общительная, довольно беззаботно ответила, что не хочет таскаться с учебниками, занимается в читалке, к тому же у нее есть хорошие связи и экзаменов она не боится.

– О своей жизни, о свердловских знакомых что-нибудь рассказывала?

– Немного. Знаю только, что она из Кемерово. У нее там муж, но живут плохо: он пьет и гуляет. Детей нет. Проговорилась, что недавно у нее был выкидыш. О служебных делах тоже не распространялась, упомянула только как-то, что работает плановиком на шахте.

– Как она себя вела?

– Довольно скромно. Правда, вечерами почти всегда уходила.

– Куда?

– Не интересовалась. Так ведь мы почти все уходили заниматься.

– В «Юбилейной» вы у нее были?

– Нет. Я вообще не имела с ней дел. Да!.. Вам нужно найти из наших Шуру Казарину из Хабаровска. По-моему, в те дни – здесь ремонт начинался – она перебралась в «Юбилейную». Потом вернулась. Они там не могли не встречаться…

После этого разговора Булыгина поспешила в «Юбилейную». Когда и в каком номере проживала там Александра Моисеевна Казарина, она узнала сразу. Но Светлана Обкатова, как оказалось, в «Юбилейной» не останавливалась: Булыгина просмотрела книгу регистрации за четыре последних месяца. Вместе с Казариной в номере жила некая Борисова из Кустаная.

След Обкатовой снова терялся.

Казарину удалось разыскать в институте. Оказалось, что она, как и Валентина Петровна, работает в следственном отделе районной милиции.

– Видела ли я Светлану Обкатову в «Юбилейной»?! – весело переспросила Казарина. – Каждый день! Мы с ней жили в одном номере.

– Позвольте, но вашей соседкой была Борисова.

– Плохо вы знаете порядочки в родном городе, – решительно, хоть и с усмешкой, остановила ее Казарина. – С местами в гостинице трудно. А у Борисовой, – кстати, она на одном курсе со мной, тоже наша заочница, – в Свердловске полно знакомых и родственников, ей гостиница самой не нужна. Но только благодаря ей мы попали в «Юбилейную». Сама Полина живет у родных, а номер в «Юбилейной» взяла на себя и меня. Поэтому Светлана была вынуждена жить здесь под ее фамилией. Разумеется – платить, и все прочее…

– Дошло, – поняла Булыгина. – Ловко устроилась. И она объяснила Казариной суть дела.

– Комедия: оказывается, я жила в одном номере с преступницей? – удивилась та, не смущаясь, однако. – Хорош следователь!

– Хорош, – согласилась Валентина Петровна в неосуждающем тоне.

– Как же вам помочь?.. Начнем по порядку. Я переселилась в «Юбилейную» двенадцатого мая. А на другой день ко мне перешла Обкатова. Номер на двоих. Нас поселили по двадцатое мая. Я помню, что Светлана взяла сюда только небольшой чемоданчик, а огромный черный оставила – по ее словам – в «Олимпии». Из «Юбилейной» она выехала раньше меня дня на два, то есть примерно восемнадцатого мая. Сказала, что нашла одно место.

– Какое?

– А вот этого не знаю.

– У нее были в городе знакомые?

– По-моему, случайные. Да и то – один, по-моему…

– Из чего вы заключили?

– Чисто по-женски, – объяснила Казарина. – В «Олимпии» она познакомилась с одним мужчиной, командированным, как мы потом узнали, из Кустаная. Жил он в гостинице не более недели, в отдельном номере. Так вот: Светлана его представляла как своего мужа. Очень интересный мужчина, лет тридцати пяти, на редкость аккуратный, одетый всегда, я бы сказала, изысканно. Но… скажите на милость, какая женщина решится недавнего знакомого выдавать за мужа? Даже, извините, если стала с ним близка?.. Мы, конечно, не показывали вида, но про себя улыбались.

– Откуда вы знаёте, что он из Кустаная? От Обкатовой?

– Нет, не от нее, – уверенно продолжала Казарина. – Я вам уже объясняла, что устроила нас в «Юбилейную» Полина Борисова. И вот однажды этот мужчина, звали его Аркадий, зашел за Светланой в то время, когда Борисова сидела у нас. Он появился только на минутку, а когда ушел, Полина сразу спросила:

– Кто это, девушки?

– Светланин муж, – отрекомендовали мы с усмешкой.

– Светланин? – удивилась Полина.

– Понравился, что ли? – спросили мы, все еще пересмеиваясь.

– А ведь я его встречала в Кустанае, – сказала она и как-то сразу настроила нас на серьезный лад.

Затем рассказала, что лет десять назад сталкивалась с ним в одном совхозе в Кустанайской области. Потом он перебрался в Кустанай, но куда – не знает. Много позже, когда Полина с мужем тоже переехали в Кустанай, она слышала, что Аркадий этот женат.

– Сейчас он в Свердловске?

– Нет, уехал дня за два до того, как сама Светлана ушла из «Юбилейной».

– Фамилии его не знаете?

– Нет. Об этом нужно спросить Полину. Она наверняка знает, – посоветовала Казарина.

– Ну а что можете рассказать о ее жизни?

– Пожалуй, немного. Жила довольно скромно. Особенно не тратилась, хотя деньги у нее были. Я, например, видела даже сотенные бумажки.

– А могли бы назвать какие-то ее особые приметы?

– Понимаю вас. Но я пригляделась к ней, мне трудно назвать что-то определенное. Быстрая какая-то, ходит маленькими шажками; говорит тоже быстро; по-видимому, и с людьми сходится так же. Еще заметила, что любит выпить. И в такие моменты не прочь заимствовать слова из мужского лексикона.

– И на этом спасибо, – поблагодарила Валентина Петровна. Спросила: – А как найти Борисову?

– Это сложнее. Здесь ее поймать можно только на экзаменах или консультациях. Адреса родственников, у которых она живет, я не знаю. Но она заходит к нам в «Олимпию» почти каждый день.

– Значит, по адресному ее искать бесполезно.

– Мы следователи, И давайте договоримся, – предложила Казарина. – Я с нашими девчатами сегодня попытаюсь разыскать Полину и доставить к вам. Иного-то выхода нет, Дайте адрес вашего райотдела и ждите нас к вечеру. До десяти – гарантирую.

Вдруг Казарина улыбнулась по-озорному.

– Чего это вы? – не сдержалась Булыгина.

– Вспомнила особую примету, – заговорщически сообщила Казарина и почти на ухо сказала: – Лифчик – седьмой номер. Барышня – будь здоров!..

И рассмеялась.

Открытая и властная, энергичная и немного озорная, Казарина невольно располагала к доверию. И Валентина Петровна возвращалась в райотдел удовлетворенная.

К удивлению Валентины Петровны, Казарина с Борисовой заявились к ней еще до семи вечера. В отличие от подруги Полина казалась какой-то домашней, мягкой, тихоголосой. Валентина Петровна даже отметила про себя, что она волнуется. Тем не менее, стеснительно улыбнувшись, Борисова заговорила первой:

– Вот меня и доставили. Я почти все знаю. Спрашивайте.

– Она у нас такая: идеально организованная. Это потому, что у нее уже двое детей, хотя она на четыре года моложе меня…

– Шура! – вспыхнула Борисова.

– Вы не торопитесь? – спросила Валентина Петровна.

– Нет, нет, – ответила Полина.

– Я вижу, Александра Моисеевна постаралась. Понимаете, – Валентина Петровна взглянула в свои записи, – Полина Яковлевна, мне необходимо знать фамилию этого Аркадия, знакомого Светланы.

– Старшинов Аркадий. Отчество не знаю. Живет в Кустанае. Работает где-то в сельхозуправлении или… в общем, в сельскохозяйственном ведомстве.

– А должность?

– Понятия не имею. – И сразу предупредила: – Но не специалист.

– То есть?

– Ну, не агроном, не механик, не зоотехник. Я когда-то с ним в одном совхозе жила. То есть… В общем, я заканчивала десятилетку. Мои папа и мама все еще там. Тогда Старшинов этот был у нас… Не поймешь, кем он был. Плакаты развешивал, «боевыми листками» командовал, мероприятия разные организовывал. В общем – не специалист.

– Кем же он может работать в Кустанае?

– Наверное, тем же, только в масштабе области. Но теперь он важный, говорят, даже секретарша у него есть. – И она впервые рассмеялась.

– Бог с ним! Фамилию знаем, установим по адресному… Вспомним Обкатову.

– Светлану?.. Вероятно, я должна рассказать, почему она жила в «Юбилейной» под моей фамилией? – стала серьезней Борисова.

– Это – не обязательно. Мне уже понятно. А вот ее жизнь здесь…

– Просто не знаю, что сказать… – потерла ладонью лоб Полина. – Светлана – непонятная женщина, по крайней мере для меня. К Шуре я заходила и в «Юбилейную». Светлану, конечно, видела. Но однажды встретила Старшинова, вернее, он заметил меня. Разговорились, От него узнала, что он познакомился со Светланой в «Олимпии», где ему пришлось прожить три или четыре дня, пока не заполучил отдельный номер в «Юбилейной». Расспрашивать об их отношениях со Светланой мне было неудобно, но он сам не сдержался.

«Выдающаяся женщина!» – так и сказал.

– Я-то, сами понимаете, уже знала, – продолжала Полина, – что Светлана выдает его за своего мужа. И мне тогда стало неловко продолжать этот разговор: он же мог догадываться, что я слышала о его семейных делах.

– Ну а Светлана?

– Что Светлана?

– С нею были разговоры о Старшинове?

– Нет. Я говорю, что она непонятная какая-то. Чувствовалось, что она человек не злой, даже добрый. И в то же время никогда не была откровенной, всегда у нее какие-то тайны, пустяковые – но тайны. И вместе с тем беспечная очень…

– Из чего вы заключили?

– Да из всего… Как-то я зашла к ним с Шурой в номер. Смотрю, не прибрано. Я стала убирать. На окне увидела конверт, хотела его выбросить, а из него посыпались деньги. Как сейчас помню: семь сотенных! А червонцев сколько – так и не узнала. Я бросилась собирать их, не сдержалась, говорю:

– Светка, разве так можно?

А она:

– Понимаешь, вчера набралась.

– Ради чего? – спрашиваю.

– Настроение такое…

И все. Только потом объяснила:

– Мама на шубу прислала.

– Вот такая дурная, – заключила Полина.

– А в нашем городе у нее знакомые были?

– Не помню. Нет – вру. Она упоминала о какой-то знакомой по имени Валентина. Я никогда ее не видела, а потом Светлана говорила, что поссорилась с ней. Последнее, что припоминаю, это звонок Светланы на квартиру моих родственников, у которых живу. Звонила из аэропорта. Сказала, что проводила Аркадия. И еще – что уходит из гостиницы.

– Куда?

– В одно место, как она выразилась.

– Пожалуйста: тот же адрес, который назвала и мне, – вставила Казарина, молча слушавшая разговор,

– Ну что ж, спасибо, – сложила бумажки Булыгина. – Придется искать этого Аркадия и знакомиться с ним. Раз он ее знает близко, может, хоть он нам какую-то броскую примету этой Светланы назовет.

– А зачем приметы? – удивилась Борисова. – Он вам, наверное, фотографии подарит,

– Она дарила ему?

– Да нет! Как-то в той же «Юбилейной» я столкнулась с ними в вестибюле. Смотрю, у Аркадия через плечо «Киев». Оказывается, собрались фотографироваться. Потащили меня. В сквере у гостиницы «Большой Урал» он нас и запечатлел. Так что можете смело меня в подельщики…

Валентину Петровну захлестнула такая радость, что она сама расхохоталась. И, конечно, не шутке Полины. Потом сказала:

– Приметы фотографии не помешают. Но на фотографии их не всегда разглядишь.

– Конечно, – согласились юристы. Расстались как друзья.

– Я думаю, девушки, вас учить не стоит: наш разговор?..

– Могила! – хором и совсем несерьезно отозвались «девушки».

Валентина Петровна, провожая их, даже вышла на крыльцо райотдела.

– Сколько еще сдавать?

– По одному осталось. Если не завалим, позовем на банкет.

– Согласна!..

Поздно вечером начальник следственного отделения Михаил Иванович Кауров и начальник отделения уголовного розыска Иван Иванович Усков собрали оперативное совещание. Тот и другой не потребовали никаких докладов, не собирались давать заранее подготовленных заданий и рекомендаций.

– Итак, товарищи, – просто начал Кауров, – после похищения денег в торгово-кулинарном училище прошло двое суток. И хоть бегали мы по городу много, даже узнали кое-что, очень нужное нам, но факт остается фактом: преступницы у нас в руках нет, денег – тоже. Вчера, например, лично я был уверен, что мошенница еще не успела уехать из города и есть надежда где-то прихватить ее. Сегодня с неменьшей уверенностью можно предполагать, что она находится по крайней мере в соседнем часовом поясе: денег у нее вполне достаточно, чтобы с комфортом долететь в крайнюю точку любого авиационного маршрута. – И поднажал на вывод: – А это значит, что и нам теперь предстоит бегать за ней на дальние дистанции…

Усков и Кауров никого не обвиняли в нерадивости, Они понимали, что столкнулись с хорошо продуманным, тщательно подготовленным и профессионально завершенным преступлением. Сейчас им представлялось главным правильно определить расчеты преступницы, ее тактику, чтобы противопоставить им свою.

Обкатовой нельзя было отказать ни в изобретательности, ни в дальновидности. Чужой паспорт, по которому она устроилась на работу, изъятие собственных фотографий из документов учреждения надежно обеспечивали ей два преимущества, взаимно усиливающих друг друга: с одной стороны – лишали уголовный розыск свойственной ему оперативности в направляли его по ложному пути; тем самым с другой – обеспечивали достаточный запас времени, чтобы оказаться подальше от места преступления и найти надежное укрытие.

Оба эти расчета вполне оправдались. Сейчас розыск вышел из тупика, но это ничуть не облегчало дальнейшей работы, как могло показаться на первый взгляд.

– Нам больше нельзя допускать ни одного промаха, – рассуждал Иван Иванович Усков. – Каждая ошибка, даже самая маленькая накладка в очередном оперативном мероприятии, будет отбрасывать нас либо в сторону, либо назад. Возьмем первое: возможно, завтра кому-то из вас предстоит встретиться со Старшиновым. Как вы затеете «игру» там, в Кустанае, – зависит целиком от вашего оперативного умения и таланта. Но при любом варианте надо помнить, что Старшинов и фотография Обкатовой, которая должна быть у него, нам необходимы. У него в руках наши глаза, если хотите. И в то же время, если он поведет себя не так, как нам надо, он неуязвим. Понимаете ли? Уголовный кодекс – не Евангелие, по которому прелюбодеяние, хоть и по милому согласию, все одно – смертный грех. Так ведь? А вдруг он скажет, что его оклеветали? Докажите-ка обратное. Скажете, свидетели? Казарина, Борисова? Не получится: знакомые, приятельницы Обкатовой и тому подобное. Одним словом – шатко. А вдруг этот Старшинов потребует Обкатову. Кого мы ему покажем? Мы ее даже по фотографии в лицо-то не знаем… Ладно. Допустим, докажем ему это знакомство, все докажем, а он струсит. В душе струсит. Подумает, вздохнет потяжелее и скажет: рад был помочь, ребята, да пленку завалил. Может быть такое?.. Вполне. Так что тот, кто поедет в Кустанай, должен крепко надо всем подумать. Второе – Кемерово. Там Обкатову нужно так обставить, чтобы осечку исключить. И хорошо, если она уже дома. А если нет, что вероятнее всего?.. Учтите, прямым путем после таких гастролей в родное гнездо не возвращаются. Может, она устала, переволновалась здесь, у нас, в Свердловске, и сейчас в Ялте нервы лечит. Может быть?..

– Вполне. Я бы так и сделал на ее месте. Это подал голос старший инспектор уголовного розыска Геннадий Захарченко.

И напряженное внимание, царившее в кабинете, ослабло от улыбок. Усков и Кауров не были исключением.

– Ну, а теперь перейдем к некоторым деталям, – призвал к порядку после передышки Усков.

…А в это время телетайп в комнате связи райотдела бесстрастно отстукивал буквы вчерашней телеграммы. Только начало ее было дополнено еще одной фамилией.

«Всем, всем, всем! Разыскивается опасная преступница, называющая себя Рязанцевой Валентиной Андреевной, она же – Обкатова Светлана Николаевна. Приметы: …»

…Совещание закончилось около полуночи.

А на рассвете старший инспектор уголовного розыска Захарченко и его товарищ по отделению Макаров в последний раз тряхнули друг другу руки в аэропорту Кольцово.

– Ты хоть в Кемерово-то был раньше? – спросил Захарченко.

– Нет. А ты в Кустанае? – поинтересовался Макаров,

– По карте знаю, – скромно ответил Геннадий.

 

3

Иногда о людях слышишь: «Она создана для музыки!», «Он прирожденный математик», «Инженер – по призванию…» Ни от самого Геннадия Захарченко, ни от его друзей никто не слышал, почему он оказался в милиции. Известно, что пришел он в органы борьбы с преступностью сознательно, закончил школу МВД в Елабуге.

Уже в первый год работы в Свердловске участвовал в раскрытии самых опасных и запутанных преступлений, которыми занимались и город, и область. Его включали в оперативные группы, отрабатывавшие отдельные версии. Часто такие поручения не приносили результатов, потому что несостоятельными оказывались версии. Но Захарченко как будто не замечал этого: «надо!» было его единственным принципом в любом деле. В остальном он оставался добродушным, добрым парнем с весьма своеобразным – нарочито грубоватым – юморком.

С той поры прошло много лет.

Сейчас в памяти Захарченко накопилось непостижимое количество имен, он в деталях помнит обстоятельства всех преступлений, которые раскрывал; знает в лицо не только преступников, но и свидетелей, проходивших по его делам. И все это дремлет до поры под непреодолимым покровом его невозмутимости. Крупноголовый, словно отлитый, он обладает таким спокойствием, которое в сочетании с его немногословностью и медлительностью незнающие иногда принимают за полнейшее отсутствие эмоций. Да и в своей среде можно услышать почти то же, но и совсем непохожее:

– Что? Захарченко взялся? Нормально: неделю помолчит и раскроет.

Наверное, есть и такие, которые считают его удачливым. Но их могут быть единицы. Потому что уважающий себя инспектор уголовного розыска не верит в слепую удачу; потому что живет он в состоянии непрекращающегося поединка с преступностью, с постоянными нервными и физическими перегрузками и при всем этом не имеет права на поражение.

Короче – здесь это называется работой. Но она скорее, чем другие, сжигает человека, неминуемо накладывает отпечаток на его характер, а часто меняет неузнаваемо.

Что касается Захарченко, то он остался таким, каким был. Видно, его невозмутимость помогла ему сохранить добродушие, уберегла от излишней подозрительности, поддерживала чувство юмора в любых обстоятельствах.

…И вот Захарченко летел в Кустанай.

Прибыл в шесть утра. До девяти оставалось много времени, и Геннадий отправился гулять по городу, любуясь чистотой и обилием зелени.

В девять он представился начальнику уголовного розыска области. Понадобилось всего несколько минут, чтобы установить место работы Аркадия Старшинова. Должность он занимал довольно высокую: заместитель директора по общим вопросам в одной из межобластных проектных организаций.

Здесь же, у начальника уголовного розыска, собрали короткое и очень узкое совещание.

– Какая помощь вам требуется, Геннадий Николаевич?

– Постоянно – никакой, спасибо, – поблагодарил Захарченко.

– А не постоянно?

– Может быть, срочная: машина, человек в помощь…

Начальник записал на листке для заметок несколько цифр. Протянул.

– Вот наш коммутатор. Просите гараж, называйте свою фамилию. Ночью есть дежурная машина. Я дам указания. А в отношении человека… Звоните дежурному по управлению. Он тоже будет в курсе. Нас в свои планы посвятите?

– У меня пока нет плана.

– Вам виднее. Если возникнут затруднения – звоните. С гостиницей устроились?

– Нет еще.

– Возьмите это на себя, – сказал кому-то из присутствующих начальник. И к Захарченко: – Вы можете проехать в гостиницу, там уже будут знать о вас, – поднялся и протянул руку.

…Через полчаса Захарченко вышел из гостиницы. Обстоятельно уточнив транспортные маршруты, скоро добрался до учреждения, в котором работал Старшинов. Внимательно изучив название, золотыми буквами означенное на массивном темном стекле, отметил, что главк находится в столице Казахстана. На втором этаже нашел приоткрытую дверь с табличкой, на которой под должностью обитателя кабинета красовалось: «Старшинов А. В.».

«Солидно», – отметил про себя, наблюдая, как за столиком у окна тучная женщина с пудовой прической на голове выбивает на машинке пулеметные очереди.

В обеденный перерыв, когда коридоры стали оживленнее, увидел Старшинова. Заочницы-юристки оказались правы: подтянут, безукоризненно одет, любезен, а здесь – еще и деловит. Пообедав, сразу же вернулся в кабинет.

В конце рабочего дня Захарченко позвонил в управление и попросил машину, предупредив:

– Только мне надо в «гражданской одежде».

– Будет «Волга». – Ему назвали номер и спросили: – Куда?

– Пусть ждет у гастронома. Это в полусотне шагов отсюда.

Через пятнадцать минут он увидел, как серая «Волга» заняла указанное место. К старшиновскому проектному тоже стали подходить машины. Вскоре из дверей вереницей потянулись служащие.

Наконец появился и Старшинов. Неторопливо пошел к ожидавшему его «Москвичу». «Держись за ним», – сказал шоферу Захарченко, уже сидевший в машине.

Поездка оказалась неинтересной. Старшиновский «Москвич» подкатил к подъезду длинного пятиэтажного дома в новом жилом районе, высадил своего пассажира и тотчас торопливо умчался. По адресу, имевшемуся у него, Захарченко понял, что Старшинов приехал домой.

Геннадий наведался в управление. С начальником отдела договорился о том, чтобы тот выделил сотрудника и машину для наблюдения за Старшиновым. «Понимаешь, надо его поводить. Вдруг он в переписке с ней и на почту наведывается. Не исключено, что птичка попытается здесь найти убежище».

– А если она на учреждение напишет?

– Не проходит. У него – секретарша-старуха. А мужик – женатый. Дети… должность…

Вечером второго дня Геннадий устроился за столиком в углу гостиничного ресторана обдумать положение. Старшинов нравился ему, потому что вел себя, как подобает солидному работнику: занимался делами без всякого постороннего беспокойства. После работы уезжал домой, и на этом все кончалось. Утром его забирал тот же «Москвич». Как и ожидал Геннадий, Светлана Обкатова, видимо, обрела в сердце привлекательного кустанайца всего лишь временную прописку.

В приемную Старшинова Захарченко зашел в половине десятого. Деловитый, с портфелем немного усталый.

Внимательно рассмотрев его, прическа проронила:

– Аркадий Васильевич на совещании у директора. – И, несколько оробев перед несвойственным рядовым посетителям спокойствием, спросила довольно вежливо:

– А вы по какому делу?

– Из Алма-Аты, – ответил он.

– Будете ждать?

Вопрос прозвучал как приглашение.

– Когда появится? – последовало в ответ.

– Через час-полтора.

В кафетерии гастронома, возле которого ставил машину, Геннадий выпил пару стаканов кофе. Посидел на скамейке в сквере. Притушив последнюю сигарету из пачки, пошел к Старшинову снова.

Едеа увидев его, секретарь открыла настежь тамбур начальственного кабинета, известив:

– Аркадий Васильевич! Товарищ пришел.

Старшинов пожал гостю руку на середине ковровой дорожки. А тот, подождав, пока закроются двери, улыбнулся ему и признался:

– Неудобно при посторонних. Я не из главка, я – из свердловской милиции: старший лейтенант Захарченко. Здравствуйте.

– Откуда? – спросил хозяин. И сразу как-то полинял.

– Да, да, оттуда, – подтвердил Захарченко, сел в кресло возле приставного столика и пригласил: – Присаживайтесь, пожалуйста… Я по поводу Светланы.

– Не понимаю…

– Я приехал поговорить, с вами о Светлане Обкатовой, с которой вы познакомились в Свердловске.

– Ах, вот что! Понимаю… – Старшинов не мог усидеть, поднялся прошелся по кабинету. – Все ясно. Но очень бы хотел попросить вас… У меня семья.

– Понимаю, – улыбнулся Захарченко, – У меня тоже есть. Слушаю.

Джентльменский разговор начался. Старшинов помнил все.

– В тот вечер я зашел к ребятам: уговорить на пульку. Но их в номере не оказалось. Это еще в «Олимпии» было. Заглянул в кафе: там тоже нет. Возле буфета приметил двух блондинок с парнем лет тридцати. Приятные женщины… Ушел. Через полчаса снова заглянул к ребятам. И опять их нет. И вдруг в коридоре увидел одну из тех, что стояли у буфета, Она шла, видимо, из умывальника, потому что в руках у нее был только что вымытый стакан. Я посмотрел на нее и говорю:

– Все пьете?

Она остановилась. Разговорились. Я сказал, что из Кустаная. Она ответила, что из Кургана: сдает экзамены в юридический институт. Я кое-что в этом деле понимаю, помню даже, что задал ей какой-то вопрос, но она уклонилась от ответа… Потом сказала, что вместе с ней сдают экзамены и кустанайцы, назвав Полину Борисову. А ту я знал еще девчонкой, когда работал в одном совхозе в Тарановском районе… Так за разговором зашли в их номер. Там я увидел и другую блондинку с парнем…

– Давайте поближе к Светлане, – посоветовал Захарченко.

– Понимаете… в тот день вечером я пригласил ее пройтись по городу. Мне нужно было переходить в «Юбилейную». Пришли. Оказывается, броня уже была на месте. Я получил номер. На этаже взял ключи. Вместе посмотрели. Понравилось… Решили поужинать. Спустились вниз, а в ресторан не пускают: полно народа. В ближайшем кафе та же история. Ну… решили закупить кое-что и пойти ко мне. Пока ходили, Светлана созналась, что насчет Кургана она загнула, на самом деле живет в Кемерово и работает там экономистом, а в Свердловске сдает экзамены не в юридический, а в институт народного хозяйства. Дома есть муж, который работает энергетиком на заводе, инженер. Детей нет. В общем, в ту ночь она осталась у меня…

Старшинов смолк.

Захарченко довольно долго ждал продолжения рассказа. Вынужден был подбодрить.

– Пока все понятно. Продолжайте.

– Да, конечно… Потом, много позднее, встретил Полину Борисову. Мы как раз шли фотографироваться… Позвал и ее. Сфотографировались несколько раз возле оперного театра. Там каменные львы естъ… Кстати, пленка еще не проявлена…

– А где аппарат? – спросил, словно ждал, Захарченко.

– Здесь. В сейфе.

– Дайте.

– Пожалуйста.

Через минуту, заполучив «Киев», Захарченко позволил:

– Продолжайте.

– А что продолжать?

– Про Светлану.

– По вечерам ходили в ресторан. Правда, я уже сидел на мели, раза два-три расплачивалась она.

– Денег у нее много было?

– Не знаю. Но, по-моему, она не нуждалась,

– А знакомые в Свердловске?

– Не видел и не слышал. На улице, например, с ней никто ни разу при мне не поздоровался. Правда…

– Что?

– Однажды она упоминала своего дядю. Говорила, что работает не то ректором, не то проректором в том самом институте народного хозяйства. Может, поэтому я никогда не видел, чтобы Светлана готовилась к экзаменам… Говорила еще, что после экзаменов собирается на юг.

– Поехала?

– Не знаю. Через неделю я купил билет на самолет, рейс помню даже – 1304 до Кустаная, на 17 часов 30 минут… В тот день она позвонила мне в номер из института. Я сказал, что на следующий день улетаю, Вечером, конечно, встретились. Распили бутылочку, Она осталась у меня. Утром к девяти заторопилась в институт. Я проводил ее. Дошли до плотины, дальше она пошла к площади одна.

Старшинов знал город явно плохо. Институт народного хозяйства – далековато от центра. А вот кулинарное училище – в здании горно-металлургического техникума, на площади.

– …В четыре я приготовился к отъезду. В это время Светлана позвонила мне из своего номера: в те дни она тоже жила в «Юбилейной» с одной знакомой из «Олимпии». Пригласила меня к себе. Подруги не было…

– Сама-то она не собиралась уезжать? – спросил Захарченко.

– Не знаю. Только говорила, что с кем-то поругалась, со знакомой какой-то, у которой оставляла вещи, Вещи действительно были: в номере стоял большой черный чемодан. Я еще помог сдать его в камеру хранения гостиницы.

– А дальше?

– Я занял у нее тридцать рублей. Детям нужно было подарки взять, понимаете?

– Понимаю, – недобро отозвался Захарченко.

– Я уже перевел ей до востребования, – поспешно добавил Старшинов, уловив тон собеседника.

– Получила?

– Не знаю. Написал ей, но ответа нет.

– А по какому адресу она должна отвечать?

– До востребования.

– Заехать надо, – посоветовал Захарченко.

– Не было, Я позваниваю иногда: знакомая там работает.

– Это хорошо… – И переключился сразу: – Гульнули, значит, Аркадий Васильевич, в Свердловске?

– Был грех.

– Ну, ну…

– Послушайте, товарищ Захарченко! Понимаете, у меня хорошая семья… двое детей. Очень милые ребятишки. Не надо, ладно?

– Завтра договорим, – серьезно ответил Захарченко.

– Хорошо. Когда мы увидимся?

– Часов в двенадцать.

Старшинов оказался неплохим фотографом. На следующее утро в научно-техническом отделе управления Захарченко увидел, как выглядит Светлана Обкатова: на фотографии она стояла за барьером подстриженного кустарника, кокетливо склонив голову к плечу, с гвоздикой в зубах. Дело завершилось без особых хлопот и вполне удачно. Больше того, командировка Захарченко заканчивалась на сутки раньше, чем было означено приказом. Это – тоже не пустяк.

С помощью кустанайских товарищей Геннадий достал билет на дневной рейс и рассчитывал сегодня же к вечеру появиться в родном райотделе.

Ровно в двенадцать Геннадий Захарченко зашел в кабинет к Старшинову, выложив ему на стол «Киев», бумажный рулончик с завернутой пленкой и по экземпляру фотографий, на которых была запечатлена Светлана Обкатова.

– Это вам на память. А кадрики со Светланой, с вашего позволения, я вырезал и оставил себе, – отчитался он.

– Какой разговор!

– Я решил, что по одному экземпляру хватит. А Светлане, думаю, посылать не стоит. Да и вряд ли она их ждет.

– А ведь, товарищ Захарченко, я так до конца и не понимаю, что стряслось.

– Любопытно?

– А как вы думаете?

– Ничего хорошего, Аркадий Васильевич. Если за тысячу километров инспектор уголовного розыска прилетел, чтобы расспросить вас о романтическом приключении, это, по-моему, довольно ясно говорит само за себя. А попросту: вы спали в Свердловске с опасной преступницей. Вот и все. Мы ее ищем пятые сутки, и вы, так сказать, вынуждены нам помогать.

…Они сидели довольно долго. Старшинов понимал, в какую, мягко говоря, некрасивую историю он попал. Видно было, что он удручен. Захарченко это тоже понимал и по-своему щадил его:

– Понимаете, Аркадий Васильевич, просить меня ни о чем не надо. Можете не сомневаться: в семье неприятностей я вам устраивать не собираюсь. Но мы с вами разные. Для вас командировка, скажем, передых в ежедневной работе. У меня, наоборот, почти всегда пожар. У вас есть выходные, они – ваши. А мои – не мои. Наши выходные – чистейший формализм… Все ваши семейные опасения я понял… Но договоримся по-мужски: если эта, по вашим словам, выдающаяся женщина даст о себе знать, то вы прежде всего вспомните мой адрес. Понятно?

Старшинов кивнул.

– А если растаете, да еще и проболтаетесь о нашей встрече, считайте, что Геннадий Захарченко за ваше дальнейшее благополучие не отвечает.

 

4

Через час после прибытия в Кемерово лейтенант милиции Владимир Макаров получил в адресном бюро справку, которая подтверждала, что адрес Светланы Обкатовой, добытый в гостинице «Олимпия» в Свердловске, правильный. Узнал он и другое, несколько насторожившее его: живет Обкатова по этому адресу уже более шести лет, что она замужняя и у нее есть семилетняя дочь (а не сын!). Работает к тому же не плановиком на заводе или шахте, а в школе-интернате.

Владимир Макаров был в уголовном розыске человеком новым. Но то, что сведения, которые он получил о Светлане Обкатовой из Свердловска, несколько расходились с кемеровскими, его не удивило: еще на вчерашнем совещании говорилось о возможных сюрпризах. К тому же он и сам знал, что каждый мошенник врет вдохновенно, не всегда заботясь о точности деталей.

Но к вечеру, готовясь задержать Обкатову, чтобы затем сопроводить ее в Свердловск, он установил, что она из Кемерово никуда не выезжала более полугода.

Тогда, с помощью местных товарищей обеспечив контроль за Обкатовой, Макаров решил узнать о ней побольше.

Светлана Обкатова пользовалась незавидной репутацией. Значась, по данным адресного бюро, замужней, жила одна (муж в отъезде, а дочка на весь учебный год отправлена к бабушке в Новосибирск). Весьма привлекательная и общительная, она почти все свободное время предпочитала проводить с подругами в веселых мужских компаниях, почитаясь завсегдатаем «Кузбасса». Несколько раз ресторанные встречи заканчивались настолько затяжными праздниками в ее собственной квартире, что это находило подробное отражение в протоколах собраний педагогического коллектива.

…На следующее утро Светлана Николаевна Обкатова была вызвана в управление, причем было видно, что она не особенно смущена этим.

Владимир Макаров представился ей, объяснив, что должен задать несколько вопросов, предложил сесть и попросил:

– Вас, конечно, предупредили, чтобы вы взяли с собой паспорт? Будьте любезны…

И он протянул через стол руку.

– Предупредили. Но я долго искала его и не нашла.

Сознание Макарова прострелила мысль, что он нарвался на повторение свердловского варианта. В следующее мгновение эта мысль обратилась почти в убеждение: Обкатова-то ведь действительно никуда не уезжала из Кемерово.

Чтобы как-то оправдать заминку, Макаров старательно откашлялся в платок.

Только потом спросил:

– Надеюсь, вы не потеряли его?

– Конечно, нет. Он всегда лежал у меня в шифоньере на верхней полке, но там его не оказалось. Сунула куда-то… Вечером найду.

– Вы уверены?

– А как же! Последний раз я брала его в самом начале апреля, а может, в конце марта… когда оформляла кредит в универмаге.

– Где и когда получали паспорт?

– В городе Мирном в 1968 году. Уезжала к мужу – он работает там по договору.

– Ну что ж. Меня интересует другое… вы не допускаете мысли, что паспорт у вас похищен?

.Макаров расспрашивал Обкатову о подругах, знакомых, вновь возвращался к предположению, что паспорт утерян ею самою. Наконец решился и высказал ей даже больше, чем намеревался:

– Светлана Николаевна, пусть вам не кажется, что я излишне настойчив! Дело в том, что паспорт – это самый главный ваш документ в глазах милиции. Вы говорите, что не могли потерять его, что он не мог быть похищен. Может быть, вы окажетесь правы и действительно найдете его где-нибудь. А сейчас его у вас нет… В то же время я-то знаю, что у вас в квартире часто бывают посторонние люди, случайные… Поверьте, это всегда можно подтвердить фактами.

– Так что вам от меня нужно? Спрашивайте. А если я даже потеряла паспорт, то с меня взыщут. Уплачу штраф.

– Дело вовсе не в наказании, – сказал Макаров. – Что бы вы ни утверждали, я, например, думаю, что его могли украсть. Поэтому и хочу знать о ваших случайных знакомых.

Обкатова оскорбленно замолкла, и Макаров понял, что дальше разговаривать будет труднее.

– Будем молчать? – поинтересовался он наконец,

– Какие случайные знакомые вас интересуют? – с плохо скрытым раздражением спросила она. – Женщины?.. Или мужчины? Вам наверняка наговорили, что у меня их много и они тоже заходят ко мне?

– Упоминали и мужчин, – сознался он. – Но я не люблю без нужды лезть в подобные дела. И чтобы вы поверили, предлагаю поговорить сначала о женщинах, Припомните, не было ли у вас случайных встреч именно с женщинами? Вот вы довольно часто бываете в ресторанах…

– Да кто вам столько всего обо мне наговорил? – вспыхнула Обкатова.

– Успокойтесь, Светлана Николаевна… Разрешите мне задавать вопросы. Так вот… Может быть, в ресторане, в компании, у вас были случайные встречи?

– Я бываю там только с подругами.

– А все-таки?..

В конце концов Обкатова вспомнила:

– В середине марта это было… Почему я запомнила: до зарплаты оставалось два дня… Ко мне после работы зашла подруга – Нина Стрелкова, работает в пошивочном ателье. Посидели у меня около часа и решили пойти в ресторан «Кузбасс»: у Нины оказалось с собой десять рублей. Было уже около восьми… Там к нам подошла молодая женщина. Я не вспомнила бы о ней, но она чем-то похожа на меня: такая же белая, такого же роста примерно, разве что посолиднее меня или заметнее благодаря своей фигуре… Подошла, попросила разрешения присесть. Мы были не против, даже заговорили сразу о каких-то пустяках. Звали ее Людмилой. Приехала она из Новокузнецка сдавать экзамены на заочном отделении финансово-экономического института. Первый сдала, на втором в тот день провалилась.

– Вот и зашла с горя в ресторан, – пошутила она тогда и тут же заказала бутылку коньяку. Спросила: – Компанию составите? – И когда мы признались, что сидим без денег, успокоила: – Переживем. Экономить больше ни к чему, потому что, наверное, придется уезжать.

– Из-за провала? – спросила я.

– Не только. Сейчас живу здесь в гостинице. Но ждут какую-то делегацию и, говорят, дня через два-три из «Кузбасса» начнут всех выселять. Да, по правде говоря, сессия началась так неудачно, что оставаться не стоит. Тем более жить негде. А последний экзамен – где-то в середине апреля.

Так и засиделись. Людмила заказала еще бутылку. Мы узнали, что муж ее в Новокузнецке работает начальником шахты, а сама – бухгалтером в расчетной группе. Где – не спрашивали. Материально обеспечены, но живут плохо: детей нет… В ресторане просидели до одиннадцати. Рассчиталась Людмила, а когда собрались уходить, я предложила ей съездить ко мне.

– Если понравится и надумаешь сдавать сессию до конца, можешь пожить у меня.

– Это было бы здорово! – сказала она, обрадовавшись. – Тогда давай возьмем с собой еще бутылочку!..

– Помню, – рассказывала Обкатова, – оделась Людмила вместе с нами значит, пришла в ресторан, не заходя в гостиницу. Я спросила, не потеряют ли ее, если она уйдет на ночь.

– Вообще-то дежурные ругаются только тогда, когда в номер приходит мужчина и сидит допоздна, – объяснила Людмила. – А так хоть на неделю пропади, лишь бы заплачено было.

– Вы говорили, что она очень похожа на вас, – перебил ее Макаров. – У нее такая же прическа?

– – Нет. Она носит волосы распущенными.

– Ну а дальше?

– В тот вечер мы просидели далеко за полночь, Нина уехала от нас сразу, еще от ресторана. А утром вышли вместе, я пошла на работу, а Людмила поехала в гостиницу.

– Договорились насчет квартиры?

– Условились: если ее выселят – переедет ко мне.

– И часто виделись после этого?

– В тот же вечер я зашла к Нине Стрелковой, а через полчаса туда же приехала Людмила. Видимо, в ресторане Нина дала ей свой адрес, не знаю… Потом к нам подошла еще одна знакомая, соседка Нины. Вчетвером решили пройтись по городу. Но было скучно, и Людмила предложила пойти в ресторан. Мы согласились с условием, что в день получки возместим ей издержки.

– Опять в «Кузбасс»?

– Куда же больше?.. Пробыли там весь вечер. Да, еще Людмила познакомилась с одним парнем, Сашей. Сильный такой парень, моложе ее, с бакенбардами. С ним приятель – Геннадий. Этот – смуглый, выше ростом и сухощавый. Он ухаживал за мной… Саша рассказывал, что работает на шахте «Ягуповской». Люда с ним танцевала весь вечер…

– Уехали вместе?

– Да, ко мне. – Она осторожно взглянула на Макарова. – С нами – один только Саша. Нина с Галей откололись… Я заметила у Саши на груди значок какого-то института. С Людмилой, по-моему, они раньше не встречались…

– Дома еще выпивали?

– Немного. Было уже поздно, да и устали. Саша и Людмила остались у меня. Утром я ушла на работу, не разбудив их. Только записку Людмиле оставила, чтобы она, если пойдет, хорошо хлопнула дверью.

– Потом встретились?

– Конечно. Когда после шести я вернулась, они все еще были у меня. Саша сходил днем в магазин, накупил всего, и они не скучали. Сказали: ждали меня. Пить у них было что, а еды уже не оставалось. Я присоединилась к ним ненадолго, а потом мы втроем отправились в город. Зашли в столовую на Советском проспекте. После этого Саша пошел провожать Люду, а я поехала домой. Люда сказала, что отметится в гостинице и вернется.

– У вас были планы на вечер?

– Мы еще не продумали… Но она не вернулась.

– Вы не искали ее в гостинице?

– Нет.

– А потом – в институте?

– Тоже нет. Сначала я обиделась: может быть, в тот вечер мы бы и пошли куда-нибудь… А когда она и на следующий день не пришла, то я решила, что ей что-то помешало. Может быть, срочно уехала домой.

– А сессия?

– Видимо, решила не сдавать. В то время, пока мы были вместе, она про институт ни разу и не вспомнила.

– У нее здесь не было знакомых? В Кемерово?

– По-моему, нет. Но город она знает отлично.

– Так…

Макаров решал, что делать. Подлинная Обкатова теряла для него интерес. Но все-таки он нашел бланк повестки, заполнил его и попросил Обкатову расписаться на корешке.

– Вы бы хоть объяснили, зачем я вам понадобилась? – спросила она, уже успокоившаяся.

– Прошу завтра в шесть вечера быть у меня здесь. По этой повестке вам выдадут пропуск. – И, прощаясь, напомнил: – Поищите как следует паспорт. Это – очень важно… А уж потом я постараюсь кое-что и объяснить…

– Какой вы скрытный!.. – кокетливо улыбнулась она.

После разговора с Обкатовой Макаров сделал телеграфный запрос в Мирный по поводу ее паспорта, попросив прислать ответ на уголовный розыск Ленинского райотдела милиции города Свердловска.

Не мешкая поехал на заочное отделение финансово-экономического института. Не особенно веря в успех, все-таки решился на мартышкин труд: выбрать всех Людмил с первого до последнего курса. Против ожидания, это удалось сделать довольно быстро. Улов составил четырнадцать фамилий, но не все представляли интерес. Двух он сразу исключил, так как их обладательницы стали студентками на пятом десятке лет, еще одну потому, что она оказалась казашкой с русским именем, и последних пять – как жгучих брюнеток, не вызывающих никакого сомнения даже по фотографии.

Заручившись поддержкой декана отделения, об остальных шести он дотошно расспрашивал всех, кого нашел и кто с ними встречался хоть раз. Некоторых преподаватели помнили плохо или не помнили совсем. О двух-трех, которых описали и охарактеризовали полнее, у него сложилось впечатление как о людях, ничего общего не имеющих с той, которую он ищет.

И все-таки он попросил отложить все шесть дел, обещав приехать на следующий день.

Декан, внимательно и с пониманием встретивший Макарова с самого начала, подал дельный совет:

– Владимир Афанасьевич, вам просто необходимо съездить в учебно-консультационный пункт Всесоюзного института советской торговли. Предмет вашего интереса мог быть и там. Возможно, те, кто послал к нам, ошиблись: нас нередко путают.

Макаров искренне поблагодарил этого неравнодушного человека и помчался по указанному адресу.

Там он встретил неожиданный прием.

Дежурным методистом оказалась чопорная особа почтенного возраста. Она относилась к разряду женщин с обостренной памятью, с беспредельным кругом интересов, словом, к тем, о которых говорят, что они все знают.

Выслушав Макарова, она почти торжественно заявила:

– Вам надо было приехать сразу сюда!

– Спасибо, – даже несколько оробел Макаров.

– Так слушайте же!.. Это было в конце марта. Как и сейчас, я сидела за бумагами, когда сюда вошла эта женщина. Она была в мягком расстегнутом пальто, но я заметила, конечно, что она хорошо сложена. Пальто серое. На ногах очень красивые весенние туфли на толстой микропоре. И, естественно, волосы: буквально цвета свежей соломы. Знаете, сначала я даже подумала, что она химическая. Но потом…

– Сколько ей лет примерно? – попробовал вмешаться Макаров, но враз потерпел поражение.

– Простите!.. Кто рассказывает? Я. Все будет по порядку… Да! Но это были ее собственные волосы, рассыпанные до плеч. Она пришла без косынки…

– По какому делу она пришла? – снова сунулся Макаров.

– Ну, простите же! Вы спрашивали, сколько ей лет? Могу сказать точно – не более тридцати двух. Я никогда еще не ошибалась. И у нее был вопрос: можно ли перевестись на учебу в наш учебно-консультационный пункт. Вам скажу: конечно, можно. Но тогда, прежде чем ответить, я должна была выяснить, откуда она, кто, на каком курсе, то есть узнать человека. И что, как вы думаете, она сказала?.. Она сказала, что учится в торговом институте в Новосибирске. Да, да! Мало того, она весьма доверительно сообщила мне также, что еще раньше закончила торговый техникум в Томске! Вы можете понять это?!

– Могу, – простодушно сказал Макаров.

– Да? Что вы можете понять? Ничего вы не поняли. Дорогой мой, в Томске и Новосибирске таких учебных заведений нет. Это я вам говорю! Не трудитесь проверять… Вот тогда я уже сообразила, что имею дело с авантюристкой. Могу вам признаться, что я видела в своей жизни такой ассортимент человеческих разновидностей, что легко бы могла написать самый подробный каталог. Но это никому не нужно… Что вы думаете, я сделала?.. Я стала с ней разговаривать как ни в чем не бывало! Нет, я серьезно говорю. Спросила, где она устроилась на работу у нас, в Кемерово. Она назвала строительную организацию. Забегу вперед: как только она ушла, я сразу все проверила и узнала, что адрес она назвала совершенно не тот. Мне она наговорила, что учится на пятом курсе, в Кемерово приехала к матери, которая уже на пенсии, но продолжает работать в политехническом институте бухгалтером, имеет двухкомнатную квартиру… А сейчас будет помогать ей воспитывать шестилетнего сына. Вы представляете, сколько всего я услышала от этой женщины?! Мне даже страшно стало…

– А чем все кончилось?

– Вы спешите?

– Да.

– Ну, чем… – Ее вдохновение сразу угасло. – Я попросила ее зайти на другой день с документами: хотела принять кое-какие меры. Но больше она не явилась.

– Это все?

– Как все?! – почти возмутилась она. И вдруг загорелась: – Вы верите в случайность или судьбу?

– Предположим, – осторожно согласился Макаров.

– Вы молодец. В вашем деле – это основное! Представляете, в тот же вечер я переходила улицу возле «Кузбасса»: я живу неподалеку. Это было вскоре после семи. И что вы думаете? К ресторану подкатило новенькое шикарное такси, распахнулась дверца, и вышла… кто бы вы подумали? Конечно, она! Я обомлела, но… заинтересовалась и незаметно зашла туда несколько позднее. И что я увидела? Оказывается, моя новая знакомая выпила там водки и танцевала целый вечер с мужчинами.

– Чем же все-таки кончились ваши наблюдения?

– Ничем. Она не явилась. И мне нечего добавить к моему рассказу. Правда, вечером следующего дня мне пришла мысль позвонить приятельнице – у нее муж работает в прокуратуре. Она, не кладя трубки, тут же посоветовалась с ним, но он нас как-то успокоил: он сказал, что бывают вещи еще посерьезнее… Как сейчас помню, звонила я в субботу…

…Весь вечер Макаров ездил по гостиницам. Перебирал сотрудников от администраторов до дежурных по этажам в «Томи», «Центральной» и в «Кузбассе».

В «Кузбассе» ему повезло больше: администратор не совсем ясно, но припоминала броскую блондинку с распущенными волосами, которая жила в гостинице дней десять. Но как ее звать и откуда она приезжала, не знала.

Выбирать по книге регистрации всех Людмил не стоило. Во-первых, Людмила могла быть вовсе не Людмилой. Во-вторых, фотографий здесь Макаров получить не мог. Тогда он попросил выбрать всех женщин с новокузнецкой пропиской, которые останавливались в «Кузбассе» за последние четыре месяца, Но администратор, терпеливо помогавшая ему весь вечер, взглянула на него весьма холодно и сказала, что по этому вопросу ему завтра следует поговорить с директором.

В полночь, вымотанный до предела, не успевший за день ни пообедать, ни поужинать, Владимир рухнул в постель. Во сне ему мерещились волосы, как огромный ворох соломы. Они ни на чем не росли, только противно лезли в рот. И он отплевывался от них, отплевывался, пока не провалился в черное забытье…

…На следующее утро Макаров вновь побывал во всех трех гостиницах, обзаведясь предварительно соответствующими бумагами с гербовым тиснением сверху и с круглыми печатями внизу, попросив директора срочно выполнить ту работу, в которой вечером ему отказала дежурный администратор «Кузбасса».

После этого приехал в школу-интернат, где работала Обкатова, освободил ее от дел и забрал с собой.

Декан заочного факультета встретил Владимира как старого знакомого. На фотографиях в отложенных делах Обкатова Людмилы не нашла. Тогда ее усадили в кабинете декана и попросили просмотреть фотографии всех заочниц. К обеду стало ясно: знакомая Обкатовой к числу заочников не относилась.

Еще до этого Макаров обзвонил всех директоров гостиниц и узнал, что за четыре месяца в Кемерово останавливалось в номерах в общей сложности около шестидесяти женщин из Новокузнецка. Макаров попросил список их с указанием домашних адресов доставить нарочным в отделение уголовного розыска управления сегодня же.

Вместе с Обкатовой пообедал в столовой института.

– Будем искать Сашу, – объявил ей, когда вышли на улицу. – Поедем на рудник «Ягуповский». Только знаете, Светлана Николаевна… Чтобы – без всяких хитростей. Давайте работать на взаимном доверии. Я вам поверил тогда, что к вам из «Кузбасса» Саша поехал без Геннадия. Вопросов на этот счет с моей стороны не будет и впредь. Но Сашу вы должны узнать, Ясно?

– Куда уж яснее.

– Вот и хорошо.

…К вечеру в отделе кадров они просмотрели личные карточки всех мужчин из числа инженерно-технического персонала рудника.

Сашу не нашли.

Наступили четвертые сутки пребывания в Кемерово.

Владимир Макаров понимал, что след Рязанцевой – Обкатовой потерялся, но еще не хотел сдаваться. Весь день он потратил на поиски Саши «с бакенбардами». Броская внешность парня вселяла необъяснимую надежду на успех. Он побывал во всех рудничных общежитиях, да и в соседних тоже. Обошел все столовые в этом районе, не пропустив и закусочных. Заглянул даже в парикмахерские.

Только буфетчица одной из закусочных да двое парикмахеров более менее уверенно сказали, что видели такого парня, но кто он, откуда, не имели представления.

В управлении Макаров составил ориентировку для органов милиции Кемеровской области на опознание Рязанцевой – Обкатовой. Узнал также, что аналогичных свердловскому преступлений в Кемеровской области. не зарегистрировано.

В шесть часов по его вызову в управление пришла Светлана Обкатова – кемеровская.

– Решил увидеться с вами перед отъездом, – объяснил он вызов. – Обращаюсь к вам с просьбой: если встретите Людмилу, сообщите в ваше – Кемеровское УВД вот по этому телефону. – Он передал ей бумажку. – Людмила совершила очень серьезное государственное преступление. Сейчас скрывается. Мы ищем ее почти неделю уже… Вполне может случиться, что именно вы поможете нам задержать ее. О наших встречах и этом уговоре молчите. Заявлять о том, что потеряли паспорт, или рассказывать об этом кому-то тоже не спешите. А вдруг мы его вместе с вами и найдем! – Он улыбнулся. – Тогда и штрафа платить не придется. – Он подписал ее пропуск. – Желаю вам всего хорошего.

– Спасибо, – сказала она и, как в прошлый раз, поторопилась уйти.

…В семь дали по телефону Свердловск. Макаров сообщил неутешительные результаты поисков в Кемерово и попросил разрешения на выезд в Новокузнецк.

– Думаю, за сутки управлюсь, – пообещал он.

– Добро, – ответил Усков и приободрил: – Возвращайся быстрее, а то Захарченко тут истинным ее портретом хвастает. Посмотришь.

– Исключено! – еще успел крикнуть в трубку Владимир.

Выехал в ночь.

В Новокузнецке дело завершил быстрее, чем обещал, но возвращаться пришлось ни с чем.

…Начальник отделения уголовного розыска Иван Иванович Усков был человеком все-таки своим, и поэтому основной доклад у Макарова получился очень коротким.

– Прибыл пустым, как барабан.

– Совсем?

– Ну, как совсем? Была она там, конечно. Паспорт, видимо, взяла. Наследила… Но до Свердловска все.

– Садись и рассказывай.

Директор и старший бухгалтер Свердловского торгово-кулинарного училища на фотографии, добытой Захарченко в Кустанае у Старшинова, узнали своего сбежавшего кассира.

Валентина Андреевна Рязанцева в тот же день по той же фотографии опознала свою знакомую Светлану из «Олимпии».

Из Кемерово пришла телеграмма, в которой сообщалось, что Светлана Николаевна Обкатова тоже увидела на фотографии как раз ту самую Людмилу, с которой познакомилась в ресторане «Кузбасс» и которая так неожиданно покинула ее, не воспользовавшись предоставленным гостеприимством.

Сомнений не оставалось: уголовный розыск заполучил фотографии истинной преступницы.

И одновременно – окончательно потерял ее настоящую фамилию.

Розыск принимал затяжной характер. И как только это стало ясным, дело по хищению денег в торгово-кулинарном училище из Ленинского райотдела было отозвано.

Его принимал к своему производству следственный отдел управления внутренних дел города Свердловска.

 

5

Начальник следственного отдела городского управления подполковник милиции Герман Михайлович Первухин долгие годы провел на оперативной работе, достаточно хорошо знал повадки преступников всех мастей и славился умением в самой сложной обстановке найти предельно результативный тактический план. Он и сейчас остается самым близким другом и советчиком уголовного розыска не только в силу своего служебного положения. Это – душевная привязанность.

…В те дни, когда дело о похищении денег кассиром торгово-кулинарного училища поступило в следственный отдел городского управления, в кабинете Германа Михайловича происходил несколько необычный разговор.

Вторым в кабинете был Олег Владимирович Чернов – начальник уголовного розыска Свердловска.

– Розыск будет трудным, – мягко картавил Герман Михайлович, – но я надеюсь на успех. Слава богу, теперь мы имеем возможность обращаться к людям. На днях отпечатают плакат с хорошим портретом. Текст составлен подробно… Уверен, на него откликнутся. Да и сама она его прочтет непременно. Забеспокоится, сбои начнутся…

– Все это я понимаю, – сказал Олег Владимирович. – Но самое возмутительное, что из-за своей многодневной беготни за личностью преступницы мы, если говорить честно, утратили оперативную инициативу. Досадно? Да! Но только ли мы виноваты?.. – И, подумав, вдруг заговорил как будто о другом: – Вот у нас есть любители заявлять, что мы избавились, так сказать, от почвы для преступлений, непременно подчеркивая – от социальной почвы. Согласен ты с ними?

– Социальная почва… Это, знаешь, очень серьезно!

– А как же! – подхватил Чернов. – Социальное неравенство, эксплуатация!.. Согласен, все это похоронено. Но давай обратимся к нашему училищу. О преступлении в нем мы еще не можем говорить в полном объеме. Но и то, что знаем, дорогой мой, наводит на размышления. Скажи, головотяпство, беспечность – это что? Случай или явление? Если ты муж – шляпа, то ты вредишь только себе, еще семье. Ты – экспонат. А вот когда ты беспечный руководитель, ты вредишь государству, системе, всем людям. Ты уже – явление.

– Понимаю и согласен, – сказал Герман Михайлович. – Формальное отношение директора училища к приему работника на ответственное место открыло путь к преступлению…

– Да! И это – почва, социальная почва! – резко подчеркнул Чернов. – Мы много говорим о бдительности – высокое слово и высокое понятие… А вот о беспечности и головотяпстве разном с такой серьезностью и постоянством почти никогда не вспоминаем. А ведь бдительность должна, черт побери, иметь не только политический смысл, но и простой – гражданский, человеческий, обиходный. Мать же предупреждает иной раз свою дочь: ты смотри, дескать, с этим парнем не забывайся!.. И так – во многом. Если бы сегодня карьеристы, стяжатели, бюрократы, растратчики и куркули разные, в конце концов просто дураки на серьезных должностях перестали быть только объектами карикатур в «Крокодиле» и фельетонов в газетах, как исключительные экземпляры, а были названы явлением, они немедленно превратились бы в сознании общества в социальную опасность, а борьба с ними приняла бы совершенно другой характер… Не позор сознаться, что ты болен; гораздо хуже, если ты стыдишься болезни и молчишь о ней, избегая лечения. Кстати, ты задумывался над тем, почему такими действенными оказываются наши обращения к людям с просьбой помочь найти опасных преступников?

– Все понимают: зло. Социальное зло!

– Вот видишь: понимают! И считают своим гражданским долгом бороться с ним вместе с нами.

– Конечно.

– Вот почему дело, которым мы заняты сейчас, – не рядовое, – уже спокойнее закончил Олег Владимирович.

– Да… Ведь ей всего тридцать лет… – подумал вслух Герман Михайлович.

– Кто-то же сделал ее такой, – ответил Олег Владимирович.

– Узнаем. Сейчас другие заботы.

– Советую подождать майора Репрынцева…

– Тот из-под земли достанет, – живо согласился Первухин, – А где он?

– Из отпуска должен вернуться через неделю. Уехал на курорт. Иначе отозвали бы. Но он наверстает, – успокоил Чернов.

– А пока караулим старшиновский перевод, – улыбнулся Герман Михайлович. – Его тридцатка лежит, а ее никто не требует.

– Пустое дело. Эта барышня не мелочная: на такую дешевую наживку не клюнет. И долги Рязанцевой, да и Обкатовой простит, не сомневаюсь. Она прекрасно понимает, что на этом ее легко зацепить, ей время дороже… Так что мы сейчас весьма зависим от Феди.

Майор милиции Федор Ефимович Репрынцев – одна из самых колоритных фигур уголовного розыска города, Это сказано без малейшего преувеличения.

Неприметный человек, он двадцать лет бессменно ведет едва ли не самые беспокойные, не всегда поддающиеся объективной оценке дела. Можно уверенно сказать, что никто столько не мотается по городу и всему Советскому Союзу, столько не разговаривает порой до хрипоты по телефону, столько не выдерживает самых неожиданных встреч, сколько Федор Ефимович Репрынцев. Одновременно с этим он успевает подшивать в свои многотомные дела ежедневно десятки бумажек и бумаг, которые получает на свои запросы во все концы и во все ведомства. Федор Ефимович – многоопытнейший розыскник, хотя и у него порой бывают «ляпы», причем самые курьезные, когда, расставив сотни своих «капканов» по всему свету, он вдруг с искренним удивлением обнаруживает, что разыскиваемый им преступник все время сидел под его собственным «креслом».

В такие исключительные мгновения в приступе самокритичности Федор Ефимович может от всей души и громко спросить окружающих:

– Нет, вы когда-нибудь видели такого дурака?!

И в этой ситуации лучше всего не молчать, а громко посочувствовать примерно так:

– Что вы, Федор Ефимович, и на солнце бывают пятна…

Его ремесло уже давно и навечно наложило на него свой отпечаток. Если у Федора Ефимовича дела плохи, он весь встрепан, проносится мимо знакомых не здороваясь. В такие дни он ершист, задирист и может быть грубым. И тогда вокруг многие ворчат, что с ним невозможно работать.

Когда же все идет гладко, он добр и простодушен, склонен поговорить о посторонних делах, даже дать взаймы денег. И тогда этим спешат воспользоваться,

Познания Федора Ефимовича, применительно к профессии, универсальны. Ему известны все профсоюзные законы и ведомственные инструкции, все тонкости промышленной кооперации и обмена квартир, порядок оформления самых сложных документов: от назначения пенсии без трудовой книжки до нотариальных операций по наследственным делам. Он чует все входы и выходы, способен не заблудиться в самых сложных лабиринтах человеческих отношений, установить родственные связи преступников, не говоря уж об их знакомствах, которые знает лучше, чем те знают их сами.

Он-то и включился после возвращения из отпуска в поиски скрывшегося кассира торгово-кулинарного училища, начав о того, что дотошно расспросил о деталях события всех, кто принимал участие в расследовании.

Надо сказать, что в работе у Федора Ефимовича есть хорошее правило: постоянно держать в курсе розыскных дел следствие, чтобы оно со своей стороны могло без промедления принимать свои меры.

Правда, первые дополнительные сведения, полученные Федором Ефимовичем, не поражали воображения. Он узнал, что эффектная блондинка в любой обстановке не стеснялась щелкать семечки, что ела не совсем интеллигентно и поэтому вынуждена была часто пользоваться платком. Красила ногти ярким лаком и любила угощать конфетами незнакомых детей; одевалась ярко, но дома имела привычку ходить в нижнем белье.

– Какое отношение к делу это все имеет, Федор Ефимович? – спрашивали его.

– Никакого, пока не узнаем ее фамилии, – отвечал он, не смущаясь, и добавлял неопределенно: – Может, пригодится…

А сам день ото дня становился беспокойнее, суетливее и вспыльчивее. Чем бы это кончилось, угадать трудно. Но однажды утром он ворвался в кабинет Олега Владимировича Чернова и положил на стол телеграмму:

– Вот! – объявил громко. – Надо срочно ехать в Караганду.

Начальник уголовного розыска придвинул телеграмму к себе и почти сразу же снял трубку телефона:

– Герман Михайлович, поднимайся-ка ко мне. У меня Федор Ефимович с подарком…

…Полученная телеграмма извещала, что на имя начальника уголовного розыска управления внутренних дел Карагандинской области Казахстана подполковника милиции Олжубаева поступил рапорт следователя – старшего лейтенанта А. Пака, в котором он сообщал:

«В Рязанцевой-Обкатовой, объявленной плакатом-розыском города Свердловска, мною опознана Катышева Александра Никитична, 1938 года рождения, уроженка Кузнецкого района Кемеровской области, русская, работавшая в строительно-монтажном управлении № 6 Караганды, проживавшая ранее в Караганде, по улице Ержанова…

При проверке по месту указанной работы по учету личных кадров личность Катышевой Александры Никитичны подтверждена…

…С гражданкой Катышевой следователю А. Паку приходилось работать в 1967 году при расследовании уголовного дела, возбужденного в связи с кражей дамской дохи в бытовом комбинате «Улыбка», а также в 1968 году при расследовании спекулятивных операций промышленными товарами в Караганде… Материалы названных дел высланы следственному отделу управления внутренних дел города Свердловска…»

– Куда вы просите командировку, в Караганду? – спросил Олег Владимирович, когда они с Германом Михайловичем ознакомились с телеграммой.

– В Караганду. И еще – в Омск и Темиртау, – попросил Федор Ефимович.

– Сразу – так широко? – спросил Чернов.

– Чтобы потом не тратиться на телеграфные запросы, товарищ подполковник, – объяснил Репрынцев. – В докладной Захарченко приводятся слова Старшинова насчет того, что особа эта когда-то жила в Темиртау…

– Погоди, – остановил его Чернов.

– Понял, товарищ подполковник! – по-служебному осекся Федор Ефимович. – Надо поближе познакомиться, ну… посмотреть этот городок… Так точно – Темиртау. Что касается Омска, то это по пути.

Олег Владимирович, конечно, понимал, что Федор Ефимович не из простаков: он своего в запросах не упустит. Но Олег Владимирович знал и то, что перечить Репрынцеву тоже хлопотно: он может так взорваться и так долго доказывать, что лучше заранее пожертвовать тремя лишними сутками, чем затевать спор.

– Добро, – сказал Чернов. – Поезжай. Когда думаешь?

– Извините, товарищ подполковник… Я уже заказал билет.

– Уже?

– Я знал, что вы поймете меня, – сознался Федор Ефимович.

– Короче?

– Через два часа самолет. Понимаете, я уже билет купил. Можно вашу машину до аэропорта? А то – опоздаю.

– Тебе же собраться надо!

– У меня в сейфе по привычке страховой запас белья, мыльница и зубная щетка. А жене я уже позвонил…

– Ну, раз так – ладно! Где рапорт о командировке?

– Пожалуйста! – выложил перед ним бумагу Федор Ефимович. – А то деньги-то на билет я под честное слово взял…

– Федор Ефимович!..

– Приходится! – в признательной улыбке объяснил Федор Ефимович. – Зато – тепленькую постараемся привезти…

Александра Пака Федор Ефимович встретил около полудня следующего дня.

– Пройдоха, – охарактеризовал Пак Катышеву после короткого разговора.

Он хотел помочь Федору Ефимовичу и отпросился в поездку с ним до конца дня: благо, от Караганды до Темиртау всего шестьдесят километров. Там, в отделе кадров металлургического комбината, довольно быстро установили, что Катышева работала в одном из цехов, Но недолго… Из справки адресного бюро стало ясно, что из Темиртау она выехала.

И вот тут Федор Ефимович вспомнил о некоем строительном управлении шоссейных дорог, о котором упоминала директор торгово-кулинарного училища.

– По-моему, о таком управлении я слышал в Караганде, – сказал Пак. – Во всяком случае нечто подобное есть. Проверить не мешает.

Пришлось возвращаться.

Приехали в Караганду ночью. Александр Пак поспешил домой, Федор Ефимович – в гостиницу.

Мест не было. Но Репрынцев не из тех, кто не умеет устроиться. Он уселся в вестибюле «Караганды», просмотрел газеты, припасенные еще днем. Потом демонстративно развернул плакат так, чтобы дежурная администратор не могла не увидеть крупную надпись: «Разыскивается!..»

Плакат подействовал. Когда внимание к нему окрепло, Федор Ефимович решился на упрек в адрес работников гостиницы: пусть идет в городе высокое совещание, но разве обыкновенный старший инспектор уголовного розыска не имеет права на отдых?

Справедливость восторжествовала: майор Репрынцев получил отдельный номер на четвертом этаже. Больше того, его, очень деликатно, проводила сама дежурный администратор.

– Между прочим, я видела эту женщину, – сообщила она, поднимаясь по лестнице.

– Да? И хорошо помните?

– Она жила на третьем этаже, – уверенно сказала та. – Я была тогда этажной, сейчас – повысили. Фамилии ее не знаю.

– Чем же она запомнилась?

– Нашей официантке предлагала однокомнатную квартиру. Кооперативную. Хотела продать.

– А где живет ваша официантка?

– Здесь, в Караганде.

…На следующее утро Федор Ефимович галантно представился официантке «Караганды». Знакомство состоялось в прихожей и не было осложнено никакими неожиданностями, кроме минутного испуга хозяйки, что Федор Ефимович целиком отнес на свой счет: явился в половине восьмого.

Оказалось, что официантка хорошо знала не только Шуру Катышеву, но и ее постоянного партнера по ресторану – Колю; знала не только его имя, но и домашний адрес.

…Колю разбудили в девять. Перепугался он сильнее, чем официантка, но сразу заявил, что Шура давно куда-то уехала.

– И не оставила адреса? – спросил Федор Ефимович.

– Нет.

– Как у вас все несолидно, – упрекнул его Репрынцев при прощании.

– Найдем, – успокоил его Пак, когда они встретились после утренних поездок Федора Ефимовича.

И нашли. Оказывается, после строительно-монтажного управления Катышева работала в коммунальном отделе исполкома горсовета, откуда через два месяца также уволилась. Ее увольнение позднее связывали с пропажей круглой печати, которой заверяли записи в трудовых книжках. И так как новую печать сделали очень быстро, то по поводу исчезновения первой решили шума не затевать. Да и вряд ли это имело смысл, подумал немного позднее Федор Ефимович, когда установил, что предусмотрительная Катышева выписалась из Караганды за два дня до увольнения с работы.

Катышевой удивительно везло. Как правило, долго на одной работе она не задерживалась, блнзких знакомств с сослуживцами не заводила. И поэтому, когда уходила, в памяти людей особых воспоминаний не оставляла. Почти десять дней Федор Ефимович кропотливо рылся в карагандинских знакомствах Катышевой. Были они поразительно похожи, эти случайные встречи, чаще всего ресторанные: мимолетные связи с мужчинами, которые сейчас испытывали одну лишь стыдливую неловкость. Никто из них ничем не мог помочь Репрынцеву, И все-таки настойчивость Федора Ефимовича дала результат.

В строительно-монтажном управлении он натолкнулся на разговорчивую сотрудницу, которая знала Катышеву и, видимо, не любила ее по каким-то своим причинам. От нее-то он и узнал, что у прежнего начальника управления из-за Катышевой были какие-то неприятности.

– А точнее нельзя? – допытывался Федор Ефимович.

– Да разное говорили… Она от нас в горисполком уходила, а потом оттуда скрылась.

– Мне говорили, что она уволилась.

– Мало ли что говорят. А начальника нашего она тогда ограбила. Вот. Ему со всех сторон досталось: и от жены, и от высших… Он же на нее характеристику писал.

…Федору Ефимовичу пришлось снова заняться коммунальным отделом… На этот раз он не был столь доверчивым. За увольнением Катышевой крылась довольно запутанная история. Да, Катышева подавала заявление об увольнении, Ее просьбу удовлетворили, оформив надлежащим приказом, и выдали обходной лист. После этого ни обходного листа, ни самой Катышевой больше не видели. Все объяснилось, когда в отделе кадров обнаружили, что ее трудовой книжки у них нет и Катышевой незачем к ним было приходить. Позднее хватились и печати, которой заверяли записи в трудовых книжках… Еще позднее узнали, что Катышева осталась должна крупную сумму своему бывшему начальнику по строительно-монтажному управлению… Вот и получилось: человек уволен по закону, а больше похоже на то, что скрылся.

Что мог обо всем этом думать инспектор уголовного. розыска Федор Ефимович Репрынцев? Прежде всего поражало его то, что Катышеву не стали разыскивать.

Почему?!

И вот – новое знакомство…

– Мешконцев, – не встав из-за стола, назвался Федору Ефимовичу крупный лысеющий человек, слегка нагнув голову в поклоне, что, вероятно, следовало принять за оказанную честь.

Присев на стул перед его огромным столом, Федор Ефимович сразу как бы стал меньше ростом, но с достоинством ответил:

– Майор милиции Репрынцев. – Потом усилил: – Из уголовного розыска.

– Чем проектная организация могла заинтересовать милицию, да еще уголовный розыск? – снисходительно осведомился Мешконцев.

– Тем более – города Свердловска, – в тон ему добавил Федор Ефимович.

– Даже? – попробовал скрыть удивление за веселостью Мешконцев.

Но Федор Ефимович решил не заметить этого и перешел к делу:

– Вверенная вам проектная организация нас не интересует. Я пришел лично к вам.

– Ко мне, значит… – Мешконцев сбросил с себя добродушие. – Пожалуйста, слушаю.

– Раньше вы работали в строительно-монтажном управлении шоссейных дорог.

– Было, было такое. Уже забывать стал.

– За год-то? А я как раз надеюсь на вашу память, – бодро признался Федор Ефимович.

– Попробуйте.

– У вас в управлении в то время работала некая Катышева Александра Никитична.

– Возможно.

– Да точно, товарищ Мешконцев. Особа довольно приметная. Потом она ушла в коммунальный отдел горисполкома. Оттуда скрылась…

– Уволилась, я слышал.

– Скрылась. И у вас из-за этого, насколько я понимаю, были некоторые неприятности.

– Ну, какие у меня могли быть неприятности?

– Об этом я и хочу спросить вас.

– Были неприятные разговоры в связи с этой особой, – нехотя признался Мешконцев, всем видом показывая, что делает это только из стремления как можно быстрее закончить беседу. – Но я не принял на себя никаких упреков. Катышева переходила от нас в коммунальный отдел по собственному желанию. Претензий по работе к ней не имелось, и, естественно, я подписал положительную характеристику. А спустя два месяца она, видимо, решила уехать из Караганды, и там у них произошла какая-то история с увольнением…

– Она скрылась, – поправил его Репрынцев.

– Повторяю, я этого не знаю, – жестко ответил ему Мешконцев.

– Как же не знаете, если сами пострадали при этом? Катышева осталась вам должна крупную сумму денег. А вас это не волнует. Не волнует?

Мешконцев обдумывал ответ.

– Если я не говорю об этом, значит – нет, – сказал он.

– А вашу жену?

– Вам позволительно вести такой разговор? – несколько оскорбленный, спросил Мешконцев.

– Да.

– Будьте любезны, объясните.

– Пожалуйста. Думаю, вы поверите мне, если я скажу, что приехал в Караганду из Свердловска не ради ваших личных дел. Катышева совершила серьезное уголовное преступление и сейчас скрывается. Она была опознана здесь, в Караганде. И меня интересует все, что связано с этой женщиной, в том числе и обстоятельства, при которых она заполучила ваши деньги и увезла их. Если вы не хотите говорить со мной об этом, я могу думать только одно: вас связывают с преступницей какие-то личные отношения. И в таком случае я имею еще большее право спрашивать.

– Что она сделала там, в Свердловске? Я могу знать?

– Похитила около десяти тысяч государственных денег.

– Да. Это действительно серьезно, – мрачно согласился Мешконцев.

– Каким образом она забрала деньги у вас? – сразу спросил Федор Ефимович.

– Я сам ей дал. Она пообещала устроить мне импортную мебель.

– Но она работала не в торговле!

– У нее были знакомые в хозмебельторге.

– Понятно, – вслух заключил Репрынцев. – Одной женщине она предлагала даже кооперативную квартиру. А скажите, каким образом она устроилась в ваше бывшее управление инженером?

– У нее был диплом.

– Инженера?

– Нет, техника.

– Странно.

– Но и до нас она тоже работала на инженерной должности.

– Где?

– В тресте Целинмонтажстрой.

– А что она выигрывала, перейдя старшим инженером в коммунальный отдел горисполкома?

– Пожалуй, ничего. Просто у нас ей надоели частые командировки.

– Где она училась?

– В Алма-Ате.

– А точнее?

– В строительном техникуме.

Раскрыв Мешконцеву до конца цель своего приезда в Караганду, Федор Ефимович рассчитывал на откровенность и помощь. Но он ошибся. Мешконцев смирился с неизбежностью давать показания, но отвечал кратко, не вдаваясь в подробности. И Федор Ефимович почувствовал в этом своеобразную фальшь: Мешконцев знал больше и по непонятным причинам предпочитал утаивать имеющиеся в его распоряжении факты. Приходила мысль о том, что между нежеланием возбудить уголовное дело против Катышевой после ее исчезновения из Караганды с деньгами Мешконцева и сегодняшним его странным поведением существует связь.

Убедившись, что Мешконцев ничего больше не скажет, Федор Ефимович прекратил бесполезный разговор, не оставляя надежды вернуться к нему. Расстались холодно.

Трест Целинмонтажстрой Федор Ефимович нашел без труда. В отделе кадров он узнал, что Катышева работала инженером не в самом управлении треста, а в подчиненном ему шестом строительно-монтажном управлении.

Так Федор Ефимович встретился с секретарем партбюро СМУ-6 Павлом Андреевичем Гривцовым, главным механиком управления, человеком общительным и юношески бодрым в свои пятьдесят пять лет. Он затащил Федора Ефимовича в тесный кабинетик, усадил перед собой и, взъерошив седеющие волосы, спросил сам:

– Что за нужда?

– Интересуюсь человеком, который работал у вас более года назад, – начал Федор Ефимович.

– Фамилию помните?

– Катышева Александра Никитична.

– Знаю, – сразу ответил Павел Андреевич и невольно пренебрежительно махнул рукой.

– Долго она у вас работала?

– Работала? Ха! – Гривцов даже крутнул головой, удивляясь наивному вопросу. – Не работала она, а порхала тут больше двух лет. – И спросил с усмешкой: – Где хоть она теперь?

– Не знаю, – признался Федор Ефимович.

– Это уж совсем интересно! – удивился Гривцов.

Пришлось рассказать все.

– Вот оно что получилось, – задумчиво протянул Павел Андреевич. – А пожалуй, и не удивительно… В нашем строительно-монтажном она появилась при Аграновиче Ароне Яковлевиче. Сейчас-то он вернулся в главк, в Алма-Ату, а тогда его направляли в Караганду управляющим Целинмонтажстроя: заваливался трест окончательно. Честно скажу, что Агранович – руководитель опытный, дело знает крепко. В главке его ценят и доверяют: как только где-то в системе начинает барахлить, его бросают туда, и он за год-полтора выдернет трест из любого прорыва. Только на моей памяти он полреспублики объехал: был в Усть-Каменогорске, в Актюбинске, у нас в Караганде, еще где-то и везде по году-два. А потом – опять в главк. Он уже привык к этому: своя назначения считает длительными командировками, семью из Алма-Аты за собой не таскает… – Павел Андреевич закурил. – А теперь о Катышевой… Через месяц примерно после приезда Аграновича в Целинмонтажстрой явилась к нам она. Я еще тогда удивился: у нас в конторе по линии ИТР вроде бы все укомплектовано было. А мне начальник говорит: сам Агранович прислал с бумагой, устраивать надо. Кумекали так и сяк… Диплом-то у нее техника, а у нас только инженерная должность в плановом отделе была. Начальник, значит, проинформировал об этом нового управляющего, а тот дает «добро»: если, говорит, кто спросит, я беру ответственность на себя. Сами понимаете, спорить не решились: новая метла…

– А Катышева?

– Ей-то что? Она только семечки пощелкивала. Работы никакой. Покажется с утра, а потом пошла «по делам…» А дела, видим, стоят. Я, конечно, как секретарь партбюро, пытался говорить начальнику, а тот все от разговоров в сторону. Потом-то я узнал, что они с Аграновичем – старые друзья. Так вот и мыкались с ней…

– Дружбу Аграновича с вашим начальником я еще могу понять, – сказал Федор Ефимович. – А Катышева-то при чем?

Павел Андреевич вздохнул. А потом вдруг расхохотался.

– Баба красивая хоть в магазине за стекло ставь… Прошло немного времени, Караганда, сами представляете, не Москва, увидели, что у нее с Аграновичем шашни-машни. Что там между ними на самом деле было, бог знает. А кто против Аграновича пойдет?.. Молчали. Тихонько-то, правда, все равно говорили. В тресте я, например, слышал, что она давненько уже сопровождает его в длительных-то. Но чужие дела – потемки. Официальых сигналов нет. Сам Агранович в главке – фигура. Против него и начальник-то наш пикнуть не мог,

– Кто был у вас начальником тогда?

– Мешконцев. Есть такой. Потом перешел в проектную организацию.

– Мешконцев?!

– А что вы удивляетесь?

– Он же работал в строительно-монтажном управлении шоссейных дорог.

Все правильно. Это и есть мы – СМУ-6.

– Вон что!

– Больше скажу: перед самым уходом от нас Мешконцев отпустил эту Катышеву по собственному желанию. Видно чуял, что как только уйдет, мы ее выдворим отсюда. Тем более что Аграновича еще раньше отозвали в главк.

После разговора с Гривцовым Федор Ефимович решил не беспокоить Мешконцева. Командировка и без того затягивадась.

Правда, в Караганде Репрынцев сделал еще два важных открытия: паспорта, выданные почти в одно и то же время Катышевой Александре Никитичне на десять лет. Первый – Темиртауским отделом внутренних дел, второй – Ленинским районным отделом города Караганды. Поистине – мошенница не испытывала нужды в документах.

Удалось уточнить, наконец, и место рождения Катышевой – город Бунгур Кузнецкого района Кемеровской области. Это открывало надежный путь к розыску родственников преступницы, к тому же – снимало необходимость поездки в Омск.

Во всяком случае командировка в Караганду и Темиртау себя оправдала. Возвращаясь в Свердловск, Федор Ефимович думал уже о новых встречах.

 

6

В непрерывном потоке телеграмм, сходивших с милицейских телетайпов, все чаще и чаще голос людей, откликавшихся на розыскной плакат, чередовался с прямыми запросами и сообщениями органов внутренних дел.

…В милицию города Янаула Башкирской АССР сделал заявление только что демобилизованный воин Фидус Фазылов. Увидев в помещении паспортного стола плакат, он опознал Катышеву, сообщив, что видел ее несколько дней назад в поезде при возвращении из армии. С заявлением бывшего солдата перекликалась другая телеграмма, полученная с юга. Днепропетровский уголовный розыск ставил в известность о том, что житель поселка Опытная станция, Синельниковского района, Якименко, увидев плакат, сообщил местной милиции о своей встрече с Катышевой в Мурманске. Она работала официанткой на одном из рыболовецких траулеров под фамилией Кобелян.

Наконец подал голос и Мурманск: по сообщению милиции Кандалакши, местная жительница Исаева, только что вернувшаяся из отпуска и увидевшая плакат, заявила, что вместе с Катышевой ехала в такси из города Знаменки в Кировоград. Вышли на автовокзале, но Катышева торопилась куда-то дальше.

Мурманск подчеркивал, что продолжает активный розыск преступницы. Об этом же сообщали Баку, Павлодар, Челябинск, Ямало-Ненецкий округ, Орехово-Зуево, Ленинград, Ростов-на-Дону и Небит-Даг.

Уголовный розыск и следствие добросовестно переваривали вороха телеграфных и письменных сообщений, внимательно вчитываясь в них, анализируя и сопоставляя. Серьезность преступления тревожила не только свердловских чекистов. Поэтому на железнодорожных вокзалах и в аэропортах, на автостанциях и в речных портах задерживали для проверки многих женщин, которых природа невзначай одарила внешним сходством с преступницей. Иного выхода не было. Это понимали и те, кто задерживал, и те, кого задерживали. Но все это пока не приносило результатов.

Федор Ефимович Репрынцев начинал свои рабочие дни с просмотра телеграмм и письменных сообщений. Каждый раз отбрасывал их в сторону и удалялся в свой кабинет. Потом появлялся с пачкой только что написанных новых запросов.

Были найдены родители Катышевой, проживающие в Новосибирской области, в Прокопьевске обнаружена сестра. Местная милиция была настороже.

Федор Ефимович собирался в новую длительную командировку. Он решил пройти за Катышевой всю ее не очень долгую, хотя и достаточно путаную жизнь. Только в этом он видел возможность успеха.

Но к исходу месяца стали поступать весьма любопытные сообщения, в которых разобраться было необходимо.

Комсомольский райотдел милиции из Кустанайской области, например, обстоятельно докладывал о заявлениях местной жительницы Галины Григорьевны Лоргиной и приехавшей к ней в гости из Воркуты сестры – Надежды Григорьевны Хорьковой, по которым возбудил свое уголовное дело.

В поезде Воркута – Москва Хорькова познакомилась с женщиной, ехавшей с ней в одном купе. Незнакомка назвалась Ниной Тимофеевной Паутовой. В разговоре выяснилось, что обе едут в отпуск к родственникам. Когда Хорькова назвала адрес своей сестры, Паутова сказала вдруг, что у нее в Кустанае тоже есть знакомые, и если хватит времени, то она постарается их навестить. Тогда Хорькова по простодушию уточнила ей адрес своей сестры:

– Будет путь, заезжайте! Отпуск у меня два месяца. Паутова поблагодарила, но сказала:

– Нет, не успеть. А вот когда вы вернетесь в Воркуту, побывайте у нас обязательно.

И назвала свой воркутинский адрес.

Паутова сошла с поезда в Ярославле, чтобы, по ее словам, навестить брата.

Вскоре Лоргина получила телеграмму из Ярославля с просьбой выслать до востребования сто пятьдесят рублей. Под телеграммой стояла подпись: «Надежда».

Галина Григорьевна, знавшая, что сестра должна приехать к ней после недельной остановки в Москве, подумала, что Надежда попала в какое-то непредвиденное затруднение, и поспешила отправить деньги.

Встретившись, наконец, сестры обратились в милицию с подробными заявлениями о мошенничестве. К тому, что было подписано Хорьковой, добавлялось, что внешность мошенницы полностью совпадает с изображением на плакате, который обе увидели в отделе милиции.

Комсомольский райотдел срочно обратился в Ярославль с запросом, на который ответили, что перевод на имя Хорьковой получен по доверенности гражданкой Паутовой Ниной Тимофеевной, паспорт которой восемь лет назад был выдан в Казани.

Дальнейшее расследование установило, что подлинная Паутова еще три года назад арестована и сейчас находится в заключении. На допросе, которому ее подвергли там, она заявила, что паспорт утеряла еще до ареста. В случае, если преступница будет задержана, Комсомольский райотдел милиции просил незамедлительно поставить его в известность.

– Почерк-то больно схож, – раздумывал Герман Михайлович Первухин. – Это дело без внимания оставлять нельзя.

– Что скажешь, Федор Ефимович? – спросил Чернов присутствующего при их разговоре Репрынцева.

– У нас как в сказке, Олег Владимирович… А может, совпадение? – спросил сам. И, чтобы ему не успели возразить, заторопился, как всегда в подобных случаях: – Ну, ей-богу! Что ей делать на Севере, где она никогда не была?

– И где ее никто не знает, – подхватил Первухин. И заключил: – Самое удобное место.

– У нее свои широты, Герман Михайлович: Казахстан и около него, – словно не слышал его Федор Ефимович. – Тут она как рыбка в воде: и знакомые есть, и любовники старые, родные – на худой конец… – И принялся за свое: – Прошу, отпустите меня туда. Телеграмма вот, свежая…

И он протянул им полоску телетайпной ленты в которой Целиноград сообщал, что инженер Главцелинстроя Катышева Александра Никитична выехала из Целинограда в 1966 году в связи с переездом на работу в Караганду.

– Видите? – спрашивал он. – А мы и не знали, что она там бывала. Нет, никуда она оттуда не побежит.

– К нам-то приезжала, – возразил Первухин.

– На гастроли, Герман Михайлович. Не знаете: где живешь, там не воруй…

– Это у карманников так, – возразил Олег Владимирович. – А она – мошенница.

– Нет, нет. Не побежит она, – упорствовал Репрынцев.

– Раньше, может быть, не побежала бы, дорогой Федор Ефимович, – сказал Первухин. – Сейчас все изменилось. Она ведь тоже грамотная и плакатик наш наверняка наизусть запомнила. Он стал для нее теперь визитной карточкой…

– И поэтому ей бегать и бегать надо, – по-своему продолжал его мысль Чернов. – Иначе приглядятся, опознают и за рукав возьмут. – И спросил: – Собственно, какой твой-то план?

– Очень простой: поеду в Новосибирскую область к маме и папе, так сказать, узнаю, куда впервые отправилась дочка из дома. И пойду следом за ней, Ну хоть сначала…

– А может быть, он и прав, – вдруг изменив свое решение, поддержал Репрынцева Первухин. – Только ты учти, Федор Ефимович, тебе надо прежде всего понять Катышеву. Повадку ее. Она должна и может быть в том месте, где вокруг нее растяпы, лопухи, которые разные сказочки любят, понимаешь? Еще – женщины, которые ловят мужичков, тех мужичков, которых сами же карасями зовут… У этих рассудок гоном рушится. Поэтому, если хоть на малый след нападешь, не торопись, оглядись сначала вокруг, присмотрись, прикинь, куда такая Катышева могла податься. – И сразу обратился к Чернову с советом: – Пусть проветрится. Честное слово, от этих телеграмм мозга за мозгу вполне может…

У вошедшего помощника дежурного по управлению Первухин перехватил несколько телеграмм, которые тот принес, бегло просмотрел их и улыбнулся:

– Пожалуйста… Украина шлет. Гражданка из Алушты утверждает, причем категорически, что видела там Катышеву на морском берегу. И вот описание: носила темные защитные очки, а волосы уже перекрасила в каштановый цвет. И еще: с ней постоянно ходил мужчина по имени Володя. Что скажете?..

– Вполне вероятно такое, – сказал Чернов.

– Очень даже, – согласился с ним Первухин. – Портрет свой ей менять самое время.

– Понял, – сказал Чернов. – Все правильно: нам искренне хотят помочь. Но ведь в этой телеграмме не названо ни имени женщины, ни фамилии ее, ни откуда приехала… Проверить-то ее невозможно! По Черноморью этому, по пляжам, враз гуляет миллиона три отпускников, а с дикарями – и того больше. Причем учтите, что женщин там куда больше, чем нашего брата. Что, их всех теперь проверять? Прав ты, Федор Ефимович, сейчас самая пора пойти по ее старым адресам.

– Конечно! Неужели, товарищи, с Катышевой так никто и не связан по старой памяти? Не может человек, даже самый ерундовый, один всю жизнь!.. – загорячился Репрынцев.

– Поедешь, поедешь, – успокоил его Олег Владимирович Чернов.

– Когда приказ? – сразу обыденно справился Федор Ефимович.

– Можешь, собирать чемодан. А проект приказа напиши сам. Ты хоть знаешь, куда едешь?

– Какой вопрос!..

И Репрынцев исчез из кабинета.

Старший инспектор уголовного розыска Федор Ефимович Репрынцев лежал на верхней полке купированного вагона.

И размышлял.

Впереди его ждала Алма-Ата. Но мысли были все еще в Новосибирской области, где он сутки назад распрощался с родителями Александры Катышевой.

Жили они скромно, привыкая к своему новому положению: весной оба вышли на пенсию. Сначала – Елизавета Михайловна, работавшая поварихой в детском садике, а следом – Никита Макарович, отдавший всю жизнь бондарному делу.

Когда Репрынцев представился, то увидел, что встревожил их. Это был не испуг, а скорее неловкость: как позднее выяснилось, ни тот, ни другая за свою жизнь дел с милицией никаких не имели. Федор Ефимович не рассказал родителям всей правды о преступлении их дочери, хотя и не скрыл, что она допустила серьезное нарушение закона, а потом уехала, не оформив своего увольнения. Может быть, поэтому неловкость, которую испытывали перед ним пожилые люди, так и не оставила их до конца разговора, хотя они старались скрыть ее, с готовностью отвечали на все вопросы.

В семье Катышевых было три дочери: Екатерина, Александра и Татьяна. В детстве они почти не отличались друг от друга. И только позднее, когда подросли, родители впервые стали замечать, сколь разны их характеры и как по-разному складываются их отношения,

Катя с Татьяной, старшая и младшая, всегда были вместе, словно боялись отстать одна от другой; обязательно советовались по всякой мелочи, и не было случая, чтобы не находили согласия. А когда заневестились то и парни их оказались друзьями. Так и замуж вышли на одной неделе. Только позднее разъехались за мужьями: Татьяна – в Кемерово, Екатерина – в Прокопьевск.

Каждый год старшая и младшая дочери проводили отпуск в родительском доме. И нынче, как сообщили Федору Ефимовичу, все должны съехаться в августе.

Иной была Александра. Слишком отличалась она от сестер, с самого раннего детства заняла в семье особое место. Родители, а вслед за ними послушные Катя и Таня решили, что Шура самая красивая и по каким-то особым причинам имеет право на особое положение. И поэтому ей разрешалось делать все, что хотелось. К этому незаметно привыкли.

Повзрослев, Шурочка не обращалась к старшим за советами. Она могла внимательно выслушать замечание, но у нее и на секунду не возникало желания принять его.

Сестры были застенчивы, Шурочка всегда смела. Катя и Таня встречались с парнями, а мать и отец еще долго не знали об этом. Шурочка же появлялась чуть не каждый день с новым кавалером в самых людных местах. Между парнями нередко возникали ссоры, но Шурочку это ничуть не волновало: пока двое вели из-за нее мужскую тяжбу, она находила третьего.

Сестры-подруги всерьез задумывались над тем, куда пойти учиться, чтобы не уезжать далеко от дома. Задача была не из легких, потому что обе хотели приобрести интересные и надежные специальности.

Шурочка не знала, кем она хотела бы стать, зато давно и твердо решила уехать от родных подальше и непременно в большой город.

В то лето, когда Александра закончила десятилетку, она встретилась с Тамарой Рогачевой, девушкой, пожалуй, еще более приметной. А может, так казалось, потому что Тамара была старше на три года. В школе такая разница не замечалась, а сейчас бросалась в глаза. Тем более что Тамара уже больше года вела самостоятельную жизнь: уехала от родителей в Алма-Ату, работала там и, как говорила, училась на вечернем отделении техникума.

Девушки целые дни проводили вместе и не скучали: Тамара умела найти веселую и шумную компанию. Она всегда оказывалась в окружении мужчин, чаще всего командированных.

– Сейчас с мальчишками ходить не модно, даже – неприлично, – говорила она робевшей на первых порах Александре. – Да и что от них толку? Ходят за тобой как привязанные, вздыхают и молчат, потому что нигде не были, ничего не видели. О чем им рассказывать? Ну, могут еще в кино пригласить, потому что на большее у них денег нет. Разве это жизнь? Ни хорошего подарка, ни настоящего обхождения!..

Александра вскоре почувствовала, что подруга права, и постоянно находила тому подтверждение. Правда, она не была простушкой и не уступала смелым ухаживаниям. Не потому, что мужчины ей не нравились. Напротив. Но она с каким-то радостным чувством сделала для себя неожиданное открытие: сильные, имеющие положение в жизни люди сами подчиняются ей, готовы выполнять ее желания, а самой ей это ничего не стоит. Конечно, находились и такие, которым ее прихоти в конце концов надоедали. Но Александру это уже не смущало. Она поняла, что найдутся другие, посолиднее,

И находились.

Все чаще вечерами, возвращаясь в заснувший дом, Александра усталая, но счастливая, опускалась на стул перед зеркалом и рассматривала себя. Наедине она вновь переживала многозначительность услышанных слов, тайный смысл взглядов, обращенных к ней, истинную цель нечаянных прикосновений, всю пьянящую атмосферу внимания, окружающую ее.

А холодное зеркало услужливо будило воображение: ах, если бы сшить новое платье, строгое, но непременно по фигуре и в меру яркое по цвету!..

И она поворачивалась перед зеркалом, словно оглядывала себя со стороны.

– Ты клад, Шурка, – все чаще говорила Тамара и с убежденностью старшей добавляла: – Главное, не разменивайся на сопляков. Ты для столицы создана!..

Шура не была в столицах, но слова подруги западали ей в самую душу, вызывая трепетное желание встречи с неведомым, но прекрасным будущим.

Через месяц проводила Тамару, а вскоре сама заявила родителям, что уезжает учиться в Алма-Ату. Сестры пытались советовать.

– В институт тебе не пройти. У тебя сплошные тройки, – говорили они.

– А я в институт и не собираюсь, – ответила Щура. – Даже если бы и могла: чего ради пять лет зубы на полке держать? Поступлю в техникум: по крайней мере через три года на своих ногах…

– Так и уехала, – рассказывала Елизавета Михайловна Репрынцеву. – Перечить не стали.

– Помогать приходилось?

– Редко. Ненакладная она у нас. Денег никогда не просила. Разве что сами высылали на день рождения. У отца такой порядок заведен был: без подарка не оставлять… Когда приезжала, отправляли, конечно, на свои.

– А часто приезжала? – спрашивал Федор Ефимович.

– За всю учебу – два раза. Да и то на неделю, а другой раз и всего-то на четыре дня. Нравилось ей ездить, смотреть.

– О своей жизни рассказывала?

Елизавета Михайловна пожала плечами.

– Как вам сказать?.. Письма писать она не любила. И дома когда жила, получит, бывало, от кого-нибудь письмо, прочитает, бросит. Я перекладываю его с места на место. Иной раз скажу: будешь отвечать? Нет, говорит. И нам, видно, так же… Знали: учится на строителя. Последний раз говорила, что замуж собирается…

– Вышла?

– Не похоже что-то, – смутилась мать, – Больше восьми лет прошло, как учебу закончила. За это время еще раза два ее видели: все проездом останавливалась. И каждый раз говорила: собираюсь, собираюсь… Мы и ждать перестали. Бог с ней, как знает.

– В каком техникуме в Алма-Ате она училась?

– Точно не скажу. Знаю – на строителя.

– А где жила?

– У Тамары Рогачевой. Адреса, правда, сейчас тоже не припомнить.

– Но после учебы она работала в Караганде, Темиртау, Целинограде. Она об этом говорила вам?

– Много городов поминала, когда наезжала. Как мы понимали, она там в командировках была, А про Свердловск и вовсе не слыхали.

– Значит, где она сейчас, вам не известно?

– Нет.

– А с родителями Тамары Рогачевой вы знакомы?

– Не пришлось. Даже не скажу точно, где и живут. После отъезда Шуры я Тамару ни разу не видела. Как они там жили в Алма-Ате, как разъехались после Шуриной учебы, что с Тамарой сталось – ничего не знаю. Сколько ведь лет прошло!..

Федору Ефимовичу пришлось найти Рогачевых. Знакомство оказалось полезным. Оказывается, Тамара четыре года назад вышла замуж, родила сына, живет по-прежнему в Алма-Ате, только сменила адрес. У них с мужем отдельная квартира. Фамилия Тамары. – Овчинникова.

От Рогачевых узнал и то, что не могли рассказать Катышевы: Шура провела у Тамары только год, а потом будто бы уехала из Алма-Аты совсем.

– Но ведь она училась там в техникуме? – удивился Федор Ефимович.

– Тамара говорила, что работала. Про учебу не слышали.

…Поезд мчался сквозь ночь по всхолмленной степи. Колеса вагонов монотонно отсчитывали на стыках секунды. А Федор Ефимович ворочался на верхней полке от собственных дум и сомнений.

С чего начинать в Алма-Ате?..

Вспомнил слова Германа Михайловича Первухина о том, где искать Катышеву. Подумал о простаках, о карасях… Тамара Рогачева (не Овчинникова!), судя по всему, к простушкам не относилась. Инженера Аграновича сразу причислять к карасям было тоже неудобно. А. встретиться предстояло с обоими.

Но с кем первым?

В Караганде из разговоров с Мешконцевым и Гривцовым Федор Ефимович выяснил, что Александра Катышева не без протекции инженера Аграновича работала на инженерных должностях после окончания техникума в Алма-Ате. У родителей Катышевой он уточнил, что их дочь «училась на строителя». Становилось понятным, почему Александра Катышева работала в строительных трестах. Однако знакомство с Рогачевыми вносило в добытые сведения некоторую путаницу,

А Федор Ефимович неясностей не любил.

Первые четыре дня в Алма-Ате он убил на поиски учащейся Александры Никитичны Катышевой, получившей строительную специальность в одном из техникумов восемь-десять лет назад. Задача оказалась нелегкой. В строительном техникуме Федор Ефимович для верности проверил списки выпускников за пять лет. Среди них Катышевой не оказалось. В других техникумах, которые готовили строителей по своим отраслям, а таких нашлось еще пять, нужной ему дипломницы тоже не значилось.

Начиная свой поиск с этого, Федор Ефимович рассчитывал найти направление Катышевой после учебы в строительный трест, что намного бы облегчило и упростило его дальнейшие шаги. Но результат оказался неожиданным для самого Репрынцева: получалось, что Катышева вовсе не училась и родители Тамары Рогачевой правы, а Мешконцев в Караганде попросту втер ему очки.

План розыска, рассчитанный на получение дополнительной информации о Катышевой, провалился. Да еще и четыре дня – коту под хвост.

Куда дальше? К Тамаре Рогачевой-Овчинниковой? Или к Аграновичу?

Если явиться к Аграновичу, придется объяснить мотивы и вольно-невольно в какой-то степени раскрыть суть дела. Агранович определенно не дурак: он почувствует неладное и может повести себя так же, как Мешконцев в Караганде. А у Федора Ефимовича не было в руках официальных документов, уличающих Аграновича в неблаговидной протекции. Да и кто их мог дать ему?

И Федор Ефимович решил встретиться с Тамарой Рогачевой, ныне Овчинниковой. Понимая, что может поставить замужнюю женщину в неловкое положение перед семьей напоминаниями о ее веселой молодости, явился не домой, а в ателье мод, где она работала закройщицей.

– Тамара Николаевна? – учтиво осведомился он, когда ему вызвали Рогачеву. И сразу представился: – Репрынцев Федор Ефимович из Свердловска. Здравствуйте. У меня к вам серьезный разговор.

– Здравствуйте, – машинально ответила она, и на ее чистом лице заалел румянец. – А я вас не знаю.

– Совершенно правильно. Я тоже вижу вас впервые. Не удивляйтесь: я из уголовного розыска… Нам нельзя где-нибудь найти тихое местечко?

На этот раз она растерялась окончательно. Как-то поспешно осмотрелась, приложив руку к пылающей щеке, потом торопливо сказала:

– Пройдемте сюда… – Но сразу же остановилась: – Нет, подождите… Хотя – ладно…

Она повела его из салона по коридору. Перед открытой дверью в цех задержалась, окликнула какую-то женщину, взяла у нее ключи, и они зашли в комнату, где на плечиках висело множество мужских костюмов. У окна стоял небольшой стол, возле него – пара стульев.

– Это наш склад. Ничего, если мы будем здесь? – спросила виновато, предлагая стул.

– Вполне. Присаживайтесь тоже, – ободрил ее Федор Ефимович. – Во-первых, вам привет от родителей.

Такое начало отнюдь не успокоило ее. Но Федор Ефимович счел за лучшее не заметить этого.

– Я приехал к вам поговорить о вашей давнишней подруге Александре Катышевой… – Напрасно подождав, как она воспримет его слова, продолжал: – В шестидесятом году Катышева приехала в Алма-Ату учиться и жила у вас. Припоминаете?

– Конечно, конечно, – поспешно отозвалась Рогачева. А Федор Ефимович сразу спросил:

– Расскажите мне, как вы жили здесь? – И уточнил: – О вашей дружбе до Алма-Аты я знаю достаточно. Рассказывайте все: как она приехала, как встретились, как проводили время, с кем… Давайте не стесняться. Говорите со мной откровенно, если даже придется задеть какие-то женские секреты. Ей-богу, я всем интересуюсь не из голого любопытетва, а по служебной необходимости. Александра приехала учиться, насколько я понимаю?

– Да.

– Вот с этого и начните.

– Учиться она не стала. Как, впрочем, и я.

– Провалилась?

– Нет. Просто не захотела. Тогда я сразу устроила ее на швейную фабрику. Зарабатывала она, правда, немного, но ей хватало.

– Но родители Катышевой говорили мне, что она учится на строителя. Обманули, выходит? Вроде не похоже.

– Нет. Это Шура их обманывала…

Жизнь Александры Катышевой в большом городе сложилась не совсем так, как она рассчитывала.

Началось все как нельзя лучше. Тамара помогла ей устроиться на работу. А дальше…

В знакомствах недостатка не было. Тамара ежедневно встречалась в ателье со множеством мужчин. И, конечно, не из тех, что бегают в поисках дешевых импортных костюмов по универмагам. Среди ее посетителей встречались и артисты, и преуспевающие инженеры, и солидные специалисты с нестандартными фигурами. Красивая, общительная закройщица умела вести непринужденный разговор и обратить на себя внимание. Не удивительно поэтому, что некоторые клиенты после заказа и последующих примерок превращались в приятелей, которым позволялось бывать в гостях.

Более опытная Тамара была разборчива в подобных отношениях, хотя и не отличалась излишней строгостью. Александре, напротив, каждое новое знакомство казалось интереснее предыдущего, а будущие манили еще большими надеждами. Скромный заработок ее не огорчал, потому что оставался почти неприкосновенным, Редкий день в их маленькой комнатке не было обильного угощения, вина, веселья. А выходные часто превращались в увлекательные загородные поездки в горы, куда-нибудь на бережок шумной, сверкающей брызгами горной речушки.

Как и прежде, Александра не считала себя чем-то обязанной мужчинам. Без всяких опасений могла подшучивать, капризничать, даже говорить о подарках. И, к своему удивлению, а потом испугу, однажды утром очнулась в постели с немолодым мужчиной, Он лежал рядом, откинув с груди одеяло, и спокойно курил сигарету, время от времени стряхивая пепел в тяжелую пепельницу на придвинутом к кровати стуле.

Она прикинулась спящей. Но так не могло продолжаться до бесконечности.

И тогда-то она была порабощена окончательно.

– Шура не отчаивалась долго, – говорила Рогачева. – Чего греха таить, я сама успокаивала ее тогда и говорила, что с любой девушкой в конце концов случается одно и то же. Так было и со мной. Так случилось с ней. Так будет и с другими. Да и кто на это теперь обращает внимание!..

Они разговаривали с Федором Ефимовичем уже долго. Рогачева поняла, что от нее требуют откровенности, говорила спокойно, а может, равнодушно, хотя и чувствовалось, что она немножко смущена.

– А кто это был? – не удержался Федор Ефимович.

– Не помню, – ответила она, посмотрев на него. – Я говорю правду, – сочла нужным добавить потом.

– И как она дальше?

– Кто? Шура?

– Она.

– Обыкновенно. Она ведь знала, что у него есть жена, дети… Он ей был не нужен. Она ему – тоже.

– Странно, – не нашелся что сказать Федор Ефимович.

– Почему? В жизни чаще так и бывает, – сказала она с сожалением.

– Не знаю…

– Мы же говорим откровенно? – напомнила Рогачева, взглянув на него. Ему показалось, что она нахмурилась. – Многие так начинают. Потом всем это надоедает. Потом начинают понимать, что к чему. Женщины – раньше; мужчины – позднее. Могу сказать больше: Шура даже не обиделась на этого человека. Я знаю, они потом сталкивались с ним случайно, и не раз. Мне даже казалось: повторись та же ситуация, и Шура не стала бы противоречить. Только все было бы спокойнее, без удивления…

– Значит, это ее нисколько не изменило?

– Как раз наоборот. – Рогачева даже усмехнулась, поражаясь, видимо, наивности Репрынцева. – Она стала нравиться мужчинам больше.

– Даже!

– А вы что, не понимаете?.. Конечно. Перестала быть взбалмошной, как часто раньше. Лишила мужчин снисходительного превосходства над собой. А красивой она была всегда…

– Так и меняла их, выходит?

– Ну, это грубо, по-моему.

– Как же иначе?

– Не знаю. Только когда так делают мужчины, это почему-то считается нормальным, и никто не задумывается над оценками.

– Но встречались же ей и другие мужчины? Которые по-настоящему, как говорят, были, влюблены, что ли…

– Конечно, – улыбнулась Рогачева грустно.

– Ну и вот!..

– Что «вот»?

– Выходила бы замуж, – решил Федор Ефимович,

– Наверное, можно было бы и так… Но, видимо, ждала чего-то другого. Лучшего. А пока… Помню одного, – вдруг, оживилась, – мне самой он очень нравился: Борис Муканов. В Алма-Ату приехал по назначению после окончания Новосибирского электротехнического института. Статный, красивый, серьезный. Часто приходил к нам. Но без подарков, иногда с цветами и почти никогда – с вином. Случалось, сидел у нас и при компании. В таких случаях – молчал. А Шура веселилась. Потом его перевели в Барнаул. Долго писал письма. И что больше всего меня поражало, Шура всегда на них отвечала.

– Что тут удивительного? – спросил Федор Ефимович.

– Просто я не помню, чтобы она кому-то еще писала. По-моему, она и домой-то отсюда ни разу весточки не послала. А про него говорила: когда захочу замуж, найду Бориса – и точка.

– Он что, так любил ее?

– Пожалуй. Когда Шура от меня уехала, он писал мне, спрашивал, где она.

– И вы ответили?

– Конечно. Только пришлось сообщить, что и сама не знаю. Слышала, что где-то не то в Целинограде, не то в Караганде.

– Все-таки знали где?

– Слышала от знакомых. Но ведь Караганда – это еще не адрес.

– Все-таки. А кто эти ваши знакомые?

– Мои знакомые? – заметно насторожилась она. Потом объяснила мягче: – У меня ведь тоже были знакомые.

– Понимаю. И не вхожу в детали. Но, как вы поняли, наверное, меня интересует только то, что касается Катышевой. Куда она уехала, при каких обстоятельствах, с какой целью. Мне, например, известно, что она жила в Караганде и работала там инженером в тресте.

– Шура? Инженером? – Рогачева вдруг весело улыбнулась. – Вы что-то путаете.

– На инженерной должности, я хотел сказать, – поправился Федор Ефимович. – Кстати, после окончания техникума в Алма-Ате.

– Все может быть, – весело согласилась Рогачева. – Шура – она такая!

– Какая?

– Да так я… В то время один из моих приятелей, инженер, познакомил ее со своим товарищем, вернее – с начальником. Ну, тот, конечно, увлекся Шурой. Не без успеха, должна сказать… хотя и старше был лет на двадцать. Он-то постоянно и уговаривал ее поучиться немного, обещая устроить диплом.

– Что же ей мешало?

– Ничего. Она долго ходила в строительный техникум на вечернее отделение. Даже компанию иной раз оставляла.

– И успешно?

– Не знаю. Во всяком случае Арон Яковлевич был доволен. Он в том техникуме какой-то большой вес имел.

– Агранович? – спросил Федор Ефимович, внутренне замерев от ожидания.

– Вы его знаете?

– Я все знаю, – рассмеялся он.

– О чем же тогда еще говорить? – спросила она устало.

– Как видите, мы не скучали.

– Да… – задумчиво протянула она.

– Я вас очень задерживаю?

– Что поделаешь! – отозвалась она.

– Могу проститься. Давайте ограничимся на сегодня. – Федор Ефимович спрятал записную книжку, в которой изредка делал заметки. Спросил: – А где сейчас Борис, о котором вы упоминали?

– Наверноё, в Барнауле. Года три от него ничего не получала.

– Адрес его у вас есть?

– Надо дома посмотреть.

– Не затруднит? – И, не ожидая ответа, пообещал: – Зайду к вам на днях. Можно?

– Пожалуйста.

– Сюда же в ателье, – подчеркнул особо. И поинтересовался: – Надеюсь, вы понимаете, почему я решил поговорить в вами здесь?

– Думаю, что – да, – ответила она, и опять румянец зажег ее лицо.

– Вы – мудрая женщина, – сделал комплимент Федор Ефимович.

– Просто – женщина, – поправила она. – И поэтому поняла вас. Больше того, могу признаться: я вышла замуж не за лучшего мужчину из тех, которые встречались мне. И вам благодарна, что пришли именно сюда. Дома наш разговор могли бы понять неправильно. А я этого не хочу.

Федор Ефимович понимал, что теперь торопиться не следует. Сразу же после разговора с Рогачевой он через уголовный розыск связался по телефону с Александром Паком в Караганде. Коротко рассказав о встрече, он попросил его срочно побывать в тресте Целинмонтажстрой и в шестом строительно-монтажном управлении, во что бы то ни стало через отдел кадров установить место учебы Катышевой.

Одновременно с этим он сделал телеграфный запрос в Барнаул с просьбой выяснить, проживает ли там Борис Муканов.

Оставалось ждать.

Утром следующего дня Федор Ефимович нашел в управлении два сообщения для себя. Александр Пак короткой телефонограммой уведомлял, что Александра Никитична Катышева закончила Алма-Атинский строительный техникум в шестьдесят втором году.

Из телеграммы Барнаула узнал, что Борис Муканов четыре месяца назад переехал в Бийск на новое место работы.

Федор Ефимович, не теряя ни минуты, приехал в строительный техникум и провозился там с бумагами целый день. Но его настойчивость так и не была вознаграждена.

– Куда же она могла деваться? – спрашивал он в сотый раз тех, кто помогал ему.

– Да не было ее. Проверено все.

– Должна быть! – твердил Федор Ефимович.

Наконец он зашел к директору и, объяснив свою настойчивость, повторил тот же вопрос.

– Просто не знаю, чем вам помочь, – искренне огорчился тот. – Вы нам не верите…

– Верю! – почти крикнул Федор Ефимович. – Но у меня официальное сообщение. Почитайте… И он прочел ему телефонограмму Пака.

– Ладно. Давайте попробуем еще один путь… – Директор вызвал секретаршу и, когда та вошла, распорядился: – Познакомьте товарища со всеми протоколами квалификационной комиссии за шестьдесят второй год. Пусть все посмотрит вместе с нашими сотрудниками. – И повернулся к Федору Ефимовичу: – Это все, что я еще могу для вас сделать.

– Спасибо!..

И снова бумаги, бумаги, бумаги. Сотни имен и фамилий, но Катышевой среди них нет.

Федор Ефимович обреченно смотрел, как перед Ним мелькают листы документов. И вдруг прижал ладонью один из них. Внизу протокола стояло множество подписей. Первая гласила:

«Председатель государственной квалификационной комиссии – А. Агранович».

– Есть! – не сдержался Федор Ефимович.

– Что вы сказали? – не поняла молоденькая девушка, занимавшаяся с ним.

– Я говорю, что все понял, – куда-то в сторону сказал он. – Не надо искать Катышеву…

Сдержанность – профессиональная черта работников уголовного розыска. Она формируется в характере годами, в течение которых человек борется со своими собственными возмущением, неудовлетворенностью, страданием, скрывая их в себе, не давая выплеснуться наружу. Он, представитель неотвратимого справедливого возмездия, не имеет права распускать себя при людях.

Наедине с собой бывает иначе. Вечером в гостинице Федор Ефимович не мог ни лежать, ни сидеть. Попробовал отвлечься газетой, но сразу поймал себя на том, что не может разобрать ни слов, ни связи между ними. Он жалел, что день кончился и поздно ехать в Аграновичу, жалел, что к утру израсходует в себе ту хорошую злость, которая так часто помогает при трудных разговорах. А то, что разговор с Аграновичем предстоит непростой, он не сомневался.

Агранович в главке пользовался неоспоримым авторитетом. Это Федор Ефимович почувствовал по тому, как, встретив его в приемной, пожилая женщина-секретарь тут же сняла трубку и терпеливо набирала один номер за другим, пока не выяснила, что Арон Яковлевич находится у одного из начальников отделов, где идет короткое совещание.

– Вы пройдите в сорок первую комнату на третьем этаже, – посоветовала она Репрынцеву. – Там их группа. Агранович будет на месте минут через десять-пятнадцать.

В сорок первой комнате сидели пять сотрудников, погруженных в бумаги. Возле двух столов, что разместились ближе к стенам, стояли чертежные доски. Выслушав Федора Ефимовича, одна из женщин предложила ему стул и, показав на распахнутую дверь в смежную комнату, сказала:

– Это его кабинет. Он вас сразу примет, как только появится.

Агранович появился быстрее, чем ожидал Федор Ефимович. Прежде чем войти, он еще задержался в двери, на ходу заканчивая с кем-то разговор. Увидев перед своей дверью Репрынцева, протянул руку, спросив:

– Ко мне? Прошу…

И пропустил его впереди себя.

Прикрыв дверь, прошел за стол, подсунул под пепельницу несколько мелких листочков, которые принес с собой, сел и пригласил:

– Садитесь, садитесь. Слушаю вас.

Ему было за пятьдесят, но черные густые волосы только-только начинала пробивать седина. Простота, энергичные четкие движения, деловой тон разговора – все свидетельствовало о том, что этот человек умеет беречь время и знает себе цену.

Федор Ефимович представился. Заметив, что не произвел на хозяина кабинета никакого впечатления, решил предупредить:

– Заранее извиняюсь, если разговор покажется вам неприятным.

– Ну, ну… – с улыбкой подбодрил его Агранович. – Начало довольно обещающее.

– Я пришел поговорить с вами о Катышевой Александре Никитичне, вашей знакомой.

– Была такая… Так что вас интересует?

– Все.

– Даже! – не подумал скрыть удивления Агранович, но не смутился. – Полагаю, будет лучше, если я отвечу на вопросы.

– Пожалуйста, – согласился Федор Ефимович. – Я до приезда в Алма-Ату был в Караганде, где вы одно время работали управляющим Целинмонтажстроя. В это же время в подчиненном вам шестом строительном управлении находилась и Катышева.

– Совершенно верно.

– Она занимала там инженерную должность.

– Знаю.

– После окончания техникума.

– Бывает и так. Часто бывает, – подчеркнул Агранович.

– Ничего не имею против, – сказал Федор Ефимович. – Потом я заезжал к ее родителям в Новосибирскую область. Узнал, что она училась в Алма-Ате, жила здесь у своей подруги Тамары Николаевны Рогачевой, теперь – Овчинниковой, где вы и познакомились с ней в свое время…

– Все правильно, – мягко прервал его Агранович и спросил: – Вы что, ищете ее?

– Да.

– Вон как! Неужели начудила что-нибудь?

– Как вам сказать?.. Об этом впереди. Прежде хотел бы услышать, как состоялось ваше знакомство с ней.

– Как всякое знакомство такого рода – случайно. Я зашел в дом Рогачевой с товарищем, а там оказалась Катышева. Они с Рогачевой школьные подруги… Приехала, поселилась у нее. Вот, собственно, и все.

– Но ваше знакомство с ней оказалось довольно длительным.

– Да, пожалуй. Правильнее сказать, давним, если учесть, что все это произошло около десяти лет назад.

– Я не оговорился, – сказал Федор Ефимович. – В судьбе Катышевой вы принимали близкое участие,

– Да, позднее в Караганде я помог ей устроиться на хорошую работу.

– А до этого – в Целинограде?

– И – в Целинограде.

– Теперь еще один вопрос. Мне известно, что Катышева в Алма-Ате не училась, а работала на швейной фабрике. А диплом получила здесь, в строительном техникуме. Не можете ли вы помочь мне разобраться в этом деле? В то время, насколько я понимаю, вы были не только ее добрым другом, но и председателем государственной квалификационной комиссии в том самом техникуме?

– Да, был.

Агранович встал, вышел из-за стола и прошелся по кабинету раз-другой. Федор Ефимович ждал. Наконец Агранович остановился перед ним.

– Да, был, – повторил он. – Спрашивайте дальше.

– Я жду от вас более исчерпывающего ответа, – сказал Федор Ефимович.

– Ну, что ж… Это я выдал ей диплом.

– Так…

– Как говорят, грехи молодости… – слабо улыбнулся он. Объяснил: – Несколько завышенная плата за внимание молоденькой женщины…

– Вам сколько было тогда? – поинтересовался Репрынцев.

– За сорок. В таком возрасте, сами понимаете, скупиться не приходится…

– Будем считать, что с этого началось все, – сказал Федор Ефимович.

– Будем считать.

Федор Ефимович видел, что Агранович понимает всю сложность своего положения. Он почувствовал сразу осведомленность гостя, не пытался уходить от разговора и не искал для себя дешевых оправданий.

– Это не было минутным увлечением, – признался он. – Другое дело, может быть, с моей стороны не вполне честно было воспользоваться затруднениями Шуры: большой город с его жизнью, стремление выглядеть не хуже других, следовательно, нужда в деньгах… Но я не могу упрекнуть себя и в особой настойчивости. Не солгу, если скажу: она без излишнего колебания, что ли, пошла на нашу близость.

Агранович умолк надолго, медленно промерил шагами кабинет.

– А потом… – продолжал он, – мне не захотелось с ней расставаться. Я знал, что в скором времени меня пошлют в Целиноград, где захромали наши дела. Сказал Шуре. Видел, что она этим тоже огорчена. Вот тогда и возникла мысль о техникуме…

– В какой связи?

– Дело в том, что приехала-то она учиться. Дома могли с нее спросить. На швейной фабрике она к этому времени перешла в плановый отдел на простенькую счетную работу. Подучили ее там немного. Вот я и решил, что диплом об окончании техникума она как-то оправдает, если ей не поручать особых дел…

– Однако вы устраивали ее позднее на инженерные должности, – напомнил Федор Ефимович.

– Я ничем не рисковал, – признался Агранович. – Это – нетрудное дело. В любой системе Можно найти десятки людей, которые, получая зарплату, не имеют никакого отношения к должности, занимаемой ими. Часто это делается все-таки в интересах дела и потому, что нет других нужных штатных единиц. А можно и так…

– Как?

– В данном случае мои действия вы можете расценивать как злоупотребление служебным положением.

– Без этого не могли обойтись? – спросил Федор Ефимович.

– Конечно, мог, – сказал Агранович. – Но, видите ли, в этом нуждалась не только Катышева, но и я в не меньшей степени… У меня в Алма-Ате семья. Я – в длительной командировке, причем в такой, когда командировочных не платят. Мне приходилось самому испытывать материальные затруднения… А устраивая Шуру на ставку, я облегчал, так сказать, и свое бремя…

– Понимаю, – сказал Федор Ефимович. – Значит, вы сначала выдали фиктивный диплом, чтобы потом иметь возможность за государственный счет прилично оплачивать свою любовницу. Я правильно вас понял?

Агранович густо покраснел. Он сел за стол, перебросил с места на место несколько бумаг.

– Я достаточно трезво оцениваю свое положение, – сказал он, преодолев приступ стыда. – И вы, конечно, вправе давать свои оценки…

– А какую бы оценку вы дали сами?

– Нет, нет, – быстро ответил он. – Вы правы, конечно. Объективный вывод может быть только один.

– Но это еще не все.

– Что вы имеете в виду?

– Одну минуту. Чтобы наш дальнейший разговор стал конкретней, скажу наперед, что Александра Катышева стала преступницей.

– Да она просто чудачка, легкомысленная женщина, – снисходительно отмахнулся Агранович.

– Вы ошибаетесь.

– Ее и раньше беспокоила милиция. Один раз даже хотели привлечь за спекуляцию какими-то тряпками, хотя всем известно, что женщины вечно что-то продают, покупают… Но тогда вышла амнистия, и все прекратили.

– Повторяю, вы ошибаетесь. Катышева – опасная преступница. Я говорю без всякого преувеличения… А теперь вернемся к началу разговора… Вы никогда не задумывались над тем, что, устроив Катышевой диплом, потом выплачивая деньги за работу, которой она не делала, вы, по сути дела, воспитывали в ней преступницу?

– Ну, это уж слишком рискованный вывод, по-моему, – попробовал возразить тот, не возмущаясь, однако.

– Давайте задумаемся. Как вы полагаете, сама Катышева понимала, ради чего вы создаете ей жизнь, на которую она не имеет права?

– Вполне вероятно.

– Зачем же так?! Все она отлично понимала. И, кроме того, видела, что можно залезать в государственный карман, не рискуя быть схваченным за руку, не опасаясь потерять служебное положение и даже авторитет среди своих коллег. Это касается уже вас. Вы почти десять лет таскали за собой девчонку отнюдь не ради служебной необходимости. А ведь она взрослела за эти годы, через вас приобретала свой жизненный опыт. Почему, думала она, одни могут красть, а другим это не позволено?

– Вы обвиняете меня?

– И самым недвусмысленным образом, Арон Яковлевич. Поймите, вы крали! Государственные деньги, а в конце концов и душу человеческую. И вас никто не решился даже упрекнуть, никто не сказал об этой связи вашей жене, боясь нарушить начальственное душевное равновесие.

– Вы об этом только мне говорите? – спросил Агранович.

– А мы посоветуемся, Арон Яковлевич. Скажите, в каких отношениях вы с Мешконцевым в Караганде?

– В самых лучших.

– Вы знаете, что Катышева обокрала его?

– Вам и это известно?

– Как видите. Почему Мешконцев делает вид, что не придает этому значения? Почему он не захотел возбудить против Катышевой уголовное дело?

– Только ради меня.

– Вот видите! Ваш авторитет, оказывается, настолько велик, что даже Мешконцев, не желая осложнения в отношениях, готов молчать о своем ущербе.

– Он жаловался мне, – сказал Агранович.

– И что?

– Я ничем не мог ему помочь. К тому времени, вернувшись в Алма-Ату, я потерял Катышеву. Видимо, она решила сама порвать со мной.

– Да еще и воспользовалась расположением людей к вам. Будьте уверены, если бы Мешконцев не понимал, кто она для вас, не видел вашего отношения к ней, он распорядился бы своими деньгами поосторожней.

– Это очень некрасивый случай. Со стороны Катышевой – это черная неблагодарность по отношению ко мне.

– Боюсь, что это слишком скромная оценка. Вот вы спрашивали меня об исходе нашего разговора: выйдет ли он за двери этого кабинета… Давайте разбираться. У каждого из нас свое дело. Вы – строитель. Я тоже в известном смысле строитель. Мы оба призваны делать жизнь красивее. И вдруг вы стали моим противником в самом глубоком значении этого слова. Я всю жизнь борюсь с преступностью; в этом смысл моей жизни, Мы искореняем, искореняем, а вы – взращиваете. По крайней мере в нашем конкретном случае. А имеем ли мы право по-разному относиться к нравственным законам нашего общества?

Агранович поднялся из-за стола и заходил по кабинету.

Серьезно и прямо спросил Репрынцева:

– Расскажите мне, Федор Ефимович, что она наделала. Прошу вас.

Федор Ефимович выполнил просьбу. Агранович был подавлен.

– Теперь я все понимаю. И выводы, разумеется… Что вы намерены делать?

– В каком смысле?

– Со мной.

– Ничего. Я обязан написать рапорт,

– Мне, вероятно, не поздоровится… – мрачно заключил Агранович. – Ну да ладно. Оба замолчали.

– Когда последний раз вы видели Катышеву? – спросил Федор Ефимович.

– Немногим более года назад. Ока приезжала сюда, в Алма-Ату. Уведомила меня. Четыре дня прожила на квартире моего приятеля. Потом уехала в Барнаул по каким-то делам, хотела вернуться, но не приехала.

– И не написала?

– Нет. Она никогда не писала. Послушайте, Федор Ефимович… Мне позволительно попытаться как-то помочь вам? Я не уверен, конечно.

– Что вы хотели?

– Например, позвонить по старым адресам. У меня есть люди в Усть-Каменогорске, Целинограде, Караганде, Темиртау, в Экибастузе, в Павлодаре…

– Это она везде?!

– Да, со мной… – сказал Агранович устало, – Вы не все знаете, как видите. Если меня начнут воспитывать в связи с этим, то… Эх! – Он махнул рукой. – Так могу я позвонить? Может, появлялась где-нибудь?

– Попробуйте. Сколько вам потребуется времени? – спросил Федор Ефимович.

– Успею до вечера. Придется еще раз использовать служебное положение, – мрачно пошутил Агранович. – Велю заказать по срочному.

– Тогда до завтра, – поднялся Федор Ефимович.

– Я в вашем распоряжении, – откликнулся Агранович.

Проводив Репрынцева, Агранович вернулся за стол. Руки его бессильно легли на стекло. Взгляд потух. Уверенность и бодрость были израсходованы. Сейчас он выглядел гораздо старше своих лет.

– Ну-с, уважаемый Арон Яковлевич… – вдруг обратился к себе вслух. – Ну-с, старый дурак, берите трубку… – И потянулся к телефону.

…А Федор Ефимович поехал к Рогачевой.

На этот раз она встретила его как старого знакомого, даже пошутила:

– Опять на старое место?

– Необязательно, – ответил он. – Давайте вон за тот столик в углу, на котором много журналов. Побеседуем.

Когда уселись, она протянула ему бумажку:

– Вот адрес Бориса. Но ему два года.

– А мне уже не нужно. Я знаю: он переехал в Бийск.

– В Бийск? С чего это?

– Перевелся… А я был у Аграновича, – сообщил он Рогачевой.

– И?

– Умный товарищ. Солидный. И знаете, встретил лучше, чем я ожидал: разговор-то, сами понимаете… Скажите, Тамара Николаевна, вы знаете о том, что Катышева около года назад приезжала сюда? Неужели, не зашла к вам?

– Впервые слышу. Честное слово.

– С Аграновичем виделась. А потом уехала в Барнаул и не вернулась, хотя обещала.

– Значит, к Борису ездила. Можете не сомневаться.

– Послушайте, Тамара Николаевна. А если бы я попросил вас написать Борису?

– В Бийск? Я же адреса не знаю.

– Я знаю, хотя писать нужно по старому, в Барнаул. И спросить, что он знает о Катышевой. Как вы думаете, он ответил бы вам?

– Вообще-то он парень честный.

– А вы бы его ответ переслали мне в Свердловск. Конечно, если он знает что-нибудь. Она колебалась.

– Тамара Николаевна, я знаю: у вас свои взгляды на жизнь. Но ваша бывшая подруга стала преступницей, опасной для людей, понимаете?!

– А вдруг Борис догадается?

– Давайте попробуем сочинить это письмо вместе, – предложил Федор Ефимович.

– Пожалуйста… – Она приняла от него лист бумаги. – Ну?..

– Пишите, пишите. Я только подсказать могу.

Письмо, по мнению Федора Ефимовича, вышло довольно сносное:

«Дорогой Борис! – писала Тамара. – Случайно попало в руки твое последнее письмо. Подумать только, два года прошло. Как ты там, что нового в твоей жизни, почему не пишешь? Видно, взял пример с Шуры. Она тоже исчезла и за эти годы не удосужилась дать знать о себе. Вот так. У меня все по-прежнему: семья, сын растет, работаю там же. Ты все-таки черкни, нехорошо забывать старых знакомых. Тамара».

– Но как оно дойдет? – передавая конверт Репрынцеву, спросила она.

– Вы еще не знаете, как хорошо может работать наша почта. Я позабочусь сам. Дойдет.

И Федор Ефимович хитро подмигнул.

Наутро он побывал у Аграновича. Ничего утешительного тот ему не сообщил.

По старым адресам Катышева не появлялась.

Федор Ефимович Репрынцев возвращался в Свердловск.

Свердловский отдел уголовного розыска не скучал без новых сообщений.

Одна из первых телеграмм, которую передали Федору Ефимовичу, пришла из Целиноградской области. В Балакшинскую милицию по плакату обратился только что прибывший из командировки шофер Лукьянов, ездивший получать с авторемонтного завода машину ГАЗ-51. В селе Георгиевка Курдайского района к нему в кабину напросилась женщина. Она была взволнована и говорила, что ей срочно нужно в Алма-Ату, а дальше – в Талды-Курган. Неподалеку от станции Атар машина Лукьянова сломалась. Тогда женщина пересела в нагнавший их рейсовый автобус Фрунзе – Алма-Ата.

Позднее увидел ее фотографию на плакате.

Из Ягодинского райотдела милиции Магаданской области пришло сообщение, в котором Катышева опознавалась работницей областной туберкулезной больницы.

Будучи в командировке: в городе Усть-Нера, эта работница столкнулась с Катышевой в гостинице. Она назвалась тогда Лейлой, эстонкой, хотя говорила без акцента. По собственному рассказу, приехала с материка после развода с мужем, думает устроиться на работу на Крайнем Севере.

Но… о появлении Катышевой сразу сообщали из-под Магадана, из Волынской области, из Уфы, из Курска, из Львова и Ужгорода, из Николаева и Куйбышева, из Иваново и Красноярска.

Все это было не то.

Наконец Федор Ефимович получил письмо от Рогачевой. В конверте лежала записка: «Федор Ефимович, выполняю вашу просьбу. Посылаю письмо Бориса. Судите обо всем сами. Желаю всего лучшего. Овчинникова».

Письмо Бориса было довольно пространным, но главное заключалось в нескольких строчках:

«…Шура, как всегда, оказалась человеком необязательным. Год назад она приезжала ко мне в Барнаул. Жаловалась, что устала мотаться. Хотела бы где-то прочно обосноваться. Просила не забывать о ней. И уехала. Через полгода подала голос из Кемерово. Надумала поселиться в Бийске. Сообщила, что уже ездила туда и купила там дом. Вскоре мне предложили перевод в Бийск. Подумал, что пока сам нигде не зацепился, можно и поездить. Приехав, пытался найти Шуру. Но, увы! Наверное, опять похвасталась. Никаких следов ее в адресном столе не обнаружил…

…А почта-то у нас какова! Получил твое письмо с разными наклеенными справками, похожими на лохмотья. А все-таки дошло, хоть и похоже на бродягу! Спасибо. Пиши. Жму руку. Борис»

И снова Федор Ефимович сорвался в командировку,

В тихом городе Бийске его ждала главная находка: в адресном бюро он обнаружил гражданку Обкатову Светлану Николаевну. Семь месяцев назад она купила в Бийске дом.

Однако новой жительницы города на месте не оказалось. За домом по поручению хозяйки следила пожилая соседка. Федор Ефимович, назвавшись двоюродным братом Обкатовой, сумел расположить старушку к себе, и она показала приобретение его «сестры».

Дом Обкатовой старушка содержала в полном по рядке. Федор Ефимович не обнаружил там и пылинки. Белоснежный тюль спадал по окнам, матово отсвечивала полированная мебель, которой было обставлено жилье, поражала белизной кухня.

– Где же сестренка-то? – сокрушался Федор Ефимович.

– Обещалась приехать через два месяца, а, почитай, больше полгода нету! – вторила ему заботливая опекунша.

– Ждать некогда, – жалел Репрынцев.

– Приедет, куда деваться, – успокаивала его та в свою очередь. – От такого добра насовсем не уезжают… А я сразу передам, что вы навещались.

– Спасибо, – искренне благодарил Федор Ефимович.

…На этот раз, возвращаясь в Свердловск, Федор Ефимович спал в вагоне спокойно. Бийскую милицию он оставил в неусыпном ожидании Обкатовой.

 

7

Катышева улетела в Ленинград на второй день после кражи.

Чувствовала себя в полной безопасности.

За десять дней обзавелась обновами: купила шубу за пятьсот рублей, потом еще одну – двести восемьдесят, костюм джерси, массивное кольцо.

В Ленинграде была впервые.

Город показался чужим, и оставаться в нем надолго не хотелось.

Тогда дала телеграмму любовнику в Новокузнецк, чтобы встречал. Жила у него почти безвыходно, так как чувствовала, что будут искать.

За эти дни много думала.

К новой жизни своей Александра Катышева готовилась обстоятельно.

Она никогда не была расточительна. За годы, проведенные вместе с Аграновичем, сумела подкопить приличную сумму денег. В Караганде, обзаведясь знакомствами, доставала дефицитные вещи, и это давало немалые доходы. Но едва не попала в беду: взяли с поличным, и, если бы не амнистия, могли рухнуть все надежды.

Когда Агранович уехал в Алма-Ату, решила с ним порвать: надоело ездить из города в город, надоели ночевки на квартирах его друзей, а сам Агранович – больше всего.

Зная, что никогда уж с ним не встретится, решилась взять деньги у Мешконцева. Шестьсот рублей – не лишние. Взяла без всяких угрызений совести, потому что суровый лысеющий чин не преминул завладеть ею, как только начальник и друг его отбыл в родные палестины.

Все чаще вспоминался Борис Муканов – прямой, бескорыстный, как-то по-особому преданный.

Навестила Бориса в Барнауле. Потом заехала в Бийск. Городок ей понравился своей уютностью. Решила, что жить здесь будет хорошо. И сразу купила дом. Обставила его, принарядила. Но и денег убавилось.

Тогда задумала пополнить свои накопления: только раз, но по-крупному.

Все продумала, И все сошло удачно.

Беспокойство пришло потом, когда в Новокузнецке увидела себя на плакате. Сразу будто опалило огнем. Невольно спрятала лицо в цветы, которыми только что встретил ее на вокзале ничего не подозревавший кавалер.

Теперь нужно было думать, как незаметно вернуться в Бийск.

Размышляя над плакатом, поняла, что ищут ее по настоящей фамилии, и похвалила себя в душе за предусмотрительность при покупке дома: оформила на имя Обкатовой. Благо, паспорт в порядке. Настоящая Обкатова, решила про себя, уже обнаружена и искать ее никому не нужно. А потом поиструтся, примелькаются плакаты, и все забудется. Но надо было как-то известить Бориса. Пришлось ехать в Барнаул. Узнала, что Борис перевелся в Бийск, и стало приятно, что сделал он это для нее: не зря писала ему. Осторожно нашла сослуживцев, сумела получить его адрес.

Задержалась в Новосибирске. К родным ехать не решилась: была уверена, что там ее ждет опасность.

Особенно тщательно готовилась к встрече. Перекрасила волосы. Из соломенных они превратились в каштановые. Позаботилась, чтобы тон был мягким, неброским. Несколько раз меняла прически, пока не нашлась – открывшая шею и достаточно высокая, чтобы овал лица изменился…

Отказалась от яркой одежды, которую всегда любила. Костюм, купленный в Ленинграде, выглядел буднично, хотя и обошелся дорого.

Наступил и тот день, когда взяла билет. С волнением отправила телеграмму. Знала, что удивит и обрадует.

Борис встречал ее. Заметила его еще из окна вагона по огромному букету цветов. Помахала приветливо. Видела, как он спешит за вагоном. И вдруг сама заторопилась навстречу.

Он помог ей сойти со ступенек вагона, подхватил чемодан, вручил цветы и сказал:

– Вот и хорошо. Лучше поздно, чем никогда. – Улыбнулся. – Давно жду.

– И мы – тоже…

Эти слова сказал один из молодых людей, которые стояли на платформе рядом с Борисом. Цветов у них не было.

– Мы из уголовного розыска Бийска. Встречаем по поручению Свердловска. Здравствуйте, Александра Никитична. – И обратился к Борису: – Извиняемся, молодой человек, но встречу придется перенести в другое место. А вас, Александра Никитична, просим, машина подана…

Он видел, как она встрепенулась и нервно заискала место для сумки. И тогда сотрудник предупредительно обратился:

– А сумку позвольте мне.

Она послушно выполнила его просьбу.

– Шура! – растерянно проговорил Борис.

– Все, Боря, – тихо сказала она. – Не надо. Ничего не надо…

В сумке Катышевой лежали три паспорта с известными уже нам фамилиями, восемь чистых трудовых книжек, круглая печать для заверки записей в них и около восьми тысяч рублей.

Александра Никитична Катышева не запиралась. Показания давала спокойно, подробно и поразительно откровенно.

Наверное, от жизни, которой она жила все это время, тоже устают.

– Ну, так как насчет почвы для преступлений, Герман Михайлович? – спрашивал через несколько дней Олег Владимирович Чернов.

– Как видишь. Пытаемся, искореняем, – ответил тот весело…

– Ага. Аграновичу выговор по партийной линии; директора торгово-кулинарного училища по шапке. Катышевой – десять лет. Нашим ребятам, разумеется, премии за оперативное мастерство. А все-таки как с почвой-то? Не осталось ли где-нибудь еще?..

– Поживем – увидим, – вздохнул Герман Михайлович.

– Увидим, увидим, – согласился Чернов с таким же вздохом.

…Кстати, здоровый скептицизм – это тоже профессиональная черта работников уголовного розыска.