Я просыпаюсь, чувствуя Мию всей длиной своего тела. Ее грудь поднимается и опускается, парик распластался по подушке.

Три утра. Я знаю, что в мире за ближайший час у 1484 человек будет диагностирован рак. Почти у 25 за эту минуту.

Но какова была вероятность вот этого? Одно дыхание на двоих, такая нежная кожа и привкус надежды. Что жизнь, возможно, еще будет хороша.

Солнце пятнами ложится на контуры наших тел. Я окутан тяжелым одеялом и теплым воздухом.

– Неловко такое говорить, но сегодня ты съехала по шкале до восьми.

– Это как?

– Ты храпишь.

– Вот черт. Ну ладно, зато ты поднялся до семи.

– Неужели?

– Приятно обнимаешься, – говорит она.

Мы дрейфуем где-то между сном и явью, пока не раздается стук в дверь. Мия замирает.

За дверью голос Бекки.

– Зак? Ее нет в комнате! Правда, все вещи на месте…

– Значит, вернется!

Мы не встаем, даже когда в животах начинает урчать, и свет слепит глаза.

– Поправочка, – говорю я. – Ты снова девятка.

Мия вопросительно приподнимает бровь. Без парика остались только короткие волосы, симпатично обрамляющие узкое лицо. Я наматываю на палец робкую кучеряшку возле уха.

– Ты же как Эмма Уотсон после «Гарри Поттера». Зачем ты скрывала такую красоту?

Мия пытается накрыться подушкой, но я не даю ей.

– Да ну, слишком коротко, – говорит она.

– Ты вообще видела Эмму Уотсон?

– Очевидно, реже, чем ты.

– В общем, это дико круто.

– Тогда почему я только девятка?

– Потому что ты все равно злюка!

– Так, все. Замолчи. Или нет, расскажи что-нибудь. Чтобы я обратно заснула.

Мы зарываемся под одеяло, и я рассказываю ей про колыбель для племянника, которая пока существует только в виде разрозненных деталей. Потом рассказываю про последних туристов, которые приехали на урожай. Про то, как Эван безрезультатно кадрится к француженке. Как год назад один голландец съел целиком курицу, купленную в местной лавке, схлопотал понос и устроил туалет под каждой пятой оливой, от края до края нашей фермы.

– …потом Бекки накормила Антона таблетками, положила в комнату для гостей и непостижимым образом умудрилась в него влюбиться.

– И где он сейчас?

– Любуется красотами Кимберли, вернется через две недели. Бекки сказала, чтоб он нагулялся всласть перед рождением ребенка. Он не хотел никуда ехать, но она настояла.

– Он хороший?

– Да, хотя мы до сих пор припоминаем ему понос. Он смешно выражается по-английски. Например, если что-нибудь проще простого, он говорит: по яичку да по яблочку.

Мия смеется, потом становится серьезной и говорит:

– Продолжай.

Я понимаю, что ей не нужно бежать на другой конец Австралии, чтобы сбежать от себя. Так что я продолжаю болтать, рассказываю все, что приходит в голову: как дед завещал каждому из нас по овце, а потом мы завели еще козу и двух альпак.

– К нам приезжали купить масло, но каждый раз люди задерживались, чтобы погладить животных. Папа решил, что это перспективная идея, и так появился контактный зоопарк. Так что в детстве все рьяно набивались мне в друзья. Ну, конечно, не только поэтому…

– А каким ты был? Ну, в младших классах?

– Мечтал стать чемпионом по гандболу, когда вырасту.

– И как, получилось?

Я приоткрываю глаза. Она лежит, зажмурившись, и улыбается. Я вижу маленькую щелку между ее передними зубами.

– Ну, что выросло, то выросло. А ты какой была?

– Была звездой игры в классики. Ты про себя еще расскажи.

Я рассказываю про странные заказы масел, которые мы получали – например, со вкусами лобстеров или шоколада. И рассказываю про Маку, моего тренера по крикету, и какую истерику он закатил, когда его гигантская тыква треснула за два часа до конкурса в Олбани.

– А ты знала, что свиньи по уровню интеллекта, как четырехлетние дети?

Но тут нас прерывает мамин голос.

– Зак, ты там живой вообще?

– Да. Читаю девятую главу…

– Возьми книжку с собой. У тебя прием через двадцать минут, так что через десять выезжаем.

Мия откидывает одеяло и быстрее, чем я успеваю ее остановить, отвечает:

– Все в порядке, миссис Майер, я с ним съезжу! По яичку да по яблочку!..