Девушка в регистратуре видит костыли и принимает меня за пациентку

– Я с Заком.

– Вот как. А где Венди?

Я пожимаю плечами и листаю журнал с беременными, брошенными, растолстевшими и анорексичными знаменитостями. Войти в это здание было само по себе геройством, а в кабинет я с Заком не пойду ни за какие коврижки. Еще не хватало, чтобы врач начал что-нибудь расспрашивать или комментировать. Я и без врачей знаю, что со мной не так.

Он выходит, и мы вместе отправляемся в отделение патологий, но я снова жду снаружи, пока он сдает кровь. Я достаю телефон. Воспользуюсь моментом, забронирую билет на восток. Мне давно пора, мне правда пора, почему же так сложно набрать номер автовокзала? Ничто не помешает мне уехать прямо сегодня.

Но голос в голове интересуется: а как же прошлая ночь?

Мы лежали в обнимку, укрывшись одеялом, и это лучшее, что со мной случалось в жизни, ну или за много, много месяцев. Но как узнать: мне было просто уютно, или это нечто большее? Может, все банально: холодная ночь, теплое тело…

Я набираю номер и терпеливо пережидаю монолог автомата.

Чтобы забронировать билет, нажмите «один». Чтобы узнать расписание прибытия, нажмите «два». Чтобы узнать расписание отправлений, нажмите «три». Для связи с оператором по другим вопросам – оставайтесь на линии.

Я остаюсь на линии, но как только оператор отвечает, сбрасываю звонок.

А как же прошлая ночь?

Потом выходит Зак. Ведет меня через дорогу, безостановочно болтая о том, как у врача воняет изо рта, и как она мучительно искала вену.

Если Зак и думает о прошлой ночи, то не подает вида. Если честно, вообще не похоже, что он о чем-то таком думает.

В аптеке, пока собирают лекарства по рецепту, он крутится у стойки с солнечными очками. Я смотрю на него и все жду какого-нибудь знака. Ну давай, подай мне знак, что прошлая ночь была важной. Скажи что-нибудь.

– Как тебе? – он надевает очки с гигантскими стеклами и становится похож на муху.

– Жуть, – признаюсь я.

– А эти? – стекла в форме звезд обрамляет оправа кислотно-желтого цвета. – Всего два бакса. Давай возьмем их, и тебе такие же, только розовые?

– О да, всю жизнь мечтала.

– Ха, слушай, надо купить крем от геморроя и подбросить в комнату Эвану! На случай, если он закадрит француженку и приведет к себе. Как по-французски будет геморрой?..

– Ле геморрой?

Зак смеется и принимается нюхать пробники всех подряд лосьонов после бритья. Приходится признать, что это просто Зак, милый наивный Зак. Просто парень с приятными теплыми руками. Ну, пообнимались ночью, ну и что. Это все неправда. Правда – это железная нога и воспаление, которое день ото дня становится хуже.

Так что я перемещаюсь в отдел косметики, набираю номер автовокзала и жду на линии. Отражение в зеркалах меня пугает. Эта блондинка не я. Потом со мной здоровается оператор, я сообщаю свои данные и узнаю, что на сегодня мест нет. Бронирую билет на завтра. Заканчиваю звонок. Убираю телефон в карман.

Раньше я могла подолгу торчать в таких аптеках. Бесконечно перебирать помады, тени, пудры, разглядывать все эти пузырьки и скляночки с маслом для загара и молочком для тела, коробочки с набором для педикюра…

Но в настоящее время меня интересует только рецептурный отдел. Болеутоляющие на полках за стойкой. Я уже опустошила запасы Бекки, но для поездки потребуется что-то посильнее. Потому что иначе мне крышка.

Зак расплачивается, я делаю шаг вперед и прошу самое сильное обезболивающее, что они могут мне предложить, и добавляю, что это «после разрыва сухожилия». Мы садимся обратно в машину, и я с нетерпением разрываю упаковку. Зак снимает свои дурацкие желтые очки.

– Погоди. Их надо принимать с едой.

– Да ну на фиг.

– Нет, это важно. Потерпи, тут недалеко есть место…

Капсулы прилипают к моей ладони, пока Зак вывозит нас из города и сворачивает к полупустой автостоянке. Оттуда он ведет меня в магазинчик с вывеской «Довольная корова», где, протиснувшись между туристами, вооружается зубочистками и быстро накалывает на них разные кубики сыра с дегустационного прилавка.

– Анальгетик и канапе, пища богов! Догонимся медовухой, – он протягивает мне пластиковый стаканчик, берет второй, и мы чокаемся.

– Стильненько, – киваю я и жадно глотаю таблетки. Они не обезболят, но на время станет получше. Медовуха слабоалкогольная и очень сладкая. Вкусная.

– Так и живем, – говорит Зак. – Бесплатный сыр, бесплатная медовуха… в городе такого не встретишь.

– Да, пожалуй, мне будет этого не хватать… Я все-таки уезжаю.

– Сейчас?

– Завтра. Уже заказала билет.

– Значит, у нас еще целый день, – он смотрит на часы и добавляет: – Придется за сегодня показать тебе остальные прелести, от которых ты отказываешься.

– Неужели что-то может сравниться с «Довольной коровой»?

Он выбрасывает зубочистки и берет меня за руку.

– Увидишь.

За остаток дня Зак не пропускает ни одного изрытого колеями поворота, останавливаясь везде, где обещают сыр, вино, пиво, орехи, сидр и чатни. Стоя перед многочисленными столами, мы превращаемся в обыкновенных туристов, делая вид, что предпочитаем органические продукты, и строя из себя гурманов. Я осушаю все протянутые мне стаканы сидра и вина, но Зак за рулем, и все сплевывает в чашку.

Я узнаю больше, чем мне представлялось возможным, о дукке – и это всегда казалось мне вымышленным словом, – сырах с голубой плесенью и мармеладе из айвы. Вскоре мой желудок испытывает на себе эффект «подлинной палитры» вкусов. Боль на время забыта. Мысли шипят и пузырятся, как игристое вино.

У Зака уже в третий раз звонит телефон, но он не берет трубку.

– Зак, я знаю, что ты затеял.

– Выступить в роли радушного хозяина и экскурсовода.

– Еще ты пытаешься меня напоить и избегаешь разговаривать с мамой.

– Вот еще. Помадку любишь?

Я морщусь:

– Боже упаси!

– А то здесь есть еще одно место…

Зак везет нас мимо новых построек, рассыпанных вдоль побережья, везет нас через пустующий квартал, к месту с видом на скалистую гавань. Мелкие птицы парят над изрезанным океаном, ныряя в море брызг.

Здесь нет никакой помадки. Здесь никого, кроме нас. Зак отключает двигатель, и мне приходит в голову, что весь сегодняшний день был ради того, чтобы привести меня сюда. Он выбрал это место, идеальное место, вдали от толпы, вдали от семьи, и этот факт отрезвляет меня. Я провожу языком по зубам, пальцами поправляю пряди парика. Может, прошлая ночь все-таки что-то да значила для него. Может…

Зак барабанит пальцами по рулю и любуется прибоем из-за стекол в форме звезд.

– Что скажешь?

– Здесь… красиво.

С чего вдруг я так нервничаю?

– Ты ведь умеешь пользоваться удочкой?

Удочкой?!

– Я пользуюсь двухметровой, но должна быть еще другая, покороче и полегче.

Ни разу в жизни я не оказывалась в машине с панорамным видом на море в компании парня, который в такой обстановке думал бы о рыбалке. Никогда.

– Не думаю, что…

– Пойду в багажнике поищу, может, там…

– Не надо.

Я не хочу рыбачить. Терпеть не могу запах наживки и, кроме того, придется карабкаться по камням. Я хочу вернуться назад – немедленно. Нога болит, но что гораздо хуже – у меня пылают щеки, и я меньше всего хочу, чтобы он это заметил.

Поверить не могу, какой я была дурой.

– Это чересчур, – говорю я.

– Для рыбы в самый раз! В такую погоду можно наловить с десяток сельдей. Пойдем, будет весело.

– Да я не про рыбу.

Он почему-то смеется.

– Мне ехать завтра, – напоминаю я.

Зак сдвигает очки на затылок. Сейчас его глаза кажутся скорее голубыми, чем серыми.

Если бы он поцеловал меня сейчас, я бы отчасти поверила – что я девятка из десяти, что я красивая. Если бы прижал к спинке сидения, схватил бы меня, если бы он меня хотел, тогда я бы поверила окончательно.

Но он ничего не делает. Надевает обратно дебильные очки и заводит мотор.

Какая же я идиотка. Комплименты считаются только если их подтверждают действием. А Зак – просто хороший парень, который пытается поднять мне настроение.

И зря я повелась.

Я набираю ванну до краев, чтобы мне было горячо, чтобы горела не только одна нога.

В гостиной Бекки разговаривает с бойфрендом по скайпу. Они смеются, обсуждают, как ребенок толкается в животе. Я по голосу Антона слышу, как он по ней скучает.

Вода порозовела. На химии мне давали таблетки, которые останавливали месячные – сказали, что лишней крови терять нельзя. Так что сегодня первый день после паузы, и он оказывается шоком, кровавым предательством организма, который, вопреки мне, решил, что все опять хорошо. Да что он вообще понимает.

Я провожу рукой по животу. Он не когда не станет, как у Бекки. Никто и никогда не захочет секса с тем, что от меня осталось. Это тело невозможно полюбить. Зачем мне менструация, спрашивается?

Всю жизнь я была красивой. Это было единственное, что я знала наверняка, и единственное, что хотела знать. А как теперь себя определять? Кто я – безногая, безволосая? Кто я – без вечной кучи поклонников, чтобы тусоваться, и подружек, чтобы завидовали? Зак – самый приличный парень из всех, кого я встречала, но я даже ему не нужна как женщина.

Так что же от меня осталось, если не осталось красоты? Я не умная, не добрая, не талантливая, не творческая личность, не смелая, не смешная. Я – ничто.

Вода остывает. Пальцы сморщились гармошкой. Я с усилием выбираюсь из ванны, придерживаясь за раковину. На полу остается одинокий мокрый след. Завернувшись в халат Бекки, я краду несколько тампонов из верхнего ящика тумбы. Один тут же использую. Потом, взяв костыли, иду к себе сквозь коридор и прикрываю дверь. Сажусь на кровать.

Натягиваю трусы. Встаю на одну ногу и скачу на ней, чтобы поднять рубашку.

Короткий стук, и он не дожидается ответа, заходит, а я не успеваю спрятаться или прикрыться, а он не успевает скрыть удивление, и мне кажется, что даже отвращение, но тут он отворачивается к стене, а я начинаю орать на него, прикрыв руками грудь, хотя дело не в ней, а он бормочет: прости прости я не хотел прости все хорошо, но я продолжаю орать, потому что он видел, видел меня как есть, а я видела его лицо при этом, и это ужасно, невыносимо! Он подталкивает в мою сторону халат, я тут же накрываюсь им, а он начинает подбираться ко мне, медленно, вытянув руки, как к испуганному животному, повторяя «все хорошо, все хорошо», а я ору, чтобы он не приближался.

Я хочу выпрыгнуть из окна и бежать, куда глаза глядят, но, черт побери, не могу, а он уже близко, он слишком близко, и я начинаю лупить его кулаками.

– Кто так делает! Чего ты вламываешься, как…

– Прости, я не хотел.

– Не смотри на меня так! Не смотри…

– Мия, правда, все хорошо.

– Нет, все плохо! Ненавижу тебя!

Я отталкиваю его с такой силой, что он отлетает к шкафу. Внутри бряцают вешалки, а он говорит:

– Не надо меня ненавидеть.

– А я ненавижу! И тебя, и это место, и твою Бекки, и маму, и что все такие охренительно заботливые, будто все нормально, но это же неправда, Зак! Ненавижу тебя, и ты меня тоже на самом деле ненавидишь!

– Вот это – неправда.

– Ты думаешь, что я уродина!..

– И это неправда.

– Да ты послушай себя, ты же врешь!

Он вздыхает так, будто это физически больно.

– Нет, ты правда – девять из десяти.

– Тогда почему ты не хочешь меня?!

– Ч-что? Ну нет… просто не так же…

Я выдергиваю лампу из розетки и швыряю в него. Он не отходит в сторону, позволяя лампе влететь ему в плечо. Позволяя сделать себе больно. Потом он молча подбирает осколки и уходит.

Слышно, что в коридоре всполошилась Бекки.

– Я сам виноват, – говорит он. – Вошел без стука. Хотел рассказать про Шебу.

Ненавижу его.

Позже Бекки сама тихонько стучится ко мне. Но я усвоила урок: дверь заперта. Я сижу на полу. Я не знаю, куда мне себя деть.

– Наша альпака Шеба родила сегодня девочку, – говорит Бекки. – Хочешь посмотреть?

Всех их ненавижу.