Статус: Осталось 5 дней. Умираю от скуки.

Ваши предложения?

Мама придумала себе занятие: учится вязать по книге «Вязание для чайников». Ей сорок девять, она скоро станет бабушкой, и вот она решила, что пора. В качестве пробного изделия она вяжет шарфик для еще не рожденного младенца Бекки. Не знаю, с чего мама взяла, что младенцы носят шарфы. Я смотрю, как она щелкает и клацает спицами. Пряжа аккуратно запечатана в пакет, чтобы в наш стерильный кокон не проникли микробы. 32 петли, 8 лицевых, 24 изнаночных. Звучит как комбинация упражнений по физкультуре. Вот уж что маме бы не помешало.

Мне тоже нужно себя чем-нибудь занять. Надо продержаться оставшееся время, как-то разбить его на ритмичные действия типа вязания, и чтобы ритм увеличивался по мере нарастания уверенности. А то время кажется уродливым комком пластилина, который я бестолково мну в отекших руках. Впереди еще мучительные пять дней.

Мама, разумеется, предлагала вязать вместе. Даже купила запасную пару спиц в надежде, что мы будем заниматься синхронным накидыванием петель. Но я пригрозил, что воткну себе спицу в глаз, так что мама отстала. Тупить в старый сериал и то лучше, чем учиться вязать. Потому что, когда я отсюда выйду, мой имидж и так будет нуждаться в коррекции.

– Мне нужен какой-нибудь головной убор, – говорю я маме.

– Сначала я закончу шарф, потом могу и шапочку, – говорит мама.

– Да нет. Я имею в виду что-то покупное. Может, кепку. Что-нибудь, что не постыдился бы надеть Райан Рейнольдс. Может, купишь мне кепку?

– Что, будешь носить ее прямо в палате?

– Она мне нужна не для защиты от солнца, а для защиты самолюбия. У меня голова слишком бледная.

Мама отрывается от вязания и смотрит на меня.

– Кто вообще такой Райан Рейнольдс? И что не так с твоей головой?

– Блин, я выгляжу, как ходячая лампочка! Хочу кепку. Крутую. Мужскую. Всем кепкам кепку.

– Ладно, будет тебе кепка.

– Только чур не из больничного магазина! Из какого-нибудь другого… хорошего. Сходишь? Пожалуйста!

– Что, прямо сейчас? Тридцать дней лежал без кепки, а теперь прямо срочно бежать за ней?

– Ну… хорошо бы.

Мама картинно вздыхает, довязывает последние петли ряда и складывает вязание на коленях.

– Чудак ты у меня. Ты из-за шарфа расстроился? Потому что я решила связать первый для малыша?

– Блин, да мне просто захотелось кепку!

– Хочешь поговорить с Патриком?

– Я хочу кепку. И маму, которая не задает столько вопросов.

– По-моему, кое-кто встал не с той ноги, – ворчит мама, закидывая сумку на плечо. – Заодно куплю мороженого, раз такое дело. Ну-ка, давай, нарисуй мне, как должна выглядеть твоя крутая мужская кепка?

Я вырываю страницу из дневника и рисую нечто похожее на кепку Райса, который навещал Мию неделю назад. Я видел ее на его фотографиях в Фейсбуке.

Сегодня он появляется как раз в этой кепке. Он мелькает мимо моего окошка, столкнувшись в коридоре с только что вышедшей мамой. Не знаю, обратила ли она на него внимание. У него непроницаемый взгляд и букет гвоздик в руке.

Мне не слышно, о чем они общаются за стенкой. Но Мия хотя бы заговорила! Это прогресс после тишины последних двух дней. Меня подмывало сказать ей, что потом полегчает, что уныние отпустит. Надеюсь, Райс говорит ей что-то в этом духе. Раз уж ее мама на это не способна.

Я спросил на Фейсбуке, какой бы придумать прикольный проект, чтобы занять оставшееся время в больнице. Под вопросом уже 24 комментария. В основном предсказуемые советы от едва знакомых людей: «Сделай альбом-скрапбук про свою борьбу», «Напиши письмо себе в будущее, чтобы прочитать его год спустя» и даже «Вышей свой инициал на рождественском носке». Хорошо знакомые тоже отличились. Алекс предложил построить макет Эйфелевой башни из использованных иголок от шприцов, Мэтт – продать старый костный мозг через интернет-аукцион eBay, а Эван – уболтать медсестер сняться в порнухе. Наименее дурацкое предложение поступило от Рика, который тоже фанатеет от Эммы Уотсон: «Устрой киномарафон – пересмотри подряд всю поттериану». Вот это мне по силам.

Ми я под этим постом не оставила комментария. Не то чтобы я ждал. Я снова и снова захожу к ней на страницу: должна ведь она написать про больницу? Или хотя бы про осточертевшую боль в ноге. Может, даже про дурацкого соседа с башкой-лампочкой. Последний ее пост, за вчера, гласит:

Продолжаю тусить на югах. Кто-нить уже купил билеты на фест Future Music?

В комментариях ее френды обсуждают состав выступающих. Никто не спрашивает Мию про больную ногу.

Неужели они правда настолько слепы к тому, что с ней происходит? Что ей плохо морально и физически? Похоже, единственный, кто знает правду, сейчас торчит у нее в палате, и тот уже прощается. Дверь за стеной открывается, закрывается, и Райс мелькает мимо с опустевшими руками. Спустя минуту я вижу из окна, как он выходит на улицу и садится в тачку, припаркованную в зоне короткосрочной стоянки. И вот он уже уносится прочь, подальше от больницы и от семнадцатилетней девушки, которая тихо всхлипывает за стенкой.

Слушать это еще невыносимее, чем девчачью попсу.

Если бы я мог пойти к ней, я бы пошел. Скорее всего. Мне кажется, я бы зашел к ней, сел на край кровати и гладил бы ее по спине. Может, даже приобнял бы. Если бы мне показалось, что она не против. Как мама меня приобнимала и гладила.

Но я не могу отсюда выйти, не могу помочь ей пережить печаль, не могу не слушать, как она плачет, не могу ничего. И никто, кроме меня, не знает.

Мама возвращается из магазина и протягивает мне ушастый чехол на чайник.

– Это что?..

– Продавец сказал, что это хит продаж. Говорит, Берт Рейнольдс такое бы надел.

– Кто?

Она закатывает глаза.

– Ну, тот актер. Из комедии, как ее, «Полицейский и бандит».

По-моему, мама надо мной издевается.

– Ты ж сам просил, – говорит она.

Меня тянет стошнить в эту шапку, но мама натягивает ее мне на голову. Затем делает шаг назад и задумчиво разглядывает меня, будто я сложное граффити, которое надо расшифровать.

– Кажется, такое носил ковбой из того фильма про гору и геев.

– Не такого эффекта, мама, я добивался.

– Тогда учись рисовать, – она мнет мой рисунок кепки и выбрасывает его в корзину. – Кстати, неплохая идея. Я могу принести фруктов для натуры, купить тебе «Рисование для чайников».

Мама меня не на шутку подбешивает. На химии было не так трудно: пять дней вместе вполне можно пережить, потому что знаешь, что за ними следуют пять дней, когда ты будешь один. А при непрерывном общении в течение месяца вырабатывается аллергия. Удивительно, что мы до сих пор не поссорились.

– Знаешь новенькую? – спрашиваю я, надеясь убить двух зайцев одним ударом.

– Не очень-то она уже и новенькая, – замечает мама. Вот надо ей цепляться к словам?

– Раньше была новенькая, а теперь просто Мия.

– Мия, говоришь?

– Да. Она в соседней палате. Может, зайдешь-поздороваешься? Захватишь игру в слова…

Мама в ответ фыркает.

– Или хотя бы кроссворд, – не сдаюсь я.

– Она, знаешь ли, не производит впечатление любительницы кроссвордов.

Мама имеет в виду, что девушка не производит впечатление дружелюбного человека, в отличие от всех остальных пациентов и их близких, что здесь побывали. Ну еще бы. Она раздражительная, ворчливая и обиженная, совсем как Бекки в ее возрасте. Обыкновенный трудный подросток.

– Может, завтра зайду, – говорит мама. – Знаешь, а эта штука тебе идет.

– Дай-ка мне спицу.

Но мама вместо этого протягивает мне миску с карамельным мороженым, и я ем, хотя оно слишком сладкое. Все равно заняться больше нечем.

Остаток дня я валяюсь, слушаю новую музыку в наушниках и представляю, какие бы треки я переписал для Мии, если бы был не таким трусом.

Осталось пять дней.

Не смыв за собой, чтобы не шуметь, я на цыпочках возвращаюсь из туалета в постель. Затем беру айпад и читаю блоги раковых пациентов по всему миру. Меня не перестает удивлять откровенность, с которой люди делятся страхами с огромной, незримой аудиторией. Выкладывают свои портреты после выпадения волос, пишут пронзительные стихи о боли. Дают клятвы разным богам. Что стоит за этим – смелость или скука? Я читаю все, включая их молитвы. В три часа ночи это скрашивает одиночество. Напоминает, что не я один отгорожен сейчас от мира.

Я слежу за развитием событий незнакомцев, утративших надежду или цепляющихся за нее, читаю истории победителей и проигравших. И каждый раз, когда читаю о чьей-нибудь смерти от лейкемии, я испытываю чувство мрачного облегчения. В этом сложно кому-то признаться, включая себя самого, потому что это бесчеловечно. Однако если кто-то умирает, мне кажется, будто мои шансы на выживание возрастают по какому-то неведомому космическому закону. Если кто-то вылетел из игры, значит, я ближе к победе, разве нет?

Я не знаю никого из умерших и никому из них не желал смерти. Просто если где-то убыло, то где-то прибудет, и можно думать, что прибудет у меня. Во что еще верить, если не в математику? Мама спит рядом со мной уже тридцать вторую ночь подряд, похрапывая. Как бы она ни действовала мне сейчас на нервы, я не могу допустить, чтобы это было зря. Ей нужно, чтобы я прорвался.

За некоторых больных блоги ведут их родители, потому что сами они еще не умеют писать. На форумах попадаются записи людей, которые узнали диагноз слишком поздно, и химия с трансплантацией уже не помогут. Читаю все это и снова чувствую, что мне повезло. А потом снова чувствую стыд.

И вдруг она смотрит на меня из нижнего угла экрана. Крохотная зеленая точка, светящаяся в темноте, как звездочка на потолке. Значит, я не один не сплю.

Значит, нужно что-то написать. Или нет?

Она пишет первой.

Мия: Хельга?

Зак: я зак

Мия: Не спишь?

Зак: да как видишь

Ми я: Вижу.

И я не сплю

Зак: в три часа всегда так. это такой проклятый час

Мия: Проклятый час? Чем тебя накачали?

Зак: ничем, я просто одичал, от изоляции крыша едет

Мия: Хельга, мне хреново

Зак: эт нормально после химии, потом попустит, и меня зовут зак, есличо

Подумав, я добавляю:

Зак: ты поправишься

Надеюсь, это не смотрится пустым обещанием.

Мия: Ну да ну да

Зак: да стопудово

Мия: А ты?..

Вопрос пронзает меня насквозь. Ишь какая меткая.

Зак: я почти в порядке, у меня теперь новехонький костный мозг от хельги

Мия: А выглядишь ты плоховато

Я откидываю голову на подушку и вздыхаю. Она права. Хорошо хоть говорит, что думает.

Зак: ну дело понятное: химия, стероиды, солнца не вижу

Мия: В общем, ты не умираешь?

Запретное слово выпрыгивает на меня с экрана. Здесь все его избегают.

Зак: нет

Мия: Здорово

И что мне ответить на это? «Спасибо»?

Зак: костный мозг прижился, мы все потихоньку идем на поправку

Мия: Когда человек умирает, что случается с его фейсбуком?

Зак: не знаю…

Мия: Куда вообще деваются аккаунты мертвых людей?

Зак: нужно спросить цукерберга

Мия: Это кто?

Зак: верховный фейсбучный бог

Мия: А остальное куда девается? Мобильники, там, музыка на айподе?

Воображение рисует горы телефонов. Треки, запутавшиеся в облаках.

Зак: ты это к чему?

Мия: Да ни к чему. Я просто сейчас нафиг СДОХНУ ОТ СКУКИ!!! Как ты здесь выживаешь?

Зак: ну, выбора-то нет. сплю, смотрю сериалы, сайнфелд, американскую семейку

Мия: Мне засунули трубку в нос. Вообще жесть.

Зак: ты сама не ешь?

Мия: Да вся еда на вкус как копоть. А шоколад как воск.:(

Зак: попробуй тосты с сыром и томатным соусом, классика во время химии, только надо чтоб сыр сначала остыл

Мия: Тебе что, прям не бывает скучно?

Зак: тычо, я тут на стенки лезу, я ж 32 дня тут безвылазно

Мия:?!!!

Зак: лежу с 18 ноября, но скоро уже отпустят, и тебя тоже, это же твой второй цикл

Мия: Осталось целых 3:(

Зак: значит, всего 5?? ну ты ваще везучая

Мия: Везучая????

Зак: не то слово, ты разве не в теме?

Она ведь не может не знать статистику? Среди женщин с остеоскаркомой в ее возрасте выживамость и так 80 %, но конкретно у нее шансы аж 90 % из-за локации опухоли. Если убить рак химией и вырезать опухоль, шансы вырастут до 95 %. Неужели она не понимает, что 95 % – это очень круто?

Но вместо этого я пишу:

Зак: ты самая везучая в отделении

Мия: Я была б везучая, если б выиграла в лотерею.

Зак: дак купи лотерейный билет

Мия: Какой ты смешной

Зак: мне все это говорят

Мия: Ты не в том смысле смешной. Не типа хаха, а типа мммм

Короч, я спать. Спасибо тебе.

Зак: обращайся

Мия: Чао, Хельга.

Зак: зак!

Раздается негромкий стук в стенку. Возможно, он ничего не значит.

Я выключаю айпад, и палата погружается в темноту. Но про сон можно забыть. Я лежу и прокручиваю в мыслях наш разговор, как песню на повторе. Композиция не идеальная, но гораздо лучше Гаги.

Мия тоже смешная. Типа хаха.

Я лежу в постели и думаю о вещах, которые уже написал, и о вещах, которые напишу завтра в три – в проклятый час, когда все правила жизни встают на паузу.