— Но ты же понимаешь, Максим, что я не могу запретить моим горячим головам новые набеги? — напомнил мне главный лузитанский вождь, — Как я их удержу, когда у нас это не в обычае? Объясни это Фабрицию и Миликону так, чтобы они поняли.

— Не беспокойся, Ликут, Фабриций и Миликон знают ваши лузитанские обычаи и пределы твоей власти над соплеменниками, — ответил я ему, — Они всё понимают, и у них не будет к тебе претензий за то, над чем ты не властен. Нам нужно от тебя только, чтобы ты не допускал больших набегов и предупреждал нас заблаговременно о малых — то, что ты и так делаешь для нас уже давно.

— Делал, делаю и собираюсь делать, — подтвердил лузитан, — Но мне будет легче, если и вы поможете мне в этом. Торговля — это хорошо, мои люди любят звонкую монету, но они должны видеть и то, как трудно и опасно добывать её разбоем, а не зарабатывать честно. Почему бы вам не укрепить границу с нами получше и не разместить вдоль неё такие войска, как и те, которые сопровождают сейчас тебя? Мои соплеменники сразу же увидели бы разницу и поняли бы раз и навсегда, как крепки ваши рубежи, — это он заценил новое вооружение наших наёмников и легионеров двух когорт Первого Турдетанского и Первой когорты Второго Турдетанского, успевших получить единобразное снаряжение моего мануфактурного производства и участвовавших в этой военной кампании.

— Насчёт улучшения укреплений нашей северной границы ты, пожалуй, прав, и я поговорю на эту тему с Фабрицием, когда вернусь в Оссонобу. Что до нового оружия — со временем его получит, конечно, и Третий Турдетанский, что размещён вдоль границы с вами, но пока-что у нас и Первый ещё не перевооружён им полностью. Ты же знаешь эту нашу систему, Ликут — люди служат у нас через два года на третий, и состав нашей армии получается трёхсменный. И перевооружение даже одного легиона — это перевооружение трёх его полных штатных составов. Первый Турдетанский укомплектован полностью, это шесть тысяч человек, и к ним прибавь ещё дважды по столько же — восемнадцать тысяч комплектов нового снаряжения на один только Первый. В этом году мы только Восьмую его когорту перевооружим, во Втором Турдетанском — Четвёртую, а в Третьем — дайте боги, чтобы на Первую хотя бы хватило. Наша Оссоноба тоже ведь не сразу строилась…

— Жаль! — проговорил наш враждебно-дружественный северный сосед, — Я всё понял, что ты объяснил мне, но мне жаль, что ты уведёшь ваши новые когорты по домам, и не все мои возмутители спокойствия увидят собственными глазами, каким станёт ваше войско в самые ближайшие годы.

— Разве не достаточно того, что нас видели все твои вожди?

— Да в том-то и дело, что не все! Ладно, трём с севера здешние расскажут, и им они поверят, а вот два с устья Тага и Совет Десяти финикийского Олисипо могут им и не поверить. Они же сами видели войско вашего Сапрония, с которым он подступал к стенам города, а ты же помнишь, что это было за войско. Так, лишь немногим лучше нашего. Вот увидели бы ЭТО, да ваш тяжёлый обоз, на котором нетрудно в следующий раз подвести и баллисты — сразу почесали бы затылки и поняли бы, от КАКОЙ беды я их защищаю…

Намёк нашего официального вражины и тайного друга был вполне прозрачен — не продефилировать ли вам, ребята, сделав не такой уж и большой крюк, хотя бы просто походной колонной в поле зрения обитателей Олисипо и его ближайших окрестностей? И переглянувшись с Володей, я не увидел и у него принципиальных возражений — пусть и не букве, но уж духу-то наших планов замаскированная просьба сопредельного лузитанского царька соответствовала вполне.

Я ведь упоминал уже об участии в том большом сражении за Тагом и лузитан с веттонами? Мы-то с ними в чистом поле не столкнулись, поскольку на разных флангах с ними оказались, а опрокинули их во встречной схватке и погнали в шею ближнеиспанские иберы — илергеты и эдетаны. Разбив, сильно проредив и разогнав уцелевшего противника на землях карпетан, оба римских пропретора помимо сбора добычи на поле боя обложили солидной контрибуцией и местные города, и куда тем было деваться? Взятие Толетума, самой карпетанской столицы как-никак, Марком Фульвием Нобилиором было ещё свежо в памяти, и повторения его тогдашней незавидной судьбы не хотелось никому. В общем, исполнили римские наместники свою службу перед сенатом и народом Рима, прихватили заодно "сувениров на память", да и отправились себе восвояси с сознанием выполненного долга. Союзники, естественно, вместе с ними увязались, ну а мы, "друзья и союзники", по пути домой дали небольшой крюк, прогулявшись вниз по течению Тага. Никого в дороге не обижая и даже не попрекая обитателей попутных веттонских городков и селений их участием в кампании не на нашей стороне, просто напомнили этим тоже вспомнившим наш прежний поход и тоже капитально перебздевшим дикарям о своём существовании. В рабство никого не увели, ничего не грабили, жратву честно покупали — обозначили эдак ненавязчиво, что раз набега на НАС с их стороны не было и не намечалось, то и у нас к ним тоже претензий никаких нет, просто тонко намекаем, что в их интересах сделать это постоянной традицией. Ну а поскольку отметились там и лузитаны, то прогулялись за ними и дальше — ага, Ликута проведать по-соседски. Таким же точно манером, то бишь в сопровождении всё тех же трёх тяжёлых кавалерийских ал, пяти легионных когорт и не меньшего числа легковооружённых вспомогательных войск. На новоязе политиканов нашего современного мира это называется "с официальным дружественным визитом". И в принципе — почему бы и не нарисоваться заодно с тонким намёком "ребята, давайте жить дружно" и у стен Олисипо?

Таг, если кто не в курсах — это современная Тахо, а расположившийся в её устье мелкий финикийский мухосранск Олисипо — будущий современный Лиссабон. И хотя мы данное Ликуту слово держим и суверенитет его "царства" уважаем, правящие династии у лузитан как-то не складываются, и вряд ли ему будут наследовать его потомки, и тогда — отодвинем мы восточную границу до земель карпетан или нет, это пока вилами по воде писано, но уж низовья-то Тага кроме нашей Турдетанщины оккупировать и аннексировать больше некому. А значит, и Олисипо этот, Лиссабон будущий, неизбежно нам достанется, и пущай его обитатели заранее свыкаются с этой здравой мыслью. А уж порт тутошний нам однозначно пригодится. И в Оссонобе-то нашей мало чего заныкаешь от зыркучих и завидючих римских глаз такого, что совершенно незачем перед ними засвечивать. Да и что там в Оссонобе за порт? В устье Анаса, то бишь Гвадианы современной, он, конечно, получше будет, но ведь это же ещё ближе к римской Бетике, чем Оссоноба. Обычные гаулы с корбитами там могут заходить и швартоваться, сколько им вздумается, наши корбитоподобные двухмачтовики тоже никого в осадок не вывалят, если под прямыми парусами, потому как тоже вполне в рамках "псевдоантичного ампира", но океан есть океан, и для него корабли посовершенее желательны, а это уже нормальный кормовой руль, более сложная система парусов, а вообще-то и движок на них какой-никакой уже напрашивается. Но разве ж заявишься на эдаком сюрреалистическом по античным меркам змее-горыныче — ага, с дымящей трубой и бурлящим кильватерным следом от гребного винта — в нормальный античный порт? Вытаращенные глаза и отвисшие челюсти римских шпиенов все себе представили? То-то же! Оно нам сильно надо, спрашивается? Олисипо же, как нашим станет, вдали от тех зыркучих глаз окажется, и в него можно будет и на нормальных океанских кораблях прибывать, не нервируя их сюрреалистическим видом заклятых римских друзей. Прибыли, разгрузились, а от Олисипо уже и привычные этому миру правильные античные каботажники те грузы в ту же Оссонобу доставят. Мы ж разве бузотёры какие, чтоб спокойствие возмущать, античную дисциплину баловать и римский порядок хулиганить? С этим — однозначно не к нам, мы — с понятием, римских друзей — исключительно по шёрстке гладим и всячески щадим их тонкую и ранимую античную душу. Но их душа — это их душа, а наши дела — это наши дела, которые один хрен делать надо, так что низовья Тага и Олисипо с его превосходным лиссабонским портом нам уж всяко не повредят. Да, это лишняя пара-тройка дней каботажного пути и ещё один день на разгрузку-погрузку. Но что гласит на эту тему неиссякаемая народная мудрость нашего современного мира? Правильно, тиха украинская ночь, но сало лучше перепрятать. А из этого логично вытекает и научный парадокс, что дальше положишь — ближе возьмёшь…

— Кстати, насчёт вашего нового оружия! — спохватился местный царёк, — Вы же закупаете у нас скот и рабов. Зачем вам тратить на них звонкую монету, когда наши люди с удовольствием примут плату и вашими мечами?

— Ликут, я ведь объяснил тебе уже, что у нас ещё НАША армия перевооружена не вся, а ты хочешь, чтобы мы вооружали твоих. Чем тебе ваши лузитанские оружейники не угодили? Вроде бы, ничем не хуже наших…

— Да, если самых обычных кузнецов сравнивать, то наши в основном не хуже, — хмыкнул лузитан с понимающим видом, — Но тот меч, который вы подарили мне — такой же, как и ваши, и таковы же, как я заметил, мечи ваших солдат. Свой я уже испытал — вы не зря затеяли перевооружение, он гораздо лучше наших. И не говорите мне, будто он выкован обычным кузнецом — один, два, десяток наконец, но не сотни же! А ты, Максим, говоришь вообще о тысячах. Если я живу… как ты это называешь? Рядом с медведем? Пусть так, пусть будет рядом с медведем, но это ещё не означает, что я не понимаю, как делается хорошее оружие и где оно может быть сделано в ТАКОМ количестве. Только у тебя, Максим, в твоих больших мастерских, о которых я тоже наслышан. Ты поставляешь их вашей турдетанской армии, так почему бы тебе не поставлять их и нам? Ты думаешь, если мы живём беднее турдетан, так нам уже и нечем заплатить за хорошие мечи? Ты их сделай и цену нам назови, а чем за них платить — наша забота. Я знаю, ты мне на это опять сейчас скажешь, что тебе ещё ваши три легиона не один год перевооружать…

— Вот именно. Раз ты и сам всё понял, то к чему тогда весь этот разговор?

— Так какая разница, Максим, три года ты будешь перевооружать ваши легионы или четыре? И чем наше серебро хуже вашего? Скажи нам, сколько тебе платит за твои мечи ваша оссонобская казна, и мы тебе заплатим за них столько же. Даже больше дадим — нам они нужнее. Ваша армия и старым оружием воюет прекрасно, а наша — ты же сам знаешь, какова она. А у нас с севера галлеки с астурами пошаливают, а иногда к ним и кантабры с северо-востока присоединяются. И у них там такое железо, что их оружие гораздо лучше нашего. А твоё ничем не хуже, чем у них, даже лучше, я уже проверил. Я не спрашиваю тебя, откуда ты его берёшь, это твоя тайна, которая приносит тебе доходы, я понимаю, но поделись этим железом с нами за звонкое серебро. Мало будет — мы скота тебе пригоним, рабов — всего, что сумеем достать из того, что ты захочешь. И ведь я же не говорю тебе, бросай вооружать своих, а гони всё нам — удели нам половину или хотя бы треть. Тяжело нам с северными разбойниками без хорошего оружия!

— Ну, раз дело в железе — я могу поговорить с Фабрицием и Миликоном. Если не будут возражать — увеличить производство металла с предварительной проковкой я могу. Из кованой полосы любой твой оружейник и сам выкует готовый меч или фалькату.

— Можно и так, если цена твоих полос будет приемлемой. Но это как-то странно — я же предлагаю тебе вариант повыгоднее. Готовые изделия — это же и деньги другие, и накуёшь ты их гораздо быстрее. У тебя, я слыхал, есть даже молоты, которые и работают чуть ли не сами, вообще без участия людей. Врут, наверное?

— Сильно преувеличивают, скажем так.

— Но всё-таки ты смог наковать сотни ОДИНАКОВЫХ мечей и берёшься теперь за тысячи. Тогда почему бы тебе не взяться и ещё за несколько тысяч? Если одна большая мастерская не справится — ещё одну такую же рядом разверни и зарабатывай своё серебро и от оссонобской казны, и от нас. Почему ты не хочешь?

— Ликут, ну как ты не поймёшь! Официально наше царство и твоё — заклятые враги, а мы вдобавок — и тоже официально — ещё и друзья и союзники Рима, с которым у твоих соплеменников отношения уж точно не дружественные.

— Ну так то у нас, а вы-то тут при чём?

— Так ты же наше оружие хочешь заполучить. Вот представь себе, пойдут твои опять в набег на Бетику, и римляне их там опять побьют. Соберут трофеи и увидят среди них СОТНИ одинаковых мечей НАШЕГО производства. Ладно один или два — они знают, что мы с вами не всё время воюем, а иногда и миримся, и единичные подарки при этом вполне уместны. Ладно десяток или даже полтора — их могли и захватить в пограничной стычке. Но многие десятки и сотни — это уже ПОСТАВКИ. Ну и как мы объясним друзьям и союзникам наши оружейные поставки их врагам?

— Ну… Гм… А если я вас обманул? Допустим, мы с вами заключили "вечный мир" и союз, поклялись богами и на оружии, ну и попросили помочь хорошим оружием против галлеков с астурами, которые и вам с римлянами тоже не друзья. Вы поверили нашей клятве и помогли, а мы потом вас обманули и опять напали на ваших друзей. Разве ВЫ виноваты в том, что это МЫ нарушили данную вам клятву?

— А римляне потребуют от нас покарать клятвопреступников, и что мы с тобой тогда будем делать? Наших послов спросят в римском сенате, где те тысячи лузитанских рабов, нужных на рудниках Кордубы и нового Карфагена, и что отвечать нашим послам?

— Ну а если вас обману не я сам, а некоторые из моих вождей, которые, как вы знаете, не очень-то меня слушают?

— Римлян эти тонкости не интересуют, Ликут. Ты же всё равно не сможешь, да и не захочешь выдать на суд и расправу "обманщиков", и тогда виновным в нарушении договора будешь считаться уже ты сам, а с тобой — и всё твоё царство. Это уже большая война, и её уже не проведёшь так, как мы "воюем" с тобой время от времени. Зачем же нам с вами такие бедствия? А ты потом, вдобавок, наверняка захочешь и новых поставок и вообще регулярных. И как мы тогда будем выглядеть в глазах римлян, если уже вторично "доверимся" клятвопреступникам?

— А просто полосы вашего железа, ты считаешь, решат эту проблему?

— Отчего же нет? Кроме хорошего оружия нашим турдетанским крестьянам нужны хорошие ножи и серпы, хорошие лезвия на топоры и лемехи плугов, кузнецам — хорошие зубила и напильники, а рудокопам — хорошие насадки на кирки и кайла. На всё это нужно хорошее железо, которое деревенские кузнецы оторвут с руками, и я всё равно собирался увеличить производство полос для них. За небольшую переплату, которая вас не разорит, всегда найдётся торговец, который сбудет очередную партию полос не им, а вам, а меч, выкованный из такой полосы уже ВАШИМ оружейником, будет и считаться вашим, и внешне будет похож на ваши обычные. Тут уже ни при чём ни я, ни Фабриций, ни Миликон, ни всё наше царство в целом.

— Ты говоришь "лезвия для топоров и лемехов"? — переспросил лузитан, — Ты даже их не делаешь готовыми?

— Делаю, но в основном для своих. А деревенский кузнец для своих односельчан отрубит зубилом кусок моей полосы и накуёт его в качестве лезвия на своё собственное изделие из крицы. Я не собираюсь лишать наших кузнецов работы и куска хлеба и тебе не советую поступать так со своими…

Принцип с ремесленной "промышленностью" — тот же самый, что и с сельским хозяйством. Латифундия всегда будет производительнее крестьянских наделов, но нельзя допускать полного вытеснения крестьян латифундиями. А крупная мануфактура всегда будет производительнее мелкой ремесленной мастерской, но нельзя допускать разорения ремесленников. Качество любого народа — кроме самой человеческой породы, конечно — в его МАССОВЫХ умениях и навыках, без которых не будет и квалифицированных кадров для латифундий с мануфактурами, да и занятость людей важна — полезная и осмысленная, а не перекладывание бумажек в офисах или холопское прислуживание начальству. Оттого и выродится Рим, что не сохранит ни своих крестьян, ни своих ремесленников, а много ли толку от бездельной черни, которой "хлеба и зрелищ", только и способной, что прожрать и просрать добытое и накопленное предками?

Тут и ещё один важный момент есть, которого лузитаны и прочие дикари пока ещё не просекли, и не в наших интересах просвещать их. Мы ведь чего у себя в Оссонобе чеканкой собственной монеты заморочились? Ради государственного престижу, думаете? Это хорошо — в смысле, не ваше заблуждение, а то, что так и римляне наверняка думают. Вот и пущай так думают себе и дальше, пока мы делом заняты вместо обезьяньих понтов. Даже в современном мире малые государства нередко обходятся без собственной валюты, пользуясь широко распространённой забугорной, которая зачастую гораздо удобнее. Ну и античная Испания тоже не одно столетие довольствовалась гадесскими, карфагенскими и прочими финикийскими шекелями единого номинала, и у нас они тоже никаких особых неудобств не вызывали, как не вызвали бы и римские денарии. Какая разница, чья рожа на монете, если её вес и содержание ценного металла сомнений не вызывают? На денариях нашего первого выпуска даже и не Миликон вычеканен, а божество какое-то, которое я и не запомнил, да ещё и в греческой стилизации. В дальнейшем, конечно, и на Миликона перешли, когда мой скиф Фарзой со штампами справился, но тянуть с эмиссией до этого момента не стали, поскольку главный-то эффект — не от лицезрения венценосной рожи, а от эмиссионного дохода. Если кто-то полагает, что он характерен только для современных бумажных ассигнаций, то напрасно. Любые деньги, даже звонкая монета из драгметалла, ценная этим металлом и сама по себе, имеют общее для всех денег свойство тянуться к деньгам — не обязательно к конкретному кошельку конкретного толстосума, но уж всяко туда, где деловая жизнь и связанное с ней денежное обращение бьют ключом. Накопит местечковый куркуль кругленькую сумму, да и слиняет с ней из своего медвежьего угла туда, где деньги быстрее оборачиваются, принося своему владельцу больше прибыли. А в результате в означенных медвежьих углах образуется такой дефицит денежной массы, что её покупательная способность там вырастает в разы. Я ведь упоминал уже об изрядной разнице в ценах на тот же скот в хорошо обжитой и развитой Бетике и на Лузитанщине? Минимум в полтора раза, хотя сколько там того расстояния от Бетики до Лузитанщины? Так то в Бетике, а на Сицилии — раз в пять. Двух овец только и купишь там за те деньги, за которые лузитаны хорошего быка отдадут — да, я не оговорился, именно быка, который при натуральном обмене десяти овец стоит. Вот что значит дефицит звонкой монеты! Ну и кем при этом надо быть, чтобы эдакой халявой не воспользоваться? То-то же! Вот уже и рабов нам нагнали, и скота за эти маленькие серебряные кружочки, да по таким ценам, что римляне от зависти бы лопнули. А поскольку нашим римским друзьям и союзникам мы такой участи не желаем, мы их и расстраивать не будем и ничего об этом им не скажем.

А быки лузитанские, хоть и похуже турдетанских, но один хрен не лишние. У нас на Азорах большинство поселенцев всё ещё на ишаках пашет, а хрен ли это за пахота для каменистой вулканической почвы? С поверхности-то каменюки, конечно, поубирают загодя, а внутри, где их не видно, только плугом и наткнёшься, и попадаются такие, что ишак хрен выворотит. Тут трактор надо, а не мотоблок, и пара волов напрашивается сама собой. Пусть даже и лузитанских за неимением лучших. А ещё ж и кубинскую Тарквинею надо тягловой силой обеспечивать, и там тоже и этим лузитанским быкам будут рады. На безрыбье-то, как говорится. А по деньгам при ценовой разнице в полтора раза две пары турдетанских быков трём парам лузитанских соответствуют, и разве не лучше тогда за те же самые деньги три крестьянских семьи "тракторами" снабдить, а не две?

Обедаем мы в нашем лагере, разбитом неподалёку от здешней столицы Ликута, и за обеденным костром, который мы по установившейся уже армейской традиции делим с солдатами, в очередной раз подтверждается актуальность всех этих крестьянских нужд.

— Вот ты объясни мне, почтенный, для чего нужна вот эта ваша сложная система со сменой посевов? — допытывался у Курия, моего "дачного" соседа, в эту кампанию уже центуриона, молодой легионер — лузитан, судя по характерному акценту.

— Чтобы урожаи были побольше, — ответил сосед, — Ты разве не знаешь, что если на одном и том же поле из года в год сеять одно и то же, то урожаи всё хуже и хуже?

— Знаю, конечно. Вот и не понимаю, зачем запретили подсеку. Ведь при ней, дед рассказывал, такие урожаи получались, что пару лет потом можно было вообще ничего не делать — хватало на три года и так.

— А потом что?

— А потом — новый участок выжечь, с которого опять будет урожай на три года.

— А потом — ещё и ещё? И сколько таких участков нужно тогда на одну семью?

— Ну, дед рассказывал, что через пятнадцать лет можно снова первый участок выжигать и распахивать. Урожай, правда, будет уже не таким хорошим, как в первый раз, но на два года хватит точно. И на хлеб, и на кашу, и на пиво. Правда, оно мне не нравится, вино вкуснее, но главное — хватало даже на него.

— А теперь что, не хватает?

— Хватает и теперь, почтенный, но только на один год, и получается, что уже не через два года на третий, как раньше, а каждый год теперь работать надо. Так какой смысл работать больше, чтобы иметь столько же?

— А такой! Давай-ка мы с тобой теперь, Гилар, всё-таки посчитаем, сколько тебе нужно будет земельных наделов, чтобы жить так, как жили твои славные предки. Итак, ты говоришь, через пятнадцать лет можно уже возделывать ту же землю по второму кругу? Хорошо, пусть будет пятнадцать, — Курий изобразил на земле кончиком витиса полтора десятка чёрточек, — На три года, говоришь, хватит урожая? Хорошо, я зачёркиваю вот эти три черты, а ты загибай один палец. Это один надел. Ещё три — это второй. Ещё три — это третий. Ещё три — четвёртый. Теперь — смотри, у меня осталось только три незачёркнутых черты, и это — пятый надел. Пять наделов на одну семью, Гилар — где взять столько земли на все семьи, чтобы все они могли жить так, как жили твои предки? А при нашей системе — да, надо больше работать, но зато теперь с этих же пяти наделов кормится не одна, а уже целых пять семей. И заметь, не голодают при этом, как ты и сам признал. А чтобы земля не истощалась и продолжала давать хорошие урожаи, как раз и нужна смена посевов — на первый год пшеница, на второй ячмень, на третий — горох.

— От этого он и входит в наш паёк?

— А чем он тебе плох? Неужто не сытнее ячменной каши?

— Сытнее, но от него же всё время пердишь, как…

— Как Марул! — подсказал его сосед слева, и все у костра расхохотались, тыкая пальцем в одного, здоровенного детину, юмора явно не оценившего:

— А что я-то? Как что, так сразу я! Ну да, пержу, так один я, что ли, пержу? Ты, что ли, не пердишь?

— И я пержу, и все пердят, но все просто пердят, а вот ты, Марул, как пёрднешь среди ночи в палатке, так всё равно, что насрёшь, — и снова все у костра рассмеялись, — А мы нюхаем потом твои газы весь остаток ночи.

— Я сам их, что ли, не нюхаю вместе с вами?

— Так ты ж СВОЙ пердёж нюхаешь, а мы — ТВОЙ. Есть разница?

— Вы хотя бы перед учениями не вздумайте его горохом кормить! — донеслось от соседнего костра, — Если он опять пропердится внутри "черепахи", как в тот раз, мы строя уже не удержим! — тут уж загоготали у всех ближайших костров.

— И вообще, укладывайте-ка лучше вашего пердуна спать у лагерных ворот! — посоветовали другие соседи, — Тогда там и караул можно будет не выставлять — никакой враг не подберётся! — самый же прикол в том, что шутят бойцы на тему пердёжных газов, сидя у обеденных костров и с аппетитом уплетая свои пайковые порции варева, и одно другому абсолютно не мешает, и мы с Володей, переглянувшись, тоже прикалываемся — совсем как в нашей современной армии. Наверное, только в солдатской среде подобное и возможно, когда приколы — сами по себе, а жратва — сама по себе, и никому даже в башку не придёт смешивать их в одну кучу. И хотя сам солдат не вечен и у каждого народа свой, солдатский юмор — он из категории вечных и интернациональных…

— Ну и зачем тогда нужны такие страдания? — съязвил молодой лузитан.

— От пердежа никто ещё пока не умер, — хмыкнул Курий, — А вот от голода…

— Так нет же голода.

— Не соблаговолишь ли ты, досточтимый, объяснить моему солдату так, как ты уже объяснял всё это мне? — попросил сосед меня, — Я хоть и понял всё, но так хорошо не объясню ему.

— Ну, отчего ж не объяснить, раз человеку интересно? — в конце концов, мы ведь для того и делим в военном походе трапезу с бойцами, чтоб и в неформальной обстановке "вне строя" с ними пообщаться, поддерживая тем самым единство народа-войска, — Итак, Гилар, почтенный Курий уже показал тебе, что для жизни "как раньше жили и не тужили" ты должен иметь не один, а пять наделов земли. Ты их имеешь?

— Нет, досточтимый, но земля-то ведь ещё есть.

— Да, ПОКА ещё есть. Но скажи-ка мне, Гилар, ты единственный сын у твоего отца или у него есть ещё сыновья?

— У меня есть ещё младший брат и две сестры.

— Ну, сёстры не в счёт, они в другие семьи замуж выйдут, а вот с твоим братом вас у вашего отца двое. Один из вас останется с отцом и унаследует его землю, а второй должен землю получить.

— Так я уже получил.

— Но один надел, а не пять. А представь себе, если пять, и ты ведь не один такой в вашей общине, и каждому из вас таких по пять наделов дай — хватит земли?

— Ну, не знаю, досточтимый. Хотя, если бы из Бетики новые турдетаны не шли и землю не получали, ну и ещё… гм…

— И ещё если бы некоторые "досточтимые" не захапали себе земли по двадцать, а то и по тридцать наделов, то тогда точно хватило бы? — закончил я за него, ухмыляясь.

— Ну… гм…

— Вне строя мне правда в глаза не колет, так что говори смело, что думаешь.

— Ну, это в самом деле как-то не очень…

— Хорошо, допустим, разделили на крестьянские наделы и наши латифундии. Из моей оссонобской — даже тридцать пять наделов получится. Если по пять наделов на одну семью, то пять по справедливости остаётся мне, а тридцать у меня должна забрать деревня почтенного Курия, которая со мной соседствует.

— Ну, не тридцать, досточтимый — ты ведь вождь, а вождю и полагается больше.

— Забудь о вождях, Гилар. Считаем, что нет никаких вождей, и всем положена равная доля. Тридцать наделов, если по пять на семью — это шесть новых крестьянских семей. А у почтенного Курия три сына — один его землю наследует, двум другим уже надо где-то её брать. Если у меня и по пять наделов, то после них её остаётся только на четыре семьи. Курий, у твоих соседей в деревне по сколько сыновей?

— Так мы ж разве лузитаны, досточтимый?

— А чем вы хуже их? Если им по пять, то по справедливости тогда и вам по пять. И тебе, и твоим соседям, и вашим сыновьям, и всей деревне.

— Да какое там всей деревне! Если по пять наделов, так твоей земли тогда и на нас с соседями не хватит. А во всей деревне — больше сотни семей, и почти у всех есть младшие сыновья. Даже по одному наделу твоей земли на всех не хватит…

— Вот именно. А ты, Гилар, сколько сыновей собираешься иметь?

— Ну, двух или трёх точно хотелось бы, но вот с землёй… В общем, я понял…

— Что лучше уж пердеть, чем голодать? — конкретизировал центурион, отчего от всех ближайших костров донёсся хохот.

— И мёрзнуть в лагерной палатке, если придётся воевать и зимой, — добавил я, — А пердёжные газы согреют в ней воздух, и будет теплее, — бойцы у костров снова дружно загоготали, держась за животы.

— Дед рассказывал мне, что во времена молодости его деда зимы были гораздо холоднее, чем сейчас, — припомнил Гилар.

— И наши старики говорят то же самое, — поддержал один из его турдетанских сослуживцев, — И говорят, что задолго до того было тоже тепло, так что холода могут и вернуться, если боги вновь разгневаются на людей…

— Да, климат может похолодать, и к этому нам нужно быть готовыми заранее, — подтвердил и я, — Из-за холодных зим снизятся урожаи, и станет гораздо голоднее, чем сейчас, если мы с вами не повысим урожайность наших полей. Горох, от которого мы пердим — это один из способов. Есть системы севооборота и посложнее, зато ещё полезнее — их мы разрабатываем и опробываем на наших латифундиях, а затем учим тех крестьян, что живут по соседству с нами. Второй способ — это новые сорта пшеницы, которым не страшна холодная зима. У меня уже сейчас половина моих пшеничных полей засеяна македонской пшеницей, которой я смогу поменяться с соседями, когда наши зимы станут суровее, и она им понадобится. Из неё можно будет вывести затем и ещё более стойкий к холодам сорт — вам на ваших маленьких наделах заниматься этим и негде, и недосуг, а мы это можем и сделаем. Третий способ — свиньи, которые едят вообще почти всё, а жиреют на кореньях и желудях в лесу, и которым не так страшны волки, как овцам и козам. Пока их тоже разводим на наших латифундиях, но когда мы разведём их достаточно — появятся они и у вас. Ещё — куры и кролики, которых можно будет разводить, как только появится достаточно железной проволоки на клетки, в которых они будут в безопасности от лис и хорьков. Кур мы разводим уже сейчас, и как только железных клеток станет достаточно — нам будет чем поделиться и с вами…

— Теперь понял, Гилар, для чего нужны большие хозяйства больших вождей? — спросил его Курий, — Поделить их землю — это даже на всех наших младших сыновей всё равно не хватит, не говоря уже о внуках, а имея их соседями, мы тоже имеем больше еды со своих собственных наделов.

— Да это-то я понял, почтенный…

— А если бы ты ещё попробовал яичницы из куриных яиц на свином сале, как я пробовал у досточтимого… Вот, жду теперь, когда же его мастерские наделают побольше проволоки, чтобы её хватало и на кольчуги для войска, и на куриные клетки…

— Но как всё-таки быть с землёй для наших детей и внуков?

— Её завоёвывать надо, и как раз для этого мы с вами и ходим в военные походы.

— И что мы завоевали в этом, да и в прошлогоднем тоже?

— Мы уже давно добиваемся от римлян, чтобы часть оретанских земель у наших границ с римской Бетикой позволили захватить нам. И в этих походах мы снова показали римлянам, как надёжно НАШЕ прикрытие Бетики от набегов с севера.

— А какой смысл в этих землях на востоке, когда можно, не спрашивая никакого римского согласия, завоёвывать такие же на севере?

— Так больше же земли тогда завоюем. Вот смотри, Гилар, — я взял протянутый мне Курием витис и изобразил им на земле схематичную карту Испании, — Вот римская Бетика, а вот — наше царство Миликона. Если мы пойдём ТОЛЬКО на север, то это узкая полоса получится, а если ещё вот так на восток её расширим, то дальнейшие завоевания на севере уже широкой полосой будем вести и земель захватим гораздо больше.

— И если на них ещё и хозяйствовать с умом, так их хватит на многие поколения наших потомков, — добавил мой сосед, — Видел бы ты, как у досточтимого и у его друзей в их латифундиях хозяйство налажено! Вот чему надо учиться!

— Ну так у него же там рабы наверняка?

— Да, и в прошлом году мы с удовольствием приняли в общину двоих, которых он отпустил на свободу. Один оретан, другой — вообще карпетан. Ну и что? Оба женаты на мавританках, у обоих в семьях говорят по-турдетански, а главное — оба поработали в грамотно налаженном хозяйстве и хорошо знают, как надо работать на земле правильно. Таким людям нам не жалко выделить наделы, хоть свободной земли у нас и немного.

— Да я не об этом. Твои рабы, досточтимый, не все ведь с семьями?

— Не все, конечно, — подтвердил я, — На моей оссонобской латифундии у меня двадцать пять рабов-мужчин, из которых женаты пятнадцать, и пока только пятеро из них успели завести детей. Ты хочешь сказать, что рабочих рук больше, чем в крестьянских семьях, а голодных ртов меньше?

— Ну, в общем-то да, и это тоже…

— Так ты думаешь, я только их со своих урожаев кормлю? У меня ещё и возле Лакобриги латифундия, так она меньше, и её поля обрабатывают только пятнадцать рабов, но всего там у меня рабов гораздо больше — сейчас там уже человек шестьдесят, и тоже больше половины с семьями. У меня же там ещё и большая мастерская, которая как раз и занята производством металла, и для неё тоже нужны люди, которых тоже надо кормить. Будь мои урожаи такими же, как и у вас, на всех моих людей их бы точно не хватило. А я и расширить производство собираюсь, а значит — добавить туда ещё людей. Ведь должен же кто-то вооружать вас новым оружием, чтобы вам было легче завоёвывать новые земли для потомков? И тот хозяйственный инвентарь, с которым ваша жизнь станет и сытнее, и обеспеченнее, тоже ведь сам не сделается. На всё это нужны люди, и разве прокормишь их с ваших скудных крестьянских урожаев?

— Ты ещё вот на что обрати внимание, — снова вмешался Курий, — Мы где сейчас находимся? Что это за местность вокруг нас?

— Ну, низовья Тага. Земля, кстати, тоже хорошая…

— А кто живёт на этой хорошей земле?

— Ну, лузитаны живут.

— А твои предки на юг страны, где мы с вами сейчас живём, откуда пришли?

— Дед рассказывал, что как раз отсюда и пришли.

— А что ж им здесь не жилось?

— Так размножились ведь люди, и земли им перестало хватать.

— Вот именно, Гилар. А теперь — смотри сам, что получается. Для этих твоих здешних соплеменников, что живут здесь так, как жили и их предки, здешней земли не хватает, а много ли их здесь живёт? Разве у нас на такой же территории не больше?

— Вместе с кониями и турдетанами — гораздо больше, почтенный.

— И ведь хватило же как-то всем?

— Ну, хватило, но ты же сам сказал, что на всех младших сыновей может уже и не хватить, хоть и не надо её так много, как при подсеке.

— Ну, на сыновей-то ещё хватит, просто не рядом с нами, а расселяться придётся там, где людей поменьше, а вот на всех внуков — да, может уже и не хватить. Вот для них и для новых переселенцев из Бетики — уже надо будет завоёвывать новые, а где их взять? Ты ведь сам говорил о землях на севере, верно? Так вот они, ближайшие земли на севере, которых твоим предкам не хватало, их оставшимся здесь соплеменникам тоже не очень-то хватает, а мы с вами, как придём и наведём здесь порядок, так и здесь станет так же, как и у нас — хватит тогда земли и им, и нам.

— Но ведь это же им работать придётся больше. А что будет, если не захотят?

— А что было с теми из вас, кто не захотел, то же будет и с этими. Ленивых и буйных выгоним взашей с НАШЕЙ новой земли, а для тех упрямых и непокорных, что и сами по-человечески не живут, и другим жить не дают, у нас всегда найдутся крепкий сук и верёвка. Ты же видел уже местные деревни — нравится тебе, как они здесь живут?

— Живут они здесь, конечно, очень бедно, почтенный. Эта солома на земляном полу, голый очаг вместо печи, перегородки из плетня, почти никакой домашней утвари — у нас так давно уже живут только самые последние бедняки, а основная масса обустроилась на ваш турдетанский лад. Ну, не так хорошо, как в турдетанских деревнях, но уже больше похоже на ваш быт, чем вот на этот. Примерно как у кониев. Когда научимся и обживёмся получше, так наверное, и вовсе перестанем от вас отличаться. Мой дед так и ворчит, когда не в духе, что мы уже забыли обычаи предков и скоро совсем отурдетанимся…

— Твой дед этим недоволен? — поинтересовался я.

— Ну, я ж сказал, досточтимый, что только когда не в духе. А так — он ведь сам запретил моим дядьям участвовать в бунте против вас, когда вы нас завоевали, хоть нам и было за что мстить вам. Мой отец погиб на той войне, но дед и мне запретил мстить вам, когда я вырос. Я тогда не понимал, почему, но не смел ослушаться старшего в роду, а потом дед, когда уже служить меня к вам в войско посылал, то объяснил мне, что жизнь изменилась, и прошлого всё равно не вернуть, а ваша власть лучше римской. Да и в самом деле, лучше ведь стали жить, хоть и приходится для этого больше работать. Я вот увидел теперь сам, как здесь живут — наверное, и я смог бы, если бы пришлось, но по своей воле так жить мне что-то не хочется…

Беседу эту мы проводили, конечно, не только для Гилара и не столько для него, единственного во всей центурии Курия лузитана, сколько для всей центурии, которая хоть и не задавала вопросов, но явно прислушивалась и тоже мотала на ус. И если уж лузитана, кажется, убедили, то что о турдетанах говорить? Они разве от порядка из римской Бетики ушли? Ушли от беспредела римской власти, а порядок как раз принесли с собой на копьях и мечах, и за этот порядок, при котором можно работать и богатеть, не боясь, что отнимут честно заработанное в поте лица, встанут насмерть, если придётся. Пока-что — только на нашем юге Лузитании, но когда назреет необходимость и придёт подходящее время, то и сюда его тоже принесут, в самую её середину, и не позавидую я тогда тому, кто вздумает встать на их пути. Уж к тому-то времени все три наших легиона будут укомплектованы по штатной численности, перевооружены и подкреплены двойным резервом…

А на досуге, уже среди наших бодигардов, давно хорошо понимающих и даже более-менее говорящих по-русски, Володя забренчал на кифаре:

В какой-то из книг Бушкова про Пиранью эти стихи были приведены в качестве песни, на самом деле не существующей, но потом их кто-то в армии всё-же озвучил и в виде песни, хоть и не получившей широкой известности, но по словам нашего спецназера в его части под гитару исполнявшейся и среди солдат популярной — на вечерней прогулке, например, перед поверкой и отбоем, её с удовольствием горланили и так.

Как раз из-за "легиона" мы её в самом начале — ну, не то, чтобы не жаловали, но палиться нам не хотелось категорически. Слово-то это во всех языках звучит примерно одинаково, а Бетика на тот момент почти вся полыхала антиримским мятежом Кулхаса и Луксиния, и хотя теоретически-то мы с сослуживцами были в той заварухе как бы даже на римской стороне, практически Рим недолюбливали, мягко говоря, и в нашей среде, а легионы — это сейчас они есть уже и у нас, аж целых три штуки, а в то время они были только у Рима — по одному на провинцию, и стало быть — два во всей Испании.

Бодигарды-то наши в курсе, что Рим — это и есть тот самый "Рома'" который им не очень-то по вкусу, но им понятен и общий смысл песни, и аналогия — здесь, в отдельно взятом секторе одного отдельно взятого полуострова и в широком смысле, Рим — это мы. Не потому, что друзья и союзники того настоящего италийского Рима, а потому, что тоже порядок и тоже цивилизация, только не те италийские, а свои, испанские, турдетанского разлива, против которых никто в Испании ничего особо и не имеет.

У настоящего Рима так оно и будет уже начиная с Цезаря Того Самого, когда он Косматую Галлию в две шеренги на подоконниках выстроит, но особенно — в имперские времена. Даже кусок дремучей Германии захватят и какое-то время будут удерживать, а при Траяне займут и Дакию, причём на добрых полтора столетия, и Закавказье с выходом к Каспию, и Месопотамию до самого Персидского залива. Их, правда, уже при Адриане оставят — как из-за внутриимперских проблем, так и из-за трудностей с логистикой — легко ли снабжать армии через горы и пустыни? И армии немаленькие, под стать противнику — Парфянскому царству, а это противник был серьёзнейший — на тот момент посерьёзнее и тех германцев, и тех даков. Кто не верит — спросите Красса Того Самого, уж он-то знает…

Но то имперцы, которым или всё, или ничего, потому как без сверхдержавного имперского величия им не кушается и не спится — особенно, если не самим за то величие гибнуть, а солдатскую "серую скотинку" на смерть посылать, а самим только вещать о том величии с высоких трибун, да наживаться и на военных подрядах, и на спекуляции захваченными ресурсами. Ага, разделение труда называется, когда одним вершки, другим — корешки. И ведь хрен бы с ними, с этими уродами, знай они хотя бы меру и не надрывай силы собственного государства в погоне за этим дурацким величием! Вот чего им ещё не хватало, спрашивается? Всё ведь практически и так уже имели, что только в состоянии были себе представить, но всё обезьянам было мало! Думали, что раз хватило героев на Дакию, так хватит и на Восток? А вот хренушки, кончились герои, и захлебнулась без них экспансия, и в результате — нате, получите свой заслуженный Кризис Третьего века.

Мы знаем, к чему приводят неуёмные имперские амбиции, и поэтому мы — ни разу не имперцы. Не то, чтобы совсем уж о такой возможности не думали — думали, само собой, потому как идея-то, конечно же, соблазнительная. Но подумали, прикинули хрен к носу, да и одумались. Если в реале толковых людей в Империи не хватило на то, чтобы не дать ей саму себя сгубить, то у наших-то потомков такие откуда наскребутся? В смысле — в том товарном количестве, чтобы аж всю Империю от неё самой спасти? На нашу часть Испании — будут, поскольку уже мы сейчас этим вопросом озадачились, на всю Испанию их растянуть к моменту краха Империи — тоже должно хватить, если и потомки в том же духе продолжат, но не на Империю же! Семь шапок из одной овцы не выкроить никак. Да и стоит ли спасать ту Империю, какой она станет к тому времени — тупую, прожорливую, деспотично-крепостническую и забюрократизированную до поросячьего визга? Результат означенного Кризиса Третьего века, в свою очередь неизбежно вытекающего из амбиций периода её классического процветания. Даже приди наши потомки к власти в ней в тот период процветания — поздно уже будет тормозить набравший инерцию эшелон и давать задний ход. Чтобы направить Империю по другому пути, не ведущему к этому кризису, власть в ней надо иметь уже сейчас, пока она ещё и не Империя никакая, а Республика, да ещё и Средняя, а не Поздняя, когда тоже уже поздняк метаться. А реально ли это для нас, простых римских вольноотпущенников? Абсолютно нереально, так что нехрен и мечтать о несбыточном. Всего Средиземноморья нашим потомкам от Тёмных веков не спасти, а вот одну отдельно взятую Испанию — можно и нужно.

Но то — дело отдалённого будущего, до которого нам однозначно не дожить, и в наших силах лишь заложить его основы и задать нужный вектор развития. Подготовить захват и оцивилизовывание намеченного куска Испании, в котором наша Турдетанщина станет цивилизатором вместо Рима, покончит на всей этой территории с межплеменными дрязгами и дикостью, распространит по всей этой стране передовую античную культуру в нашей турдетанской редакции и вырастет в будущее сильное и вполне способное отразить варварскую экспансию королевство. Это тоже процесс постепенный и поэтапный. Сейчас вот расширение своего сектора экспансии у римлян выцыганиваем, а первым серьёзным территориальным приращением должны будут стать вот эти вот низовья Тага, где сейчас Ликут царствует. Сейчас ещё не время брать эти земли под нашу руку — они нужны нам пока-что именно такими, как они есть — как формально враждебный нам и никак от нас не зависящий рассадник разбойников и бузотёров, терроризирующих своими набегами как соседей, так и римские провинции. Ведь если царство Миликона по собственному почину усиливаться начнёт, это обеспокоит Рим, а если вынужденно, дабы покончить наконец-то с этим безобразием, а ещё лучше — по просьбе римских друзей и союзников, которым туда самим не дотянуться, так это ж уже совсем другое дело будет.

И когда Ликут просит меня с оружием ему помочь, я ж не просто так сразу же возможности производственные для удовлетворения этой его просьбы прикидываю. Не я, конечно, буду это решение принимать, а Фабриций, да и с царьком нашим Миликоном из почтения к его августейшей особе уж всяко "посовещаемся", но едва ли решение будет сильно отличаться от моего прогноза — что ж я, своего непосредственного босса и брата собственной супружницы не знаю? Это формально Ликут нам вражина, потому как царёк наших вражин, а на деле он наш тайный друг, да и ставленник, если уж совсем начистоту. С каждым лузитанским набегом, из которого не возвращаются наиболее буйные дикари, всё меньше остаётся в его окружении невменяемых психопатов и всё больше набирается нормальных, с которыми уже можно варить вполне съедобную кашу. А посему и лузитан здешних мы рассматриваем уже сейчас как наших завтрашних подданных и сограждан, о нуждах которых позаботиться вполне для нас естественно. Пусть видят и понимают уже сейчас, что не злыдни-кровопийцы придут и возьмут их завтра под свою руку, а друзья и почти-что свои. А кое-кто и безо всяких "почти", учитывая НАШИХ лузитан. Зря мы их, что ли, старательно в наш образ жизни втягиваем, но процесс их полной ассимиляции пока не форсируем? Тут тонкая политика, и всё в ней не просто так, а по поводу, и завтра всё это скажется и свою роль сыграет…

Ну, завтра — это, конечно, очень условно. На самом-то деле очень нескоро ещё наступит это "завтра" — сам-то доживу ли? Ну, дожить-то должен бы, я живучий, а вот в том ли буду добром здравии, чтобы самому в аннексии низовий Тага активно и деятельно поучаствовать — уже не уверен. Вот Волний-мелкий, мой старший спиногрыз и наследник — тот поучаствует наверняка, так что если и не для своего собственного, то уж всяко для его торжества я сейчас почву подготавливаю. А заодно и прецедент создаю для будущей родовой традиции — каждый свой крупный шаг планировать с таким расчётом, чтобы он не только к собственным сиюминутным успехам вёл, но и к будущим успехам потомков. Здесь, собственно, всё, что можно было сей секунд сделать, уже сделано. Завтра или на крайняк послезавтра — и это уже буквально, а не фигурально — продефилируем, как Ликут просит, вблизи Олисипо, да и направимся наконец до дому, до хаты. И всё, на ближайшую пару-тройку лет война для нас закончилась, и хвала богам, потому как настозвиздило уже воевать, если честно. Что нам, дома заняться нечем?