— А ты уверен, что этот прохвост не бежит сейчас сдавать нас твоим тутошним коллегам? — поинтересовался спецназер.

— Быть уверенным стопроцентно нельзя ни в чём, — ответил Васькин, — Но на его месте я бы этого не делал — прогадает он от этого больше, чем выгадает.

— Ну а если он окажется клиническим идиотом или эдаким урря-патриотом?

— Ни на того, ни на другого он не похож.

— Ну а вдруг?

— В этом случае мы "признаемся" в том, что мы — римские шпиены, и эта версия подтвердится, когда при шмоне у меня найдут рекомендательное письмо моего римского патрона, — успокоил я Володю, — Максимум, чем мы рискуем — это быть оштрафованными за какую-нибудь малозначимую хрень на пустяковую для нас сумму, которую и заплатим — ага, ради пущего куража — в римских денариях. Да с нас — как с римских граждан — ещё и пылинки сдувать будут, чтоб ни в коем разе ни хрена с нами не приключилось в тот самый момент, когда посольство Прусия бодается с посольством Эвмена в римском сенате.

— Да это-то я понимаю, Макс, но прикинь — если спалимся, так от этих топтунов Прусия вокруг нас будет не продохнуть, и как тогда задачу выполнять будем?

— На такой случай есть резервный план, — ухмыльнулся наш испанский мент.

— Ради которого мы и представимся именно шпиенами, а не просто римскими пронырливыми торгашами, — добавил я.

— Нет, ну я понимаю, конечно, что нестандартный ход — ключ к успеху, но мне как-то стрёмно делается от ТАКОЙ нестандартности…

— Да нормально всё будет, — заверил его Хренио, — Я попрошу здешних коллег о сотрудничестве, и вряд ли нам в нём откажут, когда в Риме решается судьба конфликта Никомедии с Пергамом. Препятствовать — уж всяко не рискнут.

— Так ведь следить же за нами один хрен будут в оба.

— Естественно! Но ожидать от нас будут вполне традиционных трюков, а не того, что мы провернём с помощью твоих суперменов.

— И не забывай, это только на случай, если мы спалимся, что пока ещё ни разу не факт, — напомнил я.

— А почему вы думаете, что этому проходимцу выгоднее не сдавать нас?

— Ты разве не заметил, ЧЕМ я выдал ему задаток? — Васкес едва не ржал.

— Ну, серебряными тетрадрахмами…

— А ЧЬИМИ именно?

— Да я как-то не обратил внимания…

— А зря — в этом-то как раз и вся суть!

— Тетрадрахмами Эвмена Пергамского, — подсказал я, — Причём, той последней серии, на которой вычеканен он сам, а не традиционный для Пергама Филитер…

— Гм… А не один ли… Мыылять! Понял! — Володя заржал, прикрыв рот руками, дабы не привлекать внимания всех посетителей забегаловки, — Ну откуда у тебя пистолет и деньги?! — тут уж и мы с Хренио прыснули в кулаки — испанец, конечно, нашу старенькую "Бриллиантовую руку" не смотрел, но ведь суть-то прекрасно понятна и так, гы-гы!

Суть же тут вот в чём. На дворе у нас, если кто со счёту сбился, поздняя весна сто восемьдесят третьего года — до нашей эры, естественно. Года три назад или около того престарелый Прусий Первый Вифинский повздорил с Эвменом Вторым Пергамским из-за спорных пограничных территорий — Мисии и Фригии. Но если простые люди, повздорив, морды друг другу бьют, то венценосным монархам подобное мужланство не пристало. У них войска на то есть, которыми они с удовольствием командуют, ну а те, соответственно, должны с удовольствием им повиноваться, а если понадобится, то и умирать за них — ага, тоже с неподдельным удовольствием. Такая уж у венценосцев логика, что им все и всегда по жизни должны, а если кто-то не припоминает, когда и сколько занимал — стало быть, не уважает, падла. Ну, со всеми вытекающими, ясный хрен.

В общем, третий год уже Вифиния воюет с Пергамом из-за означенных Мисии с Фригией. Поначалу-то они Вифинии принадлежали, то бишь предкам Прусия, да и ему самому немножко попринадлежать успели, да только вот ведь незадача — потом их у него Антиох Третий Сирийский оттяпал, а он в то время был ещё Великим, так что у него был длиннее и толще всех, и кому он был должен — всем прощал, не одному только Прусию. Ну, у кого длиннее и толще, тот и пан, такие вещи понимать надо, а Прусий Вифинский был настолько понятлив, что даже союз с Антиохом заключил. Наверное, оказал бы ему и реальную помощь, не понадейся Антиох на этолийцев и не поспеши в Грецию с малыми силами. Ну кто же мог тогда предвидеть, что этолийцы подведут его, а сам царь царей — облажается в Фермопилах? Но и после тех Фермопил у Антиоха ещё хватало и длины, и толщины, а у римлян — разве разглядишь под их широкими тогами, какая у них там длина и толщина? Поэтому, хоть и воздержался тогда Прусий от помощи Антиоху, союза с ним он официально разорвать тоже не рискнул и формально оставался его союзником, когда римляне с пергамцами и родосцами снова вломили тому по первое число при Магнезии. Такого намёка на длину и толщину Прусий не понять уже не мог и выводы из него сделал правильные, но — вот ведь незадача — запоздалые. У римлян ведь среднереспубликанских не только длина с толщиной — у них ведь ещё и их знаменитая римская принципиальность зашкаливает, и греческого юмора с политическим лавированием они не понимают. Вот и Прусия они тоже не поняли, а его кровные Мисию и Фригию — в числе прочих отнятых у Антиоха земель — присудили при разборе полётов Эвмену Пергамскому.

Ну, не одному только ему, конечно, подфартило тогда за счёт облажавшегося Антиоха, там ещё и Родосу нехило от римских щедрот перепало, и если в относительном исчислении глядеть, то бишь с учётом первоначальных владений того Родоса, то он у Рима — бесспорный любимчик, потому как был с гулькин хрен, а стал — огого какой! Но это, как я уже сказал, в относительном исчислении, а в абсолютном больше всех получил, конечно же, Пергам, разросшийся от западного края Малой Азии до самых Таврских гор. Триста пятьдесят талантов серебра с рассрочкой на пять лет в виде контрибуции, ещё сто двадцать семь талантов в качестве компенсации за поставленный союзникам провиант — его собственная вифинская казна только мечтать могла о таком богатстве, доставшемся ловко подсуетившемуся Пергаму. Да что серебро, которое как приходит, так и уходит! Ликаония, Мисия, Фригия Великая и Фригия Геллеспонтская, Лидия, Иония и солидные части Карии и Ликии с Писидией, поделённых с Родосом, не говоря уже о европейских владениях Антиоха — всё это досталось Эвмену Пергамскому! Даже часть Памфилии ему отдали — укрытой горами от холодных северных ветров, высокоурожайной, а главное — с выходом к южному побережью Малой Азии! Ну, антиоховых-то земель Прусию не жалко, он ведь понятливый, но Мисия с Фригией — они же ЕГО, а не Антиоха! Ладно Антиоха, этого неудачника, но ЕГО-то за что ограбили?! И так-то старость — не радость, и жизни-то той осталось, как говорится, на одну затяжку, так ещё же и обижают! И ведь это же суметь ещё надо так, как этот Эвмен Пергамский — проглотить СТОЛЬКО, не лопнуть и даже не поперхнуться! Ну, не за просто так и не за красивые глазки Эвмен получил, конечно, от римлян столь роскошный подарок. И на море флотом помогал, и на суше конницей и лёгкой пехотой, и коммуникации растянутые охранял, и провизией союзников снабжал — Прусию ли не знать, какие это хлопоты и расходы? Но ведь и награду за всё это Эвмен получил шикарнейшую. Даже выданных Антиохом по условиям мира слонов — и тех всех римляне Эвмену Пергамскому передали. Ох уж эти слоны! Но главное, конечно — земли…

Мог ли Прусий стерпеть подобную несправедливость? Но он был понятлив и хорошо усвоил урок, что надо иметь длиннее и толще, чем у противника. Усиление и рост территории Пергама пришлись не по вкусу многим. Филипп Македонский по условиям мира с Римом не мог вступить в открытый союз, направленный против местного римского фаворита, но помощь Прусию он всё-же оказал, направив к нему фракийских и греческих наёмников. Помогли и галаты, лишённые Эвменом немалой части своих земель, а главное — возможности промышлять набегами на богатые сопредельные пергамские территории. Начало войны было успешным для Прусия — и греческая фаланга оказалась весьма кстати, и фракийские пельтасты, да и галаты ещё не утратили былой отваги своих пришедших из Европы кельтских предков, а их длинные мечи — кельтского качества. Грабили население они, правда, тоже вполне по-кельтски, но на войне — как на войне. А потом Эвмен собрал крупные силы, включая и недавно заведённую фалангу македонского типа, и слонов, и военное счастье изменило вифинцам. Ни греческий строй, ни галатская отвага не спасали от густой щетины длинных сарисс, а лошади конницы выходили из повиновения седокам даже при одном только виде больших индийских слонов. Пергамцы стояли уже в дне пути от Никомедии, ожидая для броска на вифинскую столицу только подтягивания отставших тылов, когда Прусий вспомнил наконец о нашедшем у него пристанище после Сирийской войны Ганнибале. Утопающий хватается за соломинку, и уже разочаровавшийся в своих собственных военачальниках царь безнадёжно проигрывающей войну Вифинии решился поручить командование оставшимися войсками старому и отошедшему от военных дел, но всё-же прославленному былыми победами карфагенянину. И Одноглазый не подвёл отчаявшегося Прусия.

Как показала Вторая Пуническая, Ганнибал Барка был величайшим тактиком, но посредственным стратегом и совсем уж никуда не годным политиком. Но политика — дело царское, а стратегия предполагает масштабы, которыми в маленькой Вифинии и не пахло. В общем, в этой мелкомасштабной войне, в которой тактические уловки значили куда больше, чем глобальное стратегическое планирование, Циклоп оказался вполне на своём месте. Потрепав и отбросив сухопутные войска пергамцев от столицы, он возглавил затем вифинский флот — назначение было рискованным, учитывая его же собственное поражение от флота родосцев у берегов Памфилии в ту Сирийскую войну, но выбирать Прусию было больше не из кого, а пергамский флот мог блокировать проливы и помешать прибытию новых наёмников из Фракии, и это требовалось предотвратить, во что бы то ни стало. Кроме того, пергамский флот возглавлял сам Эвмен, что давало шанс при удачном исходе покончить с ним, обезглавив противника и выиграв тем самым войну. Каким бы ни был Ганнибал флотоводцем, на выдумки он оказался неистощим и на море. Правда ли то, что для разгрома пергамского флота Циклоп применил в качестве метательных снарядов для баллист горшки с ядовитыми змеями, Юлька не была уверена, а Наташка сомневалась, потому как количество змей требовалось для такой цели изрядное, а много ли их наловят в сжатые сроки малочисленные опытные змееловы? Но соответствующие байки на сей счёт у здешних мореманов в ходу и весьма среди них популярны, а главное — что факт победы слабого вифинского флота над сильным пергамским налицо, и какая, собственно, разница, каким именно способом она одержана? Победителей, как говорится, не судят.

Реабилитировавшись на море, Ганнибал затем снова вернулся к операциям на суше. Уж какие хитрости он там применил, история умалчивает, но факт остаётся фактом — пергамская армия разбита в нескольких небольших по масштабу сражениях, её слабо обученные резервы смяты и рассеяны, а вифинцы, буквально недавно стоявшие на грани поражения, снова заняли Мисию и часть Фригии — Прусий даже рассматривал вопрос о переносе столицы своего разбухшего царства из Никомедии в построенную перед самой войной Прусу — под руководством всё того же Ганнибала, кстати говоря, занявшегося "в отставке" градостроительством, дабы не скучать. Сказался тут, надо полагать, и его опыт строительства тех "ганнибаловых кварталов" в Карфагене. А иначе-то как ещё объяснить произошедшую с ним на этой войне метаморфозу? Во Второй Пунической взятый им ещё в самом её начале испано-греческий Сагунт так и остался единственным укреплённым городом, который он взял осадой и штурмом, а в Италии все занятые его войсками города либо сдались ему сами, либо были захвачены хитростью. Даже несчастную Нолу он взять не мог, потеряв под ней значительную часть своего единственного подкрепления, с таким трудом полученного из Африки. Судя по тогдашним событиям, искусство осад и штурмов укреплённых городов не было его коньком. Теперь же, воюя с Пергамом, он достаточно лихо осаждал и брал города, небольшие по размерам, но укреплённые по всем канонам греческой фортификации — то ли научился наконец и этому на старости лет, то ли кадры местные у него в подчинении поквалифицированнее оказались, но факты налицо — в тылу у него не оставалось ни единого не взятого вифинскими войсками города, и ни под одним из них они не стояли подолгу, беря его измором. Так или иначе, Циклоп сумел добиться коренного перелома в ходе этой войны, и передовые разъезды лёгкой вифинской конницы появлялись даже в окрестностях самого Пергама, когда появились сведения об отправке Эвменом посольства в Рим с жалобой сенату на "бесчинства" маленькой и занюханной по сравнению с его разросшимся царством Вифинии, на которую в самом начале войны он и не думал никому жаловаться, а вполне управлялся сам.

Прусий Вифинский, как я уже сказал — человек понятливый, а то, что длиннее и толще всех — у Рима, он после Магнезии усвоил хорошо. Едва узнав о посольстве Эвмена, он тут же послал в Рим и своё, а с пергамским коллегой заключил временное перемирие на условиях "как есть" — какой смысл продолжать военные действия, если судьба войны зависит теперь не от них, а от решения римского сената? Войска оставались на тех местах и в тех лагерях, где их застал приказ о приостановке войны, а цари с их военачальниками вернулись в свои столицы в ожидании возвращения своих посольств с римскими послами. Вернулся в Никомедию, пока суд, да дело, и Ганнибал.

Ну, строго говоря, не в саму Никомедию. Чуток позападнее её и тоже на берегу залива расположено рыбацкое селение Либисс, а рядом с ним — приличная по античным меркам и шикарная по сельским усадьба, которую Прусий пожаловал Одноглазому ещё до войны — за его советы по управлению государством и по градостроительству. Там-то он со своей семьёй и должен обитать, если сведения моего тестя не устарели. Но вроде бы, не должны — по юлькиным сведениям как раз там-то его и обложила стража Прусия в реале, когда царь принял решение выдать его римлянам. Но на всякий пожарный это следовало проверить, и чтобы нам не светиться на этом без надобности самим, Васькин этого греку приблатнённого подрядил, дав ему три пергамских тетрадрахмы авансом и посулив вдвое больше за установленный контакт. Для этого прохвоста это неплохой куш, и рисковать им уж всяко не в его интересах. С одной стороны, серебро есть серебро, но с другой — война есть война, а вражьи деньги есть вражьи деньги, и поди докажи включившей бдительного дурака страже, что ты получил их не за подрывную деятельность во вражьих интересах! А включить означенного дурака — ага, ну откуда у тебя пистолет и деньги — этим вифинским ментам самый прямой резон, поскольку никаких квитанций за конфискованный "вещдок" античная традиция не предусматривает, а без квитанции это левак, которому служивые уж всяко и сами достойное применение найдут — серебро есть серебро. А мы ж ещё и здорово облегчили им подобный финт ушами, наменяв для оплаты агентуры не старые пергамские монеты с Филитером, которые и довоенными заработками объяснить можно, а новыми, с самим Эвменом, которые он только в аккурат перед войной чеканить повадился. И все эти нюансы прекрасно понимают, включая и этого нашего прохвоста-греку, так что не дурак он ментам тутошним свой хоть и случайный, но шикарный для него заработок дарить…

— А чего Циклоп…

— Одноглазый, — поправил я Володю, — Не забывай, вокруг нас — греки, — это я ему ненавязчиво напомнил, что и по-гречески слово звучит похоже, и вполне возможно, что и у вифинской солдатни он фигурирует за глаза под тем же самым прозвищем.

— Виноват-с, Одноглазый. Так какого он всё-таки хрена ждёт у моря погоды, а не рвёт отсюда когти сам, покуда цел? Ведь неглупый же мужик и должен бы понимать…

— Да хрен его знает. Может, загребался, и ему уже настозвиздело трепыхаться, а может, и в натуре не ожидает требования о выдаче.

— Так как такое может быть? Говорю же, неглупый мужик.

— Юля, кажется, рассказывала, что в сенате Фламинина не хвалили, а порицали за это, — припомнил Хренио, — Тогда получается, что это была его личная инициатива, а не задание сената. Надеялся, по всей видимости, если и не одобрение сената получить, так хотя бы уж прославиться.

— Так погоди, это же ТОТ САМЫЙ Фламинин?

— Ага, Тит Квинкций, — подтвердил я, — Он в сенате считается экспертом по всем делам Греции и Востока, почему его и озадачили этой миссией.

— Так куда уж ему больше-то прославляться после Киноскефал?

— Ну, во-первых, это было давно, а всё, что было давно, то — сам же понимаешь, что начинает уже потихоньку становиться неправдой. Давнюю славу желательно время от времени обновлять. А во-вторых — этот прошлогодний скандал с его братом Луцием.

Я ведь упоминал уже, кажется, за что Катон в прошлом году, будучи цензором, Луция Квинкция Фламинина из сената вытурил? Ага, за убийство ни в чём не повинного знатного галла из дружественного Риму племени в угоду мальчишке-любовнику. Ну, это злые языки говорят, что мальчишке, а официозная версия гласит, что любовнице-гетере. С сексуальными извращениями в среднереспубликанском Риме дело обстоит строго — не то, чтобы каралось, но ОЧЕНЬ не одобряется, вот и не выносит официоз сора из избы. Ну, никто из наших там за ширмочкой со свечой не стоял, и хрен их знает, кто там на самом деле того Луция, который тоже Квинкций Фламинин, по этой части ублажал, да и разве в этом суть? Суть в том, что эта особь неопределённой половой принадлежности пожелала увидеть, как человека убивают — типа, не довелось посмотреть гладиаторские бои в Риме, а интересно — спасу нет. Ну, означенный Луций спьяну и показал — ага, на первом же, кто под руку подвернулся. Такого замять было уже никак невозможно, так что история вышла весьма некрасивая, и кляксу на репутации семейства Квинкциев Фламининов она оставила большую и жирную. В общем, похоже на то, что Титу захотелось хоть как-то означенную репутацию реабилитировать, и подвернувшийся случай показался ему подходящим. Да и не рассчитывал же он, скорее всего, что Циклоп траванётся, дабы живым к нему в лапы не попасть, а наверняка рассчитывал тёпленьким его повязать, да в Рим доставить — типа, вот вам Ганнибал, отцы сенаторы, ТОТ САМЫЙ и собственной персоной, а уж карать его за былое или проявлять великодушие и миловать — решайте уж сами. И ведь удайся ему этот самоуправный трюк — очень даже возможно, что и реакция сената на его инициативу была бы тогда совсем другой.

Сидим мы, значится, обсуждаем все эти тонкости — по-русски, конечно, а жизнь вокруг бьёт ключом, что называется. Народ лопает, пьёт, режется в кости, заигрывает со шлюхами, норовя сторговаться подешевле, тут входит одна — той же профессии, судя по не скрывающему даже ляжек короткому подолу. Ну, тоже слегка потасканная, если на ещё трезвый взгляд оценивать, но издали эффектная, а публика в основном хорошо поддатая, так что все — к неудовольствию тех шалав, которых уже почти склеили — пялятся на неё, а один невесть какими судьбами затесавшийся среди матросни негра за руку её схватил. Его примеру тут же пара греков последовала, но она их всех отшила — то ли заработала уже на сегодня достаточно, то ли не в духе. Следом за матроснёй к ней двое подгулявших ухарей из числа служивых прицепились, но и этих она отфутболила достаточно ловко. Впрочем, профессиональная привычка никуда не делась — хоть и направляется наверняка к себе в каморку, и никто ей не нужен, но задницей один хрен виляет завлекающе — страждущие сухостоем аж стонут. Васкес проводил её взглядом и кивнул мне, и я согласно кивнул в ответ — для намеченной задачи кадр вполне подходящий…

Тут входит наконец в заведение и "наш" грека, да не один, а в сопровождении седого старика, тот оглядывается по сторонам и подходит вдруг не к нашему столику, а к соседнему, за которым болтает по-турдетански наша охрана. Заговаривает с ними, те ему на нас указывают, грека тоже.

— Я — слуга того человека, которого вы ищете, — отрекомендовался старик тоже по-турдетански, — Зачем вам нужен мой господин?

— Подсаживайся к нам, — предложил я ему на этом же языке, и мы подвинулись на скамье, давая ему место прибомбиться.

— Я вообще-то раб…

— Знакомый врач сказал мне, что это не заразно, — наши ухмыльнулись, — Кроме того, я тоже в своё время этим переболел, но как видишь, выздоровел и вряд ли заболею этим снова, так что ты не стесняйся — присаживайся и угощайся всем, что видишь.

Привёвший его грека, конечно, ни бельмеса не смыслил по-турдетански, но по жестам несложно было догадаться, да и старик последовал таки нашему приглашению, и грека изумлённо вытаращил глаза. Я кивнул Хренио, тот отсчитал ему обещанные шесть эвменовских тетрадрахм и махнул рукой, давая понять, что остальное его не касается. Не только вифинский царь, но и многие его подданные отличаются завидной понятливостью, и этот оказался как раз из таких, не заставив повторять намёк.

— Так всё-таки, зачем вам нужен мой господин? — повторил свой вопрос старый раб, когда довольный своим заработком грека удалился восвояси.

— Об этом мы поговорим с ним самим.

— Он не очень-то любит встречи с незнакомыми людьми.

— И правильно делает. Но думаю, что нас он всё-же примет, — я как бы невзначай осмотрелся — вроде бы, за нами никто не наблюдал, да и кивок Васькина означал, что и он тоже не заметил слежки, так что я незаметно снял с пальца "форменный" тарквиниевский перстень и пододвинул его к старику, прикрывая от лишних глаз ладонью, — Возьми это и покажи своему господину — он поймёт, КТО послал нас к нему.

— Где я смогу вас найти, если ты окажешься прав, почтенный, и мой господин пожелает принять вас?

— Не здесь, конечно. Постоялый двор поприличнее этого по ту сторону улицы и на пару сотен шагов дальше от берега.

— Да, я знаю его.

— Спросишь там мотийцев, и тебя проведут к нам.

— Мотийцев?

— Да, мы представились хозяину двора финикийцами из Мотии, что на западе Сицилии. Испания слишком далека отсюда, и хорошо ли будет, если здесь будут болтать о каких-то приезжих испанцах? Кстати, многие ли здесь знают, что ты — испанец?

— Кроме господина и его домашних — больше никто, почтенный. Здешние греки не очень-то интересуются происхождением чужеземных рабов.

— Это хорошо. Но если тебя всё-таки спросят на дворе, кто ты, то представься и ты сиканом с запада Сицилии — здесь уже заметили, что мы говорим с тобой на чужом для них языке и понимаем друг друга. Если заинтересуются — пусть думают на Сицилию.

— Я понял, почтенный — разумно.

Старик турдетан откланялся, и главное на сегодня дело было сделано, но мы не спешили в свою нормальную гостиницу — у нас оставалось в этом низкопробном притоне ещё одно небольшое дельце.

— Маура сегодня уже больше не принимает, — честно попытался обломить нас пацан-прислужник, когда мы с Володей спросили его, где комнатушка той шлюхи, что так ловко отшила ту пьянь в зале.

— Это не твоя забота, парень, — ответил я ему, протягивая медяк достоинством в четверть обола, — Просто покажи нам её дверь, а договариваться с ней мы будем сами.

— Ну, я вас предупредил… и… гм… вот ещё что — она не очень-то учтива, когда бывает не в духе…

— Успокойся, если она пошлёт нас к воронам — к тебе у нас претензий не будет.

Я как в воду глядел — именно к воронам мы и были направлены ейным весьма недовольным голосом, когда постучались в дверь. Но я объяснил ей — ну, точнее, запертой двери — мы пришли к ней, а не к воронам, а к воронам или ещё куда-нибудь прогуляемся с удовольствием, но только после того, как поговорим с ней.

— Я сегодня больше не принимаю! — заявила шалава, приоткрыв дверь буквально на пару ладоней, — Если я не высококлассная гетера, а простая порна — это ещё не значит, что я готова раздвигать ноги дни и ночи напролёт!

— Мы не за этим, — заверил я её, — Просто надо поговорить. Если не договоримся — пойдём именно туда, куда ты нас и послала.

— Ну, именно туда не обязательно — в зале полно девок посговорчивее, — голосок стал полюбезнее, а дверь приоткрылась пошире — не иначе, как прикид наш заценила, — Но ведь вас же двое? Вдвоём — дороже! — и раскрывает дверь настежь.

— То есть, ты уже передумала и теперь принимаешь? — хмыкнул я, а спецназер и вовсе прыснул в кулак.

— Ну, посмотрим. Входите уж, что ли?

— Так сколько ты возьмёшь с двоих? — поинтересовался я, когда мы с Володей прибомбились на табуретах напротив её топчана.

— Это и называется теперь "мы не за этим"? — съязвила она, — Драхма, если по одному разу и быстро. Три драхмы, если на всю ночь. И вот что — деньги вперёд, а то знаю я эти ваши фокусы!

— Об этом не беспокойся, — я выложил на столик рядом с топчаном тетрадрахму.

— У меня нет сдачи.

— А если будут трое?

— Всемогущая Геката! Вы с ума сошли! Железная я вам, что ли?! Если я простая порна — это ещё не значит, что я готова пойти по кругу и раздвинуть ноги перед десятком!

— Мы с тобой говорим не о десятке, а о троих. Сколько стоит твоя готовность?

— Вы издеваетесь, что ли?! Я всю прошедшую ночь работала, не покладая ног! Я вам что, бессмертная Афродита Порна?! Есть же предел человеческим силам!

— Безусловно. Так сколько стоит этот предел?

— Ты что, серьёзно?! — шалава опешила, — Ну, добавь ещё одну тетрадрахму, что ли? Да не СЕЙЧАС же! Я же сказала, что не железная! Дайте хоть до вечера передохнуть, изверги! Вечером — приходите сами и приводите своего третьего, а сейчас — забирай свои деньги и катитесь оба к воронам!

— Стоп! Вот как раз о вечере мы и собирались с тобой поговорить.

— Ну, я же вам всё уже сказала. Что непонятного?

— Это ты не поняла. Точнее — не дослушала. Мы заплатим тебе две тетрадрахмы, которые ты просишь, но отработаешь ты их НЕ с нами.

— Это ещё что за шутки?

— С тобой часто шутят, предлагая заработать две тетрадрахмы? Ах, нет? Ну так тогда закрой наконец рот и разинь уши. Богатую усадьбу возле посёлка знаешь?

— Это где Циклоп живёт? — мы со спецназером переглянулись и ухмыльнулись, — Знаю, конечно. Но только он стар и не очень-то охоч до продажной любви.

— Верно, но возле его дома всё время околачиваются люди помоложе его.

— А, эти царские ищейки? Да, они следят за домом Циклопа. Так… Постойте-ка! Вы что же это, для НИХ меня нанимаете?! Да я за сотню шагов обхожу этих жлобов!

— Какая тебе разница, кого обслуживать, если тебе за это неплохо заплачено? Ты и с них ещё сколько-то, да возьмёшь, и это будет для тебя СВЕРХ того, что заплатим мы.

— Ну, тоже верно… Так, так… Вы хотите тайно проникнуть в дом Циклопа, и я должна ОТВЛЕЧЬ царских соглядатаев? — до неё начало доходить, — Говорят, старик богат как Крёз, но вы не первые, кто зарится на его добро, и я бы не советовала…

— Какая тебе разница, что нам нужно в доме Циклопа? Твоё дело — выполнить заказанную тебе работу, и выполнить её хорошо, а наше — хорошо заплатить тебе за неё.

— Хорошо, будь по-вашему. Но они дежурят по двое, а ты говорил о троих…

— Да, если тебе не повезёт, и ты нарвёшься на их смену.

— Но ведь тогда их будет пятеро! О пятерых мы не договаривались!

— Сменившихся ты отошьёшь — мы видели, как ловко ты это умеешь делать. И останутся трое — два новых соглядатая и их начальник, если и он тоже заинтересуется твоими прелестями и не уйдёт со сменившимися.

— И мне обязательно ублажать их?

— Можешь увлечь их философской беседой, если сумеешь, — хмыкнул я, — Нам нужно, чтобы ты ПОЛНОСТЬЮ завладела их вниманием и владела им до тех пор, пока мы не пройдём мимо вас обратно. Но боюсь, что способ у тебя для этого есть только один.

— И что, я должна прямо сразу же уединиться с ними в кустиках?

— Нет, сама ты набиваться к ним в подстилки, конечно, не будешь — это даже им может показаться подозрительным. Но идти мимо них ты будешь так, чтобы они уж точно к тебе прицепились. Ты попытаешься отшить их, как и всегда, но на сей раз не так умело, как ты это обычно делаешь. Когда тебе не удастся их отшить, ты примешься ломаться и строить из себя "не такую" — надеюсь, этому тебя учить не нужно? А когда не пройдёт и этот номер — будешь торговаться с ними из-за каждого обола и требовать деньги вперёд. В общем, ты сделаешь так, чтобы к моменту, когда они наконец тебя уломают, они в полной мере осознавали, как крупно им с тобой повезло…

— Что ж, придумано неглупо! — шлюха расхохоталась, — Значит, в худшем случае я просто честно отрабатываю ваши восемь драхм, а в лучшем — зарабатываю их гораздо легче, чем ожидала? Это разовый заказ или будут и другие?

— За один раз мы своей цели не достигнем. Думаю, что не достигнем и за пять раз. Ты, главное, не разочаруй нас в самом начале.

— Ну уж, за такие-то деньги — постараюсь. Это начнётся сегодня?

— Не уверен — не всё тут зависит от нас, но к вечеру мы будем знать, так что ты на всякий случай будь готова, — в том, что Ганнибал примет нас, я не сомневался, но вот сегодня ли — уверенности не было. У больших людей и дела нередко бывают большие, и далеко не всякое из них можно отложить на потом просто так, с бухты-барахты…

К обеду мы вернулись в нашу гостиницу, пообедали плотненько — ага, чем боги местные послали, а послали они немало, потому как заведение приличное и уж всяко не из дешёвых. Публика — в основном, конечно, торгаши, но торгаши серьёзные, а не какие-то там уличные коробейники. Есть торговцы зерном, возящие его из Ольвии и Боспора аж в Афины, и вчера мы договорились с одним из них о нескольких десятках амфор отборной семенной боспорской пшеницы, которые он должен был доставить афинскому торговому партнёру тестя для последующей пересылки к нам. Предпоследняя зима хоть и попугала нас немного морозцами и снегом, больших бед не наделала, а последняя и вовсе не особо отличалась от привычных прежних, но мы хотели перестраховаться, и раз уж нас занесло сюда, так решить заодно и этот вопрос — благо, есть с кем. Вот такого примерно уровня здесь публика. Не обходится, конечно же, и без нужных купцам-дальнобойщикам шалав, но и они здесь вполне под стать заведению и контингенту — подороже, но и поотборнее.

Одна шикарная шатенка строит нам глазки, да и соседка ейная блондинистая поглядывает заинтересованно, но до них ли нам сегодня будет — ясно станет только ближе к вечеру, потому как зависит это уже не от нас, а от ближайших планов Циклопа. Мы же пока, чтоб не терять послеобеденное время впустую, общаемся с тутошним купечеством. Заметив наш деловой подход к торговцу зерном, к нам подсаживаются и пробуют впарить свой товар работорговцы из Херсонеса. Но мы уже в курсе, что репутация привозимых из Скифии рабов — так, на троечку. Видимо, всё-же правы те, кто считает, что основная масса так называемых скифов — на самом деле не иранского происхождения ни хрена, а просто иранизированные чисто по культуре угры, поскольку у греков означенные скифы имеют репутацию запойной алкашни. Ну, греки есть греки, и то, что они говорят, как правило в "стандартные" три раза делить надо, но ведь и дыма совсем уж без огня тоже обычно не бывает. А как вспомнишь наших современных угров с волжско-уральского региона, всех этих чувашей, мордву, да и башкир тоже — в самом деле пьянь ещё та. А нахрена она нам сдалась, означенная пьянь? Вот лошади — другое дело. Только не скифские, конечно, даже не местные каппадокийские, а армянские.

Я ведь рассказывал уже о целой операции, проведённой агентурой тестя, чтобы раздобыть знаменитых нисейских лошадей? В эпоху, в которую нас угораздило попасть, это самая крупная из конских пород, но и самая ценная, пожалуй, потому как персидская, а вне Персии — страшный дефицит. Под Магнезию, где люди Арунтия и приобрели их у римлян, они с антиоховыми катафрактами прибыли и как трофей тем римлянам достались, а так — хрен кому продают их Селевкиды в товарных количествах — самим мало. Так что та покупка — редкостная удача, на повтор которой едва ли стоит рассчитывать, а много ли выжмешь в плане селекции из этих нескольких раздобытых Арунтием десятков? Поэтому и интересуемся мы крупными армянскими лошадьми, на которых разъезжают армянские катафракты. Эти хоть и помельче нисейцев, но покоренастее их и один хрен крупнее всех прочих пород, так что тоже вариант стоящий. Впрочем, и в самом буквальном смысле он тоже стоящий, потому как ценятся и эти армянские весьма недёшево, но они хотя бы уж не такой дефицит, как нисейцы, и достать их можно, если за ценой не стоять. Об этом мы и договариваемся с понтийским купчиной из Трапезунда и записываем его координаты, дабы состыковать с ним всё того же афинского партнёра моего тестя.

Заодно, вспомнив разнос, учинённый Наташкой нам с Васькиным после нашей родосско-гребипетской командировки, говорим с ним и о фруктах — но хоть понтийских, хвала богам, а не армянских. Наташка нам тогда все мозги вынесла этой всякой вишней, черешней и всеми прочими персиками, за которыми мы по её мнению должны были через всю Малую Азию в тот Понт ломануться, дабы залезть там прямиком в сад к нынешнему предку Митридата Того Самого и скоммуниздить у него означенные фрукты. Ну, это я утрирую, конечно. Кое-что с тех пор тесть из того наташкиного перечня раздобыть успел — абрикосы и крупный окультуренный фундук, например, даже крупные грецкие орехи, но вот с той вишней, черешней и персиками у него как-то не срослось, и теперь мы не хотим упустить удобный случай для очередной попытки. Как Юлька хрен простила бы нам, если бы мы не привезли из Коринфа хотя бы уменьшенную копию той Венеры Милосской, что пока ещё с неотбитыми руками, так и Наташка хрен простит, если мы, занимаясь всякой ерундой с Одноглазым, забудем об архинужном и архиважном по её мнению деле, гы-гы! Ну не хочет она ждать, пока Лукулл Тот Самый, которого пир, соизволит на ту вишню с той черешней Митридата Того Самого раскулачить.

Ближе к ужину мы наконец договариваемся со всеми тутошними торгашами обо всём, что нас в этой занюханной Вифинии и вообще в Малой Азии интересует, и тут к нам подходит раб хозяина заведения и сообщает, что тут какой-то бедно одетый старик у ворот спрашивает мотийцев. Ну наконец-то! Естественно, милости просим! Раб пожал плечами, но отправился к выходу и вскоре привёл к нам старика-турдетана.

— Мой господин примет вас сегодня, — объявил раб Ганнибала, возвращая мне мой перстень, — Мне приказано отвести вас к нему, когда стемнеет.

Здешние обитатели изумились ещё больше того пройдошистого греки, когда мы и на сей раз усадили весьма непритязательно выглядящего посетителя отужинать с нами, чем здешние боги послали, но въехали в ситуёвину, когда мы заговорили с ним на никому больше здесь не известном языке. Соплеменник есть соплеменник, особенно если вдали от дома — им ли, тоже шастающим по своим торговым делам за тридевять земель, не понять? Ну, если бы они знали, что старик — раб, то нас бы не поняли, конечно, но кто им об этом докладывал? Не их это дело.

А старик, как оказалось, был в услужении у Ганнибала ещё с детства — почти с того самого момента, когда Гамилькар Барка впервые привёз своего пацана в Испанию. Это о нынешних подробностях он, не имея на то хозяйского указания, молчал как рыба об лёд, а о давних делах, заведомо никакого секрета не составлявших, говорил охотно. Он и в Карфагене с молодым хозяином не один год прожил, пока тот учился, так что прекрасно мог и на финикийском изъясняться, но мы говорили с ним всё-же по-турдетански — и нам привычнее, и ему приятнее, а главное — меньше риск, что кто-то посторонний услышит и поймёт лишнее. Хоть и говорят восточные финики Леванта давно уже на греческом, но то рафинированные горожане, а деревенщина финикийская родной язык ещё не забыла и как-то не спешит забывать, а из той деревенщины — немалая часть матросни, из которой самые толковые, глядишь, и в навигаторы выслуживаются, а там, если повезёт, то даже и в люди выходят, то бишь в купцы. И вот если попадётся такой купец, вышедший родом из народа, так хоть и говорит он давно уже по-гречески, лишнего при нём не стоит болтать и по-финикийски.

Немало он рассказал подробностей и о Второй Пунической. Как мы с Хренио и заподозрили после рассказа Юльки, а Володя, помозговав над нашей аргументацией, тоже принял нашу точку зрения, началась та война с провокации. Ведь не мог же Ганнибал вот просто так, с бухты-барахты, напасть на ничем карфагенянам не досадивший Сагунт? Так не делается, если ты не совсем уж отморозок, а отморозков не любят и в античном мире. Не так-то легко было набрать приличный отряд турдетан, более-менее сносно говорящих по-гречески. Приодеть их соответственно было уже гораздо легче, и они-то тогда как раз и изобразили напавший на сопредельный с Сагунтом и подвластный Карфагену городишко отряд греков-сагунтийцев, обеспечив Ганнибалу железобетонный повод для претензий…

Поговорили и о событиях, не столь уж давних, то бишь послевоенных, которые мы уже застали. В дни, предшествующие бегству его хозяина из Карфагена на Восток, он находился в Гадрумете, где договаривался насчёт корабля, и дело было на мази, но тут — ага, сюрприз — захват особняка Баркидов в Мегаре врагами господина и домашний арест евонной супружницы на сносях. А люди его уже почти все в Гадрумете или на пути туда, и кому решать эту проблему? О подробностях он сам узнал позже, со слов благополучно прибывшей на гадруметскую виллу госпожи и ейных слуг. Ну, конкретных-то людей не описывала и Имилька — не дура же и прекрасно понимала, что это она с мужем на Восток в бега подаётся, а этим людям ещё в Карфагене жить. Так, в самом общем виде изложила, что помимо "официальных" галлов там ещё и кое-кто поближе и породнее отметился, и отметился весьма эффективно. Тут мы поухмылялись, и по этим нашим ухмылкам старик понял, что на сей счёт нам известно поболе его, да только и нам ведь тоже лишнее болтать не резон, потому как официально — "нас там не было".

После ужина публику развлекали зажигательными танцами ещё "бесхозные" шлюхи, заодно и демонстрируя товар лицом. Естественно, это были разные варианты всё того же "танца осы", этого античного стриптиза, и в конечном итоге его исполнительницы оставались в чём мать родила — ну так а как им ещё прикажете себя рекламировать? Это же не гетеры настоящие ни разу, а обычные порны, хоть и элитного для порн уровня. Дело своё они знали и "съёмщиков" нашли себе в результате все. Некоторые из них, так даже и расстроили — млять, ну не могли в другой какой-нибудь вечер бесхозными оказаться, а не тогда, когда нам ну просто катастрофически не до них!

— Вульгарно пляшут, — утешила нас Хития, участвовавшая с Лисимахом в нашей командировке, — Даже мы с Аглеей, хоть и не были в нашем выпуске лучшими по танцам, но если бы оставались всё ещё гетерами, так уж станцевали бы гораздо лучше этих. Танцы Клеопатры вы тоже видели — разве сравнить с ними эти? Да что мы — даже некоторые из наших оссонобских учениц уже и теперь затмят этих без особого труда.

И это спартанка ничуть не преувеличивает — нам ли не помнить? Коринфская школа — это ШКОЛА — ага, именно заглавными буквами, кто в курсе и понимает. Хоть и не так сильны именно в этих видах искусства именно те "коринфянки", которые нашли себе достойное применение у нас, поскольку тут как раз обезьянистость нужна, которая у нас не приветствуется, но школа есть школа. Изысканнейшие манеры, отточенная техника исполнения, изобилующая элементами акробатики — в этом наши, пожалуй, даже сильнее, а ведь это — как раз то, чем традиционно славится на всю Грецию, а значит, следовательно, и на весь эллинистический мир именно Коринф. Не просто же так Хития — ещё и основная преподша по физкультуре не только в их с Аглеей школе гетер, но и в нашей. Кому ещё и вести это направление, как не обученной в Коринфе спартанке? Собственно, и здесь она с нами сейчас по весьма близкой к этому части, а вовсе не по прежнему ремеслу, как кто-то, возможно, мог подумать в силу своей испорченности. Ага, щас! Многие, конечно, точно не отказались бы, если бы не Лисимах! Есть желающие иметь дело с ним? То-то же!

За окнами тем временем уже смеркалось, а значит — близилось то, ради чего мы вообще оторвали свою драгоценную "недвижимость" от столь хорошо насиженных мест и попёрлись в такую даль. Ведь не хотелось же никому из нас совершенно, но одного только Серёгу из нашей четвёрки нам и удалось отмазать от этого путешествия в Малую Азию. Я едва успел запланированную на весну ДЭИРовскую "четвёрку" старшему классу нашей школоты скормить, для чего нам с Юлькой пришлось всё их расписание на эту весеннюю четверть перекраивать на живую нитку, как говорится, и один хрен вышло скомканно, так что осенью снова повторять её с ними придётся. Было немало запланированных дел и у остальных, да и просто с семьями отдохнуть хотелось, и тут — на тебе! Ох уж этот Циклоп!

Старик турдетан прозрачно намекнул, что пора бы уже и собираться, и я послал слугу в ту дыру к "зафрахтованной" нами Мауре с вызовом на работу и с положенными ей за неё двумя тетрадрахмами — ага, новенькими пергамскими недавней серии с гордым профилем самого Эвмена. Дабы мой посланец успел наверняка и учитывая особенности бабьих сборов, при которых наведение марафета — задача не из простых, мы тоже не особо спешили. Да и вообще, в античных городах торопятся обычно только посланные куда-то их хозяевами рабы. Собрались наконец, выходим на улицу. Там — ну, ещё не совсем как у негра в жопе, но добропорядочные люди в такое время уже не шляются, где ни попадя.

Проходя мимо давешнего притона, увидели уже готовую к нелёгкому ночному труду Мауру. Шалава кивнула нам и двинулась вперёд, а мы замедлили шаг, обеспечивая необходимую в таком деле фору.

— Мы наняли её, чтобы она отвлекла те лишние глаза и уши, что околачиваются возле дома твоего господина, — пояснил я нашему провожатому.

— Это не пергамские шпионы, а соглядатаи Прусия, — заметил тот, — Они следят не столько за моим господином, сколько за возможными злоумышленниками.

— Я знаю. Но пергамскими шпионами считаемся мы, так что совершенно ни к чему нам мозолить глаза этим, — и показываю ему эвменовскую тетрадрахму, — Такими же заплачено и ей, и тому прохвосту, что привёл тебя к нам.

Старик не сразу въехал, в чём тут суть, но когда въехал — прыснул в кулак, как и Володя давеча. Правильно, пока с Пергамом официально всё ещё продолжается война, обладатели таких монет не будут их засвечивать и болтать на связанные с ними темы без крайней нужды, а когда эта война окончится, с Пергамом наступят мир-дружба-жвачка, и всё это станет можно — мы будем уже далеко отсюда.

Приближаясь потихоньку к усадьбе Одноглазого, мы увидели вполне успешное начало работы завербованной нами шлюхи — один из двух соглядатаев, что понахальнее, уже лапал её за бедро и недвусмысленно кивал ей в сторону кустиков, близ которых стоял и второй, та пощупать товар давала, но следовать в предложенном направлении как-то не спешила — видимо, торг между ними только начался, и к сходной цене договаривающиеся стороны ещё не пришли. Это нас вполне устраивало — главное, что у обоих "одно на уме", а всё остальное — болтается где-то исключительно на заднем плане и расценивается как посторонний шумовой фон. А мы разве против того, чтобы побыть шумовым фоном? Я даже, как и детвору зимой учил, втянул всю эфирку внутрь тушки, дабы восприниматься маленьким и незаметным. Нужды в этом не было, но когда занимаешься биоэнергетикой долгие годы, то уже на автопилоте не упускаешь ни единого случая для тренировки…

Перед парадным входом ещё торчала парочка вездесущих попрошаек, одна из низкопробных уличных порн, невзрачная и костлявая, недовольно зыркала на шикарную по сравнению с ней Мауру, а слуга-сторож обходил дом и всю усадьбу по периметру. Но к парадному входу наш провожатый нас, конечно, не повёл, а повёл он нас кружным путём к малозаметной калиточке в высоком каменном заборе, постучался в неё каким-то явно условным стуком, с той стороны слегка скрипнул засов, и калитка открылась, впуская нас во двор. Да и во дворе нас повели не к самому дому через сад, а в стоящий почти у самой калитки погребок. Мы обменялись понимающими ухмылками, когда оказалось, что дверь погребка запирается не снаружи, а изнутри, и между полками для амфор имеется проход, ведущий к другой дверце — ясно уже, что из погребка в подвал дома ведёт подземный ход. Юлька рассказывала нам, что в своём последнем пристанище Циклоп в реале соорудил не одну, а несколько потайных лазеек, дабы в случае чего улизнуть втихаря по какой-нибудь из них, да только вот когда они ему понадобились, все их выходы оказались известными посланной арестовать его для выдачи римлянам страже Прусия.

И в подвале дома наш провожатый не повёл нас наверх, а провёл коридором в соседнее помещение. Первое, что мы увидели в нём — это заваленный папирусами столик, и лишь затем — стоящего у окошка и освещаемого лунным светом Ганнибала Барку.

В Карфагене двенадцать лет назад нам доводилось его видеть лишь издалека и мельком — не того мы были полёта птицы, чтобы общаться с самим суффетом Карфагена. Ведь кем мы были-то тогда, если вдуматься непредвзято? Пусть и не совсем уже простой, пусть и элитной, пусть и весьма высокооплачиваемой, но всё-же наёмной солдатнёй, не имеющей никакого отношения к карфагенскому государству, а служащей в маленькой частной армии одного из олигархических семейств. И если именно у нашего олигарха и имелись несколько особые отношения именно с этим суффетом, то кого этим можно было удивить в Карфагене? Это были их дела, а нашего положения наёмников они не касались никаким боком. Теперь же, спустя двенадцать лет — вот он, Ганнибал Тот Самый, стоит перед нами и принимает нас — пусть и не самих по себе, пусть как посланцев того самого олигарха, но тем не менее. Раньше мы подобной чести как-то не удостаивались.

— Я рад видеть в моём доме доверенных людей моего старого друга Арунтия, — приветствовал нас Одноглазый…